Хи но Казе (гет)

Коноха. Август, 34 года после рождения Наруто.

HOYO-MiX, Jonathan Steingard, 宫奇 — Wildfire+++

Когда Шинки с командой отправляются на экзамен в Коноху, он пребывает в полной уверенности, что как минимум он-то получит звание. Акеми-сенсей, — потому что в такие моменты она именно сенсей, а не его тетя, — конечно, напоминает ему о том, что не все так просто, и ему стоит быть менее самоуверенным, но Шинки-то знает свои способности! С тех пор, как он научился контролировать их, на него все нарадоваться не могут. Отец тоже напоминает, что в гордыне нет ничего хорошего, и Шинки кивает, хотя и не считает, что это именно гордыня. Разве плохо гордится тем, чего добился своим трудом?

Соперники, как он и подозревал, оказываются ему не ровней. Йодо с Араем тоже выше на голову, хотя на первом этапе и испытывают некие трудности, но, к счастью, Шинки успевает их подстраховать. Он ловит гордый взгляд дяди Канкуро, довольный — родительский, а вот его собственная учительница чуть поджимает губы. Позже он подходит к ней, чтобы спросить, чем вызвано ее недовольство, но она только отмахивается и напоминает о том, что ему важно понимать, что он не один, а с командой. Шинки хмурится: разве же он что-то сделал не так?

Акеми-сенсей, несмотря на то, какая она в жизни, наставницей оказывается строгой и требовательной. Дядя Канкуро смеется, что она в этом ужасно похожа на Аикаву-сан, которая в свое время была сенсеем самой тёти Акеми. Шинки сложно увидеть у них сходство, потому что его тетя веселая и смешливая, а вот ее наставница — очень серьезная. Шинки она нравится, как ему нравится и ее сын, Цутому-кун, но речь же не о том. Он старается, чтобы им были довольны, чтобы гордились, и знает, что его тетя Акеми ужасно его любит, но вот Акеми-сенсей не всегда находит для него слова похвалы.

Шинки это кажется несправедливым, он же многого добился!

Лес Смерти, о котором их предупреждали, ему тоже не кажется особенно страшным и пугающим. Может быть, в самом деле уже не то время? Он слышал краем уха, что его собственный отец тут вроде как кого-то убил, но тогда у Суны и Конохи были плохие отношения. Про неудавшееся вторжение он тоже знает, потому что это часть истории двух деревень, и порой немного удивляется: как так вышло, что после такого Суна и Коноха смогли заключить настолько тесный и крепкий союз? Это странно, но хорошо; с этим он никогда не будет спорить.

Хотя Нанадайме Хокаге и не вызывает у него какого-то восторга. Он знает Наруто-джи, это очень близкий друг его отца, но при виде генинов Конохи, отправленных на экзамен, скепсис Шинки только увеличивается. Они же слабые, не верится даже, что тетя Акеми и его собственная мать отсюда. Остается надеяться, что Шикадай, все же, натренирован так, как положено. Иначе это будет очень уж печально. Из всех ему еще нравятся Сарада и Митсуки, потому что хоть что-то из себя представляют.

Боруто бесит. Как только уродился такой у тети Хинаты? Химавари же нормальная и милая девочка! Куда милее той же Каруры, но у Каруры свои достоинства, и Шинки любит ее так же, как любит всех своих кузенов и кузин. Ну и что, что кровь у них разная? Отец давно убедил его, что это совсем неважно.

Нори находит его сама, когда они навещают дедушку Хиаши в поместье Хьюга. Шинки поначалу было неловко называть этого сухого мужчину дедушкой, потому что ему-то он никаким дедушкой не был, но тот, обласкав вначале своих маленьких внуков, которых видит нечасто, обратил свое внимание и на Шинки, начав с интересом расспрашивать его об учебе в академии. Шинки показалось, что пожилой мужчина делает это из вежливости, но он быстро понял, что это не так. Шинки слышал, что дедушка Хиаши был очень строгим и неласковым и изменился уже когда его дочери и племянник были достаточно взрослыми.

Наверное, это хорошо, думает Шинки, отвлекаясь от мыслей о семьей и поворачиваясь к Нори. Она очень похожа на тетю Ханаби, волосы у нее темные, но не черные, как у дедушки Хиаши и тети Хинаты. Нори и Нана пошли в своих родителей — те же цвета, отцовские серебристо-лиловые глаза, но черты лица помягче, материнские. Они обе нравятся Шинки, но Нори к нему как-то больше тянется.

— У тебя скоро третий этап, — говорит она, разглаживая у себя на коленях короткое серое платье. Шинки обращает внимание на узор: вышитые птички и облака, тянущиеся от подола вверх к поясу. Наверное, ей на день рождения это подарила тетя Юката, попросив Шино-сан с помощью шелкопрядов украсить ткань. У его матери тоже есть косодэ с очень изящной вышивкой, которую ей подарил товарищ по команде ее старшей сестры.

— Я к нему готов, — кивает Шинки и тянется к волосам Нори, чтобы убрать их с ее лица. — Моя команда готова. Не переживай за нас.

— Мама сказала, что нельзя быть готовым ко всему, — Нори смотрит на него слишком серьезными для шестилетнего ребенка глазами и грозит ему пальцем. — Ты не должен покалечиться! Дедушка расстроится, потому что он всегда расстраивается, когда кто-то калечится!

Шинки кивает и гладит Нори по голове. Он обещает ей, что ни в коем случае не покалечится сам и не даст покалечиться Боруто, если уж на то пошло. Как сделать последнее, он, правда, не очень понимает, — и вообще думает, что от одной шишки его кузен не пострадает, а, скорее, поумнеть может, — но решает разобраться со всем на месте. Может быть, ему повезет, и Боруто не станет дурить?

Хотя, конечно, говорит он о невозможном, потому что Боруто не умеет не дурить. Он умудряется опозориться так, что Шинки едва держит лицо, наблюдая за тем, как Нанадайме Хокаге раскрывает обман своего сына. Это катастрофа, на расстроенную тетю Хинату смотреть больно, а на одинаково поджатые губы мамы, Неджи-джи и дедушки Хиаши просто страшно. Боруто может быть сколько угодно сыном Нанадайме Хокаге, но он к тому же и внук клана Хьюга, и жульничество — это ужасный проступок.

Если этому придурку не устроят выволочку, то это будет совсем уже нечестно. И Шинки так думает не потому, что кузен ему не нравится, а потому что это единственный способ вправить ему мозги, если они у него вообще есть. Даже дикая Айри до такого бы не додумалась.

О позоре Боруто, впрочем, все очень быстро забывают.

— Шинки! — окликает его Акеми-сенсей, приземляясь рядом с ним. Шинки видит, что все взрослые заняты эвакуацией, как и большинство генинов: Сарада и Митсуки выводят людей, он только что видел их своими глазами. — Ваша задача — проверить, не остался ли никто под обломками. К этим уродам не лезьте.

Отец уже запретил ему вмешиваться в бой, который идет внизу на арене, но у него так и чешутся руки помочь.

— Мы можем помочь, — цедит Шинки, в корне несогласный с этим. Он не собирается идти против воли своего отца, но… он же, правда, может! — Мой отец…

— Твой отец — Казекаге, а ты мальчишка двенадцати лет, который мнит себя ему ровней, — припечатывает Акеми-сенсей совершенно незнакомым ему тоном. Даже когда она чем-то недовольна, то не говорит вот так резко и безжалостно. — Учись нести ответственность за тех, кто тебе доверился, Шинки! Мне сейчас не до вас, делайте, что велено! И только попробуйте сунуться вниз, я вас сама лично прикончу.

Арай тянет Шинки за рукав, а Йодо поджимает свои накрашенные розовым блеском губы и ловит его взгляд, качая головой. Его товарищи по команде знают, что каким бы отстраненным он ни казался, о них он тоже думает. Неохотно, но Шинки принимается за дело. Обломков много, и старшие не сумели поймать все или выдернуть из-под разваливающейся арены каждого. С помощью песка Шинки поднимает стены, Йодо разламывает особенно толстые звуковыми волнами, а Арай спешно вытаскивает пострадавших.

Отвлекается он только на рев мурасаки и следующий за ним крик тети Накику.

— Акеми-сенсей! — Арай цепляется за поручень, глядя на то, как фигура их наставницы летит с высокого парапета. Ее уже цепляет синими нитями чакры дядя Канкуро, к нему подлетает и тетя Накику, а потом они пропадают: инка надежно прячет их от чужих глаз. Мурасаки, накинувшиеся на этих двух белых страхолюдов без контроля теряются, и красный горящий меч разрубает их. На землю капает кровь, но это уже не так важно.

Нанадайме Хокаге пропадает, и Шинки, впервые столкнувшийся с таким, не знает, что ему делать.

Госпиталь Конохи оказывается переполнен. Йодо уверенно ведет их за собой, уже точно зная, где палата Акеми-сенсей и тети Хинаты. Они осторожно обходят бегающих, как ошпаренные, медиков, стараются никому не попасться под ноги и не помешать. Шинки не нравится это признавать, но ему ужасно страшно. Мама ничего не сказала ему о состоянии пострадавших, потому что и сама не знала, только наскоро осмотрела и, убедившись, что с ним все в порядке, поспешила к Неджи-джи. У них еще полно дел, потому что разрушения оказались масштабнее, чем могло показаться на первый взгляд.

— Ты идиотка, — ругается в палате тетя Накику. Шинки замирает у дверей, слыша ее голос, хочет было войти, но Арай его удерживает. — Почему лезешь, куда не надо?!

— Я решила присоединиться к почетному клубу суицидников, что тебе не нравится, Кику-анэ? — плечи Шинки немного расслабляются, когда из палаты доносится тихий смех наставницы. Арай стягивает с себя маску и трет ладонью взмокшее лицо, а Йодо прижимается к плечу Шинки лбом.

— Ты ебанулась совсем, — дядя Канкуро тоже зол как никогда. — Нахера влезла? Ты не видела, что они делали? Блять, да они все техники впитали, а тут ты!

— Видела, поэтому и влезла с мурасаки, у которых нечего тянуть. Наруто не мог разорваться, а у Саске на руках была Сарада.

— Он тебя пополам чуть не разрубил!

Шинки облизывает губы, прислушиваясь к разговору. Он не видел, что случилось, но теперь воображение рисует ему самые кровавые сцены. У Арая дрожат губы, замечает он, и ловит его за руку, крепко сжимая своей. Йодо так и не отстраняется, дыша тихо и часто.

— Ну не разрубил же! К тому же, мурасаки неплохо себя показали, тоже на будущее запомним. Ладно вам обоим, лучше скажите, что с детьми? И что с Хинатой? Сакура сказала, что она пострадала, но дальше я уже ничего не поняла.

— Не знаю, она пока без сознания, но вроде ничего страшного, а остальные в порядке… Акеми, я тебе клянусь…

— У него была на руках Сарада, Куро. Мне надо было дать этому козлу разрубить их? Я просто не сообразила, что мне нужно было призвать не обычных мурасаки, а Ганко… Кику, ну прекрати ты уже ходить кругами! — Шинки не выдерживает и заглядывает в приоткрытую дверь. На больничной койке сидит его наставница, у нее перебинтовано все от шеи вниз, но выглядит она вполне живой. А вот дядя Канкуро и тетя Накику не бледные даже, а серые.

Он так и не заходит в палату, а находит потом тетю Накику на крыльце госпиталя. Она поднимает на него уставший взгляд и кивает Яхико-джи, который, проходя мимо Шинки, треплет его по волосам.

— Что, Шинки? — Улыбнуться она даже не пытается. Он благодарен ей за это — меньше всего ему хочется чувствовать себя ребенком, которого нужно опекать.

— Я хотел извиниться, — произносит Шинки и опускает глаза. — Мне надо было не отпускать тетю Акеми, тогда она бы не пострадала. Она отругала меня за то, что я хотел… — он осекается и хмурится, облизывает пересохшие губы.

— Твоя-то вина в чем? Тебе двенадцать, а ей тридцать четыре, — вздыхает тетя Накику и тянется к его плечу. У нее узкая, миниатюрная ладонь, но неожиданно сильный захват. — Я злюсь на нее, хотя прекрасно знаю, что ее невозможно остановить, если она что-то вбила себе в голову.

— Но я мог бы…

— Ты не мог. Акеми знает свои возможности и знает, что ответственна за вас, а не наоборот, — он снова слышит про ответственность и поднимает глаза на тетю Накику. — Она не любит Саске, но он друг Наруто и из Конохи, поэтому она не могла не помочь, особенно, потому что у него была Сарада. С ней все будет в порядке, правда.

Шинки кивает и уходит. Он переживает о тете Акеми, — это теперь не его наставница ранена, а его тетя, и поэтому ему особенно грустно, — и о тете Хинате, а потом, еще больше, об отце. Совсем неудивительно, что все Каге отправляются спасать Наруто, они все сильные, о чем напоминает ему Аичиро-сан, ожидающий возвращения своей жены, но как тут не переживать? Он сидит рядом с матерью, старается помочь, невольно соглашаясь с дядей Неджи: хорошо, что все остальные дети остались в Суне под присмотром дедушки Баки.

Когда отец возвращается, Шинки делает то, что миллион раз видел делали и Шикадай, и Кента, Мичиру, и Аято, и Амен, и Минору, и Карура, Изао и Такеру — он обнимает своего отца за пояс и судорожно вздыхает, когда его ладонь ложится ему на макушку. Где-то слышится усмешка дяди Канкуро, но Шинки не смотрит даже в его сторону, хотя в любое другое время застеснялся бы.

Уже в Суне становится известно, что на этом экзамене никто так и не стал чунином.

— Ты расстроен? — вечером за ужином спрашивает его отец.

— Нет. Если бы ты дал мне звание, я бы попросил оставить меня генином, — говорит Шинки, что вызывает у его матери смешок. Она отвлекается от Аято и приподнимает брови. — Я еще не научился нести ответственность.

И только тогда, когда он научится, то сможет двигаться дальше.