Девять шагов до рая (гет)

Середина июня 2015 года.

Квартира Виктора и Ани

26 недель

Опять они ругаются. Как же надоело!

Ну сколько можно, неужели так сложно хоть один день прожить в тишине! Они прямо не могут без взаимной ссоры!

А ну перестаньте!..

— Ой! — Аня схватилась за живот.

… опять ссорились.

Вернее, это она опять раздражалась, а он… он тоже злился, пытаясь сдерживать себя. Но у него это очень плохо получалось.

А все потому, что Аня сегодня не приготовила ужин.

—… голодный как черт! А ты опять весь день валяешься на диване!

— Честно? Мне лень! А вообще я тебя сегодня не ждала.

— Впрочем, как и всегда.

— Почему бы тебе не поужинать хоть раз у своей секретутки?

Повисла пауза. И почему-то Виктору стало стыдно.

— Она что, сюда звонила?!

— Звонила! Каждый вечер звонит! Достала уже! Ты ее бросил, что ли?

Совсем недавно Виктору наскучила Мила, и ему захотелось новых ощущений. Пытаясь развлечься, он снова стал заглядывать в клубы. Их молчаливая договоренность с женой о неприкосновенности времени и личного пространства друг друга сводилась к тому, что он не трогает ее, а она не закатывает ему истерик по поводу его любовниц. И все шло хорошо. Пока ему не надоела Мила…

— Я же запретил ей звонить сюда! — прошипел он, сбрасывая пиджак прямо на стол.

— Не знаю, что ты там ей наобещал, но я тебя очень прошу: уйми свою ревнивую шлюшку! Похоже, она вбила в свою пустую головешку, что ты намерен развестись со мной и жениться на ней.

— А ты этого хочешь?

— Развода? Нет, конечно, и ты сам знаешь, почему.

Ему вдруг стало обидно.

— Какая же ты меркантильная, однако!

А ей — смешно.

— Ха-ха-ха! Кто бы говорил! По крайней мере, мои интересы куда гуманнее!

Вот это перепады настроения!

— Ну, давай, прикрывайся больной бабушкой! Просто признайся — хотя бы на минутку, хотя бы себе! — что тебе нравится такая жизнь! Приятное времяпрепровождение, вкусная еда, дорогие шмотки и ни-че-го-не-де-ла-ние! Живи не хочу! Вся квартира с удобствами — в твоем распоряжении!

— Ты забыл добавить в этот роскошный список свекровь-грымзу и нелюбимого мужа-бабника, который волочится за каждой парой стройных ножек, — тихо ответила Аня. И вдруг схватилась за живот: — Ой!

Виктор испугался.

— Ань, ты чего? Болит? Где? «Скорую» вызвать?

Но ее лицо, такое отрешенное, внезапно прояснилось. Взгляд был устремлен куда-то в пустоту, одна рука — на животе, другая ухватилась за край стола.

— Ой, — снова повторила она, — ох. Пинается.

И улыбнулась.

В этой улыбке было столько нежности, что Виктору стало завидно. Ему остро захотелось получить хотя бы одну из таких ее улыбок — не вынужденную, фальшивую, вымученную, а искреннюю, настоящую…

— Пинается? Сильно?

— Да… Ох! Больно-то как! Прямо под ребра!

Она рассмеялась. И он тоже невольно улыбнулся.

— Под ребра, — повторил он. — А… можно мне тоже… почувствовать?

Аня удивленно взглянула на него.

— Можно. В конце концов, ты ведь тоже имеешь на этого ребенка равные права.

Виктор несмело придвинулся, протянул руку. Пальцы дрожали, когда он робко дотронулся до живота. Однако даже сквозь ткань платья для беременных он ощутил резкие толчки.

Она закусила губу, чтобы снова не вскрикнуть.

— Пинается… вот снова! И еще раз! — Виктор улыбнулся, и вдруг его осенило: — Слушай, если так пинается, то, может, это мальчик? Футболист! Ура, у меня будет сын! Я с ним буду в футбол играть!

Но Аня быстро умерила его пыл:

— Все дети пинаются в утробе матери. Это нормально, ненормально, если ребенок тихий.

Виктор с сожалением вздохнул и убрал руку с живота.

— Ты умеешь испортить любой праздник, сбить настроение в ноль, и вообще — лишить эйфории. Спасибо тебе за это, дорогая.

— Не за что, милый, — хмыкнула она, поворачиваясь к холодильнику. — Обращайся, если нужно.

— Обязательно, — в голосе Виктора явно слышался сарказм.

— Если потерпишь полчасика, то я сделаю тебе грибную пасту, — донеслось до него.

— Потерплю, куда ж я денусь, — вздохнул он снова. И крикнул, уходя в ванную — принять душ: — Но только полчасика!

Аня убирала со столешницы продукты, оставшиеся после готовки, а Виктор уплетал приготовленный ужин за обе щеки.

— М-м… Вкусно-то как! Можешь ведь, когда захочешь, милая!

Она усмехнулась, ставя грязные тарелки в мойку.

— Просто ты голодный, как… черт.

— Ты знаешь, а я даже не догадывался о твоих кулинарных способностях. Мне почему-то казалось, что ты ничего не умеешь.

— Неправильно казалось. Все я умею. Просто не хочу. Желания не возникало.

— А что же случилось сегодня, женушка?

— Ну-у… Наверное, захотелось доказать тебе, что я не такая уж и безнадежная. Тем более тебя сегодня, по-видимому, бортанули: и с постелью обломали, и с ужином. Считай, что я тебя пожалела и пригрела.

Она стала перемывать тарелки, а он подошел к ней и поставил посуду в мойку.

Ужин оказался настолько вкусным, что даже не хотелось снова начинать ссору.

Увидел гору грязной посуды, ее — в неудобной позе, с мешающим уже животом, пытающуюся дотянуться до крана. И улыбнулся.

— Сегодня прямо день открытий, — сообщил он, и нечаянно коснулся ее плеча. Тут же поспешно отдернул руку — пальцы будто обожгло током. Сразу вылетели из головы все колкости, которые планировалось сказать.

Она замерла с мыльной губкой в руках, но не обернулась, только опустила голову. Он стоял слишком близко — ближе, чем это было допустимо. И она смутилась. Ноздри щекотал легкий аромат лосьона после бритья, и от этого слегка закружилась голова.

— Я бы попросила тебя отодвинуться, — надтреснутым голосом произнесла она. — Меня от мужского парфюма мутит, а ты сейчас находишься слишком близко.

Он отшатнулся так поспешно, что чуть не снес стаканы со стойки.

— Я… в общем, спасибо за ужин. Спокойной ночи, — он быстро вышел из кухни. Аня осталась у мойки, пытаясь унять непонятное сердцебиение.

* * *

На следующий день, около 11 утра

Было позднее утро, когда ее разбудил звонок мобильного.

Наверное, бабушка звонит. Она каждый день звонит в это время.

Аня нашарила рукой телефон и, не открывая глаз, поднесла трубку к уху.

— Да, привет, ба, я сплю еще. Вчера поздно легла. У меня все хорошо, вчера готовила ужин «любимому», чуть было пургена не всыпала. Рука не поднялась. Так что молчи. Ничего не говори, я и так наперед знаю… Алло?

В трубке была тишина. Аня разлепила глаза и в ужасе уставилась на дисплей телефона. Там высвечивалась надпись: «Соболев-муж».

— И тебе доброго утра, дорогая, — ехидно заметила трубка голосом «Соболева-мужа». — А я вот в обед освобождаюсь пораньше. И хотел тебе вернуть труды за вчерашний ужин. Собирайся, через час я за тобой заеду.

— Надеюсь, ты не заставишь меня жевать слабительное, дорогой, — язвительно заметила окончательно проснувшаяся Аня. — Или крепительное…

— Не беспокойся, милая, я не настолько жесток, чтобы измываться над беременными женщинами, как ты представляешь меня перед бабушкой. Кстати, ей привет. Через час я за тобой заеду, — трубка задышала частыми гудками.

Аня хмыкнула. Еще со дня регистрации между ними установились такие любезно-показные отношения. Со стороны могло бы показаться, что они безумно влюблены — настолько страстными взглядами они порой одаривали друг друга! Да и употребляемые словечки типа «милый», «родная», «солнышко», «дорогой» дополняли впечатление.

Инна, пару раз присутствовавшая в «семейном кругу», только головой качала.

— Ань, ты можешь обижаться, но я больше на ваши «семейные посиделки» приходить не буду. На вас смотреть тошно. Того и гляди ножи полетят.

— Я не в том положении, чтобы ножами кидаться, — отмахивалась Аня. — Во всех смыслах. Просто мне сейчас ну очень одиноко. Бабушка в санатории, а я… я тут, как в клетке. Людмила раз в неделю заглянет и все, обольет кастрюлей ненависти и презрения и снова исчезает. Да и соболевский дед в последнее время навещать перестал. Он хоть и старый, но с ним как-то… уютно, что ли. В его присутствии спокойней становишься, и даже не возникает желания лишний раз с тряпочкой для пыли по мебели пройтись, лишь бы не сидеть на месте, как на иголках.

— А что с ним?

— Болеет часто. А мне тоже тяжело уже таскаться, восьмой месяц идет. Ребенок пинается — жуть, прямо попрыгушки устраивает. Бабушка говорит, что я вроде тоже такая была. Но мне кажется, что девочки так не умеют. Это определенно пацан — бешеный поскакунчик! Ой, опять!

— А УЗИ что? Так и не определили?

— Нет. Отворачивается постоянно. Врач говорит, что им неприятно, когда просвечивают.

— Ну, потерпи немного, еще чуток!