Бравые домохозяйки на страже семьи (джен)

Молли на автомате уложила детей и, не замечая призывного взгляда мужа, привычно проследовала в гостиную, закрыв за собой дверь. Артур тяжело вздохнул, проводил супругу тоскливым взглядом и досадливо нахмурился. Но потом его лицо неожиданно просветлело, и он, тихо насвистывая, отправился в спальню.

«Видимо, перестарался, — подумал он, самодовольно хмыкнув и приосанившись, — Молли, безусловно, требуется покой после бессонной ночи».

Сама Молли в это время была далека от романтики и вообще от чего-либо, кроме как справиться с потоком неожиданной информации, которая требовала немедленного разбора и анализа. Легла, погасила свет и окунулась в свою, такую странную и нелогичную для себя сегодняшней, жизнь.

В детстве она была живым и шустрым ребенком, обожала своих старших братьев и постоянно участвовала в их мальчишечьих забавах и проделках. Отец души не чаял в дочери и не уставал баловать, а она платила ему восторженной детской любовью. Он был суров и безжалостен к врагам, требователен к сыновьям, но Молли видела лишь другую его сторону, обращенную только к ней: любовь, заботу, понимание. А его голубые глаза светились мягкостью и безмятежностью.

Есть люди, во взгляде которых напор и сила, они готовы вырвать у жизни все, что пожелают. И от этого рядом с ними надежно, и ты чувствуешь себя в безопасности. А есть такие, как отец Молли, в их глазах покой и тишина, словно они точно знают, что все будет так, как они захотят. И с такими людьми ощущение защищенности сильнее во сто крат, ведь они убеждены, что сама судьба хранит их и добровольно, щедрой рукой даст все, чего бы они ни попросили.

Такой взгляд, как у отца, был у Артура, и юная Молли каким-то внутренним чутьем поняла, что как бы ни сложилась жизнь, он сохранит этот ясный взгляд и спокойную уверенность, правильность жизни и цельность натуры. Она приняла его душой задолго до того, как влюбилась и отдала свое сердце. Приняла, как что-то с детства знакомое, надежное и незыблемое. А когда они повзрослели, то не могла не полюбить этого парня и не ответить на его чувство.

Он внес в ее жизнь и душу забытую гармонию. Отец в детстве создавал для нее иллюзии и рассказывал потрясающие волшебные истории, уводя в мир грез. И Артур делал то же самое — посвящал ей стихи и баллады, дарил полевые цветы, плел для нее венки. И даже пытался петь серенады при полном отсутствии слуха, чем очень ее забавлял, да и сам смеялся вслед за ней. Это было самое счастливое время для юной Молли — чистые чувства, незамутненная радость, трогательная и нежная, как в детстве. Легкость и безмятежность.

Никто, кроме Артура, не выказывал чувства так открыто, так откровенно и в то же время наивно и невинно. В их отношениях не было место грязи и пошлости. Молли была красивой девушкой и хоть и считалась сговоренной, но сколько раз ловила на себе липкие, раздевающие и сальные взгляды старших парней, когда вошла в возраст. И как выгодно Артур отличался от них, искренне восторгаясь ее красотой и юностью, ничего не замышляя, не держа камень за пазухой, — просто потому, что она существует на свете и украшает собой этот мир.

Ее мать, в отличие от отца, наоборот, недолюбливала дочь, отдав сердце старшим сыновьям. Теперь Молли ее вполне понимала, но тогда-то она казалась девочке суровой, несправедливой и придирчивой. Посягала на ее свободу, ограничивала общение с братьями и все время что-то требовала.

Бесконечные страницы нудного сухого текста чужих родословных, этикет, вариации реверансов на любой случай. Километры танцевальных фигур и сплетенных кружев, обряды, латынь и еще много всякой заумной чепухи, без которой легко можно обойтись, как искренне считала сама Молли, тоскливо провожая взглядом облака, проплывающие мимо окон ее классной комнаты.

Сегодняшняя Молли ясно видела, что была несправедлива к матери. Та была истинной аристократкой, жила так, как многие поколения до нее, и старалась привить свой образ жизни собственной дочери — облегчить ей вхождение во взрослый мир и неприглядную циничную реальность, где нет места мечтаниям и любви, а только интересы рода. Брак матери, как водится, был договорным. И хотя ей повезло со сравнительно молодым и неглупым мужем, но любви между ними никогда не было. Только долг, честь и взаимное уважение. Но Молли не испытывала к ней приязни, и потому такой жизни, как у родительницы, для себя не хотела. Она любила и была очень близка с отцом, вот и выбрала Артура — ведь между ними сразу возникли притяжение и понимание, словно они всю жизнь знали друг друга и хотели от судьбы одного и того же.

Но Молли сильно заблуждалась — мать любила ее, как могла и умела, как ее научили в свое время. Просто дочь была ей совсем не интересна. Сыновья — это величина неизвестная. Повзрослев и возмужав, они смогут стать, кем пожелают, добиться всего, к чему стремятся. Ими легко можно гордиться, по ним ее будут узнавать и помнить, как ту, что подарила им жизнь. А дочь? Дочь — просто очередная женщина в мире мужчин, и ее судьба и удел известны и незавидны: выйти замуж, родить детей и вести хозяйство. Вот и все, заранее ясно и не стоит внимания. Зачем привязываться к той, которая в положенное время покинет отчий дом и повторит судьбу собственной матери, как и многие до нее. Надо просто передать ей знания, пока есть время, чтобы она не опозорила род, из которого вышла, и в свою очередь передала их своей дочери.

В целом Молли могла понять мотивы своих прежних поступков и логически их объяснить. Кроме того, было очевидно, что ее цинизм (люди предпочитают называть это «здравый смысл») обнаружился в ней под влиянием слов и суждений собственных детей, показав всю бездну заблуждений. А новый характер, мнение и способ восприятия, видимо, это те стороны ее личности, пробудившиеся от магического выброса, когда как ранее просто жили в ней, оставаясь невостребованными.

Поведение и малоприятные слова детей, в отличие от прошлой себя, ее не огорчили и не потрясли. Более того, она полностью разделяла их мнение, понимая, не осуждала и не держала обиду. Правда, это происшествие позволило ей взглянуть на все по-новому.

Например, Билл уже не казался ей идеальным сыном. Она своей циничной натурой теперь ясно видела то, чего раньше в силу характера не замечала — его фальшь, подхалимаж, манипулирование матерью и ее слабостями, чтобы всегда пользоваться особым положением в семье, получать некие бонусы в обход других. Но то, что ужаснуло бы прежнюю Молли, эту привело в восторг и вызвало довольную улыбку. «Хорош шельмец, — подумала она, — далеко пойдет и не пропадет. Только теперь тебе, дорогой, так легко ничего не упадет», — усмехнулась она. Все его жалкие потуги и интриги для ее взрослого ума были мелочны и топорны. И не вызывали ничего, кроме усмешки. Но что ей действительно не понравилось — брезгливая жалость, которую он испытывал к родителям. Хотя и в этом она его понимала: трудно уважать подобных личностей, но быть предметом таких чувств больше не желала.

Вообще, все дети разочаровали Молли, но тут была целиком ее вина. Орать, как торговка на рынке, пусть и беззлобно, чтобы тебя не воспринимали всерьез даже малыши, а твое слово ни во что не ставили — это противно и жалко. И она в который раз убедилась, что интуитивно повела себя абсолютно правильно — наведя порядок, определив семейную иерархию и проявив твердость, заставила себя уважать. Теперь ее мнение было основополагающим, власть в семье незыблемой, а слово верным и твердым — с ним приходилось считаться.

И все же Молли не могла принять свои прежние чувства и поступки. Как можно предпочесть бедность богатству и положению в обществе? Они с Артуром все эти годы просто инфантильно плыли по течению, игнорируя проблемы и обрастая детьми и старым хламом. Когда можно было поступить хитрее — выйти замуж и, выполнив долг, будучи вдовой, устроить собственное счастье, сохранив титул, богатство и поддержку родни. Ее будущий муж еще в пору жениховства на ладан дышал и не сильно бы докучал молодой жене своим вниманием. Зато был герцогом с несметным состоянием, а, учитывая его возраст, не дожил бы и до их годовщины, оставив ее богатой и свободной вдовой. Хотя и сознавала, что та юная и мечтательная Молли бы не смогла поступить подобным образом. Да и в таком случае идеалист Артур не смог бы полюбить столь расчетливую и бесчестную особу. У них с мужем в данном вопросе взгляды совпали. Да чего уж там, дело прошлое. Женщину больше волновал Орден Феникса.

К директору Дамблдору прежняя Молли питала некую слабость как к кумиру. Он был в ее глазах благодетелем и обладал непререкаемым авторитетом. Но теперь миссис Уизли ясно видела, что он уже давно просто использует их с мужем, и, похоже, так преуспел в этом деле, что они словно заговоренные слепо шли, куда скажут, забыв про собственных детей и ставя интересы Дамблдора и его Ордена выше интересов своей семьи. Прижимистая Молли быстро подсчитала, сколько галлеонов за эти годы они спустили на «правое дело», и досадливо заскрипела зубами. А потом оценила их риски в случае возвращения Воландеморта, о чем не уставал твердить старец, прикинула вероятность войны и ужаснулась перспективе. И пусть она не пылала слепой любовью к детям, как раньше, но потерять кого-то из них было бы страшно и больно. Не для того она их рожала и растила, чтобы кто-то распоряжался их судьбами и жизнями. Решено! С Орденом Феникса пора заканчивать!

Еще одна всплывшая проблема — «предатели крови». Они с мужем невольно, из-за своей безалаберности и наивности, перекрыли детям все выходы в местное общество. Ни блестящей карьеры, ни выгодной женитьбы им теперь не светило. И женщина сделала себе зарубку на память — узнать у тетушки Мюриэль, что на самом деле обозначает это понятие, поскольку прошлое объяснение ее уже не устраивало, и можно ли как-то исправить положение? Молли даже была готова надавить на Артура и уехать из страны в ту же Америку. У мужа во всех странах родни хватало, и если дело в Англии не выгорит, то можно забрать деньги на обучение из Гринготтса и прилично устроиться на новом месте. Там, где у сыновей будет больше перспектив, и никто не станет презрительно морщиться у них за спиной. Непонятно почему она раньше считала, будто аристократы это делают от зависти к ее семье и семерым детям. «Какая же я была глупышка», — грустно умилилась Молли и на миг пожалела, что уже не так наивна и доверчива, как раньше. Реальность оказалась жестока.

Странно, но из нее магглолюбка получилась лучше, чем из Артура, который не скрывал своего интереса к магглам и даже бравировал этим, шокируя общественность. Но на самом деле, Молли бывала в магловском мире гораздо чаще него. Супруг, занятый в этих своих рейдах, аппарировал по координатам сразу на место и не видел дальше частного дома и забавных безделушек, а потому мог легко потеряться и растеряться в большом мире. В то время как жена, втайне от всех, одна, любила просто гулять в красивых парках, разглядывать витрины и сидеть в кафе, лакомясь мороженым после работы — это ее успокаивало.

Магловский мир был огромен и интересен, она чувствовала себя в нем свободно, словно всю жизнь в нем прожила. И вполне нормально перенесла бы переезд в другую страну и даже жилье в магловском квартале. Молли, несмотря на то, что была чистокровной, но уже давно привыкла свободно общаться с магглами в своем поселении, заказывала продукты, перекидывалась редким словом с соседями. И никогда не поддерживала идей о том, что маги лучше и выше магглов, хотя тот же Артур искренне жалел несчастных — ведь им приходится жить без магии и придумывать забавные штучки. В его отношении к ним присутствовала изрядная толика превосходства, хотя сам он ее не замечал. Раньше и самой женщине было наплевать на магглов, но сегодняшняя Молли была совсем другой.

Например, мистер Бернс, молочник-маггл, делал удивительно вкусные твердые сыры и без всякого волшебства. Когда как у самой Молли вкусно выходили только мягкие, десертные и пряные сыры для завтрака, а остальные не получались даже с магией. Потому женщина относилась ко всем людям так, как они того заслуживали. Даже маггл мог заслужить ее искреннее уважение, и она не гнушалась его выказывать. Парадокс заключался в том, что она хоть и обожала магию, но маггловский мир стал ей ближе, чем враждебный мир магии, в котором ни ей, ни ее семье места не было.

На следующее утро, когда Артур поздоровался с ней и нежно, но с некоторой опаской поцеловал в щечку, она ему это позволила. Каким бы он ни был — это ее муж. И не хуже других, а во многом и лучше. Потому она удостоила его вялой улыбки. Супруг предсказуемо просиял в ответ, позавтракал и, переделав утреннюю часть дел, убежал на работу счастливым и довольным.

Молли, заняв детей и приготовив обед, отлучилась на пару часов на работу. Близнецы, чей срок наказания уже закончился, и потому они вновь заняли одну комнату, увлеклись «Набором юного алхимика», подаренным матерью, и обещали вести себя тихо. А за остальными тщательно следил Перси.

Сама женщина, пока махала палочкой, очищая помещение, всерьез раздумывала над тем, как бы открыть фирму в магловском мире по наведению чистоты в частных домах и офисах. Или делать ремонты — ведь магией получалось все гораздо проще и быстрее. Да те же обои, если даже клеить на клей, но с помощью магии, они отвалятся только со стеной, и краска ложится ровно и без подтеков. И пусть платили бы им не галлеонами, но и тут было где развернуться и подняться. А, может, потом нанять слабых волшебников-маглокровок, кому не нашлось места в магическом мире, и которые были вынуждены вернуться домой. Или оборотней, из тех, мирных. Да тот же Люпин не откажется от лишнего фунта, и пусть это несерьезно для отличника Хогвартса, но ему не до выбора, когда работы нет, а желудок сводит от голода. Она, вон, тоже аристократка, куда уж чище кровь, а не гнушается мусор выгребать, да еще и за магглами. Жизнь и не тому научит и заставит. И миссис Уизли решила вечером попросить Артура сделать им все магловские документы — все равно, если им предстоит уехать, они пригодятся.

Вернувшись домой и накормив детей, она решила написать тетке. Но не успела пристроиться с письменным набором за столиком в гостиной, как камин вспыхнул, и в комнату вступила женщина. Молли сразу ее узнала. Это была миссис Макгонагалл, ее соратница по Ордену, а также профессор и по совместительству декан Гриффиндора в Хогвартсе. Прибывшая окинула помещение цепким взглядом, после чего ее глаза остановились на хозяйке.

— Молли, дорогая, — довольно приветливо сказала та и, подойдя, приобняла опешившую женщину (принимать гостей Молли сегодня не планировала). — Рада видеть тебя в добром здравии. Наслышана о несчастье, что с тобой приключилось, — продолжила она, скорбно поджав губы, когда они с Молли присели на диван.

— Э-э-э…

— Меня зовут Минерва, дорогая, — подсказала гостья, поняв ее затруднение, — мы в некотором роде приятельницы, и еще я декан на факультете у твоих старшеньких.

— Что-то случилось? — вскинулась Молли, — мальчишки что-то натворили?

— Нет, что ты, не волнуйся, — ответила женщина, — они очень разумные молодые люди. У меня просто выдалась минутка, и я решила тебя навестить и справиться о твоем здоровье. Как вижу, слухи не обманули, и ты действительно потеряла память, — констатировала она, — наверняка ты чувствуешь себя ужасно и растерянно.

Потом они прошли на кухню, и за чашкой чая Молли провела самые бесполезные сорок минут своей жизни. Все это время, пока гостья с умным видом разглагольствовала ни о чем, женщина исподтишка ее разглядывала. Она не понимала, почему решила сохранить в тайне от всех возвращение воспоминаний, но было интересно, с чем пожаловала важная гостья. Ведь насколько было известно, они с Минервой подругами никогда не были, и миссис Уизли терпеливо ждала, когда гостья закончит спектакль и перейдет к настоящей цели визита.

— Так вот, все были огорчены вашим отсутствием на вчерашнем собрании, дорогая, — наконец услышала она, — быть может, в следующий раз ты могла бы отпустить к нам Артура, если тебе самой все еще нездоровится?

— Боюсь, что вам придется привыкать обходиться без него, Минерва, — печально улыбнулась хозяйка, — видишь ли, я все еще нездорова, как ты верно заметила, и нуждаюсь в постоянном уходе и внимании. Моя магия нестабильна, и целитель запретил волноваться и перетруждаться. Так что пока я полностью не поправлюсь и магия не войдет в норму, буду нуждаться в муже. И если я еще согласна делить его с работой, то ваши собрания могут вполне без него обойтись. Он нужен своей семье.

— Могу тебя понять, дорогая, — ответила гостья, — но до меня дошли слухи, что ты запретила Артуру отчислять взносы в Орден, неужели это правда?

Она с недоверием и разочарованием уставилась на хозяйку в ожидании ответа.

— Правда, — честно призналась Молли. Разговор стал напрягать. — В семье и так не хватает денег, чтобы тратить их неизвестно на что.

— Как это неизвестно на что? — поразилась Макгонагалл, — мы помогаем нуждающимся членам Ордена, Молли. Например, снимаем дом для миссис Фигг. Это одинокая женщина, и кроме кошек у нее никого нет. Покупаем одежду и игрушки неимущим сиротам и вдовам орденцев, чьи кормильцы погибли в прошлом противостоянии с Тем-кого-нельзя-называть. Им, кроме нас, помочь некому, — возмущенно распиналась женщина, не замечая, как Молли сначала опешила от таких откровений, а потом сурово свела брови, и глаза ее опасно прищурились. — На тайные операции тоже нужны средства, на подкупы осведомителей. У бедняги Люпина даже пристойного костюма не было, он из-за такой малости чуть операцию не сорвал. Тебе должно быть очень стыдно, Молли.

— Значит, Люпину мой муж должен костюм оплатить, а жена пусть в рванье ходит, ты так рассуждаешь, а, Минерва? — отчеканила Молли. — Старушка Фигг должна в нормальном доме жить, а я, выходит, ютись с семьей в этой халупе, так по-твоему? — ярилась возмущенная женщина.

— Почему мои дети должны ходить в одежде, купленной у старьевщика? Я еле концы с концами свожу. Первый раз детей в новом в Хогвартс отправила, на эти семь галлеонов два комплекта мантий им купила, — напирала Молли на опешившую женщину. — Может, Орден и нам поможет в таком случае? У меня семеро детей. И все есть хотят, и одеть каждого надо, а кроме нас с мужем о них никто не позаботится. Чего молчишь, подруга? — издевательски добавила хозяйка. — Или не знаешь, как мы живем? Так ты оглянись. Живете там, в Хогвартсе, на всем готовом, и забот не знаете, а ты крутись как хочешь. Хватит, наигрались мы с мужем, пора и о детях подумать, — решительно отрезала женщина.

— Ишь ты, стыдить она меня удумала! И запомни, подруга, если еще кто придет стыдить и деньги вымогать ко мне или Артуру, я ваш Орден на весь магический мир ославлю. Надумали тоже — детей обирать…

Минерва пыталась было вставить хоть слово, но Молли теснила ее к камину, так что гостья быстро попрощалась и предпочла убраться, промямлив на прощание несколько слов извинений, причем вид у нее был растерянный и несколько виноватый.

«Ну все, теперь жди Дамблдора», — устало подумала миссис Уизли и вернулась к написанию письма. Старая, дряхлая сова отнесла его тете Мюриэль.

Вечером вернулся Артур, и после ужина, когда дети были уложены, она рассказала ему о гостье.

— Я хочу, чтобы ты закрыл камин от посещений, — решительно сказала Молли, — мне не нравится, что сюда могут попасть все, кому не лень, без всякого приглашения. Я не чувствую себя в безопасности и не желаю, чтобы мне указывали в собственном доме.

— Хорошо, дорогая, как скажешь, — вздохнул Артур, приобнимая жену и направляясь с ней в спальню, — я займусь этим завтра, прямо с утра. Действительно, нехорошо получилось, — буркнул он себе под нос.

— Ты что-то сказал? — спросила супруга.

— Нет, дорогая, просто мысли вслух, — ответил мужчина, — пошли спать, умаялась, поди, за день.

И пара скрылась в спальне.