Изгоняя тьму (гет)

Хочу убить хочу убить хочу убить хочу убить хочу убить хочу убить.

Но он не мог. Не мог.

Хочу убить хочу убить хочу убить хочу убить хочу убить хочу убить.

Он возьмёт себя под контроль. Он приручит зверя. Подавит монстра. Пусть ненадолго — но он должен был.

Ради неё. Ради Рей.

Хочу убить хочу убить хочу убить хочу убить хочу убить хочу убить.

Он сдержится, пока она не поймёт, что делать. Пока не поймёт, что ей нельзя быть рядом. Если затормозит — погибнет. Он должен был сражаться с собственной жаждой крови, пока у неё не появится хотя бы шанса выжить.

Хочу убить хочу убить хочу убить хочу убить хочу убить хочу убить.

Но становилось всё невыносимее.

Хочу убить хочу убить хочу убить хочу убить хочу убить хочу убить.

И даже так он не хотел её убивать.

* * *

 — …Что ж, прошу тебя.

Она никогда не слышала, чтобы он говорил так. Отчаянно, сломлено, умоляюще.

 — Прямо сейчас.

Зак так крепко держал её. Даже если он дрожал, если руки его дрожали — хватка не ослабевала. Она могла почувствовать резкий стук его сердца, могла услышать его тяжёлое дыхание над ухом. Она знала, как он боялся её потерять, и как ему было трудно себя контролировать.

Но именно поэтому он умолял.

Чтобы ни случилось потом, даже если однажды она попросит его убить её ради себя. Прямо сейчас она не могла позволить ему этого.

Они оба этого не желали.

 — Не дай мне тебя убить.

Рей почувствовала горячие слёзы на своих щеках, медленно осознавая его слова. Прямо сейчас она боялась — не его, но потерпеть неудачу и погибнуть из-за собственной слабости, боялась, что не вернёт его, боялась причинить ему боль. Всё, чего сейчас хотелось — остаться в его объятиях, забыть обо всём и позволить себе раствориться в нём.

Она не хотела уходить, не хотела отпускать — не хотела потерять его. Сейчас она была такой потерянной, маленькой и ни на что не способной, но всё равно не хотела потерять его.

И это было самым главным.

Она глубоко вдохнула и вспомнила всё, что обещала себя, когда покинула дом священника. Она ещё помнила, что пусть она маленькая, слабая, хрупкая и неуверенная, но кроме неё никому не под силу привести в чувство Айзека Фостера.

Она была всего лишь сломленной девушкой на пути к исцелению. Обычной девчонкой, умеющей обращаться с пистолетом. Проклятым ребёнком, изменившим безумного маньяка.

И единственным человеком, которого не желал убивать Переулочный Убийца.

Возможно, она не была всесильной, но кое-что всё-таки могла.

Она подняла голову, чтобы посмотреть в его глаза, через секунду была просто заворожена разноцветным миром его золотого сияния и бездонной тьмы, и увидела себя в его глазах — его последний якорь рассудка и человечности. Ради них обоих, она не могла ни отпустить его, ни погибнуть.

 — Хорошо.

* * *

Он мягко отпустил её. Отпустил её нежность и тепло. Отпустил её аромат, её присутствие. Отпустил её свет.

Он должен был.

Перед глазами всё окрасилось в алый, раскалилось и потрескалось, и всё его существо завопило в желании наброситься и свернуть ей шею, но — нет.

Он не двинулся. Он наблюдал, как она отступила на шаг, вытерла глаза, в последний раз посмотрела на него, развернулась, чтобы поднять обронённый пистолет, и наконец-то убежать.

Один.

Ей нужно было бежать как можно дальше. И она будет убегать. Какая же, всё-таки, умница. Она знала, куда бежать, чтобы обезопасить себя. Она знала, как быстро скрыться.

Два.

Но его умница была ещё и доброй. Она бежала не чтобы спастись, но чтобы выжить на этот раз, и вернуться в противостояние. Он не мог отпустить её — но и она не могла отпустить его.

Три.

Зак рассмеялся, его глаза заблестели от жажды крови. Он забыл о Рей, о свете, о себе — и погрузился в жажду убийства.

Остался только монстр, открывший охоту.

* * *

Рей бежала по улице так быстро, как могла. Её сердце колотилось, что было больно, и она плохо видела из-за слёз, которым сейчас так нужно было пойти, но не медлила. Она быстро заметила лестницу, одним движением убрала пистолет в сумочку, подпрыгнула, чтобы добраться до первых прутьев, и полезла на крышу. Она выучилась быстро лазать, поэтому на полный подъём ушло не больше нескольких секунд — и побежала в противоположном направлении.

Она не знала, куда сейчас идти. Она не знала, что сейчас делать. Нужно было ещё раз поговорить с Заком, снова вступить в противостояние, но сейчас было куда важнее увеличить дистанцию между ними. Ей нужен был хотя бы шанс протянуть ему руку.

Она тщетно пыталась выровнять дыхание. Руки дрожали. Какая-то её часть хотела свернуться калачиком в тёмном углу и просто молиться, что она вот-вот проснётся, и это окажется всего лишь дурным сном. Другая часть хотела кричать от страха и отчаяния, пока не сорвётся голос, и она даже шептать не сможет.

Как вернуть его в чувство, когда он даже не узнавал её? Когда он не был собой? Когда он собирался её убить, не оставив и секунды на разговоры?

Она поняла, что была слепа, глупа и безрассудна. Она винила себя за эгоизм и глупость, потому что он же предупреждал, что может убить её без какого-либо тормоза, и он не шутил. Неудивительно, что от её наплевательского отношения он переживал только сильнее. Неудивительно, что он не доверял самому себе, лишь бы её защитить. Она была всего лишь маленькой надменной эгоисткой, а он понимал риск лучше всех вместе взятых. Он не просто тупо отталкивал её — это были отчаянные попытки её обезопасить, а она игнорировала и только доставляла больше хлопот.

Ей было жаль. Она ненавидела себя за собственную глупость.

Но сейчас согласиться с ним означало бы отпустить его, а она этого не хотела. Если бы он желал этого — она бы отказалась от попыток его спасти, но всегда, когда она говорила, что не убежит и будет рядом, он был счастлив.

Они оба тупо и упрямо цеплялись друг за друга, неспособные поставить собственную безопасность на первое место. Слишком они сильно нуждались друг в друге, слишком они дорожили друг другом.

Да, страх был просто пустяком против их дружбы.

Рей без колебаний перепрыгнула на другую крышу, зная, что она начала смертельную игру в кошки-мышки с опаснейшим серийным убийцей. В итоге, рано или поздно он найдёт её — и она это знала. В какой-то момент он догонит, и ей придётся выжить во второй раз, но если он найдёт её слишком рано — она должна была быть готова.

Нужно было для начала успокоиться.

Она пересекла ещё несколько крыш и спустилась по лестнице в другой переулок, возвращаясь в лабиринты, потемневшие от наступившей ночи. Несколько секунд она просто цеплялась за лестницу и пыталась отдышаться, прежде чем спрыгнуть на землю. Она должна была достаточно оторваться, но всё равно передвигалась на цыпочках, стараясь издавать как можно меньше шума. Как только единственным источником света будет какой-то фонарный столб — преимущество будет у Зака.

Спокойно, Рейчел Гарднер.

Спокойно.

Плевать, как сильно она хотела сейчас себя ударить за то, что не слушала Зака, плевать, как сильно она заслужила этого удара за то, что причинила ему боль — сейчас просто было не до этого. Она затерялась в собственном отчаянии, не веря ни в себя, ни в свои шансы спасти Зака, но сейчас она не могла позволить себе быть бессильной.

После разговора с отцом Греем её первым планом было просто поговорить с Заком — а вдруг получится вытащить его из безумия? Она знала, что говорить, и это могло сработать, но священник оказался прав, и Зак отказался её слушать. Хотя её слова точно на него повлияли: он говорил ей завалить, прежде чем напасть. Если бы она просто сморознула глупость — он начал бы отшучиваться.

А вот её запасной план сработал куда лучше. Она подумала об этом, когда Грей просил доказать Заку, что он всё ещё человек, потому что именно такое её восприятие подарило веру в то, что он не обидит. Теперь она знала, что если Зак её не узнает — он и думать не будет её щадить. Зато она на какие-то жалкие минуты вернула его в чувство.

Он был человеком, и он по-человечески боялся её потерять.

По-человечески умолял её не умирать.

Запасным планом было проверить, как сильно Зак хотел её убить, независимо от рисков. Если слов окажется недостаточно, если он снова не послушает — она вполне могла поставить его между двумя крайностями, к которым он в данный момент метался: желанием убить и страхом её потерять.

В этом случае она могла только полагаться на доверие, которое она взращивала больше двух лет тесного общения.

Но это была единственная идея, как отрезвить Зака, и она не имела ни малейшего понятия, как заставить план сработать вот сейчас. В прошлый раз ей удалось, потому что он не пытался как можно скорее убить её. В этой смертельной погоне она знала, что ей не хватит времени ни на одно слово.

Она могла только бежать, пока ему не надоест, и желательно бежать по подворотням, чтобы не вывести его на случайного прохожего. Нужно было выбраться невредимой, и вернуться позже, когда у неё будет реальный шанс доказать, кто она. Им обоим нужно было немного успокоиться, прежде чем она сможет что-то предпринять.

И она единственная могла выиграть для этого время.

Шум слева вызвал немедленную реакцию: она бросилась на землю, уклоняясь от широкого лезвия косы, только что укоротившего ей пару прядей. Рей сжала кулаки и повернулась, пока Зак счастливо смеялся позади неё, посылая очередной табун мурашек по её спине.

 — А кого я нашё-ё-ё-ёл!

Она ждала очередного выпада, теперь уже без промашки, но вместо этого он просто стоял над ней с угрожающей усмешкой, смеясь и удовлетворяя свою жажду погони.

Ой.

Ой.

Он не убил её на месте. Должен был — но не убил.

И он отпускал её.

Он не нападал, пока она вставала и бросалась прочь. Не сразу бросился в погоню, не стремился ударить ей в спину. Она и шагов-то его не слышала: одно эхо его хохота умирало позади.

Отчаяние в её душе начало медленно оттаивать, сменяться невероятным облегчением, пока не переросло в самую настоящую надежду. Её сердце забилось быстрее, пока она бежала, потому что теперь знала, что ещё может что-то контролировать. Он не потерял себя полностью, не настолько свихнулся, как им обоим казалось. Он до сих пор пытался её защитить.

Может, побег быть не единственным вариантом, и она могла сделать кое-что ещё. Может, она смогла бы найти подходящий момент, правильное время, чтобы снова поговорить с ним и добиться успеха.

Так что сейчас, даже если она продолжала убегать и прятаться, всё было по-другому. Она не убегала в попытке выжить.

Она убегала всё дальше вглубь подворотен — именно ради Зака.

Потому что она не могла умереть.

Следующие минуты игра в кошки-мышки начала действительно походить на охоту. У неё появилась пара неглубоких ран: одна на руке, вторая — на щеке. Как простое напоминание о том, насколько он был быстрее её, даже если она всё предусматривала и уклонялась прежде, чем он опустит косу.

Всё было как по нотам разыграно: она бежала и бежала, прежде чем остановиться на передышку, и когда она пыталась идти бесшумно, чтобы сохранить хоть какие-то остатки сил, он приходил будто из ниоткуда, чтобы напасть. Она за этот час посмотрела смерти в глаза уже бесчисленное количество раз. Его коса всегда была в каком-то сантиметре от её кожи — и всё же она чувствовала, что он играет с ней в поддавки. Потому что ему хотелось поиграть, или потому что какая-то его часть хотела защищать её до последнего — она не знала.

Но он всегда отпускал её.

И всегда давал ей на побег куда больше трёх секунд.

Именно так она и поняла, что, несмотря на всё безумие, несмотря на поглотившую жажду крови, Зак хотел дать ей шанс.

Рей не забывала, с какой болью в голосе он продолжал сдерживаться, с каким отчаянием целовал её руку и обнимал её, как он просил. Ему определённо было тяжело оставаться в здравом уме, тяжело защищать её от самого себя. Иногда она замечала, как он хватался за грудь, в очередной раз позволяя ей сбежать, как будто ему нужно было каким-то образом ухватиться за реальность. Бороться с собственным желанием убивать было больно. Наверное, даже слишком больно.

Эта мысль поразила её одновременно с осознанием: она не могла продолжать бегать. Она не могла просто прятаться и ждать подходящего момента — он мог никогда не наступить.

Она должна была создать этот момент. Создать ситуацию, в которой он не охотился на неё, прекратить эту смертельную погоню. Переписать их роли хищника и жертвы. Сделать их вновь равными.

Хватит игр. Хватит быть жертвой. Просто хватит.

Рей слишком устала быть чьей-то жертвой.

Но в следующую минуту она получила две свежих раны. Правая нога, левое плечо. На этот раз Зак быстрее её догнал, быстрее нашёл, как будто наконец-то стремился закончить их догонялки. Она чувствовала, что он просто поджидал её.

Наверное, на самом деле так и было.

Ночь давно вступила в свои права, поэтому не было другого выбора, кроме как держаться освещённых улиц. Она замедлилась и устала — он легко мог определить, куда она пойдёт в следующий раз, и ждать её наготове. Ему не нужен был свет, чтобы найти её.

«Да, он ждёт меня», подумала Рей.

И эта мысль всё изменила. Теперь она знала, как прекратить их игру, как подарить себе новый шанс.

В следующую их встречу именно она должна ждать его.

Она направилась в ночь. Ей не было никакого дела до фонарей — она так хорошо знала дорогу, что могла бы идти хоть с закрытыми глазами. Ей пришлось использовать последние крохи выдержки, чтобы ускориться и, к счастью, она выбила своим неожиданным решением Зака из колеи. Она дошла до финального пункта назначения, ни разу его не встретив.

Потом она остановилась.

Наконец.

Она тяжело дышала, у неё подкашивались ноги, но она и не собиралась продолжать бегать. Оставалось два развития событий: либо она потерпит неудачу и погибнет здесь же, либо она выживет, и бежать просто не останется никакого смысла.

Или так, или никак. Но она не собиралась сдаваться без боя.

Она решила закончить их игру на узкой площадке между четырьмя зданиями, освещённой двумя фонарными столбами. Она не загоняла себя в тупик, вовсе нет: её единственным путём отступления были двери здания.

Того самого, где находилась квартира Зака.

Это было глупо, но в каком-то смысле, она чувствовала, что она рядом с домом, рядом с ним, и это придавало смелости.

Достав пистолет из сумочки, она снова положила палец на спусковой крючок. Услышав смех мрачного жнеца позади, она спокойно, без толики страха, обернулась.

Она больше двух лет назад умоляла его о смерти. Она не боялась умереть.

 — Здоров, — с безумной улыбкой поприветствовал он.

У неё в голове роились тысячи слов, тысячи фраз, которые она жаждала сказать, но она знала, что не сможет. Он не послушает её, что бы она ни говорила. Могла сработать только одна вещь, поэтому она начала с простого имени, произнеся со всеми чувствами и со всей душой.

 — Зак…

Реакция пошла. Она знала, что он всегда реагировал, когда она его звала таким голосом. Она знала, что он её слушал. Но, к сожалению, этого было мало. Он продолжил идти к ней, облизывая губы и положив ладонь на рукоять косы, уже готовый опустить лезвие на её шею.

Рей всё равно не собиралась так просто разочаровываться.

 — Айзек… — умоляюще позвала она.

И на этот раз он остановился. Его шаги, его рука, его смех — всё остановилось.

Она снова посмотрела в его глаза, заглянула в душу.

 — Ты сможешь это сделать?

* * *

Вш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш

Он хотел убить, блядь, эта малявка заставила его побегать, хотя он мог покрошить её гораздо раньше, блядь, убить-убить-убить…

Шипение. Пиздецки бесящее шипение, но куда лучше унылого дождя.

 — Зак…

Зак. Что за Зак. Кто этот Зак. Имя. Это было имя. Это было имя, и что-то в её голосе, в её произношении, заставило его вздрогнуть.

Как будто пошла какая-то реакция.

Зачем? Почему?

Да похуй. Он отмахнулся и продолжил идти. Завали и сдохни, тупая малявка. Сдохни, чтобы я посмеялся. Хочу убить, хочу убить, хочу убить!

 — Айзек…

Имя. Снова имя. То самое имя. Блядь. Это же…

— Айзек Фостер. Вот, как тебя зовут. А теперь повторяй.

— Айзек Фостер.

Это было его имя. Его звали Зак. Айзек. Айзек Фостер.

— Молодец. А теперь смотри мне в глаза и слушай, Айзек Фостер. Ты не забудешь своего имени. Никогда не забудешь, кто ты.

— Кто я…

Он остановился. Сердце бешено колотилось в груди. Как же тупо. Почему? Почему он отреагировал на какую-то малявку, зовущую его по имени? Почему он не мог дёрнуться? Просто потому, что она его позвала?

Она смотрела прямо ему в глаза, снова утопив его в океане своего взгляда. В глубине той бездны было столько всего — чувства, надежда, свет, спокойствие, терпение, сила, решимость — и что-то в его сердце дёрнулось.

 — Ты сможешь это сделать?

В глубине сознания шипящий сломанный телевизор смешался с памятью, которую он так долго и упорно топил.

— Ага. В первую очередь — выживание. Когда случается пиздец, у тебя не будет никого, кроме себя самого. Выживай, даже если ты один. Выживай, даже если нужно кинуть всех. Понимаешь меня?

А то. Убивай всех, но выживай. Это он всегда мог и умел.

— Понимаю.

— Хорошо. И, раз уж ты понял, я оставляю тебя здесь. Выживание, сам понимаешь.

Пауза.

— Ты меня понимаешь?

— …Понимаю.

Он прекрасно понимал, поэтому убийство этой малявки должно было быть проще некуда. Он хотел убить её, хотел так сильно, что нужно было занести косу в эту же секунду.

— Эй, я и сама знаю, что жизнь — дерьмо. Жизнь — сука похлеще меня. Она будет ебать тебя и выбрасывать, как побитую шлюху, потому что по-другому не бывает. А ещё ты будешь много и долго лажать, Айзек. Я налажала достаточно, и знаю, что совершаю очередную ёбаную ошибку прямо сейчас. Не закончи, как я, понял?

Ёбаный бред. Да, Сихам облажалась. И он облажался следом за ней. Он совершал ёбаную ошибку прямо сейчас, и если продолжит в том же духе, обязательно закончит, как она. Но почему? Почему он совершал ошибку, и почему не мог этого допустить?

— Понял.

Ну да, он же сказал «понял». Он пообещал, что не закончит, как она. Потому что она лажала достаточно, в итоге оказалась одна и потеряла всё. Потеряла то, что поставила превыше выживания. И он сейчас собирался сделать то же самое.

Если сейчас он пойдёт на поводу у жажды убийства, он потеряет самое важное. Что-то важнее выживания, что-то, что он просто не мог себе позволить потерять. Кого-то.

Рей.

* * *

 — Если собралась стрелять — не тормози, — наконец прохрипел он.

 — Зак!

Сердце Рей пропустило удар от нахлынувшего облегчения и надежды. Зак узнал её, слушал её, осознавал, что это была она, увидел пистолет в её руке, и сдерживался, выигрывая время, чтобы она собралась с духом. Она смогла вытащить его из кровавого веселья, пусть и на время — он вернулся, и у неё был шанс.

— Отвали! — огрызнулся он, когда она протянула руку. — Или я убью тебя!

Она резко убрала руку, чувствуя, как кровавая жажда в его глазах прожигает в ней дыру. Он тяжело дышал, его рука дрожала вокруг косы — он прилагал огромные усилия, чтобы не убить её в эту же секунду. Зов по имени и наводящий вопрос, мог ли он поступить согласно собственному решению, вернуло ему часть рассудка, но о полном сопротивлении речи пока не шло.

Она посмотрела на пистолет в своей руке и поняла, что сейчас слова Зака не были и на грамм аргументированы.

Всё, чего он хотел сейчас — чтобы она была в безопасности. Он предпочёл быть застреленным ради этого.

Слова могли не сработать — но пуля сработала бы, и они оба это понимали.

 — Если собралась стрелять, — медленно повторил Зак, — не тормози. Даже если не выстрелишь, меня это не удержит.

Рей прикусила губу. Никто из них не знал, сработает ли с ним тактика беседы. Но выстрел точно спас бы ей жизнь. Пистолет был на уровне его груди, он бы точно не поднялся после такого. Она ведь обещала дать отпор, когда посчитает нужным, а сейчас момент был лучше некуда. Она могла бы застрелить его насмерть, либо же просто ранить — это было бы просто и действенно.

Но она не хотела.

Он заметил, как дрожит её рука.

 — Что, ссышь нажать?

 — Да, — прошептала она.

Да, ей было страшно, и она не хотела нажимать на этот проклятый спусковой крючок, даже чтобы просто ранить его и надеяться, что боль отрезвит. Она думала об этом снова и снова, повторяла «я не хочу», пока оно её не переполнило.

Все её чувства к Заку сейчас грозились разорвать ей сердце, потому что было больно, до чёртиков больно, и хотя стрельба была самым очевидным выходом, она не хотела стрелять. Её взгляд наполнился отчаянным гневом и решимостью. Она подумала обо всём, что хотела ему сказать, когда была уверена, что через секунду умрёт, и приняла решение.

Она не хотела стрелять.

 — …Я не буду стрелять.

И опустила пистолет.

Он распахнул глаза.

 — Чего?

Его боль сменилась яростью, его жажда крови сменилась яростью. Но пока он злился, она успокаивалась. Она наблюдала, как он начинает чуть ли не дымиться от гнева, пока внутри неё тёплым штилем разливалось странное смиренное спокойствие. Она приняла решение и отступать была не намерена. Она собиралась пойти до конца, потому что знала — её выбор верный.

А потом будь, что будет — она ни о чём жалеть не собиралась.

 — Мозги включай, это не шутки, Рей! Я, БЛЯДЬ, УБЬЮ ТЕБЯ!

Он говорил то же самое, что и в мае, когда они поссорились, когда она упорно не хотела его бросать. Он, конечно, тогда был полностью прав. Но его слова тогда были неверными, и сейчас неверные, потому что независимо от грозящей опасности, умрёт, или выживет — она собиралась верить в него до конца.

Но не слепо, разумеется. Она никогда не доверяла ему вслепую. Доверие нужно было построить, заработать, заслужить. И Зак всегда заслуживал полного её доверия, пусть и не понимал, за какие заслуги. Она верила в него твёрдо и непоколебимо.

Может, он хотел защитить её, но и она не собиралась оставаться в стороне. Она верила в него.

Даже сейчас она доверяла.

 — Ты действительно этого хочешь?

Он на секунду опешил.

 — Блядь, нет. НЕТ! Выстрели в меня, ради всего святого! Выстрели, пока я тебя не убил! — он схватился за дуло пистолета и ткнул его прямо себе в грудь, где билось сердце. — Я же сказал, не тормози, стреляй! На таком расстоянии не промажешь!

В его тоне слышалось отчаяние, чистое и нарастающее. Даже своего рода мольба. Он не мог понять, почему она не стреляла, ведь другого шанса у неё просто не будет. Не мог понять, почему она так спокойно стояла, почему не видела в выстреле своего единственного способа выжить. Но Рей всего лишь покачала головой. Она мягко убрала пистолет из его руки и посмотрела на оружие, убирая палец со спускового крючка.

Она не чувствовала ни опасности, ни отчаяния. Она была уверена в себе и в своём решении.

 — Проси меня, сколько хочешь, — медленно ответила она. — Мой ответ не изменится. Я…

Она смотрела на него без страха, без сомнения — с чистой решимостью и абсолютным доверием, исходящим из глубины её сердца.

 — Я не хочу стрелять в тебя, Зак.

Пистолет звякнул об асфальт.

Зак смотрел на неё безумно, недоверчиво, отчаянно. Не понимая её мотивов, он ведь видел себя монстром и совсем забыл, что она никогда не переставала видеть в нём человека.

 — Ха-ха-ха… Что за хрень ты несёшь? — задушено прохрипел он. — Тебе наконец-то приспичило сыграть в ящик?

 — Нет, — она снова покачала головой. — Вовсе нет.

Ты неправильно меня понимаешь. Я отказываюсь стрелять не потому, что хочу умереть или мне плевать на жизнь. Ты ошибаешься. Ты считаешь, что я не выживу, если не убью тебя, а оба мы эту ночь не переживём.

И самое главное — ты ошибаешься в самом себе. И даже если ты не доверяешь себе — я доверяю тебе до самой своей смерти.

Рей взглядом передала все эти слова.

 — …Таково моё решение, — заявила она, положив руку себе на грудь.

Она приняла это решение независимо от опасности. Однажды она сказала ему, что даже если будет больно — это будет её выбор, и он не мог выбирать за неё. Она не отказывалась от своих слов. Она продолжала стоять, противостоять ему, не обращая внимания на все риски, потому что это был только её выбор.

Это была её решимость.

 — Я не против, если ты убьёшь меня. Но…

Зак вздрогнул. Они оба знали, каковы его условия для её убийства, и точно так же знали, что убей он сейчас — она не держала бы зла. В каком-то смысле, сейчас она стояла на его пути. Но убить её прямо сейчас, вот так, было бы неправильно. Она чувствовала, что задевает кровожадную сторону Зака, но сейчас ей в глаза смотрел тот Зак, у которого ещё остался рассудок.

 — Ты этого не хочешь.

Как и она не хотела умирать.

 — Ты не в себе. Это не твои мысли, не твои решения. Ты просто идёшь на поводу у собственной жажды крови, у своих убеждений, своих ран и своего прошлого, — её взгляд ожесточился. — Те люди хотели, чтобы ты был монстром, и сейчас ты продолжаешь идти у них на поводу.

Эти слова вывели его из равновесия, застали врасплох, но она ещё не закончила. В штиле её спокойствия начала разгораться злоба на тех людей, которые в прошлом ранили его, на все его незатянувшиеся раны, которые сейчас дёргали его за ниточки, и к словам «монстр» и «инструмент». Её голос оживился.

 — Но я не собираюсь плясать под их дудку. Я не хочу играть уготовленную мне роль девушки, которая просто, блядь, выстрелит в тебя, потому что тебе в голову вбили, что ты не создан ни для чего, кроме тьмы, насилия и убийств, — прошипела Рей. — Потому что так и должно было случиться, да? Ты же убийца, а у меня есть пистолет. Я могла бы просто поднять его и всадить тебе пулю в голову. Я была бы спасена, а ты был бы мёртв. И ты думаешь, что так твоя жизнь должна закончиться?!

Она это знала. Прекрасно знала, кем он себя видит, и со слов отца Грея уже знала, что его мало заботило собственное существование. Его убедили, что он родился, чтобы причинять боль, что он был монстром, что его место только в тёмной подворотне.

А теперь пришла она убеждать его в обратном.

 — Я не хочу, чтобы всё вот так закончилось. Просто не хочу. Не хочу стрелять, не хочу слушаться тебя, и не хочу, чтобы ты продолжал так думать. Я не хочу, чтобы продолжал цепляться за прошлое и эти извращённые убеждения, которые ты сам себе в голову вбил. Прямо сейчас они не имеют никакого значения, потому что ты меняешься, ты сам захотел измениться. Ты и я, Зак…

Рей сжала кулаки.

 — Мы — не чьи-то инструменты.

* * *

Внутри него оставался тот пацан, десятилетний пацан, который так и не вырос, который сейчас смотрел на неё и слушал, что она говорила. Этот пацан, сломленный, который знал, о чём она говорит, всё равно хотел услышать эти слова от кого-то помимо самого себя. Он не был инструментом, никто не был инструментом, и никто не должен был быть инструментом.

 — Ты и я, Зак, мы — не чьи-то инструменты.

Зак распахнул глаза. Хватка на косе ослабла, и он вспомнил.

— Эй, милочка, закругляйтесь. Вам пора.

— ЗАВАЛИ ЕБАЛО, Я ЖИЗНИ ЕГО УЧУ! Блядь, было бы у меня время, был бы у меня этот ёбаный выбор… Я бы никогда в жизни того ебаната к тебе не подпустила. Никогда.

— Сихам…

Сихам никогда не видела в нём инструмент. Когда он жил с ней, она орала на него, ругалась, злилась — но никогда не пыталась контролировать или манипулировать им. Он не был вещью, когда его бросили в приюте. Он просто выживал тогда, и выживал до сих пор. Хозяева видели в нём инструмент, и всё это время они были неправы.

Он просто выживал, как мог.

Он не был инструментом. Он никому не принадлежал. Ни этим хозяевам-пьяницам, ни своему прошлому, ни собственной жажде крови, ни травмам или страхам.

Айзек Фостер не был инструментом.

Он сейчас не был инструментом, сейчас не нужно было убивать, чтобы выжить. А убивать Рей тем более противоречило его выживанию.

Для выживания больше не стоило быть инструментом собственной кровожадности.

Рей положила ладони поверх его рук, всё ещё глядя в его глаза своей синевой, глубокой и яркой, что он утонул, теряясь в бесконечных волнах её мужества, решимости и веры.

 — …Убить, или быть убитым, — сказала она, — такие вещи решаем только ты и я, Зак.

«Но сейчас ты не принадлежишь себе».

Он знал. Но за кровожадным убийцей именно настоящий Зак сейчас наблюдал за ней и всем своим сердцем внимал её словам. Именно он смотрел на неё и видел, как застившая глаза тьма рассыпается осколками стекла. Именно он позволил сломленному ребёнку внутри себя, наконец, уйти обратно в недра воспоминаний.

И с каких пор Рейчел Гарднер стала такой сильной и прекрасной женщиной?

Она была сломлена — она и до сих пор сломлена — но она исцеляла себя, сшивая по кусочкам золотыми нитями. Она сияла так ярко, что освещала его.

Ослепляла его.

Да, монстр, которым он всё-таки был, не мог выдержать её света.

Всё в его разуме смешалось в кучу — телевизор, боль, дождь, жажда крови, грань между ним и нормальными людьми, бессмысленная ярость — и его существо заорало, взмолило убить её, пока она не сожгла. Он не мог этого вынести. Он должен был убить её за то, что она была такой яркой, пока она не разрушила всё, во что он верил, пока она не лишила его последних убеждений, пока он не стал уязвимым, хрупким и слабым. Пока она не увидела его слабость.

Он с болью рассмеялся.

 — И когда же в твоей башке столько силы набралось?

Его хватка снова жёстко усилилась, и он сделал шаг назад.

 — Зак?.. — позвала она.

 — Эх, бля, не могу больше терпеть, — сказал он. — Я же ёбаный монстр, помнишь, Рей? Даже сейчас, когда ты такую речугу выдала, даже если я сам не хочу — я не могу сопротивляться желанию убить тебя… — его голос совсем затих, ослаб от отчаяния. Она же должна была понять намёк, и выстрелить, пока он действительно не напал. — Ты просто слишком… хороша для меня, а я всего лишь маньяк. Терпеть не могу. Просто не выношу твоего… света.

Нет, он снова сказал не то. Он хотел быть рядом с ней, жить с ней, обнимать этот свет и растворяться в её доброте. Но он завидовал. Ей удалось исцелиться, и она была сильна, несмотря на все свои шрамы. Он завидовал, что она такая человечная, со своими достоинствами и недостатками, и завидовал силе её привязанности к нему.

Он завидовал, и ненавидел это. Всё ненавидел, начиная с осознания, насколько он был слаб, что он был просто инструментом собственной тьмы. Он был глупцом. Он просто монстр, монстр, монстр, монстр…

 — Я самого себя не выношу, — пробормотал он, потому что это и было чистой правдой.

Это было больно. Он однажды говорил ей, что ему было проще злиться, чем переносить боль, и ярость всегда брала над ним верх, когда ему было обидно. Сейчас происходило то же самое. Он чувствовал опасную близость к новому срыву, опасную боль, и многие годы въевшегося в его жизнь насилия просто начинали брать рассудок под контроль. Он пытался защититься от большей боли, он хотел убить.

 — Я монстр, Рей.

Извини, хотел закричать он. Прости меня, и просто застрели нахуй, пока я не убил тебя. Рань меня, выруби, если не хочешь убивать — ты же можешь. Убегай, уходи, не знаю, спрячься от монстра вроде меня, и никогда не возвращайся.

Не держись за меня. Отпусти и убеги подальше.

Пожалуйста.

Пожалуйста.

Но она сказала просто и ясно.

 — Нет.

* * *

 — Нет.

Рей чувствовала потрясение от собственной бури эмоций, вырывающейся из груди. Внутри неё бушевала такая сила и мощь, что она просто не знала, как прямо сейчас стояла на месте, сохраняла спокойствие. Наверное, потому что сейчас она старалась передать все свои чувства взглядом, голосом, связывая всё с одной простой мыслью «я не могу его потерять».

 — Нет, — упрямо повторила она. — Ты не монстр.

Она никогда не видела его таким, и сейчас не видела в нём никого иного, как напуганного человека, пойманного в ловушку собственной тьмы. Не знающего, как, наконец, отпустить тех старых призраков, которые так долго контролировали его жизнь. Он боялся себя и того, что может сделать, боялся осознать, что все его (пусть и ужаснейшие) убеждения, которыми он жил до этого, были неправильными.

Всегда тяжело и страшно расставаться со своими старыми принципами. Даже если они были прогнившими, извращёнными — но Зак жил на них. И понимая, что этот путь изначально был неверным, он мог уже не знать, как жить дальше.

 — А я — не проклятая девочка.

* * *

Завали.

Завали завали завали завали завали завали завали завали завали завали завали завали завали

Нужно было заткнуть ей пасть, пока она не сказала слишком много. Нужно было прямо сейчас вскрыть ей глотку. Нужно было убить её.

Но всё, что он мог — только слушать.

* * *

Она не была проклятой, Зак ей об этом говорил. Внутри неё какая-то часть продолжала в это верить — нелегко перестать ненавидеть себя, когда ненависть въелась тебе в душу — но Рей знала, что она не родилась, будучи «проклятой». Это неоднократно вбивалось ей в голову родителями, пока она не начала просто жить с мыслями и верой в то, что она разрушала чужие жизни.

Для неё было шоком понять, что она не была проклятой с самого рождения, что это всего лишь мнение её родителей, навязанное ей. Это было трудно понять и признать, да и сейчас было трудно просто отмахнуться от мысли, что она была куда лучшим человеком, чем всегда считала.

Но она прекрасно понимала, что для этого нужно время. Собирать себя по кусочкам было частью исцеления.

— Я смутно представляю, каким ты был до того, как приехал сюда. Каким ты был после приюта. Я знаю, что в то время назвать тебя «монстром» было бы самым точным. Но теперь нет. Сейчас ты не монстр.

Прямо сейчас она такового не видела. Она видела человека, который боялся перестать себя ненавидеть. Самоненависть облегчала отвращение от чужой ненависти, облегчала досаду от ошибок. Самоненависть и самоущемление могли защитить. После очередной ошибки ты просто вспоминаешь, что этому уже и не стоит удивляться — и справиться с болью становилось легче. Ты просто убеждаешь себя, что лучше быть уродом. Если тебя даже в тёмном мире ненавидят — в любом случае, никто не навредит тебе больше, чем ты навредил себе сам.

Это — самоуничтожение под видом самозащиты.

Но и это процесс. Этому люди учатся, сами, или с чьей-то помощью.

Никто не рождается, ненавидя самого себя.

 — Зак, ты не родился монстром. Ты не родился машиной убийств, не родился мерзостью. Ты стал монстром в своих глазах, когда эти люди тебя в этом убедили. После приюта ты отказался видеть в себе травму, и называть себя монстром стало твоим способом объяснить, что ты сломлен.

* * *

Нет-нет-нет, завали, не говори, не произноси этого. Он не хотел слышать, почему с самого ёбаного приюта продолжал цепляться за слово «монстр», хоть и ненавидел его. Завали-завали-завали. Больно-больно-больно.

Она была права, и слышать правду было больно. Нужно было её убить. Её правота причиняла боль. А его разумная часть продолжала бороться с жаждой крови, чтобы позволить ей договорить до конца.

* * *

 — Но эти люди уже мертвы, ты их убил, — заметила она. — Они убедили тебя в том, что ты монстр, но их больше нет, они больше тебя так не назовут, и у тебя нет причин им верить. Эти люди без доли сомнений причиняли тебе боль, почему какие-то их слова имеют смысл? Почему ты думаешь, что они сказали тебе правду?

Она не винила Зака за то, что он им поверил. Слова были подобны яду, подобны сложнейшему узелку в голове, и развязать его было тяжелее некуда, особенно, когда не знаешь, с чего начать. Зак предпочёл просто жить с ним. Он просто злился на этих людей за то, что они продолжали его преследовать даже после своей смерти. Он злился на её родителей за то, что они сейчас делали то же самое с ней. Он злился на любого человека, который травмировал, причинял боль другим, потому что это было неправильно.

 — Ты признал свою травму, ты не пытаешься сбежать от прошлого и ты встретился со своими воспоминаниями. Ты понимаешь, что ты сломлен, и понимаешь, почему хочешь меня убить.

Он не был одичавшим подростком из описания отца Грея. Он вырос, повзрослел и принял многое в себе, когда прошлое его догнало. Он знал, что не мог продолжать притворяться, будто с ним всё в порядке. Он знал, что это не так, но ещё знал, что он изменился. Возможно, даже благодаря ей (пусть она плохо в это верила).

 — Ты однажды мне сказал, — вспомнила она. — Из-за приюта ты забыл, как быть человеком. Но ты всё ещё человек, Зак. И единственная причина, по которой ты зовёшь себя монстром — ты забыл, что можешь быть кем-то другим, чем-то большим.

* * *

Нет, он не был. Это было невозможно. Монстр, он всего лишь монстр-монстр-монстр, и ничего более. Если он не монстр, значит, он ничто.

Поэтому завали. Завали, блядь, почему нельзя заставить её заткнуться? Почему бы не убить её раз и навсегда?

Почему он хотел, чтобы она говорила дальше?

* * *

Рей знала, почему ему так трудно избавиться от маски монстра. Если он не был монстром — он не знал, кем он был в противном случае, и это его пугало. Он так долго звал себя монстром, это так долго лежало в основе его самоидентификации, что без этого слова он мог думать, что у ничего больше и нет.

До того, как она сломалась — она была такой же. Зак вернул её к реальности, доказал, что она больше, чем просто проклятая. По иронии судьбы, именно тот человек, который не видел в себе ничего хорошего, показал всё хорошее внутри неё.

 — Трудно себя полюбить. Трудно увидеть в себе достоинства. Трудно понять, что можно измениться, стать лучше и трудно представить, что для тебя уготовлено нечто большее, чем казалось изначально, — сейчас она говорила, имея в виду скорее себя, потому что даже сейчас она боролась с ненавистью к себе. — Ненависть проще любви, всегда была проще. Мы с тобой… хорошо это понимаем, — горько добавила она. — Для ненависти хватает самой малости. Но нужно приложить усилия, чтобы заслужить любовь, или даже подумать об этом.

Была веская причина, почему она расценивала любую привязанность к себе божественным чудом. Почему человек, дороживший ею больше всего на свете, стал для неё самым близким к понятию Бога. Почему она думала, что насилие от родителей было её заслуженным наказанием.

И Зак, в каком-то смысле, был таким же. Они оба привыкли плевать на самих себя, и были уверены, что не заслужили всей проявленной доброты.

Она говорила спокойно, но в её голосе была ярость и горькая досада. Глаза застили предательские слёзы.

 — А знаешь, что хуже всего? Мы уверены, что это норма. Мы сами считаем, что нормально называть самих себя монстром или ведьмой. Мы думаем, что заслужили.

* * *

Убей, пока она не наговорила слишком много. Убей, пока она не причинила тебе боль. Убей, пока она не договорила свою ересь.

Монстр. Монстр. Да нормально, что его так называли. Он же и был монстром. Он убивал, ранил и не жалел об этом. У него была эта нечеловеческая сила, нечеловеческая внешность, и он жаждал смертей.

Убей и докажи ей. Сломай стену, защищающую её, и убей, чтобы защитить самого себя.

* * *

Зак думал, что это нормально, что быть монстром нормально — и ошибался.

Нет, это было не нормально. Точно так же, как насилие со стороны её родителей никогда не было нормальным или заслуженным. Точно так же, как её проклятие было просто бредом, вбитым в её голову. Он заставил её понять это, но сам считал себя правым, называя себя мерзостью.

 — Но какой монстр сейчас сдерживается от убийства? — спросила Рей. — Какой монстр стал бы меня слушать? Какой монстр стал бы столько для меня делать? Какой монстр спас бы мне жизнь, мой рассудок и какой монстр желал бы спасения?

Она могла бы поверить, что серийный убийца был монстром, но Зак был больше, чем просто серийным убийцей. Его улыбка, его смех, его прикосновения к её рукам или волосам, его поцелуи в висок, касание лбами, его утешения, поддержка и поощрения, его попытки быть добрым, его страх потерять её… Рей просто не могла поверить, что монстры на такое способны.

Она сжала кулаки.

 — Зак, я знаю, что так просто тебя не переубедить. Я знаю, что ты так просто не отпустишь своих призраков прошлого.

У неё не было такой силы, но и Зак не за раз убедил её, что она не проклята — он долго напоминал ей своими действиями, словами и взглядом. Ненависть к себе была процессом, и уничтожение её — тоже процесс. Долгий и жёсткий.

Но вполне реальный.

 — Ты человек. Ты не монстр, ты — человек, — сказала она, желая, чтобы до него дошло. — Такой же, как и я, как и все остальные. У тебя есть свои недостатки, свои проблемы, свои травмы и тьма. Но в тебе есть хорошее, у тебя есть достоинства, ты можешь исцеляться, в тебе тоже есть свет.

* * *

Она должна сдохнуть прямо сейчас. Он не мог просто цепляться за призрачную надежду, что она права. Она и так была слишком права. Так что, пусть она сдохнет, пусть он потеряет её, потеряет самого себя, чтобы больше никогда не сомневаться — он был монстром.

Убить её. Убить!

* * *

Он не был ни Богом, ни святым, ни монстром, ни чьим-то инструментом.

Он был человеком — не больше и не меньше.

Сломленным, разбитым, уязвимым, забытым богом, раненым, обожжённым, испорченным — но всё же человеком.

 — Даже если ты думаешь, что ты монстр — я не вижу в тебе монстра. Я вижу только Зака, и я дорожу тобой таким, какой ты есть. Сколько бы крови не было на твоих руках, сколько бы тьмы не было в твоей голове, каким бы сильным ни было твоё желание меня убить.

Не важно, как он был опасен — она не видела в нём опасности. Пусть он уже занёс над ней косу — она рядом с ним чувствовала себя в безопасности.

Поэтому она глубоко вдохнула, утихомирила бурю чувств внутри себя, и посмотрела в его разноцветные глаза.

 — Для меня, ты — не монстр. Ты человек.

* * *

Завали. Пожалуйста, завали. Не порождай во мне это желание света, желание перемен. Монстру не нужны перемены. Монстры живут только во тьме.

Сдохни.

* * *

Она не знала, почему он позволял ей говорить дальше. Может, он продолжал себя как-то контролировать. Может, он хотел послушать, что она скажет. А может, она просто говорила то, что нужно.

Но это было не важно.

 — Я верю в это, и знаю, что ты меня не убьёшь. Здесь и сейчас я доверяю тебе, потому что я дорожу тобой и знаю, что ты дорожишь мной не меньше. Я верю — ты меня не убьёшь.

Теперь всё, что было важно — он был человеком, и она в него верила.

Рей улыбнулась.

 — Ты же не монстр.

* * *

Убить…

* * *

Вш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш ёбаный сломанный ящик, но она сказала «ты же не монстр», и воспоминания о шипении сменились другими.

Старыми воспоминаниями.

Объятия и слёзы.

 — Зря я тебя полюбила.

Рука, протянутая ему в церкви.

 — Меня зовут Абрахам Грей.

И тем, что было совсем недавно.

 — ЗАК!

Труп в мусорном баке, оказавшийся живой девчонкой.

— Я не хочу тебя терять.

Сломленная девочка, рыдающая на его груди под дождём.

 — Ты гораздо большее, чем просто убийца, но продолжая убивать, ты просто потеряешь самого себя. Ты перестанешь быть собой, я этого не желаю.

Девушка, погрузившаяся в ненависть к себе, обидела его.

 — …Но.

Малявка пыталась с ним танцевать.

— Зак, ты сможешь это сделать?

Её запах, её кожа, вкус её шеи на его губах, ощущения её тела, её объятия. Её тепло.

 — …Хорошо.

Исцеляющаяся девушка под дождём проливала слёзы за него.

— Я не хочу стрелять в тебя, Зак.

«Мне плевать» и крепкие объятия.

— Ты этого не хочешь.

Шок на её лице, когда он собирался убить её подругу.

— Ты и я, Зак, мы — не чьи-то инструменты.

Ссора, она снова плакала и «je tiens à toi».

 — Нет.

Подаренный пистолет в её руках.

 — Для меня, ты — не монстр. Ты человек.

Похожий на волшебство поцелуй в лоб в душе.

 — Я верю — ты меня не убьёшь.

«С днём рождения», putain и ощущение её губ на щеке.

 — Ты же не монстр.

* * *

Зак опустил занесённую косу.