Тени прошлого (джен)

Александрия, Андария

14 июля 373 года со дня основания Андариона

Колонны здания, где заседал Высший Суд, белыми тенями возвышались над площадью, тонущей в серо-жёлтом утреннем тумане. Город уже не спал, но ни один звук не проникал в этот мирок древнего Справедливого бога, застывшего на фасаде с повязкой на лице и привычными весами в руках.

Джеймс Гарретт пришёл раньше всех. Не потому, что хотел прийти. Ему невыносимо было находиться в пустой квартирке, где когда-то жила его семья.

Он прибыл в Александрию четвёртого числа и с тех пор только четырежды был там: после приезда, когда показывал квартиру покупателю, десятого и перед заседанием. Всё остальное время он то бродил по городу, то пил кофе с Чейном. Да, этот кофе нельзя было и сравнить с тем, что варила мисс Верити!

Десятого июля Джеймс, зачем-то изучивший оставленные Рэнделлом загадки и пометки к ним, пошёл на кладбище.

Рейвенхаус был тихим и светлым. Почему-то около каждой могилы имелись клумбы. Правда, часть уже развалилась от времени, но кое-где цветы ещё сохраняли андарскую чопорность.

Рядом с нужной могилой клумбы скорее не было — настолько беспорядочно выглядело нагромождение зелени и земли. Кто-то основательно покопался там примерно две недели назад. Кажется, тогда был последний дождь. Под ступеньками тоже копались, но раньше.

Джеймс походил рядом, проводил глазами похоронную процессию, двигавшуюся к какому-то склепу, обошёл памятник. Присел рядом, чтобы получше разглядеть маленький женский портрет, выбитый на камне.

Дама на нём по-доброму улыбалась из-под широких полей шляпы с пышным пером. О её лице трудно было что-либо сказать: так малó оно было, так сильно закрывала его шляпа. Оставалось довольствоваться лёгкой улыбкой.

Вдруг детектив заметил, что овал, в который заключено изображение, сделан из другого камня и, возможно, не является частью памятника. Он осторожно подцепил портрет лезвием складного ножа и вытащил.

За портретом женщины обнаружилась маленькая коробочка, которую Джеймс забрал.

Позже он прочитал записку испуганного Фредерика Пауэлла, но не обратил на неё особого внимания. Противоречия официальной и реальной истории Гарретта никогда не волновали — жизнь и без них сложна. Тайри... По его мнению, святых вообще не существовало: и твари, и герои рождались независимо от расы...

Противный рокот паромобиля ворвался на площадь, прогоняя туман и воспоминания. Дорогой дельканский «Mächtig» чёрного цвета с блестящими золотистыми ручками и зеркалами остановился неподалёку. Водитель в серой кепке вышел и аккуратно открыл сначала переднюю пассажирскую дверь, потом заднюю.

Вышли трое: высокий седой мужчина лет шестидесяти во фраке и цилиндре, миловидная брюнетка лет на двадцать его моложе, наряженная в модное платье с пышными складками сзади и очень дорогим корсажем, и молодой человек со внешностью начинающего героя-любовника. Рэнделлы, кто ещё?

За ними последовали непосредственные очевидцы ограблений (и незабываемый Кал-л эла-Ши в том числе), набежали журналисты с фотокамерами и блокнотами наперевес.

— Доброго утра, Джеймс! — Инспектор подошёл позже всех. — Пойдёмте, ни к чему стоять в толпе, если можно войти.

Они поднялись по лестнице из пяти ступеней, ведущих ко входу. Гарретт когда-то слышал, что они символизируют добросовестность, беспристрастность, неподкупность, внимательность и справедливость судей, но это скорее всего была шутка.

С закрытием двери голоса растворились. В холле здания суда властвовала тишина. Только перестук каблуков обоих детективов эхом разносился по пустым коридорам.

— Меня будут допрашивать только в связи с третьим случаем? — спросил Джеймс. Ранее этот вопрос не поднимался.

— В первом вы работали вместе со мной, во втором были отстранены и отосланы во избежание скандала, в третьем вызвались сами... К тому же, во втором погибла ваша мать. Думаю, в связи со всеми, — заключил Чейн.

Они уже стояли перед нужным им залом суда, когда внизу раздались голоса и шаги. Судебный пристав вёл свидетелей.

— Прошу, — произнёс он, открывая двери. — Детективы и эксперты, участвовавшие в расследовании, занимают первый ряд, остальные — второй и выше.

Гарретт сел рядом с инспектором, оказавшись перед миссис Рэнделл, и бегло осмотрелся. Над судейскими креслами оказался барельеф с изображением того же Справедливого, окна были закрыты металлическими ставнями, ярко светили газовые лампы на стенах.

После того как все заняли свои места, ввели обвиняемого. Он опустился на свою скамью, отделённую от зала вертикальной решёткой, и скользнул безразличным взглядом по собравшимся. Гарретту было видно, что Рэнделл не спал уже несколько дней и сильно нервничал, хотя большинству окружающих его людей, вероятно, казался спокойным.

При появлении пятерых судей в длинных чёрных мантиях с белой оторочкой все встали.

— Именем Её Величества королевы Сибиллы IV заседание Высшего Суда по делу о беспрецедентных преступлениях объявляется открытым, — провозгласил пристав, представив судей.

Процесс начался. Представили доказательства по первому ограблению. Вызвали свидетеля.

— Кар эла-Ши, узнаёте ли вы этого человека? — спросил государственный адвокат, запнувшись на тайрийском имени.

Его присутствие удивило Джеймса. Неужели господин Рэнделл не озаботился защитой сына?

— Нет, сэл-л! — возмущённо воскликнул эла-Ши. — Гл-лабитель был тайл-ли! А это дельканец!

Сзади послышались смешки: забавный сотрудник банка выступил в роли шута. Гарретта царапнула мысль, что над андарцем не стали бы смеяться так открыто.

Опросили Рэнделлов и огласили показания тайри, работавших на их заводе в Силверкроне. Почему-то их никогда на заседание не звали. Исключения составляли полукровки и те, кто был единственным свидетелем, вроде эла-Ши.

Джеймс дал показания по второму ограблению. После него выслушали выживших охранников и представили показания тех, кто находился на платформе. Судя по формулировкам их слов, никто даже не потрудился перепроверить данные, полученные Гарреттом. Вот так его отстранили!

Закончив со вторым делом, судьи объявили получасовой перерыв и удалились. Все высыпали в коридор, оставив в зале Генри и адвоката. Джеймс забился в самый дальний угол, но его нашли и там.

— Мистер Гарретт, зачем вы защищаете этого мерзавца? Он же убил вашу мать! — ужаснулась миссис Рэнделл, подобравшись поближе. Если бы Джеймс не работал в полиции, обязательно бы купился на неплохую актёрскую игру.

— Потому, что он невиновен, — буркнул Гарретт и демонстративно перебрался в другой угол. Лучше обидеть даму отказом в беседе, чем ввязаться в спор без аргументов. К тому же, мадам неуловимо напомнила ему Терезу, хотя и была человеком.

— Вы действительно так считаете? — вопросительно пробормотал Чарльз Рэнделл, расположившийся неподалёку.

— Сколько рук нужно для управления паролётом? — так же тихо поинтересовался Джеймс.

— Две, — собеседник чуть повернул голову в его сторону.

— Вы же видели своего брата сегодня.

— Он мог сломать руку в камере, — предположил младший Рэнделл.

— Пятнадцатого июня. — Гарретт опроверг его догадку.

— Спасибо, сэр. — Молодой человек отвернулся и переместился поближе к отцу, обсуждавшему что-то с ранее неизвестным импозантным мужчиной средних лет.

По окончании перерыва люди вернулись в зал. Дошли до похищения. Господин генерал-губернатор, недавний собеседник Бартоломью Рэнделла, сжато поведал об исчезновении своей дочери и выразил недоумение по поводу причастности к этому сына уважаемого сэра Бартоломью. Опрошенные свидетели не опознали в подсудимом того самого механика.

— В качестве свидетеля защиты выступает вездесущий детектив Джеймс Гарретт, переведённый на службу в Уайтфилд. — Судья-председатель позволил себе усмешку.

— Вы утверждаете, что Генри Джеральд Рэнделл не мог совершить указанного преступления, — констатировал адвокат, когда Гарретт снова занял место за кафедрой. — Почему?

— За две с половиной недели до указанного преступления, — сказал Джеймс, поймав удивлённый взгляд обвиняемого, — мистер Генри Джеральд Рэнделл упал в лесу и сломал руку. Как видите, гипс до сих пор не снят.

Чарльз Рэнделл поддержал его, заявив, что невозможно справиться с паролётом одной рукой.

Под конец предоставили слово самому подсудимому. Он произнёс лишь три слова: «Это не я».

Судьи удалились, чтобы посовещаться и вынести приговор. В зале заговорили. Джеймс посмотрел на Генри Рэнделла и слегка улыбнулся. По какой-то причине ему хотелось поддержать этого человека.

Служители Справедливого вернулись. Председатель зачитал приговор. Рэнделла оправдали за недостатком улик.

...На улице все попали прямо в руки к журналистам. Джеймс переждал их атаку в здании и вышел, когда писаки разбежались. К нему тут же подошёл Генри Рэнделл.

— Почему?.. — Он не закончил.

— А почему нет? — спросил Гарретт, глядя на собеседника. — Вы дали слово джентльмена, что невиновны. Я вам поверил и, как джентльмен, обязан был помочь. Кстати, я нашёл кое-что для вас. Не хотите забрать?

— Что именно?

— Записку вашего загадочного изобретателя из Уайтфилда. Только я не взял её с собой — не был уверен, что нам доведётся поговорить. Если хотите, можете зайти.

— Благодарю.

Вдвоём они прошли по длинным улицам Александрии, медленно погружающимся в темноту, и поднялись в квартирку Джеймса.

— Вот. — Гарретт протянул инженеру коробочку с запиской.

— Простите, если это покажется вам наглостью, — помявшись, начал Рэнделл, — могу я попросить у вас немного денег в долг? У меня сейчас ничего нет, а вернуться в Уайтфилд надо.

— Почему вы не попросите отца?

— Я подходил к нему после суда. Отец не желает иметь со мной никаких дел.

— Тогда... — Джеймс на секунду засомневался в своём решении, но через секунду продолжил: — Давайте поедем вместе. Переночуете здесь, а завтра купим билеты на поезд. Ужином тоже накормлю, хотя я не слишком хорошо готовлю.

При последних словах на лице Рэнделла появилась голодная улыбка.

— Вы сегодня добрый, — сказал он. — Почти святой.

— Я всегда добрый, — проворчал Гарретт. — Обычно я не люблю людей.

Поужинав, они легли спать. Старые кровати скрипели, когда кто-то двигался. В окно заглядывала ночь, проглотившая весь свет, не успевший расползтись по укромным уголкам — фонарям и нескольким окнам напротив.

Джеймс не спал. Он уже отвык от этого скрипа, от фонарных отблесков на стекле, от серых стен, от редкого ночью перестука поездов на вокзале. Он лежал, слушая размеренное дыхание своего соседа, и мечтал побыстрее вернуться к лилиям на обоях, изогнутому светильнику и плотным синим шторам, не пропускавшим света. Он точно не станет писать прошения о переводе обратно в Александрию, когда дело закроют. Вместо этого продаст квартиру, заберёт Эли и уедет в Крей.

Неожиданно Гарретт заметил, что дыхание Рэнделла участилось, стало прерывистым. Это могло означать не слишком приятный сон, поэтому Джеймс позвал его.

— Что? — хриплым от сна голосом спросил Рэнделл, подскакивая. Кровать ответила жалобным скрипучим визгом.

— Часто вам снятся кошмары? — поинтересовался Гарретт, на ощупь зажигая свечу.

— Нет... Обычно вообще не снятся. Наверно, из-за последних дней... — Он скривился, прижав левую ладонь к виску, как если бы у него болела голова. — Ничто не пугает меня так сильно, как бесцельное существование каторжника с казнью в конце... Кто вообще это придумал?

— Отец королевы Сибиллы, — ответил Джеймс. — Ходят слухи, что он был психопатом. Любил изводить морально, манипулировать... Что именно вас пугает: бесцельность или смерть?

— Бесцельность. Жизнь, прожитая зря. Я хочу чего-то добиться: изобрести, открыть, создать, исследовать! Вот почему я взялся за загадку изобретателя.

— Расскажете о ней? — Джеймсу было интересно, чего ради этот человек лазил в башенку часовни с риском для жизни и бродил по кладбищу, почему перед арестом решил спрятать ящик ото всех.

Рэнделл поведал ему недолгую историю своих поисков.

— ...в то же время о жизни Пауэлла в Уайтфилде почти ничего неизвестно. Инженер просто жил там около пятнадцати лет, — закончил он, устроившись так, чтобы кровать перестала скрипеть.

Свечу погасили, и темнота, свернувшаяся в углах, снова окутала комнату. На этот раз до утра.

* * *

Генри оправдали. Благодаря Гарретту и, как ни странно, брату, он обрёл свободу. Казалось, призрачная улыбка детектива навечно отпечаталась в памяти: именно она дала надежду на оправдание. Не речь адвоката, не отсутствие доказательств, не осознание невиновности, а она. А ведь до этого Гарретт ни разу не улыбнулся…

То ли это настолько потрясло Генри, то ли просто так совпало, но к нему вернулась и способность видеть потоки света.

Однако радость продлилась недолго. Уже покинув зал суда, он узнал: семья окончательно отвергла его. Мадам Сенешаль отцу нашептала, не иначе! Генри подавил желание плюнуть ей в лицо и пошёл искать Гарретта. К счастью, тот пребывал в хорошем настроении и расщедрился на ужин и ночлег для временно бездомного инженера.

Пресный суп и чай оказались вкуснее того, чем кормили в тюрьме, но на дряхлой скрипучей кровати просто не могло присниться ничего приятного.

...Шахты, глубокие шахты. Чёрный камень. Низкие своды, будто давящие на голову. Узкие тоннели. Монотонный стук инструментов. Кирка, отбойный молоток стучат в ушах. Мрачные люди с пустыми лицами. Одинаковые чёрные робы. Тускло-жёлтые отблески налобных фонарей. Ни звука человеческого голоса.

Где-то рядом — серая стена с отверстиями от пуль. Фигуры с мешками на головах и почему-то связанными руками. У кого здесь найдутся силы на сопротивление?

Одиночные выстрелы в темноте. Фигуры, тающие в красноватом тумане. Ни слова, ни единого слова. Безысходность, смерть, пустота…

— Мистер Рэнделл! — Голос, далёкий и чужеродный, ворвался в мрачный мир и разбил его на тысячи мелких кусочков.

— Часто вам снятся кошмары? — спросил детектив Гарретт сквозь отчаянный скрип кровати.

У Генри ушло довольно много времени на осознание того, что это был всего лишь сон. Его оправдали! Он свободен!

Он прижал руку к голове, как будто так можно было успокоить скачущие мысли, и уставился на горящую свечу, немного разогнавшую темноту. Зачем-то он рассказал, что его пугает, и поинтересовался, кто придумал такое наказание. Гарретт ответил, получив в ответ клубок спутанных страхов и целей. К счастью, он смог перейти на другую тему.

Сам того не замечая, Генри в подробностях пересказал свои изыскания. Он хотел говорить и говорить, лишь бы свет не гас, лишь бы воодушевление погребло под собой серый ужас, в плену которого он пребывал эти дни.

Генри не был уверен, слушает его детектив или нет. Он просто смотрел на крохотный огонёк свечки и говорил. Потом говорил с закрытыми глазами. Потом, наверное, уснул…