Тео. Теодор. Мистер Нотт (джен)

Осень всё сильнее чувствовалась в замке. В первую очередь — тем, что из ушей школьников тут и там валил дым. Многие юные волшебники пренебрегали тёплой одеждой, не знали согревающих чар или были недостаточно сильны, чтобы заградиться от ветра. Тео и сам зачем-то вылез в один из вечеров на куртину стены внутреннего дворика без плаща и следующее утро шмыгал носом — а потом над его дымящимися ушами беззлобно похихикивали сокурсницы.

Понедельники всё так же начинались с заседаний Визенгамота, становившихся всё более бессодержательными. Как и предполагал Нотт, новый регламент де-факто стал отражением того протестного движения, которое продвигали противники Тёмного лорда, не готовые на конфронтацию.

Вечерами, когда в патрулировании его собственными силами не было нужды, Тео работал над материалом, который от него ожидал Уингер. Нотт чувствовал остро, что ему стоило постараться максимально ёмко изложить те мысли экономического обоснования его позиции, которые могли бы дать магическому миру Британии пищу для размышлений в его поддержку. И при этом при всём не стать мишенью для Пожирателей.

Наиболее репрезентативным материалом ему показались квиддичные матчи и газеты. Газеты — те, что прилетали в Хогвартс ученикам по подписке — были сложными продуктами магических производств. Специальные чары, наложенные на бумагу, чернила, которые позволяли проявлять движущиеся колдографии, исторически производились рядом магических семейств в северной Англии, и эти семейства были членами Дельфийского Клуба, как и Нимбус, Огден и Карамеди. «Ежедневный пророк», впрочем, не указывал тираж каждого выпуска, как и «Квиддичист» — маггловские газеты, которые Тео иногда встречал летом, гораздо тщательнее подходили к этому вопросу.

Для того, чтобы извлечь статистику квиддичных матчей, ему пришлось поработать с газетными подшивками в библиотеке — мадам Пинс каждый день начинала с того, чтобы подшить очередной выпуск «Ежедневного пророка» в соответствующую часть каталога, а каталожный ящик со старыми газетами (в отличие от книг, что стояли на стеллажах, архивы газет хранились в ящиках) при неосторожном движении мог сбить с ног и протащить по полу на пару метров.

Это была душная и пыльная работа, которую, однако, ему приходилось делать.

Проведя три вечера в библиотеке, Тео понял, что совершенно не желает связывать жизнь с историческими исследованиями, и даже подумывал было отказаться от выбранных метрик, но пересилил себя.

Компанию ему составляли Пакстон и Бэддок, неразлучно следовавшие за ним в свободное время.

— Теодор, а почему именно, ап-чхи! Газеты? — спросил Джим в первый же день, скрывая своё разочарование от того, в чём именно заключалась необходимость помочь.

— Во-первых, — несколько растеряно взирая на десятифутовой длины, ответил ему тогда Нотт, — газеты печатаются для того, чтобы их продать. В первую очередь — отправить тем, кто уже купил подписку, затем выставить на продажу в магазинах в магических кварталах городов. «Пророк» вообще почти все маги выписывают, у кого есть деньги, а «Квиддичист» — поклонники нашего спорта.

— Но мы ведь не узнаем, сколько каждого выпуска было напечатано штук, — хмыкнул Бэддок.

— Да, — согласился с ним Тео, нагнувшись и вытащив папку с подшивками «Квиддичиста» за семьдесят шестой год. — Но в этих газетах есть результаты матчей и количество зрителей. Колдографии, заметки с трибун, описание вместительности стадионов. Мы можем через многие факторы установить, сколько магов ходило на квиддич в прошлом, и сколько ходит сейчас.

— И что, за каждый год? — в унисон простонали мальчишки.

— Нет. Тридцать восьмой, пятидесятый, семьдесят… ну, например, шестой, восемьдесят восьмой и девяносто четвёртый, — перечислил года Тео. — Почему эти? До Гриндевальда и маггловской войны, после неё, до восхождения Тёмного лорда и после его падения, ну и уже последние года. В девяносто четвёртом же был пик интереса, Чемпионат мира приехал в Британию.

Какие-никакие данные им действительно удалось собрать, применив арифмантические навыки и некоторые хитрые чары. Для того, чтобы определить количество подписчиков — и, соответственно, примерный тираж газет, мальчишки предложили написать письма крупнейшим совозаводчикам Британии, но едва ли они могли поручиться, что те дадут ответ.

И только вечером в дождливый день ему пришла в голову отличная идея — когда в башню префектов поднялись перед заступлением в патруль райвенкловцы, префект шестого курса Шеттигар, едва ли не главный энтузиаст плюй-камней среди всей школы, и двое его сокурсников. Девушка и юноша, если быть точным. Луна Лавгуд и Рольф Скамандер, внук так-и-не-ставшего-директором магозоолога Ньюта Скамандера.

Эта пара была примечательна сама по себе. За Лавгуд никогда никто раньше не замечал никаких эмоций, которые можно было назвать «симпатией» и «привязанностью», свойственные девушкам её возраста. Джинни делилась с Тео переживаниями за подругу — они были друзьями с самого детства, ведь жили совсем рядом — что та кажется совершенно одинокой в замке и вне его. Всё поменялось считанные недели назад: Рольф был студентом Хогвартса вынуждено, именно его фигуру Тео заприметил ещё на праздничном пиру первого сентября (ну, насколько этот пир мог быть праздничным).

До того юноша был студентом школы где-то в Kytezh на просторах России, где скрывалась магическая школа Koldovstvorets, название которой Тео даже не пытался произносить целиком. Скамандер даже на вроде как родном для себя английском говорил с акцентом, поскольку его родители, младший сын Ньюта и какая-то славянская ведьма, поселились в глуши восточной Европы для того, чтобы изучать местную магическую фауну в девственных лесах.

Так рассказывал он сам.

Чем именно Скамандер смог растопить сердце ледяной Лавгуд, Тео не знал — парень был достаточно странным, носил на руках красные ниточки-обереги (совершенно не магические, это Тео видел буквально своими глазами) и странные деревянные ботинки (как раз-таки зачарованные от ступни и до голени), которые называл laptyami. Пока было тепло, вечерами он собирал вокруг себя заинтересованных райвенкловцев и рассказывал им о нравах в России, традициях и даже пел какие-то песни на гитаре, явно подражая каким-то знаменитым там исполнителям.

Арчи был в восторге от песни Kukushka, то есть, на человеческом языке, «Кукушка», и решительно заявил, что постарается съездить туда вместе с Золи. Тащить кузину из МАКУСА в не так давно ещё откровенно враждебную территорию русских варваров было неправильно, но отговаривать его Тео не собирался. Куда лучше с этим справлялся барьер.

Так или иначе, этому Рольфу удалось покорить сердце неприступной Луны, которая перестала быть полоумной и проявила вполне человеческие чувства. Удивительно, но это, по слухам, помогло ей наладить общение с сокурсниками, которые ещё недавно отворачивались при её виде и грубо шутили, воруя её обувь и палочку.

— Всем хорошего вечера! — объявил пышущий энтузиазмом Шеттигар. Он был одним из тех, кто говорил в Хогвартсе на языке русских, который часто употреблял младший Скамандер, и на этой почве они сошлись. — Нотт, ты не поверишь, но я нашёл в нашей библиотеке монографию Дамблдора по двенадцати способам! Невероятно, пять лет этой книги тут точно не было!

— А зачем тебе эта монография? — спросил Тео, отвлекаясь от таблицы, в которую убористым почерком Джима были выписаны результаты посещений финала квиддичной лиги за прошлые года. — Ты собрался делать кровопускание дракону, Арман?

— Он уверял меня, что ваш прежний директор изучал образцы Горыныча Заволжского, — усмехнулся Рольф. — Я взял книгу и убедил в обратном.

— Невозможно! — с улыбкой воскликнул префект. — Пять лет я искал! Пять! А этот леший вот прям сегодня взял и нашёл!

— Я слышал, что Дамблдор завещал все свои книги замку, — заметил Тео, поправив галстук под мантией, — вот и появилась книга.

На лице Шеттигара проявилось с десяток эмоций.

— Нет, сейчас вы идёте в патруль, — рассмеялся Лонгботтом, слушавший этот разговор. Он верно считал, что райвенкловец был готов прямо бегом отправиться в библиотеку и искать следы коллекции книг прежнего директора. — Вот, распишись в журнале.

Тео и сам не заметил, когда, но Невилл развёл кипучую деятельность, заручившись его поддержкой. Все рации, сделанные Уизли, получили собственные серийные номера в виде гравировки, каждая хранилась в отдельной ячейке деревянного ящика, а сам ящик ловко прятался под лежанку миссис Норрис, которая так и продолжала безвыходно торчать (лежать) в башне префекта.

Кто подсказал ему выдавать рации под запись, Тео знать не знал, но Невилл ссылался на то, что «так надо». Это было очень по-военному, как ему казалось. Получали и сдавали все префекты рации именно по записи в журнале.

— Как вообще эта бездушная маггловская штуковина была превращена в артефакт, — поморщившись, пробормотал райвенкловец, крутя в руках средство связи. — Оно не может работать, не должно.

— А как работает колдорадио? — не остался в долгу Невилл.

— Ты не прав, — сказала вдруг Луна, прервав их перебранку. — Маггловские артефакты не бездушны!

— Почему, Луна? — заинтересовано спросил Тео. Он читал и видел своими глазами во Франции, что мастера-артефакторы романской школы магии насыщают своей магией, вдыхают её жизнь в свои изделия, будь то кулоны или полноценные зачарованные комплексы. Это практически было отделением кусочка души вместе со всей той магией, что они расходовали.

— Мастера магглов вкладывали душу в свои шедевры, — объяснила она очевидную вещь. Впрочем, Невилл скептически поднял бровь. — Потому они и назывались шедеврами, даже магглы это понимали.

— Не думаю, что магглы собрали полсотни этих штуковин вручную, — хмыкнул шестикурсник-префект.

— Да, ты прав, — девушка поджала губы. — Но это не значит, что в них нет души. Отец выпускал статью исследователя из Финляндии, который описывал, что в маггловских городах машины годами могут стоять на улице и не разваливаться — ведь их поддерживают фиксики.

«Отец Луны — выпускающий редактор и издатель «Придиры»! Точно!» — озарило Теодора.

Пока ребята потешались над забавным названием «чинил», а Луна мягко отсылала их в далёкие тёмные пещеры, уверенная в своей правоте, Тео лихорадочно раздумывал, как спросить Лавгуд о тираже журнала.

— Луна, прости, конечно, но твой отец публикует «Придиру» для сотни таких же чудаков, — заметил в сердцах её сокурсник. — Чинилы, скажешь тоже! Ещё скажи, что на Луне правда водятся розовые пчёлы!

— То есть ты читал статью мистера Бийвола! — радостно ткнула она в его сторону пальцем. — Сотня чудаков! Папа две недели печатает каждый выпуск, только в Британии мы обычно рассылаем три тысячи экземпляров, а ещё пять — за Канал и океан!

Тео, не веря своей удаче, тут же пометил цифры на бумаге перед собой.

— Луна, а ты не знаешь, это сильно меньше, чем «Пророк»? — уточнил он.

Девушка покачала головой.

— Этот ваш «Пророк» такую dryan пишет, — фыркнул Скамандер. — Дядя говорил никогда не верить дуракам, что его ведут. Они даже деда выгнали давным-давно! Учёного с мировым именем!

— И запретом на въезд в МАКУСА, — пробормотал под нос второй райвенкловец, за что получил тычок в плечо.

Когда ребята, наконец, ушли на патруль, смешливо переругиваясь друг с другом, Тео налил себе чаю и обратил внимание на карту, небрежно свёрнутую Невиллом, пока тот вышел. На самом краю занесённых помещений, в подземельях, далеко от гостиной Слизерина, в одном из неиспользуемых залов что-то делали близнецы Кэрроу. По коридору к лестнице наверх оттуда, из тех мест, медленно шагали следы какого-то человека, написанные какой-то странной вязью.

В этом смысле карта работала очень странно — связанная с магией Хогвартса, она маркировала каждое разумное существо, что передвигалось в замке, так, как оно само именовало себя. Невилл показывал ему, как собственно тот же Скамандер был подписан совершенно неправильными буквами, а одна пятикурсница с Хаффлпаффа восточного вида была на бумаге и вовсе какими-то чёрточками.

Вернувшись к своим записям, Тео проработал над ними весь вечер, закончив лишь к отбою, когда все ребята вернулись и занесли свои рации. Сдали под роспись.

* * *

Следующий день Теодор встретил по будильнику. Он отказался от идеи просыпаться каждый день в разное время — это было попросту неудобно, и неделю подряд он так и не высыпался. Режим помогал справиться с осенней хандрой, а яблочный пирог на завтрак, куда лениво и неспешно подтягивались студенты факультетов, отлично поднимал настроение.

Что было в их рационе странным, так это то, что баранины становилось всё больше, а вот прочего мяса — меньше. Разве что крольчатина, которую разводил Хагрид, постоянно была представлена в виде добавки для каши.

Он не спешно наложил себе овсянки, а в высокие окна влетела совиная почта. Вскоре перед ним оказались очередной выпуск «Пророка», всё ещё не ежедневного, и письмо, видимо, от миссис Уизли — он ещё не вскрывал его, но ориентировался на почерк, которым на конвертике было выведено «Теодору Нотту». Чем-то он был похож на почерк Джинни и явно был женским — сомнений не было.

На соседних местах зевающие студенты ели, листали газеты или негромко переговаривались — в зале стоял гул, обычный для завтраков. Преподавательский стол был почти пуст. Минерва Макгонагалл сидела в дальней его части, профессор Бабблинг помешивала ложечкой напиток в кружке, а Кэрроу, и брат, и сестра, только собирались приступать к трапезе. Вид у Амикуса был злой и подавленный, а его сестра была непроницаема, как и обычно.

Вдруг из дальней части зала, у самых дверей, раздались громкие вскрики. Шестым чувством Теодор почувствовал неприятности и поднялся со своего места, бросив ложку в недоеденной каше, под недоумённым взглядом Дафны напротив.

— Он повесился! Повесился! — кричал, срывая голос, мальчишка-третьекурсник, который недавно попался на проносе товаров «Зонко» в школу и лично Теодором лишился четвертьсотни баллов. Гриффиндорец был бледен, его галстук съехал в сторону, а взгляд выглядел безумно.

Нотт поспешил к источнику шума, и оказался чуть раньше, чем профессор Макгонагалл, хмурая и мрачная.

— Почему вы кричите, мистер Ситон? — обратилась к нему Макгонагалл. Теодор же внимательно оглядывал другого гриффиндорца, на которого и кричал блондин-третьекурсник, съёжившегося под взглядом Нотта.

— Реза! Я нашёл его уже висящим в душе, он уже был холодным, как стенка, профессор! А этот идиот обвиняет меня!

Ситоны были лордами Высокого Визенгамота, и сам этот мальчишка-гриффиндорец слыл задирой, постоянно теряющим баллы. Заслышав про висящего студента, Тео испытал ужас.

Он двинулся вслед за заместителем директора, и буквально бегом они, вместе с несколькими старшекурсниками львиного дома, за несколько минут взлетели наверх замка, к башне Гриффиндора. Макгонагалл взволновано приказала портрету пухлой волшебницы пропустить их и назвала какую-то чертовщину, которую Тео не запоминал. В гостиной было почти пусто, и они, невзирая на то, что Тео был слизеринцем, ринулись куда-то по лестницам, расходившимся во все стороны наверх башни.

Мальчики-третьекурсники жили в просторной, но тесной от количества кроватей комнате, драпированной в красные и золотые цвета. Оттуда они проследовали в душевую — где уже стоял с непроницаемым видом профессор Снейп, неестественно выпрямившийся, с заложенными за спину руками.

Он взирал на картину в одной из дальних душевых кабинок, закрывающихся на замок, на Слизерине были точно такие же (хотя слизеринцы рассказывали друг другу, что их условия лучше, чем у всех остальных). Эта кабинка была распахнута, а замок её выломан. На чистом кафельном полу не было и следов воды, зато чуть выше, в сантиметрах над кафелем, в одних лишь трусах висел явно мёртвый мальчик-подросток иммигрантской внешности.

Макгонагалл схватилась за сердце, а Теодор почему-то вспомнил Хэллоуин девяносто второго.

«Трепещите, враги Наследника». «Грязнокровки будут следующими».

​