У Шэнь Юаня новый план (джен)

* Юэ Цинъюань *

Единственное, чего не мог позволить себе глава ордена Цанцюн — это злость. Не осталось у него ярости, её сковали цепью вместе с Сюаньсу.

Год бился Юэ Ци о камни Линси, он рвался наружу, стремился спастись и спасти названного брата, но слишком крепки были стены, не смог вырваться Юэ Ци. Он погиб там в пещерах Линси — не смог справиться. Глупая-глупая смерть.

Наружу вышел Юэ Ци — будущий глава ордена. Он больше не имел страстей и желаний, все они были накрепко связаны с сильнейшим мечом — Сюаньсу. Древние печати плотно покрывали тяжёлые древние ножны сильнейшего в мире меча, такие же были нанесены даже не на духовные вены или золотое ядро с даньтянями, а на саму душу. Не говорил учитель, чем обернутся древние ритуалы, обманул доверчивого простого паренька, прельстил силой и местью, а потом стало поздно. Ни Небеса, ни Диюй не разорвут эту связь, никуда не деться слабому человеческому телу от древнего чудовищного меча, который не захотел оставаться один в горе Ваньцзянь и согласился подчиниться более-менее подходящему бессмертному только такой ценой.

Только одной страсти позволил жестокий учитель сохраниться — преданности Цанцюн, будущий глава должен все силы отдавать благополучию ордена. Вот только просчитался учитель, думал, все страсти охватил старинными печатями — одну не заметил — любовь к названному брату Шэнь Цзю. Та была настолько глубоко в сердце, что вырви его — а всё равно что-то останется. Вот и мучился Юэ Цинъюань многие годы между преданностью и любовью, в остальное время чувствуя себя куклой на верёвочках — ничего, кроме долга, в его жизни не было и не могло быть.

Тяжелее всего приходилось, когда Шэнь Цзю злился и творил то, что могло повредить ордену или его репутации. Тогда уходил Юэ Цинъюань в знакомую пещеру в глубине скал Линси, и к кровавым следам на стенах добавлялись новые.

Наружу выходил собранный глава ордена, чья связь с мечом ещё сильнее укрепилась. Сюаньсу словно было мало всех его эмоций, желаний и страстей, она будто хотела пожрать последнее — занять место Шэнь Цзю в его сердце, и у неё получалось, она отгрызала от любящего сердца кусочек за кусочком, а жалкий голос беспомощно звал: «Сяо Цзю»…

Именно этого не хотел слышать названный брат, а больше Юэ Цинъюань ничего не мог сказать. Подарки не помогали. Оставалась только сила — именно за ней пришёл Юэ Ци много лет назад в орден, её и растил, продолжая медитировать как проклятый между окровавленных стен. Её он и положит на алтарь братской любви — может, тогда Шэнь Цзю поймёт его — глупца, который без помощи названного брата всегда встревал в неприятности, и простит…

Только на Цинцзин Юэ Цинъюань чувствовал, как путы, связывающие его с Сюаньсу, слабеют. Спокойствие и тишина духовного бамбукового леса словно усыпляли зловредный меч, но стоило ядовитым словам Шэнь Цзю слететь с языка — и связь опять натягивалась. И вот вместо любящего старшего брата — опять глава ордена, Юэ Цинъюань, который принёс лично распоряжения своему шиди.

— Не стоило трудиться, глава Юэ Цинъюань, послали бы ученика, — Шэнь Цзю смотрел зло и обиженно, его выдавали глаза, остальное прекрасное лицо оставалось спокойным и бесстрастным.

Как же Юэ Ци хотелось поправить кончик волос — одна прядка чуть загибалась на конце, выдавая Сяо Цзю с головой, — прижать к себе брата, обещая и винясь за всё разом, и предложить уйти, куда угодно, навсегда, подальше от интриг высокородных семей, старейшин и учеников. Почему он так глуп — не понял сразу, что двум бывшим рабам не место среди знатных семей, опутают клятвами и обманут. Но стоило только помыслить о таком, и Сюаньсу просыпалась, рыча, натягивала канат их связи, заставляя печати клятв впиваться в душу ещё сильнее, и Юэ Ци отступал.

— Ты совершенно прав, шиди. Я обязательно поступлю так в следующий раз, — марионетка снова играла свою роль. Глава Юэ Цинъюань всегда и во всём был идеален, и слова он говорил правильные, округлые, и ни одна мышца на его лице не дёрнулась.

Он просто знал, что снова придёт, не выдержит вдали от Сяо Цзю — только брат напоминал ему о прошлом, когда он не был куклой, представляющей Цанцюн.

А потом что-то изменилось, стало легче. Шэнь Цзю больше не был злым и обиженным, он смотрел загадочно сквозь ресницы, думая о своём, прикрывая улыбчивый рот веером, и Юэ Ци снова смог дышать полной грудью. Его сердце распирало от любви к брату, а ревнивая и жестокая Сюаньсу ничего не могла с этим сделать — Шэнь Цзю был предан и трудился на благо ордена.

Наблюдать за братом стало новой отдушиной, его тренировки, напоминающие танец, наполняли окружающий мир духовной ци. Бамбуковый лес стал святилищем, где царил Шэнь Цзю. Сильный, быстрый, резкий, смелый и решительный. Из его глаз исчезло затравленное выражение, он стал решительным и строгим.

Стало болезненной необходимостью дожидаться третьей стражи и вместе с часом крысы, скрывая ци, прокрадываться на Цинцзин, чтобы жадно впитывать волны ци брата. На Шэнь Цзю даже смотреть было необязательно, его душевные порывы были чистыми и искренними, как в детстве, здесь, в сердце своего леса, брат не скрывал ничего.

Его ци звучала в такт ветру и шуму листвы. Она окутывала бамбуковый лес, заставляя его перерождаться, наполняя склонившиеся колокольчики сиянием. Щедрая ци брата не выгадывала крупицы, экономя силы, и не считалась с потерями. Она врывалась внутрь с первым же вздохом, выбивая дух, словно сильный порыв ветра, и исцеляла и тело, и душу. Безо всяких условий делилась силой и влекла за собой. Словно у Сяо Цзю было столько любви и ци, что на весь мир хватит, не нужно экономить, выгадывая, не нужно держаться за каждую крупицу силы. И Юэ Ци верил, его измученная душа и сердце расправляли свои крылья, словно не ци их наполняла, а сама жизнь. А Сюаньсу под действием этой природной всесокрушающей силы приходилось отступать с завоёванных за долгие годы позиций, шаг за шагом, будто зверю, гонимому палкой.

Появление второго Шэнь Цинцю всё расставило по своим местам. Жестокая подлость жизни на Цанцюн подействовала не только на него, Юэ Цинъюаня, сделав из человека голема, но и на Шэнь Цзю. Но тот не захотел терять себя и разделился на смелого, открытого миру авантюриста — Сяо Цзю, и преисполненного своей важностью лорда Цинцзин — Шэнь Цзю. И Юэ Ци любил обоих, он боялся, что в изгрызенном Сюаньсу сердце найдётся место только одному, но визиты на Цинцзин не прошли даром, его сердце стало больше. В нём нашлось пространство и для не выбирающего выражения Сяо Цзю, готового бежать за новым знанием куда угодно, даже в Бездну, и для сдержанного Шэнь Цзю, который всё также любил танхулу и прятал лукавство за веером.

Тогда Юэ Цинъюань снова научился улыбаться, оковы обязательств стали слабее. И он смог начать искать, как ослабить эту проклятую связь, а то и разорвать её полностью. Сюаньсу недовольно ворчала, цепляясь за опутывающие его душу клятвы. Юэ Цинъюань, сжав зубы от боли, улыбался, продолжая свои поиски. По его груди текла кровь, он не обращал внимания.

Пусть чудовищная тварь способна уничтожить море, разрубить лунный свет и достигнуть солнца, такая сила не нужна земным владыкам. Защитить орден он сможет и без Сюаньсу. Экспериментальные наборные мечи Ваньцзянь способны летать в демонических землях, кто знает, что ещё они могли? А душу меча он воспитает сам, не нужны ему древние монстры и потерявшие человечность, требующие крови души, волей мастеров прошлого поселившиеся в старинных мечах. Он выяснит, как разорвать связь! И он искал день и ночь, перерывал записи своего учителя, пытаясь найти ответ.

А братья Шэнь не давали расслабиться.

«Поход в Бездну всем орденом! Это надо было такое выдумать!»

Он забросил все дела, кроме переписки с другими орденами и поисков.

Глава Юэ стал внимательнее. Он, не спуская глаз, следил за Цинцзин, но всё оставалось спокойно. Названные братья занимались своими делами: один дневал и ночевал в лечебном лагере, второй — проводил уроки и занимался документами, взяв на себя управление не только своим пиком, но и мелкую рутину Цюндин и даже Байчжань. Глава Юэ нарадоваться не мог — так Сяо Цзю с Шэнь Цзю точно не уйдут в Бездну, а интриги и перетягивание власти — это не так уж важно, они столько лет горные лорды, без их маленьких позиционных игр было бы скучно жить. Всё это только укрепляло мощь и славу Цанцюн.

Глава Юэ чувствовал себя шпионом, ведь от его собственных соглятаев было мало толка, он вообще бы лишил их работы, но стоило тех отправить в любое другое место, кроме Цинцзин, и к ним возвращалось прежнее здравомыслие. На пике книжников в них словно злой дух вселялся — они несли такую околёсицу, что волосы вставали дыбом. Мол Цинцзин строит семиэтажный дворец лечения, белоснежный как одежды небесного императора. В первый раз прочитав такое, глава Юэ просто вызвал главного шпиона к себе на встречу:

— Что это?

Шпион стоял на коленях, опустив голову, он не выглядел опытным лазутчиком, но был лучшим в своём деле, до того, как его отправили на Цинцзин. Он выглядел как обычный немолодой ученик заклинателя, преданный слуга, не достигший особых успехов, с ним удовольствием разговаривали все: и такие же ученики, и учителя с наставниками, да и простой люд от него не шарахался. Вдовы постарше строили ему глазки, с лёгкостью выбалтывая свои и чужие секреты.

— Откуда на Цинцзин появился дворец?! Я вчера там был, нет там никакого дворца! Зачем ты лжёшь?! — сила главы Юэ клонила к земле, даже если он был совершенно спокоен.

Сюаньсу зло терзала душу, говоря, что Шэнь-шиди давно пора призвать к порядку, но глава Юэ держался. Шпионов можно перекупить, сам так не раз делал.

Соглядатай и вздохнуть не смел, лежал, уткнув лоб в пол.

— Гостиница откуда взялась, не было никогда на Цинцзин подобного. Духовный сидр зачем-то придумал. Глупец! Нельзя смертным давать духовные напитки, они для них яд! Пшёл вон отсюда.

Шпион, извиваясь, начал отползать к двери. Глава Юэ совсем успокоился — бестолковые перебежчики пошли, элементарного не знают, поэтому вычислить их так легко. Только один орден имел достаточно денег — Хуаньхуа, посмотрим, как будет этот выкручиваться:

— Эй ты, — шпиону не хватило цуня, чтобы покинуть кабинет главы ордена, — отправляйся в Хуаньхуа, выясни, что задумал старый хозяин дворца.

Глава Юэ обожал такие простые и изящные решения в духе его названного брата — пусть Лао Гунчжу поломает голову, какую полуправду скормить шпиону, а он потом почитает. И ученики со старейшинами потренируются искать истину между строк. Разучились, наверное, передав все дела Шэнь Цзю, тот в хитроумии обгонит многих, но и самим дипломатам не надо забывать тренироваться. Репутацию потерять легко, а восстанавливать трудно.

[Глава Юэ, как и многие другие, посещал пик Цинцзин по радужному мосту, сразу попадая в часть, где стояла бамбуковая хижина и занимались внутренние ученики. Конечно же, глава ордена не спускался ко входу на пик и лечебный лагерь самолично не обходил, уж слишком там низкая концентрация духовной ци, да и зачем ему — бросил взгляд на разложенные шатры, и достаточно. Не принято было ходить с обходом по чужому пику, ведь у каждого есть свои секреты.]

Малые школы, забросавшие его просьбами и подарками, неожиданно стихли, а вот боевые братья радовали явным усилением своих возможностей. Идея совершить невозможное и посетить Бездну явно способствовала их прорывам.

Глава Юэ не расслаблялся, Цинцзин пошёл на захват Хуаньхуа быстро и внезапно. Сам Шэнь Цзю покинул пик внезапно, не предупредив никого, а за ним следом полетели все остальные. Юэ Ци больше не допустит подобного. Боевой марш школы должны заметить все, даже его туповатые шпионы, но доверия им не было, поэтому приходилось присматривать лично. Конечно, проще всего было спросить самих братьев Шэнь, но после Собрания Бессмертных те так и не простили его. Приходилось, скрывая ци, прокрадываться на пик.

Сяо Цзю поймать было невозможно, он мог быть где угодно: застыть посреди дороги, раскладывая свои вычисления в воздухе, или нестись на мече к пику животных, или проводить внеочередную тренировку учеников, а в такие моменты его лучше было не беспокоить. Мало того, что он становился неимоверно чувствительным к чужой энергии и видел Юэ Ци, даже спрятанного покровом ци, так он начинал злиться, и его ци приобретала кислый вкус насмешки и сарказма.

Глава Юэ предпочитал смотреть на склонённую над записями фигуру Шэнь Цзю, который тоже никогда не спал, усердно работая.

Ночь и луна стали его спутниками. Юэ Ци умилённо наблюдал за названным братом. Шэнь Цзю всегда был таким: упорным и старательным. Твёрдая и уверенная каллиграфия, небрежный росчерк, перечёркивающий негодное, свиток небрежно отброшен в сторону. Писчий столик, заваленный бумагами, одинокая ветка с бутонами вишни и поднос с чаем. Шэнь Цзю поднимает руку с кистью, оголяя тонкое запястье. Он сидит идеально прямо, сосредоточенно разбирая завалы прошений и сообщений. Юэ Ци стоит в стороне, привалившись спиной к стволу, надеясь, что уровень брата ещё не вырос и его чувствительность к духовной ци остаётся ниже, чем его, Юэ Ци, сила. Чай давно остыл, Шэнь Цзю морщится, когда делает глоток. Так делает только он — сморщив нос, словно котик, который хочет чихнуть. Он незаметно подогревает чай своей ци — из чайничка снова повалил пар. Юэ Ци улыбается. Брат ненавидит, когда ци используют впустую, но у каждого есть свои слабости — Шэнь Цзю ненавидит остывший чай, а заваривать новый ему лень, поэтому, если никто не видит, он нагревает керамический чайничек свой ци.

Ночные птицы начали замолкать, даже они устраиваются на отдых, пора и ему. Всё в порядке, теперь можно и отдохнуть, и успокоившийся глава ордена возвращался в свои покои.

Затишье закончилось так же неожиданно, как и началось — его начали атаковать письмами уже главы великих школ, видите ли, им неясен статус Хуаньхуа, поэтому необходимо как можно быстрее провести внеочередное Собрание Бессмертных. Глава Юэ досадливо поморщился. Почему Шэнь Цинцю на него дуется именно сейчас? Он за час написал бы несколько ядовитых посланий, и никто больше не посмел бы их беспокоить глупостями.

Статус Хуаньхуа их интересует… Ему бы самому кто рассказал, какой у Хуаньхуа статус!

Слухи разносились, словно ветер из пустой пещеры. Уже пошли шёпоточки, что Шэнь Цинцю продаёт тайны ордена чужакам, другие рассказывали, что дворец стал новым любимчиком Лорда Цинцзин, а старейшины Ваньцзянь откровенно злорадничали в адрес Лю Цингэ.

Юэ Ци выжидал. Шэнь Цзю не мог долго на него злиться — уже к следующему ежемесячному собранию он сменит гнев на милость, и они определятся со статусом новой вершины, тем более, обвинений с Аньдин никто не снимал. Пусть Байчжань пока будет на особом положении, но Аньдин… Пора узнать предателю ордена, каков гнев Юэ Цинъюаня, а там, глядишь, вершин опять станет двенадцать.

Пока же глава ордена следил за результатами, и они его радовали. Неужели они смогут вознестись не через почти сто лет, как прошлое поколение пиковых лордов, а раньше?