Объекты в зеркале (гет)

Боль приходила по ночам как шлюха, с которой у меня был заключён бессрочный договор. Когда она была со мной, я не был способен думать ни о чём другом, только о ней. Начинаясь издалека, как мелодия, которую я когда-то где-то слышал, как потрескивающий голос далёкой радиостанции, она находила ко мне дорогу по оставленным ею хлебным крошкам, она навещала меня, как навещают умирающего многочисленные родственники, измотанные своим дежурством, скрывающие за вымученной улыбкой пожелания скорейшей смерти: не со зла, лишь с осознанием, что так будет лучше для всех. Она никогда не вырубала меня, давая до последней капли прожить желание пустить пулю себе в висок, и я не знаю, ради чего или вопреки чему я этого так и не сделал.

От сплетения лицевого нерва за ухом и молнией по ветвям — в челюсть, в зубы, в глаз, в висок, в затылок. Обвивала щупальцами мою голову, переползая на другую сторону, отвоёвывая себе новые территории. Иногда раскачивая на волнах, иногда сводя меня с ума звенящим монотонным нытьём. На той же ноте подпевали суставы, мышцы, кости и кожа. Мир вокруг меня сбрасывал слой за слоем, избавляясь от всего, что не имело в тот момент значения и веса, и, в конце концов, оставались только она и я — пульсирующее ядро вселенной.

Она приносила мне свободу от всего, кроме себя. Я желал наказания, — она давала мне его. Я желал очищения, — и она проводила надо мной свой первобытный ритуал. Я научился различать паттерны её поведения, сотню её оттенков, и по ним мог с точностью определить, когда она до искр в глазах выкрутит мне нервы, а когда начнёт собирать вещи, посылая на прощание воздушный поцелуй.

Она уходила, а я лежал, оглушённый, и думал: что, если лучше, чем сейчас, уже не будет?

Она уходила, но один я не оставался. Комната вокруг меня всегда была полна мертвецов — мужчин и женщин, и я различал их лица, я узнавал их всех. Они ждали так долго, и теперь пришли, чтобы забрать меня. Они звали меня и тянули ко мне руки. И я думал, что умру той весной. Я был готов к этому. Я хотел уйти. Перенесённая болезнь оставила мне от силы десятую часть меня прежнего, и эта часть не умела даже нормально дышать. Я был слаб и целыми днями лежал в постели, иногда спал, а когда не спал, то ловил приступы деперсонализации разной глубины и силы. В них я полностью переставал чувствовать хоть что-то, даже простые вещи вроде прикосновения тела к простыни ощущались как через толстую плёнку. Не имея возможности осязать себя для подтверждения связи с окружающим миром, я чаще словно поднимался к потолку и наблюдал за собой сверху. За собой и за теми, кто столпился вокруг моей постели.

Мишель была среди них, но её присутствие ощущалось иначе: остальные пришли за мной, а она пришла ко мне, и зову вечности она не вторила. Мертвецы обращались ко мне, но я говорил только с Мишель, хватаясь за нить её молчания среди хора других голосов. Я говорил с ней сутками, начинал с историй из детства, а когда они закончились, говорил о том, чем жил до того, как её встретил. Потом — вспоминал, как мы провели отведённое нам время вместе. Потом — о её смерти и том, что было после неё, пока история не замкнулась в кольцо и не вернула меня обратно в эту комнату, в эту постель.

И тогда я замолчал.

И все остальные замолчали.

Я лежал в темноте, смотрел в потолок, и сна не было ни в одном глазу. Я думал: что, если лицо, которое я помню, никогда не было твоим? Что, если твой голос в моей памяти исказился настолько, что потерял с тобой всякую связь? Может, ты была совсем другой, но я это забыл? Я ведь и сам уже не тот, кого ты знала.

Была ли наша жизнь такой идеально прекрасной, какой я её запомнил? Удалось бы нам остаться такими же счастливыми? Какое возможное будущее оборвала смерть, разлучившая нас? Кем бы мы стали в нём? Продолжили бы каждый день выбирать друг друга?

Может, нас спасло то, что мы не успели пережить, и то, что мы друг другу не сказали.

Небо из чёрного постепенно становилось стальным тёмно-серым, светлело, и тени на стенах становились резче. Я не глядя пошарил рукой на столе рядом с кроватью, нашёл телефон и подтянул его к себе. На автомате набрал номер, который видел миллион раз на визитках, буклетах, рецептах, вырванных из блокнота страницах с назначениями и рекомендациями. Гудки отзывались эхом внутри моей головы, я досчитал до десятого и сбился, на том конце провода меня никто не ждал. Я положил трубку, не с первого раза попав на рычаг, медленно поднялся, сел на край кровати и опустил ноги на пол, борясь с приступом головокружения. Когда стало полегче, встал и открыл окно, запустив в комнату шум улицы и звенящий утренний воздух. Помедлил несколько мгновений, вспоминая, куда мог деть нужную мне записку и, в конце концов, направился к входной двери, где на столике была свалена в кучу нераспечатанная почта. Толпа расступилась, давая мне пройти.

Нужный листок выпал откуда-то снизу, пока я рылся в счетах и конвертах. Когда-то давно я получил его «на всякий случай», будучи уверенным, что случай никогда не настанет. Настоящее чудо, конечно, что я его не потерял.

Мне пришлось отдышаться, прежде чем я снова начал набирать номер, сверяясь с листком. На этот раз полутора гудков оказалось достаточно.

— Фреда, здравствуйте. Да, знаю. 6:13. Вы сможете сегодня принять меня? Нет. То есть да, рецепт тоже нужен.

Мишель стояла рядом со мной. Она гладила меня по волосам, но я ничего не чувствовал.

— Мне о многом нужно с вами поговорить.

—

fin