Не всё Мародёрам малина (гет)

О своей беседе со Смертью Гарри рассказал мне примерно через неделю. К этому времени я чувствовал себя вполне прилично и продолжал валяться в постели только по настоянию Роксаны. Ей, по-моему, просто нравилось за мной ухаживать. Мне это тоже нравилось, поэтому я не спорил. Так я и сказал Рему, Ниде и Гарри. Рем не поверил (беда с этими старыми друзьями, насквозь тебя видят!), а Нида и Малыш — поверили, во всяком случае, перестали смотреть на меня так, будто я мороженое на солнцепёке и в любой момент могу растаять. Тогда Гарри и сказал:

— Знаешь, а я ведь разговаривал со Смертью. По-настоящему, как с человеком.

Пару лет назад меня это заявление повергло бы в шок, а сейчас я только заинтересовался подробностями. Малыш сперва путался, но постепенно разговорился и описал всё довольно подробно: странный пейзаж, фигуру в балахоне, не имеющем цвета («Ну, ты понимаешь, он не был бесцветным, просто не имел цвета… Ну не знаю я, как это объяснить!») Вот это я как раз понимал, сам многого не мог рассказать так, чтобы другие поняли. Есть вещи, которые надо видеть. Или не надо. Он обрадовался и перешёл к собственно беседе.

— И тогда она сказала, что может выкупить у меня свои Дары — одна жизнь за один Дар. И я сразу подумал про Люпина и Тонкс. Ну, ты понимаешь, я сам рос без родителей… Вот я и подумал… А она сказала, что их Роксана вернёт... Тогда я сказал про маму с папой, но оказалось, что нельзя, что они уже давно ушли. Совсем. Потом я тебя назвал…

— А про меня что? — мне было по-настоящему интересно.

— Она сказала: «Он вне моей юрисдикции».

Я киваю. Наверное, именно так и было. Вот шагни я за Порог. Хотя кто знает, что было бы тогда. А так — ни там, ни здесь. Именно «вне юрисдикции» …

— И тогда ты назвал Дамблдора, — говорю я. Мальчик искренне изумлён:

— Откуда ты знаешь?

— Тоже мне, тройная трансфигурация с оживлением! Могу поспорить, что следующим был Диггори.

— Фред, — он уже не удивляется, — на него Она согласилась, а про Седрика сказала, что тоже поздно. А про Хмури — что он жив.

Про Хмури я ещё не слышал, но решаю расспросить позже.

— А потом Она сказала, что можно выкупить только тех, кто умер сегодня. Ну, то есть тогда. В тот день. Что Ей было интересно, кого я стану называть, представляешь?

Я представлял. Всегда считал, что у Смерти есть чувство юмора, вот только больно уж чёрного. Это я и говорю мальчику, а потом спрашиваю:

— И кто же был вторым?

— Колин Криви. А третьим — Снейп.

— Третьим? А третий откуда?

— Я папину мантию отдал, — слегка виновато говорит он. Я искренне изумляюсь. Вот это да! Выходит, мы зря смеялись над Джимми, когда он утверждал, что именно его Мантия — настоящая, а все остальные просто магические копии! Малыш понимает моё изумление неправильно и начинает оправдываться:

— Ну, он же за нас был. И погиб как герой! А я его всё время подозревал... Ненавидел... Я подумал, что папа бы не обиделся... А ты обиделся, да?

Нет, ну как парень почти восемнадцати лет, переживший столько, что десятерым на всю жизнь хватит, может оставаться таким ребёнком?!

— Обиделся. Только что.

— Ну, Си-и-и-ириус…

— Мальчик мой, если я не люблю этого человека, то это не значит, что желаю ему смерти. Надо будет — сам убью. Выкупил и выкупил, правильно сделал. Отец бы тебя одобрил.

Он только что не подпрыгивает от радости — видимо, вовсе не был в этом уверен. Но на этот раз я совершенно искренен — малыш не знал Джеймса, но я-то знаю и убеждён — он поступил бы так же. А может быть и я тоже. Хотя я гораздо более злой человек, наверное. У нас это фамильное.

Малыш искренне счастлив, похоже, он и затеял сейчас этот разговор только ради последнего эпизода. Мнение Рема его вряд ли устроило бы — наш всеобщий примиритель наверняка бы одобрил даже воскрешение Волдемортовой змейки на том основании, что животное не виновато. А мне он поверил. И тут же сменил тему:

— Раньше ты не называл меня «мой мальчик».

Нет, ну какой он всё-таки ребёнок!

— А тебе бы это понравилось? Раньше?

Он надолго задумывается. Потом честно отвечает:

— Нет, наверное…

— Не «наверное», а «наверняка». Знаешь, из-за чего мы с твоим папой подрались ещё на вокзале, перед первым курсом?

— С тобой?! А разве не со Снейпом?

Та-а-ак... Откуда он это знает?!

На этот раз мальчик понимает моё изумление правильно.

— Мне Снейп рассказал. Вернее, показал.… Ну, он же думал, что умирает… Вернее, он и вправду умирал... Слушай, я теперь боюсь ему на глаза показаться! Если он подумает, что я хоть кому-то рассказал… Он ведь много что показывал... Убьёт ведь!

Вид смертельно напуганного героя магического мира так забавен, что я не могу удержаться. Он, конечно, обижается:

— Тебе смешно! А мне что делать?

— И что же такого крамольного он тебе сообщил?

— Ну, он... Нет, ты уж извини, я не могу... Даже тебе. Особенно тебе! Не сердись, ладно?

Я не сержусь. Я даже догадываюсь, что именно сообщил ему Снейп перед смертью. Это, кстати, тоже забавно — говорить так о вполне живом и здравствующем человеке. Прямо хоть переименовывай Орден Феникса в Орден Бывших Покойников! Не зря считается, что имя влияет на судьбу. Назвался Фениксом — изволь возрождаться. Из пепла. Или как получится.

— Ну пойди к нему и поклянись, что никому не расскажешь. Особенно мне. Или предложи устроить тебе локальное стирание памяти. Уверяю тебя, он это очень даже может.

— Я подумаю, — серьёзно отвечает Гарри. И тут же азартно спрашивает:

— А вы и правда дрались? С папой? А из-за чего? И кто победил?

Нет, он всё-таки ребёнок! Я ловлю себя на том, что повторяю это (про себя, разумеется) уже третий раз за десять минут и принимаюсь рассказывать историю нашего с Джеймсом знакомства. Хотя, честно говоря, предпочёл бы отдохнуть. И подумать. Рассказ мальчика о предсмертных откровениях Северуса напомнил мне кое-что, про что я за всеми событиями прочно забыл. Может и правильно, что забыл. А может и нет.

* * *

Борьба с собственной паранойей — дело безнадёжное. Поэтому стоит поручить его кому-то другому. Лучше всего для этой цели годятся лучшие друзья: они сразу решают, что с сумасшедшими спорить опасно и делают, что попросишь. Остальные решат так же, но разница в том, что «остальные» только пообещают, а друг сделает. Очень удобно, хотя и наглость, конечно.

— Рем, где остальные?

— В теплице, Роксана их к делу приставила. Позвать?

— Наоборот, я хотел с тобой конфиденциально поговорить. О Гарри. Насколько я понял, он был живым хоркрустом. Хранителем частицы души Волдеморта. Так?

— Так. Был. Раньше.

Честно говоря, что-то такое я и подозревал. Слишком уж прочной была их связь. Вот только о хоркрустах ничего не знал. А жаль.

— Раньше... Слушай, давай я тебе сперва всё до конца изложу, а ты уже потом скажешь, что я сошёл с ума?

— Не скажу.

— Ну, подумаешь. Только потом, ладно?

— Да в чём дело?

— Понимаешь, я пропустил удар Беллы тогда не просто так. Я её мысли прочитал. Вернее, не мысли, а кое-что из воспоминаний. Скорее всего, она это сделала нарочно, чтобы ошеломить и убить. В изобретательности сестрёнке не откажешь. А может и случайность, при такой насыщенности боевой магией в закрытом помещении всё может быть. Как бы там не было, я такое увидел, что просто остолбенел. Всего на пару мгновений, но ей хватило. Сейчас важнее не почему, а что. А увидел я следующее. Во-первых, Белла была в Лорда влюблена и даже не по уши, а по самую макушку. Что не удивительно: девушка она страстная, замуж вышла по указке, а Риддл во времена её молодости был очень даже импозантен. И как раз в её вкусе. Вначале она вполне надеялась на взаимность — ну, ты же её видел, умница-красавица, но не тут-то было. Правда, в постель она его, кажется, затащила, но не более того. А ей хотелось большего. Постепенно девка настолько обезумела, что начала пробовать на нём приворотные зелья и заклинания, вот только они не действовали.

— Он сам был зачат под влиянием такого зелья, потому и любить не умеет, — вставляет Рем. Я даже не спрашиваю, откуда ему известны столь интимные подробности. Раз уж Дамблдор о хоркрустах узнал, значит, копался в прошлом Риддла оч-ч-ч-ень внимательно. И выводами успел поделиться. Впрочем, что значит «успел»? Он свою смерть подготовил тщательно, так что не «успел», а «счёл нужным». Оно и хорошо.

— Как бы там ни было, но от неудач Бэлла окончательно сбрендила и решила так или иначе, но привязать его к себе. И именно что привязала. Не знаю, что это за штука, я ведь всего лишь ухватил кусочек памяти. Но, по-моему, гадость порядочная. Даже не знаю, заклинание это или обряд, или ещё что-то. Называется «Цепь». Насколько я понял, тот, на кого она наложена, физически не может жить без того, к кому привязан. Ты про такое слышал?

— Нет. Но, судя по описанию, и правда гадость. А «физически» — это как?

— Буквально. Мучается, болеет, если долго — то умирает. Жаль, мы раньше не знали: можно было бы не за Волдемортом охотиться, а просто Бэллу прикончить. А он сам бы помер.

— Но её же с ним рядом много лет не было!

— Вот тут самое интересное. У неё, видимо, был один из хоркрустов. В её мыслях это звучало как «его частица». Может, и не хоркруст, конечно, а что-то другое, заговоренная кровь, например. Не знаю. Что-то, что их связывало. И что она могла выкинуть или уничтожить, если бы он повёл себя с ней не так, как ей хотелось.

— Всё это очень интересно, но при чём здесь Гарри?

Вот за что ещё я люблю Рема — это за умение не упускать главного!

— Гарри был хоркрустом. Носителем частицы души. А Цепь накладывается именно на душу. Если эта дрянь хотя бы частично перешла на него…

— Бродяга, у тебя жара нет, случаем?

— Паранойя у меня есть. Наследственная, от папочки. По-моему, есть вещи, где лучше перебдеть, чем наоборот.

— Но она мертва, а с Гарри всё в порядке!

— Во-первых, кто его знает, насколько в порядке. Во-вторых, он влюблён, а это влияет. В-третьих, это может проявиться не сразу. В общем, я хочу знать об этой гадости как можно больше. Поможешь?

— Да, но…

— Рем, ну пожа-а-алуйста... Ну ради моего спокойствия... Покопайся в библиотеке…

— Да в какой?

— Для начала — в Блэк-холле. Только осторожно… впрочем, что я тебе буду рассказывать, ты с этим домом уже знаком.

— Вообще-то, — задумчиво говорит он (и я понимаю, что победил), — за последние пару лет там стало значительно уютнее. И твой «любимый» гобелен со стены сняли. Вместе с портретами. Кричер, кстати, они с Гарри всё же нашли общий язык.

Я демонстративно хватаюсь за голову. Именно в этот момент (вот счастье-то, что не раньше!) в комнате объявляется вся компания — девушки и Гарри. Моя поза вызывает у них закономерное удивление, пополам с тревогой. Приходится признаваться: однажды я в порыве отчаянья ляпнул, что если кто-то снимет этот проклятый гобелен, то я на всё готов, даже самое героическое. Например, публично и стоя на коленях попросить у Снейпа прощения за все обиды с подробным перечислением оных. Причём ляпнул в присутствии свидетелей (Молли и Билла), так что теперь не отвертишься. Роксана первая начинает хохотать, Рем пытается выразить сочувствие, но не выдерживает и десяти секунд, Нида присоединяется к нему… а Гарри тоже хватается за голову, причём его ужас куда искреннее моего. Вот дурачок! Я ведь и правда это сделаю, если удастся. И удовольствие получу я, а не Снейп. То есть он, может быть, тоже, но я наверняка. Особенно от «подробного перечисления».

* * *

Разговор с Ремом мы заканчиваем уже поздним вечером, когда остальные ложатся. Он соглашается покопаться в библиотеке моего бывшего (бывшего!!!) дома, а если там ничего не найдётся, то ещё где-нибудь. И придумать какую-нибудь сказочку для Гарри на тему «что ему там понадобилось». Я предлагаю просто попросить разрешения пожить там немного с женой и сыном, раз уж там стало «уютно». Рем смотрит на меня подозрительно (вот ведь беда с этими старыми друзьями!), но, видимо, выводы делает правильные только наполовину. На ту, что домик Роксаны совершенно не предназначен для длительного проживания пяти человек, причём не однополых. Причём двое из них супруги, переживающие второй медовый месяц, а остальные им звер-р-рски завидуют. Придя, видимо, к таким выводам, Рем обещает прямо с утра поговорить с Гарри, а потом с Нидой. Что мне и требовалось. Как бы теперь ещё Малыша спровадить?

Гарри облегчает мне задачу, сам начав разговор:

— А правда, что Люпины хотят уехать?

— Интересно, почему ты меня спрашиваешь? Подозреваешь, что они тайно останутся и будут подглядывать в окошко?

Фразочка получилась с вполне двусмысленным подтекстом, так что я решаю ковать железо, пока горячо:

— Кстати, не хочешь последовать примеру старших и умных товарищей?

Сначала мальчишка явно не понимает. Потом понимает и краснеет. Потом недоумённо бормочет:

— Да, но... я думал... ты ведь...

— Старый дедушка, — подсказываю я.

— Я... да нет... Почему дедушка?!

— Потому, что некая Нимфадора Люпин, в девичестве Тонкс — моя двоюродная племянница. И, следовательно, её сын — мой троюродный внук. А ты что подумал?

— Да ничего я не подумал! — окончательно смущается он, — просто ты ещё слаб, вот я и подумал...

— Так подумал или нет?

— Да ну тебя! — он машет рукой и готов уже сбежать, но я удерживаю его:

— Гарри, я серьёзно. Я вам всем очень благодарен и, поверь, всегда рад видеть, но надо же и пожалеть Роксану. Думаешь, ей мало одного мужика в доме? Девушке переодеться спокойно негде, не говоря уж о прочем. Я бы и сам на время сбежал, да не отпустит.

Гарри глубоко задумывается. Крыть ему нечем, так как я кругом прав. В доме, не считая лаборатории, всего одна комната, и ванна, между прочим, тоже одна, что создаёт определённые жизненные сложности. Уже почти сдавшись, он жалобно спрашивает:

— А ты правда уже хорошо себя чувствуешь?

— Во всяком случае достаточно хорошо, чтобы не нуждаться в постоянном присмотре, — вполне искренне отвечаю я. Это правда. На данный момент. А о моих предположениях ему знать не обязательно.

На следующий день они все втроём отбывают в Англию. На прощание я ещё беру с Гарри клятву, что он прекратит валять дурака и сдаст официально выпускные экзамены. К которым ещё надо подготовиться — опыт опытом, но и теория ещё никому не мешала. Так что на ближайшее время у мальчика будет более полезное занятие, чем беспокоится о моём самочувствии. А чтобы и Нида не скучала, я намекаю, что не возражал бы против официальной реабилитации — а то бедной Роксане придётся выходить замуж ни то за преступника, ни то за покойника. Как всякая молодая жена, Нида готова на голову встать, чтобы окольцевать всех друзей мужа, так что охотно обещает сделать всё возможное и невозможное. В общем, все будут при деле. Оно и к лучшему!