Сказ о двух птицах (джен)

Утро выдалось ясным, и Яромир с удовольствием подставлял солнечным лучам лицо. Они ласкали кожу своими теплыми касаниями, и ему казалось, будто сам Ярило благославляет его идти дальше. Пророчества, изреченные теткой Ветраной и каликой Радомиром, подзабылись, тем более, он сейчас не один, и ничего ему не грозит.

С самого раннего утра Дивий, не умолкая, рассказывал о своих походах и обо всем, что он когда-либо видел или слышал. Конечно, большинство его историй отдавали выдумкой, но разве ж мог он наврать абсолютно про все. "В каждом лживом слове есть доля правды, но не страшись ее," — учил Щук, и Яромир, следуя его совету, с интересом внимал даже самому неправдоподобному рассказу Дивия.

К полудню до их слуха стал доноситься плеск воды — река, на карте названная Багряницей, оказалась совсем рядом. Отчего ей присвоили такое имя, Яромир не знал, но вода в ней была на удивленье чистая, а можно было разглядеть даже мелкие ракушки на дне. От одного берега к другому тянулись небольшие округлые камни, на которых едва мог устоять даже один человек.

Яромир еще раз сверился с картой — через этот брод им нужно было перебраться на другой берег, а там еще три дня пути — и вот он, остров Буян! Но как только он подошел к самому краю и поставил одну ногу на первый камень, надавливая, чтобы проверить, крепко ли он сидит, лошадь Дивия вдруг взбесновалась и вырвала поводья у своего хозяина из рук.

— Куда, дура! — прорычал Дивий и попытался остановить кобылу, но Терну почему-то показалось, что все эти попытки — для вида.

Яромир, мигом позабыв про брод, кинулся на помощь и даже изловчился и ухватил поводья, но кобыла поднялась на дыбы, едва не ударив его копытом. Поводья выскользнули из рук, и лошадь понесла.

Кобыла гнала прочь от реки, словно от пожара, и останавливаться явно не спешила. Ее попытались нагнать — сумку с провиантом сгрузили ей на спину, а без еды долго не протянешь — но разве догонишь лошадь?

Когда кобыла скрылась в лесу, Дивий стянул с голову шапку и, нахмурившись, прижал ко рту, чтобы заглушить поток невольно вырывающихся бранных слов. Так он ругался сам с собой несколько минут, а потом, бросив шапку на землю, едва не завыл от досады:

— Теперь эту полоумную волки съедят! А на ней и с кочевыми, и с островными народами в заварушках был: боевая лошадь, много чего повидала, а все туда же — худых [1. устар. плохих] мест боится.

Ни Яромир, ни Терн не стали его перебивать: лошадь все же была его, так что и горевать по потере тоже ему. Им больше была дорога сума со съестным, которую кобыла унесла на себе. Но слово "худых" зацепилось за их слух, и Яромир осторожно спросил:

— Чего ж здесь худого, что она так испугалась? Обычная речка, не болото какое.

При упоминании о болотах Терн поежился,— вспомнились топи у Священной Дубравы и мавка — а Дивий тем временем принялся объяснять:

— Места здесь глухие, а речка эта и того хуже — про нее люди много сказывают... недоброго.

Ореол таинственности будто зажегся и засиял вокруг Дивия, до того загадочный вид он на себя напустил: фразы заканчивал полушепотом, говорил неохотно, будто исподволь, но при этом чуть не клялся в правдивости своих слов. Терн ему ни капли не верил: уж лукавство любой Гавранов травник, даже ребенок, мог распознать без особых усилий, настолько ярко светились нити цвета зеленого яблока, оплетающие человека. Но говорит ничего не стал — посмотрим, что этот пустобрех наплетет.

— Так чего же здесь дурного? — тем временем с раздражением спросил Яромир — он не любил ходить вокруг да около. — Говори толком!

В усах Дивия заиграла осмотрительная улыбка, а глаза скосили куда-то в сторону, словно старались спрятаться.

— Люди здесь словно мухи мрут, — он вдруг поднял глаза и, не отрываясь, стал смотреть на Яромира в упор, да так, что тот аж поежился под его взглядом. — Сами попьют водицы или даже просто ноги вымочат, пока реку переходят, а через пару деньков худо становится: кровь и изо рта, и из носа, и из ушей так и хлышет. Все, поминай как звали. Злая это вода, оттого и река Багряница — кровью она багряная. Вон, и животина чует! — Дивий махнул рукой в сторону леса, где не так давно скрылась кобыла. — Вы как хотите, а мне жизнь моя дорога, я через реку эту здесь не пойду.

И он зашагал в обратную сторону, впрочем так, чтобы его легко можно было остановить.

— Ну и как ты на другой берег попадешь? — выкрикнул Яромир, когда Дивий уже подобрался к опушке. — Эй, ты куда?!

— Да оставь ты его, — глядя удаляющемуся наемнику в спину, брезгливо обронил Терн. — На кой он сдался? Пустомеля да и только.

Серые глаза Яромира встретились с карими Терна: у побитой собаки и то взгляд менее жалостливый. "Небось думает, что зря человека обидел, — подумал Терн и тяжело вздохнул. — Вот откуда ж такие сострадательные берутся только?"

— А коли он верно говорит, и вода здесь ядовитая?

— А коли брешет? — в тон ему ответил Терн. — С него станется.

Признаться, его просто распирало от радости, — наконец этому брехуну дали от ворот поворот! — и в душе ему хотелось позлорадствовать. Он уж было приготовился сказать что-нибудь колкое, но вмиг осекся, отступая на шаг назад. Лицо Яромира исказилось за считанные секунды: брови приблизились друг к другу у переносицы, ноздри раздулись, как у разъяренного быка, и только что глаза кровью не налились. Кто-нибудь, часто бывающий в Священной Дубраве, наверняка подметил бы, как он в этот момент был похож на отца, но Терн к своему счастью никогда не видел царя в ярости, и сравнивать ему оказалось не с чем.

Вернее, он видел разницу между обыкновенным расположением духа Яромира и его гневом. Немного нерешительный, растерянный, еще совсем мальчишка резко сменился человеком, под горячую руку которому лучше не попадаться.

— А вот на тебе и проверим, правда или кривда, — растягивая гласные, медленно бросал слова Яромир. — Тебе что яд? С тебя станется.

И он, резко развернувшись, широко зашагал за Дивием вдогонку.

А наемник тем временем, приостановившись, растянул губы в довольной хищной улыбке — его серые глаза сверкнули зеленью, как волчьи в ночной мгле.

* * *

"У Калинова града волновалось море, совсем как человек, огорошенный дурной вестью. Оно пенилось и бурлило в огромной бескрайнем котле, созданном богами, и билось о чугунные стенки, грозясь вырваться на свободу. А небо посерело — границу у горизонта стерло.

Широкая река, Кривое Удолие, протекающая через весь город, наоборот, хранила спокойствие, и десятки маленьких лодок сновали вверх-вниз по течению. Люди в городе нарядились празднично: парни и девки надели на головы венки из полевых цветов, бабы достали из сундуков все самое-самое. Грянул Трибогов день: весеннее солнце уступило место летнему, и Ярило ускакал на своем огненном коне до следующего года.

Мальчишки-подростки, то чинные и важные, то шаловливые и суетливые, не знали, куда им от счастья податься: сегодня назовут их настоящими воинами, свершив обряд обрезания волос. А присутствовать при том будет не только князь, а еще и царь прибыл — он сам-то Ярило тезка, значит, и день для него особенно удачный, да и для всех, кто с ним приветлив будет.

Ступил молодой царь на берег, сошел с украшенной к празднику лодки — впервые он по морю так долго куда-то добирался. И ветер, раздувая алый мятель, нежно что-то шептал Яромиру на ухо..."

Лада лениво раскрыла глаза, потянулась. Она уснула на лавке, пока Мстислава рассказывала ей о грядущей русальной неделе и обрядах, которые можно и нужно в эти дни совершить — сама кудесница спала на соседней лавке, подтянув колени к животу.

Ночь не близилась к рассвету, и Лада, стараясь лишний раз не тревожить скрипучие половицы, прошла к окошку, вырезанному в бревенчатой стене под самым потолком.

Ей пришлось встать на цыпочки и уцепиться руками за бревна, чтобы ненароком не упасть, но то, что она увидела, стоило любых неудобств.

Однажды купцы привезли в Священную Дубраву наряды, изготовленные восточными мастерами, и половина города сбежалась посмотреть на диковинки. Лада, как и все, глаз оторвать не могла от столь тонкой работы, и теперь в памяти всплыл шелковый платок, расшитый перламутровыми жемчужинами. Наверное, мастер поглядел на усыпанное звездами небо и тут же решил сотворить нечто подобное, потому что вышло на удивление похоже.

Звезды сияли, а Лада только глядела на них, затаив дыхание, и никак не могла отделаться от мысли, что ночной час Мораны-Смерти куда красивее, чем полуденный зной времени, отведенного Ярило.

* * *

Ряпко только что вернулся в караулку из оружейного зала, где воевода Бажен отбирал ратников для похода, цель которого обещали объявить избранным.

То ли на счастье, то ли на беду, воевода с минуту оценивающе оглядывал Ряпко с головы до ног, прищурившись, а потом коротко бросил:

— Скажи в караулке, что с поста тебя на время сняли, и сразу же обратно.

У главных ворот его напарник Славомир шустро расправлялся с горкой семечек, припасенной как раз на случай скуки. Услышав, что Ряпко снимают с должности караульного и отправляют на какое-то новое и наверняка более интересное задание, он с завистью вздохнул, но в особой книге соответствующую пометку сделал.

Теперь в оружейной в одну черту выстроились двенадцать ратников: кого-то из них Ряпко знал хорошо, еще с тех времен, когда ходил в отроках, а кого-то, например, сына воеводы по прозвищу Лихой — только по слухам. Парень был младше его на пару-тройку лет — примерно ровесник Яромира — обучался с другими витязями, на посты не заглядывал и с караульными знакомств, в отличие от того же царевича, не водил.

Воевода несколько раз прошел от начала строя к его концу и обратно, дотошно вглядываясь в лица ратников — пытался еще раз увериться, что выбрал тех, кого надо. Похоже, задание было то ли важным, то ли опасным, так что тщательность и подозрительность в этом деле лишними оказаться не могли.

Мимо Лихого воевода прошел, даже не одарив коротким взглядом. "Ну уж в сыне-то он уверен," — не без раздражения подумал Ряпко, которого вся эта атмосфера недоверия приводила в волнение.

Наконец, Бажен остановился ровно посредине, так, чтобы всем было хорошо его видно, и высокопарно начал:

— Вас, лучших из лучших, выбрали по воле нашего государя. Нам поручено отыскать пропавшего царевича Яромира, а вместе с ним — княжну Ярославну.

— Ладу-то? — протянул кто-то и тут же попал под грозный взгляд воеводы.

— Ладу Ярославну, — с нажимом поправил он. — Есть подозрения, что не обошлось без Гаврановых травников, поэтому будьте начеку. Вас уже разделили на небольшие отряды и сейчас каждому определят место поиска.

Ряпко, не переставая нервничать, все же подметил, что делят их не абы как, а продумано: один из тройки всегда оказывался хорошим лучником, второй — наездником, а третий был мастером сражения на мечах. Сам он относил себя скорее к наездникам, поэтому когда его присоединили к Данко — молодому, но меткому стрелку — он ни капли не удивился и ожидал, кто же будет третьим. Осталось еще четыре человека, двух из которых Ряпко знал хорошо и поэтому отмел сразу — ни тот, ни другой в ближнем бою особых успехов никогда не проявляли. Поэтому, когда воевода назвал имя, Ряпко даже не ожидал, что вперед выйдет Лихой. И то верно, что подлиное его прозвание все уж давно позабыли.

Ничего хорошего это задание ему не сулило. Если против Данко он еще ничего не имел, то Лихой вызывал тихий протест, а почему, попробуй разберись. Ну не нравится и все тут! Но делать нечего, ведь воеводе не пожалуешься: "Он тебе девица что ли, чтобы нравиться?"

И Ряпко в растроенных чувствах отправился готовиться в путь.

* * *

В этот раз наученный прошлым опытом Лихой не стал в открытую дожидаться, пока ему откроют дверь. Быстро надавив на кнопку допотопного звонка, он прижался спиной к стене так, чтобы его трудно было заметить в глазок, и приготовился. С полминуты в квартире было тихо, потом послышалась возня и из-за стены раздался голос, но более спокойный, чем в прошлый раз:

— Кто там?

Лихой не ответил, чуть пригибаясь и снова протягивая руку к "волшебной кнопке", как он в шутку окрестил дверной звонок. Ветрана не могла разглядеть его в глазок, а трезвон не прекращался, говоря о настойчивости неизвестного гостя, так что она аккуратно приоткрыла дверь, не снимая, впрочем, цепочки. Это была ее главная ошибка.

Лихой, только того и ждавший, ястребом кинулся к приоткрывшейся двери и поспешил просунуть в щель и руку, и ногу, чтобы отрезать Ветране все пути к отступлению.

Дверь стукнула раз, другой, маленькая ножка Ветраны с силой постаралась вытолкнуть ногу Лихого из щели, пока рука, царапаясь, делала то же самое, но разве может ворожея в грубой силе тягаться с витязем? Одно усилие, и Ветрана, покачнувшись, отступила в глубину коридора, а Лихой, хорошенько дернув, оборвал на двери цепочку, прикрученную, наверное, еще до рождения его отца.

Он шагнул за порог, тут же запирая за собой дверь — другие гости были ни к чему — и криво улыбнулся ворожее. Та приготовилась к обороне: ухватила с трюмо увесистую настольную лампу, которой легко можно отправить на тот свет не то что одного, а трех витязей.

— Пошел прочь, — на удивление уверенно, не заикаясь и не всхлипывая, как ожидал Лихой, сказала Ветрана. — Прокляну — мало не покажется.

Лихой только вскинул обе руки, показывая ладони и отсутствие как оружия, так и злых намерений — такой жест он видел пару лет назад по телевизору, притащенному кем-то из отроков.

— Давайте будем попроще, — миролюбиво начал он, впрочем, все еще не внушая доверия благодаря кривоватой ухмылке. — Мне ни ваше богатство, — на этом слове он скривился и фыркнул, подчеркивая иронию, — ни ваш дворец, ни уж тем более ваша жизнь не нужны. Ответите на один вопрос, и я в жизни больше порог этого дома не переступлю. Идет?

Ковер, не смея сопротивляться давлению человеческих ног, отъехал в сторону, и Ветрана, выпустив лампу, поскорее вцепилась в трюмо, чтобы не упасть. Равновесие она все же потеряла и теперь, опираясь локтем о край трюмо, старалась выровнять сердцебиение.

— И что ты хочешь узнать? Клад или суженную указать надо?

Все так же скалясь, он расхохотался, делая несколько шагов вперед.

— В каком-то смысле да, — подхватив ворожею под локти, он помог ей подняться. — Только мне нужно не имя, а место, и не суженной, а другого человека. Куда уехал ваш племянник?

* * *

Костер весело облизывал ночное небо, и черные тени спящих вокруг него людей плясали у камней и густых зарослей волчьей ягоды. Но вот загвоздка: когда ложились спать, теней было три, а теперь...

Терн резко открыл глаза, вдохнул прохладную ночную свежесть полной грудью. Ему только что снился сон, а потом вдруг оборвался, словно кто-то специально обрубил его. Во сне он видел озеро или реку, точнее, тусклый свет сквозь водную гладь, и что-то тащило его вниз. Пахло тиной и рыбой, да в голове тут же всплыла мавка, ласково напевающая какую-то мелодию. А потом озеро утянуло его водоворотом, и он проснулся.

Пламя уже не плясало, а лениво подергивалось, готовясь вот-вот потухнуть, многие ветки уже превратились в головешки и пепел, но света от костра с лихвой хватало, чтобы кое-что заметить — Дивия не было на прежнем месте.

Конечно, он мог так же проснуться и отлучиться в лес по естественным нуждам, поэтому Терн несколько минут выжидал, надеясь, что наемник сейчас выйдет из-за кустов, покряхтит и снова завалится спать. Но Дивия все не было и не было.

Стараясь не шуметь, Терн поднялся и, обойдя спящего как младенец Яромира, остановился у места, где Дивий устраивался на ночлег. Теперь вместо наемника на земле лежала обычно украшавшая его голову шапка. Большего Терну и не требовалось.

Он помял шапку в пальцах, прикрыл глаза. А, открыв, заметил бледный след из черных и алых нитей, переплетенных меж собой.

Идти через лес посреди ночи оказалось изрядным испытанием для человека, которому приходилось не отрывать взгляда от следа, грозившегося исчезнуть, если им пренебрегут. Около семи раз острые сучки пытались выколоть Терну глаза, а толстые ветви — как бы ненароком огреть по голове. Но след не кончался, а останавливаться было нельзя.

Луна выступила из-за макушек деревьев, делая след еще неразличимее. Хотя темнота больше и не требовалась — нити уже привели Терна к тому, кого он искал.

Поигрывая небольшим охотничьим ножом с костяной ручкой, Дивий стоял среди деревьев, вперив взгляд в матовый диск луны — на лице у него играла довольная усмешка. Позади, прямо на земле, лежали верхний кафтан и рубаха, неряшливо сброшенные прямо на ходу.

Пальцы уцепились за сверкающее в лунном свете лезвие ножа, подкинули его вверх, и оружие, несколько раз описав в воздухе круг, воткнулось в землю.

Дивий неторопливо потянул на себе пояс, потом ногой отшвырнул мешавшиеся портки и, выгнув позвоночник дугой, кувыркнулся через нож. Через мгновение на луну завыл бусый волк, только что стоявший на двух ногах.

Больше смотреть здесь было не на что: Терн и так узнал больше, чем требовалось. Теперь куда важнее — уйти незамеченным. Он уже получил ощутимое преимущество, способное навсегда избавить его от Дивия.

Ни одна ветка не хрустнула, когда он осторожно попятился прочь. Но волк все равно повернул голову на несуществующий звук, и на Терна уставились те же почти человечьи глаза и та же морда, как в ночь, когда Радомир в последний раз "смотрел" на звезды.

Волк оскалил пасть, сверкнув ровными рядами клыков, а потом развернулся и опрометью бросился прочь.