Хи но Казе (гет)

Дорогие читатели!

Это предисловие было написано ровно год назад, когда фанфик ещё был в процессе, но мы просим вас внимательно его прочитать.

Текст фанфика скопирован с фэйсбука, и так как глав много, просим не обращать внимания на некоторые примечания, которые вставлялись в процессе написания, а также на оформление некоторых глав, которые мы постараемся отредактировать позже.

Семнадцать лет назад мы (авторы) познакомились на одном из форумов по Наруто и создали свою альтернативную вселенную с дополнительными персонажами. Тем не менее, мы всегда старались по возможности учитывать канон, но главы манги ещё выходили, а про большую часть Шиппудена никто и слыхом не слыхивал, всё было в процессе.

В то время мы уже баловались фанфиками, в основном миниками, вплетая наших персонажей то туда, то сюда.

И вот, столько времени спустя (17 лет, ещё раз, на минуточку!), мы наконец-то собрались, чтобы взять и написать всю историю сначала. Наши персонажи претерпели небольшие изменения, связались на свои головы с другими персонажами, обрели чёткие черты внешности и характера. Думаем, что вы — так же, как и мы — сможете найти в одной(м) из героинь (героев) свои достоинства и пороки. Все мы разные, и это нас, как ни удивительно, сближает. Никто не идеален, но нам всем есть, к чему стремиться.

Мы с радостью познакомим вас с этой версией развития событий вселенной Наруто.

Внимательно читайте предупреждения: все основные арки канона сохранены (ну, не учитывая двух последних глав манги, скажем так), хоть и присутствуют отклонения в силу того, что персонажи немного по-другому взаимодействуют между собой.

Некоторые парочки канона нас не убедили, а также сам рейтинг произведения, так что импровизируем. Это не наша вина, это так сами персонажи решили. Честно. По мере того, как пейринги будут вводиться, мы будем добавлять их в шапке, помимо основных (которые тоже не все убедили, но что поделать…). А отношения там сложные. Чем дальше — тем интересней, обещаем. В каждой части, начиная с Интерлюдии, будут экстры, в которых мы раскроем канонных персонажей. Никого не обидим.

Секс, алкоголь, рок-н-ролл и party for everybody прилагаются, как и изрядная доля стекла. Тут вам и драма и юмор. Всё как в матчасти.

Мы постарались как можно понятнее всё объяснить в тексте. Тем не менее, если у вас останутся вопросы — с радостью на них ответим.

В основном, в одной главе отрывок от каждого соавтора, за парой исключений. OST прилагается в каждой главе каждому персонажу.

Мы попытались подогнать всё под один стиль, но всё равно каждому из соавторов свойственны свои фишки, так что не обессудьте (например, один из авторов большой поклонник буквы ё…).

Примерные образы ГГ на первую часть, включая Интерлюдию (до Шиппудена):

Икимоно Акеми и Ритсуми Накику: https://imgur.com/a/c7DD4Uv

Обе команды с сенсеями: https://imgur.com/a/EZd9ZAP

Вроде всё? Поехали!

Страна Ветра. Конец июля, 6 лет после рождения Наруто.

Polnalyubvi — Успокой меня+++

Процессия из повозок тянется через бесконечную пустыню. Это страна Ветра на востоке — как только покидаешь портовый городок, вокруг лишь пески на сотни километров, да редкие скалы и ущелья без растительности. Ничего похожего на тот райский остров, где находится их дом.

«Где он был, — напоминает себе Накику. — Дома больше нет».

Её мать усталая и разбитая — когда не теряется в думах и сожалениях, пытается хоть как-то утешить среднюю дочь. Единственную дочь теперь. Ичи они почти не видят, он боль переживает по-своему: тренируется, когда может, пытаясь вспомнить всё, чему его учил отец. На всякий случай. На потеху мальчишке. Не то чтобы это сильно помогло при атаке. Отцу не помогло. И дяде. И сестре. Малышке Широгику было всего три года. Почти три. Она не дожила до своего дня рождения.

Ради чего? Нашли ли нападавшие что искали? Будут ли преследовать их? Кто они такие? Столько вопросов без ответов.

— Всё будет хорошо, Кику, — мать гладит её по длинным золотистым волосам, которыми так восхищается дядя Исаму. Восхищался. — Солнышко. Мой цветочек. Ничего, даже в Суне растут цветы.

Растут, конечно. Практически все ядовиты.

— Я хочу учиться на ниндзя.

Ташика качает головой, наверняка не веря, что её маленькая, весёлая и добрая дочь, которая и мухи не обидит, говорит это всерьёз. Ташике уже не нравилось, что Момидзи тренировал Ичи, а ведь она сама когда-то была ирьёнином.

Накику всё это знает — она перестала улыбаться неделю назад, зато научилась молчать и наблюдать. И прятаться. Когда на поместье напали, матери с Ичи не было в доме. А Накику каким-то чудом не нашли. Просто не заметили. Словно она раньше всех умерла и стала призраком, которого даже чёрно-красные страшные демонические глаза разглядеть не сумели.

До возвращения Ташики в поздних зимних сумерках Кику сидела на полу одна, посреди потерявшего счастливые голоса Росоку, покачиваясь и баюкая в руках бледное, холодное тело маленькой девочки. Пела любимую колыбельную сестры. Единственная крошечная рана, почти без крови — если не приглядываться, можно подумать, и нет ничего вовсе. Но её оказалось достаточно, чтобы унести жизнь ребёнка.

Они сбежали в ту же ночь, не собирая вещи. Сели на первый же корабль.

— Простите за беспокойство, — молодой шиноби, сопровождающий караван до Суны, вежливо кивает головой, с жалостью глядя прямо на неё. Он приподнимает выше полог повозки, и красное солнце пустыни тут же нещадно кусает глаза и кожу. — В перевале замечены ниндзя с перечеркнутыми эмблемами. Мы боимся, что отступники могут напасть, поэтому караван остановится здесь, пока мы не проверим путь. Пара человек останется для охраны, но к сожалению, наши ресурсы ограничены…

— Мама, я тоже буду сражаться, — Ичи появляется из ниоткуда, вспотевший и раскрасневшийся. Шиноби Песка хмурится, а Ташика дёргается, пытаясь схватить сына за руку.

— Куда тебе? Ты не ниндзя даже! Ребёнок!

Ичи уже одиннадцать, но он и правда нигде, кроме как у отца, не учился. Отец не тренировал его всерьёз. В стране Света нет ни деревни шиноби, ни академии. А в нищую Суну их отправлять не планировали. Их вообще не планировали везти на континент, в водоворот людской жестокости.

— Им нужна помощь!

— Мы справимся. — Мужчина снисходительно треплет Ичи по светлым волосам. — А вот отвлекаться ещё и на тебя негоже. Мать с сестрой лучше посторожи.

Ичи сторожит до ночи. Когда мать засыпает, бесшумно выскальзывает за занавеску. О Кику он не думает — словно забыл, что она есть. А ведь она сидела прямо напротив. Ей бы окликнуть его, остановить. Но Кику, не скрываясь даже, следует за братом. Слышит, как песок шуршит под её порванными сандалиями. Как ткань длинных рукавов трётся о юбку. Но Ичи не оборачивается.

В тёмном гроте она на мгновение спотыкается о выбоину в земле и теряет его из виду. Долго бродит по лабиринту пещер, где ни следа ни Ичи, ни выхода. Вообще ничего, кроме давящей со всех сторон смеси гранита, глины и известняка.

Находит брата у подземного озера в широкой крипте и замирает, не в силах приблизиться к окровавленному телу. Он тоже умер. Он тоже её оставил.

Но Ичи жив. Стонет, переворачиваясь на спину и наконец-то замечает её присутствие.

— Кику? Уходи отсюда, глупая. Они всё ещё где-то поблизости.

— Это ты глупый, — сердится Накику. — Глупый эгоист! Тебе совсем до нас с мамой дела нет? Она и так… странная.

— Кику, уходи.

Он хочет добавить ещё что-то, но короткая вспышка озаряет пещеру, а затем в её сторону летит кунай. И даже если враг не заметил девочку-призрака, Кику знает, что лезвию-то всё равно: оно найдёт свой путь сквозь кожу. Смерть отражается в её сверкающих зрачках, горящих потусторонним пламенем. Смерть видит её. Ичи дёргается к сестре из последних сил, но ему не успеть. И всё же оружие внезапно отлетает в сторону, а спрятавшийся в тенях противник хрипит и валится мешком прямо в озеро откуда-то из-под высоких сводов.

Накику не двигается, завороженно наблюдая за кругами на потревоженной глади воды.

— Кто вы? Отпустите её! — кричит Ичи, прикованный к земле светящимися нитями чакры. Но на Накику нет пут, неужели он не видит?

Молодой красноволосый мужчина стоит в паре метров, приподняв правую руку. Высокий воротник плаща скрывает нижнюю часть лица, но серые глаза с ленивым интересом скользят с одного ребёнка на второго. У ног — ещё одна бездыханная фигура. На лбу — протектор Песка. Перечёркнутый.

— Вы — нукенин? — спрашивает Накику. Ей не страшно. Ей кажется, что этот преступник не может быть слишком плохим — он такой красивый, утончённый и спокойный. И он только что их спас. Неужели для того, чтобы сразу убить?

— Я — Сасори. — Голос глухой, глубокий и отзывается вибрацией где-то внутри неё. — Но тебе лучше не упоминать моего имени в Суне (всуе).

Он медленно подходит, делает едва заметное движение кистью, и Ичи обмякает, закрывая глаза. Кику видит, как грудная клетка брата поднимается и опускается в такт глубокому дыханию. Ичи спит. А она думает. Раз Сасори сказал про Суну — значит планирует отпустить. Раз атаковал остальных нукенинов — значит не с ними.

— Красивые, — мужчина задумчиво пропускает длинную, волнистую прядь в тонких пальцах. Словно экспонат оценивает. — И бесполезные.

— Обрежу, — говорит Накику. — Поступлю в академию и обрежу.

— В академию… Да, наверное, у тебя нет выбора. Сама не захочешь — заставят. Слишком ценный ресурс.

Прошлой Кику было бы отвратительно думать о себе, как о чём-то неодушевлённом. Сейчас ей всё равно. Ресурс так ресурс. Главное, что полезный. Главное, что поможет защитить тех, кто остался. Хоть и не видит она в себе никакой ценности. Что там Сасори разглядел?

— Почему вы ушли?

— Мне нет там места.

Ей тоже нигде нет места. Между прошлым и будущим только повозка чужого каравана. На короткое мгновение ей хочется уйти с Сасори. Но рядом во сне дышит брат. ДЫШИТ. И мама дышит тоже, пусть реальность для неё изо дня в день всё больше похожа на сон. Ташика слишком любила мужа, чтобы смириться с тем, что его больше нет. Наверное, даже больше, чем собственных детей. Хотя ради них отказалась от карьеры.

— Я вернусь за вами, — зачем-то говорит Накику. Верит ещё, наивная, что можно передумать. Ей не понять, как можно сознательно оставить свой дом. Ей ещё предстоить пройти долгий путь, чтобы узнать что вообще можно назвать домом. Но ей бы хотелось, чтобы Сасори был частью этого. Не потому, что он её спас. Просто он выглядит таким одиноким и покинутым, словно у него вообще никого нет во всём мире.

— Зачем? — хмыкает нукенин. — Куда? Если ты станешь ниндзя, я убью тебя при следующей встрече. Не испытывай моё терпение, дитя. Мне нет до тебя дела.

Но он врёт. Накику знает, что врёт. Видит.

Из широкого рукава выскакивает деревянная игрушка — то ли паук, то ли скорпион, и жалит её в плечо. Она засыпает, оседая в слишком чутких для злодея руках. А просыпается бок о бок с братом. Голова лёгкая, и Накику не сразу понимает, что это не из-за снотворного, а из-за отсутствия лишнего веса. Отрезанных прядей нигде нет, и Кику приятно думать, что Сасори забрал их с собой как трофей. Будто бы волосы у неё из золота. Будто в ней в самом деле есть что-то ценное.

Коноха. 19 ноября, 10 лет после рождения Наруто.

Last Exile OST1 — A Morning In Norkia+++

Ирука-сенсей опять ругается на Наруто, но тому хоть бы что. Акеми уже даже не знает, что на этот раз устроил мальчик, поэтому даже не пытается вслушаться. Вместо этого она тянется к Акамару, которого Киба притащил с собой в академию. Щенок щекотно лижет ей ладонь и прикусывает пальцы, пока его хозяин гордо рассказывает, каким большим он вырастет. Акеми вздыхает с некой завистью: у нее будут только ящерицы, но даже непонятно, насколько талантлива будет она.

Отец хвалит ее, но по лицам старейшин клана она понимает, что могла бы и лучше. Кто-то называет детей главы бестолковыми, что ее очень обижает и расстраивает. Ей совсем не хочется быть бестолковой, она честно старается, просто у нее не все получается. Он слышит рассказы о гениях других кланов, пускай об этом и не говорят громко: все нет-нет, а вспоминают Учиху Итачи, обсуждают успехи мальчика из побочной ветви клана Хьюга, Неджи, кажется. Про Икимоно не говорят ничего, и единственное, что ее немного утешает, что не одна она такая. Шикамару и Чоджи, например, тоже особой похвалы не получают, и ничего, живут.

— Наруто, ты ничего не ешь? — замечает Акеми уже позже. Она отбивается от Ино, которая куда-то тащит Сакуру, — наверное, поглазеть на Саске-куна, что ей кажется ужасно скучным, — и останавливается около Наруто. Все что-то жуют на большой перемене, а он сидит один. Кажется, очередная выволочка Ируки-сенсея его, все же, ужасно расстроила.

— Я не голоден, даттебайо! — заявляет мальчик, нарочито громко и весело. Акеми наклоняет голову набок, наблюдая за ним. — Потом зайду в Ичираку-рамен и там поем!

— Мама говорит, что нельзя есть одну только лапшу. Бабушка тоже. — А обе они уже взрослые, и раз так, то явно знают как лучше. Отец тоже ведь им поддакивает, подкладывая в тарелки своих детей нелюбимую им вареную морковь. — И если не кушать вовремя, то можно заболеть. У Яхико живот болел, у Конохомару тоже, потому что они какую-то глупую забастовку придумали.

— Я — не они! Я будущий Хокаге! — гордо заявляет Наруто, вскакивая на ноги и принимая свою любимую позу, которая должна казаться героической. Акеми смотрит на него удивленно, но решает не спорить. Она слышит, как ее зовет Ино, и оглядывается на подругу.

— Хокаге тоже кушают. Я видела, как наш кушал с бабушкой, — говорит она, вспоминая, как смеялась Мэйко-сан в компании своего давнего друга, и протягивает Наруто свой контейнер с едой. Он зеленый и со смешными наклейками на крышке. — Мама сама сделала онигири с тунцом! Они некрасивые, но вкусные, покушай, я наелась уже. Там еще мандаринки остались. — Кагуя-сан даже почистила их все и разделила, чтобы дочери было удобнее есть. У нее выдалось как никогда много свободного времени в этом месяце, которое она решила посвятить своим детям.

Ино зовет ее еще раз, уже громче и требовательнее, и о Наруто Акеми почти сразу же забывает. Она присоединяется к стайке подружек, весело смеется над их шутками, а потом идет играть со всеми в прятки. Находят ее не сразу, но и далеко не последней, зато на урок она не опаздывает. Мизуки-сенсей нравится ей куда меньше Ируки-сенсея, поэтому у него она старается никак особенно не отмечаться. Почему-то ей он кажется злым: у него всегда какие-то обидные шутки, после которых у той же Хинаты глаза становятся мокрыми и грустными.

Один раз Ино не выдержала и заступилась за нее, после чего долго ходила надувшаяся из-за родительской отповеди дома. Акеми тоже высказали на эту тему, но немного в другом ключе. Она, зная, что Наруто некому ругать, подговорила его подложить кнопки на стул учителя. Бедный Узумаки, разумеется, попался, и хоть он ее не выдал, она не сдержалась и сама же призналась, что это была ее идея.

Юэдэй и Эиджи, узнав об этом, ее похвалили, но кузенам тут же и самим влетело за подстрекательство. Старший еще попытался оправдаться перед отцом, но тот и слушать не стал, причитая, что дети должны уважать старших. Исаму-сан выглядел настолько разочарованным, что всем стало хоть немного, а стыдно.

После окончания занятий все задерживаются на площадке. Акеми смеется над тем, как Наруто и Киба дурачатся, балансируя на качелях. Оба ей кажутся ужасно смешными и забавными, а еще веселее становится, когда к ним присоединяется Аичиро. Он толкает их обоих и громко хохочет, когда они все теряют равновесие и падают на траву. Шикамару где-то сбоку тяжело и грустно вздыхает, потому что его сон снова потревожили, а Чоджи протягивает Акеми пачку чипсов. Он очень любит поесть, но при этом не жадничает, если дело не касается последнего кусочка. Вот ему его почему-то обязательно нужно съесть.

— Саске-кун опять ушел, — грустно вздыхает Сакура, опускаясь на траву рядом с Акеми. Она притягивает колени к груди. — Я с ним даже не поговорила. А Ино-свинина уже успела…

Акеми очень хочется сказать, что они обе просто надоели Саске, но молчит. Его ей очень жалко — она помнит, что раньше он был нормальным, а не таким отмороженным, но тут его и винить не в чем. О трагедии его клана с ними почти не говорят, конечно, хотя такое сложно от всех скрыть. Сакуре ей остается только посочувствовать, да и то недолго.

Кагуя-сан сегодня сама решает забрать дочь. Рядом с ней стоит Яхико, который нетерпеливо переступает с ноги на ногу — ему уже пообещали вкусный обед и сладости, вот он и хочет поскорее уйти. Акеми радостно подскакивает на ноги, машет всем рукой и подбегает к матери, тут же обнимая ее за пояс. Радостней бы она была только если бы рядом был еще и отец, но Амен-сан сегодня занят.

— Пошли? Папа вернется поздно, а мы с вами… — договорить она не успевает. К ним буквально подлетает Наруто и протягивает Акеми ее контейнер. Он уже пустой, Узумаки все до последней крошки съел.

— Спасибо большое, было очень вкусно! — выдает он тирадой и уносится обратно. Кагуя-сан хмурится, глядя ему вслед, и берет Акеми за руку. Ей явно что-то хочется сказать, но глядя на безмятежное лицо дочери, она прикусывает язык. Дети остаются детьми, не стоит этого у них отнимать.

Суна. 10-15 августа, 6 лет после рождения Наруто.

Madame Monsieur feat Jérémy Frérot — Comme un voleur+++

Накику не нравится академия ниндзя. Не нравятся окружающие её одноклассники, не нравится учебная программа, не нравятся попытки мальчишек её подколоть. Ей через пару дней стукнет восемь, а в академии большинство её ровесников учатся чуть ли не с пелёнок. Года два уже точно. Нагонять программу сложно, определиться, к чему у неё есть талант — невозможно. Его нет.

Йондайме, после кратких переговоров с прибывшими в страну Ритсуми, сразу определил детей в академию. Разговаривал он, понятное дело, с Ичи: мать оказалась уже неспособной к внятному диалогу и отправилась в больницу на попечение здешних медиков. Им выдали какую-то квартиру, которая на поместье Росоку похожа примерно как… да тут даже сравнивать нечего. Ичи гоняют по усиленным тренировкам с утра до ночи, чтобы как можно скорее выпустить и использовать в полевых условиях: что-то он с отцом всё-таки выучил, и у него обнаружилось предрасположение к меддзюцу. Брата, закономерно, она почти не видит.

— Эй, это вообще-то моё место.

Кику осторожно оглядывается. С задней парты доносится мерзкое хихиканье мальчишек, собравшихся в стайку, прямо вороны в ожидании пира. Парень, который сверлит её недружелюбным взглядом ей не знаком — за те две недели, что она учится, ни разу его не видела. Крепко сложенный, с тёмно-русыми волосами и бирюзовыми глазами, он отдалённо похож на Йондайме.

— На лавке твоё имя не написано, — огрызается Накику, потому что это у неё лучше всего получается. В сине-зелёных глазах, прямо как у Ичи, только темнее, мелькает что-то вроде уважения, но поза его всё такая же угрожающая.

— Напишу, — хмыкает он и переводит взгляд на её злопыхателей. Смех тут же затихает, словно стёртый ластиком.

— Канкуро! — в аудиторию заглядывает девочка чуть постарше, с четырьмя забавными хвостиками, и сразу же оценивает обстановку. — Эй, недоросль. Чтобы даже не думали обижать девчонку! Она нужна нашему отцу в целости и сохранности.

— Они не обижают, — равнодушно заявляет Кику. К ней напрямую обратился только этот Канкуро, для остальных она… ресурс. — Просто интересуются. Понравилась, наверное.

Один из однокурсников забавно шипит, краснея до корней светлых волос, и невольно переключает на себя внимание приятелей: тем действительно всё равно, кого подкалывать.

— Подвинься, — приказывает Канкуро, кивая на место слева. — Тут всё равно свободно.

— Да, поэтому я сюда села, — терпеливо объясняет Накику. — Хотела быть одна, усёк?

— Посмотри, какая дерзкая, — зло веселится Канкуро, оборачиваясь к сестре. Кику знает, что у Казекаге трое детей: старшая Темари, средний вот этот напористый кукловод и младший, Гаара — монстр. Возможно, отец лично забрал их на две недели, поговаривали, что троица часто тренируется вместе под его присмотром. — Познакомим её с младшеньким?

Темари цокает, давая брату подзатыльник, и подходит ближе, критически рассматривая сидяшую на том же месте Ритсуми.

— Чиё-баа-сама сказала, что у тебя есть кеккей-генкай, в отличие от брата, — ничтоже сумняшеся прёт напролом девчонка. — Какой?

— Без понятия, — честно отвечает Накику, пожимая плечами. — Мне она не говорила.

— А сама не в курсе, что ли? — чешет затылок Канкуро. — Такое бывает?

— Как видишь. Я не… Моя семья не планировала делать из меня ниндзя.

— Твои родители же шиноби? Какой у них геном?

— Ничего особенного, — злится Кику, хотя в душе её немного пугает этот мальчишка, слишком уж взгляд у него проницательный и недобрый. Родителей у неё больше нет. Мать жива, но лишена ответственности. Ей теперь самой нужен опекун. — Мать была ирьёнином, отец владел ниндзюцу и тайдзюцу, стандартный уровень джонина. Всё.

— Не может такого быть, — щурится Темари. — Не из воздуха же он появился?

— Ветром надуло, — бурчит Кику, пряча лицо в накидке: благо, в стране Ветра все носят балахоны, скрываясь от песка и солнца. Очень удобно на самом деле. — Чего пристали? Сказала же, что не знаю. Занятие скоро начнётся.

Темари качает головой, переглядывается с братом и, неожиданно, отступает. Она занимается в другом классе, так что оставляет их наедине: Канкуро и Накику, к сожалению, одногодки, так что, судя по всему, им учиться вместе. Если только этот гений не выпустится раньше. К её удивлению, сын Казекаге плюхается рядом, на то самое место, на которое предлагал ей пересесть.

— Да не дёргайся ты, — куда более миролюбиво говорит Канкуро. — Будем сидеть вместе, к тебе приставать не будут.

— Не пристают, — врёт Кику. — Тебе какая с этого польза?

— Просто интересно, вдруг пойму, что с тобой так отец и Чиё-баа носятся?

Кику хмыкает и молчит. Никто с ней не носится — и того, и другую она видела всего один раз, когда совет собрался послушать их рассказ о произошедшем. После этого о её существовании помнят только учителя академии, которых явно попросили выжать из них с братом все соки на благо родины.

Но Канкуро прав — однокурсники его точно опасаются, так что знакомство с детьми Казекаге, наверное, стоит считать полезным. По крайней мере, лучше держать нейтралитет, чем записывать во враги.

Пятнадцатое августа ничем не отличается от остальных дней — то, что Кику сегодня стукнуло восемь, не освобождает брата от обязательств. Это в Росоку они всей семьёй устраивали пышные празднества для каждого, а тут будь добр забудь, что у тебя вообще есть родственники. Накику сидит на своём месте, ковыряя парту, и повторяет конспекты, даром, что строчки расплываются у неё перед глазами. К ней больше не пристают, но ей прямо в этот момент почему-то так обидно, что слёзы наворачиваются на глаза. Всё не так должно быть! Она хочет домой, бегать по саду вокруг их красивого пруда, над которым круглый год цветёт акация, а не вот это вот всё!

Накику резко поднимается, когда Канкуро неожиданно хватает её за запястье. Она вздрагивает, не сразу пытаясь вырваться только потому, что это первый раз, когда её кто-то трогает в Суне, помимо брата, и она шокирована ощущением чужой кожи на своём теле. Странно, что никто не обращает на них внимания и не пользуется возможностью пошептаться за их спинами.

— Ты чё, ревёшь? — с подозрением щурится марионетчик. Затем, быстро сканируя взглядом помещение, понижает голос, больно надавливая на костяшку, вынуждая Накику плюхнуться обратно. Тут же отдёргивает руку. — Эй, мелкая, я же не обижал тебя, чего сопли развела?

— Я не мелкая, — сопит Кику в накидку, словно в носовой платок. Отвратительно. — Ты старше всего на три месяца!

— На три? — Канкуро что-то высчитывает в голове и хмыкает. — Так у тебя глаза мокрые, потому что подарка не получила?

— Отстань, — потому что у неё сил нет придумывать что-то или объяснять. Ей не нужны подарки, не нужны поздравления. Ей нужны мама, папа, брат, сестра и дядя! Ну хотя бы Ичи, которого вечером опять дома не будет. Их квартира рассчитана на двоих, но там пусто, всегда пусто, только ночью брат приходит совершенно изнурённый, падает на кровать, не раздеваясь, а утром встаёт раньше неё, чтобы успеть принять душ и переодеться.

Канкуро над чем-то размышляет и тыкает её в бок карандашом. Через одежду не очень больно, но всё равно неприятно.

— Мы скоро уже заканчиваем. Хочешь, я поговорю с Баки-сенсеем, чтобы твоего брата отпустили пораньше?

— А получится? — недоверчиво спрашивает Накику, не поднимая глаз. Но слёзы уже высохли. — С чего ему тебя слушать?

— Баки нас тренирует, потом станет нашим сенсеем. Я не обещаю, но могу попробовать.

— Это хорошо, что не обещаешь, — говорит Накику, вспоминая что сказала Сасори в той пещере. Глупая, надо же было ляпнуть такое! — Тебе с этого какая польза?

— Ты во всём ищешь подвох?

— А ты нет разве? — удивляется Накику и поднимает взгляд на ухмыляющегося марионетчика. Ясно, Канкуро просто манипулирует ей.

— Я позову Темари и Гаару. Мелкому будет полезно немного проветриться. Отца нет в деревне, так что никто не узнает. Можем отпраздновать во дворце, мы с Темари в её прошлый день рождения нашли неплохое местечко.

— Я вас не приглашала! — возмущённо цедит Накику.

— Нет, это я тебя вообще-то пригласил, — веселится Канкуро. — Когда ещё побываешь в дворце Казекаге? Но будешь мне должна, ясно? На, держи. И не реви больше.

Он протягивает ей какую-то несуразную куклу, выструганную из дерева. То ли птичка, то ли крокодил с крыльями — непонятно. Глаза у неё тоже страшные: в чёрных провалах блестят бледно-зелёные мутные камешки.

— Это мне?

— Тебе, тебе, страхолюдина, — смеётся Канкуро. — У тебя, кстати, похожий взгляд, представляешь? Когда я тебя схватил, ты так на меня зыркнула, думал, ёкай в тебя вселился. Это твой кеккей-генкай?

Кику пожимает плечами, но тихо улыбается, крутя в пальцах птицекрокодила. Возможно, ей стоит подумать над тем, чтобы попросить его о тренировке. Марионетчица — не самый плохой выбор, Суна должна оценить.

Суна. 20 января, 10 лет после рождения Наруто.

Vanessa Paradis — Il y a+++

Бывшая советница Чиё забирает Кику из академии под своё крыло. Никаких тестов, кроме теории, Накику не проходит, но ей всё равно дают чунина за непонятные заслуги. Йондайме лично вручает приказ с печатью и впервые смотрит на неё без брезгливого равнодушия, словно внезапно вспомнил, что был неплохо знаком с Момиджи. Они не дружили, конечно, но отец Гаары часто пользовался услугами её отца.

— Ты же хотела углубиться в яды? — ворчит мерзкая старушка, нарезая круги вокруг замершей на стуле одиннадцатилетней девчонки. — И в команде работать не любишь. Я найду, куда тебя пристроить.

— А кто тут любит? — Кику пожимает плечами. Ни от одного из одноклассников она не заметила подобного рвения. И тем более от Сабаку, хотя, стоит отдать им должное, дети Четвёртого вполне слаженно функционируют вместе. Как и говорил Сасори, она — всего лишь ресурс для Суны. Не больше и не меньше.

— Твой брат. Но он не умеет зажигать инка.

Кику навостряет уши. Она уже поняла, что у неё есть что-то, какая-то способность, отличающая её от родителей и Ичи. Такая была у бабушки Риры, но та погибла за год до трагедии в Росоку и не рассказывала внукам о своём кеккей-генкай. Куда охотнее по-юному озорная куноичи делилась историями о многочисленных путешествиях.

— У меня тоже мало информации. Постарайся, если хочешь развиваться. Надеяться придётся только на себя.

Кику и так давно надеется только на себя. Мать живёт в своём мире, а брат после выпуска стал чаще пропадать за стенами деревни, чем внутри. С семьёй Казекаге тоже не всё так просто. В основном из-за Гаары. Хотя на самом деле из-за его отца.

Хочется ли ей развиваться? Если честно, Кику не может ответить на этот вопрос. Она хочет знать правду: почему на них напали, почему вырезали семью? Она уже поняла, что убийцы из коноховского клана Учиха, но это знание не приближает её к разгадке. И не объясняет, почему её в тот день не заметили. Говорят, Учих самих больше нет, всех поголовно вырезал молодой Анбу, старший сын главы клана. Оставил в живых только младшего брата. Семи лет от роду. Ей тоже было семь. Какая ирония. Оказывается, Учихи убивают и сами себя. Этот малолетний убийца мимоходом и даже не подозревая об этом, отомстил за неё. Только Кику не знает, что чувствовать, поэтому запихивает противоречивые эмоции поглубже, на потом. На когда-нибудь. Она ведь не знает, кто именно причастен к нападению на Росоку, до уничтожения клан был многочисленней её семьи раз в десять, если не больше.

Старейшины и Анбу провели тщательное расследование, когда Ритсуми прибыли в Суну. Нашли они что-то или нет в поместье — семью не оповестили, а файлы отправили в секретные архивы. Пылиться свитками в слепой темноте, прямо как на полках её памяти. Ей уже почти не снятся жемчужно-белые волосы Широгику. Почти не снится тёплая улыбка дяди.

Чиё доверяет подопечной дневник Фуюдзора Риры. До замужества баа-чан была последней, кто носил в этом мире фамилию Шинпи. И последняя хранила их кеккей-генкай. Всё это Накику узнаёт из бесстрастных строчек, выведенных на удивление аккуратным почерком — насколько Кику помнит, бабушка не очень-то любила писать. Как оказалось, не так уж много Кику знала о своей семье. В отличие от элиты Суны.

Когда записи и зарисовки изучены вдоль и поперёк, Накику подходит к зеркалу и впервые — осознанно — пытается призвать дрожащий тусклый огонёк внутри себя. Приказывает инка зажечься и вести, направлять. К солнцу или в трясину — не так уж важно. Спрятать от чужих глаз и силуэтов, бродящих поблизости. Говорят, ониби любят появляться рядом с ёкаями и Кику охотно верит — мир окрашивается в тревожные сероватые тона, как и радужка её глаз, а зрачки вспыхивают зеленоватым потусторонним пламенем. Где-то в соседней комнате горит красноватое пятно — Чиё. Направляется к ней, но, приоткрывая дверь в комнату, недоумённо оглядывает пустое помещение. Чешет голову и, доставая из ящика комода уже знакомый Кику альбом, присаживается на кровать.

— Молодец.

Кику вздрагивает, и болотный огонёк гаснет, растворяется в потоках чакры.

— Ты же не думала, что я забуду о том, что ты весь вечер торчишь в моей спальне? До этого тебе ещё работать и работать! Завтра в расписании яды, так что для занятий с инка ищи время сама. И я попросила Эбизо подтянуть твои навыки с оружием в воскресенье.

— После рыбалки, — понятливо хмыкает Накику, уворачиваясь от дневника, которым Чиё ничтоже сумняшеся запускает в протеже.

— Рот закрой, нахалка. Тебе ещё хенка осваивать. Жаль, что мне досталась ты, а не Рира. Эта хоть талантлива была и знала чего хотела.

Кику даже не обижается. Но Чиё не собирается рассказывать ученице о знакомой-незнакомой бабушке. Она открывает альбом и хлопает по матрасу рядом с собой. Почему-то с Накику, и только с ней, Чиё любит вспоминать былые времена. И Сасори.

Накику, конечно, не говорит ей правды. Не упоминает его имя в Суне — всуе — как он и просил.

Коноха. 23 января, 13 лет после рождения Наруто.

Mulan — I'll Make A Man Out Of You

+++

Нанасэ Аикава смотрит на детей, которые ей достались, строгим оценивающим взглядом. Самый старший, мальчишка в очках, кажется ей самым сложным: у него исключительно ровная осанка, слишком надменный для его возраста взгляд и высшие результаты во всех тестах, кроме тайдзюцу. Киояма Кай — с ним ей точно придется поработать, чтобы сделать из него что-то достойное. Он очень уж высокого о себе мнения, а это недопустимо для шиноби. Нужно здраво все оценивать, в том числе себя и свои силы, а на это мальчик явно не способен. К нему придется быть особенно строгой ради его же собственного блага.

Она переводит взгляд на мальчишку, стоящего, прислонившись к окну и рассматривает уже его. Хаджима Аичиро, неудачливый мальчик слишком рано потерявший родителей и оставшийся на попечении Конохи. Аикава пролистывала его дело последним, долго раздумывая на тем, что из него может выйти. Высокий для своего возраста и худой, но, скорее всего, раздастся через год-два в плечах. Особенной мощным он не станет, но если судить по данным в его личном деле, превратится в жилистого и быстрого юношу. Это хорошо, тут проблем будет меньше, самое главное проконтролировать все. Оба мальчишки не принадлежат к кланам, родственников среди шиноби у них нет, а младший и вовсе сирота, так что учить всему их придется ей. Аикаву это не пугает и не расстраивает, потому что работать с чистым листом куда приятнее и проще.

Именно поэтому на девочку, сидящую на подоконнике и весело болтающую ногами, она смотрит с неким скепсисом в глазах. Старшая дочь главы клана Икимоно внушает ей опасения. Поначалу Аикава переживала, что ее могут озадачить маленькой Хьюгой, а такое робкое неуверенное создание бы вряд ли смогло выдержать уже ее суровый характер. Рыжеволосая Акеми куда лучше своей подружки, но тоже вызывает вопросы. Ее товарищи по команде кажутся серьезнее и собраннее, хотя из всех троих именно ее дорога была предопределена с самого начала. И, тем не менее, Аикава видит перед собой беззаботного ребенка. Ей это не нравится, что она не пробует даже скрыть.

— Чему ты улыбаешься? — обращается она к Акеми. Та наклоняет голову, смотрит на свою новую наставницу несколько мгновений и пожимает плечами. — Я задала тебе вопрос. Не стоит отмалчиваться, когда я что-то спрашиваю.

— Я улыбаюсь, потому что вы понравились моей ящерице, Аикава-сенсей, — бесхитростно говорит девочка и кивает на подползшую к руке Аикаве рептилию. Сине-красная с глазами бусинами, глядящими удивительно умно, даже странно, что она сразу не бросилась в глаза. Видимо, Аикава слишком отвлеклась на мысли о своих учениках. — Возьмите себе. Там немного чакры, но это пока.

— А, ваша клановая техника, — хмыкает она и берет в руки ящерицу. Та совсем маленькая и даже хрупкая, не сравнить с теми, что выводят более старшие родственники Акеми. — Неплохо. Первая твоя кладка?

— Восьмая, — мягко говорит девочка, чем вызывает удивленное шипения Кая. — Она из моей восьмой вылупившейся кладки.

— Их же сложно выводить! Я читал, что для благополучного вылупления, нужно встретить несколько условий: температура, свет, даже лунную фазу надо учитывать, это уже я молчу о том, сколько чакры нужно влить, — на Акеми он смотрит с таким недоверием, будто вот-вот готов обвинить ее то ли во лжи, то ли в утаивании чужой помощи. Аичиро закатывает глаза.

— И что, умник? По-твоему, это все невозможно? — Он заступается за Акеми даже не из приязни к ней, а из-за раздражения. Кай кажется занудой, поэтому его хочется как можно скорее осадить. — Она вон делом занималась, а ты только книжки читал.

— Ты знаешь, что книжки нужно читать? Удивительно, никогда бы не подумал, — огрызается Кай, легко вступая в перепалку с новым товарищем по команде. Аикава некоторое время наблюдает за ними, а потом прерывает взмахом руки.

— Довольно. Мне нужно посмотреть на вас в деле, собирайтесь на тренировочную площадку. — Она встает на ноги и кивает детям на дверь. Мальчишки выходят первыми, а девочка задерживается в проходе и оборачивается на свою наставницу. Она все также улыбается, когда почти шепотом делится с ней своим секретом.

— Это восьмая вылупившаяся. У меня есть еще три. — Аикава смотрит за тем, как она вприпрыжку бежит по коридору, догоняя мальчишек. У нее в команде, значит, непризнанный гений, мальчик-самородок, и девочка с куда более значительным запасом чакры, чем можно представить. И все не склонны жалеть себя.

Кажется, наставничество ей будет по вкусу. Может, из этих троих даже выйдут будущие Анбу, если она сумеет привить им какую-то дисциплину.

Коноха. 24 июня, 13 лет после рождения Наруто.

The Living Tombstone — Discord

+++

Отец оказывается единственным, кто не рад участию команды Аикавы в предстоящем экзамене. Акеми редко видит его сердитым, но поздно ночью, заглядывая на кухню, становится свидетельницей очень напряженного разговора родителей. Она осторожно замирает у порога, стараясь не дышать, чтобы ее не заметили. По лицам взрослых очень легко догадаться, что речь идет о чем-то серьезном. Даже бабушка сидит за столом с идеально прямой спиной и смотрит на зятя с явным неодобрением в глазах. Такое — редкость, потому что обычно поводов для споров и ссор у них дома нет. Или же Акеми просто прежде не заставала их.

— О каком экзамене может идти речь? Она только выпустилась из академии, Кагуя, она стала генином в январе! А сейчас июнь! Ни одна из команд не готова, — Амен-сан теребит четки в руках, хмуро глядя на свою жену, которая выглядит не менее мрачной. — Они дети еще!

— Они уже генины, вспомни, когда мы сами стали чунинами, — закатывает глаза женщина. Голос у нее крайне раздраженный, но к такому Акеми привыкла. Мать часто чем-то недовольна, хоть и не всегда это озвучивает, все по ее мимике обычно ясно. — Ничего страшного не случится.

— Мы и генинами стали раньше них, у нас было время привыкнуть ко всему и чему-то научиться. Ладно бы, участвуй только наши, но вы же обе знаете, что будут посторонние. — Он переводит взгляд на молчащую Мэйко-сан и опирается ладонью на стол. — Дети — самое ценное, что у нас есть. Вы это знаете как никто другой! Нельзя позволять детям…

— Ты сам знаешь, что они уже не дети, — коротко бросает она, поджимая губы. Это странно, потому что обычно именно у отца в нее больше всего веры. — Пусть учатся. Амен, я люблю своих внуков, но разве не ты учишь их?

— Вот именно! Я занимаюсь с ними обоими, и Акеми не готова, ни одна из команд не готова. Коноха решила бахвалиться своими гениями перед соседями? Мэйко-сан, это риск! — Он хлопает ладонью по столу и резко отстраняется.

— Оправданный, — огрызается Кагуя-сан, подходя к мужу и тыча его пальцем в плечо. — Мы выросли, вырастут и они! Я тоже помню, какими были мы и…

— Акеми, почему ты греешь уши? — неожиданно обращается к девочке Мэйко-сан. Все взрослые тут же замолкают и разговор не продолжают. Акеми отсылают спать, еще и мать подгоняет болезненным тычком меж лопаток, но самое главное она уже уловила, и на следующий день долго рассматривает свою наставницу. Та занята мальчишками, потому что у каждого вылезают свои проблемы, которых нет у Акеми, которую тренировали с детства. С ними обоими возиться приходится больше, но Аикава-сенсей не выглядит расстроенной. Может быть немного раздраженной, хотя к этому они уже успели привыкнуть, как и оценить то, что она в самом деле о них заботится. По-своему, конечно, потому что растит она будущую элиту деревни, как сама же любит ворчать, глядя на запыхавшихся после тренировки подопечных.

От своих мыслей Акеми отвлекается, когда ее дергает за хвост Аичиро. Она поворачивается к нему, корча смешную рожицу, и встает на ноги. Пока их гоняли, ей было поручено заново сложить в сумку все ее содержимое — наставница придирчиво изучает их снаряжение и отчитывает, если что-то не так. В этот раз ей показалось, что Акеми собирала вещи недостаточно аккуратно, что она потребовала исправить. Все должно содержаться в порядке и нужно точно знать, что где лежит, а не путаться в вещах.

— Теперь ты, — произносит Аикава-сенсей, и вначале гоняет Акеми один на один, а потом велит присоединиться и отдохнувшим мальчишкам. Им очень важно научиться действовать сообща: Аичиро единственный боец ближнего боя среди них, но он работает на скорости, которую ему нужно развивать; Акеми должна не забывать поддерживать дистанцию между собой и противником, а в команде наносить удары и страховать Аичиро; на Кае же лежит задача следить за ситуацией в бою, не давая никому приблизиться к Акеми. В идеале они должны действовать как единое целое, к чему они и идут, с некой гордостью сообщает им наставница по окончанию тренировки. Она отпускает их уже после обеда, и они все разбредаются в разные стороны. Мальчишки, неожиданно сдружившиеся за последние месяцы, идут к отцу Кая в лавку, а Акеми нужно забрать Яхико из академии.

Она ненадолго останавливается около одного из торговцев, думая купить брату данго, как вдруг слышит его истошный вопль. Яхико врезается в нее со всей силы, хватает за одежду и чуть ли не виснет на ней.

— Нээ-чан, нээ-чан! — вопит мальчик, тыча пальцем куда-то за свою спину. — Там! Там! Конохомару! И Удон с Моеги, и я… Их убьют! Я побежал за кем-то, но там, но они!..

Понимает из всего, что трещит ее брат, Акеми примерно ничего, но тут же пугается. Обычно Яхико не любит никого просить о помощи, и раз уж примчался, оставив друзей одних, то что-то явно не так. Она ловит его за шиворот, отцепляет от себя и встряхивает, ставя на ноги.

— Какой из тебя будет шиноби, если ты ничего не можешь объяснить?! Пошли, что там случилось? — Яхико кивает, замолкая, и тянет сестру за собой, почти сразу же срываясь на бег. Он ведет ее куда-то ближе к воротам, петляет по улицам и вдруг застывает так неожиданно, что она врезается в него. — О-они!

Акеми ловит его за плечо, позволяя спрятаться за своей спиной. На незнакомую троицу перед собой она смотрит с удивлением: протекторы со знаком Скрытого Песка заставляют ее глаза расшириться. О них говорил ночью отец, когда ругался? Они выглядят не намного старше нее, а рыжий мальчишка так и вовсе ровесником.

— Отойди, — цедит он таким тоном, словно если она этого не сделает, то он ее убьет. Акеми становится жутко, и она послушно отступает вместе с Яхико. Протекторы Песка, значит это гости. Она провожает их долгим взглядом, невольно цепляясь за раскрашенного песчаника, который кидает на выглянувшего Яхико лютый взгляд. Он что-то бормочет о том, что ненавидит мелюзгу, кривится при этом и дергает плечом, но больше ничего не делает. Наверное, это хорошо, думает Акеми, позволяя отмершему брату потянуть ее дальше. Буквально за углом они натыкаются на его друзей и команду Какаши-сенсея, от которой ей и удается узнать хоть что-то внятное. Больше всех говорят Наруто с Сакурой, но что-то полезное слышит она от Саске, который выглядит как никогда встревоженным.

Вечером бабушка подзывает Акеми к себе и велит быть осторожнее на экзамене и, по возможности, не связываться с их гостями. Она не пугает ее, не сообщает какие-то подробности, просто предупреждает. В ее словах есть смысл, думает Акеми, когда заходит в аудиторию для первой части экзамена и натыкается взглядом на ухмылку раскрашенного песчаника. Стоит в самом деле быть осторожнее.

Страна Огня. 1 июля, 13 лет после рождения Наруто.

Jamie Campbell Bower — I am+++

Дальше Леса Смерти Накику не собирается проходить, у неё другое задание. Сокомандников она своих даже в лицо не знает, а ранг чунина у неё уже и так есть. Незаслуженный и, честно говоря, не такой уж официальный, разве что для Суны. Ну и плевать. Выбраться незамеченной с арены сложно, к тому же через три дня ей нужно также незаметно вернуться обратно. Её способности для плана Казекаге в Конохе не пригодятся, а Чиё-баа-сама надеется на то, что её протеже удастся проверить беспокоящий бывшую старейшину слух. Она строго-настрого приказала Кику не приближаться к внуку, кому, как не ей знать, насколько Сасори стремителен и смертоносен. Она только хочет знать, если тот и правда на территории страны Огня, если тот всё ещё странствует за неведомыми целями в гордом одиночестве, пополняя коллекцию и собирая на своём пути тёмную жатву.

Чиё не раз показывала Кику фотографии Сасори: в детстве, в академии, даже есть кадр, на котором ему лет пятнадцать, сделанный практически за пару дней до его ухода из деревни. Накику разглядывает их с любопытством и затаённой тоской, но не рассказывает старушке, что она и так знает, как он выглядит. Не сильно, но изменился с тех пор, как в последний раз закрыл за собой дверь отчего дома. А сейчас ему уже около тридцати; наверняка, и вовсе возмужал.

Наставница думает, что Кику интересуется ядами, чтобы позже пойти на специализацию меддзюцу. Ирьёнин из Кику не вышел бы, в отличие от брата: терять своё время на спасение чужих жизней ей теперь не интересно, да и усидчивости не хватает. Это в семь она смотрела на красноволосого спасителя, как наивный ребёнок, которым и являлась тогда. Сейчас она знает, что ей с братом просто феерически повезло, что кукловод почему-то не захотел выпотрошить их и превратить в очередные пешки своей бессмертной коллекции. Хотя чем они могли быть полезны? Разве что дополнить стаю крыс, напичканных отравленными сенбонами. Просто время не захотел на них тратить, а то, что ей привиделось участие в его словах и жестах — так, может, и правда привиделось. Может, в той пещере она отравилась токсинами от какой-нибудь из его марионеток.

Кику останется разведчиком, но яды — это тонкая нить, которая её связывает с мастером марионеток. Привиделось или нет, она не может выкинуть образ печального юноши из головы, а так хочется. Он приходит к ней ночью во снах, смотрит с портрета на стене, который по утрам Кику надёжно прячет, чтобы никто, не дай Ками-сама, не нашёл. Она уже знает, что не сдержит своё обещание, данное четыре года назад — реальное или выдуманное — не вернёт скорпиона обратно в родную нору, как бы ни пыталась. Но никто ей не запретит хотя бы понаблюдать издалека и принести Чиё-баа столько долгожданные ею вести.

Накику не ожидает, что на полпути к месту назначения Сасори сам её находит.

Когда куноичи приходит в себя и пытается вспомнить, в какой момент просто вырубилась, даже не отразив опасности или слежки (замечательный из неё шпион, утешает только, что целые деревни проигрывали такому оппоненту), то замечает прямо перед собой широко распахнутые серые глаза с отблесками тревожного алого оттенка. Но она не чувствует на лице дыхания, а ведь он так близко. Кончик по-детски аккуратного носа почти касается её собственного. Совершенно не изменился за шесть лет, даже будто помолодел. Кику пока жива, но тело парализовано — то ли от яда, то ли от тугих путов, которыми надёжно стянуты её руки и ноги, то ли просто от животного страха.

— Тебя Чиё послала? — несмотря на настороженный вид, тон Сасори равнодушный и скучающий, который ей бы так хотелось скопировать самой. Вопрос, честно говоря, звучит скорее как утверждение. Уверившись, что пленница пришла в сознание, Сасори отодвигается, открывая взор на тёмные каменные своды, почти лишённые освещения. Не похоже на то место, где она впервые его встретила, но это тоже пещера и, кажется, со следами рукотворного вмешательства. Не в своё же убежище он её притащил?!

— Я… — Кику хрипит, не зная, что сказать. И стоит ли что-то говорить. Он ведь не…

— Я помню тебя, — Сасори, в отличие от неё, очень терпелив, когда дело касается работы, и очень наблюдателен. Запоминает всё до мельчайших деталей. Правда, терпение не распространяется на все другие аспекты его жизни, так что набедренный чехол он с неё срывает неожиданно резким движением. — Если ты сама сделала эти противоядия, то похвально. Не боишься пойти моим путём?

— Не боюсь, — выдавливает Накику. Нет, она не этого боится. И даже не его самого, честно говоря. Сасори это чувствует и с любопытством наклоняет голову вбок, этот жест она у него помнит. Таким он кажется совсем невинным. Накику боится своих чувств и мыслей. Своих нелепых, наивных желаний.

— Скажешь ей, что ты меня не нашла, — инструктирует отступник, неторопливой походкой обходя помещение. Кику с трудом поворачивает голову и, привыкая к рассеянному свету, различает вокруг очертания деревянных заготовок и даже рабочего стола с инструментами. Запах стоит, словно кого-то поблизости законсервировали по частям до лучших времён, что, конечно, скорее всего так и есть. Сасори хватается за лежащий на столе нож, задумчиво откидывает его в сторону и, присаживаясь рядом с ней на полу, невозмутимо продолжает. — Не вздумай проболтаться, что вообще меня видела.

— Ты меня отпустишь? — Накику старательно пытается замаскировать удивление, ещё старательнее пытается не смотреть на него. Выкать она ему тоже не будет, он едва ли выглядит намного старше, хотя Ритсуми прекрасно знает его настоящий возраст.

— А ты хочешь остаться? — У тёмно-серого плаща, в который облачён нукенин, высокий воротник, и губ его не видно, но Кику по голосу различает, что тот ухмыляется.

— Нет. — «Да».

— Я так и думал, — он кивает головой, и Кику может только догадываться: понял или нет?

Бред конечно, у Накику в Суне — Ичи и Темари, Гаара и Канкуро, Чиё и даже мать какая-никакая. Конечно же, она хочет вернуться, желательно, целой и невредимой.

— Почему?

Ответ она не слышит, опять проваливаясь в беспамятство. Просыпается уже в Лесу Смерти, надёжно скрытая от глаз тривиальной, но вполне действенной маскировкой. Команду свою она искать не собирается, ей всё равно, заполучили они свиток или нет. Сдаться бы прямо сейчас, но, наверное, лучше потратить оставшиеся дни выдумывая правдоподобную историю для Чиё-баа, да проследить за другими командами — на всякий, вдруг пригодится.

Кику поднимается, разминая затёкшие конечности, и машинально проверяет, на месте ли набедренный чехол. Среди склянок заготовленных противоядий она чувствует пальцами шероховатую деревянную фигурку.

Коноха. 2 июля, 13 лет после рождения Наруто.

Shuntaro Okino — Cloud Age Symphony+++

Им приходится разделиться. Аикава-сенсей их убьет, думает Акеми, но спорить смысла нет: Аичиро ранен, Каю придется остаться с ним, чтобы довести до безопасного места, а ей надо сделать так, чтобы с ними все было в порядке. Она делает глубокий вдох, оглядываясь в ту сторону, где оставила мальчишек. Все будет хорошо, убеждает она себя, они справятся со всем, даже если и не пройдут в чунины.

Самое главное же выжить, верно? Аикава-сенсей предупреждала, что будет нелегко, но теперь Акеми понимает, что она не была с ними до конца откровенна и честна. Будет не просто нелегко, а сложно настолько, насколько еще никогда в жизни не было.

Акеми кажется, что ни одна миссия не сравнится с этим экзаменом — С-ранг, все же, остается чем-то совсем не страшным, здесь же, на экзамене, она не может избавиться от легкой дрожи в пальцах. Она останавливается у ручья, приседает на корточки и умывает лицо холодной водой, стараясь успокоиться и собраться. Ей всего-то нужно сделать ложный след, а потом спрятаться, спокойно уйдя к месту встречи. Это не самое сложное дело, и уж точно не что-то, с чем она могла бы не справиться, в конце концов, все ее предки были шиноби, и если они были в состоянии сражаться, то она точно не может проиграть.

О том, чтобы сдаться, и речи не идет. Акеми встает на ноги и вдруг прижимается к земле, пригибается, когда мимо нее пролетают сюрикены. Рука сама собой тянется к кунаю, и это ее ошибки — иглы, ей нужно в первую очередь доставать иглы, потому что кунай означает ближний бой, а допускать его ей нельзя.

— А, девчонка, — почти разочарованно тянет появившийся на полянке шиноби. Акеми щурится, рассматривая его, и узнает: это тот самый из Песка, один из той страшной троицы, к которой ее привел Яхико, когда Конохомару угораздило влипнуть. Она помнит, что с ним была светловолосая куноичи постарше и рыжий мальчик со странной бочкой на спине. — Я думал, что добыча будет более внушительной.

— Я не добыча, — огрызается Акеми, продолжая присматриваться, но немного расслабляется, видя, что он не собирается атаковать. Неделю назад он выглядел куда более угрожающим, а сейчас, кажется, занят своими собственными делами. — А ты точно не охотник.

— Почему же? Я вполне могу на тебя поохотиться… хотя нет, скучно будет. — Походка у него вальяжная, он ведет себя так, будто бы Акеми не представляет для него никакой угрозы. Она растерянно замирает, когда он, продолжая ухмыляться, проходит мимо нее к воде. Кунай, чуть подумав, она просто начинает крутить в руках и встает на ноги, с грустью признавая, что в самом деле ему бояться нечего. Что бы кто ни говорил, а оценивать свои возможности Акеми в состоянии. — Тратить на тебя чакру не хочется даже.

— Спасибо, наверное, — бормочет она, наблюдая за тем, как песчаник пытается зачерпнуть воду ладонью и выпить так, чтобы не смыть краску на лице. — Постой… вот, так удобнее будет, — Акеми срывает широкий лист у воды и ловко сворачивает его в подобие чашечки. — Меня зовут…

— Имя-то твое мне зачем? — После недолгих раздумий он берет лист в руки и с его помощью пьет. Акеми неловко пожимает плечами и смотрит в сторону. Ей показалось, что раз они говорят, то можно и представиться, а теперь она чувствует себя глупо за эту мысль. Они же не друзья никакие, не могут ими даже быть, потому что у Суны и Конохи слишком сложные отношения. — Что за игрушка?

— В смысле? — Она смотрит на кунай и ойкает, когда его беспардонно вырывают из ее рук. Стоять перед кем-то, кого можно назвать врагом, безоружной ей совсем не нравится. Она пытается дотянуться до него, но ее грубо толкают в плечо, заставляя отшатнуться на пару шагов. — Эй, отдай!

— Кто так точит? Лезвие тупое. Тебе в академии еще сидеть надо, а не здесь пыжиться. — В голосе песчаника звучит такая насмешка, что Акеми разом и злится, и пунцовеет от стыда. Да, ей правда надо было лучше подготовиться, но это только один, другие-то у нее нормальные! — Убьешься же.

Песчаник смотрит на нее, силяющуюся найти какой-то умный ответ, чтобы заткнуть его, и выкидывает кунай в воду. Быстрое течение тут же уносит оружие под беспомощным взглядом нерадивой хозяйки. Ладно, это никакая не ценность, но как можно вот так распоряжаться чужими вещами?!

— Хочешь выжить, возьми этот. — Ей в ладонь ложится перетянутая тканью рукоять. Она удивленно смотрит на новый кунай, прекрасно видя даже без проверок, что он очень острый. Ей так и хочется потрогать его кончиком пальца, но тогда ее этот парень точно засмеет. — Если вдруг дойдешь до следующего этапа, то лучше сразу сдайся, мелочь бестолковая.

Одна у ручья Акеми остается неожиданно. Она даже сказать ничего не успевает, так и замирает с чужим кунаем в руках, кажущимся ей тяжелее собственного. Если ее команда дойдет до конца, то, кажется, сдаться ей будет правильнее всего. Она совсем не уверена, что сможет выстоять против кого-то из тех, кто принимает участие в этом экзамене.

Страна Огня — Страна Ветра. Начало июля, 13 лет после рождения Наруто.

Imagine Dragons — Sharks+++

Накику возвращается в страну Ветра, как и обещала Чиё-баа. Официально не прошла в последний тур экзамена и оставаться в Конохе не было смысла. А самое главное — приказа. Деревня Листа оставила у неё двойственные впечатления, но мысли её заняты сейчас совсем не планом Казекаге в отношении бывших союзников, а — кто бы мог подумать — встречей с нукенином. Она уже второй раз уходит от него живой. Она, возможно, единственный человек, который ушёл от него живым после того, как Сасори стал отступником. Не считая Ичи, конечно.

Кику надеется, что брат в деревне. Ирьёнинов берегут и не посылают на слишком опасные задания, так что в Коноху его не определили. Но, возможно, мобилизовали в самой Суне тех, кто не участвует в операции. О Сасори она, конечно, рассказывать не собирается, просто соскучилась по вечно отсутствующему члену семьи. К матери бы надо заглянуть… как-нибудь потом.

Инка Накику не зажигает — не видит смысла, потому что не чувствует ничего подозрительного поблизости, а тратить и так небольшие запасы чакры в одиночном пути глупо. В стране Огня во время международного экзамена никто не будет на неё…

Слева внезапно прилетает сетка, и Кику лишь в самый последний момент успевает призвать оружие из свитка, разрезая двумя лезвиями вроде не задевшие её верёвки. Кому понадобилось её захватывать? Через призму серого мира призванного инка Кику тщательно сканирует пространство, но не видит чужой ауры: либо преследователь вне зоны действия её техники, либо он такой же антисенсор, как она. Что означает крупные проблемы для той, кто хорошо умеет только прятаться.

Ей зажимают рот, перекрывая дыхание какой-то тряпкой. Это не яд и не снотворное — сразу определяет разведчица, пытаясь не делать второй вдох. Получается плохо — она не успела набрать достаточно воздуха в лёгкие, чтобы минимизировать риски. Прямо перед ней появляется вторая фигура в маске — то ли обезьяны, то ли чего-то похожего. Анбу Конохи. Она влипла. Зачем только понадобилась убийцам, действующим по приказу Хокаге? Что-то пошло не по плану Казекаге, и вторжение начали раньше? Да нет, невозможно, основные действия ожидаются лишь через месяц, а пока им сказали действовать предельно аккуратно. Баки и остальные джонины знают своё дело, они бы не вызвали такого переполоха, что по всей стране теперь отлавливают песчаников.

Ей всё-таки приходится сделать вдох, скорее от неожиданности, потому что голос под маской лемура — это лемур, точно, она видела подобных созданий на одном из островов архипелага страны Света ещё совсем крошкой — неожиданно завораживающий и низкий, такому хочется подчиниться. У неё просто нет выбора. Хватка ослабевает; не только она падает под чарами совершенного баритона. В буквальном смысле: выведя из строя своего… союзника?.. Анбу делает шаг вперёд и подхватывает её подмышки, отволакивая под ближайшее дерево.

— Сиди, — совершенно обычным молодым голосом приказывает парень. Вряд ли намного её старше. — Я разберусь и вернусь, поняла?

Накику кивает. Но как только Лемур исчезает с бессознательным телом в маске медведя, Кику собирает остатки сил, прогоняя шум в затуманенной голове и панически зовёт инка. Когда он исчез и исчез ли вообще, она не помнит, но теневой огонёк отзывается мгновенно, окрашивая мир в серый и подгоняя её чакру, придавая немного энергии. Она спустит её быстрее, но до того времени должна успеть добраться до границы. В стране Песка ей не составит труда отдохнуть в одной из многочисленных, скрытых от глаз, пещер.

На привале она какое-то время пытается обмозговать произошедшее, но на ум ничего не приходит, так что Накику оставляет бесплотные попытки. Её безудержно клонит в сон, и, расставив пару ловушек на входе в грот, Ритсуми засыпает, едва голова касается твёрдой земли. На следующее утро ей кажется, что нападение и Анбу были просто ночным кошмаром. Перенервничала после встречи с Сасори. Ей стоит проветриться и как можно скорее вернуться домой.

Наставницу Накику находит у пруда с удочкой в руке и с её собственным братом по соседству. Эбизо-сама бросает на разведчицу хмурый взгляд и бурчит, что отчитываться та должна перед Йондайме в Суне, а не перед отставными членами совета в какой-то глуши. Кику подозревает, что бывшему старейшине просто не по душе её присутствие в их уединённом оазисе, возможно, он ревнует сестру, которая не должна была вмешиваться в дела деревни и брать учеников.

— Спину выпрями, страшила! — Чиё-баа замахивается удочкой, но Кику ловко уклоняется, встречая удар рукоятью нагинаты. Старушка довольно хихикает, но тут же становится серьёзной и пристально смотрит на брата. — Эбизо, оставь нас.

— Не забудь, что мы завтра тренируем нагинатадзюцу, — недовольным голосом напоминает мужчина и удаляется в сторону дома. — Ты уже почти научилась направлять яд в лезвия с помощью хенка. Только этому и научилась, бестолочь.

Кику не комментирует. А то в ответ услышит ещё много нелестных эпитетов в свой адрес. Она никогда не достигнет уровня Гокьёдай⁽¹⁾, те для Суны такие же живые легенды, как саннины для Конохи. Если бы Кику не выучила характер мерзкой старушки наизусть, то гадала бы, с чего той брать себе такую нерадивую протеже. Педагог из Чиё такой же ужасный, как из Кику ученик. И всё-таки, какой-то прогресс есть. Она вон уже с оружием хорошо обращаться умеет, вполне ладно работает с инка и даже понимает принцип хенка: теми светящимися лезвиями, которые она научилась создавать на пальцах, пытаясь превратить их в нити марионетчиков, можно как-то манипулировать чакрой. Негусто, конечно, но с ядами и нагинатой работает, а это её главное оружие в ближнем бою. Практически единственное, если инка по какой-то причине её не спрячет. Вот как в кошмаре.

— Подозреваю, что Сасори ты не нашла? — Чиё пользуется тем, что Кику отвлекается на размышления и всё-таки достаёт её удочкой. Даже не бамбуковой основой, а леской, которая больно хлестает по лицу.

— Чиё-баа! — возмущается Накику, отскакивая подальше от воды. — Я и так, по вашим словам, страшила, совсем меня хотите в монстра превратить?

— Составишь компанию Гааре, — ухмыляется морщинистыми губами Почтенная Сестра. — Ты, пожалуй, даже нравишься этому убийце. Хорошая парочка выйдет.

— Но Гаара симпатичный мальчонка, — возражает Накику, стирая кровь и посылая в ладонь медицинскую чакру. Какие-то базы ирьёниндзюцу она выучила — не зря же и брат, и наставница специалисты в этой области. — Просто… недосыпает.

— Ага, а ещё вечно желает всех убить. Они с моим внуком похожи, не находишь?

Кику пожимает плечами. Она не знает, как можно сравнивать взрослого мужчину, сознательно покинувшего деревню и паренька, которому полгода назад двенадцать стукнуло. Рассказать Чиё про нападение? Но она даже не уверена, что оно имело место быть. Если она умолчит, это ведь не ложь, просто неозвученные домыслы. Вот что касается Сасори….

— Что касается моего внука, ты не ответила, — напоминает вслух наставница, щурясь от послеобеденного солнца. — Но я и так вижу, что не нашла.

Кику неоднозначно качает головой, радуясь, что опять врать не придётся. Ей всё равно, конечно, привычное дело, но всегда можно сказать потом, что она ничего не говорила, её просто не так поняли.

— Никакой пользы от тебя вообще, — ворчит Чиё, со вздохом собирая удочки: свою и Эбизо. — Вот бабка твоя… Эх, не скакала бы галопом по всем странам, вышел бы из неё толк. Потерянная душа, что тут сказать.

«И правда нечего, — думает Накику, следуя за наставницей. — Я вся в бабку. Такая же потерянная».

Коноха. 19 июля, 13 лет после рождения Наруто.

Billie Eilish — bad guy+++

Канкуро проходит в третий этап без особого труда. Баки смотрит сурово и осуждающе — ему не нравится самоуверенность своего ученика, он слишком любит играть с добычей, до добра это не доведет. Темари с ним соглашается и с особой тщательностью выклевывает ему мозг до тех пор, пока он не выдерживает и не огрызается. Говорить о чем-то теперь бессмысленно, да и они здесь совсем не ради экзамена. Решив, что от компании своих же он устал, Канкуро осторожно обходит Гаару и выскальзывает на улицу. Все равно делать нечего, так можно и прогуляться по деревне Скрытого Листа, раз есть такая возможность.

Тем более что завтра, быть может, смотреть будет уже не на что.

Он идет по оживленным улицам, с интересом изучает цветные вывески магазинов и ресторанчиков, сравнивая с тем, что есть в Суне. Страна Огня все же богаче страны Ветра, живут тут куда более сытые люди. В его деревне же и тише намного, даже несмотря на то, что она будет не меньше Конохи по размеру. Просто людям там не до праздности, развлечений меньше, а тут… тут все совсем иначе. Ему даже немного жаль, что это его первый и последний раз в Конохе, хотя, конечно же, Суну он ни на что бы в жизни не променял.

В лапшичной, мимо которой он проходит, слышится громкий смех. Канкуро на мгновение останавливается перед ней и наблюдает, как на улицу почти вываливается светловолосый мальчишка, прошедший в финал экзамена. Рядом с ним взрослый мужчина, а следом выходят еще одна троица, тоже знакомая Канкуро по событиям двух прошедших дней. Его взгляд останавливается на рыжеволосой девчонке, которая, стоит только ей его заметить, машет своим товарищам по команде рукой и направляется к нему.

— Канкуро? — спрашивает она и широко улыбается. Он приподнимает брови, гадая, как же она узнала его. Сейчас он умытый, без капюшона, вряд ли так легко можно понять, что это он. Что выдало? Ему совсем не нравится, что девчонка так легко сумела заметить его, привыкшего находиться в тени.

— Уже и имя мое знаешь? — Канкуро делает вид, что ничуть не удивлен и просто идет дальше. Девчонка следует за ним, прибавляя шаг, чтобы не отставать. — Что надо?

— Я — Акеми, — все же, называется она. Яркая красота, значит? О том, насколько девочка красива, Канкуро сказать ничего не может, потому что она ребенок еще, хоть и генин, а вот с яркостью он согласен. Рыжая грива бросается в глаза также как и та, что на голове его младшего брата, хоть оттенок у них и разный. — Хотела сказать спасибо за кунай. Давай я его завтра тебе верну?

— Не нужно. Оставь себе, бестолочь, — завтра им всем будет не до куная. Канкуро искоса смотрит на Акеми, гадая, что же ей нужно. Неужели дурная такая, что просто поговорить хочет? Здесь в Конохе что, нормальных людей нет? Все такие дружелюбные, что аж противно. — Почему ты не участвовала в поединках?

— Мы не дошли, потому что Аичиро повредил ногу, — в голосе ее слышится сожаление, но явно не о том, что ей не случилось показать себя. Кажется, его слова о том, что ей лучше бы сдаться, она восприняла серьезно. — Ничего, еще будут экзамены, там и пройдем. Ты же прошел дальше и будешь сражаться с Шино? Удачи тебе, с кланом Абураме правда сложно бороться. Жуки такие маленькие и… ну в общем, — она спешно морщится и дергает худым плечом. — Ты просто гуляешь или куда-то идешь? Хочешь, я тебе покажу Коноху?

Канкуро останавливается вдруг и хмурится, глядя на Акеми. Она тоже замирает, поднимает на него большие глаза и вопросительно приподнимает брови.

— Не ходи за мной, мелочь. Компания мне не нужна, — совсем недружелюбно бросает он ей. — Не думай, что если я тебя не убил в лесу, то ты в безопасности рядом со мной. — С мрачным удовольствием Канкуро отмечает, как меняется выражение лица девочки и отталкивает ее от себя. — Иди домой или к друзьям, завтра тоже лучше нигде не появляйся.

Слова срываются прежде, чем он успевает спохватиться. Почему это он велит ей не появляться нигде, хотя ее судьба его совсем не тревожит? Канкуро кривит губы в ухмылке, смотрит на девочку тяжелым взглядом и уходит, оставляя ее одну.

В Суне таких детей тоже много, ему нужно о них думать.

1) Почтенные Брат и Сестра

Вернуться к тексту

Коноха. 2 октября, 13 лет после рождения Наруто.

Caprice — Laughing song+++

Новости, которые слышит команда Аикавы, вернувшись с миссии, заставляют их оторопеть: Саске похитили, но в итоге он ушел добровольно; половина их ровесников в медицинском пункте, а кто-то балансирует на грани жизни и смерти. Не сговариваясь, они идут узнать, что с пострадавшими, и пока мальчишки подходят к Шикамару, на котором лица нет, Акеми медлит у дверей. Она замечает на скамейке поодаль Канкуро и не может пройти мимо.

— Значит, вы пришли нам на помощь, — говорит она, останавливаясь перед ним. У нее распущены волосы, хотя она и не успела переодеться — резинка лопнула по дороге домой, а все запасные закончились. — Спасибо, Канкуро.

— За что ты благодаришь меня, мелочь бестолковая? Мы просто делали то, что нам было поручено. — Канкуро сидит, откинувшись назад на спинку скамейки и устремив на Акеми насмешливый взгляд. Вглядываясь, она вдруг понимает, что глаза у него совсем не черные, а сине-зеленые, просто цвет настолько темный и насыщенный, что не сразу становится ясно какой он. — Вам повезло, что мы просто успели. Как они там?

— Неджи, Чоджи и Шино пострадали больше всех, но сейчас с ними все в порядке. Кибу с Акамару могут и сегодня отпустить домой. Наруто… Наруто, наверное, привяжут к кровати, — Акеми хмурится, с трудом представляя, как именно нужно приматывать Узумаки к больничной койке, чтобы там его удержать. Вряд ли он так просто смирится с тем, что Саске их предал. Захочет же вернуть и образумить, вцепится мертвой хваткой и не отпустит, пока не добьется своего. Только вот раз Саске уже ушел и отделал его так, что Тсунаде-сама переживает, то это будет очень сложно. — Все равно спасибо, вы же могли и не успеть, но успели.

— Мы бы были хреновыми шиноби, если бы не успели, — хмыкает Канкуро, откидывая голову назад и прикрывая глаза. Он наслаждается теплым обычным для Конохи в это время года ветерком, а Акеми, пользуясь случаем, изучает его лицо.

— Тогда хорошо, что вы не хреновые шиноби, — вздыхает она и наклоняется к Канкуро. Ее волосы падают вниз, щекоча его шею и загораживая от всего словно занавеска. — У тебя краска размазалась.

— Поправишь? — то ли просит, то ли спрашивает песчаник, открывая один глаз. Акеми кивает и осторожно стирает краску с его щеки. Ровной линия уже не выходит, но выглядит получше. — Хорошо, что твою команду не отправили.

— Думаешь, что мы бы не справились? — В голосе Акеми звучит затаенная обида. С одной стороны, она согласна с Канкуро, но с другой уязвленная еще во время экзамена гордость дает о себе знать. Ей хочется быть кем-то, кого могут отправить на сложное задание, ей хочется быть кем-то, кто может кого-то спасти.

Акеми резко отстраняется и отходит, сцепляя руки в замок за своей спиной.

— Рано, — бросает Канкуро, поднимаясь на ноги. Он говорит так, словно старше нее не на год-два, а на пару десятилетий. — Там миссия слишком высокого ранга была, чтобы отправлять туда генинов.

Если бы у Годайме была возможность, она бы ни за что не послала их, — но возможности такой после нападения Орочимару на Коноху не было, это и так ясно.

Акеми закусывает нижнюю губу, улавливая между ним и тем же Саске какое-то неожиданное сходство — они оба уже не дети, в то время как она пока не повзрослела. Это странно и неприятно. По сути, ей не на что жаловаться, ее семья жива и здорова, она ничего не потеряла и не была никем предана, как Саске. Даже при том, что Акеми не в восторге от Учихи, она не может не сочувствовать его горю, настолько это страшно за день потерять весь свой клан и узнать, каким мерзавцем на самом деле является любимый старший брат. Она бы никому такого не пожелала, но ее саму это делает слабее них, потому что они уже столкнулись с чем-то, что она не видела и не знает. Канкуро тоже пережил что-то ей непонятное и недоступное, поэтому он так с ней и разговаривает.

— Где твой брат? — Темари Акеми видела в больнице рядом с Шикамару, а вот Гаару нет. — Давай найдем его, а потом и вашу сестру. Вы же устали, наверное? Можно сходить куда-то поесть, — миролюбиво предлагает она, протягивая Канкуро руку. Он не берет ее, смотрит на узкую ладонь и встает на ноги. Акеми неловко шевелит пальцами, оборачивается на обошедшего ее песчаника и ловит его взгляд.

— Что стоишь? Веди, от еды я не отказываюсь никогда. — На лице Акеми расцветает улыбка. Взять Канкуро за руку она не пытается, только тянет за рукав, ведя за собой по залитым солнцем улицам Конохи.

Суна. Ичи. 5 октября, 13 лет после рождения Наруто.

Polnalyubvi — Источник+++

Они впятером сидят в одной из многочисленных пустых комнат дворца Казекаге. Которого убил Орочимару ещё в июне. За пару месяцев произошло много всего, но собраться вместе Сабаку и Ритсуми удаётся только сегодня. А слов не находится, никто не хочет начинать тяжёлый разговор. Старейшины пока взяли управление Суной на себя, но Ичи не сомневается, что в скором времени Гааре предложат занять место почившего отца. Тот был мудак мудаком, а вот из младшенького может выйти что-то путное. С тех пор, как тот побывал на экзамене, а затем помог новоприобретённым знакомым из Конохи, маленький монстр раскрывается совсем с другой стороны. С трудом верится, что это один и тот же человек.

Темари и Канкуро сидят по обе стороны от брата, словно смысл их жизни теперь — защищать его от любой опасности. Но Гаара тянет руки к Накику: понимает, от кого может получить больше всего ненавязчивых нежностей. Сестра тот ещё маленький кактус, но уже не такой колючий, как после их переезда в Суну. Она даёт себя обнимать по пятым воскресеньям месяцев и даже один раз призналась Ичи, что скучает по ним, когда долго не видит.

Когда ей было пять, хрупкая худенькая Накику носилась по дому с новорождённой Широгику, никому не давая сестру в руки, даже матери, и не переставала говорить о том, как любит крошечное создание с пушком белых волос на голове и пронзительно-синими глазами. Она повторяла это каждый день, до самой смерти Широ. Качая на руках остывающее тело, тихо пела и повторяла «я люблю тебя». Кажется, всю свою любовь она там и оставила, в покинутом Росоку.

Ичи хочет сказать сестре эти важные слова, но что-то его постоянно останавливает. Она не поймёт и не оценит, и так знает, почему он молчит и все свои ресурсы кидает на миссии и накопления. Они остаются братом и сестрой, прямо как сиблинги напротив; у них есть особая связь, о которой совсем необязательно говорить вслух.

Гааре вот очень нужна любовь, красным выжженным клеймом кричащая о том у него на лбу. И теперь больше нет никаких препятствий к тому, чтобы её получать. Кику покорно притягивает мальчика к себе, кидая чёрный взгляд на Канкуро, чьи ехидно изогнутые губы уже готовы произнести какую-то гадость. Ичи решает помочь сестре и сам сгребает лучшего друга в охапку. Темари противно хохочет, но тут же делает вид, что дуется.

— Эй, а я? Вам не хватает третьего, чтобы уравнять… — она тут же осекается, с опаской кидая взгляд на Кику. Та молчит, только крепче прижимает к себе Гаару. Как будто он превратится в песок или осядет пылью на глиняном полу, если она его отпустит.

— Давай к нам с Куро, — предлагает Ичи, чтобы сменить тему. — У меня руки длинные, на всех хватит.

— Убери их, обезьяна, — советует кукловод. — Не посмотрю, что ты мой друг и искалечу до смерти, мама родная не узнает.

Гаара вздрагивает, и старший брат тут же идёт на попятную, даже снисходит до того, чтобы хлопнуть друга по спине. Темари колеблется, но всё-таки присоединяется, отодвигаясь от младшенького и пристраиваясь уже под боком у Ичи. Обнимать не обнимает, но сидит близко, они чувствуют тепло друг друга сквозь слои одежды.

— Расскажите, как всё прошло с этим Учихой, — просит Накику, отлипая от джинчуурики, но не отпуская его руки. — Он, правда, сам покинул деревню?

— Его похитили, — кратко сообщает Гаара. — Но он принял решение не возвращаться.

— Вот идиот, — равнодушно комментирует сестра. — И чего с ним все так носятся?

— Шаринган, — отвечает Канкуро, отсаживаясь в самый дальний угол от загребущих рук Ичи. — Вряд ли змеюке симпатичное личико приглянулось.

— У него же вид такой, словно ему под носом насрали, — морщится Кику, которая Учиху только издалека в Лесу Смерти видела. Ичи мысленно делает себе пометку поговорить с ней о словарном запасе и его использовании. Где только понахваталась? — Ты считаешь его симпатичным?

— Я считаю его… — Канкуро косится на Гаару и решает не следовать заразительному примеру Кику. Ичи ему благодарен за усилия. — … не самым умным представителем деревни в общем и Учих в частности.

— Идиотом, — резюмирует Кику. — Как будто ты с другими Учихами знаком. Их же вырезали подчистую.

— Где-то в дикой природе бегает ещё один отступник-Учиха, — напоминает Темари. — Осталось дождаться того момента, когда два идиота встретятся и поубивают друг друга, чтобы стереть фамилию с лица земли.

Какое-то время они сидят и обдумывают эту мысль. Кажется, всё к этому идёт, но кто знает. Саске у Орочимару, Суна… не настолько разрушена, конечно, как Коноха, но тут и до размолвки с Листом было не ахти. Казекаге мёртв, Хокаге тоже.

— У меня есть для тебя подарок, — неожиданно нарушает тишину Гаара. Все переглядываются, потому что смотрит мальчик не на кого-то конкретного, а в пол. Из «тыквы» за его спиной, мягко шурша, узкой дорожкой стелется песок, и, обвивая руки Кику, оставляет в её ладони что-то серебристое.

— Это что? — Кику зачем-то сжимает пальцы, пряча в кулаке небольшой предмет.

— Ключ, — Гаара переводит взгляд на неё, — а что, не видишь?

У Темари открывается рот, а Канкуро в своём углу ревниво хмыкает. Ичи догадывается, конечно, о чём речь, но ему грустно осознавать, что сестра ещё больше отдалится. Он сильно сомневается, что от такого подарка она откажется. Кто бы отказался?

— Напротив дворца есть четырёхэтажное здание. Если поднимешься по внешней лестнице на верхнюю террасу, там вход в квартиру с самым большим окном. Я подумал, что тебе понравится вид.

— А вот родной сестре, — начинает Темари, но Гаара цокает и та замолкает.

— Тебе во дворце, что ли, плохо живётся? — спрашивает даритель. — Ичи-семпай нам качель даже сколотил, с которой тебя не подвинуть, когда ты в деревне. Хоть спасибо ему сказала?

Темари покрывается красными пятнами и щипает Ичи за бок. Он только смеётся — этот жест старшая сестра Гаары переняла у его собственной. Этакое выражение привязанности. Слова не нужны. И так всё понятно, правда?

— Откуда? — спрашивает Кику, пряча лицо и смущение в накидке.

— Договорился со старейшинами, — честно отвечает Гаара. — Чиё-баа помогла.

— Спасибо, — бурчит обёрнутый в светлую ткань кактус, сжимая ладонь джинчуурики свободной рукой. — А почему мы тогда ныкаемся тут по углам? Могли бы в квартиру пойти.

И правда, почему? У Ичи тоже есть жильё, кстати. Гаара впервые за вечер выглядит растерянным, но тут же возвращает себе хладнокровное выражение лица.

— Ну, это же подарок. Сюрприз. Хороший?

— Очень, — доносится из недр одежды. Ещё чуть-чуть, и Накику утонет в ней полностью.

— Эй, пигалица, — напоминает о себе Канкуро. — Помнишь твой первый день рождения в Суне? Ты мне вообще-то всё ещё должна.

— Я тебе Куроари отдала, — от возмущения в просвете между слоями показывается нос и даже верхняя губа.

— Ага, как будто и так не было понятно, что она мне достанется. Из тебя кукловод, как из меня… — Канкуро снова оглядывается на младшего. — …медик, — нейтрально заканчивает он.

— Ключ не отдам, — тут же заявляет Кику. Если бы не Гаара, она уже давно бы, наверное, зажгла инка и свалила в новоприобретённое жильё.

— Да зачем мне? Я сам могу старейшин попросить, если захочу съехать, — отмахивается Канкуро. — Просто вспомнил. С ядами мне завтра поможешь, надо пополнить запасы.

Ичи возвращается в его — теперь полностью его — квартиру один. У него завтра утром миссия, а Накику пусть ещё посидит с детьми наконец-то сдохшего мудака. Раса Ичи никогда не нравился. Он вообще никому не нравился, наверное. Хоть за это можно сказать спасибо Орочимару. На Учих ему вообще… насрать, да. Ичи думает, не заглянуть ли ему к матери, не подстричь ли светлые волосы, которые уже отросли ниже плеч, но все эти думы ради того, чтобы отвлечься от самого главного. Он так долго старался, так долго копил для того, чтобы воссоздать для сестры подобие оазиса Росоку в Суне, что упустил тот момент, когда стоило бы осознать простую истину: ей это не нужно. Подобие не вернёт оригинал, мёртвые не воскреснут, мать не вылечится, а большой дом на берегу пруда не наполнится любимыми голосами.

Поздно, конечно, что-то менять в намеченном пути. Но даже если сестра переедет завтра с нехитростными пожитками, пока он с командой бегает по пустыне, они останутся семьёй. Однажды она вспомнит, как говорить вслух о своей любви. Однажды он сможет сказать ей то, от чего она не станет больше прятаться.

Суна. 14 ноября, 13 лет после рождения Наруто.

Моя Мишель — Летовсегда+++

В Суне так жарко, что с непривычки тяжело заниматься даже самыми обычными и простыми делами. Акеми, которую с командой прислали сюда, не знает даже, куда ей себя деть: она собирает волосы в хвост повыше, ищет футболку полегче, но все равно напоминает себе взмокшую мышь. Спасение ей приходит в лице девочки на пару-тройку лет старше, которая, понаблюдав за ее мучениями, поймала ее за локоть и повела переодеваться в что-то куда более подходящее для местного климата. Так у Акеми появляются просторная майка и шорты с чужого плеча, в которых правда оказывается намного удобнее, а волосы вместо хвоста заплетаются в тугую косу. Жара чувствуется уже не так сильно, за что стоит быть благодарной новой знакомой. Акеми ей широко улыбается, прежде чем ускакать дальше.

Пока у ее команды нет дел, она проводит время в мастерской Канкуро, куда в первый раз забредает почти случайно. Что тогда на экзамене на чунина, что сейчас — она натыкается на него действительно не специально и удивляется, когда видит перед собой. Акеми соврет, если скажет, что не вспоминала его, но ее о таком Канкуро даже не спрашивает. Он только щелкает ее по носу и говорит, что смотреть за ней не будет, если она опять за ним увяжется.

Акеми больше нечего делать, поэтому она идет за ним и садится на край его стола, с интересом наблюдая за всем, что он делает. Через несколько дней у нее хватает наглости и смелости потрогать одну из его кукол, а потом он предлагает ей попробовать самой заставить ее двигаться. Канкуро выглядит при этом так, словно какой-то опыт хочет поставить, о котором Акеми ничего не говорит. Ей, впрочем, это совсем неважно — как она может не согласиться?

Карасу двигается рвано и неловко, пока наконец нить чакры не обрывается и она не падает на остывший к вечеру песок. Акеми охает, прижимая пальцы к губам, и скатывается вниз по склону, чтобы посмотреть, что с марионеткой.

— Я ее сломала? — испуганно спрашивает она у подоспевшего куда быстрее нее Канкуро. Тот отрицательно качает головой и заставляет марионетку подняться всего лишь взмахом руки. От его пальцев тянутся голубые нити чакры, они очень гибкие и тонкие в отличие от тех, что были у Акеми.

— У тебя же иглы, мелочь? Почему не смогла удержать куклу? — Канкуро манит ее к себе пальцем и берет за руку, когда она подходит ближе. Он поднимает ее ладонь выше и подносит к своей, позволяя Акеми устроить ее поверх его. — Расслабь кисть.

— У меня лески, я не могу пока нитями чакры, — признается Акеми, пытаясь повторить за Канкуро движение ладони, сделав его таким же плавным. Не выходит даже близко похожим. Странно, его руки куда больше ее, но такие ловкие! — И иглы должны летать, а не, ну… парить?

— Чья на тебе одежда? Она большая, — вдруг спрашивает Канкуро, отпуская ее. — Не твоя же. Кто дал?

— Накику. Она мне и волосы заплела. А что? — Акеми чуть оттягивает подол майки и смотрит на него. Вроде же нормально все, великовато, из-за чего шорты ей не по колено, а ниже, например, но ничего страшного. — Я не должна была брать?

— Да нет, просто интересно. Я у себя футболку тебе найду или у Темари попрошу, лучше что-то посветлее и с воротом повыше. Ты не обрадуешься, если тебе угодит сюда песок и натрет. — Он мажет ее пальцами по ключицам, виднеющимся из ворота. Майка ей великовата, поэтому все норовит сползти с плеч. — Ладно, пошли. У меня еще дела есть.

— Я посижу с тобой? — спрашивает Акеми и занимает себя в его мастерской тем, что раскладывает все детали кукол по коробочкам. У Канкуро они все подписаны, понять, что где должно быть несложно. Винты, болты, нити и иголки; главное не уколоться. Акеми сидит на полу, на подушке, которую ей щедро выделил песчаник, и никуда не торопится.

Если бы не шаги, слишком тяжелые для их ровесников, она бы и не думала сдвинуться с места. Акеми вскидывает голову и смотрит на Канкуро, который кивает ей в сторону рогатой Куроари. Дверца бочки туловища почти гостеприимно распахивается.

— Посиди там молча, — говорит Канкуро, когда Акеми, чуть помедлив, забирается вовнутрь. Она подтягивает коленки к груди и прислушивается к тихому разговору снаружи. Кажется, это учитель троицы Сабаку — голос у Баки глубокий, говорит он о каких-то делах, ни с Конохой, ни с Акеми не связанными. Наверное, ей такое слушать не стоит, поэтому она старается отвлечься и ничего не запоминать. Будет плохо, если он вдруг найдет ее здесь — наверняка решит, что она специально спряталась, чтобы что-то подслушать.

Акеми устраивает подбородок на сцепленных руках и терпеливо ждет, когда Баки уйдет. Шаги у него такие же тяжелые, как и у ее отца, но вот у Ируки-сенсея они, кажется, легче. Ирука-сенсей бы, наверное, сразу ее тут нашел, у него нюх на проказы и шалости. Она задумывается о всеми любимом учителе академии, который на самом деле куда более прозорливый и умелый, чем многим кажется. Если бы он захотел, то стал бы джонином, но ему слишком нравится преподавать, вот он и не стремится выше. Всему, что умеют шиноби листа шестнадцати лет и младше, они обязаны ведь именно ему. Несмотря на то, что Ирука-сенсей совсем молодой учитель, он прекрасно со всем справляется. Даже Наруто нет-нет, а слушается его, что уж говорить об остальных.

— Тебе там не страшно? — раздается голос Канкуро откуда-то сверху. Акеми моргает и вдруг понимает, что не слышит в мастерской больше никого кроме него. — Баки минут десять назад как ушел, вылезай давай.

— Не страшно, но если ты меня тут забудешь, то, наверное, станет, — чуть подумав отвечает она и стучит костяшками пальцев по боку куклы. — Канкуро, почему тут так просторно?

— Потому что здесь должны быть ловушки, бестолочь. Я их вытащил, чтобы кое-что доработать. Вылезай давай. — Дверца открывается, и Канкуро протягивает Акеми руку, чтобы помочь ей вылезти. — Иди уже к вашим. Тебе повезло, что Баки не стал вслушиваться ни во что.

Акеми кивает и идет к двери, но Канкуро вдруг останавливает ее. Когда она оборачивается, ей в руки летит светлая футболка с неброским узором на рукавах. Пахнет она стиральным порошком и сандалом, так что не стоит даже сомневаться чья она.

На следующий день она носится по Суне и донимает Гаару. Свой страх перед ним, оставшийся после экзамена на чунина, она пересиливает, когда видит рядом с ним Накику. Раз та его не боится, то и ей не стоит, а на вопрос про футболку она только широко улыбается и взмахивает руками, красуясь и вертясь на одной ноге.

Суна. 14 ноября, 13 лет после рождения Наруто.

Ю-Питер/Бутусов — Девушка по городу+++

Суна переживает не лучшие времена. Впрочем, когда в ней всё было хорошо? Кику живёт в деревне Скрытого Песка уже почти семь лет, но не помнит, чтобы в этом пустынном крае на лицах жителей часто мелькали улыбки. Раскалённые дюны, частые бури и суровые тренировки местной академии только подчёркивают общую жестокость союзной Свету страны. Брату они даются ещё тяжелее, чем ей самой.

Честно говоря, Накику рада нежданному союзу с Огнём. Деревню Скрытого Листа она мельком увидела впервые только при непосредственном участии в экзамене на чунина, который с треском провалила, ведь именно в этом и заключалось её задание. Она ведь и так уже пару лет была чунином. Обитель народа Хокаге была куда приветливей, чем та, в которой девушке пришлось повзрослеть, а местные шиноби намного невинней и дружелюбней. Ичи определённо бы там понравилось. Хотя, на удивление, и в компании сурового Канкуро ему было вполне комфортно.

Сама же Накику остаётся в смешанных чувствах: тут и зависть, и лёгкое пренебрежение, и невольный интерес подстёгивают воображение. Что было бы, если бы путь выживших Ритсуми привёл бы их не в бедную, разваливающуюся Суну, а в зажиточную, яркую Коноху? У неё нет ответа, и размышлять о таком глупо, примерно, как задаваться вопросом, встретится ли ещё раз на её пути спасший их с братом красный скорпион, которого ненавидит в Песке каждый второй.

Проводя предплечьем по лбу, Кику смахивает отросшую длиннее остальных волос чёлку и щурит глаза, ища взглядом старшенького. Но вместо этого обнаруживает перед носом рыжую макушку невысокой девчонки, явно страдающей от непривычной жары. При этом, юркая куноичи умудряется вертеться как юла, с откровенным любопытством рассматривая дворец Каге и то и дело дёргая высокого сокомандника по имени Аичиро за рукав, делясь восторгами и жалуясь, что им так и не дали конкретного задания. Ритсуми очень хочется самой занять смешную парочку, но она не собирается вмешиваться в планы старейшин, пусть и пользуется у них относительным авторитетом, как приблежённая к семье Сабаку. Яркие, как пламя, волосы совсем не похожи на жемчужно-белые, почти выветрившиеся из памяти. Но Широгику была такой же непоседой.

Улучив момент, когда рыжая остаётся одна, Кику тянет девчонку за локоть, кивая в сторону своей квартиры, расположившейся аккурат напротив дворца. Окно спальни сразу бросается в глаза: высокое и широкое, в отличие от классических построек Суны и этого конкретного здания. Честно говоря, снаружи это смотрится ужасно нелепо, но Кику даже нравится эта неидеальность.

— Пойдём, дам тебе наряд покомфортнее. И с такой копной надо причёску попрактичней, — бурчит Ритсуми, невольно поражаясь бесхитростному доверию куноичи Листа.

Янтарно-карие глаза светятся откровенным энтузиазмом и в них нет ни капли подозрений, что незнакомка может завести её в ловушку. Вряд ли в Суне кто-то способен на подобное. Опять же, Накику напоминает себе, что они теперь союзники, так что пигалица, в общем-то, права: если с ней что-то случится, высшие чины тут же перевернут всю деревню в поисках виновных. Плюсов от сотрудничества с Конохой куда больше, чем минусов и рисковать по-прежнему шатким перемирием никто не будет. А вот от виновника предпочтут быстро и тихо избавиться. И вряд ли тот факт, что у Темари, Канкуро и особенно Гаары к ней по-родственному тёплое отношение избавят от неприятных последствий. Даже заступничество Чиё не поможет. Брату старейшины она почему-то нравится куда меньше.

Конечно, у Кику и в мыслях нет желания вредить этой светлой девчонке. Слишком ей сильно напоминает утерянную сестру, и в общем-то просто импонирует своей открытостью и бьющей через край энергией. Накику не спец в плетении кос, ей куда привычней лезвием танто отсечь ненужную длину, а потом попросить брата кое-как подравнять торчащие на затылке пряди. Но она старается, высунув от усердия кончик языка, а потом, внезапно смущаясь, кидает той пару шорт и майку, чуть ли не силой запихивая в ванную.

Уже расставаясь внизу, на шумной улице, они неуклюже представляются друг другу, не обещая увидеться в скором времени. Скорее всего, в любом случае столкнутся если не завтра, так в ближайшую неделю, пока гости из Конохи не уедут. К тому же, Накику замечает, как рыжий вихрь исчезает в направлении мастерской Канкуро. Ритсуми не представляет, зачем Акеми связываться с братом Гаары, они такие разные, что с трудом верится, будто Канкуро мог снизойти до дружбы с мелочью. Но Кику тут же напоминает себе, кто его лучший друг и, сама себе, качая головой, едва заметно улыбается.

На следующий день Накику с самого утра сталкивается с непоседливой рыжей, поставившей целью вдоль и поперёк изучить дворец Каге. Несмотря на общую непритязательность, он куда импозантней резиденции его коллеги из Конохи. К удивлению Ритсуми, заметив рядом с фигурой красноволосого джинчуурики её собственной персоной, Акеми смелеет настолько, что решается донимать сына Четвёртого напрямую.

Некоторое время куноичи Ветра наблюдает за этой во всех смыслах потешной картиной, затем, понимая, что Гааре даже лестно неожиданное внимание, оставляет их наедине. Выходя из личного кабинета будущего Каге, она впечатывается носом в твёрдую грудь, чувствуя, как по рукам скользят чьи-то длинные, мягкие пряди. Как непрактично, в Суне мало кто позволяет себе отрастить волосы ниже подбородка. Хотя Кику не может не признать, что блестящие рыжие локоны её новой знакомой совершенно очаровательны и очень идут её ещё немного по-детски округлому личику. Владелец твёрдой груди и каштановых волос на девочку не похож от слова совсем: у него острый подбородок, ярко выраженные скулы, резкая линия челюсти и взгляд, способный заморозить Суну до последней песчинки. Ни разу не приветливый, будто Накику лично успела его чем-то обидеть или оскорбить. Но бледно-сиреневыми, почти белыми, ясными глазами он косит то в стену, то в потолок — куда угодно, только не на внезапное препятствие. Интересно, она не знала даже, что инка и так умеет.

Этот парень тоже из Конохи — Кику припоминает, что видела его мельком на экзамене. Из клана Хьюга, которым очень интересовались их старейшины, как и всеми представителями кланов с особыми кеккей-генкай. Как и ей самой. Недаром после окончания академии Кику не определили в конкретную команду, как её брата, а сразу же послали под крыло Чиё-баа-сама. Брату не передался особый геном, а скрывать от Суны то, что и так было уже давно и почти безвозвратно потеряно их кланом не имело смысла: все выжившие Ритсуми отныне были частью страны Ветра, а не Света. Не то чтобы в ней был какой-то огромный потенциал, но всё-таки особые гены были редкостью не только в Суне, и всё лучше с грехом пополам практиковаться под крылом бывшей старейшины, чем лежать на операционном столе в качестве лабораторного эксперимента.

Пауза затягивается, и никто не хочет уступить другому дорогу. Чужие тёмно-каштановые волосы по-прежнему скользят по её ладоням, на удивление, прохладные и гладкие. Хьюга не делает попыток отодвинуться и как-то поправить это недоразумение. Весь его надменный вид кричит о том, что у парня есть дело к Гааре, и он не намерен терять время на разборки. При этом стоит как истукан, и Накику с удивлением отмечает, что тот просто-напросто смущён. Великий гений, о котором она столько слышала, волнуется от внезапного столкновения с особью женского пола. Очевидно, никто до сих пор не врывался столь близко и бесцеремонно в его личное пространство, да так, что Хьюгу застали врасплох. Неудивительно: пытаясь покинуть помещение незамеченной — её ведь тренировали, как разведчицу — Кику машинально воспользовалась помощью теневого проводника, под технику которого попал и ожидающий за дверью шиноби. Она-то про него слышала, а вот он о ней и её способностях определённо не знал ровным счётом ничего. Она и сама не знала, что может заставить его не смотреть когда уже невольно коснулась его.

Накику хмыкает, отзывая инка, и бело-сиреневый взгляд тут же встречается с её пронзительным жёлто-зелёным, почти потерявшим потустороннее свечение. Градус недовольства, впрочем, не снижается, но в глубине бьякугана мелькает что-то похожее на интерес.

«Догадался, зараза, — понимает Накику, с неудовольствием хмуря брови и коря себя за поспешное решение. Ну зачем, зачем отменила сейчас? Почему просто не прошла мимо? — Расскажет или нет?»

На самом деле, ей немного всё равно. Чиё не настолько строга к ней, как Баки к своим подопечным, хоть и коварна, прямо как её внук. Кику знает, что рано или поздно её секрет перестанет таковым быть; в бесконечной гонке ниндзя заполучить информацию, шпионом может быть кто угодно. Недавние события как никогда наглядно показали им обманчивость хранимых тайн.

Хьюга прочищает горло, и звук кажется слишком резким в царящей вокруг тишине. Дверь надёжно отрезает их от кабинета, в котором — Кику уверена — рыженькая Акеми создаёт локальный хаос, заставляя Гаару оторпевать от происходящего. Ему полезно, считает Ритсуми. Ей бы самой хотелось удивить Гаару подобным образом, но её сдержанная натура не позволяет себе излишних вольностей. Она слишком долго сама прожила в Суне. Она не дитя благополучной Конохи и давно уже не дочь безмятежной Косен, в которой из ниндзя самой крупной, едва ли не единственной, была её семья. Она слишком много потеряла, а то, что приобрела приходилось с терпением и чудом не потерянной человечностью вытаскивать из заковыристых раковин. И кто знал, что скрывалось за твёрдым панцирем: бесхребетный моллюск или коварный скорпион?

В конце концов, Накику плавным жестом огибает застывший айсберг, не подозревая, что увидела лишь его верхушку. Всё, что скрывается под тёмными водами, откроется ей куда позже. Она не оборачивается, чтобы словить реакцию, её подстёгивает не оборачиваться иррациональное возбуждение от неопределённости: расскажет или нет? Как будто вместе с этими необыкновенными ниндзя Конохи в её жизнь вошли новые переживания. Теперь Накику куда лучше понимает, почему Гаара так сильно изменился после встречи с Наруто. Только вот она не уверена, что перемены в её собственной жизни задержатся надолго. И нужны ли они ей?

Кажется, Хьюга снисходит до того, чтобы что-то сказать вслед её удаляющейся спине. Кику даже не пытается прислушаться.

Суна. 9 декабря, 13 лет после рождения Наруто.

Coldplay — Speed Of Sound+++

Канкуро не думает об Акеми большую часть времени. Во всяком случае, если он и ловит себя на мыслях о ней, то они проскальзывают в его голове шустрыми ужами, которых никак не поймать за хвост. Он не считает чем-то стоящим внимания то, что запоминает даты, в которые она со своей командой должна быть в Суне. Никак не отмечает он, что в его мастерской появляются какие-то лишние вещи: цветистая подушка, вязаный плед, кислые карамельки в жестяной баночке и прочие мелочи такого рода. Не важным он считает и то, что привыкает к ее присутствию в поле его зрения и радиусе слышимости. Канкуро не скучает по ней, хотя и находит те дни, которые она проводит с ним, более насыщенными на события и интересными.

Так или иначе, она всего лишь глупая девчонка из Конохи, забавная, конечно, но не более. Интересно только сколько она проживет, прежде чем станет очередным именем, высеченным на мемориальном камне ее деревни. Мысль эта неприятно режет, от нее появляется странное, скребущее на душе чувство, но Канкуро старается все это игнорировать. У Акеми хватает тех, кто должен переживать за нее, а у него своих дел полно — вон, тот же Гаара, учащийся быть человеком, требует к себе внимание, и это уже не говоря о самых простых заботах. Он работает над своими куклами и над собой, старательно растет как шиноби и еще находит время на развлечения. Темари закатывает глаза, когда впервые чует от него запах алкоголя, а Баки на следующее утро устраивает ему такую тренировку, что от нее у него потом все тело ноет.

— Тебе надо быть серьезнее, — говорит сенсей Канкуро после того, как потратил в очередной раз несколько часов, чтобы безжалостно погонять своего ученика. — И меньше отвлекаться. Мне не нравится, что ты забиваешь голову всякими глупостями.

— И чем я ее забиваю? — опираясь ладонью на колено и с трудом переводя дыхание возмущается Канкуро. — Я на себя-то время не имею! Да все вечером куда-то ходят, когда свободны, и не одни. С каких пор нам запрещено жить?

— Я не о твоих забавах, — отмахивается от него Баки, наблюдая за тем, как натягиваются нити чакры, и Карасу с Куроари приходят в движение. У Канкуро все лучше и лучше получается управлять ими двумя вместе, еще немного и он сможет одновременно использовать в бою трех кукол. Он действительно талантлив, но этот талант нужно постоянно развивать. — Меня беспокоит, что куноичи Листа зачастили к нам, а ты этому и рад.

— Я рад? Где я рад? — удивляется Канкуро, непонимающе глядя на Баки. На его лице сегодня нет краски, поэтому эмоции видны как никогда хорошо. — К тому же, мы разве не друзья теперь?

— Эта дружба может закончиться в любой момент, а знания, полученные твоей рыжей подружкой, останутся с ней. Их вернуть уже не получится — кто знает, что будет завтра? — Это пока деревни старательно налаживают отношения и демонстрируют огромное рвение заключить по-настоящему нерушимый союз. Звучит все, конечно, прекрасно, но Баки не вчера родился, чтобы безоговорочно верить благоприятным прогнозам. Ожидая что-то хорошее, лучше всего на всякий случай готовиться и к худшему. — Ты слишком близко ее подпускаешь к себе.

— Она мне не подружка, — тут же ощетинивается Канкуро, задетый за живое то ли подозрениями в собственной глупости, то ли тем, что Баки считает Акеми угрозой. Да что эта девчонка может ему сделать? Ладно бы он такое говорил про Накику и ее брата, те с самого начала были непростыми, а он про эту заладил! — Ничего она не сделает. Да и что она знает-то? Сколько у меня кукол?

Канкуро хорохорится, но врет. Акеми, понимает он, знает куда больше, чем должна. Она наблюдает за ним, задает ему вопросы, даже тренируется с ним, когда у него особенно хорошее настроение. Она в самом деле пробирается слишком близко, устраивается рядом с ним так, что он чувствует тепло ее тела. Это плохо, понимает Канкуро, признавая про себя правоту Баки. Один раз Суна уже доверилась чужаку, что стоило жизни их отцу и едва не стало их погибелью. Меньше всего он хочет, чтобы из-за его глупости и самонадеянности кто-то пострадал.

Разговор с Баки вселяет в него сомнения, которыми ему не с кем поделиться. Темари не поймет его, еще и отлупит за то, что он тратит время и силы на такие бессмысленные и глупые рассуждения. Она велит ему научиться думать своей головой и анализировать происходящее, а не слепо хвататься за чьи-то слова. С Гаарой он тем более не может поговорить, потому что младший брат не только мал, так еще и не знает ничего о нормальных человеческих отношениях. Можно было бы еще найти Накику, но нет, просто нет.

В конечном итоге, когда Акеми в следующий раз оказывается в Суне, Канкуро ее игнорирует. Он говорит с ней сухо и без интереса, не смотрит на нее и не пускает в мастерскую. Он видит, как расстраивается девочка, но запрещает себе жалеть ее. Баки прав — они могут быть сколько угодно союзниками, но это не делает их друзьями. Если будет стоять выбор между деревнями, то каждый выберет свою и не упустит возможностью воспользоваться любой слабостью соперника. Акеми бы лучше самой это понять, а не таскаться за ним с грустными растерянными глазами. Канкуро даже жалеет, что у него как никогда нет миссий, чтобы сбежать из Суны.

В один из дней он не находит Акеми у дворца Казекаге и не видит ее около мастерской. Он совершенно случайно замечает ее с Накику у одной из рыночных лавок. Ему нужно купить краски, только за этим он и вышел, а не из-за странного беспокойства.

— Ты не знаешь, я не могла его обидеть? — Голос у Акеми тихий, чтобы расслышать ее Канкуро приходится прислушиваться. — Просто, ну, вы с ним тут. Мало ли, он что-то говорил…

— Ты не ломала у него ничего в мастерской? — Накику говорит первое разумное, что приходит ей в голову. Да, к своим вещам Канкуро относится очень бережно, мало кому позволяя к ним прикасаться.

— Нет, что ты! — тут же мотает головой Акеми. — Я один раз подумала, что сломала Карасу, но обошлось!

— Карасу? Как ты вообще оказалась с ней? — Канкуро поднимает ворот рубашки повыше и подходит ближе. Ему этот разговор отчего-то становится очень интересным, хотя ничего такого в нем и нет.

— Канкуро разрешил. Он пробовал учить меня, но не получилось, — вздыхает Акеми, пальцами касаясь какой-то безделушки на прилавке. Канкуро щурится, присматриваясь к ней: браслетик из красной нити и пары бусин, в Суне подобные любят. Кажется, каждый камень имеет какое-то значение, но символикой он никогда не интересовался. — Я просто не понимаю. Если я его обидела, то он же должен сказать чем.

— А потом? — Накику смотрит не на товары торговцев, а на Акеми. Канкуро тоже кидает осторожный взгляд на рыжеволосую девочку, косынка с волос которой успела сползти. Ей бы панамку лучше, с тем насколько она вертлявая, а не платок на голову. — Узнаешь и что?

— Извинюсь, — просто и бесхитростно отвечает она. Канкуро отворачивается от них, спеша слиться с толпой. Ему не хочется, чтобы его видели, потому что тогда придется объясняться, ведь Накику не поверит в то, что он ничего не услышал.

Из-за подслушанного разговора ему становится не по себе: Акеми действительно расстроена и не знает, что делать. Он думал быстро отвадить ее, уверенный, что она, недолго думая, переключится на кого-то еще. В конце концов, не может же ей быть настолько с ним интересно и весело, чтобы долго страдать. Вместо этого она киснет, прося советов в надежде, что это поможет ей с ним помириться.

Канкуро еще какое-то время плутает по рынку, но возвращается в мастерскую без красок, зато с браслетом в бархатном мешочке. Он долго вертит его в руках вместо того, чтобы заниматься чем-то полезным. Все попытки взять в руки инструменты ничем не заканчиваются, потому что настроения на работу у него нет. На тренировку тоже, и Баки, заглянувший в мастерскую своего ученика, находит ее пустой. Позже он видит его с рыжеволосой куноичи Листа у резиденции Каге и недовольно качает головой, наблюдая за тем, как девчонка смеется и тянет Канкуро за рукав.

Баки прав, но к его словам можно не прислушиваться. Все имеют право на пару-тройку слабостей.

СУНА. 9 декабря, 13 лет после рождения Наруто.

Stray Kids — 피어난다 (Waiting For Us)+++

Спустя месяц после знакомства Накику с удивлением замечает, что по привычке вылавливает взглядом в толпе рыжую макушку. Прошло уже достаточно времени, но союз всё ещё держится, а ниндзя Конохи уже не воспринимаются жителями Суны как нечто экзотичное. То тут, то там, на ярмарке, на улицах, во дворце серебрятся протекторы Листа; чьи-то лица мелькают чаще, чьи-то реже.

С некоторым сожалением Накику констатирует, что Хьюги среди них нет: он вроде как не разболтал её секрет, при этом, ей подсознательно всё же хочется, чтобы замеченный ею интерес спровоцировал его на личные вопросы. Она не представляет что конкретно он мог спросить и что бы она ответила, но всё равно мысленно готовится к диалогу который, возможно, никогда не состоится. Они ещё пару раз сталкивались в Суне, но контакт ограничивался кидаемыми друг на друга украдкой взглядами. Проницательная Чиё, сопровождавшая ученицу, тоже заметила безмолвные гляделки, и во избежание нотаций со стороны бывшей старейшины, Кику пришлось резко включить полный игнор.

Кику всё реже навещает мать, впрочем, от её визитов той не становится лучше, да и сама куноичи не видит смысла сидеть в траурной тишине больницы. Ташика живёт в придуманном мире, где её любимый муж с ней, трое детей счастливы и беззаботны, а ласковое солнце и бирюзовое море окружают цветущий сад и виллу белого мрамора. В реальности палата потеряна среди золотистых песков, а уцелевшие дети почти забыли пейзажи райского острова. После рассвета Накику заставила себя впервые за месяц заглянуть к матери, но теперь не знает, было ли это хорошей идеей. Немного поднимает настроение несуразный глиняный горшок с кактусом на подоконнике по возвращении домой. Его определённо притащила Акеми в подарок от блондинки Ино Яманака, чья семья содержит цветочный магазин. Смешно: обычно это они дарят кактусы, коих в стране Ветра в изобилии.

Рыжая всё-таки находится в толпе, уже самостоятельно тараня путь сквозь ниндзя и гражданских к старшей подруге. Накику вроде бы и привыкла, но всё равно вздрагивает, когда бледные руки обвивают её вокруг талии и чужое бедро игриво подталкивает её собственное. Акеми рада, но на её открытом лице всё равно ясно читается обеспокоенность.

— Канкуро не видела? — тут же выпаливает куноичи Листа и безудержно краснеет, коря себя за поспешный выпад.

Кику понятливо ухмыляется, пряча ухмылку в наброшенной на голову накидке. Сегодня солнце особенно безжалостно. Она и для Икимоно захватила платок. Забирая под светлую ткань непослушные рыжие волосы, Ритсуми и злится и понимает эту глупую куноичи. Разве ей стоит судить наивную девчонку, проявляющую интерес к марионетчику? Разве она сама не попалась в ту же самую ловушку другого кукловода семь лет назад? И до сих пор нет-нет, да вспомнит об изящных запястьях и смертоносных движениях рук. Ей стоило бы поговорить с Канкуро, но это не её дело. Сами разберутся, да и бесполезно. Он ведь к ней не прибежал за советом. И к Ичи тоже, иначе брат уже давно бы разболтал.

— Ты не знаешь, я не могла его обидеть? — куда тише интересуется рыжая, не поворачивая головы и позволяя знакомой рассеянно пытаться соорудить причёску. Сама она бездумно вертит в руках какую-то безделушку с ближайшего прилавка. — Просто, ну вы с ним, тут. Мало ли, он что-то говорил…

В голосе рыжей столько надежды, что Кику против воли закатывает глаза, размышляя над тем, что лучше ответить. Её собственные мысли заняты совершенно другим человеком, но Ритсуми бы соврала, если бы сказала, что проблемы мелкой из Листа её совсем не касаются. Успела прикипеть, да и Канкуро почти что семья.

— Ты не ломала у него ничего в мастерской? — спрашивает Кику первое пришедшее на ум, оставляя себе время для раздумий. Конечно, Канкуро трясётся над своими марионетками, но если уж пустил в святую святых, то отдавал себе отчёт в последствиях.

— Нет, что ты! — Рыжая мотает головой и Накику с неудовольствием понимает, что сооружение из платка и волос растрепалось и надо всё начинать заново. Краем глаза она ловит чьё-то осторожное движение сбоку в отдалении. — Я один раз подумала, что сломала Карасу, но обошлось!

— Карасу? Как ты вообще оказалась с ней?

— Канкуро разрешил. Он пробовал учить меня, но не получилось, — вздыхает Акеми, всё ещё теребя в руках красную бижутерию начинающего странно на них коситься ремесленника. Кику поспешно и аккуратно зажигает инка, стараясь охватить больший радиус действия, и осторожно оглядывается, проверяя сработало ли. — Я просто не понимаю. Если я его обидела, то он же должен сказать чем.

— А потом? — Кику резко отстраняется и заглядывает в медово-карие широко распахнутые глаза. — Узнаешь и что?

Она и себе задаёт такой же вопрос. Зачем ей, собственно, вообще разговаривать с Хьюгой? Иногда застрять в волнительном ожидании куда лучше, чем получить разочарование в ответ. Возможно, интерес к собственной персоне она придумала себе сама, а светлоглазого носителя бьякугана вообще не колышет её кеккей-генкай. В конце концов, в Конохе их таких особенных пруд пруди, не то, что в Суне. И откуда ему вообще знать, что по семейной легенде, вычитанной в дневнике Риры-баа, их геномы связаны?

— Извинюсь, — просто и бесхитростно отвечает Акеми. Накику с трудом сдерживает желание встряхнуть мелочь как следует. Она даже не знает, если виновата, а уже готова идти на поклон. Кажется, они все там немного пришибленные в Конохе. Только Хьюга уж слишком выбивается из общей массы. Кику уже тянет руку, чтобы щёлкнуть мелкую по лбу, но вместо этого указательным пальцем разглаживает тревожную складку над её переносицей, аккурат между медных бровей вразлёт.

— Подожди, — советует она донельзя серьёзным тоном. В одночасье не привыкнуть к тому, что всё, кажется, постепенно двигается к лучшему. — Дай нам время.

Кому «нам» она не уточняет, но Акеми вроде как и сама догадывается. В тот день на ярмарке они покупают восхитительные парные песочные часы.

Суна. 11 декабря, 13 лет после рождения Наруто.

Ariana Grande — December+++

Неджи недовольно хмурится и смотрит на Акеми. Ему бы намного больше хотелось здесь быть со своей собственной командой, а не присматривать за ее. Откровенно говоря, присматривать за девчонкой ему в принципе не хочется, особенно в свободное время, но с тем, как она вертится и непоседливо себя ведет, ему кажется, что у него просто нет выбора. А ведь Акеми не так уж и плоха — насколько он знает, в академии у нее была хорошая успеваемость, у ее команды достойные результаты, а ведет она себя так, будто бы не шиноби, а ребенок из числа гражданских! Его это раздражает ужасно, что он даже не думает скрывать.

— Он ушел? — тихо спрашивает Акеми, выглядывая из-за угла. Она оборачивается к Накику и, когда та кивает, выдыхает. — Наконец-то! Мне так жалко Ли и Тентен, потому что они вынуждены его постоянно терпеть. Я не представляю, как можно с ним быть в одной команде. Он же нудный и злой.

— Злой? — Накику ловит Акеми за длинную косу, чуть тянет, не давая ей пойти дальше, и кивает на другую аллею. На большой улице людно, можно обойти столпотворение и дойти до тренировочной площадки другой дорогой.

— Ну да. Ну, или… сейчас он лучше. — Стоит признать, что Неджи правда менее отмороженный, чем прежде, но назвать его приятным все еще язык не повернется. — На экзамене он чуть не убил Хинату, а потом Наруто. Он тогда ужасно еще злился, потому что хотел, чтобы в конце у него был бой не с ним, а с Гаарой.

— С Гаарой? Кому в здравом уме может хотеться с ним встретиться на экзамене? — спрашивает непонятно откуда взявшийся Канкуро. Акеми тут же вскидывает голову и смотрит ему за плечо, замечая за его спиной и младшего сына покойного Казекаге. Тому она приветливо улыбается, ничуть не смущаясь отсутствию ответа.

— Гаара хотя бы не злой. — Вот тут уже от Гаары какой-то реакции она добивается — он выглядит удивленным. Канкуро тоже смотрит на девочку с искренним недоумением в глазах, не понимая, как можно назвать его младшего брата не злым. А какой он? Ну не добрый же! — Гаара разве пытался убить кого-то, кто ему не сделал ничего плохого?

— Он грозился, — подает голос Канкуро, и Гаара, после небольшой заминки, кивает головой. Акеми на это только закатывает глаза.

— И что? Зато не пытался, а вот Неджи… — начинает было она жаловаться, но тихий оклик заставляет ее вздрогнуть. Недолго думая, она юркает за спину Гаары и хватается ладонями за его глиняный сосуд с песком. Канкуро смотрит на Накику, будто бы спрашивая, что ему делать.

— А что я? — вкрадчиво спрашивает Хьюга, глядя на Акеми так, что той хочется провалиться сквозь землю, но не от смущения или стыда, а от какого-то липкого ужаса. Ничего Неджи ей не сделает, но может повалять ее в песке, если решит наказать тренировкой. Отказаться она не сможет, потому что он ей попросту не даст, а там можно будет забыть о любом самоуважении.

— А ты мимо шел, — спокойно и даже скучающе говорит Накику. Гаара, скосивший взгляд на спрятавшуюся за ним Акеми, теперь смотрит на Неджи. — Шел же? Шел. Так иди дальше. Не вижу, в чем проблема.

На губах Неджи появляется странная ухмылка, которая Акеми совсем не нравится. Канкуро, видимо, тоже все не по душе, потому что он закатывает глаза, ловит ее за шиворот и тянет за собой, оставляя Накику и Гаару разбираться с Хьюгой. Хотят если пререкаться, то пусть пререкаются, ему-то что?

— Не называй Гаару злым, — чуть погодя говорит ему Акеми, кидая быстрый взгляд через плечо и прибавляя шаг, чтобы поспеть за Канкуро. — Он еще не такой злой, как некоторые.

— Тебе лучше знать. — От того, как Канкуро закатывает глаза, Акеми возмущенно вздыхает и скрещивает руки на груди. — Я же не спорю, что ты хочешь?

— Ничего я не хочу, — вскидывая подбородок говорит она. — Хотя нет, хочу. Почему ты не разговаривал со мной?

— Когда? — Канкуро делает вид, что не понимает, о чем она. Акеми останавливается, тем самым вынуждая и его встать. Он вздыхает, оборачивается к ней и пожимает плечами. — Не бери в голову. Просто плохое настроение было, ты ни при чем. Пошли я тебя покормлю лучше, а потом поможешь мне с краской, Акеми.

Канкуро не дожидается ее ответа и сворачивает на другую улицу, чтобы срезать путь до самого приличного ресторанчика, в котором они могут поесть. Говорить о чем-то еще у него нет никакого желания, поэтому он решает отвлечь ее.

Суна. 11 декабря, 13 лет после рождения Наруто.

Imagine Dragons — Children of the Sky+++

Неджи Хьюга догоняет её на одной из лестниц в боковой аллее, через которую Кику решила сократить путь до тренировочной площадки. Идёт вроде и торопливо, но с такой грацией, словно совсем не спешит. Кику хмыкает про себя — всё-таки заинтересован. Но до последнего не будет показывать. Не факт, что даже губы разлепит, чтобы задать вопрос. Она останавливается прямо посреди пролёта; одна нога на земле, вторая на невысокой площадке, и, складывая на груди руки, вызывающе прислоняется к колонне, поддерживающей навес здания. Если он хочет сделать вид, что не её искал, пусть проходит мимо. Но Хьюга, к её удивлению, останавливается напротив. Прямой, словно палку проглотил.

— Здравствуй.

— Приветствую, — почему-то у неё язык не поворачивается хамить Айсбергу-сану. Он отмороженный, конечно, но воспитанный. Это не свойский парень Канкуро; рядом с представителем одного из древнейших кланов невольно хочется соответствовать. Ну, хотя бы попытаться. — Мы виделись пару минут назад, если вдруг ты забыл, как я выгляжу.

— Прогуляемся?

Ой, ладно. Вот теперь он точно её удивил. Впрочем, может, это приглашение сопроводить его высочество до тренировочного поля? Накику легонько кивает в ту сторону и возобновляет путь. Гаара, если и перекинулся с Хьюгой парой слов, то диалог у них вышел донельзя короткий, она едва успела полквартала пройти относительно быстрым шагом. Судя по затягивающейся паузе, их собственный будет ещё короче.

Хьюга сдаётся первым. У Кику всё-таки побольше опыта одиночества и изолированности от окружающих. В разведке иногда неделями молчишь, можно и вовсе забыть, что такое голосовые связки и для чего они нужны. А в Суне она общается почти исключительно со старейшинами, Сабаку и братом. Когда тот в деревне. С Чиё и Эбизо лучше пореже открывать рот, хотя от Почтенной Сестры она нахваталась интересных словечек, из-за которых Ичи месяц назад устроил ей выволочку. Проснулся, называется. Ей уже пятнадцать исполнилось, не какая-то пигалица.

— Ты слушаешь?

Нет, она не слушает.

— Да, конечно.

— Так что, ты согласна? — «Ками, сама, на что?!»

Кику неопределённо мычит, пока Неджи не останавливается и не хватает её за длинный рукав. Чем удивляет её в очередной раз. В Конохе, конечно, люди — и шиноби в том числе — более тактильные, но не Айсберг-сан. Надо честно признаться, что она задумалась о своём и прослушала что он там от неё хочет. Она пытается ненавязчиво высвободить руку, но мастер тайдзюцу держит крепко. Сам всё понимает по её сосредоточенному лицу и лишь вздыхает, проводя свободной рукой по волосам.

— Так как мы теперь союзники, не всё же нам к вам прибегать.

— А что, вам сильно нужна наша помощь? — фыркает Кику. Да, она знает, что Коноха из-за них пострадала, а, точнее, из-за собственного саннина. Но у Листа определённо достаточно ресурсов на восстановление. Что могут сделать для них нищие Суновцы, которым щедрый союзник вот в этот конкретный момент сам оказывает содействие?

— Я вообще не про это, — Неджи несколько шокирован её напором, так что отпускает наконец-то и делает пару шагов назад. — Ты не слышала, что ваши старейшины позволили некоторым чунинам, тебе в том числе, посещать нашу деревню?

Нет, она не слышала. Почему она не слышала, а он слышал? Зато она видит, как Хьюга едва заметно морщится при слове «чунин», он-то сам ещё генин. Хотя разница у них всего год без месяца. Кику, естественно, не собирается делиться секретом получения ранга. Зачем себя компрометировать? Не такие уж у них и близкие отношения. Они вообще впервые разговаривают.

— И что?

— И я тебе предлагал тренироваться вместе, — терпеливо втолковывает гений, словно это он старше и разговаривает со слабоумной. — Если бы ваш совет так сильно трясся над твоим кеккей-генкай, тебя бы не выпускали из деревни одну. Интересно посмотреть, что выйдет в спарринге с антисенсором. Мне подобные не встречались.

— Ничего не выйдет. Ты меня наверняка вынесешь за минуту, как только заметишь, — говорит Ритсуми, припоминая, что слышала о техниках Хьюга. — Я не спец в ближнем бое.

— Но у тебя же есть нагината?

— Это ты тоже от старейшин узнал? — с подозрением щурится Накику.

— Нет, видел вашу тренировку с Канкуро.

— Нагината мне чем поможет? Против тебя я и взмахнуть ей не успею.

Неджи приосанивается, и Кику закатывает глаза оттого, насколько он нелепо выглядит: и так ровные плечи уехали куда-то за спину. Что на неё нашло раздавать задаром комплименты незнакомому парню?

— Значит, тебе будет полезно потренироваться со мной, — говорит Хьюга, поглядывая в сторону выхода из переулка. — Я бы не отказывался на твоём месте, у меня не часто бывает время для…

«Чужих, — догадывается Накику. — Посмотрите, какая важная птица».

— Я подумаю, — бросает куноичи, но думать тут нечего. Она сильно сомневается, что вообще отправится в Лист. Что она там забыла?

Чиё-баа наверняка поворчит, что новый совет совсем из ума выжил, посылать разведчицу в логово недавних врагов. Тем паче, что там теперь заседает Годайме, по совместительству Тсунаде, которую Почтенная Сестра терпеть не может. Больше, чем саннина, она ненавидит только Хатаке Сакумо, но тот давно лежит в могиле и, по слухам, кончил он плохо.

Только Чиё, внезапно, не против.

— Ты бестолочь, а не разведчица! — В Кику летит альбом с фотографиями родителей Сасори, едва она переступает порог домика наставницы и Эбизо. — Будешь там нашими ушами и глазами. Тебе любая информация пригодится. Бабка твоя, хоть и дурная была, зато не боялась по миру скакать! А ты в свою раковину бы залезла до скончания веков, если бы я тебя не гоняла. Из-за тебя мне не помереть спокойно!

Мерзкая старушенция. Кику усмехается и бережно складывает альбом в ящик комода, где он обычно прячется. Кажется, у Чиё-баа очередной приступ ностальгии, вот она и злится пуще прежнего.

— Я привезу вам сувенир, — обещает Накику. — Самый бесполезный, какой только найду.

Коноха. 20 декабря, 13 лет после рождения Наруто.

The Pretty Reckless — You+++

Акеми ждет их у резиденции Хокаге, где ей ну никак не место. Она нетерпеливо теребит браслет на запястье и то садится на высокий парапет у входа, то начинает мерить крыльцо шагами. Ее не пустили с остальными, хотя она, откровенно говоря, могла бы принести больше пользы чем Ино. Акеми ничего плохого не хочет сказать про свою подругу, но считает, что в таком бою как тот, что ожидался, от нее будет мало проку. Она пытается доказать свою правоту, но Годайме отсылает ее, напоследок бросив, что не может отправить на миссию Акеми не из-за ее подготовки, а из-за привязанности. Тсунаде-сама смотрит не сердито, говорит спокойно: ей хватило Рока Ли с его упрямством, собирать по частям безрассудную внучку Гакари Мэйко у нее никакого желания нет.

У бабушки будет, что сказать ей, думает Акеми, останавливаясь на верхней ступеньке лестницы, и смотрит вдаль. В отличие от матери, она не стремится ограничить ее, но все равно не одобряет. Свое недовольство она выражает не так явно и однозначно: прохладные взгляды, язвительные реплики и приподнятые в насмешке брови о многом говорят. Мэйко-сан не одобряет того, как ее единственная внучка тянется к песчаникам и легко доверяет им. Нет, ничего против союза она не имеет, просто они из Суны, вчерашние враги, и глупо вот так сходу видеть в них друзей. Когда до нее донесут, что Акеми протерла дыры в крыльце резиденции Хокаге, то она не будет довольна.

Впрочем, Акеми это мало волнует. О бабушке она забывает как только видит Наруто. Он первым опускается рядом с ней, и по широкой улыбке на его лице, она понимает, что все в порядке. Жадным взглядом она обводит остальных: Шино, Неджи и Хината вообще, судя по всему, не участвовали в сражении; Сакура тоже полна сил; Киба с Акамару, Ли, Шикамару, Чоджи и Ино выглядят похуже; а вот совсем уж несладко пришлось троице из Суны. Гаара выглядит особенно уставшим и помятым, но, кажется, ничего смертельного, раз сам ногами шевелит. Мимо нее проходит встрепанная и перепачканная Темари, но саму Акеми куда больше интересует Канкуро. Краем глаза она отмечает насколько кислой выглядит Ино, хоть и не придает этому пока никакого значения.

— Ждала, что ли, Акеми? — спрашивает он, но без какого-либо удивления в голосе, и останавливается перед ней. Акеми обводит взглядом его порванную одежду и вглядывается в лицо. — Да нормально все, Карасу с Куроари зато полакомились. — Ухмылка на лице Канкуро становится злой и хищной. Таким она его еще не видела, потому что и повода-то не было: во время экзамена на чунина все притворялись проще, чем они есть на самом деле, не показывая истинной своей сути. Акеми сглатывает, потому что ей вдруг становится не по себе, и через силу протягивает руку, чтобы сжать пальцы на локте Канкуро.

Ощущения ровно такие же как и всегда, это ее успокаивает. Какая разница, что ему пришлось сделать, если он жив? Акеми вспоминает уроки Ируки-сенсея, признавая, что самое главное не умереть, а все остальное не так уж и важно. Их же убить хотели, не пощадили бы и не пожалели, так что если Канкуро и торжествует, то это его право. Своих мертвецов Акеми предпочитает поскорее забывать и двигаться дальше, радуясь собственной победе, а не чужому поражению.

Она вздыхает и наклоняет голову набок, пересчитывая те его порезы и ссадины, которые бросаются в глаза. Их не так уж и много, но достаточно, чтобы понять насколько же тяжело ему пришлось в бою. Наверное, это должно сбить немного его спеси. Хотя Акеми кажется, что его ничем не пронять, самоуверенности в нем столько, что хватит на семерых, если не на восьмерых сразу.

— Выкинешь или тебе зашить? — спрашивает она про его порванную рубашку. Канкуро смотрит на свое плечо и мотает головой. В талантах Акеми он не сомневается, но заморачиваться по поводу одежды не хочет.

— Забей, толку это чинить? — Ухмылка на его лице незаметно превращается в нечто более мягкое и знакомое Акеми. — Пошли. Мы отчитаться еще должны.

Канкуро толкает ее в спину — он снимает перчатки, поэтому она чувствует его горячую ладонь между лопаток. Прикосновение длится недолго, через мгновение Канкуро снова становится собранным и насмешливым, а Акеми молча стоит чуть позади. Тсунаде-сама, видя ее, лишь приподнимает бровь, но ничего не говорит.

— Я хотела с остальными, Куро, — тихо говорит Акеми вечером, сидя с умытым и переодевшимся Канкуро на крыше одного из домов Конохи. Она незаметно для себя начинает называть его также, как это делает Накику. — Меня не пустили.

— Тебе там нечего было делать, — он разламывает мороженое пополам, протягивая одну половину Акеми. — Не твои соперники, мелочь.

— Тебя послушать, то все не мои соперники, — поджимает она губы и отворачивается.

Ей отчего-то страшно обидно: Ино хотя бы взяли, а от нее отмахнулись! У нее же больше боевых техник, хотя сильная сторона ее команды в незаметном проникновении и устранении цели. Они не бойцы-передовики, им куда больше подходит скрытая и тихая работа, но это же не значит, что она бесполезна.

— Знаешь, будь там ты, я был бы рад, — вдруг говорит Канкуро. Акеми удивленно смотрит на него, а он ухмыляется. — Мне не понравилось быть спасенным вашим Инузукой и тем толстяком.

— Чоджи не толстяк, у него техники строятся на изменении массы тела, — машинально поправляет его Акеми, закатывая глаза. — И ты тоже поесть не дурак.

Канкуро тут же ощетинивается и не успокаивается до тех самых пор, пока с крыши его не спихивает песок поднявшегося к ним Гаары. Акеми громко смеется, наблюдая, как Канкуро барахтается в песчаном коконе, и чувствует, что ее наконец-то отпускает.

Суна. 20 декабря, 13 лет после рождения Наруто.

Alan Walker — Faded+++

В деревне никого: Сабаку отправились на миссию с коноховцами, брат где-то со своей командой, даже Чиё и Эбизо заняты какими-то выдуманными делами. Кику сидит на широком подоконнике своей новой квартиры и рассматривает портрет Сасори, который когда-то утащила из альбома Чиё-баа. Странно, что та не заметила, а, возможно, заметила, но в кои-то веки никак не прокомментировала. Здесь Сасори только-только стукнуло пятнадцать, — прямо как ей сейчас, — всего через два месяца он окрасит пески Сунагакуре в красный цвет, после которого получит своё прозвище. Акасуна.

Кику не знает, кто его фотографировал: возможно, тот самый единственный друг, которого будущий отступник случайно убил и превратил в свою первую живую марионетку? Портретом фотографию можно назвать лишь условно: Сасори сидит вполоборота, сосредоточенный профиль с аккуратным носом и полуприкрытыми серыми глазами; в руках — склянка с ядом и кисточка, на переднем фоне угадываются очертания деревянной марионетки.

Она смотрит и смотрит, запоминает каждую чёрточку красивого лица, только не знает, зачем. При мыслях о Сасори у неё просыпается в душе невыносимая тоска, потому что он ассоциируется у неё с потерей тех, кого она любила. Возможно, им с Ичи было суждено умереть в той пещере. Умереть и не мучиться, не заставлять себя работать на Суну, не просыпаться утром с мыслями о том, что нужно пережить новый день и зачем-то двигаться вперёд.

Она думала так пару лет назад, но что-то изменилось. Она сама изменилась. Познакомилась с Темари, Канкуро и Гаарой. Привязалась к мерзкой старухе, оказавшейся бабушкой их спасителя. Стала лучше понимать Ичи. А ещё есть Акеми и коноховцы… Так что всё-таки не зря, наверное, Сасори оставил их в живых? В мире есть не только колючие кактусы и красивые розы с шипами, но и нежные лилии, и шелестящий на ветру вереск. И тот же кактус расцветает весной, только ему нужно много лет, чтобы накопить силу и показать другим красоту.

Накику задумывается о том, чтобы отрастить волосы, но это ужасно непрактично, особенно при здешнем климате. Брат свои завязывает в хвост, а на миссиях и вовсе убирает под косынку, но Кику не любит лишней ткани на голове, в отличие от высоких воротников и накидок. Её костюм ниндзя вообще довольно открытый, чтобы не стеснять движения. Она вдруг представляет себе, как Сасори использует её волосы для одной из своих марионеток и громко фыркает, когда в мыслях появляется образ Куроари с золотистым париком. Кстати, птицекрокодил Канкуро был очень похож на Чёрного Муравья. Наверное, он уже тогда мечтал заполучить куклу в свою коллекцию.

Завершая сеанс самокопания, Кику надёжно прячет портрет в тайный ящичек стола, который саморучно сколотила в мастерской Канкуро. Тот, конечно, долго упирался и ворчал, что Ритсуми совсем обнаглели таскать его материалы и инструменты, но в итоге даже похвалил за результат. Стол ему понравился куда больше, чем качели во дворе дворца. Они по этому поводу чуть не поссорились с Темари, которая всё ещё немного дуется на Гаару за то, что он сдал её маленький порочный секрет.

Не зная, чем ещё себя занять, Кику прогуливается до тренировочной площадки, но там только стая мальчишек, с которыми она училась в академии и так и не научилась ладить. Светловолосый паренёк, которому она нравилась — и, кажется, до сих пор немного интересна — получил джонина в этом году. Кику не сама, конечно, интересовалась, просто слышала краем уха в прошлый раз, когда они с Канкуро тренировались рядом с этими. Как его там звали? Он не марионетчик, кстати, иначе Куро бы давно разнёс самолюбие новоявленного джонина в пух и прах. Хотя бы потому, что сам ещё даже чунином не стал.

Мальчишки косятся, но не шепчутся, как раньше, за её спиной и не пытаются обозвать или поддеть. Всё-таки они выросли, теперь ей даже присутствие Сабаку по соседству не нужно, чтобы не привлекать лишнее внимание. И, если что, всегда есть инка. Наконец, джонин довольно приветливо кивает ей, и Кику отвечает тем же, торопясь пройти мимо. Поздороваться ей не западло, а вот общаться желания нет.

Остаток дня она проводит в архивах, пытаясь найти какие-либо упоминания о Ритсуми и их родственниках, хотя уже столько раз прошерстила пыльные полки от и до, что скоро выучит наизусть весь список здешних документов. Ничего. Дневник Фуюдзора Риры, хранящийся у Чиё — единственное наследие, оставшееся от семьи. Возвращаться в Росоку им запретили. Что стало с поместьем — остаётся только гадать. Скорее всего, Суна растащила накопленные богатства на собственные нужды. Кику никогда не задумывалась о том, что конкретно ценного у них было, но размаху виллы и участка сам даймё Казе но Куни бы позавидовал. Он и запретил, наверное. Может, устроил там себе летнюю резиденцию?

Кику засыпает с мыслью, что очередной день проходит зря.

Но, открывая утром глаза, видит довольное лицо Ичи, поджидающего её пробуждения с букетом откуда-то наворованных цветов. И думает, что, может, всё-таки нет.

Суна. 13 января, 14 лет после рождения Наруто.

Ed Sheeran — Bad Habits+++

Чиё всё больше напирает на свою протеже, и в итоге Накику ничего не остаётся, как поддаться уговорам. Она не в состоянии терпеть и так мерзопакостный характер старушки, а та, видимо, поставила своей целью свести в могилу если не себя, то свою ученицу.

— Тот парень, с которым ты в гляделки играла, негодница! — орёт Почтенная Сестра, замахиваясь удочкой. Но Кику уже знает этот трюк, специально отошла подальше. — Здравую же мысль предложил. Хоть он, может, тебя чему-нибудь научит, бестолочь такую!

— Ну да, вот моя бабка… — Кику закатывает глаза и на автомате уклоняется от летящего в неё сенбона. Отравленного, между прочим. — Хватит нас сравнивать! Я уже поняла, что мы не похожи.

— Да вы на одно лицо, — неожиданно спокойно произносит Чиё. — Только у той глаза пурпурные с жёлтым были, а у тебя зелёные. В бабкину породу.

— Эээ?

— В другую бабку, — отмахивается бывшая старейшина. — Ты её не помнишь, и хорошо, наверное. Она умерла, когда тебе год был. Полезла куда не следует, дурная башка.

Послушать наставницу, так у неё вся семья полоумная. Хотя чья бы корова мычала. Кику уже не раз задумывалась о том, что Чиё подозрительно много знает, но баа-сан не делится ничем. Словно проверяет её на прочность; наблюдает, способна ли Накику на что-то сама, без оглядки на ниндзя-родственников.

На следующий день её отправляют в Коноху с отрядом чунинов постарше. Она никого не знает или не помнит: в академии Кику чаще смотрела на парту, в конспекты и на учителей, чем на однокурсников. С ней никто не пытается завести диалог, просто-напросто игнорируют, и это всех устраивает. Кику интересно, если Акеми в курсе, что она должна скоро прибыть. Если Неджи Хьюга в курсе. Красавица Ино Яманака, которую она мельком видела и с которой успела обменяться парой любезностей.

Ей немного страшно, но очень любопытно. До сих пор Кику покидала страну Ветра только для того, чтобы следить за целями в дикой местности, иногда в небольших деревушках. Пару раз она пересекала крупные поселения, но инка не хватает надолго, ведь запасов чакры у неё мало, очень мало по сравнению с её ровесниками. За что её, конечно, не прекращает шпынять Чиё. Хоть и проговорилась, что это напрямую связано с хенка. Рира-баа умела манипулировать чужой чакрой, не тратя собственной, но платила за это ограничением жизненной энергии. Скорее всего, если Кику попадётся кому-то в лапы… смерть её будет быстрой. Наверное, это даже хорошая новость. Не придётся долго страдать. Ниндзя не ниндзя, боль она не любит. Терпит, но не любит. Она же не мазохистка.

На половине пути их внезапно перехватывают посыльные джонины Листа. То ли у них миссия рядом была, то ли их Хокаге отправила — Кику не слишком много поняла из запутанных объяснений странного мужика в зелёном трико и подстриженными под горшок чёрными волосами. Самое запоминающееся в его внешности — это брови; на них Кику и пялится завороженно, пропуская половину мимо ушей. Брови исполняют отдельный от прочих элементов лица мимический танец, замирая аккурат над сложенными гармошкой веками и передавая эстафету белоснежной улыбке, от которой у любого нормального человека рот бы треснул.

Она едва успевает услышать, как он представляет себя и своих спутников.

— Майто Гай, а это Ширануи Генма и Намиаши Райдо.

Мужчина в бандане и с сенбоном во рту выглядит спокойно и расслабленно, и уже ей симпатичен. Тот, что со шрамом даже посуровей коллеги. Представившийся Гаем неожиданно тоже ей импонирует, хотя излишний энтузиазм пугает. Ей просто лучше не находиться рядом. Во избежание.

Вечером, когда разросшаяся компания устраивает последний привал на пути, Кику понимает, что составила несколько неправильное впечатление о новых знакомых. Генма не прочь пошутить, причём нисколько не стесняясь её присутствия и двух других куноичи. Кику, конечно, сама не божий одуванчик, вся в старушку Чиё, и красным словцом приложить может. Хорошо, что брат не знает о том, насколько пополнился её лексикон с момента его последней проповеди. Но Генма шутит на грани пошлости, и язык у него, стоит признать, хорошо подвешен. Райдо, несмотря на всю внешнюю суровость, без зазрения совести флиртует с одной из Суновских девчонок, которая старше Кику от силы года на два.

Гай… странно на неё смотрит. Пока они ставили лагерь, джонин в трико носился вокруг полянки на руках, утверждая, что вечерний ритуал должен соблюдаться и во время миссий, но с тех пор, как он успокоился и присел напротив, не прекращает сверлить её взглядом. Зажечь бы инка, но… Лучше не использовать кеккей-генкай. Она не во вражеском стане. Она с союзниками.

— Неджи-кун о тебе рассказывал, — внезапно обращается к ней, как его назвал Генма, Зелёный Зверь Конохи.

— Дааа? — глубокомысленно тянет Кику, не представляя, зачем Хьюге было разговаривать с этим необычным мужчиной… о ней.

— Конечно, — кивает Гай. — Я так рад, что у моего дорогого ученика всё меньше секретов от меня! Он учится доверять! С каждым днём всё больше понимает прелесть командной работы и силы юности!

Кику чуть не выплёвывает изо рта чай, глоток которого сделала за секунду до. Это сенсей Айсберга-сан?

— И что он рассказывал? — осторожно спрашивает Накику, надеясь, что тот не выболтал о ней всё подчистую.

— Ты живёшь совсем одна, а твоя мама в больнице. Бедняжка! И у тебя даже команды нет. Не с кем тренировать силу юности!

«Да что за сила юности такая? — гадает Кику, размышляя над тем, что лучше ответить. — Хорошо, что у меня команды нет. И такого энергичного сенсея».

Внезапно Накику чувствует необъяснимый прилив любви к своей злословящей старухе-наставнице. Может, Айсберг-сан такой весь неприступный, чтобы сдержать напор этой самой «силы юности», которая готова сбить с ног при одном только упоминании?

— У меня есть старший брат, — зачем-то признаётся Накику. — Мы… мы много времени проводим вместе. И ещё Сабаку.

— Дети Йондайме сильные, — хмурится Майто Гай. — Но они опасные. Твой брат похож на них?

— Нет, Ичи — ирьёнин. Он очень добрый.

Очень добрый лучший друг Канкуро.

Гай кивает и больше не пристаёт с расспросами. Но продолжает исподтишка наблюдать за ней до самого кабинета Хокаге. Кику делает вид, что не замечает этого. Она держится подле Генмы Ширануи, потому что с ним на удивление интересно болтать. Причём, джонин как-то сам умудряется втянуть её в разговор так, что она совсем не против. Даже ненароком пополняет словарный запас.

На южных вратах их встречают два чунина — Котетсу и Изумо, сопровождая до дворца, где заседает Тсунаде-сама. Кику запомнила его, потому что видела мельком и потом часто сравнивала с резиденцией Казекаге. Саннин выглядит так, как и положено легендарной тётке за пятьдесят — шикарно и пугающе. Особенно пугает идеальная осанка женщины, вынужденной уже которое десятилетие носить вес необъятной груди.

— Тсунаде-сама, отряд Суны добрался в целости и сохранности! — отчитывается Майто Гай.

— Я вижу, — Хокаге удовлетворённо оглядывает каждого гостя, но на Накику почему-то смотрит особенно долго. Возможно, у Ритсуми просто развилась паранойя из-за количества новых знакомцев за такой короткий период времени. — Спасибо, все свободны. Котетсу и Изумо сопроводят вас в общежитие и покажут всё необходимое. Гай, Генма, Райдо, задержитесь.

Выходя из кабинета, Кику тормозит у двери. Всё равно чунины-дозорные вводят союзников в курс дела, собрав небольшой толпой в коридоре. Пользуясь тем, что на неё никто не смотрит, Кику призывает инка и навостряет уши, прислоняясь вплотную к деревянной поверхности.

— Бедная девочка… к Чиву… нельзя же так! — слышит она по ту сторону невнятные обрывки фраз.

— … не наше дело… Суна и совет…

— И что, что из Конохи? Когда это было?

— … переговорю, когда нового…

— Но сейчас…

— Генма, как… … так спокоен?

— МОЛЧАТЬ!

От крика Тсунаде и мини-землетрясения убегает даже инка, весьма вовремя, потому что в сторону треснувшей двери оборачиваются все присутствующие, через секунду после того, как Кику отшатывается в сторону дозорных.

— Испугалась? — миролюбиво интересуется тот, что с растрёпанными волосами и повязкой на носу, поддерживая её под локоть. — Ничего, привыкнешь. Добро пожаловать в Коноху.

Кику передёргивается всем телом, но титаническим усилием воли заставляет себя не вырываться и принять помощь. Неделя. Ей нужно потерпеть всего неделю.

Коноха. 15 мая, 14 лет после рождения Наруто.

Bring Me The Horizon — Can You Feel My Heart+++

Заглядывать в Коноху Канкуро никак не надо, дел у него там нет, но он решает, что раз у него есть три свободных дня из-за окончившейся раньше миссии, то можно позволить себе сделать небольшой крюк. О своем визите он решает никого не предупреждать, только в Суну посылает весточку, чтобы его не теряли, и с чистой совестью останавливается перед воротами деревни.

Пару дней назад сюда должна была прибыть и Темари, которую назначили одной из ответственных за будущие общие экзамены на чунина. Сестрица как-то резко повзрослела и начала на порядок меньше времени проводить в родной деревне. Канкуро понимает, что выстраивание хороших и крепких отношений с соседями очень важно, но все равно находит новую ее занятость немного скучной. Ему самому нравится уходить на миссии и, вернувшись домой, отдыхать, а не заниматься работой и дальше. Темари называет это ленью, и Гаара согласно кивает. К счастью, ни один из них не стремится его изменить, прекрасно зная, что это бесполезно.

За то, что сейчас он не спешит домой, ему тоже ничего не будет. Баки, конечно, поворчит об этом, но Канкуро это не пугает. Не первый и не последний проступок из-за которого джонин будет недоволен им, а раз так, то можно и удовольствие от жизни получить. Он сбрасывает с себя капюшон, в котором ему становится жарко, и неторопливо идет по деревне. Его кто-то даже узнает: пронесшийся было мимо Рок Ли останавливается, чтобы перекинуться с ним парой слов; неожиданно приветливо машет рукой девчонка Яманака, когда он заглядывает в витрину ее магазина; окликает кто-то из джонинов, которые регулярно бывают в Суне. Забавно, а ведь в самый первый свой визит на них так косо смотрели!

— А ты тут что забыл? — спрашивает у него Накику, с которой он сталкивается на одной из более тихих улочек Конохи. Он даже не удивлен этой встрече — Накику много времени проводит с Акеми, а это как раз тот район, в котором та живет. Канкуро даже оглядывается по сторонам, чтобы убедиться в свой правоте. Натыкаеся глазами на знакомый лоток, торгующий дораяки, за которыми выстроилась немаленькая очередь. Точно, до поместья Икимоно уже рукой подать!

— Уже и навестить не могу? — скалится в веселой улыбке Канкуро и разводит руки в стороны. Он откровенно паясничает, находя хмурое выражение лица Накику крайне забавным. — Союзные деревни, все дела! Нам это уже второй год долбят, ну.

— Клоун, — коротко бросает Ритсуми, обходя его и продолжая идти вперед. Канкуро удивленно смотрит на нее, не понимая, чего она так себя ведет. Нет, он знает, что она немного отмороженная, даже привык уже, но не настолько ведь!

— Ты куда такая деловая? Погоди, постой, Накику, — он увязывается за ней следом, наконец обращая внимание на сумку в ее руках. — Это что?

— Вещи Акеми, — говорит она так коротко, что Канкуро не может не начать беситься. Он ловит ее за локоть и тянет к себе. — Она в больнице.

— В смысле? — теперь в его голосе нет ни капли веселья. Он пытается вспомнить, говорила ли Акеми что-то о предстоящей миссии или нет. Кажется, ничего особенного не намечалось.

— В прямом, Куро. Разведка подвела, ранг B взлетел до А. — Накику дергает рукой, вырывая ее у Канкуро, всем своим видом показывая, что если он хочет говорить, то делать это ему придется на ходу. — Аикава-сенсей без сознания, Аичиро собирают заново ногу, а у Кая…

— Плевать на Кая, — нетерпеливо обрывает ее Канкуро, которого сокомандники Акеми интересуют в последнюю очередь, если вообще интересуют. Они не его проблема и забота, чтобы он о них переживал, а вот она…

Она тоже нет, но отчего-то сердце подскакивает куда-то к горлу.

— У нее обожжена спина и вывихнуты оба запястья. Было подозрение на сотрясение. — Канкуро молча кивает, заставляя себя успокоиться и не рисовать себе слишком страшные картины. — Шизуне-сан обещает полное восстановление.

— А Хокаге? — Все же мнение саннина куда ценнее мнения ее ученицы. Должна же была она осмотреть их сама, разве нет? В такой-то ситуации точно обязана была!

— Тсунаде-сама сказала, что у Акеми ничего страшного и похвалила за то, что они все равно выполнили миссию, — Накику вздыхает и протягивает сумку Канкуро, когда ее просит подойти один из врачей. Что-то срочное, но это можно и не слушать.

Акеми сидит на кровати спиной к двери. Рыжие волосы собраны в неопрятный пучок на макушке, из-под бинтов на спине виднеется зеленая мазь. Канкуро останавливается на пороге, рассматривая девочку и чувствуя клокочущую в груди злость.

— Кику-чан? — зовет Акеми и удивленно округляет губы, когда к ней подходит Канкуро. Она неловко прикрывает грудь, но на нее он и ее смотрит. — А ты тут откуда, Куро?

— Решил навестить, — он хмуро оглядывает ее и ставит сумку на стул рядом с больничной койкой. — Тебе сейчас что надо? Накику собрала.

— Майка, там должна быть, ну, та которую ты мне дал. Она широкая и удобная, поэтому… — начинает тараторить Акеми, но Канкуро ее перебивает.

— Да понял я. Вот, давай… я тебе помогу, — с такими руками сама она точно не оденется. Акеми закусывает губу, но не спорит. Очень осторожно Канкуро надевает на нее майку и расправляет ее. — Почему сразу все не залечили?

— Залечили, просто запястьям нужно время до завтра, а обожгло меня заряженным чакрой льдом, — она вздыхает и начинает рассказывать ему о произошедшем. Как все пошло не по плану, стоило им отправиться в страну Мороза, и как их там встретили засадой. Аикава-сенсей до последнего пыталась выстоять, но подкрепление опаздывало слишком сильно. Миссия ранга B им была по силам, но А с теми шиноби, что перечеркнули себе рисунок на протекторах, уже не совсем. Им, правда, повезло выжить, да еще и устранить все цели, но это совсем не то, что все ожидали.

Акеми все говорит и говорит, но когда Накику заходит к ней, то она уже спит, устроившись на животе, в то время как Канкуро смотрит на нее со странным непроницаемым выражением лица. Он не уходит и остается с ней до утра, в какой-то момент также сидя на ее кровати и засыпая. Мысли о том, что она могла стать ледяной статуей, занесенной снегом, не дают ему покоя.

Когда утром в палату заходит Кагуя-сан, она замирает на пороге и долго смотрит на свою дочь и песчаника, стерегущего ее сон. Он, едва только услышав скрип двери, открывает глаза и смотрит на женщину, не сразу узнавая ее. Ему требуется несколько мгновений, чтобы вспоминать, что это — мать Акеми и расслабить плечи. Вряд ли бы Рыжей понравилось, если бы он сцепился с ее матерью.

— Ты можешь идти, — спокойно говорит женщина, подходя к койке и наклоняясь к Акеми. Ему кажется, что они совсем не похожи — у Кагуи-сан светлые волосы и белоснежная кожа, черты очень правильные, почти кукольные. — Я скажу ей, что ты ушел.

— Я посижу, пока она не проснется, — возражает Канкуро из чистого принципа. Акеми вряд ли испугается, если не увидит его, даже может и не удивиться, решив, что он устал и ушел спать, но слушаться ее мать ему совсем не хочется. — Я же вам не мешаю?

— Мешаешь, — совершенно неожиданно шипит Кагуя-сан и смеривает его пронзительным взглядом. — Мешаешь ей. Будь моя воля, то она бы вообще у вас не появлялась, а занималась чем-то полезным!

Канкуро щурит глаза, но ничего не отвечает: Акеми медленно просыпается и поднимает голову, оглядываясь по сторонам. Она улыбается Канкуро и совершенно по-детски тянет руки к своей матери, которая осторожно помогает ей сесть и гладит по щекам, спрашивая, как она себя чувствует и не хочет ли чего-то. Он чувствует укол сожаления, с которым никак не может справиться, потому что свою собственную мать он уже и помнит-то едва.

— Канкуро? — спрашивает в какой-то момент Акеми, вырывая его из мыслей. — Ты тут был, что ли, всю ночь? Устал, наверное, Куро?

Вопрос застает его врасплох. Канкуро неожиданно для себя тушуется и бормочет что-то невнятное в ответ. Зачем он остался с ней тут после того, как она заснула, он объяснить не может даже себе.

Суна. 22 июня, 14 лет после рождения Наруто.

Rednex — Cotton-Eye Joe+++

Кику скоро шестнадцать, но ещё нет, и она впервые попробует сакэ. В крайне подозрительное заведение её тащит Тема-чан, пользуясь тем, что Канкуро опять нет в Суне, а Гаара занят со старейшинами, которые усиленно готовят джинчуурики к посту Казекаге. На старшую Сабаку, только вернувшуюся с миссии, у них нет времени, вот она и пользуется возможностью улизнуть от дел. Тема-чан сама до сих пор не брала в рот алкоголь, и Кику здраво сомневается, что та долго и скрупулёзно выбирала место, где им предстоит в некоторой степени «вкусить прелести взрослой жизни», как выразилась её старшая подруга.

— Может, Ичи позвать? — вяло сопротивляется Кику, позволяя Темари тащить её безропотную тушку по тёмным пустым переулкам. Ритсуми даже не знает кого стоит больше опасаться: теоретических криминальных элементов, разгуливающих по ночным улицам или Тему-чан, которая одним только выражением лица способна до смерти напугать любого насильника или грабителя. — Вдруг мы… переберём?

— Ты что, заднюю включила? — Тема-чан и её иногда пугает, стоит признаться. Кику отрицательно мотает головой, хоть и мечтает сейчас оказаться в своей кровати, из которой деятельная Сабаку вытащила её минут пятнадцать назад. — К тому же, я заходила к твоему брату. Так и не добудилась, он слюни пускает на свои трактаты о препарировании лягушек.

— Напомни, что это за бар?

— Акасуна. У них подают коктейль «Кровавый Сасори», сакэ с томатным соком. Говорят, убойная штука. И там никто не разболтает о том, что видели пьющей сестру будущего Казекаге. Сама понимаешь, с таким названием они не совсем законные, совет не в курсе.

— Я даже не буду спрашивать, откуда о нём узнала ты, — бурчит Кику, зарываясь носом в воротник свитера. Ночью в Суне прохладно, а времени уже перевалило за два. — А «Кровавого Гаары» там нет случайно? Или «Свирепой Темари»?

— Нет, — хмыкает Тема-чан, ныряя под арку из известняка, скрывающую довольно длинную лестницу в подполье. Кику, которую она крепко держит за длинный рукав свитера, ничего не остаётся, как последовать в катакомбы следом за подругой. — Там есть «Почтенные Брат и Сестра». Но его не советуют новичкам.

Неудивительно. Даже не зная, что в нём намешано, уже хочется опорожнить желудок.

К неверию Кику, изнутри заведение выглядит вполне прилично. Тут нет ни шумной толпы, ни ярких, вызывающих элементов декора, а редкие посетители прячутся за масками по типу Анбу, скрывающими верхнюю часть лица. Темари предусмотрительно прихватила две и для них. Вступающие в гав… взрослую жизнь куноичи устраиваются за дальним столиком в углу. Кику уже готовится ткнуть пальцем в строчку меню, на которой написано название столь приглянувшегося Темари коктейля, как та приказным тоном просит официантку принести всего понемножку.

— Демон-чан, — просит Накику, щипая подругу в бок. — Давай потише? Я понимаю, что ты не разведчица, но нам ни к чему лишнее внимание.

— Я забыла, — Темари отмахивается, но послушно понижает голос. — Как тебе Коноха вообще?

Накику немного ошарашена внезапным вопросом. Как ей Коноха? Несмотря на нежелание возвращаться туда после первого визита, Ритсуми всё же вновь и вновь соглашается с доводами старейшин и Чиё, так что количество посещений союзной деревни скоро перевалит за первый десяток. Главным образом, конечно, из-за Акеми. Она познакомилась с Яхико, младшим братом рыженькой непоседы, который ей даже понравился, как и она ему. С Аменом, отцом Акеми, который тоже довольно радушно принял нелюдимую куноичи Песка. С остальной семьёй не сложилось, но Икимоно уверила подругу, что дело не в ней, а в том, что мама и бабушка в принципе недолюбливают песчаников. Что ж, Кику может их понять — ей самой трудно адекватно воспринимать коноховцев. По крайней мере, все оставались вежливыми, хоть и отстранёнными. Не сильно отличаясь от Неджи Хьюги, к которому она уже привыкла.

Кику успевает только подумать о той полянке, которую они с Неджи нашли для совместных тренировок, как официантка возвращается с подносом оригинальной формы. Толстый слой дерева с порядка тридцатью выемками для рюмочек, заполненных жидкостями разных цветов. Накику начинает мутить уже от одного вида этого радужного безобразия, но Темари довольно потирает руки, словно муха перед плошкой мёда.

— Тебе «Сасори», а мне «Сандайме», — решает Темари, и у Накику закрадывается нехорошее подозрение, что та на самом деле уже давно изучила меню подпольного притона. — Ну, давай. За любовь!

Кику выплёвывает на стол первый же залп. Не из-за вкуса, не из-за градуса, а из-за тоста. Какая, к чёрту, любовь?

— Тема-чан… Ты забыла мне о чём-то рассказать?

— Подожди, мне нужно настроиться. — Сабаку не смущает реакция, не смущает даже то, что на её платье из футера попали брызги алкоголя, смешанные со слюнями Накику. Она тянется за рюмкой с алой жидкостью, в которой плавают три чёрные ягоды. Кику догадывается, как может называться эта смесь. — Дай хотя бы распробовать, может, и поделюсь.

— О том, как вздыхаешь по ночам по наследнику оленьего клана?

Теперь слюни Темари оказываются на её свитере. Кику не такая чистюля, как брат, но всё же тянется за салфеткой. В первую очередь, чтобы протереть лицо самой Темари. И забавные красные усы над её верхней губой.

— Откуда ты знаешь?!

— Только слепой бы не заметил, — фыркает Накику. Для такого наблюдения и разведчиком быть не нужно. — Ты мечтаешь о Шикамару, Ино мечтает о Генме, Сакура мечтает о Саске, Наруто мечтает о Сакуре, а о Наруто грезит Хината. Я никого не забыла?

— Акеми и Канкуро.

— Там и так всё понятно. Они друзья. А, ну ещё Райдо не упустит возможности пофлиртовать с кем-нибудь из Суны. Наверное, у него какой-то фетиш.

— Кто такой Райдо? — недоумённо спрашивает Темари, протягивая руку за очередной рюмкой.

Кику вот раздумывает, стоит ли ещё раз пытаться. В итоге сдаётся, и находит что-то ядерно-зелёное с долькой апельсина, плавающей на поверхности. Она почти уверена, что данное пойло смешано по рецепту загадочной «силы юности». Ей бы сейчас не помешала эта сила, чтобы вытерпеть разговоры о любви.

Темари «ночует» у Накику, потому что в шесть утра у Ритсуми ещё остаётся определённое количество шевелящихся в черепной коробке извилин, подсказывающих, что старшей Сабаку лучше не показываться в таком виде во дворце. Все теоретические грабители и насильники навсегда сгинули из деревни в тот момент, когда куноичи вывалились из бара «Акасуна», поддерживая друг друга не только физически, но и морально. Горланя колыбельные на весь квартал. На чистом упорстве, скорее всего, и доплелись до дома Накику. И даже как-то забрались на четвёртый этаж.

«Больше никогда в жизни, — обещает себе Накику, просыпаясь около полудня под громкий храп, доносящийся с её кровати. Сама Ритсуми почему-то лежит на коврике возле ванной комнаты. — Никаких «Сасори», никаких «Шаринганов» и никаких «Сил Юности».

Коноха. 23 июня, 14 лет после рождения Наруто.

polnalyubvi — Взлети или умри (Из аудиосериала «Четвертое крыло»)

+++

Икимоно Амен закуривает, глядя на свою дочь. Она вытаскивает вонзившиеся в мишень сенбоны, пересчитывает их и прячет в сумку у себя на поясе. Он сам приучил ее к такой бережливости: ресурсы на поле боя очень ограничены, нужно всему знать цену. В ее возрасте ему было куда сложнее из-за войны с Ива, потому что генинов тогда сразу отправляли на сложные миссии. Он вспоминает, сколько имен было нанесено на мемориал, и не может не радоваться тому, что сейчас все намного спокойнее. Самое страшное, что видела его дочь — это неудавшееся вторжение в Коноху, да и оно не сравнится с настоящими военными действиями, которые куда более кровавые и жестокие.

Старейшины клана недовольны тем, что наследница основной ветви не демонстрирует тех же высоких результатов, что ее отец в свое время, но Амен защищает ее с необычной для себя свирепостью. Они с Яхико растут в другое время, у них нет необходимости взрослеть так же рано, как повзрослел он. На каждой встрече он отстаивает их право на счастливое детство, пускай и понимает, что не сумел дать его им. Яхико еще не окончил академию и не знает, что его ждет впереди, но взгляд Акеми в один прекрасный день меняется, и из-под рукава дочери выползает первая ящерица. Амен замечает ее и присматривается, понимая, что перед ним ядовитая кииро. Кто-то ей подсказал, но никто из старейшин не признается, а ругать ее за то, что она сама начала осваивать семейные техники глупо. Ругает он ее только за то, что у нее кровь идет носом из-за вызванного ими перенапряжения.

Амен делает глубокую затяжку, машинально перекатывает бусины четок свободной рукой и подзывает к себе Акеми, за обучение которой серьезно он вынужден был взяться раньше планируемого. За последние полгода его дочь вытягивается и начинает выглядеть взрослее, что непривычно. Непривычен и легкий загар, который не сходит с ее кожи, выгорающие на солнце волосы и россыпь веснушек на плечах, прежде незаметная. При любой возможности Акеми мотается в Суну, и Амен хочет запретить ей это, но молчит. Он упустил момент, когда мог что-то решить одним своим словом — дочь бунтует против матери и даже бабушки. Если он хочет знать ее мысли и планы, то ему нужно вести себя иначе, что он и делает и выдыхает с облегчением, когда видит доверие по отношению к себе. До Кагуи донести он это не может, она слишком упряма, чтобы уступить.

— Если ты дашь ей и дальше высасывать из тебя чакру, то она лопнет, — говорит Амен, кивая на запястье дочери, вокруг которого обернулась ящерица. — То, что наша чакра совместима с их не значит, что тебе нужно постоянно носить их с собой в таком количестве. На что тебе техника призыва?

— Мне нужно, чтобы моя чакра восстанавливалась быстрее и в больших объемах, — пожимает плечами Акеми, поднимая руку и ласково поглаживая ящерицу по спине. — Ты же в моем возрасте уже мог призвать…

— Тебе рано связываться с Кодай но Хаха, — Амен вздыхает и треплет ее по волосам. — Ты на все тратишь чакру, не забывай об этом на экзамене, иначе не пройдешь к финалу. Спроси у Эиджи, как невесело пересдавать экзамен в третий раз.

— В этот раз пройду, — Акеми широко улыбается и вдруг вскидывает голову; глядит куда-то в сторону. Амен тоже поворачивается, думая увидеть там одного из своих племянников, но даже не удивляется, замечая как к краю тренировочной площадки подходит облаченная в темное фигура. Старший мальчишка из троицы песчаников, за которым бегает хвостом его дочь. — Я…

— Твоей матери это не нравится, — Сабаку но Канкуро кажется опасным, и Амен, хоть и не испытывает перед ним страха, признает, что опасения его жены оправданы. Что сыновья покойного Казекаге, что его дочь уже давно не дети и уж точно не безобидны. — Не забывай, кто ты.

— Маме никто не нравится, Кику-чан в том числе, — легкомысленно смеется Акеми и тянется к отцу за поцелуем. Он наклоняется, обнимая дочь одной рукой и незаметно снимает с ее руки сейсеки. — Все в порядке.

— Наточи ей кунаи! — кричит Амен напоследок. Канкуро на мгновение оборачивается и кивает. В какой-то момент он взял на себя заботу об оружии Акеми, хотя, в общем-то, не должен был это делать.

Амен остается на тренировочной площадке один и долго смотрит на мишень, пока ящерица ползает по его руке, встревоженная резкой сменой места и чуя чужую чакру. Сбрасывает ее с себя он до того, как та успевает вонзить в его ладонь острые зубы.

Суна. 13-15 августа, 14 лет после рождения Наруто.

Mr. Credo — Воздушный шар+++

Накику очень приятно видеть Акеми в Суне в середине августа. Через два дня у Ритсуми день рождения, поэтому то, что Икимоно смогла вырваться в союзную деревню именно в эти даты, теплом отзывается где-то внутри. Гаара, как будущий Казекаге, смог отпросить себя и занятых сиблингов у совета, у Ичи внезапно организовался отпуск. Звёзды очень удачно сошлись, и Накику не терпится собраться вместе, чтобы посидеть у неё в квартире. От предложения Темари отметить в «Акасуне» Накику благоразумно отказалась, а в шумном ресторанчике, куда советовал пойти Ичи, ей не хочется делить свой праздник с непонятными людьми по соседству.

— А почему раньше не сказала? — забавно возмущается Ако, вышагивая рядом с ней по базарной площади. — А если бы меня отправили позже? Я даже подарок тебе не купила!

— Ты тоже мне не говорила, что у тебя тринадцатого марта, — напоминает Накику, пожимая плечами. — Так что мы можем просто найти сейчас что-то подходящее и послезавтра обменяться презентами. Главное, что пятнадцатого ты ещё будешь тут.

— Хорошая идея! — хлопает Акеми в ладоши и устремляется к прилавкам с явным желанием порадовать подругу.

На самом деле Накику уже приготовила подарок для Акеми — уже давно, честно говоря, потому что Ичи выпытал из рыженькой всю необходимую информацию ещё месяц назад. Просто с тех пор они не виделись, так что собственноручно вырезанная из дерева «марионетка» ждёт своего часа в квартире. У Кику работать с деревом получается куда лучше, чем даже у Куро, по крайней мере, её первый «шедевр» намного симпатичней птицекрокодила, гордо висящего над комодом в её комнате.

Ящерка размером с предплечье сделана с редкой для Кику старательностью, каждая чешуйка скрупулёзно выстругана стамеской. Жаль, конечно, что когти хенка никак не предназначены для управления куклами. А вот у Акеми, возможно, и получится когда-нибудь. Или у их с Канкуро будущих детей. Да нет, глупости какие — Кику, конечно, видит, что Куро носится с Акеми, как с писаной торбой, если сравнивать с тем, какие у него отношения со всеми остальными, но он интересует рыжую исключительно как друг, да и не доросла ещё интересоваться мальчиками. Сколько ей там, четырнадцать исполнилось?

Накику внезапно вспоминает о сложных влюблённостях ровесниц Акеми и задумчиво хмыкает. Ей даже не пришлось ничего самой узнавать — Котетсу и Изумо ещё при первой встрече растрепали всё обо всех, как заправские кумушки из гражданских. Дозорные южных ворот, по совместительству подручные Тсунаде-сама, оказались не прочь почесать языками. Кику оставалось лишь удивляться, зачем Хокаге понадобилось ставить таких балаболов на входе в деревню. Этак все прибывающие сразу в курсе всего происходящего в скрытом селении.

Но Акеми же не такая, как Сакура, Хината или даже Ино, которая почему-то запала на взрослого мужика, хотя раньше, по словам Икимоно, сохла по Саске Учихе. Впрочем, Накику даже могла понять Яманака — Генма был хоть и старше, но общаться с ним оказалось легко и приятно. Тсунаде-сама, вон, тоже себя не всегда на свой возраст ведёт. А что говорить о Чиё-баа… К слову, про наставницу — надо бы к ней тоже заглянуть, авось и перепадёт что-нибудь. Хотя нет, лучше после праздника — а то с мерзкой старухи станется в качестве подарка впрячь её заниматься целый день бесполезными тренировками.

В общем, Акеми не такая. И хватит вообще об этом думать.

Ящерица приводит Икимоно в восторг, даже Канкуро заинтригованно хмыкает, рассматривая шарниры, на которых двигаются деревянные лапки.

— Опять мои инструменты таскала? Без спроса?

— Ты же таскаешь мои яды без спроса, — парирует Кику, которая и вправду не стала спрашивать разрешения. Между прочим, дерево для марионетки она нашла самостоятельно, всего-то пилу, лобзик да стамесок позаимствовала. Он даже не заметил, у него их куча самых разных форм и размеров.

— Ты сама делала, а у меня покупной, — тут же сдувается Ако, но отбирает своё сокровище у старшего брата Гаары и тщательно прячет в рюкзачке. — Так нечестно!

— Честно, — Кику приглаживает как всегда торчащие во все стороны волосы подруги. — У меня было время подготовиться. Если хочешь, сделаешь мне что-нибудь на новый год.

Ако радостно кивает и снова улыбается — даже не потому, что думает сейчас о подарках, а просто уже представляет, как они смогут отметить праздник все вместе. Возможно, даже ещё кого-нибудь пригласить. Кику не хочет её расстраивать, но совсем не уверена, что получится. Время покажет. Всё равно они же увидятся ещё и в этом, и в следующем году. И, если повезёт, много лет после.

Рыжая вручает ей наспех обёрнутый в яркую ткань предмет. Накику всегда нравится некоторая небрежность, вещи и люди с изъянами, которые превращают их во что-то неидеальное. Наверное, потому, что себя Накику считает с некоторых пор родившейся с дефектом. Его не видно глазом, но он есть, она его чувствует.

Заметно, конечно, что Акеми старалась и искала что-то красивое, хотя не заморачивалась с упаковкой. И новенькая набедренная сумочка для её склянок и мазей, в которой можно всё тщательно рассортировать, приводит в восторг уже её саму. Прошлая ей досталась от Чиё-баа, и Кику подозревает, что Почтенная Сестра сама ей пользовалась ещё в бытность куноичи. Конечно, она оставит её себе как память… Но эта куда лучше! И дороже!

— Ако-имото, ты ведь не все накопления потратила на эту сумку? — осведомляется Накику, почему-то стесняясь говорить спасибо.

— Нет, конечно, — смеётся Акеми. Затем округляет глаза, одновременно с Гаарой. — Ооо, это так мило! Можно, я тоже буду звать тебя Кику-анэ?

Куро делает вид, что его тошнит, Темари демонстративно дуется, Гаара смотрит то на Акеми, то на Кику, а Ичи обнимает девочек своими длинными руками. Это один из лучших дней рождений в её новой жизни.

Суна. 5 сентября, 14 лет после рождения Наруто.

yukimura, Stephan Pie — убей меня нежно

+++

Видеть Гаару новым Казекаге как минимум странно, думает Акеми, когда заходит в его кабинет. Отчитывается она перед ним как положено, но, стоит только Баки выйти из кабинета, как поза ее меняется. Девушка устало опирается ладонями на его стол и улыбается, поднимая глаза на него самого. Отросшая челка падает на лицо, щекочет нос, напоминая о том, что ее нужно или закалывать, или обрезать, чтобы она не мешалась.

— Знаешь, сердце Наруто будет разбито, когда он узнает, что ты его опередил, — смеется Акеми, обходя стол и становясь у окна. Она с любопытством выглядывает наружу и стучит по стеклу костяшками пальцев. — Не темно тебе? У Тсунаде-сама намного больше света.

— Лампы хорошо светят, — отвечает Гаара, указывая на потолок. Акеми поднимает глаза и хмыкает: освещение хорошее, ничего не скажешь. В принципе, оно и правильно, ведь от окон днем будет идти тепло, а в помещениях в Суне все стараются сохранить прохладу. — А Наруто за меня обрадуется.

— Куда он денется. — Наруто не злой и не завистливый, он за друга порадуется и заявит, что раз Гаара его опередил, то теперь он сам должен поднажать. Акеми не видела его с тех самых пор, как он покинул Коноху с Джирайей-сама, но сомневается, что он сильно изменился. — Тебе скучно-то не будет?

— Нет, все в порядке, дел хватает. — Акеми улыбается шире и, пользуясь тем, что рядом никого нет, опирается о плечо Гаары ладонью и наклоняется к нему. Ее губы касаются татуировки на его лбу, а ладонь ласково гладит по щеке.

— Я тобой очень горжусь. По-моему, ты самый молодой Каге, а раньше им был наш Четвертый. — Никого моложе них никогда не было, и то, что Гаара сумел переплюнуть Желтую Молнию Конохи, о многом говорит. Ей хочется сказать, что его родители бы тоже наверняка гордились им, но она вовремя прикусывает язык: отца песчаной троицы кроме как мудаком она назвать не может, а о матери почти ничего не знает. О родителях они стараются говорить как можно меньше. — Темари с Канкуро тоже гордятся тобой, даже Тсунаде-сама велела передать, что ты превзошел всех, кого она знает!

И ведь тут есть чем гордиться: Гаара совсем недавно был полным ненависти изгоем, а теперь он всеми любимый Четвертый Казекаге! Такой скачок от него точно никто не мог ожидать во время его первого визита в Коноху. Гаара изменился до неузнаваемости, и теперь ей даже странно вспоминать, что она его боялась.

Как можно бояться кого-то настолько хорошего, доброго и вежливого? Это для врагов он страшный сон, а для друзей — любитель жареного соленого языка. Да еще и садовод, у которого после пары советов Ино красиво зацвели кактусы. Надо бы, наверное, попросить у него отросток для нее, но уже ближе к отбытию.

— Спасибо, — Гаара улыбается, и эта скромная, почти робкая улыбка, по мнению Акеми, является самым главным сокровищем Суны. Он не скалится так страшно, как делал раньше, не ухмыляется глумливо по примеру своего старшего брата, а именно улыбается. — Канкуро, кстати, должен быть на восьмой тренировочной площадке с Накику.

— Она уже тут? — Акеми радостно смеется и, после отмашки Гаары, выбегает из его кабинета чуть ли не вприпрыжку. Суну она знает уже почти также хорошо, как и Коноху, поэтому ей ни у кого не нужно спрашивать дорогу. Союз день ото дня только крепнет, а теперь, когда Гаара стал Казекаге, то за его судьбу и вовсе можно не переживать. Старейшины с обеих сторон могут сколько угодно тревожиться, но по-настоящему бояться не за что. Коноха с Суной связаны теперь так тесно, что эти узы ничем не разрушить.

Жаль, что только с Суной у них все так хорошо, думает Акеми, вспоминая свои последние миссии. Они становятся все сложнее и сложнее, и дело даже не в том, что она уже не вчерашняя выпускница академии, которой можно доверить только что-то легкое. Все погружается в какой-то хаос, но что если так было всегда? Во времена юности ее родителей и уж тем более бабушки, говорят, все было намного хуже, что Акеми страшно представить. Ей уже-то неспокойно на душе, а думать о том, каково было кому-то до нее и вовсе не хочется.

Раньше и имена на мемориале высекали куда чаще чем сейчас.

На восьмой тренировочной площадке людно, шум отвлекает ее от собственных невеселых мыслей. Акеми радуется, что сегодня как никогда облачно, отчего ей не нужно ни голову закрывать, ни постоянно щуриться. В Суне все еще намного жарче чем в Конохе, но в такие дни хотя бы можно жить. Странно только, что сам Канкуро, которого она легко находит глазами, наполовину раздет. Чего-то такого увидеть Акеми не ожидала совсем: она аж сбивается с шага и прислоняется к одной из мишеней, не подходя пока ближе.

— Я так жалею, что не попала к нему в ученицы! — Акеми поворачивает голову на голоса где-то чуть поодаль от нее. Две куноичи Суны негромко переговариваются между собой, не замечая, что их подслушивают. — Я рада, что Сана не попала хотя бы!

— Ну и что? Она же сказала, что получит или одного брата, или второго. С этим явно полегче, — хмыкает вторая, окидывая Канкуро заинтересованным взглядом. Акеми тоже начинает его рассматривать: он вырос, разросся в плечах и стал крепко сбитым и крупным. В отличие от того же Ли, Кибы или Неджи, он не перевит мускулами, потому что тайдзюцу не сильная его сторона, но рельеф есть, причем, заметный. Ей он всегда нравился, но понимание, что именно в нем может кого-то заинтересовать, приходит только сейчас, когда она скользит взглядом по его широкой спине.

Акеми вдруг становится не по себе. Она не отводит взгляда, пытаясь понять, что не так, — ну не из-за того, что она про себя назвала его симпатичным же что-то сдвинулось в мире? — и вдруг замечает, что его лицо не раскрашено. Это ее почему-то больше всего огорчает и даже как-то нервирует, хотя и не должно. Разве стоит расстраиваться, если она сама почему-то решила, что это только при самых близких ему людях он может ходить без этой красочной маски? Еще и себя к их числу отнесла, обманувшись его расположением, которого и так по всем правилам быть не должно.

— Ты чего тут замерла? — Накику касается ее плеча, заставляя Акеми подпрыгнуть. Она так задумалась, что совсем не заметила приближение подруги. В любое другое время бы услышала шаги и почувствовала, а тут не выходит. Акеми даже оборачивается так резко, что неловко взмахивает рукой и с ужасом видит, как обернувшаяся вокруг ее запястья ящерица слетает и падает к ее ногам.

— Нет, нет, нет, постой, кому говорю! — Акеми кидается за ней следом, пытаясь ухватить за хвост, но та юрко просачивается в песок, скрываясь от погони. — Да что ж ты! Я в нее столько чакры влила, куда она полезла? Вылезай, вылезай давай!

Накику приседает рядом с Акеми на корточки, пытаясь помочь, но что там! Сейсеки то ли уползла, то ли затаилась, тут разве что кто-то из Хьюг бы им мог помочь, но рядом ни одного из них нет.

— От тебя теперь и ящерицы бегут? — Канкуро, наконец-то заметивший ее, хохочет и подходит ближе. На упавшую на колени Акеми он смотрит с ясно читающейся на его лице насмешкой, но руку все равно протягивает. — Говорил же, что надо их как-то еще таскать. Чего ты теперь суетишься? Вернется, наверное, они же тебя чуют.

Акеми сконфуженно кивает, позволяя Канкуро утянуть ее на ноги. На них смотрят, отчего ей вдруг становится как-то неприятно. Теперь направленные на нее взгляды куноичи песка кажутся ей не очень-то и дружелюбными.

— Много чакры потратила? — с тенью сочувствия в голосе спрашивает Накику, отряхивая подругу от песка. Акеми страдальчески вздыхает, ничего не отвечая — мало или много уже неважно, ящерица-то сбежала. Конечно, она должна вернуться, но уверенности в этом как-то нет. Одно дело, когда они голодные липнут к ней, а другое — напитанные вдоволь чакрой.

— А ты чего раздетый, Куро? — чтобы не обсуждать собственную неудачу спрашивает Акеми у Канкуро обвинительным тоном. — Вы оба меня пилить начинаете, если у меня плечи голые на солнце, а тут этот полуголый ходит. Это почему так? — Она смотрит на Накику, ожидая каких-то объяснений от нее, а не от Канкуро.

— Ты где солнце увидела, Акеми? Облачно же, — фыркает, закатывая глаза Канкуро, не давая Накику ответить. Он, будто бы перед кем-то красуясь, даже тянется и складывает руки за головой. Так обычно делает Наруто, но у него поза получается расслабленной и естественной.

— «В такую погоду обгореть легче, чем в солнечную!» — передразнивает Акеми, насупившись. Отчего-то поведение Канкуро как никогда нервирует ее. Прежде такого никогда не было, а тут все, что он говорит и делает, ее раздражает. — Не твои слова?

— Мои, — легко соглашается Канкуро, потому что отрицать очевидное глупо, — Только я привык к солнцу, а ты нет, — он ухмыляется и тянется к Акеми, чтобы ущипнуть ее за щеку. Она уклоняется и отмахивается от его руки.

— От жары разделся, что ли? — Он обычно ходит в чем-то просторном и не жарком, но никак не раздетый. Акеми точно знает, что он в футболке даже спит из-за перепадов температуры к ночи. С наступление темноты здесь порой становится удивительно холодно.

— Даже если от жары, то что? — Канкуро перестает веселиться, в его взгляде появляется нетерпеливое ожидание. Разговор ему явно надоел. — Еще вопросы будут?

— Кто такая Сана? — выпаливает вопрос Акеми прежде, чем успевает себя одернуть. Ей-то это интересно быть не должно — и, при этом, если она не узнает, то не будет знать покоя. Имя незнакомой девушки режет слух, вселяя смутное чувство беспокойства.

Накику рядом с ней удивленно выгибает бровь. Вопрос подруги для нее явная неожиданность. Она хмурится, смотрит на Канкуро, а потом куда-то в сторону собравшихся на тренировочной площадке.

— Сана? Это та, которая в команде с Саей? — Канкуро смотрит на подругу и кивает, расплываясь в какой-то странной улыбке. Акеми хмурится, глядя на него, и чувствует, как портится ее настроение. А ведь не прошло и двадцати минут, как она вышла из кабинета Казекаге радостная и довольная жизнью!

— Она, да, — кивает он и продолжает, расщедриваясь на похвалу. — Сильная команда, я надеюсь, что они надерут всем неженкам задницы в предстоящем экзамене, — Канкуро смеется и ерошит волосы на затылке ладонью. — Они на голову выше большинства, хорошо работают. Будь они тогда, когда участвовали мы, то…

— В следующем будут участвовать наши. Мы, значит, все сосунки и неженки? — перебивает его Акеми и сама удивляется той злости, которую слышит в своем собственном голосе. В другое время она не стала бы так цепляться к словам Канкуро, но сегодня на нее что-то находит, и она придирается ко всему, что он говорит. Она даже рукой дергает, когда Накику пытается сжать ее ладонь пальцами в надежде успокоить. — И я буду. То есть ты хочешь, чтобы ме… нас кто-то побил?

— Это другое. Я не имел ввиду именно вас. — Канкуро, перестав смеяться, внимательнее смотрит на Акеми. Свою оговорку он понимает, но извиниться не спешит. — Ты почему злишься?

— Потому что ты болван, — цедит Акеми и толкает его в грудь ладонью, когда он подходит к ней ближе. Она не хочет, чтобы он к ней наклонялся, ей вообще неприятно становится от запаха сандала, который она чует как никогда хорошо. — Ты бы радовался, проиграй я этой Сане? Или второй, как ее там?

— Сая, — услужливо подсказывает Накику, наблюдающая за набирающей обороты ссорой, вмешиваться в которую у нее нет ни малейшего желания. Это как раз тот случай, когда точно лучше придержать свое мнение при себе, чтобы случайно не стать самой крайней и виноватой.

— Да чему бы я радовался? Тому, что ты плохо подготовилась? — Канкуро не обращает внимание на то, как вытягивается лицо Акеми. — Если ты не получишь звание, то только потому что не готова, ты все еще их младше.

— Серьезно? — Аикава-сенсей в этот раз настроена куда более оптимистично, да и сама Акеми чувствует себя куда более уверенно. Кай с Аичиро тоже ждут экзамен с нетерпением — вторая часть пройдет в Суне, что их нисколько не смущает. Наоборот, оба хотят показать себя союзникам и запомниться. — По-твоему, я опять не пройду? И во второй раз?

Во всяком случае, она была уверена, что все будет хорошо, ровно до сегодняшнего дня.

— Если и пройдешь, то чудом, мелочь, — выражение лица Канкуро и его интонация неуловимо меняются: он непонятных ему претензий он устает и начинает жалить. С тем, как он себя вел с тех самых пор, как они познакомились, оказалось слишком легко забыть, каким он может быть. Несмотря на нелюбовь к детям, цинизм и вечную грубость, Акеми он терпел. Наверное, тут сыграла роль отдельно ее уступчивость, а отдельно рано заключенный союз между их деревнями. Так или иначе теперь он демонстрирует те замечательные черты своего характера, которые ее прежде не касались. — Я же тебя вижу и знаю, что ты можешь. Ты сама-то считаешь, что готова? Акеми, ты больше играешь, чем работаешь!

Акеми вдруг понимает, что она совершила ту саму ошибку, от которой ее так старались оградить: она совершенно забыла, что Канкуро злее Гаары, что характер у него хуже и на провокации он ведется куда легче своего младшего брата. Привыкнув считать себя исключением, она оказалась не готова к тому, что свое раздражение он может обратить и на нее. Только теперь она замечает, что взгляд у него не такой спокойный, как всегда, что пристала она к нему, кажется, и сама не вовремя.

С другой стороны у Канкуро семь пятниц на неделе, и предугадать его настроение не всегда легко. Бывают дни, когда ему просто хочется до кого-то докопаться. Смешно даже, ведь он за некогда бушевавшую в Гааре жажду подраться с кем-то ругался, хотя сам недалеко ушел, просто предпочел словесные потасовки физическим. У Акеми начинают едва заметно дрожать губы. Она приподнимает подбородок, остро жалея, что Канкуро выше нее. Он, наверное, так всегда и будет смотреть на нее свысока. От обиды щиплет в глазах, от мысли о том, что безликую Сану он считает, судя по всему, куда более достойной его внимания, совсем уж тошно.

— Ты гад и скотина, Канкуро, — коротко и четко говорит Акеми, с чувством ставя точку в этом разговоре. Она разворачивается и уходит, не оборачиваясь, когда Канкуро зовет ее по имени. Он за ней, к счастью, не идет, видимо, лелея свою гордость. Ничего, ему есть с кем ее полечить, если она ее вдруг и вправду задела.

Суна. 8 сентября, 14 лет после рождения Наруто.

Asper X — Скоро узнаешь+++

Канкуро бесится, и это заметно даже тем, кто его совсем не знает. Повлиять на него безуспешно пытаются Баки и вернувшаяся в Суну Темари, потому что становится старший сын покойного Казекаге совершенно невыносимым. К счастью или к сожалению ничего такого, чтобы привлекать к этому делу и Гаару, он не делает, поэтому все решают просто оставить его в покое. Причина его плохого настроения и так всем ясна: Акеми не разговаривает с ним до самого последнего дня своего пребывания в Суне.

Поначалу Канкуро решает ни на что не обращать внимания. Мало ли, что стукнуло Акеми в голову? Остынет и придет к нему сама, потому что поймет, что ее первой понесло. Как-то по-другому и быть не может, поэтому Канкуро ждет, стараясь ни о чем не переживать. Дел, которыми он может себя занять, у него более чем хватает, чтобы не скучать, но все как назло валится из рук. Канкуро то и дело отвлекается: вот ему на глаза попадают кунаи, три из которых он хотел отдать Акеми; вот ему слышится веселый смех и легкая поступь; то чудится прикосновение к плечу или затылку. Канкуро не мастер что-то анализировать, но его навыков хватает, чтобы осознать с кем и чем связано это его беспокойное состояние. От этого злится он только еще больше.

— Ли и Тентен заберут меня через три дня, — слышит Канкуро голос Акеми и резко меняет маршрут. Она разговаривает с Накику в коридоре у кабинета Казекаге, делая вид, что не замечает Канкуро, когда тот к ним подходит. Ему тут делать нечего, но об этом никто не знает, так что и не удивится его появлению. Разве что сам Гаара выглянет и спросит, зачем тут его старший брат, что, впрочем, неважно. Что-нибудь придумает.

— А Неджи? — Акеми скользит взглядом по Канкуро и тут же возвращает его к Накику. Она усиленно делает вид, что его здесь нет, и отчего-то это особенно сильно раздражает. К отсутствию внимания от нее он не привык — она таскается за ним чуть ли не хвостом в обычное время. Хотя в последние визиты видит Канкуро ее меньше, замечая, что проводит время она и с другими людьми. Ничего плохого в этом нет ровно до момента их глупой ссоры.

Акеми после нее вообще не подходит к нему, чуть ли не делая вид, что они незнакомы. Она не заходит в его мастерскую, избегает мест, где может его повстречать, а стоит им столкнуться — демонстративно смотрит куда угодно, но только не на него. Все замечают этот разлад, но на первого же смельчака, рискнувшего начать задавать вопросы, Канкуро с такой яростью набрасывается, что больше желающих лезть не в свое дело не находится.

— Он нас на месте встретит. Его последняя миссия была рядом. — Накику хмыкает, смотрит на Канкуро и обходит его. Ему кажется, что ей есть что ему сказать, но она предпочитает держать свое мнение при себе, если ее о нем не спрашивают. Канкуро ловит себя на мысли, что он близок к тому, чтобы обратиться или к ней или к Ичи за советом. Ему не хочется признаваться в этом, хотя помощь ему явно уже нужна.

Акеми, недолго думая, следует за подругой, но он ловит ее за локоть. Она вскидывает на него недовольный взгляд и поджимает губы.

— Ты иди, — говорит он обернувшейся Накику, а сам смотрит на Акеми. Ритсуми его сейчас волнует мало — это не она же ему забастовку объявила и делает вид, что его не существует. — Нам поговорить надо. Пошли ко мне в мастерскую.

Мастерская Канкуро — святая святых, в которую не каждый может зайти. Кто-то вроде Темари и Гаары не спрашивает разрешения, потому что имеет право нарушать его покой в любой момент. Кто-то, например, Баки, проявляет уважение и просит уже выросшего ученика о разрешении. Акеми, в отличие от всех, он к себе привел сам, открыв дверь и пропустив вперед себя вовнутрь. Детей вроде нее он никогда не любил, но ему почему-то ужасно польстил восторг в ее глазах.

— Зачем, Канкуро? — Акеми кивает Накику, чтобы та ее не ждала, и вырывает руку из хватки Канкуро. Он позволяет ей это сделать, хотя мог бы сжать пальцы крепче и все усложнить. — И о чем?

— Я уже понял, что обидел тебя. — Темари часто напоминает ему, что нужно думать прежде чем говорить. Она, на правах старшей сестры, все предостерегает его и поучает, даже несмотря на то, что слушает ее он неохотно. Не такая у них разница в возрасте, чтобы он действительно видел в ней авторитетную фигуру. Темари его сестра и он любит ее, уважает, очень хорошо зная на что она способна, но это другое. — Я не хотел, Акеми. Правда, я не думал, что так получится. Извини, сам не знаю, что на меня нашло.

— А мне лучше от того, что ты не хотел обидеть, но обидел? — Акеми скрещивает руки на груди и отступает на шаг, когда он тянется к ее плечу. — И это неправда: в какой-то момент уже знал, что я обижусь, но продолжил. Хотя, ты правда, наверное, не думал. Другим голова была занята, Канкуро.

— Да хватит рисовать меня мудаком уже! — Терпения у Канкуро не хватает, он и так в плохом настроении, а тут и помириться быстро не выходит. — Я знаю, что провинился и прошу прощения, Ками-сама, Акеми!

— Я, что ли, виновата, что ты мудак?! — Она возмущенно вздыхает, едва не давясь набранным в легкие воздухом.- Это ты себя как козел ведешь, а потом чему-то удивляешься!

— Знаешь что?! Я… — закончить он не успевает, и, наверное, это даже хорошо, потому что наговорить лишнего сейчас очень легко. Канкуро прикусывает язык, стоит только двери за их спинами открыться.

— Почему вы кричите? — Из кабинета Гаары выходит Баки. Он окидывает их обоих прохладным взглядом и смотрит на Канкуро, ожидая услышать ответ именно от него.

Акеми, чувствующая неодобрение джонина, пользуется моментом и сбегает. Канкуро хочет пойти за ней, потому что этот разговор даже не был близок к завершению, но на его плечо ложится тяжелая ладонь.

— Не беги. Толку не будет, а тему для разговоров ты всем дашь, — Баки говорит почти равнодушно, но оно лишь напускное: он беспокоится. Непонятно только связано ли это беспокойство с его учеником или будущим союза. Все конфликты между шиноби Песка и Листа пересекаются, между деревнями должен царить мир.

Смысл в словах Баки есть. Канкуро кривится и дергает плечом, сбрасывая с него чужую ладонь, и за Акеми решает не идти. Вместо этого он заходит в кабинет Гаары и молча становится у окна, пытаясь успокоиться.

Суна. 10 сентября, 14 лет после рождения Наруто.

Polnalyubvi — Больше ничего+++

Ссора Канкуро и Акеми заставляет Накику задуматься о том, правильно ли она оценила отношения своих друзей. Темари, конечно, намекала, но, неужели, под глупым предположением действительно скрывалось что-то посерьёзней обычного интереса к мальчику из другой деревни? Хотя, какой из Куро мальчик? Он действительно вырос, раздался в плечах, хотя худенькой Кику марионетчик в принципе всегда казался довольно крупным по сравнению с ней-то. И он всегда был злобным и ехидным, но теперь стал немного сдерживать характер, хотя и первое и второе никуда не делись. Канкуро просто научился пользоваться этим оружием более хитрым путём.

Кику спрашивает себя, имеет ли её собственный интерес к Неджи Хьюге подобную природу, но ответ давать не хочет. Они не так хорошо знакомы, не так много проводили вместе времени. Айсберг-сан, конечно, симпатичный — ладно, кому она врёт, он настоящий красавчик! — но слишком… идеальный что ли? Ей такой не подходит. Ведь она сама с дефектом. У Хьюги, конечно, тоже есть свои неприглядные секреты, но это всё не то. Они могут стать хорошими приятелями со временем, ей и этого хватит. Наверное. Она давно не видела Неджи, с предпоследнего раза, когда была в Конохе. Он в Суну больше не заглядывал. И Акеми сказала, что, несмотря на миссию неподалёку, заглядывать не собирается. Ну и ладно.

Кику не собирается лезть в отношения Канкуро и Акеми — пусть сами разбираются, что у них там за интерес друг к другу. А то ненароком можно и под горячую руку попасть: что один, что вторая с характером, а конфликты Кику не любит и по возможности избегает. Акеми и так находит чем себя занять — в основном если не Кику, то Гаарой, отвлекая того от важных дел. Не то чтобы тех было очень много, всё-таки совет тоже не зря жопы на тронах просиживал, но всё же. К тому же, Ако-имото познакомилась с какой-то шумной компанией суновских генинов и чунинов. Кику их знает плохо, и тусить в этой толпе не имеет ни малейшего желания. Если Акеми нравится, пусть общается, ей же с ними не по пути.

Скрываясь от разозлённых друзей, Накику покидает Суну, направляясь к мерзкой старушке. Чиё-баа всё реже вызывает её, всё реже тренирует, и это довольно странно. На церемонии становления Казекаге она присутствовала во дворце вместе с братом, но, переговорив с новоявленным лидером, Гокьёдай почти сразу же покинули деревню, даже не взглянув на Накику. Это неожиданно сильно задевает. Старуха и лупила, и обзывала её, и материла на чём свет стоит, но всегда за ней приглядывала. Что же изменилось? Кику опять стала… ненужной?

— Чего припёрлась? — ворчит Чиё, не пытаясь запустить в неё альбомом, который только что держала в руках. Наоборот, прячет в складках одежды и выжидающе сверлит взглядом пол. — Я тебя не звала, бестолочь.

— Соскучилась. — Она даже не врёт, хоть и говорит язвительным тоном. — А где Эбизо-сама?

— Занят, — отрезает Чиё. И не смотрит на неё. Куда угодно, только не на неё. Словно Кику спрятала себя с помощью инка, и даже не заметила этого.

Ей кажется, или… старушенция плачет? Кику совершенно растерянна: даже когда Почтенная Сестра рассказывала ей о Сасори и своём сыне, погибшем от рук отца Хатаке Какаши, она ни разу не видела слёз наставницы. Она выглядела печальной, да, иногда закрывала глаза и по несколько минут просто сидела и молчала, что-то вспоминая. Сухие, потрескавшиеся губы шевелились, не произнося вслух того, что она когда-то так и не сказала своим детям и своему внуку.

— Хотите, вместе посмотрим фотографии? — переминаясь с ноги на ногу, предлагает Накику. Она не знает, как себя вести. Но оставлять поганую старушенцию одну в таком состоянии не хочет. — Я же видела…

— Что ты там видела? — противно скрежещёт Чиё, специально повышая голос. Как ножом по стеклу. — Ничего не видела! Иди отсюда! Хотя нет, иди сюда!

Кику делает шаг назад, потом шаг вперёд и замирает на пороге, на том же самом месте, где стояла.

— Ну, чего застряла? Сама притащилась, подойди, не съем же тебя.

Накику не сомневается, что если Почтенной Сестре придёт такое в голову, то сожрёт и не подавится. Но она покорно подходит к диванчику, замирая в паре шагов от старушки. Та наконец-то поднимает на неё взгляд. Такой усталый, словно на неё обрушились разом все те годы, которые она успела прожить. Глаза сухие, но красные. Старческие пятна на лице проступают ярче, морщины глубже, а тяжёлые веки каким-то чудом не закрывают собой тёмные радужки глаз. Накику становится по-настоящему страшно. Неужели старая карга собирается помереть у неё на руках? Эбизо-сама сам после такого прикончит Накику, и оправданий никаких не станет слушать.

— Что в тебе такого, а? — задумчиво тянет Чиё, хватая Кику цепкими руками и бесцеремонно ощупывая пальцами лицо, словно глиняную скульптуру, не успевшую застыть. Ритсуми настолько шокирована, что даже вырваться не пробует. — Дура же дурой. Ни рожи, ни кожи, ни таланта. Ни-че-го. Сколько ни пинай тебя под жопу, всё равно на неё же приземляешься!

— Она мягкая, — замечает Кику и тут же получает по губам.

— Твоя — костлявая! Нравится сидеть и в песочнице ковыряться?

— Мне не нравится, когда меня бьют, Чиё-баа! — стонет Накику, потому что ей достаётся щипок где-то в области шеи. — Я же стараюсь! Вы сами про меня совсем забыли!

Чиё отталкивает её так же неожиданно, как до этого схватила.

— Я не забыла, — глухо ворчит старушка, Кику едва её слышит. — Ты больше не моя ученица, поздравляю.

— Что? — Накику кажется, что она ослышалась. Не её? А чья?

— Уши почисти. Уходи отсюда. Здесь тебе больше нечего делать.

Кику поверить не может в то, что это правда. Чиё-баа славится своими совершенно неуместными и тупыми шутками, но это ни разу не смешно! И когда ей кто-нибудь собирался рассказать о такой важной новости? Что ей теперь делать вообще? Неужели даже ради памяти бабки Риры…

Чиё хватает её за руку и сама волочит к двери. Альбом выпадает у старухи из-за пазухи, с глухим стуком приземляясь на пыльный деревянный пол. Кику оборачивается на звук, и ей кажется, будто на раскрывшихся страницах она видит себя. Или это молодая Рира? Цвет глаз не разглядеть: далеко, да и качество не ахти. Накику никогда не видела этого альбома. Почему она никогда его не видела?

— Возьми себя в руки, — советует Чиё, силой выталкивая девушку на улицу. Замирает всего на секунду, прежде чем захлопнуть за ней дверь. — Возможно, кому-то другому удастся сделать из тебя человека.

Кику сидит у пруда до самой ночи. Она тоже не плачет, она ждёт. Но ни Почтенная Сестра, ни Почтенный Брат не приходят порыбачить. И свет в доме не горит. Ей ничего не остаётся, как вернуться в Суну. Завтра она всё спросит у Гаары. Может, хоть он ей объяснит что с ней опять не так?

Суна. 10 сентября; 14 лет после рождения Наруто.

Asper X — Ядовитые+++

Ичи смотрит на Канкуро добрыми глазами очень уставшего человека, не понимающего, как он оказался втянут в бушующий водоворот чужих страстей. Вытянуть что-то толковое из друга представляется неожиданно сложной задачей — кукловод кривится, гримасничает и старательно уходит от любых вопросов о том, почему сам он кислее лимона, а Акеми очень явно его избегает. Когда дело доходит до Накику, она оказывается чуть более многословной, и Ичи получается хоть и скупой, но пересказ событий. Картина вырисовывается несколько печальная, пускай и не трагичная. Это он и пытается донести до Канкуро, когда выуживает его из мастерской.

Солнце только-только село за горизонт, прохлада еще не успела опуститься на улицы Суны, но дышать уже значительно легче. Ичи посматривает на Канкуро и стягивает с его головы капюшон, чтобы лучше видеть его лицо.

— Ну, чего ты? — недовольно скалится Канкуро, в это мгновение становясь точь-в-точь как Гаара в самые плохие и тяжелые его дни. Даже уголок губ дергается также, как и у младшего брата. Ичи готов поклясться, что и у Темари бывает такое, но настолько раздраженной он не видел ее уже давно. Он вообще видит ее крайне мало в последнее время, потому что она пропадает в Конохе, выступая в качестве посла от Суны.

— Мне тебя не видно, — миролюбиво говорит Ичи, не находя Канкуро хоть сколько-то устрашающим. — Я тебя вытащил не для того, чтобы ты от всех прятался под этим капюшоном. Прогуляемся, поговорим, выпьем, ты расслабишься.

— А я и не напряжен, — огрызается Канкуро, но делает это без огонька. Врет ведь, даже сам это признает, просто не хочет показывать. Он и подумать не мог, что ссора с Акеми так на него подействует. Вот, казалось бы, его жизнь не меняется, он все также занят своими делами, а зная, что куноичи Листа в Суне и специально к нему не заходит, он не может ни на чем сосредоточиться. Когда ее просто нет, то никаких проблем и трудностей Канкуро не испытывает, но вот когда она здесь, и он не видит ее, начинается сплошная головная боль. — С чего мне напрягаться?

— Я даже не знаю… о, смотри-ка, там сборище какое-то! — Ичи кивает на выставленные у одного из ресторанчиков столики и смешанную компанию из генинов и чунинов двух деревень, устроившуюся за ними.

Канкуро послушно переводит взгляд на ресторанчик, вспоминая, что это новое заведение с такояки. Вроде бы его даже хвалят, но его совсем не это интересует. Он легко замечает в толпе рыжую макушку, и ему уже неважно, что там готовят, пусть хоть все блюда со шпинатом будут, плевать.

Акеми весело смеется, сидя за одним столом с Коджи. Даже издалека Канкуро видит, что тот с ней флиртует, не обращая внимания на то, что Акеми мелкая. С другой стороны, какая она мелкая? Она младше него всего лишь на два года, не такая уж и маленькая уже. Эта мысль его неожиданно нервирует, а несчастный Коджи становится кем-то, кого было бы неплохо запереть в Куроари. Глупая, конечно, мысль, но избавиться от нее оказывается неожиданно сложно.

— И что было дальше? — Акеми подпирает голову рукой, внимательно слушая Коджи, описывающего события какой-то миссии. Канкуро слышит это, когда подходит ближе и, громко отодвигая стул, садится с ними. Ичи искоса смотрит на него, но решает, видимо, не лезть, вступая в непринужденную беседу с кем-то еще.

— О чем болтаете? — скалясь, интересуется Канкуро. Энтузиазм Коджи своей недоброй улыбкой он явно заставляет немного поутихнуть. — Мне тоже интересно, у вас такой диалог оживленный.

— Да про миссию, мы тут… — начинает было объясняться Коджи, но замолкает, когда Акеми вдруг встает на ноги. Он удивленно смотрит на нее, не понимая, почему улыбка на ее лице становится такой странной и неискренней. Впрочем, он не так уж и глуп, чтобы не найти причину в Канкуро, на которого Акеми смотрит совсем уж недобро. Если вспомнить, до недавнего времени они всегда были вместе во время ее визитов, так что…

— Я хочу пойти прогуляться. Коджи, не составишь мне компанию? — Канкуро она игнорирует, от чего тот смотрит на Коджи так свирепо, что у него любое желание кому-либо составить компанию пропадает.

— Я тебе составлю, пошли, — шипящую Акеми Канкуро бесцеремонно берет под руку и тащит за собой. Она кидает полный мольбы взгляд на Ичи, но тот в ее сторону в этот момент не смотрит. Вот ведь проклятье, только он мог бы сейчас одернуть Канкуро!

Они отходят не так уж и далеко, прежде чем Акеми вырывает руку из его хватки и останавливается. Улица, на которой они оказываются, тихая и спокойная. В домах горят огни, но народу мало, почти идеальное место для продолжение скандала, думает она, быстро осматриваясь. Канкуро она не боится нисколько, ничего плохого он ей не сделает, просто хочет понимать, где именно она находится.

— С тобой я не хочу гулять, — чеканит Акеми, скрещивая руки на груди. — Я с тобой даже разговаривать не хочу. Противно, Канкуро.

— Ты все еще злишься из-за того идиотского разговора? Серьезно? Акеми, я уже извинился! — стонет Канкуро, действительно не понимая, что еще ему нужно сделать, чтобы она угомонилась. Он слышал, что Шикамару называл всех женщин проблемными, и теперь от и до понимает его. — Ты из-за какой-то глупости завелась!

— Я завелась не из-за глупости, а из-за того, что ты ведешь себя как придурок, — возражает Акеми, давясь возмущенным вздохом. — Только ты у нас самый умный, только у тебя все получается с первого раза, только ты достоин внимания!

— Ну, уж побольше внимания, чем Коджи, — не выдерживает и огрызается Канкуро. Мнение о себе у него действительно высокое, о чем Акеми прекрасно знает. Глупо удивляться этому сейчас, разве нет? — Или теперь он самый интересный в Суне?

— При чем тут Коджи? — Вот этим он сбивает ее с толку. Такого перехода она точно не ожидала, поэтому даже часть запала теряет. — Он милый и хороший.

— Он залезть тебе под юбку хочет, Акеми, а ты и рада уши развесить, — Канкуро говорит это прежде, чем успевает хоть сколько-то осмыслить свои слова. Акеми замирает и смотрит на него так, как будто видит впервые в жизни. Ему сразу хочется забрать свои слова назад, но он прикусывает язык, окидывая ее с головы до ног. Нет, все же, он прав, и у нее есть за что зацепиться помимо яркого цвета волос: она выросла, как-то незаметно для него оформилась. То есть он и раньше замечал, это, все же, Акеми начала все чаще оголять ключицы, вырезы ее маек стали глубже, появился вообще смысл в них заглядывать. Другое дело, что не Коджи это позволено должно быть.

— Я… да даже если и так, то это не твое дело! — Она с силой бьет его ладонью в грудь, когда он подходит ближе, и по плечу. Канкуро хочется выглядеть пугающим, но у него, кажется, ничего не получается. Вместо страха в ее глазах он видит только злость и обиду.

— Хватит дурить, — повторяет Канкуро почти по слогам, хочет сказать что-то еще, но неожиданный шлепок по лицу заставляет его застыть с приоткрытым ртом. Это даже не нормальный удар, что его особенно задевает. Акеми от злости едва не дрожит и бьет его снова, отступает и сжимает руки в кулаки.

— Даже если он хочет залезть ко мне под юбку, это не твое дело, и уж тем более не твое дело, если я буду не против! Ичи, я убью его, если он за мной пойдет, — она обходит его, толкая плечом, но когда Канкуро оборачивается, то натыкается на друга.

Ичи сжимает его плечи ладонями, удерживая на месте, и качает головой. Канкуро он никуда не пускает, а тот громко и с чувством матерится. Его наконец-то прорывает, и он высказывает все, что накопилось у него на душе. Канкуро даже не знает, на кого ему злиться, а Ичи не подсказывает, давая ему выговориться и утихнуть.

Акеми, как и собиралась, покидает Суну. Канкуро не ждет ее у ворот, не провожает, а сидит в своей мастерской, вырезая из дерева новую куклу, которую к вечеру же кидает в огонь, настолько несуразной она получается.

Суна. 11 сентября, 14 лет после рождения Наруто.

Fleur — Сегодня+++

Накику с Ичи приходят проводить Акеми, а Канкуро — нет. Значит, так и не помирились. А судя по виду Акеми, у которой вот-вот пар из ушей пойдёт или дым из ноздрей — то скорее всего, ещё больше разругались. Ичи что-то знает, но они с Кику пришли к воротам одновременно и не успели поговорить. Накику очень плохо спала — всю ночь думала и думала, гадала: что в ней неправильно, раз даже мерзкая старушенция махнула на неё рукой? Возможно, Чиё вспомнила наконец-то, что не хотела вмешиваться в дела Суны? Эбизо-сама надавил и попросил выгнать бесполезную девчонку, которая мешала им спокойно рыбачить?

Ритсуми с огромным трудом заставляет себя переключиться на чужие проблемы. Потом, у неё будет весь день, чтобы потрясти Гаару. Он ведь должен знать что не так с бывшими старейшинами? А если и он не знает? Так, всё, хватит!

Акеми хмуро смотрит на Ичи и тот, быстро обнимая рыжую девушку за плечи, тут же ретируется. Понял, что та хочет поговорить с его сестрой наедине. Ничего против самого Ичи, Акеми, конечно, не имеет, просто конкретно сейчас тот факт, что Канкуро — его лучший друг не играет ирьёнину на руку. Скорее ровно наоборот.

— Знаешь, что он мне сказал?!

— Не знаю, — вздыхает Накику, осторожно гладя имото по плечу. — Но говори потише, иначе узнает половина Суны.

— Что этот ваш, как его там, я уже забыла, хочет залезть мне под юбку! А, Коджи, вот!

Кику хочется пошутить, что на этот случай у Икимоно под юбкой есть шорты, но она своевременно прикусывает язык. Юмора злая, как мононокэ, Ако, наверное не оценит. Коджи, что-то знакомое. Это не младший ли брат того джонина, который по ней слюни пускал в академии? Вроде бы, Кику часто видела их вместе на тренировочной площадке. Светловолосые, с глазами сиреневого оттенка? Да какая, впрочем, разница? Коджи, Заджи, Руиджи. Они все Накику одинаково бесили.

— Ну, уверена, в нашем возрасте это действительно то, о чём могут думать мальчишки. Половое созревание, все дела.

— Но это не его дело!

— Определённо.

— Тогда зачем он несёт такую чушь?

Накику предполагает, что Канкуро, возможно, сам не прочь поглядеть что там под юбкой у Икимоно. Непонятно только: для углублённого изучения или чтобы проверить, если шорты на месте. Её это не касается, она не хочет лезть ни в чью личную жизнь, но Кику надо как-то поддержать подругу, поэтому она молча выслушивает длинный монолог о том, с каким тупицей они, Ритсуми, водят дружбу, и что ноги Акеми больше не будет в Суне, пока кто-нибудь не вправит кукловоду мозги. Периодически кивая и поддакивая.

«Кто-то, кто не я, — мысленно делает себе пометку Кику. — Пусть Ичи разбирается, это его бро».

В конце концов, когда они крепко обнимаются на прощание, Акеми кажется капельку умиротворённей. По крайней мере, у Кику больше не возникает ощущения, что её яркая шевелюра прямо сейчас превратится в настоящий пожар на голове.

Кику стоит у ворот, провожая глазами удаляющийся рыжий хвост, и взлетающий от резких движений подол подобия юбки костюма Ако. Шорты есть, волноваться не надо. Кику уверена, что если кто-то и полезет к Акеми с непристойными предложениями, то получит по темечку так же больно, как от Темы-чан. Тут нечего беспокоиться, опасения Канкуро Кику не разделяет.

Половину дня она тратит на то, чтобы найти Казекаге: внезапно, его нет в своём кабинете, а дворец оказывается слишком огромным. То ли она отвыкла, то ли Гаара специально ныкается от неё по каким-то хитрозапрятанным углам, о которых знают только Сабаку. Такое чувство, что все сгинули! Держат совет где-то в другом месте? Отправились на корпоратив на горячие источники? Почему здесь так тихо, чёрт побери? Даже станция ожидания джонинов «радует» отсутствием персонала. У них, конечно, ограниченный штат, но не настолько же?

Кику, не ожидая от самой себя, задерживается в Зале Заседания Совета Песка и со всей дури лупит ни в чём не повинную стену. Она не Тсунаде-сама, да и сил никаких не вкладывает в удар, так что больно только ей, а не равнодушной известковой поверхности. Костяшки сбиты в кровь, один ноготь некрасиво ломается. Ей плевать. Ей плевать, что в этом священном месте запрещено буйствовать.

— Мерзкая старуха! — кричит Кику, посылая эхо по пустому помещению. — Зачем ты со мной столько лет носилась?! Это ты бесполезная! Ничему не научила и просто выбросила! Как Сасори выбросила!

Она замолкает, испугавшись собственного порыва. Она никогда, ни разу, не произносила в Суне запрещённое имя вслух. Это бабка Чиё повторяла его и повторяла, а Кику только в мыслях проговаривала три слога. Да и не выбрасывала она его. Он сам ушёл. Эхо, в отличие от Накику, не желает успокаиваться и катится дальше по огромному круглому залу.

— Сасори, Сасори, Сори… Са… Ри… Сори… Сасо… Ри… Са… Со… Ри…

— Заткнись! — приказывает Накику уже шёпотом. То ли себе, то ли невидимому и несуществующему свидетелю её слабости.

Выплеснув злобу, Кику тащится до двора и присаживается на качели. Даже Темы-чан нет, а Канкуро, наверняка, заперся у себя в мастерской на ближайшие дня три; выковыривать его оттуда у Накику нет никакого желания, особенно после отповеди Акеми.

— Ты успокоилась?

Гаара появляется так неожиданно, что Кику, раскачавшись сильно — почти до солнышка — чересчур поспешно и не сгруппировавшись спрыгивает в верхней точке. Сейчас либо приземлится на свою многострадальную жопу, о которой так нелестно отзывалась Чиё, либо Гаара смилостивится и поймает её своим песком. А может и нет, если слышал, как она кощунствовала в Зале Совета.

Гаара ловит её на руки — спокойный и непоколебимый — и едва заметно морщится, кидая взгляд на всё ещё капающую с ладони кровь.

— Ты же знаешь базы меддзюцу, почему себя не подлатала? Носишься со всеми, как старшая сестра, а лучше бы о себе подумала. Это ненормально.

— Подлечу позже, мне не больно, — врёт Кику. — Поставь меня на ноги. Где ты был?

— Встречался с посыльным Тсунаде-сама. Пойдём, поговорим.

Они идут — точнее, Гаара идёт, а она позволяет себя нести до самого кабинета. Почему-то Кику кажется, что силы надо поберечь для долгожданного разговора. Вряд ли он ей понравится.

Суна. 17 сентября, 14 лет после рождения Наруто.

Avril Lavigne — Nobody's home+++

— Надо было тебе к Чиё-баа всё-таки идти, — Кику гипнотизирует взглядом стопки трактатов, которые Ичи свалил на столе, заглянув к ней по пути от библиотеки домой. Сам шиноби просит сестру не вертеться, ловко орудуя ножницами, и недовольно цокает, когда она поворачивает голову, пытаясь словить его взгляд.

— Сиди ровно! — командует он, хотя даже приказы у него звучат, как вежливые просьбы. Тон не тот, чтобы она слушалась. И смысла в красивой причёске Кику не видит. Главное, чтобы волосы не мешались, всё равно отрастут быстро, через месяц она опять их неаккуратно отрежет танто. — Я на хирурга шёл, а не на отравителя.

Накику хмыкает. Брат всегда старается самосовершенствоваться и, втайне, наверняка, мечтает быть на месте Харуно из Листа и учиться у самой Тсунаде, которую боготворит. А с Чиё они характерами не сошлись. Чего греха таить — старушка мерзкая и ведёт себя соответственно большую часть времени. Но Ритсуми всё равно её по-своему любит. Теперь понимает, почему та себя так вела в последнее время. Ей обидно, конечно, до слёз обидно, но она понимает.

Сейчас Ичи уже девятнадцать, он один из лучших медиков в Суне, но предпочитает работать в полевых условиях. А в больнице не появляться. Он куда реже заходит навестить их отрешённую от мирской суеты мать: просто быть с ней в одном помещении ему до сих пор морально трудно. Учитывая ограниченный штат шиноби, в деревне бывает редко, и в отпуске почти всё время сидит, закопавшись в книгах. Кику уже привыкла, что они видятся всего ничего, да и Канкуро претендует на внимание лучшего друга, когда сам не на миссиях и не в мастерской. Но она даже не знает, как ему сообщить новость, которой Гаара огорошил её уже через неделю после своего вступления в роль Казекаге.

Она никому ещё не сказала, только матери, которая всё равно её не узнаёт и не переживает за то, что случится с этой равнодушной, как она сама, девочкой, которая иногда зачем-то заглядывает в её безмолвную обитель. И то порыв был навеян, скорее, желанием хоть немного разбавить гнетущую тишину. Акеми уже не в Суне, да у неё и свои проблемы не решены. Конечно, Кику с ней всё обсудит, к рыжей непоседе она прикипела уже, как к родной сестре, и Ичи сразу нашёл в Икимоно родственную душу. Их одинаково сверкающую ауру чуть ли не вооружённым глазом заметно, и на фоне Кику, со своими золотистыми волосами и ярко-жёлтым ободком радужки у зрачка чувствует себя… нет, не тенью, а какой-то чёрной дырой, которая этим светом питается, чтобы самой тускло поблёскивать. Впрочем, она разведчица, ей и этого маленького огонька достаточно.

Мыслями Накику уносится в день разговора с Гаарой и посещения госпиталя, замирая на стуле, к вящей радости парикмахера Ичи. Внешне брат очень похож на отца с длинными светлыми волосами по плечи и бирюзовыми глазами, а вот характером удался в дядю Исаму. Ему доставляет удовольствие радовать окружающих, когда есть возможность.

Гаара даёт ей месяц на сборы и ни секунды на то, чтобы возмутиться и послать его на все четыре стороны. Он, конечно, теперь важная птица, но Кику недоверчиво щурится и, чтобы не оскорбить, ненароком, нового лидера деревни, аж губы в тонкую полоску сжимает. Это самый гневный жест, который она позволяет себе за последние года три в его адрес. Всё равно под платком не видно.

— Это для твоего же блага, — вздыхает Каге и смотрит на неё с какой-то болезненной эмоцией, словно прощения просит. — С Тсунаде-сама я уже договорился.

— Оперативненько, — сквозь зубы цедит Накику, не меняясь в лице. — Причин вы мне, конечно, не объясните?

Гаара невольно охватывает взглядом свой кабинет и даже оборачивается, пытаясь понять, кому она тут выкает.

— Так будет лучше. Ей нужны твои навыки.

Самое время глаза закатить. Какие такие навыки нужны легендарному саннину от средней руки чунина-шпиона чужой страны? Гаара мог бы не позориться, а просто промолчать. И с каких пор вообще потребность в чьих-то навыках означает переезд на новое место жительства?

— Мне ещё и протектор Листа, наверное, в подарок дадут? — ехидно бросает Кику, просто потому что на нелепое объяснение другого комментария не находится.

— Конечно, — Гаара сарказм игнорирует, и у неё на этот раз от шока действительно вытягивается лицо. Это что ещё за сюр? — Но я не стану забирать твой. И квартира, она тоже твоя. В Суне тебя всегда ждут, ты же знаешь.

Пока Накику старается переварить новость, Гаара протягивает ей запечатанный свиток, больше не пытаясь заглянуть в глаза. У Ритсуми возникает нехорошее подозрение, что он просто пытается её отослать подальше, а Тсунаде не смогла отказать новоявленному лидеру союзников. Опять же, никаких предпосылок — по крайней мере, в понимании самой Накику — такому поведению Гаары нет. Куноичи рассеянно разворачивает бумагу, на которой ожидает увидеть последний подписанный приказ её каге, но там ордер на её назначение токубецу-джонином. Шедеврально, она и чунина-то получила по личной прихоти Чиё-баа, теперь это.

— Мне бы хотелось, чтобы ты считала себя дипломатом, — тон Гаары снова вежливый и хладнокровный. — Только, в отличие от Темари, будешь жить на месте. Я верю, что Коноху и Суну ждёт крепкий и долгий союз. И ты же знаешь, как я тебя… как я тебе доверяю?

— Вас поняла, Казекаге-сама, — сообщает Накику. — Доверия не подведу.

Это невежливо и против всех церемониальных правил, но Кику использует инка на главе деревни и сбегает из кабинета прежде, чем Гаара её официально отпустит. Она и так уже сегодня нарушила все существующие правила посещения резиденции.

— Вот и всё, — довольно сообщает Ичи, откладывая инструмент в сторону и оглядываясь в поиске зеркала. — Оставлю ножницы у тебя, через месяц…

— Ичи, нам надо поговорить, — обрывает Накику, которой плевать с дворца Каге на то, что у неё там на голове.

Поворачивается к брату и хватается за талию, пряча лицо на тёплой, родной груди. Они давно не обнимались, а от Кику нежностей дождаться, особенно по собственной инициативе — это как ждать в Суне снега. Она знает, что он паникует, но что-то общее у них, таких разных, всё же есть: он качает её в руках, не задавая вопросов и терпеливо ожидая, когда сестра сама соберётся с силами продолжить.

Две недели спустя Накику покидает Суну с лёгким рюкзачком, протектором Ветра на бедре и чувством, что ей придётся всю жизнь скитаться в попытке понять где же её дом.

Коноха. 20 сентября, 14 лет после рождения Наруто.

Avicii, Sandro Cavazza — Without You+++

К своему удивлению, Канкуро не выдерживает первым. Он хватается за первую же попавшуюся возможность отправиться в Коноху, пускай даже миссия и подходит скорее еще совсем зеленому генину. Гаара ничего не говорит на это, только смотрит как-то странно и понимающе, зато Баки не может удержаться от ворчания. По его вполне оправданному мнению это просто пустая трата времени, блажь и глупость. Канкуро игнорирует его, собираясь в дорогу, и старается не думать о том, как его может встретить Акеми. Он пару раз пытается поговорить о ней с Накику, но не находит нужных слов.

Канкуро не дурак, он прекрасно понимает, что язык у него поганый и без костей, и в отличие от Гаары он правда никакой не добрый. Акеми тоже это хорошо знает, просто принимает это и понимает… в те дни, когда он не ведет себя как урод. Он вздыхает, оглядывая свою комнату рассеянным взглядом. В ней нет почти никаких изменений, разве что в углу на окне появился кактус, вроде как подаренный им Гаарой, а на тумбочке стоит новая лампа. Ее выбрала Акеми, когда они искали ему новую вместо сломавшейся. Наверное, если он хочет помириться, то надо ей какой-то подарок притащить. На это у него нет времени, но что-то нужно. Перед выходом из деревни он задерживается на рынке, проходит между лавками, пока его взгляд не натыкается на колокольчики. Такие висят в комнате у Темари, Акеми тоже могут понравиться.

Хокаге смотрит на него с легким удивлением, но ничего не спрашивает и не говорит. Ей по большему счету нет дела до того, кого посылают на миссии, а про его личные дела она, кажется, догадывается. Канкуро чувствует себя под ее взглядом неуютно и с радостью выдыхает, когда выходит из ее кабинета. Тсунаде-сама выглядит куда моложе своих лет, но взгляд у нее как у любого из старейшин Суны — человека старого, видевшего слишком много разного. А она ведь даже не самая старая из всех Каге! Неужели Гааре не сложно с теми, кто настолько старше него? Канкуро хмурится, представляя, сколько усилий требуется его младшему брату, чтобы его воспринимали всерьез в других деревнях. Им еще везет, что Коноха уже дружелюбно настроена и высоко ценит его.

— Ты? — Канкуро не сразу понимает, что обращаются к нему. Он плутает по улицам Конохи, больше желая потянуть время, чем добраться до поместья Икимоно. Дорога туда ему прекрасно известна, но он все еще не собрался с мыслями и не решил, что хочет сказать. Да и хочет ли вообще, если начала она? — Не знал, что тебя пришлет Суна.

Канкуро останавливается, смотрит на окликнувшего его человека, узнавая в нем Икимоно Амена. Рядом с ним двое джонинов помладше, он видел их на экзамене — Сарутоби Асума и Юхи Куренай, если он не путает. Шикамару, Чоджи и Ино — ученики Сарутоби, а у Юхи — Шино, Киба и Хината. Вспоминая правила приличия, которые он обычно игнорирует, Канкуро наклоняет голову в знак приветствия.

— Да, вот только добрался до вас. — Амен-сан кивает своим спутникам и подходит к Канкуро. Отец у Акеми высокий, понятно в кого она так вытянулась за последние несколько месяцев. Вряд ли, конечно, вырастет еще больше, кажется основной скачок роста у нее уже прошел. Сам Канкуро вот точно догонит этого мужчину, он сейчас-то не намного его ниже.

Амен-сан улыбается и не выглядит угрожающе, даже смотрит спокойно, но отчего-то Канкуро весь подбирается. На него не нападут, это он точно знает, его даже не отчитают, потому что Акеми точно бы ничего не рассказала дома об их ссоре, и все равно он ждет подвоха.

— Надолго ты к нам? Акеми расстроится, если вы разминетесь, — усмехается Амен-сан, закуривая. Канкуро сбивается с мысли и в его взгляде промелькивает искреннее удивление. О том, что Акеми может не быть в Конохе он даже не подумал.

— Она не в деревне? — изумленно переспрашивает он, не успевая скрыть эмоции в голосе. Акеми ничего не говорила ему ни о какой предстоящей миссии, но это и неудивительно с тем, что они совсем не разговаривали. Настроение его резко портится — он взялся за совершенно легкое задание только ради того, чтобы у него был повод оказаться здесь, а все зря. Можно было вообще никуда не торопиться и сидеть в Суне! — Долго ее не будет?

— Недели три. А ты не знал, что ли? — Мужчина смотрит на него пытливо, отчего Канкуро чувствует себя как на экзамене. Такой взгляд бывает порой у Баки, когда он уже знает ответ на свой вопрос, но хочет услышать его именно от провинившегося ученика. — Мне казалось, она тебе обо всех своих планах сообщает.

— Забыла, наверное, — отвечает уклончиво и на мгновение отводит взгляд.

Рассказывать что-либо о ссоре у Канкуро никакого желания нет. Ему от этого ничего хорошего не светит, потому что любой нормальный родитель встанет на сторону своего ребенка, а в том, что родители у Акеми нормальные сомневаться не приходится. — В Суне суетно было очень, может я и забыл. Бывает.

— Бывает, — задумчиво тянет Амен-сан, рассматривая Канкуро. — Ты знаешь, что наша семья не в восторге от того, что она постоянно мотается в Суну?

— Догадываюсь. — Сложно представить старый клан, который будет рад интересу своей наследницы к чужой деревне. Канкуро вот даже не удивлен услышать такое, тем более, что он уже видел и мать, и бабушку Акеми, поэтому их отношение к себе знает. Они приветствуют его вежливо, но без какого-либо дружелюбия. Ему до их прохладного отношения дела нет, а сама Акеми, насколько ему известно, оборону держит хорошо и без его помощи. — В Суне ее никто не обидит. Мы же союзники, поэтому безопасность у нас общая.

— Приятно слышать. Мне не хотелось бы, чтобы моя дочь разочаровалась во всей этой затее. — Акеми в самом деле ведь верит в общее будущее. Верит в него и Гаара, причем, больше, чем некоторые. Канкуро кивает, не зная, что еще ему сказать. — Акеми не нуждается в опеке, но ты же присматриваешь, когда она там. Я правильно понимаю?

Нет, — хочет сказать Канкуро, который отказывается брать на себя лишние заботы. Ему хватает тех обязанностей, что у него есть сейчас: его ученики, жители Суны, Темари с Гаарой. Зачем ему еще обуза в виде девчонки из Конохи? К тому же, они оба — шиноби, так что никто ни за кого не должен нести ответственность. Канкуро прокручивает это все в своей голове и готовит несколько удачных и емких ответов, способных избавить его от любых дальнейших расспросов.

— Да, правильно, — вместо этого отвечает он, замечая, что улыбки отца и дочери очень похожи. — Не переживайте, я слежу, чтобы с ней ничего не случилось.

Наверное, он сказал лишнее. Канкуро, тем не менее, вновь смотрит на мужчину.

— Ты хорошо точишь ей кунаи. Она всегда ленилась делать это сама и просила меня, — Амен-сан говорит это после небольшой паузы. Он вроде как и переводит тему разговора, а вроде как и нет. — Акеми — моя гордость, Яхико тоже, не подумай, что я одного из них люблю больше, а второго меньше, нет. Просто если со мной что-то случится, я могу быть спокоен — она примет на себя мою волю.

Амен-сан докуривает сигарету и кидает ее себе под ноги, растирая носком сандалии. После этого он коротко прощается и уходит, неспешно бредя вниз по улице.

Канкуро глядит ему в спину, хочет окликнуть и попросить передать Акеми колокольчики, но прикусывает язык. Ему почему-то кажется, что больше он мужчину не увидит и нагружать его глупой просьбой как-то не хочет.

Коноха. 26 октября, 14 лет после рождения Наруто.

Vienna Teng — Daughter+++

От следующей поездки в Суну Акеми сознательно отказывается. Она никому ничего не говорит, никак не оправдывается и не объясняется, просто загружает себя миссиями так, чтобы быть действительно занятой. Неосторожно брошенные Канкуро слова о том, что она никакой не чунин и не заслужила этого звания все не дают ей покоя. Она тратит на тренировки больше времени, чем прежде: отдельно с отцом, отдельно с командой, отдельно сама.

Старейшины в кои-то веки довольны, но на них она не обращает никакого внимания. Пусть думают, что хотят, у нее свои дела и планы. Бабушка с матерью замечают изменения в ней, но списывают все на желание стать джонином, полагая, что в ней наконец-то проснулась какая-то амбициозность. Акеми не пытается их разуверить, только прячет запястья за новыми напульсниками.

В конечном итоге, отец замечает пропажу кое-каких свитков из своего кабинета. Амен понимает, что лучше всего ему было бы не держать их дома, но он и подумать не мог, что дочь вздумает рыться в его вещах. Он находит ее по следу чакры, пускает одну из собственных гуре и опускается на камень рядом с дочерью. Акеми хватает совести выглядеть пристыженной, но взгляд у нее при этом нисколько не виноватый.

— Я запретил тебе углубляться в эти техники, — говорит он, присаживаясь на землю перед ней и ловя за руку. Он смотрит на порез на ее запястье и стирает пальцами сочащуюся из него кровь.

— У меня получилось вывести новую кладку, — Акеми не вырывает руку. — Кодай но Хаха сказала, что такой не было с тех самых пор, как закончилась последняя война. Ты же тоже их выводил, так почему мне нельзя?

— Потому что мы не на войне. Сейчас в плотоядных нет надобности, — Амен отпускает ее и тянется к свиткам, разложенным на траве. Акеми не останавливает его, даже с места не сдвигается, только протягивает руки и к ней из травы подползают фиолетовые мелкие мурасаки.

Пока мелкие, понимает Амен, присматриваясь к ним: он узнает их легко, вспоминая тех плотоядных ящериц, которых выводил сам во время войны. Он не был доволен тем, что дочь вообще начала осваивать эти техники, но спохватился слишком поздно. Вся его надежда была на то, что у нее не хватит сил и упрямства на то, чтобы довести все до ума. Смириться с накапливающими чакру ящерицами, ищейками и отбрасывающий кончик готового вот-вот взорваться хвоста Амену было легко, но плотоядные стали совершенно другим делом.

— Я так не считаю. Ты сам ходишь на миссии и знаешь, что происходит, — возражает Акеми, подставляя ранку одной из голодных мурасаки. Та впивается ей в руку, жадно глотая кровь. — Если бы все было хорошо, то чунинам не давали бы ничего выше С или B. К тому же, я слышала, что происходит на совете и видела Данзо-сан, он…

— Замолчи! Дела Анбу уж точно к тебе отношения не имеют, — обрывает ее Амен, не желая слушать никаких ее умозаключений. В Акеми, наконец-то понимает он, дух огня горит неровно — постоянно колеблется, готовый то почти потухнуть, то разгореться ярким пожаром. Прежде такого не было, но прежде и дочь не преподносила ему таких сюрпризов. — Не лезь туда. Сколько мне повторять тебе, что для чего-то еще слишком рано? Кодай но Хаха может говорить тебе все, что угодно, но это не значит, что она желает тебе добра или просто во всем права! Акеми, послушай меня, послушай!

Он ловит ее за подбородок и заглядывает ей в глаза, пытаясь понять, что же происходит в ее голове. Секретов у Акеми становится слишком много: до чужих ему дела нет, но вот те, что принадлежат уже ей самой, его беспокоят.

— Ты — гордость нашего клана, ты моя гордость, тебе не нужно ничего никому доказывать, — неожиданно губы его дочери начинают подрагивать, но она быстро берет себя в руки. Амену хватает этого, чтобы понять, что он попадает в точку. — То, что ты смогла вывести эту кладку — значит, что ты догоняешь меня, но это опасно. Ты тратишь чакру слишком быстро, отдаешь за раз слишком много, а теперь еще и кровью их кормишь…

— Тогда научи, как надо, — тихо просит Акеми, цепляясь свободной рукой за запястье своего отца. Короткие, выкрашенные в оранжевый цвет ногти впиваются в его кожу. — Если ты боишься, что я сделаю что-то не так, то научи сам, потому что иначе я продолжу без тебя. Все, написанное в свитках, я выучила наизусть.

Амен молчит, долго смотрит на Акеми, а потом притягивает ее к себе, заставляя уткнуться лицом в его плечо.

— Я не понимаю, в кого ты пошла. В мать, что ли? — устало вздыхает он, садясь на землю. Акеми, недолго думая, перебирается к нему на колени так, словно ей снова шесть лет. Потревоженные этой суетой ящерицы разбегаются в стороны, прячась в траве. — Научу, всему научу, только слушайся меня.

— Хорошо, папочка! — Он снова становится «папочкой», снова чувствует себя всесильным, хотя и понимает, что это не так. Ему казалось, что от Яхико проблем будет куда больше, но Акеми в самом деле превосходит его. С другой стороны непонятно каким он станет через пару лет, может все еще покажется ему какой-то мелочью?

— Ты сама не своя с тех пор, как вернулась из Суны, — не отпуская Акеми, говорит Амен. Дочь неожиданно напрягается в его руках, еще мгновение и она сползает на траву рядом с ним. — Что случилось?

— Ничего, — она врет, иначе бы не отводила глаз. — Я просто услышала не то, что хотела.

— Кто тебя обидел? И где твой кукловод был, с которым ты вечно таскаешься? — Амен делает вид, что не подозревает об их ссоре, но по Акеми и так становится понятно, что отнюдь не кто-то посторонний ее обидел.

Канкуро становится неожиданно важной фигурой в ее жизни, что не может не беспокоить. По старшему сыну покойного Казекаге видно, что он совсем не добрый и не хороший, к тому же песчаник, а, значит, и вырос в других условиях. Акеми по сравнению с ним, даже несмотря на воспитание — тепличный цветок. В чем-то Кагуя права, беспокоясь за дочь, в чем-то права и Мэйко-сан, не нашедшая в этой дружбе ничего хорошего. Сам он предпочитает анализировать все несколько иначе и вспоминает лицо Канкуро во время их последней встречи. Нет, мальчишка может быть каким угодно, но в Коноху он явился сам, что уже о многом говорит. К тому же, Акеми и сама способна делать выводы, стать жертвой чужой жестокости она себе не позволит.

— Что он тебе сказал?

— Он считает меня ребенком. Тупым ребенком, не готовым к экзамену. Канкуро сказал, что я в игрушки играю, а не делом занята; что он знает, на что я способна, — к Акеми подползают ящерицы, устраиваются на ее вытянутых ногах и в ладонях. — Я разозлилась, потом мы поругались.

— Ты поэтому отказалась от миссии в Суну? Вы не помирились, — Акеми мотает головой. Амен вздыхает и достает из кармана на жилете пачку сигарет. — Твои мать с бабушкой скажут, что это только к лучшему.

— А ты? — Дочь искоса смотрит на него и расслабляет плечи, когда видит полуулыбку на его лице.

— А мое мнение разве тебе важно? Вон, самостоятельная же уже, — хмыкает он, делая глубокую затяжку и выдыхая облачко дыма. — Я считаю, что хуже всего находиться в подвешенном состоянии. Ты не должна бежать от проблем, потому что они только накапливаются. Решай их, даже если ты боишься. Что я говорил, когда тебя в академию приняли?

— Не бесить Ируку-сенсея, — отвечает Акеми, начиная смеяться. Амен укоризненно смотрит на дочь, хотя, наверное, это он ей тоже говорил — порой молодого учителя было жалко, хотя тот ни на что и не жаловался. Святой человек, не иначе. — Ладно, ладно! Ты говорил, что раз я решила стать куноичи, то не должна бояться ран.

— Потому что они поболят и пройдут. Также и со всем остальным — будет больно, но потом отойдет.

Амен смотрит на дочь, чувствуя неожиданно острое сожаление: незаметно для него она выросла, и теперь ему кажется, что у них осталось слишком мало времени. Он думает о сыне и о жене, вспоминая, когда же они в последний раз куда-то выбирались.

— После твоей следующей миссии в Суну мы всей семьей съездим на источники. Я возьму отпуск и уговорю твою мать отвлечься от работы, но ты к этому моменту должна решить все свои проблемы, поняла?

Акеми улыбается и кивает. Решать ничего она не хочет, но с отцом соглашается — эта затянувшаяся ссора мешает ей жить. Отвлечься она надеется новой миссией, которую, почему-то, должна получить у самой Тсунаде-сама.

Коноха. 5-30 октября, 14 лет после рождения Наруто.

David Guetta ft Sia — Floating Through Space+++

По прибытии в деревню Кику не теряет времени и сразу же идёт к Тсунаде-сама, сопровождаемая уже знакомыми за предыдущие посещения Конохи чунинами-дозорными: Котетсу и Изумо. Во-первых, ей нужно обозначить своё присутствие в поселении, во-вторых, получить ключи от квартиры, комнаты общежития или отеля, где ей предстоит остановиться на первое время. Однако, к её удивлению, Хокаге даже не собирается предлагать один из этих вариантов. Вместо этого саннин протягивает ей блестящий протектор с символом Листа, как и обещал Гаара и кивает головой в сторону высокого длинноволосого мужчины, стоящего у стены в позе, отражающей крайний энтузиазм.

— Мицури Чиву, — представляет Тсунаде. — Твой новый сенсей.

Новый сенсей искрится белоснежной улыбкой и весь сверкает, как металлическая бляха только что полученного протектора. Его даже не смущает критический, прохладный взгляд в качестве ответной реакции.

Может, ещё и команду выдадут?

— У Мицури уже есть двое учеников, — тут же подтверждает её шутливое предположение Хокаге. — В нашей академии они не учились, как и ты. Такой формат команды для нас в новинку, но может принести определённую пользу. Пока осваиваешься, будешь с ними тренироваться, а мы сможем понять, как лучше использовать твои навыки и что надо поднатаскать. Ко мне будешь приходить по четвергам, раз уж специализируешься в ядах, расписание выдадут тебе позже. Поживёшь у Чиву, у него есть большая мастерская недалеко от дворца и гостевая комната.

Тсунаде замолкает, считая, что сообщила всё, что необходимо. У Кику тысяча вопросов в голове и явное нежелание жить у какого-то незнакомого и излишне позитивного мужика, но она только покорно кивает головой.

— Поняла вас, Тсунаде-сама.

— Завтра с утра явишься к восьми. Я буду раздавать миссии, а тебе отдам дополнительные распоряжения. Добро пожаловать.

Прежде, чем они успевают выйти на улицу, Накику уже в курсе, что именно Чиву-сенсей предложил идею взять под своё крыло тех, кто не смог по какой-то причине попасть в академию ниндзя; что он сам родился в Суне, что мать его умерла родами, мачеха — куноичи Листа, вот они и вернулись обратно в страну Огня после смерти отца… В общем, Кику знает куда больше, чем хотелось бы, учитывая, что она даже не интересовалась его биографией. Она вообще его ни о чём не спрашивала, лишь вежливо молчала, не делая попыток прервать словесный поток ненужной информации. Впрочем, им ещё жить вместе, а разведчик хорош не только в прятках, но и в запоминании всего, что слышит — авось, однажды кто-то что-то ляпнет по неосторожности, а ей пригодится.

Мастерская и правда большая, но это касается только главного зала, раскинувшегося прямо за входом. И то, приличная часть пространства «съедена» холстами и мольбертами. Прекрасно, он ещё и художник. В Суне Накику привыкла совершенно к другому трактованию слова «мастерская».

Ритсуми морщится, потому что несмазанные петли двери скрипят, словно тут и не шиноби живёт совсем. Жилая часть, спрятанная в пристройке за раздвижными створками, не радует своим размахом: тёмный коридорчик с двумя лестницами, уходящими в ешё более непроглядный мрак, крохотная кухонька, забитая до потолка кладовка, гостевая (судя по криво прибитой к двери табличке) комната и притаившаяся между ними ванная. Санузел, после недолгих поисков, обнаруживается под одной из лестниц. А вот вторая комната — нет.

— Я живу наверху, — кричит Мицури с кухни, заваривая Накику горячий шоколад, хотя она предпочитает кофе. — Это по лестнице, которая слева. Та, что справа тоже ведёт на чердак, но там надо прибраться и света нет. Я им не пользуюсь, можешь под себя обустроить. Только, прошу тебя, не в лабораторию по изготовлению ядов! Ко мне иногда уличный кот залезает…

Накику обозревает сухое, но пыльное помещение под крышей и одно-единственное мутное окно, проливающее свет разве что на паутинное царство в ближайшем углу, и согласно чихает. Ей неловко, что под её нужды без колебаний отдают свободное пространство, но раз уж предлагают сами… Конечно, сначала придётся привести его в приличный вид.

Всю следующую неделю Кику старательно пытается привыкнуть к новым лицам в своей жизни, жалея, что Акеми до сих пор нет в Конохе. То ли ещё не вернулась с прошлой миссии, то ли Хокаге уже отправила её на новую. Она не решается спрашивать ни у самой Тсунаде, ни у родственников Ако — она помнит, что клан Икимоно не питает большой любви к песчаникам, и для Кику исключения не делают. Никакого открытого негатива, конечно, никто не показывает, напротив, все предельно вежливы, но ей всё равно неуютно в их компании, особенно, когда её рыжей подруги с ней нет.

Один раз она сталкивается с Неджи, но они лишь кратко обмениваются приветствиями и новостями, и спешат по своим делам. Ей бы и хотелось о многом спросить, но как начать разговор она не знает, а неприступный вид Хьюги не способствует желанию инициировать контакт. Зато теперь Накику знает, где пропадала Акеми — с мыслями о переезде она совсем забыла, что у той и собственная команда есть.

К слову про команду: с ней всё сложно. Мицури представляет ей двух непохожих друг на друга как лёд и пламя парней, непонятно зачем объединённых до кучи с ней. Собственно, старший из них, оказывается, присоединился совсем недавно, а до этого был Анбу. Ведёт себя так, будто они уже встречались, хотя она бы запомнила такого красавчика. Впрочем, если он был под маской… Она не успевает зацепить за хвост мысль о воспоминании годичной давности, потому что второй участник, громкий, хамоватый и рыжий — но не такой рыжий, как Акеми, его волосы похожи не на пламя, а на переваренную морковку — совершенно наглым образом дёргает её за криво отросшую прядь.

— Ты под мальчишку косишь, что ли? Из этих?

Из которых, она не станет уточнять. Не такие уж у неё и короткие волосы; конечно, не стоящая дыбом копна, как у самого Хитори Хошиме, но и не бритый затылок. А спереди уже отрасли ниже подбородка и сильно мешаются, если честно.

Ожидаемо, тренироваться ей больше нравится с Тамеру Кенджи — он старше, сдержаннее, пытается анализировать их синергию и неплох в разработке стратегий. Анбу, одним словом. Хошиме импульсивен, как Наруто, матерится так, что может составить конкуренцию Чиё-баа и Хокаге-сама, и работать в команде не сильно-то хочет. Каждый их них, собственно, одиночка. Но Мицури чуть ли не с отеческим умилением следит за робким прогрессом команды, и Накику почему-то не хочется его расстраивать. Наверное, слишком напоминает ей Ичи, даже внешне они похожи. Чиву хороший мужик: светлый, открытый, доверчивый. Даже удивительно, что дожил до своих лет, будучи ниндзя.

Спустя почти месяц, Хокаге, наконец, вызывает её, чтобы вручить первую миссию. В кабинете, к удивлению Ритсуми, её ждёт донельзя довольная Акеми, а не собственные партнёры.

— Доставите посылку в страну Волн, — Тсунаде тарабанит пальцами по столешнице и явно чем-то недовольна. — Ничего сложного, но советую быть осторожными. Тут крупная сумма, кто-то может позариться. Люди в курсе, что мы помогаем Волне финансово, а многие нукенины не прочь подзаработать на ограблениях.

На территории страны Огня относительно спокойно, поэтому первую часть своего путешествия куноичи делятся новостями. Акеми с гордостью демонстрирует свои успехи с ящерицами, а Кику даже кажется, что она подружилась с одной их них, самой крошечной из выводка. Ей нравятся ящерки — они напоминают Кику саму себя: юркие, гибкие, незаметные и молчаливые. На привале она гладит маленькую «подружку» пальцем, прощупывая чакру ядовитого создания, и, с согласия хозяйки, пытается её изменить на свою первичную стихию: огонь. К сожалению, Кику совсем мало знает о клановых талантах своей бабушки: та была последней из Шинпи, и ко времени её рождения почти все знания уже были утеряны. Но если у неё получится, ящерка вполне сможет стать небольшим драконом и в нужный момент поплеваться в теоретических противников не только ядом, но и сгустками пламени. Так и не поняв до конца, сработал хенка или нет, Кику отпускает пресмыкающееся на волю когда Ако зовёт её пить чай. Она лишь успевает заметить, как на жёлтой чешуйчатой спинке появляется ярко-оранжевая полоска.

— Ты поговорила с Неджи? — без прелюдий интересуется Рыжая, с удовольствием вдыхая аромат травяного сбора. — Он бы мог тебе помочь. Ты же сама упоминала, что ваши глаза — ответвление бьякугана.

— По семейной легенде, — вздыхает Накику, невольно двигаясь ближе к костру. — Не факт, что это правда. А что касается хенка… это не связано. По крайней мере, не полностью. Прапрабабке, что ли, достались разные способности.

Акеми задумчиво кивает. Есть кланы, как Хьюга или Учиха, которые тщательно оберегают свой геном с давних времён. Но ведь были и такие, которые получали от своих родителей разную силу. Возможно, даже, дремавшую в некоторых поколениях, как было с мамой Накику и Ичи: Ташика и способностей от собственной матери не унаследовала, и ирьёнином была посредственным, очень быстро забросив профессию куноичи ради создания семьи.

— Всё равно поговори, — советует Акеми. — Он та ещё задница, но гений всё-таки. Он и Хинату всё чаще тренирует.

— Поговорю, — обещает Накику, лишь бы завершить разговор о Хьюге.

Акеми чуть заметно качает головой, но не настаивает на продолжении. Встаёт со своего места и присаживается рядом на полено, пихая бедром. Свободная рука Кику уже машинально тянется обхватить Рыжую за талию, легонько щипая за бок в жесте нежной признательности.

Два дня спустя всё идёт кувырком, но финансовая помощь попадает строго по адресу и даже без опоздания. Даймё страны Волн недоумённо косится на опалённые рыжие брови улыбчивой куноичи и обгорелый затылок её хмурой напарницы, но какая ему-то разница? Главное, деньги в целости и сохранности.

Да ещё и банда воров из бывших наёмников на границе обезврежена.

— Передайте Тсунаде-сама мою искреннюю благодарность.

— Обязательно. — Накику покорно ждёт, пока тот прекратит трясти её руку. — Что-то ещё передать?

— Конечно, тут письмо и копия книги бухгалтерского отчёта…

По возвращению в Коноху Кику рада, что Тсунаде догадалась отправить её на первую миссию с Икимоно. Но она, оказывается, ужасно скучает по разведке. И только по дороге от дворца до мастерской, на затенённой цветущими деревьями аллее, до Ритсуми в полном объёме доходит, что как раньше, скорее всего, уже никогда не будет.

А хорошо это или плохо — покажет время.

Коноха. 1 декабря, 14 лет после рождения Наруто.

Placebo — Beautiful James+++

— Традиционно, в Конохе командам присваивают номера, но у нас, конечно, такого не будет. Вы же не выпускались из академии. Так что я буду звать нас «Юменочиму».

Это их двадцатая, кажется, совместная тренировка, но разделение прослеживается невооружённым глазом: слева, прямо у него под боком, нахохлившись, как воробей, охраняющий кормушку, сидит Накику. Справа в большом отдалении — рыжий Хошиме, всё ещё лупящий молниями несчастное дерево, от которого скоро останутся одни щепки. В центре непонятно чему радующийся Мицури Чиву, которого из всей троицы серьёзно воспринимает — к удивлению всех остальных — лишь Хитори. Он же единственный, кто сенсею выкает.

— Это что-то означает? — вежливо спрашивает Кенджи, сгребая тонкую, как молодая осинка, сокомандницу в охапку. Бывшей куноичи Песка это не нравится, она щипает его везде, докуда может дотянуться, но Анбу её щипки что укусы комара. Зато она не сбежит, а Кенджи дальновидно почувствовал приближение призыва инка. Теперь он знает, как она скрылась от него полтора года назад в лесу, когда помог ей справиться с пытавшимися похитить её членами Корня. Полезный геном, но его надо развивать. Пока он держит верткую девчонку в руках, спрятаться у неё не получится, как бы ни пыталась.

— Юме — как сон или мечта, — довольно объясняет Чиву, — а чиму похоже на моё имя и на слово «команда».

— Ужасно, — кривится Хошиме, отвлекаясь от издевательств над растением. — В какой слащавой книжке вы это прочитали?

— В словаре, — отрезает Мицури, не готовый к критике. В том числе собственных произведений, которым до шедевров Джирайи-сама как пешком до луны. И с надеждой поворачивается к единственной куноичи в их разномастной группе. — Как тебе?

Кику молчит, но по её лицу видно, что она тоже не в восторге. В первую очередь от самой «команды мечты». Но добряка-сенсея ей расстраивать не хочется, поэтому она всё же снисходительно бросает «сойдёт». Кенджи вообще всё равно как называться. Им нужно научиться слаженно действовать, а не изучать сомнительную литературу в поисках красивых слов. Хорошо, что сам Чиву это понимает, и тут же становится предельно серьёзным и собранным. Наверное, всё дело в том, что на противоположном конце площадки показывается Аикава-сенсей, среди учеников которой числится Икимоно Акеми, единственная близкая подруга Накику в Конохе. Это Тамеру выяснил ещё до того, как Ритсуми переехала в Коноху. Логично, ведь Икимоно — внучка самой Гакари Мэйко, на которую Кенджи работает шпионом. Накику совсем не обязательно знать, что их встречи были не простым совпадением: старейшина бдит, чтобы Корень не получил в свои лапы то, чего так давно желает.

Кенджи отвлекается на незванного зрителя, и зря: Накику пользуется моментом и больно тянет его за русые волосы, собранные в низкий хвост. Глаза у неё большие-большие, тёмные-тёмные, не считая яркой жёлтой полоски у зрачка, и метают молнии не хуже Хошиме. Изумрудный оттенок в них совсем не такой, как его — светлый, почти прозрачный, похожий скорее на её инка. Красивая, хоть и не такая, как Яманака, например, или Хината Хьюга. У первой всё в порядке с самомнением, вторая утончённая, как и положено принцессе древнейшего клана. Что особенно в Ритсуми даже и сказать нельзя с первой попытки. Но Кенджи иррационально хочется оберегать эту хрупкую птицу, которая даже не пытается махать крыльями, чтобы взлететь повыше.

— Полегче, сэйрэй, — шипит Кенджи, прислушиваясь к разговору, завязавшемуся между джонинами старшего поколения. Впрочем, Кику тоже интересно: она замирает, больше не пытаясь его покалечить и вырваться. Даже Хошиме сверкает синими глазами в сторону учителей, прислоняясь спиной к тому, что осталось от несчастного дерева.

Это не первая стычка Нанасэ и Мицури, при которой они присутствуют. Двое джонинов не ладят, и это мягко сказано. Аикава известна своим суровым подходом к воспитанию молодого поколения, да и к себе она строга и безжалостна. Иначе не связалась бы с Морино Ибики. Чиву рядом с ней похож на прожигателя жизни, несмотря на то, что за свою команду трясётся побольше остальных сенсеев. Тонкая артистичная натура в нём удивительным образом сочетается с умением хладнокровно, жёстко и быстро действовать в требующих того ситуациях. Но в свободное время Мицури предпочитает не совершенствоваться, а играть на скрипке, рисовать портреты на заказ и распивать сакэ в компании Хокаге и знакомых джонинов. Своих подопечных он тоже старается не переутомлять, свято веря, что после нагрузки необходимо как следует разгрузиться.

— Ты слишком мягок с ними, — комментирует Аикава, с особенным ехидством посматривая на Хоши. Рыжий напоминает ей собственного ученика — Аичиро — только, в случае с Хитори, вряд ли что-то способно искоренить хулиганистое начало. Как ни старайся. Он сам должен до этого дойти когда-нибудь.

— Они же дети, — мягко замечает Чиву, совершенно не желающий вступать в спор.

Кенджи хмыкает одновременно с Аикавой — ему уже восемнадцать, а самому молодому в группе, Хоши, в апреле стукнуло пятнадцать. Детьми их назвать может только Чиву. Он, наверняка, и саму Нанасэ, которая младше на год-два считает за несмышлённого ребёнка, который не может понять всей прелести этого мира. Не то чтобы Кенджи был во всём согласен с наставником, но базы давно и так выучены, теперь их задача — улучшать что есть и, главное, думать как этим пользоваться совместно. Никто, конечно, не отменяет личностный рост, но с этим проблем как раз нет: каждый их них — одиночка, привыкший самостоятельно оттачивать навыки.

— Она за Акеми беспокоится, — тихо говорит Кику, удобно устроившись у него подмышкой. Хитрая, поняла, что лучше обернуть положение себе на пользу. Поспать Ритсуми, кстати, любит, несмотря на то, что сон у неё поверхностный и любой шорох способен разбудить. Разведчица как-никак. — Скорее всего, через пару месяцев устроят очередной экзамен на чунина. Я слышала, что второй тур будет проводиться в Суне.

— Тебя точно пригласят, не волнуйся, — дразнит Тамеру. — Наверняка ещё и поучаствовать, если как следует попросишь Казекаге.

— У меня уже есть ранг токубецу-джонина, — фыркает Кику.

— И выше ты подниматься не хочешь, я правильно понимаю?

Правильно, конечно. Ей и этот не нужен. Кенджи слегка напрягает бицепс, надавливая на золотистую макушку, и Кику ожидаемо щипает его за бок. Такая предсказуемая, что это его веселит и отвлекает от разгорающегося диалога Мицури и Нанасэ, даром что ни один из джонинов не повышает голоса даже на октаву. Словно воспитатели над детсадовцами в тихий час спорят о программе на завтрашнее утро.

— Хватит жопу просиживать, — он тоже умеет щипаться, не всё же спускать на тормозах, иначе обнаглеет. — Пока они там решают что для нас лучше, надо показать, на что мы способны.

Накику сносит ответный удар со всей покорностью, знает, что заслужила. Отцепляет от пояса свиток и мгновенно призывает нагинату. Выглядит женское оружие с тонкими лезвиями по обе стороны металлической рукоятки не очень внушительно, но Тамеру знает, что бывшая куноичи Песка специалист в ядах, в том числе, знает как проводить его чакрой в любимое оружие. На тренировках она не пользуется токсинами, хотя достать мастерски владеющего букидзюцу Хошиме практически невозможно, а Кенджи уже выучил наизусть её тактику, так что она и с инка не может застать его врасплох. В крайнем случае, он лучше всех из тройки владеет меддзюцу, подлатать себя не составит проблем. Да и у Кику всегда есть с собой противоядие. Сумочка на поясе, на другом бедре, где она не носит свиток, заполнена необходимыми склянками, запасы всегда пополняются.

— Ну неужели вы там созрели, — кричит Хитори, выпуская райтон. — Я думал, сам засну, пока вы отдыхаете.

— Хоши-кун подозрительно вежлив, — сообщает Накику, зажигая инка. Кенджи всё ещё держит её за руку, так что пользуется возможностью полюбоваться на сияющие огоньки, плавающие в глубине сероватых озёр радужек. А вот Чиву и Аикава, кажется, становятся избранными жертвами техники антисенсора: занятые выяснением отношений, они даже не замечают, как та приближается к ним почти вплотную: кончик лезвия упирается Мицури в живот.

— Мне не нравится твоё дурацкое название для команды, Чи-чан, — говорит Накику, игнорируя Нанасэ, хотя та стоит в паре сантиметров от противоположного лезвия. — Но вы, Аикава-сенсей, тоже не правы. Тсунаде-сама доверила нас Чи-чану, значит, у неё были на то причины. А ваша команда точно пройдёт экзамен, даже не сомневайтесь.

Кенджи хмыкает, проглатывая рвущуюся наружу шпильку для напарницы, и поворачивается к капризно топающему ногой Хошиме.

— Не пытайся меня впечатлить своими вспышками, — глубоким баритоном приказывает Тамеру, впервые пробуя технику гендзюцу на товарище. — Лучше расскажи, кто тайком почитывает слащавую литературу пера нашего дорогого Чи-чана?

Коноха. 13 января, 15 лет после рождения Наруто.

Fullmetal Alchemist Brotherhood OST — Trisha's Lullaby+++

Накику уходит, оставляя ее одну у монумента Хи но Ши. Она не спрашивает, нужно ли остаться с Акеми, а уходит, тем более, что прочие члены команды Аикава качают головой и тихо зовут ее за собой. Похороны проходят тихо, Кагуя-сан не плачет, принимая соболезнования и слова утешения, слезы льются только у Яхико. Он не жмется к боку старшей сестры, не хватает за руку бабушку, а просто стоит рядом с кузеном с низко опущенной головой. Рок Ли сжимает его плечо ладонью, даже не думая скрывать собственных слез. Икимоно Амена хорошо знали в деревне и любили, его гибель стала горем для всех, поэтому количество собравшихся никого не удивляет. Его брат выглядит разбитым, племянники опечаленными, на вдове лица нет, а о детях и говорить не стоит.

Акеми не повезло первой встретить отца — в воротах, через день после того, как она успешно сдала первую часть экзамена, совершенно неожиданно и без предупреждения. Котетсу и Изумо попытались ее увести, но она не дала им, потому что не поверила. Это не мог быть ее отец, это не должен был быть ее отец!

Изуродованное тело с перечеркнутым страшной раной лицом стало тем, что она запомнила лучше всего. «Поболит и пройдет», — зазвучал в ее голове голос отца, когда она пошатнулась и едва не упала в руки Котетсу. Более менее в себя она пришла лишь тогда, когда ее к себе прижал Юэдэй, которого она и не заметила даже.

«Поболит и пройдет», — повторила она позже рыдавшему у нее на коленях Яхико. Ему отец был нужен куда больше, чем ей: он только-только стал генином, он должен был еще учиться и учиться у него! Что теперь, как жить теперь? На мать Акеми почти не смотрела, даже не разговаривала с ней ни о чем кроме самого необходимого.

Кагуя-сан сделала то, что от нее и ожидалось — замкнулась в себе, став каменной глыбой. Она занялась подготовкой к прощанию с мужем, отвлекаясь на детей лишь для того, чтобы убедиться, что они здесь, с ней, а не где-то. «И она еще будет выть от горя, — думает Акеми, соглашаясь со словами бабушки, — но потом».

Сама она выть не может, крик застывает у нее посреди горла. Кодай но Хаха, появившаяся, чтобы попрощаться с тем, чью кровь когда-то пила, отвечая на призыв, едва коснулась ее кончиком хвоста, уходя. «Не плачь, — велела она своим скрипучим насмешливым голосом, — в воде нет толку».

Акеми откидывает голову назад и смотрит на безмятежное небо и проплывающие по нему облака. Во время похорон Третьего Хокаге и всех жертв неудавшегося вторжения шел дождь, будто бы сам мир плакал и скорбел. Акеми думает, что это даже хорошо, что сегодня не такая погода. Отец ненавидел дождь.

— Ты тут откуда, Куро? — Она не оборачивается на звук шагов. Канкуро за ее спиной вздыхает. — Когда тебе успели сообщить?

— Темари. Я надеялся успеть, — он подходит к Акеми ближе, но не касается ее. Канкуро слишком хорошо помнит о ссоре, после которой они так и не помирились, и не знает, что ему делать. Он даже не уверен, что может находиться здесь. Что если ей он тут совсем не нужен, а то и вовсе — нежелателен? — Мне правда очень жаль, Акеми.

— Всем жаль, — она кивает и протягивает руку к монументу, холодными пальцами впитывая его тепло. Амен-сан знал, что может погибнуть в любой момент, потому что такова судьба шиноби. Он это знал и все равно смотрел в будущее с надеждой. Воля его огня была нерушима. Где же ей самой найти столько сил и смелости? — Ты плакал по отцу?

— Нет, — Канкуро качает головой. Акеми знает, что отца ни он, ни его брат с сестрой не любят. Слишком много ошибок тот допустил и причинил своей семье только вред.

— А по матери? — Про нее не принято задавать никаких вопросов, но сегодня, думает Акеми, можно сделать и исключение.

— Плакал. Все плакали, — кроме маленького, совсем крошечного Гаары, который даже и не понял, что потерял. Акеми кивает, запоминая его слова и пытаясь представить маленького, убитого горем Канкуро. — Как твоя семья?

— Поболит и пройдет, — Акеми отворачивается от монумента и смотрит на Канкуро. Он одет в свое обычное черное одеяние, но на лице нет краски. — Яхико хуже всего, он очень любил папу.

— А ты? — Канкуро протягивает к ней руку, и Акеми не выдерживает и делает шаг вперед. Она утыкается носом ему в плечо и судорожно вдыхает знакомый запах сандала, к которому со временем начал примешиваться и кофейный аромат. Он обхватывает ее руками за плечи, прижимает к себе, держа так крепко, что даже если она и захочет вырваться, то вряд ли сможет. Он как его марионетки — если к ним попасть в плен, то вырваться уже почти невозможно.

— Это нечестно, Куро, — глухо говорит она, пряча лицо в складках, собравшихся у него на плече. — Это нечестно. Он не должен был погибать, Куро, он собирался увезти нас… мы нигде не были вместе с тех пор… пор, как Яхико поступил в академию.

Канкуро крепче обнимает ее, вздыхая и ничего не говоря. Никакие слова ее не успокоят и не утешат.

— Я не хочу нести его волю, я не смогу, — продолжает она говорить ему в одежду. Не плачет, потому что не может плакать, не воет, потому что вой все еще не может вырваться наружу. — Он был лучшим в клане, самым лучшим, самым…

— Ты не хуже, Акеми, — наконец находит, что сказать Канкуро и чувствует плечом нервный смех, а следом же рыдания, которые она и так долго сдерживала.

Домой он ее возвращает уставшую и заплаканную, чинно прощается с ней у порога, отказываясь от щедрого предложения Мэйко-сан зайти, а потом среди ночи осторожно забирается к ней в комнату. Акеми одета в его старую майку и шорты. Теперь она ей впору, зато что-то из того, что носит он сейчас, ей точно будет велико.

— Если ты думаешь, что пробрался незаметно, то ошибаешься, — хмыкает Акеми. Только теперь рядом с ней Канкуро замечает спящего Яхико. Он тихо разувается и садится на кровать. — Останешься на ночь?

— Останусь. Я хотел извиниться. — Акеми поглаживает брата по волосам, молча поднимает удивленный взгляд на Канкуро и слабо улыбается. — Заберу тебя на второй тур. Отправимся немного раньше, помогу тебе подготовиться, что скажешь? — Он не настаивает, кажется, готовый ждать ее и подольше. Акеми молчит пару мгновений, думает о том, что отец так и не увидит большую часть ее успехов и смаргивает непрошеные слезы.

— Хорошо, Куро, — она кивает и тянет к нему руку. Ладонь у нее узкая и холодная, Канкуро замечает это и тянется за пледом, в который кутает Акеми. Он смотрит на ее брата и вдруг начинает почти шепотом рассказывать об их с Гаарой и Темари детстве до того, как все стало слишком плохо.

Коноха. 28 декабря, 14 лет после рождения Наруто.

Maksim — Мой рай+++

Ино копается за прилавком, готовя букеты к праздникам конца года. Конечно, они не празднуют зимой с таким размахом, с каким, например, организовывают Ринне Матсури — фестиваль весны, но, всё же, у Яманака в эти дни много покупателей. Дверной колокольчик подтверждает, что очередной как раз зашёл за цветами.

— Я сейчас! — кричит Ино из-под прилавка, куда уронила всё норовивший вырваться из рук садовый лютик. Куда бы его пристроить? Один только расцвёл, и не подходит к другим композициям.

— Ничего страшного, я не тороплюсь.

Ино тут же вскакивает, больно прикладываясь затылком о стенд.

— Говорю же, не спеши. — Генма заглядывает сверху, усмехаясь и перекатывая во рту сенбон. Ино завороженно пялится за это действие, а потом всё же умудряется выбраться, не теряя собственного достоинства. То есть, протягивая руку Ширануи с видом принцессы, которой нужно помочь. Токубецу-джонин помогает, конечно. Он ведь воспитанный. Критически оглядывает с головы до ног и, убеждаясь, что пострадала только блондинистая голова и — немного — гордость куноичи, кивает на лютик.

— Этот тоже заверни, пожалуйста.

— Что?

— Возьму в подарок вон той буке.

Ино только сейчас замечает торчащую в углу ученицу Чиву-сенсея. Накику действительно выглядит надутой, но спрашивать Ино не будет — они не сильно близки, можно сказать, не так уж давно и познакомились. Впрочем, Накику в принципе в Конохе почти ни с кем не общается, не считая Акеми и, может, Неджи, с которым Ино тоже крепкой дружбы не водит. А ещё с чунинами и джонинами постарше, вот как с Генмой-сан. Возможно, подружиться с Ритсуми — не такая уж и плохая идея? Это немного эгоистично, но если та пригласит её к Чиву-сенсею в мастерскую, то Ино сможет чаще видеть…

— У меня на лице что-то? — забавляясь, спрашивает Генма, махая рукой перед её глазами. Ино хлопает себя по щекам, потому что это совсем никуда не годится. Кику в своём углу хмыкает, но не комментирует, только прячет нос в высоком вороте свитера и берёт в руки горшок с можжевельником.

— Вот этот возьми, семпай, — протягивает она Ширануи колючий кустарник с насыщенным хвойно-смоляным запахом. — Тебе пойдёт. — Ино сопит, потому что с токубецу-джонином Кику на «ты», а она вынуждена использовать уважительную приставку «сан».

— А он не разрастётся до дерева потом? У меня не так много места вообще-то.

— Это — бонсай, — снисходительно объясняет Яманака. — А почему, Генма-сан, ты вдруг решил обзавестись растением? Берёшь пример с Какаши-сенсея?

— С Чи-химе, — смеётся Ширануи. Ученики зовут своего сенсея Чи-чан, а друзья Чи-химе за мягкий характер и тонкую, почти аристократическую натуру. — Он хочет озеленить мастерскую.

— Ещё бы следил за своими «питомцами», — фыркает Накику. — Если бы я бегонию не поливала, давно бы уже засохла.

— Ты чего сегодня такая злая? — миролюбиво интересуется Генма, ставя горшок с бонсаем на привалок. — Сама же меня сюда затащила.

Кику отворачивается и бросает только, что подождёт его на улице. Но лютик забирает с собой — от подарков она не отказывается. Ино немного удивляется — с чего бы Ритсуми тащить знакомого в её магазин? Ни он, ни она не кажутся любителями цветов и растений. Хотя, напоминает себе куноичи, не так-то хорошо она их знает.

Вот бы сейчас завязать разговор с отсчитывающим монеты Генмой, но Ино боится ляпнуть что-то не так. Он намного старше и, хоть и ведёт себя иногда как пошлый придурок, всё же поумней и поопытней её будет. Это тебе не Саске-кун. Ино немного стыдится своей детской влюблённости теперь и рада, что хоть в этом плане ей больше не нужно конкурировать с Сакурой. Впрочем, ради профилактики почему бы и нет — пусть Лобастая остаётся уверенной, что Ино всё ещё сохнет по её трагически свалившему из деревни сокоманднику. Меньше будет приглядываться к истинному положению дел.

Генма забирает можжевельник и ласково проводит пальцами по волосам Ино, проверяя нет ли шишки на затылке. Яманака чувствует, как все волоски на теле встают дыбом от этого прикосновения и дрожит, мечтая, чтобы он ещё раз так сделал.

— Тебе бы накинуть на себя что-то, холодно же, — советует Генма на прощание. — Лучше не болеть в праздники. А то уже красная, как бы с температурой не слегла.

— Да, Генма-сан, — вяло отвечает Ино. Ей, наоборот, хочется раздеться. — Обязательно накину, где-то тут свитер лежит.

Свитер принёс ей любимый папочка перед тем, как отправиться на миссию. По совместительству хороший знакомый Ширануи. Вот кто был рад обратить внимание на то, что дочь перестала думать о сбежавшем из деревни парне и даже убрала его фотографии из комнаты. Не просто убрала, а в мусор выкинула. Вот бы выкинуть так же из головы и мысли о том, кто ей ну никак не пара. Что бы на это сказал Иноичи-сан? Лучше даже не представлять.

Ино следит через витрину за тем, как Накику что-то пытается втемяшить Генме, но в итоге махает рукой и уходит в противоположную мастерской сторону. Наверное, пошла к Акеми, если рыженькая куноичи сейчас не на миссии. Жёлтый лютик она прицепила к коротким волнистым локонам, с которыми тот практически сливается цветом. Ей и правда хорошо, хотя могла бы волосы и подлиннее отрастить, совсем бы красавицей стала. Только Кику есть дело до чего угодно, кроме себя. Тут даже знать её не нужно хорошо — и так всё сразу видно.

Про букеты Ино уже не думает. Она еле дожидается, пока закончится её рабочая смена и плетётся домой по тёмным улицам, держа в руках копию бонсая, который купил Генма. В её комнате и так много растений, вряд ли папа удивится, увидев новое. А она будет вдыхать запах можжевельника и думать о том, о ком думать нельзя. И чью фотографию на тумбочку не поставить. У неё вообще нет его фотографии.

Суна. 16 ноября, 15 лет после рождения Наруто.

3OH! 3 — My First Kiss (feat. Kesha)+++

Коджи вполне предсказуемо избегает Акеми. Она замечает это почти сразу, как только оказывается в Суне. Винить в чем-то его ей сложно — Канкуро умеет быть пугающим, когда того хочет. Во время их ссоры он был особенно не в духе, поэтому и неудивительно, что он был совсем уж невыносимым и страшным. Она вздыхает, тем не менее, приветливо улыбаясь Коджи, но разговора с ним не затевает. Вместо этого она сразу же идет к Гааре, отдает ему все документы и отчитывается по поводу отдельных пунктов, передавая слова Хокаге. Тсунаде-сама хочет, чтобы предстоящий экзамен прошел идеально, в отличие от последнего, и Акеми ее понимает. Все остальные деревни внимательно следят за их успехами, раздумывая о том, хотят ли они присоединиться к союзу.

Из кабинета Гаары Акеми выходит в приподнятом настроении и сразу же спускается вниз. Канкуро в мастерской, насколько ей известно, нет, туда она послала одну из своих гуре первым делом, и та вернулась ни с чем. Что ж, не беда, найти его в Суне не так уж и сложно. Она точно знает, что он не на миссии, а мест, где он может быть, на самом деле немного. Ей хочется как можно скорее увидеться с ним, но в коридоре она натыкается на Ичи, с которым не может не поговорить. На улицу они выходят вместе — он рассказывает ей о своих успехах, а она ему о Накику и Конохе. У его сестры, уверяет Акеми Ичи, все хорошо, а за волосами ее она смотрит, чтобы те не походили на швабру из-за методов стрижки девушки.

Расходятся они недалеко от тренировочных площадок. Акеми не думает даже заглядывать туда, но замечает оживление и решает посмотреть, что же происходит. Канкуро среди собравшихся она не находит, отчего градус ее интереса несколько снижается. Впрочем, сам спарринг шиноби Суны она находит весьма интересным. Акеми аккуратно пробирается сквозь толпу и опирается на одну из тренировочных мишеней, там-то ее по окончанию спарринга и замечает одна из куноичи. Она окидывает Акеми взглядом и кривит губы в такой улыбке, что впору и сквозь землю провалиться, столько в ней презрения.

Акеми молча вскидывает брови, окидывает девушку ответным взглядом и вдруг вспоминает имя. Сана. Улыбка на ее лице меняется, становясь куда более острой, в чем-то похожую на ту ухмылку, которую часто можно увидеть у Канкуро.

— А наша гостья из Листа не хочет показать, что умеет? — насмешливо спрашивает Сана, кажется, совсем не ожидая согласия на такое предложение. От того, с какой готовностью Акеми к ней выходит, она ненадолго теряется, но быстро приходит в себя и вновь улыбается. — Я уж было подумала, что куноичи Конохи хороши только для развлечений. Иначе зачем Канкуро-сан держать тебя при себе?

Аикава-сенсей, наверное, будет ужасно довольна, когда услышит, что ученица ее не опозорила, а показала, насколько же в Конохе знают толк в развлечениях. Напитавшиеся чужой чакрой ящерицы Акеми сыто устраиваются на нагретом подоконнике выделенной ей квартирки в Суне, а те, что потеряли кончики хвостов, уползают восстанавливаться. Сама девушка прошедшим спаррингом остается довольна: закончился он выдохшейся Саной, уже не такой самоуверенной и красивой. Акеми, конечно, и самой досталось, но она хоть на своих двоих до дому дошла. Самое сложное теперь — просто вымыть из волос весь этот проклятый песок.

— Эй! Что ты устроила на тренировочной площадке? — Голос Канкуро вырывает ее из мыслей. Акеми удивленно моргает, потому что никак не думала, что он придет к ней так неожиданно. Она садится в наполненной ванне, озирается в поисках полотенца, но не успевает его найти. Дверь широко распахивается, впуская в ванную прохладный воздух из коридора, и Акеми невольно ежится.

Канкуро замирает на пороге и смотрит на нее. Его взгляд она чувствует голыми плечами и выступающими позвонками на спине. О том, что ей от него одновременно лестно и страшно, Акеми предпочитает не задумываться.

— Во-первых, я моюсь, если тебя это не смущает, — говорит она, притягивая колени к груди. Она вдруг понимает, что он уже давно не зовет ее ни мелочью, ни бестолочью. — А, во-вторых, ничего такого я не устроила.

— Ты из нее чакру высосала подчистую, — фыркает Канкуро, не отводя от Акеми взгляда. Он подтягивает к себе ногой низкую табуретку и садится рядом с ванной, даже не думая уходить. — Что у тебя с волосами?

— Ты не звучишь сердитым, Куро, — уголки губ Канкуро приподнимаются: он в самом деле не сердится и не ругаться пришел. — Ничего, просто не могу никак промыть от песка.

— Я помогу, — Акеми с сомнением смотрит на него и хочет отказаться. Ситуация странная даже для них, ей лучше бы отказаться, но она только кивает. Канкуро же очень бережно обращается со своими куклами, так что и с ее волосами должен справиться. Не будь он в себе уверен, то вряд ли бы предложил.

Но ей, все же, лучше было бы отказаться от такой помощи.

К счастью руки у него ловкие и осторожные, от его прикосновений Акеми сама не замечает, как расслабляется и едва слышно вздыхает от удовольствия, совсем забывая о неловкости. Если бы она знала, что он будет в этом так хорош, то напросилась бы на что-то подобное раньше. Он массирует ее голову, потом промывает волосы, и в конце ей кажется, что они в жизни не были настолько чистыми.

— Ты не засыпаешь? — спрашивает Канкуро чуть погодя. Акеми лениво открывает глаза и что-то мычит. Сбоку она слышит тихую усмешку, которой отвечает едва приподнятыми уголками губ. — Акеми, не спи, мы закончили уже.

— Жаль, — тянет она, давая себе пару мгновений, прежде чем садится ровнее. О том, что он видит, она предпочитает не думать. Пусть смотрит, если хочет, ничего для себя нового он в любом случае не увидит. Она сама не замечает, как лишается какой-то девичьей стыдливости, и даже не может сказать, когда именно это с ней случается. — Куро, дашь полотенце?

Только когда она начинает вылезать из ванны, Канкуро отворачивается. Акеми искоса поглядывает на него, но решает ничего не говорить. Она выжимает мокрые волосы и перекидывает их через плечо, а потом толкает Канкуро в спину, на ходу заворачиваясь в большое полотенце.

— Так зачем ты примчался? Поругать меня за свою бедную куноичи? — Акеми падает на кровать и лишь немного удивляется, когда Канкуро устраивается рядом. Обычно он предпочитает выдерживать между собой и окружающими какое-то расстояние — это, как уже стало ей понятно, черта всей троицы. — Я бы ничего страшного с ней не сделала, знаешь же.

Только теперь она обращает внимание на то, что одет он, по сути, в домашнее. Специально, что ли, переоделся перед приходом в ней? Ей это кажется милым и лестным, ведь мало кто может видеть его таким. Хотя глупо видеть в этом что-то особенное, напоминает она себе, рассматривая его рядом с собой. Она вспоминает всех знакомых ей мужчин и признает, что Канкуро далеко не самый симпатичный и видный из них всех.

Если быть совершенно честной и объективной, то первым красавцем она назовет Неджи, потому что в нем все идеально и правильно. Рок Ли несмотря на свои забавные брови, тоже ведь хорош, чего только стоит увидеть его в одних только штанах! Котетсу с Изумо тоже, пожалуй, красавчики, хотя они, как и, к слову, похожий на них Киба, берут еще своим поведением. У Наруто невероятно красивые глаза, вдруг приходит в голову Акеми. Он в детстве тоже был хорошеньким, в кого он, интересно, вырос? Она перебирает всех знакомых в голове, составляя своеобразный рейтинг, который никому не озвучит. Разве что в компании подруг и после пары стопок сакэ, потому что никакой ценности эти ее умозаключения не несут.

Зато даже после них она находит Канкуро все еще самым интересным, что, пожалуй, говорит о многом. Он ведь тоже красивый — песочный, с очень темными глазами и правильными чертами лица, у него очень приятная улыбка, а от ухмылки мурашки по коже пробегают. Еще он вытянулся, обогнав многих ровесников, что ей как-то особенно нравится, стал шире в плечах и крепче.

Неудивительно, что у него в Суне хватает поклонниц. Даже не будь он братом Казекаге, все было бы так.

— Скорее хотел убедиться, что с тобой все хорошо, — тон у Канкуро какой-то странный. Акеми поворачивается на бок, смотрит на него с любопытством и никак не может понять, что с ним. — Сана… не самая порядочная из нас, — он морщится, и ей кажется, что он вспоминает их ссору. Тогда ведь тоже ее имя всплыло, но мнение у него было совсем другое.

— Мне не двенадцать, и я не генин в Лесу Смерти, — напоминает ему Акеми, подпирая голову рукой и улыбаясь. — Я могу о себе позаботиться. Что это на тебя нашло, Канкуро? Мы же в Суне, никто не станет ставить под удар будущее союза из-за ревности к тебе или Гааре, я тебя уверяю, — она закатывает глаза и придвигается к нему поближе, уже не удивляясь тому, как приглашающе он поднимает руку и дает ей устроиться у него под боком.

— Из-за ревности? — Акеми тихо смеется и прикрывает глаза, чувствуя его пальцы у себя на шее. Он какой-то сегодня очень тактильный, но ей грех на это жаловаться. Таким она любит его больше всего, привыкнув к особому отношению к себе. Сколько бы Акеми ни одергивала себя, запрещая обманываться, верить в придуманную ей же сказку все-таки приятно. — А чем не повод?

— В этом же нет смысла, потому что между нами ничего нет, — она чувствует, как Канкуро каменеет, слыша ее слова. Все его мышцы будто судорогой сводит, что Акеми, прижатая к его боку, просто не может не заметить. Она поднимает голову, ловит его взгляд и чуть хмурит брови, не понимая выражения его лица. — Чего ты так на меня смотришь? Нет же.

Она отворачивается от него и садится на кровати, поджимая под себя ноги.

«Надо одеться», — думает Акеми, кидая взгляд на свою не разобранную сумку. Хоть даже в футболку и шорты, лишь бы все было прилично. Рядом с Канкуро ей всегда спокойно, она чувствует себя в безопасности, что с ним, что с его марионетками в его мастерской. У нее даже опасений нет никаких на его счет, хотя она сидит перед ним замотанная в одно только полотенце. Наверное, она первая куноичи Листа, у которой настолько отсутствует инстинкт самосохранения, но она правда уверена в том, что ничего плохого Канкуро ей не сделает.

Во всяком случае, не своими руками. Жалить и резать он предпочитает, все же, словами, на которые никогда не бывает скуп.

Канкуро за ее спиной издает странный звук, чем-то похожий на смешок. Прежде чем Акеми успевает взглянуть на него, он ложится на бок, обхватывает ее рукой за талию и утыкается лицом ей в бедро. Она опускает на него недоуменный взгляд, потому что такое поведение ему несвойственно, но, немного помедлив, зарывается пальцами в его волосы. Тишина длится несколько долгих мгновений, в течение которых Акеми отсчитывает его вдохи и выдохи, невольно подстраивая под них свои.

— Еще раз это услышу — запру тебя в своей мастерской, — говорит Канкуро таким тоном, что не поверить ему невозможно. — А если увижу тебя с кем-то, то его засуну в Куроари и воткну в нее все конечности Карасу.

— Ты не любишь драться просто так, — напоминает ему Акеми и почти не удивляется тому взгляду, который видит, когда он резко садится. Глядит Канкуро страшно — глаза его кажутся темными-темными. Ей хочется сравнить их с глубокими озерами, но они больше похожи на зыбучие пески, в которых ужасно легко увязнуть.

Акеми знает, что чем больше она будет трепыхаться, тем только больше увязнет, поэтому не пытается даже сопротивляться, когда ее губы накрывают чужие: сухие и тонкие. Канкуро целует ее так, словно делает это с ней не впервые. В поцелуе нет никакого вопроса, в сжатых у нее сзади на шее пальцах нет никакой деликатности, и Канкуро не медлит, решая скользнуть кончиком языка по ее губам. Он целует ее так, словно не имеет никаких сомнений в том, что она — его. Первые поцелуи между людьми никак не такие, отмечает она про себя, вспоминая, как неловко прижимались к ее губам губы Кибы, после чего ими обоими было решено забыть обо этом. И как она целовала из любопытства одного из чунинов Конохи постарше.

— Не засовывай никого в Куроари, — просит Акеми, когда он отстраняется от нее. Канкуро хищно улыбается и наклоняется за новым поцелуем. Ей всего-то и надо, что не провоцировать его, вот и все.

Суна. 25 ноября, 15 лет после рождения Наруто.

Линда — Недолюбили+++

Когда Акеми возвращается из Суны, Тсунаде-сама наконец-то решает послать туда Накику. Это третий раз, с момента переезда, как Ритсуми удаётся выбраться… на родину? Ну да, Кику уже привыкла считать страну Ветра своей родиной. Воспоминания о Косен почти стёрлись из её памяти. Росоку запомнился ей покинутым, а не счастливым, и Кику даже не знает, если когда-нибудь сможет заставить себя переступить порог дома, в котором родилась. Гаара не предлагал ей вернуться на остров, она сама тоже не поднимала этот вопрос на рассмотрение.

Но теперь Накику начинает задумываться, что однажды ей придётся столкнуться со своими страхами лицом к лицу. Однажды, но не сейчас.

— Хорошо выглядишь, — миролюбиво замечает Гаара, приглашая жестом присесть на стол кабинета. — В Конохе климат лучше нашего.

— Я никогда не жаловалась, — Кику вертит в пальцах какую-то статуэтку, которую Куро сваял для брата года два назад. По красоте примерно как его же птицекрокодил. — И ты тоже.

— Чем планируешь заняться? Я дам тебе пару заданий, но дня через два. Отдохни и навести Ичи, пока он не ускакал на границу.

— Проблемы? — хмурится Накику.

— Нет, для профилактики. Сама знаешь, лучше быть начеку.

Накику кивает — да, отношения с другими великими странами остаются напряжёнными. Особенно с вотчиной Тсучикаге. Но вряд ли те открыто соберутся нападать.

— Я хочу навестить мерзкую старуху, — внезапно заявляет Кику. Это вырвалось само собой. Она не видела Чиё-баа в прошлые посещения, не набралась смелости с ней поговорить после того, как та бесцеремонно выставила её за дверь. Бывшая старейшина тоже не искала с ней встреч. Возможно, вздохнула свободно и наконец-то посвятила всю себя любимым хобби — рыбалке и доставать брата.

Гаара внимательно разглядывает протектор Песка, который болтается у Кику на бедре. Она всегда надевает его, когда возвращается сюда или получает миссии лично от Казекаге. А в остальное время носит в сумочке, которую подарила Акеми, где лежат яды, противоядия и прочая мелочь.

— Я не предупреждал Гокьёдай, что ты будешь тут, — Гаара откидывается на спинку кресла и складывает руки на груди. — Иначе бы Почтенная Сестра опять куда-нибудь спряталась. Не иначе, как у тебя чему-то научилась. Прости старушку, ты должна понять…

— Я понимаю, — отрезает Кику. — Гаара, я понимаю, но это трусливо с её стороны! Я не…

«Я не Сасори! Я не сама ушла! Я не кидала её!»

Внезапно, Кику злится на Казекаге — почему он такой спокойный, когда даже не пожелал быть с ней откровенным? Они вместе приняли это решение? Или бывших старейшин просто поставили перед фактом?

Накику сложно жаловаться — в Конохе у неё открылось второе дыхание, ведь её наконец-то ценят просто за то, что она есть. Её ценит Акеми, её ценит Чи-чан, причём до такой степени, что носится с ней, как с новорождённым цыплёнком. Даже суровая Тсунаде-сама её, кажется, ценит в определённой степени, раз доверяет ей одиночные миссии. Никто не обзывает и не бьёт её, не считать же подтрунивания Тамкена и матюки Хошиме за травлю? Никакой затаённой злобы и желчи в их действиях нет. Она очень привязалась к своим сокомандникам. Правда, она никогда им об этом не расскажет.

Конечно, сложно полностью влиться в ритм Листа, особенно в большой толпе, особенно среди тех, кто знает друг друга с детства. Но у Кику, несмотря на Чи-чана, есть личное пространство, а часто засиживающиеся у них вечером джонины ей не мешают, она даже поболтать с ними любит иногда, особенно с Генмой и, как ни удивительно, с Гаем-сенсеем. Прежде её пугал его излишний энтузиазм и всё такая же загадочная «сила юности», с которыми даже оптимизму Чиву не сравниться, но со временем она начала задумываться, а что было бы, если бы ей достался такой сенсей с самого начала? Кику не любит подобные трюки мозга, не любит заниматься самокопанием, но она не может заставить себя этого не делать.

Гаара ждёт. Он очень терпеливый. И очень вежливый. Но она всё равно на него злится. Уже не так, как год назад, и всё же.

— Постарайся на неё не давить. — Он всё-таки нарушает повисшую паузу. — Она не хочет тебя видеть, но как-то отловила Ичи по пути на миссию и расспросила о твоей жизни в Конохе. Глупо винить человека её возраста в том, что он уже не изменится. Это у меня… был шанс.

— Шанс есть у всех, Гаа-отото, — тут же тает Кику, замечая оттенок грусти на лице друга. Тот пользуется возможностью и тянет к ней руки, как раньше, и Кику с удовольствием его обнимает, зажигая инка на всякий случай. Мало ли кто притаился за дверью.

Чиё-баа она находит у пруда с удочкой в руке и в одиночестве. Эбизо-сама где-то пропадает и это, наверное, даже хорошо. Кику, не скрываясь, твёрдым шагом приближается к ней почти вплотную — теперь инка прячет её куда надёжней, а Чиё не способна уловить её присутствие, ведь она о нём не знает.

Кику просто садится рядом со старухой в позу лотоса и всё то время, что Чиё удит рыбу, рассматривает её неприятное морщинистое лицо, повёрнутое к ней в профиль. Когда старушка решает отправиться к колодцу за водой, Накику проскальзывает в дом и ищет тот самый альбом, который Почтенная Сестра зачем-то прятала от неё.

Это не бабка Рира, это она, Кику. С Куроари, которую Чиё подарила ей в первый год в академии. С удочкой, — она ненавидит рыбалку, — с нагинатой. С братом, идущая по улицам Суны. Кто её фотографировал? Не сама же Чиё бегала с фотоаппаратом. Кику аккуратно складывает альбом в комод, в котором его нашла, и выскальзывает из дома так же незаметно, как влезла туда. Прижимает руку к груди, где сердце её сжимается от тоски и чего-то ещё. Что ж, если Чиё не хочет её видеть, она уважит желание карги и не будет показываться ей на глаза. Но ничто не мешает Кику ещё немного просто посидеть рядом. Всё равно мерзкая старуха никогда об этом не узнает.

Суна. 29 декабря, 15 лет после рождения Наруто.

Алена Швец — Перекрестки+++

Когда Канкуро заходит к Гааре, чтобы отчитаться по поводу очередной миссии, то замечает его задумчивый взгляд. Его младший брат хоть так до сих пор и не научился вести себя легко и просто с окружающими, куда более прозорлив, чем можно предположить. Он замечает то, что кто-то хотел бы скрыть, делает верные выводы и умело использует это, если на то есть необходимость. Для бывшего психопата и маньяка такой рост — невероятный прогресс, и Канкуро гордится им. Отца при этом он проклинает, прекрасно понимая, кто именно был источником всех их бед. Будь он жив, то услышал бы о себе много хорошего.

В детстве Канкуро боялся отца, но с тех пор утекло уже много воды. Глядя теперь на Гаару он не может испытывать по отношению к нему ничего, кроме лютой злости.

— Я возьму неделю отпуска, ладно? Буду в Суне, займусь марионетками, у меня есть несколько идей, на которые у меня никак не хватает времени. Нигде же без меня не помрут? — Канкуро ухмыляется, глядя на своего младшего брата. В своей незаменимости он не сомневается, но и прекрасно знает, где может быть необходим, а где нет. — Я еще что подумал, кстати! Темари же вот-вот вернется, так почему бы нам не отдохнуть вместе? Пару дней Суна без нас проживет.

— Посмотрим, когда Темари будет уже с нами, — Гаара чуть улыбается и смотрит на Канкуро, постукивая пальцами по разложенным перед ним документам. — Она не единственная, кто возвращается. Скажи, Акеми нужна будет квартира в этот раз?

Канкуро, не ожидавший такого вопроса, застывает соляной статуей. Спроси такое Баки, то он бы и бровью не повел, но Гаара — совершенно другое дело. Он хочет какой-то конкретики, а ее нет. Задумываться о том, что происходит в его жизни, Канкуро не хочет. Ему хватает того, что он хорошо понимает, что принадлежит ему, а что нет. Акеми знает и понимает его, не обманывается на его счет, а она, как когда-то отметил ее покойный отец, давным-давно стала его заботой. Это плодородная почва для крепких отношений, но у него нет желания во всем этом копаться.

Во всяком случае, пока.

— Нет, не будет, — после паузы, все же, решает Канкуро. Гаара кивает и отпускает его. В то, что отпуск ему понадобился исключительно ради кукол, он совсем не поверил. Ну, ничего страшного, главное, что никаких возражений у него нет, а Баки, старейшины и кто-то еще Канкуро не волнуют. Акеми, как он знает, тоже, иначе бы не моталась она сюда при любом хоть сколько-то удобном случае. Ей ведь можно брать и миссии где-то еще, проводить свободное время с кем-то другим, но она обычно предпочитает Суну.

Прибирать у Канкуро, в общем-то, и нечего. Большая часть его вещей в мастерской, которая куда более захламлена, что для Акеми тоже не сюрприз. Готовиться к ее визиту ему не так уж и надо, у него она и так все знает — в прошлый раз у себя она даже не ночевала. Так почему же он удивился тому, что сейчас будет иначе? Он сам себе усмехается и качает головой, спускаясь в мастерскую, прекрасно зная, что Акеми зайдет к нему, как только окажется в Суне.

Он ошибается. Акеми не заходит, а посылает одну из своих ящериц. Она кусает его за палец, когда он пытается снять с нее записочку, плотоядно высовывает язык и уползает в щель между столом и стеной. Канкуро тихо матерится, но настроение его нисколько не портится.

Едва открыв дверь, Канкуро замечает у порога сандалии и усмехается. Акеми не ждет его возвращения неуверенно и робко, не теряется, вдруг лишившись привычной квартирки, а ведет себя так, словно ничего не произошло. В апартаментах пахнет едой, которую она наверняка купила по пути к нему, а из комнаты доносятся звуки радио. Сам он обычно не включает его, но Акеми явно стало скучно. Ее он находит сидящей на его кровати в одной из его футболок. Волосы у нее немного влажные, значит, она тут уже какое-то время и успела сходить в душ.

Жаль, думает Канкуро, он был бы не против составить ей компанию.

— Если ты будешь так плестись сюда, то я решу, что ты мне не рад и съеду к Ичи, — говорит Акеми, оборачиваясь к нему. Она кладет на тумбочку книжку, которую лениво перелистывала, и широко улыбается, откидываясь назад на подушки. Канкуро скользит взглядом по ее длинным ногам и подходит ближе. — Я серьезно, ты выбрал самую длинную дорогу обратно?

— Твоя ящерица где-то заплутала и не сразу пришла. Она меня даже укусила, Акеми, — Канкуро упирается коленями в кровать, нависает над Акеми, но не наклоняется к ней пока и не целует. — Зачем мне отправляешь таких тварей?

— Она же не отгрызла тебе ничего, так что не вижу проблемы. — Акеми щурится, обвивает его руками за шею и тянет к себе. Сопротивляется Канкуро только для виду, и уже через мгновение целует ее и дает волю рукам: его ладони скользят по ее бедрам, заползая под подол футболки. От этого девушка только весело фыркает в поцелуй и разводит ноги в стороны, давая ему устроиться между ними. — Все самое ценное на месте, я смотрю, — она тянет его штаны вниз и обхватывает ладонью напряженный член. Ей даже стараться не нужно, чтобы Канкуро ее захотел, и будь это не она, то можно было бы даже устыдиться.

Ему казалось, что Акеми должна смущаться и краснеть, робко опускать глаза и кусать губы, но ничего такого не было даже в их самый первый раз. Она смотрела на него с интересом и даже не думала прятаться сама — ей было интересно рассмотреть его, еще интереснее ей было изучить его тело ладонями и потом уже губами. Канкуро это понравилось, и он испытал неожиданное облегчение. Ему не хотелось, чтобы в постели с ней было как-то неловко и сложно. Акеми, как ему показалось, тоже выдохнула, когда за первым поцелуем захотела второй, когда почувствовала его пальцы между своих ног, а губы на груди. Он присматривался к ней, прислушивался, стараясь унять собственное возбуждение, но ему очень повезло не встретить ни сопротивления, ни сомнений.

Акеми отзывалась на ласку так, будто ждала ее уже давно, пачкала его пальцы влагой и вскидывала бедра, требовательно царапая его предплечья короткими ногтями. Канкуро честно пытался быть осторожным и аккуратным, ведь даже замер, едва войдя в нее и желая дать ей время. Помнит он ее бессовестный смех, когда они, взмокшие и запыхавшиеся, упали на простыни. Она все дразнила его за эту осторожность, ластилась и целовала в плечо, красочное описывая его выражение лица, стоило ему только-только в нее толкнуться.

Второй раз уже раздраженный Канкуро взял ее, прижав своим телом к кровати и намотав ее волосы на кулак. У него были опасения, что грубость Акеми обидит, как обидит и поза, в которой он не видел ее лица, зато мог мять ладонью грудь и кусать лопатки. Обычно девушки не любят такое, не любят они и ладонь тянуть к топорщащимся штанам, когда лезут среди ночи с жаркими объятиями и голодными поцелуями. С Акеми оказалось удивительно легко: проблемой стало не обидеть ее, а не позволить себе слишком много, не получая отказов.

Впрочем, он смотрит на нее внимательнее, раздумывая, что вряд ли она позволит ему больше, чем сама хочет.

— …Куро. Канкуро! — она зовет его, мажет большим пальцем по головке члена и кусает за нижнюю губу. Его задумчивость Акеми не устраивает, ей нужно, чтобы он был с ней здесь и сейчас. Канкуро моргает, смотрит на нее и ухмыляется, переставая о чем-либо думать.

Коноха. 30 декабря, 15 лет после рождения Наруто.

Shaka Ponk — My name is Stain+++

Чи-чан уже успел познакомить Кику со своей мачехой, которую он нежно зовёт Умеко-хаха. Его родная мать, как помнит Кику, умерла при родах, так что эта добродушная и мудрая женщина растила и воспитывала Чиву с самых пелёнок. Как поняла Накику из запутанных объяснений, бывшая куноичи Листа была подругой семьи, её муж, суновец и однокомандник отца Мицури, рано умер. Отец Мицури же скончался, когда мальчику было шесть лет. По сути, Умеко и мачехой не была в прямом понимании этого слова, просто двое овдовевших друзей съехались и занялись воспитанием оставшегося без матери ребёнка. С тех пор, как Мицури-старший помер, женщина осталась совсем одна, но, судя по всему, её устраивает жить в отдалении от Конохи и не пытаться найти себе нового сожителя.

Умеко-сан держит онсен в небольшой деревушке, в дне пути на юго-запад от Конохи. Не так уж и далеко от дороги, ведущей в Суну. Встречает их на пороге и с радостью приглашает команду пасынка насладиться горячей ванной перед ужином. Видно, что очень соскучилась по Чиву.

На открытом воздухе источник только один, поэтому разделения на мужскую и женскую часть нет. Кику, в принципе, всё равно, они ведь будут сидеть в полотенцах, а оголённые в некоторых местах телеса её не слишком пугают, пока никто не пытается с неё стащить плотную ткань и прикоснуться к коже. Но в их компании вряд ли кому-то придёт в голову такая дурацкая идея, даже Хоши, тем более Хоши, а Чи-чан настучит по голове шутнику раньше, чем она вообще успеет понять в чём дело.

Кенджи пользуется возможностью поболтать с ней об успехах с Ако. Анбу любит анализировать и систематизировать любую информацию о навыках и техниках команды, чтобы понимать, как лучше использовать в их связках.

— Мы вывели мидори, — послушно делится Кику. — Ну, точнее, Акеми вывела, это камуфляжные ящерицы, к которым я могу цеплять инка. Правда, у меня получается делить его только на три части пока. Но зато с мидори проще, чем напрямую посылать, меньше чакры тратится. Нам ещё надо много работать с радиусом действия. А то как только токаге отдаляются, все инка сразу возвращаются ко мне. Не могу удержать, это надо следить за передвижением ящериц и одновременно контролировать проводник.

— Вопрос практики, — отмахивается Тамеру. — Чем чаще будешь пробовать, тем быстрее доведёшь эти действия до автоматизма. То есть, если ящерица с инка заползёт на союзника, ты сможешь его спрятать?

— Это мидори спрячет его на определённый радиус сразу при прикосновении. Я не могу это контролировать, как напрямую. И не могу выбирать конкретную цель, от кого прятать.

— Это уже хорошо. А что насчёт твоих навыков сенсора?

— Я не развиваю их, — ворчит Кику. — У меня нет на всё времени. Ещё и хенка… Было бы кому мне подсказать, так, может, я и была бы полезнее.

— Ты полезная, сэйрэй. Хватит забивать себе голову глупостями.

— Почему ты постоянно меня так называешь?

— Потому что ты, когда дуешься, похожа на мстительного духа. Давай выползай, ты уже вся красная. Если удар хватит, то точно душа из тела вылетит.

— Я до шестнадцати лет жила в Суне, — напоминает Накику, пропуская шпильку мимо ушей.

— И удивительно, что ещё жива. Выползай.

Почему-то Кику всегда беспрекословно слушается Кенджи. Возможно потому, что он старше, или просто не болтает глупостей, а всё аргументированно раскладывает по полочкам. Или он хитро использует на ней любимое гендзюцу, а она не замечает? Вот и сейчас она бурчит, но покорно вылезает и идёт переодеваться в чистый халат.

В это время года много желающих посетить горячие источники, но Умеко-сан выделяет для них довольно просторную комнату, где присоединяется за ужином, оставив управление онсеном на свою помощницу.

— Ты такая худенькая, прямо как Чи-чан в твоём возрасте, — сетует женщина, подкладывая Кику твёрдый тофу и бобы. Кику не любит тофу в принципе, но покорно жуёт, попутно воруя у Тамкена гёдза. Замечая факт кражи, Кенджи закатывает глаза и забирает её тарелку, накладывая гору пельмешек из общего горшка.

— Тут половина общей порции! — возмущается Накику.

— Ешь, ты что, Умеко-сан не слышала? Или тебе ещё тофу добавить? — ехидно интересуется Тамеру.

— Мне добавь, — с набитым ртом просит Хошиме. — И вон те терияки, и удона с бульоном налей.

— Я не слышу «пожалуйста, семпай».

— Кику тоже не говорила!

— Она и не спрашивала.

Умеко-сан смеётся, приобнимая гордого Чи-чана за плечи. Кику не видит особых поводов для гордости, но Чиву мало нужно, чтобы быть счастливым. Ей бы стоило поучиться у сенсея именно способности смотреть на жизнь, как на величайшее творение и ценить всё хорошее, что её окружает. Наверное, это какой-то гений, данный ему при рождении. Наверное, Чи-чан сделал что-то очень хорошее в прошлой жизни, и Ками-сама наградил его таким большим и сострадательным сердцем. А Кику была… ну, вот, сэйрэй, например.

— Умеко-сан, спасибо вам, — говорит Кику, когда они покидают онсен днём первого января.

— Я буду ждать, когда вы вернётесь. — Женщина не пытается её обнять, она ласково берёт ладони Кику в свои и поглаживает по запястьям.

— За Чи-чана спасибо, — уточняет Накику, потому что напрямую она сенсею стесняется это сказать. — Он делает этот мир лучше.

Она быстро сжимает руки Умеко в ответ и вскакивает на дерево, пока её мальчики не подошли. Ей хочется пять минут посидеть наедине с самой собой.

Суна. 21-25 января, 16 лет после рождения Наруто.

Yukimura, Stephan Pie — Убей меня нежно+++

— Планы изменились. Ты не возвращаешься в Коноху. — Аикава-сенсей открывает дверь в их номер. В маленькой гостинице тесно, но им не привыкать к такому. Аичиро поднимает голову, чтобы понять, к кому обращается их учительница, и переводит взгляд на замершую с рюкзаком в руках Акеми. — Можешь отправляться в Суну прямо сейчас. Вы двое — как можно быстрее домой, отчитаетесь обо всем и получите дальнейшие указания.

Это неожиданность — они закончили все дела близ Деревни Скрытого Дождя, причем, даже без особых потерь. Можно в кои-то веки порадоваться улыбнувшейся им удаче. Они обсуждали, как отдохнут в ближайшие пару дней дома, но теперь об этом и речи не идет. Настроение меняется, свободное время отменяется. Аичиро садится ровнее и тянется к своему рюкзаку, который ему не так уж и долго собирать — буквально пару вещей туда закинуть и все.

— Что случилось? — Спрашивает Кай, поправляя очки. Он еще минуту назад выглядел веселым и расслабленным, но уже успел подобраться. Изменения в планах для них не что-то новое, какими бы неприятными они ни были.

— Зачем мне в Суну? — одновременно с ним подает голос Акеми, хмурясь. У нее, конечно, было в планах мотнуться туда, но не с миссии же сразу. Неспроста это, можно даже не сомневаться. Ее накрывает волной тревоги, и мысли все сразу начинают вертеться вокруг того, что могло случиться в деревне Скрытого Песка. Ничего хорошего, раз сообщение об этом пришло сюда.

— На Суну напали, Казекаге похищен, его брат ранен, — коротко сообщает Аикава-сенсей, наблюдая за тем, как меняется лицо ее ученицы: оно бледнеет и каменеет, разом лишаясь всяких эмоций. Похищение Каге — это что-то невиданное и неслыханное, но не это заставляет Акеми обмереть. — Мне дали другую миссию. Выдвигаться нужно сейчас. Акеми, оставь мне несколько сейсеки.

Акеми не помнит, как расстается с остальными. Она сосредоточена только на своих шагах — она отсчитывает их, приближаясь к Суне все ближе и ближе. Ей нужно следить за дыханием, нужно следить за дорогой, чтобы не сбиться и не выдохнуться. Паниковать себе она запрещает, но и избавиться от страхов не может. Отдельно она переживает за Гаару, не представляя, кем надо быть, чтобы похитить самого Каге. Отдельно, и куда больше, за Канкуро, потому что уже знает о его ранении. Какое оно, что с ним?

Уже ближе к Суне она забирает вложенную в одну из своих ящериц чакру, потому что ей не хватает сил. Акеми слишком спешит и тратит свои силы нерационально. Ей главное добраться, увидеть своими глазами Канкуро, узнать уже что произошло!

В госпиталь она буквально влетает, на ходу спотыкаясь и едва не падая. Легкие горят огнем, ноги гудят, но она на это не обращает внимания. Собственное состояние ее не волнует совершенно, поэтому она даже не думает ни о чем, сразу же пытается оттолкнуть, встает в стойку, едва только Баки преграждает ей путь. В Суне Канкуро — единственный, кто может схватить ее за руку, она привыкла не обращать на это внимание, но на кого-то еще тело реагирует как на угрозу.

— Он жив, — говорит Баки таким голосом, что у Акеми все внутри обрывается. Жив, но ненадолго, да? Жив, но вот-вот умрет? Раз все так плохо, то почему ее все еще держат? Она смотрит на Баки без страха — уже не девочка-генин с чистыми руками, нет в ней уже никакого страха. Ему просто не осталось места в ее жизни, потому что она выросла. «Поболит и пройдет», — чудится ей голос отца, передавшего ей свою волю.

— Мне надо к нему, — Акеми ничего не желает слушать. Она хочет пройти дальше, чтобы или увидеть Канкуро живым, или таким же мертвым, как ее отец. Ей страшно представить, что и Канкуро может уже и не быть, что увидит она окоченевший труп. — Если меня не пропустите, то я…

— Какая несдержанность. Что еще ожидать от куноичи Конохи? — раздается откуда-то сбоку скрипучий старческий голос. Акеми резко разворачивается, желая сказать Чие-сан где именно она видела ее мнение и ее саму, но она утыкается в хорошо знакомый ей жилет — форма Листа, цвет и крой такой же, как у ее отца. Она поднимает глаза и застывает под взглядом Копирующего Ниндзя.

— Какаши-сенсей? — Его руку со своей головы она не сбрасывает, наоборот подается вперед и цепляется пальцами за карманы на его жилете. — Мне надо…

— Тебе надо сесть к Наруто. Да, Наруто? — Акеми только теперь замечает за его спиной Узумаки. Тот непонимающе смотрит на нее, но кивает и тянет ее к себе, сажает рядом и крепко берет за руку. — Канкуро в надежных руках, не переживай.

— В чьих? — спрашивает она, немного приходя в себя. Ни на Баки, ни на Чие-сан она не смотрит, не испытывая никакого желания с ними разговаривать. — В чьих он руках? Тсунаде-сама же не здесь.

— Сакура-чан с ним! Она ему поможет, — голос у Наруто громкий и уверенный. Акеми заставляет себя сосредоточиться на нем, используя Узумаки как якорь. От него она узнает о всем произошедшем, вспоминая уже и о том, что здесь должна быть Накику, но она ее не видит. С Ичи-то все понятно, раз его нет, то он на миссии, а вот где его младшая сестра ей неясно. Может, еще не добралась или что-то изменилось?

А, может, что-то помешало ей добраться до Суны? Акеми беспокойно вздыхает, не зная за кого ей больше всего надо переживать. Пока что, наверное, за Канкуро, про которого хоть что-то знает.

Когда дверь открывается, то она первой влетает к нему и замирает на пороге. Он дышит, Сакура улыбается, и ее немного отпускает. Немного, потому что совсем ей станет легко, когда он откроет глаза. Она смотрит на Темари, сползшую вниз по стене, и подходит к столу, на котором лежит Канкуро. Ее уже ничего не волнует — она касается его плеча, безразлично смотрит на трубку капельницы и не отходит до тех самых пор, пока Наруто не тянет ее к выходу.

Он же, кажется, и вручает ей стакан с чем-то горячим, за что она скомкано благодарит его. Акеми не замечает, что пальцы ее с трудом гнутся, так сильно они замерзли, и опускается на пол, едва только ее оставляют одну. Совершенно нечаянно она опрокидывает в итоге стакан на пол и притягивает колени к груди, утыкаясь в них лицом. Сердце, до этого бившееся в ее груди ровно, наконец-то заходится так, будто вот-вот выпрыгнет.

Канкуро жив и с ним все будет хорошо, ей тоже нужно собраться, чтобы принести хоть какую-то пользу, раз уж она здесь.

— Вставай. Мне хватает Наруто, чтобы еще и о тебе думать, — раздается над ее головой голос Сакуры. Она грубо тянет Акеми вверх, буквально ставит ее на ноги и решительно встряхивает. — Ты здесь не только из-за Канкуро. Твоя чакра понадобится, понимаешь? — Кажется, уже ни для кого не секрет зачем Акеми постоянно мотается в Суну. Разве что Наруто ни о чем не знает, но его и не было в Конохе сколько лет?

— Понимаю, — глухо говорит Акеми, судорожно вздыхая. — Он точно?..

— Да. Не переживай, я лучшая ученица Тсунаде-сама, — с некой гордостью говорит Сакура. Акеми смотрит на нее и на мгновение подается вперед, обнимает одной рукой, и шепчет короткое «спасибо» ей в плечо, чувствуя, как ее продолжают поддерживать и гладят по напряженной спине.

Канкуро приходит в себя быстро; на Акеми он едва смотрит, пока говорит о том, что нужно сделать. О том, чтобы он отправился на выручку брату и речи не идет — слишком слаб, да и чакра еще не восстановилась. К тому же, должен же кто-то быть в Суне в отсутствие Казекаге. Все это понятно, но его нисколько не устраивает. Акеми терпеливо ждет и молчит, провожает всех взглядом, обрадованная тем, что к ним присоединится команда Гая-сенсея. Так у всех точно больше шансов, раз уж Гаару похитил не кто-то, а Сасори Кровавых Песков.

— Ты как долго здесь? — наконец спрашивает Канкуро, поворачивая к ней голову. Она садится на его больничную койку и достает из сумки свитки запечатывания. — Кто тебе вообще сообщил?

— Я с задания. Там узнала. — Кровь с пальца капает на иероглифы, а после из облачка дыма показываются сейсеки. Синие с красными отметинами, крупнее тех, что были у нее раньше, ее гордость и радость. Жаль, что отец не застал их. — Не дергайся, они отдадут тебе мою чакру.

— Акеми, я… — Она тянется к нему и целует в сухие губы, крепко сжимая пальцами его плечо.

— Ты идиот. Он чуть не убил тебя и разломал твои дурацкие куклы! Как у тебя мозгов хватило?! — шипит Акеми, разрывая поцелуй и ударяя Канкуро по щеке. Он молча облизывает губы и ловит ее за запястье, заставляет ее отвести руку и опускает ее к себе на колени. — Ты не имеешь права вот так умереть. Ты слышишь меня, Куро?!

— Слышу, но ты бы пошла за своим братом также, как я пошел за своим. — И с этим Акеми поспорить не может. Она же и идет потом за Гаарой с Канкуро, когда он немного приходит в себя и решает присоединиться к остальным, кто не может уже сидеть на месте. Все хотят вернуть Гаару домой. Суна ждет не просто своего Казекаге, а своего героя, которого уже не боится.

Накику нигде нет; Акеми успокаивает себя тем, что ее подруга не пропадет, но предупреждает Баки об этом. Он кивает, провожая их, обещая заняться этим вопросом. Не займется — значит ей самой придется ее найти, а пока важнее Гаара.

— Девушки, вешающиеся на крутых и элитных парней, обычно самые слабые, — говорит Канкуро насмешливо, когда опускается перед отброшенным в сторону Наруто. Того просто сметает радостная толпа учениц Гаары, не заинтересованных ни в ком, кроме своего кумира. Акеми закатывает глаза и пробивается сквозь них, беспардонно расталкивая всех локтями. Гаара слишком слаб, чтобы идти, чакры у него сейчас нет, поэтому она и тут делится своей — сейсеки проворно заползают ему под рукава. Их у нее остается немного, запасы надо увеличивать. Что-то подсказывает ей, что это далеко не последний раз, когда может пригодиться такая помощь.

Коноха — Суна. 17 — 25 января, 16 лет после рождения Наруто.

CLANN — I hold you+++

Накику отправляется в Суну с Тамкеном, но он покидает её на границе со страной Ветра, без утайки натягивая маску лемура прямо перед ней. Тсунаде-сама он нужен для миссии Анбу, но причин скрывать теперь свою личность от сокомандников Тамеру не видит, тем паче, и приказа такого не поступало. Кенджи ласково треплет её по золотистым волосам и бесшумно исчезает в листве, а Кику с ностальгией вспоминает, как когда-то он помог ей после экзамена на чунина. Она теперь знает, кто скрывался за разрисованным фарфором, и привязанность к сокоманднику стремительно возростает. Даже несмотря на подколы, которыми он любит её «радовать» в самые неподходящие моменты. Только о самом нападении и причинах они никогда не говорили.

На третий день пути её застаёт песчаная буря — не самая опасная, она и не в такие попадала, но Кику решает укрыться от непогоды в пещере. Хокаге знала, что дипломатическая миссия может затянуться и не давала конкретных сроков для возвращения. До Суны всего ничего, но Накику предпочитает добираться с комфортом, а не сражаюсь с пылью, песком и ветром. Только к вечеру буря не только не утихает, но, кажется, лишь крепчает. Кику хмурится, потому что не брала много припасов в путь. В этой части страны подобные штормы вообще-то довольно редки, именно поэтому она решила сделать небольшой крюк.

К ночи Накику понимает, что что-то не так. Песок забивается в пещеру, он тёмный — конечно, и на улице уже давно сумерки, но всё равно это не тот цвет, к которому она привыкла. Куноичи выглядывает из своего убежища, но не может и пары шагов пройти — порыв ветра обрушивается на неё, толкая обратно в укрытие, а оголённые участки кожи горят, словно по ним наждачкой провели. Кику чертыхается и тянется к поясной сумке, где среди ядов всегда лежит пара склянок заживляющей мази. Чакру на простенькое меддзюцу ей тратить не хочется. Только её руку внезапно перехватывает чья-то холодная и гладкая, как отполированное дерево, ладонь. И Кику в ужасе замирает. Она не чувствовала никого на пару миль отсюда.

— Значит, ты тоже ушла, — совершенно бесстрастно комментирует знакомый голос, который она слышала два раза в жизни. Только что-то в нём изменилось. Словно совсем умерло.

Кику рискует чуть повернуть голову. Они одного роста, и серые глаза — прямо напротив, но смотрят не на её лицо, а на протектор Листа, привязанный на плече.

— Я не уходила, — в сумке лежит её второй протектор, прямо рядом с маленькой деревянной фигуркой… Символ на нём, в отличие от того, что у Сасори, не перечёркнут. — И это было не моё решение.

— Неважно, — Сасори быстро оглядывается на вход в пещеру, словно проверяет, чтобы там никто не появился и не застал их вместе: преступника-нукенина S-ранга и молодую девушку-ниндзя Конохи. Живую. Пока что. — Тебе нечего делать в Суне.

Накику отмирает и делает пару крошечных шагов назад, хотя её запястье всё ещё в плену. Выдернуть руку она не пробует — если захочет отравить, то всё равно это сделает. Она никогда не была особо хороша в ближнем бою, а сейчас и нагинату не призвать, ни манипуляцию с чакрой уже не провести — поздно.

— Вообще или сегодня? — неожиданно для самой себя огрызается она.

— Сегодня. Завтра. Вообще. — Сасори, наконец, ослабляет хватку и медленно обходит её, становясь между ней и выходом. Можно подумать, она бы попробовала убежать. Затем резко переводит тему. — В паре метров одно из моих старых убежищ. Но ты, конечно, не знала.

Ещё бы. Она и не планировала их выискивать.

— Твой брат ещё жив? — вопрос приводит её в замешательство; судя по тону, Сасори не особо заинтересован в ответе. Но почему-то решил поболтать.

— Да, он в Суне.

— Прямо сейчас?

— Нет, насколько я знаю, на миссии, а что?

Отвечать Сасори не собирается. Задумчиво оглядывает с ног до головы, словно решает что с ней сделать. У Накику волосы дыбом на затылке встают от этого взгляда.

— Ты выросла, — констатирует он очевидное. — Изменилась.

Кику против воли закатывает глаза. Ну конечно, три года прошло с их последней встречи. Людям свойственно расти, особенно в этом возрасте. Только вот Сасори это утверждение не касается. И Накику вдруг понимает, что ничего живого в нём не осталось. Ладонь его такая не потому, что ему холодно. А потому что она и есть деревянная. Почти похожа на кожу. Но это не человек.

Правда ударяет её поддых, и ей становится по-настоящему жутко. Вот он ещё живой — и она, сколь ни заставляет себя, не может его бояться. Всего, чего угодно, но не его. Но относится ли это к существу напротив? Разве в нём что-то осталось вообще от того утончённого молодого мужчины? Она тянет руку к чёрному плашу с красными пятнами, и Сасори перехватывает её на полпути. Сам неловко прислоняет к груди. Кику не слышит ни дыхания, ни бьющегося сердца. Ничего. Ей грустно, но слёз нет. Её собственное сердце бьётся громко и быстро, но внутри — пустота. Единственная мысль в её голове — никогда не давай обещаний, которые не сможешь выполнить.

— И что теперь? — она с трудом ворочает языком, и ей кажется, что уже всё равно, что он собирается с ней сделать. Сама виновата, какой разумный человек будет вообще сознательно связываться с преступником? Внимания ей, что ли, не хватало? Накику сама себя понять не может, точнее, ту маленькую, наивную семилетнюю девочку, которая до сих пор где-то рядом с ней. В ней.

— Оно там, — жутким механическим тоном шепчет Сасори. — Оно есть. Я разделил…

Кику мотает головой, чувствуя, как хрустят шейные позвонки. Она слышать ничего не хочет. И нукенин не настаивает. Один единственный раз проводит кукольным пальцем по тыльной стороне её ладони, и Накику чувствует, как проваливается в беспамятство.

— Я вернусь за тобой, — последнее, что она слышит перед тем, как потерять сознание.

Но он не приходит.

Она ненавидит обещания.

Кику несколько дней пытается найти выход из лабиринта подземных пещер, даже обнаруживает кое-какие припасы еды, что удивительно для того, кому они и не нужны вовсе. Старые пайки, но вполне съедобные. Темнота вокруг давит, но Кику практически не использует кеккей-генкай: ей становится страшно и одиноко среди разобранных деталей марионеток и законсервированных частей человеческих тел. В сером цвете, в котором она видит через инка убежище Сасори, оно превращается в потусторонний мир, поймавший её в капкан.

Первую ночь она проводит на полу, но от холода и нервов трясутся зубы, так что ей не удаётся и на секунду сомкнуть глаз. Затем, плюнув на всё, находит более-менее целую марионетку, достаточно крупную, чтобы влезть туда целиком, не скрючившись в позе эмбриона. Тщательно сканирует на наличие яда и ловушек, но ей и так понятно, что по какой-то причине Сасори не стал заканчивать работу над этой конкретной «куклой». От старого лакированного дерева приятно пахнет, и Кику проваливается в беспокойный, но сон.

Выход она находит уже тогда, когда теряет всякую надежду. Отверстие в скале точь-в-точь совпадает с фигуркой, покоящейся в сумке на поясе. Вот, значит, как. Это ключ.

До Суны Накику добирается на чистой упёртости, постоянно щуря глаза — она отвыкла от света — и пытаясь придумать объяснение своему столь долгому отсутствию. Но в деревне никому нет до неё дела. У Кику сил нет удивляться открывшейся перед ней картине разрушений, но она ловит за локоть едва знакомого чунина, с которым училась в академии, и спрашивает, что произошло. Парень ошалело косится на неё, словно увидел ожившего мертвеца, и Кику, морщась, понимает, что выглядит не лучшим образом. Надо было хоть в квартиру заглянуть, привести себя в порядок. Столько дней без душа, в пыльном, грязном, давно покинутом пространстве; костюм порван в нескольких местах, руки красные и обожённые…

Всё это вылетает из головы, когда чунин покорно делится последними новостями.

«Этого не может быть, — стучит молоточек по вискам, — этого просто не может быть. Я умерла от яда. Я вышла через портал в другой мир. Я всё ещё сплю в дурацкой марионетке».

Светловолосый парень качает головой и, заканчивая повествование, пятится и исчезает как можно дальше от этой сумасшедшей, отсутствующе сверлящей взглядом улицу. Ей плевать. Она не знает, как приказать своему бедному сердцу не разрываться. Гаара. Канкуро. Чиё-баа-сама… Сасори. Чей кусочек в её сердце больше? По кому ей сильнее плакать? Казекаге и его брат живы, но они и ближе ей, куда ближе чем мерзкая старушка и её безумный внук. Правда ведь?

А слёз нет. Высушены раскалённым воздухом суровой Суны.

Кику не спешит во дворец, она не придёт отчитываться, на ходу сочиняя очередную ложь, в таком виде. Медленно бредёт до квартиры и хлопает дверью, отрезая от себя не только занесённую песком улицу, но и навсегда утерянное прошлое.

Коноха. 20 ноября, 15 лет после рождения Наруто.

Ellie Goulding — Beating Heart +++

Темари смотрит на Шикамару и кусает внутреннюю сторону щеки, хмурится и, не задумываясь, начинает его донимать какими-то придирками и упреками, от которых он отмахивается. Он стал выше нее и пошире в плечах, но все равно она не может не думать, что он еще не дорос. Она старше него на три года, уже джонин, у нее уйма ответственности, а от влюбленности избавиться у нее никак не выходит. В Суне уже потешаются над тем, что здесь, в Конохе, у нее есть парень, только вот сам этот парень ни сном, ни духом об этом.

Разница в три года кажется чудовищно огромной. Темари чувствует себя порой дурой, настолько сильно ей иногда хочется растрясти Шикамару и получить у него хоть какой-то ответ. Еще рано, повторяет она себе, понимая, что мысли его вообще не о том. Все же, в Конохе дети растут совсем иначе, детство их длится куда дольше, наверное, в этом тоже проблема. Ему на все нужно больше времени, он мальчишка еще, хоть и не пустоголовый. О будущем Шикамару мало думает, все ворчит, что хочет спокойную и тихую жизнь, послушную жену и пару ребятишек.

Тихой и спокойной жизни у Темари никогда не будет, послушной жены тоже из нее никак не выйдет. Разве что пару детей она сможет родить, но это единственное, что объединяет ее с мечтами Шикамару. Может быть, именно поэтому он в ее сторону даже не смотрит? Обычно же парни его возраста засматриваются на девушек постарше, так должна же быть причина, по которой он этого не делает. Ей ужасно хочется с кем-то об этом поговорить кроме Накику, которая ей ничем помочь толком-то и не может, но кому довериться Темари не знает. Есть только Акеми, но спрашивать что-то у нее она не хочет.

Канкуро носится — в свойственной ему грубоватой манере — с рыжеволосой девчонкой уже который год, и это никакая не дружба. Вначале, может, это было приятельством, но в какой-то момент все изменилось. Акеми пробралась ее младшему брату под кожу, стала чем-то постоянным в его жизни, чем-то ему нужным. Темари так и подмывает спросить, как так вышло, но она держит при себе все вопросы. Во-первых, ей хочется знать как можно меньше подробностей о личной жизни Канкуро. Во-вторых, что ей расскажет Акеми? Они с ней слишком разные, да и ее брат совсем не похож на Шикамару.

Скверно, думает Темари, садясь за стол напротив парня. Он поднимает на нее темные глаза, но ничего не говорит.

— Я не смогу вырваться из Суны в следующем месяце, — говорит Темари, стараясь звучать максимально нейтрально. Она врет и не краснеет: сможет, если захочет, тем более, что поездка эта будет связана с предстоящим экзаменом. Другое дело, что ей надоело играть в эту странную игру, которую она сама же себе и придумала, на территории Шикамару. Что, если ей получится его как-то растрясти, если он лишится привычных условий? — Можешь сам к нам заглянуть. Три дня пути, не развалишься.

Темари едва не начинает описывать Суну: там красиво, особенно ближе к ночи, когда солнца окрашивает пески в дымчато-красный цвет и спадает жара; резиденция Каге куда более величественная, чем здесь; там тоже найдется, куда сходить и чем себя занять. На самом деле у нее есть целый список того, что она могла бы ему показать. Шикамару ведь, справедливости ради, знакомил ее с Конохой, Темари давно уже думает вернуть этот должок, но все никак не представляется случай. Она любит Суну, любит Страну Ветра, и ей кажется, что и Шикамару может найти там что-то для себя приятное. В Конохе же нашлось то, что вызывает у нее самой улыбку.

Шикамару смотрит на нее, задумчиво трет двумя пальцами пергаментный лист свитка, который просматривал, и Темари становится не по себе.

— У нас миссия. — Он вроде бы говорит это спокойно, но в голосе слышится какое-то сожаление. Или ей кажется, потому что она хочет его слышать? — Я не думаю, что получится. Скорее всего отправят Генму-сан.

— Лишь бы не этого вашего Райдо, — фыркает Темари, запрещая себе расстраиваться и стараясь перевести все в шутку. — Скоро у нас не останется девушек, с которыми он бы не развлекся. Разве что подрастет кто.

— Все настолько плохо? Акеми с Накику мне рассказывали, но… — Шикамару дергает плечом, с каким-то любопытством глядя на Темари. Она закатывает глаза и подпирает голову рукой, пытаясь пересчитать сколько раз сама видела Райдо с кем-то. Сбивается она очень быстро — девушек у него слишком уж много. Того и гляди, скоро по Суне похожая на него детвора начнет бегать, вот уж весело будет лет через пятнадцать! Это же разбираться еще придется, кто кому родня, а кто нет.

— Ну, жалоб нет, — неохотно признает Темари. Жалоб действительно нет, чудо какое-то. — Но он правда к каждой клинья подбивает.

— И к тебе? — Шикамару чуть щурит глаза и сворачивает свиток, убирая его. Он кивает на выход и встает на ноги.

— Что ты, я же страшная сестра Казекаге. Кто в здравом уме ко мне полезет? — Она смеется, хотя ей не весело. Может, в этом тоже проблема? Что, если Шикамару не по себе от ее брата? Нет, даже не так, от ее братьев? Канкуро ведь тоже тот еще фрукт, поразительно, что Акеми нашла способ с ним ужиться.

— Ты пугающая, а не страшная, — поправляет ее Шикамару, пропуская вперед. — Я подумаю о Суне. Может быть, у меня получится.

Темари сбивается с шага и отворачивается, чтобы спрятать улыбку.

Суна — Коноха. 27 января, 16 лет после рождения Наруто.

Llunr — Wake up+++

Прощается с Канкуро Акеми с тяжелым сердцем — расставаться после того, как он чуть не погиб, ей оказывается ужасно тяжело. Ей все кажется, что случится что-то плохое, если она отвернется. Бороться с собой оказывается сложно, она ни на чем не может сосредоточиться и нервно обдирает заусенец на указательном пальце до тех пор, пока он не начинает кровить. Канкуро прекрасно видит ее состояние и терпеливо сносит направленное на него душное внимание, кажется, понимая, что ему всего лишь нужно переждать. Он провожает Акеми вместе с остальными, но успевает ее украдкой поцеловать за одной из колонн так, чтобы их никто не увидел. Они вроде бы и не скрываются, а вроде бы…

Это неважно, думает Акеми, оставляя с ним одну из своих ящериц, чтобы быть в курсе любых изменений. Их отношения мало того, что никого не касаются, так еще и сейчас не так уж и важны, на фоне всего остального. Им обоим и так известно мнение старейшин о них — Акеми считают бесцеремонной куноичи Листа, польза в от которой только в свежей крови, а ее семья даже этого плюса в Канкуро не видит.

Это неважно, думает она по пути с Коноху, впервые за эти дни по-настоящему глядя по сторонам и обращая на кого-то внимание. Ее можно назвать дрянной подругой, но состояние Накику она замечает далеко не сразу, потому что голова у нее занята совсем другим. Она не сразу видит, что на подруге лица нет, что она ведет себя странно, что неожиданно остро реагирует на любое слово Сакуры. Понимание приходит к Акеми постепенно. Хотя, это даже не понимание — это запоздалое осознание, которого она избегала все эти дни.

Накику сама не своя не просто так, она ведет себя так не из-за того, что в Суне произошла самая настоящая катастрофа.

Акеми пытается поставить себя на ее место и не может. Ломается каждый раз о картинки в своих воспоминаниях: вот Гаара лежит на траве, а Наруто с Чие-сан пытаются вернуть его к жизни; вот посеревший Канкуро лежит на операционном столе со склонившимися над ним Сакурой и ирьенинами из Суны; вот ее собственный отец смотрит на нее пустыми безжизненными глазами. Акеми честно хочет посочувствовать, хочет проникнуться чужим горем, но свое собственное оказывается куда сильнее и заставляет ее кусать до крови губы. Она не может испытывать ничего, кроме мстительной радости от гибели того, кто едва не лишил ее саму возможности дышать.

Накику ей жалко, правда жалко, но у нее язык липнет к небу, и разговор в пути никак не складывается.

Тсунаде-сама смотрит на них с облегчением, когда выслушивает отчет. Какаши-сенсей говорит четко и по делу, его команду она отпускает первыми, а их с Накику оставляет. Акеми отчитывается обо всем, что произошло уже с ее точки зрения и, закончив, коротко кланяется. Она не замирает в дверях, не оборачивается, а быстро выходит и прижимается спиной к стене. Руки подрагивают так сильно, что ей приходится сцепить их в замок, чтобы это не было видно. Она слышит через дверь разговор, но не вслушивается, и так понимая, что все не в порядке.

Когда Накику выходит, она молча идет за ней, чувствуя, как внутри закипает раздражение. Она понимает и не понимает ее разом, и это чувство раздвоенности ей до тошноты неприятно. Акеми пытается быть разумной, но у нее ничего не получается: страдания подруги по кому-то, кто однажды спас их с братом, кажутся ей ничем на фоне того, что могло бы быть, погибни Гаара и Канкуро, что уже случилось, потому что Суна пострадала.

Акеми идет следом за ней и сама не замечает, как начинает царапать запястье. Впервые за долгое время у нее на нем нет ящерицы — все сейсеки, что были при ней, опустошены в деревне Скрытого Песка, а призвать новых у нее не хватило уже сил, да и не нужно это. Она уже поняла, что ей надо копить, копить и копить, хорошо, что хоть начало уже положено.

Не выдерживает она уже на подходе в мастерскую Чиву-сенсея. Акеми ловит Накику за локоть точь-в-точь как это делает Канкуро, даже пальцы сжимает в том же месте.

— Ты мне ничего не хочешь рассказать? — требовательно спрашивает она и тянет подругу за собой. В мастерской никого нет — это только к лучшему, думает она, уже чувствуя надвигающуюся ссору. Держать себя в руках у нее никаких сил уже не остается, в ней говорит о себе и пережитое нервное напряжение, и злость от всего случившегося. — Перестань огрызаться на Сакуру. Ее вина в чем?

— Я не огрызаюсь, — возражает Накику, и голос у нее такой, словно это она умерла. Акеми хочется ее то ли ударить, то ли растрясти. Что угодно сделать, лишь бы только стереть с ее лица эту маску безразличия. — Все в порядке.

Ничего не в порядке. В мире все не в порядке, раз кто-то посмел напасть на Суну и похитить самого Казекаге, чтобы забрать заключенного в него хвостатого демона. Акеми не может представить, кому могло такое понадобиться. Такая сила в плохих руках означает только проблемы, огромные проблемы, от которых кровь в жилах стынет.

— По-твоему, я не понимаю, что ты мне врешь? — она смотрит на подругу и, все же, встряхивает ее, держит за оба плеча и заглядывает ей в глаза. — Дурой надо быть, чтобы не понять, кто спас вас с Ичи. Ты мне не рассказывала, неужели думала, что я не догадаюсь?

— Я не понимаю, о чем ты. — По глазам Акеми видит, что прекрасно все она понимает. Отрицает, то ли не желая ей рассказывать, то ли предпочитая себе же и врать. Обмануть можно кого угодно, но только не себя, потому что хуже этого ничего не может быть.

— Сасори. Внук Чие-сан, нукенин, убийца и маньяк, — безжалостно чеканит Акеми, не видя смысла миндальничать. Она не говорит ни слова лжи, потому что самый известный кукловод Суны в какой-то момент совершенно потерял связь с реальностью, раз начал творить такие безумства.

— Он… — Накику будто бы выдавливает из себя слова, пересиливает, чтобы вообще шевелить языком, и Акеми этого недостаточно. Она крепче сжимает плечи подруги, заглядывает ей в лицо, чувствуя, что ее саму едва ли не колотит.

— Он чуть не убил Канкуро и убил Гаару! — А еще он убил других шиноби и простых гражданских, когда они с напарником напали на Суну. Будто этого не мало для того, чтобы радоваться его смерти, думает с горечью Акеми, вспоминая собственного отца. Ей все равно, какие причины были у его убийц, она почувствовала мрачное удовлетворение узнав, что они тоже мертвы. — Гаара погиб, нам повезло, что старуха вообще захотела использовать на нем ту технику!

— Не называй ее так, Чие-баа… — добившись хоть какой-то реакции, Акеми зло усмехается и продолжает, не давая Накику вставить и слова. Обычная ее легкость и в чем-то даже уступчивость пропадает. Непонятно, откуда только в ней это: у Канкуро научилась, тяжелый материнский характер проснулся, или в ней говорит обманчиво мягкая натура всех Икимоно, скрывающая за собой обжигающе-холодную сталь?

Акеми всегда считала, что она не такая, но… поболит и пройдет. Лучше залить поскорее рану лекарством, пересилить себя и потерпеть, чтобы она не воспалилась и не загноилась.

Акеми судит по себе, руководствуясь той практикой, с которой знакома от и до с самого детства.

— По ее недосмотру выросло это чудовище. Он не первый сирота и не последний, но один из тех, кто сошел с ума! Ей надо было его остановить, но ее надо благодарить не за то, что она смогла это сделать, а за то, что вернула нам Гаару! Он убил его, он почти убил Канкуро. Я клянусь, если бы он сделал это… — Ей, пожалуй, было бы неважно, получилось бы у нее самой его убить. Она бы попыталась, ослепнув от злости и боли. Что было бы потом — уже неважно, хотя ей надо думать не только о себе, у нее еще есть Яхико, мать и бабушка. И Накику, глаза которой становятся странными и влажными. — Одно доброе дело не может превратить кого-то в хорошего человека! Проснись уже! Проснись… Мы не дети, нас не пожалеют. Нас и не надо жалеть, — голос ее становится тише и спокойнее, запал проходит.

Акеми вспоминает своего отца, говорит его словами, которые удивительно легко срываются с ее языка. Его ниндо становится ее собственным, и путь у них оказывается один.

— Хи но Иши — это наша жизнь. Волей Огня мы защищаем тех, кто доверился нам. Не кого-то одного, гьеку у нас — Коноха, со всеми ее жителями. — Простые гражданские, дети и будущие поколения, которые унаследуют их дом и продолжат их историю. В видении мира Акеми все просто: она точно знает для чего была рождена и что должна делать. Они шиноби, от этого никуда не сбежать. — Поболит и пройдет, потому что от нас слишком многое зависит! А он от всего отказался и все предал, отвернулся от тех, кто ему доверял!

Когда в Накику что-то с треском ломается, Акеми отпускает ее. Она смотрит на то, как подруга оседает на пол и плачет, чувствуя себя настолько мерзко, что ей тошно. Тошно от себя, тошно от этого мира, тошно от слез Накику.

— Поболит и пройдет, — наконец, она опускается на колени рядом с Накику и притягивает ее к себе. Акеми смотрит куда-то ей за спину, пока гладит ее по волосам и шепчет пустые слова утешения. Все будет хорошо, нужно только перетерпеть и пережить это.

Страна Ветра. 3-4 февраля, 16 лет после рождения Наруто.

Evanescence — My immortal+++

Она не помнит, что конкретно говорит Тсунаде, но её ложь кажется Хокаге достаточно убедительной, чтобы доверить очередную одиночную миссию в Суну спустя неделю после убийства и чудесного воскрешения Казекаге.

Кику благодарна Акеми за жёсткие слова, за скальпель, вскрывающий внутренности для удаления нарыва. Слёзы частично уносят с собой и боль, и пустоту. Но подруга всей правды не знает, а Накику нужно попрощаться. Нужно сказать всё то, что она не успела. Исполнить обещание, пусть и не таким образом, как ей представлялось. Она придёт за ним, даже если он за ней не пришёл.

В разрушенной пещере-гробнице пусто: Суна и Коноха, два стервятника, растащили останки для изучения. Ничто не мусор, всё в хозяйство, как говорится. Если есть возможность найти хоть крохи информации — какой дурак ей не воспользуется? Кику даже осуждать подобное не может, сама бы так же поступила.

Кое-что она всё же находит под насыпью из обломков марионеток и раскрошенного нечеловеческой силой Сакуры камня: деревянную дощечку со спрятанным внутри свитком, исчерканным сложными формулами и набросками. Подробными схемами сердца. Настоящего ей в руках не подержать, но Кику и такого везения достаточно.

— Отдыхай, — шепчет она, голыми руками разрывая дерн на изумрудной поляне, недалеко от водопада. Редкий оазис свежей травы и прохлады. Сасори слишком долго прятался в тенях среди песков пустыни, пусть его память покоится среди корней вереска и в брызгах света на бушующей воде. — Тьма ушла. А я здесь. Я держу тебя. Я не забуду.

«Я прощаю» — но вслух она этого сказать не может. За себя простила. За Гаару, Канкуро и Чиё-баа — нет. Фигурку-ключ в могилу не кладёт и никак не помечает место символического упокоения нукенина. Не осталось на свете никого, кроме неё, кому это важно. А она не заблудится. Если, конечно, вернётся.

В Суне Гаара вручает ей очередной ключ — Кику впору становиться хранителем врат с такой-то связкой — от дома Чиё. К её удивлению, Казекаге говорит, что последнюю волю почившей старейшины подтвердил Эбизо. Накику всегда казалось, что брат мерзкой старухи её недолюбливает. А он вот ей нравился чуть больше сестры. Он хотя бы её не бил.

У наставницы тихо и прохладно, всё, как она помнит, только спрятанные ранее альбомы с фотографиями маленького Сасори и его родителей демонстративно лежат на столике в гостиной. Лунный свет падает через узкое круглое окошко, создавая копию ночного светила на полу в самой середине комнаты. Кику шагает в круг и замирает, зачем-то зажигая инка.

Видит в сером цвете собственный портрет на стене, спрятавшийся между шкафами со свитками.

Когда она только поступила в академию, то думала вступить в ряды марионетчиков. Но создавать гибкие нити вместо коротких когтей чакры у неё получалось из рук вон плохо. И всё же Чиё доверила ей Куроари, прежде чем Ритсуми поняла, что это не её стезя, а куклу заслуживал для своей коллекции куда более способный Канкуро. На фотографии она ещё не знала об этом и с довольным видом обнимала многорукого монстра.

Куда острее, чем неприкрытая лишними сантиментами правда Акеми, картина в старой, позеленевшей от времени медной рамке заставляет Кику осознать реальность и отчаянно разрыдаться прямо посреди пустого помещения. Только сейчас и только здесь она позволяет себе заорать подбитой птицей во всю силу лёгких, потому что дом Чиё на отшибе в глуши, и никто её не услышит даже в этот поздний час.

Никто не поймёт, но никто и не осудит.

Коноха. 10 февраля, 16 лет после рождения Наруто.

Raylee — Wild+++

Яхико подсаживается к Акеми и подпирает голову ладонью, наблюдая за тем, как она шинкует капусту. В последнее время он видит ее мало — они оба мотаются по заданиям, которых становится все больше и больше. Он не жалуется, но нет-нет, а скучает по тем временам, когда вся его семья собиралась под крышей этого дома. Теперь этому не случиться, потому что отец уже никогда не вернется. Яхико старается вспоминать его живым и часто во время каких-то внутренних бесед с собой представляет, что сказал бы отец. Он разыгрывает в уме целые сценки и даже слышит порой отцовский голос. Как-то он признается в этом Акеми, на что она приподнимает уголки губ вверх и, точно копируя интонацию покойного Икимоно Амена, повторяет его любимую фразу.

Поболит и пройдет.

Это становится каким-то заветом, которому они оба следуют с неукоснительным послушанием. Убеждения отца передаются им обоим, его дети не видят никакого иного пути кроме того, что диктует Хи но Иши.

— Давай я помогу, — предлагает Яхико, хоть и не испытывает никакого желания что-либо делать. Ему хочется как можно дольше сидеть рядом с Акеми и просто следить за ловкими и четкими движениями ее рук. Иногда, когда она тренируется с ним, ему становится до одури обидно, настолько он от нее отстает. У него даже возникает ощущение, что он никогда за ней не угонится, как бы сильно ни старался.

— Чем? — Акеми смотрит на брата веселыми глазами и качает головой. Рыжие волосы, еще влажные после душа, у нее собраны в непривычный глазу низкий хвост. Она какая-то вся домашняя, но вместе с тем собранная, будто в любой момент готова скинуть с себя просторную футболку со странными пятнами краски и шорты, чтобы переодеться в то, что носит на миссиях. Ей никакая помощь не нужна, особенно в том, чтобы просто приготовить им обед. — Ты же давно хотел окономияки, а у меня все руки не доходили. Отдыхай, ты с миссии утром только вернулся. Шел бы поспать, раз время есть, я позову, когда все готово будет.

— Не хочу, — Яхико врет, потому что на самом деле устал и не отказался бы от нескольких часов сна, но это значит упустить возможность поговорить с сестрой. Он слушает разговоры матери и бабушки, чувствует на себе взгляды старейшин клана — ему страшно, что в один прекрасный день он вернется, а ее здесь уже не будет. — Ты потренируешься со мной? Завтра или послезавтра, вроде же мы оба свободны.

Акеми кивает, ничего не говоря, и продолжая шинковать капусту. Выражение лица у нее безмятежное, а вот Яхико не так спокоен. Он окидывает кухню рассеянным взглядом, пытаясь вспомнить, когда видел на ней в последний раз мать. Она уже давным-давно не готовит, оставляя это приходящей к ним женщине. С тех самых пор, как погиб ее супруг, Кагуя-сан с головой ушла в работу, став проводить на ней куда больше времени, чем прежде.

Все, лишь бы отвлечься от своего горя и как-то его пережить.

— Почему Накику-нээ нет? Она же только с миссии вернулась, — Яхико пытается заполнить тишину, которая угнетает его так же, как она угнетает и мать. По тому, как на мгновение замирает рука сестры, он понимает, что спросил что-то не то. Он облизывает губы и продолжает, считая, что наткнулся на что-то важное. — Это из-за того, что произошло в Суне? Никто не говорит об этом особо, но…

— Самое главное, что все в порядке, — прерывает его Акеми и откладывает нож в сторону. Она разминает руками капусту, чтобы та была мягче и легче жевалась. Почему-то звук, с которым она это делает, раздражает Яхико. — У Кику-нээ дела, она скоро вернется, не переживай.

«Зато тебя не будет», — опять хочет упрекнуть ее Яхико, но вовремя прикусывает язык.

У Акеми хватает миссий, да и в Суну же она, наверное, мотается не только ради Канкуро. Он слышит, о чем вечерами спорят бабушка с мамой, помнит, как в этих спорах участвовал и отец, но разговора об этом с сестрой пока заводить не рискует.

— Это правда, что Казекаге и его брат чуть не погибли из-за каких-то нукенинов? — Вот это ему в самом деле интересно: от генинов скрывают слишком много, а Акеми, которая мало того, что рангом выше, так еще и была там, поэтому обязана знать больше.

— Правда. — Яхико вздрагивает, ожидая услышать ложь и не представляя себе, как такое возможно. Он думает о Тсунаде-сама, но не может представить никого, кто мог бы ее убить, а потом вспоминает покойного Третьего Хокаге. Раз проиграл опытный и старый шиноби, то, понятное дело, что молодой Каге мог стать чьей-то жертвой. — Тебе надо быть осторожнее на миссиях. Если ты вдруг увидишь людей в черных плащах с красными облаками, то не вздумай даже близко к ним подходить.

— Это нукенины? — переспрашивает Яхико, чувствуя, как его сердце начинает биться быстрее от страха и любопытства. В отличие от Акеми он азартен, и уже представляет себе подобную встречу, из которой он, конечно же, выходит победителем. Его не волнует ни то, что ему еще и двенадцати нет и он генин — в нем говорит самоуверенность и гордость того, чьи предки чего-то добились, выделяясь среди многих. Яхико отчаянно не хочет ни от кого отставать.

— Да, — Акеми смотрит на него и вдруг коротко замахивается, давая ему по уху. Не сильно, но хлестко и ощутимо, так, чтобы он громко охнул и схватился за голову. — Ты слышишь меня или нет? Даже вздумай ни к одному отступнику приближаться!

— Я тоже шиноби! — обиженно возражает Яхико, раздражаясь от того, что сестра ведет себя как взрослая. Она не настолько старше него, чтобы так с ним разговаривать. — И я — Икимоно, наш клан всегда был…

— Ты — генин, чьего отца убил нукенин, — неожиданно резко припечатывает сестра. Яхико замолкает и смотрит на нее большими глазами. О гибели бывшего главы клана они почти не говорят — тема для разговора это плохая, не все еще улеглось и забылось. — Папа был сильнее нас обоих вместе взятых. Канкуро чуть не погиб, а Гаара… — она обрывает себя и смотрит в сторону. Яхико вдруг понимает, что она тоже ему лжет, и в Суне все было не так просто, как она ему рассказывала. — Я своими руками тебя убью, если узнаю о чем-то. Ты будешь сидеть в Конохе безвылазно, а еще лучше — в Суне, где ты вообще никого и ничего не знаешь.

— Я хочу стать сильнее. Мне сказали, что во мне есть потенциал, — говорит он, набираясь храбрости. Сестра видит в нем ребенка, каким он уже давно перестал быть. — Я встречал бабушку после совета, и Данзо-сан отметил меня. Если я стану сильнее, то со мной ничего не случится. Вы боитесь, что мне рано, но ты сама же в первый год пошла на экзамен на чунина! Ты уже получила ранг и ходишь на сложные миссии. — А он все еще генин, на него смотрят старейшины, чье неодобрение он ощущает кожей. Он должен быть не хуже отца и сестры, этого от него ждут. — Я не хочу просто смотреть и ничего не делать! Будь жив папа, то он бы понял меня!

Яхико сам не замечает, как повышает голос, а Акеми не останавливает и не одергивает его, отчего ему только противнее от себя становится. Он отворачивается и встает, желая сбежать, но сестра ловит его за край футболки.

— Папа хотел быть сильным, чтобы нам не пришлось, — тихо говорит она и тянет брата к себе. Яхико упирается и не смотрит на нее из-за бушующей смеси обиды, стыда и злости. — Наш клан зол на меня, если ты получаешь косые взгляды, то не по своей вине. Будь папа жив, он знал бы, что тебе сказать: что… ты и так наша гордость. Тебе не нужно никого слушать, только знать, что ты ничем не уступаешь никому.

— Я не могу тебя догнать, — выдавливает из себя Яхико, признаваясь в том, что его терзает. Он хочет быть не лучше сестры, а равным. Акеми вздыхает, снова тянет его, не сдаваясь до тех пор, пока он не садится обратно за стол. Она придвигается к нему ближе и обнимает рукой за плечи. — Я не могу тебя догнать и этим подвожу всех.

— Ты и не должен. У тебя свой путь, ты не обязан быть ни как папа, ни как я, ни как мама. — «Старейшины могут удавиться», — улавливает он то, что она не говорит. Будь жив их отец, то наверняка бы смог заткнуть всем рты, но у их дяди, ставшего временной заменой покойному старшему брату, других забот хватает; мать занята, бабушка не имеет отношения к клану, а сама Акеми бессильна против стариков. — Я научу тебя нашим техникам призыва.

— Я их знаю, — бормочет Яхико и тянется к сестре, утыкаясь лицом ей в плечо. — Папа научил.

— Не всем. Я покажу те, которым он бы не стал тебя учить, но ты должен пообещать мне не разговаривать с Данзо-сан. — В голосе Акеми появляются стальные нотки, которых прежде Яхико не слышал. — Папа его не любил. Раз он не доверял ему, то были причины.

Яхико молчит и дышит через рот, чтобы Акеми не уловила, как сильно у него щиплет в глазах. Это же явно от измельченного ею лука.

— Ты уйдешь от нас? — спрашивает Яхико так тихо, что сам себя едва слышит. Мать и бабушка этого ждут, боятся и не хотят, но ему нужно узнать от самой Акеми. Потеряет он и ее или обойдется? — В Суну?

— Не скоро и не обязательно, — отзывается она, поглаживая его по голове. — А даже если я и буду в Суне, то это ничего не изменит. Все будет хорошо, я не дам ничему плохому случиться.

«Врет», — думает Яхико, но молчит, отчаянно желая верить в эту ложь.

Коноха. 10 февраля, 16 лет после рождения Наруто.

Fleur — Колыбельная для солнца+++

Кику возвращается в Коноху ранним утром, отчитывается лично перед Тсунаде-сама и запирается в пристройке, потому что её, может, и отпустило немного, но видеть никого не хочется. Чи-чан не настаивает и вопросов не задаёт, но просовывает в щель под дверью записку, в которой уведомляет о том, что послезавтра отбудет на долгосрочную миссию и хочет попрощаться тет-а-тет.

Это написано в самом конце длинного послания, но всё, что до — обычные нежности и советы по типу «не пускай в дом подозрительных личностей». При этом, в том же предложении он умудряется оговориться, что оставил ключ новому ученику. Художнику. Накику не знала, что Чи-чан кого-то обучает, кроме «Юменочиву», конечно. Или как там её. За всё то время, что она тут живёт, в мастерской появлялись только джонины — друзья Мицури — и ни за одним из них Кику не заметила повышенного рвения к искусству. К изобразительному искусству, по крайней мере.

Она вылезает вечером в душ, в котором проводит почти полчаса, заваривает кофе на кухне, несмотря на поздний час. Хотя ей сейчас хочется не кофе, а…

— Смотри, кого я привёл!

Чи-чан ставит на стол пару бутылок сакэ, и Накику недоумённо косится на сенсея. Он уже где-то успел накидаться, и теперь считает зелёные ёмкости своими приятелями? Но тут из зала показываются две фигуры, и Кику чувствует, как её брови взлетают куда-то под криво подстриженную короткую чёлку. Надо бы отрастить её и не мучиться больше с ножницами. Волосы и так уже до подбородка, даже на макушке она их больше не обстригает коротко.

— Добрый вечер, — вежливо приветствует Неджи, с опаской присаживаясь на скрипящий стул. Гай хлопает ученика по плечу и довольно потирает руки — прямо как Темари в «Акасуне».

— Я хотел позвать Тентен, но она сегодня занята. А Ли… Ему нельзя пить, в общем. Кику-чан, я понимаю, как тебе сложно: и тебе, и Неджи-куну надо расслабиться, и лучше, если это будет под нашим присмотром.

Кику и Неджи обмениваются одинаково неверующими взглядами. Кику даже становится весело — у неё-то есть опыт какой-никакой, а вот у Хьюги…

— Чи-чан, тебе послезавтра на миссию, — напоминает Накику.— Ты уверен, что это хорошая идея?

— У меня будет целый день, чтобы выспаться, — отмахивается Чиву. — К тому же, я умею пить.

Да, конечно. Накику помнит, как пару раз тащила его на себе, когда Мицури зачем-то соревновался с Тсунаде-сама. Шизуне-семпай будила её среди ночи, и обе куноичи с несчастным видом плелись за своими сенсеями. Хорошо хоть, в отличие от Хокаге, Чиву позволял себе подобную слабость раза четыре в год.

Три часа спустя Кику понимает, что она самая трезвая из всех. Но всё равно немного пьяненькая. Она спорит с Гаем о рецепте «Силы Юности» и нужно ли добавлять в него апельсин. Гай считает, что там вообще не должно быть алкоголя. Но без алкоголя, настаивает Накику, как можно проникнуться желанием постоянно прыгать, бегать и соревноваться с другими? Гай уверяет, что сила юности скрывается не в физических тренировках, ну, не только в них; Кику мотает головой и, не удержавшись на стуле, накреняется, приземляясь ухом на крепкое плечо Хьюги. Вот тут бы и уснуть, хотя мог бы и помягче быть. Как попа. Не её — слишком костлявая. Так, у кого из её знакомых может быть мягкая попа?

— Тзвтрчтделаш? — Кику чувствует вопросительную интонацию в голосе Неджи, но не может разобрать отдельных слов. Он сидит как истукан; если бы не красные уши и ещё более красный нос, и не сказать, что пил.

— Почему я не догадалась попросить Ичи сделать мне антипохмельные пилюли про запас? — Этот риторический вопрос Накику произносит вполне связно и внятно, но он не имеет никакого отношения к вопросу Неджи. Наверное.

— Почему твой брат делает антипохмельные пилюли? — возмущается Чи-чан, с грехом пополам слезая с антресоли, скрючившись в три погибели и таща за собой что-то деревянное со струнами. Кику без понятия, как называется этот инструмент. Гай уже переключился на найденный на холодильнике романчик, который Чиву умудрился выпустить в печать; по его выступающим скулам градом катятся слёзы. — За вами там вообще следил кто-нибудь в Суне?

— Чи-чан, моему брату уже двадцать один! Про него все забыли из-за Гаары! То есть из-за Сасори! То есть из-за мерзкой старухи! Из-за долбанных Акацки, короче!

Кику начинает плакать, потому что она плохая сестра. У Ичи был день рождения тридцать первого января, а о нём совсем никто не вспомнил. Она сама торчала в Конохе, а устраивая похороны нукенину даже не задержалась, чтобы дождаться брата с миссии. Неджи достаёт из кармана платок и робко протягивает ей. Не дождавшись реакции, сам начинает вытирать слёзы. Только почему-то в районе ключиц.

— Ткчтнсчтзвтра? — ещё раз пытается разлепить губы Неджи.

— Завтра я буду отсыпаться, — мурчит Накику, удобно устраиваясь на плече Хьюги и уже забывая про то, что Ичи не получил в этом году свой подарок. Она даже хватает джонина под руку, наваливаясь всем своим не шибко тяжёлым весом. Ничего, он же мастер тайдзюцу. Гений клана. В этот момент стул под Хьюгой ломается, и оба неграциозными тюфяками летят на пол.

— Кику-чан, ты знаешь, сколько лет этой мебели? — Чиву хватается за волосы, но тут же кидается поднимать с пола кучу малу из двух тел. — Ты жива? Никто не ранен? Да пофиг на этот стул, почему мы забыли пригласить ирьёнина?

— Вот и я про что, — бурчит Кику. — Чем ты думал, Чи-чан, когда отдавал ключ художнику?

— Какому?

— Откуда я знаю какому, ты не уточнил!

На этот раз Кику засыпает прямо на полу, удобно устроившись под боком у Неджи. Хьюга то ли не хочет, то ли не в состоянии передвигаться, а Гаю уже нет никакого дела до реального мира — он слишком углубился во все перипетии сюжета и любовных интриг выдуманных персонажей. Кажется, у Чи-чана появился новый поклонник. Мицури вытаскивает из кладовки подушки, раздаёт всем поровну и сам устраивается на одной из них. Бренькает что-то душещипающее на своём странном инструменте, и Кику в полусне подпевает. Ту самую колыбельную, которую так любила петь своей сестре.

Коноха. 9 марта, 16 лет после рождения Наруто.

Bebe Rexha — I Don't Wanna Grow Up+++

Ветер меняется. Акеми замечает это по перезвону колокольчиков, висящих над ее окном. В Конохе все пока спокойно, но она в это спокойствие ничуть не верит. Она смотрит на свою бабушку, морщины на лице которой становятся все глубже после каждого собрания, и пытается ее разговорить, но ничего не выходит. На вопросы внучки Мэйко-сан отвечать не желает, зато вдруг объединяется с дочерью и наседает на нее уже сама: им не по душе вечные отлучки Акеми в Суну, и если мать хочет видеть ее больше в Конохе, занимающейся делами клана, то бабушка напирает на безоговорочную верность родной деревне. Очередной спор едва не заканчивается громкой ссорой, но все отвлекаются на так удачно появившегося Яхико. Глядя на брата, Акеми понимает, что он слышал весь разговор и зашел совсем не случайно, а чтобы выручить ее. За это она ему особенно благодарна, потому что ей и самой не хотелось скандалить.

После этого бабушку с матерью Акеми старательно избегает, занимая себя миссиями и делами в деревне, отвлекается от которых только на Канкуро. У него пауза между заданиями, которую он решает провести с ней в Конохе. Обычно ему вырваться куда сложнее, чем ей — все же, обязанностей у него больше, как и ответственности за окружающих. В укор это она ему не ставит, хоть порой и вздыхает, что он толком не знает ее деревню. Удачное стечение обстоятельств радует их обоих, и Канкуро Акеми ждет уже у резиденции Хокаге, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Она прикидывает, куда может отвести его и чем занять кроме самого очевидного, для чего им надо будет запереться в обычно выделяемой Темари квартирке. Сейчас старшей сестры Казекаге в Конохе нет, так что им вообще не о чем будет переживать. Никто к ним случайно не зайдет и не заглянет.

А то, что она не придет ночевать домой — не беда. Ино и Накику всегда готовы сказать, что она была у них, если возникнут вопросы.

— Вот теперь я свободен на ближайшие несколько дней, — говорит Канкуро, когда выходит на крыльцо. Акеми широко улыбается ему и тянется за быстрым, настолько коротким поцелуем, что его и заметить-то никто не должен. Ее губы едва-едва касаются его подбородка, и по взгляду песчаника она понимает, что ему этого слишком мало. — Ну, как свободен…

— Если ничего не случится, Куро. Нашел, чему меня учить. Как у Гаары дела? Без, я имею в виду… — Они не говорят вслух о том, что Казекаге лишился заключенного в нем хвостатого демона. Канкуро пожимает плечами, коротко рассказывая о том, что все, в целом, в порядке. Гааре непривычно, но он, к счастью, спокоен и не убивается. Все же, от силы Шукаку он не зависел так, как мог бы, и она ему больше мешала, пускай неограниченная чакра была чем-то полезным.

Канкуро не устал, поэтому какое-то время они бесцельно бродят по улицам Конохи, останавливаясь время от времени у ларьков. Акеми покупает тайяки и моти, отмахиваясь от его руки, когда она тянется расплатиться. В Суне он и так тратится, она может его тут угостить сама, такая возможность ей выпадает редко. Канкуро фыркает, но не настаивает, только просит обойтись без рамена, которого ему хватило в тот раз, когда их с любимым блюдом знакомил Наруто. Узумаки обожает лапшу, о чем знает вся Коноха и, наверное, часть Суны. Во всяком случае, песчаную троицу он им уже кормил, утверждая, что еды лучше этой нет на белом свете. Акеми смеется, откусывает от своего моти и остатком кормит Канкуро сама с рук — они взяли несколько разных, чтобы он мог попробовать. В Суне почему-то моти не любят.

Акеми наслаждается этим почти свиданием, когда Канкуро ненавязчиво ловит ее за локоть и придвигает поближе к себе. Они сворачивают на улицу, ведущую в мастерскую Мицури Чиву, чтобы выудить Накику и утащить куда-то на вечер. Ино, в цветочный магазин родителей которой они уже успели заглянуть, пообещала собрать остальных. Почему бы всем вместе не посидеть? Так даже лучше, потому что никто не заметит тихого исчезновения Акеми с Канкуро.

— За нами уже несколько улиц следят, — говорит он ей на ухо и останавливается. Вид у него нисколько не напряженный, но так только со стороны кажется. Акеми прекрасно улавливает, как меняется выражение его глаз — всякое тепло пропадает, что ее всегда завораживает. На нее он всегда смотрит как-то по-другому. — Только я понять не могу…

— Это следят так плохо или не стараются? — заканчивает она, тяжело вздыхая и качая головой. Она тоже почувствовала на себя чей-то взгляд, но если поначалу решила, что это кто-то из людей ее бабушки, то теперь уверена, что это не так. — Сай, пожалуйста, хватит. Если ты хочешь поговорить, поздороваться или даже познакомиться, то лучше просто подойти.

— Сай? — Канкуро приподнимает бровь и поворачивает голову, когда в нескольких шагах от них на землю спрыгивает черноволосый парень. Он окидывает его цепким взглядом, явно оценивая и прикидывая, на что тот способен. Лишний раз вступать в схватку Канкуро не любит, но предпочитает всегда знать с кем имеет дело.

— Да, это новый член команды номер семь, — кивает Акеми, растягивая губы в дружелюбной улыбке. Она уже имела счастье познакомиться с Саем, поэтому знает, что от него ожидать — примерно всего. — Он живет у Чиву-сенсея как и Накику… ну, как живет, я так поняла, у него есть квартира, но я сколько ни заходила, он всегда здесь… Привет, Сай. Мы собираемся посидеть где-то компанией, пришли за Кику-анэ, ты не хочешь с нами?

— Мне обрадуются? — спрашивает Сай, подходя ближе. Канкуро не нравится, как близко он становится к Акеми, но та на это никак не реагирует. — Все хотят видеть не меня.

— Тебе не расстроятся. А кого хотят видеть? — отвечает она вопросом на вопрос и наклоняет голову. — Ты о Саске? Из всех, кого я знаю, наверное четыре человека были бы не против его увидеть, и один только для того, чтобы дать ему в морду.

— Кто? — Сай явно интересуется о последнем, и улыбка на лице Акеми становится намного шире. Она усмехается и ведет двумя пальцами по своим щекам вниз.

— Киба. Так ты что-то хотел? — Лыба на лице парня кажется Канкуро ненастоящей. Он напоминает ему живую марионетку, только нитей чакры не видно. Их глаза встречаются — взгляд у Сая умный и пронзительный.

— Как тебе закат? — спрашивает он, очень уж доброжелательно глядя на Акеми. Улыбка с лица Акеми не сходит, но уголок губ начинает как-то странно подрагивать. Канкуро невольно смотрит на ясное небо, вспоминая, сколько еще времени до сумерек.

— Сейчас день, Сай, — медленно и почти по слогам произносит Акеми, пытаясь понять, над ней смеются или это серьезно. От него можно ожидать все, и даже она уже успела это уяснить.

— Просто хотел начать разговор. — Вот в это поверить уже можно. Он все делает как-то странно.

— Ты его бесподобно начал, — кивает она и охает, когда Канкуро, устав от того, как Сай нависает над Акеми, тянет ее к себе, обхватив поперек плеч. Он не видит в нем никакой заинтересованности, не чует пока угрозы, — Сай опасен, но не в данный момент, — просто хочет, чтобы между ними была какая-то дистанция.

Во взгляде Сая мелькает какое-то понимание, а лыба становится почти искренне веселой. Странный парень, очень странный, и уж точно нисколько не похожий на Учиху.

— Второй Гаара. Не учили, что разговаривать нужно, не дыша воздухом друг друга? — В его голосе слышится насмешка. Акеми стучит пальцами по ладони, которую Канкуро устраивает у нее на ключицах, безмолвно прося отпустить. — Не отвечай. Я не уверен, что хочу знать ответ на этот вопрос.

Акеми вздыхает, невольно соглашаясь: иногда лучше в самом деле ничего не уточнять.

— Вы с Накику не похожи, — Сай говорит это про Акеми, но смотрит на Канкуро. То ли подразнить хочет, то ли в самом деле испытывает к песчанику какой-то интерес. — И как давно вы… дышите воздухом друг друга?

— Это новое название се?.. Нет, все, забудь, — спрашивает было Акеми, но вовремя себя останавливает. У Сая, как она уже поняла по их непродолжительному общению, бывают какие-то своеобразные умозаключения, а в них разбираться у нее нет никакого желания. Ей и своих сложностей в жизни хватает. — Лучше скажи, так ты с нами или нет?

Сай улыбается и кивает, резко меняя тему разговора и задавая вопросы Канкуро по поводу его марионеток. Акеми смотрит на него искоса и вздыхает, не представляя, как Накику может жить с ним под одной крышей. Сай неплохой, но очень уж странный.

Коноха. 13 февраля — 9 марта, 16 лет после рождения Наруто.

Maneskin — Baby said+++

Как только Накику видит на пороге мастерской бледного парня с идиотской улыбочкой в не менее идиотском костюмчике, то тут же захлопывает дверь перед его носом и удаляется на кухню. Она уже слышала про нового члена команды номер семь и в курсе, что Мицури-сенсей предоставил тому доступ в мастерскую. Не просто доступ, он отдал ему ключ. Странно, что этот Сай вообще догадался постучаться, прежде чем войти. Её мнения, конечно, не спросили.

Кику ничуть не удивляется, когда молодой Анбу бесшумно садится за стол напротив и безэмоционально гипнотизирует взглядом кружку в её руках. Ладно, она всё равно заварила кофе больше, чем на одну персону.

— Будешь?

Сай с некоторым замешательством кивает. Но словно ждёт, что она добавит что-то ещё. Его сокомандники одно, что бесятся от его присутствия, не устают и словесно упоминать об этом.

Накику словно наяву видит, как крутятся шестерёнки в черноволосой голове. Сейчас наверняка ляпнет что-то совершенно…

— Ты пытаешься со мной флиртовать?

… неуместное. Как можно расценить демонстративное хлопанье дверью за попытку флирта, Кику не знает. Она устало трёт переносицу костяшкой большого пальца и мысленно подбрасывает монетку: орёл — игнорировать, решка — игнорировать. Потому что она не Сакура, и ввязываться в цирковое представление не собирается. Выбор очевиден.

— Ты не будешь меня бить? — ещё удивлённее спрашивает шиноби.

— А тебе хочется, я посмотрю, — хмыкает Накику, ставя перед ним вторую чашку. — Уже привык?

Сай передёргивается всем телом, но, в свою очередь, тоже замолкает. Десять минут они проводят в комфортной тишине, задумчиво сипая горький напиток. Затем Сай предпринимает очередную попытку коммуникации.

— Я планирую перевезти сюда свои мольберты.

— Ставь в углу, чтобы центральный проход не заставлять, — равнодушно просит Кику. Ей ли оспаривать их договорённость с хозяином помещения? Но отдельного входа в пристройку нет, к сожалению, только через узкие окна. Надо бы, кстати, с Чи-чаном поговорить об этом упущении…

— Можно ещё диван поставить, — с каким-то нажимом предлагает шиноби. — Я всё равно собирался свой выкинуть.

— Лучше на чердаке, — всё также отрешённо советует Накику. Она там давно прибралась, но так и не нашла, как использовать освободившееся помещение. Правда, идея захламлять пространство ей не нравится, и так уже страшно открывать дверь в кладовку: вдруг что-то на голову свалится? Однако, она не ожидала от этого парня подобного стремления к уюту.

— В зале нет раковины. И замок только один.

От неожиданности Накику выплёвывает последнюю порцию кофе обратно в кружку. О чём он вообще?

— До завтра, — Сай прощается, щуря глаза, но обходясь без фальшивого растягивания губ. — Спасибо за кофе.

Он действительно приходит завтра. И послезавтра. Такое чувство, если честно, что он всегда торчит где-то поблизости. Ничего удивительного, что месяц спустя от Ако-имото Кику узнаёт, что Сай приглашён присоединиться к празднованию. Чего — она не поняла, наверное, того, что Канкуро в Конохе. Среди довольно шумной большой компании есть и другие куноичи, с которыми Накику худо-бедно общается. Те же Сакура и Ино.

Ино нравится Кику куда больше её лучшей, по её же словам, подруги. Они обе, конечно, громкие и эксцентричные, но у Яманака и сдержанности побольше, и чувства собственного достоинства. А ещё она очень привлекательная, не зря Сай зовёт блондинку Красавицей. К слову о прозвищах…

— Одуванчик-чан, ты совсем не похожа на Ящерку-сан.

Какое мудрое наблюдение. Почему Кику решила, что хотя бы в ресторанчике, где они собрались большой компанией с подачи Ако, Сай от неё отлипнет? Накику специально села с краю, рядом с Акеми и напротив Канкуро. Художник из седьмой команды, который повадился шататься если не в самой мастерской, то где-то вокруг, сидит в противоположном конце стола с Яманака. Точнее, сидел, пока Акеми не убежала куда-то с марионетчиком. Впрочем, Ино не выглядит расстроенной брутальным исчезновением собеседника в вихре чернил — мечтательно подперев щёку рукой, куноичи любуется кем-то за стойкой бара. Среди пьющих после окончания рабочего дня: Котетсу, Изумо и снявший бандану Генма. Ответ очевиден.

— Почему мы должны быть похожи? — Кику вздыхает, готовясь к очередному сеансу нелепых вопросов и таких же нелепых объяснений. Из неё педагог бы не вышел, совсем как из Чиё-баа. И мозгоправ тоже — свои бы в порядок привести. Она думает, что, возможно, Саю настолько осточертело, что его сравнивают с Саске при каждом удобном случае, что он сам решил других посравнивать.

— Вы зовёте друг друга сёстрами.

— Это потому что мы очень близки. Почти как из одной семьи, понимаешь?

— Но ты не зовёшь Канкуро братом, а я слышал, что с Сабаку ты тоже близка.

— Я зову младшим братиком Гаару, — ухмыляется Кику, наклоняясь чуть ближе к уху художника, чтобы Киба не подслушал. — Только когда никто не слышит. Это секрет.

Сай выглядит задумчивым и медленно кивает. Достаёт из кармана записную книжку и что-то чёркает — Кику не смотрит, ей нет дела до его изысканий.

— Мы не близки? Меня ты тоже не зовёшь братом.

У Кику из палочек выпадает кусочек мяса. Слава Ками, остальные заняты собственными разговорами: Тентен что-то хитро шепчет Шикамару, поглядывая на Ино, Чоджи с Кибой всё своё внимание уделяют еде.

— Мы не настолько близки, — терпеливо поясняет Накику, спрашивая себя как вообще так получилось, что его ещё не вышвырнули из команды. А она — из мастерской Чиву. — Прости, Сай, мне странно думать о тебе в таком ключе.

— Тогда, может, пойдём, подышим? — нейтральным тоном предлагает художник. Кику даже не пытается продолжать трапезу: аппетит пропал, как и всякое понимание связности диалога.

— Балкон справа, — куноичи кивает в указанном направлении. — Иди дыши.

«И оставь уже меня в покое» — ясно пропечатано большими буквами на её лице. Но Сай то ли всё ещё не умеет, то ли не хочет считывать её эмоции. Смотрит пристально и странно улыбается. Ещё страннее, чем обычно.

— Ящерка-сан и Кукловод занимаются сексом. Давно?

— Сегодня или вообще? — Когда до Кику доходит смысл сказанного, она с громким хлопком шлёпает палочками о столешницу. Чоджи недоумённо оборачивается в её сторону, но только чтобы возмущённо покачать головой. Кто же так обращается со столовыми приборами?

— Что ты сказал?

— Что Ящерка-сан…

Кику сгребает Сая за шиворот и тащит в сторону балкона. Но всем вокруг всё равно — инка горит, отвлекая внимание от её персоны и от идиота в стальной хватке.

— Мы всё-таки идём подышать? — полузадушенно интересуется Сай. Накику немного понимает Сакуру — у художника иногда напрочь отрубается инстинкт самосохранения.

— Идём, идём, — то ли ласково, то ли угрожающе шипит Накику, злясь не столько на проницательного дурака, сколько на себя. Он дуб-дубом, а сразу заметил то, что она почему-то проглядела. Хороша сестра. — Подышим, помедитируем. Успокоимся.

— Я спокоен, — комментирует очевидное Сай.

— А я — нет, — отрезает Кику.

На улице она вполне аккуратно отпускает воротник художника и прислоняется к перилам, погружаясь в свои мысли. Начинает недоумевать почему вообще так остро реагирует на эту новость. Ну спят и спят, ей какое дело? Кику любит Канкуро, как и всех Сабаку, но она знает, что он опасный человек. Он ценит Акеми, это видно, но серьёзные отношения подразумевают, что когда-то Ако станет его семьёй. Настоящей. Вряд ли они по-дружески решили разделить ложе пару раз. И Накику беспокоится, как бы её имото не обидели. Ненароком, но под кожу кукловод умеет залезать не хуже скорпиона. Кику знает, он и с ней такое проворачивал при редких ссорах. Канкуро давит на самое больное, не испытывая за это сильных мук совести.

— Можно мне подойти?

Кику растерянно поднимает голову. Он ещё тут? Вроде инка не погас, а к нему она больше не прикасается.

— Нельзя. — Сейчас она не в настроении заморачиваться с его желаниями. — Извини, можешь вернуться к остальным. Я попозже буду. И, пожалуйста, давай больше без разговоров о семейных отношениях. Это… слишком сложная тема.

Сай едва заметно поджимает губы, но послушно уходит. С Акеми Накику решает не обсуждать. Раз Рыжая доверилась кукловоду, то не ей судить и вмешиваться. Захочет — расскажет, когда придёт время. В конце концов, у Кику тоже нет никаких причин не доверять названной сестре. Это ведь и есть любовь в её понимании.

Коноха. 28 февраля, 16 лет после рождения Наруто.

Gunther — Ding dong song+++

Райдо оглядывается в поисках союзных протекторов, но вовремя напоминает себе, что на фестиваль весны все пришли в праздничных костюмах, а не в униформах. Что ж, жаль, придётся знакомиться лично и пытаться выпытать по ходу дела откуда гости.

— Объясни мне, — Генма перекатывает сенбон, с которым не расстаётся даже на время Ринне Матсури, — чего ты так зациклился на куноичи Песка?

— Они другие, — отмахивается Райдо. Ему что, действительно стоит пояснять очевидное? В Конохе даром, что люди тактильные, взрослеют куда медленнее. И, к тому же, все молодые цыпочки сразу мечтают после постели затащить его под венец. Куда Райдо совершенно не стремится. Он хороший убийца, но верный муж из него бы не вышел. А вот куноичи Суны это прекрасно понимают и ни на чём не настаивают когда Райдо честно предлагает им одноразовый секс и приятную разрядку. Не то чтобы своих трахателей не хватало, но Намиаши опытный и точно знает как доставить удовольствие женщинам. Никто не жаловался. Ни разу.

— Член в трусах? — ржёт Котетсу. — С сюрпризом, да?

— Член или не член, — добавляет Изумо, — а яйца точно есть. Взять ту же сестру Казекаге.

Райдо морщится — вот к кому, к кому, а к Сабаку но Темари он бы точно не полез проверять что там у неё в трусах. Если не зубы, то острые лезвия. Он не знает, кто польстится на такое чудо, но уже соболезнует несчастному.

— Мы пришли о моей личной жизни сюда поговорить, что ли? — огрызается Райдо. — Если хочется посплетничать, вон там, слева, как раз интересную пьесу разыгрывают.

Головы чунинов тут же синхронно поворачиваются в указанную сторону. А посмотреть действительно есть на что: Гай и Какаши сами по себе личности выдающиеся, а когда они соревнуются, то хочется выпустить сводку о легендарном — саннины бы позавидовали — сопротивлении в газету «Ежедневная Коноха». А когда те соревнуются за внимание женщины… И даже не нарисованной…

— Я всё время забываю, как её зовут, — бормочет Изумо себе под нос. — Это же помощница Сакуры-сан в госпитале?

— Момо-сан, — подтверждает Райдо. — Не самый сильный ирьёнин, но к ней очередь на процедуры.

Неудивительно: девушка с оливковой кожей и внушительным бюстом обладает крайне покладистым характером и нежными руками. Словно шагнула в этот мир прямиком из книжек Джирайи-сама.

— Какого типа процедуры? — уточняет Генма, откидывая со лба волосы. Бандану он сегодня не надел. — Только не говори, что ты постоянный кли… пациент.

— Нет, — честно признаётся Райдо. Краем глаза улавливает, как на Ширануи с открытым ртом пялится дочь Яманака Иноичи и хмыкает. — Мне наши не интересны. И самые обычные процедуры. А вот насчёт приватных — лучше спросите у этих двух.

Райдо хочется отделаться уже от приятелей, но в этот момент его под руку подхватывает один из лучших друзей, по совместительству — безнадёжный романтик Чи-химе. У этого наверняка секса нет — некогда, приходится приглядывать за толпой цыплят, одно, что половине желторотых уже за двадцать перевалило. Свою энергию Мицури вкладывает в написание стихов, любовных романов и музыку, уже не говоря о картинах, которые висят в комнатах у каждого второго чунина и джонина Конохи. Вот кому не мешало бы бабу найти. Яйца у него точно есть, — Райдо знает, что Мицури на миссиях твёрд, как скала, и не о том, что в штанах, речь, — но вот вне заданий… Нанасэ на него нет. Зачем только связалась с Ибики?

— Ну что, — поёт Чиву, широко улыбаясь. — Кто победит на этот раз?

— Никто, — вздыхает Райдо. — Момо-сан не даст ни одну, ни другому.

— Ты так уверен? — с сомнением спрашивает Котетсу, который не прочь пустить новую сплетню.

— Уверен. — Райдо кивает. — Между Какаши и Гаем больше страсти, чем между ними и медсестричкой.

Изумо хмыкает, Генма задумчиво оглядывает Момо, словно оценивает есть ли ради чего напрягаться. Чиву вертит головой, вылавливая взглядом остальных знакомых, которые должны присоединиться. Приветливо машет рукой Асуме и Куренай, а потом просит удачно пробегающего мимо Хошиме найти Ируку.

Ринне Матсури в этом году празднуют с размахом. Всё больше гостей из Суны, всё больше поводов для радости — с тех пор, как Сабаку но Гаара стал Казекаге, дружба между Огнём и Ветром только крепчает. Что не может не радовать Райдо. Рядом проходит Накику, ведя под руку рыженькую Акеми, и Райдо машинально тянется дёрнуть подопечную Чи-химе за короткие волосы. Она вроде и из Песка, но… как собственная племянница, что ли? Сколько они при ней в мастерской пьяных ужинов провели — не перечесть.

— Руки убрал, — шипит Кику, щипая его за бок. — Извращенец!

— Я разве похож на Джирайю-сама? — забавляется Райдо. — Я и половины вычитанного в Ича-ича не пробовал.

— С трудом верится, — закатывает глаза Икимоно. — А слава вот о тебе летит…

— Что поделать, раз я так хорош собой? — И шрам его нисколько не портит, скорее, придаёт своеобразный шарм закалённого боями борца.

Кику сгребает Рыжую в охапку и тащит подальше от него. Ожидаемо, но всё равно смешно. Она сама, даже не замечая за собой, копирует Чи-химе: свою драгоценную имото готова ограждать от любых внешних факторов, которые не вписываются в её картину безопасного для сестры мира. Насколько вообще мир шиноби может быть безопасен.

Райдо в очередной раз пробует слинять в поисках доступной компании на вечер, но ему опять не везёт: теперь его, не церемонясь, за шиворот хватает Анко. На ней летняя и довольно открытая юката, которая совсем не гармонирует с текущим временем года.

— Отлепи этих козлов от неё, — Митараши кривится и кивает в сторону сцепившихся в поединке Гая и Какаши. — Или эту козу от них. Немедленно.

— Почему я? — стонет Райдо, мечтая позаимствовать у Ритсуми инка.

— Потому что ты тоже козёл, — ничтоже сумняшеся комментирует Анко, уже таща его в сторону театральной трагикомедии. — У всех член вместо мозгов, один Генма нормальный.

— У твоего сенсея член вместо всего, — отбривает Райдо, но покорно следует за «любимицей» Орочимару. — А ещё он по мальчикам.

Анко замирает и нехорошо ухмыляется, оборачиваясь к нему. Райдо тут же жалеет о том, что брякнул. Митараши ведь тоже двинутая на голову.

— Слушай меня, — советует куноичи. — Или тоже станешь по мальчикам.

Райдо верит. Идёт занимать Момо-сан своей неповторимой харизмой и недобрым словом поминает тот день, когда его мать соизволила родить его в Конохе. Пока Митараши аки надзорщик следит за его передвижениями, можно забыть, что сегодня вообще-то праздник.

Коноха. 10-12 октября, 16 лет после рождения Наруто.

Shawn Mendes, Camila Cabello — Señorita+++

Накику стоит, вытянувшись в струнку и спрятав по привычке нижнюю часть лица в высоком отвороте свитера. Ей кажется, она даже не мигает, как и сидящая напротив Пятая, и даже запрещает себе огромным усилием воли нервно оттянуть длинный рукав. Тсунаде пугает Ритсуми до усрачки, даже по прошествию того времени, что Кику живёт в Конохе. Она до сих пор не понимает зачем Гааре потребовалось её продавать — иначе и не сказать — Листу, и зачем Годайме было соглашаться на эту сделку. Кику — хороший разведчик, но её способности всё ещё весьма посредственные, никакой ценности она на фоне клановых наследников Конохи из себя не представляет. Её дедушка с бабушкой, правда, сами родом отсюда, но это явно не уважительная причина.

В конце концов, Накику позволяет себе проиграть в гляделки. Она знает, почему Хокаге вызвала именно её и почему отправляет на эту миссию в одиночку. Не хочет подставлять своих девочек, да и всем известно, что тренировки куноичи Песка намного жёстче. В стране Ветра рано готовят к тому, что иногда приходится делать на миссиях ниндзя женского пола. Только вот, вопреки распространённому мнению, готовят их психологически, не прибегая к сомнительным физическим актам с помощью силы. Так что, в отличие от Ако, в свои восемнадцать Кику — девственница. Хоть и не собирается сообщать об этом медику, по совместительству Каге, напротив. Миссия, мало того, что хорошо оплачиваемая, так ещё и без напарников. Кику, конечно, успела кое с кем скорешиться, но ей всё ещё непривычно взаимодействовать с теми, кто друг друга знает с песочницы. Да и, если не просчитается, всё должно пройти без эксцессов.

Поэтому, выходя из кабинета всё также сверлящей её взглядом Хокаге, Кику радуется, что её не отправили на обследование и напряжённо размышляет. В дверях она сталкивается с командой номер семь и, вежливо кивнув Наруто, упорно игнорирует остальных двух членов. Сакуру она недолюбливает не только за взрывной характер, но и за Сасори. И за Чиё-баа. И за дурацкого Учиху, которого эти идиоты зачем-то хотят вернуть в деревню. Это неправильно, Накику знает, но ничего с собой поделать не может. Впрочем, ученице Пятой она тоже не по душе. Сай столь же ярко, сколь фальшиво улыбается, и говорить с ним сейчас у Кику нет никакого желания. Они и так постоянно сталкиваются в мастерской, не далее, как час назад виделись там, так что нет смысла снова здороваться. К тому же, он, видимо, уже успел сказануть что-то не то, получив от Сакуры предупреждающий удар локтём в бок. Ритсуми делает вид, что ничего не замечает.

Жёлто-зелёными глазами она старательно сканирует коридор, вылавливая лениво прислонившегося к стене Генму. Ширануи ей с самого начала понравился, а позже как-то незаметно взял её под своё крыло с подачи его хорошего друга Мицури. Но просить лишить её девственности? Ей и так страшно и неловко, а признаваться в собственной слабости приятелю, который старше её на добрых десять лет — нет уж, увольте. Если он при этом сболтнёт что-то Чи-чану, невольно или намеренно, то о миссии можно забыть. И ладно бы только об этой. Если Гаара считал, что у самой Ритсуми синдром старшей сестры, то у Чиву-сенсея был синдром курицы-наседки. Уже от Чи-чана узнают и сокомандники… лучше яд принять, чем терпеть насмешки Хошиме и дерзкие ухмылки Тамкена. А ведь есть ещё влюблённая Яманака…

Ладно, Генма отпадает. Никого больше в коридоре нет, и в мысли, против её воли, тут же лезут длинные каштановые волосы и бледное, безэмоциональное лицо. Их стоит гнать прочь, пока не пустили корни. Отношения с Неджи… сложные. Его мало что интересует, кроме миссий и тренировок с двоюродной сестрой. Хьюга со всеми, даже с собственными сокомандниками, держится на расстоянии. Кику, как никто, понимает это желание, так что и причин пытаться нарушить личное пространство не видит. Хотя иногда они проводят общие спарринги и даже могут вместе помолчать на их секретной полянке в лесу. При этом у Кику такое чувство, что они стараются переплюнуть друг друга то в равнодушии, то в язвительности.

У неё самой, в общем-то, нет причин торопиться заводить отношения, тем паче, и не с кем, не сблизилась достаточно, чтобы о таком думать. Акеми, Ичи и семья Казекаге, естественно, не в счёт. Накику понятия не имеет, что вообще к ней по-настоящему испытывает наследник побочной ветви Хьюга, а влюбляться безответно — не в её правилах. Она уже до тошноты насмотрелась на бесконечные страдания Харуно, спасибо. А ещё сохранила дурацкую детскую привязанность к нукенину, который теперь уже официально мёртв.

До мастерской Накику добирается пешком и очень тянет время, хотя идти-то тут минут тридцать медленным шагом. Ничего путного она за это время не придумала и теперь сомневается, стоит ли вообще забивать себе голову. Подумаешь, сексуальный маньяк-шиноби, обожающий мучить своих жертв. Не преступник же S-ранга. Хотя, и ей до этого самого ранга ещё расти и расти… Она и чунина-то в одиннадцать получила незаслуженно. А токубецу-джонина… Это даже не смешно. Если когда-нибудь дорастёт, если сможет придумать, как развить в себе забытые техники клана, особенно хенка… Надежда на это такая же призрачная, как найти себе мужа в Конохе. Который ей и не нужен вовсе. Тут и среди старшего поколения каждый второй не спешит связать себя узами брака.

В мастерской она стягивает с себя тёплый свитер, тренировочные штаны, и, оставаясь в нижнем белье, критично рассматривает в зеркало. Накику не считает себя писаной красавицей, какой ей представляется Ино, но к своему возрасту она округлилась во всех нужных местах и, несмотря на небольшую худобу, ладно и пропорционально сложена. И она не такая мускулистая, как Сакура, ведь тайдзюцу — не её сильная сторона. Зато гибкая и стремительная, как и положено разведчику. Наверняка в баре можно поймать симпатичного парнишку из гражданских и без особого труда уговорить на совместную ночь без обязательств. Но Накику мутит от одной мысли, так что она берёт полотенце и со вздохом тащится в небольшую ванную комнату, спрятавшуюся где-то между кладовкой и единственной гостевой комнатой. Сенсей сегодня отсутствует на какой-то миссии неподалёку от деревни и ещё пару дней его не будет, так что хоть голышом ходи.

Сай заглядывает в душ без стука, ничему не смущаясь, и Накику хочется, как в самый первый раз, когда она увидела его на пороге мастерской, захлопнуть дверь прямо перед любопытным носом. Отсутствие такта у этого парня просто вопиющее, впрочем, что взять с безэмоционального орудия убийства, коим его растили большую часть жизни. Конечно, последние месяцы он упорно пытается освоить психологию обычных смертных, главным образом с помощью Накику, но удаётся ему это с трудом пополам, а регулярные побои от Сакуры не способствуют тому, чтобы промытые мозги бедняги однажды встали на место. И он прилипчив, как банный лист.

— Я слышал вас, — с ходу сообщает Сай с всё той же идиотской приклеенной улыбочкой, по которой ей самой уже хочется заехать кулаком. — Мы тоже завтра уходим на миссию.

— Поздравляю, — равнодушно бросает Кику, поправляя полотенце на груди и проводя ладонью по запотевшему стеклу, чтобы хоть что-то разглядеть в клубах пара. — Мне зачем эта информация?

Сай молчит и Ритсуми, не утруждая себя тем, чтобы отвлечься на сокомандника Наруто, уже второй раз за утро чистит зубы, а затем проходит мимо его застывшей в проёме фигуры на крохотную кухоньку. Ей определённо нужен крепкий кофе и полчаса тишины, чтобы привести мысли в порядок. Сай появляется в том же помещении аккурат к тому моменту, как она задумчиво глядит в окно и потягивает горький напиток.

Смущаться она не будет, но и переодеваться перед ним тоже. Мокрые волосы, конечно, неприятно липнут к шее, но он ведь рано или поздно вернётся в главный зал, так что можно подождать лишних полчаса. Накику спрашивает себя, стоит ли делиться переживаниями с лучшей подругой, но почти сразу твёрдо решает, что не надо. Акеми не такая взрывная, как Сакура, но у неё точно будет пара претензий к Хокаге, а создавать неловкие ситуации в иерархии Конохи Кику бы не рискнула.

— Могу помочь.

Кику хмурится и переводит взгляд на сидящего напротив художника. Она не понимает, о чём речь, потому что оторвалась от реальности и не слушала, что там нужно этому бледному, как моль, парню. Ясно лишь, что он совершенно не собирается ни заниматься искусством, ни отчаливать в собственную квартиру. Дурацкой улыбочки на лице больше нет, и выглядит он непривычно собранным и проницательным. У Ритсуми мурашки бегут по коже, потому что его взгляд похож сейчас на взгляд Неджи, когда тот пытается просканировать её насквозь. Иногда Кику забывает, что несмотря на идиотское поведение, Сай не настолько прост, каким он кажется собственным сокомандникам. В конце концов, это же он первым заметил что именно происходит между Акеми и Канкуро.

— Не стоит. — Она не станет переспрашивать, потому что ей вообще не хочется что-то обсуждать. Не допивает кофе, отправляя почти половину кружки в раковину, и уходит в свою-не свою комнату, демонстративно хлопая дверью. У неё есть весь день, чтобы собраться, весь вечер, чтобы решиться и вся ночь, чтобы осуществить задуманное. Если до этого дойдёт. И ещё утро, чтобы, если что, отыграть заднюю и отказаться от миссии. Но она, конечно, не откажется. Вдалеке в ответ противно скрипят несмазанные петли входной двери, и куноичи скидывает полотенце, снова безотчётно кидая взгляд в зеркало. Затем тянется к рюкзаку, который и так всегда собран.

К вечеру Накику готова составить список предполагаемых жертв посягательств с её стороны, если бы могла вспомнить хотя бы три имени парней, которых знает в Конохе и которым могла бы доверять настолько, чтобы те не разболтали о сугубо деловом предложении. Она впервые чувствует себя настолько растерянной, что не может отвлечься, при этом злясь на всё подряд, начиная от собственных метаний, заканчивая программой психологической подготовки академии Суны. Она уже жалеет, что её в своё время не подложили под кого-то, авось и мозг бы сейчас ломать не пришлось. Накику отлично умеет справляться с последствиями своих и чужих выборов. Куда хуже ей удаётся совладать с тем, что творится в её голове тогда, когда выбор только предстоит сделать. Она не идеальный солдат, но ей так хочется, чтобы кто-то сейчас принял решение за неё.

— Не передумала?

— Чёрт возьми! — Кику подпрыгивает на кровати, машинально запуская раскрытым свитком в сторону окна.

На бумаге одно-единственное имя. Никак не связанное с Конохой. Сай равнодушно скользит взглядом по кривовато выведенным иероглифам и, не задерживаясь, полностью втискивается в узкий проём. На нём сетчатая майка и лёгкие штаны в обтяжку. На краткий момент Накику зависает, с трудом веря в то, что подобный прикид водится в гардеробе художника.

Она считает себя хорошим разведчиком, но, стоит признать, Саю и в подмётки не годится. Он даже не выглядит самодовольным, хотя как-то незаметно и быстро обезвредил все её хитровыдуманные ловушки под окном.

— Тебе стоит научиться стучаться, — ворчит Кику, не делая попыток поднять свиток с пола. Всё равно он уже увидел всё, что там написано. — Чем обязана?

— Ты, правда, не поняла? — растягивая слова, интересуется Сай, медленно подходя к кровати и усаживаясь на самый краешек. — Или играешь?

— Играю? — Кику хмурит русые брови, и тут до неё наконец-то доходит. Наконец-то доходит, что ему надо. Ей бы покраснеть, возмутиться, истерично расхохотаться. Ну конечно, что ещё он мог подслушать у кабинета Хокаге? Вместо этого Накику недоверчиво качает головой, расслабленно откидываясь назад. — Ладно, пошутили и хватит.

— Похоже, что я шучу? — замешательство на его обычно невыразительном лице резко контрастирует с царящей там секунду назад самоуверенностью.

— Похоже, что ты сам не понимаешь, что предлагаешь, — хмыкает Накику. У неё уверенности нет совсем, но показывать она этого не собирается. А вот поиграть всё-таки да; в игру под названием «кто лучше умеет маскировать свои мысли». Хоть в этом уж она должна его переплюнуть. Наверное.

Но внезапно ей неуютно от того, что единственный источник света в комнате — настольная лампа с приглушённым тёплым излучением, не сильнее иного ночника. На улице давным-давно темно; утром ни свет ни заря ей предстоит отправиться в путь. Раз уж не нашла выхода, стоило хотя бы выспаться, но её и этой возможности лишают с глупыми, неуместными предложениями. Против воли, Накику всё же лениво скользит глазами по сидящему напротив шиноби, встречаясь в итоге с таким же настороженным, изучающим взглядом. Сай не урод, язык за зубами держать умеет, когда ему это выгодно. Только какая ему выгода с этой всей ситуации?

— Ты же не серьёзно? — тянет Накику, уже читая в чернильно-чёрных глазах, что он убийственно решителен в своей настойчивости и способен предоставить убедительные доводы. С коротким цоканьем, в котором ей самой слышатся позорные нотки отчаянья, куноичи отворачивается к стене, с трудом подавляя желание скрючиться в позе эмбриона. У неё не хватает духу отослать его прочь, но она надеется, что он сам уйдёт, как утром, не дождавшись ответа. Слушать сомнительные аргументы этого странного парня она, во всяком случае, не собирается. Сай молчит и делает почти бесшумное движение, и теперь его тёплое бедро под тканью хлопковых штанов касается её спины. Вот бы сейчас Чи-чан внезапно вернулся с миссии и вышвырнул доморощенного искусителя. Кику лихорадочно пытается понять, когда её роль горе-соблазнительницы трансформировалась в роль почти сорванного плода. Хенка, одним словом.

— Даю минуту на объяснения и вали, — сквозь зубы хрипло шипит Накику, напрягаясь всем телом. — Окно можешь не закрывать.

Вместо ожидаемой лекции художник наклоняется, продавливая своим весом старенький матрас, и указательным пальцем легко проводит за едва скрытому золотистыми волосами ушком, отчего Кику вздрагивает и шумно вздыхает. Надо прогнать его. Надо было с самого начала показать, что она ему тут не рада, а не пытаться сохранять нейтралитет. Чёртов синдром старшей сестры; Гаара прав, она слишком жалостлива для Песка и на открытый конфликт идти не любит.

— Я читал…

— Книжку по психологии? — резко перебивает Накику. — О, Ками, тебя надо внести в чёрный список посетителей библиотеки.

— Ича-ича, — невозмутимо продолжает Сай, продолжая выводить замысловатые узоры на её коже. — И кое-что ещё.

Накику с любопытством бросает на него взгляд через плечо: не о слащавых же романах Мицури речь? Пока никто, кроме Хошиме, не торопится пополнять аудиторию читателей сенсея. А, ну и Гай-сенсей ещё.

— Ты мне нравишься, — смущённо признаётся парень. Но Кику неуловимо понимает, что не в том смысле она ему нравится, что о влюблённости Сай не знает ровным счётом ничего. Хотя, честно сказать, она недалеко от него ушла. — И мне кажется, я… тоже? Мы могли бы друг другу помогать.

Ох, хорошо. Она теперь догадывается о ходе его мыслей. Саю нестерпимо хочется понять обычную жизнь подростка, хочется познать дружбу и взаимопонимание. Хочется выстроить собственные связи. Только сложно это сделать с вечно отсутствующим и легкомысленным Наруто, готовой чуть что раздать тумаков Сакурой и всеми остальными, которым до одинокого отщепенца и дела-то нет особого. Да, в этом они похожи. Накику только сейчас понимает, что в мастерской он, собственно, торчит постоянно только потому, что она его принимает. Не обращает особого внимания, не пытается специально взаимодействовать: честно говоря, относится как к полузасохшей бегонии в раздражающе покачивающемся над головой кашпо на кухне, но всё равно лениво здоровается каждый раз, как видит. Всё равно заваривает ему кофе по утрам. Всё равно, зевая, укрывает ночью покрывалом, когда он, забываясь в нахлынувшем вдохновении, засыпает на неудобном диване, нелепо свесив с подлокотника длинные ноги и уронив на пол скетчбук. А потом плетётся за ржавой лейкой и поливает чудом ещё не сдохшую бегонию.

И опыта-то у него такой же абсолютный круглый ноль. Сай младше её на год-полтора, но Кику не сказала бы, насколько на самом деле велика эта пропасть в плане понимания реальности. И хочется ли ей брать на себя дополнительную ответственность за его душевное равновесие.

Она прячет лицо в ледяных ладонях, позволяя себе впервые за долгое время страдальческий стон при свидетелях, ведь ей неохота думать, неохота говорить «да», но и «нет» тоже, потому что накорябанное на свитке имя — такой же мираж для её реальности, как вся эта абсурдная ситуация. И не теряет она ничего и, если вдуматься, безэмоциональный Анбу предлагает ей на удивление оптимальное решение придуманной ей же самой головоломке. Сай это решение нашёл ещё до того, как Накику начала его искать.

Где-то в зале тикают стрелки настенных часов, Сай покорно ждёт, в какую сторону качнётся её собственный маятник, а рядом, как всегда, никого, кто может прямо сейчас дать ответ за неё. Поэтому, поворачиваясь к нему наконец-то целым корпусом и кладя руку на такую же холодную, как у неё ладонь, Кику устало и обречённо произносит одно-единственное слово.

— Помоги.

Она не знает, чего конкретно ожидать, не знает стоит ли торопиться. Сил на то, чтобы смотреть на лицо Сая, скрытое в полутьме, тоже нет. Ей вроде бы стоит, как старшей, проявить активность, но Накику медлит, а Сай — нет: стремительно цепляет за щуплое запястье и мудрёным движением заставляет её перевернуться, падая на кровать животом. Накику по привычке напрягается, снова подставляя ему беззащитную спину, теперь не по собственному желанию, но, к её удивлению, прикосновения тонких пальцев ей уже не чужды и не неприятны. Сай не делает ничего такого: приподнимает лёгкую льняную футболку, которую Кику когда-то нашла в пыльном шкафу Мицури и использовала в качестве ночнушки, и надавливает на слегка выступающий позвоночник.

Он не советует ей расслабиться, и Кику благодарна, у неё бы не получилось. Слава Ками, нелепых неуместных комментариев от него вообще нет. Лёгкий мандраж заставляет мелко дрожать, сильнее, чем ощущение чужих рук на собственном теле, но выверенные, аккуратные и неторопливые движения в какой-то момент заставляют отвлечься и даже провалиться в лёгкую дрёму. До тех пор, пока Накику не чувствует мягкое прикосновение губ где-то между лопатками. Она тут же дёргается, но гибкое, стремительное тело наваливается сверху всем весом, а руки оказываются в плену над головой.

— Мы так не договаривались, — сдавленно жалуется куноичи в подушку.

— Мы никак не договаривались, — парирует Сай куда-то ей в шею, и его дыхание куда теплее по-прежнему морозных пальцев. Все волоски встают дыбом. — Раз не предупредила, теперь не жалуйся.

Нервный смешок также заглушён тканью и набивкой; ей в голову приходит нелепая ассоциация: она для Сая просто очередная миссия, которую стоит успешно завершить. Часть её хочет высвободиться, перехватить инициативу и показать, кто тут на что способен, но эта часть не такая громкая, как та, которая шепчет отпустить в кои-то веки и посмотреть, что будет. Может, и до, собственно, вторжения, дело не дойдёт. Даже в мыслях звучит отвратительно. Только вот упирается ей в ягодицы что-то твёрдое, горячее, намекающее на продолжение. И жаловаться ей и вправду слишком поздно.

«Ты хоть знаешь, что делаешь?» — стучит в висках, отвлекая от шуршания упаковки презерватива, который предусмотрительный художник, естественно, захватил с собой. Странно, что она сама не подумала о средствах контрацепции. Он явно готовился побольше неё, вон, в книжках вычитал и не растерялся.

Шорох исчезает, но и ожидание затягивается. Кику судорожно старается сделать глубокий вдох ртом, но её лицо всё ещё спрятанно в подушке, а повернуть голову страшно, так что она просто резво брыкает бёдрами, до хруста выгибая спину.

— Эй, нетерпеливая, — гортанный смешок над ухом выбивает из лёгких остатки воздуха. Голос глухой и вибрирующий, и Накику с трудом узнаёт кому он принадлежит. Она как будто не здесь, не в Конохе, не в этой чужой гостевой комнате, которую вынуждена называть домом. Ей в который раз кажется, что зря она вступила на путь ниндзя, хотя ничего ужасного и не происходит собственно-то; страшится она не потери переоцененной девственности, а того, что подпустила кого-то слишком близко. Мало того, подпустила кого-то, кого вообще не планировала туда пускать. Ей и страшно и смешно; Кику рада, что всё решится сегодня вечером, а завтра даже обсуждать ничего не придётся, ведь оба ускачут каждый на свою миссию. — Дай мне подготовиться. Первый раз, как-никак.

Это настолько нелепо, но в его стиле, что когда Сай резко переворачивает её на спину, Накику лишь послушно обхватывает ногами узкие бёдра и утыкается носом в бледную ключицу, скользя высвобожденными руками по крепким плечам. Ей бы, может, и хотелось представить кого-то другого, но Кику упорно не закрывает глаза, заглядывает в глубину аспидно-чёрных зрачков, отпускает бесконечные потоки сомнений. Пусть она не готова отметить сегодняшнюю дату на календаре, как заставляющую трепетать сердце, по крайней мере, и траурной лентой не перевяжет. Боль, оказывается, не страшнее царапины от куная; смущение в его присутствии она вообще практически потеряла. Какой смысл стесняться того, кто даже не поймёт причины?

Двигается Накику интуитивно, покорно следуя движениям его гибкого тела. Ей не хорошо, но и не плохо. Взгляда она упорно не отводит, впрочем, не желая смотреть ниже линии острого подбородка. Она отвлечённо гадает, бреется ли он каждое утро перед выходом из дома, или в принципе борода не растёт, и почему его бледные губы пухлее, чем у неё и доброй половины куноичи Суны. Только когда он судорожно выскальзывает и, впечатав ладонь в многострадальную подушку, пальцами второй руки резко входит внутрь, Кику сдавленно бормочет что-то невразумительное, разом теряя нить своих размышлений.

— Ты что… — ей воздуха не хватает закончить предложение.

— Молчи, — кратко приказывает Анбу, ныряя вниз. Чёрные шёлковые пряди скользят по животу, заставляя все известные ей мышцы непроизвольно сжиматься.

Кику вцепляется в его плечи с большим напором, уверенная, что на этот раз оставит на белоснежной коже внушительные синяки и следы от отросших ногтей, но Саю, кажется, наплевать. Ему куда интереснее изучать её, он все силы отдаёт на внезапно упавший ему в объятья бесплатный объект для личного эксперимента. Накику яростно кусает губы до крови, уже сознательно царапает участки голой кожи, попавшиеся под пальцы, но всё же не сдерживается, длинно и ёмко матерясь, когда всё её тело дрожит уже не от напряжения и нервов, а от ощущения того, что закрученная пружина наконец-то нагло вырвалась наружу.

И, Ками, Сай смеётся. Своими замечательными, блестящими и ещё более пухлыми, и непривычно яркими губами. И глаза его, на удивление, в свете «ночника» сейчас не чёрные, а тёмно-серые.

— Тсунаде-сама? — спрашивает он, обтирая влажный подбородок и вновь скользя проворной рукой между её дрожащих ног.

— Молчи, — кратко приказывает бывшая шпионка Суны. — Займись тем, что у тебя лучше получается.

Ей почти не стыдно, когда они засыпают, скинув на пол одеяло и держась за руки, а беззащитное, доверчивое выражение на лице этого проницательного идиота — последнее, что Кику видит, проваливаясь в сон.

На миссии она открывает в своём кеккей-генкай новый потенциал, к большому удовлетворению Хокаге. Ничего особо страшного, конечно, не случилось, но Тсунаде всё равно заставляет её пройти полное обследование под её личным присмотром. Когда Накику готова выйти из частного кабинета, Пятая нежным материнским жестом взлохмачивает её короткие, золотистые волосы. В пустынном стерильном коридоре, наедине с собственными демонами, Кику хочется сползти по стене и позорно расплакаться. В последний момент её оседающую тушку подхватывают знакомые бледные руки, невесть как тут вообще появившиеся.

— Мы же друзья? — шепчет Сай, непринуждённо закидывая её на плечо, словно мешок с картошкой. Но ей нормально.

— Естественно, — Накику еле шевелит языком, борясь с желанием опустошить и так пустой желудок прямо на его нелепый костюм. Такой близости она пока себе не позволит. — Будь добр, возьми на себя ответственность.

Страна Огня, Суги. 17 октября, 16 лет после рождения Наруто.

Алёна Швец — Мою первую любовь звали Ненависть+++

Киба не может не следить глазами за Акеми: легкая влюбленность, которую он испытывал по отношению к ней, проходит, но интерес остается. Девушка не перестает быть красивой, Кибе все еще нравится ее смех, ему приятно видеть ее, и ему легко рядом с ней. Что ж поделать, если у них не могло ничего сложиться? Он рискнул и испытал удачу, а ему не повезло, с чем он смирился. Акеми могла увлечься им в ответ и забыть о Канкуро, но Киба прекрасно видел, что от поцелуя с ним она почувствовала примерно ничего. Хорошо, что хоть неловкости никакой после этого не было, и они смогли вести себя как ни в чем не бывало.

Ему все равно немного жалко и обидно, но от миссии его это, впрочем, нисколько не отвлекает. Окажись он с ней вместе где-то еще тогда, сразу после отказа, то могло бы, но сейчас они с Акамару действуют как всегда слаженно. Он слушает указания отвечающего за их отряд джонина, осторожно ступает в одно из обнаруженных укрытий Акацки и замирает, принюхиваясь. Их с Акамару носы слышат слишком много неприятных запахов, от чего в висках у Кибы тут же начинает неприятно ныть — ничего непонятно, кроме одного: сейчас тут никого нет.

— Здесь пусто, — раздается за его спиной голос Акеми. Она стоит, прикрыв глаза, и поглаживает ящерицу, сидящую у нее на руке; чуть поворачивает голову в сторону. — Ушли еще до того, как мы даже близко подошли, судя по всему.

— Да, я тоже не чувствую запахов. Думаешь, остальные что-то найдут? — Киба дергает плечом и идет вперед вместе с Акамару. Он останавливается у массивного стола, с любопытством открывая один из свитков. Ничего из написанного на нем ему непонятно, но, наверное, стоит захватить это с собой. Мало ли, вдруг это окажется чем-то интересным. Понятное дело, что на зачистку пришлют кого-то еще, просто все, что можно унести без особого труда, лучше забрать. Если они сумели найти эту базу, то где гарантия, что ее не найдет кто-то еще? К тому же, могут вернуться и хозяева и забрать что-то. Плохо, что им неизвестно почти ничего о планах Акацки и их целях.

Киба хмыкает: самая основная, заключающаяся в том, чтобы сеять хаос, и так ясна. Он оборачивается на спустившуюся следом за ним Акеми и прислоняется бедром к столу, рассматривая ее. Она изучает базу внимательным взглядом и подходит к другому столу, напоминающему хирургический.

— Смотри-ка, тут засохшая кровь, — отмечает она, касаясь пальцами поверхности. О том, что и с кем здесь происходило, думать даже не хочется. Киба с места не сдвигается, Акамару тоже — им хватает и того, что они чуят. — Здесь уже давно никого не было. Считай, что мы зря потратили время. Если я верно поняла траекторию передвижения, то скорее взвод Асумы-сенсея или Райдо-сан встретят кого-то.

— Мы, получается, в самом бесполезном из двадцати? — Киба закатывает глаза и морщится. Вот так и знал ведь, что ему не повезет и он нисколько не отличится. Несмотря ни на что, Акеми ему все еще хочется впечатлить. Он ловит ее взгляд, но выражения лица не меняет и недовольства не скрывает. — Что? Мы просто зря тратим время, вместо того, чтобы что-то делать.

— А что мы можем? Я не уверена, что мы даже близки к их уровню, — Акеми копирует его позу и скрещивает руки на груди. — Ты не видел, что они устроили в Суне.

— Я знаю, что произошло с Казекаге и его братом, — огрызается Киба, показывая острые клыки. Он не видел, но так ли это важно? И так понятно, что Акацки опасны, только это не значит, что им нельзя и не надо противостоять. — Мы уже спасали их, так что, может, это они не так сильны, как кажутся?

— Давай еще вспомним, как они спасали нас. В частности, Канкуро очень вовремя вмешался, когда тебя чуть не убили, — это правда, чего тут скрывать, и они оба это знают. Акеми качает головой, окидывает еще одним взглядом помещение и кивает на выход. — Нам тут нечего делать. Пошли отсюда.

Киба идет за ней следом и на лестнице ловит за локоть, останавливая. Акеми смотрит на него сверху вниз, впервые оказываясь выше. Хотя, почему впервые? В академии было время, когда она перегнала его в росте, но это было уже так давно, что он и не помнит.

— Не злись. Просто я не люблю проигрывать, — цедит он, глядя ей в глаза. Он не любит быть ни у кого в долгу, поэтому особенно был рад выручить Канкуро, когда тому пришлось несладко в бою. Киба даже не может сказать, что сейчас песчаник вызывает у него раздражение или неприязнь, просто так или иначе в чем-то тот его превзошел, а признавать это неприятно. Смешно даже — в Акеми он уже даже не влюблен, его самооценка и гордость нисколько не пострадали, а все равно что-то его колет в бок.

Акамару за его спиной тихо поскуливает. Ему совсем не нравится находиться здесь и терпеть он не желает, протискиваясь на узкой лестнице мимо Кибы и Акеми наверх, толкая их боком к влажной стене.

— Вот же гадость, — кривится Акеми, стирая с плеча липкую слизь. Она не так брезглива, как бывает порой та же Ино, но все равно приятного мало. Киба тянется к ней и рукавом куртки вытирает остатки. — Я не злюсь, просто…

— Просто твой накрашенный чуть не сдох, — он говорит нарочито грубо, то ли затем, чтобы звучать безразличнее, то ли чтобы как-то задеть ее. И что-то все равно подсказывает ему, что Акеми песчаник не обидит — он помнит манеру речи Канкуро, ему до нее правда далеко. — Что бы ты сделала, если бы он правда умер?

Акеми не вздрагивает, но взгляд ее теряет всякое тепло. Киба чувствует, что это не из-за него, а из-за мысли о том, что старший брат Казекаге мог бы не открыть больше глаз.

— Я бы стала еще одним именем, высеченным на мемориале, — тихо говорит она и вдруг неожиданно мягко улыбается. — Месть — это не наш путь, но месть можно сочетать с долгом.

Киба отпускает ее и смотрит, как она поднимается вверх по ступенькам. На месть имеют право те, кто не отягощен никакими обязательствами, только вот можно сослужить всем прекрасную службу и отомстить, если речь идет о том, чтобы унести с собой и врага на тот свет.

Он думает об этом до наступления ночи. Они останавливаются в Суги, чтобы переночевать и дождаться дальнейших указаний. Акамару устраивается в кресле, тут же начиная храпеть, Акеми уходит в душ, а Киба выходит на балкон. Скучающим взглядом он обводит тихую улочку, прислушивается к разговору двух лавочников, проходящих мимо, и только услышав щелчок двери ванной, заходит обратно в номер. Им дали одну комнату, что, в общем-то, нормально. Киба приличия ради готов был предложить Акеми кровать, но передумал. Она такой широкий жест вряд ли оценит, и что-то подсказывает ему, что ее песчаник такое бы в жизни ей не предложил. Вместо этого они вместе устраиваются на кровати и долго лежат молча. Акеми, кажется, успевает даже задремать, но у него самого зна ни в одном глазу.

— Кто из нас доживет до следующих экзаменов? Как думаешь, Акеми? — ни с того ни с сего спрашивает Киба, рассматривая потолок. Он старый и потрескавшийся, его давно пора бы покрасить, но, видимо, пожилая пара, владеющая отелем, не находит в этом нужды. И так сойдет.

— Ты меня пугаешь, — сонно говорит Акеми, поворачиваясь на бок. Он чувствует на себе ее взгляд, а потом улавливает движение — она придвигается ближе к нему, устраивает руку поперек его груди и кладет голову ему на плечо. — Мы все. Правда, Шикамару может посчитать смерть менее проблемной, чем становиться джонином.

— Ему все лень делать, да? — усмехается Киба, не шевелясь. Акеми рядом с ним теплая и мягкая; можно поверить, что она им увлечена, но он не чувствует от нее ничего. Она просто рядом, вот и все, ни больше ни меньше. Если бы сидели, то объятия были бы точно дружескими, тут путает его лишь то, что они лежат. Он уже знает, что к таким условностям она совершенно безразлична.

— Именно, — Акеми улыбается, ненадолго замолкает, а потом вздыхает и похлопывает его ладонью по груди. — Не думай о таком, притянешь же. Лучше представляй, как станешь джонином раньше Наруто.

Они засыпают, а просыпаются от настойчивого стука в дверь. Сарутоби Асума был убит, и срочно нужно возвращаться в Коноху.

Страна Огня: Байсен. 19 октября, 16 лет после рождения Наруто.

Анет Сай — Слёзы+++

Взвод Асумы они нагоняют уже ближе к Конохе. Акеми привычно ищет глазами высокого джонина, а, не найдя, закусывает губу. На Шикамару лица нет, у Чоджи красные глаза и дрожат губы, а у Ино пустой взгляд. Котетсу с Изумо выглядят ничуть не лучше: им тоже досталось, но всех куда больше беспокоят не собственные травмы, а боль от утраты. Никто не ожидал такого исхода, даже несмотря на то, что те двое из Акацки буквально уничтожили храм огня, в котором были ничуть не менее способные и сильные шиноби.

Акеми кусает внутреннюю сторону щеки и кивает Кибе, когда тот толкает ее плечом и идет к Чоджи. Она смотрит на Шикамару, думая, что ему можно сказать, но в итоге не находит слов. Он и слушать ее не станет, ему она сделает только хуже. К Асуме-сенсею из всех его трех учеников именно Шикамару был привязан больше всего, и будет лучше, если утешит его кто-то другой. Может быть его собственный отец, может быть даже Темари, если она в Конохе. Акеми смотрит на сутулую спину Шикамару и вместо этого подходит к Ино, когда они останавливаются на привал.

Ино смотрит куда-то вперед, сидя на ветке и притянув колени к груди. В Конохе очень густой лес, а деревья многовековые и прочные. Акеми бы, наверное, и не сумела так легко найти подругу, если бы только не вездесущие ящерицы. Она поднимается к ней и садится рядом, не касаясь, но придвигаясь достаточно близко, чтобы Ино могла сама к ней наклониться. Упасть она не боится — надо быть учеником академии с удивительно плохой концентрацией чакры.

Какое-то время они обе молчат. Акеми смотрит на восходящее солнце и мерно дышит, а Ино, кажется, не смотрит никуда. Она словно спит с закрытыми глазами, хотя и моргает ими. То, что ей погано, ясно и без слов. Терять Асуму-сенсея не был готов никто, и Акеми прекрасно ее понимает. Про себя она горько усмехается и вспоминает Накику — в последнее время ей слишком часто выпадает роль утешающей. Это странно и неправильно, потому что сама она знать не знает, что такое это утешение. Каждый раз при воспоминаниях об отце в сердце ее втыкаются иглы. Ничего не проходит бесследно, а старые раны ноют ближе к ночи и от холода.

— Когда по… погиб Амен-сан, — подает наконец-то голос Ино. Говорить ей тяжело, она охрипла то ли от рыданий, то ли от долгого молчания. Акеми не поворачивает к ней голову, а продолжает смотреть вперед. Она даже позу не меняет, потому что ей кажется, что любое движение может спугнуть Ино. Блондинка напоминает ей пугливую пташку, вот-вот готовую взлететь. — Когда погиб твой отец, что ты чувствовала?

В любое другое время Ино бы и в голову не пришло спрашивать подобное. Насколько бы грубой и поверхностной она не казалась, она не жестокая и прекрасно понимает, что можно говорить, а что нельзя. Она вспоминает об отце Акеми не из желания сделать и ей больно, а потому что действительно хочет узнать.

— Вначале я не поверила. — Теперь, спустя уже достаточно большой срок, Акеми в состоянии говорить об этом спокойно. Она не изображает спокойствие, а действительно остается спокойной, примирившись с тем, что больше никогда не услышит голос своего отца, не увидит его улыбку и не почувствует тяжесть его ладони на своем плече. Даже запах его, и тот уже успел выветриться из их дома. — Потом злилась, а после была в отчаянии.

— А потом? — тихо спрашивает Ино, поворачивая к Акеми голову. — Что потом? Как потом ты успокоилась?

Акеми смотрит на подругу и тянется к ее лицу, чтобы стереть с щеки грязь. Обычно она куда аккуратнее, но сейчас, кажется, ей ни до чего дела нет.

— Поболит и пройдет, — повторяет она то, что бесчисленное количество раз говорил ей отец. — Все проходит, любая рана затягивается, любая печаль утихает. У тебя будет также, у Чоджи и даже у Шикамару.

Они обе смотрят вниз, легко находя фигуру парня в тенях. Даже ему в какой-то момент станет легче. Ино кивает, и ее светлые глаза снова наполняются слезами. Она сама тянется к Акеми и утыкается ей в колени, не обращая внимания на то, что даже на широкой ветке дерева им не так уж и удобно. Асумы-сенсея больше нет, он никогда уже не откроет глаз и не вдохнет; вот что действительно важно, вот от чего сердце рвется на куски.

Акеми гладит Ино по дрожащим лопатками и молчит, позволяя подруге выплакаться.

Носилки с телом привлекают ее взгляд и она, пользуясь случаем, заглядывает под ткань. Ее передергивает от воспоминаний об отце, но с Асумой-сенсеем ей хочется, тем не менее, попрощаться. Пальцами она мажет по его лбу вниз к широкой переносице и крупному носу.

— Мне правда очень жаль, — шепотом говорит она и наклоняется, едва-едва касаясь губами его брови. Ей жаль, что он погиб, но еще больше ей жаль, что к телу собственного отца у нее так и не хватило смелости прикоснуться. Амен-сан бы ее не осудил, она и сама понимает, что не сделала ничего дурного, только от этого не легче.

Никому не легче и от того, сколько народу приходит попрощаться с Асумой-сенсеем. Яхико стоит рядом с плачущим Конохомару, вновь льют слезы Гай-сенсей и Ли. Акеми смотрит на Куренай, думая о том, каково ей, оставшейся одной с ребенком на руках. У них с братом хотя бы была возможность узнать отца, а здесь? Она качает головой, когда все начинают расходиться, и отходит от своей команды. У монумента Хи но Иши она застывает также, как застыла почти год назад, и думает об отце.

— Я хочу в Суну, — тихо, едва слышно выдыхает она и касается холодного камня пальцами. Она очень хочет увидеть Канкуро.

Коноха. 20 декабря, 16 лет после рождения Наруто.

30 seconds to Mars — Beautiful Lie+++

Это не первые её похороны в Конохе, Кику уже присутствовала при погребении Амена-сан, отца Акеми. Она может понять боль участников команды номер десять. Но находиться на кладбище не желает. Она даже на помпезную церемонию прощания с Чиё не пришла. Предпочла попрощаться с мерзкой любимой старушкой в одиночестве.

Поэтому Кику показалась Ино, Генме и Чиву, а потом малодушно зажгла инка и отделилась от толпы. Никого утешить она не сможет. И боль чужой утраты разделить тоже. Асуму-сенсея она знала не очень хорошо; несмотря на то, что Чи-чан называл его хорошим приятелем, Сарутоби не появлялся в их мастерской. Ей нет до него особо дела, и во всеобщей скорби Кику чувствует себя лишним, чужим элементом.

На выходе с погоста её отлавливает Сай, чьё выражение лица настолько нейтральное, насколько это возможно: он не знает, как правильно реагировать и что показывать, а что нет, поэтому просто держит морду кирпичом. Кику ему даже завидует. Непонятно только, как он смог её обнаружить.

— Моя змея тебя нашла, — поясняет художник в ответ на немой вопрос. — Ещё до того, как ты призвала инка.

Он протягивает руку и снимает крошечное нарисованное пресмыкающееся с её чёрного свитера. Теперь Накику знает, над чем ещё стоит поработать. Этот парень и так прилипчивый, а если от него даже с инка не скрыться… Ну зачем, ну зачем она с ним связалась? Сначала Сасори, теперь это. Ничему её жизнь не учит. Права была Чиё — дура дурой.

— Ага, — говорит Кику. — Ты что-то хотел?

— Нет, мне просто показалось, что мы там лишние.

Так и есть. Только для того, чтобы это понять совсем не обязательно сажать на неё чернильного гада.

— Тогда пока, — бросает Кику, отворачиваясь. — Позже увидимся.

Она гуляет по Конохе до поздней ночи, слоняясь по постепенно пустеющим улицам. В какой-то момент натыкается на Шикамару, который тоже не присутствовал на похоронах. Они просто кивают друг другу и расходятся, потому что обсуждать им нечего, а у него только что погиб учитель. Накику не хочет возвращаться в мастерскую — пусть Чиву с джонинами выпьют за покойного без неё. А ещё есть Сай. Может, правда, он догадается всё-таки переночевать в своей квартире и оставить друзей Асумы пережить горе без его навязчивой компании.

Внезапно, уже ближе к полуночи, она опять натыкается на Шикамару. Не заметила, как зашла в квартал, где стоит особняк Нара. Гений Конохи лежит на одной из низких покатых крыш и отрешённо созерцает тонкий серп месяца. Кику собирается исчезнуть, и уже готовится призвать инка, как ученик Асумы делает резкий выдох и зовёт её по имени.

— Будешь? — предлагает он, когда Накику запрыгивает на зелёную черепицу.

— Давай. — Алкоголь она уже пробовала, почему бы и сигаретой не затянуться? В неровном свете луны зажигалка вспыхивает особенно ярко. — Ты поэтому сбежал с территории клана?

Шикамару хмыкает, но какое-то время молчит.

— Ты играешь в сёги?

— Нет, — Накику некогда было играть. И не с кем. — Даже не умею.

— Хочешь, научу?

— Нет, спасибо.

Она, если вдруг взбредёт в голову подобная мысль, может попросить у Тамкена. Тот очень любит всякие интеллектуальные штуки, наверняка, и в сёги неплохо разбирается. Дым раздирает лёгкие, но Кику любит всё горькое, она просто не вдыхает сильно, поэтому почти не кашляет. Судя по тому, как спокойно затягивается Шикамару, это уже не первая его сигарета.

— Ложись, — внезапно приказывает Нара, хлопая рядом с собой по почти остывшей кровле. — Посмотри наверх.

— Что?

— Ложись давай. Объясню.

Кику ложится рядом, потому что тон Шикамару сейчас прямо как у Кенджи, которого она всегда слушается. Лёжа курить неудобно, поэтому она тушит остаток сигареты об обожённую глину и кладёт сбоку, чтобы выкинуть потом в урну.

— Ты редко смотришь на небо. Полюбуйся звёздами, пока нет облаков.

Кику ночью предпочитает спать. Но она и днём не поднимает взгляда наверх, это правда. Только вот с Шикамару они почти не общаются, так что он никак не может этого знать. В следующую секунду Накику догадывается: ему не нужно ни наблюдать за ней, ни быть хорошим приятелем. Он же гений в конце концов. Он просто проанализировал то, что услышал о её характере от других и сделал бесхитростные выводы.

— В турнирах по сёги есть титул для женских соревнований, — продолжает Нара, словно разговаривает сам с собой. Его тихий голос убаюкивает, и Накику прикрывает глаза. Черепица под ней уже снова нагрелась. — Сэйрэй. Даймё предлагает щедрое вознаграждение тем, кто может его добиться.

— Мне хватает на жизнь, — бурчит Кику. Ну да, коноховцы наверняка считают её бедной нищенкой из Суны, приживалой у сердобольного Чи-чана.

— Дело не в даймё и не в сумме, — втолковывает Шикамару, словно несмышлённому ребёнку. Вытаскивает из кармана пачку, и Накику тянется за новой сигаретой. — Дело в том, что когда у тебя есть конкретная цель, когда ты к ней стремишься, то получаешь соответствующую награду. Но по пути ты, несомненно, что-то потеряешь. Время, веру в себя, завистливых знакомых. Придётся падать на колени, ненавидя поражение, а потом вставать и начинать заново. Пока в тебе есть желание победить, тебя ничто не остановит. И для этого совсем не обязательно бодать соперника в лоб, как это любит делать Наруто. У каждого игрока — своё преимущество. Своя стратегия. И свои причины получить награду.

Это самый длинный монолог, который Накику слышала из уст Шикамару. Они лежат на крыше до рассвета, то засыпая, то просыпаясь. И, докуривая пачку, складывают туда все окурки. Затем Нара отправляется на кладбище, а она, выискивая по пути урну, возвращается в мастерскую, мечтая проваляться в кровати весь следующий день.

Коноха. 22 октября, 16 лет после рождения Наруто.

Наутилус Помпилиус — Одинокая птица+++

Неджи закрывает глаза и глубоко дышит, пытаясь отрешиться от окружающих звуков. Он уже десять минут пытается медитировать, но именно сегодня у него плохо получается. Причина банальная: в паре ярдов от полянки, где они привыкли спарринговаться с Накику… собственно, тренируется она сама. Джонин знает, что бывшая куноичи Песка его тоже почувствовала, но она даже не заглянула поздороваться. У него вообще есть подозрения, что та пару недель его упорно избегает.

Они не то чтобы сильно близки, но Неджи признаётся себе, что Кику почти настолько же привычна ему, как собственные кузины или сокомандники. Всё началось с его мимолётного интереса в Суне и получило развитие с её неожиданным вступлением в ряды ниндзя Конохи. Неджи гадает, связано ли это со слухами о бьякугане и её инка. Вряд ли, конечно. Зачем Казекаге отдавать драгоценный геном пусть и союзной, но чужой деревне, у которой и без того много козырей в рукаве? Сама Накику не тот человек, который будет охотно рассказывать о себе, тем паче, не факт, что она сама знает причины.

Ещё пять минут спустя он всё-таки решает сделать первый шаг и застать Ритсуми врасплох, пока она сосредоточенно обнимает засохшее дерево в попытке передать ему чакру. Он приземляется аккурат на ту ветку, что уже начинает зеленеть, ничуть не смущаясь тому, что прервал её концентрацию. Только-только раскрывшиеся листья тут же скукоживаются, желтеют и печально опадают на землю. Ветка под ним хрустит, теряя эластичность. Накику сама вся как-то сдувается, прислоняется к стволу спиной и угрюмо сползает на землю.

— Помочь? — предлагает Неджи. Их тренировки действительно дают неплохой результат, правда, времени уделить им у него мало: джонинам и миссии дают чаще, и Хината-химе требует особого внимания. К его удивлению, реакция у Накику странная: она вздрагивает, издаёт полузадушенный смешок и прячет взгляд.

— Не стоит, — хрипит куноичи. Заболела что ли? У неё и вид какой-то непривычный: Кику всегда напряжена как натянутая пружина, ожидающая чего угодно, но при этом обычно внешне скучающе-хладнокровна. Редко когда удаётся подловить её погруженной в свои мысли, разведчик как-никак. Неджи хочет спросить, но считает, что это слишком личное и неуместное. Он лишь приподнимает бровь и, поколебавшись секунду, спрыгивает рядом на примятую траву.

— Недавно был на миссии с Кенджи, — зачем-то говорит Неджи. Ему уже самому неуютно от затягивающейся паузы. Накику не сильно разговорчива, но всегда охотно поддерживает с ним диалог. И вообще с теми, кто ей симпатичен. — Всё-таки Анбу удивительно методичны.

Кику прячет лицо в ладонях и бурчит что-то невнятное, но определённо согласное. Хьюга хмурится: старшего сокомандника Кику тоже очень уважает за его навыки и обожает обсуждать стратегические детали.

— Что?

— Очень методичны, говорю, — отзывается Накику. Кончики её ушей красные, и Неджи всё больше уверяется в мысли, что Ритсуми где-то подхватила простуду.

Остаётся только позавидовать её упорству: насколько Неджи помнит, девушка терпеть не может прилагать излишние усилия, когда её кондиция ограничивает способности.

— Приглашал нас поужинать командами. За его счёт.

— Правда? — Кику наконец поднимает на него взгляд. Если не знать про особенности кеккей-генкая Ритсуми, никогда не догадаешься, что при использовании инка эти красивые жёлто-зелёные глаза становятся пугающими, как потусторонние болотные огоньки. Впрочем, когда она использует свою силу, мало кому выпадает удача вообще их увидеть. Неджи скорее исключение. И ему неожиданно приятно это знать. — Почему я не в курсе?

Неджи пожимает плечами: миссия была всего два дня назад, а учитывая частоту межличностного общения членов команды Мицури, возможно, они ещё и не виделись даже.

— У тебя получается лучше, — Неджи кивает на многострадальное дерево. — С хенка.

— Недостаточно, — кратко отрубает Кику.

Диалог не клеится. Неджи решает уже отправиться обратно по своим делам, но Кику стремительно поднимается и успевает схватить его за рукав кимоно.

— Вы свободны послезавтра? Я поговорю с Тамкеном.

Неджи кивает, хотя о планах сокомандников стоит только догадываться. Холодные пальцы, которые он кожей чувствует, тут же отпускают плотную ткань, и Кику с кроткой улыбкой оставляет его одного. Но медитировать всё равно почему-то не получается. Он забыл ей посоветовать обследоваться, хотя простуда — не самое страшное, что может случиться с шиноби. Главное, чтобы ему не передалось, а то Неджи уже чувствует, что его собственные щёки непривычно горят. Он ненавидит болеть.

В субботу народу больше, чем ожидалось. В ресторанчике, выбранном Кенджи, уже что-то дружелюбно обсуждают члены седьмой и восьмой команд. От Хинаты Неджи узнаёт лишь, что скоро они вместе отправятся на миссию; но без деталей. Никто, конечно, не против сдвинуть столы и провести вечер общей компанией: разве что безэмоциональному Саю всё равно, да Накику неуютно среди скопления давно знакомых между собой шиноби Листа. Кенджи, который в обычной ситуации не переминёт ехидно, но не зло поддеть сокомандницу, лишь подхватывает куноичи под локоток и усаживает рядом с собой, подальше от чересчур активных сотрапезников. Неджи ничего не остаётся, как устроиться между Ли и Тентен, прямо напротив глупо лыбящегося Сая, с которым, ожидаемо, никто не спешит заводить беседу.

И только сейчас Неджи задаётся вопросом: зачем он вообще согласился прийти? Он не голоден, у него отменяется запланированная тренировка с дядей и, ко всему прочему, это самое неподходящее место, где можно наедине поговорить с Накику. Их прошлый диалог не задался, но Ритсуми уже не выглядит больной, так что есть надежда, что и поведение куноичи вернулось в пределы нормы.

Следующие полчаса кажутся ему бесполезной потерей времени и тянутся как резина.

Неджи не вслушивается в окружающие разговоры и не может найти в себе мотивации на то, чтобы внятно ответить Тентен на вопрос о ближайших тренировках. Он прекрасно видит, как сокомандница огорчается, улавливая отсутствие интереса, но даже сожаления не может из себя выдавить. Тем временем, за столами происходит рокировка: и вот Рок Ли уже вовсю что-то доказывает Наруто, Сакура с Хинатой шепчутся в дальнем углу, Кенджи отправляется обновить заказ, а оставшаяся без собеседника Накику пристально сверлит взглядом тарелку, словно ища на белой фаянсовой поверхности ответы на вопросы бытия. Без Кибы и Хошиме, правда, стало потише: владелец выставил их на улицу, охладить темперамент.

Неджи почти готов невежливо оставить Тентен в одиночестве, но на пустующем месте Тамеру вдруг прямо из воздуха материализуется Сай. Может, этот парень и чудаковатый, но определённо быстрый и опасный. Неджи даже не уловил тот момент, когда Анбу поменял дислокацию. Впрочем, он не сильно-то был заинтересован личностью и способностями временной заменой Учихе, да и вообще тем, что из себя тот представляет. Возможно, зря.

Художник что-то шепчет на ухо растерянной Ритсуми, и та вдруг расслабляется. Точнее, не она сама, а её тело в мгновение ока перестаёт напоминать натянутую тетиву. Зато Неджи, в свою очередь, напрягается. Это ещё что за новости? Когда они вообще успели настолько сдружиться? Даже Сакура с Наруто, насколько он знает, до сих пор с трудом терпят асоциальные наклонности этого подозрительного субъекта.

Полностью игнорируя робкие попытки Тентен достучаться до него, Неджи вспоминает, что около месяца назад Накику упоминала что-то про Сая, мастерскую и Чиву-сенсея. Он пропустил это мимо ушей, как не особо важную информацию. Однако, это не объясняет того, что Ритсуми вдруг натянуто улыбается, почти копируя фальшивую гримасу собеседника, и, схватив того за шиворот в лучших традициях Сакуры, тащит куда-то в сторону уборной. Они возвращаются всего через пять минут, и никто даже не замечает факт их отсутствия. Никто, кроме Неджи.

… Провожать её до мастерской, конечно, вызывается Сай, несмотря на мокрые волосы и в целом потрёпанный вид. У Неджи нет никаких оснований это решение оспаривать, ему самому надо отвести расстроенную Хинату-химе домой. Вообще, конечно, бред — ниндзя любого пола нечего бояться в тёмных переулках Конохи. Просто Наруто решил сыграть в джентльмена и пристал к Сакуре, Ли галантно поддержал негласное соревнование, схватив под руку Тентен… Остальные присутствующие особи мужского пола благоразумно испаряются, пока очередь не дошла до них. Впрочем, и список кандидаток на затянувшееся свидание подошёл к концу.

— Не позорься! — смеётся Наруто, лишь слегка расстроенный категоричным отказом Харуно. — Это Кику-чан впору тебя провожать, чтобы за бродягу не приняли. А Чиву-сан лучше не показываться в таком виде, чувство прекрасного ему испортишь.

— Она — моя ответственность, — совершенно серьёзно и даже торжественно провозглашает Сай.

В какой момент исчезает Накику никто не может вспомнить — и Неджи сразу понимает, что она прибегла к любимой технике. Он обменивается с Саем не самым дружелюбным взглядом — впервые за вечер — и срывается вслед за сестрой, которая уже отошла на приличное расстояние, спрятав грусть за завесой тёмных волос.

Завтра. Они поговорят завтра.

Страна Огня. 29 октября, 16 лет после рождения Наруто.

Ваня Дмитриенко — Венера Юпитер+++

Неджи ведет себя странно, отмечает Акеми, но предусмотрительно ничего не говорит ему. Хьюга кажется ей ужасно задумчивым, пускай на миссии это никак и не отражается. Даже после устранения двух членов Акацки их продолжают посылать зачищать их базы на территории страны Огня. Акеми хорошо понимает необходимость этого, но не может не считать, что тому же Неджи могли бы дать что-то более серьезное. Ей тоже, но спорить с Тсунаде-сама бесполезно — переубедить ее способны только два человека: Джирайя-сама и Наруто, только к ним она и может прислушаться, да и то не факт.

Решения у Годайме обычно окончательные и взвешенные, что бы кто ни говорил, а в роли главы деревни она проявила себя как более чем компетентный человек. Вспоминая уроки истории, которые им давали в академии, Акеми даже кажется, что из всех своих предшественников она самая талантливая.

Можно быть сколько угодно сильным, но для того, чтобы деревня процветала, этого мало. Разве погибший во время нападения Девятихвостого демона Йондайме не подтвердил это? Четвертый Хокаге даже не был в этой должности долго, но об этом не принято говорить.

— Мне кажется, что мы ничего не найдем, — говорит Акеми Неджи, когда они останавливаются в одной из застав недалеко от Конохи. Здесь им предстоит расстаться — Неджи ждут на юге, куда отправили его команду на миссию, а ей самой нужно в деревню ждать дальнейших указаний. Она не сомневается, что отдадут их ей быстро, потому что в последнее время в деревне никто не засиживается. — Интересно, как успехи у Суны? Акацки бы не стали только у нас устраиваться, это глупо.

Неджи кивает, но ее, кажется, слушает вполуха. Она смотрит на него искоса и понимает, что добиться ей никакого ответа не удастся. Хьюга стал намного менее высокомерным, чем прежде, но какая-то надменность в нем так или иначе осталась. Временами он напоминает ей Канкуро, с тем отличием, что песчаник свое презрение демонстрирует очень явно, в то время как Неджи на него намекает страшным равнодушием.

— Знаешь, если бы ты говорил побольше, а не отрывистыми фразами, то мог бы стать приятным человеком, — не выдерживает Акеми, закатывая глаза и опирается локтями на стол. До того, как разойтись, они решили проверить свои припасы еще раз — Неджи путь предстоит неблизкий, а она с ним просто за компанию. — Я не знаю, кто из вас двоих отмороженных хуже — ты со своей избирательной немотой, или не затыкающийся Сай. Еще, конечно, есть Саске, но он вне категорий.

— Не напоминай мне про Учиху, — вот тут у Неджи уже есть реакция. Он едва заметно морщится, вспоминая как самого предателя, так и провальную миссию по его возвращению. В деревне осталось мало тех, кто не считает Учиху предателем и был бы действительно рад его видеть. Сама Акеми предпочитает вообще никак о нем не высказываться, чтобы лишний раз никого не нервировать. Канкуро вот фыркает, что возвращать в Коноху его смысла нет, и тут сложно не согласиться: хотел бы, так уже сто раз мог вернуться и без помощи Наруто или кого-то еще. — И с Саем тоже не сравнивай. Мы не похожи.

А вот это уже что-то интересное. Акеми наклоняет голову набок, с любопытством рассматривая Неджи и пытаясь вспомнить, не замечала ли она какое-то напряжение между ними. Нет, кажется, не замечала, но она и не сказать, что особенно внимательно следила за ними вместе. У нее своих дел и забот хватает, а с ними обоими она не близка, так что и сказать не сможет сходу, что что-то не так.

— Бледные, темноволосые… Ладно, ладно, не смотри на меня так, не похожи вы, — Акеми не выдерживает и начинает смеяться. Такое незатейливое соперничество знакомых ей парней друг с другом она находит забавным. — Тебе дать с собой пару ящериц? Мало ли, что случится в дороге.

Своими питомцами, как их насмешливо называет Канкуро, она ужасно гордится. Собой тоже, потому что запасы у нее становятся все больше и больше, хоть пополнять их и хлопотно. Акеми скрупулезно пересчитывает что сейсеки, что свитки, следя за их количеством, чтобы точно знать, сколько и когда она может потратить. Обходиться по большей части она старается своими силами, подозревая, что настанет тот печальный день, когда ей волей-неволей придется потратить очень много чакры, причем, даже не обязательно на себя. Ресурсами нужно распоряжаться рационально, но несколько штук тут или там она выделить может без особых потерь.

— Нет, не нужно, — отказывается Неджи, чем нисколько не удивляет Акеми. Она не настаивает, кивает и поднимается на ноги, на ходу застегивая свой рюкзак и прощаясь с Неджи. Ей только-только удается выйти на улицу, как он вдруг окликает ее. Все же, двигается он очень быстро, потому что рядом оказывается так, словно вышел первым. В нос ударяет запах мяты — Хьюга останавливается слишком близко, а вот это уже заставляет ее изогнуть брови. — До того как ты уйдешь, я хотел поговорить.

— Интересное начало, — обычно с ней Неджи разговаривать не о чем, если дело не касается миссий. С другой стороны, у них может быть общая тема для разговора в лице Накику, но прежде он никогда не подходил к Акеми из-за нее. — Я бы рада дать тебе время собраться с мыслями, Неджи, только место для этого ты выбрал не самое удачное.

— Накику, — говорит он неожиданно смело. — Мне хотелось спросить у тебя кое-что о ней.

— Если ты хочешь подарить ей цветы, то это к Ино, сразу говорю. Если что-то еще, то формулируй вопросы правильно, — потому что секреты своей названной сестры Акеми выдавать не собирается. Играть в сводницу у нее никакого желания нет: она сама не терпит давления, и не собирается давить на подругу. Если Хьюга что-то хочет, то должен сам этого добиваться.

— Я вот одного понять не могу, в Конохе принято лапать чужих девушек? — Неджи вскидывает голову, активируя бьякуган на чистом инстинкте. В этом никакой нужды нет, потому что подошедший к ним Канкуро и не прячется, но Хьюга задумался настолько сильно, что даже не заметил этого. — Можно, пожалуйста, отойти от нее на шаг, а?

Лицо Акеми преображается — взгляд начинает светиться, а на лице появляется такая широкая улыбка, что от нее явно должны начать болеть щеки. Неджи замечает это и тут же отступает, склоняя голову.

— Прошу прощения, — о правилах приличия он вспоминает вот только сейчас. С Акеми почему-то очень легко о них забывать, наверное, из-за того, что сама их игнорирует не хуже того же Наруто. — Потом поговорим.

Неджи кивает им обоим и уходит, подхватив свой рюкзак. Акеми провожает его взглядом и пожимает плечами. Потом так потом, не ей за него переживать.

— Ты по делу или просто так? — Она оборачивается к Канкуро, окидывает его быстрым взглядом. Крюк ведь сделал, судя по всему, возвращаясь с какой-то своей миссии. Кажется, он был где-то на севере, если она не ошибается.

— Отправил своих в Суну, сам решил заскочить кое-что передать Темари, — и увидеть ее. Он не говорит об этом, но ей и так ясно. Раз уж он даже подгадал, где сможет ее поймать, то как иначе-то? — Чего он хотел от тебя?

Канкуро, все же, привык с каким-то подозрением относиться даже к своим союзникам. Акеми не винит и не одергивает его, понимая, что от подобного отношения к окружающим так легко не избавиться, а деревни их враждовали слишком долго.

— Хотел поговорить, но передумал. Не бери в голову, ничего такого. — Канкуро наконец-то наклоняется к ней за поцелуем. Его ладонь устраивает у нее сзади на шее, и Акеми только понимает, что он снял перчатки. — Ты надолго?

— Могу пару дней выделить. Я слышал, что случилось… — он мрачнеет, вспоминая нападение на Суну. Акеми отводит взгляд и кивает — ему жаль, ей тоже. Всем жаль, но это ничего не исправит и ни на что не повлияет. — Как Шикамару?

Если Акеми и удивляет вопрос Канкуро, то она не подает виду; только вздыхает и принимается рассказывать все, что знает сама. Рядом с ним ей легче дышать, и обратная дорога в Коноху кажется как никогда легкой.

Коноха. 20 октября, 15 лет после рождения Наруто.

Linkin Park — Numb+++

Шиноби не должны удивляться гибели кого-то из них, но, тем не менее, Какаши удивляется. Он ведь не думал, что переживет хоть кого-то из своих ровесников. После того, как он не сумел защитить Рин, он и сам надеялся уйти, просто сделав это как-то красиво и значимо. Обито так хотел оставить после себя след в истории Конохи, а не смог, о жертве Рин никто не знает, зато его чествуют как героя, гения и кого-то великого.

Ему от этого тошно, потому что в нем нет ничего хоть немного великого: это Обито надо благодарить за глаз, сделавший его, Какаши, необычным и отличным от всех остальных. Он пытался это доказать, пытался объяснить, но сдался, не найдя никаких слов.

Это не Асума должен был погибнуть, это не он должен был оставить этот мир, а Какаши. Он не понимает, как могла произойти такая ошибка, и малодушно избегает ту же Куренай, оставшуюся одну. Слухи в Конохе распространяются быстро, и все уже знают о ее беременности. Этот ребенок будет одним из многих, не знавших отца. Этот ребенок будет одним из многих сирот, конца и края которым не видно и не будет видно никогда.

Какаши долго стоит у мемориального камня и читает про себя имена, которые и так знает наизусть: Учиха Обито, Умино Иккаку, Умино Кохари, Гекко Хаяте и многие другие. Теперь к ним прибавляется имя Асумы, уже высеченное на гладком камне. Это неправильно, думает он, поджимая под маской губы. Это неправильно и несправедливо, но мир ужасно несправедлив. Он вспоминает Саске, лишившегося всего в одночасье, думает о Наруто и его одиноком детстве, вспоминает о недооцененном Обито, и, наконец, даже о том мальчике, которым был сам много лет назад. Вроде бы время сейчас стало лучше, вроде бы всем легче, а так ли это на самом деле?

— Какаши-сан? — Он оборачивается на тихий голос за своей спиной и упирается взглядом в Умино Ируку. Учитель смотрит на него спокойным взглядом, даже забыть можно, каким упрямым он может быть. — Не думал, что встречу вас здесь в это время.

— Просто хотел подумать, Ирука-сенсей, — Какаши улыбается и изображает беспечность, которую не испытывает. Ирука смотрит на него, а потом вздыхает, качая головой. Он подходит ближе и совершенно беспардонно тычет его пальцем в бок.

— Вы похудели. Неужели плохо питаетесь? — В голосе Ируки начинают звучать сварливые нотки. Он ведет себя с Какаши, взрослым мужчиной, одним из лучших шиноби Конохи, как с одним из своих учеников. Это одновременно мило и забавно. О Какаши сто лет никто не пытался заботиться. — Имейте совесть — вам доверили детей, которых я учил. Займитесь собой, чтобы заниматься ими.

— Как всегда, Ирука-сенсей прав, — усмехается Какаши, отмахиваясь от его рук. — Я прислушаюсь к вашим словам и…

— Сейчас. Вы пойдете и поедите сейчас. Слезами горю не поможешь; то, что вы не будете есть не вернет Асуму-сан, — неожиданно жестоко обрывает его Ирука. Он смотрит на мемориальный камень за его спиной, и Какаши догадывается, что находит на нем он имена своих родителей. — Я видел днем Сакуру-чан, я думаю, что ей нужно с кем-то поговорить. Гибель Асумы-сан очень тяжело подействовала на нас всех, но особенно на детей.

Потому что наставники не должны погибать, потому что учителя не должны подводить их. Какаши кивает и уходит, оставляя Ируку наедине с его собственными мыслями. Наруто есть кому поддержать, Саске непонятно где и с кем, и раз так, то он должен заняться Сакурой. Она хоть и ведет себя по-взрослому, хоть и доказывает, что способна на многое, все еще девчонка, которой нужна помощь старших. Уже далеко не во всем, уже далеко не всегда, но нужна же.

Сакуру он находит у госпиталя. Она сидит на лавочке, ветер шевелит пряди ее розовых волос, и Какаши поначалу кажется, что она просто отдыхает. Может и не стоит ее беспокоить? В любом случае, он плох в утешении и не умеет подбирать слова поддержки.

— Какаши-сенсей? — Сакура будто бы чувствует его. Она поднимает на него глаза и слабо улыбается. Он видит, что она едва не плачет, но сдерживается. — Посидите со мной?

Какаши хочется уйти, сбежать и спрятаться, но он кивает и садится рядом с ней. Девушка молчит, а потом медленно опускает голову ему на плечо, начиная тихо рассказывать о том, как сходила к Ино, как они с Акеми утешали ее. Да, он видел рыжую Икимоно у магазина Яманака. Кажется, видел даже Ритсуми, но это неточно, потому что бывшая песчаница не та, кто легко попадается на глаза. В чем-то он ее понимает, он бы и сам предпочел порой быть незаметным, но увы.

— Можно ли простить того, кто причинил боль? — тихо спрашивает у него Сакура. Какаши вздыхает и смотрит наверх, на голубое небо и проплывающие по нему облака. Он знает, о ком она говорит, но не знает, что же ей ответить. Можно, но не нужно. Можно, но не стоит. Можно, но это бесполезно. Сакура же тоже знает все и сама.

Страна Огня. 12 ноября, 16 лет после рождения Наруто.

Celldweller — So long sentiment+++

Кику и Ако отрываются от тренировки, когда слышат в отдалении взрыв. Должно быть, он очень сильный, раз звук, лёгкую вспышку и дрожь земли доносит аж до их временного убежища.

— Закончим сначала, а потом пойдём проверим, — предлагает Акеми, напряжённо всматриваясь в небо за полосой леса. — Тсунаде-сама сказала нам по возможности не отвлекаться от задания, но…

Она не заканчивает предложение, но Кику без слов понимает: но там, возможно, с кем-то сражается Дейдара, бывший напарник Сасори из Акацки. Им лучше не сталкиваться с нукенином — всё-таки обе куноичи обычно выступают поддержкой, а не атакующими, сил на то, чтобы в случае чего справиться с опасностью им не хватит. Зато можно попробовать разведать обстановку.

— Ладно. Думаю, нет смысла продолжать с хенка, — вздыхает Накику позволяя чакре погаснуть на пальцах. — Мне всё ещё сложно работать даже с твоими элементами в сейсеки, а теперь точно не смогу сосредоточиться. Давай лучше камуфляж.

Подруга кивает, приказывая снующим под ногами мидори собраться вокруг Накику на некотором отдалении. Пока что Кику может разделить и передать инка не больше, чем на пять метров, но с запасом собственной чакры пресмыкающихся, радиус действия техники без проблем увеличивается раз в пятьсот, если не больше. И это не так затратно, как посылать огоньки отдельно на цель. Если у них получится отработать комбинацию до совершенства, маленькие токаге Икимоно смогут прятать союзников и даже освобождать от техник гендзюцу, если враг потеряет из виду цель.

Кику концентрируется, складывает печать, зовёт инка и просит его распасться на пять частей, по числу ящерок. Бледно светящиеся ониби бесшумно разлетаются из её ладони и скользят к едва заметным в траве зелёным чешуйчатым. Накику не пытается сама скрыться от Ако, так что та с любопытством следит не за своими подопечными, а за трепыхающимся отсветом в зрачках Кику, плавающим по серой прозрачной глади радужки. Это настолько же жутко, насколько завораживающе. Кику едва заметно улыбается и кивает, позволяя рыжей куноичи отправить токаге в стороны. Чуть больше, чем через пару километров она теряет с ними связь и инка, оставшийся с ней, снова горит чуть ярче.

— Дальше не могу. — Кику закрывает глаза, а когда открывает их вновь, те становятся обычными, жёлто-зелёными. — Давай замаскируем лагерь, закончим дела и посмотрим, что же там всё-таки случилось.

Акеми и самой любопытно — Накику видит это в поспешных, отрывистых жестах и складке между медными бровями. У каждой из них собственные причины интересоваться Акацки, но самая главная объединяет всех друзей: эти преступники опасны, особенно для Конохи и в частности для Наруто.

Кику невольно возвращается мыслями к одному конкретному члену организации, а именно — к Итачи Учиха. Переехав в Коноху, она не могла не воспользоваться возможностью изучить все доступные архивы об уничтоженном клане. Ей показалось даже, что на сохранившихся фотографиях она узнала убийц родных, но детская память вполне могла подвести, а Учихи ещё и похожи один на другого: все почти темноволосые и черноглазые.

В итоге, пару часов спустя, Ако оказывается расторопнее: Накику догоняет её уже у кромки леса, и, размышляя дальше в тишине, отвлечённо следит за тем, как развеваются на встречном ветру собранные в высокий хвост яркие рыжие пряди. Их путь лежит через посёлок, и Накику автоматически хватает названную сестру за локоть, зажигая инка. При прямом контакте спрятать их обеих нет проблем, а шестое чувство ей говорит, что лучше сделать это здесь и сейчас. Они приземляются на ветку стоящего на границе с посёлком дерева и замирают, во все глаза рассматривая выходящую из ворот четвёрку шиноби. Единственная девушка в компании недоумённо озирается, поглядывая в их сторону, но Ритсуми точно знает, что та их не видит.

— Сенсор, — на всякий случай шёпотом говорит Кику, считывая ауру куноичи.

— Красноволосая? — догадывается Акеми. Кику просто пожимает плечами — ей в серых тонах не видны отличительные особенности внешности. Было бы прекрасно научиться совмещать картинки… но это далеко за пределами её сегодняшних возможностей. Если вообще выполнимо. — Повезло, что ты антисенсор. И там… Саске.

— Да, я уже поняла, что это проклятая печать, — хмыкает Кику. Она раньше считала, что он такая же жертва, как она сама. Но, услышав полную историю младшего отпрыска Учиха, перестала. Почему-то в ней нет той ненависти, только печаль. Впрочем, она и представить себе не может, если бы на месте незнакомых убийц был Ичи, любимый старший брат. — Тот, что с мечом, похож на ледяную воду. А тот, что с волосами торчком… я даже не знаю. Но у него тоже метка.

— Нам надо сообщить это Тсунаде-сама.

— Что ты предлагаешь? Мы не можем просто так уйти с миссии. Отправлять гуре опасно, если её перехватят…

— Потом подумаем, — Ако напрягается как струна, Кику чувствует проступающие под кожей вены подушечками пальцев. — Они, кажется, собираются разделиться. Отправь инка на мидори, попробуем узнать какие планы у этого разномастного квартета.

— Пара километров, не больше, — напоминает Кику. — Нам нежелательно оставлять друг друга.

— Я знаю, но это… это шанс. Шанс дать Наруто хоть какую-то информацию, не говоря уже про Хокаге.

— Я пойду за Саске и мечником, — зачем-то предлагает Накику. Было бы логичнее, если бы она проследила за красноволосой сенсором. Акеми кидает ей быстрый взгляд искоса и не спорит. Зелёная мидори с тусклым огоньком, плавающим вокруг холоднокровного тельца, уже уютно свернулась браслетом на её запястье.

— Тогда я за очкастой и рыжим. Судя по всему, они останутся в деревне, так и найтись потом будет проще.

Накику кивает и мягко поглаживает имото по руке, прежде чем отпустить её и сорваться вслед за двумя удаляющимися неспешным шагом фигурами. Уже через километр понимает, что вряд ли узнает конечную цель путников. Пора обратно. Связь с мидори в то же мгновение резко теряется, и Кику в панике поворачивается, надеясь, что Акеми не обнаружили в самый неподходящий момент.

— Ты кто такая?

Упс. Неужели настолько переполошилась, что и собственного инка не удержала? Вполне возможно — они с Акеми ещё не натренировали технику как следует… Да, мир внезапно обрёл краски. А она и не заметила.

— Из Суны? — Кику благодарит себя за предусмотрительность — на миссию, общую от Тсунаде и Гаары, она взяла свой старый протектор, а в лицо её Учиха не знает. Она сама его пару раз видела, давно, на экзамене в Лесу Смерти, да фотографию в личном досье. — Ты следишь за нами?

— Понятия не имею кто вы такие, — равнодушно врёт Кику, ловя на себе крайне заинтересованный взгляд напарника Саске. То ли понравилась, то ли думает, как бы порубить на кусочки своим огромным мечом. — Мимо проходила.

Черноволосый беглец всея Конохи выдавливает из себя что-то похожее на смешок.

— Одновременно с толпой из союзного Листа?

Накику вполне искренне поднимает брови в удивлении. За ними следует ещё и отряд из Конохи? Кто? Как они обнаружили Учиху? Как много знают?

— Похоже, не врёшь. Тебе повезло, у нас нет на тебя времени.

Саске отворачивается, но второй парень не спешит отводить от неё взгляд. Впрочем, когда Учиха отдаляется, решает не противоречить словам очевидного лидера группы и, хищно подмигивая, тоже теряет к ней интерес. Кику и рада, и расстроена: позволила себя так нелепо обнаружить и полезного ничего не узнала. Но подумать обо всём она может позже, сейчас ей необходимо убедиться, что с имото всё в порядке. Иначе и Тсунаде, и Гаара больно настучат им по непослушным головам.

Страна Огня: Нихибетсу. 12 ноября, 16 лет после рождения Наруто.

Моя Мишель — Молоды и красивы+++

Акеми едва успевает понять, что Накику перестает поддерживать инка, и тихо ругается сквозь зубы — теперь от мидори нет никакого толку. Будет скверно, если ее заметят, потому что ее мало того, что здесь и быть не должно, так еще и найденные Саске люди не так просты. Красноволосая сенсор, отчего-то смутно знакомая ей, и очередной эксперимент совершенно лишившегося рассудка Орочимару — это точно плохие новости. Ей бы уйти, но она не может и продолжает следовать за ними на отдалении. Везет, что они оба заняты и не обращают на нее внимания, увлеченные тем делом, которое сами же себе придумали. Акеми наблюдает за тем, как вокруг парня собираются птицы и спешно отзывает гуре к себе.

Позже она может их послать снова, но не тогда, когда находится так близко. Ей даже сейсеки кажется неплохой идеей посадить на них двоих, чтобы запомнить их чакру на будущее. Другое дело, удастся ли ей получить ящериц обратно? Она хмурится и прикусывет ноготь на большом пальце — дурацкая и совершенно детская привычка, у нее появляющаяся когда она нервничает или не может решить как лучше поступить.

Ладно, все это можно сделать потом, пока ей просто нужно проследить и не попасться. Акеми одергивает себя и спешно переходит на крышу, радуясь тому, что дома в этой деревне добротные, а не хлипкие и одноэтажные. По всей видимости, местные хорошо зарабатывают на близости к храму Нихибетсу, иначе бы не смогли так достойно жить. Впрочем, их уровень жизни ее сейчас нисколько не волнует. Акеми старается не упустить из виду красноволосую девушку и ее высокого спутника, что, к счастью, несложно. Из толпы они выделяются не сказать, что особенно сильно, но взгляд нет-нет, а цепляется. Она знает, что и сама может привлечь столько же внимания, поэтому предусмотрительно не спускается вниз, предпочитая вести наблюдение сверху.

Вся эта затея была ее идеей, но она не сообразила, что будет настолько сложно проследить за кем-то без какой-либо подготовки. Недаром им дают информацию перед заданиями, готовя к тому, что их может ждать, а она так кинулась вперед. С другой стороны, нельзя же все время полагаться за подготовку? Надо уметь действовать по ситуации, иначе тоже далеко не получится уехать. Акеми приседает на ветке, прячась в густой листве, и тихо шипит, когда мимо нее проносится дрозд. Он задевает ее плечо крылом, но так торопится, что даже не замечает этого.

Птицы — это очень плохо, думает про себя Акеми, когда они оказываются за пределами деревни. Она наблюдает, как рыжеволосая разрывает белую рубашку, прикидывая, для чего это может быть сделано. Кажется, кого-то отправляли на поиски Саске? От обрывков рубашки может идти запах, а раз эта девушка сенсор, то могла почуять погоню. Сообразить, кого можно так опасаться, труда особого не составляет. Сбивают так со следа только тех, кто ориентируется на запах, а раз так, то по следу идет или стая Какаши-сенсея, или кто-то из клана Инузука, скорее всего Киба с Акамару. В Коноху она ящерицу послать не может, Накику права в том, что гуре с ценной информацией могут легко перехватить, но вот их предупредить — вполне.

— Мы не одни, — вдруг слышит она глубокий мужской голос. Акеми вскидывает голову и радуется тому, что предусмотрительно носит несколько наполненных ее собственной чакрой ящериц на себе. Она тоже умеет играть в такие игры, и раз эти двое решили сбить со следа идущих за ними шиноби, то и она может сделать то же самое. В том, что девушка-сенсор не сообразит что к чему, она даже не надеется, но заминки ей хватит для того, чтобы убраться обратно в деревню. Им же не нужно внимания к себе привлекать, так что там ее точно не попытаются поймать, а пара сейсеки, быть может, даже успеет из них что-то вытянуть. Ну, если не повезет, то не повезет, что уж тут сделаешь.

Акеми спрыгивает на запыленную землю в пустом переулке и сосредотачивается, призывая своих ищеек. Чтобы охватить большую незнакомую территорию ей приходится потратить куда больше чакры, чем она рассчитывала. Ничего, главное, чтобы все получилось, думает она, прижимая ладонь к носу из которого начинает капать кровь. Поболит и пройдет, небольшая слабость ее не убьет, особенно, если она поскорее уберется отсюда. Акеми аккуратно стирает кровь и спешно выходит на улицу, мешаясь с толпой. Теперь ей просто надо найти Накику, чтобы решить, что им делать дальше.

На место встречи она приходит позже, потому что ей в самом деле надо бы набраться сил. Перед тем, как продолжать, им точно надо будет передохнуть.

— Что случилось с инка? У тебя не хватило чакры или мы прогадали с расстоянием? — спрашивает Акеми, откидывая голову назад. Кровь, как назло, не останавливается, видимо, сильно она сегодня перестаралась, зато одна ее ящерица добралась до отряда, а вторая уже вернулась, наполненная чакрой. Жалко только, что с того высоченного парня не получилось ничего собрать, проклятая печать отравляет чакру.

— Да не знаю даже, я не поняла, а потом отвлеклась немного, — признается Накику, садясь рядом с ней на траву. Она смотрит на Акеми с беспокойством и убирает с ее лица волосы, чтобы они не мешались. — Зато познакомилась с Учихой.

— В смысле познакомилась? — ошалело переспрашивает Акеми и стонет, слушая короткий рассказ об их разговоре. Вроде и ни о чем, а вроде и хорошего ничего. С другой стороны, от того, что ему попалась на глаза Накику им ни холодно, ни жарко, просто надо будет учитывать это в будущем. И не забыть рассказать обо всем Тсунаде-сама, кто знает, что и когда пригодится? Хотя, зная Саске, он мог и вовсе ее не запомнить, своим равнодушием к девушкам он славился всегда, вряд ли что-то радикально поменялось.

В любом случае, для начала только нужно остановить кровь, которая у Акеми никак не прекращает капать из носа.

Коноха. 15 ноября, 16 лет после рождения Наруто.

Забей, лерочка — Мёртвая невеста+++

На крыльце резиденции Хокаге Акеми с Накику ловит Какаши-сенсей. Он хвалит их обеих за смекалку и благодарит за предупреждения — они с Кибой и Акамару могли бы потратить куда больше времени на пустые поиски, не доберись до них ящерица-посыльная. Что ж, хорошо, что от всего этого была польза. Акеми улыбается, кивая головой, и неожиданно покачивается, делая шаг вперед. Она вытянула чакру из пары сейсеки, но сильно это ей не помогло. От слабости из-за перенапряжения у нее кружится голова, что ей совсем не нравится. Она понимает, что действительно истратила слишком много чакры разом, нужно лучше следить и за ее количеством и пополнять плавно и аккуратно, чтобы такого не случалось. От Накику и Какаши-сенсея она пытается отмахнуться, но те ее не слушают и тянут в больницу на осмотр к Шизуне-сан.

В итоге, оставшись одна в приемном кабинете, Акеми разваливается на кушетке и позволяет себе расслабиться. К счастью, ничего серьезного с ней не произошло, чтобы ее тут вообще задерживать, но пару тестов и анализов Шизуне-сан решила сделать, а теперь хочет дать ей с собой пару настоек. Она замечает анемию, которую прежде у нее не наблюдала и, после объяснений, недовольно качает головой, почти слово в слово повторяя то, что когда-то говорил Акеми отец: сложные техники не игрушка, с ними нужно обращаться куда более осторожно. Все это она знает, поэтому только вздыхает.

Ей велят поберечься, но уже на следующий день она берет совершенно легкое поручение и отправляется в ближайшую к Конохе заставу. Роль посыльной, конечно, больше подходит для генинов, но для нее это шанс провести время с Яхико, которого она и сопровождает как более опытный и взрослый шиноби. Брат улыбается и важничает, делится с ней своими успехами, расписывая каждый как какой-то подвиг. Акеми и не думает его одернуть, только улыбается ему, испытывая неожиданный укол сожаления: сколько бы она отдала, чтобы их отец видел Яхико! Будь он жив, то все было бы легче, в том числе и дома.

Встретившая ее после миссии мать очень быстро вернулась к привычному ворчанию, затеяв очередной бессмысленный спор.

Думать о недовольстве Кагуи-сан у Акеми никакого желания нет и, оставляя Яхико разговаривать с чунином, которому он должен сдать задание, она выходит на улицу. Там она лицом к лицу сталкивается с Сакурой, которую никак тут не ожидала увидеть.

— Привет, — удивленно тянет Акеми, охая, когда ее вдруг хватают за локоть и тянут в сторону. Ей приходят на ум слова Канкуро о том, что в Конохе в самом деле никто не знаком с такой вещью, как личное пространство. — Сакура, аккуратнее, я тебя очень прошу, ты меня сломаешь! — восклицает она, когда девушка наконец-то останавливается. От пальцев, сжавшихся на ее плечах, ей даже немного больно, отчего она морщится.

— Вы видели Саске-куна?! — спрашивает Сакура с таким отчаянием, что Акеми тут же испытывает иррациональное чувство стыда. — Где он был? С кем? Как он?

Как ответить на этот поток вопросов Акеми не знает. Она смотрит на подругу широко распахнутыми глазами и пытается собрать вместе свои мысли, что получается у нее не очень хорошо. Что ей сказать, чтобы взгляд Сакуры перестал быть таким отчаянным? Если уж прошедшие два года ничего не смогли сделать, то что сможет она?

— Да, он был со своей новой командой. Сакура, успокойся, пожалуйста, — просит Акеми осторожно и сжимает запястье девушки. — Я знаю, что ты очень хочешь его вернуть, но тебе правда нужно немного… я не знаю, сбавить обороты?

От того, как Сакура смотрит на нее, Акеми в самом деле не по себе. Она уже отвыкла видеть ее такой — ей даже начало казаться, что она, как и Ино, успела переболеть этой влюбленностью в Саске, но, как оказалось, она ошиблась. Сакура все еще не просто хочет исправить какую-то старую ошибку, а вернуть Учиху и жить с ним долго и счастливо.

— Ты не понимаешь, — цедит Сакура, отпуская Акеми и сжимая руки в кулаки. На кого на злится? На него, оказавшегося безразличным мерзавцем? На себя, не способную отпустить? Или на Акеми, сорвавшую с этой ранки пластырь? — Его место здесь, среди нас! Мы с Наруто это знаем, он запутался, вот и все!

— Если бы он хотел, то уже вернулся бы сам, — не выдержав, говорит Акеми. Будь на то его желание, то он бы не заставлял своих друзей так мучаться, тратя время на бесполезные попытки его вернуть. Она вспоминает Наруто и поджимает губы: они с Сакурой о Саске прежде не разговаривали, но сама она уже не может пытаться обходить эту неприятную тему. — Мне жалко Наруто, который убьется в попытке его вернуть. Мне жалко тебя, потому что ты зря мучаешься. Прости, Сакура, но тебе нужно решить, кто дороже — вы с Наруто или Саске? Ты напрасно ждешь чуда.

— Не напрасно, Акеми! Ты бы разве не попыталась сделать все, ради того же Канкуро? Я видела тебя в Суне! — Да, тогда она чуть с ума не сошла от того, что он чуть не погиб. Даже воспоминания о случившемся заставляют ее сердце пропустить удар, но это — совсем другое дело. Канкуро — не Саске, Канкуро каким бы плохим ни был, ничуть ничем не похож. — Я помню твои глаза: ты сама была готова найти Сасори и распотрошить его вместе со всеми его куклами!

— Да, но не сравнивай нас, — вздыхает Акеми, качая головой. Сакура не хочет принимать правду и никак не может смириться с тем, что ее первая любовь далеко не такая, как ей хотелось бы. Лучше бы уже перестала так крепко за нее держаться. — Знаешь, в чем разница между тобой и нами с Хинатой? А между мной и Хинатой?

Не ожидавшая такого сравнения Сакура качает головой. Пример в самом деле неожиданный, Акеми и сама это прекрасно понимает: Хината в нем взялась буквально из ниоткуда.

— Хината не проводит с Наруто много времени, но она знает его. Понимаешь, она осознает, во что ввяжется, когда он наконец-то заметит ее, — как можно спокойнее объясняет Акеми. Хината знает того, кого любит, потому что не знать Наруто невозможно — он простой и понятный, а еще хороший, отчего любить его очень легко. — А я знаю Канкуро. Я знаю, что он может сказать, а что нет. Я знаю, что он не такой хороший, не такой правильный и не такой порядочный, как некоторые. Я знаю, что он может сделать со мной, а что нет. Ты можешь сказать то же самое о Саске?

— А ваше с Хинатой различие в чем? — глухо спрашивает Сакура, отводя глаза. Спорить с очевидным очень сложно, но она явно еще ищет способ за что-то зацепиться, поэтому отвечает вопросом на вопрос. Она всех пытается убедить, но в первую очередь саму себя.

— Мы привыкли друг к другу, — притерлись настолько, что понимают друг друга с одного взгляда, не удивляются друг другу и уже успели все острые углы спилить, превратив в тупые. — Когда я с ним, мне не надо ни о чем думать, потому что он — часть меня. Не смотри на нас и не пытайся представить себя с Саске. Сакура, я знаю, что тебе больно, но…

— Пройдет? — Сакура кривится, поднимая глаза на Акеми. В них разом и осуждение, и обида, и смертельная тоска. — Как у тебя все легко! Просто возьмет и пройдет, да?

— Да, потому что у нас нет выбора. Ты шиноби Листа, как и я, как и Наруто, и мы следуем Хи но Иши чего бы нам это ни стоило, — она смотрит, как Сакура судорожно вздыхает и отворачивается от нее. Больше им сказать друг другу нечего.

Поболит и пройдет, потому что нет вечной боли, все чувства притупляются, если только не ворошить их постоянно. Одно дело поддерживать любовь, кидая в пламя сухие ветки, а другое — травить рану, не давая ей зажить. Сакура же именно этим и занимается, потому что Саске она не знает. Она любит даже не того мальчика, которым он когда-то был, а придуманный ею же образ, мечты о котором не дают ей покоя.

С Канкуро все совсем не так. Акеми вспоминает их первую встречу, думает о своем первом визите в Суну и дальнейших визитах. В самом начале она считала, что Канкуро куда добрее, чем кажется, но быстро избавилась от этой иллюзии. Он нисколько не добрый, а язык у него жалит не хуже скорпионьего жала, характер его оставляет желать лучшего, и он бывает жестоким. Акеми все это узнала и приняла, решив, что с таким набором ей жить можно. Она даже сказать не может, в какой момент влюбилась, почему и как это произошло.

Просто так получилось, вот и все.

Коноха. 15 ноября, 16 лет после рождения Наруто.

Андрей Губин — Мальчик-бродяга+++

Мастерская пуста по её возвращению: внутри темно, пыльно и тихо. Накику скидывает рюкзак прямо в углу у входа, решая сначала принять душ, а потом уже заниматься распаковкой вещей. Тсунаде они с Акеми они уже отчитались, а последнюю и вовсе им с Какаши пришлось тащить в больницу, несмотря на отнекивания и заверения, что всё в порядке. Кику чувствует свою вину по поводу состояния подруги — не уследила за инка, а потом их ждало собственное задание. Дорога обратно тоже была не самой лёгкой, обе потратили много чакры и уставали сильнее обычного. Во время привалов они, естественно, больше не тренировались.

На двери ванной сюрикеном пришпилена записка от Мицури, где он просит купить продуктов и пива к послезавтра, потому что после миссии планирует позвать Генму с Райдо на ужин к тому времени, когда магазины будут закрыты. Кику со вздохом решает заняться этим завтра, а ещё прибраться на кухне, наверняка Чи-чан оставил гору немытой посуды. Закидывая на плечо полотенце и сменную одежду, Кику открывает дверь чтобы нос к носу столкнуться с обнажённым Саем.

— Чёрт тебя дери! — она машинально кидается в него всей кучей ткани, резко отворачиваясь. — Почему ты моешься здесь?! У тебя есть своя квартира.

— Потому что я испачкался в краске, — нейтральным тоном отзывается художник. — Почему ты отворачиваешься? Ты уже видела меня голым.

Накику глубоко вздыхает, раздумывая над ответом. О том, что произошло в тот вечер перед её не совсем обычной миссией, они ни разу не говорили. И ей было так вполне удобно, потому что, казалось, обсуждать нечего. Они помогли друг другу открыть что-то новое, а потом просто забыли. Это нормально. Зачем это обсуждать?

— Надеюсь, ты такого не ляпнул… кому-то другому? — вместо ответа Кику задаёт свой вопрос. Он, конечно, не настолько глуп… Правда же?

— Ты хочешь, чтобы я кому-то рассказал?

Ладно, Сай тоже умеет играть в эту игру.

— Нет.

— Я не имею привычки распространяться о личной информации без нужды. Мы должны об этом поговорить?

— Нет. — Кику облегчённо прислоняется к косяку двери, всё ещё стоя спиной к Саю. Она не слышит ни шороха, ни каких-то других звуков помимо его голоса. — Чем ты вообще тут занимаешься? Я уже минут десять хожу по дому, но не слышала как ты мылся.

— Уверена, что хочешь знать? — каким-то другим тембром тянет Сай, и Кику по инерции оборачивается. Оказывается, он всё-таки пристроил её полотенце у себя на бёдрах. Придётся идти за новым.

— Нет, — в третий раз повторяет Накику. — Я хочу принять душ. Я хочу быть чистой, мы несколько недель провели на природе. А если тебе нечем заняться, можешь пройтись по магазинам и прибраться на кухне.

— Я уже. Записку не убрал, потому что подумал, что тебе будет приятно прочитать постскриптум. Одуванчик-чан.

Кику в удивлении поднимает бровь. Чи-чан действительно оставил ей кучу милых пожеланий отдохнуть и набраться сил. А ещё перенял от Сая это дурацкое прозвище, со смехом подтверждая, что жёлтый весенний цветок похож на хризантему, как и топорщащиеся золотистые пряди Кику на затылке, которые уже начинают отрастать. Сама Накику при слове «одуванчик» вспоминает разлетающиеся парашютики, что скорее намекает на раннюю седину или потерю волос. Ну, или на то, что она сорняк. Мицури, конечно, такое бы и в голову не пришло, но вот насчёт Сая она не уверена.

Из горячего душа Накику выходит в куда более благостном расположении духа, а открывая заполненный доверху холодильник и вовсе готова простить художника за бестактность.

— Сколько я тебе должна?

— Чиву-шишо всё вернёт. Но ты можешь ответить мне на пару вопросов.

— Валяй. — Кику не очень-то любит подобные сеансы, но Сай заслужил.

— Как поддержать друга, у которого умер наставник?

— Ты про Шикамару? Думаю, не стоит бередить эту рану, просто попытайся как можно реже открывать рот в его присутствии. Особенно на эту тему.

— Я о Наруто.

Кику замирает с пакетом молока в руке. Медленно оборачивается и поднимает взгляд на Сая. Видит странную эмоцию на его лице, прежде чем та ускользает.

— Что ты имеешь в виду? — онемевшими губами спрашивает куноичи.

— Джирайя-сама погиб, сражаясь с Пейном.

Легендарный жабий мудрец умер. Учитель Наруто, эро-саннин, напарник Тсунаде… Хокаге ни жестом, ни взглядом не выдала свою боль перед ними на отчёте. Страх к этой женщине в Кику уже прошёл, появились лишь безмерное уважение и желание помочь нести нелёгкую ношу. Но такую ношу не разделить. Её приходится переживать в одиночку — Кику хорошо об этом знает.

— Как… — Накику выдавливает из себя слова. — Как Наруто отреагировал?

— А как ты думаешь? — неожиданно зло бросает Сай. — Обругал Хокаге-сама и пару дней ходил сам не свой. Сейчас все пытаются расшифровать послание, которое оставил Джирайя-сама, чтобы побе…

— Эй, не так быстро. Я ничего не понимаю, — Кику выставляет перед собой ладонь, заставляя Сая умолкнуть на полуслове. — Где Наруто сейчас?

— Шикамару поговорил с ним. Они вместе работают с отделом криптоанализа.

— Шикамару знает Наруто с детства, — мягко говорит Кику, ставя молоко на стол и вытаскивая из ящика кофейник. Она редко видит такие неприкрытые эмоции на лице художника. — И он тоже потерял сенсея. Не вини себя за то, что не смог бы сделать никто, кроме него. Однажды ты тоже сможешь кому-то помочь, только ты и никто больше.

Сай смотрит на неё серьёзно и пронизывающе, обрабатывая услышанное и делая какие-то свои выводы.

— Разве Ящерка-сан тебе сильно помогла, когда умер…ла твоя наставница?

— Это другое, Сай. — Накику хмурится, слишком резко опуская кофейник на плиту. Замечая паузу, но не придавая ей большого значения. — Когда умер отец имото, я тоже не могла ей помочь. Мы близки, но это не значит, что мы всегда можем друг друга утешить. Мы разные, ситуации разные, и мы нуждаемся в разных людях для разных целей.

— Тогда не давай мне расплывчатых советов.

Накику чувствует, как внутри клокочет что-то похожее на гнев. Она редко испытывает это чувство, но вот парадокс — безэмоциональный художник умудряется сейчас вывести её из себя. Всё дело в том, что она только вернулась с миссии, не отдыхала нормально, узнала ошеломляющую новость, а ещё её мысли заняты Учихами и собственной трагедией. Эту бурю надо подавить, пока не случилось что-то страшное. Например, призванная нагината и голова Сая как украшение на стене мастерской. Хотя, не факт, что она победит в этом противостоянии.

— Тогда не задавай мне вопросов, — отрубает Ритсуми самым ледяным тоном, на какой только способна. — Кажется, у тебя их было несколько? Надеюсь, ты уже передумал.

— Нет, — Сай возвращает себе непринуждённый вид, поднимаясь со стула и роясь в настенной полке в поисках кружек. — Что тебя связывает с кланом Учиха?

Великолепно. Данный сюжет ей тем более не хочется развивать. Опять же, в Накику просыпается любопытство. Сай из Анбу, явно имеет доступ к продвинутым архивам. Если она поделится с ним какими-то сведениями, то сможет получить что-то в обмен. Действовали убийцы независимо или по приказу? По чьему приказу? Третьего? Кику сильно сомневается; что тогдашний Хокаге мог не поделить с семьёй не шибко известных шиноби с далёкого острова? Она не узнала все секреты, касающиеся её родственников, но и ничего криминального пока не увидела.

— С чего ты решил, что меня с ними что-то связывает? — спрашивает Кику, принимая из его рук кружки и разливая горький дымящийся напиток. Себе добавляет молоко, Саю — половину ложки сахара.

— Мы получили послание Ящерки-сан. Ты отправилась за Саске, а не за сенсором.

— Мне мечник приглянулся, — непринуждённо иронизирует Кику. Вот же проницательный сукин сын. — У него глаза такие… необычные. Фиолетовые.

— Ещё и инка перед ними не удержала, — продолжает Сай, размешивая сахар. — Пала под чарами Саааске-куууна?

Он так натурально передразнивает Сакуру, что у Кику невольно вырывается смешок.

— Мечника-куна, — напоминает она. И даже решает пошутить. Уважить память главного извращенца страны Огня, подавляя внутреннюю печаль. Ей не впервой. Наверняка, если тот что-то и зашифровал, то в своих бессмертных произведениях. — У него такой большой меч, что, наверное, очень маленький пенис.

— Как у Наруто? — Сай склоняет голову к плечу. И Кику сразу жалеет, что именно так пошутила. — Чем же он тебя так привлёк? Только не говори, что у меня…

— Забудь.

— Хорошо. Что насчёт Учих?

— Что насчёт них?

Взгляд Сая становится острым, как лезвие его танто.

— Я думал, мы друзья?

«Да, Сай, друзья с привилегиями, — невольно думает Накику, — которыми больше никогда не воспользуемся».

— Что ты конкретно хочешь знать?

— Всё, если хочешь, чтобы я тебе помог.

И Накику, сама от себя такого не ожидая, действительно рассказывает ему всё. Вплоть до поисков в архивах Конохи. Она ему почему-то доверяет, хотя знает, что с этим подставным членом команды номер семь не всё так просто, что есть большие риски, что он может сдать её тем людям, которые из тени контролируют его, как Сасори свои марионетки. И всё же, она уверена, что он и так слишком много о ней выяснил такого, о чём не в курсе его непосредственные начальники. Бывшие или настоящие. А она и сама в тенях умеет прятаться, несмотря на все ошибки и оплошности.

— Спасибо.

Это не то, что она ожидает услышать, и не знает, за что именно он её благодарит. Кику даже не спрашивает, если он согласен оказать ей ответную услугу за искренность. Она провожает его до входной двери, молясь, что не совершила ужасную ошибку.

Страна Огня: замок даймё. 20 ноября, 16 лет после рождения Наруто.

IOWA — Миллионы путей+++

Новости настигают их в замке дайме Огня, куда Мэйко-сан просит ее сопроводить. Акеми смотрит на Ли с Тентен, который выглядят также удивленно, как и она. Узнать о гибели Джирайи-сама — это что-то невероятное и действительно шокирующее. Они перешептываются между собой, пока Мэйко-сан заканчивает свои дела, и пытаются предположить и что будет дальше, и кто мог одолеть великого саннина.

Напрашиваются слишком неутешительные выводы, от которых всем неспокойно.

— Бедный Наруто, — вздыхает Тентен, грустно качая головой. Все знают о том, что Жабий саннин был привязан к своему ученику, ни для кого не секрет, что и в ответ Наруто любил его не меньше. Представить, как ему будет тяжело такое пережить, невозможно. — Он уже знает?

— Наверное, — Акеми протягивает плачущему Ли салфетку. Он, как всегда, расчувствовался, но в этом ничего плохого нет. Каждый справляется с переживаниями по-своему, ему вот нужно выплакаться. Выполнению миссий это никак не вредит: когда понадобится, Ли возьмет себя в руки и ничем не покажет, как сильно он расстроен. Это в нем Акеми очень нравится, да и не только это. Они с Наруто очень похожи, с тем лишь исключением, что Ли куда спокойнее. Шкодливым он никогда не был и дурака валял куда меньше. — Вернемся в деревню и узнаем. Может, какие-то подробности еще будут.

Слухи распространяются очень быстро, поэтому Акеми уверена, что куда больше станет известно именно по возвращению. Пока что даже у бабушки нет смысла пытаться что-то выведать. К тому же, выглядит она так, что с ней даже разговоров заводить не хочется. Старейшина смотрит сурово, говорит очень коротко и сухо. Акеми, привыкшая к подобному, просто выжидает момент, когда сумеет что-то у нее узнать. Случай представляется ближе к вечеру, когда они, решая не ждать утра, собираются в дорогу. Изначально планировалось, что в замке Дайме они пробудут три дня, но теперь об этом и речи нет. Гибель Джирайи-сама — это то самое происшествие, которое нельзя вот так вот оставить.

Когда они устраивают короткий привал, Акеми подходит к Мэйко-сан и легко касается ее плеча.

— Ты не устала? — спрашивает она, вглядываясь в лицо своей бабушки. Та чуть заметно приподнимает уголки губ вверх и смотрит на нее с насмешкой. Она устала, это видно, но больше явно от тревог, а не от дороги.

— Я не такая старая, как ты думаешь, — хмыкает она и переводит взгляд на горизонт. Несколько мгновений она молчит, а потом тяжело вздыхает. — С возрастом ты считаешь не прожитые годы, а тех, кого ты пережила. Не думала, что уже застану его смерть.

— Джирайя-сама… — начинает было Акеми, но замолкает, не зная, что сказать. Мэйко-сан была подругой покойной четы Сарутоби — выросла она с Бивако-сан, и после была всегда на стороне Третьего Хокаге. Разумеется она знала его учеников и не может не скорбеть об одном из них. Что нужно говорить в таком случае Акеми не знает, а сказать своей бабушке то, что говорила той же Накику, она никак не может. Не ей учить старую женщину жизни.

— Был глупым мальчишкой, таким же, как Наруто, — Мэйко-сан поворачивается к Акеми лицом и накрывает морщинистой ладонью, поглаживая ее скулу большим пальцем. — Нас ждут неспокойные времена, ты же понимаешь это?

Как можно не догадаться, Акеми не представляет, поэтому не отвечает, понимая, что вопрос этот риторический. Все уже очень давно неспокойно — началось это еще даже до гибели ее отца. Она помнит, как миссии становились все сложнее и сложнее отнюдь не из-за повышения их уровня.

— Мне не нравились твои отлучки, но теперь… Если Коноха станет эпицентром катастрофы, то это даже лучше, — Акеми отшатывается от Мэйко-сан и смотрит на нее широкими глазами. — Ни я, ни твоя мать не можем потерять вас с Яхико. Ты должна понять…

— Я шиноби, — голос у Акеми неожиданно надломленный и обиженный. Она — куноичи листа, наследница клана Икимоно, и то, что говорит ей бабушка, звучит оскорбительно. — Если ты думаешь, что я не буду участвовать ни в чем, то ошибаешься.

— Ты можешь умереть, а ты все еще ребенок, Акеми, — Мэйко-сан по сути, повторяет слова своего зятя, но прошло уже два года. Неужели в ее глазах она нисколько не выросла и не изменилась? — Я забочусь о Конохе, но вы двое и ваша мать — вся моя жизнь.

— Мы не станем отсиживаться в Суне. Ни я, ни Яхико, — ей ведь тоже хочется запереть где-то своего брата, хочется уберечь от всех бед, только вот она все одергивает себя. Он не ребенок, он уже генин, у него есть обязанности, от которых нельзя бежать.

Этому их обоих учили, глупо предполагать, что что-то может это изменить. — Вы нас такими воспитали.

— Акеми, — Мэйко-сан тянется к ней, но Акеми уходит от прикосновения и качает головой. Ей не хочется больше ничего обсуждать, не сейчас уже точно. Может быть, потом тоже.

— Нам не стоит задерживаться. Если ты не устала, то лучше отправиться дальше, — она отворачивается и окликает Ли, находя в нем способ уйти от лишних разговоров, которые не приведут ни к чему хорошему.

Она очень хотела, чтобы мать с бабушкой смирились с ее связью с Суной и Канкуро, но то, каким образом они это сделали, ее категорически не устраивает. Акеми сглатывает ком, вдруг вставший у нее посреди горла, и запрещает себе об этом думать.

Коноха. 25 ноября, 16 лет после рождения Наруто.

Robin Schulz — All we got+++

Ино предлагает вечером собраться с девочками. Кику не сказать, чтобы в восторге от этой идеи, но почему бы и нет, к тому же остановить Яманаку, когда она что-то решила, это как пытаться убежать от песчаной бури, когда ты уже в самом её эпицентре. Накику ничего не остаётся, как согласиться и заверить Ино, что она обязательно будет присутствовать и передаст приглашение Акеми.

Как только довольная куноичи покидает мастерскую, а Кику зарывается носом в одеяло, очередное недоразумение сваливается ей как снег на голову.

— Одуванчик-чан, ты спишь?

— А что, незаметно? — стонет Накику, заворачиваясь в тёплую ткань, как в кокон. — Да, я сплю.

— Но ты разговариваешь, а я только что видел, как Красавица-сан выходила из пристройки.

— Может, она с Чи-чаном общалась?

— Но она не общается с Чиву-шишо. И он вчера ушёл на миссию.

— Что тебе нужно? Выкладывай и вали из моей комнаты.

Сай пристально сверлит её тем же самым взглядом, с каким ненавязчиво предлагал потрахаться.

— Мы же друзья? Ты сама говорила.

— Так, мне это уже не нравится.

— Я сегодня появился на свет. По крайней мере, так написано в моём досье.

Кику отчаянно мечтает выпить кофе. Ну вот почему художнику не придёт в голову принести ей завтрак в постель ради разнообразия? Ах да, они же не настолько близки.

— Ну, поздравляю. Прости, у меня нет для тебя подарка, я не знала, что ты родился… какое сегодня число?

— Ты точно ниндзя? — с сомнением спрашивает Сай, присаживаясь на краешек кровати. — Сегодня двадцать пятое ноября.

— Если хочешь что-то получить, приходи завтра.

— Я подумал, что мы можем отпраздновать вместе. Я слышал, что друзья вместе проводят время в важные для них дни.

— Я не знала, что твой день рождения для тебя важен. И у меня уже есть планы на сегодня. Разве ты не собираешься праздновать ну, например, со своей командой?

Сай раздумывает какое-то время, затем достаёт свой блокнот. Кику вылезает из своего убежища, потому что понимает, что уже проснулась, и вряд ли он оставит её в покое в ближайшие полчаса. Выталкивает художника в коридор и переодевается, захватывая из шкафа чистое полотенце. Потом убирает обратно. Она почистит зубы позже. Сначала кофе.

— У Мымры тоже какие-то планы на вечер, а Наруто-куна я не нашёл, — отчитывается Сай, пока она насыпает зёрна в кофемолку и отсутствующе крутит ручку машинки. — Ямато-семпай…

— Не надо мне докладывать о передвижениях команды семь, — морщится Кику. — У тебя весь день, чтобы их найти. Сакура будет с нами на девичнике. Вряд ли ты захочешь присоединиться. Ну, разве что парик на тебя надеть и накрасить. Хоть посмеёмся.

— Я не хочу терять собственного достоинства, — говорит Сай, и взгляд Кику против воли опускается к его голому животу и штанам. Она тут же поднимает его обратно, но, кажется, Анбу заметил неосторожный жест. Он не улыбается, не усмехается, но его губы легко кривятся в какой-то непонятной ей гримасе.

— Оно у тебя есть вообще? — бросает Накику самой себе под нос и отворачивается. — Завтра, Сай. Ничего страшного, иногда люди праздную дни рождения после, собственно, красной даты календаря.

Он исчезает, не дождавшись кофе, и Кику записывает на холодильнике пометку для себя и Чи-чана присмотреть что-то в подарок этому идиоту. Завтра.

Собираются куноичи часам к пяти, когда сумерки уже начинают опускаться на Коноху. В обычном ресторанчике, и Кику с облегчением вздыхает — она ещё помнит последнюю пьянку с Чиву, Гаем и Неджи. Утром она проснулась в своей кровати, но все четыре участника негласно заключили соглашение не упоминать о том, что тот вечер существовал в их жизнях. Единственное, Гай-сенсей поинтересовался у Чи-чана когда тот собирается выпустить продолжение душераздирающей истории любви между принцессой — дочерью даймё — и простым шиноби, мастером тайдзюцу.

Девочки уже на месте, хотя Кику не опаздывает, она пришла на пять минут раньше условленного времени. Хината скромно сидит в углу, разглядывая собственные колени, Сакура о чём-то спорит с Ино, Акеми внимательно изучает меню, а скучающая Тентен, замечая Накику, приветливо машет ей рукой. Кику неловко машет в ответ. Ей кажется, что сокомандница Неджи испытывает к нему какие-то чувства. Делает ли это их соперницами? Да нет, бред какой. В его светлых глазах они обе, наверное, тренировочные манекены, только с разными причёсками.

— Ты всё-таки явилась, — довольно лыбится Ино. — Садись, мы уже заказали закуски.

— А в честь чего собрание? — интересуется Тентен, но тут же замолкает. Столько всего произошло за последнее время, что плохое перевешивает хорошее, и вроде как праздновать им нечего. Ну, кроме дня рождения идиота из седьмой команды. Вряд ли это причина.

— Поговорим о любви! — воодушевлённо предлагает инициаторша сбора. Кику с подозрением оглядывает остальных посетителей заведения и натыкается взглядом на знакомую макушку в бандане среди компании джонинов. Так, ясно-понятно, почему Яманака решила собрать их именно здесь.

— Лю-лю-любви? — Хината вспыхивает аки маков цвет и стискивает руки на коленях. — О чьей?

— Да хоть бы и о твоей, — с усмешкой произносит Яманака, легонько подталкивая подругу под локоть. — Ты ведь не упустила возможности поддержать Наруто после смерти его наставника?

Хината жалостливо хмурится, и все присутствующие тяжело вздыхают. Конечно же, скромная кузина Неджи предпочла не навязываться в такой ситуации.

— Отстаньте от неё. — Акеми одной рукой обнимает Хинату за талию, второй притягивает к себе присевшую рядом Накику. — Давайте лучше поговорим о сексе!

Кику рада, что ничего ещё не успела заказать, потому что Сакура давится своим напитком, а Тентен — закуской, которую успела положить в рот. Секс среди присутствующих есть только у Ако-имото. О своём «подвиге» Кику, понятное дело, распространяться не планирует.

— А больше нам нечего обсудить? — интересуется Тентен, тщательно прожёвывая то, что смогла удержать во рту. — Боюсь, у нас опыта маловато для таких тем.

— Ну и что, — отмахивается Ако. — Это же интересно. Вот ты в какой позе хотела бы…

Накику хватает имото за талию, ненавязчиво прикрывая рот и пытаясь не представлять в какой позе она хотела бы. И с кем.

— Ну, если бы это был Саске-кун… — Сакура неожиданно вливается и, хоть и красная, как варёный рак, но решает высказаться. Не обращая внимания на то, что все остальные присутствующие, разве что кроме Хинаты, закатывают глаза к потолку. — Ему, наверное, лучше знать как…

— КАК ему лучше знать? — ехидно поддевает Ино лучшую подругу, не забывая тайком поглядывать на затылок в бандане. — Он там где-то бегает со своей местью. Ты же не думаешь, что он с той красноволосой…

Яманака не успевает закончить предложение — Харуно вскакивает, обрушивая на стол удар, от которого тот чудом не разлетается в щепки.

— Сакура, успокойся, — просит Тентен, не понаслышке знакомая с буйными сокомандниками. — Я уверена, что Саске не спит с ней. Ему вообще интересен секс?

— Хочешь сказать, что он импотент? — повышает голос ирьёнин. Группа джонинов, среди которых и гипнотизируемый Яманакой Генма, заинтересованно оборачивается в их сторону. — Или… Ты думаешь, Орочимару его…

— Я ничего не думаю! — поспешно машет руками Тентен. — Просто у него есть свои дела. Он ведь не просто так таскается туда-сюда со своей новой командой.

Упоминание новой команды делает ещё хуже — Сакура падает обратно на лавку, утыкаясь лицом в стол. Вот и посидели. К ним спешит официант, и Кику вопросительно смотрит на Ино: стоит ли делать новый заказ?

— Давайте завтра вечером соберёмся, — вздыхает Яманака. — Я расплачусь и провожу Лобастую до дома.

По дороге в мастерскую Кику заворачивает в магазин одежды. Дарить Саю художественные принадлежности, в которых она совершенно не разбирается, глупо, лучше приличный наряд для него присмотрит. Чтобы не ходил и не сверкал голым животом, пока остальные немногочисленные вещи в стирке.

Страна Огня. 12 ноября, 16 лет после рождения Наруто.

IL'GIZ — Между нами виражи+++

Карин с Джуго нагоняют его рядом с каким-то заброшенным сараем на отдалённой ферме. Саске приказал не следовать за ним, и Суйгетсу в очередной раз послушался, хотя тон Учихи невероятно бесит его, так и хочется сделать всё наперекор. Ничего, оторвётся на очкастой. Та явно взволнованна: ещё бы, слухи об Акацки и, в частности, об Итачи, ходят разные. Кто знает, удастся ли его младшему брату добиться желаемого и при этом выйти из схватки живым.

Суйгетсу решает всё-таки пока не лезть к Карин, а то, чего доброго, та скрутит его цепью, придётся ждать Мстителя связанным — Джуго не помощник в таком деле, ему на сокомандников будто бы наплевать. Хозуки всё ещё не понимает ни его мотивов, ни самого Джуго и его тонкую душевную организацию. А ведь Суйгетсу неплохой аналитик, даже Саске читает как открытую книгу.

Суйгетсу устраивает Кубикирибочо у ног, возле валуна, на который присаживается, подставляя лицо солнцу. Сегодня не шибко жарко, может и не высушит сильно. Но на этот случай у него всегда в запасе есть свежая вода. Ну, или не свежая — тут как повезёт.

Вспоминает светловолосую девчонку, на которую они наткнулись после того, как отправились в путь. Из Суны, как же. Саске, может, и поверил в эту чушь, а вот Хозуки — нисколько. Плевать на протектор, она же словно из воздуха соткалась. Вряд ли, конечно, из Тумана — у куноичи его родной деревни сразу виден характер, а не растерянная морда лица. Впрочем, для них эта девушка угрозы не представляла. Так что плевать, кем она там была.

Неожиданно рядом падает тень и на широкий камень к нему присаживается Карин. Такого поворота Суйгетсу не ожидал, честно говоря. Сокомандница бесится от одного его присутствия в группе большую часть времени, так что и проводить с ним досуг считает бесполезной тратой нервов.

— Как ты думаешь, у Саске получится? — А, ну тут всё ясно. Просто беспокоится за своего красавчика. Себя Суйгетсу тоже уродом не считает, но он явно не вписывается в стандарты Карин. И не знает, почему эта мысль вызывает у него противоречивые чувства. Вроде бы и радоваться надо: красноволосая такая дурная, что Ками упаси с ней связываться; но… обидно же!

— Получится, — отвечает Суйгетсу, хотя не сказал бы, что сильно в это верит. Просто если Саске проиграет… что с ними-то будет? У него, в принципе, есть идеи чем заняться, а эти две потерянные души куда денутся? Что у них было в жизни, помимо свихнувшегося саннина из Листа? И почему он вообще о них беспокоится? — Саске победил Орочимару, так что и с братом справится.

Суйгетсу зачем-то тянется рукой к растрёпанным, неаккуратно подстриженным волосам напарницы и взлохмачивает их ещё больше. Карин шипит и ударяет его по конечности, превращая её в воду. Но не отодвигается, заторможенно наблюдая, как предплечье восстанавливается.

— Ты такая амёба! — жалуется девушка, поправляя очки. — Почему мы тебя ещё терпим?

— Какие ты слова знаешь! — веселится Суйгетсу, про себя думая, что влюблённая амёба — это как раз Карин. Она сама готова в лужу растечься каждый раз, как Саске обращает на неё крохотную капельку своего драгоценного внимания. — Считаешь меня бесполезным?

— Нет, — признаёт Карин сквозь зубы. — Но цели в жизни у тебя тупые.

— Кто бы говорил, — хмыкает Суйгетсу и отворачивается.

Некоторое время они молчат, забывая, что где-то в отдалении ещё есть Джуго. Впрочем, тот общается со своими птичками и кроликами, и компания животных ему явно нравится больше, чем компания сокомандников. Хозуки и сам любит животных, но не до такой степени, чтобы заменить ими всё остальное. Они могли бы двинуться и понаблюдать за ходом противостояния, но все трое уважают просьбу — приказ — их лидера.

Суйгетсу думает, что где-то поблизости должен ошиваться и напарник самого Итачи, Кисаме, у которого он не прочь был бы забрать Самехаду. Стоит поискать хотя бы его, но он подождёт, пока Карин вернётся к своим делам. Непривычно видеть её тихой и задумчивой под боком. Суйгетсу даже чувствует тепло не только от солнечных лучей, но и от её тела; особенно там, где голые ноги, не спрятанные короткими шортами, почти задевают его лодыжки. Камень широкий, конечно, но всё-таки не очень.

Надо бы сказануть что-нибудь, чтобы выбесить её, как он любит, но на ум ничего не приходит. Дурацкие округлые коленки с синяком на правой. Она что, только других лечить умеет, а себя нет? Причём, способы лечения у неё… Суйгетсу прикусывает губу до крови — потому что острые зубы всегда вспарывают кожу, а от дурацкой привычки он так и не избавился — но всё ещё не знает что сказать. У него нет заживляющей мази с собой — он такие не носит, они ему не нужны, а спрашивать Карин и предлагать ей помочь с гематомой и вовсе кажется ему неразумным. Хотя, может именно это и способно её сейчас взбесить?

— Эй, четырёхглазая, ты где успела себе синяк набить, ты сама-то ниндзя вообще или бесплатное приложение к другим шиноби? — наконец, выдаёт он. И мечтает откусить себе язык, потому что не собирался ляпать что-то настолько детское.

Ожидаемо, Карин выходит из себя и сжимает руку в кулак, готовясь ему если не яйца в воду превратить, то голову. Суйгетсу поспешно спрыгивает на землю, вооружаясь Кубикирибочо. Потому что хватит рассиживаться и ничего не делать. И залипать на чужие колени.

Кто там знает что будет с Саске? В крайнем случае, он, может, возьмёт великодушно на себя роль лидера и позаботится об этих ущербных. Но пока его интересует Самехада.

Кисаме найти несложно, только вот бой прерывает глазастое алоэ, сообщая о том, что младший Учиха всё-таки исполнил задуманное. Карин серьёзна как никогда и, конечно, первым делом интересуется о том, как поживает её ненаглядный Саске.

Суйгетсу не закатывает глаза, не делает неуместных комментариев и вообще прячет подальше все чувства, которые сейчас совершенно не к месту. Их общее приключение продолжается.

Коноха — Суна. 6 — 9 декабря, 16 лет после рождения Наруто.

Alex Gaudino — Destination Calabria+++

Кику ни свет ни заря будит Сай, сообщая, что Тсунаде уже ждёт её во дворце. Кику не хочется выползать из тёплой кровати, тем паче, что миссий для неё вроде не предвиделось. Они с Тамкеном вчера заглянули в отдел криптоанализа, но ничего путного подсказать не смогли: Джирайю-сама оба знали весьма поверхностно, а ляпать глупости про книги извращённого отшельника в таком серьёзном деле Накику не решилась.

В кабинете Хокаге её уже ждут Акеми и Кай с Хошиме. Ритсуми приветливо кивает немного заносчивому ирьёнину из команды Аикавы-сенсея и ухмыляется, встречаясь взглядом с Хошиме. Они давно не ходили на миссии вместе с хулиганистым сокомандником. Уже по тому, что в группе из четырёх присутствует ударная сила в лице Хитори Хошиме, поддержка в лице её и Акеми, да медик в лице Киояма Кая означает, что Тсунаде готовится отправить их на важное задание.

— Пока мы тут ломаем головы, посетите Суну, — Хокаге сидит в любимой позе, положив подбородок на скрещенные руки. — Союзники могут помочь, если не в расшифровке, то, возможно, поделиться данными разведки. Проведите время с пользой, тренируясь в привычных биномах и с шиноби Песка. Нам нужно быть готовыми ко всему.

Кику понимает, что на дорогах стало небезопасно. Тсунаде ждёт удара, а он может наступить когда угодно и откуда угодно. Возможно, отсылать их из Конохи сейчас — не лучшее время, но оспаривать приказы главной ей и в голову не придёт. В конце концов, ниндзя нужно работать, а не запираться в стенах деревни непонятно насколько.

На сборы им дают всего полчаса, так что Кику не особо разборчива в выборе одежды и сухих пайков. Она радуется, что предварительно постирала костюм, пристёгивает на широкий пояс свиток с призывом нагинаты, сумку со склянками, и поспешно махает рукой на прощание развалившемуся на её кровати Саю. Напоминая, чтобы к её возвращению на постельном белье не было ни единого пятна краски.

Первый день пути проходит спокойно, ничто не намекает на надвигающуюся угрозу. Слежки за ними Накику тоже не чувствует, но периодически призывает инка, чтобы проверить. Конечно, с помощью теневого огонька она не может видеть так же далеко, как Хьюги, но в непосредственной близости пусто: их сопровождают лишь птицы и лесные зверьки. Гуре Акеми лишь подтверждают информацию.

На закате квартет решает остановиться на привал. Молчавший всю дорогу Хоши тут же умудряется сцепиться с Каем по поводу разделения обязанностей. Кику позволяет своему сокоманднику немного выпустить пар, представляя каких усилий ему стоило не поругаться с кем-то раньше, но всё же оттаскивает от ирьёнина прежде, чем они успеют порвать палатку, ставшую предметом самого яростного спора.

— Палатку поставим мы с Ако. Хоши, сходи за дровами. Кай, пожалуйста, займись сбором воды, в четырёхста метрах на юго-запад есть ручей.

Парни не сильно довольны, но уступают, чувствуя в тоне Накику не командирские, а усталые нотки. К тому же, Тсунаде назначила её капитаном, как самую старшую, несмотря на то, что она остаётся токубецу-джонином. Впрочем, они джонинов получили не за красивые глаза, и даже вспыльчивый Хошиме понимает, когда стоит остановиться. Гордец Кай соглашается, потому что считает, что это целесообразно. Акеми хмыкает, глядя в спины удаляющимся напарникам и прижимается к боку Кику, кладя ей руку на бедро.

Раньше её рыжая макушка уютно устраивалась на плече названной сестры, но теперь Ако сравнялась с ней в росте. Так что куноичи легонько касаются друг друга висками. Для Икимоно тактильность привычна и незамысловата, но она знает, что Кику с этим сложнее, так что нежности оставляет на тот момент, когда на них смотрит как можно меньше народу.

— Думаешь, это надолго их займёт?

— Вряд ли, учитывая, что нам ещё палатку ставить. Если только по пути обратно не пересекутся.

— Я хочу тренироваться с тобой. Но, наверное, будет лучше, если мы устроим парные спарринги, меняясь партнёрами.

— Сначала мы хорошо поедим и отдохнём. В дороге лучше не тратить много чакры… Мало ли. Впереди ещё два дня пути.

Хошиме служит сегодня мальчиком для битья. У него самый большой запас чакры для восстановления, а Кай может подлечить в случае чего. И ещё есть сейсеки. Достать Хитори, правда, не так-то просто, не говоря уже о том, чтобы покалечить. Даже втроём: с леской, нагинатой и скальпелем из чакры, они едва умудряются приблизиться к вихрю, вооружённому парными кукри. Это любимое оружие Хоши, но он и другими владеет на уровне Тентен.

Ночью Накику просит первым сторожить Кая. Будь всё как раньше, до Акатсуки, она бы без зазрения совести оставила бы это право себе, чтобы как следует выспаться, но долг капитана велит ей с Хошиме встать на охрану в середине ночи. Замыкает Акеми, которая тратится на токаге, отдавая чакру.

На второй день, прямо в прыжке с ветки на ветку, Акеми внезапно ловит её за плечо, вынуждая остановиться.

— За нами следит растение.

— За нами… что? — Кику пару секунд переваривает услышанное, но призывает инка, тщательно сканируя окружающий лес. — Я ничего не вижу.

— Я тоже, — Акеми растерянно моргает, легонько сжимая в пальцах гуре. — Она передаёт, что заметила алоэ… эээ… с глазами.

У Кику вырывается смешок, напоминающий ей самой тот, который Саске издал при их знакомстве. Отвратительно.

— Тут не растут алоэ, мы ещё не добрались до границы.

— Я в курсе, — Ако задумчиво поглаживает серые чешуйки. И внезапно переводит тему, замечая, как напарники тоже остановились и с недоумением оглядываются, ища отстающих. — Думаю, тебе надо больше тренировать хенка. Манипуляция с чакрой может очень пригодиться, особенно если ты сможешь переносить её в предметы.

— Я знаю, Ако, — Кику устало проводит пальцами по бровям, возобновляя путь. — Но это сложно. Я практически ничего не нашла в дневнике баа-чан, действую на чистой интуиции, и это очень энергозатратно. Ты же видела, что даже твои элементы я сканирую с трудом. Что говорить о более продвинутых техниках?

— Это вопрос времени и желания, — настаивает рыжая куноичи, нагоняя подругу. — Посмотри на Наруто, сколького он добился.

— С Кьюби внутри.

— Который, между прочим, пытается утянуть его во тьму!

— Ты права, — Кику не хочет спорить, и она действительно думает, что истина в словах Икимоно. Просто Накику никогда не хотела прыгать выше головы. Пришло время пересмотреть хотелки, ведь их друзья и весь мир нуждается в том, чтобы каждый выжал из себя по-максимуму. — Мы можем сосредоточиться на этом в Суне. Возможно, Гааре-отото удалось найти дополнительные материалы о Шинпи.

Трюк срабатывает — при упоминании Казекаге Акеми улыбается. Он ей тоже стал как младший братик. Вежливый, милый, умный. Как жаль, что всё это было надёжно похоронено из-за жестокости прошлого поколения. И какое счастье, что удалось откопать обратно на свет.

— Давайте поднажмём! — кричит Акеми остальным. — Не терпится попасть в Суну!

Кику тоже улыбается и поднажимает. Не обращая внимания на бурчание Кая и Хошиме.

Суна. 9-13 декабря, 16 лет после рождения Наруто.

IOWA, Ёлка — Яблоко+++

Накику, как главная, отчитывается перед Гаарой, пока остальные стоят в ожидании. Она рассказывает ему о том, что им велела передать Тсунаде-сама и отвечает на все его вопросы, хотя, судя по выражению лица Кая, он изнывает от желания высказаться. Акеми кидает на него предостерегающий взгляд, потому что не хватало еще ему тут начать бессмысленный и долгий спор. Последнюю часть пути до Суны они и так проделали в страшной спешке, из-за чего всем хочется хоть немного отдохнуть. Кем вообще было то глазастое алоэ они так и не узнали, но есть у нее подозрения, что ничего хорошего от него ждать не пришлось бы.

— Я предлагаю вам сегодня отдохнуть, а завтра мы займемся делами. Вас, как вы и просили, определили в общежитие джонинов, — кивает Гаара Хошиме и Каю. Те в самом деле не хотели жить ни у Накику, ни уж тем более вместе, поэтому самым логичным и безопасным было отправить их обоих к местным. Ума не скандалить у них хватит, так что можно не переживать о сохранности как этих двоих, так и союза между деревнями. Не маленькие, разберутся как-нибудь сами, что им делать, а что нет.

Парни уходят, уже в дверях начиная о чем-то спорить. Акеми закатывает глаза и, пользуясь тем, что в кабинете остаются только свои, прислоняется бедром к столу Казекаге.

— А ты будешь у Канкуро, я верно понимаю? — переводит взгляд на девушку Гаара, задавая вопрос, ответ на который совсем уж очевиден. Она уже который раз в Суне остается у Канкуро, так что бы сейчас поменялось? — Вот ключ. Моего брата нет в Суне.

— То есть как это нет? — переспрашивает Акеми, машинально протягивая руку к ключу, который Гаара достает из ящика стола. — Где он? — удивляется она вполне резонно, потому что обычно знает обо всех его планах.

— Неожиданная миссия, он должен вернуться на днях. Накику, задержись ненадолго, — он кивком отпускает Акеми, и той не остается ничего, кроме как действительно уйти. Она не видит ничего особенного в том, чтобы остаться у Канкуро даже несмотря на то, что его тут, нет, но настроение у нее заметно портится. Ей хотелось провести с ним хоть немного времени, а теперь даже непонятно, сколько у них его будет. В последнее время Акеми все сложнее вырваться в Суну, что уж говорить о нем, нагруженному куда большим количеством обязанностей?

У Канкуро Акеми раскладывает свои вещи и переодевается: привыкла уже ходить в чем-то из его одежды, когда находится здесь. Никого это, кажется, уже даже не удивляет, и вечером на ужине только Хошиме смотрит на нее как-то странно. Акеми на него почти не обращает никакого внимания, занимая себя разговором с Накику и Каем. Планов на ближайшие несколько дней у них хватает, так что скучать не придется.

Следующее утро они посвящают тренировкам, к которой присоединяются несколько шиноби Песка. Опыт это действительно хороший, им полезно привыкать к использованию незнакомых техник в совместных боях. До идеальной слаженности еще, конечно, далеко, но самое главное — положенное ей начало. После обеда Кай отправляется с Баки изучать донесения разведки: работать с данными из них четверых ему интереснее всего. Вечером он рассказывает им обо всем, что узнал и просит помощи в составлении отчета для Тсунаде-сама.

В таком режиме проходит еще несколько дней. Акеми не скучает, но по Канкуро она, так или иначе, тоскует. Накику, замечая это, старается подругу занять еще больше, за что стоит ее благодарить.

— Так что, говоришь, узнал Гаара? — спрашивает Акеми, когда они обе разнообразия ради садятся в архиве. Воздух тут немного затхлый, но жить можно. Она пролистывает один из дневников бабушки Накику, не находя для себя ничего интересного. Женщина пишет о своих делах, переживаниях и каких-то событиях, отчего читать что-то ей немного совестно. К ней-то это все не имеет никакого отношения.

— Наши бабушки дружили, — огорошивает новостью Накику, поворачивая тот дневник, что держит в руках, к Акеми и постукивает пальцем по нужной строчке. — И никто не сказал нам об этом.

— Да ладно, — Акеми наклоняется вперед, действительно видя имя своей бабушки. Судя по описанию, речь в самом деле о Гакари Мэйко, слишком уж много совпадений в противном случае. — Впервые слышу, чтобы они знали друг друга.

— Вот и мне интересно, почему Мэйко-сан ничего не сказала. Не могла же она не узнать меня? — Вот это уже точно сомнительно. У бабушки, думает Акеми, слишком уж хорошая память, да и возраст нисколько не повлиял на ум, поэтому она просто не могла вот так ошибиться и не признать в Накику внучку подруги. К тому же, разве нет у них какого-то семейного сходства? Она уверена, что слышала что-то такое от Ичи. Так почему же Мэйко-сан промолчала?

О собственной бабушке она знает слишком мало. Это злит и расстраивает, но хотя бы не удивляет. Акеми уже привыкла к тому, что у старшего поколения слишком много секретов, которые никто не спешит раскрывать. Толку от этого нет, все так или иначе всплывает наружу, а все хитроумные игры — не более чем пустая трата времени. Мэйко-сан хоть и чудовищно разумна, а все равно способна допускать какие-то ошибки.

— Зато теперь понятно, почему она иногда так странно на тебя смотрит, — бормочет Акеми, пробегаясь глазами по строчкам в дневнике. Это понятно, а все остальное — ничуть. Почему же бабушка ничем не дала понять, что узнала ее? Захотела забыть какую-то историю из прошлого? Решила защитить Накику своим молчанием? Вариантов может быть слишком много, чтобы с уверенностью что-то утверждать. — Интересно, мама знает об этом?

— Она бы точно не запомнила мою бабушку. — Они обе вспоминают, когда родились их родители и приходят к выводу, что уж те точно никогда не встречались. — Про свою жизнь в Конохе она никогда особо не рассказывала. О миссиях и каких-то приключениях, да, а вот обо всем остальном нет.

— Как будто моя откровенничать любит! Я про нее и старика Данзо вообще случайно узнала, подслушав разговор старейшин, — Акеми закатывает глаза и погружается в чтение. Информации в дневнике не так много, как хотелось бы, но полезная стоит того, чтобы ее выписать. Дневники, полные ненужных событий таскать с собой смысла нет, только лишним весом себе усложнять жизнь. Року Ли такое еще могло бы понравиться, но точно не Акеми с Накику. Можно было бы запечатать в свиток, но Гаара настоял на том, чтобы записи остались в архивах.

Некоторое время они проводят в тишине, изучая разложенные перед ними книжечки. Старый просматриваются на всякий случай, но все, что в нём могло быть полезным, Накику уже чуть ли не наизусть запомнила. Акеми вообще начинает казаться, что они зря тратят на это время, но все равно продолжает писать и лезет в сумку, отстегнутую сейчас от ее пояса, за новой ручкой.

На стол выпадает квадратик фольги, который Накику берет двумя пальцами, помахивая им на манер веера.

— К слову, про откровения, — Акеми смотрит на нее и хлопает глазами, не понимая, к чему ведет ее подруга. — Ничего не хочешь сказать?

— Это для Канкуро. Здешние ужасные, — передергивает она плечами, вспоминая, как ей не понравились те, что были куплены им в Суне. Пришлось одалживать у Райдо-сан, порядком удивившегося такой неожиданной просьбе от Акеми. О том, зачем ему самому понадобилось тащить с собой презервативы, она спрашивать уже не стала — все и так знают обо всех его похождения здесь.

— Я догадалась, что не для Гаары. Ты мне ничего не говорила. — А вот это уже правда. Никаких объявлений о том, что они начали встречаться не было, но они ведь и не были нужны, правда? Все давно привыкли к тому, что при любой возможности Акеми оказывается около Канкуро, а тот порой смотрит на любого проявившего к ней внимание парня так, словно раздумывает о создании новой марионетки с использований частей тела несчастного.

О чем тут вообще было рассказывать, когда все и так ясно? Просто-напросто настал момент, когда их отношения не могли и дальше оставаться платоническими. Акеми в этом никакого особого события не увидела, Канкуро тоже, поэтому они и продолжили вести себя как ни в чем не бывало. Изменений, по сути, было и немного: ей всего лишь больше не нужно было думать о ночлеге в Суне и прикосновений стало куда больше.

— Это не что-то важное, — наконец формулирует мысль Акеми. — Я ничего не скрывала, да и он тоже. — Канкуро уже несколько раз называл ее своей девушкой, и самый памятный был вот недавно с Неджи. — Ты обиделась?

Накику смотрит на нее несколько мгновений, а потом качает головой и кидает в Акеми презервативом, который та ловко ловит и тут же прячет в сумку. Ей не стыдно, просто не хочется его потерять. В этот раз Райдо с ними нет, а обращаться к Каю или Хошиме точно не стоит.

— Нет. Просто будь осторожнее, ты же знаешь, каким может быть Канкуро. — Акеми усмехается и кивает, не в первый раз уже слыша это предупреждение. Уж она-то знает, что из себя представляет старший брат Казекаге: жестокий, беспринципный, самовлюбленный, самоуверенный, глумливый, бессовестный. Список можно еще долго продолжать, но все сводится к тому, что с самыми неприглядными сторонами песчаника она уже знакома. — Он опасный.

— Твой тоже маньяк-убивец. — На лице Накику читается изумление, и Акеми начинает весело смеяться. Она слишком поздно понимает, о ком могла подумать подруга, и спешит объясниться. — Я про Неджи. Он тут со мной хотел поговорить о тебе, но его спугнул Канкуро. Мне кажется, что потом он уже просто застеснялся, потому что больше не подходил ко мне. Я тебе хотела сказать, но из головы вылетело из-за миссии.

— Или из-за Канкуро, ты хотела сказать? — поддевает ее Накику и щелкает Акеми по носу, когда не видит ни капли раскаяния в ее бесстыжих глазах.

Из архива они выходят смеясь. К вечеру на Суну опускается приятная прохлада и становится куда легче дышать. Акеми на мгновение замирает, любуется лиловым закатом и надеется, что Канкуро вернется в Суну поскорее уже.

Суна. 14 декабря, 16 лет после рождения Наруто.

Amir — Ce soir +++

Казекаге приглашает конохскую компанию провести вечер в уютном заведении недалеко от дворца за его счёт и, конечно, никто не отказывается поесть на халяву. Кику узнаёт, что Канкуро на миссии с Ичи, и оба должны вернуться либо к ночи, либо завтра утром. Она надеется, что парни успеют к ужину, но не сильно на это рассчитывает. Зато она увидит Тему-чан, по которой тоже ужасно соскучилась.

С Акеми они расстались после очередной тренировки, поэтому послеобеденное время она посвещает тому, чтобы как следует подумать о том, что они откопали в архивах прошлыми сутками. Почему Накику раньше не подумала о том, что Мэйко-сан могла знать Риру-баа? Конечно, у них довольно заметная разница в возрасте — лет шесть, учитывая, что Гакари ровесница Данзо, а Рира младше. И, тем не менее, обе куноичи совершенно точно должны были пересекаться, она сама ведь знает джонинов Конохи старшего поколения, пусть и большинство — чисто визуально.

Однако, в дневнике чётко прослеживалось не поверхностное знакомство, а настоящая дружба. Может быть, в ещё не найденных или навсегда утерянных записях Шинпи были дополнительные детали, но их у Накику нет. Если Шинпи покинула Коноху в двадцать четыре года, она должна была застать новорождённую Кагую-сан, и всё же приняла решение бежать… на союзный Суне остров. Могла ли причина молчания Гакари-сан крыться в этом?

Кику жалеет, что не может сейчас связаться с Саем и попросить поискать данные о Рире в архивах Анбу, с другой стороны, наверно, про неё лучше и не упоминать вовсе. Мэйко-сан тщательно следит за своей шпионской сетью, не говоря уже о том, что она старейшина. Подкидывать лишние сюжеты для размышлений кому-то помимо Акеми точно не лучшая идея. Может ли Мэйко-сан знать и подозревать о причинах нападения на семью некогда подруги? Если она ни разу ни словом, ни жестом не показала, что Ритсуми ей вообще знакома? Кику чем старше становится, тем всё больше похожа на баа-чан. Нет, спрашивать бабушку Акеми бессмысленно. Она и самой Акеми-то практически ничего не рассказывает.

Перед выходом Накику наспех протирает пыль и копается в ящике стола в поисках листка бумаги и карандаша, чтобы оставить себе памятку на завтра. Неожиданно вспоминает про потайной ящик, в котором лежит старый портрет Сасори. Ей надо вернуть его в альбомы Чиё, которые теперь хранятся в личных архивах Казекаге, как и дневники Риры. У Накику рука не повернулась выкинуть в мусор память, которой жила её наставница. Гаара, конечно, был против, но всё же, подумав, согласился сохранить фотографии своего несостоявшегося убийцы. Мало ли, пригодится. Возвращаться сейчас в архивы Кику не хочет, поэтому оставляет потайной ящик нетронутым.

Темари выглядит воодушевлённой, и присутствие Хошиме и Кая нисколько не портят ей настроение, что удивительно. Тема-чан не нравятся новые сокомандники Накику, и она не забывает лишний раз об этом упоминать, особенно её бесит хамоватый Хошиме, хотя по уровню хамства при желании они бы друг другу могли составить конкуренцию. Впрочем, возможно, именно в этом и кроется причина: в некоторых аспектах Тема и Хоши просто слишком похожи. Кай же отталкивает её своим высокомерием; в общем, причины те же.

Очень быстро Кику улавливает, в чём кроется секрет энергичности старшей Сабаку: переключившись с самой Кику на Акеми, она выпытывает у той как можно больше информации о происходящем в Конохе, ненароком сводя разговор к Шикамару.

Кику хмыкает, но решает не вгонять подругу в краску, так что обращает внимание на Гаару, вежливо ожидающего пока она сможет уделить ему время. Это в резиденции Каге он сам решает и приказывает, а в частной обстановке покорно ждёт от неё первого шага.

— Всё ещё не хочешь рассказать, почему ты решил отправить меня в Коноху?

— Я ничего не знал об этих дневниках, — хмурится Гаара, смотря ей прямо в глаза, чтобы показать, что он честен. Кику вздыхает: это не ответ на её вопрос. — Обнаружил пару дней назад, причём один оказался у Эбизо-сан… Прости, но прочитать я их был обязан.

— Я и не думала, что ты меня обманываешь, Гаара. И не сержусь, потому что знаю, что как Казекаге ты должен знать обо всём, что касается твоей деревни.

— Мне жаль. Шинпи⁽¹⁾ не просто так носили свою фамилию. У этого клана действительно много секретов, только твоя бабушка, кажется, решила унести с собой в могилу те немногие, которые знала сама.

Кику молчит; повторно задавать вопрос бесполезно — Казекаге найдёт очередную отговорку, видно, что он тему её переезда тщательно обходит стороной. Кику очень хочется заказать сакэ, но она понимает, что спровоцирует Акеми, а той лучше не пить. И тем более лучше не пить Хошиме с Каем: до уровня Рока Ли им далеко, но выставить их на улицу вместе со всей компанией в какой-то момент владелец точно не погнушается. И не посмотрит, что среди гостей Казекаге.

— Что, Одуванчик-чан, тебя окружают влиятельные бабульки с кучей тайн? — Кику вздрагивает и понимает, что, провалившись в мысли, не заметила прибытия Канкуро. Тот по-хозяйски обнимает Акеми, привычно закрывая предплечьем её ключицы, и скалится в сторону сестры лучшего друга. Который, кстати, тоже здесь — брат тянется к ней с объятиями, критично пропуская между пальцами пряди отросших локонов. Проверяет, успела ли Акеми подравнять кончики.

— Тайна на тайне, — соглашается Кику, щипая Ичи за бок, чтобы не увлекался.

— А вы что, вместе? — выдаёт вдруг Хошиме, сверля парочку Сабаку и Икимоно подозрительным взглядом.

— Я думал, у нас Наруто главный тугодум… — тянет Кай. — Но ты его переплюнул.

— Молчи, четырёхглазый! Тебя не спросили!

— А кого спросили? Ты не уточнил.

— Кого спросили, сами знают, так что занимайся своими делами!

— Я ими и занимаюсь, мы до этого вообще-то вместе обсуждали техники букидзюцу шиноби Песка, если ты забыл.

— Я не забыл, блин, вот нудила! Что вообще с тобой обсуждать можно?

— …

Накику натягивает повыше воротник лёгкого свитера, мечтая спрятаться в нём и сделать вид, что Хитори не в её команде, что она его вообще знать не знает. Помимо влиятельных бабулек её судьба с упорством сводит ещё и с отмороженными личностями, которые слыхом не слыхивали о том, как вести себя в социуме. Кику по-своему привязалась к рыжему Хошиме, но что есть, то есть: она предпочитает проводить время с красавчиком-Тамкеном, и совсем не из-за приятной глазу внешности.

— Акеми, — тихо зовёт Кику, решая через неё подействовать на Кая, но подруги и Канкуро уже и след простыл, словно она вдруг тоже обзавелась собственным инка. Ичи с Темари отправились к бару, и Кику подозревает, что за тем самым сакэ, от которого она сознательно отказывалась.

— Я попрошу, чтобы тебе тоже захватили, — понятливо шепчет Гаара ей на ухо, поднимаясь из-за стола. — Но этих двух, прости уж, оставлю на тебя. Вмешиваться во внутренние конфликты Листа Казекаге некомильфо.

«Мелкий засранец, — про себя хмыкает Накику. — Не такие уж вы разные с братом. Но за сакэ я готова тебя простить».

Суна. 14 декабря, 16 лет после рождения Наруто.

Звери — Для тебя+++

Канкуро скоро возненавидят за то, как он постоянно торопится с миссией, когда знает, что может увидеть Акеми. Ему, в общем-то, все равно, потому что спорить с ним решаются немногие. Мало того, что он сам далеко не тот, с кем хотят лишний раз связываться, так еще и старший брат Казекаге, да и ничему его спешка не вредит к тому же, иначе бы Баки уже давно высказал ему все, что о нем думает и даже больше. Этого не происходит, а значит своей властью Канкуро никак не злоупотребляет и имеет право гонять всех подчиненных так, как посчитает нужным. Ничего невозможного он не требует, хотя мог бы — ситуация что в Конохе, что в Суне такая, что от всех ждут очень многого.

У него дома никого нет. Канкуро окидывает гостиную цепким взглядом, отмечая, что все вещи лежат не совсем на своих местах: кактус Гаары передвинут на другую сторону подоконника, на кофейном столике лежит несколько книг и исписанных листов бумаги, а вентилятор стоит ближе к дивану. В ванной и спальне примерно те же изменения, а на кухню Канкуро даже не заглядывает. Ему хватает и того, что он видит, чтобы успокоиться. Акеми осталась у него, а не у Накику, хотя это и первый раз с тех пор, как они начали спать вместе, когда он не встречает ее. Глупо было думать, что она смутится или застесняется, но все равно он опасался этого. Канкуро сам над собой подтрунивает, когда выходит из душа и берет в руки крем Акеми, оставленный на полке над раковиной. Главное, не сказать об этом ей, а то она его точно засмеет.

— Я никогда не привыкну к песку. — Ичи ловит его уже на улице. Он тоже успел привести себя в порядок и теперь смотрится намного лучше, чем часом ранее. — Гаара отвел всех в тот ресторанчик, который так любит. Пошли хоть поедим. Тебе пайки не надоели?

— Ты меня впервые в жизни видишь, что ли? — закатывает глаза Канкуро, общеизвестный факт о котором как раз то, что он любит хорошо и вкусно поесть.

Сейчас, правда, он не так голоден, поэтому больше думает о том, как утащит от остальных Акеми. По ней он соскучился куда больше, чем по кому-либо еще. Брата Канкуро видит и так, сестру тоже, Накику, конечно, он тоже любит, но это другое. — Только я, наверное…

— Попозже, а то и один с Акеми? — понимающе улыбается Ичи. Для него отношения лучшего друга никогда секретом не были — он, кажется, даже раньше понял, к чему все идет, просто не лез. На Канкуро нет никакого смысла давить, к определенным выводам он должен приходить сам без чьей-либо помощи, только тогда он во всем будет уверен и всем доволен. Ичи лучше многих его знает, поэтому легко может предположить развитие событий, вмешайся во все он или кто-то еще.

Если бы к Акеми его усиленно толкали, то вряд ли бы у них получилось что-то как минимум в данный момент. Канкуро бы уперся из чистого принципа, найдя семь разных способов обидеть и оттолкнуть ее от себя. А так, без постороннего вмешательства, он ко всему приходит сам: зовет ее своей девушкой, скалится на любого, кто начинает вдруг около нее отираться, и выглядит особенно довольным в те дни, которые она проводит в Суне.

Канкуро ухмыляется и кивает, не видя смысла отрицать очевидное, тем более от Ичи, с которым дружит уже который год. Да, он действительно хочет провести время со своей девушкой, особенно на фоне всего происходящего. Ему кажется, что несколько спокойных дней они заслужили — забыть о всех делах и обязанностях не получится, но на это он и не рассчитывает. Канкуро хватит и просто того, что Акеми в Суне, и он может видеть ее столько, сколько захочет. Если его кто-то попробует в чем-то упрекнуть, то получит такой ответ, что больше никаких вопросов задавать не захочет. Он хоть и не Гаара, но характером тоже не удался и огромным запасом терпения не наделен.

Акеми не вздрагивает, когда Канкуро обнимает ее сзади, только вскидывает голову и радостно улыбается, тут же накрывая его ладонью своей. Она уже привыкла к тому, что он любит так к ней подходить — прижимает спиной к своей груди, оплетает одной рукой, чтобы ни у кого точно никаких вопросов не возникало об их отношениях. Ведет себя с ней по-хозяйски, собственником оказывается тем еще, но Канкуро замечает, что Акеми это ничуть не напрягает. Раз так, то он имеет полное право и дальше себя вести.

— Пошли? — предлагает он, когда Хошиме и Кай затевают спор. Акеми кивает, кидая быстрый взгляд на Накику, и встает. Из ресторанчика они выходят вместе — потом, может быть, вернутся, а пока лучше вместе немного времени проведут. — Прости, миссия была срочной.

— Я поняла, — Акеми обвивает его шею руками и тянется за поцелуем. Она все еще его ниже, ему все еще несложно приподнимать ее, притискивая к стене в ближайшем переулке. Канкуро улыбается, прикусывает ее нижнюю губу и тут же проскальзывает языком в ее рот, стоит только ей вдохнуть. Отрываться от нее у него нет никакого желания, но и продолжать здесь они точно не могут. Одно дело, что все знают об их отношениях, а другое дело — если кто-то их увидит. Акеми, насколько бы равнодушной ни была к чьим-то разговорам, не понравится стать поводом для волны сплетен. Хватает и того, что люди и так обсуждают.

— Вернемся или уйдем? — предлагает ей Канкуро через несколько долгих мгновений. Он следит за ее выражением лица и усмехается, когда она кидает взгляд вниз. — Я-то готов.

— Готов, но ты же не ел даже, Куро? — хмыкает она и шлепает его по плечу. — Еще раз поцелуй, а потом пойдем к остальным. Дома у тебя шаром покати — мне было лень готовить без тебя.

Возвращаются они не сразу и не скоро, но как раз вовремя, чтобы успеть разнять Хошиме и Кая, о чем-то ожесточенно спорящих. Канкуро кидает взгляд на стол и, замечая сакэ, закатывает глаза. Да, им с Акеми определенно придется сбежать отсюда как только он поест, потому что разбираться с последствиями пьянства остальных у него желания нет. С собственной девушкой, уже тянущейся за стаканом, он как-нибудь разберется.

1) Шинпи: мистерия, тайна

Вернуться к тексту

Суна. 15 декабря, 16 лет после рождения Наруто.

Elle King, Miranda Lambert — Drunk +++

Наутро у Акеми гудит голова так, что любое движение вызывает тошноту. Такого с ней никогда прежде не было, но это и понятно, потому что до вчерашнего дня она и не напивалась-то. Она уже пробовала алкоголь, не маленькая, только вот пара глотков не сравнится с тем, что было вечером. Перебрать оказалось удивительно легко, стакан за стаканом, а там ей стало настолько весело, что остановиться было уже невозможно. Вообще, это все вина Накику и Канкуро, которые попросту за ней не уследили, но если подруга и сама отдыхала, то кукловода уже чем-то оправдать сложнее. С другой стороны, он же притащил ее домой, судя по всему даже сумел умыть, приведя в кое-какой порядок, и уложить спать. Уже за это можно не злиться на него.

Не то чтобы Акеми собиралась, но все же. Она переворачивается на спину и прижимает ладонь ко лбу, вспоминая события прошлой ночи. Им всем было очень хорошо и весело, даже несмотря на то, что Кай с Хошиме никому не давали покоя. Парни находили все новые и новые темы для споров, отчего, кажется, получали какое-то удовольствие.

Что ж, они оба отличаются склочным характером, так что, наверное, это не так уж и удивительно. Акеми, во всяком случае, удивленной не была. Удивляется она теперь, когда вспоминает, что в итоге их разнимал Гаара. Он же, кажется, и был потом вынужден их еще и до общежития доводить, пускай он и Казекаге. Несолидно для него, но что поделать, кому-то же надо было совершить этот подвиг. Она, судя по всему, была на такое совершенно неспособна.

Акеми тихо стонет, вспоминая, сколько именно она выпила, и не может даже сказать точное количество стаканов до того, как Темари и Канкуро начали их у нее отбирать. Накику тоже отбирала? Кажется да, но она отвлекалась на разговор со своей старшей подругой, поэтому не всегда успевала. Никто не успевал, веселая Икимоно вливала в себя сакэ слишком уж быстро. Лучше бы она этого не делала, тогда бы не чувствовала себя сегодня настолько погано.

Вчера-то все было прекрасно, она смеялась и болтала, а потом полулежала на столе, сложив на нем руки и положив на них голову. Канкуро в какой-то момент от нее отошел, чтобы успокоить Хоши, а она осталась с девочками, с которыми обсуждала… секс?

— Два члена это прикольно! — Акеми смеялась, она точно смеялась, и почему-то обсуждала чьи-то члены. Смешно, с учетом того, что знакома она только с одним — принадлежащим одному конкретному песчанику. — Но размер фигня! Это совсем не главное, главное, чтобы их было два!

— Так, нет, ты не пьешь больше, — поморщившись, словно от зубной боли, простонала Темари, отобрав у нее стакан. Она и сама уже была далеко не трезвая, но чувство ответственности у нее от этого меньше не стало. — И избавь меня от деталей! Я же знаю, что ты говоришь о моем брате.

— Он классный, Куро классный, — мечтательно протянула Акеми и подперла щеку кулаком, повернувшись так, чтобы видеть Канкуро. К беседе подруг она даже не прислушивалась, полностью увлеченная своими фантазиями.

— Они вместе, ты представляешь? Меня от них тошнит иногда, честно: то он у нее с рук что-то ест, то она ему в поясную сумку лезет, то стоят обнявшись. Мерзко! — возмутилась Темари, кинув взгляд на Акеми и закатив глаза от ее совершенно дурного выражения лица.

— Тебе просто обидно, что Шикамару так себя не ведет, — фыркнула Накику и, не выдержав, рассмеялась, заметив, как быстро сникла Темари.

— Вот почему он так холоден ко мне? Что я не так делаю?! — От того, как ее ладонь опустилась на столешницу, задрожали стаканы. Накику предусмотрительно взяла свой в руки.

— Ну, у тебя на лице надпись «не подходи, убью веером», наверное, из-за этого.

— А у Канкуро не написано, что ли? Ты его рожу видела, особенно, когда она размалеванная, и он еще ухмыляется? Да им же пугать можно! — Темари, попытавшись передразнить брата, сама же поморщилась и махнула рукой. Страшный же и злой он, она уж точно не страшнее и не злее!

— Тема-чан, мы сейчас про Ако-имото говорим. — На Икимоно они посмотрели одновременно, тут же вспомнив, что та порой совершенно ничего не боится.

— Ладно, вопрос снят. А ты? — почти обличительно спросила Темари, уперев взгляд в Накику. — Я слышала, что у тебя кто-то дома ошивается. А его такая отмороженная, как ты, чем привлекла? Отвечай, пока я твоего брата на тебя не натравила.

— Не думаю, что одноразовый секс будет ключом к твоему спасению, — пробормотала Накику и подавилась сакэ, глоток которого только сделала, когда на ней вдруг повисла Акеми.

— Секс — это круто! Особенно сзади, потому что… Ку-уро! — Вернувшемуся Канкуро хватило взгляда, чтобы понять что к чему. Он поймал Акеми за талию и притянул к себе. — Я скучала! А ты скучал?

— Все, мы пошли, — он даже не стал вслушиваться в разговор, уже поняв, что она умудрилась напиться так, что утром ей будет плохо. Да и секса теперь тоже можно не ждать, уж точно не в таком ее состоянии. На сестру и Накику он уже не обернулся, больше занятый Акеми, которая уходить никак не хотела и просила остаться «еще на полчасика», угомонившись только когда он затащил ее домой.

Все это Акеми помнит очень смутно. Последовательность событий у нее в голове путается, и вот в ее голове формируется мысль, что с Темари говорил Канкуро. Она не знает, откуда у нее такая уверенность, но в своих воспоминаниях она нисколько не сомневается. Ей от этого становится так обидно, что едва только он заходит в комнату, как она кидает в него подушкой и заворачивается в одеяло, обиженно сопя.

День он тратит на то, чтобы угомонить ее, хоть и не понимает, что же он сделал.

Суна. 15 декабря, 16 лет после рождения Наруто.

Toy-box — The sailor song+++

Кику раздирает — по-другому и не скажешь — глаза с таким трудом, словно верхние веки приклеились к нижним. Пытается понять сколько ей лет, потому что она вроде уже не в академии, а потолок над ней точь-в-точь такой же, который был в квартире, где она жила с Ичи… а, ну это действительно тот же самый. У неё же было собственное жильё? И разве она не переехала в Коноху? Где она? Кто она?

Кику стонет, переворачиваясь на бок и свиснув наполовину со старой кровати, в которой едва умещается — матрас, наверное, точно по её размеру и ни сантиметром больше. Упирается одной рукой в пол, опуская голову и борясь с тошнотой. Как она умудрилась напиться до подобного состояния? Не в первый же раз берёт в рот сакэ. И ей нужно было следить за имото… А вместо этого Кику… раздавала советы Темари? Что-то насчёт Шикамару? Сая? Она не помнит. При чём тут Сай вообще? Она же не проболталась насчёт…

— Вижу, ты пришла в себя, — Ичи, дорогой, прекрасный, замечательный и самый лучший на свете брат, несёт стакан воды и пилюлю, которая определённо приведёт её хаотичные мысли в порядок. Какая удача иметь брата-ирьёнина. — Ну, поздравляю. Мы с Канкуро отвлеклись на пару минут, а вы уже успели и Тему-чан про одноразовый секс просветить, и Хоши с Каем подкинуть идею помериться членами. Между прочим, Казекаге пришлось тащить их на себе до общежития. А до этого уговаривать не оголять чресла в общественном месте. Хорошо, что мы были единственными посетителями на тот момент, а владельцу ресторана Гаара выплатил щедрые чаевые.

— Сам-то куда смотрел? — хрипит Кику, потому что это всё, на что её хватает. Она закидывает пилюлю в рот и жадно пьёт воду залпом до дна, с облегчением откидываясь на жёсткую спинку кровати. Подушка почему-то валяется в противоположном конце комнаты. — У Гаары песок есть для этих целей. Они живы?

— Кто? А, ты про Хоши с Каем? Живы, конечно. Что с ними сделается?

— Я про Ако и Тему-чан.

— Темари, в отличие от вас, вернулась домой на своих двоих. Акеми… она ещё не проснулась, когда я заглядывал к Канкуро полчаса назад. Гаара тоже в добром здравии, если тебе интересно.

Кику морщится — насчёт Гаары-отото она не сомневается, Казекаге бы не позволил себе отпустить тормоза до такой степени. Светящийся и свежий вид Ичи её внезапно начинает бесить. Он ведь тоже выпил. Это гены дяди, который никогда не пьянел или способности медиков приводить себя в порядок по желанию?

— Зачем ты притащил меня к себе? Я уже не влезаю в эту кровать.

— Зато я самоотверженно готовил полночи тебе лекарство, — хмыкает брат. — Ты же не думаешь, что у меня тут запасы пилюлей от похмелья? Я умею пить вообще-то и точно знаю, когда нужно остановиться.

— Потому что ты — трудоголик, — бурчит Кику, натягивая одеяло до носа. И тут же убирает — от неё неприятно несёт перегаром, так и задохнуться можно, а спазм в животе намекает, что и проблеваться прямо на свежие простыни. Ичи, в отличие от неё, всегда следит за тем, чтобы в доме было чисто, когда он в нём присутствует.

— Тсунаде-сама меня убьёт, если узнает. Я же капитан.

— Тсунаде-сама тебя поймёт, если узнает, — возражает Ичи, беря в руки прохладную мокрую ткань и опуская ей на лоб. Только сейчас Кику замечает тазик, стоящий у подножия кровати. — По слухам, она главный алкоголик страны Огня, так что не думаю, что она осудит ваше желание немного… отвлечься.

Осудить не осудит, и всё же… Ичи оставляет сестру одну, когда уверяется, что та не впадёт в алкогольную кому: собирается поторчать в библиотеке и заглянуть в разведывательный корпус, предупредить, что Кая сегодня не будет. Очевидно, всё-таки дядины гены.

Полдня она лежит пластом, хотя пилюля действует практически мгновенно. Просто Кику не хочется вставать и разгребать последствия своего недосмотра. Ей страшно спрашивать остальных о том, что она могла им наговорить в течение вечера, при этом знает, что рано или поздно этого не избежать. Впрочем, они там все были хороши, кроме Ичи, Гаары и Канкуро, а судя по брату, ничего особенного девочки не наболтали. Помимо пьяных шуток про секс. Акеми что-то говорила про два члена сзади? Или они говорили о Ниби? Члены или хвосты?

К вечеру Кику находит в себе силы почистить зубы и даже дотащиться до апартаментов Канкуро. Акеми к ней не заглядывала, значит ей ещё хуже, чем названной старшей сестре. Она стучит раз, два, и решает уже вернуться к себе, как на пороге показывается мрачная морда кукловода.

— Это из-за тебя такой переполох, пигалица? — тут же интересуется Канкуро. Ну конечно, Кику опять виновата во всех смертных грехах. — Ако недавно снова заснула. Мне пришлось ей помочь заснуть. Давай во дворе поговорим.

— Может, в другой раз? — вяло шевеля языком, просит Ритсуми. — Какой переполох?

— Без деталей, — коротко бросает друг, оглядываясь вглубь помещения. — Я твоё душевное равновесие берегу, между прочим.

— Я не Тема-чан, ваши потрахульки меня не смущают.

— Смотрите-ка как заговорила, — присвистывает Канкуро после того, как надёжно закрывает за собой дверь, отсекая от шума спящую девушку. — Одноразовый секс?

— Я твоё душевное равновесие берегу, — передразнивает Накику. — А что насчёт регулярного?

— Слушай, я в твою жизнь не лезу…

— Вот именно, придержи язык.

Они стоят, прислонившись к нагретой зимним, но всё равно тёплым, солнцем глиняной стене и любуются на закат. Завтра каждого ждут куча дел, отчёты, поиски и нервотрёпки. Но Накику уже не стыдно за проявленную слабость. За краткий момент отдыха перед нависающей над ними бурей.

Коноха. 10 декабря, 17 лет после рождения Наруто.

Алена Швец — Некрасивые глаза+++

Хината только думает над тем, что же ей сделать, чтобы поддержать Наруто-куна в его горе. Она мучается и мается, переживает за него и старательно подбирает слова, — вспоминает, что переживала сама после смерти их с Ханаби матери, — лишь для того, чтобы не успеть. Ему становится не до нее, а ей только и остается, что кусать губы и комкать пальцами длинный рукав толстовки, сожалея о своей нерасторопности. Хината понимает, что ей нужно что-то с собой делать, если она хочет чего-то добиться. Ей надо быть смелее, иначе Наруто-кун никогда не обратит на нее внимания.

Это не то, что кто-то должен ей повторять, она и сама все знает, но ничего не может с собой поделать: смущение и робость оказывается очень сложно перебороть, почти невозможно в ее случае. Хуже всего то, что это, кажется, только лишь ее проблема, потому что никто из ее ровесниц так не теряется, как она.

Тентен-сан всегда доброжелательна и держится с достоинством, которому Хината не может не завидовать. Сакура-чан по-настоящему расцвела под опекой Тсунаде-сама, неудивительно, что Наруто влюблен в нее уже который год. Ино-чан с самого детства была смелой и бесстрашной, а еще она невероятная красавица. Темари-сан умеет быть такой величественной и грозной, словно она сама дайме Ветра. Накику-чан совершенно безразлично чужое мнение, она никого не слушает и не дает чужим словам себя задеть. Акеми такая яркая, что почти ослепляет и всегда привлекает к себе внимание, что ее совсем не смущает. Хината смотрит на них и не знает, что же ей сделать, чтобы встать с ними в один ряд. Ее хвалят за усидчивость, ум и доброту, называют красивой, но, глядя на себя в зеркало, она не может согласиться с похвалой. Всего, что она делает, мало и недостаточно, чтобы продвинуться вперед.

Хината вздыхает и садится на лавочку в парке около академии. Она больше чем уверена, что ей не нужно было становиться куноичи, но разве могла быть другая дорога у наследницы клана Хьюга? В те годы отец и слышать ничего не желал о том, чтобы не она, а хотя бы Ханаби стала следующей главой клана, а о Неджи-нии и речи не шло. Хинату толкали и толкают до сих пор, и все, чего она добилась, случилось даже не благодаря ее стараниям, которые, безусловно, были, а вопреки ее собственной натуре.

Ей все приходится себя пересиливать, перебарывать, и хоть она искренне рада тем успехам, которые у нее есть, но все равно ей кажется, что это не ее дорога. Хината относится ко всему ответственно, не желая никого подводить, старается, только ей почему-то до слез обидно, что она при этом теряет дар речи при виде Наруто и выставляет себя совершенной дурой.

— Хината-чан? Чего ты тут сидишь? — Она поднимает голову, когда ее кто-то окликает, и натыкается взглядом на Акеми-чан. Та идет с братом, в руках у них обоих пакеты с продуктами и мороженое на палочке. — Знаешь что? Тренировка тебе — тащи все домой, братец, вперед и с песней, все во имя силы юности!

— Обалдела? С чего это я должен все тащить?! — возмущается Яхико-кун, когда ему впихивают в руки еще два пакета и толкают в спину. Он пытается отвертеться, но в итоге сдается и, продолжая причитать, уходит, а его сестра подсаживается к Хинате.

— Случилось что-то? Тебя кто-то обидел? — спрашивает она, протягивая мороженое в яркой обертке, которое успела вытащить из пакета. Хината неловко улыбается, когда берет его в руки. Сладкое она не очень сильно любит, но этот фруктовый лед ей нравится, да и отказаться она не может. Неудобно. — Где твой кузен, чтобы всех побить? Или Киба с Шино? Хотя ну их всех, сами справимся. Зачем нам они, правильно? Давай, рассказывай мне, с кого живьем шкуру сдирать будем? — Акеми-чан улыбается, облизывая ярко-голубое мороженое, и Хината не может ей не залюбоваться.

Киба-кун был влюблен в нее, и это совсем неудивительно. Акеми-чан не такая красивая, как Ино-чан, но она хорошенькая, веселая и у нее очень заразительный смех. Жалко, что у ее товарища по команде с ней ничего не получилось, Хината знает, что он из-за этого был какое-то время расстроен. Они бы, наверное, хорошо смотрелись вместе, если бы не старший брат Казекаге. Она вспоминает Сабаку но Канкуро: неприятный, резкий и взрослый. Он старше всего лишь на два года, но все песчаники не ведут себя на свой возраст. Все говорят о том, что между ними что-то есть, сама она тоже так думала, но теперь вдруг понимает, что точно-то не знает.

— Ни с кого, ни с кого, Акеми-чан, что ты, — спешит успокоить она разошедшуюся в своих планах мести Икимоно. — Просто я… я хотела помочь… Наруто-кун так переживал, а я… я не смогла к нему подойти даже.

Акеми-чан перестает улыбаться и смотрит на нее с сочувствием. Она накрывает ладонью ее колено и чуть сжимает его.

— Почему ты так боишься с ним разговаривать? Наруто же добрый, он тебя в жизни не обидит! Это же не Канкуро, который вначале говорит гадость, а потом думает даже не о том, к месту он ее сказал или нет. — Хината закусывает нижнюю губу и смотрит на Акеми-чан из-под ресниц, решаясь на вопрос.

— А… ты и Канкуро-сан, вы… — Акеми-чан наклоняет голову набок, вслушиваясь в неуверенный лепет Хинаты, и наконец кивает. — П-правда? Мне… позволь спросить, вы… если можно узнать…

— Когда начали? Как начали? Зачем? — подсказывает ей Акеми, поняв, что иначе ничего не услышит от подруги. Хината ей за это ужасно благодарна. — Я не знаю, когда у нас началось. Все как-то незаметно и само собой вышло, даже не знаю, как это объяснить. Просто нам или дружить надо было, или встречаться, а первого было мало для нас обоих. Меня тошнит от мысли, что он может пустить в мастерскую другую девушку, — да, там ведь все его куклы и инструменты, святая святых! Вряд ли посторонние так легко могут туда зайти, только избранные и с разрешения хозяина. Должно быть, это очень приятно оказаться для кого-то исключением из правил.

И, все же, Хината не может сказать, что понимает ее привязанность. Она пытается сравнить Канкуро-сан с Неджи-нии и не может. Ее кузен был злым и страшным в детстве, но с тех пор все изменилось, в то время как кукловод как был злым, так и остался, просто спокойнее стал и сдержаннее.

— Канкуро-сан очень… очень отличается от всех. Даже от Неджи-нии, — осторожно говорит Хината, пытаясь облечь свои мысли в слова. Как ей сказать, что она находит его страшным и пугающим, совсем не понимая, что видит в нем Акеми-чан? Все песчаники очень грозные, даже несмотря на союз и дружеские отношения между деревнями это не изменилось.

— Да стремный он, так и скажи, — смеется Акеми, пожимая плечами. Хинате каждый раз обидно, когда кто-то дурно отзывается о ее возлюбленном, она бы никогда не сумела назвать его стремным, даже если бы и считала таковым. — Но мой. Понимаешь, я знаю все, что он может выкинуть, и вижу, что он старается ради меня. С ним я чувствую себя в безопасности. Разве ты не так же чувствуешь себя рядом с Наруто?

Хината задумывается и кивает. Да, Наруто-кун кажется ей невероятно сильным, если он рядом, то ей ничего не страшно. Она никогда не думала, что это важно. — Тогда чего ты при нем дергаешься? Наруто же дурак, он никогда не поймет, что нравится тебе, если ты будешь падать в обморок от каждой его улыбки. Вон он, кстати!

Акеми-чан машет Наруто рукой, привлекая к ним его внимание. У Хинаты перехватывает дыхание, ей хочется спрятаться, но ее руку неожиданно крепко сжимает чужая. Она смотрит на Акеми, ловит ее веселый взгляд и заставляет себя выдохнуть.

Как можно бояться того, кого любишь? Особенно если это ее драгоценный Наруто-кун?

Примечания:

В этот замечательный день один из соавторов хочет поздравить второго соавтора с днём рождения! Сегодня на свет появилась яркая, талантливая умничка, которой очень идёт её улыбка, и которая похожа на своего персонажа лёгким, дружелюбным характером. Ты большая молодец, моя красавица, и способна, как Наруто, на любые подвиги! Надеюсь, наши читатели присоединятся к моим поздравлениям и тоже пожелают тебе (сегодня или даже позже, не суть важно) всего самого лучшего! Меньше горя, больше счастья! Чудеса существуют! С днём варенья, Heqet!

Коноха. 14 января, 17 лет после рождения Наруто.

Алена Швец — Мыльные Пузыри+++

Как оказалось, нападение на Коноху почти трехлетней давности Акеми помнит очень смутно. Она была генином, ничего важного ей поручено не было, да и как, когда почти все, кто находился на арене, были выведены из строя? Тогда все казалось кошмарным сном, после которого, почему-то, улицы Конохи стали менее оживленными и знакомых лиц вдруг стало меньше. Она никогда не думала, что все может повториться и даже стать хуже; что ей придется участвовать во всем и смотреть на то, как привычный ей мир рушится в прямом смысле слова. Она слушает указания старших, едва ли не впервые в жизни от и до выполняя все, что говорят ей старейшины клана. Призванные ими ящерицы собирают информацию, помогая в эвакуации, и Акеми пока не отпускают.

Аичиро подхватил кто-то из джонинов, Кай засел в госпитале, потому что там он нужнее, а Акеми следит за эвакуацией ровно до тех пор, пока не понимает, что мидори перестают ей отвечать. Они с Накику разделились для того, чтобы охватить куда большую территорию и помочь увести тех, кто никак не сможет за себя постоять.

Отвод глаз неплохо им помогал, но раз техника перестала работать, то значит что-то пошло не так. Акеми не хочет думать о чем-то плохом и запрещает себе на этом сосредотачиваться. У нее сейчас хватает дел, а Яхико, вернувшийся к ней, как никогда мешает.

Брат мешается под ногами, не слушается и уговаривает отпустить его в бой, отвлекает ее и потом вздрагивает, когда вдруг получает пощечину. Она устала слушать его, устала видеть чужие смерти и думать о том, где находятся все, кого она любит. Ей от него нужна помощь, которую он может оказать, если будет выполнять указания, а не мешаться под ногами.

На них смотрят; около госпиталя, у которого сгруппировался клан Икимоно, слишком много народу, но ей наплевать. Для гордости не остается места: ни свою, ни братову она лелеять сейчас никак не может.

— Если ты сейчас же не займешься делом, то я сама тебя убью, — рычит она, замахиваясь для нового удара. — Отец, отец, отец! Перестань вспоминать о нем! Ты не можешь и половины того, что мог он! Ты генин, который впервые видит бой своими глазами. У тебя одна задача — помочь эвакуации, не вступать в бой, если это возможно. Что тебе непонятно?!

— Я сильнее, чем ты думаешь, — выдавливает из себя мальчик, на что Акеми, у которой нет времени на сочувствие и понимание, только скалится, очень напоминая Канкуро. — Я твой брат, я могу все то же, что и ты!

Он ее брат, и она боится потерять его, боится больше не увидеть, отчаянно хочет самого отправить в эвакуацию к остальным.

На это она не имеет права, потому что они оба стали шиноби, навсегда отказавшись от покоя. Она даже о бабушке с матерью не может пока думать, занятая ранеными и гражданскими. Акеми тоже вспоминает отца, перебарывает страх и ужас, переступает через себя, не обращая внимание на то, как горят огнем внутренности — слишком много и быстро она тратит чакру, это ей потом аукнется.

— Ты обуза. Сейчас ты обуза, и папа был бы разочарован. Уйди с глаз моих и делай то, что велено, — потом она будет с ним мириться, потом пожалеет о том, насколько жестоко с ним обошлась, потом будет заглядывать ему в глаза и подбадривать. Пока что ей не хватает того, что она получает — ящериц слишком мало, они гибнут слишком быстро, даже несмотря на то, что почти весь ее клан задействован.

Акеми вытирает кровь, капающую из носа и благодарно касается пальцами, залезшую на нее Кацую-сан. С ней значительно легче, но чакра ей не нужна, во всяком случае, пока, поэтому слизняка она пересаживает на одного из раненных соклановцев и отходит.

Яхико смотрит на нее и исчезает, как она надеется, чтобы приносить пользу, а не искать проблем. Так или иначе, присматривать за ним она сейчас не может. Она отступает и тянет к себе одного из своих кузенов, потом второго, о чем-то перешептываясь с ними, после чего они начинают складывать печати.

— Что вы собрались делать?! — их окликают, но никто не отвечает, сосредоточившись на призыве. У каждого из них нет сил на полноценный самостоятельный, но техники клана позволяют им сделать общий, чем Акеми и пользуется. Они все успели потрепаться еще до того, как оказались у госпиталя, чакру нужно тратить с умом, но без помощи им всем не обойтись. Режут руки они себе одновременно, и кровь падает на черные символы, расползающиеся у их ног.

Кодай но Хаха возникает в облаке дыма и слишком весело смеется. Голос у нее хриплый и старый, но чешуя такая яркая, что слепит на солнечном свете. Красивая громадная ящерица, которая окидывает всех не насмешливым даже взглядом, а глумливым.

— Маленькая ящерка, — обращается она к Акеми, тянется к ней кончиком хвоста, не замечая, что сбивает кого-то с ног. На нее смотрят с уважением и страхом — своенравная Кодай но Хаха редко к кому приходит сама, предпочитая посылать кого-то вместо себя. — Так похожа на моего мальчика. Красный ящер мне нравился до того, как стал скучным отцом. Обещаешь, что сама не станешь такой, когда вылупится твоя первая кладка?

— Я боюсь не дожить. — Кодай но Хаха смеется и ударяет лапой по земле, отчего в разные стороны идут трещины. Акеми думает, что Конохе уже такие повреждения совсем не страшны. После того, что учинил тут Пейн вообще никакой разницы нет и хуже уже не будет. — Нам нужна помощь, матушка. Мой клан…

— Он тоже боялся и, смотри-ка, дожил, двух после себя оставил. Мало, но есть и другие, — она перебивает, смотрит на стоящих за Акеми людей и вздыхает протяжно и устало. — Моих детей становится все меньше. Вам везет, что и вас я считаю своими. Глупыми. Беспомощными. Нуждающимися. Детьми.

Она отпускает Акеми, которая даже не заметила, как начала опираться на ее хвост. Она смотрит на то, как появляются остальные: Ганко почти сразу же срывается с места, чувствуя, где идет бой; следом за ним отправляются Усуй и Атсуй; Момоку юркой стрелой оказывается у старейшин, чтобы помочь им, а Чисай заползает Акеми под ладонь.

Кодай но Хаха ревет — звук напоминает карканье стаи ворон, он неприятный, но не такой уж и пугающий, думает Акеми, вставая на ноги. Она чувствует себя лучше и понимает, что старая ящерица восстановила ей если не всю чакру, то какую-то ее часть. Поблагодарит ее она потом, а пока срывается с места туда, где особенно шумно. Ближе всего к ней оказывается Аичиро, который уже сменил себе компанию.

Она не знает, как он оказался рядом с кем-то из Анбу. Неплохо, думает она, вихрем обрушиваясь вниз с полуразрушенного здания на врага, сражающегося с Аичиро и еще парой джонинов. Сбоку от нее раздается радостный возглас, но на товарища по команде она не оборачивается до тех пор, пока они не оказываются бок о бок за одним из обломков.

— Мы в заднице, — говорит ей Аичиро, на секунду выглядывая из-за валуна и тут же прячась. — Сейсеки у тебя остались? — Акеми без слова пускает к нему несколько ящериц и концентрируется сама, призывая мурасаки. Как же, не пригодятся они ей никогда, ага. — Никого не видела из наших?

— Кай с Сакурой, ты не видел Накику? — Спрашивает она, поджимая губы, когда Аичиро качает головой. — А Яхико?

— Около Конохомару. Они выводили пострадавших, — вот это уже хоть что-то. Акеми кивает и хлопает Аичиро по колену, вставая на ноги. От очередного толчка земли она пошатывается, но ее тут же ловят, прижимая к крепкой груди. От этой хватки Акеми тихо стонет от боли. — У тебя треснули ребра, ты в курсе?

— Да что ты говоришь, — она шипит она, отстраняясь от Аичиро. Поболит и пройдет, пока она может двигаться, то должна сражаться. Да и что еще ей остается? Она старается не думать ни о чем постороннем: о знакомых, чьи тела увидела под обломками, о матери и бабушке, которых не видела, о брате, которого не чувствует, о Накику, которая непонятно где. Все это только отвлекает.

— Пошел ты! — кричит Аичиро, когда в очередной раз слышится вопрос о Наруто, никто ему его не выдаст, никто не отдаст. Она ловит взгляд его и, отскакивая от земли кружится в натянутых нитях чакры. Если они смогут убить хотя бы этого, то будет уже хорошо, если они смогут при этом не умереть, то вообще замечательно. Чисай истошно вопит, выплевывая во врага мощный сгусток ветра, а потом падает на землю, когда тот внезапно взмывает вверх. Пауза кажется неестественной и странной, ящерица запрыгивает Акеми на плечо, Аичиро становится рядом. Просто так все закончиться никак не может, в этом они все уверены, но что тогда?

Аичиро с Акеми переглядываются, Чисай что-то шипит, а в следующее мгновение их всех откидывает назад. Во все стороны летят обломки, пыль и мелкая крошка. Мир гаснет.

Приходит в себя Акеми после взрыва с трудом и не сразу. Чисай, удерживающий над ней плиту, с протяжным хрипом откидывает ее в сторону и падает рядом. Аичиро, приземлившийся на обломки чуть поодаль, кажется, не дышит вовсе. Акеми не может рассмотреть его, когда приподнимается на локтях и стонет от первого же неудачного вдоха — ребра, понимает она, сломаны, а легкое, кажется, пробито. Плохо, плохо, плохо! Ей хочется сказать, что все поболит и пройдет, но вместо этого она заходится кашлем, тут же пачкая кровью все перед собой.

Она пытается подползти к напарнику, не слышит Чисая и рвется из накрывающих ее плечи рук. Ей нужно убедиться, что с Аичиро все в порядке, ей нужно привести его в чувство, потому что бой еще не закончен!

— Я тут, я тут, — раздается над ее головой голос Кая. Он запыхавшийся и бледный, но несмотря на это, тут же прикладывает к ней ладони. Тело тут же начинает привычно покалывать, а боль постепенно отступает. Акеми переводит дыхание и пытается оттолкнуть от себя Кая.

— Аичиро там. Я в порядке. Помоги ему, — отрывисто говорит она, мотая головой. Аичиро, который до сих пор не поднялся на ноги, нуждается во внимании ирьенина куда больше, чем она. Как Кай может этого не понимать?!

— Я посмотрю, что с ним, но потом. Акеми, мне надо, чтобы ты не шевелилась, хорошо? Вот так, да, — он врет и к Аичиро не подходит, когда заканчивает с ее лечением и помогает ей сесть. Он не смотрит даже на него, а глядит вперед, на трех огромных жаб, возникших перед Пейном благодаря Наруто. Может быть, у них еще есть шанс?

Акеми шевелит губами, смаргивает злые слезы и ищет в себе силы на что-то еще надеяться во всем этом ужасе. Она верит в Наруто, но даже с тремя жабами — он один против чудовища, которое вторглось к ним домой. Он один и никто не спешит ему на помощь, сама она не может подняться, зато может закричать, когда видит Хинату, загородившую собой Узумаки, когда тот оказался прибитым к земле. Это все страшный сон, кошмар, и даже проснувшийся в Наруто Кьюби уже не пугает ее так, как мог бы. Пусть даже он, лишь бы все это поскорее закончилось!

И все заканчивается. Аичиро зовет их с Каем, поднимается на ноги сам и обнимает, когда те бросаются к нему, забыв обо всем. Ирьенин еще пытается попутно осмотреть его, не понимая, что сделало увиденное им зеленое свечение, а Акеми истерично смеется, чувствуя непривычную слабость в ногах. Все хорошо закончилось, кто бы мог подумать.

Наруто становится героем Конохи, и никто уже никогда не будет его избегать.

Коноха. 14 января, 17 лет после рождения Наруто.

Rihanna — Russian Roulette+++

Конан настигает её у дворца Хокаге, отбросив в сторону очередную жертву допроса. Кику не в состоянии поддерживать инка — она выдохлась, пытаясь спасти от взора Акацки гражданских и своих товарищей: Котетсу, Изумо и Райдо. Огонёк погас, как и надежда уйти незамеченной.

— Ты. Ты знаешь, где Узумаки Наруто? Почему он прячется?

Нет, дорогуша. Наруто не прячется, это она специалист скрываться в тенях. Хреновый специалист, раз позволила себя поймать. Конан не торопится приближаться, на всякий случай. Она и с расстояния способна прекрасно контролировать свою технику, захватывая куноичи Конохи в кокон из плотных листов. Кику молчит. Наруто в деревне никто не выдаст, а единственная женщина из Акацки, возможно, сжалится над ней. Те, кто попался в бумажное ниндзюцу, пока просто обездвижены, но, скорее всего, не мертвы. И помощь должна вот-вот подойти.

Они смотрят друг на друга, и внезапно куноичи из Амегакуре подлетает на своих крыльях почти вплотную. Ещё чуть-чуть, и кончики их носов соприкоснутся.

— Это же ты — та малышка, которую спас Сасори. — В янтарных глазах мелькает что-то похожее на любопытство. И тут же гаснет. Она протягивает руку к растрёпанным волосам Кику, но не касается их. — Мне никогда не нравился этот безумный маньяк. Но, возможно, в нём было что-то человечное.

Кику в этой красивой женщине тоже не может разглядеть ничего человечного. Если Сасори был куклой, то Конан — изысканное, но такое же искусственное оригами. Она понятия не имеет, откуда та знает об их с Сасори истории: мысли читать сподвижница Пейна не умеет, ведь тогда не стала бы пытать и допрашивать жителей деревни. Чтобы с ней поделился сам Сасори — это вообще нонсенс. Особенно, если они не ладили. И какие надо знать детали, чтобы вот так ткнуть пальцем в небо и попасть в правильную персону?

Краем глаза Накику замечает за спиной женщины знакомую фигуру в бандане. Генма аккуратно приближается, готовясь сложить печати и делая ей короткий жест головой, требуя не привлекать к нему внимания. Кику разрывается между тем, чтобы поступить так, как он просит и заорать, умоляя его уйти. Она видит что-то жуткое во взгляде напротив, убеждающее её, что жалости в этот раз не будет.

— Ребёнок… — Конан почти ласково гладит её по щеке. Кику уже давно не ребёнок. — Дети достойны спасения. И мира. Только не те, кто ступил на путь ниндзя.

Прежде, чем Кику успевает отреагировать, Конан пронзает её острым бумажным лезвием.

Она уже не видит того, что среди белых листов клинка, окрашенных её кровью, прячется сделанный на скорую руку, но удивительно точный набросок длинноволосой девочки. Не видит того, как Генма стремительно прыгает вперёд, активируя уже бесполезную технику земли. Не видит того, как сам проигрывает в битве ангелу смерти и падает рядом с ней. Инка внутри неё трепыхается в последний раз, угасая навсегда.

— Ищи его душу по ту сторону, дитя, — говорит на прощание Конан. — Если от неё что-то осталось.

Но этого Кику тоже уже не слышит.

Placebo — Sleeping with ghosts+++

Неджи видит её издалека. Сломанную куклу с нимбом золотых волос на ложе из промокших листов бумаги. Хината, пусть и без сознания, жива. Накику повезло меньше. Ему не нужно приближаться, ни активировать бьякуган, чтобы знать, что чакра в худеньком теле погасла. В этот раз инка её не спрятал. И лежащий рядом Генма, такой же бездыханный, не уберёг.

Ино, бегущую в сторону, где был дворец, в сторону покалеченных тел, джонин машинально хватает за запястье, не давая приблизиться.

— Что ты… — на голубых глазах всё ещё застывшие после смерти Шизуне слёзы.

— Не смотри. — Голос его не подводит. — Пройди другим путём.

Но Яманака упрямая. Тут же ищет взглядом причину странного поведения Хьюги. Застывает, не пытаясь вырвать руку. Они стоят и чего-то ждут, наверное, какого-то чуда, которое не случится. Теряют драгоценное время помочь другим, живым. Неджи редко общается с Ино, но подозревает, что чувства в них сейчас очень похожие: тут и глубокая печаль от потери тех, кого они знали, и сожаления о том, что они не успели им сказать. Только слепой бы не заметил, как Ино смотрела на приятеля Какаши и Асумы. Как он сам пытался разгадать скрытную разведчицу, когда-то повстречавшуюся ему в деревне Песка.

— Больно, — шепчет Ино. Неджи машинально ослабляет хватку, хоть и понимает, что она не о том жалуется. — Почему опять так больно?

— Поболит и пройдёт, — равнодушно и жестоко бросает Неджи. Ему отчаянно хочется, чтобы это сейчас сказала сама Акеми, чтобы это она нашла два трупа, непонятно как сохранившиеся среди нагромождения валунов и обломков зданий. Подавляемая злость в нём рождает всё то, что он в себе ненавидит: в первую очередь воспоминания о том, каким он был после выпуска из академии. Желание сделать побольнее тому, кто этого не заслужил, просто потому, что мир вокруг несправедлив.

Ему нужно растормошить Яманаку, — она ведь явно куда-то спешила, — нужно проверить Хинату-химе, встретиться со своей командой. Нужно, нужно, нужно. Обязательства тянут его в пучину клокочущей ярости, потому что противиться своей ответственности Неджи не в силах. Так будет правильно. Похоронить павших успеют потом, если от них самих что-то останется. Если что-то останется, если кто-то останется, погост займёт значительную часть будущей деревни.

Но у них, слава Ками, есть Наруто. Который со своей яростью как-то умеет справляться и даже использовать на то, чтобы договориться с криминальными элементами мирового масштаба. Пока все чествуют героя, а Ино в порыве благодарности что-то кричит про замужество, — Неджи надеется, что она не про Узумаки, — сам он, расталкивая толпу народа, приближается к задумчиво стоящей поодаль Накику. Ловит её приветливый взгляд. Пристально разглядывает едва заметный шрамик на брови, которую она приподнимает домиком в немом вопросе.

И, не обращая внимания ни на её реакцию, ни на проходящих вокруг, заключает в крепкие объятия. Какая-то справедливость в этом мире всё-таки существует.

Коноха. 16 января, 17 лет после рождения Наруто.

Линда — Положи меня рядом+++

Накику рада, что Сая нет в Конохе, а Чи-чан занят помощью в восстановлении деревни. Ей хочется побыть одной и пережить… собственную смерть. Она чувствует, как кровь течёт по венам, чувствует знакомое трепыхание инка внутри, чувствует неровное дыхание в сложенных лодочкой ладонях. Но ещё несколько дней назад, оказывается, все эти привычные чувства покинули её тело. Она смутно помнит лишь то мгновение, когда Конан печально смотрела на неё, пронзая бумажным лезвием. Потом темнота и уже не янтарные, а светло-сиреневые глаза напротив. Тепло чужого тела. Жилистые руки, сомкнувшиеся у неё на спине. Крепкие и сильные: такие же нежданные, как старческие и мягкие, слегка дрожащие, но предельно бережные.

— Ты должна жить, дитя, — шептала Мэйко-сан, поглаживая Кику по золотистым волосам. Бабушка Акеми не позволила бы себе ни слёз, ни потери контроля. И всё-таки было в её жестах что-то бесконечно ласковое. Впервые за всё время их с Акеми знакомства, Кику почувствовала, что баа-чан имото её принимает. Что видит в ней семью некогда подруги. Что, возможно, видит в ней саму некогда подругу. — Сейчас будет сложно, но я даю тебе неделю на восстановление. Потом, прошу тебя, присоединись к команде, нам важна сейчас любая помощь.

Кику кивает, и старейшина отстраняется. Она вновь собрана и непоколебима. Тсунаде-сама в коме, деревня в руинах, будущее расплывчато, но совет не дремлет, беря на себя управляющую роль.

Стук в дверь отрывает Накику от созерцания абстрактной размазни, которую Сай гордо именовал «Возрождение». Что бы он ни хотел изобразить на полотне, для Кику это не работает: она не чувствует себя ни птицей, восставшей из пепла, ни бабочкой, вылупившейся из куколки. Хотя, последнее весьма иронично подходит под ситуацию с бумажным коконом ангела смерти. Удивительно, что посреди разрухи, щебня, грязи и обломков мастерская Мицури, казавшаяся столь же древней, как Хаширама Сенджу, не только выстояла, но и сохранилась почти в первозданном виде. Снесло только крышу на чердаке, да одна из лестниц порушилась, завалив санузел и доступ в кухню и кладовку.

Кику не торопится открывать; она надеется, что незваный посетитель её угрюмого царства размышлений подумает, что в мастерской никого и отправится дальше по своим делам. Но он оказывается удивительно настойчивым, словно точно знает, что она тут. Впрочем, стук остаётся предельно спокойным и размеренным, так что после пятого раза Ритсуми отрывает попу от пола и плетётся к входу. У неё закрадываются смутные догадки о том, кто бы это мог быть. Если она права, Хьюга будет торчать под дверью до посинения, если только в его расписании есть для этого время. Сай уже давно бы забрался внутрь через окошко её гостевой комнаты. Хотя, что это она, он бы вообще не стал стучаться. Один раз проявил учтивость и хватит.

— Я хотел поговорить, — с порога заявляет Неджи, пристально оглядывая её с головы до ног. — Можно войти?

Кику пожимает плечами и пропускает джонина внутрь. Идёт на кухню, молчаливо приглашая следовать за собой. Привычно тянется к кофейнику, но вспоминает, что Неджи предпочитает чай. Так что набирает в чайник воду и находит один-единственный пакет с улуном, попутно врезаясь макушкой в кашпо. Надо бы перевесить куда-нибудь уже это бесячее растение.

— Сахар?

— Нет, спасибо. Как… ты как?

— Что ты имеешь в виду? Всё в порядке, — врёт Накику. — Старейшины дали нам неделю, но мы скоро вернёмся в строй, не волнуйся.

Кто «мы» — она не уточняет. Неджи и так наверняка знает: те, кто не пережили атаку и лишь чудом по имени Наруто были возвращены к жизни. Кику думает, что что-то в них, скорее всего, и правда умерло навсегда. Только что именно — она пока не может понять. Зато инка теперь горит ярче, яростнее, сильнее, словно часть её души навсегда перешла в теневой проводник чакры.

— Я волнуюсь, — сквозь зубы цедит Неджи, неосторожно вторгаясь в её личное пространство. Кику по инерции отступает, врезаясь бедром в плиту. — За тебя волнуюсь, а не за деревню.

— Но за деревню ты тоже волнуешься, — смеётся Кику. Немного нервно, но искренне. Неджи весь такой ответственный, что невозможно поверить в то, будто она могла занять даже на мгновение все его мысли. Вместе с попыткой подразнить его просыпается напряжение от близости и даже желание… жить. — А ещё за Хинату-химе, за Наруто, за тренировки, за Тсунаде-сама, и за поставку гвоздей в…

Неджи делает ещё шаг, сознательно прижимая её к плите, но сохраняя при этом дистанцию: просто Кику вдавливается ягодицами в металлическую поверхность, всё ещё с чуть приоткрытыми губами, на которые спускается взгляд светлых глаз. Она замолкает потому что сбивается дыхание, потому что не верит, что он сделает то, на что она про себя надеется. Они столько лет ходят вокруг друг друга на цыпочках, что Накику привыкла к этой игре и почти забросила мысли о возможном продолжении. Но, кажется, стоит только нелепо погибнуть, а потом воскреснуть, как фантазии воплощаются в реальность. Даже шиноби почему-то думают, будто песчинки в часах бесконечны. А те оборачиваются прахом и разлетаются по ветру.

— Я не могу красиво объяснить, и сам не до конца понимаю причины… — слова даются ему с трудом, но голос Неджи ровный и уверенный. — Но я хочу волноваться за тебя не на расстоянии, а вместе. Хочу разгадывать тебя не тайком, а вместе. Я хочу… Я не хочу ещё раз потерять тебя. Не хочу жалеть, что позволил себе струсить и промолчать тогда, когда было важно сказать вслух.

Хьюга совсем близко, и Кику замирает, превращаясь в слух и осязание, когда он поднимает руку и большим мозолистым пальцем сначала касается белого шрама на её левой брови, а затем мажет по ранке на верхней губе, которой ещё только предстоит стать новым рубцом. Она не стала обращаться к медикам, не стала стирать напоминание о том, насколько скоротечно время, и как быстро может оборваться чья-то жизнь. Собственная жизнь.

— Если ты мне позволишь, я бы попросил шанса стать кем-то большим, чем просто товарищем.

В признании Неджи нет ничего лишнего — он всё так же скуп на проявленные эмоции, он не говорит, что любит её или хотя бы романтически заинтересован. Но так ли это важно? Их желания совпадают, и Кику просто кивает, притягивая к себе это тепло, которое заставляет её сердце биться и верить в то, что оно действительно пережило атаку. Она не закрывает глаза во время поцелуя: верная себе, не хочет ни представлять кого-то другого, ни обманываться насчёт собственных чувств.

Ей кажется, что в коридоре она замечает чью-то тень, но то лишь игра света от торшера, который Неджи нечаянно задевает ногой, когда тянет её в сторону стола.

— Пока что-то зависит от меня, я больше не дам тебе умереть, — горячо шепчет Неджи ей в губы.

Только вот от него мало что зависит. Кику вспоминает другие невыполненные обещания и всё-таки опускает веки, пряча взгляд. Прижимается сильнее к мускулистому телу и полной грудью вдыхает запах мяты.

Коноха. 17 января, 17 лет после рождения Наруто.

Алена Швец — Взрослые+++

Акеми слишком рано решает, что с ней все хорошо. Накрывать ее начинает слишком неожиданно и сильно: она смотрит на мать, осматривающую Яхико, на бабушку, взявшую себя тут же в руки и принявшуюся руководить всеми вокруг, и на снесенную часть дома, где был кабинет ее отца. Они почти ничего не трогали в нем с момента его гибели, а теперь ничего нет. Она долго смотрит в одну точку, пока мать не окликает ее и не тянет к себе за плечо. Акеми даже не слышит, как она к ней подходит с трудом отрывает взгляд от дома, не представляя даже, что из отцовских вещей могло сохраниться. Ничего, все завалило и сломалось, все безнадежно испорчено и утеряно. Почему-то именно это и ранит ее больше всего.

— Все можно восстановить, — говорит Кагуя-сан, касаясь плеча своей дочери и сжимая его. Она как никогда ласкова с ними, и это выдает пережитый ею страх. Акеми от этого становится еще хуже — она привыкла к ее сдержанности, резкие изменения только хуже ей делают. Ей хочется, чтобы хоть что-то было как всегда, чтобы мир уже как-то выправился и стал немного походить на тот, к которому привыкла она. Кагуя-сан вглядывается в ее лицо и неожиданно ласково касается щеки. — Мы все приведем в порядок. Самое главное, что никто не погиб.

Акеми хочется скинуть с себя руку матери, потому что это такая ложь, от которой ей тошно. Никто не погиб, да? Все просто каким-то чудом ожили, вот и все. Коноха — в руинах, Тсунаде-сама в коме и непонятно, что будет дальше. Ей хочется завопить от того, насколько все неправильно, но она только кусает нижнюю губу и кивает.

— Да, конечно, — говорит Акеми и заставляет себя улыбнуться. Бабушка окликает их обеих, напоминает о том, что сейчас не время отдыхать. Кругом уйма работы, надо распределить всех лишенных крова по новым местам, разобраться с провизией и определиться с восстановлением деревни. Им везет, что дайме согласился выделить на это средства, а Суна пообещала помощь и от себя. С дополнительными ресурсами встать на ноги можно будет быстрее, тем более, что погибших в самом деле нет. В этот раз, конечно, Коноха пострадала куда больше, но все можно отстроить.

Главное заставить себя двигаться. Акеми пока что хочется только забиться в угол, потому что всего настолько много, а она так устала, что сходит с ума. Она пытается избавиться от воспоминаний об искалеченных и бездыханных телах, пытается убедить себя в том, что все действительно в полном порядке, но у нее не получается. Акеми как никогда не хватает отца, ей не с кем поговорить и она задыхается, мысленно повторяя про себя, что все пройдет. Только поболит вначале, а потом обязательно пройдет.

Осталось только дождаться этого момента. Акеми стискивает зубы и старается занять себя делом, лишь бы ни о чем не думать и ничего не вспоминать. Она пытается поговорить с Яхико, но тот уходит от разговора, отводит взгляд и всем своим видом демонстрирует обиду. Услышанное задело его за живое, с сестрой что-либо обсуждать он не готов, и она оставляет всякие попытки достучаться до него. У нее нет сил вытягивать его и разбираться с его чувствами — ей со своими бы пока справиться, которых становится неожиданно много. Акеми страшно и больно, а еще плохо от того, насколько же она сама бесполезна и беспомощна. Как бороться с такими чудовищами вроде тех, что напали на них сейчас? Что они будут делать в следующий раз, если Наруто не окажется рядом?

У отца наверняка бы нашлись ответы на все ее вопросы, но его нет. Он умер, не воскреснув, и оставил ей свою волю. Отцовское пламя для нее оказывается слишком горячим, оно никак не для нее.

— Ящерка-сан, — Сай появляется как всегда неожиданно. Акеми как раз оступается и чуть не роняет тяжелую коробку с медикаментами, когда он ловит ее и удерживает на ногах. Руки у него сильные, держат они ее крепко. Канкуро бы не понравилось, что он почти прижимает ее к себе, смотрит вниз с высоты своего роста и не спешит отпустить. — С тобой не все в порядке.

— Твоя наблюдательность достигла новых высот, — цедит Акеми, дергая плечом и отстраняясь от Сая. Только его ей не хватало! У нее нет нервов на разговоры с ним, она в обычное-то время понимает его не всегда, а сейчас боится совсем запутаться в его вопросах и ответах. Неужели ему больше некого донимать? — Что тебе? Я занята, мне не до болтовни.

— Ты видела Накику? — В кои-то веки Сай, кажется, решает не ходить вокруг да около или просто проявляет неожиданную человечность, избавляя Акеми от необходимости думать над каждым его словом.

— Видела, — коротко отвечает она, ставя медикаменты в тележку. Сай, с минуту наблюдающий за ней, следующую коробку берет сам. Акеми останавливается и просто смотрит, как быстро и легко он таскает тяжести — он явно сильнее нее, это даже не секрет никакой, но еще он не вымотан так, как вымотана она. Это, видимо, тоже играет большую роль. — А что?

— Она с тобой говорила? — Нет, все же, он не смилостивился, раз теперь начинает тянуть резину. Сай аккуратно ставит коробку на коробку, загружая тележку и берясь за нее, чтобы проверить, что она может ехать. Видимо, он уже решил вместо Акеми все сделать, но она никакой благодарности сейчас не чувствует.

— Сегодня или вообще? — сама того не подозревая, повторяет она за Накику то, что та говорила ему в совершенно другой ситуации. Она вздыхает и прижимает пальцы ко лбу, чувствуя, как голова начинает гудеть. На Сая при этом смотрит очень недобро, про себя проклиная его. Неужели нельзя было пойти играть в шарады с кем-то еще? Что она ему такого сделала, что он решил ее доконать? Акеми кажется, что она вот-вот завизжит от того, как все на нее давит: слишком много людей требуют от нее что-то, а она чувствует, что уже не может гнуться дальше.

Поболит и пройдет, повторяет она про себя заученную фразу. Когда только уже пройдет-то и станет легче?

Под взглядом Акеми Сай останавливается и наклоняет голову набок. Он молчит, но поняв, что ничего в ответ не услышит, решает продолжить.

— Она говорила тебе, что ее убили?

— Что? — Вопрос выходит совершенно глупым, но Акеми просто не может не переспросить. Она смотрит на Сая круглыми глазами и пытается осмыслить то, о чем он только что ее спросил. Нет, ничего такого она ей не говорила, это точно не то, что можно забыть. Акеми видела Накику вчера вечером, точно знает, что с ней все хорошо, но земля все равно уходит из-под ног. Сай это то ли замечает, то ли чувствует, и протягивает к Акеми руки, дает ей опереться о свои локти. Она цепляется за него, впивается пальцами и колет ногтями, яркий лак на которых успел местами облупиться.

— Она… откуда?

— Неджи. Они об этом говорили. — Акеми жмурится, пытаясь понять, как Хьюга мог узнать что-то, что не знает она, когда его и в деревне-то не было. Где и как Накику могла погибнуть и так ясно, неясно откуда об этом знает Неджи.

— Отвези это к Сакуре, спасибо, — отшатываясь, просит она и выпускает несколько гуре. Задача у них предельно простая — найти Накику. Акеми справляется с приступом тошноты и заставляет себя зашагать вперед, а за углом вовсе перейти на бег, торопясь добраться до подруги.

Акеми злится и на нее, и на себя, и на Неджи. Накику должна была ей рассказать, а она должна была быть рядом, Неджи… Она даже не знает, почему злится на него. Наверное, потому что его тоже не было с ней. Он же гений клана Хьюга, в нем столько гонору, его все так хвалят! Так где он был, почему не помог никому? Даже понимая, что глупо так думать, Акеми не может уже успокоиться. Она видела, как погиб Аичиро, слышала, что погибли Райдо, Генма, Шизуне-сан и Чоза-сан, но не думала, что Накику тоже. Почему-то именно то, что она не знала, ее окончательно выводит из себя.

От чувства беспомощности ее тошнит. В чем смысл от ее техник, если она ничего не может? Если она никого не может защитить, сколько бы своей крови не давала мурасаки, сколько бы чакры не вливала в сейсеки, сколько бы раз не задыхалась от кашля из-за ядовитых кииро? Все это бессмысленно, раз она ни на что не может повлиять!

Накику она находит в компании Неджи, вот уж удивительно! Они то ли тренируются, то ли уже не тренируются, но ей до этого никакого дела нет.

— Какого хрена я узнаю от Сая, что ты умерла?! — кричит Акеми, ударяя ладонью ближайшую деревянную куклу с такой силой, что на той появляется вмятина и летят щепки. Она не Сакура и не Хината, но зла столько, что даже боли в руке толком не чувствует.

— От Сая? — переспрашивает Накику, отталкивая от себя Неджи. Она смотрит на Акеми так, словно впервые видит ее и делает к ней несколько осторожных шагов. — Имото, успокойся, я…

— Не хочу! Не хочу я успокаиваться, достало! — Акеми ударяет ее по протянутым рукам, не давая к себе прикоснуться. Ее тошнит от всех, ее тошнит от прикосновений — она до сих пор чувствует, как из нее утекает чакра, которой все равно мало; как она перестает чувствовать своих ящериц, как видит их глазами трупы и слышит их ушами крики и хрипы. Среди них должна была быть и Накику, так почему она этого не увидела, как упустила? — Почему ты мне не сказала?! Как ты могла мне не сказать? Ты умерла, Ками-сама, ты умерла, а я этого даже не знала!

— Не кричи, — вмешивается в разговор Неджи и вклинивается между ними. Акеми не знает, что на него находит, и не может даже сейчас понять, что что-то между ним и Накику изменилось. Потом удивится и порадуется за подругу, по пока ей хочется как можно сильнее ударить Хьюгу по его красивому лицу. Толку не будет, конечно, но если оно перестанет быть настолько идеальным, ей станет легче.

Наверное. Это не точно. Она судорожно вздыхает и отступает на шаг, просто чтобы он не мог смотреть на нее свысока.

— Не говори мне, что делать! — В принципе, ей нет никакого дела до того, на ком сорвать свою злость. Если Хьюга хочет заступиться за Накику, то это его проблемы, Акеми может и с ним сейчас сцепиться. — Почему ты думаешь, что можешь указывать всем, что делать?

— Потому что я прав, а ты не в себе, — цедит Неджи и ловит Акеми чуть ниже локтя, нечаянно тревожа обернувшуюся вокруг ее запястья ящерицу. Та с перепугу кидается вперед, цепляясь острыми зубами за его ладонь. Он тут же стряхивает ее на траву, в которой она теряется. — Ты и твои ящерицы!

— Что? Что мои ящерицы? Они хотя бы пользу приносят! — огрызается Акеми, не пытаясь найти потерянную сейсеки. Бесполезно, в этой траве долго можно ползать, а ей не до того.

— Пользу? — Неджи повышает голос, то ли устав от нее, то ли оказавшись тоже слишком взвинченным для разговора. Накику пытается осадить их обоих, но ее уже никто не слышит. — Ты сама ничего не сделала! О какой пользе идет речь?

— О той, которую ты не принес во время нападения! — выплевывает Акеми ему в лицо, не замечая, как дрожат ее губы. Слова Хьюги ударяют по больному — действительно, от нее никакой пользы нет. Ее ящерицы не такие вездесущие, как насекомые Шино, это факт. В каждой не так много чакры или яда, взрывы не такие мощные, несмотря на то, что она следит за каждой кладкой, стараясь вывести как можно более сильное потомство. Даже мурасаки у нее не такие сильные, как у отца.

И все равно он погиб. Все равно они ему не помогли. Все равно все бесполезно.

— Ты меня винишь?! Я-то видел ее, в отличие от тебя! — Она никогда не видела Неджи таким несдержанным, ей вообще казалось, что он не умеет кричать. Акеми отшатывается, пытается понять, сколько должна была Накику пролежать одна, прежде чем ее нашел Хьюга. К горлу подступает ком, и нисколько не помогает то, что вот она, ее названная сестра, здесь, совершенно здоровая и живая. Акеми не выдерживает этого и не слушает, что ей кричат вслед.

Она перестает бежать тогда, когда оказывается на кладбище, когда останавливается у могилы своего отца и ударяет по надгробию со всей силы. Он нужен ей, он нужен ей как никогда, так почему его нет?!

Коноха. 20 января, 17 лет после рождения Наруто.

MIRAVI — Воля+++

Сай застаёт её врасплох, когда сумерки уже опускаются на Коноху, а Ино, вместо того, чтобы разгребать завалы в магазине, сидит на длинном бруске, созданном Ямато-семпаем, и пытается выкинуть из головы ужасную картину мёртвого тела Генмы. Они преследует её каждый раз, как Ино закрывает глаза. Шизуне-семпай, Генма-сан, Кику-чан… Руины, в которые превратилась деревня, ничто в сравнении с покалеченными, безжизненными телами, застывшими по ту сторону век.

Сай выглядит неприкаянным, и вряд ли это связанно с тем, что он недавно вернулся с миссии. Такое чувство, что парень и домой не заходил, хотя походного рюкзака при нём нет. Костюм нечищен, в чёрных волосах осела строительная пыль. Ино тянется смахнуть, но Анбу сначала дёргает головой, остраняясь, и только через пару секунд подаётся обратно, покорно снося прикосновение.

— Что ты тогда почувствовала?

— Ты о чём? — Ино подпирает подбородок рукой, пропуская между пальцев приятные на ощупь пряди. Сай садится совсем близко, их бёдра задевают друг друга, но, кажется, ему так же комфортно, как и ей.

— Когда увидела их… мёртвыми.

Рука Ино замирает, и отросшая чёлка падает ему прямо на глаза. Сай не двигается и даже не пытается поправить, хотя ему явно мешает. И Ино тоже не хочет — не хочет видеть его проницательный и при этом парадоксально пустой взгляд. Ещё больше она боится увидеть там что-то другое, отражающее её собственные страхи.

— Откуда ты знаешь?

— Умею слушать, — расплывчато отвечает Сай. И вздыхает. — Наверное, я не совсем вовремя вернулся домой.

— Кто-то залез к тебе в квартиру, пока ты был на миссии? — недоверчиво хмыкает Ино, и лицо Сая вытягивается, словно он только что сообразил, что что-то не то сморозил.

— Я… я не знаю, если квартира уцелела.

— В смысле? — теперь черёд Ино ломать мозг в попытке понять. Впрочем, ничего удивительного, что он слоняется по разрушенным улицам с видом потерянного котёнка.

— Я не заходил туда, — поясняет Сай и ещё больше её запутывает.

— Но ты только что сказал…

— Я имел в виду мастерскую Чиву-шишо, — отмахивается Анбу.

— Но это не твой дом.

— Я знаю. Красавица-сан, ты можешь, пожалуйста, меня проводить? Мне кажется, я сделал глупость. Поговоришь с Одуванчиком-чан?

— Ты постоянно делаешь глупости, Сай, — нежно замечает Ино, вставая и поправляя юбку. — Но в этом твоё очарование. Что ты ей ляпнул на этот раз?

— Не ей. Я проболтался Ящерке-сан, что её нээ-чан умерла. И потом… Пусть лучше она сама тебе объяснит.

Ино глубоко вздыхает, понимая какую бурю поднял парень, даже не отдавая себе в том отчёта. Яманака к рыжей подруге даже не пыталась приблизиться, прекрасно осознавая, что может последовать, если она нечаянно выдаст правду. Не её это долг. Но, зная Накику, стоило ожидать, что та решит оградить имото от лишних потрясений и поведёт себя как ни в чём ни бывало. Вряд ли Ино сможет распутать сложный клубок из доведённых до предела эмоций столь разных людей, но ей хочется помочь Саю и забыть хоть на минуту о Ширануи.

Поэтому она сопровождает товарища до мастерской, попутно вытягивая из него детали. Сай, прежде охотно делившийся информацией, теперь не торопится распускать язык, хоть и понимает, что раз открыл рот, то поведать придётся всё до конца. Уже возле треснувшей и покосившейся, но, к удивлению, целой входной двери, Анбу пытается слинять в лучших традициях самой Накику. Но Ино не лыком шита и выучила уже давно их привычки.

— Даже не думай, — шипит она с самой милой улыбкой, сжимая его ладонь. — Я согласилась прийти с тобой, так что…

— Возьми на себя ответственность, — заканчивает Кику, рассматривая их потухшим взглядом. От её ауры за версту веет разочарованием. — Я смазала петли, хотя толку-то. Проходи, Ино. А с тобой мы потом поговорим.

Сай напоследок гладит костяшки пальцев Яманака и ужом проскальзывает вдоль стены в пристройку. На Кику он даже не поднимает глаз.

На кухне горит торшер, придавая небольшому помещению уютную атмосферу — видимо, лампочка в люстре перегорела или взорвалась, а Чиву-сенсей не нашёл времени заменить. Даже сейчас, когда день практически на исходе, главного мастера нет дома.

— Чая нет, прости, — таким же бесстрастным голосом извиняется Ритсуми. — Последний пакетик истратила на Неджи.

В рассеянном свете её большие тёмно-зелёные глаза с жёлтым ободком у зрачка кажутся почти чёрными. Сай зовёт подругу Одуванчиком, но Ино кажется, что Кику ни на одуванчик, ни на хризантему не похожа. Немного на колючий кактус, немного на подсолнечник, тянущийся к свету, но больше всего на лютик-купавку, ядовитый и прячущийся в тени. Почему-то все видят в младшей Ритсуми самую мягкосердечную из песчаников, даже по сравнению с её братом, но Ино на совместных заданиях и другие ипостаси замечала: с такими же безжалостными клешнями, как у Канкуро. Даже Акеми-тюльпан выучилась у кукловода выпускать жало. Видимо, всё оружие скорпионов сегодня пошло в дело, и надежда теперь только на самого злого учителя — старшего брата Гаары.

— Спасибо за кактус, — внезапно произносит Кику, ставя перед Ино кружку с горячим шоколадом. Это что-то новенькое, обычно у Ритсуми в запасах только кофе.

— Кактус?..

— Кактус, — Кику кивает, опускаясь на стул напротив. — Когда… в общем, когда мы восстанавливали Суну, Ако привезла мне в квартиру твой подарок. Я так и не поблагодарила. Надеюсь, он там не засох без меня, но Ичи клянётся, что следит и иногда поливает.

— Когда это было, — смеётся Ино. — Я уже забыла.

— А я — нет, — задумчиво тянет Накику, не притрагиваясь к своему напитку. — Умирая, начинаешь особенно ценить время. И воспоминания. Плохие и хорошие. Любые.

Ино вздрагивает. Закрывает глаза. Отгоняет от себя образ Генмы с растрепавшимися светло-каштановыми волосами, пропитанными кровью, неестественно вывернутой рукой и нижней частью туловища, похороненной под глыбой гранита. Образ бледной Шизуне в её руках. Образ Кику, равнодушно смотрящей в серое небо, с разбитой губой и красной птицей-оригами насмешливо присевшей на сквозную рану в области сердца. Образ Асумы-сенсея, щёлкающего зажигалкой, и образ белого обелиска на молчаливом безликом кладбище.

— Если ты пришла меня утешать или наставлять на путь истинный, то не стоит, — Кику откидывается на скрипящую спинку стула и морщится из-за неприятного звука. Не одно, так другое. Всё старое, всё пора заменить. — Я не считаю, что поступила неправильно. Мы все вспылили, — она лукавит, потому что «вспылили» только двое по словам Сая. — К Ако-имото тоже бесполезно сейчас идти.

— Я знаю, — просто говорит Ино. — Я не поэтому здесь.

Она здесь, чтобы поддержать Сая, который в этой круговерти самая большая жертва, как ни странно: эти хоть злость друг на друге сорвать могут, а ему даже собственных чувств не понять. И себя саму ей тоже жалко, маленькую взрослую девочку, которая не хочет идти к семье, где никто не поймёт и не примет её выбор. Хотя, какой тут выбор-то? Можно подумать, Генма в курсе её существования. Чем он ей понравился вообще? Не было других проблем, так влюбилась в мужчину старше на шестнадцать лет! В два раза её старше!

— Перед смертью, — Накику хватает Ино за руку, перегибаясь через стол. Её глаза сейчас не подсолнухи, а дьявольские огоньки потустороннего мира, в котором ей выпало несчастье побывать. Кику зажигает инка не чтобы напугать, а чтобы Сай не подслушал. — … Перед атакой Генма и Райдо заходили к нам на ужин. Он спрашивал у меня, какие твои любимые цветы.

— Фиалки, — хрипло отвечает Ино. Она думала, слёзы давно закончились, но их запас бесконечен.

— Я передам, — кивает Кику. — А теперь возвращайся домой. Где бы он ни был, тебя там ждут. Спасибо, Ино.

— За что? — она оборачивается, прежде чем покинуть пристройку.

— За то, что ты есть, — серьёзно говорит Накику. Всё ещё печальная и прячущаяся под хитиновым панцирем, но как никогда близкая.

Когда песчаники будут в Конохе — а в том, что те скоро прибудут, у Ино нет сомнений — она знает, что нужно будет сделать. А после того, как разберётся с проблемными друзьями, займётся, наконец, и своей личной жизнью. Время скоротечно, ускользает как песок сквозь пальцы, и у неё больше нет никаких отговорок и нет никакого стыда. Хочет доказать, что выросла? Тогда, решает Ино, и мужество пора в себе взрастить.

Ей больше не страшно закрывать глаза.

Коноха. 21 января, 17 лет после рождения Наруто.

Asper X — Каждый справляется сам+++

У ворот Канкуро встречает, как ни странно, Ино. Он легко узнает ее в толпе, взмахивает рукой в знак приветствия, пока сам выискивает рядом с ней рыжую макушку Акеми и хмурится, не находя ее. В Коноху он кинулся, едва только узнав о нападении Пейна и собрав хоть что-то в помощь. Как союзная деревня Суна обязана была отреагировать быстро, и он сам явился только с первой частью помощи, просто потому что не мог сидеть на месте, не зная, что тут происходит. Темари должна прибыть через два дня с припасами, медиками и даже группой строителей, но об этом он не думает. В способностях брата и сестры устроить все и проконтролировать Канкуро нисколько не сомневается, его пока беспокоит Акеми, про которую он толком ничего и не слышал.

Он знает, что с ней все в порядке, но этого мало. Ему ее увидеть надо, убедиться своими глазами, что с ней ничего не случилось. То, что ее нет у ворот Канкуро совсем не нравится. Он отдает указания тем, кто пришел с ним, вручает их Котетсу с Изумо и хочет уже было пройти дальше, вдруг натыкаясь на Ино. Она ухватывает его за локоть неожиданно цепкими пальцами и тянет за собой, подальше от шумной толпы, проходящей сквозь уцелевшие ворота. Они теперь, кажется, станут самой главной достопримечательностью Конохи: пережили три войны, атаку Кьюби, вторжение Орочимару и Суны, а теперь еще и нападение Пейна.

— Вот тебя-то я и ждала! — со странной радостью говорит Ино, останавливаясь перед ним и устраивая ладони на его плечах. Канкуро мало того, что сразу становится не по себе от такого энтузиазма, так он еще и иррационально хочет отшатнуться от девушки. Яманака не сказать, что его пугает, потому что угрозы для себя в ней он не видит, но она бывает ужасно хищной. Акеми вот не такая — обе девушки очень активные, но глядя на рыжую не создается впечатление, что она может что-то отгрызть. Ино же от этого еще и удовольствие получит.

— Меня это, почему-то, совсем не радует. Что такое? — Канкуро не выдерживает и убирает с плеч ее ладони. Ино на это внимания не обращает, только вздыхает и начинает накручивать на палец светлую прядь, падающую ей на лицо. — И где Акеми?

— Собственно, про нее я и хотела поговорить! — Яманака улыбается, но улыбка не задерживается на ее лице надолго, а жизнерадостность быстро проходит. Со вздохом, она принимается неожиданно четко, сухо и обстоятельно рассказывать обо всем, что произошло за прошедшую неделю: начиная с атаки Пейна, в которой пострадали все, кто только мог, заканчивая тем, что ее рыжеволосая подруга после разговора с Саем умудрилась сцепиться с Неджи из-за погибшей и воскресшей Накику и теперь отказывается с кем-то разговаривать. У Канкуро от всей полученной информации кругом идет голова, но самое главное он улавливает. — Я за нее переживаю. Она…

— Я лучше тебя знаю, что она сделана из резины, — перебивает ее Канкуро и кривится. Резина имеет свойство растягиваться, но если переборщить, то она или лопается, или срывается с руки, принимая исходное состояние. У Акеми к этому давно шло, несмотря на все его усилия. — Значит, она сорвалась, говоришь?

— Это должно было произойти. Я ждала этого еще после ее отца, но тогда она справилась, — Ино качает головой и смотрит в сторону. Канкуро есть, что возразить: она не справилась ни с чем, просто по выбранному ею же принципу перетерпела и пошла дальше. «Поболит и пройдет», любит повторять Акеми, не понимая, что от любой боли нужно сначала оправиться. Этого вслух он не говорит, не считая нужным обсуждать с Ино такие детали, хоть она и подруга его девушки. — Еще и Неджи…

Еще и Неджи. Канкуро прикрывает глаза, борясь с приступом раздражения. Еще и Неджи, с которым ему тоже нужно теперь перекинуться парой-тройкой слов. И Накику, еще есть Накику.

— Я со всем разберусь, — говорит он наконец и касается пальцами предплечья Ино. Девушка поднимает на него глаза и чуть улыбается, кивая. — Спасибо, что рассказала. Не переживай. Акеми?..

— Она помогает в деревне, конечно же, но я не видела ее сегодня. Скорее всего она или на кладбище, или дома, пытается разобрать завалы, — подсказывает ему Яманака. Канкуро прекрасно знает, что это не единственные места, где он может найти свою девушку. Еще есть облюбованный ею берег реки или скала Хокаге, но это уже редкость. Большую высоту она не любит, предпочитая обходиться без лишних подъемов. Он не может сказать, что ее пугает это, просто у каждого есть свои предпочтения.

Начать поиски девушки Канкуро решает с ее дома. Он идет, обходя обломки и валуны, сворачивает не на знакомом повороте, потому что тот оказывается завален, а на следующем и добирается до нужного ему места позже обычного. Акеми здесь нет, почти сразу чувствует он, останавливаясь у полуразрушенной стороны здания. На одной из наполовину обрушившихся стен он видит Яхико. Тот, заметив его, быстро спрыгивает на землю. Мальчик выглядит неважно и то, как он пытается не смотреть Канкуро в глаза, настораживает.

На вопросы он отвечать не хочет до тех пор, пока его не встряхивают за шкирку. Ссора с сестрой, после которой он не может смотреть ей в глаза, всячески избегая, что наверняка стало еще одной причиной для Акеми сорваться. Ни для кого не секрет, что она привязана к брату, и разлад с ним подточил ее и без того пошатнувшееся самообладание. Канкуро вздыхает и велит Яхико наскрести в себе смелость на разговор с сестрой, а сам уходит искать ее дальше.

На кладбище ни у могилы отца, ни у монумента Хи но Иши Канкуро ее не находит. Он замедляет шаг у надгробной плиты с именем Амена-сана, чувствуя перед покойным какую-то вину. Вот вроде бы ничего плохого он не сделал, а все равно тошно. Отдельно от того, что его не оказалась рядом с Акеми, когда он был ей нужен, отдельно от тревоги за нее, отдельно от предстоящего неприятного разговора. Он знает ее лучше всех, поэтому не надеется даже, что на нем она не сорвется. Нет, его эта участь миновать не может, но он заранее прощает ее за любые жестокие слова: что бы она ни сказала, это не будет для него ничего значить.

К скале Хокаге Канкуро решает не идти, потому что очень сомнительно, что Акеми забралась туда, и сворачивает в сторону реки, случайно сталкиваясь с командой Майто Гая где-то через квартал. Замечает его первым Рок Ли, приветствуя песчаника громким, полным энтузиазма возгласом. Только из-за него Канкуро останавливается, а не проходит мимо, сосредоточенный на поисках своей девушки. Завязавшийся короткий разговор заканчивает Тентен, напоминая всем о делах. Она немного виновато улыбается Канкуро, на что он качает головой, все прекрасно понимая.

— Хьюга, — напоследок окликает он Неджи. Тот оборачивается на него, но смотрит без удивления, видимо понимая, что может услышать. — Это был первый и последний раз, когда ты на нее кричишь.

— А иначе? — Он говорит без вызова, скорее с интересом. Вот ведь странный — девушкой даже обзавелся, а все равно как палку проглотил! — С того экзамена прошло уже много времени.

— Вот именно, — они выросли, стали как сильнее, так и злее, даже обзавелись тем, что хотят защищать. Канкуро тоже не стал исключением — после проигрыша Сасори он особенно много работал, чтобы такого никогда больше не повторилось. На своих ошибках он учится очень хорошо, что бы кто ни говорил о его самоуверенности и гордыни.

Взгляд у Неджи холодный и гордый, но в нем мелькает то ли какое-то понимание, то ли сожаление. Впрочем, это неважно — с его переживаниями разберется кто-то другой, кому до этого есть дело.

В лесу вокруг Конохи неожиданно тихо и мирно. Канкуро прислушивается к шелесту листьев, чириканью птиц и каким-то шорохам в траве и идет на звук текущей воды. Мерный гул выбивается из общего ряда, поэтому выйти к реке ему было бы несложно даже не знай он дороги, которую когда-то показала ему сама Акеми. Она с гордостью хвасталась своим домом, знакомя Канкуро со всеми любимыми ею местами. Одним из них стало и уединенное местечко на берегу, которое позже они стали использовать для встреч. Это в Суне она может оставаться у него, а в Конохе с этим куда сложнее — старейшины ее клана не одобряют их отношения, а мать с бабушкой и вовсе его недолюбливают. Тем не менее, они ни от кого не прячутся и не скрываются, просто не провоцируют скандалы там, где могу их избежать.

Акеми он находит на берегу. Картина кажется ему ужасно знакомой — в самый первый раз он именно склонившейся ее у воды и видел. Тогда она не заметила его до тех самых пор, пока он не метнул в ее сюрикены. Сейчас он даже не думает о том, чтобы напасть на нее, а она слышит его шаги и так. Или чувствует их благодаря гуре, которых он замечает в траве под ногами.

— Уходи, — говорит Акеми вместо приветствия. Канкуро только ближе подходит, игнорируя ее слова. — Уходи, Канкуро, я серьезно.

— Я здесь только ради тебя, — он садится рядом с ней, отцепляя от себя марионеток и складывая их за спиной. — Ты же примчалась, когда я чуть не умер.

— Чуть, а мог бы и умереть, — глухо говорит Акеми, притягивая колени к груди и пряча в них лицо. Канкуро смотрит на нее: в обычной одежде, с распущенными волосами, уставшая. Ему даже кажется, что она похудела, потому что он не помнит, чтобы косточки у нее на лодыжках так выпирали. — А они все умерли, ты понимаешь?

— Как Гаара, — кивает Канкуро, касаясь ее плеча. — И с ним все в порядке. Все в порядке и с теми, кто вернулся. Разве нет?

— Не в этом дело! — вдруг рычит Акеми, сбрасывая его руку со своего плеча и вскидывая голову. У нее красные заплаканные глаза, такой он ее еще никогда прежде не видел, даже после смерти отца. — Мы… это все бесполезно, ты не понимаешь?! Мы стараемся, учимся, становимся сильнее, а потом появляется кто-то вроде этого и все! Все зря! Аичиро… Аичиро погиб, а я ничего не могла сделать! Накику погибла! Все мои техники, все, что я умею…

— Акеми, — пытается прервать ее Канкуро, но девушка его даже не слушает. Она ударяет ладонью по песку и продолжает. Это истерика, понимает он, та самая, которая уже давно должна была ее накрыть. — Акеми!

— И я одна, я ничего не могу! Если бы папа был жив… он был лучшим в клане! Лучшим! И что? Он погиб, оставив меня со всеми ними! Я не могу, не могу, не могу! — Она почти кричит, но голос у нее для этого слишком хриплый. Его она, кажется, уже сорвала. — Он оставил меня со всеми ними! Я не знаю, что делать, меня не хватает! Оно не проходит, оно ничего не проходит! Как он мог мне так врать?! Почему он мне доверил свою волю?

— У тебя был хороший отец, — вставляет Канкуро, слишком поздно понимая, что зря это сделал. Лицо Акеми меняется, на него она смотрит так зло, как никогда в жизни не смотрела.

— Да откуда ты знаешь, что такое хороший отец?! Твой был сумасшедшей сволочью, даже не нормальным человеком! — слова срываются с ее губ, а потом девушка вдруг застывает. Она моргает, смотрит на Канкуро и зарывается пальцами в волосы, путает их и снова прячет лицо в коленях, рыдая. Акеми пытается сказать что-то еще, даже, кажется, оправдаться, но давится словами и путает их.

Он вздыхает и притягивает ее к себе, просто сгребает в объятия и держит. Ее слова его не задевают, потому что он был готов к любой гадости и жестокости, которую она могла сказать. Канкуро устраивает подбородок на ее макушке и смотрит вверх, на высокие кроны деревьев, сквозь которые виднеется чистое голубое небо. Почему-то в Конохе оно кажется ему совершенно другим чем в Суне.

Когда Акеми начинает икать, он отстраняется, заглядывает ей в лицо и стирает рукавом влагу с щек. Водой Канкуро поит ее сам — придерживает фляжку, следит, чтобы она, все еще дрожащая и задыхающаяся не подавилась.

— Я не знаю, зачем я это сказала, прости, пожалуйста, Куро, просто… — начинает говорить Акеми, но он не дает ей закончить, снова привлекая к себе. Он устраивает ее у себя на коленях, обвивает руками так, как могла бы обвить ее Карасу, держа так крепко, что не вырваться. Ее, впрочем, это, кажется, только успокаивает.

— Мой отец был мудаком, это правда, но твой-то не был. — Он помнит Икимоно Амена, возвращается мыслями к их последней встрече. — Я видел его незадолго до гибели. После нашей ссоры я взял идиотскую миссию сюда, но тебя тут не оказалось. Твой отец смотрел на меня как на дурака, но сделал вид, что о ссоре не догадался, даже поручил мне тебя.

Каждый раз, возвращаясь мыслями к тому разговору Канкуро не может избавиться от мысли о том, что именно это Амен-сан и сделал. Он не раз видел их вместе и, видимо, мог предположить, как все будет складываться в будущем. В отличие от жены и тещи мужчина никогда не пытался образумить дочь и удержать ее.

— Мама его никогда за это не простит, — глухо отзывается Акеми, на что Канкуро только усмехается. Кагуя-сан его терпеть не может, явно переживая о том, что он украдет ее дочь. Они об этом не говорят даже, но когда-нибудь им придется сделать выбор — и, если быть откровенным, он не уверен, что сможет оставить Суну. — Я поругалась с Накику и Неджи. Даже нет… я накинулась на них, будто…

— Ты не виновата, — но не в том, что сорвалась, хотя и за это ее очень сложно винить. — Я не смог спасти Гаару; Темари даже в Суне не было. Никто не спас вашего Третьего Хокаге и потом его сына, и даже Джирайю-сама, — у него язык не повернется сказать, что это нормально. Это печально и несправедливо, с этим сложно смириться, но это то, от чего им не уйти. Акеми судорожно вздыхает и обвивает его наконец-то руками за шею.

— Я устала, Куро. — Канкуро обнимает ее крепче. Поразительно, что устала она только сейчас, думает он, когда они возвращаются в Коноху. Лицо у Акеми некрасивое — уставшее и опухшее от слез, но его это нисколько не волнует. Он ведет ее в ближайшую из уцелевших лавку, покупает еду и следит за тем, чтобы она поела. От себя Канкуро ее не отпускает, завидев Накику издали качает головой: нет, ни для каких разговоров Акеми пока не готова. Ни с ней, ни со своей семьей, ни с кем-либо еще.

Кроме, разве что, Хинаты, при виде которой его девушка немного оживляется. Она отвлекается на рассказ о том, как Хьюга не побоялась сразиться с Пейном, тихо смеется и позволяет подруге заняться ее лицом. Та не ирьенин, но прикосновения ее дарят ощутимое облегчение. Так она и засыпает, совершенно неожиданно для самой себя — просто на мгновение прикрывает глаза, убаюканная ласковыми касаниями Хинаты.

Канкуро, примерно это и ожидавший, поддерживает ее под спину и тихо благодарит притихшую Хинату. Хьюга улыбается ему и предлагает устроиться у нее — в поместье много места даже сейчас, когда они выделили два крыла для пострадавших от нападения. Сталкиваться с Неджи Канкуро не хочет, но решает не отказываться, особенно, когда Хината уточняет, что в ее собственной комнате места хватит для нескольких человек, и там не будет посторонних.

Да, так будет в самом деле лучше.

Примечания:

Дорогие девушки всех возрастов! Мы искренне поздравляем вас, прекрасных, с женским праздником! Весеннего настроения, счастья, здоровья и чтобы никто из вас не знал безответной любви! У каждой из вас в жизни должен быть тот, кого вы заслуживаете! И самые лучшие друзья, конечно. С 8 марта!

Коноха, 19 января, 17 лет после рождения Наруто.

Ava Max — Everytime I cry+++

— Думаю, нет смысла молчать, учитывая, что скоро и так все узнают, — внезапно говорит Неджи, передавая Ли небольшой топорик. Смотрит он при этом на Гая-сенсея. — Мы с Накику решили быть вместе.

Ли чуть не роняет инструмент себе на ногу, а Гай кидается к морщащемуся Неджи с крепкими объятиями. Тентен готова поспорить, что видит у учителя слёзы умиления на ресницах. Что ж, сказать правду — она не думала, что Неджи решится на такое. Он не похож на человека, заинтересованного отношениями. Меньше него девушками интересуется разве что Саске. Неужели Накику сама предложила? Набралась смелости после атаки Пейна, в которой погибла и воскресла половина жителей деревни?

Тентен, конечно, замечала их обоюдный интерес друг к другу. Просто он был настолько ненавязчивый и шёл в никуда… Стоило ли ей самой сделать хоть какие-то шаги к чувствам? Признаться, получить отказ и наконец-то уже переключить своё внимание на кого-то другого? Только на кого? И зачем?

Тентен вздыхает и поздравляет напарника следом за Гаем и Ли. Она искренне желает Неджи счастья, и если он уверен, что найдёт его в компании нелюдимой песчаницы, что ж — это его выбор. Только разве она не встречалась с Саем? Тентен вроде слышала, что тот постоянно у неё в доме околачивается? Хотя, ей-то какое дело? Сами разберутся. Пусть хоть втроём живут, если им такое в головы взбредёт.

Ли до самого обеда поглядывает на неё с какой-то грустью. Тентен не нравится его участие — во-первых, не стоит так откровенно её жалеть, словно бы её бросили. Во-вторых, Неджи, конечно, где-то в своих мыслях витает, но вполне может обратить внимание на странное поведение Рока.

— Мы сделаем перерыв, — Тентен хватает Ли под локоть и тащит в сторону палаток, где продают фастфуд. Неджи рассеянно кивает, не отвлекаясь от своих дел.

— Тентен, — окликает он, когда девушка уже отходит на пару метров. — Извини, но сегодня вечером я не смогу с тобой потренироваться.

— Ничего страшного, — уверяет куноичи самым ровным тоном. — Я понимаю.

Можно подумать, раньше он так не делал, когда решал заменить её Хинатой или Ханаби. Спарринги с кузинами и дядей для Неджи всегда были в приоритете. Интересно, между Хинатой и Накику кто имеет больше шансов?

— Тентен…

— Молчи, Ли! Ну что ты так на меня смотришь? Лучше жуй свои такояки, у меня всё в порядке. Не так уж сильно он мне нравился.

— Но, Тентен… — да что ж он такой проницательный, когда не надо?

— И вообще, — куноичи не даёт ему и слова вставить, потому что он ей, может, и не так уж сильно нравился, но всё равно обидно. А плакать она себе не позволит. — Не знаю, каким он будет в отношениях, но пока ничего особо не поменялось. Снобом был, снобом и остался. У меня бы не хватило на такого терпения. А Накику по эмоциональному накалу сама недалеко от него ушла.

Самое стрёмное, что Кику-чан ей нравится. Они не сильно близки, но, тем не менее, общаются, благодаря Ино и Акеми. И Тентен ничего не хочет про неё говорить плохого. Но считает, что той куда лучше подошёл бы Сай. Они словно на одной волне, когда вместе. И меньше напряжены в компании друг друга. А с Неджи Накику…

— Я не хочу думать о Неджи, — Тентен трёт скулу, чтобы не тереть глаз. — Давай лучше попробуем вон те моти.

— Я куплю тебе мороженое! — вскакивает Ли, уносясь к прилавку с вафельными рожками и цветными шариками.

Тентен улыбается и качает головой. Всё-таки Рок Ли — замечательный парень, несмотря на некоторые нюансы его поведения. Такой заботливый и хороший, Сакуре бы подошёл именно влюблённый в неё Ли, а не непонятно где бродящий по дорогам жизни Саске. И Ли вполне симпатичный — огромные глазищи, а длине ресниц любая девушка позавидует. Она бы и себе такого отхватила, но Ли для неё как брат, причём младший. А Гай — старший. И за обоими глаз да глаз нужен, пока не влипли в неприятности со своей силой юности.

Вечером, раз уж тренировка с Неджи отменилась, Тентен решает погулять по лесу. И, к своему удивлению, натыкается на Накику, которая сидит одна на берегу речки. Может, Неджи просто отошёл? Ну, в кустики, приспичило?

— Тентен, — Кику замечает её, даже не оборачиваясь. Если она с инка, то непонятно, как тогда сама Тентен её заметила. — Привет. Хорошо, что ты тут. Может, потренируемся?

— А Неджи?

— Он с Хинатой, — разведчица махает рукой, потом проводит пальцами по глади воды, играясь с каким-то насекомым, скользящим по поверхности. — Или с дядей. Я не помню уже.

— А Акеми-чан?

Накику напрягается. Но всё ещё не оборачивается. Её нагината лежит рядом в траве — Тентен только что замечает, что оружие не в свитке.

— Мы поссорились, — вздыхает Ритсуми.

— Серьёзно? — она не ожидала такого поворота. Разве эти названные сёстры вообще когда-нибудь друг другу хоть одно обидное слово сказали? — Из-за чего?

— Из-за кого, скорее. Из-за Неджи.

— Акеми-чан не нравится, что вы встречаетесь? — недоумённо спрашивает Тентен. — На своего размалёванного кукловода посмотрела бы, — почему-то ей хочется защитить отношения Неджи, пусть даже и не стоило бы.

— Или даже, скорее всего, из-за Сая, — продолжает Накику, словно сама с собой разговаривает. — Хотя, наверное, я сама виновата, знаешь.

В голову Тентен закрадываются нехорошие подозрения. Неужели её глупые мысли про любовный треугольник имели под собой солидное основание? Накику ей внезапно нравится чуть меньше, а Неджи чуть больше хочется вытащить из этого болота, в которое он по дурости наступил, погнавшись за призрачным огоньком.

— Я умерла, и не сказала об этом Ако-имото, — Кику ударяет по воде ладошкой, и насекомое поспешно кидается прочь, поиграть в более спокойной обстановке. — Она… не очень хорошо восприняла эту новость.

Тентен холодеет. Ну, наверное, если бы кто-то из её семьи или однокомандников умер и промолчал… она бы тоже не очень хорошо это восприняла. Учитывая, что Аичиро из команды рыженькой призывательницы ящерок, по слухам, тоже погиб, причём у неё на глазах.

— Так вы поэтому?.. — она обрывает сама себя. Зачем лезет? Обещала же, что не будет.

— Наверное, — Накику пожимает плечами, словно тот факт, что её статус изменился со свободной на занятую, не сильно её трогает. — Так что, потренируемся? Мне не помешал бы мастер оружия, после Эбизо-сама только Хоши со мной практикует букидзюцу, но он больше по ближнему бою.

Тентен кивает и достаёт свитки, которые зачем-то захватила с собой, пусть спарринг с Неджи и отменился. Что ж, она не против проверить на что способна его новоявленная девушка.

Коноха. 21 и 22 января, 17 лет после рождения Наруто.

Israel Kamakawiwoʻole — Over the Rainbow / What a Wonderful World+++

Накику терпеливо ждёт несколько дней, пока Акеми успокоится. Она, может, и попыталась бы поговорить с имото раньше, но в Конохе Канкуро, так что, наверное, это более подходящий вариант, а ей лучше не лезть. Ако она пару раз видит издалека, вливаясь, наконец-то, полностью в помощь с восстановлением деревни, но подходить не подходит. Канкуро качает головой, но при этом смотрит так пристально, словно и у него к Кику есть пара вопросов. Все хотят с ней что-то обсудить, а главный виновник всей ситуации внезапно пропал — Сая она не видела после разговора с Ино. В тот вечер в пристройке она его не нашла, и больше в мастерскую он не заглядывал. Искать его самостоятельно Кику не планирует, ей и так проблем хватает.

— Я хочу извиниться, — Неджи подходит, кладя руки ей на плечи и аккуратно разминает затёкшую шею. Он прекрасно знает, что делает, и Ритсуми в блаженстве прикрывает глаза. — Я вспылил. И повысил тон. Это недопустимо.

— Да уж, — хмыкает Накику, кладя ладонь поверх его. — Вы так увлечённо орали, что мне показалось, я зажгла инка, а нет, меня просто не заметили.

— Вы с ней…

— Помиримся, куда денемся. — В этом у Накику нет ни малейших сомнений. Они сёстры, пусть и не по крови, что даже сильнее их связывает. Родных не выбирают, а они друг к другу сознательно притянулись. — Спасибо, Неджи. Но ты не виноват. Никто не виноват.

Про собственную вину она тоже не думает, потому что, как сказала Яманаке, не считает, что поступила неправильно. Просто так совпало.

Вокруг шумно, туда-сюда снуют шиноби и гражданские: все, кто не занят другими делами, тащат стройматериалы, инструменты, кто-то использует техники по максимуму, как тот же Ямато-семпай. Восстановление идёт быстрее, чем ожидалось, чем было в Суне, но у них и опыта теперь больше, и помощи, особенно от союзной страны Ветра. Кику даже слышала, что в деревню должны прибыть посыльные из Облака.

Мимо пробегают недавние ученики академии во главе с Конохамару, и внук Третьего забавно запинается, примечая яркую парочку. Когда он становится в позу, уперев одну руку в бок и вытянув указательный палец второй в их сторону, Кику невольно вспоминает его кумира и собственного спасителя — Наруто.

— Нашли, где лапать друг друга! — орёт Сарутоби, нисколько не стесняясь. Неджи потрясённо делает пару шагов назад под пристальными взглядами прохожих. Кику оборачивается на него и замечает, что скулы у Хьюги слегка покраснели. Наверняка, гений сейчас мечтает владеть её техникой отвода.

— Прости, Конохомару, — с совершенно безучастным выражением лица отвечает Накику, при этом внутри умирая от желания рассмеяться. Во всём виде Сарутоби читается настолько искреннее возмущение, что это не может не веселить. — Сейчас за угол отойдём, а там уже…

— Ничего не хочу слышать! — мальчишка закрывает уши руками и спешит умчаться за перешёптывающимися товарищами, при этом на ходу выкрикивая продолжение. — Стыд и срам! А мы хотели у Неджи-сан репортаж взять!

— Видишь, Неджи, — всё-таки смеётся Накику, чувствуя себя лучше, чем позавчера. Видеть вокруг юную, бьющую фонтаном жизнь, это как самой родиться заново. — Наши отношения — это стыд и срам. Так что давай массаж перенесём на вечер, желательно, в комнату, где нас никто не увидит.

Хьюга что-то бурчит под нос, то ли за, то ли против смелого предложения Накику, и добавляет, что ему уже пора на встречу с Гаем-сенсеем. Ритсуми немного разочарованно думает, что Неджи отправится сначала на встречу с собственным смущением, но тот всё же притягивает её к себе, целуя куда-то в ухо, прежде чем поспешно удалиться. Почему-то она не предполагала, что всё будет так сложно. У Акеми и Канкуро вот всё просто. Или ей так кажется, потому что она на свою голову связалась с Саем? Тот про смущение даже в книжках не читал. Из всего разнообразия человеческих эмоций эта явно не в первой десятке его приоритетов. И даже не в первой сотне.

Кику пару секунд смотрит на длинные каштановые волосы, а потом догоняет Конохамару с друзьями. Среди мальчишек она приметила Яхико, но тот даже не поздоровался. Наверняка, они тоже с Ако поссорились, о чём её имото, кстати, тоже не сочла нужным упомянуть.

— Яхико-кун, можно тебя на минутку?

— Кику-нээ, — затравленно приветствует младший брат Акеми, вяло махая рукой. — Мы тут с ребятами…

— Успеете, — Кику настойчиво хватает мальчишку под локоть и отводит от группы. — Ты ведь понимаешь, что не можешь вечно её игнорировать. Представь себе, что Ако пережила. Представь себе, если бы ты умер.

— Ты же умерла! — внезапно всхлипывает Яхико, врезаясь ей головой в живот. Потом отходит и ещё раз бодает туда же. Накику растерянно притягивает рыжеволосого генина, крепко обхватывая руками. — Глупая Кику-чан! Мне так жалко Ако-анэ! Ты разве о ней тогда подумала?

— Мне тоже, Яхико, мне тоже, — Кику сама не плачет, но незаметно вытирает слезинки Икимоно, чтобы потом над ним ребята не подшучивали. Впрочем, Яхико быстро берёт себя в руки и только сопит, исподлобья глядя на неё в ожидании продолжения. — Нет, я не думала тогда о ней. Но я жалею о собственной глупости. Я переоценила свои силы. Теперь нам надо принять себя такими, какие мы есть и не прятаться друг от друга. Мы сильнее вместе, понимаешь?

— Угу, — Яхико отстраняется, кидая взгляд на ожидающих в отдалении товарищей.

— Иди, но обещай мне, что поговоришь с Ако. Ты хочешь стать сильней, я знаю, но самая главная сила — прямо смотреть в глаза своим страхам и обидам.

— Я слышал. Ты тоже обещаешь с ней помириться?

— Конечно, — Кику протягивает ему мизинец, который тот с удовольствием пожимает своим и даже робко улыбается. — Прямо сейчас найду и помирюсь. Думаю, она уже остыла.

— В компании своего хахаля-то? Определённо. — Яхико закатывает глаза и получает щелбан по носу. — Кику-анэ!!!

— Заслужил, — строго говорит Кику. — За базаром следи.

Она ухмыляется и, срываясь с места, спешит в мастерскую. Песчаники отбывают в Суну через пару часов, так что Акеми она точно найдёт у ворот среди провожающих. Да и ей следовало бы сказать пару слов на прощание Канкуро, с которым сознательно пыталась не пересекаться.

Толпа народу на южном выходе, конечно, не такая огромная, как при чествовании героя, но всё же Кику с удивлением понимает, насколько коноховцы прикипели к союзникам. Тут не только шиноби, но и обычные люди: владельцы лавок, хозяева отелей, даже билетёры из разрушенного кинотеатра. Суновцы, даром, что привыкли к вниманию, неловко жмутся друг к другу, словно не верят, что их помощь была настолько высоко оценена. Но постепенно толпа смешивается, протекторы Листа и Песка не в отдельных группах, а вместе. Инка, чувствуя эмоции хозяйки, особенно тепло горит внутри, усиливая чакру, и помогает ей без лишних остановок добраться до искомой цели.

Она замирает в паре шагов, потому что Канкуро, совершенно не стесняясь, притягивает Акеми в объятия и глубоко и страстно целует её прямо перед свистящими и улюлюкающими Котетсу и Изумо. Словно решил заявить всему миру о том, что очередной этап в их отношениях пройден и перешёл на новый уровень.

«Чтобы никто её больше не лапал, — догадывается Накику. — Хорошая попытка, Канкуро, но коноховцы останутся коноховцами, сколько ни заявляй свои права».

Давая друзьям возможность поглотить друг друга, Кику отзывает инка и тепло обнимает Темари.

— Какой кошмар, — шепчет та ей на ухо. — Я знала, конечно, но видеть младшего брата… Ой, всё. Я даже комментировать это не буду. Надеюсь, ты не станешь сосаться с Хьюгой у меня на глазах.

— Сильно сомневаюсь, — честно отвечает Накику. — Он из другого теста слеплен.

— Ты тоже, — Темари отвлекается на прибывшего Шикамару, и Кику понятливо отпускает Сабаку.

Когда на горизонте исчезают силуэты песчаников, у ворот остаются только те, кто уже тоскует и скучает. Акеми не уходит, но и на Накику не смотрит.

— Какие же вы проблемные, — тянет Шикамару, щёлкая зажигалкой. — Мне что, надо до ночи тут торчать, чтобы стать свидетелем полного воссоединения семьи?

— Тебя никто не просил, — бросает Акеми, не меняя позы. — Сами разберёмся.

— Женщины! — жалуется Нара сизовато-синему небу, прикуривая сигарету. — Придумываете себе проблемы, а всё…

— Исчезни! — хором советуют Акеми и Накику.

— Ушёл, ушёл. Пусть Сай сам разбирается, мендоксе.

Над их головами зажигаются фонари, и Кику делает осторожный шаг, вздрагивая, когда по её лодыжке скользит чешуйчатый хвост мидори. Знакомая зелёная малышка проворно поднимается вверх и уютно устраивается где-то в сгибе шеи над ключицами. Сегодня Кику превзошла саму себя в количестве тесного физического контакта. Обычно она очень чувствительна к нарушению личного пространства. Но объятия, в которых она держит Акеми, самые крепкие, самые отчаянные, самые нужные.

— Прости меня, — шепчет Накику, зарываясь носом в красивые рыжие волосы. — Я люблю тебя.

Она впервые произносит эти три слова вслух с тех пор, как покинула Росоку.

Коноха. 23 января, 17 лет после рождения Наруто.

My Chemical Romance — Welcome to the Black Parade+++

Постепенно Акеми расширяет диапазон действия своих техник, в том числе отсылает и гуре сновать все дальше и дальше от себя. После нападения на Коноху и разрушения большей части ее зданий, кланам вроде Абураме и Икимоно было поручено особенно тщательно следить что за самой деревней, что за ее окрестностями. Все ради всеобщей безопасности и спокойствия, поддерживать которые жизненно важно. Это немного утомительно, но Акеми находит в этом пользу и для себя: она учится тратить чакру ровным потоком и продолжительное количество времени.

Разумеется, нужны перерывы, которые она себе устраивает, чтобы не выдохнуться, подавая пример и Яхико, за которым ей приходится следить, иначе он может увлечься. Брат еще не чувствует границ своих возможностей, что Акеми беспокоит. С ним занимаются старшие в клане, наставник его команды и она сама, но ему ужасно не хватает руки отца. Амен-сан очень чутко улавливал состояние своих детей и был способен увидеть их потенциал. Он успел задать нужный вектор своей дочери, но вот сыну уже нет. Акеми вздыхает, наблюдая за братом, возящимся со своими кладками и поворачивается к устроившейся за деревянным столом Накику.

Подруга перебирает записи о ящерицах, пытаясь их как-то систематизировать. Сама Акеми-то в них разбирается, но вот кому-то постороннему это сделать уже сложно, слишком много там непонятных цифр, обрывочных фраз и сокращений. С одной стороны это даже хорошо, но с другой плохо, потому что та же Кику, участвующая в опытах своей подруги, без нее ничего не может разобрать.

— «П», «л», «н», «е», — медленно читает Накику, щуря глаза и пытаясь разобраться в прилепленных друг к другу черточках. Такое ощущение, что одной из них три, только вот которой? Накику, читающей как ребенок, или Акеми, пишущей так, словно ручку в руки взяла впервые? — Что это?

— «Плне»? Полнолуние, — Акеми наклоняется к сестре, опираясь одной рукой на стол, а второй на ее плечо. Она скользит глазами по своим записям, чтобы понять, с чем бьется ее подруга. — А тут, где клякса, «от тринадцати до двадцати пяти».

— Ты можешь писать разборчиво? — Накику ворчит больше по привычке, уже смирившись с тем, что записи ведутся как попало. Никакого чуда она уже не ждет.

— Могу, но я шифруюсь, — веселый смех Акеми вдруг обрывается. Она поворачивает голову, будто бы к чему-то прислушиваясь, и касается свернутой на ее запястье ящерицы. — А к нам гости.

— Гости? — переспрашивает Яхико, подходя к ним ближе и оглядываясь по сторонам. — Я ничего не слышу.

— Потому что ты не слушаешь, — его гуре устроилась у него на плече, но брат слишком мало к ней прислушивается, к тому же его ящерицы способны поддерживать связь на сравнительно небольшом расстоянии от него. Он делает прогресс, само собой, просто ему еще расти и расти, не повторять ни за кем, а искать свой собственный путь. Ей тоже нужно больше стараться, Акеми чувствует, что это не предел ее возможностей. Интересно даже, кто же из них кого в конечном итоге превзойдет и превзойдет ли? У них одна кровь, но даже сейчас ясно, что они совершенно разные.

Но что-то общее у них, все же, есть. Акеми встречает шиноби в птичьей маске улыбкой, Яхико, прислонившись бедром к столу, тоже улыбается, хоть и более напряженно. Лицо он до сих пор держит плохо, ему над этим тоже нужно будет поработать.

— Чем обязаны? Это территория моего клана, я не помню, чтобы Анбу было что тут делать, — миролюбиво замечает Акеми. Стоящего перед ней шиноби она не узнает ни по фигуре, ни по голосу, делая вывод, что это не посыльный ее бабушки.

— Данзо-сама хочет видеть Ритсуми.

Короткий ответ Акеми не устраивает. Она сжимает плечо Накику, не давая ей подняться на ноги, и наклоняет голову набок. Если речь идет о Данзо, то это кто-то из его людей. С чего бы он вдруг заинтересовался Накику, да еще и отправил за ней кого-то?

— Зачем? Я не помню, чтобы старейшины раздавали задания рядовым чунинам и джонинам, — голос подает Яхико и смотрит на сестру, которая все также продолжает улыбаться. Накику использовать инка сейчас тоже нельзя, Акеми кидает на нее быстрый предостерегающий взгляд.

— Старейшина Мэйко-сан дала токубецу-джонину Ритсуми и генину Икимоно задание. Для начала им нужно закончить с ним. — Никто не обязан бросать все по первому требованию одного старейшины ради поручения другого. Знать, что было поручено им, а что нет, Данзо точно не может, как и его сподручный. А даже если и знает, то ему еще придется это доказать, тут так или иначе понадобится участие Гакари Мэйко.

— Приказы Хокаге-сама не обсуждаются, — возражает «птица», на что Акеми только приподнимает бровь. Она судорожно соображает, что бы сделала ее бабушка, будь она здесь, но как назло на ум не приходит ничего. Зато перед глазами возникает образ отца, который, как ей казалось, мог загородить само солнце. Она же его дочь, и дочь Кагуи-сан, если ей и стоит быть на кого-то похожей, то на них.

Акеми демонстративно поднимает руку и показывает свою ладонь с растопыренными пальцами.

— У нас сейчас пятый по счету Каге. Годайме Тсунаде-сама не давала нам указаний. Другого Хокаге у нас нет, — а если и будет, то им уж точно не станет этот скользкий старик. Акеми не пытается следить за бабушкой в открытую, но нет-нет, а оставляет где-то гуре так, чтобы узнать что-то новое. Всю информацию приходится собирать буквально по крупицам, с трудом потом собирая ее вместе. — Старейшины между собой равны. Если Данзо-сама хочет с кем-то поговорить, то ему придется говорить со мной и подождать, пока моя сестра освободится. Если вам так уж и хочется кого-то сопроводить, можно сопроводить меня. Хочется попробовать насильно сопроводить ее, то, это земля Икимоно, а мои мурасаки всегда голодны. — Никто не меняет позы, но напряжение чувствуется.

Акеми не уверена, что они втроем смогут что-то сделать с обученным и опытным Анбу. С другой стороны, она не солгала: это ее земля, а со стороны дома слышится приближающийся голос дяди и кого-то из кузенов.

«Птица» думает пару мгновений, но, к счастью, ему явно было велено сделать все, не поднимая шума, поэтому он кивает, приглашающе взмахивая рукой и глядя на Акеми. Она кивает в ответ и треплет брата по волосам — поймет, что нужно к бабушке и как можно быстрее. А если не совсем дурак, то отправит вперед себя ящерицу, чтобы Мэйко-сан поскорее обо всем узнала.

В палатку к Данзо-сама Акеми заходит сама и останавливается перед ним, делая вид, что совсем не удивлена его видом: она не ожидала, что будучи кандидатом на пост Рокудайме Хокаге он уже и обрядится в традиционный бело-красный наряд. Этот сюрприз оказывается очень неприятным, на ее взгляд решить, что это лучший вариант, было страшной глупостью.

Шимура Данзо может и действует во имя интересов Конохи, но только из-за того, что считает Коноху своей. Взгляд у него холодный; перед ней человек, который не любит никого и ничего, кроме себя, своих взлелеянных амбиций и планов. Она не считает, что ее собственная бабушка так уж и чиста, что остальные старейшины не успели изваляться в грязи, помня как и почему Неджи лишился отца, но Данзо, пожалуй, хуже них всех вместе взятых.

— Никогда не думал, что внучка Гакари Мэйко будет настолько непочтительной, что не станет здороваться с Хокаге, — медленно произносит Данзо, которому уже явно доложили о происшествии у Икимоно. Когда только, если «птица» сам привел Акеми сюда? — Я ожидал большего уважения от наследницы Икимоно.

— Я одинаково уважительно отношусь ко всем старейшинам, Данзо-сама, кроме Мэйко-сан, но тут вы должны простить меня, потому что она моя бабушка, — Акеми улыбается, сцепляет руки в замок за спиной и держит спину ровно. Мать больно шлепала ее в детстве по лопаткам, едва только замечала, что дочь начинает горбиться: сутулых, ворчала она, никто не станет уважать.

— Я просто старейшина? — Губы Данзо складываются в усмешку, которая Акеми не нравится.

— Годайме, — просто отзывается она, не опуская глаз. — Хокаге нашей деревни — Тсунаде-сама, одна из трех саннинов, внучка Шодай Сенджу Хоширамы, племянница Нидайме Сенджу Тобирамы и ученица Сандайме Сарутоби Хирузена. Вы должны и сами это знать, вы застали их всех и были свидетелем смены власти в Конохе, Данзо-сама. Это вы должны рассказывать мне историю нашей деревни.

— Тсунаде-сама не придет в себя. Она потратила слишком много чакры, — голос Данзо все такой же спокойный, но Акеми кажется, что он сердится. Ей не стоит и дальше его провоцировать, это она понимает. Вопрос в том, что же делать сейчас? Она уже здесь, она уже пошла против него, она должна дождаться свою бабушку. Хуже уже не будет.

— Годайме Хокаге потратила почти всю свою чакру, чтобы помочь пострадавшим во время атаки на Коноху. Она защищала ее жителей, — Акеми кивает и делает шаг вперед, вскидывая руку с ящерицей на своем запястье. — Но вы никого не защищали. Я не видела вас в Конохе, и птичью маску тоже. Можно было бы подумать, что вы пострадали и вас просто не было видно под завалами, но ведь это неправда, — она пожимает плечами и сама улыбается, на мгновение опуская глаза на гуре. — Хокаге — не только самый мудрый в деревне, но и самый сильный шиноби. Если вы не защищали деревню во время атаки, то это делает вас недостойным этой роли по одной из двух причин: вы или слишком слабы, или слишком трусливы, одно из двух.

Данзо поднимается на ноги очень медленно, опирается на трость и кажется будто бы слабым и хрупким, но это все ложь — он страшный, что-то в нем есть такое, что заставляет мысли метаться в голове. Акеми запрещает себе пугаться и отступать, только руку с ящерицей опускает, пряча ее вновь за спиной.

— Мне всегда казалось, что ты будешь похожа на свою бабушку, но в тебе ничего нет от нее, — после небольшой паузы замечает Данзо, внимательно рассматривая Акеми. Он касается шершавыми пальцами ее подбородка, и впервые ей действительно неприятно чужое прикосновение настолько, что хочется отшатнуться. — Ты — копия своего покойного отца. Он тоже не знал, когда лучше всего замолчать и отступить.

— Отец следовал Хи но Иши до самого конца. А у вас не это ниндо, если бы я не знала, то решила бы, что вы не из клана Шимура, а из клана Учиха. Напомните мне, Данзо-сама, у них ведь было Никушими но Норои? Я уже не помню, — она отодвигает от себя руку старика и резко отступает на шаг, отходя в сторону и склоняя голову. Мэйко-сан не бежит, не суетится, но в палатку заходит так, словно готова вот-вот разнести ее в клочья. Она мажет по внучке быстрым взглядом и резким взмахом руки велит ей уйти.

— Мне все равно кто ты, Данзо, но ты будешь отвечать мне, зачем тебе понадобились мои дети, — это последнее, что слышит Акеми, выходя на улицу. Она делает глубокий вдох и заставляет ноги двигаться, только сейчас чувствуя в них страшную слабость.

Жуть, думает она, но, замечая «птицу», не выдерживает и показывает ему средний палец. Да пошли они все, это все еще ее дом.

Коноха. 24 января, 17 лет после рождения Наруто.

Citizen soldier — My own miracle+++

Он покинул Анко и остальную команду раньше, чем они закончили миссию. Намного раньше. Никакого конкретного резона делать этого не было, и Сай надеется, что до ушей Данзо-сама данный факт никогда не дойдёт. Потому что он не знает, как объяснить причины. Не говорить же, что почувствовал, будто с Конохой что-то не то. Что ему надо быть в деревне и точно знать, что всё в порядке. Потому что он поставил на Накику печать, воспользовавшись её… несколько уязвимым состоянием, а печать пропала. Что могло означать только одно — Ритсуми погибла.

Данзо-сама поручил ему следить за скрытной куноичи из Песка, а ещё за её лучшей подругой из клана Икимоно. Подмазаться к Мицури было проще простого — мало того, что Сай артист, так ещё и несчастный сирота. О Чиву-сенсее слухи ходят разные, но все как один твердят, что светловолосый джонин не оставит в беде ребёнка возрастом от рождения до девяносто девяти лет. Кто-то, может, и дольше живёт, но о таких шиноби в Конохе точно не слышали.

Только объект его пристального внимания внезапно стал интересней, чем ожидалось. Как и команда номер семь. Правда, Накику и команда номер семь, и номер восемь, и номер десять были совсем не похожи. А Икимоно чем дальше, тем больше напоминала Саю песчаников. Даже, скорее, конкретного кукловода, с которым Ящерка дышала одним воздухом.

И когда он предложил Одуванчику секс, то метку, конечно, поставил, только Данзо-сама об этом почему-то не сообщил. Вообще не рассказал о той ночи.

Сай не знает, как ему относиться ко всем тем людям, что ворвались в его жизнь. И больше всего его интригуют именно Наруто, Накику и Акеми. Первый, на самом деле, всем в Конохе интересен, особенно после того, как победил Пейна. А вот с девчонками всё куда сложней: тут роль играют не столько их личности, сколько семейные тайны. У Икимоно всё понятно: её бабушка заседает в совете и явно не по наслышке знакома с Данзо-сама, они ровесники. А что насчёт Ритсуми?

Накику просила, чтобы он выяснил про Учих. Точнее, не просила даже, а наивно поделилась историей десятилетней давности, но он прекрасно видел в её глазах желание покопаться в секретных архивах Анбу. Только в Анбу она бы ничего не нашла. А вот в архивах Корня, куда ему с трудом, но удалось просочиться, обнаружилось кое-что интересное. Ничего конкретного, но совпадающий по времени свиток с приказом отправить трёх членов «Не» куда-то на Косен. На одной из новых карт Сай через лупу рассмотрел, что это главный остров крошечного архипелага страны Света, которая лет тридцать назад официально стала союзником Суны. Вряд ли страна Ветра что-то выиграла этим союзом, конечно: из шиноби парочка семей, да и ресурсов не сказать, что много. Значит, было что-то другое.

Стоит ли ему теперь делиться этой информацией с Данзо-сама? А с Накику? Сай не знает, зато узнаёт, что Шимура объявил себя Хокаге пару минут назад, значит, ему надо в ближайшее время объявиться перед непосредственным начальником. Сначала, конечно, выждать хотя бы полчасика — ведь он, якобы, на миссии с Митараши. Анко с командой его не выдадут — по крайней мере, он надеется на это, ведь успел переброситься с куноичи парой слов, а вот насчёт тех, кто мог увидеть его в Конохе… Что ж, у Данзо сейчас другие заботы, и его шпионы наверняка заняты.

Сай подозревает, что если кто-то и мог добраться до него, то тех устранила бы Гакари-сама. У старейшины есть своя агентурная сеть, как у любого другого советника, а за своей внучкой та следит похлеще, чем ястреб за добычей. У Сая есть основания полагать, что Анбу, внезапно оказавшийся в команде Накику, как раз из этой компашки. Сая Тамеру Кенджи недолюбливает, и явно не по тем же причинам, по которым художника не любят остальные знакомые. Только доказательств у Сая нет. И нет желания делиться подозрениями с Данзо-сама. Он снова заходит в тупик собственных мыслей. Не знает, что ему делать со всеми противоречивыми чувствами внутри.

Он закрывает глаза и вспоминает совместную ночь с Ритсуми. Для него она тоже была первой, и ему понравилось, и он был бы не против повторить, только светловолосая куноичи ясно дала понять, что хочет выкинуть этот эпизод из головы. Что ж, логично, к тому же она обзавелась парнем. И не абы каким, а самим гением Хьюгой. Вряд ли, конечно, она с ним спит, судя по воспитанию в клане, там даже за ручки прилюдно держаться — вопиющий позор. Но Сай всё равно морщится, когда перед мысленным взором встают картинки чужих обнажённых тел. Определённо, он ничего не хочет знать об этой стороне её личной жизни. Данзо-сама и сам всё узнает, если уже не в курсе. А секс — это, конечно, классно, но и без него Сай как-нибудь потерпит. Как-то же справлялся до сих пор. Допускать к своему телу абы кого он не хочет, так что пока просто забудет об этом аспекте межличностных отношений и переключится на другие, требующие более пристального внимания.

Саю нужно встать, покинуть схрон, в котором он уже почти неделю ночует, и отправиться к Данзо-сама, но он медлит. Вытаскивает свиток и взмахом кисти черкает на бумаге пару мышей, отправляя их следить за Наруто, Накику и Акеми. Среди его запутанных мыслей и чувств одно желание предельно ясное: он хочет знать, что с этими тремя всё в порядке. Особенно с Накику. Она умерла. Она умерла, чёрт возьми, пока его не было в деревне. Его ответственность.

Сай зарывается пальцами в волосы, до боли сжимая пряди и пряча голову в согнутых коленях. Дурацкая цель не выходит у него из головы. Что ему с этим делать? Зачем она так спокойно и даже приветливо себя с ним ведёт? По Накику видно, что она терпеливая и скрытная, что не любит повышать голос и находиться в толпе. Что, загнанная в угол, способна выпустить колючки. По ней видно, что она никому практически не доверяет кроме пары близких людей, кого знает уже давно. И всё-таки она рассказала ему, открылась. Наверняка же понимала, что он — подозрительный элемент, которого стоит избегать по возможности. Наверняка же не рассказывала даже членам своей команды. Так почему?

Он не находит ответа, а ждать больше нельзя.

По пути к Данзо-сама он сворачивает в ту сторону, куда ведёт его вернувшаяся мышь-шпионка и натыкается на группу из Облака, которая пытается что-то выяснить у Наруто. Сай останавливается и наблюдает. Затем решает действовать. Данзо-сама подождёт. Саю сейчас важнее найти себя самого.

Коноха. 24 января, 17 лет после рождения Наруто.

Florence + The Machine — Kiss With A Fist +++

После примирения с Накику и Яхико Акеми становится намного легче. Она успокаивается еще во время визита Канкуро, который точно знает, как себя с ней вести, но по-настоящему все более или менее нормально становится тогда, когда она начинает разговаривать со всеми, с кем разговаривала, и не избегает никого. Кроме, разве что, Неджи, которого Акеми не очень-то и хочет видеть. С одной стороны она не считает себя виноватой, потому что он влез в разговор, участвовать в котором его никто не приглашал. С другой — она накричала на него совершенно незаслуженно. Обычно ей не так уж и сложно признавать свою вину в чем-то и извиниться, но в этот раз что-то ей мешает. Хинату она считает своей подругой, но с Неджи, даром, что он стал парнем ее названной сестры, все намного сложнее.

В конечном итоге натыкается она на него около поместья Икимоно. Наскрести в себе силы идти разбирать завалы она находит не сразу, представить, что осталось от вещей ее отца, сложно, и она никак не ожидает увидеть его там рядом с Яхико. Неджи оборачивается к ней; выглядит не сказать, что виновато, но подходит к ней первым. В руках у него четки отца, о которых она успела забыть: он, как ни странно, забыл их в своем кабинете перед миссией, хотя всегда носил их с собой; после его гибели они почти ничего не трогали там, разве что важные свитки забрали.

— Спасибо, — Акеми облизывает пересохшие губы, опуская глаза вниз. Вряд ли что-то еще сохранилось, но хотя бы это. Не иметь ничего от отца для нее было бы слишком тяжело. Интересно, есть ли что-то у Яхико? Она задумывается об этом и вспоминает, что тому досталась кусаригама, которую им вернули. Всего лишь понадобилось заменить порванную цепь, для чего не понадобилось ни много времени, ни много сил.

— Я не должен был тогда повышать голоса, — говорит Неджи, наблюдая за тем, как Акеми перебирает прохладные на ощупь бусины. Она поднимает голову, смотрит на него и вдруг подается вперед, обнимая его за пояс и утыкаясь лицом ему в плечо. Хьюга неловко касается ее спины, то ли не зная, что делать, то ли считая, что это сойдет за объятия.

— И я, — кивает она, отстраняясь и глядя ему за спину. — Ты тут зачем вообще?

— Твой брат спросил, не могу ли я помочь ему найти для тебя хоть что-то в этих руинах, — а Неджи, к счастью, нашел на это время. Акеми кивает и задумчиво закусывает нижнюю губу. Что, если у него найдется больше времени, но уже на нее саму?

Уговорить Неджи помочь оказывается несложно. Она не обманывает себя тем, что это ей удастся еще раз. Он всего лишь чувствует какую-то вину перед собой, только поэтому и соглашается. Акеми тут же начинает улыбаться и разводит бурную деятельность: находит Кая и уводит их с Неджи на отдаленную тренировочную площадку. Товарищу по команде, оторванному от собственных дел, она поручает записывать результаты ее опытов, а Неджи велит раздеться. Видя, как это удивляет из обоих, Акеми вздыхает и снисходит хоть до каких-то объяснений.

— Раз Неджи может выпускать чакру откуда хочет, то может и чувствовать ее лучше. Верно? — Неджи кивает, хоть и несколько неуверенно. Энтузиазм Акеми сбил его с толку, лишив извечной надменности. — Значит, ты сможешь мне сказать точнее, какие из ящериц быстрее вытягивают и отдают чакру. Я заметила, что некоторые мои новые ящерицы сильнее других, но мне нужно точно понимать из-за чего. У меня есть несколько кладок, выращенных в немного разных условиях, на них и посмотрю, — в ее понимании все более, чем логично, поэтому она торопит всех. Ей не терпится узнать результаты.

На Накику она буквально налетает, запыхавшаяся и растрепанная. Девушка смотрит на нее удивленно и тянется пригладить волосы. То же самое она неумело делала и в Суне, когда они только-только познакомились: все пыталась привести Акеми хоть в какой-то порядок, переживая, что ее светлая кожа обгорит под палящим солнцем Суны.

— Я раздела Неджи и узнала такое! — восторженно восклицает Акеми, не сразу понимая, отчего вытягивается лицо Накику. — Не в этом смысле, мне неинтересно, что у него в штанах, а лучше всех накачан так или иначе Ли. Я поставила на нем опыт!

— Какой? — с тенью какого-то ужаса в голосе спрашивает Накику, но Акеми отмахивается от ее беспокойства, начиная пересказывать ей все, что узнала: вылупившиеся в новолуние мидори имеют больший объём, чем любые другие вне зависимости от размера; а слабее всего все ее кладки оказываются, если их срок приходится на полнолуние. Она так радостно делится всем, что едва не пропускает шум, который слышится откуда-то со стороны.

Голос Наруто узнать легко, Сая тоже, но еще один кажется им совершенно незнакомым. Накику кидается вперед первой, а Акеми, следует за ней и замирает в паре шагов от избитого Наруто. Вот уж точно картина, которую никто не ожидал увидеть: герой Конохи выглядит в разы хуже, чем после битвы с Пейном. Акеми окидывает взглядом двух незнакомцев: темнокожие парень и девушка из, судя по протекторам, Облака. Почему знакомство с шиноби других деревень всегда начинается так плохо? Канкуро вон тоже чуть не открутил голову Конохомару, а Гаара так и вовсе рад был всех поубивать, да только не дали.

Хорошо, что он перерос это все и стал нормальным. Хорошо, что его тут нет, иначе бы он точно кого-нибудь убил, в чем упрекнуть его было бы крайне сложно.

— Будешь мешать, я и тебя побью! — рыжеволосая и смуглая девушка, чей кулак Сай уже поймал, замахивается для нового удара. Накику стрелой оказывается подле Сая, которого тянет назад, а руку девушки ловит ее товарищ по команде.

— Сай, уведи Наруто, — говорит Акеми, сохраняя разумную дистанцию между собой и окружающими. Гуре она уже отправила к Каю и Сакуре, кто-то из них позаботится об Узумаки, которому очень уж досталось. Он даже отпор не давал, судя по всему, что особенно странно. — Мы тут разберемся.

— Вы? — громко фыркает девушка, окидывая их с Накику насмешливым взглядом. — Как? Я слышала, что куноичи Листа хороши только в постели. Вы же только и делаете, что развлекаете песчаников. Вот ты, — тычет она пальцем в Акеми, — что можешь?

— Красивой девушке можно много и не уметь, Каруи, — то ли поддерживает ее товарищ, то ли пытается успокоить. — Ты же знаешь, что драка ничего не даст, тем более…

Он вскрикивает, когда с ближайшего дерева на него кидается мурасаки и пытается впиться в плечо. Акеми, бледная от злости, складывает руки в печати, пока Накику заезжает Каруи ногой в челюсть. Попала она или нет, проследить не удается, бой завязывается быстрый и грязный, на хрипы Наруто, которого Сай никуда так и не отволок пока, никто даже не обращает внимания. У Акеми перед глазами красное марево: избить их друга у них же в деревне, а потом еще высказывать что-то о том, кто они! Вот такую наглость простить никак нельзя.

— И вы так стараетесь ради вашего Учихи?! — выплевывает Каруи, блокируя удар Накику. Судя по тому, как она дышит и сплевывает кровь, мнение о куноичи Листа она уже изменила.

— Саске? — переспрашивает она, потому что услышать его имя в самом деле неожиданно. Вряд ли же речь идет о его старшем брате, но при чем тут вообще он посреди драки, — а это именно драка, другое слово и не подобрать, — разобраться просто невозможно.

— Ты посмела тронуть нашего будущего Хокаге! — выкрикивает Акеми уже откуда-то с дерева, на которое ее загнали. Она спрыгивает с него, виснет на перекинутой через ветку леске, чтобы отскочить подальше. — Если ты думаешь, что после этого можешь уйти, то хрен тебе!

Ей очень хочется и самой попасть по этой идиотке, но она совершенно неожиданно оказывается схвачена огромной ладонью. Акеми издает приглушенный вскрик, но вылезти из хватки ей не удается — Ино-Шика-Чо ведь мастера удерживания цели, причем, даже по одиночке. Поймавший ее Чоджи точно не отпустит.

— Хватит, — уставшим и недовольным голосом говорит другая ей незнакомая блондинка, при виде которой Каруи сразу же теряет всю спесь. Акеми смотрит на нее и мрачнеет, понимая, что на этом все и закончится, а жаль.

Коноха. 25 января, 17 лет после рождения Наруто.

The Pierces — Secret+++

Новость о новом кандидате на должность Хокаге не радует Мэйко-сан. Акеми легко замечает это, потому что даже ее мать посреди ссоры замолкает. Кагуя-сан устраивает ей выволочку за драку с представителями Облака и не желает слушать никаких доводов. В целом, с ней даже можно согласиться, ведь это все и вправду было ужасно неприлично, но вины за собой Акеми при этом не чувствует. Дорогие гости первыми начали, накинувшись на Наруто и избив его, так что к ним должно быть куда больше вопросов, чем к ней и Накику. Именно это она и пытается донести до матери, когда они обе замечают возвращение Мэйко-сан. Она на них даже не смотрит, медленной походкой направляясь к себе в комнату. Ее дом оказался полностью разрушен из-за нападения Пейна, поэтому было решено, что баа-сан какое-то время поживет с ними, а не в палатке.

— Отнеси бабушке завтрак, — говорит наутро мать, когда дочь появляется на кухне. Акеми смотрит на разложенные на подносе тарелки: мисо-суп, плошка риса, лосось на пару, маринованные цветки овощной хризантемы, бобы натто и тофу. Обычно еду готовят на большой кухне, но Кагуя-сан там бывает редко, рано уходя на работу и поздно с нее возвращаясь. За завтраки, обеды и ужины отвечают, в основном, занятые только лишь домом невестки Икимоно, но все чаще и чаще молодежь предпочитает есть что-то попроще, без такого количества блюд, хоть порции и небольшие. Это старейшины и особые любители всего традиционного придерживаются старых порядков.

— Ты все еще сердишься? — осторожно спрашивает Акеми, ставя на поднос чайник и пару стаканов, зная, что бабушка, скорее всего, хотя бы чай заставит ее попить. Для себя она ничего особо аппетитного тут не находит, но для нее завтрак — это яичный омлет, легкий овощной салат и кофе, к которому ее приучил Канкуро. Кагуя-сан предпочитает чай и пару тостов со сладким джемом, а отцу и Яхико всегда было все равно, лишь бы что-то сытное. — Мам, ну, поговори со мной.

— Ты — копия своего отца, — цедит женщина, но в голосе у нее уже нет ни злости, ни обиды. Акеми обнимает ее со спины и устраивает подбородок на ее плече. — Такая же упрямая. Тебе не ящериц бы призывать, а ослов!

— А папа говорил, что у меня твой характер, — Кагуя-сан не выдерживает и смеется. Это отрицать сложно, потому что дочь в самом деле и на нее тоже похожа. Она качает головой, смотрит на часы и начинает собираться, торопя Акеми отнести завтрак к бабушке, пока все не остыло.

Мэйко-сан уже полностью одетая сидит за низким столом. Акеми ставит на него поднос и плюхается на подушку. При старейшинах не стоит подтягивать колено к груди, но при бабушке она себе такое позволяет. Хорошо еще, что ее клан не такой строгий, как Хьюга, иначе бы ей житья не было.

— Все как ты любишь, мама готовила. Правда, бобы я бы не ела, — она раскладывает тарелки на столе и посматривает на молчаливую женщину. Обычно с утра она так себя не ведет. — Что-то не так, бабушка?

— Если Тсунаде не очнется, то Данзо станет Хокаге, — говорит будто бы сама с собой Мэйко-сан. — Он станет Хокаге, тогда все, что я сделала, будет уже неважно, — в голосе ее звучит такая горечь, что Акеми становится не по себе. Ей хорошо известно, что Данзо бабушка страшно не любит, но особых подробностей она не знала и не знает. К тому же, ее, не сказать, что это когда-то сильно интересовало: в детстве она почти не сталкивалась со старейшинами, чтобы задумываться об отношениях между ними.

— Его еще джонины должны одобрить, — кажется, это хороший момент, чтобы расспросить обо всем Мэйко-сан. Она так и не рассказала, что хотел Данзо от Накику, только отмахнулась и велела не лезть не в свое дело.

— Нара пытается продвинуть Хатаке, но… надо было убить его, когда у меня была возможность, — она морщится, а Акеми замирает, раскрыв рот. Мэйко-сан смотрит на нее и закатывает глаза. — Я десять лет на него потратила, когда ходила в его невестах.

— Погоди, постой! Ты в его невестах? Шимуры Данзо? Почему я об этом слышу впервые?! — Акеми пытается вспомнить молодые фотографии своей бабушки и соотнести их с этой новостью. Нет, она знала, что когда-то давно они были в одной команде, но когда это было! К тому же, это не означает же, что они встречались. — А дедушка?

— Что дедушка? Твой дедушка появился уже потом, мы с ним сошлись через год после моего расставания с этим… всегда же знала, что он мерзавец, и все равно что-то ожидала от него хорошего. — Ест Мэйко-сан неторопливо, будто бы издеваясь над Акеми, которой хочется подробностей. Она посматривает на внучку и кивает ей на чайничек, намекая, что неплохо было бы разлить чай по стаканам.

Акеми спешно хватается за посуду, чуть было не обжигая ладони и не разливая содержимое на стол. Мэйко-сан делает вид, что не замечает этого, хотя в другое время непременно сделала бы замечание.

— Бабушка, я тебя не хочу торопить, но… — не выдерживает Акеми, разводя руками в стороны. Какими словами описать услышанное, она даже не знает.

— Я была его невестой, а он был сволочью, о чем тут еще говорить? Еще и Риру втянул в Корень. Я об этом потом узнала. — Акеми подается вперед, жадно слушая Мэйко-сан. — Он воспользовался ее наивностью и желанием помочь. Не знаю даже, чем именно она прельстилась. Миром получше этого, что ли? Ты не на меня похожа, а на дурную бабку своей подруги.

— На бабушку Накику, да? — косит под дурочку Акеми, тут же кашляя в кулак, когда ловит острый взгляд Мэйко-сан. — Ладно, об этом я уже знала. В смысле, о том, что вы знакомы были…

— Дружили. Я считала ее за младшую сестру, пыталась беречь, но он за моей спиной втянул ее в Корень, а потом уже она вздумала уехать. Тоже же не просто так. Была бы я тогда умнее, выбила бы из них обоих всю правду, — но, видимо, умнее она не была. Сколько ей тогда было? Даже тридцати не было, а Данзо, все же, тот жук, с которым и Хирузен-сама ничего не сумел сделать. А, может и не захотел. Действия покойного Хокаге кажутся порой Акеми совершенно бессвязными, но не ей его судить.

— Дальше единственное, что я могла сделать — это хоть как-то позаботиться о ее внуках. Суна надежно спрятала их, но по пути туда было неспокойно. Данзо хотел получить их так же, как в свое время и Риру.

— Из-за генома? Ему нужен ее кеккей-генкай? — Мэйко-сан кивает, чем, впрочем, не удивляет Акеми. Способности Накику могут быть очень полезны, понятное дело, что Корень мог ими заинтересоваться. Почему только тогда отпустили ее бабушку?

— Верно, поэтому мне пришлось сделать все, чтобы здесь с ней ничего плохого не случилось. Но, если он станет Хокаге, то все зря. — Она откладывает в сторону палочки и смотрит на внучку. — Твой отец был прав, надо было делать что-то намного раньше… Пойдем-ка, раз с тобой поговорила, то поговорю и с твоей подругой.

Коноха. 25 января, 17 лет после рождения Наруто.

Линда — Хватит!+++

Кику не успевает позавтракать, только налить себе кофе, как в мастерскую кто-то настойчиво стучит. Ничего страшного, она в принципе по утрам не ест, только когда знает, что надо отправляться на миссию и привалов в ближайшие пару часов не будет.

К её удивлению, на улице стоят донельзя взволнованная чем-то Ако и… Мэйко-сан. Старейшина никогда не заходила в мастерскую при Кику, наверняка, вообще впервые переступает порог этого старого здания. Оглядывается с таким выражением лица, что Ритсуми становится стыдно, будто это она устраивает творческий бардак в зале, а не Чи-чан со своим «учеником». Взгляд Мэйко-сан останавливается на картине «Возрождение», и Гакари чему-то недобро усмехается. Затем, вежливо кивая, грациозно проходит через помещение в пристройку, прямо на кухню, откуда доносится приятный аромат свежесваренного кофе. Кику радуется, что купила-таки несколько пакетиков крупнолистового чая, раз уж теперь они с Неджи вместе, но здраво сомневается, что Мэйко-сан захочет оценить продукт из местного круглосуточного магазинчика. Да и заварник у неё всего один, такой позорный, что лучше даже не выставлять на всеобщее обозрение.

— Мы уже позавтракали, не волнуйся. — Акеми хватает подругу за руку и тянет вслед за собой и бабушкой. — Ты одна?

— Да. Чи-чан на каком-то собрании джонинов.

— А Сай?

— У него своя квартира есть, — напоминает Накику. — Нет, я его не видела после той стычки.

— И как часто здесь бывает этот Сай? — вдруг интересуется Мэйко-сан. Накику уверена, что бабушке Акеми и так это должно быть известно, но она покорно рассказывает, что художнику из команды номер семь нравится рисовать и проводить время с Чиву-шишо. Про то, что парень любит пошастать и по пристройке, причём иногда не в самом пристойном виде, она благоразумно умалчивает.

— На твоём месте я была бы поосторожнее с членом Корня, — резко обрывает Мэйко-сан на середине рассказа. Накику растерянно оглядывается на Акеми, но не может ничего понять по вроде бы выразительной мимике имото.

— Анбу?

— Корня. Ты ведь, наверняка, сама догадалась о том, что Сай входит в ряды «Не»?

Кику что-то слышала про Корень. И про Данзо. Догадывалась, конечно… Но почему-то думала, что Сай всё равно, скорее, в Анбу. Его же приставили к команде номер семь, как и Ямато-семпая… Приставили следить за Наруто? А за ней? Поэтому Данзо ей интересовался?

Мэйко-сан тяжело выдыхает и садится на табуретку, собираясь с мыслями. Кивает своей внучке, которая торопливо излагает то, что услышала чуть ранее. Кику пытается собрать в голове разрозненные кусочки пазла, но она, наверное, ещё не проснулась, потому что от неё ускользает общая картина. Мэйко-сан — бывшая невеста Данзо? Рира-баа в Корне? Пыталась защитить?

— Мы познакомились, когда Рире было шесть, а мне двенадцать, — Мэйко-сан решает начать издалека. — В тот год Рето, Шодай Казекаге, основал Сунагакуре. А Тобирама вовсю подготавливал почву для создания академии ниндзя. Четыре года спустя мы выпустились — я, Данзо, Хирузен и остальные. Твоя бабка тоже, несмотря на то, что ей было всего десять. Ты, наверное, слышала, что её родители погибли почти сразу после того, как вернулись с маленькой Рирой в Коноху?

Кику кивает — да, Рира-баа рассказывала, что рано стала сиротой. Где-то в пять, получается, за год до знакомства с Мэйко. Но почему-то о дружбе с верхушкой Конохи она ни разу и словом не обмолвилась.

— Она была непоседливым ребёнком, — Мэйко-сан кидает суровый взгляд в сторону своей внучки, на что Ако закатывает глаза, как только бабуля отворачивается. — Добрым и наивным. Рассказывала мне, что родители оставили ей зашифрованные дневники, в которых описывали какие-то секреты семьи Шинпи, её матери. Фамилия у них передавалась по женской линии, только Рира нарушила традицию, когда вышла замуж за Фуюдзора Нидзиру. И все дневники сожгла. Какое-то время она жила со своим дедушкой, но тот тоже скончался к моменту нашего выпуска. И мы с Данзо взяли её под своё крыло. Мы тогда уже… встречались, можно сказать.

Кику слушает и не понимает. Образ весёлой бабушки, которая изредка навещала семью и с удовольствием рассказывала о путешествиях не вяжется у неё с образом Риры, о которой рассказывает старейшина. Рассказывает о том, как веселушка-ирьёнин с редким кеккей-генкай внезапно изменилась в шестнадцать лет. О том, как они всё отдалялись друг от друга, как отношения Мэйко и Данзо становились всё сложнее, несмотря на то, что Гакари стала невестой Шимуры. Как Рира, наоборот, проводила довольно много времени в его компании.

Когда Рире исполнилось двадцать, она встретила Нидзиру, и вроде всё вернулось на круги своя. Мэйко к тому времени рассталась с женихом, не в самых лучших отношениях. И это мягко сказано. А в двадцать четыре Фуюдзора Рира внезапно решила покинуть Коноху вместе с мужем. И отправиться не абы куда, а на остров Косен, где она родилась, и который, оставаясь нейтральным, хотел войти под протекторат Суны.

С Мэйко они крупно поругались, но своего мнения Рира не изменила. И ничего не объяснила. Нидзиру, несмотря на мягкий характер и хорошие отношения с Гакари — к Данзо он относился весьма прохладно — поддержал жену. Они уехали, когда Кагуе едва исполнился год.

— Мы не общались. Она ни разу меня не навестила, даже когда скакала из страны в страну. Вообще сторонилась Конохи. Я не могла понять причин, а за год до её смерти… мне пришло зашифрованное письмо.

— Оно… сохранилось? — выдавливает Кику, не зная, что тут можно сказать.

— Нет, конечно. Когда я расшифровала его, то сразу сожгла, как и Рира свои дневники. Она нашла возможность обойти печать, которую на неё наложил Данзо, когда принял в Корень. Как точно — я не знаю, она писала, что ей помогла почившая старуха Чиё из Песка.

Кику задумчиво кивает. Да, Чиё явно знала и бабку Риру, и бабку Сэкирэи. Скорее всего, Почтенная Сестра всю её семью знала, что уж тут.

— Данзо охотился за её кеккей-генкай, в особенности его интриговал хенка, которым Рира часто пользовалась. В отличие от тебя, инка не сильно её интересовал. Манипуляция с чакрой дарит огромные возможности. Шинпи старались не распространяться о клановых техниках. Часто переезжали с места на место, даже во времена Мадары, когда у одной из твоих прабабок было пятеро девчонок на руках, а мужа убили. Рира говорила, что геном неустойчив, и в некоторых поколениях даёт непредсказуемые мутации. Но хенка всегда был с ними.

— Поэтому теперь он заинтересовался мной?

— Он всегда интересовался вами. Рира пряталась от него по всему свету, а вы… Как ни неприятно это признавать, Суна вас защищала. Геном никак себя не проявлял. Данзо перехитрил сам себя, когда приказал Рире спрятаться на Косен.

— Зачем он отправил её туда?

— Понятия не имею, этого твоя бабушка в письме не рассказала. Возможно, печать ещё действовала, только не полностью. Возможно, что-то до меня так и не дошло. Возможно, где-то есть ещё её личные дневники, я знаю, что вы нашли пару в Суне.

— В них почти ничего конкретного. Из-за печати? Это… это Данзо послал убийц в Росоку?

— Я не могу этого утверждать с уверенностью, детка, — Мэйко позволяет себе протянуть руку и легонько сжать ладонь внучки подруги, которую так нелепо потеряла. Они даже не успели помириться. Сказать друг другу как жалеют обо всём. О собственной глупости. Кику очень хочется обнять Акеми, которая тихо, как мышка, слушает их разговор, притаившись в углу на стащенной с дивана подушке и прижав колени к груди. Потом. Когда Мэйко-сан вернётся в поместье Икимоно. — Но я думаю, что он хотел выкрасть внуков Риры. Вряд ли он знал, как выглядит Ташика, твоя мать родилась уже на острове. Тебя спас инка, а твою мать и брата то, что их не было в Росоку.

— Хотел выкрасть? — Кику чувствует, как по её щекам текут слёзы. Она не пытается их сдержать. — Тогда почему… почему они убили Широ? Ей даже трёх лет не исполнилось!

— Я не знаю, — в голосе старейшины сквозит искреннее сожаление. — Я могу только предполагать, что что-то пошло не по плану Данзо. Что убийцы, возможно, сами были заинтересованы в этом деле. В те годы никто сильно не отслеживал пропажи шиноби, особенно в таких крупных кланах, как Учиха. Многие гибли на миссиях. Это официально. Рира была не единственной, кого Данзо удалось утащить в Корень. Сейчас вам: тебе, Акеми и Яхико, нужно как никогда смотреть в оба и никому не доверять. Особенно подчинённым самопрокламлённого Хокаге. Будем надеяться, совет джонинов как следует пораскинет мозгами. А Тсунаде выйдет из комы.

Акеми остаётся с ней, когда Гакари, не слушая возражений, отправляется в поместье Икимоно одна. Ну как одна, в компании пары Анбу, которые всегда поблизости.

Они просто держатся за руки и ничего не говорят. Сначала им надо переварить услышанное, а потом уже думать, что делать с полученной информацией.

Коноха. 23 января, 17 лет после рождения Наруто.

My Chemical Romance — Mama+++

Они постарели, думает Данзо, глядя вслед Мэйко. Они оба прожили невероятно долгую по меркам шиноби жизнь и пришли к своей финальной точке. Сколько лет у них осталось? Наверное, с десяток, если повезет, то даже два, но это совсем не то, чему он радуется. Данзо хорошо понимает, что упустил очень многое и, все же, видимо, проиграл Хирузену в их противостоянии. То, что он наконец-то станет Хокаге — достижение, о котором он так отчаянно мечтал, но этого мало, слишком мало.

Он садится обратно и смотрит в натянутый потолок тента, тяжело вздыхая и устраивая ладони на коленях. В последнее время он все чаще и чаще думает о прошлом. Это ли не признак приближающейся смерти? Он когда-то давно уже слышал, что сожаления и воспоминания — первый ее знак. Умирать пока Данзо не собирается, у него еще слишком много дел и планов, но и от размышлений никак не может избавиться. Что поделать, если жизнь его была такой насыщенной, что ему есть что вспомнить?

Например, все ту же Мэйко, какой она была давным-давно. Он хорошо помнит тонкую невысокую девочку с длинными светлыми волосами. Тогда она ему понравилась, потому что за ней не нужен был присмотр. В академии она была одной из лучших после них с Хирузеном, говорила четким и ясным голосом, смотрела без страха в глазах. Какие у нее были красивые глаза! Он усмехается, вспоминая их — почти черные, обрамленные длинными пушистыми ресницами. Все отмечали, что взгляд у нее острый и пронзительный, даже самому Данзо порой казалось, что видит она его насквозь.

Хотя почему казалось? Она видела его насквозь, знала как никто другой, но при этом отрицала очевидное.

Глупая женская черта, которая становится заметнее всего тогда, когда женщина любит. Ему повезло, что сердце и верность Мэйко достались не Хирузену, а ему, иначе он не сумел бы достичь таких высот. Все было бы лучше, останься она с ним, стань его женой и раздели она его цели, но у Мэйко всегда на все было свое мнение. Она и не думала ему уступать, никогда не уступала, если считала себя правой. Данзо чуть сжимает свое колено пальцами, чувствуя досаду, избавиться от которой не может по сей день.

Он потерял и Мэйко, которая должна была быть его тылом и самым верным союзником, и Риру, благодаря силам которой мог бы достичь еще большего. Тогда он поступил неправильно, признает Данзо неохотно, скрепя сердце. Не надо было отсылать ее на Косен, надо было оставить в деревне, просто найдя способ как можно меньше выпускать на поле боя. Кто же знал, что он сам себя перехитрит? Кто же знал, что нахождение Риры в Корне так сильно повлияет на их с Мэйко отношения?

Статная и гордая Гакари Мэйко и хохотушка Шинпи Рира. Две названные сестры, которые ходили под руку и понимали друг друга с полуслова. Теперь в Конохе он видит их внучек и не может не замечать очевидного сходства, только они будто бы местами поменялись: Икимоно Акеми такая же подвижная и смешливая как Рира, а Ритсуми Накику спокойная и немногословная как Мэйко. Кривое зеркало какое-то, только никого вроде него самого рядом с ними нет, что, наверное, даже хорошо. Ему бы было неприятно видеть где-то молодого себя, хотя тот же старший брат Казекаге чем-то и напоминает его в молодости. Совсем немного, потому что у Данзо в те годы уже были планы и улыбался он намного меньше. Сая он не учитывает, хотя тот тоже постоянно рядом с ними, потому что сам принадлежит ему.

Художник исправно отчитывается перед ним, рассказывает чем дышат обе девушки и их окружение. Данзо особенно интересна, конечно же, Ритсуми и ее тренировки с хенка, но и Икимоно вызывает определенный интерес. Он все пытается рассмотреть в каждой из них двух девушек, которых когда-то считал дорогими своему сердцу. Глупо, наверное, но он не может себя остановить, особенно, когда взгляд его натыкается на собраниях на Мэйко.

Она рассталась с ним и вышла замуж за этого никчемного Макато Сатоши. Данзо помнит, как был уязвлен и как ликовал, когда совсем вскоре после замужества Мэйко вновь оказалась в его постели. Он помнит, как она перекидывала волосы через плечо, как смотрела на него, устраиваясь верхом, как потом пообещала ему все возможные и невозможные мучения, если он хоть кому-то заикнется об интрижке. Все же, какие-то понятия о чести у него были, поэтому он, несмотря на желание досадить, молчал.

Мэйко родила дочь, которую он не видел до тех самых пор, пока та не выросла и не лишилась отца. Кагуя впервые попалась на глаза Данзо на похоронах собственного отца — тонкая как тростинка, с красивыми губами, поджатыми в тонкую линию, и злыми светло-карими глазами. Именно ее взгляд ему и запомнился, потому что им она отличалась от своих родителей. Мэйко редко демонстрировала свои чувства, ее покойный супруг практически никогда не сердился, а вот дочь явно пошла не в них. Он следил за ней и после, до тех самых пор, пока она не вошла в клан Икимоно, и не мог понять, откуда в девчонке такая буря.

Его посещали догадки, но Данзо их отметал и не подходил с вопросами к Мэйко. Прошлое уже не так уж и важно, повторяет он и сейчас, думая о внуках Риры и Мэйко. Ристуми вначале была защищена Суной, а теперь — влиятельной старейшиной, вцепившейся в нее хваткой бойцовской собаки. Ее брату кеккей-генкай не достался. Брат и сестра Икимоно, лишившиеся отца, оказались тоже не так просты. Дерзкие и упрямые, слишком смелые для тех, кто еще так юн. Данзо хотел пригрозить Акеми тем, что подрежет ее язык, но что-то не позволило ему этого сделать.

Поворот головы, прищур глаз, что-то в ее речи и поведении заставляет его возвращаться мыслями к тем вопросам, которые так и не задал Мэйко.

И уже не задаст, потому что свой выбор каждый из них сделал уже давным-давно.

Примечания:

Дорогие читатели! Это довольно важная часть в повествовании, поскольку она повлияет на будущие события канона. Как было указано в предисловии, мы всё ещё следуем всем крупным аркам Наруто, однако, к концу оригинальной манги будут и существенные отличия. Нам важно при этом не потерять логику, так что если у кого-то есть замечания или вопросы — не стесняйтесь кидаться в авторов, вдруг мы что-то упустили?

Ещё одно немаловажное напоминание: в шапке пока НЕ ВСЕ финальные пейринги, они будут вводиться по мере добавления в сюжет. Будут и «классические» и... способные вас удивить! ^^

Коноха. 27 января, 17 лет после рождения Наруто.

Sia — Courage to change+++

Пока все носятся по Конохе со слухами о том, что может случиться и не случиться на собрании Каге пяти великих стран, Акеми и Накику решают посвятить освободившееся время усиленным тренировкам. Им это нужно, деревне это нужно, так что не воспользоваться возможностью было бы глупо. Кику всё ещё опасается использовать хенка, она действует на чистой интуиции, так что результат может быть не только неожиданный, но и потенциально опасный. Она помнит, как неосторожная манипуляция с кииро в стране Волн привела к опалённым бровям и волосам, хотя, стоит признать, противников результат тогда потряс столь же сильно, сколь самих горе-экспериментаторов.

У Акеми, наоборот, полно энтузиазма и веры в её силы. Она проводит для Кику краткий инструктаж по нововведениям в террариуме Икимоно и останавливается перед личной кладкой кииро: в «гнезде», а, точнее, неглубокой ямке, поблескивает жёлтыми боками с десяток мелких яиц.

— Вот-вот должны вылупиться, — говорит Акеми, присаживаясь на корточки. — Как раз сможем сразу увидеть результат. Ну, то есть, через пару часиков.

— Мне пару часиков надо, чтобы хоть что-то получилось, — тянет Кику, но тут же себя одёргивает: хватит слишком много думать, пора действовать и самой верить в себя. — Ладно, опыт есть какой-никакой. Будешь проводником, твою чакру я уже хорошо знаю.

Акеми с готовностью кивает и бережно накрывает ладонью спрятанные в твёрдой оболочке зародыши токаге. Кику активирует полыхающие «когти» на пальцах, медленно погружая в кожу подруги и считывая поток её чакры.

— Щекотно, — хихикает Ако, сдувая с лица чёлку. — А выглядит страшно, как набор скальпелей.

— Дай мне сконцентрироваться, — хмыкает Накику, не отрываясь от занятия, — а то и вправду порежу. Учти, что ирьёнин из меня весьма посредственный. Залечить залечу, но не факт что где надо и как надо.

Десятисантиметровые не режущие лезвия касаются скорлупы, и Накику пытается поймать знакомое ощущение формирующихся внутри эмбрионов токсинов. Кииро на самом деле хороший выбор, потому что про яды Кику знает почти также много, как Чиё и Тсунаде. Это привычная для неё среда для манипуляций. Холодная смесь воды и воздуха в Акеми тоже уже давно изучена вдоль и поперёк. Кику вытягивает указательным пальцем тонкую, практически незаметную, светящуюся нить из ладони подруги и, направляя в лежащее под ним яйцо, меняет лёд на пламя, соединяя с ядовитой чакрой внутри эмбриона. Затрат её собственной энергии данный ритуал не требует, но вот полная сосредоточенность на последовательности действий заставляют Накику изрядно попотеть.

В последний момент нить ускользает, не впитываясь в оболочку, и Кику разочарованно стонет. Не удержала, пока меняла аспект. Теперь всё заново. Ей-то долго можно сидеть и пробовать вновь и вновь, а чакру Акеми она при таких «успехах» высосет довольно быстро.

— Ничего, давай ещё раз, — быстро смекает Икимоно, приподнимая ладонь и касаясь её пальцев кожа к коже. — Ты не много берёшь, так что всё в порядке. Я даже не почувствовала.

И они пробуют снова и снова. Проходят спрогнозированные Акеми пара часов, потом ещё пара, прибегает Яхико, полюбоваться на их достижения, Кагуя-сан зовёт недовольным тоном ужинать… Кику, честно говоря, уже не понимает, стоит ли что-то пробовать дальше. Ей кажется, что хенка всё-таки проскользнул внутрь, но она ни в чём не уверена, потому что от напряжения у неё голова идёт кругом. Никаких внешних изменений на скорлупе она не замечает, но и не знает, должны ли быть какие-то видимые следы вмешательства.

— У нас ещё завтра есть время, — обнадёживающе говорит Акеми, разминая пальцы. По ней тоже не сильно видно, но, кажется, Икимоно чуть бледнее, чем обычно, несмотря на пополнение от сейсеки. На себя Кику даже не хочет в зеркало смотреть: и так представляет, что там чёрные круги под глазами, как у Гаары в бытность джинчуурики. — И послезавтра. Не знаю, сколько там будет длиться эпопея с советом; пока для нас даже миссий особо не предвидится. Пойдём, посмотрим, что хаха-сан оставила нам из еды. Надо подкрепиться.

— Да, идём. Потом передашь ей спасибо, неловко получилось. Она, наверное, злится.

— Она постоянно злится, — Акеми раздражённо ведёт плечом, подхватывая подругу за талию. — Так что вообще не заморачивайся.

Акеми подогревает остывшие блюда, ставит возле центрального подноса многочисленные салаты и закуски. С каждой новой порцией мяса восстанавливает здоровый цвет лица. Как и оптимизм.

— Я тут подумала… — Кику смотрит на столешницу, не веря, что действительно готова это предложить. Чтобы всё получилось, им придётся пройти долгий путь, долгий, тяжёлый и упорный. Но это того стоит. Даже если не осилят, сойдут с дистанции на полпути, хотя бы не будут жалеть, что не попробовали. — У меня есть записи Чиё-баа. В том числе про запретный Кишо Тенсей.

Акеми заинтересованно откладывает палочки, подаваясь вперёд всем корпусом. В столовой становится настолько тихо, что слышно тиканье напольных часов где-то в глубине большого дома.

— Мы могли бы… — продолжает Накику, не отрываясь от гипнотизирования стола. — Могли бы попробовать, если получится с хенка. Твои токаге запасают чакру, а я могу её использовать вместо своей жизненной силы. Вытянуть частично и отдать. Конечно, будет проще, если человек ещё не умер, а на грани, тогда достаточно влить немного и заморозить в нём эту чакру до прибытия помощи медиков. Но в теории… в теории мы вместе сможем воспроизвести Кишо Тенсей даже на погибших. При условии, что они погибли совсем недавно.

Акеми молчит. Кику приходится перевести взгляд на подругу, но эмоции, сменяющие друг друга на лице рыженькой куноичи она даже не успевает осмыслить. Минуты тишины затягиваются; Накику понимает, что имото скоро сможет правильно составить слова в предложение в своей голове и со всем напором отреагировать. Возмутиться, порадоваться, вдохновить на подвиги, а, может, разочароваться, что успех с таким прогрессом, как у них сейчас, практически недостижим.

— Где будем трупы искать?

— Чего? — у Кику непроизвольно открывается рот и чудом не вылетает оттуда листик салата. Акеми переобщалась с Саем? Или она сама переобщалась с Саем? Или это Сай под хенге?

— Трупы. Свежие, — пытливо повторяет Ако, и то, как она отправляет в рот очередной кусочек говядины выглядит весьма кровожадно. — На ком ты планируешь практиковаться?

— Для начала на живых, — ворчит Накику. Когда Акеми смеётся, Ритсуми понимает, что та просто хотела поднять ей настроение. — С существующей чакрой работать куда проще. Это должно быть похоже на меддзюцу, по сути, делёжка жизненной энергией. Потом можно практиковаться на умирающих животных — такие постоянно встречаются в окрестностях. А уже потом будем думать где брать лопату и кого откапывать для опытов.

Акеми продолжает веселиться, но их прерывает Яхико, влетающий в столовую в крайне возбуждённом состоянии.

— Там… Акеми-анэ, там! — орёт генин. Если Мэйко-сан уже ушла спать, завтра кому-то влетит по пятое число.

— Успокойся и объясни внятно, — тут же превращается Ако в суровую старшую сестру. — Где там и количество трупов.

— Чегось? — мигом успокаивается Яхико, продолжая по инерции тыкать в сторону заднего дворика. — Нет, трупов нет.

— А жаль, — хихикает Кику. Всё в порядке, никто не умер. — Нам для практики надо.

Яхико неверяще переводит взгляд с одной нээ-чан на вторую. Раздумывает, не тронулись ли те умом из-за всего происходящего.

— Да ну вас, — дуется мальчишка, складывая руки на груди и гордо задирая нос. Но долго не обижается, снова подпрыгивая в возбуждении. — Вместо того, чтобы так низко шутить, лучше идите гляньте на кладку! Вы же с ней работали?

— Со стола убери! — кричит Акеми брату, срываясь в сторону выхода. Кику спешит за ней; походя проводит рукой по рыжим встрёпанным волосам Яхико. Молодец, что первый пришёл к сестре мириться.

В террариуме сумрачно, разбавляет темноту этого тропического царства лишь рассеянный свет разнообразных ламп, установленных для поддержания правильной температуры. Отблески падают на озарённое собственным внутренним благоговейным светом лицо Акеми.

— Кику-нээ, у нас получилось, — тихо и тонко выдыхает она. — Смотри, это наши первенцы!

— Мидори же есть, — напоминает Кику, заинтригованно присаживаясь рядом. На неё смотрят глаза-бусенки белой ящерицы… с двумя головами. Одна явно прицеливается, чтобы плюнуть сгустком яда, из ноздрей другой валит густой дым, попахивающий серой.

— Я назову их шииро, — в порыве чувств Акеми бросается Кику на шею всем телом.

Она не плачет, конечно, но этот в момент они обе понимают, что стараются не зря. Да, путь будет долгий, трудный и совсем не очевидный, со взлётами и падениями, с разочарованиями и провалами. Но, в конце концов, перед ними рождается живая легенда, перед ними пример самого Узумаки Наруто. Уж вместе-то они точно добьются поставленных целей.

Коноха. 7 февраля, 17 лет после рождения Наруто.

CRMNL — Trouble+++

Чиву-сенсей смотрит на Акеми лишь немного удивленно, когда она, запыхавшаяся вваливается в его чудом уцелевший дом. Он как раз наливает в стакан яблочный сок, поэтому протягивает ей стакан и ласково улыбается, наблюдая за тем, как она его выпивает залпом. Подруга его подопечной ему нравится: хорошая девочка, шумная и живая, как раз то, что нужно для Накику! Ему приятно смотреть на их дружбу, как и обсуждать успехи своих учеников с Гаем. Вот уж кто разделяет его радости и тревоги, в отличие от той же Нанасэ. То, что Акеми прижилась в ее команде — не иначе как чудо.

— Где? Где она? — хрипло спрашивает Акеми, благодарно кивая и возвращая Чиву-сенсею стакан. Облизывает губы и опирается рукой на кухонный стол, пытаясь перевести дух.

— В своей комнате. А что-то случилось? — в голосе мужчины слышится искреннее беспокойство. Он тут же начинает представлять себе, что еще могло пойти в Конохе не так, что привело Акеми в такое состояние.

С другой стороны, для подобного много-то и не нужно.

— Нет, но вы нас не видели. Вообще. Уже неделю! — чеканит Акеми, на что Чиву-сенсей только удивленно округляет глаза. Что произошло он не понимает, но и спросить тоже не успевает, так быстро девчонка уносится. Теперь ему даже интересно, и не будь у него запланировано дел, то он бы пошел все узнавать. Ладно, вряд ли это что-то страшное, верно?

Акеми на кровать к Накику почти падает, тут же начиная выпутывать подругу из кокона, в который она завернулась во сне. Краем глаза она видит кисти Сая, но не придает этому никакого значения — ее даже художник собственной персоной бы не впечатлил сейчас и не заставил отвлечься. Да даже если он спляшет, то ей это будет неинтересно.

— Что такое?! Что? — отталкивая от себя руки Акеми, стонет Накику. Она садится, делает неосторожный взмах рукой и сталкивает подругу с кровати, отчего та попутно роняет и тумбочку, на которой, к счастью, ничего не стоит. — Ако?!

Кряхтя, Акеми садится прям на полу и спешно ставит тумбочку обратно на место, и все это под взглядом подруги, которая явно размышляет, а не спрятаться ли ей от этого жестокого мира с помощью инка. Нет уж, думает Акеми и самым коварным образом хватает ее за выглянувшую из-под одеяла ногу. Теперь вот уж точно не сможет никуда убежать, даже если попытается!

— У меня есть две новости! — восклицает она, а потом делает паузу, чтобы пересчитать их уме, а не ради какого-то особого эффекта. — А, нет, три новости! Хорошая и две плохие!

— А четвертая? — решает уточнить Накику, вылезая из кровати и начиная одеваться. Умываться ей придется на ходу, потому что времени на сборы ей много не светит, если судить по уже разведенной с утра суете.

— Какая четвертая? — растерянно переспрашивает Акеми, хмурясь и непонимающе хлопая глазами. Она пытается вспомнить, уж не упустила ли чего из виду. Нет, на ум как назло ничего не приходит. Пожалуй, она была бы рада еще одной хорошей новости и сама.

— Чтобы уравновесить две плохие, — звучит невозмутимо в ответ. Ну, да, действительно, если так подумать, то непременно должна быть и хорошая новость, но ее, увы, нет.

— А. Нет, четвертой нет. В общем! Хорошая: у меня вылупилась новая кладка! Они летают, Кику-анэ, летают! — такой высокий писк Накику прежде слышала давным-давно все здесь же, в стране Огня, во время того самого злополучного экзамена. Тогда она проходила в Лесу Смерти мимо стайки восторженных девчонок, завидивших вдали своего ненаглядного Саске-куна. От звука она морщится и трет то ухо, которое к Акеми ближе всего, потому что оно начинает звенеть. — Они такие красивые, переливчатые, алые! Я думала назвать их усубэни! Говорила же, что тебе надо остаться на ночь, а тебе приспичило домой вернуться!

— Ладно, а плохие? — перебивает Накику восторженную тираду Акеми. — Хотя, погоди, дай угадаю, одна — ящерицы улетели? — В голосе ее сплошной сарказм, вызванный тем, что она не выспалась. На самом деле она не думает, что они могли куда-то улететь от своей хозяйки. Обычно ящерицы вылупляются послушными воле следящего за кладкой Икимоно.

— Да, как ты догадалась? — Теперь настает черед Накику споткнуться и едва не упасть. Она чудом ловит себя, уперевшись рукой о тумбочку, и смотрит на Акеми, надеясь, что та шутит. Та нисколько не шутит. — Они улетели! Они сначала попытались искусать дядю, он за моей спиной стоял, а потом они улетели!

— То, что они попытались это сделать — вторая плохая новость? — Акеми мотает головой, отчего Накику становится как-то совсем нехорошо. Надежды на хоть сколько-то светлое будущее стремительно тают на глазах. — А какая вторая плохая новость?

— Они залетели в один из уцелевших домов. Там были открыты окна, и, ну, в общем, меня вызвала к себе Тсунаде-сама, она уже все знает. Как думаешь, еще не поздно сбежать в Суну? — Судя по стуку в дверь и голосу Изумо с первого этажа, уже поздно.

Акеми грустно вздыхает, готовясь к очень громким крикам Хокаге, которой не понравится, что едва выйдя из комы, она вынуждена разбираться еще и с этим.

Коноха — Суна. 13 февраля, 17 лет после рождения Наруто.

Ana Johnsson — Here I go again+++

Тсунаде-сама выглядит вполне живо для той, кто пару недель провалялся в коме и относительно недавно из неё вышел. Некоторое время назад им с Акеми знатно влетело за то, что по неосторожности куноичи-экспериментаторши навели панику в одном из полуотстроенных кварталов, так что Хокаге решает послать их в Суну во избежание дальнейших казусов.

— Данзо мёртв, так что подумай о том, чтобы ещё раз пересмотреть дневники бабушки, — советует Годайме, которая успела переговорить с Мэйко-сан. — Возможно, печать могла скрывать какую-то информацию. Мы до сих пор не знаем, как именно она действовала, и какие типы печатей вообще были использованы Данзо на разных подчинённых. И теперь уже, скорее всего, никогда не узнаем.

Накику кивает, она и сама думала, что было бы не лишним перечитать записи Риры более вдумчиво, имея теперь лучшее представление о том, кем была последняя из Шинпи. Себя Кику считает Ритсуми.

— И если вам опять придёт в голову выводить летающих ослов, делайте это подальше от жилых районов, — ворчит Хокаге, отправляя в рот сакэ.

— Тсунаде-сама! Почему ослы? — возмущается Акеми, которая вины за собой не чувствует: главное ведь, что получилось, да и никто сильно не пострадал в итоге. — Вы сами прекрасно знаете, что кладки…

— МОЛЧАТЬ! Судя по причинённому ущербу, там были как минимум ослы. А скорее даже бегемоты.

Стол тряссётся, Кику и Ако покорно опускают головы, а сзади раздаётся знакомый смешок.

— Генма и Райдо отправятся проследить за тем, чтобы вы никого не покалечили по пути и в союзной деревне. Ино и Чоджи с вами, по прибытию в Суну их команду ждёт персональное задание. Шикамару уже на месте. Свободны! И чтобы я вас тут ближайшие две недели не видела. Сплошная головная боль…

Тсунаде тянется за очередной стопкой, и трое шиноби поспешно пятятся к двери, пока Хокаге ещё что-нибудь им не припомнила. В коридоре Генма получает у секретаря подписанные свитки и обязуется передать их остальным участникам экспедиции.

На привале все действуют слаженно, и Кику невольно вспоминает их прошлое путешествие с Каем и Хошиме. То ли из неё капитан не очень, в отличие от Ширануи, то ли сама компания куда удачнее. Чоджи сам по себе неконфликтный, Ино вся светится и переливается: буквально весь её вид кричит о том, что совместный с Генмой сбор веток для костра можно считать за первое свидание. Райдо с суровым видом таскает воду, пребывая в своих мыслях. Кику, которая неплохо выучила друзей Чи-чана, подозревает, что тот усиленно вспоминает о том, с какой цыпочкой из Суны он в прошлый раз крутил роман. И вряд ли для того, чтобы ещё раз постучаться к ней ночью.

— Смотри-ка, Ино действительно флиртует с Генмой? Он ей сейчас подарил букетик? Где нарвать уже успел?

— По пути, — Кику щипает Ако за бок, чтобы она понизила тон и не смущала их общую подругу. Икимоно, в отличие от Хошиме и Наруто, не тугодум, просто она на отношения остальных обращает примерно столько же внимания, как на очевидность собственных. Для неё это что-то настолько естественное, что пока конкретно на глаза не попадётся, то и комментировать не нужно. — Давай оставим их наедине и займём пока остальных.

— Райдо и так занят думами, — фыркает Ако. — Я удивлена, что его до сих пор соглашаются принимать в Суне. Там половина женского населения старше семнадцати побывала у него в постели, неужели они не хотят его убить?

— Всё по обоюдному согласию, — хмыкает Накику. — Одноразовый секс, больше никто никому ничего не обещает.

Акеми кивает с очень задумчивым видом, словно сама пытается что-то припомнить. Но в итоге откидывает ненужные мысли и вбивает последний колышек в землю. Ставить палатку вдвоём — уже их традиция.

Ночь проходит спокойно, токубецу-джонины вызываются сторожить по очереди, и Накику, конечно, не спорит — когда ещё предоставится возможность нормально выспаться в полевых условиях? В полудрёме она видит, что, в отличие от неё, Яманака решила составить компанию Ширануи у костра и усмехается. Ещё одна парочка, возможно, скоро официально объявит о своих отношениях. Если Иноичи-сан не убьёт знакомого за совращение своей любимой дочери. Почему-то Накику верит, что они смогут договориться. Ширануи в качестве зятя ведь куда лучше, чем тот же Саске. Это Сакуре надо ломать голову, как убедить родителей, что она не поехала кукухой при выборе возлюбленного.

Утром её будит донельзя свежая и уже собранная в путь Ако. Кику не понимает, как можно просыпаться в полной боевой готовности скакать на край света. Ей хочется спрятать голову обратно в спальный мешок и остаться тут ещё часика на два, а лучше на пять.

— Угадай, кого засекли гуре перед рассветом?

— Без понятия, — бурчит Кику, огромным усилием воли вытаскивая себя на прохладный утренний воздух и тут же заворачиваясь в плащ. — Алоэ с глазами?

— Как ты догадалась? — Ако забавно приоткрывает рот.

— Может, кто-то решил себе на участок поставить оригинальное пугало?

— В такой глуши посреди леса? И оно пропало, как только заметило токаге. Так что не вариант.

— Ако-имото, мне нужен кофе, прежде чем я смогу рационально воспринимать новости про растение-сталкера.

— К слову, о сталкерах, — Акеми морщит носик и передаёт подруге горячую кружку, любезно подготовленную Райдо. — Одна из гуре уничтожила мышь примерно через час после того, как мы покинули Коноху. Я совсем забыла тебе сказать.

— Я не знала, что твои ящерицы питаются грызунами.

— Кику-анэ! Ну не тупи. Нарисованную мышь.

Кику молчит некоторое время, потягивая горький напиток. Вспоминает слова Мэйко-баа-сан. Акеми тихо ждёт, пока Ритсуми соберётся с мыслями.

— Данзо мёртв, — первое, что произносит Кику. — Какой ему резон продолжать за нами следить?

— Это ты мне скажи, вы живёте под одной крышей.

— У Сая есть своя квартира, — в очередной раз напоминает Накику. — Ладно, смысл гадать сейчас? Вернёмся и прижмём его к стенке. Закончим то, что не успела эта Каруи.

Акеми согласно кивает и делает глоток, прикрывая глаза. Кофе она начала пить с подачи Канкуро. Почему-то песчаники предпочитают именно этот напиток, хотя в Суне нет плантаций и стоит он недёшево. А Генма, с подачи Ино, подсел на чай. Так что тот, крупнолистовой, в основном уходит на Ширануи. Хьюга заглядывал в мастерскую всего два раза с тех пор, как они начали встречаться. В основном Кику и Неджи проводят время на секретной полянке. Когда у него есть свободное окошко в расписании, конечно.

Кику трясёт головой и тянется к рюкзаку. Слишком много неприятных мыслей с утра, она будет думать об этом позже. Не во время миссии. Лучше подумать о том, что совсем скоро она увидит Ичи и Сабаку. Она всё сильнее по ним скучает и готова даже признаться им об этом вслух. Только бы Куро не растрепал о том, что во время атаки Пейна её убили. Ей хватило игнора Акеми, разбираться с собственным братом и Гаарой она совсем не готова.

Суна. 16 февраля, 17 лет после рождения Наруто.

Dua Lipa — Physical+++

Канкуро не поджидает Акеми у ворот: с утра у него находится достаточно дел, поэтому он просто не успевает встретить ее. Вместо этого они с Темари и Шикамару прибывших из Конохи встречают непосредственно в кабинете Казекаге. Гаара поднимает на них глаза и делает вид, что не замечает, как его старший брат подходит к своей девушке и коротко целует ее, нисколько не стесняясь всех присутствующих. Его бы стоило одернуть, но то, что в его семье наконец-то сложились те самые отношения, когда они чувствуют себя достаточно комфортно и расслабленно в присутствии друг друга, его радует. Только Темари и стонет, закатывая глаза и за шиворот оттаскивая от Акеми Канкуро, попутно встряхивая его и шипя что-то про приличия.

— У кого-то уже все налажено, я смотрю, — усмехается Генма, кидая на Райдо, демонстративно смотрящего в окно, острый взгляд. Этот вот тоже поладил с половиной Суны, загадка только, как оставшаяся часть жителей не хочет его убить. О подвигах джонина в Конохе уже давно знают, но раз жалоб нет, то и вмешиваться не во что. — Тсунаде-сама считает важным, чтобы мы показали пример единства остальным деревням. Наш союз все еще у многих вызывает недоверие.

— Совместные тренировки начнете завтра. Слаженная работа шиноби Песка и Листа покажет, каких результатов мы добились. Баки во всем поможет, он будет в вашем распоряжении всю следующую неделю, — согласно кивает Гаара и отпускает всех, кроме Темари и Шикамару, для которых у него есть еще какие-то задания. Груз ответственности, который они взваливают на себя, оказывается куда больше, чем у других, но тут и удивляться нечему: Темари — старшая сестра Годайме Песка и представительница клана Сабаку, а Шикамару прочат в будущем то же место в жизни Конохи, что занимает его отец, если даже не выше. Кому как не им доверять самые сложные дела?

Акеми нет-нет, а радуется, что она от этой участи избавлена. Исаму-сан этим, конечно, опечален: младший брат ее покойного отца, став временной главой клана, хотел как можно скорее начать готовить себе замену. Его собственные сыновья, безусловно талантливые мальчики, не подходят по характеру, и у него нет веры в то, что с этим можно что-то сделать. Юэдэй пошел в отца и вырос в тихого, увлеченного выведением кииро, с ядом которых ставит эксперименты, а порывистый Эиджи, доказав свое мастерство в кендзюцу и Чакре Нагаши, присоединился к Анбу и надел маску барсука.

Вот куда им? К тому же, они лишь племянники прошлого главы. Дядя смотрит с надеждой на Акеми, как на самую старшую представительницу прямой линии, но, кажется, уже смиряется с тем, что больше всего ему нужно заниматься Яхико. Исаму тоже не хватает брата, о чем он говорит племяннице, когда провожает ее до ворот Конохи. Он улыбается ей отцовской улыбкой и трет царапину на своем лице, вызывая легкий укол вины. Она не думала, что вылупившаяся кладка может напасть на них.

Ей никого не хочется разочаровывать, но она не видит себя на том месте, которое занимал ее отец.

Ночует Акеми у Канкуро, что страшно удивляет Ино и Чоджи. Почему-то даже зная об их отношениях, они не думали, что в Суне все будет настолько явно. Акеми только пожимает плечами и подмигивает подруге, тут же многозначительно стреляя глазами в сторону Генмы. Она позволяет Канкуро увести ее в первый же вечер, но очень толсто намекает Ино не терять времени. Генма обычно не ездит в Суну, это Райдо нравятся местные девушки, так что он вполне может начать знакомить друга с местным колоритом. Ширануи хоть и заинтересован в Ино, даже несмотря на их разницу в возрасте, но что-то не сказать, что спешит приступать к активным действиям.

Слишком приличный, думает Акеми, лежа в кровати и рассматривая вытирающегося после душа Канкуро. Туда они зашли вместе, и у нее теперь ноет истерзанная его губами и зубами грудь, но это скорее приятная боль, а след от укуса, оставленный ею на его плече, заставляет глупо хихикать. Вот теперь пусть по деревне щеголяет в одних штанах сколько хочет! Сразу ясно, что тут пытаться претендовать не на что, а уж если она ему лопатки расчертит царапинами, то вообще красота будет. На самом деле, они оба не большие любители оставлять следы, уже зная, как мешает лишний дискомфорт во время миссий, но нет-нет, а находят место, которое можно раскрасить.

— Что у вас после Суны? — спрашивает Канкуро, падая на кровать и подгребая к себе Акеми. На него нападает редкое желание получить ласку, поэтому он устраивает голову на ее груди. — О каких, кстати, ослах мне говорила Ино?

— Не ослах, а летающих ящерицах. Неудачная кладка, забудь, — морщится Акеми, начиная почесывать Канкуро за ухом. Она перебирает пальцами его влажные волосы и поворачивает голову в сторону распахнутого окна. Пока не холодно можно так полежать, а потом придется забраться под покрывало. — Не знаю, что после Суны. Пока нам велено изучить дневники и поработать над техниками.

— Что скажешь о тренировке завтра? — предлагает ей Канкуро. Акеми ничего против не имеет, но не подразнить его не может. Она смеется, царапает его шею ногтями, — в этот раз ярко-бирюзовыми, — и щипает за мочку уха.

— Ты устал уже, что ли? Куро, я думала, что ты куда больше по мне скучал! — она смеется даже тогда, когда он садится и переворачивает ее на живот. Он подминает ее под себя и подсовывает ей под бедра подушку, ворча что-то о малолетках, которые не знают своего места. Ей от этого только весело, она даже пытается напомнить ему, что у них разница всего лишь два года, но забывает обо всем, стоит только ему мазнуть ей ловкими пальцами между ног. Нет, он точно скучал, думает она, когда Канкуро наматывает ее волосы на кулак и пристраивается к ней сзади, давая почувствовать крупную головку его члена. Точно-точно скучал, даже сомневаться в это не приходится.

Весь следующий день Акеми глупо хихикает под пристальным взглядом Ино и прячется за дневниками, которые они с Накику читают заново между тренировками. Ей кажется, что жизнь покойной Риры-сан она знает уже лучше, чем свою собственную, столько раз уже пролистывала эти страницы. Надо же было ей столько писать! Хорошо, конечно, что эти записи есть, но в них и столько совершенно ненужной им информации, от которой Акеми начинает в какой-то момент зевать, мыслями возвращаясь к Канкуро. Что поделать, если чужие будни, о которых она, к тому же, и так все знает, ее не сильно интересуют?

Она кидает на подсевших к ним после обеда Чоджи и Ино рассеянный взгляд и благодарно кивает, когда парень ставит перед ней еду. В клане Акимичи очень серьезно относятся к каждому приему пищи, и Чоджи, в котором с годами становится все больше ответственности, внимательно следит, чтобы его товарищи по команде не голодали. Впрочем, борьбу за последний кусочек это все равно не отменяет. Чему-то, видимо, уж точно не суждено поменяться. Может, оно и к лучшему — какая-то стабильность этому миру нужна.

— Скажи мне, как ты его соблазнила, — неожиданно требует Ино, что Акеми теряется. Она удивленно хлопает глазами и смотрит на не менее изумленную Накику. — Давай-давай, признавайся! Вон у тебя какой засос на шее, не думай, что я не вижу!

— Ну, оно само, — заторможено говорит Акеми, кидая взгляд на двери ресторанчика, в котором они сидят. Заходить внутрь никто не захотел, поэтому устроились за столом на улице. Ей, конечно, все равно, что подумают хозяева, но если Ино хочет поговорить о Генме, то нужно быть тише. Самой же и не понравится, если он от кого-то этот разговор услышит. Она не знает, что отвечать Ино, тем более в присутствии Чоджи.

Он-то даже не делает вид, что его тут нет, а в самом деле мыслями отсутствует, так увлеченно он ест, но все равно. Не говорить же, что Канкуро просто в какой-то день влетел к ней, когда она мылась, помог с волосами, а потом завалил на постели? Акеми проговаривает это в уме и едва не морщится: нет, если она это начнет рассказывать, то все будет выглядеть совсем не так, как должно.

— Ну?! — нетерпеливо спрашивает Ино, буравя Акеми слишком уж возбужденным взглядом. Видимо, ей и самой уже хочется хвастаться засосом на своей шее, а развести Генму не получается. Вот запала бы на Райдо, у нее бы этой проблемы не было. У нее была бы масса совершенно других проблем.

— А спроси у него самого, чем он соблазнился? — предлагает она вместо этого, хоть и знает, что Канкуро над таким вопросом только посмеется.

— Да он не скажет, — отмахивается Ино, на что Накику согласно кивает, зная, насколько такая затея будет безнадежная. — Это бесполезно! Мне бы понять, как к Генме подобраться. Хоть в голову к нему залезай и расшифровывай все, блин.

— Кстати, про шифры, может, бабушка тут тоже что-то использовала? — вздыхает Накику, отодвигая от себя дневник. У них осталась еще парочка, но в тех, которые они уже пролистали, ничего нового не нашлось. — Не хочу, чтобы это оказалось пустой тратой времени.

— А если обратиться к этой, как ее? — Акеми прищелкивает пальцами и смотрит на Ино, уверенная, что подруга подскажет ей имя. — Ну, очкастой?

— Шихо, что ли? — переспрашивает Яманака, прикладывая палец к губам и тут же озорно улыбаясь. — Пошли просить Шикамару, ему она ни за что не откажет. Помнишь ее выражение лица?

— Шикамару-кун! — передразнивает Акеми, смеясь и качая головой. Она видела Шихо несколько раз, и хоть та не вызывает у нее никаких негативных чувств, не найти забавной она ее не может. — У него прямо типаж, знаешь? Вечно блондинки на него западают!

— Это какой такой у лентяя типаж? — раздается голос Темари, ладонь которой сжимается на плече Чоджи. Акимичи давится своей едой от страха и неожиданности: у старшей сестры Казекаге такой тон, что только дурак не забеспокоится. — Вы о ком?

— Мы о том, что Шикамару любит блондинок! — выпаливает первое, что приходит ей на ум, Акеми. Судя по тому, как низко опускает голову Накику, это было совсем не то, что надо было говорить. — Тема-чан, ты в его вкусе, это же хорошо!

— Нет, на меня не смотрите, не с меня это пошло! — тут же спешит отгородиться от всего Ино, махая руками. — Брат, мне он брат, спасибо большое, как вот и этот. Мне нравился только один черноволосый, да и то это было помутнением рассудка.

— Ты сравнивала нас с Саске, — неожиданно грустно вздыхает Чоджи, которому Накику уже успела протянуть стакан воды. — Это было обидно. — Ино страдальчески морщится, то ли чувствуя какую-то вину за то, как изводила друзей своей влюбленностью, то ли от несвоевременности жалоб Чоджи.

— Я про влюбленную в него… о, Генма-сан! Давно не виделись! — Ширануи, подошедший к ним вместе с Канкуро, садится за стол, устраиваясь рядом с Ино, отчего в глазах той появляется восторженный блеск. Акеми надеется, что при нем и брате Темари не станет продолжать, но зря.

— Кто в него влюблен?! — Темари вклинивается между Накику и Акеми, хватая последнюю за плечо. Канкуро недовольно скалится, вынужденный сесть рядом с Чоджи напротив них. — Отвечай давай! Как ты могла мне сразу не сказать об этом?!

— Криптограф, — подсказывает Накику, стараясь незаметно отползти и скрыться с места будущей трагедии. Участвовать в чужих драмах у нее желания нет, но свирепый взгляд Темари заставляет ее замереть. Может, лучше просто притвориться статуей?

— Но ты не переживай! Она ему совсем не нравится, — спешит заверить Темари Ино, пихая Генму в бок локтем, когда тот начинает посмеиваться, что теперь Шикамару точно пропал. — Он вообще не знает, что она на него запала!

— То есть об этом все знают уже? Кроме меня? Я такого предательства от будущей невестки не ожидала! А ты, Кику?! — Накику только больше втягивает голову в плечи, а Генма начинает смеяться уже в голос.

— Невестка?! — переспрашивает Акеми, округляя глаза. Напротив нее Канкуро веселится, наблюдая за хаосом за столом.

— Предательство? — подает голос он, скрещивая руки на груди и глумливо улыбаясь сестре, когда та делает ему страшные глаза. С раскраской на лице он кажется особенно насмешливым.

— Погоди, тебя это больше всего удивляет? — Теперь он смотрит уже на Акеми, улыбается уже не глумливо, зато выгибает бровь. — Серьезно?

— А что должно было?

Под общий гвалт к ним присоединяется еще несколько человек: Райдо садится на углу стола, на что Ино фыркает, что по примете он никогда не женится; Коджи со старшим братом подсаживаются на свободные места.

— Насколько, говорите, у вас все серьезно? — вклинивается в беседу Коджи, осмелевший после того, как стал чунином. Канкуро вмиг меняется в лице и кидает ему острый взгляд.

— Руки убрал, — рявкает он, под подстрекательство Генмы. Он сетует, что сложно быть шиноби без рук, и становится ясно, что сегодня ни о каких тренировках речи уже не будет. Настроение у всех собравшихся далеко от рабочего.

Примечания:

Драббл спин-офф по пейрингу Генма/Ино хронологически идущий после данной главы: https://ficbook.net/readfic/75486/37036770#part_content

Страна Ветра. 19 февраля, 17 лет после рождения Наруто.

Veil of Maya — Mikasa+++

Гаара даёт им задание прошерстерить страну Ветра на севере, пока он занят обсуждением будущего альянса с остальными Каге. Старшие джонины заняты планированием и подготовкой, так что на разведку определяют внезапную подмогу из Конохи и тех, кто относительно свободен: какого-то новоявленного джонина, которого Кику и по имени не знает, Коджи и его старшего брата Руиджи. Точнее, он не брат, а кузен вроде, но Кику разбираться в родстве этой семейки не собирается. Канкуро назначен капитаном, хотя весь его вид кричит о том, что они с Акеми и Накику и втроём бы прекрасно справились.

— Возле границы разделитесь, по двое. Решайте сами кто с кем, но чтобы без скандалов, — Гаара выразительно смотрит на старшего брата.

Накику вздыхает — и так всё ясно, Ако пойдёт с Канкуро, а ей придётся выбирать из троих суновцев. Наверное, лучше всего пойти с безымянным джонином, но Руиджи уже косится на неё и приветливо улыбается, словно они старые приятели, которые давно не виделись, и у них есть что обсудить. Ладно, он вроде открыто к ней никогда не приставал, а если что — Накику просто скажет, что у неё уже есть парень, и сомнительные связи её не интересуют. Может, всё-таки побриться налысо? Нет, она не так уж и часто бывает в Суне.

Они добираются до места временного лагеря к полудню, и Куро тут же хватает Акеми, утаскивая её куда-то для «сбора ресурсов». Накику фыркает, но послушно ставит палатку вместе с Руиджи и… как его там? Гаара же говорил, она всё прослушала из-за бывшего однокурсника.

— Как тебе Коноха? — Почему, ну почему он вбивает в песок колышки прямо рядом с ней? Не мог что ли спрятаться по ту сторону брезента, как его более догадливый напарник?

— Нормально. Твой брат…

— Кузен.

— Кузен, — да хоть дядя, — случайно не в ту сторону пошёл, куда Канкуро с Акеми?

— Не знаю, тебе это интересно?

— Нет. — Разве что у кого инстинкт самосохранения более атрофированный: у Коджи или у Сая?

— После обеда будем делиться на пары, я думал…

Кику вскидывает голову и шикает на Руиджи. Зажигает инка, посылая импульс в сторону джонина за палаткой, а Руиджи хватает за руку. Кажется, тот несколько шокирован, но у Кику нет времени размышлять над тем, что он себе там напридумывал. Среди тихо шелестящих дюн Накику чувствует чьё-то присутствие, какой-то тени, скрывающейся в песке. Гуре Акеми тоже её заметили — Кику видит маленькую серую ящерку, которая спешит к ней по волнистым гребням.

— За нами кто-то следит… — шепчет Кику, наклоняясь к светловолосому парню. — Кто-то очень сильный. Я не знаю, как долго смогу нас прятать, нам надо найти…

Её прерывает низкий гул и дрожь песка под ногами. Тень пропадает, но оставляет после себя… корни? Кику отпрыгивает от палатки, и Руиджи следует за ней, потому что она всё ещё держит его за руку. Что там со вторым джонином проверять нет времени — Кику оглядывается, ища в сером мире ауру имото, бледно-голубую с оранжевыми и бирюзовыми всполохами. Находит примерно в ста метрах, где из-под песка лезут растительные монстры.

Оставшийся без подмоги новоявленный джонин проваливается по пояс в зыбучий песок, и Кику резко отпускает Руиджи, предварительно цепляя к нему инка. Мидори при ней нет, сейчас не время искать лучший вариант, так что придётся тратиться.

— Помоги этому, пока не засосало, — приказным тоном велит Кику и скачками, по лезущим и лезущим из-под земли корням, бежит в сторону оставшихся трёх участников их группы. Хоть бы Канкуро не со спущенными штанами сражался, остальное её не волнует.

Те тентакли, которые поменьше и попроворней, Кику обрубает призванной нагинатой. Она не вкладывает ядовитую чакру в оружие — это бесполезно — но развинчивает рукоятку посередине, орудуя лезвиями в каждой руке. Ей далеко до Хоши с парными кукри, но за столько лет и она чему-то от Эбизо-сама и Хитори научилась.

До Акеми она добирается в тот момент, когда корни уже везде, и привыкшая работать на расстоянии рыженькая куноичи не успевает отследить все. А Кику не успевает ни отправить инка, ни достать корень лезвием. Но это и не нужно: Канкуро не теряет времени даром, Куроари стремительно выскакивает из свитка, распахивая нутро и проглатывая опешившую Ако. Марионетка с громким хлопком закрывается, попутно разрубая особо стремительный отросток. Перед Кику появляется Коджи с щитом из песка, а слева…

— Твою мать! — Кику отшатывается от неведомой херни, возникающей прямо из корней. Тянет за собой замешкавшегося чунина, отважно пытающегося её защитить. Чёрная морда с тускло-жёлтыми провалами глаз… и зубами?.. тут же втягивается обратно в зелёную массу. Потрясающе, сначала глазастые алоэ, теперь это. Кику внезапно осознаёт, что инка внутри неё стал таким маленьким, что на себе она уже не может удержать технику. Вся уходит на союзников. Поэтому и серый цвет окружения сменился на привычный.

— Что это такое? — Коджи дёргает её за рукав с таким видом, словно Кику может дать ответы на все вопросы бытия.

— Откуда мне знать? — огрызается Ритсуми, пытаясь сообразить что ей теперь делать. — Нам надо собраться вместе.

Только как это сделать? В просвете между вездесущими корнями ничего не видно, инка вот-вот погаснет совсем на тех, к кому она успела прикрепить маленьких ониби. Кику закрывает глаза и, цепляя нагинату на специальные крепления на поясе, создаёт короткие лезвия чакры на пальцах. Погружает в тот корень, который у неё под ногами, пользуясь тем, что Коджи ограждает её песком от окружающего хаоса. У неё нет времени на то, чтобы изучать чакру внутри техники, но она может запустить внутрь свою — огненную.

— Сгруппируйся, — кратко приказывает Накику чунину. — Хенка!

Жар стремительно охватывает зелёный стебель изнутри, мгновенно превращая в пепел и перекидываясь на те отростки, которые его касаются. Кику уверена, что в плотном сплетении корней огонь сожрёт всё, до чего дотянется, а Канкуро вовремя вытащит марионеток, хотя пламя не вырывается наружу, а просто течёт внутри того, что имеет отличное от него структуру.

Внезапно всё прекращается — то, что «сгорело» золой разлетается по ветру, а Кику приземляется на уже твёрдый песок. Не успевшие попасть под хенка корни исчезают сами. Кику зовёт проводника из последних сил, только чтобы проверить, что все шесть аур на месте, не больше и не меньше.

Их лагерь уничтожен, но округа наполняется тишиной, и никакая страшная тень больше не нависает над ними. Что вообще только что произошло?

— Куро, — зовёт Кику, наплевав и на субординацию, и на то, что она всё ещё сидит, ощетинившись светящимися чакрой когтями. — Куро, нам надо вернуться к Гааре. И выпусти уже Ако-имото из Куроари.

Страна Ветра. 19 февраля, 17 лет после рождения Наруто.

Halsey — Could Have Been Me+++

Гуре рассыпаются в разные стороны, Акеми не следит за ними, и так чувствуя где они и куда ползут. Она не может объяснить, как именно работает ее связь — она не теряет в ней себя, не видит и не слышит все вместо своих ящериц, но вместе с тем она знает все, что знают они. Взрощенные ее стараниями, напитанные ее чакрой и кровью, они крепко-накрепко к ней привязаны. Все, кроме тех дурацких улетевших красавиц. По ним она до сих пор страдает, но обещает себе еще поставить кое-какие опыты, уверенная в том, что может вывести следующую кладку уже нормально.

— О чем ты задумалась? — спрашивает ее Канкуро, когда они отходят от остальных. Она кидает взгляд через плечо, потому что ей кажется, что она видела идущего за ними Коджи. Нет, видимо, показалось, парня нет. — Ты какая-то странная.

— Почему невестка? — дергает плечом Акеми и переводит взгляд на Канкуро. Ей самой до сих пор непонятно, что именно вызывает в ней такое обращение: радость или отторжение. Если это шутка, то неудачная, если предсказание будущего, то непрошенное. Она не хочет думать наперед, не хочет забивать себе голову лишним, когда у них столько проблем есть уже сейчас. Пока что война для них самое важное, и в кои-то веки даже Шикамару не думает о том, как ему избежать за что-то ответственности. По мнению Акеми — это уже говорит очень даже о многом. — Шикамару никто не зовет вашим зятем.

— Шикамару не встречается с моей сестрой, — «пока» висит в воздухе, потому что не встречается он с ней именно что пока. Ни у кого не возникает сомнений в упорстве Темари. Она своего добьется, ленивого гения от участи стать парнем и, кажется, в будущем мужем старшей сестры Казекаге никто и ничто не спасет. Да он и сам вряд ли будет так уж и против. Поворчит, конечно, скажет, что все это проблемно, но все это так, просто из-за его характера. — А мы вместе.

— Вместе, но мы не… — она замолкает так резко, что Канкуро на мгновение недоуменно замирает, но тут же вскидывает руки. Поза перестает быть расслабленной, взгляд теряет всякое тепло, а губы поджимаются в тонкую линию. Акеми сама подбирается, прислушивается и касается пальцами гуре на своем запястье. Разобраться в идущем ей потоке оказывается неожиданно сложно.

— Мы не одни, но я не понимаю. Оно… я правда не понимаю, Куро, это глупость какая-то, я… — растерянно бормочет она, пытаясь разобраться в том, что видят и чувствуют ее гуре. Каждая ее кладка уникальна, но так или иначе каждая ящерица связана с Кодай но Хаха, каждая знает то, что знали ее предки. Ими движут инстинкты, которые формировались из поколения в поколения, поэтому если они чего-то боятся, это нормально. Ненормально, что сама Акеми не может понять причину страха и ловит себя на мысли о том, что ее ящерицы не удивлены.

Ей кажется, что если она подождет еще пару мгновений, то успеет что-то понять, но из песка вдруг лезут корни, от которых Акеми благоразумно отшатывается. Ящерицы боятся их, хоть и знают, ящерицы хотят убежать. Это совсем уж сбивает ее с толку, настолько все невнятно и странно звучит.

Все же, она не привыкла сражаться на близкой дистанции, особенно с несколькими противниками сразу. Ей бы хоть за что-то зацепиться лесками и выдернуть себя из корней, путающихся у нее под ногами и так и норовящих схватить, но вокруг одни только дюны и песок.

Канкуро тоже занят тем, что отбивается от них, помощи у него она даже не думает просить и кидает взгляд в сторону их лагеря. Надо было не слушать его и не разделяться! Где остальные-то? Акеми пытается прочувствовать посланную гуре, но тщетно — та уже и сгинуть успела. Сосредотачиваться на разбредшихся и звать их обратной ей сейчас не с руки, и так уже не знает, куда деться. В какой-то момент она, думая уже выпустить чаиро, все же оступается и понимает, что один из корней никак не сможет остановить. Это плохо, очень плохо, и она уже готовится к худшему, как вдруг оказывается в темноте, падая в уже хорошо знакомую ей бочку.

В Куроари безопасно. Акеми прижимается ладонями к деревянному боку марионетки и судорожно вздыхает. Она прислушивается к шуму снаружи и вдруг чувствует разом и досаду, и стыд от того, что Канкуро пришлось ее спасать. Глупо расстраиваться, конечно, потому что это все еще была засада, а ни он, ни она никогда не были бойцами ближнего боя, но получилось как-то невесело. Она вздыхает и терпеливо ждет, когда ее уже выпустят: узнать, что происходит, с помощью ящериц ей все еще кажется плохой идеей. Нет, все же нужно работать над летающими, это по-своему удобно, хоть и ужасно энергозатратно.

— Да, выпусти меня уже! — возмущается Акеми, когда слышит голос Накику и понимает, что все закончилось. Дверца Куроари распахивается, яркий свет тут же слепит, отчего приходится зажмуриться. Чья-то сильная рука сжимает ее предплечье и тянет наружу, помогая вылезти. Акеми легко угадывает, что это Канкуро. — Меня можно было выпустить сразу же, зачем держать там было?

— Зачем? Чтобы ты точно убилась? — хмыкает Канкуро, продолжая поддерживать ее до тех пор, пока она сама не стряхивает с себя его руки. — Что это вообще было? Есть идеи?

— Я такого в жизни не видел, — бормочет Коджи, оглядываясь по сторонам. — Еще и та рожа черная… точно все-то?

— Все, — неожиданно уверенно говорит Акеми, переставая тереть глаза. — Нас проверяли. Убили бы — хорошо, нет — тоже не трагедия.

— Откуда ты знаешь? — спрашивает его кузен, скрещивая руки на груди. — Как ты это понять смогла?

— Ящерицы. Гуре уже такое видели, но не знают, что это.

Накику смотрит на нее с беспокойством в глазах. Акеми отмахивается от нее, потому что с ней правда все в порядке. Она не пострадала, если забыть про то, как позорно она просидела в Куроари почти весь недолгий бой.

— Надо у Кодай но Хаха попробовать узнать, если она ответит. Почему-то мне говорят про какую-то древность, но я не понимаю. То ли она злая, то ли разозленная, то ли еще какая-то. Ящерицы мыслят больше образами, за которыми порой очень сложно угнаться.

— Думаете, это связано с предстоящей войной? — спрашивает отправленный с ними джонин. Канкуро не выдерживает и закатывает глаза, кидая на него такой взгляд, что у того тут же начинают гореть щеки.

— Да нет, конечно, чисто случайно все! — огрызается Канкуро и начинает всех строить: находиться здесь и дальше больше не имеет никакого смысла, нужно возвращаться как можно скорее в Суну и отчитаться Гааре, а затем отправить сообщение и Тсунаде-сама. Коноха тоже должна знать о произошедшем.

Страна Ветра, страна Камня. 18 февраля, 17 лет после рождения Наруто.

Кабаре-дуэт Академия — Я обиделась

+++

Шикамару кажется, что Темари сегодня подозрительно злая. Она, конечно, в принципе девушка суровая, то и неудивительно во-первых для песчаницы, во-вторых для старшей сестры Казекаге, но всё же… Шикамару не представляет, чем успел её обидеть, чтобы получить во время миссии почти полный игнор.

Сам он не знает, как начать диалог: вид у Сабаку но Темари настолько холодный и неприступный, что на любое неосторожное слово он рискует получить по темечку веером, если не что похуже. Возможно, стоило повременить с отправлением на границу для переговоров? Но кто ж знал? Может, у неё просто женские дни, вот и скачет настроение?

На привале ничего особо не меняется: Темари молча пихает ему в руки ковшик, а сама удаляется за сухими ветками. Они не планировали задерживаться надолго, но выпить горячий кофе не будет лишним, хотя не так уж и холодно в стране Ветра-то.

Шикамару издалека любуется статным силуэтом старшей Сабаку, особенно когда она нагибается, стоя к нему спиной. У неё фигурка что надо, как песочные часы: тонкая талия, красивая грудь и округлая попа, которая весьма соблазнительно выпячивается, когда Темари подбирает с земли отвалившуюся от полузасохшего деревца кору. Удивительно, что посреди пустынных дюн вообще находится какая-никакая растительность.

— Что-то случилось? — всё-таки делает попытку Шикамару, когда кофе сварен, — Темари, конечно, а не им, — а тишина совсем уж начинает давить на уши.

— Ничего особенного, — хмыкает куноичи. — Задумалась о недавной миссии с Реки.

— Ясно, — на самом деле ничего не ясно. Реки Шикамару смутно помнит: какой-то джонин возраста Какаши или чуть помладше, чем он мог выбесить Темари непонятно, вроде довольно спокойный мужчина. Хотя, много ли ей надо?

Шикамару, честно говоря, привык, что несмотря на свой тяжёлый характер, Темари всегда с удовольствием с ним общалась. Ну, ему так казалось, по крайней мере. Видеть её задумчиво делающей глотки кофе, отрешённо смотря на дюны и не пытаясь поддеть — очень непривычно. И некомфортно. Почему-то он думал, что на границу с Камнем они отправятся вместе с Чоджи и Ино, но тем нашлись дела и в Суне.

Ино, естественно, была в крайнем восторге, ведь в деревне Песка остался также и Ширануи Генма. Что в нём нашла его сокомандница, Шикамару представить не может, но есть парочки и постраннее: взять тех же Акеми с Канкуро и Накику с Неджи. Последняя вообще непонятно что делает друг с другом: разве что чаще спаррингуется, но для этого не обязательно встречаться. Уж Шикамару бы точно в такое не полез. Он вообще не видит смысла в отношениях, особенно в его возрасте. Хотя, Темари уже двадцать исполнится в августе, она вот, наверняка, о таком задумывается.

Внезапно, эта мысль заставляет Шикамару напрячься. Знать бы только почему. Он-то определённо не претендует на её внимание, правда ведь?

— Слышала, у тебя поклонница появилась, — вдруг хмыкает Темари, переводя на него взгляд. Настолько пронизывающий, что Нара невольно чувствует, как под ложечкой сосёт.

— Да? — глупо спрашивает он, прячась за чашкой кофе. — Не помню, чтобы я общался с кем-то из ваших куноичи, помимо Мацури и её подруги.

— В Конохе, — уточняет Сабаку. Шикамару подвисает, потому что не может вспомнить, если кто-то выказывал ему особое внимание. Темари не спешит поделиться именем, а ему не так уж хочется развивать эту тему, потому что его самого там никто не интересует, как и вообще вся эта любовная чепуха.

А девчонкам интересна, что с них взять: что с Ино, что даже с Темари. Какой бы устрашающей она не была, а всё равно ведь девушка, которая не прочь поболтать о романтике. Собеседника себе только не того выбрала.

— У нас война на носу, — недовольно тянет Шикамару. — На этом и стоит сосредоточиться.

Темари морщится, но не отвечает, снова отворачиваясь в сторону золотистых песков. Ну что не так-то опять? Разве она не согласна? Присутствовала же и на совете Каге, всё сама прекрасно понимает, не маленькая уже, да она и мелкой была сильной, проницательной и сосредоточенной на оттачивании своих навыков, а не на всякой чуши. В семье-то Четвёртого Казекаге. Что произошло? Он-то в чём виноват? Мендоксе.

Когда они прибывают на границу со страной Камня, Темари сразу направляется к высокому джонину-дозорному из Ивы с каштановыми волосами и аккуратной бородкой, игнорируя попытки Шикамару переговорить с ней заранее. Завязывает какую-то светскую беседу. Она называет его по имени — Иттан — и, кажется, уже успела с ним познакомиться в предыдущие путешествия.

— Здравствуй, — Иттан протягивает руку для пожатия, и Шикамару здоровается в ответ. — На войне, если таковая случится, я буду в дивизии с Канкуро-сан. Хорошо, что ты здесь, я наслышан о тебе, — мужчина кидает быстрый взгляд на демонстративно отвернувшуюся Темари. — Вам стоит немного подождать, посыльные Тсучикаге-сама ещё не прибыли в страну Камня. Если хотите, рядом есть горячие источники. И пара часов в запасе уж точно.

Темари не отвергает предложение, даже когда слышит, что источник один и общий. Шикамару тоже не видит смысла отказывать себе в горячей ванне после путешествия: у него такое чувство, что песок везде, даже в трусах. Он, правда, почему-то решил, что на банные процедуры они направятся вдвоём, а в итоге набилась целая толпа желающих, среди которой всего одна куноичи из Ивы, а все остальные — спешащие пообщаться с Темари шиноби-пограничники. Между страной Ветра и страной Земли всегда были очень напряжённые отношения, но что-то сейчас это незаметно: все делают комплименты и Казекаге, и его старшей сестре, при этом слишком уж пристально пялясь в её декольте, едва скрытое полотенцем.

Шикамару скрипит зубами, но делать замечание на чужой территории? К тому же, светловолосая куноичи Ивы тоже пытается втянуть его в какой-то диалог, кажется, она работает в отделе криптоанализа, а на границе задержалась случайно. Шикамару не работает в криптоанализе, да и не интересуется особо этим отделом, когда того не требуют обстоятельства. Чем-то эта девушка, чьё имя он пропустил мимо ушей, напоминает ему Шихо, хоть эта и не такая лохматая и без очков: вполне себе миловидная и видно, что пытается ухаживать за внешним видом.

— Ну точно типаж, — ухмыляется Темари, невзначай проплывая мимо. Шикамару вопросительно приподнимает брови, но песчаница не останавливается — она направляется к укромному уголку, в котором поменьше народу. Её собеседники кажутся разочарованными, но Шикамару решает, что это неплохой шанс помириться, хоть он ничего и не сделал.

Он так торопится, что забывает извиниться перед блондинкой из Ивы.

— Переночуем здесь или палатку поставим? — спрашивает Шикамару, надеясь на нормальную постель, при этом иррационально желая ночевать на территории страны Ветра.

— Спи где хочешь, — говорит Темари. — Я буду в палатке. Переговоры переговорами, но хочу выспаться на родной земле.

— Значит, палатка, — вздыхает Шикамару.

Она всё ещё на него дуется. Но вроде бы чуть меньше. Зато светловолосая куноичи из отдела криптоанализа Ивагакуре игнорирует его до самого конца переговоров.

Коноха. 27 августа. 17 лет после рождения Наруто.

Линда — Так кричали птицы+++

Накику возвращается из поместья Икимоно через старый парк, предпочитая сделать крюк чтобы подумать обо всём, что её тревожит в последнее время. Она с удивлением понимает, что почти забросила работу с инка, полностью отдавшись хенка и особенно делая упор на Кишо Тенсей. Но даже имеющегося прогресса пока недостаточно для оживления. Кику тратит не свою чакру, а маленьких сейсеки, которых ей жаль, потому что им и так времени отмерено немного, а она сокращает жизнь крошек ради того, чтобы передать их энергию другим.

И всё же, это нужно, мало ли, кому они спасут жизнь в предстоящем сражении. То, что война будет уже не сомневается никто. Когда? Скоро… Как скоро — не угадать, так что лучше тренироваться и самосовершенствоваться пока возможно. Неджи думает так же, так что последние месяца три они видятся урывками, чаще всего даже не спарингуются вместе, потому что он занят с командой и кланом, а она сама — с Ако. Просто целуются в лесу, иногда позволяя себе поспать часик в объятиях друг друга, и расходятся по домам. Хьюга сам о чём-то весь август усиленно размышляет, но своими мыслями с ней не делится, и Накику не настаивает. Дни рождения они не справляли — не до этого. Хотя она подарила ему новую ленту для волос, а он ей — заколку, потому что золотистые пряди отрастают, и ей теперь привычней забирать их на затылке, чтобы не мешались.

Она трёт правый глаз, который после интенсивного использования хенка и огненной чакры практически полностью стал золотисто-жёлтым и жутко чешется, хотя раньше таких побочных эффектов не было. Возможно, это та самая нестабильность генома, о которой предупреждала Мэйко-сан. Ей стоит сделать перерыв, иначе, чего доброго, сама в ящерицу превратится и будет хвостиком бегать за Акеми, пока не придёт её черёд умирать. Рабочие токаге долго не живут — два-три года, а те кладки, что ускоренно выведены, и того меньше — не дотягивают и до одного.

В мастерской на первый взгляд никого, но Кику знает лучше. Инка подсказывает, что на чердаке сидит некто с почти такой же серой аурой, как окружающий мир, разбавленной всполохами тёмно-зелёного изумруда, под цвет её глаз.

— Зачем ты залез сюда? Тут же пыльно, — ворчит Накику, чихая в подтверждение своих слов, когда клубок шерсти летит ей в нос. Она сама поднимается на чердак только чтобы поставить миску с кормом для уличного кота, потому что эту обязанность на неё скинул часто отсутствующий Чи-чан.

— Ты решила снова со мной разговаривать? Одуванчик-чан.

Она не то чтобы на него дулась. Просто после откровений старейшины, всей этой историей с Шимурой и слежкой их отношения стали довольно прохладными. Сай не лез, очевидно понимая, что она обо всём узнала, а Кику… Кику была занята миссиями, тренировками и, честно говоря, почти ни с кем вообще не общалась с марта. Все силы и время вкладывала в хенка и Кишо Тенсей.

— Мы не ссорились, — заявляет Кику, присаживаясь рядом с художником из седьмой команды. — Но мне неприятно знать, что ты собирал про меня информацию для Данзо.

— Я не говорил ему… ничего такого.

— Про то, что у нас был секс ты имеешь в виду? — Накику морщится, но убегать от разговора больше не собирается. — Не думаю, что ему это было интересно.

Сай пожимает плечами и снимает с её свитера очередного нарисованного гада, которого она не увидела.

— Зачем? Кому на этот раз пойдёшь докладывать?

— Никому. Я для себя, — как что-то само собой разумеющееся говорит Сай. — Просто… на всякий случай.

На какой — Кику предпочитает не уточнять. Видимо, если кто-то решит прирезать её в тёмном переулке или утащить на опыты, то художник самоотверженно появится, чтобы спасти бесполезный сорняк во имя искупления грехов. Впрочем, она уже давно не бесполезная, даже с Кишо Тенсей начинает получатся, а принципы хенка ей становятся всё понятней, особенно что касается подмены чакры и передачи. Возможно, однажды она сможет не только разведчицей быть, но и в ближнем бою составить конкуренцию Неджи. Не победить, нет — его техники и реакция куда стремительней — но дать серьёзный отпор прежде, чем скрыться.

— Ты что-то узнал про Учих? — вспоминает Накику то, чем интересовалась ещё в прошлом году. — Они были из Корня?

Сай кивает и лезет в карман штанов. Выуживает мятый свёрток, по размеру похожий на птицекрокодила Канкуро.

— Что это?

— Я не успел отдать тебе подарок. Вернулся на прошлой неделе. К тому же, Хьюга тебе уже подарил… похожую вещь. Но я подумал, ты всё равно захочешь её получить. Обратно.

Кику вопросительно хмурится, но Сай не поясняет; отворачивается к стене и прокручивает в пальцах кисть для рисования. Она разворачивает ткань и роняет открывшийся взору предмет на пол. Это заколка из кости, украшенная бусинами в форме ягод и ракушками. Накику боится к ней прикоснуться, потому что перед глазами мелькают картинки, почти утерянные памятью. Заколка в золотистых волосах, шум прибоя и маленькие ступни, утопающие в тёплом мокром песке под бирюзовыми волнами. Голос отца, смех бабушки Риры и бесконечное море, ласкающее кожу.

— Откуда?

— Нашёл в саду у пруда. Под акацией, на которой…

— … мои родители высекли кунаем свои инициалы, — заканчивает Накику. — Я ещё не родилась, а Ичи был всего год. Это самая старая акация в нашем саду. Что ты делал в Росоку?

— Искал дневники.

— Нашёл?

— Да. Я оставил его в твоей комнате. Только один. Я не читал.

Почему-то Кику ему верит. Он бы не стал откровенно врать. Они в этом похожи — скрыть правду куда проще и легче, чем выдумывать ложь. Так никто тебя не обвинит в том, что ты предательски воткнул в спину танто или нагинату.

— Помочь?

Она не сразу вникает, о чём он спрашивает и сначала готовится выкинуть его из узкого прямоугольного окошка чердака, как ловит пристальный взгляд чёрных глаз на валяющемся подарке.

— Помоги.

Сай неловко и неумело пытается собрать её волосы, чтобы волнистые пряди не торчали во все стороны, но они всё ещё коротковаты для этой заколки. С грехом пополам он умудряется зацепить украшение так, что оно хотя бы не сваливается от малейшего движения. Скорее всего она похожа на пугало, но Накику всё равно. Это подарок, подарок из прошлого, который Рира-баа смастерила для неё собственными руками. Она была сложным человеком и тоже скрывалась в своих тенях и в своей недосказанности, её инка прятал от семьи нелицеприятные секреты. И в итоге погубил почти всех. Но так ли это важно? Бабушка любила её и всегда старалась порадовать, когда заглядывала на Косен.

— Спасибо, Сай.

— Ты можешь скрывать правду от кого угодно, — говорит Сай. — Но только не от себя. Если ты захочешь вернуться, я уже знаю где что искать.

Он исчезает в чернильном вихре, а Кику ещё долго сидит на чердаке, вспоминая Росоку, море и акации над прудом.

Коноха. 29 августа, 17 лет после рождения Наруто.

Halsey — Experiment On Me+++

Ящерицы Акеми разбегаются в разные стороны, но она не переживает — вернутся, если позовет. Она следит за своими кладками, записывает даты вылупления, чтобы понимать, сколько же она может использовать каждую. Год-два для большинства — максимальный срок, а у выведенных ускоренно и того меньше, полгода от силы, а ей нужно понимать, кого и как использовать. Давным-давно прошло то время, когда она переживала за каждую свою ящерицу, ей пришлось научиться прагматизму и использовать их как оружие, даже если ей это и не нравится. Икимоно всегда использовали ящериц, о которых заботились взамен на их службу, не забывая и о Кодай но Хаха. Ей в дары приносят многое, будто она божество какое-то, но ведь как-то так и выходит: ни одна кладка не вылупится, если на то не будет ее воли. Акеми не задается вопросом о порядках и думает о своих собственных проблемах.

В преддверии войны все работают над собой, и она не становится исключением. Под руководством дяди она углубляется в изучение клановых техник, не увиливает от тренировок со своей командой, потом — еще с Накику и ее хенка, которое им нужно развивать. Она даже для Тентен находит время, попросив ту о помощи. Использовать созданные из чакры иглы в бою неудобно, их сложно контролировать, к тому же они совершенно лишены маневренности. Понаблюдав за Акеми, Тентен предлагает ей перейти на листообразные сюрикены. Она показывает ей те, что у нее есть, для лучшего понимания, и ставит ей руку, корректируя ее манеру боя. В конце концов Акеми остается довольна тем, что у нее выходит.

Все вроде как идет хорошо и по плану. Акеми просматривает свои записи еще раз: у нее отличный запас напитанных чакрой сейсеки; они с Кику вывели уже три кладки шииро, и последняя даже вышла крупной и красивой; вылупившиеся в последний раз мурасаки вышли размером с крупную собаку и подойдут для предстоящей войны; мидори тоже хорошо уже держат инка. Отец бы гордился ею, он бы непременно похвалил ее. Акеми вздыхает и вдруг резко садится, когда слышит истошный высокий писк. Она спешит к своим яйцам и зажимает уши, поняв, что это их с Накику новая вылупилась, но, кажется, и тут провал, причем, полный.

Окрыленные своим первым успехом, они продолжили эксперименты. Их ничуть не расстроило то летающее проклятье, которое Тсунаде-сама назвала ослами, и они решили попробовать связать ящериц с гендзюцу. По задумке, урчание, издаваемое представителями нового вида должно было погружать в иллюзию и гипнотизировать, но что-то пошло не так. Что именно — Акеми понятия не имеет, судорожно соображая, что ей делать с этим орущим стадом. Это никакое не приятное урчание, это душераздирающие вопли, на которые из дома уже бегут ее кузены. Юэдэй добирается до нее первым и ошалело замирает, а затем начинает суетиться.

Прежде чем отправить их к Кодай но Хаха, связав со свитком призыва, их стоит покормить, напоминает кузен, вслух рассуждая о том, обрадуется ли старая ящерица такому приплоду. Подбежавший Эиджи не помогает ничем, только громко ржёт и дразнится, за что тут же получает ящерицей по лицу — у Акеми первой сдают нервы от этого балагана. Его это не останавливает, он ловит визжащее создание и зажимает ему пальцами пасть.

— Тебе не везет совсем в последнее время, — веселится он, игнорируя ворчание своего старшего брата. Юэдэй занят, он беспокоится, как бы от этих визгов его собственные ящерицы не разнервничались. — То у тебя алоэ с глазами, то летающие ослы, то корни-убийцы, теперь это! Что дальше, Акеми?

— Дальше я тебя убью. Закончу тут и убью, — огрызается она и падает прямо на траву, когда ящерицы оказываются наконец-то запечатанными. Тишина кажется каким-то благословением свыше после ужасающих верещаний. Юэдэй напоминает ей о вечернем собрании клана и идет проверять свои кладки, а Эиджи, продолжая посмеиваться, уходит обратно в поместье, потому что ему тут делать уже нечего.

Акеми трет лицо и протяжно вздыхает. Ладно, у всех бывают неудачи, да? В конце концов, принцип выведения таких ящериц она уже поняла, осталось только понять, что не так. Странно, они же должны были очаровывать так, как это делает тот же Тамкен, накладывая гендзюцу, в чем же ошибка была? Так сходу, увы, и не сообразить. Акеми тяжело вздыхает и поднимается на ноги, ей еще нужно записать это и сообщить все Накику. Что сейчас, что в прошлый раз, они полностью меняли чакру в яйцах, может быть, в этом все дело? Над этим надо будет поработать, но, видимо, с экспериментами пока придется подождать.

В преддверии войны лучше сосредоточиться на том, что они уже умеют, а не тратить силы впустую. Потом еще будет время.

Во всяком случае, она на это надеется.

Коноха. 27 сентября, 17 лет после рождения Наруто.

Era — Mother+++

Мать Акеми находит на кладбище. Та почти не ходит сюда, предпочитая лишний раз не смотреть на могилу своего мужа, но, видимо, перед началом войны решает навестить его. Винить ее в том, что Амена-сан она забыла, не приходится: просто ей слишком тяжело было смириться с его потерей, вот и не выходит у нее смотреть спокойно на могильную плиту. Акеми знает, что Кагуя-сан страдает, тоскует и скорбит, и не смеет никак торопить ее в этом горе. Каждый переживает смерть близкого по-своему, тут и говорить не о чем. Кто-то живет дальше, а кто-то ломается. Она смотрит на ровную спину матери, гадая, о чем именно сейчас думает женщина, что хочет рассказать своему мужу, чем поделиться?

С другой стороны, Акеми догадывается о том, что может мать рассказывать отцу. Она подходит к Кагуе-сан и останавливается рядом с ней, ждет несколько долгих мгновений, прежде чем решает заговорить.

— Дядя решил, что будет лучше отправить меня следить за безопасностью эвакуированных, — спокойным тоном сообщает Акеми, сцепляя руки в замок за своей спиной. Она не смотрит на мать, вместо этого находит взглядом монумент Хи но Иши. Хорошо, что кладбище почти не пострадало; покой усопших, за могилами которых так тщательно следят ученики академии, ничего не потревожило.

— Тебе будет чем там заняться, заодно и за Яхико присмотришь, — говорит Кагуя-сан, на что Акеми согласно кивает. Ее младший брат имеет дурную привычку искать себе ненужные проблемы, особенно, когда он оказывается с Конохомару без присмотром.

Они хоть и генины уже, а все такие же озорники, какими были всегда. Акеми не знает, когда они выйдут из этого возраста и начнут вести себя иначе. Может быть, этого никогда и не случится: Гаю-сенсею вон ничего не мешает бегать по Конохе на руках и устраивать какие-то дурацкие споры с Какаши-сенсеем, который не намного его лучше.

— Да, я тоже так подумала. Жаль, что не получится, мама. Тебе самой придется за ним следить, — Акеми вздыхает, когда мать оборачивается к ней и смотрит таким взглядом, что становится ясно: она такого точно не ожидала. — Это же ты попросила дядю не отправлять меня, правда?

— Он передумал? Он обещал, что вы с Яхико будете в безопасности. — Кагуя-сан даже не отрицает ничего, за что Акеми ей благодарна. Было бы сложнее, если бы она решила прикидываться дурочкой, ничего не знающей ни о чем. К счастью, не в ее характере идти на попятную даже в таком, это еще отец любил отмечать с доброй усмешкой. Любил он ее в том числе и за упрямство, в чем сам и признавался.

— Нет, дядя собирался сдержать свое слово. Я пошла к Тсунаде-сама. — Она пошла к Хокаге, проторчала у нее под дверью кабинета два часа, пока не выдержала и зашла туда сама. На нее даже в кои-то веки не накричали, хотя по лицу женщины было видно, что ей совсем не по душе такие неожиданно врывающиеся к ней гости. — Годайме согласилась со мной в том, что мои способности будут куда нужнее на поле боя. Можешь попытаться переубедить ее, но я, кажется, исчерпала ее лимит терпения.

— Тебе не место на войне, — чеканит мать, бледная от гнева. Акеми поворачивается к ней лицом и скрещивает руки на груди. Ругаться с матерью ей совсем не хочется, тем более перед отцом, но что поделать? — Ты к такому не готова!

— И что? Мне из-за этого отсиживаться? — не выдерживает Акеми, тоже начиная раздражаться. Быть спокойной ей не удается, хоть она и старается. — Я вывела мурасаки! Сколько человек в клане могут похвастаться, что сделали это? После отца никто не возвращался к ним до меня, и ты знаешь об этом! Их невозможно вывести быстро, а у меня они мало того, что просто есть, так еще и большие. У кого они остались после папы?

— По-твоему, это хоть немного будет похоже на миссии, на которых ты была?! — Кагуя-сан взмахивает руками и хватает дочь за плечи, встряхивая. — В этот раз не будет никакого спасения и помощи! Почему ты никак не понимаешь, что я о тебе переживаю? Почему тебя все тянет туда, где тебе не место?

— В Суну, например? — Акеми даже не удивлена, что так или иначе все возвращается к деревне Скрытого Песка и Канкуро. Мать не одобряет ее всецело и полностью, не понимает, почему ее все так тянет прочь из дома. Она все еще так до конца и не верит в этот союз, уверенная, что он может в любой момент распасться. Если такое случится, то неизвестно, что будет дальше. — Давай, скажи, что я должна быть в Конохе, а не крутиться вокруг Канкуро. Сколько раз мы из-за этого уже ругались? Каждый раз одно и тоже! — Она сбрасывает с себя руки матери и отступает на шаг.

— Видимо, недостаточно, чтобы в твоей голове хоть какие-то мысли появились! Я еще могла смириться с этим увлечением, потому что оно бы так или иначе закончилось, как только если не ты, то он вспомнит о своих обязанностях, но война… — Война — это другое. Но злит ее не это, а уверенность матери в том, что или она, или Канкуро устанут.

Акеми не выдерживает и просто отворачивается, не желая больше продолжать этот разговор. Она запрещает себе расстраиваться и злиться, и пытается хотя бы ради Накику, которую должна проводить, выглядеть более или менее спокойной.

Рассказывать подруге об этой ссоре она не хочет, во всяком случае пока — зачем грузить ее перед миссией? Все равно тут никаким советом даже не помочь, потому что Кагуя-сан так и не смирилась с тем, что ее дочь идет своей дорогой. Так уж вышло, что ведет она в Суну, а не кружит вокруг Конохи, и что привязана Акеми к Канкуро, а не к кому-то еще.

Ближе к воротам она останавливается и делает глубокий вдох. Нет, сегодня Накику не узнает о ее переживаниях.

Коноха. 27 сентября, 17 лет после рождения Наруто.

Flёur — Когда ты грустишь+++

— Нам надо поговорить.

— Сейчас? — Кику хмурится, отрываясь от проверки ядов и противоядий. Неджи зашёл в пристройку без стука, а, может, она не услышала, как он стучался, потому что была слишком занята сборами. Ей сегодня уходить на разведку, а через несколько дней присоединиться к остальным дивизиям объединённой армии уже в лагере.

— Сейчас, — кивает Неджи и переводит взгляд на Сая, как обычно оккупировавшего её кровать. — Оставь нас наедине.

Художник откладывает альбом и ставит кисти в стакан на тумбочку, затем без пререканий исчезает в открытом окне.

— Почему он постоянно тут торчит? — возмущается Неджи, хотя тон у него ровный. Вряд ли ревнует.

— Он всегда тут торчал, — пожимает плечами Кику, складывая в сумку уже два протектора, а третий, с иероглифом «шиноби», закрепляя на лбу. — Ты о Сае пришёл поговорить?

— Я про твою комнату. — Нет, не о Сае, но почему-то не хочет переходить к сути.

— Она не моя, а гостевая, — смеётся Кику. — Вон, там даже табличка на двери есть.

Неджи проходит к окну и тщательно закрывает створку, активирует бьякуган, чтобы убедиться что рядом никто не подслушивает. У Кику уже закрадываются нехорошие подозрения, что разговор будет непростой, но она гонит от себя плохие мысли. Вряд ли Хьюга стал бы планировать его прямо перед её уходом, если бы это было что-то ужасное. Правда?

— Нам лучше расстаться.

У Кику выпадает из руки колба с ядом и разбивается о лежащий на полу недавно заточенный сюрикен. Она смотрит на вытекающую синеватую жидкость, и Неджи смотрит. Они молчат и не двигаются. Кику ждёт, пока он объяснит хоть что-то. Это то, о чём он усиленно весь август думал? Но что могло случиться? Проблемы в клане? Ему просто надоело? У них же и так ничего особо не было, кроме поцелуев и робких прикосновений наедине.

— У меня есть ответственность перед кланом. На войне мне важно оберегать Хинату-химе, к тому же мы будем с тобой в разных дивизиях.

Разве всё это важно? Кику не понимает. А как же его обещание? Зачем обещать то, что не сможешь выполнить?

— Если всё закончится хорошо, если… мы выживем, то продолжим оттуда, где закончили. Но если я погибну, не смей обо мне думать.

Если он погибнет? А если она опять погибнет? На этот раз никакой Пейн не раскается и не оживит их. Это ей надо умудриться оставаться в порядке, чтобы использовать Кишо Тенсей, пусть и недоработанный. Какой есть теперь — возможно, и не пригодится даже, в конце концов, у них есть сильный дивизион ирьёнинов во главе с Шизуне-семпай.

Кику хочется поднять сюрикен, пропитавшийся синим ядом, и воткнуть Неджи в глаз, но вместо этого она кивает, принимая его доводы.

— Хорошо, — говорит она. — Ты прав. Нам нужно сосредоточиться на том, чтобы победить.

Неджи целует её в уголок рта и обнимает крепко, словно в последний раз. Замечает в её волосах заколку из кости и проводит пальцем по бусинам и ракушкам. Он не знает, что это делала Рира-баа, но Кику сейчас не собирается объяснять, ей не до того. Не после того, что он сказал.

На закате её приходит проводить Акеми. Они стоят под теми же фонарями, под которыми мирились после их единственной крупной ссоры. Под которыми Накику сказала три главных слова своей лучшей подруге. Своей сестре. Эти же три слова она смогла сказать Ичи. А вот с Неджи они почему-то никогда не говорили о чувствах, словно это само собой подразумевалось. Может, и не было ничего? Может, их любовь — это просто попытка быть сильнее вместе, скрываясь от одиночества?

— А где Неджи? — проницательно интересуется Акеми, прищуриваясь и заглядывая Кику в глаза. — Только не говори, что он не нашёл времени в своём расписании, чтобы тебя поцеловать на прощание?

— Мы расстались, — равнодушно говорит Кику. У Ако глаза становятся размером с лампы фонарей, а рот приоткрывается. Накику хмыкает и подавляет порыв засунуть туда грязный палец. Откусит же. — Так будет лучше. На время войны.

— Кому лучше? Тебе или ему? — ворчит Акеми. — Это же не твоя глупая идея, правда, Кику-анэ?

— Нет. Но он прав в какой-то степени. Я и так беспокоюсь за тебя. За Ичи. За Сабаку и остальных.

— О себе побеспокойся, — советует Акеми, очень напоминая сейчас Гаару. Вот-вот приказ отдаст, в письменном виде причём. — Всё будет хорошо, не зря же мы столько работали с Кишо Тенсей.

Кику вот не уверена, но они и вправду много работали. Даже пришлось подключать Сакуру — это были не самые приятные тренировки, учитывая, как Харуно раскритиковала идею ещё на этапе первых попыток. Потом ей пришлось признать, что польза определённо есть. Конечно, Сакура ведь мало знала о техниках Накику, особенно про хенка. Она помнила лишь, как Чиё пожертвовала своей жизнью, чтобы воскресить Гаару.

Кику сразу же призывает инка — потому что сейчас даже на территории страны Огня стало небезопасно. Она помнит про алоэ, помнит про чёрную тень с корнями, помнит, что враг может быть где угодно. Ей хватит, чтобы добраться до того места, где союзная армия начала разбивать лагерь, а там она восстановит силы и уже отправится на задание. Кику знает, что будет в дивизионе разведки, под началом Яманака Иноичи — отца Ино. Ему и будет отчитываться, когда выполнит свою миссию. Если будет, что рассказать.

До лагеря её сопровождают только шелест листвы и крики ночных птиц. А ещё маленькая гуре, свернувшаяся клубком с нарисованной змейкой в сумке на поясе.

Страна Горячих Источников. 2 октября, 18 лет после рождения Наруто.

Valerie Broussard feat Ray Chen feat League of Legends — Awaken+++

Кику прибывает в лагерь после обеда, передавая всю накопленную в зашифрованном свитке информацию Тенге, союзнику из Облака, который боготворит Иноичи-сан примерно как Ичи в своё время боготворил Тсунаде-сама.

Она была бы не против принять горячую ванну, раз уж их база неподалёку от источников, но внимание Накику привлекает большая толпа рыжеволосых Икимоно. Дядя Акеми, Исаму — у него то же имя, что у её погибшего дяди, вот ведь совпадение! — раздаёт ящериц и последние наставления членам клана перед общим сбором.

— Вот эти твои, — когда Накику подходит, вставая рядом с Акеми, Исаму-сан пихает ей в руки гуре, кииро и сейсеки, что покрупнее. — Следи за тем, чтобы хоть одна сейсеки всегда была… А, это ты, Кику-чан.

Накику тепло улыбается, пряча ящерок в набедренной сумке. Исаму-сан даром, что рыжий и спокойный, похож на её беловолосого, сероглазого, зажигательного дядю в том числе привязанностью к родственникам и добродушным характером — вон, даже Кику для него уже как родная племянница.

— Тебе ещё две, — строго добавляет дядя, выдавая указанное количество сейсеки и плюсом три чаиро из его личной кладки. — И чтобы даже не думала на других тратить. Слышал про ваш Кишо Тенсей, но эти держи для себя, ясно? И, не дай, Ками-сама, услышу, что ты поступила по-своему.

— Вас поняла, Исаму-сан, — Кику склоняет голову в жесте уважения к временному главе клана. — Доверия не подведу. По возможности.

Дядя Акеми печально посматривает то на неё, то на стоящую рядом Ако-имото, которую наверняка никто не хотел отпускать на поле боя. Если бы не упорство самой рыжей и разрешение Тсунаде-сама, они бы не встретились сейчас в этом лагере, из которого в скором времени их распределят по разным дивизионам: Кику вернётся к разведке, Ако отправится в Пятый — поддержки.

Но это будет завтра.

— Хочу помыться, — морщится Кику, хватая имото за локоть, как только клан Икимоно расходится с полученными на руки живыми материалами. — И тебе бы не мешало. Вас завтра на границу отправят вроде, пользуйся возможностью. А нас вообще неизвестно куда.

Они не одни такие — рядом отмокают шиноби и куноичи из союзных деревень, источники забиты почти до предела. Кику бы никогда не залезла в такую толпу полураздетой, но выбирать не приходится: непонятно, когда доберётся до мастерской. Если вообще доберётся.

В том дневнике, что принёс ей Сай из Росоку, Накику обнаружила новую информацию про хенка, хотя в основном Рира-баа рассказывала о знакомстве с Мэйко и Данзо. Когда бабушка писала этот дневник, ей было уже двадцать три. За год до того, как она покинула Коноху. Кику не знает, было ли хорошей идеей изучать пропитанные горечью строки прямо перед войной. Но это, как ни странно, придаёт ей решимости сражаться за их общее будущее. Не повторять ошибок прошлого.

— Ты уже видела Куро? — спрашивает Кику, погружаясь в горячую воду до подбородка. — Он ведь не в вашем дивизионе?

— Мельком, — отвечает Ако, откидываясь на отвоёванный кусок каменного бортика. — Завтра нас всех соберут, успеем переговорить. Сейчас они с Темари, Гаарой и другими Каге что-то обсуждают.

Накику кивает, переводя взгляд на пробивающихся к ним Ино и Тентен. И если специалистка по оружию скромно, как Хината, просит подвинуться, Яманака прёт напролом.

— Ты рассталась с Неджи?! — добравшись до Накику, блондинка хватает её за плечи и трясёт в лучших традициях Сакуры. Ну, хоть зубы остаются целыми. — Какого чёрта я узнаю от Сая, что вы расстались?

— Мне и самой интересно, — огрызается Кику, спасаясь под боком у Акеми. — Почему, как только в моей жизни происходит какая-то фигня, все уже в курсе именно от него?

— Действительно, почему? — Некоторое время Ино раздумывает, одной рукой упираясь в бок, другой подпирая подбородок. Кику поправляет полотенце на внушительной — не настолько, конечно, как у Тсунаде-сама — груди Яманака, пока соседствующие союзники не заработали косоглазие. — Ты не думала, что он лучший вариант?

— Для чего? — тут же холодеет Ритсуми. Нет, если бы Сай разболтал… Ино бы уже не удержалась от комментариев.

— Да так, не обращай внимания. Вы Генму не видели?

Не видели. Кику усмехается, потому что замечает, что уважительный суффикс «сан» откинут. Официально или нет? Иноичи ни словом, ни жестом не показал, что ему что-то известно об этих отношениях. Но он хорошо умеет скрывать свои чувства, прямо как Хокаге. Судя по тому, что Ино не в печали и, тем более, не в депрессии, кажется у них с Ширануи всё прекрасно.

— Скорее всего, он с Тсунаде-сама. Твой мужчина вообще-то личный телохранитель Каге, — поддевает Акеми.

— Потому что он этого заслуживает, — снисходительно кидает Ино. Значит, всё-таки официально. — Но я так скучаю…

Кику опять подтягивает белую ткань выше, скользя пальцами на плечо Ино и сжимая в немой поддержке. Яманака тоже боится, но храбрится, потому что это всё, что им остаётся: надеяться, что в этот раз их верные, замечательные и бессмертные друзья и любимые такими и запомнятся. Такими и смогут идти дальше.

— Да, мы расстались, — наконец, произносит Кику. Тентен смотрит на неё очень внимательно, но Ритсуми не чувствует и миллиграмма злорадства, скорее грусть и переживание. Ей стыдно, потому что Тентен не самая близкая подруга, потому что она сама наверняка всё ещё что-то испытывает к Неджи. Шатенка подаётся вперёд, осторожно кладя руку на её талию, а затем сжимает в крепких объятиях, прямо как сам Неджи, когда объявил о своём решении.

— Всё будет хорошо, — обещает Тентен. — Ты ведь его знаешь.

Она знает, и Тентен знает. Кику отлипает от Акеми и Ино, которые уже родные, и сама стискивает в объятиях сокомандницу Хьюги. Неизвестно, что будет завтра. Неизвестно, чем закончится ещё не начавшаяся война. Любое тепло, которые дарят ей эти странные коноховцы сейчас ценно. И Кику не против подарить его в ответ.

Страна Горячих Источников. 3 октября, 17 лет после рождения Наруто.

Camila Cabello — My Oh My+++

В палатке Гаары, куда Канкуро заглядывает, чтобы кое-что уточнить у брата, он становится свидетелем совершенно неожиданной сцены: перед ним стоит Икимоно Исаму, выглядящий непривычно воинственно. Внешне он похож на своего покойного брата, у них схожие черты лица и рост, один и тот же цвет глаз и волос, но Амен-сан был покрепче, следил за аккуратной бородкой и курил. Его брат носит очки, явно не притрагивается к сигаретам и уже успел потерять большую часть волос что его, кажется, нисколько не смущает. Канкуро видел Исаму-сан и прежде, запомнив как мягкого и ответственного человека, который не был рад тому, что власть над кланом оказалась в его руках. Меньше всего он мог ожидать, что этот человек придет к Гааре сам.

Канкуро с неким недоумением смотрит на него, но невольно замирает чуть в стороне и выпрямляет спину, когда ловит острый взгляд Гаары. Его они, что ли, обсуждают? Ему хочется удивиться и сказать, что тут и говорить не о чем, как вдруг он вспоминает, что Исаму-сан ведь не просто абы кто, а родной дядя Акеми. Видимо, он здесь из-за нее, а точнее из-за их отношений, которые уже ни для кого не секрет. Что стоит только то, что он не удержался и поцеловал ее при всех, когда они оказались в лагере. Они смогли обменяться буквально парой слов, но если у кого-то еще были какие-то сомнения по поводу них двоих, то они теперь точно отпали.

Вопросов, впрочем, это не уменьшило.

— Прежде у меня не было возможности, но я хотел поблагодарить вас за заботу о моей племяннице. Будь мой брат жив, я уверен, что он бы был рад отношению к его дочери в Суне, — склоненной свою голову Исаму-сан долго не держит и снова выпрямляется. Что-то в нем неуловимо меняется, мягкость будто бы на мгновение исчезает, уступая место той стали, которую Канкуро уже замечал в самой Акеми. — Я надеюсь, что ничего не изменится. Она все еще часть клана Икимоно, и я уверяю вас, что никто из нас не потерпит дурного с ней обращения.

— В Суне… — Гаара делает паузу, смотрит на Канкуро еще раз, прежде чем продолжает. Голос у него спокойный, интонация вполне дружелюбная — так и видна разница, что разговаривает он не с совсем посторонним человеком. — У нас дома никто не посмеет обидеть невестку Казекаге. Мой брат может это подтвердить, Исаму-сан.

Отмирая в этот момент Канкуро кивает и невольно усмехается. Он бы посмотрел на того, кто попробует что-то сделать с Акеми — она мало того, что сама способна за себя постоять, так троица Сабаку все еще остается самой страшной в Суне силой. Даже если бы с легкой руки Темари и не прижилось вдруг это новое обращение к Акеми, то никто в здравом уме не стал бы лезть к приближенной к ним девчонке.

— Невестке? — переспрашивает Исаму-сан, округляя глаза точь-в-точь как это делает его племянница. — Это… нет, пожалуй, об этом я не хочу даже думать в ближайшие лет пять. Я надеюсь, мы вернемся еще к этому разговору, но позже.

Гаара чуть улыбается и почтительно склоняет голову, когда мужчина уходит, бормоча себе что-то под нос о слишком быстро вырастающих детях. Канкуро не выдерживает и начинает смеяться, глядя вслед ушедшему мужчине. Ему хочется рассказать об этом Акеми, чтобы повеселиться, потому что, так выходит, его приняли уже все, кроме ее матери. Как подступиться к Кагуе-сан он понятия не имеет, предпочитая просто держаться от нее на расстоянии. Женщина даже вчера, заметив его, лишь поджала губы.

Канкуро быстро отчитывается и уходит, продолжая посмеиваться. Несмотря на все тревоги, которые не могут его не терзать, ему удается отвлечься на мысли об Акеми, представляя выражение ее лица, когда она узнает о разговоре Исаму-сан с Гаарой. Наверняка ее это позабавит не меньше, чем его, хотя с нее станется и неожиданно смутиться. Почему-то приводит в недоумение каждый раз, как кто-то ее так называет: она тут же теряется самым занимательным образом, из-за чего он не может перестать ее дразнить.

— Хината, если он тебе надоел, просто пошли его или позови Неджи, — слышит он голос Акеми им останавливается, выискивая ее в толпе глазами. Натыкается он вначале, как ни странно, не на ее, а на какую-то смуглую девушки из Молнии. Обычно он первым делом ее и видит, а тут нет. Почему-то это сбивает его с толку, и он замирает, не замечая, как сзади к нему подходит один из джонинов Конохи.

— Свою ищешь? Вон стоят, сцепились с Камнем, — хмыкает Генма, перекатывая сенбон из одного угла рта в другой. Канкуро кидает на него взгляд, а потом смотрит туда, куда он ему указывает. Акеми в самом деле рядом с несколькими парнями с протекторами Ива. Выглядит при этом она не сказать, что сильно радостно. Кику рядом с сестрой вообще напоминает лимон, который хочет как можно скорее куда-то укатиться.

— Да ладно, девочки, мы же познакомиться просто хотим! — смеется один из парней, приобнимая Ино за плечи. Та издает протяжный стон и сбрасывает с себя его руку. — Неужели не хотите повеселиться? А вдруг в последний раз?

— Нам есть с кем, — фыркает Ино, окидывая парня презрительным взглядом. Она совсем не впечатлена тем, что видит; Генма в ее глазах у этого наглеца выигрывает во всем. Даже Накику что-то бормочет: так и ей есть с кем сравнивать, хоть сейчас она официально и свободна.

— А мы веселее! — не унимаются парни, и когда ладонь одного ложится на поясницу излучающий неожиданный скепсис Акеми, Канкуро начинает скрипеть зубами. Почему если кто-то распускает руки, то всегда именно с ней, а не с кем-то еще? Ино хоть за плечи обняли, а не попытались ощупать пониже пояса! Он уже думает шагнуть вперед, как его окликает Генма.

— Эй, марионетчик. Как представитель старшего консервативного поколения предлагаю познакомиться с этими наглецами поближе, — под недоуменным взглядом Канкуро он ухмыляется и хрустит костяшками пальцев, коротким свистом привлекая внимание Райдо, оказавшегося очень кстати рядом. — Пошли морды набьем. Просто и понятно.

— А, — только и говорит Канкуро, даже не думая отказываться. Обычно он получает куда больше удовольствия от словесных перепалок, но тут у него как никогда чешутся кулаки. О том, что драка может повредить союзу он даже не думает, потому что это всего лишь способ спустить пар.

Так он, во всяком случае, скажет Темари, когда та придет вытрясать из него душу, а пока что он зажигается неожиданным для себя азартом и не смотрит даже на то, что происходит по сторонам. Парни из Камня ведь сами напросились, решив пристать к чужим девушкам, которые, к тому же, уже их и отшить успели. Никакой вины за собой он не чувствует, косится только в какой-то момент на замершую в стороне Акеми и замечает, что наблюдает она за ним с интересом. Ну да, он в основном с марионетками и откуда-то из тени управляет ими, а тут орудует кулаками и, в принципе, показывает, что в Суне и ближнему бою готовят очень даже хорошо.

Заканчивается все с приходом Шикамару, который ловит всех в свою тень и дает остыть.

Позже Акеми рассматривает его лицо, которое Ино успела подлечить. Она привела в порядок всех, хоть и неохотно — Шикамару как-то недобро смотрел на нее, когда она попыталась заартачиться. Только после того, как Яманака со всеми закончила, ей удалось улизнуть куда-то с невероятно довольным и гордым собой Генмой. Куда разбрелись остальные Канкуро уже не отследил, больше занятый своей собственной девушкой.

— Ну? — спрашивает он, когда Акеми заканчивает стирать с его лица смазавшуюся краску. Она удобно сидит у него на колене, рассматривает со всех сторон и хмыкает, хлопая его по щеке.

— Красавчик, — коротко резюмирует она и целует его в уголок губ, прежде чем обнимает, прижимая его голову к своей груди. Рука Канкуро обвивается вокруг ее талии, а ладонь второй устраивается по-хозяйски на бедре. — Только зачем в драку было лезть? Чья идея была, Куро?

— Генмы, — сдает Канкуро главного зачинщика. — Но я ни о чем не жалею.

Акеми какое-то время молчит, задумчиво перебирая волосы Канкуро на затылке. Она чуть царапает его короткими ногтями, почти убаюкивая его. Забыть о том, что они сидят в их с Гаарой палатке посреди лагеря очень легко хотя бы потому, что закрывающая их ото всех ткань создает иллюзию хоть какой-то приватности.

— Нам надо расстаться? — вдруг спрашивает Акеми. Канкуро, такого никак не ожидавший, даже вздрагивает, отстраняясь и глядя на нее с немым вопросом в глазах. Мысли сами собой начинают крутиться вокруг того, что могло произойти, чтобы она вообще решила задать такой вопрос. Ей кто-то что-то сказал? Ей что-то не понравилось? Он где-то, по ее мнению, опять как мудак себя повел? — Неджи и Накику расстались, потому что, ну… война.

— Хьюга — трус и идиот, — припечатывает Канкуро и ловит Акеми за подбородок. — Глупости не говори. Как ты себе представляешь это, когда все уже называют тебя невесткой Казекаге? — Акеми стонет и откидывает голову назад, над чем он громко смеется.

С Канкуро прощание выходит самым долгим. Вначале он перепроверяет все ее снаряжение, потом она пересчитывает отданных ему ящериц. Накику ушла раньше, и расстаться с ней пришлось быстро — их слишком торопили, так что Акеми едва только успела мазнуть подругу губами по скуле и обнять. Аичиро и Кай тоже ушли раньше, каждый в свой дивизион, пообещав ей не дурить. С нее взяли такое же обещание, и все равно ей тревожно на душе. Она не думала, что все будет так, поэтому хотя бы с Канкуро она пытается побыть чуть дольше. В конце она просто застывает у их с Гаарой палатки, пряча лицо в его жилете и вдыхая аромат сандала и кофе.

— Только посмей опять попробовать умереть, Куро, я тебя в жизни не прощу, — откидывая голову назад, шипит Акеми, глядя на него с беспокойством. — Я серьезно, что хочешь делай, но не смей. Я дала тебе ящериц, хоть всеми разом воспользуйся, если понадобится.

— В самом деле, лучше поберечь себя. Я не хочу видеть свою дочь вдовой еще до того, как она станет официальной невесткой, — голос Кагуи-сан заставляет Канкуро выпустить Акеми из своих объятий. Женщина останавливается от них в паре шагов и вздыхает. Если бы не дочь, то и ее бы тут не было, но она не могла уйти в эвакуацию зная, что один из ее детей подвергает себя опасности, вот и вызвалась хотя бы работать в штабе под началом Иноичи. Опытная токубецу-джонин ведь не может не пригодиться. — Иди сюда.

Акеми отстраняется от Канкуро и неуверенно подходит к матери, которая, окинув ее цепким взглядом, убирает челку с ее лба и целует.

— Ты — копия Амена, поэтому я так над тобой трясусь. Слушайся старших, не зевай и не геройствуй. Хорошо? Ты должна вернуться домой. А ты… — она смотрит на Канкуро и молчит. Он, догадываясь, о чем Кагуя-сан не может заставить себя попросить его, просто кивает.

Он позаботится об Акеми, ее матери можно не просить его об этом, потому что ее покойный муж уже взял с него такое обещание.

Примечания:

Дамы и Господа, мы все долго ждали этого момента, чтобы добавить в шапку новый пейринг. Спасибо за внимание ;)

Страна Горячих Источников. 7 октября, 17 лет после рождения Наруто.

Алёна Швец — В таких как я+++

Каждый справляется с напряжением по-своему. Завтра их всех уже распределят по полю боя, завтра они столкнутся лицом к лицу с той опасностью, к которой готовились, но вряд ли в итоге оказались по-настоящему готовы. Эта война отличается от всех предыдущих, потому что ведут ее не страны или деревни, а какая-то невероятная сила, уставшая дремать и выжидать. Сакура соврет, если скажет, что ей совсем не страшно, но она, как и все, храбрится, делая вид, что все у нее под контролем.

Она привыкла так вести себя почти всегда, научившись улыбаться почти не хуже Сая, и только упоминания о Саске-куне заставляют ее сердце болезненно сжиматься. Все кругом твердят ей, что эта привязанность себя исчерпала, что ей нужно отпустить ее и дать прошлому остаться в прошлом, но она никак не может этого сделать. Если она сдастся, то что тогда? Она так долго жила этой любовью, что уже не видит себя без нее.

Может, если она переживет эту войну, то что-то изменит. Сакура пытается дать себе это обещание, надеясь, что сумеет его сдержать. Она проходит по тихому лагерю, который, впрочем, не спит: из каких-то тентов доносится смех тех, кто не пожелал тратить последние часы на сон, а из каких-то ей чудятся приглушенные стоны и вздохи. Сакура старается не прислушиваться и просто идет вперед, надеясь прогулкой себя утомить. Ей нужно поспать, но сна нет ни в одном глазу, что ее страшно раздражает. Пить лекарства она не хочет, зная, что они могут повлиять на нее завтра, поэтому просто шагает вперед, пока не натыкается на темный силуэт.

Поначалу из-за огонька сигареты Сакуре кажется, что это Шикамару, но стоит ей подойти ближе, как она узнает Сабаку но Канкуро.

— Не знала, что ты куришь, — говорит она первое, что приходит ей в голову. Она помнит легкие песчаника — совершенное чистые, совсем не как у того же Шикамару, который в последнее время дымит как паровоз. У него, конечно, все не так уж и плохо, начал-то он недавно, но все равно.

— Я стрельнул у вашего лентяя. Обычно я не курю, Акеми не нравится запах дыма, — отзывается Канкуро и протягивает Сакуре сигарету. Та, подумав пару мгновений, садится рядом с ним и пробует закурить. Она делает затяжку, но морщится и кривится. Кашлять она, к счастью, не начинает, хотя ей и очень хочется.

— Почему ты не с ней? Я думала вы будете, ну… — Сакура возвращает ему сигарету и искоса поглядывает на него. Она уже видела его без краски на лице, но не особо рассматривала, а теперь, даже несмотря на полутьму, изучает его. Ей всегда было непонятно, что же такого нашла в нем Акеми, что же умудрилась рассмотреть, раз больше никем не интересовалась?

— Трахаться? Пусть неудачники этим занимаются вместо отдыха, у нас секса и так хватает, — от того, как прямо и грубо он говорит, Сакуре становится одновременно и смешно, и неловко. Она не привыкла, чтобы кто-то кроме той же Тсунаде-сама так перед ней разговаривал. — Акеми спит, а я решил проветриться. Сама чего тут шатаешься?

— Не спится. Думала устану, если пройдусь, но пока не помогает, — она вздыхает и откидывает голову назад. Небо сегодня чистое, видны все звезды. Если эта ночь у нее последняя, то она красивая.

— Ты загоняешься, — Канкуро пихает ее локтем в бок. — Не думай, что я прямо сильно переживаю за тебя, но ты спасла и меня, и Гаару, поэтому у меня перед тобой должок. Если хочешь выговориться, то вперед: я обещаю не осуждать и никому ничего не говорить, потому что забуду через час.

Сакура молчит, обдумывая его предложение, а потом решительно кивает. В самом деле, ей нечего терять, нечего стыдится, и Канкуро она верит. Если ей что-то о нем и известно, так это то, что он не сплетник и вообще достаточно равнодушно относится ко всем окружающим, кроме небольшого числа избранных людей.

— Я просто не понимаю, почему у всех все складывается, кроме меня, — говорит она, неопределенно разводя руками. — В смысле… Накику и Неджи! Ино и Генма! Вы с Акеми вообще уже сколько времени вместе. Я знаю, что при этом есть еще те, у кого нет никого, но это им и не нужно, но… мне нужно, — и она устала быть одна, устала смотреть кому-то в спину и понимать, что не может угнаться.

— Ты бегаешь за Учихой как собачонка, — выдыхая облачко дыма, отзывается Канкуро. — Я не живу в Конохе, а все равно знаю об этом. Никому не понравится такое подобострастие.

— Даже тебе? — в голосе Сакуры слышится недоумение. Ей казалось, что ему как раз такое должно быть по душе, с учетом их с Акеми отношений.

— В смысле?

— Акеми за тобой хвостом ходила с того самого экзамена! Я помню, что даже видела вас как-то на улице до третьего этапа, а потом она просто к тебе прилипла. — Многим до сих пор кажется странным эта дружба, переросшая в отношения. Сакура что тогда ничего не понимала, что сейчас. Почему они друг другу понравились? Как Акеми смогла добиться, по сути, такого же неприступного парня, как Саске, если не хуже? — Канкуро это, Канкуро то! Она даже копировать начала тебя в чем-то.

— Ако меня не копирует, она просто переняла что-то у нас. И да, она ходила за мной хвостом и смотрела с восторгом на моих кукол, — уголки его губ приподнимаются, и Сакура понимает, что прежде такой искренней улыбки на его лице не видела.

— Тебе это понравилось? Обожание? Тогда почему говоришь, что никому не понравится?

— Да и нет, но ты не улавливаешь суть, — Канкуро делает последнюю затяжку и кидает сигарету на землю, растирая ее носком сандалии. — Акеми я почему-то понравился, но она могла в любой момент меня послать, если бы я начал вести себя по-свински. Ты знаешь, что мы до вашего повторного экзамена поругались и не разговаривали… ммм… с начала осени?

— Серьезно? Вообще не помню такого, — насколько ей известно, у них все всегда было хорошо. Это самая крепкая парочка что Суны, что Конохи среди всех их ровесников, и представить их в ссоре очень сложно.

— Да. Мы помирились, когда Амен-сан погиб. Я примчался в Коноху как только узнал не из-за того, что иначе бы Акеми меня не простила, а потому что мне нужно было ее поддержать, — Сакура вспоминает похороны Амена-сана и кивает, думая о том, получала ли она от Саске хоть раз какую-то помощь, проявлял ли он хоть раз какое-то участие. Кажется, да, но этого было так мало, что уже даже и не перекрывает причиненную ей боль. — Этот ваш Учиха не боится никого потерять, тебя в том числе. Ему все равно, разницу чуешь?

— А ты боишься? Потерять Акеми, я имею в виду, — глупый вопрос, но ей хочется услышать на него ответ. — Думаешь, она может тебя бросить?

— Может, — уверенно говорит Канкуро. Саске точно знает, что Сакура его ждет, хотя ему и нет до этого никакого дела. Разницу она очень хорошо понимает. — Если я ее доведу, то бросит, а я знаю, что мне ни с кем не будет так, как с ней. Сравнивал уже.

— Я ничего не понимаю?! Когда вы все успеваете? Ты-то когда успел? Или… — Лицо Сакуры вытягивается, а рот приоткрывается в немом ужасе. — Слушай, если ты ей изменял, я тебя сейчас сама в землю вобью, скотина! — начинает голосить она, до глубины души оскорбленная за свою пусть и не близкую, но подругу. Она продолжает громко и негодующе мычать, когда Канкуро вдруг проворно притягивает ее к себе и зажимает ей рот ладонью. Хватка у него неожиданно сильная, замечает Сакура. Ей-то ничего не стоит из нее вырваться и его самого в бараний рог скрутить, но от мастера дистанционного боя она не ожидала таких крепких рук.

— Замолчи, дура! — рявкает он, воровато озираясь по сторонам. К счастью, они не привлекли ничьего внимания. — Нет, конечно, я дебильный, что ли, блять?! Мы как начали спать, так я только с ней. Дура вот, правду про тебя говорят, идиотка.

— Спать? А встречаться? — с подозрением спрашивает Сакура, стряхивая с себя его руки.

— Мы как начали спать, так и начали встречаться. Ебануться с тобой можно, ненормальная, — Канкуро кривится и встает на ноги. — Хочешь, чтобы у тебя что-то складывалось, вначале пойми что хочешь. Если не можешь понять, то иди и попробуй что-то, да хоть переспи с кем-то. Одноразовый секс существует, — последнее он почти выплевывает, будто бы такого рода отношения лично его чем-то оскорбили.

Канкуро уходит, оставляя Сакуру наедине с самой собой. Она смотрит ему вслед, задумчиво стучит пальцами по своему колену, а потом вдруг хлопает по нему ладонью. Ей нужно внимание; вот что она хочет. Ей всегда хотелось получить внимание, признание, и оно ей нужно сейчас. Саске-куна рядом нет и не будет, завтра она вообще может умереть, так за что ей держаться и что терять?

Она встает на ноги и идет к тенту Какаши-сенсея. Ей нужен кто-то, кого она знает и кому доверяет, и Хатаке придется взять на себя ответственность за нее. Он и так всегда от нее бежал, предпочитая время тратить на мальчишек, а не на нее. Сакура понимает, что он просто не знал, что с ней делать, ни в чем не винит, но сейчас собирается отыграться за все прошедшие годы.

К нему она заходит бесшумно и нисколько не удивляется, когда он поднимает на нее глаза. Какаши-сенсей не спит, сидит на застеленной койке в штанах и водолазке, с натянутой на лицо маской. Сакура медлит ровно мгновение, прежде чем опускается к нему на колени и устраивает руки у него на щеках.

— Я не хочу ни о чем думать, — говорит она прежде, чем мужчина успевает ей что-то сказать и как-то возразить. — Я хочу того же, что есть у всех остальных. Хоть раз сделай что-то для меня, — она не просит, а требует, стягивает его маску и прижимается к его губам неумелым поцелуем.

Первые несколько мгновений ей кажется, что Какаши-сенсей ей откажет. Мягко оттолкнет от себя, ссадит со своих колен и начнет говорить тем самым голосом, которым всегда успокаивает ее, когда она начинает плакать. Ее стошнит прямо ему в ноги, если он так поступит, и она никогда в жизни его не простит. Сакуре вот прямо сейчас хочется заплакать, потому что ей обидно и горько, ей просто хочется, чтобы ее кто-то увидел.

Она уже почти верит, что все будет как всегда, что она ничего не получит, как пальцы мужчины зарываются в ее волосы, а его губы размыкаются, язык касается ее собственных, дразня.

Какаши-сенсей не отталкивает ее, а привлекает к себе, не просит остановиться, а перехватывает контроль. Сакура и рада его уступить: она хоть и медик, но опыта у нее нет, что делать, чтобы получилось и было хорошо, она не знает. Ей почти жалко, что она ни с кем об этом не поговорила до того, как решилась на такое. Ино или Акеми могли бы ей что-то подсказать, но днем у нее и мысли не было, что ночью она окажется в постели своего учителя.

Сакура не думала, что увидит его не только без водолазки, но и без маски. Почему-то именно его лицо, не прикрытое ничем, заставляет ее щеки заалеть румянцем. Даже когда он остается без штанов, она не чувствует такое смущение. Все же, обнаженных людей она видела, в том числе и его лечила, но маска — это словно какой-то другой уровень доверия. Она облизывает губы, окидывает его заинтересованным взглядом и ловит себя на том, что не думает о том, каким бы был Саске-кун, даже не вспоминает его, когда вытягивается на койке под их учителем. Ей не стыдно за себя, ей нравится, как шершавые ладони Какаши-сенсея скользят по ее плечам и начинают мять грудь. Ей приятно чувствовать его губы на своей шее, а пальцы — внутри нее. Им бы вроде и поторопиться, но мужчина никуда не спешит, приучает ее к себе, подготавливает и целует так, что Сакура забывает как дышать.

Не дышит она и на первом его толчке, зато давится стонами на втором, третьем и последующем. Какаши-сенсей нежничает с ней, но не жалеет, за что она ему благодарна. Ей впервые так хорошо, что даже плохо, впервые слезы у нее на ресницах не от какого-то расстройства. Почему она раньше не залезла к нему в кровать? Почему не заинтересовалась им? Почему только сейчас видит его член и чувствует его в себе, когда могла бы и раньше? Ей хочется сразу все: чтобы Какаши-сенсей продолжал ее ласкать и целовать, чтобы и дальше двигался в ней, при этом же она и сама хочет изучить его тело ладонями и губами, даже, может быть, лизнуть головку аккуратного члена. Он красивый, думает она про себя, оценивая его с какой-то анатомической точки зрения и едва не начиная глупо хихикать, потому что у идеального гения Конохи может что-то и есть неидеальное, но точно не тело.

С ее губ даже срывается смешок, но она обо всем забывает, когда мужчина мажет ей пальцами между ног и сжимает зубы на мокром от его же рта соске. Потом она долго и рвано дышит, перебирая пальцами серебристо-серые волосы Какаши-сенсея у него на затылке. Он, кончив, укладывается на нее и щекочет влажным дыханием ее шею. Сакура думает о том, что ей бы, наверное, уйти поскорее, но не может заставить себя пошевелиться. Если сбежит вот так, то будет как-то некрасиво, а ей не хочется, чтобы у этого вечера осталось дурное послевкусие.

Может быть, завтрашний день не будет таким уж и плохим?

Страна горячих источников. 8 октября, 17 лет после рождения Наруто.

30 Seconds To Mars — Hurricane+++

Дурацкие насекомые раздражают больше Дейдару, Сасори же бесится оттого, что от них удирают. Трусы. Он не просил быть воскрешённым и совершенно не хочет выполнять тупые приказы какого-то выскочки из Конохи, который когда-то был его шпионом, но у него нет выбора. Чем ещё заняться, раз уж он снова вернулся в этот бренный мир?

Сасори равнодушно наблюдает за тем, как Дейдара создаёт крылатых созданий наподобие летучих мышей и отправляет вглубь леса, раскинувшегося под ними. Яркое золотистое пятно справа привлекает его внимание, и кукловод просит напарника снизиться и сделать крюк. Что удивительно, их «хозяин» даже не против — то ли отвлёкся, то ли самому любопытно.

— Вы кого-то нашли, данна? — с энтузиазмом потирает руки Дей.

— Эта девчонка… — шипит Сасори сквозь зубы. — Постоянно оказывается не там, где надо… Почему она одна?

— Одна, ммм? Тогда мы можем её захватить?

Сасори недовольно косится на напарника. Скинуть бы его сейчас с собственноручно созданной птицы, чтобы не мешался. А то ведь не удержится от комментариев. В прошлый раз, когда они атаковали Суну чтобы захватить джинчуурики, Сасори пришлось врать, чтобы отвязаться от надоедливого парня. Он, конечно, привык к нему уже, но они никогда не смогут до конца поладить — ни в плане характеров, ни в плане вопросов искусства.

— Нет, — отрезает Сасори. — Пока просто смотрим. Спустись ниже.

Ритсуми узнать не сложно — она похожа на свою бабку Риру как две капли воды, только цвет и форма глаз немного другие и волосы посветлее. Когда Сасори уже покинул деревню, ему как-то пришлось спасать подруженцию Чиё, теперь вот её внучку. В очередной раз. Бедовая семейка. Почему она не призвала инка? Или чакры уже не хватает? Почему ему вообще интересно? Рира когда-то показывала ему, как вливать чакру в марионетки. Он был ещё юн, и не понимал, что без хенка у него так не получится. Но ему нравилось, как куклы Чиё оживали, плюясь огнём, молниями и сгустками песка. Уже позже он пополнил свою коллекцию живыми марионетками, которые могли использовать собственные техники, как Сандайме, например. Но это всё равно было не то.

Противник Накику — один из оживлённых нукенинов страны Тумана. Он и сам неплохо прячется, а ещё владеет чакрой земли. Ближнего боя Ритсуми избегает, но у неё нет выбора, так что она мечется по поляне с нагинатой наперевес, хаотично пытаясь уловить передвижения врага. Наверх даже не смотрит. Беспечная девчонка, ничему её Чиё не научила. Зачем только на войну полезла?

— Сасори-данна, сейчас хороший момент…

— Заткнись. — Нытьё Дейдары для него как неприятный шум на заднем фоне. — Эту не трогай. Она моя.

Дейдара недоумённо лупится на него, но Скорпиону всё равно. Он вмешается в любом случае, если Ритсуми сама ничего не сможет сделать, а как будет потом объяснять свой порыв Дею, то потом и придумает. Жаль будет потерять столь редкий геном. Он только у Накику и остался, Шинпи больше нет на этом свете. Их никто не смог бы даже оживить скорее всего. В этом и причина. Определённо. Не ради же бабки Чиё он это делает?

Ниндзя Тумана появляется из земли вместе с глыбами поросших мхом камней, со всех сторон летящих в сторону куноичи. Сасори резко садится, надавливая глиняной птице на шею и заставляя ту спуститься почти на головы сражающимся. У него есть пара секунд, чтобы выкинуть нити чакры и вытащить девчонку из ловушки. Та, кажется, теряет сознание: повисает в воздухе, а из её тела в районе ключиц вылетает небольшой светящийся огонёк. Инка. Проводник прожигает кожу, и вся сцена похожа на то, словно из Ритсуми душа вышла. Возможно, так и есть. Чёрт ногу сломит с этими постоянно мутирующими генами Шинпи.

Инка зажигается ярче, и булыжники превращаются в капли воды, которые хоть и обрушиваются на Ритсуми, но не причиняют видимого ущерба. Правда, один кунай она или её ониби всё же проглядели, тот врезается в бедро куноичи, и лезвие явно отравленно. Сасори притягивает бессознательную девушку на птицу и поворачивается в сторону её противника. Ну, какой никакой улов. Пока они не добрались до армии шиноби, можно проверить свои силы на его вроде как союзнике.

— Данна! — возмущается Дейдара. — А с этой что мне делать?

— Проверь, живая или нет, — советует Сасори, вытаскивая из кармана красного плаща подобранное где-то противоядие и кидая напарнику. — Если жива, вколи эту штуку.

Разобраться с мёртвым нукенином Тумана не составляет труда даже без марионеток: это для Ритсуми он может быть опасным противником, а Сасори и не таких убивал щелчком пальцев. Загонит до такой степени, что тот сам с радостью согласится раствориться в небытие. Когда от мужчины не остаётся и мокрого пятна, Сасори поворачивается к Дейдаре с вопросительно приподнятыми бровями. Сам подрывник удивлён не меньше, а ещё зол.

— Вы же её спасли не потому, что вам цвет волос меня напомнил, ммм? — проницательно замечает Дейдара. Ну вот, даже минуты не подождал, чтобы спросить. — Дальняя родственница?

— Можно и так сказать, — фыркает Сасори. Нет, насколько он знает, они не родственники, но удобно, что Дей сам придумал и объяснил себе причину. — Живая?

— Живая, только без сознания. Мы сделаем из неё марионетку?

— Нет, она сама из себя успешно делает марионетку. Геном полезный… опыта маловато. Пусть пока побегает.

Вряд ли они, конечно, ещё встретятся.

Сасори роется в её набедренной сумке и на всякий случай вкалывает ещё одно противоядие, и зачем-то мажет рану под ключицами заживляющей мазью. Всё равно шрам останется — тёмный и некрасивый. Зато она дышит.

В сумке лежат протекторы Суны и Конохи, а ещё маленькая деревянная фигурка, которую он когда-то отдал ей. Это было так давно. В другой жизни. Сасори вертит в пальцах ключ от своего убежища и кладёт обратно. Из недр выползают чернильная змея и серая яшерица, теряясь в траве. Сасори не планирует гоняться за гадами, хоть и подозревает, что это могут быть соглядатаи.

Он достаёт кунай, отрезая золотистый локон — один, а не как в их первую встречу. Волосы красивые, хоть и бесполезные. В бою точно будут ей мешать. Что ж, это её выбор.

Перед тем, как оставить бесчувственную куноичи на полянке, Сасори убеждается, что сюда забрёл только один оживлённый труп. На первое время она в безопасности, но Ритсуми лучше побыстрее очнуться: на войне в следующую секунду всё может поменяться. Впрочем, это уже не его проблемы.

— Уходим, — говорит Сасори, пряча под плащом то, что забрал. — Надо найти, наконец, достойных соперников.

Дейдара не спорит. И не смотрит на прикрытую ветками девушку. Он предпочитает забыть, о том что только что произошло. И Сасори, конечно, тоже.

Страна Горячих Источников и страна Мороза. 8 октября, 17 лет после рождения Наруто.

Sonya Belousova (Feat. Aurora & Giona Ostinelli) — My Sails Are Set+++

Акеми не знает тех, с кем оказывается в одной команде, что ее нервирует. Это не критично, тренировки с шиноби Суны научили ее адаптироваться к любым условиям, но все равно она считает, что лучше всего у нее все получается, когда рядом есть кто-то, с кем она уже знакома. У нее есть отработанные атаки, которые связаны с ее товарищами по команде, с ее друзьями из Конохи и Суны, с соклановцами.

Быть одной среди посторонних сложно, радует только то, что с ней же хоть и незнакомый, но парень из Песка, благодаря чему она может хотя бы предположить на что он способен и как. Она облизывает губы и закрывает глаза, вслушиваясь в то, что передают ей гуре. Сейчас сосредоточиться особенно важно, но при этом и сложно, потому что она нервничает. Права была ее мать — это не похоже ни на одну из прошлых ее миссий. Ответственность, возложенная на них сейчас как никогда велика и тяжела.

— Бои начались, — говорит она, открывая глаза и поворачивая голову на запад: туда, где должен сейчас готовить засаду отряд Канкуро. Акеми надеется, что с ним все хорошо, но запрещает себе думать о нем слишком много. Ей нужно сосредоточиться на том, потоке, который она получает от своих ящериц. Икимоно ведь для этого на поле боя и взяли, ради их хидендзюцу, и раз она здесь, то не имеет права ошибиться.

Ее отец перевернется в могиле, если узнает, что дочь опозорила его имя и имя их рода. В свое время он проявил себя, сейчас ее черед, даже если это далеко не то, о чем она мечтала. Акеми вздыхает, не видя ничего подозрительного ровно до тех пор, пока не слышит рев в стороне от них.

От звука у нее мурашки бегут по спине, а под ложечкой начинает противно сосать.

— Что такое? — спрашивает джонин из Молнии, назначенный капитаном их отряда. Он подходит к Акеми и вглядывается вдаль. В голосе его нет ни нетерпения, ни тревоги, настолько он спокойный. Этот мужчина чем-то напоминает ей Морино Ибики, с которым, кажется, Аикава-сенсей может сойтись обратно после войны.

— Я не понимаю, помимо этих белых тварей, которые клоны, появились… кто-то поднял столько мертвых… я вижу там наши протекторы, и… — бормочет сбитая с толку Акеми, прежде чем берет себя в руки. Она сглатывает и смотрит на джонина. — Они большей частью на побережье Молнии, к северу от нас, но их хватает и в лесу к западу.

— Кучиесе: Эдо Тенсей, — называет он запретную технику, кивая головой. — Ждем указаний и… а. На запад, все же.

Они все слышат, что им приказывают, о чем предупреждают. Акеми сглатывает, когда звучит имя ее отца, и прибавляет шаг. Дядя слишком далеко, чтобы помочь, больше рядом из их клана никого нет, и получается, что с техниками из всех знакома только она. Амен-сан был одним из лучших шиноби Листа, его нужно удержать и запечатать тело, но как? Ей кажется, что она для этого все еще слишком слаба, у нее не хватит умений, не хватит сил, не хватит просто ума, чтобы найти способ его обхитрить.

Все это становится совсем неважно, когда она наконец-то видит его.

Ее отец. Рев мурасаки она узнает везде, а его — оголодавшие и злые. Такие злые, что могут и его самого разорвать, прежде чем переключатся на врагов. Это страшно настолько, что у Акеми сердце пропускает удар, но мысль о том, что где-то там ее друзья, ее семья, заставляет ее перебороть этот страх. Она не дает себе отстать от отряда, не дает оступиться и отвлечься. Она была уверена, что ее сердце разорвется на части от того, что кто-то смеет управлять им, но вместо этого оно только колотится от какой-то дурной радости. Ей так хочется поверить хотя бы на мгновение в то, что он жив! Ей хватит взгляда, ей хватит звука его голоса, ей хватит просто увидеть его движущимся, чтобы стереть из памяти вид трупа, который занесли на носилках в Коноху.

Только не лучше ли ему было оставаться трупом? Акеми застывает на секунду, мешкает, замечая среди сражающихся своего отца. Она следит за ним жадным взглядом, чувствуя, как в уголках глаз начинает пощипывать. На слезы у нее нет права, она куноичи листа и Икимоно.

— Папа! — Амен-сан не может не обернуться на крик. Он в сознании, хоть и не может контролировать свое тело так, как хочет; он в сознании, и выражение его лица меняется. Нападающего на него шиноби он отшвыривает от себя, больше даже не глядя в его сторону, и останавливается перед спрыгнувшей на траву дочерью. — Папа…

— Как ты выросла! — Взгляд, которым он окидывает Акеми, иначе как жадным не назвать: Амен-сан словно пытается все изменения в ней увидеть, оценить все то, что не успел застать, сравнивая с тем, что запомнил в последнюю их встречу, для него произошедшую буквально вчера, а для нее целых два года назад. От этого у нее начинают дрожать губы. — Не смей плакать! Ты должна видеть, что происходит вокруг! — Тут же прикрикивает на нее отец, замечая ее состояние.

Акеми смаргивает непрошенные слезы и отбивает первую его атаку, вспоминая все их тренировки: каждый отцовский шаг, каждый выпад, каждый поворот корпуса. Она уворачивается и уклоняется, ждет момента, чтобы нанести удар и сохраняет между ними дистанцию. Все, как он ее учил, но лучше, потому что учителей у нее прибавилось. Она как губка впитывала то, что ей давала на выматывающих тренировках Аикава-сенсей и нахваталась чему-то у Кая с Аичиро.

Тентен помогла ей с оружием, указав на то, что лучше исправить и проработать. Канкуро и вовсе сделал из нее песчаницу, да еще какую! Жалко, что здесь нет Накику, потому что именно с Накику связано большинство ее изменений, который отец не успел увидеть.

— Я стала чунином! — выкрикивает вдруг Акеми и не может уже сдержаться. Она взахлеб рассказывает обо всем, что Амен-сан пропустил: о себе, о Яхико и матери; о Накику и Канкуро; о клане и Конохе, перескакивая с одного на другое и путаясь в событиях.

Ей нужно поделиться с ним всеми своими успехами, и в этот момент она эгоистично не думает ни о ком и ни о чем. Это ее отец, это первая и последняя возможность с ним поговорить, даже несмотря на то, что воскрешение — ничто иное как издевательство над усопшими. Она все это прекрасно понимает, но как же она скучала, как же, несмотря на злость и ненависть, благодарна за эту возможность! Отец ведь столько всего не застал, бросив ее одну. Об этом она тоже ему говорит, обвиняет, отскакивая в сторону, чтобы уже ее мурасаки взревели, кидаясь как на его ящериц, так и на белых клонов, начавших появляться среди деревьев.

Она больше не бесполезна, она больше не беззащитна, ей есть чем ответить на все.

— Акеми! — кричит Амен-сан, когда дочь оступается и приседает. Он не может помешать своей мурасаки кинуться к ней, ничего не может сделать, но это и не нужно, потому ей в распахнутую пасть плюют огненной вспышкой три двуглавые белоснежные ящерицы. — Что?..

Шииро еще не такие большие, как ей хотелось бы, но они проворные и юркие, а их напитанное чакрой пламя раскаленное. Нежные неба и язык мурасаки обожжены и причиняют ей невероятную боль, а шииро не останавливаются, продолжая свое бесчинство.

— Это моя новая кладка, мы с Накику вывели. Ее еще три — одна для Накику, а две… — она тяжело дышит, пользуясь заминкой отца, кидает вперед, оборачивая леску вокруг его ног. Не выходит, он все еще сильнее, и она шипит, когда лезвие кусирагамы проходится по ее плечу и спине. Ей удается в последний момент извернуться, чтобы оно не вонзилось ей в грудь, но этого мало. Плохо! Она зря позволила себе слишком к нему приблизиться!

— Акеми, — в голосе Амена-сан столько боли, что ей становится еще больнее. Она поднимает на него глаза, облизывает губы и думает, что же ей сделать. Все вокруг занятые, призвать Чисая? Не успеет, отец уже размахивает кусирагамой, значит, у нее есть буквально несколько секунд, чтобы что-то придумать. Акеми не может умереть, никак не может, особенно от его руки. Правая рука висит плетью, даже пошевелить толком не выходит — плохо, очень плохо. А ведь все так хорошо начиналось! Она стискивает зубы, и вдруг откидывается назад, откатываясь в сторону. Она не левша, но ее не зря столько лет гоняли.

Голубые нити чакры тянутся от ее пальцев к вонзившимся в стволы деревьев сюрикенам, ей не нужно много, просто, чтобы они вернулись к ней. Хватает поворота запястья, чтобы лезвия вонзились в тело Амена-сан, а ее мурасаки вцепились в его руки. Акеми садится, отползает назад, и пользуется моментом, насылая на отца сейсеки. Без чакры он ничего не сумеет сделать, и связать его будет уже намного легче. Она торопится, скрипит зубами, поднимая раненую руку и выпуская лески. Немного осталось, только дождаться тех, кто сумеет его запечатать.

— Прости, — говорит Амен-сан, наблюдая за дочерью. Он не может пошевелиться, чему и рад, потому что так он ей никакого вреда уже не причинит. — Ты ранена из-за меня, я… Прости, что подвел тебя.

— Нет, папа, нет, просто… я не как ты, я не могу, — Акеми останавливается в паре шагов от него, держит лески натянутыми и сама не замечает, что по щекам у нее текут слезы. — Я стараюсь, но я не могу, папа. Я не… не заменю тебя, я не хочу и не могу.

— Ты и не должна. Ты до сих пор боишься, что разочаруешь меня? Ты? — он хрипло смеется, и от этого смеха, который она так давно не слышала, у нее ноет в груди. — Вы с твоей подружкой вывели новые кладки, которые я даже в глаза не видел! Ты выросла, столько всего нового показала мне сейчас… даже, смотри, смогла победить! Не смей плакать только, прекрати. Поболит и пройдет, помнишь? — Акеми смаргивает слезы, вдруг замечая, что на лице ее отца появляются странные полосы. Он будто бы начинает осыпаться, тая у нее на глазах.

— Папа? — зовет она, не понимая, что происходит. Неужели это все? Неужели она больше ничего не успеет ему сказать? — Папа!

— Скажи Яхико и маме, что я люблю их, хорошо? Будь умницей, Акеми, — он улыбается, глядя на нее, но его глаза мутнеют, и голос становится все тише и тише. — Мне так жаль, что я не дал ни тебе, ни ему больше, но вы оба намного лучше меня.

Акеми опускает безвольно руку, когда понимает, что все. Она не знает, что произошло, и перед собой видит просто труп, а не Амена-сан, и не может перестать плакать от странного облегчения, которое испытывает в этот момент. Ей никуда не хочется идти, но ее зовут и не отозваться она уже не может. Бой не закончен, войну они еще не выиграли, потом поплачет, а пока надо вернуться к остальным.

— Я здесь! — громко и четко кричит она, стирая здоровой рукой слезы со своих щек. — Я здесь, все хорошо!

Страна Горячих Источников. 8 октября, 18 лет после рождения Наруто.

Polnalyubvi — Чужой среди своих+++

Сай вытирает слёзы, глядя на то, что осталось от его брата. Союзники вокруг уже делают предположения на тему того, как именно рассеялась техника, а он занят тем, что получает сообщение от змейки, которую оставил с Накику. Чёрт бы её побрал — отвлёкся на собственные проблемы, а она уже чуть не померла в очередной раз. Повезло, что рядом оказался… Сасори? Какого хрена? Сай невольно косится в сторону напарника маньяка из Суны — подрывник всё ещё орёт что-то в Канкуровой бочке и явно не желает покидать этот мир следом за своим более рациональным коллегой.

— Я отойду ненадолго, — говорит Сай Омои. — Рядом наш человек без сознания, надо доставить к медикам.

Шиноби Кумогакуре кивает — они сами разберутся, потом просто встретятся в условленном месте. Сай оставляет с союзниками пару мышей, а сам прыгает в ту сторону, где в паре сотен метров чуть не скончалась его ответственность. В этот раз он не станет ничего рассказывать Ящерке-сан — научен горьким опытом. Но ему надо убедиться, что куноичи пришла в себя или доставить её к ближайшему дивизиону ирьёнинов. Какого чёрта она там делала совсем одна? Пыталась встретиться со своими напарниками? Иноичи-сан же не отпустил бы никого без сопровождения?

Он находит Накику на том самом месте, где её оставил Сасори — укрытую ветвями липы, словно наспех похороненную. Передёргивается всем телом и спешит откопать. Ящерицы Икимоно разбежались от неё, но, скорее всего, либо вернутся позже, либо ей выдадут новых. Одну сейсеки она уже успела потратить во время битвы с нукенином Тумана. Сай разглядывает обожённую кожу под ключицами, но не решается прикоснуться. Он не владеет меддзюцу, и не факт, что кому-нибудь удастся убрать шрам от инка. Он её не портит, конечно, как не портят тонкие шрамы на губе и на брови, но вряд ли самой Кику понравится эта новая деталь её внешности.

Сай несёт её в сторону небольшого лагеря, где окопалась парочка медиков из Суны, как раз на такой случай. Едва он успевает зайти в палатку, как к нему кидается высокий светловолосый парень с ярко-бирюзовыми глазами, протягивая руки к неподвижной Кику. Сай машинально отступает назад. Он и сам может положить её на кушетку.

— Что случилось? — парень какой-то подозрительно бледный и взволнованный для медика. Лучше кому-то другому её показать, наверное.

— Не знаю, — врёт Сай. — Но позовите хорошего специалиста, на всякий случай.

— Я — хороший специалист, — отрезает ирьёнин, тут же собираясь и снова требовательно тяня свои длинные щупальца, то есть, руки, к бессознательной девушке. — А ещё я её брат. Давай сюда, пока я тебе голову не открутил.

Оу, неловко получилось. Сай знал, что у Одуванчика-чан есть брат в Суне, что он ирьёнин и даже что он старше сестры на три с половиной года. Только почему-то никогда с ним не сталкивался, и даже на фотографию не догадался посмотреть. Не очень-то они и похожи внешне. Хотя, говорят, Накику вся в бабку по матери, а этот, очевидно, в кого-то другого.

— Где ты её нашёл? — Ичи, как он представился, всё ещё с подозрением поглядывает в его сторону. Сай сидит рядом на складном стульчике — ему нужно время переварить всё, что произошло, прежде чем возвращаться к остальным. Пара минут точно есть в запасе. Может, ирьёнин даже скажет что-то конкретное про состояние своей сестры.

— В лесу, — кратко отвечает он. — Недалеко от того места, где на мою команду напали. Кику была одна.

— А ты сам кем ей приходишься?

Действительно, кем? Лучше не говорить шиноби из Суны, что он почти всё время ошивается у его младшей сестры в доме и мечтает трахнуть её ещё раз. Вот уж Хьюга странный парень — любой другой бы пользовался возможностью, а этот взял и расстался с ней. Собственные странности Сай предпочитает игнорировать, поэтому кое-как натягивает на лицо любимую фальшивую улыбку. Зря — подозрения Ичи усиливаются раз в десять.

— Мы — друзья. — С привилегиями. Ну, он хочет надеяться на то, что неожиданный перепихон позавчера это был не последний раз. — Я занимаюсь рисованием с её сенсеем. — И кое-чем интересным с ней в её комнате и палатке. Так, нет, сейчас точно не время думать о сексе.

Сай поднимается, потому что лучше не поддерживать далее диалог. Судя по куда более спокойному виду Ичи, с Накику всё в порядке, она под присмотром и скоро очнётся. Сай надеется, что она до конца войны проваляется без сознания — может, перестанет влезать в неприятности и останется жива. Пусть её эвакуируют куда-нибудь в Суну, а лучше вообще на Косен. Сай прекрасно знает, что умения Кику бы очень пригодились союзникам, но думать о том, что она может в любой момент убиться — неприятно. Это отвлекает его от собственных задач. Будто с тех пор, как она покинула свой райский остров, не прекращает притягивать к себе неприятности. Ну вот его хотя бы взять.

— Опять ты, — бурчит Кику, открывая глаза и сразу натыкаясь взглядом на его склонившуюся над кушеткой фигуру. Сай пожимает плечами. Что ж, какая жалость, она вернётся в строй. — Ты везде просто.

— В смысле? — спрашивает Ичи, и Кику захлопывает рот, замечая брата. Морщится и снова прикрывает глаза, словно слушает что-то внутри. Проверяет, видимо, если на месте её проводник.

— Да так. Хорошо, что ты тут. У меня свиток от Какаши-сенсея для Канкуро и Омои.

Свиток крошечный, спрятан под знакомой заколкой из кости. Удивительно, как не потеряла. Наверное, приклеила к волосам на всякий случай.

— Ты к нам направлялась? — спрашивает Сай и, дождавшись в ответ кивка, добавляет. — Почему одна?

— Чтобы не привлекать внимания. Там недалеко было. Кто ж знал, что по округе ходит неприкаянный мертвец.

— Действительно, — хмыкает Сай. — Только тебе могло так повезти.

— Вот уж точно, — ворчит Ичи. — Почему инка не зажгла?

— Зажгла. Он какой-то техникой Тумана покрыл периметр, так что заметил меня. А потом… в общем, отправила инка к другим союзникам в периметр. На себя не осталось. Я забыла взять мидори у Ако. Кстати, а где этот ходячий труп?

Сай молчит. Не признаваться же, что Сасори довёл его до такого состояния, что тот с радостью вернулся в Джодо, оставив после себя… что бы там ни осталось, Красный Скорпион и эти следы уничтожил. А потом добровольно отправился следом. Не иначе, как Канкуро научился у Наруто и Гаары толкать впечатляющие речи.

— Наверное отвлёкся на кого-то, — наконец, произносит он. Кику щурится, но решает не уличать его во лжи рядом с братом. — Увидимся. Постарайся не влипать в неприятности. Одуванчик-чан.

Сай покидает палатку, незаметно оставляя в ней очередную нарисованную шпионку, слыша, как Ичи спрашивает сестру почему этот странный парень зовёт её одуванчиком. И что у них вообще за отношения.

Страна Мороза. 8 октября, 17 лет после рождения Наруто.

MARINA — Savages+++

В лагере оказывается шумно и людно. Акеми, прибывшая сюда уже под вечер, оглядывается по сторонам в поисках хоть кого-то знакомого, но ее подталкивают в палатку, и ей становится не до того. Незнакомый ирьенин из Камня осматривает ее руку и тут же принимается за дело, заодно латая и другие порезы и ссадины на ее теле. Приятного в лечении мало, ни о какой нежности не идет речи — не до того всем, торопятся, раненных и так много, нужно помочь им как можно скорее вернуться в строй.

Акеми это понимает, поэтому не жалуется и молча все терпит, не забывая произнести слова благодарности, когда с ней заканчивают. Ирьенин едва кивает, отпуская ее, и сразу же зовет следующего пациента, тут же принимаясь за дело. Акеми смотрит через плечо и спешно выходит, чтобы не отвлекать больше. Ей еще надо понять, есть ли здесь кто-то из ее или нет и разобраться с тем, куда ей самой дальше.

Пока она ищет, у кого можно получить указания, ее ловит Сакура и нагружает работой. Раненых оказывается слишком много и кому-то требуется помочь как можно скорее, на что уходит уйма сил и, следовательно, чакры. Сейсеки Акеми оказываются как нельзя кстати, помогая медикам восстановиться. Ее немного удручает в каком количестве тратится накопленная ею чакра — ей не своих усилий жаль, нет, все ее беспокойство связано с тем, что ее запасов не хватит. Она, разумеется, не одна, но сколько же суммарно у всех ее соклановцев собрано чакры? С учетом того, что кладки живут два года от силы, и не все Икимоно выводят именно сейсеки? Она точно знает, что некоторые пренебрегают ими, поэтому ей становится неспокойно.

— Имото! — окликает ее знакомый голос. Акеми находит взглядом Накику, радостно улыбается и кидается к ней, обвивая руками. Отдельно она рада тому, что хоть кого-то еще знакомого увидела, а отдельно тому, что свою названную сестру. — С тобой все хорошо?

— А с тобой, Кику-анэ? — спрашивает Акеми, отстраняясь и сжимая плечи подруги пальцами. Она рассматривает ее и рукавом начинает тереть ее скулу. — У тебя тут грязь и кровь. Ты успела уже покалечиться, что ли? Первый день же! Зачем, кстати, шарф, жарко же?

— Кто бы говорил, — Накику кидает красноречивый взгляд на Акеми, не веря в то, что она тут оказалась случайно. Новая водолазка, взамен разорванной на плече не спасает. — Ты тут откуда?

— Мы зачищали лес. Я видела папу. — В голосе ее разом и радость, и какая-то горечь. Она сглатывает и снова обнимает Накику. Акеми не может передать словами, что испытывает от этой встречи: несмотря ни на что, она была счастлива снова услышать его голос и увидеть его. Амен-сан мертв, это ничто уже не изменит, но ей даже этого хватило, чтобы избавиться от какого-то чувства вины, которое она испытывала. Она чувствует, как Накику касается ее лопаток и благодарно ей улыбается, когда они размыкают объятия. Сейчас не время об этом говорить, а потом она ей все расскажет.

— Так что с тобой?

— Все в порядке, — Накику, как ей кажется, врет, но Акеми не успевает ничего спросить, отвлекаясь на то, что видит за ее спиной. Команда засады привлекает ее внимание если не полным составом, то хотя бы самой интересующей ее частью.

— Теперь и ты чуть не убилась, раз здесь? — спрашивает Сай и смотрит на Канкуро, который только было потянулся к Акеми. — У вас увлечение чуть не умирать?

— Да я просто с руко… В смысле, у нас увлечение? Канкуро? — Акеми переводит на него недовольный взгляд и ловит за ворот жилета. Песчаник, в обычное время выглядящий насмешливо и надменно, явно чувствует себя неуютно и ненавязчиво пытается отцепить от себя руку девушки. — Я тебе что говорила, напомнишь?

— Ну, всякое бывает же, — пытается успокоить ее Накику, но тут же замолкает, когда взгляд карих глаз упирается уже в нее. — Что?

— Ты же тоже поди чуть не откинулась, я тебя знаю! Иначе бы не защищала его. А ну-ка, Сай, расскажи мне, что ты знаешь? — Акеми требовательно смотрит на парня, который чуть ли не впервые в жизни теряется. — Ну, дурная голова?!

— У меня просто убежали ящерицы, Акеми, и… ох. Ох. — Слишком поздно она понимает, что лучше было признаться в очередной неудавшейся попытке мира умертвить ее чем в этом. На Накику и Канкуро обрушивается весь гнев злой Икимоно, который она и не думает сдерживать. Для кого она вообще эти кладки выводит, зачем раздает ящериц, на кой фиг вообще старается — все это и многое другое она предъявляет им до тех пор, пока вдруг чувствует, что что-то не так.

Они успевают уже подойти к центральной палатке, когда вдруг ящерицы Акеми неожиданно разбегаются. Она только гуре на запястье и успевает ухватить, на ходу пытаясь понять, что же не так. Прежде ничего подобного не случалось, отчего она так и замирает, хлопая глазами.

— Им страшно, — бормочет она обескураженно, пытаясь разобраться с тем, что происходит. Они никогда так себя не вели, разве что нечто подобное было во время их последней миссии в Суне. — Нет, только не это…

— Что? — спрашивает Сай, наклоняя голову набок. Если присмотреться, то выражение его лица неуловимо меняется: взгляд черных глаз становится проницательным и острым. Он, может, и не разбирается в человеческих эмоциях, но анализирует все прекрасно.

— Они не вернутся, пока здесь эта дрянь. Я не знаю, это то самое алоэ с глазами, но хуже, — Акеми растерянно глядит на него, а потом на Накику. — Они его боятся и не слушаются, они вообще меня не слышат.

Она еще пытается что-то разобрать, когда их окликает Сакура, остановившаяся в нескольких метрах. Рядом с ней Неджи, на которого Накику смотрит долгим взглядом, в котором, кажется, читается какое-то облегчение.

— Вы трое! — Харуно говорит тоном, ужасно похожим на тот, который любит использовать Тсунаде-сама. — Вы как долго тут стоите? В лагере чужие, чтоб с места не двигались, пока я не убежусь в том, что это именно вы!

— У Наруто маленький член, — просто говорит Сай, отчего все закатывают глаза или стонут. Да уж, лучшего способа доказать, что это действительно он, не найти, но на этом он не останавливается. — Ты таскаешь с собой фотографию Учихи. Эти двое, — кивает он на Акеми с Канкуро, — единственные с регулярным сексом, а Накику…

— Слушай, мне пофигу, кто он, но убей его, а? — чеканит Ритсуми, зажимая Саю рот. Сакура мрачно смотрит на сокомандника, кажется, действительно раздумывая над этим вариантом, несмотря на сложность момента.

— Короче, мы — это мы. Что происходит? — Канкуро устраивает ладонь на плече Акеми и хмурится, слушая, что им рассказывает Сакура. Картина неутешительная — сколько среди них сенсоров помимо вставшего на ноги Хьюги и выжатой Накику? Да и то, что делать, пока он не найдет лазутчиков? Разве что вообще с места не двигаться и лагерь закрыть, чтобы наблюдать уже за теми, кто здесь есть.

— Акеми, твои ящерицы не могут ничем помочь? — спрашивает Сакура, на что поникшая Акеми мотает головой. Она и сама об этом думала, но толку сейчас от нее нет никакого.

— Нет, они слишком напуганы, я не могу их контролировать. — Гуре в ее руках все не успокаивается, и Акеми вынуждена ее отпустить, чтобы она не покалечилась. Когда все утрясется, то ящерицы, скорее всего, вернутся, но когда это будет? Рисковать еще какими-то кладками она не готова. Те же сейсеки еще пригодятся, и, вспомнив об этом, она вручает несколько свитков призыва Накику, шипя, что убьет ее, если она и их потеряет. То же самое слышат Канкуро и даже Сай, которого она тоже не оставляет без внимания. На него пока недобро смотреть прекратили, но это ненадолго.

— Хьюга какой-то странный, — отмечает Сай. Накику смотрит на него, но ничего не говорит, не обращая на его слова особого внимания. Странный и странный, сейчас все странные. Она ловит Акеми за руку, не отпуская от себя. До выяснения обстоятельств правда лучше ничего не делать, к тому же, им сказали ждать дальнейших указаний. На дворе уже ночь, они могут хоть немного отдохнуть, с этим согласен и Канкуро, не отходящий от Накику с Акеми ни на шаг. В какой-то момент они теряют Сая, но искать его сейчас не вариант. Проблем и так становится больше с каждой минутой.

Неджи оказывается вовсе не Неджи, о чем к счастью догадывается Сакура. В Штабе паника, и никому нельзя доверять. Акеми бормочет что-то о том, что даже ненастоящий Хьюга умудрился всех подвести, и больше всего радуется, когда утром появляется Наруто. Его здесь не ждали, хотели сберечь, но упрямый Узумаки как всегда все решил по-своему!

— Ящерицы! — восклицает в какой-то момент Акеми, замечая, что к ней возвращаются ее беглянки. Все, неужели можно не сидеть больше без дела?!

Страна Молний. 9 октября, 17 лет после рождения Наруто.

Fleur — Мы никогда не умрём+++

Вокруг такой хаос, что Кику не успевает ни думать, ни реагировать. Ей действительно не место на поле боя. Она чувствует себя крошечной песчинкой в огромной буре, что вынуждена лететь туда, куда несёт её безжалостный ветер. Она зажигает инка, но только себе же делает хуже: её никто не замечает, кто-то сбивает с ног, затем на них обрушивается вся мощь гнева Мадары. И она остаётся совсем одна в тумане, созданном мёртвым Нидайме Тсучикаге: потерянная, забытая, но живая.

Из сумки вылезают зелёная мидори и белая шииро, ласково цепляясь за её запястье, но ничем сейчас помочь не могут. Ей страшно до трясущихся поджилок — где-то рядом враги, непонятно куда двигаться. Она не видит ни ауры Мадары, ни ауры Му, но это ничего не значит, ведь оба куда сильнее её.

— Интересно. Ещё одна Шинпи. Не такая талантливая, как Сайко. Я вижу тебя.

Кику вскидывает голову. Серый силуэт Учихи никак не выделяется цветом в окружающем мире. Она так и думала. Поэтому нет смысла тратить чакру и дальше. И отвечать тоже. Правы те, кто говорят, что она магнитом притягивает к себе неприятности. Смерть гонится за ней с тех самых пор, как Сасори отвёл удар Костлявой в той пещере. Но рано или поздно догонит. А она даже ничего полезного не успела сделать для других. Даже не смогла сказать всем как любит их.

— Шинпи и Икимоно, как в старые добрые времена. — Взгляд спускается к ящерицам в её ладонях. Мидори удобно свернулась клубком и спит, так как пока не нужна. Шииро настороженно глядит глазами-бусинками, размышляя, есть ли смысл плеваться в этого мужчину огнём и ядом. — Ещё и Конохи не было. Так ты тоже владеешь хенка?

У Кику язык прилипает к нёбу. Она знать не знает кто такая Шинпи Сайко, и почему её знает Учиха Мадара. Дурацкий проклятый клан, от них все беды в её семье. Несут с собой разрушение и ненависть, куда бы ни пошли.

— И как, большая у вас семья? Любители скрываться и бежать от всего.

— Я — последняя, — сухими губами выдавливает Кику. — И я не Шинпи.

За спиной Учихи появляется расплывчатый силуэт его союзника, и Учиха отступает, скрываясь в тумане. Не стал тратить на неё время. Всё равно скоро всех снесут одним махом.

Накику спешит пробраться к союзникам, издалека видит ауры Наруто и Гаары и облечённо садится прямо на землю. Её всё ещё колотит, но она заставляет себя не думать об Ичи, об Акеми, о Неджи и своей команде. Где они? Что с ними? Что ей теперь нужно делать? Она слышит рядом с собой тяжело раненного и, призывая сейсеки из одного из свитков, пытается влить в несчастного, лишившегося руки, немного жизненной энергии, чтобы он хотя бы успокоился и прекратил истошно орать. У неё голова раскалывается и так, а кто из них в конце концов дольше проживёт — что ж, удача обычно не на её стороне.

Какое-то время Накику пытается что-то делать, но самое главное — не попадаться на пути атак разошедшихся союзников. Она издалека наблюдает за противостоянием могущественных сил, слоняясь между трупами и ирьёнинами, которые пытаются подлатать тех, кто ещё не испустил последний вздох. В какой-то момент все пять Каге собираются вместе. Теперь ей там тем более нечего делать. Только надеяться, что нынешнее поколение лидеров достаточно сильное, чтобы дать отпор мертвякам.

Из прострации её выводит голос Иноичи-сан в голове, чётко раздающий указания. Одновременно с этим Кику понимает, что каким-то образом умудрилась забрести туда, куда совсем не планировала. Она видит Акеми и кидается к ней, потому что ей опять страшно: сестре нечего делать рядом с Джуби. Она должна быть далеко, должна быть с Куро и Ичи в стране Горячих Источников, где угодно, только не здесь. Почему она её не остановила? Почему сама полезла в пасть демонам? Кику врезается пальцами в плечи Икимоно и трясёт её, словно обезумевшая. Ей всё равно, если она делает Ако больно.

— Уходи отсюда! — орёт Кику. — Уходи подальше от Учихи! Не смей умирать!

Акеми в шоке отступает, цепляясь за Накику непонимающим взглядом. Словно действительно не понимает почему та на неё кричит. У неё у самой на лице мокрые дорожки, но Кику даже не успевает отобразить, что её мать была в штабе. Что штаба тоже больше не существует.

— Кику-анэ…

— Тебе здесь не место! Мне здесь не место! — Кику не обращает внимания на то, что у неё градом катятся слёзы, ей плевать, она никогда не хотела быть ниндзя. Она хотела, чтобы её любимые были рядом. Всегда рядом. Она призывает инка на себя и на мидори и пихает в руки Ако, толкая ту в грудь, подальше от себя и своих неудач. — Немедленно. Исчезни, Ако! Исчезни!

Она не выдерживает и мчится в сторону Наруто, потому что лучше первой погибнуть и не видеть того, как смерть опять уносит тех, кого она так любит. У неё забрали семью, Чиё, Сасори, чуть не лишили Гаары и Куро, но, видит Ками, она не готова больше никого терять. Иначе сойдёт с ума, прямо как её мать.

Её пытается поймать невесть откуда взявшийся на пути Сай, но Кику мгновенно реагирует — врезается ладонью ему в солнечное сплетение в лучших традициях Неджи и Хинаты и вонзает когти хенка, посылая внутрь его системы снотворное. Этому она научилась. К тому же, Сай от неё явно не ожидал подобной подлости. Ничего, с ним ничего не случится — очнётся через пару секунд, а она успеет… успеет.

Она успевает увидеть, как Неджи опадает на плечо Наруто, пронзённый пиками Девятихвостой твари. В этот момент её саму словно пронзают лезвия. Она спотыкается, больно врезаясь коленями в землю, раздирает в кровь ладони и смотрит. Смотрит, как Неджи произносит свои последние слова. Смотрит, как Наруто в шоке сам пытается собрать себя по кусочкам. Смотрит, как Мадара и этот хрен в маске что-то комментируют. А затем ползёт. Оставляя за собой красную дорожку, ползёт и матерится, только чтобы сосредоточиться на реальности. На тёмной неподвижной фигуре в жилете джонина, лежащей на животе и смотрящей на неё полуприкрытым мёртвым взглядом. Инка всё ещё скрывает её — от кого, она не знает, но, видимо, ото всех, а может, всем просто плевать на неё, когда вокруг конец света.

— Пока что-то зависит от меня, — нежно шепчет Кику, доставая все свитки, которые ей впихнула Ако. — Я не дам тебе умереть, сволочь.

Она призывает всех сейсеки разом. Сгребает в охапку, пока те не разбежались, предчувствуя собственную смерть. Вонзает в них когти и впитывает в себя всю чакру, которую могут отдать пресмыкающиеся. Когда Кику чувствует, что её вот-вот разорвёт, она крепко обхватывает штыри, торчащие из тела Неджи и превращает их в пыль. Затем кладёт руки на его продырявленную спину и закрывает глаза.

— Кишо Хенка Тенсей!

Чакра покидает её стремительно, но Кику уже не задумывается о том, что в какой-то момент ей придётся отдать свою. Лишь бы хватило. Зря они, что ли, столько работали, улучшая наследие Чиё? Этот придурок бросил её, этот придурок сказал ей не думать о нём. Но как она может? Проще вогнать кол в сердце, чем видеть, как другие жертвуют собой. Ради чего? Ради всей этой жестокости, от которой её родители так отчаянно хотели оградить своих детей? Кто виноват? Никто. Но Кику ненавидит сейчас Наруто. Ненавидит отчаянную Хинату, которую Неджи кинулся защищать. Ненавидит весь мир вокруг, который позволяет случиться войне. Каждого она проклинает персонально, вливая в тело Неджи чакру и не беспокоясь о том, чья она.

Её внезапно обнимают тёплые руки, по которым бегут и тут же падают бездыханными десятки сине-красных ящерок. К щеке прислоняется чужая мокрая щека, в золотистых локонах путаются рыжие.

— Я с тобой, я никуда не уйду, — шепчет Акеми ей на ухо, пытаясь сдержать собственные эмоции. — Вместе мы сильней. Вместе у нас получится. И мы никогда не умрём.

— Никогда не умрём, — повторяет Кику. Под ладонями она чувствует слабо бьющееся сердце. Всхлипывает и оседает в руках Акеми, утыкаясь лбом в растрепавшиеся тёмно-каштановые волосы, закрывающие собой ужасные раны. Её глаза горят жёлтым огнём и жутко чешутся, а с ресниц падают кровавые слёзы. — Никогда.

Страна Молний. 9 октября, 17 лет после рождения Наруто.

Екатерина Яшникова — Пуля+++

Акеми не любит давать обещания, которые не может сдержать. Ей рано пришлось усвоить, что на пути шиноби очень сложно, а точнее почти невозможно, загадывать что-то наперед. Никогда нельзя угадать, что будет через неделю или даже через день, сложно предположить, чем закончится та или иная миссия. Даже во времена ее детства, когда в Конохе была более или менее безопасная жизнь, глупо было обещать что-то; только не в семьях шиноби. Ее отец старался воздерживаться от подобного, приучая к этому и детей: нет ничего хуже, чем не сдержать слово, а если уж случилось его дать, то нужно изо всех сил постараться выполнить обещанное. Акеми помнит это все, следует его заветам, но все равно оступается.

— Со мной все будет в порядке! — говорит она напоследок Кику, выпуская ее руку из своей, когда та первая покидает палатки ирьенинов. Акеми заставляет себя улыбнуться, напоминает подруге о ящерицах и клянется лично оторвать ее дурную голову, если она потеряет ее драгоценные свитки. Пользуется ими пускай сколько хочет, но уж не обронит где-то! Этого она ей не простит точно и воспримет подобное не меньше, чем издевательство над всеми ее усилиями. Выводить кладки не так уж и легко, как может показаться со стороны.

— Со мной все будет в порядке! — повторяет она Канкуро, когда тот отстраняется от нее, чтобы уйти. С появлением Наруто им с Саем настало время вернуться в бой и, как бы тяжело ни было расставаться, другого выхода нет. Акеми знает, что он предпочел бы видеть ее и иметь возможность защитить, если что, но это даже лучше, что их не послали никуда вместе. Она не хочет, чтобы он рисковал из-за нее и отвлекался, да и она, к тому же, не так уж и беззащитна. Если ей удалось победить собственного отца, то разве стоит ей прятаться?

Только тогда, когда она видит Десятихвостого, то в голову ее закрадываются мысли о том, что, наверное, стоит. Акеми впервые в жизни видит нечто настолько большое и страшное, понятия не имея, что нужно сделать, чтобы остановить эту громадину. Ее ящерицы ей не помогут, даже несмотря на тот контроль, который она над ними восстановила. Сделала она это не без помощи призванной Кодай но Хаха, на что, откровенно говоря, боялась оказаться не способной. Поразительно, что у нее хватило собственной чакры, но она это сделала, получив от старой ящерицы не меньше помощи, чем и во время битвы с Пейном. Острое лезвие танто мурасаки Ганко, близнецы Усуй и Атсуй, призванные не ею, а одним из ее кузенов, ринулись в бой, а к ней самой прицепился Чисай.

Акеми хочется надеяться, что она хоть как-то сможет помочь, что у ее клана хватит сил поддержать тех, кто сражается, но сама же первая и теряет почву под ногами, слыша слишком спокойный голос Нара Шикаку в своей голове. Она опять не плачет и не кричит, когда залпом Десятихвостого альянс лишается штаба вместе со всеми, кто там находился. Шикамару и Ино теряют отцов, а они с Яхико становятся круглыми сиротами. Акеми забывает обо всем и думает только о матери: она была там, она не должна была быть там, она оказалась там только из-за нее!

Дышать становится сложно, легкие будто бы не хотят работать, а сердце колотится так, что вот-вот вырвется из груди. Чуя это, Чисай обвивает ее хвостом за шею и царапает когтистой лапой ее за ухом — просто проводит по светлой коже, заставляя ее отвлечься от боли душевной на физическую. Кровь капает ей на плечо, впитывается в темно-зеленый жилет, но Акеми не обращает на это внимание.

Мертвецы будут оплаканы позже, чувство вины задушено позже. А пока — поболит и пройдет.

Акеми откидывает голову назад, отчего слезы катятся к ушам, и пытается думать, оглядывается по сторонам и кричит, видя Кая и Аичиро, машет им рукой, привлекая внимание. Они ничего не смогут сделать поодиночке, но разве они одни? Они привыкли работать вместе, они смогут сделать хоть что-то, если снова окажутся рядом. Разве не в этом смысл, не это в них вбивала Аикава-сенсей? Ее мать мертва, а брат жив — хотя бы ради него она должна сейчас не бояться ничего. Самое страшное ведь даже не умереть, думает Акеми, делая шаг вперед до того, как слышит голос Накику.

Она оборачивается на крик, сбивается с шага, выискивая ее на поле боя. Та сама подлетает к ней злым вихрем, почти кидает в нее мидори и плачет так, словно у нее истерика. Акеми моргает, тихо зовет ее и вдруг будто бы со стороны смотрит на них обеих: у одной слишком много эмоций, а у второй их словно нет. Она отступает на шаг, непонимающе смотрит на свою названную сестру и едва не спрашивает, куда и зачем ей уходить. Ее место здесь, может быть, ей здесь и суждено даже умереть. Акеми неожиданно спокойно думает об этом, вспоминая лица отца и матери.

Если она сможет защитить тех, кто ей дорог, то не так ли тому и быть? Другое дело, что так уж и легко она не сдастся, и когда Десятихвостый наносит удар, она пригибается к земле, потому что ей надо выждать, прежде чем что-то сделать. Ей нужно к своей команде, но вначале — к Накику, вначале к той, которая рванула совсем не туда, куда должна была. Акеми проклинает про себя Неджи, когда видит, как тот оседает на земле, не слушает даже Наруто и Хинату, когда, перепрыгивая через какие-то валуны, спешит к Накику.

Она знает, что та попытается сделать и знает, что чакры у той не хватит, точно не хватит.

— Я с тобой, я никуда не уйду, — шепчет она, обнимая подругу за плечи. Она снова врет, дает то обещание, которое никак не сдержит. Ее сейсеки ползут к Накику, наполняют ее чакрой, которую она передает Неджи. — Вместе мы сильней. Вместе у нас получится. И мы никогда не умрем.

Ложь. Ложь. Ложь. Но такая сладкая! Акеми гладит Накику по голове и отпускает мидори, потому что прятаться от ударов нет смысла, от них нужно бежать. Подруга не в состоянии сейчас позаботиться о себе, значит, это должна сделать Акеми. Она ловит взгляд Кая и не удивляется, когда тот приземляется рядом с ними.

— Уведи ее и займись им, — чеканит она, держа Накику за плечи. Кай бегло осматривает и ее, и Неджи, и поджимает губы. — Долг ирьенина спасать. Анэ, анэ, — она зовет Накику, снова наклоняется к ней и шепчет на ухо. — Я всегда с тобой, последи за Неджи, не отходи от него, я скоро вернусь.

Аичиро ловит ее за руку, сжимает ее запястье и сплевывает на землю у них под ногами кровь. Они никогда не сдадутся, Учихи могут выкусить, кричит она, когда Наруто касается их, напитывая своей чакрой, это еще не конец.

Примечания:

Авторы и девочки очень старались, так что у нас #НЕДЖИЖИВ. Ура!

Страна Молний, 9 октября, 17 лет после рождения Наруто.

Enrique Iglesias ft Whitney Houston — Could I have this kiss forever+++

Шикаку обращается ко всем, а после короткой паузы в голове Генмы раздаётся голос Иноичи, и Ширануи знает, что это персональное к нему обращение. Последнее напутствие, последнее благословение. Если бы он мог, как Жёлтая Молния Конохи, переноситься по собственному желанию сквозь пространство — он бы, может, и ринулся на помощь… но без своих товарищей и подготовки он не способен на подобное. Да и так уже много чакры израсходовал на Каге.

— Не знаю уж, чем ты её привлёк, — горько смеётся Иноичи в его мыслях. — Но я, пожалуй, горжусь выбором дочери. Не забывай, что она сильная. Не забывай, что она слабая. Ей будет нужна вся твоя поддержка.

— Я не отпущу, — клянётся Генма. Он и правда не собирается этого делать. Всё ведь уже для себя решил. Сто раз перепроверил. — Она в надёжных руках. Не менее надёжных, чем в ваших.

— Я не смогу сопроводить её к алтарю. Но сможет Чоза. Однажды мы встретимся в Джодо, будь уверен, что я дождусь этого момента. Только не торопитесь за нами.

Генма издалека следит за тем, как Шикамару, сдерживая собственные слёзы, приказывает Ино собраться. Он сам не спешит подойти: подойдёт сейчас, так вся её воля порушится, едва он обнимет эту взрослую девочку, которая любит брать контроль в свои руки. И отпускать его, едва Ширануи исполняет роль ведущего. Несколько минут переждать — дать ей прийти в себя, найти свою цель, вспомнить где они находятся и ради чего. А потом уже можно.

— Я не оставлю тебя, — шепчет Генма, чувствуя неровное дыхание на своей шее. Он не умеет утешать и не хочет обещать невыполнимого, но в некоторых вещах он давно уверен. — Когда всё закончится, я всегда буду рядом, слышишь?

— Отец… — Ино хрипло, со свистом выдыхает это слово. — Он нас принял. Я не надеялась… не думала…

— Всё хорошо, — Генма сплёвывает сенбон на землю, тянясь к её дрожащим пухлым губам. — Я люблю тебя, слышишь? Мы вместе, Ино.

Шикамару долго и вдумчиво изучает их взглядом. Чоджи тоже не удивлён: после их совместной поездки в Суну даже он догадался, что что-то происходит между капитаном и его сокомандницей. Генма рад тому, что у его девушки такие замечательные напарники; они приглядывают за Ино как за собственной сестрой, что неудивительно, учитывая, что это уже шестнадцатое поколение формации Ино-Шика-Чо.

Никакого осуждения Генма не чувствует, да и если бы оно было, он бы не отступился: слишком поздно, после всех раздумий-то. Никогда его особо не интересовали отношения, а потом на пути появилась влюблённая девочка. Красивая, спору нет, но девочка.

Генма только посмеивался, думая, что её влюблённость пройдёт так же быстро, как влюблённость в Саске. Даже когда Кику пыталась зачем-то поиграть в сваху, он воспринимал это как детскую игру. Пусть Ритсуми и старше Яманака на два года, пусть и воспитание у неё совсем другое, но они всё равно ещё были детьми. Детьми, которые внезапно и быстро выросли. И заявили в открытую о своих желаниях.

Вот где пришлось и о собственной жизни подумать. Генме тридцать три: не старик ещё, но и не юнец. У него ничего серьёзного и не предвиделось даже. Короткие интрижки, шестимесячная попытка чего-то с Шизуне, такой же потерянной, как её любимая Тсунаде… В отличие от Райдо, Генму никогда не интересовал секс на одну ночь, тем паче с какими-то незнакомыми куноичи из других деревень.

Ино стала глотком свежего воздуха в его рутине. И как-то незаметно заняла там приличное пространство: навезла ему растений в квартиру, навязала своё общество по выходным, приглашая на барбекю с кланом Акимичи… страстно поцеловала у костра, отказываясь идти спать. Почти набросилась на него, желая подарить девственность в собственной комнате перед войной. А потом куда более настойчиво потребовала отлюбить её уже в палатке. Против такого напора никто бы не устоял.

Она стала нерушимой константой в его жизни. Ещё после атаки Пейна.

— Сакура будет подружкой невесты. И Кику возьмём тоже, второй, а то мы бы ещё сто лет тормозили. — Ино пихает его в плечо и щипает за бок. Если бы у Генмы уже не было сенбона во рту, он бы его выронил.

— Что?

— Я не собираюсь тащить тебя под венец завтра, — Ино вытирает слёзы с грязных щёк, но пытается улыбаться. — Мне всё равно, на самом деле. Мы можем просто жить вместе, знаешь. Я люблю тебя, ты не представляешь даже, как сильно я рада, что ты есть. Спасибо, что ты есть.

К ним подходят Шикамару и Чоджи; Райдо кладёт ему руку на плечо. Надо выдвигаться к остальным, но несколько минут ничем никому не помогут, а им дают возможность пережить смерть любимых и дорогих, всех, кто был в штабе.

— Только попробуй умереть! — грозит Ино пальцем, первой выпутываясь из общих объятий. — Я не переживу, если ты опять откинешься, как во время атаки Пейна! Ты знаешь, как долго я видела твою мёртвую тушу, когда закрывала глаза? И Шизуне-семпай… Да лучше бы вы вместе остались, чем снова пережить подобное!

— Это было давно и неправда, — бормочет Генма, вытаскивая новый сенбон из нагрудного кармана. Он про попытку сойтись с Шизуне, конечно, а не про собственную нелепую смерть.

— Это было в начале года и я никогда этого не забуду! — отрезает Ино, понимая всё по-своему. — Вот объясни мне, почему почти все мои близкие так и норовят откинуться? Только Акеми нормальная! И Сай!

Очень странное утверждение, но Генма готов поддакивать, только чтобы Ино забыла сейчас о смерти собственного отца. У неё, у него, у всех будет время пережить и поплакать над смертью близких. Но сейчас ему важно, чтобы сама Ино была собрана и готова себя защищать. Ведь если не она, то кто? Шикамару, Чоджи, он сам тоже рядом, но самое главное — это её воля. В которой не приходится сомневаться: голубые глаза горят, готовые дать отпор хоть ёкаям, хоть Учихам, хоть пришельцам с другой планеты.

Ино — яркая звезда, готовая светить для своих друзей не меньше, чем Наруто. Уже только за это её стоит любить и лелеять.

— Я понял, принцесса, — усмехается Генма. — Не волнуйся, я дал обещание, которое мне непременно нужно выполнить.

Страна Молний. 9-10 октября, 17 лет после рождения Наруто.

Blackmore's night — Written in the stars+++

Кику копается в песке, собирая ракушки, когда её зовут два знакомых голоса со стороны Росоку. Широ уже совсем взрослая — ей четырнадцать, она похожа на одуванчик со своей белой пышной шевелюрой, которая может сравниться по объёму с рыжей у Ако. А вот синие глаза с возрастом стали серыми. Широгику очень похожа на дядю Исаму. Все дети Ритсуми на кого-то похожи, но только не друг на друга. Кику улыбается и машет сестре и подруге рукой, подзывая к себе. Видимо, Ако только что приехала. Она не так часто бывает в гостях: в отличие от Кику, Акеми — ниндзя. У неё нет времени торчать на райском острове месяцами. Зато она в компании Тамкена, по которому Кику уже ужасно соскучилась. Мэйко-сан приставила молодого Анбу охранять их семью пару лет назад, и, честно говоря, Кику совсем не против иметь в телохранителях такого красавчика.

— Посмотри, — показывает Кику свои сокровища. Не такие ценные, как вазы, свитки и скульптуры в их поместье, но всё равно. — Сделаем заколку и для Тамкена. Самая красивая невеста будет на Косен.

— Не думал, что я похож на девочку, — тянет Кенджи, обнимая её за талию и легко целуя в губы. Широгику краснеет и отворачивается. Четырнадцать уже, а совсем невинный ребёнок. — Не хочешь проверить вечером?

— Тут дети, — строгим голосом говорит Накику, но тут же хохочет. — Тебе пойдёт. Ну, или давай всё-таки немного подравняю. А то скоро станут длиннее, чем у меня.

Вряд ли, конечно. У него сейчас как у Ичи — слегка ниже плеч, а у неё уже до попы отросли. В лучах ласкового солнца кажутся расплавленным золотом. Мать в шутку зовёт её русалкой, но предупреждает, чтобы та не смела превращаться в морскую пену или доставаться на десерт тому, кто хочет продлить себе молодость с помощью нингё. Ей не нравится, что дочь связалась с шиноби, но он ведь здесь, чтобы защищать их. К тому же, Кенджи нравится всем остальным, а с Ичи они лучшие друзья, почти одного возраста.

Кику хочет в следующий раз съездить с ними в страну Огня. Она была в Конохе всего пару раз, в гостях у бабушки и дедушки Фуюдзора. Познакомилась с семьёй Акеми. И хотя Косен нравится Кику куда больше, она и к скрытой деревне Листа уже привыкла. Но, в отличие от бабы Риры, не собирается там жить. Лучше они с Тамкеном осядут на острове. Ему и самому больше нравится быть здесь в покое и делать по совместительству что-то полезное для жителей архипелага. Потому она и выбрала его, а совсем не потому, что он такой красавчик. Ну, разве что чуть-чуть.

Умный, ответственный, рассудительный — что ещё для счастья нужно? Хоть и любит дразнить их с сестрой, но не со зла. Кику и сама любит, когда он так делает. А ещё у него завораживающий голос, который хочется слушать бесконечно.

После Кенджи черёд Акеми получать свою порцию обнимашек.

— Сходим на рынок и посмотрим тебе новое платье, — предлагает Кику, а потом для профилактики ещё и Широ стискивает в объятиях. Очередной раз за сегодня. — Я люблю тебя, облачко. Давай, тебе тоже купим? Голубое, тебе пойдёт.

— Кику-анэ, ты меня балуешь, — улыбается Широгику. — У меня уже есть голубой сарафан. Я была в нём, когда мы совсем недавно плавали на соседний остров лемуров смотреть.

— Точно! — беспечно перепрыгивает Кику на новую тему. — Тамкен, тебе бы там понравилось, в следующий раз давай с нами. Почему я раньше не подумала их показать? Может, тебе что-то из одежды присмотрим?

— Ты мне уже заколку обещала, юрэй, — напоминает Кенджи и гладит её по волосам. — А я тебя угощу твоими любимыми гёдза.

— Почему ты постоянно так меня называешь? — Кику делает вид, что дуется и ищет спасения под боком у Акеми.

— Посмотри на себя, какая худенькая. Скоро совсем в призрака превратишься. Акеми-чан, ты согласна, что нам пора пойти перекусить?

— Я сама жутко голодная с дороги, — признаётся Икимоно. — И не в восторге от кораблей. Моему желудку определённо нужно что-то вкусное, чтобы прийти в себя.

Они гуляют весь день, пробуя помимо гёдза разные местные морепродукты. Кику каждый раз громко хохочет, когда Акеми круглыми глазами рассматривает необычных морских гадов, прежде чем смело положить их в рот.

— Это точно съедобно? — Рыжая со скепсисом наблюдает за тем, как один из поваров разделывает такифугу.

— Точно. Ядовито, но надо уметь правильно готовить.

— Насколько ядовито?

— Без понятия, я в этом не разбираюсь. Но не волнуйся, ещё никто не умер. Наши повара — настоящие мастера своего дела.

Вечером вся семья собирается на пляже. Они разводят костёр, потому что у них частный пляж, и у их семьи есть такая привилегия. Самураи, стоящие на страже покоя острова никогда не перечат Ритсуми — к тому же, её отец хорошо знаком с кем-то вышестоящим из Суны. Кику нет дела до его рабочих будней, самое главное — Момидзи не так часто отлучается на свои миссии, а мать и вовсе всегда с ними, она давно забросила карьеру куноичи. Зато всегда может подлечить — Кику в детстве часто обдирала коленки и врезалась во всевозможные препятствия, бегая с соседскими мальчишками. Благодаря маме у неё нет ни одного шрама. Её кожа гладкая и красивая, как светлый песок, блестящий на солнце.

Ташика приносит поднос с какими-то иностранными сладостями, которые надо надевать на палки и поджаривать над огнём. Кику думает, что зря они, наверное, столько съели сегодня — она не очень любит сладкое, но это бы попробовала. Зато у Акеми и Кенджи каким-то непостижимым образом ещё остаётся место в животах.

Накику кладёт голову Тамкену на колени и притягивает к себе младшую сестру. Слушает, как Ичи поёт, бренькая на каком-то музыкальном инструменте, который выкупил у смотрителя порта. Сквозь пламя смотрит на такую же яркую Акеми, которая задорно спорит с её дядей на тему того, кто кого сможет перепить. Конечно, Исаму выиграет — у него какие-то потрясающие гены, он даже не пьянеет почти. И похмельем никогда не страдает. А Ако только недавно научилась удерживать в себе сакэ.

Вообще, она маленькая ещё, и что, что ей семнадцать? Сама Кику не пьёт, и бдит за тем, чтобы Тамкен не перенимал у Исаму плохие привычки. Иначе какой из него выйдет отец? Это у дяди ветер в голове, а у них с Тамкеном всё серьёзно. У них будет трое, нет, лучше четверо ребятишек. И чем раньше, тем лучше. Кику уверена, что счастье — это большая семья в большом доме. Что ещё нужно?

Шум прибоя убаюкивает её, и Кику знает, что сейчас во сне она увидит всё то же самое, ведь она каждый день думает о том, как ей повезло родиться на Косен. Завтра будет определённо ещё лучше, чем вчера.

Страна Молний. 9-10 октября, 17 лет после рождения Наруто.

Polnalyubvi — Моменты+++

Акеми просыпается от громкого топота и смеха Яхико. Она сонно озирается по сторонам и зевает, пытаясь понять, когда же ее настиг сон. Кажется, свиток, который она изучала, оказался слишком уж скучным, вот ее и сморило. Не надо было, все же, после обеда пытаться что-то впихнуть в свою голову, знала же, что не получится. Мама готовит слишком вкусно, а на сытый желудок ничего кроме отдыха не хочется. Отец же предупреждал, что так и будет, почему она его не послушалась?

Всегда так, все, что он говорит, так или иначе оказывается правдой. Пора бы уже и ей за ум взяться, наверное, а то обидно вечно ловить себя на мыслях о чужой правоте.

Она опускает босые ноги на пол и тянется, хрустя шеей. Усталости Акеми не чувствует, просто пока ленится и не торопится вставать. Ей слишком хорошо и спокойно, чтобы куда-то торопиться, и если бы не голос матери, зовущий ее откуда-то со стороны кухни, она бы еще повалялась.

Увы, этого ей сделать никто не даст, поэтому Акеми сворачивает свиток, убирает его в ящик стола и выходит из комнаты, сразу же сталкиваясь в коридоре с Яхико. Младший брат умудряется уйти от столкновения, ловко крутанувшись на пятке. Это движение ей незнакомо. У Ханаби, что ли, научился?

— Мама же говорила не бегать по дому! — Ворчит Акеми, пытаясь схватить Яхико, но то ли она вялая со сна, то ли братец у нее слишком юркий. — Будешь знать, когда тебя накажут! Не ходи ко мне потом и не клянчи сладкое!

— Я тебя будить пришел, а ты! — Показывает он ей язык, предусмотрительно отскакивая подальше от ее рук. В том, что сестра может устроить ему хорошую трепку, он даже не сомневается, поэтому и пытается оказаться подальше от нее. — Там твой хахаль скоро нарисуется, а ты дрыхнешь, анэ! — Яхико ужасно напоминает ей какую-то мартышку. Ужасно подвижную, дразняшуюся мартышку, которую хочется треснуть бананом.

— Следи за языком, придурок! — возмущается Акеми, грозя Яхико кулаком, но тот беспечно смеется. — Я запрещу тебе сидеть с Накику и мной, ты все за ней повторяешь! — Он в самом деле нахватался у ее подруги всякого, и нет бы на хорошее обращать внимание! Акеми качает головой, глядя на веселого мальчишку, и не может сдержать улыбки. Смех у него ужасно заразительный, сердиться никак не выходит.

— Хахаль! — задорно хохочет Яхико и убегает. Точно, он же говорил, что у него сегодня какие-то планы с Конохомару. Акеми понятия не имеет, что эти двое опять придумали, но решает, что раз уж ее родители оба в Конохе, то пускай они и разбираются. Это же их сын, правда? Она не обязана нести за него ответственность круглые сутки напролет, тем более, что на ближайшие несколько дней у нее своих планов полным-полно.

На кухне пахнет сдобой, хотя дверь, ведущая в сад, открыта настежь. Акеми целует на ходу торопящегося куда-то дядю, машет рукой кузенам, — Юэдэй слоняется по саду со свитком в руках и что-то читает, поэтому ее не видит, зато Эиджи машет в ответ, прежде чем отвлекается на кого-то из детей, с которыми обещал потренироваться, — а сама садится за стол. Мать, отвлекаясь от радиоприемника, который настраивала, окидывает ее цепким взглядом.

— Спала? — спрашивает она, ставя перед дочерью тарелку со сладостями. — Если думаешь, что готовила я сама, то подумай еще раз.

— Ты на углу купила? — Акеми знает, что ни выпечка, ни сладкое матери не удаются. Кагуя-сан уже даже не пытается, давным-давно махнув на такое рукой. — Мы всегда можем соврать.

— Ага, а потом твой же отец и проболтается. Он умеет врать, только когда дело касается миссий, а так… — Кагуя-сан закатывает глаза и прислоняется бедром к столу. Чуть подумав, она наливает Акеми молока. — Так когда Канкуро должен подойти? Он из Суны прямым ходом?

— Да, у него появилось время, — Акеми улыбается широко и светло, на что ее мать усмехается, качая головой. — Соскучилась по будущему зятю?

— Соскучилась по парню своей дочери. Ничего ни о какой свадьбе в ближайшие лет пять-десять даже слышать не хочу. Скажи, что о таком думать рано! — велит она заглянувшему на кухню мужу. Амен-сан смеется и садится рядом с Акеми за стол. Его широкая ладонь ложится ей на макушку, ероша рыжие волосы. Дочь на это шипит и пытается убрать его руку.

— Рано. Твоя бабушка и мама не готовы пока с тобой расстаться, — это правда, думает Акеми, которой и самой никуда спешить не хочется. Ей только семнадцать, рано еще о браке думать, пускай с Канкуро у них и все серьезно. Она допивает молоко и облизывает сладкие пальцы. Ей еще нужно забежать в мастерскую Чиву-сенсея за Накику, встретиться с Аичиро и Каем, а там и к воротам успеть. Канкуро не расстроится, если ее не увидит, но ей хочется встретить его.

— Я пойду, подожду его у ворот. Накику тоже пойдет, не переживай, у нее и переночуем, наверное, — Потому что куда она без названной сестры? Да и сама Ритсуми с ней охотно пойдет куда угодно: Ичи тоже решил заглянуть в гости, а там и Неджи должен подтянуться, как раз с миссии вернулся.

Вечером они все вместе где-то посидят, что же там предлагал Чоджи?

Страна Молний. 9-10 октября, 17 лет после рождения Наруто.

Blackmore's Night — Under a violet moon+++

На затерянном среди моря острове по пляжу радостно бегают дети. Здесь песок не такой обжигающий, как в стране Ветра, а воздух куда чище, чем даже в стране Огня. Старушкам вроде Нобу-сан, за которой Кенджи приглядывал на отдалённой от Конохи ферме тут определённо лучше дышится.

— Тамкен! — Кику смеётся и убегает от него по линии прибоя, придерживая соломенную шляпку на длинных золотистых волосах. Ей вообще не стоило бы становиться ниндзя, хорошо, что она решила отказаться от прошлого и вернуться на Косен. — Ты видел лемуров? Вообще не похожи на твою маску! Тебе бы у Чи-чана поучиться рисовать! Ну, или у Сая на худой конец!

Кенджи слегка морщится, потому что упоминания художников ему не нравятся. Если Чи-чана он и сам любит, то этот Сай… хорошо, что остался в прошлом. С таким странным кадром, из Корня, к тому же, ни ей, ни ему лучше не связываться.

Мэйко-сама бы это не понравилось. И ему не нравится — потому что старейшина доверила Кенджи следить за своей почти что внучкой, а та оказалась на редкость проблемной, но при этом… светлой? Воздушной и любящей? Только вот никак не могла найти своего места, безуспешно махая песочными крыльями. Кенджи помог ей взлететь, подарил ей голос — а взамен эта яркая иволга свила для него гнездо, которое он так искал. На Косен всем неприкаянным найдётся место: в Росоку Кику принимает всех обездоленных, кому нужна помощь. Сам себя Кенджи не считает таковым, но помогать ему нравится. И яркая девушка, которая так любила прятаться, наконец-то сияет в лучах солнца.

От мыслей его отвлекает комок водорослей, прилетающий в правое ухо.

— Эй, перестань зевать! — орёт Хошиме, прыгая среди морской пены. Сегодня довольно ветрено, так что и волны больше обычного. Детям это нравится — они с громким хохотом гоняются друг за другом и от брызгов, которые создаёт хаос по имени Хитори. Каким бы хулиганом он ни был, Хоши — бесконечно добрый и детей любит. Он чуть не погиб на войне, получил длинный шрам от запястья до локтя, прямо как у Чи-чана. Но жив и решил присоединиться к ним на Косен. Не хватает только учителя, но они с Гаем обещали приехать их навестить.

Дни проходят в заботах: они принимают беженцев, которым больше некуда податься, и каждому находят занятие по силам и по душе. Конечно, всех не примешь: архипелаг не такой огромный, но многие не покидают материка, предпочитая оставаться в родных странах. Зато деревня Косен растёт, необжитые острова постепенно становятся населёнными. Те, на которых водятся редкие животные и растения Ритсуми и Кенджи не трогают — пусть дикая природа остаётся в спокойствии. Лемурами можно и издалека полюбоваться.

Зато здесь наконец-то мир и единение: беженцы ведь не только из Огня и Ветра, но и из остальных великих стран, а есть ещё те, кто переехал с территорий военных действий. Даже сирот из Травы кто-то захватил с собой.

— Не жалеешь, что оставил Анбу? — Ичи подходит и помогает выпутать из волос водоросли.

— А сам? — ухмыляется Кенджи. — Ты бы сейчас куда больше пригодился бы на материке.

— Справятся, — пожимает плечами старший Ритсуми. — Там и без меня ирьёнинов много, а тут — нет. К тому же, я больше не хочу оставлять свою сестру одну.

— Спохватился. Я ей старшего брата заменил.

— Не нарывайся, — миролюбиво, но неискренне улыбается Ичи. Сейчас он жутко похож на Сая, о котором Тамеру вспоминать не хочет. — К тому же, я вижу, как ты к ней клинья подбиваешь. Только через мой труп.

— Могу организовать, — предлагает Кенджи и пихает Ичи в сторону Хошиме. Кику в отдалении охает и бежит обратно. — Я о таком не думал, но ты подал мне блестящую идею.

Ичи чертыхается, но ответить не успевает — Хоши тянет Ритсуми в море, как Кенджи и надеялся. На горизонте появляется корабль с парусами Конохи, и Кику переключается на судно, радостно взвизгивая, потому что на нём, скорее всего, прибудут ещё и Мэйко-сан с внуками.

Кенджи садится на песок, прикрывает глаза, подставляя лицо лучам ласкового солнца и молча благодарит всех известных ему духов, что они живы и все вместе. Что больше никому не будет плохо.

Страна Молний. 9-10 октября, 17 лет после рождения Наруто.

Видеокассета твоих родителей — Горит огонь+++

Рире уже за пятьдесят, а ведет она себя все так же как девочка. Мэйко качает головой, наблюдая за ней, возящейся с внуками: Ичи уже девять лет, он совсем большой, средней, Накику, скоро шесть, а самую младшую в эту поездку не взяли, решив оставить дома с матерью. Все-таки, справиться аж с тремя детьми Рира не сумела бы. Хоть она и молодится, а нет-нет, то спина тянуть начинает, то колени ноют. Мэйко не злорадствует, но не может удержаться от насмешек в адрес своей подруги, чьи золотистые волосы в ее возрасте даже седина почти не тронула. Ей-то на это жаловаться грешно, потому что ее собственные светлые и в них белизна не видна, просто удержаться от того, чтобы не поострить, она никак не может.

— Да отстань ты от них уже, — наконец не выдерживает и окликает Риру Мэйко.

Ичи с Накику только это и нужно, чтобы тут же сделать ноги. Они еще и маленькую Акеми успевают с собой прихватить, которая и так старается везде за ними поспеть. Ей вот только исполнилось четыре года, но отставать от старших товарищей ни в чем она не хочет. Хорошо, что Накику, привыкшая к присутствию рядом с ней собственной младшей сестры, не забывает держать Акеми за руку и присматривать за ней. Да, ее внучка будущая куноичи Листа, ну и что? Она все еще ребенок, которому в академию поступать только через год, если даже не два, мало ли что может случиться. Накику, конечно, сама не сильно старше, но с ними ответственный Ичи, к тому же они не убегут дальше территории поместья Икимоно.

Рира садится рядом с Мэйко, смеясь, когда та шлепает ее по бедру и шипит сесть на подушку, а не на дощатый пол крыльца.

— Я поняла, почему Ташика не поехала с вами, — фыркает Мэйко, отпивая чай, который сама же разлила по маленьким стаканчикам. — Она решила отдохнуть от тебя. Дурная голова, суетишься, шумишь, ужас. Еще и старших тебе вручила, чтобы они тебя вымотали. То ли меня пожалела, то ли надеется, что ты домой уставшая вернешься.

— Как можно быть такой злой, Мэйко? С мужем, что ли, проблемы? Я, конечно, знаю, что вы старые, но… — тянет Рира и только громче хохочет от того, что Мэйко умудряется поперхнуться чаем. Она стучит подругу по спине и даже придерживает ее чашечку с чаем, чтобы все не пролилось на ее одежду. Мэйко ненавидит беспорядок, а настроение у нее портится очень легко. К чему заставлять ее надуваться как мышь на крупу из-за каких-то пятен? — Ладно, прости меня, прости, я пошутила!

— Отстань от моего мужа, у него глаза нет, а не чего-то еще, — отдышавшись, рявкает Мэйко, откладывая чашечку в сторону и буравя Риру недовольным взглядом. — Не язык, а помело. Все еще не понимаю, как ты дожила до этого возраста, бестолочь. Ума же никакого нет!

— Это ты за нас двоих умная, а я — красивая, — беспечно пожимает плечами Рира. Она ведет себя так же, как вела и десять лет назад, и двадцать, и Мэйко не может не рассмеяться в ответ. — Ладно, оставим мужей в покое, пока ты меня про моего не начала спрашивать. Как Кагуя? Я успею застать роды?

— Как она может быть? Характер отца во всех красках проявляется, знаешь же, какой она становится во время беременности. Мне кажется, что мой зять скоро сбежит на какую-нибудь миссию и не вернется до самых родов, — Мэйко качает головой, но в голосе у нее ни капли осуждения. Кагуя в самом деле обладает тяжелым характером, который портится из-за неудобств вызванных беременностью.

— В отца? Ты уверена, что не в мать? Я помню тебя, когда ты носила Кагую, — поддевает ее Рира, улыбаясь. — Так я успею увидеть нового малыша или нет?

— Да успеешь. Только почему ты уверена, что будет мальчик?

— У нее живот острый и торчит вперед, кому тут еще быть?

— Опять бабушкины поверья, Рира! — Мэйко закатывает глаза, но, вспоминая фигуру дочери, невольно кивает. В этот раз она выглядит совсем иначе. Может, и вправду у нее будет внук? Хотя разницы в этом никакой нет, лишь бы ребенок родился здоровым.

— Ичи здесь нравится, — чуть погодя говорит Рира, когда они обе заходят в дом. Мэйко притворяет за ними дверь и вслушивается в детский смех в саду. Кажется, младший брат ее зятя стал жертвой детских проказ. Что ж, ему не привыкать.

— Оставь его мне. Выращу Акеми мужа, — пожимает плечами Мэйко и подталкивает Риру вперед по коридору.

— Ты или Данзо? — хмыкает Рира, кидая на подругу взгляд через плечо. — В кого твой муж превратит моего внука?

— В идеального маленького шиноби, который возьмет его фамилию, — Мэйко не выдерживает и сама начинает смеяться. Кагуя взяла фамилию мужа, сыновей у них нет… что ж, тут только надежды на то, что Акеми найдет себе кого-то, кто решит вступить в клан ее деда. Почему бы и не обратить свое внимание на Ичи? Надо только в самом деле отбить его у Риры, тогда и у той будет больше поводов появляться в Конохе. Хороший план же, разве нет? Надо будет поговорить с ним об этом вечером.

Мэйко улыбается шире, уже предвкушая себе интересный разговор.

Страна Молний. 10 октября, 17 лет после рождения Наруто.

Scorpions — Dust in the wind+++

Перед её глазами всё ещё перекатываются волны сквозь отблески костра. Всё ещё звучат шум прибоя в ушах, громкий голос Исаму и тихий, похожий на переливы колокольчиков, смех Широгику. Но реальность уже догоняет её. Она не на Косен. Она на поле боя. Рядом с палаткой, где лежит Неджи и прямо напротив такого же осоловело моргающего Кая.

У Кику нет сил для очередной истерики. У неё даже нет сил порадоваться тому, что раз она жива, а все вокруг медленно приходят в себя — то, скорее всего, Наруто победил. Кику на негнущихся ногах поднимается с земли, протягивает руку Каю, который даже не отказывается от помощи, и плетётся в палатку.

Наклоняется над неподвижным Хьюгой — он так и не пришёл в себя — и слушает его слабое, но мерное дыхание. Самое главное — жив. Пусть ему тоже снятся приятные сны, где всё хорошо. Она убирает с его лица каштановые пряди, лишь мимолётно чувствуя вину за то, что в её идеальных мечтах для него не было места. Тамкен, конечно, красавчик и парень замечательный, но она к нему не чувствует ничего, кроме сестринской привязанности. В другом мире, возможно, у них что-то бы и случилось, если бы им суждено было встретиться. Но в этой вселенной её жизнь сложилась по-другому. Тут нет места пустым грёзам. Как бы ни было тяжело с ними прощаться.

Вверяя бывшего парня в руки Кая, Кику вылезает наружу и бредёт, выискивая глазами Акеми или кого-то знакомого, кто может ей поведать о том, что случилось. Но все выглядят такими же растерянными. Через двадцать минут Кику удаётся наткнуться на Хошиме, которого подлечивает незнакомый ирьёнин из Суны. Ичи рядом нет, но он должен был остаться в стране Горячих Источников, так что Кику пока не беспокоится насчёт брата. А вот Хоши выглядит не очень — наверняка, кидался в самую гущу, когда мог. Он бледный, как Сай, лицо и торс, проглядывающий сквозь дыру в жилете джонина, в крови, а правая рука…

— Чёрт бы тебя побрал! — Кику падает на многострадальные колени и прижимает к себе сокомандника. — Зачем лез куда не надо?

— Кто бы говорил, — ворчит Хитори, но тоже обнимает свободной рукой Ритсуми. Ирьёнин, занятый работой, недовольно комментирует, что могли бы и подождать, но продолжает своё дело. Кику благодарна этому мужчине, что не растерялся, как многие вокруг. — Шрам останется, но рука не отвалится. Буду как Чиву-сенсей. Тут, кстати, рядом Кенджи бродит. С ним тоже всё в порядке.

Кику облегчённо вздыхает. Целует Хошиме в лоб и поднимается. Ей надо найти остальных. Но почему-то она не видит ни Акеми, ни Канкуро, ни Гаару, ни Тему-чан. Зато находит задумчиво сверлящего взглядом землю Сая. Ей стыдно за то, что она отрубила его, пусть и всего на пару секунд, так что Кику присаживается рядом и толкает плечом вместо извинений. Реакции не следует, может, всё ещё не отображает реальный мир? Что там вообще может быть в его дурной башке? Премия за самый большой член Конохи?

— Одуванчик-чан, — наконец, безэмоционально произносит художник. — Я самый бесполезный участник команды номер семь?

— Нет, — отрезает Кику. — Ты — самый лучший.

Она, правда, так считает.

— Почему? — он поднимает на неё глаза в удивлении. Кику устало вдыхает. Как же они всё-таки похожи, несмотря на все различия.

— Потому что не нужно быть спасителем мира, чтобы быть полезным. Просто прими это как данность. — Она посылает медицинскую чакру, залечивая лёгкий ушиб на его плече. Хотя ей следовало бы о своих коленях подумать. — Мне ты нравишься больше этих чудиков. Хотя, видит Ками, ты тоже странный. По-моему, отлично вписываешься в свою команду.

Сай хмыкает, но не возражает. И взгляд его становится куда осмысленней. Что бы там ни было в его идеальном мире, этот ему, кажется, тоже всё-таки нравится. Он внезапно хватает её за талию, притягивая к себе, и выуживает из её набедренной сумки заживляющую мазь. Старательно размазывает по коленям, пока сама Кику смотрит на небо и размышляет над тем, что сейчас нужно делать. Чьих приказов ждать. Как и где собираться. У них нет штаба, чтобы раздать указания, все дивизионы давно смешались, чтобы дать отпор Обито и Мадаре. Что произошло после того, как они попали в гендзюцу — вообще фиг разберёшь. В начале войны оговаривались экстренные точки сбора, но эта информация, наверное, уже и не слишком актуальна после всех беспорядков.

Сай убирает одолженный у какого-то ирьёнина шарф и щедро размазывает мазь по кривой ране от инка, хотя — Кику знает — это бесполезно. Она попросит у Сакуры её убрать, но уже и так знает, что никуда шрам не денется. Она чувствует: что бы тогда ни произошло, проводник не просто так оставил этот след.

— Похоже на звезду, — комментирует Сай. Кику кажется, что скорее на кляксу. — Не нужно его прятать.

Затем он просит её повернуться спиной и, приподнимая жилет, скользит пальцами возле позвоночника.

— А там что? — спрашивает Кику, вроде и чувствуя боль, но не припоминая, чтобы получала какие-то дополнительные увечья.

— Ничего сильно страшного, если сразу обратишься за помощью, то, скорее всего, ничего и не останется.

Откуда только он знает о том, что там вообще что-то есть? Кику даже уточнять не хочет. Ей нужно найти Акеми. Она верит, что всё хорошо, но хочет убедиться собственными глазами.

— Можешь послать своих лазутчиков на поиск Ако? — просит Накику, принимая из его рук баночку с остатками мази и тратя их на то, чтобы растереть ему по лбу и по шее, где тоже остались царапины. Склянку убирает в сумку.

Пока они ждут отчёта от нарисованных животных, Накику снова вспоминает Косен. Ей надо набраться смелости туда вернуться. Навсегда отказаться от пустых грёз.

Страна Молний. 10 октября, 17 лет после рождения Наруто.

Наша Таня — Намордник+++

Акеми приходит в себя и не сразу понимает, где она и что она. Сесть ей помогает Аичиро, который очухался и проморгался куда быстрее. Он поддерживает ее под спину и зовет по имени до тех пор, пока она не встряхивается и не поднимает на него уже осознанный взгляд. Они не в Конохе, ее отец уже пару лет как мертв, а мать умерла только что, мир далеко не так идеален, как ей хотелось бы, и беспечной жизни не существует. Акеми пытается понять, испытывает ли она по этому поводу горечь, но пока она только радуется тому, что жива. Вот уж поразительно, несколько раз ей казалось, что вот теперь-то что ее песенка, что песенка Аичиро спета. А нет, сама она отделалась только выбитым плечом, из-за чего опять не может шевелить рукой.

Акеми морщится и кивает Аичиро.

— Вправишь? — просит она, на что ее товарищ по команде хмурится и облизывает губы. Нижняя лопнула, но уже не кровит, на лице глубокий порез и сам он потрепан не меньше нее, а то и больше. Акеми смотрит на него, пересчитывает раны, потом смотрит на свои ноги: с тем, сколько она падала, поразительно, что они не переломаны.

— Может, ирьенина найдем? — предлагает Аичиро, но делает глубокий вдох и берется за дело: перехватывает ее запястье, крепко сжимает его и морщится, слыша вскрик Акеми когда плечо с противным хрустом становится на место. — Ты, кстати, заметила, что каждый раз, когда мы оказываемся в жопе, то это только мы вдвоем, без Кая?

— То ли он удачливый, то ли мудак, — слабо смеется Акеми, тяжело поднимаясь на ноги и оглядываясь по сторонам. — Как я устала.

— Хочешь в отпуск? — хмыкает Аичиро и вдруг притягивает ее к себе, обнимая за плечи. — Мы два раза не сдохли, когда должны были.

Акеми хлопает его ладонью по лопаткам, жмурится, потому что ее вдруг начинает мутить: они нет, но что с остальными? Где все? Где Кай и Накику? Получилось ли спасти Неджи? Что с Канкуро, Темари и Гаарой? В каком состоянии Ино и Шикамару с Чоджи? А Аикава-сенсей? Она отстраняется от него и щипает за щеку.

— Я не знаю, как и где собираться. Возьми гуре, найди Ино, у нее должно получиться связаться с членами своего клана, а они уже нас сориентируют, — она достает из сумки одну из оставшихся с ней ящериц и вручает ее Аичиро.

— Ты сама не можешь, что ли, с помощью ящериц? — спрашивает было он, а потом понятливо кивает, легко догадываясь, что у Акеми почти не осталось чакры. Она слишком много потратила на призывы: чаиро, мурасаки и шииро, и это еще ведь она сражалась. Им обоим пришлось использовать почти все известные и доступные им техники, и если Аичиро в первую очередь полагался на тайдзюцу, то Акеми на ниндзюцу, поддерживая его то водяными выстрелами, то лопающимися пузырями, то ледяными столбами, то вакуумными лезвиями. Так тяжело им не было, кажется, даже во время битвы с Пейном.

Оставшись одна, Акеми бредет по полю битвы, выискивая кого-то знакомого. Останавливается только тогда, когда натыкается на дядю. Тот резко оборачивается, будто бы чувствуя ее, и через мгновение кидается к ней. Его ладони ощупывают ее тело, проверяя, не ранена ли она, а сам он чуть не плачет от облегчения, когда понимает, что с племянницей все хорошо.

— Девочка! Живая, — выдыхает он, прижимая ее к себе и целуя в висок. Он пахнет потом и мазями, пахнет жженой плотью и домом. У нее ком посреди горла встает от этой смеси. — Даже целая. Этот ненормальный вот уха лишился. Еще смеется, дескать, зачем мне, папа, ухо!

Акеми смотрит через плечо Исаму-сана, только теперь замечая Эиджи. Кузен сидит на каком-то обломке с перебинтованной головой и взмахивает ей рукой в знак приветствия. Он тут один, без брата, и ей вдруг становится тревожно. Замечая ее взгляд, дядя качает головой и гладит ее по щекам.

— Юэдэй пошел помогать ирьенинам, все в порядке, все хорошо, все… но, Акеми, твоя мать… — он вспоминает о Кагуе-сан и хмурится. Выдержать его взгляд и не расплакаться она никак не может, поэтому спешит отстраниться и сбежать. Она отговаривается тем, что хочет помочь остальным и найти ту же Накику, послушно принимает в руки гуре дяди, — откуда у него только силы остались, ведь тоже бился, она видела его в какой-то момент и обомлела, потому что даже не предполагала на что именно способен младший брат ее отца, — и спешит пойти дальше. Думать о матери она не хочет, думать о предстоящем разговоре с бабушкой и братом тем более.

Акеми идет, вглядывается в лица тех, кто лежит на земле и не дышит, тех, кем занимаются ирьенины, и в какой-то момент останавливается. Она сует руку в карман, вспоминая вдруг про отцовские четки, нащупывает их пальцами, достает и смотрит на блестящие бусины. Ее губы начинают дрожать, слезы она сглатывает, запрещая себе плакать. Нельзя, ни сейчас ни потом, поболит и пройдет.

Она шмыгает носом и опускает глаза вниз, почти не удивляясь черно-белой крысе, трущейся у ее ног. Акеми знает, что она от Сая, и раз она нашла ее, то по просьбе Накику, потому что самому художнику такое бы и в голову не пришло. Значит, с ней все хорошо, думает она и покорно идет за суетливым ожившим рисунком.

Главное не плакать, самое главное не плакать. Она снимает с запястья гуре и опускает на землю — Акеми выжата, но на то, чтобы найти Канкуро, чакры она наскрести может.

Примечания:

Итак, война почти окончилась и мы вступаем в га... послевоенный период после экстры ^^

Страна Молний. 9-10 октября, 17 лет после рождения Наруто.

Aarne, FEDUK, Scally Milano — Мечты+++

Изумо и Котетсу улыбаются, когда Анбу в маске землеройки отчитывается перед ними. Не сказать, что они и так не знаю все, что им говорят: их сеть агентов стала поистине великой, раскинувшись на все деревни. Тем не менее, они стараются еще быть скромными, потому что не стоит кому-то так уж и заявлять о всех своих возможностях. Даже несмотря на альянс шиноби они все еще верны в первую очередь Конохе. Они ради собственной деревни стараются, потому что любят ее, но при этом любят они и себя.

И амбиций они тоже не лишены.

Многие ведь не верят, что чунины могут обладать такой властью: знать все, как они, а они могут. Они всегда ходили вместе, всегда собирали слухи и научились в конечном итоге их использовать на благо себе самим, а потом уже и Конохи. Просто стали старше и поняли что по-настоящему важно, перестали отвлекаться на глупости. Наверное, покойный Сандайме мог бы ими гордиться. Он же всегда говорил, что каждый способен на многое, если только поверит в себя.

В конечном итоге они выделяются среди остальных, получают признание и славу. Теперь они встают вровень с Хатаке Какаши и Майто Гаем, тоже став признанными гениями. Каждому свое, у каждого свои таланты, и если их уникальная способность — знать всё обо всех и про всех всё, то разве это плохо?

— Может, начнем торговать информацией? Поднимем казну, — задумчиво хмыкает Котетсу, отрывая глаза от отчета. Он смотрит на Изумо и подпирает рукой голову, размышляя о том, что же им нужно сделать. — Все должно работать, можно тут озолотиться.

— Можно, но в дрязгах торговцев мы не участвуем, — возражает Изумо, постукивая пальцами по столу. Не участвуют, но ведь с этого, правда, можно многое получить?

Выгода будет колоссальной, просто надо все хорошенько обдумать.

В конце концов они идут к Тсунаде-сама, которой обо всем отчитываются. Годайме внимательно слушает их и разрешает действовать по своему усмотрению. Невероятное доверие, но ведь заслуженное! И правильно, потому что Котетсу и Изумо действительно знают все.

Они знают, что происходит в Конохе и за ее пределами.

Это именно они первыми замечают когда в деревню вторгаются шпионы, намеренные убить Хокаге и членов совета.

Они первые получают известие о нападении Пейна, и только благодаря ним удается минимизировать урон деревне.

Им первым сообщают о планах Саске напасть на Киллера Би, а уж они передают все вышестоящему начальству.

Они знают все сплетни и слухи, как, например, завязавшиеся отношения у гения клана Хьюга и девочки то ли из Песка, то ли уже из Листа — Ритсуми Накику. Они знают все ссоры старшего брата Казекаге и рыженькой Икимоно. Они знают и о связи Генмы с дочерью Иноичи-сан. Им даже находиться не нужно рядом, чтобы все знать.

Просто у них уже все налажено настолько, что даже напрягаться не нужно, все хорошо.

С ними двумя деревня всегда будет в безопасности, в этом не стоит сомневаться. Изумо смотрит на Котетсу и толкает его плечом, когда они выходят на улицу и он замечает товарища по команде Накику, Хошиме, в компании Кая, который сокомандник Икимоно.

Вот это что-то новое, и они спешат запомнить и записать то, как близко друг к другу идут парни и поглядывают на очаровательно краснеющую рядом с ними медсестричку, Момо-сан. Значит, они уже и не скрывают свои отношения? Никто, конечно, не знает, что те соблазнили невинную девочку.

Кроме Изумо и Котетсу. Они переглядываются и уже думают, можно ли что-то сделать с этой информацией или нет. От всего можно получить пользу.

OKINO,SHUNTARO — Head in the Clouds+++

Наруто опять приходится снимать со Скалы Хокаге. Он раскрашивает лицо собственного отца, но делает это явно не ради того, чтобы позлить Йондайме, а чтобы его, Ируку, довести. К выходкам мальчишки стоило бы уже привыкнуть, но сделать это очень сложно — Ирука просто боится, что он убьется в один прекрасный день. Не хочется подвести Хокаге, доверившего ему своего сына, да и мальчик ему нравится.

Конечно, среди его учеников есть умница Ино, маленький гений Саске, скрытый гений Шикамару и старательная Хината, но Наруто ярче их всех. Он очень талантливый, просто его всё куда-то несет, вот и приходится уделять ему особое внимание. И не сказать ведь, что дома он его не получает! Получает, но и этого ему мало, слишком уж он живой и активный.

Родители смеются, что Ирука возится с ним то ли как с собственным ребенком, то ли как с младшим братом. Его эти комментарии одновременно смущают и веселят, но от родителей он только отмахивается. Это правда, что Наруто его любимый ученик — он, конечно, страшно непоседливый, но умный и хороший мальчик. Ему попросту свою энергию некуда девать, так бывает с детьми в его возрасте.

— Наруто, ну сколько можно?! — тяжело вздыхает Ирука и дергает мальчика за ухо. — Не буду тебя покрывать перед Кушиной-сан, все расскажу твоей матери!

Узумаки Кушина, в браке ставшая Намиказе, в гневе поистине страшна. Сам Ирука ее в ярости никогда не видел, но слышал разные истории о том, что бывает, если любимая жена Хокаге злится на кого-то. Ему вот точно не хочется, чтобы ее гнев оказался обращен на него.

— Ну, Ирука-сенсе-е-ей! — протяжно начинает Наруто, на ходу придумывая десять оправданий своему поведению. Ирука только вздыхает, снова, зная, что ничего Кушине-сан не расскажет: не хочется признавать, но Наруто у него правда отделывается всегда малой кровью. Он старается быть справедливым ко всем своим ученикам, просто Наруто слишком любит.

Чем-то маленький непоседа напоминает ему себя. Добрый, шумный и доверчивый, вот что с ним делать? Еще и своими голубыми глазищами умеет так жалобно глядеть, что у Ируки сразу появляются сомнения, стоит ли правда ругаться?

Сомневается он обычно пару секунд, а потом приходит в себя.

Вечером он встречается с баре с Мизуки и Эбису, смеется, слушая истории про их учеников и потом, пошатываясь, бредет в квартиру, которую снял, чтобы не жить с родителями. Над головой у него звездное небо, и Ирука вдруг останавливается посреди дороги, откидывает голову назад, смотрит вверх. На лице его появляется улыбка когда он видит падающую звезду.

Пусть у его детей все будет хорошо.

Пусть у всех все будет хорошо.

Примечания:

Пусть у всех всё будет хорошо!

Коноха. 10-15 октября, 17 лет после рождения Наруто.

MARINA — Teen Idle+++

Акеми хочется спрятаться в Куроари и не вылезать из нее. Она хочет сидеть в темноте и тишине, никого не видеть и ни с кем не разговаривать, но это невозможно. Поболит и пройдет, напоминает она сама себе, когда падает в объятия Канкуро. Он притискивает ее к себе и долго не отпускает, зарывшись пятерней в ее распущенные волосы. У нее лопнула очередная резинка, а ей оказалось не до того, чтобы что-то делать со своей головой. Пока пусть так будет, решила она, больше заинтересованная в поиске кого-то из своих. Ей нужно было убедиться в том, что с ними все хорошо, что больше никто из тех, кого она любит, не погиб.

Она находит Накику, Сая и Кая, видит Кибу и Шино, машет рукой Хинате и Ино, натыкается на Генму с Изумо, потом — на Котетсу с Райдо. Гаара подходит к ней сам, потому что ему, кажется, тоже важно проверить всех своих, а за спиной у него Темари и Шикамару. Чоджи, Тентен, Ли, Сакура, Наруто и даже Саске, все живы, хоть в здоровье некоторых и приходится сомневаться.

Как минимум в здоровье головы, потому что того же Учиху нормальным назвать у нее язык не повернется. Но ей ли судить? Ее больше заботит не он, а Аикава-сенсей; ее она находит на носилках, у которых сидит Ибики-сан; она больше переживает за Гая-сенсея, у которого переломано слишком много костей в теле. Шизуне-сама успокаивает ее, убеждая, что все будет хорошо, и принимает руководить ирьенинами. Все будет хорошо, слышит она в своей голове ясный голос Ино, раздающей указания, но верит в это лишь тогда, когда видит Канкуро и Ичи.

— Мне жаль, — говорит Канкуро, на что Акеми отводит взгляд и кивает. — Акеми, я…

— Мы шли умирать, — голос у нее уставший, но он не дрожит. Она улыбается через силу и тянется за поцелуем. Они все шли умирать, даже если и собирались выжить: шиноби защищают тех, кто никак не может защитить себя сам, они борются ради своих деревень и стран. Акеми всегда знала, что пойдет по стопам своих родителей, у нее и мысли никогда не было, что все может быть иначе. Это Накику никто не готовил к такой жизни, это ей предрекали совершенно другое, лишенное таких потрясений и трудностей будущее.

Акеми вдруг становится до слез обидно не за себя, а за подругу. Если ей, знавшей и готовой к чему-то подобному, сложно и больно, то как должна была себя чувствовать она? Что должна была испытать девочка, которая не знала ничего, кроме хорошей и сытой жизни, которая кровь видела только на разбитой коленке или порезанном пальце? Это не она зажимала брату глаза, когда во время празднования Гандзицу в Танзаки начались кровавые беспорядки, это не она восприняла это как что-то страшное, но нормальное.

У Акеми сердце вдруг рвется напополам от мысли о том, что Накику ребенком, девочкой глупой, потеряла все. Она судорожно вздыхает и прячет лицо в вороте жилета Канкуро, цепляется за него пальцами и вдыхает знакомый запах сандала, перекрывающий даже пот и пыль.

Никто не понимает, почему именно Канкуро. Из всех, к кому могла бы привязаться Акеми, из всех, в кого она могла бы влюбиться, она почему-то выбирает песчаника даже несмотря на все возражения своего клана. У него не самый легкий характер, бритвенно острый язык, и сам он злой скорпион, но она не смотрит ни на кого другого, не хочет никого другого, потому что ей никто другой не нужен. С ним Акеми чувствует себя в безопасности, что для шиноби непривычно. Она не знает как и почему он стал ее домом, как начал ассоциироваться со всем, что ей важно и дорого.

— Глупости не говори, — одергивает ее Канкуро, заставляя отстраниться. — Мы шли выживать.

Просто не у всех это получилось. Он задерживается в Конохе на пару дней, потому что не хочет пропустить похороны ее матери. У Суны есть свои погибшие, там хватает дел, но он стоит рядом с Акеми, когда она сообщает трагическую новость бабушке и брату; не трогает ее, когда она опускается на татами и складывает перед собой ладони, прижимаясь к ними лбом. Мэйко-сан слушает с нечитаемым выражением лица, а потом молча встает и выходит. Яхико уже не плачет, когда опускается рядом с сестрой и обнимает ее за плечи. Не плачет он и во время прощания со всеми, когда стоит напротив надгробной плиты с высеченным на нем именем их матери.

— Поболит и пройдет, Акеми-анэ, — тихо говорит ей Яхико, когда они оба провожают Канкуро. Он держит ее за руку, и Акеми вдруг обращает внимание на то, что ладонь его стала шире и шершавей. Она опускает на нее руку и пытается понять, когда же он вдруг вырос. Она была рядом, но не заметила этого, не заметила она как выросла сама. — Ты переночуешь дома?

— Нет, у Накику, — качает головой Акеми, не желая пока встречаться с бабушкой. Мэйко-сан молчалива и холодна, словно винит свою внучку в гибели единственной дочери. Она не так уж и не права, потому что если бы не Акеми, то Кагуя-сан ушла бы с остальными в эвакуацию.

Яхико кивает и отпускает ее руку.

У нее сердце щемит от того, что это она лишила его матери.

Коноха. 15 октября, 17 лет после рождения Наруто.

Натали — Погасшая звезда+++

Кику опять на кладбище, опять в Конохе. Но в этот раз слишком много народу, слишком много имён на надгробиях. А где находятся могилы её близких она даже не знает. И Гаара тоже. Почему она не догадалась спросить у Чиё-баа? Или у кого-то из старейшин Суны? Почему она ни разу не испытала желания вернуться хотя бы для того, чтобы как следует попрощаться с самыми близкими?

Накику лишь мимолётно сжимает руку Акеми, проходя мимо, потому что знает — сейчас имото лучше пережить боль в одиночестве или с теми, кто лучше знал Кагую-сан, или с теми, кто просто может лучше утешить саму Акеми. Ритсуми думает о том, что будь она где-то рядом со штабом, то вместо имени матери Ако там было бы имя Неджи. А, возможно, и все три рядом — потому что окажись она рядом со штабом, от неё тоже бы не осталось даже пыли.

На самом деле Кику очень любит гулять по погосту, только не в день похорон: обычно здесь пусто, умиротворённо, и можно представить, что мёртвые шепчут живым о том, что рано или поздно всё закончится. Что больше не будет больно, что все, кто любил при жизни, найдут друг друга и после смерти. Что стоит только подождать, и вечность, как прибой, захватит тебя своими волнами, чтобы унести в глубины космоса-океана.

Чиву говорит ей, что останется ночью у Куренай. Кику не знает, что конкретно происходит между этими двумя, но Чи-чан, как обычно, решил, что его долг — заботиться об обездоленных. Асума был хорошим знакомым, Куренай тоже, и раз никто не торопится обратить внимание на то, что куноичи осталась на руках с маленьким ребёнком, то Мицури никак не пропустит этот факт. Он бдит за крошечной Мираи получше, чем её собственная мать.

Ближе к вечеру Накику получает два сообщения: одно с гуре Акеми, информирующее, что она переночует в мастерской. Кику не удивляется, потому что знает, как Мэйко-сан была привязана к дочери: сколько там было любви, а сколько просто одинаковых взглядов на жизнь, она не скажет, но любовь у каждого своя. Акеми наверняка трудно, а вот Накику легко ненавидеть сейчас Гакари: ей секреты и решения старшего поколения уже поперёк горла. К тому же, Мэйко-сан не её бабушка. К тому же, она её собственную бабушку не уберегла. Акеми может сколько угодно говорить гадости про Чиё, но Кику бы тоже могла много нелицеприятного высказать о Мэйко-сан. Но она молчит, потому что это лишнее. Кому станет лучше от того, что она выплеснет своё недовольство вслух?

Второе сообщение от Сая. Оно скользит змейкой по её ноге, взрывается и растекается чернилами по животу. Чтобы прочитать, Кику приходится изгаляться с зеркальным отражением. Не могла, что ли, на свиток заползти? Или на белые простыни кровати, на худой случай. У него какие-то дела, и он не планирует сегодня появляться в мастерской. Тем лучше, меньше головной боли. И больше пространства для них с Ако.

Рыжая приходит когда на улице уже темно, а фонари едва освещают входную дверь. Кику открывает прежде, чем Акеми успевает постучать: она ждала её, ждала долго, не зная чем себя занять, поэтому сразу же стискивает в объятиях, утыкаясь носом в подбородок. Акеми уже обогнала Кику по росту, как-то незаметно стала выше, взрослее, серьёзнее и ответственней. Но она всё ещё младшая сестра, всегда ей будет. Той, о которой хочется заботиться, той, о ком сердце будет сжиматься и беспокоиться, когда её нет рядом. Той, от которой пахнет апельсинами, гранатом и розмарином. С нотками сандала и кофе.

— Обрежь мне волосы, — тон у Акеми равнодушный и при этом твёрдый.

Кику отстраняется, заглядывая в медово-карие глаза и хмурится, пытаясь понять, насколько это взвешенная просьба.

— Зачем?

— Поболит и пройдёт. — Акеми смотрит на неё и сквозь неё. — Прошлое должно остаться в прошлом.

— Я не лучший парикмахер, — тянет Накику в растерянности. Это правда: она сама себе волосы отрезала танто, но подравнивали неровные пряди либо Ичи, либо сама Акеми. А у неё обе руки левые, когда дело касается ножниц. — Если мы в Суну…

— Я хочу сейчас, — голос её мёртвый, и у Кику дежа вю ссоры, которая произошла после смерти Сасори и Чиё в этой же самой мастерской. Только тормошить и читать нотации Ако она не собирается. Она не настолько прониклась духом Огня. Она не настолько верит, что всё можно объяснить словами. — Мне надо, понимаешь?

О, да. Она понимает. Понимает, каково это — упасть без сознания с тяжёлой головой, а проснуться с лёгкой, когда по чужой воле тебя лишают лишних мыслей. Лишнего веса. Лишнего, лишнего. Как будто таинство какое-то прячется в этих волосах. Может, стоит их отрезать Неджи, и он сразу очнётся от комы, в которую впал после воскрешения?

Накику провожает Акеми на кухню, садит на подушки, а не на допотопные стулья и, ставя на плиту кофейник, удаляется в гостевую комнату в поисках режущих предметов. Как назло, там только демонстративно лежащее на комоде танто — причём, даже не её, давно оставленное в Суне, а Сая. Ничего, сойдёт. Какая разница чем именно отсекать ненужное и болезненное?

— Если что, — предупреждает Кику, — мы завтра же в Суну отправимся. У Ичи талант. А я просто уберу… — она проглатывает фразу, но потом всё-таки выдавливает из себя. — Ты же помнишь, да? Ты же обещала. Мы никогда не умрём.

— Никогда, — кивает Акеми. На её пушистых ресницах слёзы, которые никогда не упадут. Не сегодня ночью, по крайней мере. — Мы будем жить в Хи но Иши. Вечно.

Длинные огненные пряди падают на пол после единого движения лезвия. Теперь волосы Ако короче, чем её собственные. Только вот Ящерка-сан не становится похожей на Одуванчика-чан. Они никогда не будут похожи. И это ни разу не препятствие для любви. Кику не заморачивается тем, чтобы прибраться — им надо быть в форме, так что обе засыпают, крепко сжимая холодные ладони друг друга, и просыпаются, как ни странно, одновременно, на рассвете. Акеми смотрит на неё тяжело и пристально, а Кику знает, что в её глазах горит инка.

— Небесно-голубая с жёлтыми и коричневыми лучами Ино, серо-коричневый приземлённый Генма с нотами небесно-голубого и серый с… серым Сай, — определяет охрипшим голосом Накику. Ей хочется спрятаться под одеяло, но Ако предупредительно откидывает плотную ткань в сторону. На её плече уже довольно щурится гуре-шпионка, которая и сама в курсе, что кто-то побеспокоил их покой. — А ещё что-то ужасно-зелёное с апельсином. Я не готова к силе юности в этот час. Даже если это младший из двух.

— Вставай, — приказывает Акеми, подпрыгивая на кровати, как мячик. — Ты лучше всех из нас готовишь кофе.

Коноха. 17 октября, 17 лет после рождения Наруто.

Ксюшенька — Пустота+++

Ли очень старается держаться ради своей команды: Гай-сенсей запретил ему плакать и переживать, велев верить в то, что все будет хорошо. Да, сам он уже никогда не встанет на ноги, но главное, что он жив, и с Неджи тоже все будет в порядке, он непременно очнется! Надо не отчаиваться и идти вперед, только тогда все получится.

Ли кивает и запрещает себе плакать, запрещает расстраиваться из-за того, что изменить ему не под силу. Нужно занять себя чем-то полезным, а еще — не забыть поблагодарить Накику за то, что она спасла драгоценную жизнь его товарища по команде. Сам Неджи пока не может ничего сказать, ему нужно время, чтобы прийти в себя, поэтому за него это должен сделать Ли.

У мастерской он встречает Ино и Генму-сан, там же натыкается на Сая, и всех приветствует в свойственной ему энергичной манере. Ему приятно видеть, что жизнь идет дальше, и что сила юности ни у кого не пропала. Именно об этом он и говорит, пока они подходят к двери к дому Чиву-сенсея, попутно пытаясь объяснить Саю философию Гая-сенсея. В двух словах все передать очень сложно, потому что это и прочувствовать же надо! Он обещает художнику позже во всех красках расписать все прелести их пути, а пока отвлекается на открывшуюся дверь и встрепанную Накику, встречающую их не так уж и дружелюбно. Видимо, она спала, когда услышала их, и Ли становится немного совестно за то, что благодетельницу свою он разбудил.

— Вы на ближайшем дереве все спали? — ворчливо интересуется девушка, пропуская их домой. В мастерской пахнет кофе, которым Накику и занимает себя: она становится к плите и помешивает пахучий напиток длинной ложкой. На кухне Ли замечает и Акеми, с короткими волосами на себя не похожую. Они с Ино совершенно одинаково выпучивают глаза.

— Ты что сделала?! — восклицает Ино, подскакивая к подруге. Она начинает рассматривать ее, причитая что-то о том, как сложно отращивать длинные волосы. Генма и Сай молча наблюдают за ней, пока художник не отмирает и, замечая на полу длинные рыжие пряди, которые никто так и не убрал, не идет за метелкой.

— Отрастут же, — равнодушно пожимает плечами Акеми, ловя руки Ино и сжимая ее запястья пальцами. — Не переживай ты так, это всего лишь волосы.

— В волосах вся девичья красота! Генма, скажи ей, — Ино требовательно смотрит на Генму, который качает головой, то ли соглашаясь с ней, то ли не желая лезть в этот спор. Она, разумеется, все понимает по-своему. — Вот видишь!

— Ладно тебе, Ино-чан, Акеми-чан очень идет ее новая стрижка! — спешит вмешаться Ли после того, как Накику отказывается от его помощи. Она сама достает чашки, толкая подметающего пол Сая бедром, чтобы он не мешался.

— У Ящерки-сан красивая шея, — отмечает Сай нейтрально, на что Ино начинает почти по-змеиному шипеть что-то о том, что мужчины ничего не понимают в настоящей красоте. Все они одинаковые, и всем им лишь бы сказануть. Прячущийся за чашкой Генма лишь молча посмеивается.

Желая немного разрядить ситуацию, Ли прокашливается, привлекая к себе внимание, и вскакивает на ноги.

— Накику-чан, я хочу поблагодарить тебя за Неджи, — Ли сгибается в глубоком поклоне под изумленными взглядами собравшихся. — Я и моя команда в долгу перед тобой, ты спасла нашего друга, что мы никогда не забудем!

— Ли, я тебя очень прошу… — устало начинает Накику, но ее вдруг перебивает Акеми.

— Чудом спасла. Ее там вообще не должно было быть, — хмыкает она, подтягивая колено к груди, устраивая пятку на сиденье стула. Она отпивает глоток кофе, облизывает губы и щурится. С короткими волосами Акеми кажется вдруг старше, как раз на свой возраст. — И чакры бы у нее не хватило, если бы я не подошла. Вот бы веселье нам всем было, с еще одним трупом.

— Тебя там тоже не должно было быть, — Накику явно старается говорить спокойно, но у нее это плохо получается. Ли замечает, как она сжимает бок чашки, из-за чего у нее белеют костяшки пальцев.

— А где я должна была быть? — обманчиво-ласково переспрашивает Акеми.

Наблюдают за обычно дружными названными сестрами все почти затаив дыхание.

— Это не у меня любимое развлечение подыхать на каждом углу.

— Подтверждаю, — неожиданно подает голос Сай, но тут же замолкает, когда Накику кидает на него свирепый взгляд.

— Ты говоришь так, будто это от меня зависит! — Акеми фыркает на это и закатывает глаза, ставя чашку на стол. — Что?

— А от кого это зависит? Тебя вечно хер прет непонятно куда. Тоже мне, разведчица, — Ли не слишком хорошо знаком со старшим братом Гаары, но готов поклясться, что в голосе девушки звучат именно его резкие глумливые нотки. Свои визиты в Суну с Сабаку но Канкуро он времени почти не проводит, предпочитая ему компанию того же Казекаге, с которым дружит уже который год. И, все же, кое-что он замечает и теперь удивляется этому.

— Мне надо было дать ему умереть? Ты бы дала? — Вопрос риторический и явно не о Неджи. Скорее о ком угодно кроме него. — И вообще, мы зря, что ли, Кишо Тенсей практиковали?

— Практиковали, а не довели до ума. Ты могла умереть из-за придурка, полезшего куда не надо! — Ли хмурится, вроде и понимая недовольство девушки, а вроде и желая возразить. Это был риск, но он себя оправдал! Да и как можно сидеть сложа руки, когда любимому человеку плохо?

— Акеми-чан, постой…

— Помолчи, Ли. У вас Тентен из всей команды одна только и нормальная! — огрызается Акеми. Генма вздыхает и качает головой, явно желая прекратить эту ссору до того, как она наберет обороты.

— Давайте просто успокоимся? — предлагает он, чуть не роняя чашку когда Ино рядом с ним резко подается вперед. Она то ли за Ли вдруг обижается, то ли просто решает тоже поучаствовать и сбросить немного напряжения.

— А твой песчаник разве сам постоянно не лезет куда не надо? — Ино тычет пальцем в сторону Акеми, на что она только дергает плечом, не отводя взгляда от Накику.

— Вот я и говорю, что у них в Ветре у всех вместо мозгов ветер, — выражение лица Акеми меняется: губы странно дрожат, непонятно, она расплакаться или рассмеяться хочет.

— Неджи из Листа, Акеми! — Ли хлопает глазами и поворачивает голову к Саю, надеясь на его помощь, но тот глядит на Накику неожиданно мрачно и пристально. Тут тоже что-то не так, что ли?

— Я согласен с Ящеркой-сан, — вступает в спор Сай, тут же получая ответ от Накику:

— Вот тебя спросить забыли!

Сахарницу Генма от нее предусмотрительно отодвигает, решив, что она и швырнуть ею в Сая может.

— Никого не спрашивали.

На это Накику хлопает ладонью по столу, Генма пытается найти повод сделать ноги, а Ино не дает ему этого сделать. Ли едва не втягивает голову в плечи, чувствуя себя очень виноватым за эту ссору.

Сила юности ему тут никак не помогает. Наверное, стоило дождаться Тентен, уж она бы всех уняла и успокоила, а не идти одному. Он вздыхает и молча пьет остывший кофе, надеясь, что все угомонятся сами.

Страна Огня. 25 октября, 17 лет после рождения Наруто.

Chloe Adams — Dirty thoughts+++

Карин щурится от яркого солнца, заливающего пшеничное поле мимо которого они проходят, направляясь в деревеньку неподалёку. Она почти неделю не выходила из убежища Орочимару и успела отвыкнуть от слепящего света. Так бы и сидела там, в лаборатории, если бы Суйгетсу не вытащил её под предлогом закупки продуктов. Мог бы сам этим заняться, у неё и так куча дел.

— Эй, четырёхглазая, может, тебе очки от солнца купить? — глумится её напарник, вышагивая рядом. — А то как слепой крот. Осторожно, не запнись, тут камни из земли торчат.

— Захлопнись, — советует Карин, мечтая уже добраться до деревушки и обратно. Чем она думала, когда согласилась пойти с этой рыбиной? И, конечно, тут же спотыкается, когда вновь закрывает глаза из-за бликов от золотистых колосьев.

— Говорил же, — Суйгетсу подхватывает её за талию, отчего Карин шипит, втайне радуясь, что не растянулась позорно по пыльной тропинке.

— Держи свои склизкие щупальца при себе! — Карин отворачивается, потому что чувствует, что почему-то краснеет. Из-за пережитой неловкости, наверное. — И закрой уже свой поганый рот, это ты накаркал!

— Так я рыбина или ворона? — Хозуки всё нипочём, он на одно слово найдёт десять идиотских шуток.

Карин упорно игнорирует его до самого посёлка. А в воротах Суйгетсу замирает, словно заправская ищейка. Карин недоумённо останавливается и на всякий случай активирует свои сенсорные чувства. Небольшая компашка из Листа и Ветра, интересно.

— Мечник-кун с маленьким пенисом, — приветствует черноволосый парень из команды Наруто.

У Суйгетсу такое неописуемое выражение лица, что Карин невольно хохочет, складываясь пополам. Спасибо, как-тебя-там-зовут, замена Саске, вот уж отомстил за неё, так отомстил. Учитывая, что четвёрка шиноби стоит в некотором отдалении, проходящие мимо жители деревни косятся на Суйгетсу с явным любопытством.

— Сай, ты, как всегда, просто бесподобен, — вздыхает рыжеволосая куноичи, прежде чем двинуться в сторону Карин. Узумаки с удивлением понимает, что та, кажется, вполне рада её видеть, хотя они и не знакомы-то особо. — Не хочу знать, как ты это выяснил.

— Мне Одуванчик-чан сказала, — говорит парень, и теперь лицо вытягивается у светловолосой девушки с жёлто-зелёными глазами. Песочник с размалёванным лицом кладёт ей руку на плечо и вкрадчиво что-то шепчет на ухо.

— А мы встречались, — вдруг подтверждает Суйгетсу и щурится, пристально разглядывая «Одуванчика-чан». Карин нехорошо хмыкает, потому что внезапно эта вся история перестаёт ей нравиться. — Только у тебя был протектор Песка, а не Листа.

— Шифруешься, пигалица? — ржёт размалёванный. — Тайные фетиши?

— Идиот, — бурчит куноичи и спешит приблизиться к рыжей. Карин кидает на неё не самый дружелюбный взгляд, но всё же здоровается. — Так и знала, что не стоит шутить, у Сая туго с чувством юмора.

— Позволь спросить, почему половой орган моего напарника является объектом ваших шуток? — чеканит Карин, уже не желая отпускать тему. Она единственная, кто видела Суйгетсу голым во время экспериментов, чёрт возьми!

Хозуки затихает позади, с явным энтузиазмом наблюдая за разворачивающимся спектаклем. Сам он, кажется, своё достоинство защищать не собирается. Ничего, на то они и команда. Какой бы тупой рыбиной он ни был, но всегда радел за своих сокомандников, так что и Карин может отплатить ему той же монетой. Потом, конечно, не пременет поиздеваться, но строго между ними, а не перед чужаками.

— Потому что у него большой меч, — названный Саем тоже подходит вместе с финальным участником квартета. — Правда, видимо, он его уже где-то потерял.

— К моему большому сожалению, — морщится Хозуки. Потеря Кубикирибочо для него действительно стала ударом. Сначала конфисковали, а потом меч, промелькнув на войне, словно испарился.

— На твоём месте я бы радовался, что потерял меч, а не пенис, — замечает Сай.

Суйгетсу вздрагивает, затем делает шаг вперёд. Карин поспешно хватает его за локоть — только драки им тут не хватало, они за продуктами вообще-то пришли. Но, конечно, хорошо, что он действительно потерял меч, а не… так, почему это её вообще волнует? Вырастил бы себе новый из воды, делов-то.

— Нам пора, — с нажимом говорит Карин, пока светловолосая куноичи пытается зажать рот своему напарнику.

— Нам тоже, — заверяет она, для верности щипая не желающего затыкаться Сая в бок. — И так уже все на нас… смотрят.

— А можно как-нибудь заглянуть к вам в убежище? — с любопытством интересуется рыженькая, качаясь на пятках. Её короткие волосы забавно следуют за этим движением. — Тсунаде-сама просила вас сильно не беспокоить, но нам всё ещё нужны трупы для опытов.

— Так, Акеми, какие ещё трупы? — Песчаник хватает куноичи за талию, притягивая к себе. Эти, видимо, вместе. — Уверена, что стоит связываться с этими придурошными? Они же за Учихой следовали, как болванчики.

— Ками-сама, ну почему я согласилась идти на миссию с вами? — стонет золотоволосая. — Знала же, что всё пойдёт по пи… — теперь Сай зажимает ей рот, широко улыбаясь Карин. Какая странная парочка.

— У нас нет лишних трупов, — отрезает Карин, отворачиваясь.

Только понимает, что в глубине души она внезапно рада такому интересу к собственной персоне. У неё никогда не было друзей: не считать же таковыми пытавшегося убить её Саске, сумасшедшего наставника Орочимару, полупсихопата Джуго и отвратительного, бесячего, уродливого Суйгетсу. Но член у него не маленький, она-то знает.

— Мы всё равно как-нибудь заглянем, — весело кидает ей в спину Акеми.

Нагруженные пакетами, Карин с Суйгетсу возвращаются в убежище спустя пару часов. Карин всё ещё прокручивает в голове эту странную встречу, пытаясь представить, как эксцентричная четвёрка наводит шорох в лаборатории Орочимару-сама. Да нет, он их даже на порог не пустит. Хотя, было бы весело.

— Ты подозрительно молчалива, — замечает Суйгетсу.

— Ты тоже, — огрызается Карин. — Не жалеешь, что не врезал этому придурку?

— Да не особо, ты ведь так храбро меня защищала, — сладким голосом тянет Хозуки, и Карин хочется стукнуть его, только руки заняты.

— В следующий раз оставлю разбираться самостоятельно. — Карин и сама чувствует, что грубит вяло, скорее по привычке. Кидает неосторожный взгляд исподлобья и встречается с серьёзным взглядом фиолетовых глаз.

В кухне они кидают пакеты на пол в углу, не особо заботясь об аккуратности.

— Джуго потом уберёт, — хрипит Суйгетсу, похватывая её под бёдра и усаживая на стол, бывший раньше препарационным. Тут не шибко удобно, но Карин наплевать — она скрещивает ноги на его спине и тянет ближе, сталкиваясь с ним губами и зубами.

— Поаккуратней с клыками, — стонет она, когда Хозуки в порыве страсти больно прикусывает её нижнюю губу и тут же слизывает с ранки выступившую кровь.

Пятками Карин пытается стянуть с него штаны, а пальцами лихорадочно ищет пуговицы на лёгкой рубашке, потом рычит и просто разрывает ткань, отшвыривая куда-то к пакетам.

— Эй, полегче, это была моя любимая, — бормочет Суйгетсу в ложбинку между её грудей, до которых успел добраться с куда большим изяществом. — Я не умею пришивать…

— Я куплю тебе новую, — ноет Карин, нетерпеливо подаваясь бёдрами вперёд. — Я куплю тебе чёртову рубашку, а ты купишь мне солнцезащитные очки. Давай уже расчехляй своё достоинство, пока я тебя его не лишила.

Суйгетсу хмыкает и следующие полчаса покорно выполняет все её требования. Карин лежит, распластавшись на препарационном столе и тяжело дышит, прижимая белобрысую макушку к своему животу. Чувствует, как по убежищу передвигается Орочимару-сама, как со стороны входа направляется в их сторону вернувшийся Джуго.

— Нам пора сваливать, пока кто-то ещё не прокомментировал твой член, — ворчит Узумаки, приподнимаясь на локтях. Видимо, встреча с коноховцами и их союзником совершенно выбила её из колеи, раз она забыла про существование Саске-куна и накинулась на этого… на эту рыбину!

Суйгетсу лениво приоткрывает один глаз, медленно проводя влажным языком по её пупку, и Карин чувствует, как в животе снова затягивается томительный узел.

— Так уж и быть, не буду кидать тебя тут в неглиже, — посмеивается Хозуки. Он-то может просто превратиться в воду и утечь в раковину, почему-то Карин об этом не подумала. — Беги в мою комнату, я одежду соберу.

— Ещё чего, — Карин поправляет очки и грациозно спрыгивает на пол, ничуть не стесняясь своей наготы. — Я пойду к себе.

— К тебе, так к тебе, — пожимает плечами Суйгетсу, уже занятый поиском её трусов. — Быстрее только, не хочу, чтобы другие на тебя пялились.

Карин с гордо выпрямленной спиной покидает кухню, виляя бёдрами, хоть и прячет в волосах слишком уж довольную улыбку.

Коноха. 30 октября, 17 лет после рождения Наруто.

PARANOiD DJ'S — Change the Order+++

Перебрать вещи Кагуи-сан Акеми решает сама. Яхико вызывается ей помочь, когда видит ее за этим занятием, и они вместе вытаскивают все из ее шкафа, опустошают комод и тумбочки, попутно находя и что-то из того, что принадлежало их отцу. Мать так и не смогла избавиться от напоминаний о покойном супруге, бережно храня каждую безделушку будь то его старый протектор, забытый в нижнем ящике комода, или оставшиеся на верхней полке свитера и майки, сложенные так аккуратно, словно их хозяин мог в любой момент за ними потянуться. Всего оказывается слишком много, глаза разбегаются: одежда и обувь, книги, альбомы с фотографиями и прочие мелочи вроде тех же лент для волос и украшений их матери, бережно сложенных в шкатулках, и карточных колод, которые коллекционировал Амен-сан.

— Я ненадолго отойду? — спрашивает Яхико, не поднимая головы. Он крутит в руках отцовский ремень. Акеми помнит его, узнает блестящую пряжку, потому что в детстве нечаянно ударила ею одного из кузенов, из-за чего на ноге у него остался небольшой шрам. Они играли в шиноби и нукенинов, а ремень стал для них каким-то оружием. Она теперь и припомнить не может что именно она тогда представляла у себя в руках, но так неудачно взмахнула, что попала по Эиджи. Перепугалась Акеми больше него самого, еще и разрыдалась до икоты, ведь ей было всего четыре года. — Ничего, анэ?

— Иди. Если устал, то я сама со всем разберусь. Только коробки мне принеси, пожалуйста. — Яхико кивает и встает на ноги. Акеми ловит его за лодыжку и сжимает пальцами, останавливая его. — Я серьезно, Яхико. Я могу сама, если тебе…

— Мне не тяжело. Я просто хочу немного проветриться, честно, — он улыбается ей, но Акеми видит, что эта улыбка дается ему тяжело. Тем не менее она кивает и больше не останавливает брата. Оставшись наедине сама с собой она вздыхает и подносит к лицу одно из материнских платьев. Вдыхает еще не выветрившийся аромат бергамота и апельсиновых цветов, с тоской понимая, что когда-нибудь и его не станет.

Кагую-сан даже похоронить толком не смогли, потому что не осталось тела. Шикаку-сан и Иноичи-сан также стали пылью да пеплом, могилы их пусты. Почему-то ей от этого особенно больно. Она знает где покоится ее отец, но она не смогла даже устроить мать рядом с ним. Вряд ли на нее хоть один из них рассердится за это, только ей не легче.

Акеми складывает одежду в аккуратные стопки, разглаживает ладонями складки и откладывает то, что думает оставить. От украшений родителей она точно не станет избавляться, пускай будут, может быть они с Яхико станут их носить. Брату же всегда нравились отцовские цепочки, в детстве он любил с ними играть. Она сама из материнской шкатулки ничего не берет, ей это не нужно, во всяком случае пока. Акеми хватает серег в ушах, которые у нее проколоты в семи местах и красного браслета на запястье, подаренного ей когда-то Канкуро. Что-то еще ей кажется лишним и неудобным, с ее-то работой.

Она как раз отодвигает в сторону очередную стопку, когда слышит шаги в коридоре. Ей не нужны гуре, чтобы понять кто это: бабушка. Видимо, узнала о том, чем решили заняться ее внуки.

Акеми поднимает голову как раз тогда, когда Мэйко-сан останавливается на пороге.

Она ни от кого не пряталась, поэтому дверь не стала закрывать.

— Что ты делаешь? — холодно интересуется пожилая женщина, проходя в комнату и оглядывая внучку. Она так и замирает с идеально ровной спиной и сцепленными за спиной руками. Эта та поза, которую переняла у нее сама Акеми. — Еще даже срок траура не прошел, чтобы разбирать ее вещи.

— Какая разница? Этим так или иначе придется заняться, лучше я сделаю это пока могу, — пожимает плечами Акеми, вновь занимая себя складыванием материнских кофт. Кагуя-сан не умела делать это аккуратно, идеальной хозяйкой дома она никогда не была. Ее дочь тоже вряд ли станет, но складывает она вещи намного лучше. Аикава-сенсей как-то увидев сборы своих учеников целый день посвятила тому, чтобы научить их все правильно сворачивать. С ее слов для шиноби это важно, ведь так все вещи занимают меньше места. Ну и, к тому же, сама женщина ненавидит беспорядок.

Сердце Акеми тревожно сжимается от мысли о ней. Аикаве-сенсей не рекомендуют возвращаться к службе, но вряд ли она кого-то послушает. Шизуне-сама сказала что ее внутренние органы слишком сильно были повреждены, поэтому ей нужно беречь себя. Может, хоть Ибики-сан сумеет как-то на нее повлиять? Они же вроде как решили сойтись обратно, если Акеми все правильно поняла.

— Разница есть, — чеканит Мэйко-сан, наклоняясь, чтобы вырвать из рук внучки платье из мягкой зеленой ткани. Акеми не помнит, чтобы мать его носила. — У всего есть свое время. Твоя мать только погибла, ты должна проявить к ней больше уважения сейчас, если уж не проявляла его при ее жизни! Куда ты все торопишься? Сбежать опять в Суну?

Акеми прикрывает глаза и уговаривает себя не отвечать. Мэйко-сан горюет и злится, только поэтому она так себя ведет. Потерять единственную дочь — невыносимо больно, и с этой болью она справляется так, как умеет. Ссориться с ней сейчас не стоит.

— Нет, бабушка, я просто хочу навести здесь порядок, — медленно и как можно спокойнее говорит она, надеясь, что этого хватит и точно зная, что надеждам ее не суждено оправдаться.

— Здесь был порядок, пока вы с братом все не перевернули! Что за дети, ничего святого нет! — Яхико достается исключительно за компанию, знает Акеми. Мэйко-сан хоть и холодна к нему, но на него нисколько не зла. Просто она сейчас холодна по отношению ко всем, кроме своей внучки, на которую обрушивает волну недовольства. — Дай своей матери умереть спокойно. Эта проклятая война закончилась буквально вчера, мы едва похоронили ее! Как ты не понимаешь?

— Я не понимаю? — не выдерживает Акеми. Она старалась не отвечать ни на что, понимала, что гибель Кагуи-сан действительно во многом ее вина: мать должна была быть в эвакуации, но отказалась, когда дочь отправили со всеми на поле боя. — Кто, по-твоему, закончил эту блядскую войну, которую устроили вы?

Мэйко-сан вздрагивает, смотрит на Акеми широко распахнутыми глазами, в которых читается удивление.

— Мы? — медленно переспрашивает она, нащупывая рукой комод и хватаясь за его угол. Она не ожидала вдруг получить отпор, а может ее так удивляет ругательство, сорвавшееся с губ внучки.

— Вы. И мне вот интересно, вы Учихе Итачи тоже что-то про уважение втирали когда отправляли его вырезать собственный клан? — Она устала от лицемерия, устала быть хорошей и устала играть по писанным дураками правилам. — Что, бабушка, я не то что-то спрашиваю? Мне по-другому спросить? Хорошо, ладно. Ты думаешь я убила маму?

— Акеми, речь не об этом, речь…

— Да, я убила ее. Точно так же, как Итачи убил своих родителей! Вы ему это поручили ради благополучия деревни, — ее голос становится громче. Кричать Акеми не хотела, все выходит само по себе. — Всё ради благополучия Конохи. Пусть все умрут ради этого! А кто останется? Вы с вашими идиотскими играми развязали эту войну! Хватит, блять, меня винить в своих ошибках, мне хватает моих. Шимура Данзо и все его интриги, все его убийства. Ты думаешь, мне десять, и я ничего не знаю?

Она встает на ноги и подходит ближе к бабушке. Мэйко-сан ее ниже, но впервые Акеми чувствует эту разницу в росте. Она смотрит на нее сверху вниз и кривит губы в подобии усмешки.

— Ты не понимаешь, все это было не просто так. Было другое время…

Оправдания. Пустые и глупые оправдания, от которых уже тошнит.

— Ты права, я не понимаю. Я не понимаю как можно посылать ребенка убивать свой клан. Я не понимаю как можно бросить на произвол судьбы сына героя и позволить всем его ненавидеть. Я не понимаю, как можно было позволять «Корню» пролезть везде. Ты упустила момент с Рирой-сан и сама не захотела видеть, что может Данзо! — Многомудрая Мэйко-сан, которая так любит всех учить. Акеми тошнит уже от этого всего, во рту становится кисло и противно. — Я не понимаю в чем мудрость совета, если все у них сводится к тому, что надо кого-то убить! Может, не так уж и Саске был неправ в своем желании кого-то на тот свет отправить? Просто не Каге надо было, а эту плеяду самых умных стариков, которые проебали все, что только могли! — Тираду Акеми останавливает звонкая пощечина. Кажется, Мэйко-сан сама не знает, когда взмахнула рукой, но это и неважно.

Акеми судорожно вздыхает, чувствует, как горит ее щека, но это мелочь по сравнению с обожженной спиной или сломанной рукой. Она облизывает губы и отшатывается от Мэйко-сан, едва не спотыкается о разложенные на полу вещи, но успевает переставить ногу.

— Акеми, я… — Стыдно? Совестно? Бабушка не желала слушать ничего все эти дни, теперь очередь внучки зажать уши и отвернуться.

— Если хочешь, то можешь ударить меня еще раз, но это не изменит ничего из того, что я сказала. Ты и прочие старейшины, причем, что здесь, что в Суне, эта война и все смерти — дело ваших рук. И если мы кого-то не смогли спасти, то это не наша вина, — она отворачивается и выходит из комнаты.

Эту ночь Акеми опять проведет у Накику, куда, наверное, возьмет и Яхико. Завтра, если Тсунаде-сама позволит и найдет ей дело, она сбежит в Суну. Ей нужно хотя бы несколько дней покоя.

Коноха. 27 января, 18 лет после рождения Наруто.

Selena Gomez — People You Know+++

Накику бесшумно закрывает за собой дверь палаты, но, оборачиваясь, тут же хочет из неё выйти. На Ритсуми смотрят две пары светлых, как у Неджи, глаз: одна с настороженностью, другая с молчаливой тоской и пониманием.

— Накику, — приветствует Хината, поднимаясь со стула и легонько кланяясь, словно Ритсуми вдруг стала даймё или Хокаге.

Как же её напрягают все эти благодарственные жесты: от Гая, от Ли, от Хинаты и Тентен. Можно подумать, она какое-то чудо совершила. Без ящериц Акеми и собственного дурного порыва вообще бы ничего не вышло, а очнётся ли Хьюга — никому не известно. Так стоило ли вообще что-то пробовать? Разве лучше спать, присоединённым к поддерживающим жизнь аппаратам, чем умереть героем?

— Прошу прощения, что помешала, — выдавливает из себя Кику, не приближаясь к больничной койке и кузинам бывшего парня.

— Ты не помешала, — уверяет Хината. Ханаби поправляет одеяло, искоса поглядывая на Кику. Песчаница не может разгадать чего больше в её взгляде: любопытства, осуждения или недовольства. И почему. — Мы уже уходим.

Оставаясь наедине с тишиной, Кику всё-таки рискует подойти ближе. Буквально на пару сантиметров. Она себе самой сейчас очень напоминает Сая, потому что не знает, что чувствовать. Внутри пустота: Неджи с закрытыми глазами и умиротворённым лицом не сильно отличается от равнодушно глядящей в никуда Ташики. Возможно, это участь всех тех, кто к ней был слишком близок: находить своё пристанище в больничных стенах, отрешённых от этого мира? Нет, это глупые мысли. С Акеми же всё хорошо. И со всеми тремя Сабаку. И с Ичи. И с её командой, даже с Хошиме, этим дурным сорвиголовой. Шрам на руке кошмарный, но, как он и говорил, главное, саму конечность не ампутировали, и она вполне себе дееспособная.

В голове Кику снова звучат шум прибоя и отголоски детского смеха. Шелест ловящих ветер ветвей акаций, склоняющихся над прудом под тяжестью тысяч жёлтых цветков. Ей надо вернуться на Косен. Ей надо встретиться лицом к лицу со своим главным страхом. Навестить семейный склеп в Росоку и попрощаться. Нельзя больше откладывать то, что давно ждёт своего часа.

— Надеюсь, ты придёшь в себя, — говорит Накику издалека, глядя в окно на проплывающие мимо облака. — То, что ты так отчаянно пытался защитить… Ты должен собственными глазами это увидеть. Я не собираюсь пересказывать тебе, идиота кусок. И без меня много желающих.

И без неё много цветов, подарков, открыток с пожеланиями. Поэтому она ничего не приносит и спешит уйти, ненавидя как шаги эхом отдаются в длинных коридорах госпиталя. Наверное, это самое ненавистное для неё здание в любой деревне. То самое, где не только спасают жизни, но и теряют всякую надежду.

Завтра она выдвигается в Суну, потому что попросила дипломатическую миссию, чтобы успеть к дню рождения Ичи. Одновременно с этим, они решили отпраздновать и день рождения Гаары, который был слишком занят делами Каге. Надо собрать вещи и договориться с Акеми, во сколько они утром встретятся у южных ворот.

Выходя из больницы, Накику поднимает выше тёплый длинный и широкий шарф, который брат подарил ей на прошлый Новый Год. Плетётся к парку, в котором иногда бегает по утрам вместе с Генмой. Она пытается что-то поменять в своей жизни, потому что послевоенная рутина её убивает. Словно спасением Неджи она достигла наивысшей точки своего развития, а потом вдруг резко полетела вниз: в прежнюю пучину отчаяния и бессмысленного самокопания.

Её не спасают ни Ако, у которой свидания с собственными демонами, ни Чи-чан, разрывающийся между Куренай, Мираи, Умеко-сан и всеми остальными, кому нужна помощь. Её не спасает Тамкен, хоть и искренне пытается, когда бывает в Конохе. А Хошиме и вовсе ушёл искать себя за пределами деревни. Кику даже понимает его: ей сейчас очень хочется сбежать на край света, как баба Рира. Кто знает, нашла ли Шинпи в своих путешествиях то, что искала? И найдёт ли сама Кику? Стоит ли пытаться?

В парке Накику прислоняется лбом к какому-то сбросившему на зиму листья дереву и стоит, как идиотка, ожидая, что свыше на неё снизойдёт озарение: что ей делать дальше? Вытягивает пальцы, зажигая когти-хенка, и вонзает в полузасохший ствол. Резким толчком посылает в него импульс, активируя природную чакру. Ей на плечо опускаются хлопья пуха, разлетаются дальше по аллее, на которой неспешно прогуливаются парочки из гражданских. Дети начинают носиться, весело крича и ловя крохотные пушистые облачка; взрослые недоумённо смотрят на небо, гадая что за тёплый снегопад вдруг повалил ни с того ни с сего.

— Это и есть хенка?

Кику вздрагивает, резко оборачиваясь. На скамейке в пяти метрах сидит Учиха Саске. Совершенно не тот человек, с кем бы ей хотелось столкнуться. Особенно сегодня.

— Хренка, — хмыкает Накику. Она сама не может объяснить, почему «лучший друг» Наруто её бесит до дрожи. Просто бесит и всё тут. — Доброго денёчка.

Саске поднимается и подходит ближе, вторгаясь в её личное пространство, что бесит ещё сильней.

— Мне кажется, нам нужно кое-что обсудить.

— Да? — Кику искренне округляет глаза в непонимании. Что ей обсуждать с Учихой? Они до сих пор перебросились парой слов, и то когда было-то: ещё до смерти Итачи.

— Я слышал про то, что произошло с твоей семьёй.

А, точно. Это. Кику совершенно не хочет сейчас это обсуждать. Тем паче, с Учихой. Хотела, но вот как отрезало. Саске-то что может ей поведать интересного?

— Обито мне говорил…

— Да мне всё равно, что тебе там говорил этот отбитый хрен, — обрывает Накику. — Не хочу с вами связываться, мне хватило до конца жизни.

Саске поджимает губы, его чёрные глаза метают молнии, но выражение лица не меняется. Словно маску напялил.

— У тебя ко мне личные претензии? — высокомерно спрашивает последний Учиха.

— Нет, — да, у неё к нему куча претензий, но они и правда касаются не её, а, скорее, её друзей. Но те и сами всё высказать могут, без её участия. — Просто предпочитаю не пересекаться с носителями фамилии Учиха.

— Как хочешь. Если передумаешь, у меня есть для тебя интересная информация. Возможно, не ответы на твои вопросы, но… ты знаешь где меня найти.

Засунув единственную руку в карман, Саске удаляется, дёргая головой, чтобы увернуться от надоедливого вездесущего пуха. Кику провожает его взглядом, невольно поражаясь такой самоуверенности. С какой стати ей знать, где он живёт? Кого это вообще интересует помимо Сакуры и, может, Наруто?

Накику отвлекается на маленькую серую ящерку, которая доставляет ей сообщение от Акеми. Та не сможет вырваться сегодня, но завтра будет ждать её в восемь утра у ворот. Отлично.

Накику лезет рукой в подаренную имото сумку, которую всегда таскает на поясе, даже вне миссий, и вытаскивает оттуда лениво жужжащую крыльями чернильную стрекозу.

— Скажи своему хозяину, что у меня к нему есть разговор, — просит Ритсуми, швыряя насекомое в воздух. Не слишком сильно, чтобы то не растеклось кляксой раньше времени. — Возможно, нам обоим не помешает взять отпуск на море.

Коноха. 13 марта, 18 лет после рождения Наруто.

Madonna — B-day+++

Народу на свой восемнадцатый день рождения Акеми пригласила столько, сколько на иной свадьбе бывает. И это с учётом того, что не все её друзья сейчас в Конохе: Хината и Киба отсутствуют на общей миссии, Гаара по понятным причинам остаётся в Суне, Темари тоже в стране Ветра. Зато у Канкуро получается вырваться — хотя, было бы странно, если бы на такой важный день Гаара не выделил бы для брата отпуск.

Акеми, поддавшись уговорам Яхико, позвала присоединиться и детвору: команды Конохамару, брата и Ханаби, которая успела заскучать без сестры и кузена, всё ещё не вышедшего из комы. Благо, погода позволяет праздновать на улице, а собрались они в поместье клана Акимичи на знаменитое барбекю.

Накику сначала хвостиком следует за именинницей, но кроме неё много и других желающих получить внимание рыженькой куноичи, так что в какой-то момент она переключается на Тамкена, пока за неё не взялась пышущая любовью и энтузиазмом Ино. Так как у Яманака всё прекрасно, ей хочется, чтобы прекрасно было и у других, особенно обделённых, к каковым она и саму Накику причисляет.

— Я пойду помогу Эиджи и Юэдэю присмотреть за мелкими хулиганами, — вздыхает Кенджи, пытаясь свой рукав вытянуть из её цепкого захвата. — Или тебе тоже нянька нужна? Напомни, сколько тебе самой в этом году исполнится?

— Грубиян! — фыркает Кику, на что получает крайне скептический взгляд. — Ладно, иди, тебе лишь бы за кем-то присмотреть.

— Я люблю детей, — пожимает плечами Кенджи. — И Хошиме любит, и Чи-чан. Только ты из всей нашей команды какая-то неправильная.

— Ой, всё, вали. Я люблю детей.

— Яхико не считается.

Она щипает его за бок и спешит найти себе другую компанию, к которой можно примкнуть, желательно, состоящую из одного человека, и, желательно, не из Сая. Не то чтобы она была против его присутствия, просто она не готова сейчас к его мудрёным вопросам. О, Шикамару и Шино, отлично!

— … так что вернулся бы в Суну с тобой я.

— Я туда не тороплюсь, — морщится Шикамару. — С чего ты взял?

— Предположил просто. Не передумаешь?

— Нет, — но тон у Нара не шибко уверенный. Кику хмыкает и подходит ближе.

— Привет, — она поворачивается к Абураме, немного игнорируя Шикамару. Гений Конохи ей, в общем-то, симпатичен, но за Тему-чан всё равно обидно. — Я могу попросить Темари выделить для тебя квартиру, она как раз должна вернуться с миссии с этим джонином, как там его звали-то, я всё забываю… Реки.

— Он же старый?! — Шикамару внезапно теряет свой расслабленный вид и пристально смотрит на Кику.

— Для чего, для миссии? Брось, он моложе Хатаке Какаши и Генмы.

— Для Темари, — сквозь зубы, еле шевеля губами, бросает Нара. Шино непробиваем, как кирпич, и молча с интересом наблюдает за разворачивающейся сценой.

— А при чём тут Тема-чан? — «удивляется» Накику. — К тому же, она старше тебя на три года. А теперь поверни голову направо и взгляни на спутника собственной сокомандницы.

Абураме хмыкает, а Кику, донельзя собой довольная, отходит к столику с закусками. Прямо у неё из-под носа выхватывает облюбованный ломоть сашими Конохамару, без извинений уносясь в сторону Кая и Аичиро. Вот поэтому она не любит детей. Наглость — второе счастье. И хоть бы кто оценил её жалобы, но нет, как можно зажать кусочек для растущего организма? Вместо сашими Кику цепляет зубочисткой битый огурец, который тут же хватает губами проходящий мимо Сай. Ритсуми медленно свирепеет.

— Моя мастерская. Моя комната. Теперь и моя еда!

— Мастерская не твоя, — возражает Сай. — И ты забыла про свою посте… — он давится, потому что Кику от души предупредительно хлопает ему по спине. — Ну, хочешь, я тебя тоже покормлю?

— Нет, спасибо. Покорми себя. Приятного, сука, аппетита.

— Стыд и срам! — орёт Конохамару, проносясь мимо и цепляя ещё один кусочек рыбы, за который тут же начинает борьбу с Удоном и Яхико.

— Тут на всех хватит! — добродушно отзывается Акимичи Чоза, помахивая щипцами. — Не забудьте, что скоро ещё барбекю подоспеет!

Акеми выглядит довольной, она весело смеётся и обнимает необъятного отца Чоджи, целуя его в щёку в благодарность за всё: за еду, за место проведения праздника и просто за то, что они, Акимичи, такие хорошие. Кику немного расслабляется, потому что подозревает, что как бы имото ни храбрилась, внутри неё идут какие-то сложные процессы. То ли запоздалый переходный возраст, то ли просто опять тянется как резина ещё с войны. Кику может её понять — а помочь не может, потому что у неё самой тянется резина, причём куда больше времени.

Ей внезапно не хватает рядом Чи-чана: Мираи приболела, так что он не пришёл; и Хошиме, который вообще непонятно где. Аикава-сенсей в оздоровительном путешествии с бывшим или уже не бывшим мужем. Зато Саске в деревне — но его, ожидаемо, не пригласили, на что немного дуется Сакура. Сама она почтила их своим присутствием, наверняка, не без уговоров Ино, а вот Наруто в последний момент не смог, хоть и ныл, что можно было бы дела отложить на денёк. Что конкретно у него случилось, Кику не знает: с командой семь она почти не общается. Ну, кроме вездесущего Сая, естественно.

— Как ты думаешь, что Кукловод подарил Ящерке-сан? Одуванчик-чан.

— Почему ты так странно произносишь моё прозвище? — вздыхает Кику. — Отдельно от основного предложения? Скоро начнёшь как Шино изъясняться, и я совсем перестану тебя понимать. Откуда мне знать? Охуенный куниллингус?

— Это то, что девушка хотела бы получить на день рождения?

Ками-сама, он не оставит её сегодня в покое.

— Это то, что девушка хочет получать каждый день, — рявкает Накику. — Но на день рождения можно просто подольше постараться и принести ещё пару подарков, которые Куро наверняка выбирал в соответствии со вкусами, собственно, Акеми. И если ты сейчас достанешь свой блокнот, я тебе настучу им по башке и перестану разговаривать с тобой до конца вечера, а, может, до конца жизни.

Она бы ещё добавила, но у неё с непривычки заканчивается воздух в лёгких: такими длинными предложениями она обычно не изъясняется.

— Там ещё огурцы остались, займись ими, — всё-таки выдавливает она. — Честное слово, Сай, я тебя люблю, но заткнись, пожалуйста, иначе ты со мной ни на какой Косен не поедешь или отправишься с корабля на корм рыбам.

Художник намёк, который и не намёк вовсе, понимает и исчезает в вихре чернил. Кику видит, как он появляется возле Канкуро и только качает головой. Она надеется, что он пошёл к нему не с теми же вопросами. А то проведёт оставшуюся вечеринку в Куроари, которую Сабаку наверняка захватил с собой. Особенно, если решит последовать её совету и подарить Акеми предложение охуенного куннилингуса. Мало ли, что в его голову может прийти?

Сай отлепился весьма вовремя: через ворота поместья в сад проходят Котетсу, Изумо и Райдо. Последний явно не сильно счастлив, что практически все приглашённые из Конохи, но искренне улыбается, когда Акеми виснет у него на шее. Он, конечно, сразу замечает, что в дальнем углу сада вместе с Чоджи что-то обсуждает Самуи — девушка из Облака, чьё присутствие, честно говоря, было сюрпризом для всех. Чоджи неловко объяснил, что она была по делам в Конохе, и он решил, что Акеми будет не против, если он позовёт её присоединиться. Акеми действительно была не против: в конце концов, Самуи — не Каруи, та, скорее всего, сразу бы вылетела через забор.

— Кику-чан, — теперь её за длинную юбку голубого платья дёргает Ханаби. Ритсуми понятия не имеет, почему сестра Хинаты обращается к ней так фамильярно, но исправлять не торопится. Она чувствует от кузины Неджи к себе неопределённое отношение, и сама не знает, как к ней относиться. — А твой брат не придёт?

— Нет, Ханаби, он на миссии с Темари, — потому что она, конечно, соврала Шикамару, и ей за это совсем не стыдно. — А что?

— Я бы хотела, чтобы Неджи-нии был сегодня с нами.

— Я тоже, — вздыхает Кику. — Ну, вдруг случится чудо, и он сможет присутствовать на твоём празднике?

Он бы к своему очнулся… Кику припоминает, что у Ханаби день рождения в конце марта, совсем скоро, и слабо верит, что к тому времени что-то изменится. Что что-то вообще изменится. Она просто не хочет расстраивать девчушку, которая и так не торопится веселиться.

— Знаешь, твой двоюродный брат не хотел бы, чтобы ты тут грустила из-за него, — строго говорит Кику, краем глаза замечая, как на неё одобрительно смотрит Тамкен и подмигивает. — Так что иди покажи своим друзьям, кто тут царь горы, блин. А то они вконец обнаглели.

За это ей тоже не стыдно. Ханаби немного робко улыбается, потом шире, потом закатывает рукава своей традиционной юкаты и с грозным видом двигается в сторону Конохамару. Ритсуми надеется, что не создала своим советом случайный апокалипсис, впрочем, не ей же с детворой разбираться? Младшая Хьюга — девочка воспитанная, так что и не сдаст её если что. Наверное.

Когда детей отправляют спать в специально выделенные для того комнаты, все вздыхают с облегчением. Акеми уже сама вылавливает Накику, сидяшую со стаканом у большого бумажного фонарика и залипающую на особенно яркие в ночной темноте отблески пламени от свечки внутри.

— Сакура сбежала, как только услышала, что Наруто и Саске в больнице, — заявляет Ако, плюхаясь рядом прямо на траву. — Ну что за пришибленные, вечно их куда-то несёт.

— Не надо было приглашать Изумо с Котетсу, — хмыкает Кику, не отрывая взгляда от танцующих на бумаге фигур. — Мне кажется, они давно уже изобрели какое-то дзюцу, благодаря которому и на расстоянии улавливают слухи.

— А вдруг, — смеётся Акеми. — Кстати, Райдо получил по морде, представляешь?

— От Чоджи? — удивляется Кику. Да нет, он бы не полез в столь вульгарную драку, даже чтобы защитить честь девушки.

— От Самуи. Она не оценила подката.

— Ну хоть кто-то его отшил, причём весьма эффектно.

— Он сейчас обратно к Суне вернётся. В других деревнях, видимо, не привечают одноразовый трах.

— Что тебе подарил Сай? — внезапно спрашивает Кику. Ей и правда интересно.

— Честно говоря, очень скучный подарок, я думала, у него с воображением получше, — признаётся Ако, скидывая туфли и забавно шевеля пальцами ног. Кику хочет сделать замечание, что ещё не очень жарко, и на траве бы не сидеть… но она сама сидит на траве и без туфель. Так что просто тянется к пледу и накрывает их обеих. Ако тут же с удовольствием прижимается к её боку. — Он подарил мне камасутру и блокнот. Видимо, чтобы вести учёт позам, которые мы с Куро успели попробовать.

Сакэ булькает где-то у Кику в горле. Она спешит его проглотить. Вот жук!

— А Куро?

— А Куро, — Ако наклоняется ближе, и Кику чувствует от неё приятный и родной аромат сандала, апельсина и граната. Сандал Кику и сама любит, он у неё ассоциируется не только с Канкуро, но и с Ичи, и с Суной в общем. — Просил не рассказывать. А, ну и охуенный куниллингус, конечно.

Они все до середины ночи наслаждаются тихими разговорами, а потом запускают в небо фонарики поменьше. Кику не знает, какое желание загадывает Акеми. Сама она просит мерцающие наверху звёзды чтобы у той всё было хорошо.

Примечания:

Дорогие читатели! Мы рады, что вы с нами. Фанфик вступает в фазу так называемого «Пустого Периода». Ближашие четыре части будут нелёгкими: тут и выяснения отношений и попытки героев найти себя после войны. Мы, как авторы, напоминаем, что никто из них ни хороший, ни плохой, все совершают поступки согласно своему мироощущению, и не всегда правильные. Прямо как в реальной жизни. Кто ждал драмы — получите с лихвой!

Мы будем, тем не менее, очень рады любому отклику, даже если вы хотите поворчать на тему «вот идиоты» :) Приятного чтения и до скорого!

Косен. 21 марта, 18 лет после рождения Наруто.

Zyan ft Sia — Dusk 'till down+++

Бирюзовые волны ласкают пятки, утопающие в песке — всё, как она помнит, даже цвет воды в заливе, изумрудно-синий, похожий на цвет глаз отца и Ичи. И Чи-чана. Резкий, но тёплый ветер пытается сдуть с головы соломенную шляпку, купленную на рынке в Косен и поднимает подол воздушной юбки жёлтого с голубой каймой платья, найденного в комоде родительской комнаты.

Само поместье практически опустело: Суна растащила ценные вещи на собственные нужны, как она и предполагала, но акации всё также высятся над прудом, а в паре десятков метров всё также безмятежно целуется с песком её любимое море. Оно столько всего повидало на своём веку, что короткая кровавая история одной семьи для него — что песчинка на частном пляже поместья, спрятанном между цветущими утёсами. Над обрывами растут дикие розы, на обрывах — тёмно-зелёные лианы непонятного происхождения.

Море прекрасно и днём, под нежными лучами солнца, и ночью, когда звёзды и луна занимают своё место на небосводе. На берегу свободнее дышится, чем в пустом поместье Росоку, чем в Суне и даже чем в Конохе. Здесь ей хотелось когда-то остаться навсегда, в мире Муген Тсукуёми, и раствориться в белой пене, слившись с вечностью лазурной воды. Она могла бы гореть свечкой-огоньком в тёмных глубинах, как хищные рыбы, а потом выпускать чернильные облака, как осьминоги, и прятаться в норе на дне океана.

— Ты красивая.

Да, она почти забыла о присутствии художника под боком. Светлые шорты, пёстрая рубашка и соломенная шляпа смотрятся на нём нелепо, но придают своеобразный шарм тому, кто обычно похож на чёрную кляксу. Даже белоснежная кожа за последние два дня приобрела какой-никакой, но загар. Солнце на Косен одинаково любит всех и одаривает даже тех, кто этого не просит.

Накику до сих пор спрашивает себя, зачем позвала с собой Сая. Потому, наверное, что он тут был, а Неджи в коме уже пятый месяц, и не факт, что выберется. Неджи в коме, а до этого он с ней порвал. Чи-чан занят Куренай и Мираи, Тамкен в стране Молний на какой-то долгосрочной миссии, а Хошиме после войны решил покинуть Коноху, чтобы приносить пользу тем гражданским, кто пострадал от боевых действий.

Кику гордится Хоши — он очень повзрослел, очень изменился. Несмотря на хулиганистый характер, Хатори обладает таким же большим и добрым сердцем, как его учитель, к которому рыжий сокомандник всегда был на «вы». Когда-то он, ещё будучи ребёнком, отдал всё нехилое наследство родителей-торговцев на развитие Конохи. А сам жил в крохотной студии, забытый и покинутый, совсем как Наруто.

У Ако собственные дела, у Генмы с Ино любовь. А Ичи не пожелал возвращаться в прошлое. Сабаку заняты развитием деревни. И только Сай, всё такой же неприкаянный, как раньше, но уже родной, как третья нога, непрошенно прирощенная на принудительной операции, тенью следует за ней если только она попросит.

— Помолчи, пожалуйста. Полюбуйся на звёзды. Или иди искупайся.

Сай не против последнего предложения — начинает стаскивать с себя одежду, и Кику отворачивается, хотя в лунном свете почти ничего не видно.

— Вода тёплая. Не то, что у нас. Присоединишься?

Почему бы и нет, на самом деле. Накику входит в море прямо в платье, которое липнет к телу, но ей всё равно. Юбка колокольчиком надувается под водой, взлетая к поверхности, и Кику представляет, что она сейчас ядовитая медуза, которая ужалит любого, кто посмеет помешать её уединению. Она когда-то слышала, что есть такая, которая живёт вечно. Использует своеобразное хенка, чтобы вернуться от стадии взросления к стадии полипа. Перерождается, возвращаясь в детство. Этой медузе всё равно: у неё нет ни мозга, ни навязчивых мыслей, а вот людям в детство никак не вернуться. Не начать жизнь заново.

Они разводят костёр, хотя на Косен запрещено — самураи бдят над правилами, но не заглядывают на частный пляж Росоку. Они, к тому же, знают, что хозяйка вернулась домой.

— Тебе придётся с ним поговорить, когда он проснётся. — Сай, в отличие от неё, почему-то не сомневается, что Неджи придёт в себя. — Хиаши-сан хочет объявить Неджи наследником.

— Я знаю, — отрубает Накику, потому что ей не хочется обсуждать дела клана Хьюга. Ей хочется думать о себе, о своей семье, о своей потерянной родине. — Я что-нибудь придумаю. У тебя есть презервативы?

Сай вскидывает голову, и Кику смеётся: его выражение лица сейчас примерно как у неё, когда он выдаёт какую-то чушь, вычитанную в библиотечных книгах. Она нашла один в ящике рабочего стола отца; квадратик из фольги теперь лежит в кармашке намокшего платья и царапает острым углом её ляжку.