Лицемерная сила любви (джен)

Прежде чем мракоборцы обнаружили побег Сириуса, прошло удивительно много времени. Видимо, они не так уж часто общались с дементорами — а те не слишком-то торопились передавать им новость, что у них в камерах стало на одного заключённого меньше.

Впрочем, переполох данное событие вызвало знатный. Сотрудники Азкабана очень долго сновали туда-сюда в коридоре, прочёсывая каждый угол.

Меня тоже пытались допросить. Хотя, «допросом» это было назвать трудно, ведь никто до сих пор так и не осмелился зайти ко мне в камеру. Да и интересовались «куда делся Сириус Блэк?» исключительно через решётку — ответом на что неизменно служило угрюмое молчание.

Хотя иной раз возникал соблазн рассказать мракоборцам всё о нём: о том, что Сириус умеет превращаться в чёрного пса и о том, что он направляется в Хогвартс за Гарри Поттером. Почему я этого в конечном итоге не сделал? Трудно сказать. Во-первых, у меня до сих пор не имелось полной уверенности в том, является ли Блэк в этом мире анимагом — сам Сириус о данной способности в наших разговорах ни разу не упоминал и её при мне не демонстрировал; во-вторых — было страшно окончательно «сломать» канон. Что, если из-за моего вмешательства его действительно поймают? Как это отразится на дальнейшем развитии событий? Вдруг случится эффект бабочки, и Гарри Поттер проиграет Волан-де-Морту? Хотя… По правде, хуже разве бы стало? Мне от победы Тёмного Лорда в любом случае ни холодно ни жарко.

Так что основной причиной моего молчания стал, наверное, тот факт, что в некотором роде я понимал Сириуса. Решился бы я на его месте рискнуть единственным шансом на побег ради человека, которого знаю неопределённое количество месяцев? Вряд ли… Но понимание не означало принятие.

Как бы то ни было, единственным плюсом во всей ситуации оказалось заметное снижение количества посещений дементоров. Возможно, мракоборцы им больше не доверяли. Но у меня теперь даже это не вызывало особых эмоций. Апатия стала моим постоянным спутником. Больше не хотелось ничего — ни сбежать, ни мечтать, ни, банально, есть.

Ведь, опять же — теперь какая-либо разница отсутствовала.

Этап осознания и этап смирения протекли на удивление быстро. Поэтому, когда однажды в замочной скважине зашуршал ключ и вошедший внутрь волшебник без промедления швырнул в меня оглушающим заклинанием, я не смог испугаться по-настоящему.

* * *

— …выглядит молодо…

— …ставлю семьдесят воображаемых галлеонов на то, что это было убийство!

— Тц! Как всегда, именно ты успеваешь выбрать самый очевидный вариант. Я больше против тебя не ставлю.

— Я поставлю пятьдесят воображаемых галлеонов на непростительные!

— А я десять на контрабанду и распространение запрещённых веществ.

— Сколько раз тебе говорить, что от тебя ставки не принимаются?!

— Но, тем не менее, я часто оказываюсь прав.

— Ой, да заткнись ты!..

— Ставлю сто воображаемых галлеонов на то, что он ограбил Гринготтс!

— Что?! Какого соплохвоста ты не посоветовалась сначала со мной! Всё, с меня хватит, я требую развода и раздельный счёт!

— А-ха-хах, вы там собрались воображаемый отрицательный баланс пополам делить?

— Среди нас нет юриста, способного оформить развод.

— Ты не можешь знать наверняка, кем работает наш новенький!

— Мерлин, ну почему меня не посадили в одиночную…

Сознание потихоньку возвращалось ко мне под гул голосов. К боли в ладони (рану на которой мракоборцы, вероятно, заметили, но, конечно же, даже не подумали вылечить) и ноющему плечу прибавился звон в голове.

— Ой, в одиночной ты бы давным-давно последние остатки рассудка растерял. Не жалуйся!

— Да что ты понимаешь…

Осторожно проморгавшись, я открыл глаза. Так как моё тело лежало на спине, передо мной предстал вид серого потолка. Он был непривычно тёмным и более неровным. Очевидно, меня вновь перевели в новую камеру.

«Опять…»

— Вот только снова не начинай своё нытьё!

— Помолчите, вы оба! Надоели…

— А ты, узкоглазый, вообще помалкивай!

— Ставлю шестьдесят воображаемых галлеонов на то, что ты откинешься следующим…

Звон в голове не прекращался. Я поднял правую руку и потёр ею лоб.

— О, глядите-ка, он очухался!

— Ух ты, бедняга, он живой, не повезло ему…

— …Ага, особенно с компанией.

— С твоей компанией.

— А ну, тихо, все! Эй, парень, ты там как?

Похоже, это обращались ко мне. Кое-как собравшись с силами, я сел на полу и начал осматриваться.

Камера выглядела… как камера, мало разницы по сравнению с прошлыми. Только воздух здесь ощущался холоднее, продувал сквозняк.

Но главным отличием от моего предыдущего места заключения являлось то, что напротив по коридору, где до этого всегда располагалась стена, теперь была решётка. За нею, в таком же маленьком помещении, находился человек лет тридцати в тюремной робе — другой заключённый. И, по совместительству, мой новый ближайший сосед. Его спина выглядела сгорбленной, а волосы путались — хотя, больше всего внимания привлекал широкий шрам, располагающийся на лице и проходящий по всей длине щеки.

— О, ты можешь двигаться! — обрадовался он, так же внимательно меня рассматривая. — Что, уже сразу любуешься моим личиком?

Он ухмыльнулся, касаясь пальцами своего шрама.

— Это меня при задержании те ублюдки разукрасили! А ведь я, по сути, практически невинный человек…

«И этот тоже? Мракоборцы что, случайных людей с улицы в Азкабан затаскивают?..» — промелькнула в моей голове рассеянная мысль, но тут из находящейся за левой от меня стенкой камеры послышался другой голос:

— Не слушай этого маглофила! Таких, как он, стоит авадить на месте.

— Ой, да подумаешь! — картинно возмутился волшебник со шрамом. — Ну поигрался я с парочкой магловских девочек… Ну да, им было двенадцать, но они всё равно ничего не запомнили!

«А, вот оно что», — сквозь царившую внутри меня апатию проступило инстинктивное отвращение.

Теперь стало очевидно: данный тип среди всех заключённых наверняка являлся всеобщим нелюбимцем. И дело даже не в связи с несовершеннолетними. Для уважающего себя чистокровного волшебника переспать с маглом — всё равно, что переспать с обезьяной.

— Ой, да ладно тебе, не криви так лицо! — догадавшись о моих мыслях, воскликнул он. — По общественным меркам морали мы — одного поля ягоды, иначе нас бы не поместили на один уровень. Так что, давай, рассказывай, как тебя зовут?

«…Справедливо».

— Льюис Абберли… — всё-таки ответил я.

— О, да ладно, ещё один иностранец! — послышалось раздражённое восклицание из дальней камеры.

— А ты случайно не юрист, специализирующийся на разводах? — с надеждой спросили из другой.

— Погодь, «Абберли»? Те самые Абберли? Вау, к нам занесло самого настоящего друида! — кажется, некоторые из моих соседей имели довольно широкий кругозор в плане знания родословных чистокровных семей.

— Неужели? Подумать только… — изумился заключённый со шрамом, а затем самым что ни на есть будничным тоном продолжил: — А по какой причине тебя сюда посадили?

И снова этот вопрос.

«За что тебя посадили?» — в голове эхом отозвался голос Сириуса. Во рту почувствовался привкус горечи.

«…А какая уже разница?»

— Я убил Багнолд… — ответил я, в этот раз не утруждаясь выдумыванием каких-либо оправданий. — …Особо жестоким способом, — именно так звучало полное официальное заключение.

— Вау!

— Ни хрена себе!

— Я угадал!

— Серьёзно? Ты грохнул самого министра?!

Откуда-то слева раздался восхищённый свист.

— Вообще-то, к тому моменту уже бывшего министра, — тихо поправил я под удивительно одобрительные возгласы.

Всеобщая реакция… не совпала с моими ожиданиями (не то чтобы эти ожидания вообще изначально были).

Однако нечто внутри меня, казалось, вздохнуло с внезапным облегчением. Страх перед осуждением поутих.

— А меня зовут Шерман Лунз, — представился волшебник со шрамом. — Надеюсь, мы поладим, ибо теперь, до конца наших жизней, мы с тобой — буквально самые близкие люди, ха.

— Не слушай его, — раздалось из-за левой стены. — Тебе, конечно, не повезло лицезреть его рожу, но с физической точки зрения ты находишься ко мне ближе. Я — Кадзухиро Сиратори, приятно познакомится. О, и, прежде чем ты спросишь, отвечу сразу — меня сюда запихали за то, что я исполнял слегка незаконный заказ одной влиятельной организации, которая очень не нравилась местному правительству.

«Наёмный убийца?..» — первым делом предположил я.

— Самое печальное, — продолжил Кадзухиро, — меня поймали не когда я был на задании, а когда гулял по Лютному. Не повезло оказаться во время налёта… Что б его, Грюма…

— Да тут половина наших как раз из-за этого сукиного сына и оказались! — раздалось раздражённое бурчание из дальних камер.

— А я прирезал несколько десятков маглов! — внезапно похвастался кто-то.

— Всего несколько десятков? И ты гордишься этим жалким числом? Да я валила их сотнями! — взвизгнул женский голос.

— Родольфус, успокой свою жену, пока она вновь не начала очередную тираду!

— Белла, дорогая, пожалуйста, не надо…

— А ты вообще помалкивай! Ты всегда был бесполезен для нашего Лорда! Какая жалость, что из всех Лестрейнджей мне удосужилось выйти именно за тебя!

— Да ты!..

— Мерлин, опять…

Несколько людей заговорили вместе одновременно, перебивая друг друга, так что стало трудно различать отдельные слова. Но мне не был особо интересен ход их споров. В моей голове словно прозвучал колокольчик, среагировавший на нечто знакомое. Память услужливо подкинула контекст, в котором я слышал такие имена как «Родольфус», «Белла» и «Лестрейндж».

Теперь стало ясно, в какую компанию засунули меня мракоборцы.

«Пожиратели смерти».