Девять шагов до рая (гет)

14 октября 2014 года, где-то после 11-ти утра

Черт… Голова раскалывается. Что они вчера пили?

Виктор нехотя открыл глаза. Не было желания даже думать, не то что двигаться.

Попытался повернуть голову — в ней словно камень бултыхнулся. Умереть можно! И дышать тяжело, будто грудь чем-то придавило…

Или кем-то?

Он скосил глаза на грудь и… Чуть не умер. Снова.

В одной с ним кровати спала Аня.

* * *

Он стоял у окна, все еще пытаясь осмыслить только что пережитый шок. И вспомнить хоть что-то.

— Ни фига не помню, — вздохнув, сознался он своему отражению. — Ну совсем ни-че-го!

Они сидели на ее кухне и в полном молчании пили чай. Мерно тикали ходики на стене, за окном собирались тучи. Вот и осень…

— Кажется, дождь скоро начнется, — неловко нарушил затянувшуюся паузу Виктор.

Аня ничего не ответила, только повернула голову к окну, сощурившись. Ее молчание раздражало.

— Ну… В общем, спасибо за чай. Я это… Я пойду, наверное, — он замялся, силясь придумать, что бы еще такого сказать на прощание девушке, которую не любил.

— Да, конечно, — Аня словно очнулась. — Заходи, если что.

— Обязательно, — несколько ядовито ответил Виктор и вышел в коридор. Услышав, как за спиной щелкнул замок, он быстро спустился вниз, абсолютно уверенный, что никогда в жизни больше не переступит порог ее квартиры.

* * *

16 ноября 2014 года, 18:59

Черт! Черт! Чертчертчертчерт!!!

Аня готова была разбить все бьющиеся предметы, которые попадутся под руку в квартире. Ну как же так?!

Память услужливо подкинула разговор месячной давности…

— В общем, не знаю, как так вышло. Я бы хотел вообще забыть обо всем и не вспоминать. Никогда. Надеюсь, ты тоже, — Виктор хмурил лоб, стараясь не смотреть на девушку, сидящую напротив.

— Знаешь, мне тоже радости мало, — бросила она в ответ. И, хмыкнув, добавила: — Выпили за перемирие, называется…

— Ну, значит, мы с тобой солидарны, — заключил парень. — Выпили, малость перегнули палку. Перепихнулись. Разбежались. С кем не бывает, да?

— Действительно. Забудем?

— Уже забыли.

— Окей.

— Чаем угостишь?

— За «забыли»?

— И за это тоже…

«Забыли». Ну и как это называется? Закон подлости. Жизнь устроила самую настоящую подлянку.

Аня хмыкнула и снова неверяще уставилась на узкую бумажную ленту, на поверхности которой четко проступили две красные полоски.

В тот же день, 17:15, кабинет гинеколога

— Ну, здравствуй, милая. Ты ж вроде недавно заходила?

— Здравствуйте. Э-э, я… я неважно себя чувствую.

— Неважно? И давно?

— Не знаю. Не помню. Низ живота тянет.

— Последняя менструация когда была?

— На той неделе. Вроде.

— Давай, раздевайся.

Обрывки воспоминаний…

Белое кресло, обтянутое дерматином…

Властные пальцы. Медицинское зеркало…

Неприятные ощущения… Пара минут… Молчание…

— Поздравляю. 4 недели.

— Что?! Какие… Какие недели?!

Пока она одевается, мозг лихорадочно работает, отсчитывая назад числа. Это было… это было… Черт. Это было месяц назад. В день рождения Славика.

26 декабря 2014 года, вечер. Наши дни

Хлопнула входная дверь.

Аня поморщилась. Ну неужели обязательно так шуметь?

— Соболев, это ты?

В ответ — молчание, только слышен шелест пакетов.

Ну конечно же, это он. Кто еще придет к ним в квартиру — туда, где никакого уюта?

Опять зароились воспоминания…

— Деточка, ты будешь жить с Витенькой в отдельной квартире. Мы ее специально покупали для его будущей семьи, теперь с ремонтом ускоримся и уже к Новому году вы туда въедете.

— Я бы не хотела переезжать. У меня бабушка одна…

— А бабушка еще не старая, так что за нее не переживай. В крайнем случае, соседка присмотрит и позвонит, если что не так будет. А вот вам нужно уже привыкать к совместной жизни. К тому же Витенька постоянно должен находиться рядом: вдруг ребеночку захочется чего-нибудь… сладенького. Или солененького?..

Они сидели в родительской столовой на «семейном совете»: мать и дед Виктора, он сам и Аня.

Столовая была обставлена со вкусом: в центре комнаты — круглый стол со скатертью, вокруг которого разместились они на удобных стульях с высокими спинками. Мягкий свет лился от бра, развешанных по стенам, над столом горели подвесные светильники.

Столовая отделялась от кухонной зоны арочным проемом и подиумом, на котором был выставлен дорогой и красивый кухонный гарнитур.

Оба помещения были оформлены в спокойных тонах — как и подобает людям семейным, среднего возраста.

Они живут хорошо. В хорошем достатке, как выражается ее бабушка. Виктор — единственный ребенок в семье, и, естественно, ему семья стремится дать все самое лучшее.

— Анечка, пойдем-ка на кухню, поможешь мне пирог вытащить.

Мать Виктора, Людмила Алексеевна, приветливо улыбнулась и направилась на кухню, а Ане не оставалось ничего другого, как тащиться следом.

Однако на кухне доброжелательность дамы вмиг испарилась, сменившись жестким холодным взглядом.

— Значит так, девочка. Я в курсе ваших отношений. И поверь мне, я тоже против этого балагана. Меня не устраивает в этой ситуации абсолютно все: ваша взаимная нелюбовь, ваше нежелание быть вместе. И особенно твое «приданое» в лице бабушки. Я честна перед тобой, как видишь, и открыто говорю: своему сыну я никогда не желала бы встретить такую прошмандовку, как ты. Я понимаю, что тебе нужно поскорее выскочить замуж, зацепиться где-то, чтобы обеспечить свою жизнь. Я также понимаю, что тебе, как и Виктору, этот неродившийся еще ребенок абсолютно не нужен. Но ты слышала, что сказал врач: первая беременность не может быть прервана, в противном случае ты никогда больше не сможешь иметь детей. Кстати, на этот факт уже наплевать мне. Но будущий малыш, которого ты носишь, имеет и частичку соболевской крови, а ты слышала, что наш дедушка говорил по этому поводу: все акции компании «Соболь и Ко» уже переданы в наследство правнуку или правнучке согласно завещанию. Однако когда ребенок родится, именно я стану его представителем — а не вы, горе-родители. Так что постарайся создать видимость любящей жены и семейного уюта, дорогая, а про аборт забудь. Ты родишь здорового, крепкого малыша без отклонений и осложнений. У тебя для этого будет все, что захочешь — только самое лучшее. Ты родишь ребенка, а потом можешь убираться к своей бабке. И забудь наш адрес. Малыш будет жить с нами, и не дай Боже тебе вздумается нас шантажировать заявлениями в полицию и вымогать хоть какую-нибудь копейку! Я найду таких адвокатов, которые подтвердят, что ты — отказная мать. Надеюсь, ты меня услышала, деточка.

Людмила Алексеевна снова мило улыбнулась и, достав пирог со словами: «Ой, чуть не подгорел!», вручила его Ане, велев нести на стол. Аня молча развернулась и вышла из кухни, спиной чувствуя прожигающий взгляд будущей свекрови.

26 декабря 2014 года, вечер. Наши дни

Виктор заглянул в комнату.

— Да, это я. Принес тебе свежих фруктов. Привет? — и скрылся в проеме. Аня равнодушно кивнула и уставилась в окно.

Ей было абсолютно безразлично все происходящее. Недавняя истерика сменилась апатией, ничего не хотелось, даже двигаться было лень.

— Ты ужинала? — снова он. Как же она его ненавидит, этот голос! — Ань? Ты чего молчишь?

Она медленно повернула голову к двери.

— Что ты хочешь услышать, Соболев?

— Ответ на свой вопрос.

В нем снова начало закипать глухое раздражение. Черт бы побрал этого ребенка, эту его скоропалительную женитьбу, эту беременную дуру в конце концов! Ему бы сейчас на золотом песочке Ибицы жариться с Ленкой, а тут это, непонятное…

— Какой вопрос?

— Я спросил, — медленно, стараясь говорить спокойно, растягивая слова, повторил он. — Я спросил: ты ужинала?

Вот.

— Нет. Я тебя ждала.

— Зачем меня ждать? Хочешь есть — ешь, ребенок-то тут при чем? Ему голодать нельзя!

Аня снова промолчала. Вчера она была на очередном приеме в женской консультации. И врач сообщила ей, что она слишком поправилась — а это вредно в ее положении. И что ей надо сесть на диету. Особую диету для беременных: исключить все жирное, калорийное. Есть побольше зелени, фруктов, поменьше — майонеза с маслом. И орехов. Боже, как она любила грецкие орехи, могла их чашками есть…

Теперь — все. Ограничения в еде. Основной период токсикоза уже прошел, больше не хочется безумных блюд в виде жареной селедки с шоколадными кексами.

Но на смену токсикозу пришла апатия: вялая, тягучая, вязкая… Ее никто не любит. Даже муж.

«Муж», — она мысленно расхохоталась. Перед глазами опять замелькали воспоминания…

— Детка, особых пышностей от нас не жди. Ваша регистрация — это своего рода фикция, сама понимаешь.

— Да, Людмила Алексеевна.

— В общем, распишетесь по-быстрому и поедете в свою квартиру. Тебе надо побольше отдыхать.

Самое главное, что Виктор все время молчал. Как будто за него все всегда решала мать. Наверное, так оно и было.

Сколько Аня помнила — еще с детского сада — его мать всегда была рядом. Ходили ли они группой на прогулки и экскурсии, на всякие детские праздники — его мать постоянно сидела рядом с Витенькой. Чуть ли не сопли ему подтирала.

И сегодня — та же история. Она готова за него даже есть, кажется…

— Пошли есть.

Голос мужа выдернул ее из воспоминаний. Аня вздохнула, мысленно скривившись, и пошла на зов.

— Что это?

— Пока ты там рефлексируешь, я ужин сварил.

— И откуда ты такой умелый?

— В армии научили.

Аня остановилась на пороге кухни.

— Где?!

— В армии.

— Ты… ты служил?

— А ты не знала? — он раздраженно посмотрел на нее. — Меня туда дед засунул. И вообще, ты меня сегодня на стойкость испытываешь, что ли? Задаю вопрос — в ответ молчание, отвечаю — переспрашиваешь. Издеваешься?

Апатичного настроения как не бывало. Снова проснулась злость на него.

— Кто издевается? Я? Я дома весь день, в этих четырех стенах, меня все дико раздражает, даже поговорить не с кем! А ты? Где ты шляешься сутками? Ужин он сварил… Невелико достижение!

— Я работал, — медленно ответил Виктор, — если ты не заметила. И вообще, как нормальная жена, могла бы сама поесть приготовить. Только не говори, что тебя от запаха еды воротит. Селедку жареную трескала — и ничего.

— Нормальная жена? Да где я тебе жена?! В паспорте?

— Хотя бы.

— Какая у нас с тобой нормальная семья? Ты постоянно пропадаешь либо на работе, либо у своих любовниц…

— И что?! — Виктор устал, сегодня был непростой день, клиенту понадобились дополнительные чертежи на строительство, а он, в силу неопытности, не смог вовремя их предоставить. Дед на общем собрании сделал ему позорный выговор… А тут еще эта «жена» истерики закатывает. — Что-то не устраивает, я тебя не держу!

— Все не устраивает! И ты — в первую очередь! — Аня уже не сдерживала раздражения. — И квартира эта, и ужин твой, и мамочка твоя, и ты сам! Черт бы все это побрал! Ну как я могла так вляпаться?!

— Знаешь, что? — взорвался и Виктор. — Мне твои ежедневные истерики уже весь мозг высушили! Сидишь дома, на всем готовом, любой твой каприз исполняется вмиг! Хоть один день можно без скандалов? Я, между прочим, деньги зарабатываю! Чего тебе не хватает?

— Любви и ласки, — отрезала Аня, снова становясь угрюмой. — Если бы не ты и твой ребенок, я б сейчас личную жизнь строила! Мне Рудольф обещал визу в Чехию открыть. А теперь я тут с тобой… парюсь!

Виктору было глубоко наплевать и на Аню, и на ее личную жизнь. Но почему-то последние слова его задели. Все-таки она ему жена, хоть и поневоле.

— Думаешь, ты одна тут вся такая… несчастная? Да если б не ты, мы с Ленкой уже давно бы на морях отдыхали! Это ты мне всю жизнь сломала! И ты, и ребенок этот… С чего вы все вообще решили, что он мой? Может, этот твой Рудольф и заделал тебе ребеночка? А ты на меня его спихнуть решила! Жена недоделанная!

— Я с ним не виделась ни разу, — растерянно прошептала Аня и вдруг согнулась пополам.

Разом растеряв весь свой запал, Виктор подскочил к ней.

— Ты что? Э, э-э, Ань?..

Он вызвал «Скорую».

20 апреля 2007 года, 9 класс

Она сидела под лестницей и ревела. Просто ревела — от обиды и злости. Ненависти. Смятый листок, вырванный из тетради, валялся тут же, его она время от времени топтала туфлей.

— Сволочь, скотина, урод! — тетрадный лист в очередной раз получил порцию наказания, когда на лестнице послышались шаги. Кто-то заглянул в ее уголочек.

— Щеглова, вот ты где! — с перил свесилась кудрявая блондинистая голова. — Я тебя по всей школе ищу!

Легкий топоток прошелся по ступенькам, и к зареванной девушке присоединилась ее одноклассница, Инна Вихрова.

Аня шмыгнула носом.

— Да ладно, не обращай внимания! Ну ты чего, Ань? Ну дурак он, да мы ж это все знаем!

— А Ирина Викторовна не знает, — Аня снова всхлипнула. — У меня из-за него годовая пятерка сорвалась. Мне теперь золотой медали не видать! Я без нее поступить не смогу!

— Да не бери в голову, Ань! Поступишь и без медали, ты у нас самая умная!

Инна подняла скомканный листок, расправила его. И не удержалась — прыснула со смеху. На листе, прямо под надписью «Щеглова А., 9 «Б» был нарисован большой мужской половой орган. И подпись внизу крупными печатными буквами: «НЕКОГДА МНЕ УЧИТЬСЯ, ИРИНА ВИКТОРОВНА! МНЕ О ДРУГОМ СЕЙЧАС ДУМАЕТСЯ!»

— Смеешься?! А я бы его удавила своими руками! Ирина чуть не поседела, пока на меня орала…

— Ты эту контрольную перепишешь, и все дела.

— Инка, она меня не послушает. У меня родителей нет, только бабушка воспитывает, а это в понимании нашей Ирины означает неблагополучную семью. Тем более что соболевская мамашка является председателем родкома, и ее Витенька — всегда лучший, первый, самый-самый!

— Однако и фантазия у него… — Инна вздохнула, рассматривая рисунок. — И ведь рисует, зараза, здорово! Нет, чтобы в полезное русло свой талант направить… За что это он так?

— За то, что я ему алгебру списать не дала!

— Ну, придурок! Пойдем, Ань, холодно тут…

27 декабря 2014 года. Больничная палата, наши дни

Аня лежала на больничной койке, уставившись в потолок. Утром заходил врач, сообщил, что чуть не случился выкидыш. И только «своевременно оказанная помощь» спасла и ребенка, и мать.

«А лучше б случился выкидыш…»

— Хорошо еще, что ваш муж среагировал почти мгновенно.

— Отчего это было?

Это Виктор протиснулся к врачу. Оказывается, он «дежурил» в ее палате с ночи.

— Токсикоз, переживания на нервной почве, волнения. Это все — начальная стадия беременности, обычное в первом триместре явление. В это время плод формируется, отсюда и возникает так называемая «депрессия беременности». Просто у кого-то этот период протекает не так… болезненно.

Виктор хмыкнул.

— То есть вы хотите сказать, что почти случившийся выкидыш — это нормально?

— Нет, молодой человек, — врач строго глянул на «папашу» поверх очков. — Вы меня не поняли. Я имел в виду под «нормально» депрессивное состояние будущей мамочки. А то, что спровоцировало угрозу — это внешние обстоятельства.

— И какие же?

«Ты, например! — закрыв глаза, думала она. — Когда же ты уберешься из палаты, из квартиры, из моей жизни, наконец?»

— Ей сейчас нельзя волноваться…

«Ну, разумеется! Не то ребеночка потеряю…»

— Ей нужны положительные эмоции…

«Классическая музыка, например…»

— Хорошее настроение…

«Прямо чтоб до потолка прыгать!..»

— Побольше ласки, любви…

«Ага, он так и бросился меня любить и ласкать! Бежит и падает…»

— В общем, позитивный настрой.

«Да когда ж ты заткнешься-то?»

— Можете какую-нибудь особенную еду приготовить. Вкусности — они ведь тоже радуют, настроение поднимают…

«Угум, и вызывают легкую рвоту…»

— В общем, вы меня поняли.

— Доктор, скажите, а… можно уже забрать ее домой?

«Ни в коем случае! Чтобы я там действительно померла?!»

— А вы считаете, что сумеете обеспечить жене полноценный уход?

«О да. Именно что уход. Если только из жизни…»

— Ну, вы же сами сказали: позитив, хорошее настроение, вкусности опять же…

«Лучше уж лежать в больничной палате, чем сидеть в четырех стенах с тобой!..»

— Давайте потерпим до завтра. Анализы еще не все готовы.

— Хорошо, давайте так.

Зазвонил мобильный.

— Да, Никифоров, слушаю. Я в семнадцатой. Сейчас иду, — врач отключился и положил мобильный в карман халата. — Меня зовут к другому пациенту. Так что до вечера, Анна. А вы, папаша, лучше принесите жене фрукты.

Виктор молча посторонился, пропуская врача. Затем прошелся по палате, выглянул в окно и только потом вернулся к Ане, осторожно присев на больничную койку.

— Как ты… сама?

Он старался не смотреть на нее.

Она молчала, глядя в потолок.

Он не выдержал первым.

— Послушай, ну я ведь тебя не трогал! Ты сама перенервничала! А в твоем положении это вредно.

Никакой реакции.

— Почему ты молчишь? Аня?

Никакого ответа.

Когда его нахмуренное лицо заслонило обзор потолка, ее чуть не стошнило. Пришлось закрыть глаза.

Он хотел схватить ее за плечи, хорошенько встряхнуть — так, чтобы открылись глаза, чтобы они смотрели на него…

С трудом отогнав подобные мысли, Виктор с шумом выпустил воздух и тяжело сел на табурет, стоявший у тумбочки. И вовремя: в палату вошли новые посетители…

— Анечка!

Она резко открыла глаза, сразу превратившись в образец для счастья.

— Бабушка!

— Милая моя! Как ты? Я так за тебя перепугалась!

Ей пришлось сесть в кровати.

— Ну что ты! Тебе же нельзя волноваться! Как ты добралась?

— А меня привезли, Людмила Алексеевна позвонила и предложила заехать за мной. Как я могла отказаться?

Аня больше всего на свете хотела побыть одна, и еле сдерживалась, чтобы не разреветься.

12 недель

Постоянно хочется есть… Нет, не так: жрать! ЖРАТЬ!!! И еще раз ЖРАТЬ!

Причем только самое вкусное: жареную селедку, приправленную тертым сыром, тосты, политые чесночным соусом, хрусткие соленые огурцы с шоколадными конфетами, свекольный салат с грецкими орехами…

Что это? Жареное мясо?! ФУ!

Да как ты смеешь предлагать мне такое, убогий! Я ем ТОЛЬКО ту еду, которую захочу, которую мне приготовят по особому рецепту, запомни это!

Вот тебе все назад, получай!

Октябрь, 2014 год. Вечер

Она до смерти перепугалась, когда вернулась однажды домой с учебы и увидела неподвижно лежавшую на диване бабушку.

— Бабушка, ты чего? Ты меня слышишь? Бабушка!!!

Фельдшеры из «неотложки», приехавшие на вызов, объяснили перепуганной и зареванной девушке, что ее бабушку придется забрать на капельницы.

Врач сообщил, что у той не очень крепкие кости. Нужна операция, которая стоит денег. Возможно, не совсем больших, но и не маленьких — и деньги требовались срочно. Операцию надо было делать без промедления, поскольку стоило запустить, и последствия могли оказаться плачевными. Умереть она не умрет, но превратится в «овощ» — за ней придется постоянно ухаживать, кормить с ложечки и находиться рядом двадцать четыре часа в сутки. Уход за больной мог оказаться намного дороже, чем сама операция.

У Ани не было выхода. Она решила устроиться сразу в два места, совмещать работу с учебой, чтобы платить за квартиру, оставлять на пропитание и лекарства для бабушки. И оплачивать кредит, который она планировала взять для операции.

Когда Ане позвонила Инна и сообщила, что приехал Славик и собирает одноклассников, той никого не хотелось видеть. В таком угнетенном состоянии никаких походов в клуб не рассматривалось, пока Инна не упросила подругу поддержать ее, сообщив, что по-прежнему любит Славика.

Решив развеяться, Аня даже представления не имела, насколько «увеселительной» окажется невинная вечеринка…

29 октября 2014 года. Полдень, какая-то кафешка

— Э-э… Послушай. Все, что тебе нужно — изобразить мою девушку. Больше — ничего! Дед меня достал уже допросами типа «Когда ты женишься уже?» и «Почему я тебя никогда не вижу второй раз с одной и той же девушкой? А может быть, ты предпочитаешь мальчиков?» и так далее… Он меня в гроб раньше времени загонит!

Они сидели друг напротив друга в небольшом кафе, куда Виктор пригласил Аню вскоре после их встречи в клубе. Скоро должен был состояться «семейный праздник», на котором обязательно надо было присутствовать.

Ленка от предложения отказалась, заявив, что «подобные вечеринки для нее являются слишком скучной обязаловкой», и что ей «больше по вкусу тусовки в компании более молодых людей, нежели со «старперами».

Виктор, хотя и был согласен с подружкой в глубине души, все же обиделся на «старпера» — деда он очень уважал и любил, всегда прислушивался к его советам и не хотел расстраивать. Поэтому встреча с Аней его воодушевила.

— Ты предлагаешь мне пойти с тобой в качестве эскорта?

— Ну… В какой-то степени. Я тебе заплачу, если хочешь. В разумных пределах.

Аня загорелась. С одной стороны, это унизительно — то, что предлагает бывший одноклассник, с другой — она хоть денег заработает. Все же лучше — получится отложить немного больше в этом месяце. Опять же — деньги не пахнут…

Кстати, и поесть можно будет как следует — в последнее время нормально питаться у нее получалось нечасто.

— Согласна. За вечер ты заплатишь мне 500 евро.

— Эй, не слишком ли жирно? — возмутился Виктор.

— В самый раз. Или я умываю руки, — Аня сделала вид, что собирается уходить.

Время поджимало, Ленка опять укатила на Майорку, другой мало-мальски знакомой кандидатуры не было. Тем более, что мать намекала сыну о каком-то сюрпризе со стороны деда. Сюрпризы от деда Виктор любил, а огорчать его не хотелось. Да и времени, как уже было сказано — в обрез.

— Ладно, — нахмурив лоб, сдался Виктор. — Идет. Только на один вечер.

— По рукам, — Аня протянула свою, Виктор пожал ее. — Да, кстати, Соболев, с тебя еще платье.

За неделю до дня рождения Соболева-старшего.

Рабочий кабинет в квартире деда

— Дед, ты искал меня?

От размышлений Соболева-старшего оторвал веселый голос внука.

Хорош, нечего сказать: темноволосый, глаза, как у демона-искусителя. А на подбородке — ямочка, как у покойного Сережки. Как у Сашеньки.

Вырос внук, а кажется, будто еще вчера дедовскую трубку стащил и вместо табака вишневых листьев напихал по самые помидоры!

— Искал, Виктор Сергеевич, искал.

— А чего так официально-то, а, дед?

Виктор плюхнулся в кресло напротив дедовского, взял в руки фотографию со стола, снова стал рассматривать ее, уже в который раз.

— Вырос ты уже давно, Витя. Высшее образование получил. Работаешь в семейном подряде. А толку? Все деньги прожигаешь. Жениться тебе пора — может быть, тогда хоть немного остепенишься.

— Дед, мы уже сто пятьдесят раз это обсуждали. Я не хочу жениться, нас с Ленкой и так все…

— Про твою Ленку я уже сто пятьдесят раз слышал! — оборвал внука дед, рубанув рукой воздух. — Если хочешь знать, она мне не нравится. Не пара она тебе.

— А как же «деньги к деньгам»?

— А вот так! Ей именно что деньги твои нужны. Ну как ты можешь с ней находиться в одной комнате более десяти минут? Она ж пустышка, Ленка твоя!

— Да? — Виктор задумчиво потер нос. — А меня устраивает… Вполне.

Соболев-старший вздохнул и тут ему в голову пришла гениальная идея.

— В общем, так, негодник. Пока ты не остепенишься, за ум не возьмешься, я тебе не доверю такую важную должность, как руководство отделом проектирования. Вот мое условие: женись, возьмись за ум, создай свою семью. Мне нужно видеть, что у тебя появилось чувство ответственности, что ты можешь и должен отвечать не только за себя, но и за других. Как только я увижу в тебе сдвиги, то сразу назначу на это место. А на нет, как говорится, и суда нет — руководить людьми безответственный человек не может.

— Дед, это нечестно! — Виктор вскочил с кресла, возмущенно забегал по кабинету. — Ты же знаешь, работать там — моя мечта!

— Еще как честно! Найдешь нормальную девушку, приведешь ее к нам, мы на нее посмотрим. Да вот, кстати, день рождения компании скоро, если ты забыл.

— Ты хочешь, чтобы я привел на твой день рождения незнакомого, постороннего человека?

— Ну, если это будет твой выбор, почему бы и нет? К тому же, «человек» будет не совсем посторонним… В противном случае, я распоряжусь перекрыть денежный поток на твою карту до лучших времен.

Вот с какой ситуацией Виктор обратился за помощью к Ане, когда предлагал ей деньги за совместное посещение банкета.

Однако, отлично зная характер своей пронырливой невестки, Соболев-старший придумал еще один ход, в положительном исходе которого мог быть абсолютно уверен.

За три дня до дня рождения Соболева-старшего

Глава компании «Соболев и Ко» Владимир Николаевич Соболев сидел в своем домашнем кабинете, задумчиво сомкнув ладони в замок и постукивая большими пальцами друг о друга.

Дела компании шли хорошо, бизнес процветал, руководство проблем не доставляло. В очередной раз поздравив себя с отличной организацией работы своего детища, он перевел взгляд на стоящую на столе фотографию в дорогой рамке. С нее весело улыбались два самых близких ему человека: Сашенька и Витя.

Он даже помнил дату снимка: 14 мая 1998 года.

В тот день Сашенька с внуком решили кататься на лошади, дело было на лошадиной ферме, куда он сам их повез.

Фото было сделано перед скачкой: они были оба такими счастливыми, все время хохотали и дурачились. Володя еще сердился: он никак не мог поймать хороший ракурс — то Сашенька, то Витя вертелись и не попадали в кадр.

Но вот наконец их удалось заснять. А спустя два часа лошадь Сашеньки понесла и остановить ее не удалось. Она взбрыкнула и сбросила наездницу. Сашеньку не спасли стремена, она ударилась головой чересчур сильно…

Владимир Николаевич почему-то запомнил этот день в деталях: свой испуг за Витю, бросившегося под копыта лошади (хотя ему только исполнилось шесть лет!), посиневшее лицо Сашеньки, ее рваные хрипы, крики «Бабушка! Бабушка!» и истерику ребенка.

…врачи в белом из «Скорой», белые стены больничных коридоров…

…усталый взгляд хирурга. Его отрывистое: «Делаем все, что можем, не стойте в коридоре, вы мешаете персоналу!»…

…гроб в черном бархате. Комья земли, гулко бьющие по крышке. И свой растерянный, жалкий взгляд в отражении зеркала…

Сашенька… Как же он любил ее! Как ненавидел себя за тот день! Маленький Витя тогда настолько испугался, что месяц не разговаривал вообще…

А однажды Сашенька пришла к нему во сне.

— Милый мой, хороший мой… Отпусти себя, отпусти меня… У тебя еще есть, для кого жить. Сережка, он же еще совсем молодой, неопытный. А Витенька…

Тут до него дошло, что он, разговаривая с женой, стал говорить вслух.

«Так и свихнуться недолго».

Родители Вити — Людмила и живой тогда еще Сергей, сын Соболева — пытались как-то тормошить мальчика, но смерть Сашеньки повергла внука в настоящий шок.

«Что же мне делать, родная моя? Я не могу, не хочу жить без тебя!»

И словно в ответ со стола что-то упало. Это был конверт с отпечатанными фотографиями, сделанными в тот злосчастный день.

Он взял наугад одну — это оказалась та, что позже заняла прочное место в дорогой рамке на столе…

С тех пор Сашенька приснилась ему только один раз: когда Вите исполнился двадцать один год.

Она тогда сидела в любимом кресле-качалке, что-то вязала.

— Правнукам вяжу, пинеточки, — пояснила она, перехватив удивленный взгляд мужа. — Витя же наш женится скоро, ты забыл? И ребеночек у него будет.

— Когда? — тупо спросил он, ничего не соображая.

— Эх, дед, совсем ты старым стал! — шутливо усмехнулась Сашенька. — Ну неужели не помнишь, он сам говорил: девочка у него появилась. Хорошая девочка. Умненькая. Да ты увидишь ее скоро, она тебе тоже понравится!

1 ноября 2014 года.

Ресторан, юбилейный вечер

Сначала все шло хорошо. Даже очень. Играла живая музыка, нанятые официантки сновали туда-сюда, неслышно разнося блюда.

Аня жутко проголодалась, а потому уплетала одно за другим, нимало не смущаясь неодобрительных взглядов, изредка бросаемых Людмилой Алексеевной.

— Ты чего так накинулась на еду? — удивленное шипение Виктора заставило замереть на полпути вилку с наколотыми грибами. — Веди себя прилично, мы все-таки на официальном банкете, на тебя люди смотрят!

— И что? — скорее вызов, чем вопрос. Грибы все-таки достигли места назначения. — Я есть хочу.

— Держи себя в руках! И зачем только я тебе позвонил!

— Не шипи на меня!

— Успокойся!

— Замолчи сам!

— Ты нас позоришь!

— Это ТЫ нас позоришь! Не акцентируй внимание на том, что я делаю, и не будет неловких ситуаций!

Они препирались шепотом, не замечая, что с другого конца стола за ними внимательно наблюдает именинник.

Девушка ему понравилась. Несмотря на то, что про нее с презрением отзывалась его невестка.

Вот уж кого надо было слушать в последнюю очередь, так это Людмилу. Кроме того, они с Виктором неплохо смотрелись вместе. И их стоило воссоединить хотя бы потому, что эта девочка определенно сможет повлиять на характер его бестолкового внука.

Он снова достал из кармана медальон-часы на цепочке, раскрыл его, и, вздохнув, посмотрел на спрятанное внутри крышки изображение.

«Я так скучаю по тебе, милая. Мне без тебя ужасно одиноко. Надеюсь, ты не ошиблась.»

Он принял решение и встал, ложечкой постучал по хрустальному фужеру, призывая присутствующих к тишине. Сидящие за столом люди разом смолкли, настороженно прислушиваясь.

— Дед опять чудит, — невесело хмыкнул Виктор, прекращая пререкания со своей спутницей. — Что он на этот раз выдумал?

Аня только улыбнулась. Это была их первая встреча с Соболевым-старшим, и он ей сразу понравился. В отличие от всей их элитной «шелухи», алчущей капитала и распределения ценных бумаг между участниками-совладельцами компании, дед был живым, настоящим, умел радоваться жизни и каждому прожитому дню. Возможно, он… был искренним.

— Дорогие, уважаемые, любимые. В общем, самые-самые близкие мне люди. Сегодня мы с вами собрались здесь для того, чтобы отпраздновать большое событие: нашей компании исполняется пятнадцать лет. Ровно пятнадцать лет назад я встал во главе небольшой строительной фирмы, и за это время она значительно выросла. Я рад видеть, что мое дело процветает, что у меня есть прекрасные последователи.

— Дед, но сегодня повод для праздника еще важнее — например, твой день рождения, — громко сказал Виктор.

Аня смутилась. Он все время будто лез на рожон, привлекая к себе внимание. Будто стремясь доказать всем и каждому, что он — лучший, лучше их всех, умнее их всех, наглее или нахальнее.

— И это верно, — отсалютовал дед внуку, слегка улыбнувшись. — Ну, раз сегодня мой день рождения, то я хочу сделать себе подарок, — с этими словами глава компании полез во внутренний карман своего дорогого костюма и достал оттуда… белый конверт. Распечатал его, вытянул… — Завещание, — объявил он.

Мать Виктора переглянулась со своей подругой, заместитель Соболева-старшего нервно заерзал на стуле.

Виктор нахмурился.

— Дед, ты что, умирать собрался?

Аня молча дернула его за рукав, он отмахнулся, скривив губы.

— Не рановато ли для завещания?

— Виктор, об этом мы поговорим с тобой позже. Сейчас я зачитаю часть завещания, остальное огласит адвокат после моей смерти. Итак…

Аня увидела, как Людмила Алексеевна перестала дышать, замерев с приоткрытым ртом.

— Я, Владимир Николаевич Соболев, глава компании «Соболь и Ко», находясь в здравом уме и ясной памяти, завещаю…

Далее шло перечисление всех дел и должностей, списка акционеров, деление долей и процентов. Аня плохо разбиралась в этом, и ей было неинтересно слушать скучную речь. Но она заметила все время нервничающую Людмилу Алексеевну, которая что-то постоянно озабоченно шептала на ухо заму Соболева-старшего, а тот только пожимал в ответ плечами.

И вдруг ее лицо вытянулось, она уставилась на свекра.

Аня проследила за ее взглядом и услышала:

— …Свой процент акций, а именно 68%, я завещаю будущему наследнику — еще неродившемуся ребенку Виктора и Анны. Распоряжаться контрольным пакетом акций до его совершеннолетия, ввиду того, что сами родители наследника по условиям договора еще не достигли тридцатипятилетия, я поручаю, — он сделал небольшую паузу, и продолжил: — Людмиле Алексеевне Соболевой. Моей невестке. В противном случае при каких-либо форс-мажорных обстоятельствах контрольный пакет возвращается ко мне и после моей смерти (если не будет изменено завещание) передается в фонд помощи тяжелобольным детям, где и будет разделен между наиболее нуждающимися в переводе на денежные средства. Подпись, печать — все заверено нотариусом. Это, — он бросил листок на стол, — копия, оригинал хранится у моего адвоката.

Соболев-старший ухмыльнулся, довольно наблюдая за произведенным эффектом. Гости молчали, переваривая информацию. А дед театрально развел руками и закончил:

— С днем рожденья меня!

Виктор сидел, огорошенный услышанным. И почему-то некстати вспомнил…

…прерывистое дыхание…

…тихие стоны…

…пальцы, скользящие по шелковистой коже…

…сладость губ…

…тепло шеи…

…мышцы, перекатывающиеся под кожей на спине…

…напряженный член…

И она, истекающая соком…

Черт! Неужели это они вместе, в постели? Заклятые враги, ненавидящие друг друга. Он бы никогда в жизни не затащил ее в постель — кого угодно, только не ее!

Детский сад, старшая группа

Аня сидела в уголочке, пытаясь собрать паззл из деревяшек. Ей нравилось складывать цельные фигурки из осколков — в этом была своя прелесть.

Ей уже почти удалось собрать всю картинку, как неожиданный вихрь раскидал все ее творение.

— Ха-ха! Так тебе и надо! Не можешь даже собрать паззлы! Неумеха! Ха-ха-ха!

Темноволосый мальчишка откровенно издевался над ней. На глаза навернулись слезы. Она так старалась, а тут…

Он нагнулся и подхватил один из кусочков головоломки.

— Отдай!

— Отбери, попробуй!

Он был выше нее и крепче на вид, но она не испугалась, и храбро шагнула к нему. А мальчишка, повертев паззлом перед ее носом, вдруг зашвырнул его в дальний угол.

— Дурак! — в ее голосе уже отчетливо слышались слезы. Она хотела побежать за головоломкой, но противный мальчик подставил ей подножку, и она с воплем полетела на пол. Разбив себе лоб, Аня только разозлилась и, схватив первое, что попалось под руку — это была жестяная машинка — размахнувшись, бросила в обидчика.

Разумеется, она промахнулась. Но жестяная машинка попала в… окно, которое треснуло. Слава Богу, не разбилось, но заменить его все равно пришлось. Бабушке на свою пенсию.

— Витя, Аня, ну как вам не стыдно? Вы чего деретесь? Аня, ну ладно, Витя — мальчик, но ты! Ты же девочка!

Витю воспитательница почему-то не трогала. Как выяснилось позже, мама Вити являлась почти что спонсором их группы, поставляла детскую мебель (стулья, столики, шкафчики).

Аня ревела, пытаясь объяснить, что она не виновата, что первым задираться начал мальчик Витя, что он отобрал у нее паззлы… Естественно, ее мало кто слушал.

— Валентина Ивановна, — начала мать Вити, когда они в очередной раз столкнулись на выходе из садика. — Я, конечно, понимаю, что у вас не тот уровень жизни, чтобы платить за каждое разбитое вашей внучкой стекло. Поэтому предлагаю компромисс: я оплачиваю весь ущерб, а вы пишете заявление, чтобы вашу внучку перевели в другую группу. А лучше — в другой детсад. Их у нас в городе навалом, выбирайте любой. Мой сын уже не в первый раз оказывается в центре конфликта, и вовлечен он туда не без помощи вашей Анечки. Давайте принимать меры — у меня не бездонный кошелек, чтобы я могла каждый раз заниматься благотворительностью.

— Не надо ничего оплачивать, — сухо ответила бабушка Ани. — Я сама возмещу ущерб. И переводить внучку я никуда не собираюсь — мне не на чем возить ребенка, машины у меня нет, да и возраст не совсем позволяет скакать по улицам после работы, чтобы успеть ее забрать вовремя.

— Так уходите с работы пораньше, — перебила ее Соболева. — Ребенок превыше всего остального, не так ли? Когда мне что-то нужно, например, я беспрепятственно ухожу с работы, и ничего, не уволили.

— Так у вас свой бизнес, и муж рядом, а я вахтершей работаю, и одна внучку тяну…

— Ну и бросайте свою работу! Вам же пенсию платят. Она у вас сирота, если хотите, я помогу оформить ее как иждивенца, вам пособия к пенсии выше крыши хватит!

— Людмила Алексеевна, я никуда и ничего писать не буду! Мне удобно работать и забирать ребенка из этого сада. Анечка уже привыкла к нянечкам, к деткам в группе, а что касается вашего Вити, то он у вас растет жутко избалованным!

— Вы моего сына не трогайте, лучше построже следите за своей ненаглядной внученькой! Как бы она потом вам в старших классах подарочка не преподнесла!..

Все это запечатлелось в памяти Ани, и хотя она практически ничего из разговора не поняла, ей мать Виктора не понравилась уже тогда.

Тем «забавнее» оказалась ситуация, когда Аня в один далеко не прекрасный день «обрадовала» бабушку, что по злой иронии судьбы она скоро станет матерью, и поспособствовал этому не кто иной, как Виктор Соболев — ненависть всей ее жизни.

Средняя школа, 5 «Б». Школьный коридор

Аня сидела на подоконнике в ожидании звонка.

На коленях — блокнотик, в нем — записи, самые разные. Короткие и длинные, цитаты, рисунки, наклейки с изображением кошечек, собачек, цветочков.

А между строк — инициалы: «С. Э.» и сердце, пронзенное стрелой.

Этот «С. Э.» был первым красавцем в их классе — да что там в классе! Во всей параллели. Все девчонки заглядывались на него. Разумеется, Аня не была исключением.

Чтобы хоть как-то выплеснуть свои эмоции, Аня решила вести дневник, в котором записывала самые сокровенные мысли и мечты. Мечты романтические, об отношениях. Конечно же, с тем самым «С. Э.».

В тот день Аня сочинила стихотворение:

… Самый лучший в школе

Ты среди мальчишек,

Я с подругой в ссоре —

Ты ей тоже снишься…

Коридор постепенно заполнялся школьниками. Аня так увлеклась сочинением стихов, что не заметила, как со стороны подкрался самый ненавистный ей мальчишка. Он резко выхватил блокнот из рук Ани и, кривляясь, как Арлекин, начал громко вслух зачитывать последние записи:

… Ты проходишь мимо,

На меня не смотришь,

Весь такой красивый,

Весь такой хороший!..*

— Ха-ха-ха! — громко заржал он, потрясая блокнотиком. — Розовые сопли! Фу! И кто же у нас тут такой хороший-красивый?

— Ну уж явно не ты! — Аня вспыхнула в ярости. — Соболев, отдай!

— А чего это — не я? Я в классе самый-самый: и умница, и красавец, и отличник! В отличие от тебя, Щеглова! Чего молчишь, а? Потому что на тебя даже самый последний пацан не посмотрит?

— Заткнись, урод, и отдай мой блокнот!

— Кто урод?!

— Ты!!!

— Ты уверена?

— Абсолютно!

— А ну, попробуй, повтори!

— Ты — урод, тупица и придурок! Свои пятерки покупаешь за деньги папочки и мамочки! — вне себя от ярости выкрикнула Аня, тщетно пытаясь добраться до блокнотика.

Глаза одноклассника потемнели от злости.

— Никогда больше не смей так говорить, слышишь! Ты ничего не знаешь! А ну, извинись сейчас же, тупая курица!

— Сам тупой, баран! Я все знаю! Ты можешь своим дружкам на уши лапшу вешать про свои «знания», а я все слышала, я все знаю про твою мамочку!

Аня, разумеется, ничего не слышала, но, зная, что мать Соболева состоит в родительском комитете, решила пойти ва-банк. Она видела, как Людмила Алексеевна постоянно приносила какие-то пакеты их классной руководительнице, потом классная их перепрятывала… И девочка решила, что это взятки.

— Ты, тупая корова, заткнись! Я вот пожалуюсь маме на тебя, она тебя новогоднего подарка лишит!

— А ты — ябеда! Ябеда и жадина! А еще — подлиза! У тебя должна быть фамилия не Соболев, а Лизунов!

Он не выдержал, и, размахнувшись, что было сил, толкнул Аню в плечо, а она, не удержавшись, полетела на пол, при этом зацепив и его.

Уже на полу в школьном коридоре они принялись мутузить друг друга.

— Давай, Витек, накажи ее, нечего обзываться! — кричали мальчишки, подзуживая его еще больше.

— Анька, царапай его! — визжали девчонки, захлебываясь от смеха.

— Щеглова, Соболев! — возмущенный возглас классной руководительницы несколько отрезвил дерущихся.

Аня отскочила от поверженного противника, на которого уселась как наездница, молотя его по лицу, голове, бокам…

Полный коридор одноклассников и еще кого-то, из параллели.

Порванные страницы блокнота.

Разодранный школьный фартук.

Кровь из разбитой губы.

И сверлящий, ненавидящий взгляд.

— Щеглова, ты что себе позволяешь?! Завтра же в школу с родителями!

Упрямо закушенная губа.

Вздернутый подбородок.

Сжатые кулаки.

И вдруг…

…сердце упало вниз, ухнув куда-то в желудок. Потому что в руках «первого красавца» с их параллели был как раз тот листочек из блокнота, на котором Аня так пылко признавалась в любви этому С. Э.

* * *

Разумеется, Соболеву тоже досталось: от родителей — за испорченную школьную форму, от училки и директора — за драку («Ну, ты же мальчик, Соболев, а дерешься с девчонкой!»), хотя он и не дрался вовсе, а только защищался; от одноклассников — подняли его на смех, тыкали пальцами, кричали, что он слабак, даже девчонку одолеть не смог…

И Ане досталось: от директора, от классной, но больнее всего — от бабушки, которая на другой день пришла к директору, краснела там, выслушивая выговор за внучку, потом снова выслушивала претензии — на этот раз от мамашки Соболевой — та сразу предъявила иск в виде суммы, тянувшей на половину бабушкиной пенсии.

Нет, бабушка не отругала ее после «экзекуций» у директора. Не отлупила ремнем при всех. Она молча вздыхала, отсчитывая бумажки «за порчу личного школьного имущества».

— Ба-аб, — Аня изнывала от такого намеренно-холодного молчания, — ну скажи хоть что-нибудь! Ну чего ты молчишь?!

Еще раз пересчитав деньги и аккуратно уложив их в стопочку, бабушка тихо спросила:

— Ты почему ничего не сказала, когда его мама стала тебя обвинять?

Аня замолчала.

— А что я должна была сказать?

— Правду, Анна. Правду.

— А какую?

— Это ведь он начал вашу ссору? А ну, признавайся!

— И что, ты тогда не пойдешь и не отдашь деньги Соболихе?

— Аня!

— Чего?

— Что за словечки!

— Я их ненавижу, бабуль! Всю их семейку! Они — моральные уроды. Думают, что им все что-то должны. А между прочим, его мамашка нашей классухе пакеты перед каникулами носила. Как ты думаешь, почему? А потом у Витеньки в четверти пятерки появляются!

— Не знаю, откуда у него пятерки, но ты-то откуда про пакеты знаешь?

— Я сама видела!

— Там новогодние подарки вам, дуракам, были. А ты со своей вечной любовью к приключением сунула нос куда не надо.

— А он все равно меня обзывал! Он отобрал у меня мой дневник! И смеялся, читал вслух мое личное! Всей школе практически. А потом еще его мамашка притащилась. И она была в такой ярости, вспомнить приятно! — Аня ухмыльнулась, вспомнив возмущение наглой тетки. — Не знаю, почему, но она мне ух как не нравится! А еще она сказала, что я — отказница. Что такое «отказница», бабушка?

Аня никогда не видела, чтобы человек так быстро мог измениться в лице. Еще пару минут назад бабушка хмурила брови, но это явно было напускным. А теперь вдруг потемнела лицом, плотно сжав губы.

— Не слушай ее, деточка. Это не от большого ума говорится. И никого не слушай. Помни — что бы ни случилось, я тебя всегда любила, люблю и буду любить.

* * *

После той памятной драки они вообще не разговаривали.

Но Аня постоянно натыкалась на неприятности: то сумка изрезана, то книги изрисованы, то ручки пропадают.

Однажды она опоздала на урок и промчалась буквально со звонком на место. Плюхнулась на стул не глядя. И чуть не взвыла: там лежали заботливо уложенные в два ряда и прикрытые листком тетради… канцелярские кнопки. Естественно, острием вверх.

В тот раз она смолчала.

Но тоже не оставалась в долгу: то напихает в портфель Соболева грязи, то зальет клеем его тетради, то перепачкает ему куртку чернилами, незаметно нырнув в школьный гардероб.

Эти взаимные пакости не иссякали на протяжении всего учебного года…

Декабрь, 2014 год. Наши дни

Аня хмыкнула, вспомнив их вечную вражду. Кто бы мог подумать, что все вот так обернется…

Середина января, 2015 год.

Наши дни. Квартира Виктора и Ани

Она сидела за столом, обхватив голову руками. Вот это попадалово!

Память сохранила лишь отрывки их бурной ночи, но какие отрывки!

…вздохи…

…жар тела…

…сильные плечи…

…крепкая шея…

…и нежные поцелуи…

…бисеринки пота над верхней губой… хочется их слизнуть…

…и это дикое желание, потому что Ане претила сама мысль о том, чтобы дотронуться хоть одним пальцем до потного мужского тела, а уж до разгоряченного соболевского — тем более…

…и все же — сильные руки, властные пальцы, горячий язык, проникающий туда, куда, казалось, никому и никогда не будет доступа…

…яркие вспышки в глазах, волна наслаждения, заставляющая судорожно сжиматься вокруг его ствола…

…его губы, щекочущие шею и напряженные соски…

…его резкие толчки… боль…

…боль. Плавно перетекающая в оргазм…

Фу!

Аня вздрогнула и открыла глаза. Ну надо же было так упиться, чтоб залезть в постель к мужчине, да еще и к кому! К объекту ненависти всей сознательной жизни! Но ведь было… хорошо? Приятно? Ей понравилось?

Нет, конечно, нет! Противно-то как!

Но тогда почему, вспоминая урывками ту ночь, она подсознательно хочет повторения?..

Да все более чем просто: Соболев оказался ее первым мужчиной. Девчонки, возможно, будут смеяться, но… у нее никого не было до него. Все как-то не тянуло на «опробование земных сладостей», не хотелось ощутить «этого». А теперь выходит, что она просто повелась…

«Надо же было так упиться!» — в который раз подумала она. Пожалуй, ей было… любопытно.

* * *

Февраль, 2015 год. Наши дни

Ей надо было чем-то занять себя, иначе через полгода подобной жизни в качестве суррогатной амебы она на самом деле превратится в амебу.

Одно время ее затянуло в Интернет, на форум будущих и молодых мамочек. Зарегистрировавшись под ником «Впервые замужем», она сначала просто лазила по форуму, читая чужие истории и глупый треп мамашек.

Темы были, как и полагается, про детей — существующих, планируемых, первую беременность, первый токсикоз, первый зуб, первые шаги, первую беззубую улыбку…

А однажды мучительно захотелось сделать так, чтобы ей завидовали. И тогда она начала рассказывать…

«А у меня первая беременность. Девочки, кто проходил через страшнейший токсикоз — вы меня поймете…»

«Все время хочется чего-нибудь… необычного. Картошку сырую, например».

«Подташнивает, да. Но голова не кружится. Аппетит просто зверский!»

«Мой сегодня принес тыквенного сока — как я и просила. Ой, девчонки, как же он меня любит-то, прям реветь охота!»

«Ребеночек зашевелился! Еще не знаю, кто это, но думаю, мальчик. Потому что ТАК летать туда-сюда могут только мальчики, наверное».

«Вчера повздорили со своим. Все из-за имени. Мне нравится Сашка, Александр. Ему — Леонид, Ленька. Что? Мамочку его слушать? Да никогда в жизни — та еще грымза!»

И все «было хорошо». Аня «рассказывала» о своем «счастье», «любимом муже», «взаимопонимании в семье». И сама верила во все сказки, пока висела на форуме. А когда закрывала свою страничку, то чувствовала зависть — к самой себе, той, которой она никогда не станет.

Однажды она забыла выйти из аккаунта и отключить ноутбук — резко затошнило и захотелось в туалет. А потом позвонила бабушка, отдыхавшая в Кисловодске (благодаря «удачному» замужеству Аня выкачивала деньги на лечение бабушки из его семьи), и они проболтали полчаса ни о чем. И Аня забыла про свою «виртуальную реальность».

Эту переписку увидел Виктор, как-то заглянувший в ее ноутбук: нужно было просмотреть новые чертежи проекта от партнеров, а свой ноут он забыл в офисе, когда поехал домой после очередного развлечения с секретаршей.

Обсуждение проекта было назначено на завтрашнее утро, и Виктору пришлось нарушить их негласный договор — не трогать вещи друг друга.

Забыв про чертежи (ну их к черту!), он жадно вчитывался в каждое сообщение мамочки «Впервые замужем». Аня (а он не сомневался, что это писала она) все рассказывала о своей идеальной семье, об идеальном муже (ну надо же, как она его облагородила!), и в конце концов это стало его… напрягать.

«Он внимательный до жути…»

(Действительно, раз в день обязательно спросит: «Ты уже ела?»)

«Он меня очень любит, девчат, я прямо не знаю, за что такое счастье заслужила?»

(Разумеется, «любит» — где-то о-очень глубоко!)

«Секс? Бывает, да. Когда токсикоз спадал постепенно, мы только раз в три-четыре дня любовью занимались».

(О-о, да-а!..)

«А сейчас — ежедневно!»

(Ну конечно!)

«Ой, девчат, я стала такой ненасытной!..»

(Ого! И в какой момент?!)

«Я постоянно хочу его, иногда просто до трясучки! Это вообще нормально?»

И все в таком же духе. Если бы Виктор не знал, что это пишет его так называемая жена, то скорее поверил бы в существование икс-маньячки…

Аккуратно сложил ноутбук, предварительно отключив его, тихо прошел на кухню и до утра курил, разгоняя дым…

И все перебирал в памяти прочитанное, пытаясь переварить прочтенную информацию.

Зачем она писала все это? Неужели чтобы пустить пыль в глаза своим «подружкам по сети»?

Стоп.

А если у нее действительно кто-то есть? Кто-то, кто ублажает его «драгоценную», пока глухой-слепой-тупой муженек горбатится на работе, заколачивая бабки на семейное счастье?

Ну уж нет. Он не позволит кому бы то ни было водить себя за нос…

14 недель

Ой, как же хочется потяну-уться, вы-и-итянуться, перевернуться на другой бок!

Прямо вот невозможно, как хочется тупо развалиться и ни о чем не думать!

Но — нет. Этот ходит постоянно туда-сюда, туда-сюда, на нервы действует… Одно его присутствие раздражает неимоверно.

Как представлю, что теперь придется постоянно терпеть его присутствие в собственной жизни, аж выворачивает!

Но нельзя. Приходится затолкать свои «хотелки» куда подальше и молчать. Ради общего блага, блин.

Ладно, посплю еще.

13 октября 2014 года, клуб «Малина».

День рождения Славика

В клубе было шумно, и от обилия ярких переливов светомузыки рябило в глазах. Публика, в основном, молодые люди до 22-25 лет, отдыхала, развлекаясь вовсю. На танцполе мелькали веселые смеющиеся лица. Лучи прожекторов выхватывали из толпы улыбки, голые спины и плечи красоток, бедра, обтянутые мини-юбками.

В отдельной VIP-кабинке сидела компания из трех парней и двух девушек. Компания отмечала день рождения одного из парней.

— Ну, Славик, за тебя! — поднял стопку один из парней. — В общем, всего тебе и помногу. Чтоб все у тебя было и ничего за это не было.

— Короче, Славян, за твои возможности, которые совпадали бы с твоими желаниями!

Парни засмеялись, девушки улыбнулись и переглянулись. Сам именинник встал, опрокинул в себя стопку водки; его примеру последовали остальные.

Заиграла медленная музыка, и одна из девушек протянула руку имениннику.

— Пойдем, потанцуем, Слав, — предложила она, призывно облизнув нижнюю губу. Тот проследил взглядом, ухмыльнулся и, пошатываясь, встал.

Ухватив за руку, девушка легко потянула его за собой.

Наблюдавший за ними темноволосый парень хмыкнул, но ничего не сказал.

— Я, пожалуй, выйду, покурю, — нарушил образовавшуюся паузу третий парень с глазами темно-синего цвета. — Вик, ты со мной?

Тот отрицательно покачал головой.

— Как знаешь, — синеглазый встал и вышел из кабинки. Парень и другая девушка остались одни.

Парень с интересом рассматривал девушку. Шатенка, худенькая, но фигурка аппетитная, как раз в его вкусе.

— Давно мы не виделись после школы, — наконец сказал он. — Ты… изменилась.

— Всего-то пять лет, — усмехнулась она, бросая быстрый взгляд на танцпол. — Надеюсь, ты достаточно повзрослел за это время?

— Все никак не можешь забыть нашу школьную «дружбу»? — хмыкнул он, делая акцент на последнем слове.

— Ох, Соболев, ты же меня знаешь — не начинай снова! — девушка по-прежнему улыбалась, но в глазах блеснуло плохо скрываемое раздражение.

— Да ладно, ладно, — поднял руки парень. — Не заводись. Я ж по-доброму.

— Вот по-доброму и помолчи.

— Я не прав. Ты совсем не изменилась, по крайней мере, характером, Ань. Все такая же. Ежик.

— А ты все такой же ковыряльщик-зануда, Вить.

Она снова перевела взгляд на танцпол. Слава что-то шептал на ушко девушке, а она, глупо хихикая, обвивала его за шею обеими руками.

— Жалеешь ее? — голос Виктора оторвал ее от разглядывания танцующих.

— Ну конечно, Соболев. Она все-таки моя лучшая подруга. Еще со школьной парты.

— И до сих пор сохнет по Славику…

— А Толик до сих пор сохнет по ней…

— А по кому сохнет Славик? — полюбопытствовала Аня. Виктор пожал плечами.

— Ни по кому. Он же однолюб — любит только себя, — он хохотнул над собственной шуткой. — А ты? Какими судьбами оказалась тут? Ты вроде бы уезжать собиралась?

Аня помолчала.

— Не получилось. Вот на днях Инна позвонила, сообщила, что Славик на недельку из Европы приехал, планирует отметить тут свои «два гуся». Позвала меня.

Аня умолчала о части их разговора с подругой.

За пару дней до вечеринки…

Инна позвонила, когда Аня сидела на форуме знакомств. Она вела уже шестимесячную переписку с Рудольфом — симпатичным молодым чехом, с которым познакомилась через иностранный сайт. Аня училась на журналиста и мечтала стать иностранным корреспондентом, а потому стремилась общаться по-английски как можно больше, оттачивая языковые навыки.

— Ань, привет! Как дела?

— Нормуль, Ин. Ты чего такая радостная?

— Я тебе сейчас такую новость расскажу! О-о-о…

— Ну давай, говори уже! Не тяни.

— Славка приезжает! Из Европы на недельку. Он хочет устроить встречу — у него целых два повода: его день рождения и что-то типа вечера встречи одноклассников. Анька!

— Ин, ты что, все еще сохнешь по нему? Ну сколько можно-то!

— Ань, не начинай сначала!

— Ин, может, тебе лучше стоит на Толика посмотреть — и умный, и красивый, и… рядом. За каким фигом тебе Слава?

— Люблю я его, Ань. Старые чувства не ржавеют. В общем, я чего звоню: он зовет меня и тебя тоже. Клуб «Малина», эта пятница. Нас в городе из класса четверо осталось: ты, я, Толик Холмогоров, и… Соболев.

Инна, наверное, физически ощутила, как у подруги перекосило лицо.

— И этот тоже?

— Да. Анька, прекрати уже так реагировать! В конце концов, вы уже взрослые люди…

— Соболев тоже будет там? Ин, я не пойду.

— Ну давай, пока, до встречи!

13 октября 2014 года, клуб «Малина».

День рождения Славика

Аня хмыкнула, вспомнив их разговор. В это время Виктор, с интересом рассматривающий Аню, вдруг усмехнулся.

— Что? — глухое раздражение, которое уже почти исчезло, всколыхнулось вновь. И почему он по-прежнему ее так раздражает?

— Ничего. Все думаю, и чего мы постоянно цапались?

— Заметь, инициатором всегда был ты!

— Не всегда.

— Всегда, Соболев, всегда.

— Ну вот, опять ты споришь.

— Да это ты начал!

— Точно не изменилась. Только… похорошела, да?

— Я всегда была такой, Соболев, если ты не помнишь.

— Щеглова, хватит меня по фамилии называть! У меня имя есть!

— У меня тоже, Соболев, — Аня постаралась вложить в последнюю свою фразу как можно больше яда.

Виктор замолчал, потому что в этот момент появился их одноклассник.

— Все ругаетесь? Хорош уже, ребят.

— Толян, ты где был так долго?

— Я? — парень пьяно ухмыльнулся. — Я тут познакомился с оч-чень удивительной девушкой. Ну просто очень…

Виктор и Аня переглянулись. Оба давно знали, что парень безответно сохнет по Инне. И что очередная «удивительная» девушка непременно будет похожа на их одноклассницу.

— Пойдем, потанцуем? — предложил Виктор Ане, чтобы не смотреть на грустного друга.

— Пойдем, — согласилась она.

Они вышли на танцпол, и Виктор с некоторой нерешительностью положил руки ей на талию. Аня заметила это и усмехнулась:

— Да не бойся ты, я не такая противная. И не бьюсь током.

— А я и не боюсь, — с вызовом ответил парень и прижал ее к себе покрепче. — Сколько времени прошло, — задумчиво произнес он.

— А я все так же начинаю злиться, когда вспоминаю ту контрольную, — сощурив глаза, сообщила она. — Прямо снова убить готова.

— Ну-ну, — Виктор шутливо отстранился от партнерши, но тут же притянул ее к себе обратно. — Не злись. Это же еще в школе было… Давай забудем? Кто старое помянет…

Аня молча отодвинула его и направилась к их столику. Виктор пошел за ней.

— Слушай, Ань, ну давай выпьем за перемирие, что ли?

Заметив, что с танцпола в VIP-кабинку удалилась пара, к ним направился официант с бутылкой вина. Он открыл бутылку у них на глазах.

— Это вам, молодые люди. За счет заведения. Угощение в честь именинника, примите поздравления.

Аня с Виктором недоуменно переглянулись и одновременно пожали плечами. Глядя, как официант разливает вино в бокалы, Аня вдруг спросила:

— Скажите, а где еще молодые люди, которые были с нами?

— Они были на танцполе, — несколько удивленно сообщил официант. — Вернее, ваш друг. Я его отсюда вижу.

— Ну, раз это вино для именинника, — сказал Виктор, — то пить мы его не будем.

— Как хотите, мне лишь поступило указание от начальства, чтобы я разлил бутылку вина паре из вашей кабинки, которая появится в это время. Вот и все.

— Спасибо, — поблагодарила его Аня, разглядывая бутылку. Бутылка как бутылка — правда, объем не 0,75л, и даже не 0,5л, а 0,33л.

— Флакон на коньячный похож, — заметил Виктор, поднося бокал к лицу и пытаясь разглядеть его содержимое на свет.

— Я тоже об этом подумала, — отозвалась Аня, все еще вертя бутылку в руках. — Слушай, давай все-таки не будем это вино пить без именинника… Ему подарок, а…

— А наливают нам, — перебил ее Виктор и, заговорщически подмигнув, отсалютовал Ане бокалом. — Да не боись, ну что ты как зануда, в самом деле! Пара глотков погоды не сделает. Давай, за именинника! Или слабо? А, ну да: ты же у нас всегда такая правильная. Была.

— В школе, Соболев, в школе, — вспыхнула она. И чокнулась с ним.

— Неплохое, — констатировал Виктор, перекатывая послевкусие на языке.

— А ты откуда знаешь, дегустатор? — хмыкнула Аня.

— А тебе не понравилось? — приподнял одну бровь ее собеседник. — Скажи лучше, что не разбираешься в винах.

— Не разбираюсь, — легко согласилась она. Вино оказалось крепким и почти сразу ударило в голову. По телу разлилась приятная легкость, и Аня поймала себя на разглядывании парня. Она, даже, кажется, любуется им?

«Он действительно хорош собой, — мелькнула мысль. — Темноволос, сероглаз, волевой подбородок, а брови… А плечи… Держит себя в форме. Если бы я его так не ненавидела еще со школы, то можно даже сказать, что он мне… что меня к нему… что я его… Фу! Мерзость! И все-таки теперь понятно, почему на него в школе многие засматривались. У него есть какое-то внутренние обаяние… Так, стоп! Это что за мысли, Анна?»

Виктор тем временем высматривал кого-то на танцполе и, видимо, не нашел, потому что повернулся к столику.

— Короче. Нет нашего именинника, — он развел руками, — и сотовые свои они тут покидали, — он кивнул на молчавшие мобильные телефоны на краю столика. — Думаю, им не до нас, — он хмыкнул. — Поэтому, Щеглова, предлагаю выпить за наше перемирие. Давай, чтобы мы уже действительно забыли про все взаимные обиды, ссоры и споры. Да? — и он снова наполнил бокалы.

— Соболев, ты чего творишь?! — прошипела Аня. — Это подарочное вино, его не нам принесли!

— И что? Оно уже откупорено, чего добру пропадать?

Виктор взял в руки один бокал и протянул его Ане.

— Ой. Подожди. Кажется, это мой, — он озадаченно повертел оба бокала в руках. — Я запутался.

Ей стало смешно.

— Ну ты даешь, Соболев. Как маленький мальчик, честное слово! Как чужое вино пить — это нормально, а как чужой бокал брать — караул? Давай уже любой бокал — пить так пить!

— Вот теперь ты мне нравишься, Щеглова! — ухмыльнулся он, и они выпили снова. Маленькими глоточками.

А потом еще. И еще. И бутылка опустела.

— Я хочу танцевать, — заявила Аня, пытаясь встать, — мне надоело сидеть тут и ждать их всех. Толик ушел с какой-то бабой — это однозначно. А эта «сладкая парочка» где-нибудь милуется. А мы тут как два дурака сидим! В общем, Соболев, ты как хочешь, а я пошла!

— Куда? — засмеялся он, глядя на ее тщетные попытки подняться.

— Туда, — она решительно ткнула пальцем на выход из кабинки, но, пробираясь через столик, запнулась за ножку и растянулась бы на полу, если б ее вовремя не подхватили сильные руки.

— О. спасибо. А ты, оказывается, добрый иногда, — она улыбнулась ему.

Виктора забавляла реакция людей на его колкости, шутки, насмешки. Наверное, поэтому он постоянно издевался над Аней в школе — ему нравилось наблюдать за вспышками ее агрессии. Нравилось доводить. Он чувствовал какое-то тайное злорадство оттого, что она психовала. К злорадству примешивалась зависть. Что она умнее, успешнее в учебе. Способнее. Иногда хотелось сделать что-нибудь назло, только бы вызвать ее ярость.

Но сейчас, когда он увидел, как она летит вниз, почему-то испугался: а вдруг голову разобьет об острый угол?

Она разобьет, а его потом обвинят. Испугался, а потому рванул к ней, подхватил на руки. И снова ощутил незнакомое волнение, как тогда, на танцполе.

— Твои духи… — вдыхая аромат, прошептал он. — Это… это что?

— Жасмин, — тоже шепотом ответила она.

— О. Точно. Знакомый запах. Моя бабушка тоже любила жасминовый парфюм.

Аня внезапно ощутила злость.

— Ты намекаешь на то, что я так старомодна? — она оттолкнула его, но парень оказался ловчее и она снова рухнула — на этот раз к нему на колени.

— Нет, — он улыбался, притягивая девушку к себе все ближе. — Это я так оцениваю твой хороший вкус.

В висках застучало, и Аня тоже потянулась к нему. Его губы коснулись ее шеи, затем спустились ниже, еще ниже, исследуя область декольте.

— С-соболев, — задыхаясь, попробовала остановиться Аня, — давай не будем…

Он тоже тяжело дышал, чувствуя какое-то ненормальное влечение. Возбужденный член сдавливали джинсы, и его хотелось освободить — как можно скорее!

— Соболев…

— Аня…

— Не надо. Не будем. Давай не…

— Давай. Не будем, — он с трудом оторвался от девушки, стараясь унять дрожь в руках, коленях, губах. — Не будем. Здесь не будем. Поехали куда-нибудь отсюда.

— Поехали ко мне, — неожиданно вырвалось у нее. Бабушки сейчас нет дома, она уехала погостить на пару дней к подруге в пригород. — Надо такси вызвать…

Виктор изучающе заглянул в ее глаза. В них плескалось… желание? Отражение его желания в ее глазах. Он снова потянулся к ней, нашаривая портмоне одной рукой, а другой исследуя пуговицы на ее блузке.

— Сейчас, сейчас… — он вытащил несколько бумажек, кинул их на стол и снова накрыл ее губы своими.

13 октября 2014 года, где-то около полуночи.

Стоянка такси у клуба «Малина»

Проталкиваясь через толпу, они выбрались на свежий воздух.

— Ну, как же я так могла! — сокрушалась девушка, придерживая одной рукой разорванную юбку, а другой — сумочку. Ее спутник тем временем поймал такси. Прихрамывая, она села в машину.

— Давай, показывай, куда ехать.

— Спасибо, что не бросил меня в такой ситуации…

Он усмехнулся. Девушка выглядела ну очень несчастной.

— Обещай, что больше не будешь цепляться за дверные ручки!

— Это моя любимая юбка! — в голосе слезы. Да и в глазах тоже.

— Была. Да не реви. Сейчас доедем, переоденешься.

Такси остановилось у девятиэтажного дома. В подъезде горел тусклый свет.

— Лифт здесь хоть работает? Этаж какой? — он подхватил ее на руки.

— И каблук сломан, — всхлипнула она.

— Главное, чтобы ногу не сломала.

Он хихикнул, вспомнив, как увидел ее, спешившую из женского туалета с сумочкой наперевес. Сумочка зацепилась за открывающуюся дверь подсобного помещения, и девушка полетела на пол. Итог: сломанный каблук, разорванная юбка, ссадины на нежных руках. В нем взыграл дух рыцарства, который сподвиг проводить девушку домой.

— Вот это погуляли…

14 октября 2014 года, раннее (около 3:00 аm) утро.

Остановка в жилом районе

Такси скрипнуло тормозами. Расплатившись, молодые люди вылезли из машины.

— Ты живешь там же?

— Ага.

— Ну, вперед…

* * *

На следующий день после клуба

— Вы — что?! — кричала Инна, возбужденно барабаня пальцами по столу.

Ближе к обеду ей позвонила Аня, попросив срочно приехать. Инне жутко не хотелось никуда выходить из дома, но у подруги, судя по голосу, случилась настоящая катастрофа. И пришлось ехать.

— Вы — что?! — в который раз в шоке повторила Инна, вытаращив глаза.

— Что слышала, — Аня мрачно смотрела в кружку с чаем. — Не знаю, что на меня нашло. Я его прямо в такси изнасиловать хотела. Или он меня.

— Вы что, много выпили?

— Да не так много. Он вроде вино пил. А, — она вспомнила. — Там какое-то вино было, в маленькой бутылке, официант принес. Ну, мы его и распили.

— Что-о?! — Инна была вне себя от ярости. — Вы пили «Шато Ике»?

— Ну да, — Аня пожала плечами, все еще не понимая, почему это известие так разозлило подругу. — А что, оно запрещенное? Официант сказал, что это подарок от клуба. Вроде имениннику…

— Бли-ин!

— Да что случилось-то! И вообще, если хочешь знать, с вашей стороны было настоящим свинством оставлять нас с Соболевым наедине! Вы все посмывались, а нам что делать? Вот мы и напились.

— Ты не понимаешь! Что, нельзя было позвонить, поинтересоваться, где мы, где я?

— Кому звонить, себе? Вы так спешили «потанцевать», что позабыли телефоны на столике. А Толька, между прочим, с какой-то блондиночкой ушел. Скажи спасибо, что мы ваши вещи забрали!

Инна замолчала, раскрыв рот. А потом рассказала все, что с ними вчера случилось… и про то, что они пошли танцевать, и про то, что она растянулась на полу между уборной и подсобным помещением, и про то, как Славик повез ее домой переодеться, и про сломанный каблук.

И про то, что уже выйдя из квартиры, Инна вспомнила про забытые ключи на столе, а в подъезд кто-то вошел, и внезапный порыв ветра захлопнул дверь в ее собственную квартиру.

— Мы на улице оказались, пока слесаря вызвали через соседей, пока дождались его и дверь вскрыли. Вот у нас праздник и не получился. В отличие от вашего.

— А вино что?

Инна помрачнела.

— Помнишь, я тебе говорила, что знаю одно средство, которое стопроцентно поможет? Эту бутылку вина мне в Египте один араб продал, она заговоренная, там в составе афродизиак есть…

Поначалу Аня слушала подругу серьезно и очень внимательно, но когда рассказ дошел до афродизиака, не выдержала и захохотала в голос.

— Ин, ты знаешь, кто ты? Ты глупее куклы Барби!

— Это почему?

— За окном — двадцать первый век, в моде нанотехнологии, а ты в арабские сказки веришь!

— Это не сказки, Анька! Я в сети с одной нашей, из России, познакомилась, она рассказывала про афродизиаки. Про их свойства. И что это все реально. Она сама так замуж выскочила за шведа и укатила за границу.

— И что? Ей просто повезло.

— Ань…

— Ин, не дури себя же!

— Ань, вот ты мне не веришь, а сама с вина одурела и на Соболева полезла. На Соболева, на которого в здравом уме плюешь. И он выпил. И тоже к тебе полез.

— Ин, то вино оказалось слишком крепким. Я ж тебе говорю: у меня с первого бокала в голове так зашумело, что просто караул. И вообще, Соболев сам виноват — давай, говорит, за перемирие. Я до последнего отговаривала его! Так что с него эту бутылку и тряси.

— Вот спасибо тебе, подруга. Пока мы со Славкой на лестнице мерзли, вы там вовсю отрывались.

— Это тебе спасибо, подруга — за незабываемую ночь.

Аня фыркнула и отвернулась к плите. Инна обиженно надулась и замолчала.

— Дорогое вино хоть было?

— Да какая теперь разница… Славка уехал и даже номера телефона не взял. Не попрощался.

— Знаешь, мне сейчас так херово…

— Мне тоже, не поверишь…

Начало апреля 2015 года, окончание рабочего дня

Офис компании «Соболь и Ко»

Как же не хочется домой!

Дом…

Вот ведь даже язык не поворачивается назвать эту квартиру домом! Пока там находится «эта», ему даже просыпаться там не хочется. И ведь после той ночи у него не было нормального секса!

Нет, секс был, но это так, минутные перепихи. С кем-то, где-то, по-быстрому… вроде и хочется, и встает, и все даже в восторге от его такой напористости…

Он мог за ночь сменить несколько партнерш. А мог долбить одну три-четыре часа без передышки… Но ни одна из них не приносила ему чувства удовлетворения.

«Прямо секс-машина какая-то…» — хмыкнул он про себя, закидывая руки за голову и раскачиваясь в кресле.

Раздался тихий стук в дверь.

— Да! — отозвался Виктор, выныривая из своих мыслей.

В открывшуюся щель просунулась голова Милы — его секретарши.

— Можно, Виктор Сергеевич?

— Да, конечно. Ты почему задерживаешься на работе?

— А я сижу, смотрю, у вас свет горит, ну, думаю, и мне нельзя…

Виктор усмехнулся, без стеснения разглядывая фигурку секретарши. Бедра крутые, грудь — что надо, язычок призывно проводит по нижней губе…

… Сладкие губы… отчего они такие сладкие? Неужели от выпитого вина?

Небольшая грудь, соски крупными горошинами, а спина… Плавный изгиб в районе поясницы, по которому проводишь языком, и у тебя попросту срывает крышу…

Виктор тряхнул головой, отгоняя видение.

— Мила, ты что-то хотела?

— Да, Виктор Сергеевич… — она плавной кошачьей походкой приблизилась к сидящему начальнику, глядя в глаза, расстегнула одну пуговицу на пиджаке, отчего Виктору стала видна ложбинка в вырезе декольте.

— Жарко что-то сегодня, вы не находите?

Виктор почувствовал, как тесно стало в штанах.

— Не просто жарко, а горячо!

Он резко поднялся ей навстречу.

Май 2015 года, 19:58.

Рабочий кабинет Виктора Соболева

Кресло скрипело и скрипело в ритм их движениям, а тени на потолке плясали, в таком же бешеном темпе ускоряя свой бег. Кабинет руководителя архитектурно-конструкторского отдела заполнили томные стоны.

— О… о-о… да… да-а… а-а… ах… я… я… кон…ча-аю-у-у…

Счастливый вскрик секретарши заложил уши Виктора, и он, возбужденный, тоже кончил, еле успев вытащить свой член из нее.

— Почему… не…? — задыхаясь, проговорила Мила.

Нет уж, хватит. Уже было однажды, и дело закончилось нелюбимой семьей. Больше он на такой «спонтанный» секс не согласится.

— А ты принимаешь противозачаточные таблетки?

— Конечно, — несколько озадаченно ответила она, — что я, дура, что ли — под каждого встречного ложиться? А вдруг залечу? Как тогда определить отца ребенка?

Виктора словно током шибануло. И как он не сообразил сразу! Ведь он необязательно может являться отцом ребенка Ани! Кто ее знает, сколько их у нее было?

О, а это мысль!

Сдвинув Милу, Виктор вскочил и начал спешно одеваться.

— Виктор… Сергеевич! А… куда же… вы?

— Домой, Милочка, домой! К женушке.

* * *

Пока ехал домой, уже тысячу вариантов в голове прокрутил. Но то, что выявилось в ходе разговора, ни в какие рамки его вариантов не вписывалось.

— Ты… ужинала? — взгляд украдкой на живот. Срок не очень большой, живот толком еще не округлился.

— Не хочется.

Равнодушный взгляд.

«Как же ты мне отвратительна!»

— А почему не хочется? Может быть, потому, что ребенка никакого и нет?

О! Наконец-то удивление в глазах.

— Соболев, ты переработал, что ли?

— Нет, почему? Просто… я на живот твой смотрю, а он не растет нифига. Вот у меня и возникает такой вполне нормальный вопрос: а ты вообще беременна?

У Ани дрогнула нижняя губа. Но тут же поджалась.

— Ну, беременна, вообще-то.

Голос спокойный, не дрожит. Ну и выдержка! Другая бы на ее месте уже к чертям, наверное, послала бы. А эта — нет. Из-за бабки старается. Дрянь.

— А знаешь, — Виктор прищурил один глаз, вторым зло блеснул, и в упор уставился на жену, — я вот такой доверчивый, практически на слово тебе поверил. А ты, может быть, меня за нос водишь?

— С чего ты взял?

— Не прикидывайся дурочкой, дорогая! Хотя тебе это и не надо — с тобой и так все ясно.

— Соболев, ты переработал? — устало повторила она, привалившись к косяку двери.

— А у тебя других вопросов нет?

— Не отвечай вопросом на вопрос.

— И ты не отвечай вопросом на вопрос!

Действительно…

— Ну ладно, — хмыкнул Виктор, нахмурив брови, — мы так пререкаться можем до утра. Я хотел только узнать, не водишь ли ты меня за нос.

— В чем именно?

— А ты уверена, что ребенок — мой? Не бойся, я никому ничего не скажу, мы ведь уже договорились… просто мне необходимо это знать.

Сказал это и почти возненавидел себя. Дед всегда учил его быть благородным. И Виктор ему верил, слушал и старался во всем равняться на него. Ему даже было немного завидно, что дед любил только бабушку, был ей верен и даже после ее смерти продолжал говорить о жене, как о живом человеке.

А сейчас Виктор сказал… нет, сделал гадость. Потому что после сказанного осталось такое чувство, будто выкупался в дерьме.

— Какой же ты дебил, Соболев. Уже столько лет прошло после школы, а ты как был козлом, так им и остался.

Почему-то эти слова задели его. Захотелось доказать, что это все не так, что он изменился. Но язык говорил совершенно не то.

— Не знаешь, значит. Не уверена. Хм. Очень интересно! Ну и сколько их у тебя было до меня? Может быть, двое? Трое? Пятеро? Весь курс?

Слова вылетали, не задерживаясь, и почему-то жгли горло, но все равно сыпались, сыпались…

— Какой ты идиот, Соболев, — тихо сказала она и отвернулась к окну.

И тут он вспомнил…

…упругая девичья грудь…

…ласки, ласки…

…стоны в полутьме…

…едва различимый запах жасмина…

…ее духи…

…шелковая кожа…

…тесный проход…

…такой тесный, что он решил, что перепутал…

—…о-о… больно…

— Потерпи, потерпи, сейчас, сейчас…

…и кровь…

…вокруг входа в ее влагалище…

…на нем…

…на ней…

…на ее трусиках — когда она одевалась утром…

…на постели — несколько темных пятнышек…

Тогда он не придал этому значения. А теперь…

В зеленых глазах отражается он сам: смятенный, жалкий, растерянно-глупый. И понимающий, что обвинил сейчас невиновного…

* * *

Раньше он не замечал ее. Небрежно брошенная одежда, невымытая вовремя чашка после чая, даже щетка для волос, забытая в ванной — все это бросалось в глаза, раздражало, злило так, что хотелось все разом смести в мусорное ведро. Все задевало, цепляло — только не она. Но в последнее время ее равнодушие убивало.

— Куда бы ты хотела сходить? — однажды спросил он. И натолкнулся на непонимающий взгляд. — Ну… Я имею в виду. Может быть, тебе нужно выйти, прогуляться? В кино, например. Или развеяться в магазинах. Шмоток набрать новых. А?

— Спасибо. Ничего не надо.

Вроде вежливо, а звучит как-то… оскорбительно. И невысказанной фразой ложится напоминание: «Мы с тобой только потому, что твой дед составил это дурацкое завещание».

— Ну… Я подумал. Чего ты все время в четырех стенах сидишь. Вышла бы на свежий воздух. Давай на дачу на выходные?

А перед глазами все мелькают строки: «Он меня каждый день в свет выводит. С ним очень интересно!».

— Зачем? — снова это равнодушие. — Чтобы твоя мать опять следила, как бы я лишнего куска не взяла? Потому что «деточка, это вредно будущему ребенку!», да?

Виктор уже почувствовал ее растущее раздражение, но попытался перевести разговор в другое русло, сбавив тон.

— Ну почему сразу «следила»? — как можно мягче сказал он. — Не хочешь, других не будет. Только мы — ты и я… Э-э… втроем.

А в голове все вертится: «Мы недавно за город выбирались. Свежий воздух. Шашлыки. О, этот божественный запах! Муж сам мариновал…»

— Я, конечно, не умею шашлыки мариновать, но… могу поучиться. Все-таки сын должен полноценно питаться, чтобы расти здоровым.

— Да с чего ты вообще взял, что это мальчик?! — раздраженно бросила Аня. Ей в последнее время стало жутко надоедать такое пристальное внимание. Прямо идеальный муж! Если бы она не была уверена, что он ни за что не притронется к ней или ее вещам, то обязательно подумала бы, что он читал ее переписки на женском форуме.

Виктор стушевался.

— Мне бы хотелось, чтобы это был… мальчик, — неуверенно сказал он. Хотя в глубине своего сердца он желал бы иметь дочь.

— Ты говоришь, как все молодые папаши, которые сами еще ни черта не поняли, что станут отцами, — жестко отрезала Аня. — Не надо ломать мне тут комедию. Тебе это не идет. Ты же не клоун?

— Не клоун, да.

— Ну и успокойся. Ребенок родится в срок. Здоровым. Я позавчера была в консультации. Сдавала очередные анализы. Все в норме.

— А… почему ты мне ничего не сказала? Я бы машину отправил. Или сам отвез бы.

— Видимо, ты был ужасно занят.

Виктор вспомнил, что именно позавчера он с Милой весь день провел в отеле. И, наверное, это отразилось в его глазах, потому что Аня усмехнулась:

— Да не переживай ты так. Никому я ничего не расскажу. Особенно деду. Ты и так многим жертвуешь, когда приходишь сюда спать. Это ведь дедово условие — чтобы ты дома ночевал?

Он молча кивнул.

— Ну и не парься, пусть твоя совесть спит спокойно. Ты меня не обманываешь. А твои похождения меня мало волнуют.

Аня взглянула на часы: пора принимать витамины. И поднялась, но решая что-то, вдруг предложила:

— У меня завтра второе УЗИ. Если хочешь, можем сходить вместе. В полдень.

Он снова молча кивнул.

На другой день, полдень.

Кабинет гинеколога, УЗИ

20 недель

Ой, мамочки! Зачем прямо в лоб стучать-то! Так и отупеть недолго!

Неожиданно-то как… убери свой молоточек, убери-и! А-а-а! Выключите это!

Ф-фух, ну наконец-то!

— Ну вот, мамочка. Видишь, как будто мышца-кулачок сокращается? Это сердечко бьется. Видишь? А вот тут очертания головки. Вон, какая большая, круглая, — усмехается врач. — А это — ручка. Пальчик сосет он.

— Он?

Виктор, молчавший до этого времени, подал голос. Напряженный, взволнованный.

— Малыш. Ребеночек, — терпеливо объяснила врач. — Кто это, не скажу. Пока. Непонятно, отворачивается. Обычно говорят, что скрываются девочки, но в последнее время вероятность, что будет мальчик, выросла. Так что ждем-с, дорогие мои родители.

Виктор разочарованно замычал. Аня, бросив на него взгляд, незаметно улыбнулась.

После УЗИ ей захотелось пройтись, и поэтому она попросила Виктора ехать на работу, а не кататься с ней на машине.

— Чего ты меня гонишь? У тебя встреча с кем-то? — озадаченно спросил он, морща лоб.

— Нет. Просто хочу пройтись. Подышать. Помолчать.

— Ну хорошо. Будем вместе идти и молчать.

— А как же машина?

— Потом заберу. Пошли.

Аня спускалась вниз первой, и не услышала, как Виктор достал мобильный, сказав в трубку:

— Миш, я с женой только что вышел из поликлиники. Ключи оставлю охране на посту, машину забери. Ага. Спасибо.

Она шла, подставляя щеки теплым солнечным лучам, которые целовали ее бледную кожу. Она улыбалась, закрывая глаза, щуря их.

Он шел рядом и впервые за прошедшие месяцы рассматривал ее в профиль.

Улыбается. Чему? Кому? Солнце играет в ее волосах. Какие они у нее… блестящие. Красиво уложены. Да и вообще…

Беременность изменила ее, черты лица стали более женственными, движения — более плавными. И улыбка — она стала теплой.

Виктор поймал себя на мысли, что ему почему-то хочется, чтобы она улыбнулась ему. Вот так, просто. Тепло. Хотя бы раз.

— Что? — Аня вопросительно подняла брови. Перестала улыбаться.

— Ничего, — Виктор отругал себя за такое откровенно глупое разглядывание. — Просто смотрю.

— Зачем? — она снова улыбнулась. Недоуменно.

— Просто так. Я тебя очень давно не видел такой… счастливой.

Он едва сдержался, чтобы не произнести вслух «никогда».

— Ребенок хорошо развивается. Он здоров, и мы с ним скоро встретимся. И я счастлива. Счастлива, что не избавилась от него тогда.

Виктор помрачнел.

Тогда они сидели за столиком в какой-то забегаловке. Она нервничала, это было видно по дрожащим пальцам, теребившим салфетку.

— Вот как-то так. Случилось.

— Ты уверена?

— Да. Тест на беременность положительный.

— Что думаешь делать?

— Что Я думаю? Давай подумаем вместе, а? Что МЫ будем делать с плодом?

— Ну, ты же больше должна разбираться. Это ваши… женские дела.

— Наши, «женские». А ты, отец-осеменитель, как бы в сторонке стоял, да? Курил, молча глядя? И не вмешивался совсем.

Она всегда заводилась с полоборота, скажи он хоть слово. Неважно, где они находились — в школе, на общей вечеринке, в одной компании — стоило ему только открыть рот и взглянуть в ее сторону, Щеглова тут же начинала злиться. И его злить. Любая их встреча неизменно заканчивалась ссорами. Одноклассники и общие знакомые это знали, а потому старались эту парочку за один стол не звать. И вот теперь все испортил неожиданно вернувшийся Славик.

— Я не снимаю с себя ответственности, если ты не поняла, — тоже раздраженно ответил он. — Просто мне всегда казалось, что аборты делают женщинам.

— Не без мужского участия!

— Что ты хочешь этим сказать?

На мгновение Ане ужасно захотелось разбить об его голову бутылку минералки, стоящую на столе. Жаль, что бутылка из пластика, а то непременно бы попыталась.

— Это же будущий ребенок. Человечек. У него даже не спросили, хочет ли он жить или нет. Просто решили все за него. Так?

— А что ты предлагаешь? Жениться, рожать и жить вместе до глубокой старости? Меня такой расклад не устраивает. У меня немного другие планы.

— Ты знаешь, что меня это тоже мало радует. Эта перспектива. Но… — тут Аня не выдержала и закрыла лицо руками.

Виктор с тупым безразличием смотрел, как сквозь пальцы на стол капают слезы.

— Но?.. — он поторопил ее, раздраженно глядя на часы. Ленка уже приехала и наверняка злится, что он отсутствует.

— В общем, я была у врача. Мне сказали, что еще не поздно, срок маленький, но… Поскольку это первая беременность, то потом детей может не быть. Совсем.

Виктор кивал головой, соглашаясь, но совершенно не слушая. Ему важно было как можно скорее освободиться.

— Ну что ты киваешь, как китайский болванчик! — не выдержала она. — Ты меня совсем не слушаешь, да? Я не собираюсь по твоей милости свое будущее гробить!

— А я — свое! — огрызнулся он, но тут же попытался успокоиться. Скандал в общественном месте ему был ни к чему. — Да ладно, ладно, успокойся, я все обдумаю, дай мне время. А сейчас извини, надо бежать. У меня очень, очень важная встреча. Я наберу тебя! — крикнул он ей на бегу.

Сейчас он оглядывался назад на себя того, глупого, и не понимал, как можно было вот так хладнокровно решать чужую судьбу. Вернее, две судьбы.

Ему было стыдно. И, повинуясь внезапному порыву, он поотстал от жены, чтобы нарвать цветов с обочины тротуара. Они как раз проходили аллею в парке, и в траве уже появились первые одуванчики.

— Ань… — запыхавшись, он несмело тронул ее за руку. Руку тотчас же отдернули, и у него также стремительно стало падать настроение.

— Чего тебе?

— Я тут это… вот. Тебе, в общем. Ну, чтобы ты не злилась. Не раздражалась, и вообще.

— Вообще — что? — ее хорошее настроение как ветром сдуло. — И вообще, забудь, Анютка, что я тебя заставлял убивать нашего ребенка? Так, да?

Он нахмурился.

— Не передергивай. Я только хотел…

— А мне плевать, что ты там хотел! Твое присутствие всегда на меня плохо влияет. Я начинаю слишком быстро раздражаться, ты не заметил?

— Ну чего ты опять заводишься, Ань?

— Что, Соболев?! Почему тебе до сих пор нравится меня доставать своим присутствием? Почему бы тебе не поехать на работу?

Темные брови сошлись на переносице.

— Я понял. Успокойся…

Ане вдруг стало стыдно.

— Прости. Я, наверное, просто хотела побыть одна.

— И поэтому ты потащила меня на УЗИ.

— Нет, я… подумала, что ты должен отчитаться деду о наших, хм… развивающихся «семейных» отношениях.

— Да. Это его дурацкое завещание.

Аня помолчала.

— Послушай, — она остановилась, впервые прямо посмотрела ему в глаза. — Мы с тобой оба понимаем, что эта наша женитьба, типа семейная жизнь — это все фарс, фикция, и у каждого из нас в этом есть свой интерес: тебе нужен бизнес деда, мне — деньги на лечение бабушки. И я думаю, нам вовсе необязательно изображать любящих супругов, которые готовы прожить всю жизнь вместе и умереть в один день. Наверное, достаточно просто не ругаться. Как ты считаешь?

Он смотрел в ее глаза и ничего не слышал. Они впервые после свадьбы стояли вот так близко, глаза в глаза, и он мог почти физически ощутить ее запах — жасмина.

А действительно — он ни разу к ней не прикоснулся после той ночи, только при регистрации, когда их «заставили» обменяться кольцами.

Жасминовый запах будоражил его, навевал воспоминания…

Вот он, маленький, бежит в дом к бабушке, а она в фартуке, раскинув руки, весело смеется, идя ему навстречу.

Вот они сидят в беседке, дед хочет научить стрелять его из лука, а бабушка наблюдает за ними и опять смеется.

У маленького Вити не получается натянуть тетиву до нужного предела, непослушные пальцы роняют стрелы. Он злится, дед нервничает, заставляя пытаться снова и снова…

Но вот бабушка откладывает вязание, выходит из беседки, и Витя сразу успокаивается, когда чувствует знакомый и такой родной запах, и как теплые руки обнимают его за плечи…

Бабушка… она оказывала огромное влияние и на Витю, и на деда. В ее присутствии они успокаивались. Ему всегда будет не хватать ее…

— Соболев, ты меня слышишь?!

— А?

— Слышишь, спрашиваю? Согласен со мной?

— Прости, я задумался… Что ты говорила?

Она вздохнула с сожалением:

— Езжай на работу, Соболев.

Он вспомнил, что отключил мобильный после звонка водителю.

— Я тебя провожу.

— Я хочу погулять.

— Значит, будем гулять вместе. Все-таки это и мой ребенок тоже, и я имею на него такие же права. Поэтому я сегодня тоже гуляю с ним… с вами.

Она снова вздохнула и молча развернулась, чтобы идти. Он проводил ее взглядом, невольно отметив, что со спины ее фигура ничуть не изменилась, а округлившийся животик нисколько не портит ее.

Аня обернулась, почувствовав его взгляд. Непонимающе пожала плечами, приглашая присоединиться. Он сжал губы, чтобы не улыбнуться, и последовал за ней.

Середина июня 2015 года.

Квартира Виктора и Ани

26 недель

Опять они ругаются. Как же надоело!

Ну сколько можно, неужели так сложно хоть один день прожить в тишине! Они прямо не могут без взаимной ссоры!

А ну перестаньте!..

— Ой! — Аня схватилась за живот.

… опять ссорились.

Вернее, это она опять раздражалась, а он… он тоже злился, пытаясь сдерживать себя. Но у него это очень плохо получалось.

А все потому, что Аня сегодня не приготовила ужин.

—… голодный как черт! А ты опять весь день валяешься на диване!

— Честно? Мне лень! А вообще я тебя сегодня не ждала.

— Впрочем, как и всегда.

— Почему бы тебе не поужинать хоть раз у своей секретутки?

Повисла пауза. И почему-то Виктору стало стыдно.

— Она что, сюда звонила?!

— Звонила! Каждый вечер звонит! Достала уже! Ты ее бросил, что ли?

Совсем недавно Виктору наскучила Мила, и ему захотелось новых ощущений. Пытаясь развлечься, он снова стал заглядывать в клубы. Их молчаливая договоренность с женой о неприкосновенности времени и личного пространства друг друга сводилась к тому, что он не трогает ее, а она не закатывает ему истерик по поводу его любовниц. И все шло хорошо. Пока ему не надоела Мила…

— Я же запретил ей звонить сюда! — прошипел он, сбрасывая пиджак прямо на стол.

— Не знаю, что ты там ей наобещал, но я тебя очень прошу: уйми свою ревнивую шлюшку! Похоже, она вбила в свою пустую головешку, что ты намерен развестись со мной и жениться на ней.

— А ты этого хочешь?

— Развода? Нет, конечно, и ты сам знаешь, почему.

Ему вдруг стало обидно.

— Какая же ты меркантильная, однако!

А ей — смешно.

— Ха-ха-ха! Кто бы говорил! По крайней мере, мои интересы куда гуманнее!

Вот это перепады настроения!

— Ну, давай, прикрывайся больной бабушкой! Просто признайся — хотя бы на минутку, хотя бы себе! — что тебе нравится такая жизнь! Приятное времяпрепровождение, вкусная еда, дорогие шмотки и ни-че-го-не-де-ла-ние! Живи не хочу! Вся квартира с удобствами — в твоем распоряжении!

— Ты забыл добавить в этот роскошный список свекровь-грымзу и нелюбимого мужа-бабника, который волочится за каждой парой стройных ножек, — тихо ответила Аня. И вдруг схватилась за живот: — Ой!

Виктор испугался.

— Ань, ты чего? Болит? Где? «Скорую» вызвать?

Но ее лицо, такое отрешенное, внезапно прояснилось. Взгляд был устремлен куда-то в пустоту, одна рука — на животе, другая ухватилась за край стола.

— Ой, — снова повторила она, — ох. Пинается.

И улыбнулась.

В этой улыбке было столько нежности, что Виктору стало завидно. Ему остро захотелось получить хотя бы одну из таких ее улыбок — не вынужденную, фальшивую, вымученную, а искреннюю, настоящую…

— Пинается? Сильно?

— Да… Ох! Больно-то как! Прямо под ребра!

Она рассмеялась. И он тоже невольно улыбнулся.

— Под ребра, — повторил он. — А… можно мне тоже… почувствовать?

Аня удивленно взглянула на него.

— Можно. В конце концов, ты ведь тоже имеешь на этого ребенка равные права.

Виктор несмело придвинулся, протянул руку. Пальцы дрожали, когда он робко дотронулся до живота. Однако даже сквозь ткань платья для беременных он ощутил резкие толчки.

Она закусила губу, чтобы снова не вскрикнуть.

— Пинается… вот снова! И еще раз! — Виктор улыбнулся, и вдруг его осенило: — Слушай, если так пинается, то, может, это мальчик? Футболист! Ура, у меня будет сын! Я с ним буду в футбол играть!

Но Аня быстро умерила его пыл:

— Все дети пинаются в утробе матери. Это нормально, ненормально, если ребенок тихий.

Виктор с сожалением вздохнул и убрал руку с живота.

— Ты умеешь испортить любой праздник, сбить настроение в ноль, и вообще — лишить эйфории. Спасибо тебе за это, дорогая.

— Не за что, милый, — хмыкнула она, поворачиваясь к холодильнику. — Обращайся, если нужно.

— Обязательно, — в голосе Виктора явно слышался сарказм.

— Если потерпишь полчасика, то я сделаю тебе грибную пасту, — донеслось до него.

— Потерплю, куда ж я денусь, — вздохнул он снова. И крикнул, уходя в ванную — принять душ: — Но только полчасика!

Аня убирала со столешницы продукты, оставшиеся после готовки, а Виктор уплетал приготовленный ужин за обе щеки.

— М-м… Вкусно-то как! Можешь ведь, когда захочешь, милая!

Она усмехнулась, ставя грязные тарелки в мойку.

— Просто ты голодный, как… черт.

— Ты знаешь, а я даже не догадывался о твоих кулинарных способностях. Мне почему-то казалось, что ты ничего не умеешь.

— Неправильно казалось. Все я умею. Просто не хочу. Желания не возникало.

— А что же случилось сегодня, женушка?

— Ну-у… Наверное, захотелось доказать тебе, что я не такая уж и безнадежная. Тем более тебя сегодня, по-видимому, бортанули: и с постелью обломали, и с ужином. Считай, что я тебя пожалела и пригрела.

Она стала перемывать тарелки, а он подошел к ней и поставил посуду в мойку.

Ужин оказался настолько вкусным, что даже не хотелось снова начинать ссору.

Увидел гору грязной посуды, ее — в неудобной позе, с мешающим уже животом, пытающуюся дотянуться до крана. И улыбнулся.

— Сегодня прямо день открытий, — сообщил он, и нечаянно коснулся ее плеча. Тут же поспешно отдернул руку — пальцы будто обожгло током. Сразу вылетели из головы все колкости, которые планировалось сказать.

Она замерла с мыльной губкой в руках, но не обернулась, только опустила голову. Он стоял слишком близко — ближе, чем это было допустимо. И она смутилась. Ноздри щекотал легкий аромат лосьона после бритья, и от этого слегка закружилась голова.

— Я бы попросила тебя отодвинуться, — надтреснутым голосом произнесла она. — Меня от мужского парфюма мутит, а ты сейчас находишься слишком близко.

Он отшатнулся так поспешно, что чуть не снес стаканы со стойки.

— Я… в общем, спасибо за ужин. Спокойной ночи, — он быстро вышел из кухни. Аня осталась у мойки, пытаясь унять непонятное сердцебиение.

* * *

На следующий день, около 11 утра

Было позднее утро, когда ее разбудил звонок мобильного.

Наверное, бабушка звонит. Она каждый день звонит в это время.

Аня нашарила рукой телефон и, не открывая глаз, поднесла трубку к уху.

— Да, привет, ба, я сплю еще. Вчера поздно легла. У меня все хорошо, вчера готовила ужин «любимому», чуть было пургена не всыпала. Рука не поднялась. Так что молчи. Ничего не говори, я и так наперед знаю… Алло?

В трубке была тишина. Аня разлепила глаза и в ужасе уставилась на дисплей телефона. Там высвечивалась надпись: «Соболев-муж».

— И тебе доброго утра, дорогая, — ехидно заметила трубка голосом «Соболева-мужа». — А я вот в обед освобождаюсь пораньше. И хотел тебе вернуть труды за вчерашний ужин. Собирайся, через час я за тобой заеду.

— Надеюсь, ты не заставишь меня жевать слабительное, дорогой, — язвительно заметила окончательно проснувшаяся Аня. — Или крепительное…

— Не беспокойся, милая, я не настолько жесток, чтобы измываться над беременными женщинами, как ты представляешь меня перед бабушкой. Кстати, ей привет. Через час я за тобой заеду, — трубка задышала частыми гудками.

Аня хмыкнула. Еще со дня регистрации между ними установились такие любезно-показные отношения. Со стороны могло бы показаться, что они безумно влюблены — настолько страстными взглядами они порой одаривали друг друга! Да и употребляемые словечки типа «милый», «родная», «солнышко», «дорогой» дополняли впечатление.

Инна, пару раз присутствовавшая в «семейном кругу», только головой качала.

— Ань, ты можешь обижаться, но я больше на ваши «семейные посиделки» приходить не буду. На вас смотреть тошно. Того и гляди ножи полетят.

— Я не в том положении, чтобы ножами кидаться, — отмахивалась Аня. — Во всех смыслах. Просто мне сейчас ну очень одиноко. Бабушка в санатории, а я… я тут, как в клетке. Людмила раз в неделю заглянет и все, обольет кастрюлей ненависти и презрения и снова исчезает. Да и соболевский дед в последнее время навещать перестал. Он хоть и старый, но с ним как-то… уютно, что ли. В его присутствии спокойней становишься, и даже не возникает желания лишний раз с тряпочкой для пыли по мебели пройтись, лишь бы не сидеть на месте, как на иголках.

— А что с ним?

— Болеет часто. А мне тоже тяжело уже таскаться, восьмой месяц идет. Ребенок пинается — жуть, прямо попрыгушки устраивает. Бабушка говорит, что я вроде тоже такая была. Но мне кажется, что девочки так не умеют. Это определенно пацан — бешеный поскакунчик! Ой, опять!

— А УЗИ что? Так и не определили?

— Нет. Отворачивается постоянно. Врач говорит, что им неприятно, когда просвечивают.

— Ну, потерпи немного, еще чуток!

Квартира Виктора и Ани. То же утро

За раздумьями Аня собиралась медленно. Что это он задумал? Куда ее потащит? Если опять на «семейный обед» с «любимой» свекровью — да нафиг такой день! Она сразу развернется и уйдет, уж лучше в скверике погулять…

Она поймала себя на том, что рассматривает отражение в зеркале, пытаясь определить, что лучше всего надеть, чтобы достойно смотреться рядом с Виктором.

Он действительно красавчик — отрицать это глупо. Еще в школе он был самым-самым в их параллели. Да за ними со Славиком бегали не только одноклассницы и девчонки с других потоков — школьницы помладше тоже вздыхали, когда видели их двоих, идущих по коридору школы.

Все, кроме нее. Ее Соболев всегда раздражал. Потому что знал, какой он обаяшка, и пользовался этим вовсю. Чувствовал безнаказанность, а потому вел себя нагло. Аня таких не любила, считала показушниками, за маской которых ничего нет.

— Да ну тебя к черту! — она разозлилась, сорвала шарфик из шифона с шеи и бросила его на тумбочку под зеркалом. Растрепала уже аккуратно уложенные волосы, выдернув шпильки, и густые локоны рассыпались по плечам.

В этот момент входная дверь открылась, и вошел Виктор. От неожиданности Аня вздрогнула и тут же привычно почувствовала знакомое раздражение.

— Ты чего так… внезапно? — резко бросила она.

Он усмехнулся, разглядывая ее со странным выражением в глазах.

— Все не налюбуешься никак? — он прикрыл дверь и остановился на пороге. — Почему внезапно? Я ж звонил час назад. Или мне уже без стука в собственную квартиру войти нельзя?

— Можно, отчего же, — она собрала волосы в простой узел и попыталась заколоть их шпилькой. Непослушная прядь выбилась и легла ей на плечо.

Виктор протянул руку и заправил волосы за ухо, задержавшись рядом чуть дольше обычного. Легко коснулся щеки — Аня отвела лицо в сторону. Поджал губы, глянув на часы.

— Пошли. Опаздываем уже.

Выходя из подъезда, он кому-то позвонил, и Аня молча посторонилась, пропуская двух грузчиков, которые несли большую тяжелую коробку с какой-то техникой.

Ничего такого страшного не произошло — они действительно пошли обедать в ресторан.

— Ты меня зачем вообще сюда притащил? — процедила она сквозь зубы, усаживаясь в удобное кресло с высокой спинкой.

— Обедать притащил, любимая. Могу я хоть раз за всю нашу, э-э… недолгую, м-м, супружескую жизнь пригласить тебя в ресторан на обед?

— Пригласить? Дорогой, а ты ничего не напутал? Когда приглашают жену, вряд ли говорят: «У тебя час, собирайся, я за тобой заеду!». По-моему, этот твой звонок был скорее приказом.

— Ну, я же тебя знаю, — Виктор усмехнулся, — ты сразу начнешь отнекиваться, отговаривать меня от «глупой затеи», предложишь вернуть мне ужин в денежном эквиваленте… А я хочу порадовать любимую жену кулинарными изысками европейской кухни.

— А, я поняла, — знакомое раздражение разрасталось с каждой секундой все больше. — Таким образом ты хочешь унизить меня, сравнив европейскую кухню от шеф-повара элитного ресторана с моей вчерашней стряпней. Спасибо, милый, но у тебя ничего не выйдет — я и сама знаю, что до идеальной хозяйки на кухне мне еще очень и очень далеко.

— Ну что ты, родная, — развел руками Виктор, преувеличенно мягко улыбаясь, поскольку к ним подошла официантка и начала расставлять приборы с закусками. — Я всего лишь хочу уделить тебе больше внимания. Извини, в последнее время слишком много работы навалилось, еле разгреб дела месячной давности. Поэтому сегодня я полностью твой. Простите, э-э… Рита, — он прочитал на бейдже имя официантки, и та буквально расплавилась от его взгляда.

Хм. И плевать Рите, что Соболев не один. Наверняка уже отдалась ему сто двадцать раз на кухонном столе ресторана во всех позах. Равно как и он — небось представил ее, стонущую под ним. Бабник.

— Принесите, пожалуйста, минеральной воды без газа. Моя жена предпочитает… Что бы ты хотела, милая?

Аню разозлила вся эта показуха. А еще больше (хотя в этом она не призналась бы и самой себе!) выбесило откровенное заигрывание с официанткой.

— О, дорогой, ты, наверное, забыл, что в это время суток я предпочитаю сок. Свежеотжатый.

— Да, и какой именно? — официантка Рита почтительно склонилась над блокнотиком. А сама все постреливала глазами в Соболева. Ане захотелось ее пнуть.

— Березовый, — нагло отчеканила она, — и чтобы без опилок — у меня от них запор, — и отвернулась к подиуму, на котором расположились музыканты.

— Принесите, пожалуйста, — вкрадчиво произнес Виктор, улыбаясь растерянной Рите одними глазами, — и не слишком затягивайте, моя жена не любит ждать.

Риту как ветром сдуло. А Виктор, все так же улыбаясь, бросил взгляд на часы.

— Торопишься? — Аня перехватила его взгляд, усмехнулась. — Не бойся. Не стану я сцены тебе тут устраивать. Можешь сегодня вообще домой не приходить. Оставайся у Риты, она и накормит, и утешит.

Вместо ответа Виктор поднялся и протянул ей руку с легким поклоном.

— Я вижу, тебя интересует эта музыка. Приглашаю на танец.

Он вытянул ее на середину зала, и Аня снова почувствовала себя маленькой девочкой, как когда-то в школе, когда над ней смеялись одноклассницы, вслух обсуждая ее старенькое платье. И хотя в этот раз она знала, что выглядит отлично, пусть даже и с животом, ей все равно казалось, что на ней надето то же старенькое платье, на котором видны тщательно заштопанные дырки.

— Меня интересует, что будет дальше, — ответила она, положив руку ему на плечо. Почувствовала его ладони на своей талии и напряглась, пытаясь отодвинуться. Не получилось: он уверенно держал ее в объятьях и улыбался. — Соболев, ты меня задушишь.

— Непременно, — пообещал он, не выпуская ее, — если ты будешь так отчаянно сопротивляться, то я тебя задушу даже быстрее, чем ты думаешь.

— Я тебя ненавижу, Соболев! — тоже лучезарно улыбаясь, сообщила Аня. Фальшивая улыбка казалась приклеенной к губам.

— А я-то тебя как люблю, родная! — громко ответил он, прижимая ее к себе.

Аня чуть повернула голову и увидела, что над их столиком хлопочет официантка Рита, украдкой бросая взгляды на Виктора. И ей стало смешно, так смешно, что Аня еле сдержала себя, чтобы не расхохотаться в голос.

— Позволь узнать, солнце мое, что же тебя так развеселило? — светящаяся улыбка Виктора могла вполне дать фору любому голливудскому оскалу.

— Твоя… трусость, милый, — давясь от смеха, ответила Аня.

— Трусость?!

— Да. Ну надо же додуматься — спрятался за беременную жену от посягательств официантки! — она хихикнула, но тут же закусила губу. — Ну что же, сам виноват — нечего направо и налево девчонкам глазки строить.

— Ты про Риту? — догадался он и тоже рассмеялся. — К твоему сведению, милая женушка, такие, как Рита, не в моем вкусе. Мне почему-то не нравятся блондинки. А тебя я увел танцевать, чтобы ты не чувствовала себя ущербной рядом с ней — такой молоденькой, смазливенькой и стройной.

Теперь Ане захотелось пнуть и его.

— Я тебя ненавижу, Соболев, — снова прошипела она.

Виктор только ухмыльнулся.

— Ты повторяешься, — заметил он, сжимая ее руку все сильнее.

— Ненавижу за то, что только ты можешь одновременно гладить по голове и бить — в самое слабое место.

— И где же твое слабое место, Щеглова? По-моему, ты непрошибаема, как танк.

— Хорошо, что ты его не нащупал…

— Ну, у меня еще куча времени…

— Если б не бабушка…

— Да знаю я, знаю, — он снова посмотрел на часы, — не начинай сначала. Вон, кажется, твой сок. Пойдем за стол?

Они в молчании сели на свои места.

— Кстати, дорогая, — он снова улыбнулся ей, и у нее на секунду мелькнула мысль, что, возможно, эта Рита сидит где-нибудь в уголочке, наблюдает за ними и завидует ей, Ане. От этого стало жалко официантку, и привычное раздражение вернулось на место. — Справедливости ради стоит отметить, что смазливость и красота — вещи разные. И я только сейчас это понял. Один вопрос, практически интимный: э-э… у тебя и вправду запоры от березовых опилок?

В тот же день

После обеда в ресторане они еще немного прогулялись (разумеется, на «пионерском» расстоянии друг от друга), зашли в скверик. Виктор то и дело бросал взгляд на часы, и Аню это вконец разозлило.

— Соболев, ты на свидание опаздываешь?! Зачем тогда меня в ресторан потащил? Беги уже к своей, дай свежим воздухом подышать спокойно!

Тут у него зазвонил мобильный.

— Да. Да, Миш. Все ясно. Ну ладно, спасибо вам. Ты молодец. Все, сочтемся. Давай. Мы в парке. Ты за мной заедешь? Хорошо.

Аня озадаченно остановилась посреди аллейки.

— Чего мы встали? — Виктор поднял брови, затем сощурился. — Мне надо отъехать на работу, вечером совещание руководителей. Поэтому пошли домой. Меня Миша заберет, по пути тебя закинем.

Аня хмыкнула и ничего не ответила.

Уже подъехав к дому, она, не глядя, сказала:

— Спасибо за обед… дорогой. Это было… необычно.

— Не за что, родная, — он улыбнулся в ответ. — Я очень рад, что тебе понравилось. Вечером не жди, буду поздно.

— Хорошо, милый. Тогда не буди меня, возьми ключи.

Он вышел из машины первым, обогнул ее и, открыв дверцу, помог выбраться Ане. Она буркнула «спасибо» и хотела пройти в подъезд, но Виктор задержал ее руку в своей:

— У меня после совещания встреча с партнерами-заказчиками. Деловой ужин и ничего больше. Но я и вправду буду поздно. Если бы можно было взять тебя с собой…

— Зачем? — она усмехнулась, склонила голову набок. — Деловая встреча не должна превращаться в семейный фарс.

— Да, ты права, — он хотел сказать совсем другое, а получилось то… что получилось. — В некоторых случаях жены только мешают.

— Так и я о том же, милый, — Ане порядком надоел этот разговор; хотелось растянуться на кровати, поспать. — Меня радует, что хотя бы сегодня ты придешь домой не голодным. А впрочем, может быть, не стоит приходить домой под утро? — она перешла на шепот: — Я все равно никому ничего не скажу.

— Я вернусь поздно, — повторил Виктор и, повинуясь порыву, приобнял жену за талию, неловко чмокнул ее в щеку. — Пока, любимая.

Машина уже уехала, а Аня, передернув плечами, поднялась в квартиру.

Дома ее ждал сюрприз: на кухне, рядом с духовым шкафом, красовалась посудомоечная машина. Аня узнала ее: это была та самая, что изображалась на коробке, которую заносили в подъезд два грузчика, попавшиеся ей на пути.

* * *

Он действительно пришел поздно и, стараясь не шуметь, тихонько пробрался к себе.

Да, он действительно говорил правду: ужин с потенциальными партнерами его мало повеселил, красноречивые взгляды Милы бесили, а дед со своими замечаниями по поводу его странного поведения так и вообще отнял последние силы.

— Виктор, ты совсем не слушал то, что говорили наши будущие партнеры. Ты так ничему не научишься! Это твой первый серьезный ужин с такими людьми, а ты… Ты — олицетворение полной безответственности! Ну где твои мозги, твое обаяние, в конце концов! О чем ты думаешь, в каких облаках витаешь?!

Если бы Виктор рассказал деду, о чем думал в тот момент, тот рассмеялся бы ему в лицо. Если бы Виктору сообщили, что он будет так переживать, понравился ли его сюрприз жене, то он сам расхохотался бы в лицо тому, кто это сказал.

Но Аня не перезвонила после того, как они расстались у подъезда, и он волновался, да. Утешал себя, что, возможно, она не обратила внимания, что, возможно, устала и сразу ушла спать…

Выманить ее из дома, отправить заказанную технику и спецов подключить ее, убрать весь мусор до возвращения хозяев. И затем насладиться произведенным эффектом — вот каков был его план.

Но в последний момент Виктор оробел — а вдруг подарок ей не понравится? И он попросту сбежал в офис, оставив ее одну: удивляться, раздражаться, восхищаться или что там еще.

А она не перезвонила. И от этого было… неприятно.

«Ну и что? — успокаивал он себя. — Она никогда мне не звонит. Так же, как и я — ей. Завтра я увижу, какой эффект получился».

Он на цыпочках пробрался к себе, зажег ночник и хотел повесить пиджак на кресло, но вздрогнул: там спала Аня.

Растерянно похлопав глазами, Виктор все же решил перетащить ее на кровать. Не зная, как подступиться, он потоптался, затем просунул руки под колени и талию, и осторожно приподнял ее. Она не проснулась, и он немного приободрился. Подхватив жену, Виктор тихонько перенес ее и уложил на кровать, укрыл пледом и сел рядом в кресло, сосредоточенно разглядывая ее лицо.

Она похорошела еще больше. Беременность меняла ее, но округлившийся живот никак не портил внешности — наоборот, придавал какой-то шарм. Виктор задумался: неужели она всегда была такой… притягательной? Почему он раньше этого не замечал? А вчера вдруг увидел, что на нее, беременную, оборачиваются мужчины!

Это и радовало, и злило одновременно: льстило, что эта женщина принадлежит ему — пусть и на бумаге, но является его женой, и бесило, что он не сможет ее вечно прятать. Если на нее беременную так смотрят, то когда она родит и придет в норму, вернет прежнюю стройность (в чем Виктор уже не сомневался), ее обязательно уведут. Зачем он ей — они и так только ссорятся постоянно.

Он не станет ее удерживать. Или станет? В конце концов, у них будет ребенок.

Он подумал, что это довольно подло: манипулировать женой с помощью ребенка. Но, как говорится, на войне и в любви…

Стоп. А что это у них — война или любовь? И когда это началось, что он даже не заметил?

28 недель

Хочется бегать, прыгать, веселиться… Плавать, как рыбка — взад-вперед, взад-вперед…

Кажется, тебе это доставляет неудовольствие? Да ладно, ты ж меня еще не видела, зачем ругаться-то! Вот увидишь, полюбишь обязательно — у меня голубые глазки, пухленькие щечки, пальчики смешные…

Не полюбишь?.. Ну и не надо. Не очень-то и хотелось. Все, ухожу в прострацию!

Начало июня 2015, поздний вечер

Квартира Виктора и Ани

Она проснулась от резких толчков.

«Ну что ж ты так прыгаешь, малыш? Дай мамочке поспать. Ох! Кажется, в ребра пяткой двинули.

У... А вот сейчас — в печень. Жестоко…

Это потому, что я тебя поначалу не хотела? Ну да ладно, не сердись — кто в жизни ошибок не совершал?

Ой. Я больше не буду. Честное слово! Я буду любить тебя и оберегать. От всех…»

Аня гладила живот с закрытыми глазами, мысленно разговаривая с ребенком. А когда открыла их, то чуть не подпрыгнула на кровати. На нее с интересом смотрел… Виктор.

— Привет, солнце мое. Хорошо спалось?

Сарказм в голосе ему не убрать никогда. Видимо, это у него в крови. От мамашки.

— И тебе привет. Почему так темно? Еще не утро?

— Еще ночь.

— А что ты делаешь в моей… О! — Она замолчала, оглядевшись по сторонам. — Ладно. Что я делаю в твоей комнате?

— Спишь, — хмыкнул он.

Она со вздохом поднялась, придерживая рукой живот.

— Как настроение?

— Отвратительное.

— Замучал ребенок?

— Нет.

Она встала на ноги. Отчаянно хотелось в туалет.

— А в чем дело, радость моя? Спишь в моей комнате, заняла мою кровать, я тут на кресле притулился.

Аня смерила его мрачным взглядом и ничего не ответила.

— Все ясно. Опять я в чем-то виноват.

— А как же! — обернувшись у двери, бросила она ядовито. — У тебя кровать мягче моей! — и прошлепала в ванную.

Виктор проводил ее взглядом. И только когда дверь в ванную закрылась, позволил себе рассмеяться в голос, крикнув вдогонку:

— На здоровье, солнце мое, я жутко рад, что тебе понравилось!

Он встал и прошел за ней. Нерешительно остановился у двери, хотел открыть ее и войти, но оробел.

Все, на что его хватило, это:

— Кровать, говоришь, мягче? Могу предложить перебраться ко мне. На постоянку, так сказать.

Он ничего не ждал, но дверь внезапно распахнулась и появилось ее сердитое лицо:

— Предлагаешь залезть в твою постель? Спасибо, я уже там была, и вот результат! — она выставила вперед живот.

Без тени улыбки. Совершенно серьезно взглянула на него, по-идиотски улыбающегося.

И снова закрыла дверь. Прямо перед носом. Он хмыкнул.

— Мне тоже было очень приятно, радость моя.

Снова упало настроение. Что она, издевается, что ли? Он перед ней как мальчишка, на задних лапках, а она…

Беременная дура.

Он развернулся, психанул и пошел к себе — досыпать.

Аня осталась стоять в ванной, прислонившись лбом к двери.

Что это с ней? Сейчас ее порывом стало как можно скорее захлопнуть дверь. И только большое усилие остановило руку, тянущуюся повернуть замок.

Она что, боится? Боится собственного мужа? Вот это новость…

Подушка хранила ее запах, и заснуть было просто невозможно.

Он пробовал проветрить комнату, распахивая окно; он содрал с подушки наволочку, сдернул всю постель и бросил ее прямо на пол («Завтра скажу, чтоб перестирала!») — и ничего не помогало.

Запах жасмина преследовал его повсюду. И теперь новым наваждением стали не воспоминания о бабушке, а лицо жены.

«Жена, — усмехнулся Виктор про себя, — да какая ты мне жена, если мы даже не спим вместе?».

Он испугался своих мыслей. Что это с ним? Почему он думает о ней в таком ключе?

«Ладно, если бы было воздержание в течение… месяца, скажем. Я бы понял, поверил, что это все — от недостатка секса. Но тут — каждый день, и большое разнообразие… и все равно… Что же это происходит?!».

Тут еще одна догадка пронзила мозг, словно стрела: «Если у меня при регулярной половой жизни постоянно возникают подобные мысли, то что думает она? Или ей не хочется? Да ну, быть не может. Нормальная, здоровая баба не может не хотеть. Или… Или у нее кто-то есть?».

Последнее его так взбесило, что он даже зарычал, подскочив на месте. Усталость и сон как рукой сняло.

Выбравшись из постели, Виктор направился в ее комнату, которая была заперта.

— Ань, открой!

Тишина.

— Я знаю, что ты не спишь! — он заметил полоску света под дверью. — Открой, поговорить надо.

Тишина.

— Щеглова, не испытывай мое терпение! Открой дверь, иначе я ее сейчас просто вышибу!

На миг почудилось, будто ее кто-то обнимает там, за закрытой дверью. Стало дурно.

— Аня!

В замке робко повернулся ключ.

Она стояла испуганная, взлохмаченная, неловко кутаясь в халат. И молча смотрела на него.

И была очень, очень, очень красивой в свете ночника, горевшего за спиной.

— Можно войти?

У него осипший голос.

— Зачем?

— Ты закрываешься на ночь? Всегда?

Говорить, говорить — все, что угодно, только бы удержать ее еще немного, послушать ее голос…

— А что такого?

— Не смей закрываться, слышишь!

Что-то нужно придумать…

— А то мало ли. Вдруг плохо станет и выбраться не сможешь. А я к тебе не проберусь, пока дверь не выломаю.

Она усмехнулась, и это сразу охладило пыл.

— А с каких пор это тебя беспокоит? Соболев, ты раньше пяти утра домой не возвращаешься! Я в это время уже не сплю обычно. Ты либо пьян, либо устал после «работы», «делового общения» (в последние слова она вложила особенно много яда). Какая от тебя может получиться помощь? Иди проспись сначала!

Его разозлил этот намеренно-небрежный тон. Отчаянно захотелось ее придушить. И он даже шагнул к ней, но увидел испуг в зеленых глазах, и…

… И впился губами в ее губы. Просто так. Сам не зная, почему.

Сознание кричало: «Очнись, оторвись — это же ненавистная Щеглова!».

А подсознание тихо вздыхало: «Наконец-то…»

Как будто долго шел по пустыне и вдруг набрел на чистую родниковую воду, способную утолить жажду.

И ровно столько длилось ликование подсознания, сколько ощущение ее губ на его — секунду, минуту, вечность…

И когда он все-таки оторвался, то уже ничего не соображал. Штаны стали отчаянно тесными, и захотелось…

— Тебя!

— Соболев!

— Тебя хочу!

— С-соболев, прекрати!

— Хочу…

— Перестань! Мне больно!

Это несколько отрезвило.

Он с трудом отодвинулся, тяжело дыша и все равно нависая над ней, не в силах просто так уйти, отпустить…

Каждая клеточка тела тянулась к ней; каждая клеточка мозга кричала: «Стоп!», но он видел только ее глаза — испуганные, распахнутые. Такие зеленые…

И был готов тонуть в них.

А ей было страшно. Впервые за все недолгое время их брака она подумала, что он в любой момент может ее просто-напросто изнасиловать. И никто ее не защитит.

— Соболев, иди к себе, — как можно тверже сказала она, стараясь не смотреть на него.

Он же пытался поймать ее взгляд, и это плохо получалось. В конце концов он психанул, грубо взял ее за подбородок и заставил смотреть на него — снизу вверх, глаза в глаза.

— Прости. Не знаю, что на меня нашло. И вправду тяжелый день выдался. Я тебя сильно испугал?

Она снова растерялась, уже в который раз за эти сутки. И попыталась вывернуться — в который раз.

— Аня. Посмотри на меня. Прости, слышишь? Я больше не буду.

И его удивил вопрос, слетевший с ее губ:

— Что именно не будешь?

— Ну… Все, что ты скажешь. Трогать не буду. Приставать не буду. Только не бойся. Я тебе не сделаю больно.

А голову уже разрывало на части осознание только что сказанного.

И снова ее реакция озадачила: она улыбнулась. И еще. И еще. И сама коснулась его рук:

— Ты же все равно не сдержишь своих слов, Соболев. Зачем обещать невыполнимое?

— Откуда?..

— Оттуда, — испуг прошел. И она снова стала прежней — недосягаемой, холодной. Молчаливой. — Иди спать уже. Я тебе завтрака готовить не буду.

— Я тебе на полном серьезе предлагаю свою кровать — раз она кажется тебе мягче. Хочешь, комнатами махнемся?

— Спасибо, мне и у себя удобно, я привыкла.

Квартира Виктора и Ани.

Два дня спустя после обеда в ресторане

— Зачем ты поставил «посудомойку»?

Похоже, она была настроена воинственно. Виктор усмехнулся.

— Чтобы ты не мыла посуду.

Она подняла одну бровь:

— Тебя не устраивает качество вымытой посуды?

— Мне, в принципе, все равно. Я практически не ем дома, ты же знаешь.

— Тогда зачем ты поставил «посудомойку»?

Он растерялся. Действительно, зачем — если не признаваться, что он беспокоился за нее, а это было так. Что придумать?

— Затем… затем, что меня не устраивает качество вымытой посуды, да. Все-таки я иногда дома ужинаю.

— А, в те вечера, когда твои девицы не в состоянии готовить тебе изыски?

— Да. К твоему сведению, мои девицы рождены не для того, чтобы готовить.

— Ну конечно, для обстирывания, обглаживания, готовки у тебя есть жена.

Сколько яда в голосе…

— Разумеется, дорогая. Ведь в постели она никакая…

— А ты еще жену и в постели помнишь? Какая жалость! Всего-то один раз — и тот неудачный! Надо же было так попасть — всего одна непонятная ночь, и ты — отец!

— Ну, тебя это, по всей видимости, не коробит. Ты ведь тоже утешаешься с кем-то. Не можешь не утешаться.

— Не надо меня сравнивать с собой, я не кобель, у меня на каждого встречного не встает.

— Ну да. У тебя же стоять нечему. Или ты завидуешь?

Она расхохоталась:

— Завидую? Чему? Что в один прекрасный день ты потащишься в больницу, где тебя «обрадуют» какой-нибудь найденной венерической заразой? Да я лучше буду здоровой, чем гулять направо-налево!

Она раздраженно отвернулась к мойке и демонстративно принялась мыть стаканы. Заметно увеличивающийся живот мешал, и ей было трудно дотянуться до крана, чтобы закрыть воду.

Изворачиваясь, как могла, она кое-как дотянулась и повернула вентиль. Виктор усмехнулся, но ничего не сказал.

Раньше он не обращал внимания на это, но в последнее время его стало забавлять то, как она пытается доказать ему, что в состоянии справиться со всем в одиночку. Она никогда ничего не просила, не требовала, не упрекала — даже не упрекала в чем-либо! — за исключением одного: что по его «милости» вынуждена носить ребенка.

— Раз тебе «посудомойка» не нужна, я позвоню завтра в сервис-центр, пусть забирают назад.

Аня нахмурилась. Завтра воскресенье, и ей некуда пойти, а сидеть дома в шуме и толкотне, наблюдая, как грузчики топают по квартире, не хотелось.

А еще напрягало присутствие Виктора. В последнее время он…

—…чаще стал бывать дома, ты не находишь?

— И что?

— Раньше по выходным тебя не увидишь — возвращался только под вечер воскресенья.

— И что?

— Для меня это странно. Более чем.

Аня умолчала о том, что ей попросту было страшно — в ту ночь, когда он целовал ее, у нее мелькнула дурацкая мысль: а что если Соболев — извращенец? И его потянуло на беременных?

А что если ему нравится издеваться над такими, как она?

А вдруг он — садист, и однажды по его милости она потеряет ребенка?

И еще куча этих «а что если…?».

Однако Виктор не догадывался о ее терзаниях, а потому ее неумелые попытки отодвинуть его, выдавить из своей жизни воспринял, как обычный «психоз беременных».

— Ну, считай, что я вдруг захотел побыть в кругу семьи.

— Семьи?! Хах! Где ты видишь семью?

— Буквально перед собой.

— Послушай, Соболев: мы — семья только на бумаге. Наши реальные взаимоотношения очень далеки от семейных, и, если ты забыл, могу напомнить: я вышла за тебя замуж ради денег на лечение бабушки. Я этого не скрываю. Так же, как и ты — когда напялил мне кольцо на палец и пообещал стать хорошим мужем, то руководствовался завещанием деда. У нас с тобой чисто деловые отношения, помнишь?

Виктор промолчал. Именно эту фразу он тогда бросил ей в лицо, когда они вышли из ЗАГСа. А сейчас отчаянно захотелось отмотать время назад, чтобы удержать те обидные слова. Все те обидные слова, что он успел ей наговорить.

Аня не поняла, о чем он думает, но решила, что он забыл.

Она бы не забыла ни за что на свете.

Еще бы: выходить замуж впервые, да еще вот так, из корысти (пусть и во благо другим), не иметь ни роскошного платья-как-облако, ни веселой пьяной свадьбы, ни влюбленного жениха в свои двадцать два — да разве об этом мечтает каждая девушка?

Она хотела еще что-то сказать, но тут снова проснулся ребенок. Видимо, он сильно толкнул ножкой, и она скривила лицо, потому что только что сидевший Виктор подлетел к ней.

— Что? Что такое? Больно? Ань?

— Толкается… — она хотела рассердиться на Соболева за слишком близкое расстояние между ними, но внезапно рассмеялась:

— Да не трясись ты, прямо побелел весь. Толкается слишком… сильно. По печени бьет, что ли?

— А… можно мне еще раз почувствовать?

И его голос был таким робким, что она сдалась:

— Только не отпрыгивай, а то я сама пугаюсь.

Виктор приложил ладонь к животу жены и незамедлительно получил пинок. Ему стало щекотно, но он руки не отдернул — наоборот, стал водить ею, легонько поглаживая.

В нос снова ударил жасмин, от которого тут же закружилась голова. Ему отчаянно захотелось прикоснуться к коже — он помнил еще те шелковистые, будоражащие прикосновения, гладкую упругость и…

И ее сладкий запах.

Он закрыл глаза, улыбаясь.

Аня наблюдала за ним со смесью испуга и удивления. Что-то в нем настораживало и успокаивало одновременно.

Эти его перемены — внутренние, душевные — напрягали. Не было ни издевок, ни сарказма, ни подколов, не прекращающихся ни на минуту.

Эти перемены пугали. И вместе с тем успокаивали, даря непонятный уют.

Ане вдруг ужасно захотелось оказаться в его руках, чтобы он баюкал ее, как маленькую, целуя и…

Целуя?! Да что это с ней, в конце концов?!

—…похоже, все-таки футболистом будет, — услышала она радостный голос Виктора и окончательно вернулась в реальность. Поджала губы и отодвинулась.

— Все, хватит. Ты мне скоро весь сарафан протрешь до дыр.

Он усмехнулся.

— Купим новый.

— Не нужно.

— Не хочешь новый? Залатаю старый.

— Ты? — она рассмеялась, чувствуя, как напряжение отпускает. — Залатаешь? Ха-ха. Соболев, ты ли это?

— Аппликацию прилеплю. Мячик футбольный.

— О Боже! Соболев, ты только представь себе реакцию твоей мамочки: она сразу поседеет, и никакая краска не поможет!

Он улыбался, глядя на нее веселую. Пусть и говорящую про его мать.

— Кстати, о маман. Она мне сегодня звонила. Узнавала, как у нас дела, — он сделал акцент на слове «нас», — и напоминала, что в эту субботу ждет нашу семью на свой день рождения.

О черт. Только этого еще не хватало!

— А… наша «семья» не может посетить ее в твоем единственном лице? Все-таки у меня большой срок, и…

— И если устанешь, мы сразу уедем.

«Мы».

Аня хмыкнула и решила биться до последнего, чтобы предотвратить визит к нелюбимой свекрови.

— У меня подходящей одежды нет, — она сделала беспомощное лицо, — а ведь сейчас так трудно найти нормальное платье для беременных…

— Мы все тебе найдем.

Виктор уже понял, как можно повлиять на Аню — просто подчинить ее себе. Причем делать это каждый раз — как в первый, и незаметно.

Трудная была задача, но он уже с ней справлялся однажды.

— А… а вдруг я начну рожать? Прямо перед всеми.

— Ты еще скажи, что начнешь рожать прямо перед выходом из дома. Ань, ну не веди себя как маленькая девчонка — я знаю, что ты туда идти не хочешь. Но раз мы с тобой теперь вроде как муж и жена, то на мероприятия, подобные этому, придется идти вместе. Хотя мне этого тоже не особенно хочется.

32 недели

Тесновато уже. Ну почему я так расту быстро? Уже не попрыгаешь, не поплаваешь, однако.

А этот все ходит и таращится, таращится… И чего смотришь? Человека не видел, что ли? А-а-а, у-у-у! Трогает меня еще!

Вот тебе! Вот тебе еще раз! Какой «наверное, футболист»? Да я вообще, если хочешь знать…

15 июля 2015 года. Загородный дом,

день рождения матери Соболева

— Все-таки Машенька — мастерица с золотыми ручками, — вполголоса заметила сыну Людмила Алексеевна. — Из такой коровы сделать конфетку…

Она с завистью разглядывала невестку, о чем-то мило беседующую с дедом Соболевым.

— Ну что ты, мама — куда ей до тебя! — хмыкнул Виктор, отпивая виски с содовой из огромного стакана.

— Сыночек, да ты посмотри на нее! И как это тебя угораздило затащить ее в свою постель? Она же безобразна!

Но Виктор видел — это банальная женская зависть.

Аня была очень хороша: легкий макияж, полусобранные волосы, чуть приталенное платье в пол — со спины и не определишь, что она беременна. Поздний срок выдают лишь неторопливые, плавные движения.

— Она прекрасна! — вздохнул он, с трудом отрываясь от созерцания жены.

Людмила Алексеевна покосилась на сына и ничего не ответила. Ужасно не хотелось признавать это, но невестка и впрямь расцвела — из девочки-подростка превратилась в красивую молодую женщину.

— Ну что ж, по крайней мере, она рядом с тобой смотрится получше Лены, — сказала мать, замечая, что Виктор снова пялится на жену. — Постой, ты что же, влюблен в нее? В свою беременную жену?!

— Они что, флиртуют? — внезапно разозлился Виктор, и, сунув недопитый виски в руки матери, двинулся в сторону беседовавшей пары.

— Солнце мое, ты не устала? — ядовито осведомился он, жестко хватая Аню за локоть. — А то все на ногах да на ногах. В твоем положении вредно так долго стоять. Может, присядем?

— Спасибо за заботу, дорогой. Нет, я абсолютно не устала; наоборот, твой дед — великолепный рассказчик и отличный собеседник, — спокойно ответила Аня и лучезарно улыбнулась. — К тому же мы тут недавно обсуждали твой скверный характер. Да ты, оказывается, жуткий собственник, милый! А я и не знала!

— Скорее, не замечала, — буркнул Виктор, стараясь оттянуть ее в сторону. — Пойдем наверх, родная, тебе прилечь надо.

— Нет, что ты, дорогой, я хорошо себя чувствую. Не стоит так обо мне беспокоиться, — она тщетно пыталась выдернуть свою руку из его цепких объятий, но он сжимал ее все сильнее.

— Может быть, голова болит? Пить не хочется? А в туалет?

— С-соболев…

— Пойдем, милая моя, присядем!

— Соболев!

— Я ужасно соскучился по тебе, не поверишь!

Виктор насильно утащил Аню наверх — в дачном доме родителей на втором этаже располагались гостевые комнаты, в которых при желании могли разместиться на ночь оставшиеся гости.

Дед с легкой усмешкой глядел им вслед.

— Ты что себе позволяешь! Ты мне больно делаешь! Соболев, отпусти сейчас же!

— Это что ты себе позволяешь? На глазах у всех гостей флиртуешь с моим… дедом!

— Я всего лишь пытаюсь быть милой, приветливой женой внука Соболева и все! Если ты простую любезность обозначил, как флирт, то у тебя слишком больные мысли!

— Ты с ним флиртовала!

— Ты идиот? Он же старик! У меня бабушка его возраста!

— Ты ему улыбалась!

— И что? Соболев, я тебя умоляю! Если я буду закатывать тебе истерики по поводу твоей каждой девицы, к которой ты прыгаешь в койку, меня через день увезут в психушку!

— К кому я лезу под юбку — это мое дело, а ты не должна так себя вести на глазах у всех!

— Соболев, прекрати.

— Щеглова, сама заткнись! Ты меня на терпение испытываешь? Его нет уже, терпения этого!

— У тебя секса давно не было, что ли? — Аня начала злиться по-настоящему. — Чего ты ко мне цепляешься? У всех твоих девок разом критические дни начались?

Виктора затрясло. От злости, от ненависти, от бессилия, от… глухой стены непонимания, которая выросла между ними в последние пару месяцев.

А еще ему отчаянно захотелось ее…

И он быстро шагнул, почти грубо схватил ее за подборок, повернул лицо к себе.

И застыл: в бледном свете луны, пробивающемся через прозрачные шторы, на него смотрели самые яркие, самые…

— Как у тебя глаза горят… — охрипшим голосом шепнул он. — Самые зеленые глаза в мире.

Она смотрела на него и чувствовала, как дрожит его тело, его руки. Будто ток пробегает по нему.

Или это она сама так трясется?

Он понял это. И тихо коснулся ее щеки свободной рукой.

Она молчала. И вдруг ей безумно захотелось ощутить его вкус на своих губах. И страха не было, осталось только желание — желание его.

Он, естественно, ничего не услышал. И не понял.

Но зато он снова увидел в ее глазах самого себя — и какие-то остатки разума смело волной влечения, накрывшей его с головой.

Они целовались посреди комнаты, а внизу играла музыка, хлопали двери, разносился громкий смех.

Звенели бокалы, кто-то поздравлял, кто-то хлопал в ладоши, крича «Ура! За именинницу!»…

А они были вместе, в своем маленьком мирке, и им никто не был нужен…

— Хочу тебя!

— Подожди…

— Хочу… Постой…

— Не надо, подожди!

— Не могу сдерживаться! Тебя хочу…

…тихий шепот. Шуршание одежды…

…негромкий смех, щекочущие поцелуи…

…мурашки по коже — до того огромно желание…

…его напряженный ствол…

…ее испуганные глаза…

…его сильные руки, ласкающие ее грудь…

…кончик языка, вырисовывающий одному ему понятные узоры и иероглифы — на ней…

…путь языка — ключица, ложбинка между грудей, соски, область над солнечным сплетением, уже вывернувшийся пупок…

…и запоздалый вопрос:

— А тебе можно?..

…ее легкая усмешка…

Черт, от одной ее усмешки хочется кончить прямо в штаны!

Штаны. И кто придумал эту хренову молнию, которая заедает в самый неподходящий момент!

— Твою мать!

— Тише! — в голосе слышится смех, от которого хочется только ускориться. — Не ругайся матом при ребенке!

Он на мгновение застыл, затем поднял голову. Все тем же охрипшим голосом:

— Но он же спит уже? Надеюсь, это безобразие он не увидит?

Снова ее легкая улыбка… Он думал, что ему она так никогда не улыбнется.

Желание быть в ней удвоило его силы: он повлек жену на стоящий рядом диванчик, подложил под спину подушки.

— Ты где этому научился? Уже был опыт?

— Нет. В инете прочитал, — и это было правдой: в последние несколько недель, после их совместного похода на УЗИ он зачем-то начал поиски информации о том, как можно безболезненно и без негативных последствий заниматься любовью с беременной женой.

Прочтенное потрясло: оказывается, секс противопоказан только в случае угрозы, и с осторожностью — на последних неделях.

В остальное время можно «упражняться» постоянно.

Виктор осторожно усадил ее на диван. Приподнял платье и вопросительно взглянул на жену. Она снова несмело улыбнулась, и он расценил это как согласие.

Задрав платье до живота, он осторожно стянул с нее трусики, уже напитанные ее соком, и начал поцелуями прокладывать дорожку к заветному входу.

Внутренняя сторона бедер оказалась такой же шелковисто-гладкой, как и спина. Как и шея. И грудь. И плечи. Вся она…

…осторожно дойти до входа…

…зацеловать, истязая, клитор так, что от ее стонов уже едет крыша. Да какое там едет — несется со всех своих стропил!..

…и проникнуть языком туда, внутрь: раз, другой, третий…

…пока она не выгнется дугой настолько, насколько позволит ее большой живот…

…пока не застонет еще раз — в наслаждении, радостном восторге, взрыве…

И от этого восторга, передавшегося ему, он не успел сдержаться, излившись на себя, в наполовину расстегнутые штаны…

Она медленно приходила в себя, восстанавливая, выравнивая дыхание. Пока не увидела его голову, уткнувшуюся в ее бедра.

— Соболев, мне тяжело.

Уснул он, что ли?

— Соболев!

Молчание. Тихое дыхание обжигало кожу на внутренней стороне бедер.

— Соболев?

Несмело тронула его голову, пытаясь приподняться. Мешал живот.

— Витя!

Он поднял голову, довольно ухмыльнулся:

— Наконец-то вспомнила, как меня зовут, дорогая?

И облизнулся. Жадно, плотоядно. Так, что ей стало неловко.

— Тебе не кажется, что мы… э-э… выглядим не очень… прилично сейчас?

— А что такого? — похоже, он не торопился подниматься. — Мы, в конце концов, муж и жена, и можем заниматься любовью в любом месте в любое время суток.

— А… а вдруг твой дед заглянет?

— У него нет привычки врываться в чужие двери. Ну, если вдруг заглянет, то мы ему скажем, что… что я разговариваю с малышом.

Аня рассмеялась и оттолкнула его, опершись о диван.

— Довольно странная поза для разговоров с ребенком, не находишь?

Виктор помог ей подняться, поднял бретельку на плечо. Она смущенно заправила грудь обратно в платье.

— Мне кажется, или они увеличились?

— Мое тело готовится к материнству. Я… видоизменяюсь.

— Ты ничуть не изменилась, — тихо сказал он, заправляя выбившуюся прядь волос ей за ухо. — Если честно, со спины и не скажешь, что тебе скоро рожать.

— Буду считать это комплиментом, дорогой. Может быть, спустимся к гостям?

— Как скажешь, солнце мое. Если ты отдохнула…

— Вполне, милый.

— Пойдем, родная моя. Ты не голодна?

— О, я готова целого барана съесть!

Перекидываясь полушутливыми фразами, они покинули комнату.

Закрывая дверь, Виктор увидел трусики, небрежно брошенные на пол, усмехнулся и положил их к себе в карман.

35 недель

Ух, тесно! Хотелось перевернуться, да приходится все в одной позе практически находиться.

А мне все сны видятся — как я с вами вместе, за ручки держусь, смеюсь и гуляю, гуляю… И весело так, тепло, и солнышко светит… И даже этот вроде ничего, довольно милый. Бывает, когда захочет. Хм…

На другой вечер…

Она снова попыталась разобраться в своих чувствах.

То, что произошло на даче (подумать только, на дне рождения приличнейшей и воспитаннейшей Людмилы Алексеевны!), казалось ей чем-то нереальным.

И в то же время — мучительно-радостным? Приятным? Неожиданным? Отвратительным?

У нее не было опыта подобного рода, ей не с чем было сравнивать умения своего мужа. Но признаться самой себе в том, что ей понравилось, она не могла.

Не хотела. Или стеснялась?

Виктора, как назло, отослали в командировку — в пригород на три дня. И она не могла проверить себя: а захочется ли ей снова испытать те же ощущения? Не могла проверить его: не было ли произошедшее минутным влечением?

А вдруг ему не понравилось? Хотя… как ему может понравиться что-то, если она ничего не дала взамен?

Сама испытала ни с чем не сравнимое наслаждение, а он?

А он взял и молча уехал в свою командировку на другой день. Они даже парой слов перекинуться не успели.

И она… скучает?

По нему?

Ненавистному, мерзко-противному, придурковатому… родному мужу?

Бр-р-р! Это же Соболев! В этой своей треклятой командировке.

Зазвонил телефон. Это точно бабушка.

— Да?

— Добрый вечер, родная! Как спалось?

Аня не поняла, откуда это волнение: слышать его голос, или… или что?

— Добрый.

— Разбудил, что ли?

Голос прямо звенит от удовольствия.

— Разбудил. Радуешься?

— Радуюсь, солнце мое! Хоть что-то сегодня радует.

— Как поездка?

— Ужасно. Скучаю. Завтра буду. Надеюсь, ужином накормишь?

— Ужином накормлю.

— Все нормально?

— Да.

— До завтра?

— До завтра. А… ты сегодня еще будешь звонить?

— А что такое?

Она почти физически ощутила, как он ухмыляется.

— Я хотела в магазин выйти. За продуктами на завтра.

— Давай ты не будешь никуда ходить, тем более за продуктами. Я распоряжусь, чтобы машину прислали. Все, любимая, мне звонят по второй линии! Машина будет в течение получаса. Пока.

Аня смотрела в зеркало и улыбалась своему отражению. Заботливый какой. Подумаешь…

Вернувшись к вечеру с Михаилом, водителем Виктора, она планировала немного передохнуть, а затем раскидать продукты.

Но тут снова зазвонил телефон. Неужели снова он? Прямо тотальный контроль какой-то.

— Да.

— Здра-авствуйте. А Виктор дома? Его мобильный не отвеча-ает.

— Здравствуйте. Нет, он в командировке.

— Ой, какая жа-алость! А когда он возвращается?

— З-завтра.

— Ой, хорошо-о!

Аня нахмурилась.

— Простите, а вы кто? И что ему передать?

— А вы его домработница? Ничего не надо передавать! Не говорите, что я звонила, устрою ему сюрпри-из! Спасибо!

Связь прервалась. А Ане почему-то стало грустно.

А что она хотела? Чтобы ее, пусть и официальный, «муж» монахом жил?

Аня понимала, что Виктор — нормальный здоровый мужик, и ему требуется нормальная половая жизнь. Но вот так, откровенно… Безобразие!

Да, она струсила. Да, это было глупо с ее стороны, и просто по-детски: отключить телефоны и не подходить даже к домашнему.

Она знала, что он все равно будет звонить, но почему-то после звонка незнакомой девушки стало гадко на душе.

«Дура ты, Анька! — отругала она себя в который раз. — Он никогда не станет ни примерным отцом, ни любящим мужем! Такие, как он, для семьи не живут! Ты же знала, какой он, когда выходила за него замуж? Вот и не парься. А твои мечты, что у вас может получиться семья — это бред. И то, что у вас там было — ну было и было. Все, забудь.».

Просто… просто случилось наконец то, чего она так боялась: она влюбилась в своего мужа. В ненавистного Соболева.

* * *

18 июля 2015 года.

16:53, аэропорт

Виктор ожидал увидеть кого угодно, но только не ее!

Из здания аэропорта ему навстречу спешила эффектная блондинка.

Ее распущенные волосы рассыпались по плечам, и развевались по ветру, а белозубая улыбка могла дать фору самой ослепительной из голливудских улыбок.

— Витюша! Как же я соску-училась!

Он машинально приобнял ее, растерянно глядя поверх плеча девушки на водителя. Тот в ответ лишь пожал плечами, затем взял чемодан шефа и уложил его в багажник.

— Лена? Как ты… откуда ты?

— Ты, я вижу, в своей «семейной» жизни совсем словарный запас порастерял! — она весело рассмеялась, снова демонстрируя свои безупречные зубы. — С чемоданами в командировки ездишь! Жена туда семейные трусы укладывает, что ли?

Он ничего не ответил, нахмурившись.

«Жена» не брала трубку с вечера. Пытался дозвониться и на мобильный, и на домашний.

Даже достал ее бабку в Кисловодске.

А еще — свою мать. Маловероятно, но Аня могла быть у нее.

Разумеется, нет.

— А ты изменился, что ли? — Лена устроилась рядом с Виктором, по-хозяйски положив руку ему на бедро. — Какой-то другой ты.

— Какой? — он отвел ее руку в сторону.

— Ну-у, не знаю. Вроде тот же, а вроде и чужой.

— Я не совсем понимаю сегодня твои каламбуры, Елена.

Она быстро глянула на отведенную руку, озадаченно хмыкнула и немного отодвинулась от него.

— А это я тебя не понимаю. Что случилось, Вить? До моего отъезда на Ибицу у нас все было просто идеально!

Виктор покосился на Михаила, с каменным лицом крутившего руль.

— Послушай. Я устал с дороги. Командировка была выматывающей.

Он не сказал, что перенервничал всю ночь и успокоился только под утро, когда додумался позвонить Михаилу — узнать, все ли дома спокойно.

— И что? — блондинка непонимающе уставилась в его глаза. — Ты устал. Я понимаю. Поехали ко мне, я с Ибицы такие травки привезла…

— Ты же знаешь, я это не приветствую.

— Да не курить, глупенький! — заливисто расхохоталась она. — В ванну кидать. Они как настойка — расслабляют. Сделаю тебе ванну с травяной заваркой, расслабляющий массаж. Реанимирую, — она недвусмысленно повела рукой выше по его бедру.

Виктора передернуло, и он удивился сам себе. Бросил беспомощный взгляд в лобовое зеркало.

Михаил перехватил этот взгляд и, верно расценив сигнал о помощи, негромко кашлянул:

— Виктор Сергеевич, вас Владимир Николаевич просил заехать сразу с дороги. В офис.

— Ну вот, видишь, — облегченно выдохнул Виктор, отодвигаясь от Лены. — Видимо, дед ждет отчета по командировке.

Та обиженно надула губки.

— Тебя прямо не узнать, Витюш. Изменился вконец! В командировки ездишь. На работу ходишь. Весь такой деловой, занятой… — она раздраженно хмыкнула: — Еще скажи, что со своей женой спишь.

Михаил, до этого сидевший молча, не выдержал и вставил:

— Виктор Сергеевич, Анна Алексеевна просила меня по дороге консервированного горошка взять. Когда я вас домой из офиса повезу, — подчеркнуто-вежливо добавил он, чем окончательно добил блондинку.

— Да, конечно. Раз просила — в магазин заедем.

— Да ты, ко всему прочему, подкаблучник! — едко заметила девушка, зло запахивая подол юбки. — Никогда бы не поверила, если б сама не увидела!

— Ленусь, я теперь женатый человек, — мягко заметил Виктор, еле сдерживаясь, чтобы не размазать блондинку по салону.

— Еще скажи, что ты теперь примерный семьянин!

— Ей рожать скоро. И я должен обеспечить для этого все условия.

— Соболев, да что с тобой!

Не получив ответа, блондинка потянулась и ткнула пальцем в плечо Михаила.

— Как там тебя — высади меня у «Малины».

Водитель молча кивнул. Она раздраженно повернулась к Виктору.

— Если передумаешь, подъезжай. Я тебя подожду до полуночи.

Виктор промолчал, мечтая как можно скорее оказаться дома. И только бросил в спину вылезавшей девушки:

— Извини.

Дверца хлопнула, мужчины хмыкнули.

— Вас завезти куда-нибудь?

— Домой, Миша, только домой. И да, что ты там про горошек говорил?

38 недель

Ой! Сон плохой приснился.

Прости, дорогая, не хотелось доставлять тебе неудобства, но… Я во сне постоянно бегаю от кого-то, падаю.

Меня догоняют и вот-вот за ногу схватят… вот я и лягаюсь, как ослик!

18 июля 2015 года, 18:27

Квартира Виктора и Ани

Ребенок в животе вроде спал, но когда в замочной скважине зацарапался ключ, то разом проснулся — или она так и не успела унять сердцебиение?

Она нехотя встала из кресла-качалки — своего излюбленного места в кухне.

Обиды обидами, но обещание нужно выполнять — к тому же придется держать лицо, уверяя, что у них чисто фиктивные «семейные» отношения.

Аня приготовила на ужин стейки из семги в грибном соусе, на гарнир подразумевалась крупная обжаренная картошка. Хотелось украсить чем-то блюдо, и ей пришла в голову мысль о консервированном горошке.

Его дома не оказалось, и она хотела выбежать в магазинчик неподалеку, как неожиданно позвонил Михаил и сообщил, что отправляется в аэропорт. Спросил, не нужно ли чего, и Аня пожаловалась на нехватку горошка.

Водитель пообещал привезти и его, и мужа.

Он нравился Ане, как только может открытый парень нравиться людям.

Простой, но сообразительный, верный водитель.

Пунктуальный — а Аня ценила в людях пунктуальность.

В меру разговорчивый. Человечный.

Холостяк…

Аня хмыкнула, на мгновение представив Михаила на месте Виктора. Уже совсем крыша едет…

Он ввалился в кухню с пакетами, и у нее привычно для последнего времени заныло в груди.

— Привет, дорогая, — он улыбнулся так радостно, что ей показалось, будто все происходящее снится. Это же Соболев.

Но за спиной маячил Михаил, и пришлось нацепить дежурную «семейную улыбку жены».

— Здравствуй, родной. Как поездка?

— Отлично. Соскучился, — он подошел, чмокнул ее в плечо, по пути заглядывая в шкафы. — Как пахнет, м-м…

— Привет, Ань, — улыбнулся Михаил, указывая на пакеты, — тут все, что ты заказывала.

— О, спасибо. Я что-то должна?

— Нет, я уложился в сумму.

— Тогда большое спасибо, Миш.

Она тепло улыбнулась ему, и парень немного смутился.

— Ну, я пойду. Завтра, как обычно, Виктор Сергеевич?

— Как обычно, — медленно повторил Виктор, сузив глаза, — до завтра, Миша.

— Я провожу, — кивнула Аня водителю, и направилась к двери. — Руки мой, милый, и за стол садись, я сейчас, — велела она мужу, стараясь говорить как можно небрежнее. Ноздри снова щекотал запах его парфюма, и это волновало кровь похлеще алкоголя.

— Есть, — мрачно бросил Виктор, исподлобья глядя на жену. Развернулся и услышал приглушенный голос водителя, что-то рассказывающего Ане.

Ее смех — такой искренний, такой живой… Она никогда так не смеялась при нем. Для него. И почему она трубку не брала?

С водителем на «ты». У них уже общие темы появились?

Виктор так накрутил себя этими мыслями, что к возвращению жены был ужасно разозлен.

Аня вошла и стала накрывать на стол, попутно разбирая пакеты. Кажется, она совершенно не замечала испорченного настроения мужа.

— И что это мы такие довольные? — язвительно поинтересовался он, не отрывая от нее, ходившей по кухне, глаз.

Она удивленно замерла, обернувшись через плечо.

— Что?

Посторонних в комнате не было, и в любящих супругов на публику можно было не играть.

— С каких это пор Михаил называет тебя Аней? С каких пор вы с ним на «ты»? О чем шепчетесь в коридоре моей квартиры? И почему ты трубку не берешь, когда я тебе звоню, в конце концов!

Злость Виктора буквально разливалась по комнате. Но Аня только хмыкнула.

— Миша — хороший парень, и…

— Ах, «Миша»?

— … и я запретила ему говорить мне «вы». Меня коробит от таких… «царско-плебейских» отношений. Мы не шептались в коридоре — если хочешь знать, я спросила его, почему у тебя такое дурное настроение. Трубку не брала, чтобы полностью изолироваться от мира. — Ее тоже стала разбирать злость. — И почему это я должна отчитываться перед тобой, как маленькая девочка?

Виктор замолчал. А слова Ани его окончательно добили.

— Кроме того, знаешь, мне совершенно неинтересно работать дома твоей секретуткой, отвечая твоим девицам, что тебя нет, а когда будешь — не знаю.

— Ленка звонила домой? — догадался он.

— Не знаю. Ленка-пенка, или кто там еще… Знаешь, Соболев, меня почему-то все больше напрягают твои девахи! Ты хотя бы последние остатки приличия имей, не позволяй своим подстилкам названивать сюда — они линию загружают, и я даже с бабушкой поговорить не могу нормально!

Она поскорее отвернулась к плите, чтобы он ненароком не увидел ее перекошенного от боли лица — еще, чего доброго, жалеть начнет!

В последнее время живот пульсировал так, будто внутрь вворачивали шурупы.

Как сказала врач, эти боли называются схватками Брекстона (или «ложными» схватками) — такое бывает, когда до родов остается совсем немного.

Но что-то они стали часто повторяться…

— Я… я не знал, — виновато сказал он ей в спину, — прости.

— Садись уже, — буркнула она, пытаясь выровнять дыхание.

— Можно сначала с сыном поздороваться?

Она улыбнулась краешком губ.

— С чего ты взял, что это сын?

— Ну… пинается же. Футболист. Мы вроде уже говорили?

— Не футболист. Ой, — Аня закусила губу: все-таки не смогла скрыть боли.

— Что такое? — он испугался, соскочил со стула, бросился к ней. Оказался рядом и замер: жасминовый запах дурманил, хотелось зарыться в ее волосы и дышать, дышать…

Несмело тронул подбородок одной рукой, провел другой рукой по волосам, невольно запустил пальцы в копну, сжал их на затылке.

И понял, что окончательно пропал, соскучившись по этому запаху, не вдыхая его всего каких-то трое суток.

— Соболев, мне тяжело…

Он крепче притянул голову к себе и легонько коснулся губами ее губ. Она попыталась отстраниться, но в ответ получила более сильное объятие.

— Соболев…

Ее прерывающийся голос — как тогда, на даче.

Ее шелковистая кожа.

Ее сладкие губы.

И этот чертов запах жасмина…

— Я соскучился, — шепотом выдохнул он ей в рот, тут же собирая его в себя, покусывая нижнюю губу, трогая ее язык своим, целуя, обсасывая, терзая…

Она застонала — почти под ним, когда он опомнился: ремень брюк расстегнут, молния — почти тоже, возбужденный ствол трется о ткань, а его руки практически высвободили ее грудь из бюстгальтера для кормящих мам.

С трудом отодвинулся от нее, тяжело дыша.

Она тоже часто дышала, трясущимися руками поправляя на себе одежду, стараясь не смотреть в его сторону.

Эти ее движения снова возбудили его настолько, что он чуть не взвыл.

Снова приблизился к ней — кровь резкими толчками пульсировала в висках, сердце и даже ниже пояса.

— Не могу, Ань, не могу себя сдержать, — глухо произнес он, обняв ее сзади, положив руки на живот. — Хочу тебя. Прямо вот так. Если б не живот, разложил бы тебя прямо на столе… А потом — в кресле… А потом — на полу… везде…

Он уткнулся носом в основание ее шеи — тонкой, беззащитной. Красивой.

— У тебя сегодня еще не было секса, Соболев?

Ее язвительный вопрос тут же вернул его на землю.

— Почему ты так?

— Ты меня пугаешь, честное слово, — она уже почти успокоилась. И снова упрямо заправила грудь. — Ты, случаем, не маньяк? Или у тебя какие-то особые склонности к извратам? Мне вообще-то рожать скоро. А ты на меня раньше и не взглянул бы…

Он усмехнулся, представив себя в роли извращенца.

— Хотеть собственную жену — это разве извращение?

— По-моему, ты с ума сошел.

— А по-моему, мы оба с ума сошли. Немножко. Не находишь? Ой! Что это? Снова пинается. Аня?!

Она ничего не ответила, хватаясь за живот.

Виктор в ужасе уставился на нее. По ногам жены медленно стекала кровянистая жидкость, образуя лужицу на полу.

40 недель

Чего ты трясешься-то? Да все нормально будет, не переживай, скоро увидимся!

И этого тоже успокой, а то он сейчас в обморок хлопнется. Нежные все какие!

Я тоже переживаю, мне тоже не очень комфортно тут, но я же не нерв… ах, да что обманывать!

Я тоже УЖАСНО боюсь. А еще воздуха не хватает… дышать трудно… в глазах темнеет… больно, очень больно…

…что такое «ги-пок-сия»?..

Неделю спустя…

— Ну, как вы?

— Нормально, завтра выписывают.

— Что же ты ничего не сказала? Я квартиру даже не убрал…

— Ничего страшного, лишь бы кроватку уже привезли.

— Кроватку привезли, комнату обставил, как и планировали с тобой…

— Ну, это хорошо.

— А мне… до сих пор к вам нельзя? Увидеть вас хочу!

— Завтра выпишут — увидимся. Врачи говорят, лучше лишний раз не беспокоить. Сашке только укол сделали…

— Какой еще укол?!

— Прививку. И прикорм дали. У меня с молоком проблемы, плохо идет.

— А что тебе можно есть? Чего хочешь?

— Ничего особенного. Кашки-малашки, чай с молоком.

— Чай? Хорошо. Может быть, вкусностей каких набрать, хочешь?

— Домой хочу! Устала уже тут.

— Я соскучился…

— Я тоже… Ой, Сашка плачет, я побежала!

— Давай, до вечера, целую!..

25 июля 2015 года

Дома

Открываю глаза, а тут…

Вместо белых стен палаты — веселые обои.

Вместо унылой лампочки на потолке — красивая штучка какая-то. Лю… лю-стра.

Вместо тоскливой грубой кроватки с железными прутьями — уютная колыбелька…

Ой. Это для меня все? Ну, надо же… Это кто так постарался?!

О. Ну, понятно. Он. Склонился надо мной, изучает.

Рассматривает. Интересно, да? Разглядывает, будто вообще живое существо впервые видит…

А он ничего, симпатичный! Улыбнусь-ка я ему…

* * *

— Анька! Она мне улыбнулась!

— Тише, тише. Не пугай ребенка. Ну как она может улыбнуться, она еще толком не видит?

— Да я сам видел, вот только что! Не вру, честное слово! Не веришь?

— Ну ладно, ладно, верю-верю…

Виктор склонился над кроваткой, в которой мирно посапывал ребенок. Губы сами собой дрогнули и расползлись в глупо-счастливой улыбке. Его дочь. Александра Викторовна Соболева…