После того, как Эсмеральда погостила в доме невесты Феба, настроение у неё было отвратительное. Как бы она ни убеждала себя, что её солнечный рыцарь ни в чём не виноват, голос рассудка упорно твердил, что это не так. И если до этого мысли о нём доставляли ей только радость, сейчас ей больше всего хотелось вернуться к привычному течению жизни, как будто ничего этого и не было.
На следующий день Эсмеральда и Гренгуар, как обычно, проснулись рано утром, едва встало солнце. Пьер, заметив, что его подруга всё ещё чем-то расстроена, решил её подбодрить:
— Знаешь, мне самому очень нравятся твои выступления…
— Мне очень приятно, — признательно улыбнулась Эсмеральда.
— …и у меня для тебя подарок! Помнишь, я обещал сочинить для тебя новую песню? Она готова!
— Это просто замечательно! — воскликнула девушка. — А можно посмотреть?
Поэт с довольной улыбкой протянул ей листок дешёвой бумаги. Эта песня пелась на знакомый мотив, и цыганка пропела её несколько раз, пока собиралась, чтобы запомнить слова. Напевала она и по дороге на площадь, и Гренгуар был счастлив видеть, что его творение пришлось подруге по душе. Эсмеральда тоже была рада такому вниманию с его стороны, особенно в такой момент, когда ей действительно нужна была дружеская поддержка. Она уже почти забыла неприятный случай в доме Гонделорье и с нетерпением предвкушала своё выступление.
Тем более что сегодня оно было знаменательным — после долгих споров они с Пьером всё же решили наконец показать зрителям, как Джали составляет слова.
У Гренгуара неплохо получалась роль глашатая, и вскоре благодаря его громким стихотворным призывам ковёр, на котором расположилась цыганка со своей рогатой подружкой, окружила плотная толпа. Представление началось.
Сначала Эсмеральда спросила у козы: «А как зовут твою хозяйку?», и Джали по её незаметному знаку составила из букв на дощечках её имя. Потом вмешался Пьер: «А как зовут меня?», и коза составила его имя. А под конец Эсмеральда спросила: «Джали, а кто у нас архидьякон собора Богоматери?», и коза снова ответила правильно.
Затем Пьер спросил у Джали, где они все сейчас находятся, а цыганка хлопнула в ладоши четыре раза, и коза составила слово «Париж».
Зрители были в восторге.
— Молодцы! — кричали они. — Мы никогда не видели ничего подобного!
— Джали, браво! — похвалил Пьер козочку и достал заранее припасённое для неё яблоко.
Пока Джали уплетала заслуженную награду, Эсмеральда начала петь песню на стихи Гренгуара. Теперь, на понятном языке, она имела куда больший успех у зрителей, чем в прошлый раз. Бубен цыганки быстро наполнился монетами, и она переложила их в мешочек, укреплённый на корсаже. Сегодняшний день у них удался.
* * *
Зато у Клода Фролло дела шли хуже некуда. Он всё чаще смотрел на Эсмеральду из окна собора, но даже когда её не было на площади, постоянно думал о ней. Вчера он и вовсе увидел, как Феб ведёт Эсмеральду к богатому дому, и теперь ревность не давала ему покоя.
— Нет, это невыносимо! — говорил он сам себе, оставшись один. — Я чувствую, как становлюсь зависимым от этой ведьмы! О, Эсмеральда! Это имя звучит в моей голове каждый день. Я вижу её милое лицо, тонкую талию, идеальные руки, изящные ступни… Я встречал в жизни много красивых девушек, но она… А этот щёголь в мундире ещё смеет приближаться к ней!
Но Феб был не единственным, на кого злился архидьякон. Дружеские отношения Квазимодо и цыганки тоже его обеспокоили, и он всё ещё запрещал воспитаннику выходить из собора.
— Это для твоего же блага, — сказал он горбуну, когда тот в очередной раз пришёл к нему в келью просить разрешения прогуляться. — Тебе понравилось на позорном столбе? Люди жестоки, и я не хочу, чтобы это снова повторилось. Пойми, ты не должен покидать собор.
— Но ведь раньше я из него выходил…
— Всё изменилось, — ответил Клод и замолчал. Расстроенный Квазимодо вернулся на колокольню.
Его огорчение не ускользнуло от Клода и ещё больше разожгло его ревность. Конечно, он и подумать не мог, что юная красивая девушка может увлечься горбуном, но даже если ему достаётся только её дружба — это в любом случае больше того, на что может рассчитывать он сам!
Почувствовав, что вот-вот взорвётся, архидьякон решил вернуться к чтению латинских книг. Да, это мало ему помогало, но лучше так, чем бесцельно метаться по келье, пытаясь унять разгорающийся в груди пожар. Клод глубоко вздохнул и направился к столу…
В этот момент в дверь негромко, но решительно постучали.
* * *
После визита Эсмеральды Флёр-де-Лис всё ещё чувствовала себя плохо. У неё совсем пропал аппетит, она побледнела и стала очень нервной. Феб, вчера вечером имевший серьёзный разговор с госпожой Алоизой, не отходил от неё.
— Ангел мой, я люблю только тебя! — повторял он в очередной раз, как только личико невесты омрачалось. — Я всегда буду с тобой, и никто не встанет на нашем пути!
И тут он, пожалуй, даже не лукавил — хотя капитан и не собирался отказываться ни от Эсмеральды, ни от других своих увлечений, ни одному из них он не позволил бы встать между ним и хорошим приданым.
— Поклянись мне, что цыганская колдунья и близко не подойдёт к нашему дому! — требовала девушка.
— Клянусь, любовь моя! Ради тебя я готов на всё.
После этого Флёр-де-Лис успокаивалась и протягивала ему руку для поцелуя.
— Ты мой рыцарь, люблю тебя.
— И я тебя. Мы навеки будем вместе.
Матушка, наблюдавшая за этим воркованием, тоже постепенно смягчалась. В конце концов, мало ли чему учит свою козу какая-то цыганская девчонка! Ведь капитан Феб такой красивый мужчина, неудивительно, что девушки на него заглядываются — лет двадцать пять назад и она сама была неравнодушна к военным… Но Феб действительно стал заглядывать к невесте чаще, и госпожа Алоиза была рада, что у обручённых снова всё хорошо.
* * *
Жеан, как и его старший брат, пребывал не в лучшем расположении духа. Денег Клода осталось совсем мало, и он очень редко выходил из дома. Ему, привыкшему к разгульному образу жизни, постоянно хотелось выпить и пообщаться с прелестницами с улицы Глатиньи. Однако необходимые для этого деньги можно было получить только у Клода, а идти к нему было страшно. Поэтому Жеан дулся, скучал и всё время был раздражён.
В таком настроении его и застал неожиданно зашедший в гости Жоффруа.
— Убирайся, — буркнул Жеан, отворачиваясь к стене. — Я не хочу никого видеть.
— Ты что такой кислый? — удивился приятель. — Так дело не пойдёт. Давай сходим в кабак, возьмём бутылочку вина, поговорим по душам…
Жеан ехидно ухмыльнулся:
— Что ж, пойдём! Только, чур, за вино платишь ты!
Жоффруа смешался.
— Что, свои деньги тратить не хочется? А у меня их нет! Думаешь, я стал бы сидеть в этой дыре, если б они у меня были?
Жеан лукавил — ещё немного денег у него осталось, но тем меньше было его желание с кем-либо ими делиться.
— У тебя же есть брат, — напомнил гость. — Попроси его, он наверняка тебе даст.
— Даже не упоминай при мне моего брата! — рявкнул обозлённый Жеан. — У этого святоши всегда наготове только проповеди и нравоучения, а монет не допросишься! И вообще, что это ты такой навязчивый сегодня, а?
Гость тяжело вздохнул и поправил очки.
— Понимаешь, дружище Жеан… Мне действительно очень нужны деньги. У тебя есть какой-никакой, но брат, а я совсем сирота, мне помочь некому. Я не прошу у тебя много, но хотя бы пару ливров…
— Нет у меня денег, — повторил Жеан и уткнулся лицом в подушку.
— Ну, пожалуйста! Мы же друзья!
— Конечно, особенно когда тебе помощь нужна! Ты хоть раз угостил меня, когда я был не при деньгах? А теперь хочешь, чтобы я дал тебе в долг? И не проси!
— Но мне срочно нужны деньги!
Жеан демонстративно захрапел. Жоффруа лениво присел на кровать и задумался.
— Не хочешь помочь другу — твоё дело, — наконец произнёс он. — Но ты об этом пожалеешь!
Жеан продолжал храпеть, не обращая на него внимания. И только когда Жоффруа закрыл за собой дверь, разразился проклятиями. Он не воспринял угрозы бывшего приятеля всерьёз и только злился, что кто-то посмел покуситься на его драгоценные гроши. Но если бы он знал, какой план задумал Жоффруа, то отдал бы ему свои остатки без колебаний.
* * *
Поздно вечером, когда уже никого не было на площади, Жоффруа направился к собору. Внутри он встретил священника, Шарля.
— Скажите, месье, как мне найти архидьякона?
— По какому вопросу? — удивился священник. Обычно горожане избегали Фролло, а если и искали его, то, как правило, для оказания врачебной помощи. Но этот молодой человек выглядел вполне здоровым.
— Я хочу получить духовный сан.
Этот ответ вполне удовлетворил священника.
— Он живёт в келье на северной башне. Я могу проводить вас.
— Да, пожалуйста!
Шарль довёл школяра до двери и ушёл. Подождав, пока он отойдёт подальше, Жоффруа тихо постучал. Когда в дверях появилось раздражённое лицо Клода, он невольно отметил, что братья всё же похожи, особенно когда сердятся.
— Кто ты такой и что тебе нужно?
— Господин архидьякон, я к вам по делу, — решительно заявил Жоффруа и протиснулся в приоткрытую дверь, оттеснив хозяина.
— Говори, но побыстрее — у меня много дел.
— Я друг вашего брата Жеана и хорошо его знаю. За пару ливров могу сообщить вам новости, которые могли бы вас заинтересовать.
Архидьякон выгнул бровь:
— И что же вы можете мне сказать, чего бы я не знал?
— Жеан тунеядец!
— Это для меня не новость.
— Он попал в неприятности, но боится попросить у вас помощи. Всего несколько монет, и я расскажу вам, в чём дело.
В первое мгновение Клод хотел было выгнать дерзкого юнца, но тревога за брата пересилила. Он достал из ящика стола кошель и, демонстративно им позвякивая, облокотился о стену.
— Итак, что же вы знаете, молодой человек?
Жоффруа, увидев желанные монеты, зачастил:
— Ваш Жеан — задира и прогульщик, мэтр! Его давно отчислили из колледжа, и он гуляет по кабакам! Вы можете сами встретиться с ректором, он подтвердит, что я говорю правду!
Эта новость произвела на Клода сильнейшее впечатление. Внешне спокойный, внутри он переживал настоящую бурю. До этого он ещё надеялся, что шалопай рано или поздно образумится и станет достойным продолжателем рода Фролло, хотя и понимал, что эти надежды призрачны. Но архидьякон никогда бы не подумал, что может дойти до такого!
Не сказав ни слова, Клод сунул Жоффруа горстку монет и вытолкал его за дверь.
На следующий день Фролло отправился в колледж Торши, ещё лелея слабую надежду, что юнец просто лгал ему ради денег. Увы, ректор полностью подтвердил слова школяра — Жеан уже несколько месяцев как не был студентом.
В этот момент в душе Клода что-то сломалось. Предательство единственного близкого человека, последнего, к кому он ещё питал тёплое и светлое чувство, подкосило его. Он почти перестал выходить из кельи, а за пределами собора и вовсе не показывался. Даже мечты об Эсмеральде немного потеснила в его голове новая мысль — проучить брата, как только он снова к нему придёт. И эта идея была поистине блестящей.