Тени прошлого (джен)

Я не берусь утверждать, что читатель, решившийся осквернить могилу моей дорогой сестры, согласится со мной, но прошу его прочесть до конца содержащееся здесь…

Официальная история гласит, что на протяжении веков Андария, Тайри, Крей, Найкон, Валисса и Ранелла существовали как суверенные государства, а триста лет назад тайри попытались захватить соседние территории, развязав кровопролитную войну. Однако они проиграли и были жестоко наказаны... В Андарионе, королевстве, созданном после войны, они стали низшим народом — почти рабами…

Итак. Как самый миролюбивый народ Туманного архипелага мог стать народом войны? Почему они решили завоевать земли севернее Тайри, а не южнее, что было бы более логично?

Я нашёл ответы на эти вопросы, но был вынужден их спрятать, потому как Тайная канцелярия Его Величества уже идёт по моим следам. Моя дорогая сестра уже погибла из-за них!

Скажу лишь, что эта война лишила нас важнейшей силы — Энергии, дающей жизнь всему сущему. Я оставил несколько подсказок, с помощью которых её можно вернуть. Эта записка будет лежать здесь на случай, если хранители моих тайн не смогут передать их дальше.

Искренне надеюсь, что правда восторжествует, что хоть кто-то узнает её!

Ф. Р. Пауэлл,

Александрия, январь 300 года

Александрия, Андария

27 апреля 373 года со дня основания Андариона

Центральное отделение Королевского Государственного банка закрылось полчаса назад. Почти все клерки разошлись по домам. Только мистер эла-Ши ещё был на рабочем месте. Впрочем, вскоре он убрал последнюю папку в шкаф, захватил пальто и шляпу и направился к выходу. По пути он должен был встретиться с охранником, совершавшим обход ровно в девять часов вечера. Но этого не произошло.

Из въедливости, а может, из любопытства или некоторой крысообразности в характере, мистер эла-Ши проследовал по обычному пути охранника. В его конце, возле подземного хранилища, лежал пропавший. Он был давно мёртв (очевидно, с прошлого обхода).

В самом хранилище кто-то шумел: он то постукивал золотыми слитками, то позвякивал монетами, то поскрипывал ящиками. Через какое-то время таинственный некто вышел. Это оказался высокий мужчина в грязно-сером комбинезоне, какие обыкновенно носили механики и подобный им люд, машинистском шлеме, закрывающем лицо, и высоких сапогах. На его плечах висели две объёмные сумки, в руке были большие карманные часы со сложным узором на циферблате. Мужчина посмотрел на мистера эла-Ши сквозь жёлтые стёкла очков, прилагавшихся к шлему, широко улыбнулся, перевёл взгляд на часы и задумчиво произнёс, растягивая гласные:

— Прошу прощения, сэ-эр, я опаздываю.

Мистер эла-Ши ошеломлённо посторонился, пропуская его. Мужчина исчез, насвистывая мотив песни «Горящие головы», популярной в подворотнях Андариона в последние годы.

* * *

Ровно в семь часов утра около банка остановился паромобиль, выкрашенный в угрюмо-синий цвет. С переднего пассажирского сиденья спрыгнул человек лет двадцати пяти-тридцати в неброском сером плаще. Человек был ростом футов пять с половиной⁽¹⁾, сухощавым. Перемещался всегда стремительно, широкими шагами, что выглядело комично при таком росте.

Паромобиль фыркнул и умчался отвозить следующего детектива на место ночного убийства в парке, на что высаженный человек выругался, заслоняя острое и какое-то треугольное лицо серой фетровой шляпой. Видимо, пыль беспокоила его меньше, находясь на густых тёмно-каштановых волосах, а не на лице, которое, в общем-то, легче отмывать.

Мужчина вошёл в здание банка, и констебль проводил его к месту преступления. Эксперт уже всё осмотрел и даже посыпал порошком для дактилоскопии.

— Отпечатков нет? — резковатым голосом осведомился вновь прибывший.

— Нет, детектив Гарретт, — уныло покивал невыспавшийся эксперт. Впрочем, было бы глупо предполагать, что неизвестные, ограбившие банк с такой наглостью, оставят следы. Однако Гарретт ещё раз всё тщательно осмотрел, запоминая детали. Особенно врезались в память пятно обгоревшей ткани и обуглившаяся кожа на груди трупа.

— Где свидетель? — осведомился детектив.

— У входа.

Гарретт развернулся на каблуках и своей «летящей» походкой направился к выходу из банка.

Там, под сонным надзором констебля, переминался с ноги на ногу тщедушный человечек лет сорока пяти. Он мял в руках шляпу-котелок и двигал по-крысиному вытянутым носом.

— Здравствуйте, я детектив Гарретт. Вы свидетель ограбления? — обрушился на него детектив.

— Кал-л эла-Ши, сэл-л, — представился человечек, ужасно картавя и всячески это подчёркивая.

— Карл эла-Ши? — переспросил детектив.

— Нет, сэл-л. Кал-л, без «л». Я видел гл-лабителя!

— Грабителя. Одного?

— Да, сэл-л. Он был один. Он убил охл-ланника, огл-лабил хл-ланилище и ушёл, напевая «Гол-лящие головы». А пел-лед этим он сказал мне: «Пл-лостите, сэ-эл-л, я опаздываю». И гласные л-ластягивал!

— Как он выглядел?

Мистер эла-Ши подробнейшим образом описал «гл-лабителя», упомянув всё, включая шлем и солидный рост. Он даже попытался воспроизвести первый куплет из песни, которую насвистывал преступник, но детектив остановил его уже после слов «л-лыжие головы».

— Это всё, мистер эла-Ши?

— Да, мистел-л Гал-л-л-летт! — Клерк расстроился, что ему не дали закончить песенку. Ведь когда ещё можно будет в лицо полиции петь гимн своего угнетённого народа, не боясь попасть в тюрьму?

— Он тайл-ли... — мрачно пробормотал детектив, отойдя в сторону.

Нельзя сказать, что он не любил тайри. Гарретт вообще не очень жаловал людей. Собственно говоря, он и работал с ними не так много: его обязанностью было расследовать убийства. Для этого его и привлекли сегодня — помочь старшему инспектору Чейну, расследующему ограбление. Самого Гарретта к такому делу бы не подпустили.

Джеймс Гарретт родился второго ноября триста сорок шестого года в Александрии. Его отец, Уильям Гарретт, был писателем. Нужно заметить, писателем отвратительным, из-за чего старик переживал и пил бесстыдно. Его жена (в девичестве — Роси Элатан) никак не могла повлиять на мужа. К её счастью, сын не пошёл в отца: Джеймс прилежно учился и осуществил свою мечту — поступил на службу в Мэйн-Парк, центральное отделение полиции Александрии.

Когда ему было девятнадцать лет, отец скончался. Теперь Джеймс самостоятельно обеспечивал мать и маленькую сестру Алису. Почти все его деньги уходили на них.

Он не встречался с девушками (вернее, девушки игнорировали его), не веселился с парнями-коллегами (алкоголь был ему противен). Джеймс Гарретт жил только работой и однажды, закуривая очередную сигарету, он понял, что радуется, когда кого-то убивают, ведь это приносит ему работу и жалованье — деньги.

Коллеги Джеймса за всё это и не любили. Начальство не подпускало его к серьёзным делам. Ограбление Королевского Государственного банка было первым, и то он являлся здесь детективом второй степени.

Сопровождаемый безрадостными мыслями о своей никчёмной жизни, о десятилетней сестре и о «тайл-ли», Джеймс Гарретт пешком вернулся в Мэйн-Парк.

— Старший инспектор Чейн прибыл? — спросил он у дежурного сквозь лязгающе-дребезжащий шум непрерывно стучащей пневмопочты.

— Да. Он у себя, — кивнул тот, перенаправляя цилиндрические контейнеры с письмами по внутренней почте в разные кабинеты.

Под грохот цилиндров в специальных трубах, проведённых под потолком, Джеймс проследовал по тёмному лабиринту коридоров на третий этаж и постучал в нужную дверь.

— Я занят! — прорычали оттуда.

— Инспектор, это Гарретт! — крикнул детектив, наклонившись к замочной скважине.

— Входите, — уже более миролюбиво разрешил Чейн.

Джеймс открыл дверь, прошёл внутрь и, с трудом найдя свободное от бумаг место, положил на стол перед инспектором записи, сделанные при опросе свидетеля.

— Бред, — раздражённо резюмировал Чейн, просмотрев их. — Возможно, конечно, что он видел лишь одного грабителя, но описание неправдоподобное совершенно!

— Значит, либо эла-Ши лжёт, либо он сумасшедший, — сказал Джеймс и, подумав, добавил: — Либо соучастник...

— ...То есть лжёт. Пока мы можем сказать лишь одно: грабителей было больше, чем один. А вообще в связи с таким громким делом, начальство может дать добро на использование «эликсира правды», хотя официально его не существует... Но это в крайнем случае... Хм... — Инспектор смутился, как будто выдал важную тайну. — Что с уликами?

— Протокол осмотра вам ещё не принесли? — удивился Джеймс. — Эксперт вроде ничего не нашёл. Собаки — тоже: они потеряли след буквально в паре кварталов, у речки. Тело пока исследуют.

— Протокол осмотра вот. — Инспектор потряс одним из многочисленных листов бумаги. Гарретт разглядел выписанное заглавными буквами слово «НИЧЕГО», явно нарушавшее правила печати протоколов. — Ничего не нашли: ни улик, ни отпечатков... Хотя это и неудивительно. Но даже следов обуви, дерк побери, не осталось! А ведь на улице полно грязи!

— Видимо, наш тайрийский грабитель ещё и летает, — пробурчал Джеймс.

— Тайрийский? — повторил Чейн, подняв тёмные кустистые брови. — С чего вы взяли?

— Растягивает гласные, поёт «Горящие головы»... эла-Ши восхищался им... Кстати, как он, тайри по происхождению, попал на работу в банк?

— Он простой клерк, — отмахнулся инспектор. — Заведует швабрами и мылом... Непосредственно с делами банка не связан.

Через несколько минут обсуждения немногочисленных известных фактов одна из круглых медных крышек, расположенных на стене рядом с дверью, откинулась вниз, и на специальную подставку, напоминающую горизонтальный пюпитр с поднятыми краями, грохнулся металлический цилиндр. Инспектор подошёл к подставке, вытащил из цилиндра листок бумаги и развернул его.

— На ваше имя, Джеймс, — сообщил он. — Вскрытие сделано. Идёмте в морг.

Они вышли в безлюдный, но шумный из-за пневмопочты коридор и спустились в подвал. Там, в холоде и тишине, обитал тощий и мрачный, как самый настоящий лич, патологоанатом. Он был единственным в Мэйн-Парке, а потому безымянным для большинства служащих (его называли просто по профессии). Джеймс даже иногда думал, что знать его имя — привилегия для избранных.

— Я установил причину смерти охранника, — с мрачной озадаченностью произнёс патологоанатом вместо приветствия.

— Озвучьте её, — попросил Чейн, приподнимая бровь. Настроение обитателя подвала было ему непонятно.

— Удар молнии в сердце.

Воцарилось молчание.

— Немыслимо! — вскричал инспектор.

— Вы хотите сказать, что молния пробралась в здание, убила охранника и ограбила банк, заодно сведя с ума свидетеля? — фыркнул Джеймс.

Патологоанатом поморщился. Гарретт иногда выдвигал совершенно безумные идеи о причинах смерти потерпевших.

— Или же кто-то приручил её, — проворчал эксперт. — Ваш свидетель ведь утверждает, что грабитель был в машинистском шлеме? Изобретатель! Сумел подчинить себе электричество!

— Немыслимо! — повторил инспектор.

— Но возможно! Хотя бы в теории! — возразил Гарретт.

— Не просто возможно, а даже сделано, — ехидно напомнил патологоанатом и добавил: — Вот отчёт, господа. Берите и идите. У меня ещё трупы лежат! Невежливо заставлять их ждать.

Детективы удалились. Джеймс поднялся в общий кабинет. Там работали около десятка разных детективов. Шум голосов, грохот пневмопочты, дым от дешёвых сигарет мешались в рутинную какофонию, заставлявшую завидовать старшим инспекторам, которым выделяли собственные тихие кабинеты.

Джеймс прошмыгнул на своё место в дальнем углу, уселся на скрипучий стул, заправил ручку чернилами и принялся строчить на разных листах всё, что ему было известно. Вскоре на деревянной доске рядом со столом висели «портрет гл-лабителя, данный эла-Ши», краткие выписки из отчёта о вскрытии и из протокола осмотра, схема замка хранилища (он не поленился и срисовал её из бумаг Чейна). Внизу был приколот листок с выводами:

1. Преступник, вероятно, тайри.

2. Преступник, вероятно, имеет техническое образование.

3. Преступник нагл и самоуверен, но гениален.

4. Преступник умеет обращаться с электричеством.

Описание основывалось больше всего на словах эла-Ши и выглядело бредовым. Поморщившись, Джеймс приписал ещё два пункта:

5. Если преступник был не один (что более правдоподобно), то ничего неизвестно.

6. Если преступник был не один, то эла-Ши лжёт.

Теперь можно было немного успокоиться и пойти, наконец, в столовую, чтобы выпить чашку местного дрянного кофе и съесть пару бутербродов в качестве завтрака и сразу же обеда.

* * *

Грабитель покинул здание банка, насвистывая гимн тайрийских патриотов. Завернув в нужный переулок, он расхохотался: андарцы никогда не поймают его! Даже если они поймут, как был убит охранник (а это они скорее всего поймут), никто не поверит, что он был один! Никто не поверит, что всё содержимое хранилища можно уместить в две сумки! Никто не остановит его!

Поправив ремни тяжёлых сумок на плечах, мужчина пошёл вперёд. Он побродил немного по подворотням Александрии, прогулялся по грязному городскому ручью, гордо именовавшемуся речкой, в особенно тёмном переулке снял шлем и сунул его за пазуху, после чего постепенно вышел на освещённые бледно-жёлтыми фонарями «приличные» улицы и неторопливо зашагал в сторону промышленной части.

На самой её границе он отдал сумки ожидавшему там извозчику. Тот направил старую кобылу прочь. Ночной путник же прошёл ещё три квартала вдоль бесконечной вереницы безликих фабрик, впивавшихся в ночное небо когтями труб, и вошёл в одно из зданий.

1) Примерно 1,65 м

Вернуться к тексту

Два часа дня — благословенное время! В этот час хозяйка ставит на стол тарелки с супом, салатом, мясом, семья садится за стол, начинается обед. Чуть позже появляются чашки с чаем, пудинг или пирог, печенье. Да, прекрасное время, если проводить его дома или хотя бы в общественной столовой.

Джеймс Гарретт в два часа дня шёл по тёмному от туч городу и занимался возмутительно неприличным для публичного места делом — жевал сухари. Уже много лет высушенный хлеб был его бессменным спутником и единственной едой, которую он любил. Мать готовила плохо, сестра училась в другом городе, у самого Джеймса не было времени. Да и способностей тоже не имелось. Вот и приходилось есть всякую дрянь.

В очередной раз отбросив подальше мысли о своей жизни, детектив убрал сухари в потрёпанный портфель и направился к обшарпанному серому зданию, из окон которого таращились во все стороны подзорные трубы и большие фасеточные линзы, напоминавшие глаза насекомых. Он пришёл сюда, в самый, наверное, дрянной и грязный район Александрии, чтобы поговорить с неким Сэмом Теренсом, инженером, занимавшимся оптикой.

Обойти всех инженеров города и окрестностей предложил сам Джеймс. Нужно было разузнать о возможности покорить электричество. К счастью, старший инспектор выделил для этого ещё людей. Один Гарретт потратил бы чрезмерно много времени.

Каменные ступени порадовали своей гладкостью, из-за которой Джеймс некрасиво влетел в прихожую Теренса и распластался по полу, также отполированному до блеска. Портфель выскочил из его руки и скользнул вперёд, куда-то в кладовку.

Мысленно выругавшись, Джеймс поднялся, огляделся и, убедившись, что хозяина рядом нет, пошёл за своей сумкой, сетуя на растяпу, оставившего дверь открытой.

Когда он переступил порог кладовки, на улице послышались шаги. Джеймс тихо прикрыл дверцу и затаился среди пыльных коробок, намереваясь сделать вид, что его нет, а затем уже выйти из дома и, вежливо постучав, войти.

Шаги остановились на пороге. Некоторое время было тихо. Потом кто-то плаксиво пробормотал:

— Магнус, я хочу обратно в Сомбертон! Здесь слишком много людей!

— Зато здесь почти нет солнца, Тереза! — приободрил другой голос. — У нас значительно больше свободы.

— Тихо, — безэмоционально сказал третий.

От этого голоса повеяло чем-то ледяным, пугающим. Джеймс задержал дыхание и попытался унять участившийся пульс. Казалось, трое за дверью прекрасно слышали рваный стук его сердца.

— Нас ждёт Теренс, — напомнил Третий.

Шаги возобновились. Гости поднялись на верхний этаж. Джеймс облегчённо выдохнул, но остался в кладовке. Выходить теперь было страшно.

В доме стало холодно, как будто снаружи внезапно наступила зима, а отопления не включили. Через несколько гнетущих минут на дверном косяке и на полу появились сероватые в сумраке полосы инея. Джеймс вздрогнул, когда одна из них доползла до его ботинок.

Один из трёх спустился вниз и выскользнул на улицу. Вероятно, Второй или Третий — Тереза скорее всего обладала самым лёгким шагом. Хотя детектив не был уверен.

Спустя ещё одну минуту по дому пронёсся полный ужаса вопль.

Гарретт наконец вспомнил, что ему надлежит хранить порядок в городе, и медленно, стараясь не хрустеть инеем, выбрался в прихожую. Он достал револьвер из кобуры и как можно тише взвёл курок.

Прокрался на второй этаж. На третий. Затаился за дверью, предусмотрительно отойдя от лестницы. Прислушался.

— Не волнуйтесь, мистер Теренс, — ласково мурлыкала Тереза, — это всего лишь флеботомия. Ну и что, что принудительно? Зато методом венепункции! Это куда безопаснее!

— М-мнэ-э-э бо-оно! — отозвался хозяин дома, которому гости решили устроить кровопускание.

— Дерков сын! Я тебе ноги оторву, если ты снова меня лягнёшь! — взвыл Второй. — Почему я не смог удержать молчания? Здесь же нет… их?! — с придыханием произнёс он.

С минуту не раздавалось ни звука. Но вдруг дверь распахнулась, и Второй выглянул в коридор.

— Так, — многозначительно обронил мужчина, меланхолично глядя на направленный ему в грудь револьвер. — Человек. Худой. Дрянь.

Джеймс бегло осмотрел своего визави. Тот оказался весьма высоким брюнетом с тонкими чертами и бледно-серой кожей. Девушка в старомодном бордовом платье, видневшаяся в комнате, походила на него как сестра.

— Стрелять бесполезно. — Мужчина протянул руку и надавил на палец детектива, лежащий на спусковом крючке.

Раздался выстрел. Гарретт неверяще следил за пулей, попавшей Второму в сердце, за ним самим, растянувшим тёмно-красные губы в ехидной улыбке, за Терезой, хладнокровно стоящей подле связанного толстяка с заткнутым ртом.

— Вас могли услышать, Джеральд, — заметила девушка, наклоняясь к жертве. — Надо ускориться. Придётся делать венесекцию…

— Нет свидетеля — нет преступления, — ухмыльнулся мужчина, показав две пары чрезмерно крупных клыков.

Смазанной тенью он прыгнул вперёд. Джеймс упал на пол под его весом. В спину впечатался уголок брошенной книги. В шею впились острые клыки. Кровь потекла за воротник. В сочетании с ледяными губами Джеральда она казалась слишком горячей.

— Дерк! Де-эрк! — заорал мужчина, резко вскочив. — Со-олнце!

Джеймс открыл зажмуренные от страха глаза. Полутёмные ранее комнаты наполнились ярким светом, умножавшимся во многочисленных линзах. Джеральд и Тереза метались вокруг, пытаясь спрятаться от него. Внезапно мужчина вспыхнул и осыпался пеплом.

— Джеральд! — вскрикнула девушка, сама сгорая под солнцем.

На полу остались два белёсых пятна.

Гарретт поднялся, морщась от боли в спине. Убрал револьвер и дотронулся до шеи. Рана неприятно ныла, но хотя бы перестала кровоточить.

Он прошёл в комнату. Инженер сидел на стуле, запрокинув голову. Из разреза на сгибе локтя падали красные капли. Последние — мужчина был очень бледен и не дышал. Под его рукой стояла квадратная пятилитровая канистра, по горлышко заполненная кровью.

Багровая жидкость как будто светилась изнутри, звала. Возникло иррациональное желание попробовать её на вкус. Джеймс бросил взгляд на обескровленного Теренса и почувствовал подступающую тошноту. Отпрыгнул в сторону. Его вырвало.

Морщась, Джеймс выбрался обратно к лестнице и с ужасом заметил, что пепел, оставшийся от Терезы и Джеральда, загорелся. Бесшумное, холодное пламя синего цвета расползалось по полу, стенам, занавескам.

Гарретт чуть ли не кувырком скатился вниз и выбежал из дома, каким-то чудом не забыв брошенный в прихожей портфель.

Он миновал бегом уже две улицы, когда мимо прогремел пожарный паромобиль — большая рыжая цистерна с водой, увешанная дребезжащими железяками. Джеймс остановился восстановить сбившееся дыхание.

«Что это было? — спросил он самого себя и тут же ответил: — Вампиры».

Детектив расхохотался, напугав трёх женщин, проходивших мимо. Да, вампиры! Все в детстве читали страшные сказки о существах, что пьют человеческую кровь и не страшатся оружия смертных. И он легко бы принял версию о подражателях, захотевших обрести бессмертие. Однако иней, пуля, возгорание на солнце и невероятная скорость, с которой мог двигаться Джеральд, утверждали обратное. Джеймс был растерян: мысль о существовании вампиров никак не укладывалась в его голове.

В полном смятении Гарретт добрался до остановки городского транспорта, а затем и до Мэйн-Парка. Там сообщил инспектору, что дом искомого инженера сгорел, выслушал отзывы опрошенных сержантами в предыдущие четыре дня, сводившиеся к тому, что управлять электричеством невозможно, и отпросился домой. Происшествие требовало осмысления в спокойной обстановке.

Дома Джеймс первым делом отстирал подкладку пальто и пиджак, изведя на них почти половину куска мыла. Когда самые явные следы нападения были уничтожены, он отмыл шею от крови и всмотрелся в зеркало, чтобы оценить рану.

С ней случилось что-то невероятное: вместо ожидаемых красных пятен от клыков слева, как раз поверх артерии, поблёскивало льдисто-голубое изображение восьмиконечной звезды.

— Джеймс, что это? — Мать, появившись у него за спиной, в ужасе всплеснула руками.

Он не заметил её появления, и теперь поспешно накинул халат. Неприлично было стоять перед женщиной с голым торсом. Да и странная звезда оказалась прикрыта воротом.

— Где ты так отбил себе спину? — продолжила мать.

У Джеймса отлегло от сердца: она увидела синяк от падения, а не это нечто.

— Упал, — лаконично ответил он.

— Упал, — проворчала мать. — Вот упадёшь однажды и не встанешь больше. Моего жалованья нам с Зайчонком не хватит!

— Не упаду, — улыбнулся Джеймс. — Обещаю.

— Ох, горе моё… Иди в комнату. Раз уж ты сегодня раньше вернулся, то отдыхай. Я сегодня мясной пирог купила в честь начала мая. Хоть что-нибудь вкусное съедим.

— Отлично.

Он перебрался в спальню и улёгся на узкую скрипучую кровать, уткнувшись лицом в подушку. Перед мысленным взором Джеймса вновь возникли Тереза и Джеральд, прошмыгнул оставшийся невидимым Магнус, всколыхнулось синее пламя. Чем больше он размышлял о них, тем больше уверялся: вампиры абсолютно реальны. В конце концов, Джеймс смирился с этим, решив, что легенды и сказки никогда не возникают на пустом месте.

Однако было в этой истории то, чего он не мог понять. Кто такие «они», которых упомянул Джеральд? О каком молчании шла речь?

Так или иначе, Гарретт пообещал себе не рассказывать Чейну деталей. Просто синий пожар. Мало ли, что за химикаты хранил Теренс? В лечебницу для психически больных детективу не хотелось.

Александрия, Андария

30 мая 373 года со дня основания Андариона

Вокзал Кингсуэй, находившийся в южной части Александрии, был как всегда шумным и многолюдным. В здании столпился народ, ожидавший прибытия поезда Шиптаун—Спрингтон. Кто-то кого-то встречал, кто-то собирался куда-то ехать, сновали носильщики, среди которых попадались и современные механические грузчики с компактными паровыми двигателями... На платформах тоже было оживлённо, но там, в основном, обсуждали стоящий в стороне товарный состав всего из трёх вагонов, окружённый вооружённой охраной.

Поговаривали, что внутри было имущество одного промышленного магната, только что вернувшегося из длительной поездки в Дельканию. Иные утверждали, что там были изобретения его младшего сына, якобы талантливого инженера. Соглашались они в одном: состав принадлежал господину Бартоломью Рэнделлу.

В стороне от этой суеты шла по шпалам женщина средних лет, одетая в простое дорожное платье синего цвета, неопределённо-серое пальто и поношенную чёрную шляпку, вышедшую из моды лет десять назад. В руках у неё были маленькая дорожная сумка и билет до Литтл-тауна, крохотного городка близ столицы. Там находилась женская школа-интернат при храме Милосердной. В этой школе училась её маленькая дочь.

Женщина собиралась сесть на поезд Шиптаун—Спрингтон, чтобы добраться туда и привезти малышку Эли в Александрию на лето. Школа, конечно, работала и в это время года, но занятий не было, поэтому те девочки, у кого была такая возможность, отправлялись по домам.

Квартирка женщины находилась недалеко от вокзала, со стороны железнодорожных путей, и ей было легче пройти через них, чем обходить вокзал, несмотря на то, что при этом обычно приходилось пролезать под парой составов, готовящихся к отбытию.

На этот раз женщине повезло: на её пути стоял лишь состав Рэнделла, который можно было и обойти. (Да и смогла бы она приблизиться к нему, когда рядом стояла охрана?) Однако произошло непредвиденное.

Пока она шла мимо поезда, внутри кто-то возился. Охрана не беспокоилась — видимо, это был свой человек. Внезапно стенка центрального вагона вспучилась и с оглушительным громом взорвалась. Острые куски сплава, который должен был выдержать даже попадание из корабельной пушки, понеслись во все стороны.

Послышались крики раненых охранников и их ошарашенных коллег. Женщина просто упала навзничь, почти разрубленная пополам особенно крупным куском металла.

* * *

Из вагона показался высокий мужчина в шахтёрском противогазе. Через его плечи были перекинуты две большие сумки. В клубах дыма и всеобщей суматохе его никто не заметил. Он с сожалением посмотрел на женщину и, тряхнув головой, тихо пробрался на платформу, стянув по дороге противогаз, под которым прятались ярко-рыжие волосы. Ему хотелось посмотреть на дело своих рук со стороны, прежде чем придёт ещё один нужный ему поезд.

* * *

Джеймс начинал беситься. Во-первых, уже месяц не наблюдалось никаких продвижений в деле: след таинственного гения так и не был найден, электричество никем не использовалось. Во-вторых, всё это время Гарретт подспудно боялся превратиться в вампира, начать пить кровь… Каждый вечер он разглядывал своё отражение в поисках изменений (например, клыков), но ничего не находил. Это злило ещё больше.

Единственным положительным событием оказалось появление приятеля. Да, он сблизился с инспектором Чейном! Наверное, долгие вечерне-ночные разговоры о деле способствовали. Или совместное распитие дрянного кофе по утрам в полицейской столовой.

Как-то Чейн поделился своими наработками по ограблению. Джеймс онемел, когда услышал сумму ущерба и имена некоторых клиентов банка, деньги и ценности которых хранились в его Центральном отделении. На эту сумму можно было бы построить ещё две Александрии с пригородами в придачу!

Однако это никоим образом не приблизило детективов к разгадке. Никто не строил Александрии, увы.

Зато начальство, решившее, похоже, что они страдают от безделья, отправило обоих на вокзал Кингсуэй, когда там прогремел взрыв.

Они подошли к месту трагедии минут на пять позже криминалистов. Один из экспертов как раз приступил к идентификации погибших. Всех охранников ему назвали их выжившие сослуживцы, а о женщине мог рассказать лежащий рядом с её рукой билет.

— Роси Гарретт, — опередил криминалиста Джеймс, закрывший шляпой побелевшее как снег лицо.

— Соболезную, детектив. — Инспектор Чейн тоже снял шляпу с головы. — Вы сможете продолжать работу?

— Да, инспектор, благодарю. Я опрошу свидетелей на платформе, — проговорил Гарретт, разворачиваясь и медленнее, чем обычно, уходя прочь от места трагедии.

Впервые за долгое время он не только не радовался чьей-то смерти, но и осознал, какую оглушающую, опустошающую боль чувствуют родные погибших, которых он всегда безжалостно расспрашивал об убитых, утонувших или упавших откуда-нибудь родственниках или друзьях.

Джеймс шёл к платформе и не чувствовал ни себя, ни земли под ногами. Он словно стал неосязаемым призраком, лишённым связи с миром.

Краем глаза он всё-таки заметил высокого молодого человека в чёрных сапогах с декором из непонятных металлических нашивок. Мужчина держал в руках две объёмные дорожные сумки; к одной из них был прикреплён машинистский шлем.

Усилием воли Джеймс вернулся в реальность. Он поднялся на платформу и с видимостью прежней беспристрастности принялся допрашивать всех подряд. Один раз даже задал вопрос механическому грузчику, чем вызвал смешки окружающих и их мнимое сочувствие измотанному детективу.

Закончив, Гарретт не стал искать Чейна. Вместо этого пошёл в Мэйн-Парк и по пути завернул в почтовое отделение. Там он сел за столик в углу хорошо освещённого зала и, попросив у клерка бумагу и конверт, начал письмо сестре:

«Милая маленькая Эли, прости, пожалуйста, если тебя напугает то, что мама не поехала за тобой в школу. Ввиду определённых обстоятельств тебе придётся задержаться в Литтл-тауне. Не грусти! Я буду писать тебе, Зайчонок, и чуть позже заберу тебя домой.

С любовью,

твой брат Джеймс».

Джеймс запечатал конверт, написал на нём адрес и отнёс письмо в ящик для отправки. Через пару дней его Зайчонок получит письмо и обо всём догадается — она умная девочка. Он сам не знал, почему не смог прямо написать, что мама погибла. То ли это было слишком жестоко для малышки, то ли он проявил малодушие... Неважно!

Гарретт пришёл в Мэйн-Парк и поспешил к Чейну. Тот был у себя.

— Вероятно, придётся связывать дела. Нам опять описывают вашего одинокого тайри, — сообщил инспектор, едва Джеймс переступил порог его кабинета. — Все охранники в один голос твердят, что видели его, но были настолько ошеломлены, что никто из них и не подумал задержать его.

— Совсем никто? — переспросил детектив.

— На самом деле один из наших криминалистов слышал, как один охранник сказал, что этот гад похож на старшего сына господина Рэнделла, некоего Генри Джеральда. То есть по фигуре похож, лица они не видели.

— Здорово… — пробормотал Гарретт. Опять это имя, а ведь он уже подзабыл того вампира.

— Протоколы вот, смотрите. — Чейн протянул ему несколько листов бумаги. — Следов никаких, украли всё содержимое одного конкретного вагона, состав взрывчатки неизвестен. И почему гад остался жив, тоже неизвестно.

Джеймс перенёс в записную книжку основную информацию и снова кропотливо зарисовал схему замка.

— За отчётом патологоанатома я схожу сам, если хотите, Джеймс, — предложил инспектор. Кажется, он впервые назвал временного помощника по имени.

— Благодарю, — пробормотал Гарретт.

В общем кабинете он завесил свою доску новыми бумажками и с нетерпением ожидал появления инспектора с отчётом. Тот всё не приходил и не приходил.

Наконец, спустя час Чейн влетел в общий кабинет. Он был зол, почти в ярости.

— У суперинтенданта сидит Бартоломью Рэнделл! — выпалил он под удивлённые возгласы других детективов. — Он назвал стоимость украденного изобретения. Третья, мать её, новая Александрия! Но что это за изобретение, он не говорит! Ни в какую!

Джеймс молчал. Он углубился в отчёт. Дело об ограблении становилось его личным делом.

* * *

Генри Джеральд Рэнделл, высокий молодой человек с вечно всклокоченными рыжими волосами, приехал в Александрию пару часов назад из Силверкрона. Он должен был встретить отца, прибывшего из Шиптауна, куда приходил принадлежащий сэру Бартоломью пароход «Оливетта». Заодно предстояло проследить за разгрузкой вагонов с какими-то изобретениями сводного братца Чарльза.

Вообще, семья у них была интересная. Промышленный магнат Бартоломью унаследовал солидное состояние от своего отца и преумножил его. В триста сороковом году он женился на Аннелизе Родерих, дочери своего дельканского партнёра. Через пять лет родился сын Генри. Ещё через шесть лет они со скандалом развелись. Аннелизе забрала часть их имущества, но сын остался с отцом, который снова женился в конце того же года на милоринской актрисе Оливетте Сенешаль, двумя годами ранее родившей ему сына Чарльза.

Младшего сына любили больше. Отец сразу приучал его руководить своей компанией, тогда как Генри начинал работать простым инженером. Хотя это скорее являлось преимуществом: он гораздо лучше Чарльза разбирался в машинах, производящихся на заводах Рэнделла.

Единственное, чего он не знал: чем занимается брат и какие его творения находятся в охраняемом составе. А было бы любопытно их увидеть...

Можно было отдать дорожные сумки механическому грузчику и идти заниматься делами, но сплетни людей на платформе были слишком интересны. Обсуждалось громкое апрельское ограбление, от которого пострадали и Рэнделлы. Генри заслушался...

...После взрыва он с неким чувством мстительного удовлетворения покинул вокзал. Приятно было, что творения Чарли пострадали. Однако погибших было очень жаль, особенно проходившую мимо женщину.

Теперь не было ни необходимости, ни желания встречать отца. Он явно будет в ярости. Поэтому Генри нанял паромобиль из стоящих на привокзальной площади и попросил ехать к гостинице «Сайленс», куда он собирался заселиться.

Гостиница встретила скромностью и тишиной. Генри расписался в книге приезда, получил ключи и поднялся в чистую уютную комнату. Интересно, его семья по прибытии поселится в «Роял Хаус» или выберет место потише и подальше от журналистов?

На следующий день Генри спустился в холл гостиницы и, заметив странный ажиотаж возле газетного киоска, сбегал за свежим выпуском «Андарского вестника», чтобы почитать за завтраком.

На первой же странице был крупный заголовок «Ограбление на Кингсуэй: три скандала за один день!»

Причина ажиотажа прояснилась: люди любят скандалы! Генри проглядел статью.

...Неизвестное взрывчатое вещество способно разрушить мощную броню...

...К расследованию привлечён сын погибшей Роси Гарретт! Это противоречит пропагандируемой беспристрастности полиции...

...По словам очевидцев, преступник похож на старшего сына Бартоломью Рэнделла. Где пребывает данный молодой человек, полиции неизвестно...

Читая часть статьи, посвящённую его персоне, Генри с трудом сдерживал эмоции. Это в его планы не входило. Некий журналист Вёрджил Бёрнс оказался слишком пронырливым!

Отца, представительного пожилого мужчину с такими же лохматыми, но уже седыми волосами, он встретил ровно между представительством его компании и Мэйн-Парком. Сэр Бартоломью прогуливался пешком.

— Почему ты не встретил нас вчера? — спросил он. — Оливетта очень расстроилась. Ты же знаешь, что у неё слабое здоровье!

«Ага, страшный недуг — неконтролируемая страсть к семейному доктору. — Генри мысленно закатил глаза. — Прозрей, наконец!»

— Сочувствую, — вздохнул он вслух. А что ещё сказать, чтобы не нарваться на конфликт?

— Я вчера был у суперинтенданта Мэйн-Парка, — уведомил сына мистер Рэнделл. — Улики, по его словам, указывают на тебя.

— Каким образом?

— Ты был на вокзале. Преступник был одет в такую же одежду... Да, это домыслы! Но и обратного ты не докажешь!

Снова вздохнув, Генри решил дойти с отцом до Мэйн-Парка и облегчить полицейским поиски.

Разговаривал с ним тот самый Джеймс Гарретт, невысокий человек с бледным лицом и карими глазами, запавшими от недосыпа и невыразимо печальными.

— Сочувствую вашей утрате, — произнёс Генри уже в конце разговора, когда все показания были записаны.

— Уже прочли утреннюю газету, мистер Рэнделл? — скривился детектив. — Знаете, иногда хочется найти этого Бёрнса и застрелить его! Уже который раз он публикует то, чего не следовало бы.

— Журналисты... — усмехнулся Генри.

— Кстати, мистер Рэнделл, вы не скажете, что было украдено? Ваш отец молчит...

— Не имею понятия, — раздражённо перебил Генри. Ему самому было интересно, что же привезли из Делькании!

Детектив пожал плечами и отпустил его. Оснований задерживать не было.

Неприметный серый паромобиль «Einfachheit» плавно двигался в Силверкрон. Просёлочная дорога была прямо-таки ужасна: грузовые паромобили продавили в ней глубокие колеи, которые вдобавок размыли тающий снег и весенние дожди. При этом водитель ухитрялся найти такой путь, чтобы его пассажир не сильно страдал от тряски.

Чарльз Рэнделл заметил это далеко не сразу — первые часа два пути он мысленно проклинал грабителя, посмевшего покуситься на его изобретение, отца, укравшего у него целый день этой поездкой, и заодно сводного брата. Юноша часто сравнивал себя с Генри, и выходило почти всегда в пользу последнего.

Старший брат был, прежде всего, смелее. В детстве он сбегал играть вместе с простыми мальчишками, а став старше, не чурался иметь дело с обычными рабочими. Получается, Генри был ещё и свободнее Чарльза, вечно скованного то указаниями матушки и хорошими манерами, то общественным мнением. Кроме того, брат был сыном женщины из высшего общества, а он — сыном актрисы, имевшей славу куртизанки, если не хуже. К тому же Генри внешне походил на отца, а Чарльз был брюнетом с мягкими чертами лица и фигурой астенического типа, как и его мать. По этому поводу частенько проходился его старший братец. Мол, а сын ли он Рэнделла?

Радовало лишь одно: Чарльз был гораздо успешнее Генри в их семейном деле — и изобретения его отец принимал, и к работе его привлекал. Нет, Генри, конечно, тоже не был обделён! Но нельзя же сравнивать рядового инженера с предполагаемым наследником дела!

Наконец Чарльзу надоело злиться, и он принялся рассматривать то, что было вокруг. Снаружи тянулся бесконечный лес, уже полностью проснувшийся после зимы, но словно перечёркнутый полосами, оставшимися на стекле от капель воды.

— Опять дождь. Третий раз за неделю, — заметил он, чтобы завязать разговор с водителем.

Тот никак не отреагировал: ни словом, ни даже каким-либо звуком. Чарльз, не любивший, когда его игнорируют, повернулся к нему. Водитель, заметив это, оторвал от руля одну руку и указал на ящичек, расположенный перед передним пассажирским сиденьем. Чарльз открыл его и обнаружил внутри только один предмет — потрёпанный жёлтый блокнот. Юноша взял его и откинул обложку. На первом же листе отвратительным почерком человека, явно не привыкшего писать, было нацарапано:

Не гоВорЮ.

— Печально, — произнёс Чарльз, положив блокнот обратно. Не имея возможности поболтать, он стал рассматривать водителя.

Тот почему-то напомнил ему эльфа, изящное порождение тайрийского фольклора, жителя бескрайних цветочных лугов и дремучих лесов. Невысокий и слишком хрупкий для мужчины, вряд ли старше двадцати, с прямыми огненно-оранжевыми волосами, обрезанными у подбородка наподобие каре, он должен был рядиться в яркую одежду, играть на арфе и петь весёлые эльфийские песни, а не водить машину и носить мешковатый серый комбинезон с уродливой старой кепкой. Пожалуй, от эльфа в нём остался только ярко-зелёный шейный платок, кое-где порванный и зашитый серой ниткой.

Почему-то этот парень вызвал у Чарльза чувство тревожной тоски по чему-то далёкому и непостижимому. Машинально юноша вновь открыл ящичек и достал блокнот. Пролистав пару страниц, он увидел ещё несколько записей:

Ксилли эла-Кэлль

ПонИмаю АНдарскИи

СдЕлаю

Нет

Да

— Ты общаешься с помощью записок? — спросил Чарльз, предусмотрительно открыв блокнот на развороте с нужными ответами.

Водитель вновь оторвал одну руку от руля и махнул ею вперёд, в сторону слова «нет».

— Нет? А это что? — Рэнделл помахал блокнотом в воздухе.

Водитель пошевелил пальцами, будто перебирая что-то, и указал на блокнот. Чарльз подумал немного и решил, что нужно пролистать ещё несколько страниц. Догадка оказалась верна: он нашёл весьма реалистичный рисунок. На нём человек, похожий на водителя, высунув от усердия кончик языка, что-то записывал, а рядом стоял молодой мужчина, показывающий ему лист бумаги с буквами. Над рисунком было аккуратно написано имя. Эйн.

Что ж, Эйна, своего помощника-механика, Чарльз узнал бы и без подписи.

— Он показал тебе эти надписи?

Водитель кивнул.

— Так, — Юношу осенило. — Ксилли эла-Кэлль — это ты?

Снова кивнул.

— Красивое имя, — сказал Чарльз неожиданно для себя. Впрочем, почему неожиданно? На самом деле красивое, переливчатое. Эльфийское.

Ксилли смущённо улыбнулся. Наверное, не привык слышать приятные слова. Тем более по такому поводу!

Остаток дороги они молчали. Рэнделл хотел бы продолжить разговор, но не знал, на какие вопросы Ксилли смог бы ответить. Образ эльфа, поселившийся в голове Чарльза упрямо твердил, что надо расспросить его о провинции Тайри и её фольклоре, однако это точно было невозможно — требовались слишком сложные, подробные ответы, которых точно не было в блокноте.

Через некоторое время дорога выровнялась, вдали показались длинные здания складов и чёрные трубы заводов — промышленная часть Силверкрона.

— В Саммерсет-Холл, — напомнил Чарльз.

Ксилли вновь кивнул. Не доезжая до города, свернул влево и через пару миль⁽¹⁾ подъехал к большому мрачному особняку, окружённому кирпичной стеной с основательными бородками мха.

— Передай на склад, чтобы приготовили всё вот из этого списка, — приказал Рэнделл, доставая из портфеля объёмную папку в кожаном переплёте. — Это нужно доставить в мою мастерскую. А вот это — возьми с собой. — Он достал из кармана укороченного бежевого плаща свёрнутый вчетверо лист. — После обеда будь здесь. Мы едем обратно.

Ксилли молча вылез из машины, обошёл её и открыл перед ним дверь, слегка склонив голову.

Все его движения были настолько точны и грациозны, что пресловутое «эльф» окончательно закрепилось для Чарльза за юным тайри. Однако в то же время его неприятно царапнула мысль: он не должен так склоняться! Эльфы кланяются только своим правителям, но не жителям другой страны!

Рэнделл тряхнул головой, сбрасывая наваждение, встал и прошёл сквозь калитку на территорию Саммерсет-Холла, дома своей семьи. Он миновал маленький парк с фонтаном, поднялся по трём ступеням к двери и распахнул её. В доме — поднялся на второй этаж, в кабинет отца, открыл сейф и достал оттуда пару папок с документами. Сложив их в портфель, Чарльз спустился вниз и заглянул в кухню.

— Добрый день, сэр! — поприветствовала его экономка, полная женщина средних лет.

— Добрый день, Марта. Есть ли что-то на обед? Или можно ли приготовить что-то, что будет съедено через полчаса?

— Разумеется, сэр. Только что сварили грибной суп. Будете?

— Да, пожалуй.

Он быстро съел свой обед и умчался, едва заслышав шум приближающегося паромобиля.

Выйдя из калитки, Чарльз увидел, что Ксилли сидит рядом с машиной на собственной куртке.

— Что делаешь? — вполне дружелюбно поинтересовался он у тайри. Тот в ответ показал ему бутерброд.

— Ладно. Открой багажное отделение и ешь дальше.

Пока Чарльз проверял, всё ли из списка в наличии, Ксилли успел доесть и теперь стоял рядом.

— А это что? — Рэнделл постучал пальцем по небольшому оцинкованному ящику, притулившемуся в углу. — В списке этого нет, да и надпись здесь… Это что, тайрийский?

Ксилли кивнул и достал из кармана тот самый блокнот и карандаш. Открыв разворот с рисунком, он ткнул карандашом в мужчину, затем повёл рукой куда-то на юго-запад.

— Эйн и запад? — уточнил Чарльз.

Кивок.

— Эйн попросил передать что-то в Александрию?

Отрицательное мотание головой и те же жесты, но в обратном порядке.

— Эйну что-то отправили?

Кивок и постукивание пальцем по буквам на ящике.

— Из Тайри?

Кивок.

— Переведёшь, что там написано? — Чарльзу вдруг стало любопытно.

Ксилли нарисовал в блокноте жирный знак вопроса.

— Хм… Ты вообще не умеешь писать?

Очередной кивок. Кажется, это было его любимое движение.

— Знаешь, Ксилли, я, пожалуй, научу тебя, если будет время. Отец ведь закрепил тебя за моим паромобилем. Значит, будем часто видеться.

Тайри поднял на него ошарашенный взгляд. Глаза у него были под стать эльфу — огромные, с пушистыми ресницами, невероятного, невозможного сиреневого цвета.

— Поехали! — буркнул Чарльз, отвернувшись. В тот день все и вся норовили вывести его из равновесия!

1) Одна миля равна 1,6 километра.

Вернуться к тексту

Вересковые пустоши, густые рощи и редкие города виднелись в окно поезда. Размеренный перестук колёс позволял забыться, хотя бы на время вычеркнуть из памяти последние дни, которые то и дело всплывали в голове отдельными картинками: изуродованная мать рядом со взорванным вагоном, статья Бёрнса, скрытный и раздражительный отпрыск промышленного магната... Последний был так похож на портрет грабителя-убийцы, что Джеймс уже при первой встрече проникся к нему жгучей неприязнью.

Впрочем, эта встреча была также последней. Ведь Гарретта отстранили от обоих дел после публикации той статьи и отослали из Александрии — перевели в полицейское управление Уайтфилда, крохотного городка где-то на востоке провинции Крей.

Теперь не могло быть и речи о том, чтобы забрать Зайчонка из школы. Хорошо, хоть Чейн поддержал: попросил прислать новый адрес, когда Джеймс приедет. За Эли Чейн тоже обещал по возможности приглядывать, потому как старший брат не смог бы навещать её.

Поезд остановился посреди вересковой пустоши. Джеймс взял свой рабочий портфель и драный рыжий чемодан, оставшийся ещё от отца, и вышел на пустую платформу. Никто, кроме него, не покинул вагонов на этой станции.

Он огляделся. Пустошь, вереск, васильково-голубое небо и две колеи от паромобиля, ведущие к строениям, поднимающимся вдали. Джеймс пошёл по этой дороге.

Уайтфилд оказался больше, чем Гарретт думал изначально, но всё равно не поднимался выше трёх этажей. Городок встретил его аккуратными домиками с покатыми крышами и часто заострёнными кверху окнами, раскидистыми деревьями на каждой улице и блаженной тишиной, о которой Джеймс так мечтал в Александрии.

Он шёл по улице, и каждый встречный с любопытством разглядывал его. Чужак всегда интересен! На центральной площади, где находилась вся жизнь города (мэрия, мужская и женская школы, храм и полиция), Гарретт повернул к двухэтажному зданию с синей черепичной крышей.

Он вошёл в небольшой холл, где скучал за столом дежурный. Оттуда вели всего две двери: в подвал — к камерам — и налево — в общий кабинет, где кто-то увлечённо спорил.

— Что вам?.. — зевнул дежурный, приоткрывая один глаз. Тут же он распахнул оба и даже подскочил на стуле, увидев чужака.

— Я детектив Джеймс Гарретт, переведённый на службу в полицейское управление Уайтфилда, — представился Джеймс.

— О! — многозначительно изрёк дежурный и заорал во всё горло, развернувшись к лестнице за своей спиной: — Инспектор Вуд! Инспектор Вуд!

Наверху хлопнула дверь, и послышались тяжёлые шаги. На лестнице показался старший инспектор, глава полиции Уайтфилда. Это был плотный высокий мужчина лет пятидесяти, начавший лысеть, с пышными бакенбардами, двойным подбородком, носом-картошкой и добрыми глазами дядюшки, которого племянник оторвал от послеобеденного сна очередной шалостью.

— Что там, Джонни? — добродушно спросил он.

— Детектив, переведённый из Александрии.

— А, столичный парень! — Инспектор перевёл взгляд на Джеймса и его чемодан. — Ну, за что тебя сюда услали?

— Понятия не имею, — соврал Гарретт.

Инспектор просмотрел его удостоверение и сопроводительное письмо от суперинтенданта Мэйн-Парка, вытащенные из кармана пальто, удивлённо поднял брови и сочувствующе похлопал Джеймса по плечу.

— Ты не переживай, парень! Политики, журналюги и магнаты — все козлы. А мы, простые люди, живём по-простому! Нету нам до них дела, мы преступления расследуем!

— Много ещё народу тут читает «Андарский вестник»? — вздохнул Джеймс.

— Нет! — хохотнул инспектор. — Так, парень, иди сейчас по этому адресу. — Он быстро написал что-то на клочке бумаги, взятом у дежурного. — Там живёт вдова Уилкинс, которая сдаёт комнаты. На работу заступишь завтра. Всё равно тут ничего серьёзного произойти не успеет!

Гарретт посмотрел на листок. Вспомнив, что уже проходил мимо этого дома, он не стал спрашивать дорогу.

Миссис Уилкинс жила на углу Райт-стрит, в большом доме из красного кирпича, прикрытом деревьями. Когда Джеймс тронул дверной молоток, в доме раздался протяжный мелодичный «бом-м» механического звонка. Дверь открыла костлявая пожилая женщина в блёкло-сиреневом платье, с которым по старой памяти носила корсет, и белом фартуке. На её седых волосах, собранных в пучок на затылке, красовался опрятный домашний чепец.

— Здравствуйте, сэр, — произнесла она мягким голосом. — Вам нужна комната?

— Добрый день, мэм. Да.

— Проходите, проходите. — Она распахнула дверь пошире. — Пойдёмте! Томас, наш начальник полиции, говорил, что вы приедете.

Гарретт вошёл в длинный и узкий холл, освещённый солнцем, проникавшим из маленького окошка над дверью. Прямо посередине стояла деревянная лестница, украшенная резьбой в виде каких-то шестерёнок и труб.

— Направо — мои комнаты. Туда не заходить! — указывала миссис Уилкинс. — Под лестницей — дверь на кухню, откуда есть ещё один выход. Слева у нас столовая. Наверху две квартиры. Слева живёт машинистка Верити Бёрнс, милая юная леди, так что вы занимайте любую комнату в правой. Ванная наверху тоже есть. Беру третью часть вашего жалования за комнату и еду. Вот ключ.

Она достала из маленького стенного шкафчика за декоративной медной панелью два ключа на железном колечке и унеслась на кухню, где что-то подгорало.

Поднимаясь по лестнице, Джеймс не удержался от ироничного смешка. Машинистка Верити Бёрнс! Она могла бы быть сестрой журналиста Вёрджила Бёрнса. А что, он готовит статьи, а она их печатает!

Как бы то ни было, им, к несказанному счастью Гарретта, не придётся быть совсем уж соседями: их разделяет целый холл второго этажа!

Поднявшись, он увидел, что всё помещение заставлено книжными полками. Большая часть томов содержала классику разных стран, было много энциклопедий, нашлась даже полка, целиком заполненная книгами по механике и физике, а в дальнем углу затаился загадочный «Перечень малых народов Туманного архипелага».

Около большого окна с лёгкими бежевыми занавесками с пыльным ламбрикеном размещались два глубоких тёмно-красных кресла. Вообще оба холла были каких-то тёмно-деревянных цветов, и из-за этого можно было забыть, что находишься в кирпичном доме.

На втором этаже оказалось три двери. Посередине, видимо, располагалась ванная, что было хорошо для старого дома. Из-за левой двери доносился яростный стук печатной машинки — мисс Бёрнс что-то писала или переписывала. Справа царила тишина.

Отперев дверь, Джеймс изумлённо присвистнул. Эта квартира разительно отличалась от его столичной клетушки и явно стоила больше, чем треть месячного жалования полицейского! Небольшая гостиная, куда он попал, тоже была тёмной. У левой стены стояли аккуратный камин, два мягких кресла коричневого цвета с найконскими клетчатыми пледами и маленький столик. Под окном находилась коричневая софа, справа — между дверьми в комнаты — письменный стол с обитым тканью стулом. Окно обрамлялось плотными нежно-серыми шторами.

Второй ключ подходил к обеим дверям. Джеймс решил занять угловую комнату с жёлтыми лилиями на бледно-голубых обоях. Всю мебель там составляли средняя кровать под покрывалом глубокого синего цвета, тумбочка с необычным, «шестерёнчатым» подсвечником, простой шкаф с зеркалом внутри и стул, брат того, что был в гостиной. Синие шторы, что порадовало Джеймса, не пропускали уличного света совершенно.

Его немногочисленные пожитки едва заняли половину шкафа. Разложив их, Джеймс спустился на первый этаж. Часы на стене пробили пять. Время чая для тех, у кого оно есть.

Сам Гарретт не пил пятичасового чая уже несколько лет. Хорошо, если ему удавалось поесть два раза в сутки, куда уж говорить про подобную роскошь!

— Вы здесь? — Из кухни появилась хозяйка с подносом, на котором стояли заварочный чайник, сахарница и три чашки. — Проходите в столовую, присаживайтесь. Верити! — крикнула она наверх. — Спускайтесь, милая! Будем пить чай!

Джеймс взял из рук миссис Уилкинс поднос, и та вновь скрылась на кухне. Он прошёл в светлую, солнечную столовую с большими окнами, лёгким сиреневым тюлем и разнообразными комнатными цветами, поставил поднос на стол, покрытый белой скатертью с кружевной каймой, и занял стул в углу, чтобы не мешать дамам ходить.

Через минуту на лестнице послышался перестук каблуков, и в столовую вошла девушка. Джеймс против воли залюбовался ею. Одного с ним роста, если не считать изящных каблуков чёрных туфелек с ремешками, стройная, она обладала милым мягким лицом, пухлыми губами, приподнятым любопытным носиком, большими серыми глазами с длинными ресницами. Короткие русые кудри облаком вились вокруг головы, выбивались вперёд, и она, сердито хмурясь, поправляла их тонкой рукой с розовыми ноготками и двумя родинками на запястье. Серая юбка облегала её фигуру от талии до бёдер, а ниже расширялась элегантными складками, открывая лодыжки, белая блузка вопреки моде имела высокий воротник, подчёркнутый лиловой брошью-бабочкой.

В глазах девушки при виде Гарретта мелькнуло удивление. Наверное, она не слышала, как он прибыл.

— Красивая брошь, — задумчиво отметил Джеймс.

— Что за мода?! — возмутилась она. — При первой же встрече смотреть на грудь женщины?

— Простите, мисс, — сказал Гарретт, поняв свою ошибку. — Я не хотел вас оскорбить.

— Ничего. Вы новый постоялец? Я Верити, машинистка. Работаю в мэрии.

— Джеймс, детектив. С завтрашнего дня работаю в полиции, — повторил её монолог Гарретт.

— Тот самый, которого отослали? — Глаза Верити сделались большими от удивления.

— Вы тоже читаете «Андарский вестник» и Бёрнса? — снова вздохнул Джеймс.

— Да. Но если вам не нравится эта тема, давайте побеседуем… о погоде! Какую погоду вы любите?

— Дождь, — просто ответил Гарретт. — Я люблю гулять под дождём.

— Но ведь он холодный и мокрый! — Верити неприязненно поджала губы.

Миссис Уилкинс принесла ягодный пирог и заботливо разложила его по тарелкам.

— Зато дождь чистый, — заговорил Джеймс после пары минут тишины. — Он смывает александрийский туман, небо после него чистое-чистое, как в детской сказке. А я, стоя под проливным дождём, каждый раз надеюсь, что он смоет с меня серость, что выглянет солнце не только надо мной, но и в моей душе.

— Ну, милый мой, чтобы смыть серость, надо перестать носить серую одежду! — фыркнула хозяйка, неодобрительно покосившись на него: Джеймс как обычно был одет в тёмно-серые брюки, серый жилет и бледно-серую рубашку.

— А какую погоду любите вы, мэм? — спросила Верити, помешивая ложечкой чай. Чашка отзывалась звонким «тон-тон».

— Я люблю солнце. Оно такое яркое, что глаз радуется! — отозвалась хозяйка. — Вкусный пирог, мистер Гарретт? Берите ещё, не стесняйтесь!

— А я люблю тепло, — мечтательно произнесла мисс Бёрнс. — Вы бывали в Тариоле? Нет? Жаль! Вот там всегда прекрасная погода. А вам, Джеймс, понравилось бы в Зимее! Например, в Каллисте, пишут, часто идут дожди.

— Если у меня когда-нибудь появятся деньги, мисс, я вспомню ваши слова! — пообещал Гарретт.

Вечером он написал письмо Чейну и отнёс его на почту. Благо, почтмейстер жил при отделении и не закрывал его допоздна.

Через несколько дней пришёл ответ. Инспектор отправил короткую записку:

«Я сделал себе копии, поэтому пересылаю это вам. Вы же не бросите дела, я надеюсь? В воскресенье по работе поеду в Литтл-таун. Передам Алисе привет от вас.

Колин Чейн».

Помимо неё в конверте лежали все листы, ранее висевшие на доске рядом со столом Джеймса. Он даже не подумал захватить их и продолжить работу над делом. Да и ему запретили... Но никто не запрещал думать! Чейн, по крайней мере, придерживался такого мнения.

После допроса Генри, желавший удовлетворить своё любопытство, побывал в представительстве отцовской компании. Он по привычке вошёл через чёрный ход и, пройдя по узкому коридору, очутился на складе. Там он нашёл седого, но всё ещё крепкого тайри с мозолистыми руками, почерневшими от масла. Этот мужчина был механиком, одним из старейших работников компании. В молодости он пробовал себя в качестве изобретателя, однако его работы встретили холодно и постепенно забыли.

Генри считал себя его учеником и очень уважал этого человека. Вот и сейчас сперва направился к нему.

— Мистер эла-Баус! — окликнул его Генри.

— О, юный господин Рэнделл! — Почему-то эла-Баус часто называл его так, что весьма злило Чарли. — Вы к нам зачем?

— Что привезли из Делькании? — сразу спросил тот. — Любопытство гложет!

— Какой-то паролёт, — пожал плечами эла-Баус. — Сэр Чарльз хотел представить его на Ежегодной Выставке Технологий у Её Величества в августе. Но его украли!

«Он всё-таки собрал его. Дерк, ну почему не я?» — думал Генри.

— Вас это расстраивает, не так ли, сэр Генри? — понимающе усмехнулся механик. — Пусть вы не изобрели пока ничего, что одобрил бы ваш отец, но вы можете сделать нечто большее! Я в своё время с этим не справился, но вам стоит попытаться. Всё же у вас больше возможностей, чем у старого тайри!

— Что вы мне предлагаете? — заинтересовался Генри.

Эла-Баус снял с шеи овальный медальон и протянул его Рэнделлу. Генри поднял крышку и развернул лежавший там листок.

— Интересная загадка, — улыбнулся механик. — Человек, загадавший её мне в мои тринадцать, обещал нечто великое. Я не получил ничего за всю мою жизнь, но кто знает, может, это не фантазии...

Эла-Баус вернулся к работе, а Генри уселся на ящик в углу склада и прочитал надпись на листке.

«На Востоке нет им входа в пределы города.

На Западе они живут даже рядом с домом бога.

То, что тебе нужно, лежит под крылом ворона,

Около того, что живые зовут порогом.

XXX, XI, II».

«Загадка и три цифры: тридцать, одиннадцать, два, — мысленно усмехнулся Рэнделл. — Что можно с ними сделать? Итак, цифры расположены в порядке убывания, но закономерности нет (или здесь не все цифры). А если все? Например, ячейки в банке обозначаются тремя цифрами: отделение, ряд, ячейка в ряду. Но это не ячейка!».

Он хотел облегчить себе работу и спросить у эла-Бауса, что тот об этом думал. Но лень проиграла гордости, поэтому Генри остался сидеть на ящике и обратился к загадке.

«О чём это? Вероятно, это две загадки в одной, но...»

Он вспомнил, как его семья путешествовала по восточным странам. Тогда их проводник (вроде бы того звали Мухаммедом) много интересного рассказывал о жизни местного населения. Генри был уверен, что в разговоре с ним мелькала фраза о чём-то, запрещённом в городах, но он не мог вспомнить, что это было.

Генри задумался о вороне, который считался вестником смерти в некоторых культурах, и тут его осенило: речь шла о кладбище! На Востоке строили города так, чтобы кладбища оставались за стенами, а на Западе они допускались на территории храмов!

«Более того, — ликовал Генри, — здесь сказано, какое именно кладбище имеется в виду! Это Рейвенхаус, находящееся на западной окраине Александрии. А цифры — ряд, секция, могила. Но что такое порог?»

Он решил пойти на кладбище и попробовать найти ответ там. Ждать не стал, сразу же вышел со склада, нанял паромобиль и поехал.

Без труда добравшись до нужного места, Генри понял, о чём говорилось в загадке, едва увидев вторую могилу одиннадцатой секции. Она находилась как будто на крошечном холмике, по которому поднимались три ступеньки.

Генри подобрался поближе и прочёл выбитое на камне:

Анна Маргарет Каннингем, любимая сестра

2 марта 271 — 8 декабря 299

Воровато оглядевшись и не увидев людей, он присел рядом со ступеньками и пошевелил их. Поддалась, хотя и не сразу, средняя. Он отодвинул её и вынул из тайника оцинкованный ящик, запертый на навесной замок. На крышке была гравировка:

«В вересковой пустоши находится белое поле.

В этом белом поле находится зелёный город.

В зелёном городе есть старая часовня.

В старой часовне тебя ждут старые совы».

Тут всё казалось намного легче: взять карту Крея и найти на ней нечто под названием «Белое поле». А может, просто город вроде Гринтауна или Гринвилла.

Генри запихнул ящик в сумку, похвалил себя за то, что взял большую, и вернулся в гостиницу пешком.

Подробная карта Андариона у него была, но она ничего не давала. Пришлось бежать в книжный магазин и покупать отдельную карту провинции. На ней, впрочем, тоже не нашлось ничего «зелёного». Однако он обнаружил городок Уайтфилд. Белое поле!

Деятельный характер Генри не позволил ему усидеть на месте. Он начал собираться в поездку, чтобы найти «старых сов», которые, очевидно, помогут ему открыть ящик. Не давал покоя лишь один вопрос: почему эла-Баус не разгадал столь лёгких загадок? Не пытался?

Он прервал сборы только ради ещё одного допроса в Мэйн-Парке. Проводил его инспектор Чейн, который вёл дело об ограблении. Ничего нового Генри не поведал, он только поинтересовался в конце:

— Могу ли я выехать из города, господин инспектор? Или я подозреваемый?

— Можете, мистер Рэнделл. Андарион невелик — не затеряетесь. Но вам необходимо уведомлять полицию о своих перемещениях.

— Я собираюсь в Уайтфилд, провинция Крей. — Смысла скрывать не было. К тому же, мало ли причин для поездки?

— Весёлого времяпрепровождения! — Инспектор усмехнулся каким-то своим мыслям и отпустил его.

При встрече с отцом Генри сообщил, что едет в Крей, чтобы узнать побольше о работе знаменитого изобретателя прошлого столетия, проведшего в этой провинции половину своей жизни. Об этом изобретателе он прочитал накануне, когда искал в библиотеке всю возможную информацию о городке.

Генри быстро собрался, сел на поезд и вскоре уже был в Уайтфилде.

Городок этот напоминал остров в огромном море вереска. Вокруг буквально всё было покрыто этим растением. Лишь железнодорожная платформа, дома вдали и роща с другой стороны рельсов возвышались над бескрайними зарослями.

Сам Уайтфилд своими простотой и тишиной походил на какой-нибудь кериссианский городок у моря. Жители лениво прогуливались под деревьями, на лавках торжественно возлежали коты. Девушки игриво цокали каблуками и подмигивали незнакомцу. Дети бегали по улице и смеялись. Дворник отдыхал в тени разросшегося клёна, положив метлу на колени.

— Как много приезжих развелось! — проворчала какая-то старушка, вооружённая клюкой и пуделем. — То девчонка, то детектив, то этот вон... Инженер! Тьфу!

Генри хмыкнул. Как просто было опознать его профессию! Сейчас, в эпоху бурного развития технологий, инженеры были видными людьми во всех смыслах этого слова: и профессия перспективная, и одевались соответственно — обязательно сапоги и куртки с нашивками. Обычно они были медными, но Генри предпочитал латунные нашивки, лучше смотревшиеся на чёрной коже сапог. Другим обязательным предметом для инженера был машинистский шлем, закреплённый на его чемодане. Ну, ещё нужны были инструменты на специальном поясе, но они, если их хозяин не был позёром, извлекались только в рабочее время.

Поздоровавшись с дворником, Генри разговорил его и вскоре узнал, где можно поселиться. Ему указали на дом на углу Райт-стрит, в котором сдавались комнаты. Рэнделл пошёл туда.

Дом встретил тенью деревьев и заедающим дверным звонком. Открыла сухонькая старушка с седыми волосами под чепцом и милыми морщинками на лице.

— Добрый день, мэм. Прошу прощения, что заявился без предупреждения — я до последнего не знал, что нужно будет посетить этот городок. Могу я снять комнату в вашем доме? — ослепительно улыбнулся он.

— Вы инженер? Я всегда рада принять гостей! Назовите, пожалуйста, ваше имя, — попросила женщина.

— Генри Родерих. — Он представился по матушкиной фамилии. Она хоть и была известна, но казалась более распространённой и незаметной.

— Вы к нам из Делькании? — Собеседница удивлённо подняла брови.

— Нет, я всю жизнь прожил в Андарионе и лишь немного — там. — Генри покачал головой.

— Понятно. Что ж, прошу. — Она отошла от двери, пропуская его внутрь. — Меня зовут миссис Маргарет Уилкинс. Кроме того, сейчас в моём доме живут юная мисс Верити и мистер Гарретт, детектив, переехавший из Александрии.

Она провела словесную экскурсию по дому и выдала ключи, обозначив примерную стоимость проживания. Денег у Генри было сравнительно немного, но вполне достаточно, так что он сразу заплатил за неделю, намереваясь задержаться в Уайтфилде именно на этот срок.

Поднявшись по скрипучей лестнице на второй этаж, он оглядел заполненные книжные полки, примечая интересную литературу, и свернул к правой квартире.

Там, по словам миссис Уилкинс, жил детектив Гарретт из Александрии. Генри искренне сомневался в существовании двух подобных, поэтому заранее ухмылялся, предвкушая их вечерний разговор на тему «Какого дерка вы, сэр, тут забыли». Было у него мнение, что детективу он не очень понравился...

Войдя в лаконичную гостиную, Генри открыл правую дверь и очутился в комнате со светло-зелёными стенами. Шторы и покрывало были цвета ёлок. Из мебели присутствовали только кровать в полтора человека, стул, тумбочка со стилизованным под какой-то механизм канделябром и шкаф, куда легко поместилось содержимое обеих сумок.

Генри запихнул их под кровать и выбрался в гостиную. Там он уселся в кресло (как всегда делал — боком, положив колени на подлокотник) и развернул карту городка, пытаясь определить, что такое «зелёный город».

Карта не помогала. Он напрасно просидел над ней долгое время. Выписки из книги об Уайтфилде, которые он сделал в одной из библиотек Александрии (чтобы отыскать книжечку, пришлось обойти их все), тоже были бесполезны.

Генри решил спросить об этом названии у хозяйки. Он уже спускался вниз, когда пропел дверной звонок. После работы вернулся детектив Гарретт. Ужин и вечер обещали быть забавными.

Дни в Уайтфилде были абсолютно одинаковыми. Все преступления сводились к пьяным дракам, мелким кражам и одному убийству (умер кто-то, а родственники наследства не поделили). В спокойной обстановке Джеймс расслабился и даже перестал курить. У него было достаточно времени для сна, на обед все расходились по домам в обязательном порядке, коллеги приняли его вполне благосклонно, хотя он и здесь не влился в коллектив.

Две недели протянулись неспешно и мирно. Чейн написал снова: он уверял, что с Эли всё в порядке, но она скучает.

В их некогда общем деле подвижек не наблюдалось. Эла-Ши на очередном допросе напоили-таки «эликсиром правды» под видом воды, но это привело лишь к тому, что он обозвал всех андарцев в целом и старшего инспектора в частности «гл-лязными пал-лазитами» и «дул-лаками». Установили, что вагон был «взорван без взрывчатки», то есть криминалисты вообще ничего не нашли.

Писал он и об ищейках из Тайной канцелярии Её Величества, приходивших и шипевших. Им, однако, дела не отдали, так как суд постановил, что данные преступления не несут вреда суверенитету и безопасности государства.

Джеймс читал письмо Чейна на пассажирском сиденье паромобиля. Они с Джонни ехали в подведомственную полиции Уайтфилда деревушку, где кто-то что-то украл. Гарретт мог бы справиться и в одиночку, но он не умел управлять паромобилем или ездить на лошади, а идти пешком было слишком далеко.

С кражей разобрались быстро. Джонни, заступивший на службу этой весной, справился сам. Джеймсу можно было и не ехать.

Скорость оказалась на руку — они вернулись в Уайтфилд в восемь вечера, а не за полночь, как думали. Попрощавшись с парнишкой у дома, Гарретт позвонил.

— Я открою, мэм! — оповестил странно знакомый мужской голос. Тяжёлые шаги пробежали от лестницы до двери, и та отворилась.

Джеймс сначала подумал, что спит. Перед ним стоял высокий молодой человек с длинным лицом и характерной челюстью дельканца, внимательными зелёными глазами и беспорядочной шевелюрой.

— Вы возмутительно рыжий, сэр, — мрачно произнёс Гарретт, входя.

— А вы возмутительно невежливый, сэр! — захохотал Генри Джеральд Рэнделл.

— Вы знакомы? — Из кухни выглянула хозяйка.

— Виделись, — буркнул Джеймс.

— Замечательно! — воскликнула она. — Мистер Гарретт, когда пойдёте переодеваться, позовите, пожалуйста, мисс Верити ужинать.

— Да, мэм, — кивнул он.

В гостиной Джеймс обнаружил карту Крея, которой у него не было. Это значило, что мистер Рэнделл теперь живёт в этой же квартире. Наверное, миссис Уилкинс считала неправильным подселять мужчину к юной мисс. Гарретт, в общем-то, был с ней согласен, но не тогда, когда речь шла о его, Гарретта, личном пространстве.

Во время ужина Джеймс молча наблюдал за соседями. Верити с любопытством разглядывала нового жильца и изредка задавала ему вопросы о Делькании. Господин инженер рассказывал много и интересно.

— Скажите, мистер Родерих, — заговорила миссис Уилкинс, — почему вы приехали в наш городок?

Джеймс удивился этой фамилии и навострил уши, готовясь услышать ответ.

— В прошлом веке здесь какое-то время жил один изобретатель. Я хочу изучить его биографию. — Мистер Рэнделл покосился на Гарретта, словно говоря: «Видите, вам незачем на меня злиться».

За весь вечер Джеймс так ничего и не сказал. Он пожелал спокойной ночи дамам и поднялся к себе.

— У вас есть объективные причины ненавидеть меня? — поинтересовался Рэнделл, появляясь в гостиной.

— Вряд ли. Но у ненависти, если вам угодно звать её так, редко есть объективность — она слепа. — Джеймс отложил местную газету, которую читал до того, на подлокотник кресла и уставился на портрет какого-то мужчины в военной форме, висевший над камином.

— Меня подозревали в ограблении, в ходе которого погибла ваша мать, — вспомнил собеседник, заняв второе кресло. — Это причина. Но моя вина не доказана, так что справедливее ненавидеть безымянного преступника.

— Тайри, — добавил Джеймс, чтобы посмотреть на реакцию Рэнделла.

— Вот! А я дельканец наполовину! — Тот нравоучительно поднял указательный палец.

— Это не доказательство. К тому же вы сказали, что ваша вина не доказана, хотя могли бы утверждать, что вы невиновны.

— Для вас это ничего не будет значить. Но, — усмехнулся он, — если слово джентльмена в наше время ещё ценно, я даю вам слово, что не совершал этих двух ограблений. Собственно говоря, во время первого я находился в Силверкроне и прибыл только перед вторым. Да я уже говорил и вам, и тому инспектору. Он, кстати, улыбался, когда услышал, куда я еду.

— У Чейна своё чувство юмора, — хмыкнул Джеймс, впервые повернувшись к собеседнику.

Помолчав, Рэнделл заметил:

— Будет забавно, если сюда приедет и тот журналюга Бёрнс!

— Я тоже думал об этом. Между прочим, он однофамилец нашей юной соседки.

— Юной? Я бы назвал её нашей ровесницей. Ей ведь года двадцать три?

— Мне и вам — двадцать шесть и двадцать семь соответственно. А вообще я говорил в сравнении с хозяйкой, — Гарретт пожал плечами.

— Тогда возможно. Скажите, детектив… — Рэнделл подался вперёд. — Вам не известно, что местные называют зелёным городом?

— Как я понял, это местная шутка. Мол, если город — «белое поле», а пустошь вокруг него в стихах Уайетта Смита названа «вересковым лесом», то ближайшую рощу прямо-таки необходимо назвать городом. Только зачем вам это?

— Для начала я найду то, зачем сюда приехал, а потом уже расскажу. Идёт?

Джеймсу не осталось иного, кроме как согласиться, хотя было весьма любопытно, что на самом деле привело этого человека в глубокую провинцию.

* * *

Детектив в домашней обстановке позабавил Генри и вызвал чувство не то жалости, не то сочувствия. Он был какой-то... заброшенный, но не пустой, если так можно сказать о человеке. Более правильным было бы сравнение с воробьём. Он тоже серо-коричневый и никому не нужный. Скачет, что-то делает, но всё равно ненужный...

На следующий день он поднялся спозаранку и ушёл на работу. Это показалось Генри необычным, но Гарретт, видимо, не считал субботу выходным днём. Или, что тоже возможно, он сегодня был за дежурного констебля.

Сам Рэнделл поднялся часов в девять, выпил чудесного кофе, сваренного мисс Бёрнс в честь нового соседа, и, накинув привычную летнюю куртку с латунными нашивками-пуговицами, направился на почту.

За скромную плату почтмейстер мог предоставить лошадь. Взяв под уздцы неказистую коняшку соловой масти, Генри двинулся к роще. Любопытство гнало его на поиски нового послания от таинственного любителя загадок. Кроме того, он надеялся обнаружить ключ от ящика, найденного в Рейвенхаусе.

Оставив лошадь на опушке, он углубился в рощу. Обойти её целиком не составило труда, и вскоре Генри наткнулся на развалины часовни.

Когда-то, двести-триста лет назад, это было простое, но красивое здание из белого камня с пристроенной сверху башенкой. Сейчас оно выглядело угрюмо: стены потрескались, черепица обвалилась, окно зияло чёрной пустотой, витражное стекло осыпалось.

— Остались совы, — сказал себе Генри.

Обломанные ветки хрустели под сапогами, вдали пробирался сквозь кусты зверь, где-то высоко пели птицы — и вот всё стихло. Ни один живой звук не проникал в часовню даже сквозь дыры в крыше.

Там было не только тихо, но и почти пусто: лишь старые, потрескавшиеся от времени деревянные скамьи стояли, сдвинутые к стене. Генри бросил куртку на ближайшую.

— Совы, совы, со-о-о-овы?! — пропел он, поднимая голову. Эхо ответило протяжным «о-о-ы».

На потолке, рядом с башенкой, обнаружилось выжженное изображение совы. Генри возмутил подобный вандализм, но он достиг цели — нашёл эту птицу! Только... Как до неё добраться?

Рэнделл передвинул под рисунок одну скамью. Потолок в часовне, конечно, был не слишком высок, но её оказалось мало. Пришлось ему взгромоздить сверху ещё одну.

— Вы уверены? — саркастично спросил подкравшийся детектив Гарретт. Генри отчётливо представил себе приподнятую тёмную бровь на его лице.

— Что вы здесь делаете? — Рэнделл задал вопрос, уже стоя на верхней скамейке и разглядывая потолок в поисках подходящей трещины.

— Гуляю. У меня, знаете ли, выходной. Полиция Уайтфилда имеет обыкновение отдыхать в субботу и воскресенье, — объяснил Гарретт, практически не меняя интонации.

— Отлично! Х-ха! — Генри нашёл выступ в начале башенки и подтянулся на нём. — Вам всё же нравится работать в этом месте?

— Возможно, — вздохнул собеседник снизу. — Сэр, что вы ищете? Ваша сова, о которой вы несколько минут назад изволили петь, нарисована в другом месте.

— Мне нужно много сов! — заявил Рэнделл, пролезая к витражному окну. — Нашёл!

Изначально в окне был витраж-икона, но позже, судя по разному цвету металла, его заменили новым — совой. А вместо глаз у совы были колечки двух фигурных ключей, скрещенных в виде клюва. С трудом Генри вытащил их и спрятал в карман. Он начал медленно и осторожно спускаться.

— Не упадите, мистер Рэнделл, — предостерёг детектив, наблюдавший за ним.

Он и не собирался падать в такой важный момент! Генри спокойно спустился на скамью.

Что-то треснуло. Скамья вдруг стала наклонной. Потеряв равновесие, Рэнделл рухнул на пол, зацепив детектива.

— Дерк возьми! — прошипел тот. — Вы в порядке?

Генри сел. Правая рука болела, пальцы отказывались шевелиться. Он закатал рукав рубашки. Локоть начинал опухать.

Детектив покачал головой. Встав, он помог Рэнделлу подняться.

— В Уайтфилде есть врач?

— Да, сэр, вам повезло: он приехал всего неделю назад, — сообщил Гарретт, выходя из часовни.

Не успел Генри последовать за ним, как тот вернулся, держа в руке небольшую крепкую палку.

Он помог Рэнделлу надеть куртку на правое плечо, сунул палку в рукав и как-то хитро закрепил руку с помощью всё той же куртки.

— Где вы этому научились? — удивился Генри.

Детектив, пожав плечами, проворчал:

— Работа у меня такая.

Пока они выбирались из леса, Рэнделл попытался углубиться в мысли, чтобы не чувствовать боли. Он рассматривал конец палки, торчащий из рукава, изредка бросал взгляды на Гарретта... Детектив оказался интереснее, чем Генри думал вначале.

До города шли долго. В основном, из-за лошади, воспылавшей ненавистью к Гарретту. Он облегчённо выдохнул, когда животное вернули почтмейстеру.

— Как вы? — поинтересовался детектив уже около нужного дома.

— Скверно. Надеюсь, он никуда не ушёл, — отозвался Генри.

Врач, к их счастью, находился у себя в приёмной. Он сразу занялся рукой Рэнделла, попросив Гарретта никуда не уходить.

— Зачем? Господин инженер может и сам найти дорогу, — возразил тот.

— Я хочу с вами поговорить, — не терпящим возражений тоном сообщил врач.

Пока Генри накладывали гипс, он продолжал думать о детективе и никак не мог составить его портрета. Джеймс Гарретт казался то ворчливым мизантропом, то одиноким неудачником, но кем он был?.. Генри не мог понять.

Выпроводив пострадавшего, доктор пригласил Джеймса в свой кабинет, тёмный из-за плотно закрытых штор, заставленный коробками и старой мебелью.

— Я не успел навести здесь порядок, — пожаловался мужчина, зажигая свечи в канделябре. — Садитесь куда угодно. Как думаете, скоро газовые лампы доберутся до провинции?

— Они и в столице не везде есть, — хмыкнул оставшийся стоять Гарретт, разглядывая собеседника. Тот был тощ, бледен, светловолос и красноглаз. Джеймс, осенённый внезапной догадкой, полушутя поинтересовался: — Доктор, вы альбинос или вампир?

— Браво, детектив! — рассмеялся тот, обнажив белоснежные клыки. — Вы уже научились видеть нас?

— Что вы под этим подразумеваете? — Гарретт насторожился: разговор поворачивал в каком-то странном направлении.

— Значит, нет, — понял доктор. — Что же, позвольте объяснить вам всё по порядку. Собственно говоря, за этим я и попросил вас остаться.

— Говорите.

— Итак, как вы уже, наверное, поняли, я тот самый Магнус. Магнус Пэйл. — Мужчина опёрся спиной о стену, скрестил руки на груди и продолжил: — Я вампир. Мой народ существует на Дамариттэ (так мы зовём Архипелаг) с тех пор, как наши родичи альпы изгнали нас из Делькании. Мы отказались от пития крови в удовольствие и лишь раз в месяц убиваем какого-нибудь одинокого толстяка, чтобы накормить семью.

— И сколько таких семей? — спросил Джеймс.

— Шесть во всём Андарионе. Итого семьдесят два толстяка в год, — подсчитал Магнус. — Вам ли не знать, детектив, что это ничтожнейший вклад в общее количество смертей в стране?

— Пожалуй, — согласился Гарретт. — Теренс должен был стать вашим майским блюдом?

— Да. Но увы, мой дражайший кузен поступил неосмотрительно, — покачал головой доктор. — Как глупо! Покусать свидетеля, забыть про солнце, погибнуть самому и погубить сестру… К слову, как вы себя чувствуете? Жажда крови не мучает?

— Было… когда увидел вашу канистру. — Джеймс скривился. — Отвращение пересилило.

Магнус вздёрнул брови.

— Мало тех, кто смог воспротивиться, — проговорил он. — Обыкновенно ритуал алс'танелин проводится полностью: кого-то кусают, он пьёт кровь человека и становится одним из нас, — пояснил вампир.

— И часто такое происходит?

Гарретт с ужасом представил, что было бы, попробуй он тогда крови.

— Только когда умирает другой вампир, — с еле заметной грустью сказал Магнус. — Но мы отвлеклись... Некоторые обстоятельства вынудили меня покинуть дом Теренса, и по возвращении я застал пепелище. Тогда я вызвал из нашего дома Этельбургу, старейшую из вампиров, прозревающую сквозь время. Она передала мне картину случившегося до момента смерти кузенов. Я стал искать вас, чтобы привести к нам в качестве нового вампира, сына Джеральда. Когда выяснил, что вы в Уайтфилде, приехал сюда и стал наблюдать.

— Но я не вампир. Каковы будут ваши действия в таком случае?

— Я вижу на вас Печать Сииррэ, — поведал Магнус. — Этельбурга запретила кому бы то ни было рассказывать о ней. Сами однажды поймёте. Пока же торжественно посвящаю вас в Знающие, — выделил он последнее слово. — Отныне вы осведомлены о нас, а мы — о вас.

Как только эти слова прозвучали, по комнате пополз уже знакомый иней. Вампир отошёл от стены, взял со стола узкий металлический футляр длиной около пятнадцати дюймов⁽¹⁾ и протянул его Джеймсу.

— Отныне семьи вампиров Дамариттэ: Пэйлы, Сильвермисты, Редблады, Флеминги, Шейды и Кроу — помогут вам спастись от инквизиции, буде она выйдет на ваш след. Но если вы прямо или косвенно причините нам вред, будете убиты.

— Благодарю за честь. — Гарретт вежливо склонил голову и взял футляр.

— Этельбурга приказала передать это вам, — пояснил Магнус. — Откройте.

Джеймс починился. Внутри футляра лежала мизерикордия с ромбовидным сечением и простой рукоятью, оплетённой серой кожей. И само оружие, и его ножны были сделаны из бледно-голубого металла. На внутренней стороне крышки виднелась надпись на неизвестном языке.

— Запомните: этот предмет не должен покидать пределов Архипелага, — сообщил вампир. — Что же, моё время в Уайтфилде закончено. Даю краткую инструкцию. В комнате наверху спрятан доктор Уэлч, который приехал сюда в моём багаже. По легенде, он должен был прибыть в городок в качестве врача, однако попал в руки коварного психиатра Касла, захотевшего занять его место для своих целей.

— Бенедикта Касла, которого я пытался поймать всю зиму? — опешил Джеймс.

— Да. Я позволил себе вмешаться в его планы, чтобы претворить в жизнь свои. — Пэйл довольно улыбнулся, вновь обнажив клыки. — Представим, что вы героически убили его в ходе схватки. Ещё живой злодей, к слову, находится в соседней комнате. Если хотите, я сам его убью, — предложил Магнус.

— Зачем вам это?

— Он альбинос. Идеальное прикрытие для меня. Итак, мы договорились? — Он протянул руку.

— Договорились. — Гарретт кивнул, скрепив рукопожатие. Похоже, ему предстояло впервые в жизни солгать полиции из-за одного не в меру инициативного нелюдя. Кое-что вспомнив, Джеймс поинтересовался: — Вы не знаете, возможно ли использовать электричество как оружие?

— Что? — переспросил вампир. — Хм… Я нечто подобное слышал довольно давно… Почему вы спрашиваете?

— Старое дело. Причина моего визита к Теренсу.

— Я попробую разузнать что-нибудь и напишу вам, — решил Магнус. — Приступим? Вам — наверх.

Они вышли из кабинета, и Джеймс поднялся в мансарду. В единственной комнате обнаружился лысоватый человек лет пятидесяти. Непонятно было, жив ли он.

— Доктор Уэлч? — позвал Гарретт на всякий случай, не решаясь приблизиться. Кто знает, насколько можно верить нелюдям? Впрочем, никакой реакции на его зов не последовало.

— Готово. — Рядом возник Магнус. — Мистер Касл в ходе схватки упал и ударился головой о каминную полку. Разрешите предоставить веское доказательство? — Вампир прищурился, занося руку.

— Дерков сын! — выругался Джеймс, когда кулак Пэйла впечатался ему в скулу.

— Прошу прощения, — невинно улыбнулся Магнус. — Конспирация требует жертв. До свидания.

Он развернулся и скрылся внизу. Гарретт покачал головой и подошёл поближе к Уэлчу. Судя по ровному дыханию, тот просто спал. Значит, можно было временно оставить его и сообщить о якобы случившемся инспектору.

Перед выходом Джеймс заглянул в гостиную и внимательно оглядел место убийства. Касл действительно лежал у каминной полки. Его голова была проломлена, на углу полки виднелось красное пятно. Да, вампиры определённо не ограничивались семьюдесятью двумя убийствами в год! Это ещё Джеральд доказал.

Прикрыв дверь в комнату, Гарретт покинул дом и направился искать жилище инспектора.

Уайтфилд был маленьким городом, но ориентироваться в нём приезжие обычно не могли. Всё потому, что официальные названия улиц почти никогда не соответствовали общепринятым. Так, ни один житель не знал, где находится дом один по Олдридж-стрит, зато Старший дом они с радостью указывали. Однако эти адреса совпадали. В Старшем доме жил мэр. Соответственно, инспектор Вуд обитал в доме Правом.

Джеймс пока не наловчился соотносить альтернативные названия, так что ему пришлось немного поплутать по пустынному городу, все жители которого попрятались от июньской жары.

«Ещё час назад было холодно!» — мысленно проворчал Гарретт, снимая пиджак. Хотелось точно так же избавиться от жилетки, а может, даже закатать рукава рубашки. Но он, к сожалению, находился вне дома.

— Джеймс! Кого-то ищешь? — окликнули его.

Справа от дороги, за низеньким забором, стоял искомый инспектор.

— Добрый день, сэр, — поздоровался Гарретт. — Вас.

Вуд приблизился к изгороди и всмотрелся в лицо подчинённого.

— Кто это тебя?

— Об этом я и хотел бы поговорить, — сообщил Джеймс. — Случилось… небольшое недоразумение.

— Рассказывай, — потребовал инспектор, напустив на лицо серьёзный вид.

— Итак… — Гарретт на миг прикрыл глаза, собираясь с мыслями, и заговорил: — Две недели назад в Уайтфилд взамен умершего прибыл новый врач. Некто Уэлч. Сегодня я сопроводил к нему своего соседа (этот чокнутый сломал руку в лесу) и опознал в докторе Уэлче преступника Бенедикта Касла, психиатра-садиста, ставившего бесчеловечные эксперименты на пациентах в Александрийской психиатрической лечебнице. Он тоже узнал меня и предложил поговорить после ухода мистера Родериха. Признаю, я поступил неосмотрительно… Но поймите меня: Касл зверствовал в столице несколько лет! В общем, вместо разговора мы подрались. И я убил его, — закончил Джеймс, решительно глядя Вуду в глаза.

— Как? — спросил посерьёзневший инспектор.

— Он упал, разбив голову о камин.

— Ну-с, парень, запишем это как ликвидацию преступника при задержании. Так, кажется, звучит формулировка? — уточнил Вуд. — Жаль только, что мы остались без врача.

— Уэлч жив и находится в том же доме.

— Совсем хорошо! Эй, Дик, Гарри! — крикнул инспектор, заметив на улице пару мальчишек. — Сбегайте-ка в лавку к Говарду! Пусть пришлёт к дому врача своих сыновей и освобождает большой холодильник! И к Джонни загляните! Пусть берёт машину и марш ко мне!

Мальчишки разбежались в разные стороны.

Около часа потребовалось, чтобы братья Говарды унесли завёрнутый в большую простыню труп, доктор Уэлч пришёл в себя, а Джонни, снабжённый подробнейшими указаниями, уехал в Александрию. Потом инспектор кратко объяснил собравшимся на шум зевакам, что столичный детектив победил опасного преступника. В это время Джеймс стоял в тени ближайшего дерева и краснел от смущения и стыда.

Когда ему удалось сбежать к миссис Уилкинс, Гарретт заперся в комнате, проигнорировав вопросы соседей.

1) Примерно 38 см

Вернуться к тексту

Детектив вернулся от доктора с замечательным синяком на лице. Генри хотел бы узнать, как так получилось, но взгляд Гарретта безмолвно посылал всех в Бездну. Пришлось ограничиться риторическим «Всё в порядке?» и оставить его в покое.

Сам Генри расположился в кресле с томиком стихов Уайетта Смита. Обычно инженер выбирал прозу, считая поэзию уделом зануд, но его подкупила связь поэта с загадками. Стихи Генри неожиданно понравились. В них плавный шелест ветра превращался в неспешное поскрипывание флюгеров, розоватый вереск переплетался с тёмными хвойными лапками, серый запах дорожной пыли мешался со сладковатыми ароматами полей…

— Он что, заперся? — Недовольный голос вывел Генри из дебрей его воображения и заставил горестно вздохнуть.

— Вероятно, — ответил он мисс Верити. — Вы стучали?

— Стучала. Нет ответа, — отмахнулась она и крикнула: — Мистер Гарретт, я вам лёд принесла!

Через пару секунд в замке повернулся ключ, и детектив появился в гостиной.

— Вот. — Девушка протянула ему свёрнутое полотенце и небольшую синюю баночку с мазью.

— Спасибо, мисс Верити, — сказал Гарретт.

— Только не уходите, — попросила мисс Бёрнс, когда он шагнул обратно в комнату. — Миссис Уилкинс предложила сегодня устроить посиделки с книгой. Уважьте, пожалуйста, старушку! Она почти сорок лет жила одна, а тут народ в доме поселился!

— Когда? — поинтересовался детектив без особой радости.

— После обеда, — лучезарно улыбнулась девушка. — Вы тоже присоединяйтесь, мистер Р… Родерих!

— Хорошо, — согласился Генри, искавший способ забыть о боли в руке, и снова уткнулся в сборник стихов.

— Пойду скажу ей, что вы согласны. — Мисс Верити исчезла за дверью.

…В столовую Генри и мистер Гарретт спустились вместе. Детектив сразу же задвинулся в угол, к кадке с необычным растением, распустившим крупные белые цветы на широких синих листьях с голубоватыми прожилками.

— По-моему, утром здесь стоял другой цветок, — пробормотал Генри.

— Миссис Уилкинс перенесла его к себе, а этот… кажется, ирфию, — сюда, — поделилась мисс Верити, усаживаясь справа от двери.

— Ещё раз желаю вам доброго дня, мои дорогие постояльцы! — В столовой появилась сама хозяйка, нарядившаяся, видимо, по случаю предстоящих посиделок, в фиолетовое платье из бархата и убравшая волосы в высокую причёску, модную лет двадцать назад. — Мисс Верити уже сообщила вам, молодые люди, что я предложила устроить небольшой домашний праздник. По этому случаю на обед у нас будет блюдо, когда-то придуманное моим отцом, — рагу из свинины со строфариями и тиюмским чесноком. — Миссис Уилкинс с улыбкой поставила на стол своё творение и удалилась на кухню.

— Кхм, — кашлянул детектив, — не сочтите меня идиотом, но что такое строфарии?

— Милейшие сине-зелёные грибы, — пояснила мисс Верити. — Растут, в основном, в Тайри. Мне другое интересно: тиюмский чеснок… Где этот Тиюм?

— Тиюми, — поправил Генри. — Город на северо-востоке Тайри. И чеснок, кстати, вовсе не чеснок. Это ягода, которая, по поверьям, также отгоняет вампиров.

— Здорово, — поморщился Гарретт.

— Милый мой, вы ведь не вампир, — улыбнулась хозяйка, вернувшаяся с графином лимонада в руке. — Вам незачем бояться моего рагу!

Детектив настолько тяжело вздохнул, словно именно вампиром он и являлся. Остальные подавили смешки и принялись за еду. Рагу оказалось на диво вкусным, а лимонад в жару порадовал прохладой.

— Теперь предлагаю вам подняться наверх, — произнесла миссис Уилкинс. — Я пока помою посуду, а вы перенесите пару стульев в библиотеку и выберите книгу, которую мы будем читать. Можете взять абсолютно любую!

Гарретт взялся помогать ей перетаскивать посуду на кухню, а Генри и мисс Верити поднялись на второй этаж. Пока девушка открывала шторы и подвязывала их у стен, он кое-как перетащил старые тяжеловесные стулья из правой гостиной.

— Вам не следует так над собой издеваться. — Мисс Верити неодобрительно покачала головой. — Берегите руку!

— Сдаётся мне, больше никто в этом доме их не поднимет, — проворчал Генри. — А двигать стулья волоком — негуманно по отношению к паркету. Так что лучше я.

— Ох, ладно! — Девушка отмахнулась. — Какие книги предпочитаете?

— Любые, кроме тех, что на той полке, — указал инженер, устроившись на стуле. — Вряд ли вам это интересно.

— Вы правы. — Мисс Верити проигнорировала полку с точными науками. — Я бы вообще энциклопедии не брала. Так, что тут есть? «Дочь офицера», «Гувернантка»… Нет, любовные романы — плохой выбор! — фыркнула она, перейдя к другой полке. — «Девочка в странной стране», «Сказки материка», «Мальчик, который не стареет»… Не думаю. «Приключения отважного квартета», «Тридцать седьмая параллель», «Дело о страшной собаке»… Вот скажите, сколько раз вы это читали? — обратилась мисс Верити к Генри и заодно к Гарретту.

— Много. Не один раз, — отозвались они.

— Хм, а чего никто из нас не читал? — задумалась она и вдруг воскликнула: — Точно!

Девушка извлекла из какого-то угла небольшую книжицу в потрёпанной обложке.

— «Перечень малых народов Туманного архипелага», — прочитал детектив. — Интригующее название.

— Кто эти малые народы? — спросил Генри. — Те, кто жил в провинциях до создания Андариона?

— Возможно. — Мисс Верити пожала плечами, садясь в одно из кресел.

Гарретт расположился на стуле, оставив второе кресло хозяйке, и вытянул ноги.

— Я здесь, — сообщила миссис Уилкинс, появляясь на втором этаже.

Она прошла к креслу, поставила на широкий подоконник графин с водой и стаканы, села и бросила взгляд на обложку.

— Интересный выбор.

— Итак… — Мисс Верити открыла книгу. — Начнём. Прежде всего, отмечу: это рукопись некой Анны Каннингем, завершённая в двести девяносто девятом году от основания Андариона. Книге семьдесят четыре года!

Генри насторожился: он прекрасно помнил, кто такая Анна Каннингем.

— Оглавления здесь нет, — продолжала девушка своё исследование. — Начну с предисловия:

«Здравствуйте, те, кто заглянул в эту книгу! Я спешу Вас заинтриговать: здесь, в «Перечне…», нет ни слова о чопорных андарцах, свободолюбивых горцах из Найкона, мирных жителях Крейских пустошей, рыболовах Ранеллы или искусных ремесленниках Валиссы.

Нет, речь пойдёт, главным образом, о жителях провинции Тайри, ибо именно там обитают так называемые малые народы Туманного архипелага — те, о ком Вы, вероятно, слышали, но и те, кого Вы считали сказкой.

Что же, милые читатели, приятного знакомства!»

— Да, определённо интригующе! — заметила мисс Верити, переворачивая страницу. — Часть первая. Оборотни.

«Оборотни — это антропоморфные создания, имеющие дар к перевоплощению в зверей, птиц и — крайне редко! — рыб. Исключениями являются совы, ворóны и собаки, перевоплощаться в которых оборотни по неизвестной причине не умеют.

Оборотни физически сильнее людей и быстрее оправляются от ранений.

В целом, уклад этого народа не отличается от уклада тайри. Однако всё же есть несколько отличий. Во-первых, оборотни до помешательства привязаны к семье: потеря кого-то родного почти всегда оборачивается сумасшествием и превращением в ликантропа — чудовищного монстра, живущего жаждой крови и мести. Во-вторых, у оборотней существуют собственные праздники. Например, ночь Аэлли — день чествования Матери оборотней и восход младшей луны, случающийся раз в десять лет.

Вопреки расхожему мнению, оборотни меняют облик не бесконтрольно — они делают это по своему желанию. А вот ликантропы перевоплощаются в полнолуние. И да устрашится каждый, кто повстречал их под луной!»

— На этом всё, — сказала мисс Верити, отпив воды из своего стакана.

— Теперь передайте мне, — попросила миссис Уилкинс, протягивая руку.

Девушка отдала ей книгу. Хозяйка начала читать про эльфов, Гарретту достались пикси, Генри — тролли… С книгой определённо повезло: несмотря на некоторую абсурдность, всем было интересно послушать про мифические существа.

* * *

Пятнадцатое июня выдалось для Джеймса тяжёлым. Началось оно с прогулки и встречи с Рэнделлом, продолжилось делишками Магнуса и после обеда окончательно приобрело вампирский уклон. Синий цветок, чеснок, от которого неудержимо хотелось чихать, теперь вот книга. Радовало, что отрывок про вампиров выпал не ему, а Рэнделлу.

«Вампиры, — читал инженер, — единственный малый народ Архипелага, не живущий в Тайри. О них, пожалуй, меньше всего известно. Вампиры могут двигаться с невероятной скоростью и управлять льдом; они пьют кровь и боятся солнца; у них бледная кожа и красные глаза; они не стареют. Ходят слухи, что где-то живёт могущественная ведьма-вампир, способная воскрешать мертвецов без обращения их в вампиров.

На этом, к моему величайшему сожалению, сведения об этом народе исчерпаны.

С уважением,

автор, А. М. Каннингем».

— Это всё. — Рэнделл закрыл книгу и передал её мисс Верити.

— Что вы думаете? — спросила хозяйка.

— Неудачная попытка написать научные статьи, выдавая сказки за реальность. Но при этом небезынтересно, — резюмировала девушка.

— Неубедительно. Если была цель заставить нас поверить в существование этих народов, она не достигнута. Хотя в описании внешности эльфов я увидел одного своего знакомого, — поделился инженер.

— Похоже на фрагменты из протоколов, — сказал Джеймс. — Сухо, невыразительно, но привычно. В свете одного из моих последних дел звучит даже правдоподобно.

Разумеется, он говорил об убийстве Касла, но ограбление банка тоже казалось нелепым, хоть и отошло на второй план.

Касательно личности ведьмы-вампира у Гарретта нашлась одна догадка, однако он не собирался ею ни с кем делиться.

После чтения пили чай с малиновым пирогом, в котором всё-таки угадывалась дурацкая ягода-чеснок из Тиюми. Из-за неё Джеймс удрал в комнату, постоянно чихая. У себя он улёгся на кровать и закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться.

Вампиры… Вокруг становилось слишком много разговоров о вампирах. Много странного… непонятная печать, книга Анны Каннингем...

Кроме этого, интерес для Джеймса представляли светильники в библиотеке. Эти матовые жёлтые шары испускали ровный свет и зажигались дёрганьем за кисточку, свисавшую со стены у лестницы. Сегодня он видел их в действии впервые. Мисс Верити и Рэнделл, судя по их восторженным взглядам, тоже не встречали подобного.

Джеймс покрутил в голове все странности, дела, которые вёл в Александрии, мимоходом порадовался сознательности местных, не совершавших преступлений по выходным (Магнуса он считать не стал), вспомнил Эли и мать…

Вечером на ужин заглянул инспектор Вуд. Он при всех сообщил Джеймсу, что труп благополучно пребывает в холодильнике Говарда. Этими словами гость спровоцировал гибель пяти тарелок, оброненных миссис Уилкинс, и юбки мисс Верити, на которую девушка разлила вишнёвый сок. Гарретту пришлось рассказывать всем о своих злоключениях.

Кажется, инженеру стало стыдно, ведь это из-за него состоялся визит к врачу. Сей факт Джеймсу понравился.

Пока Бартоломью Рэнделл наводил порядок в столичном представительстве, его младший сын перебрался в Силверкрон, чтобы присмотреть за заводом. Впрочем, мистер Винкль, управляющий, полагал, что там всё работало точно как часы, поэтому Чарльз приезжал нечасто. Он обосновался в мастерской Саммерсет-Холла, забрав с завода двух механиков, раньше работавших с Эйном.

Тот куда-то пропал, и Чарльз небезосновательно подозревал его в причастности к ограблению. Механик знал устройство паролёта, имел причины ненавидеть тех, на кого работал… Портили версию только незаметность, с которой немаленькое изобретение исчезло с вокзала, и странная взрывчатка. Тайри просто негде было её достать!

Так или иначе, теперь у Чарльза оказалось двое подручных — братья Ивар и Мэл, молчаливые парни с лицами, напоминающими морды хищных кошек, и тёмными волосами, похожими на густой мех.

Ксилли обитал тут же, в мастерской. Чарльз осознал, что учителя из него не выйдет, и пошёл по лёгкому пути: отыскал в недрах библиотеки букварь и пару учебников, оставшихся ещё с его детства, и принёс их Ксилли. Теперь тот сидел на ящике в углу и учился сам. Иногда его привлекали помогать в чём-то незначительном.

В работе прошли две недели. За это время механики, которым всё это время пришлось заниматься в основном плотничеством, полностью собрали корзину, а Чарльз почти завершил управляющий механизм.

В середине июня он как всегда рано пришёл в мастерскую, решил перепроверить кое-какие чертежи и обнаружил на рабочем столе короткую записку. Почерк Ксилли стал значительно ровнее, но остался узнаваемым.

«Спасибо, сэр!

Думаю, теперь могу перевести надпись».

Чарльз улыбнулся. Интересно, как эльф так быстро научился? И кто рассказал ему про знаки препинания? Он бросил взгляд на плотную пыльную штору, отделявшую стол от рабочей части мастерской, где сейчас визгливо скрипела пила. Братья? Как успел заметить Чарльз, Ивар и Мэл ненавязчиво присматривали за Ксилли.

За шторой допилили, и Чарльз услышал обрывок разговора между механиками.

— Ну, зачем, зачем? Ты ведь нашу единственную надежду загубил! — шипел один.

— А по-моему, Ксилли прав, — возразил другой. — Вся надежда была на Эйна, но мы ему даже сказать ничего не успели! Теперь только так. Лучше бы, конечно, со старшим договориться (он вроде к нам дружелюбнее), но пускай так, чем вообще без результата.

— Уговорили, — сдался шипевший. — Но если что-то пойдёт не так, второму на голову упадёт кирпич.

Послышалось яростное шуршание бумаги.

— Хорошо-хорошо, Ксилли! Больше мы ни на кого ничего ронять не будем! — поспешил отреагировать второй.

Наступила тишина. Чарльз не понял, что замышляли механики, но на всякий случай не стал пока сообщать о своём появлении и просидел лишних двадцать минут, сотый раз перепроверяя чертежи. Братцев-хищников он побаивался с первой встречи.

По истечении этого времени Чарльз подошёл к двери, тихо приоткрыл её и захлопнул, после чего приблизился к столу, взял записку, ещё раз прочёл и вышел из-за шторы. Он был собой недоволен: прятаться от подчинённых — нелепо! Однако любопытство гнало вперёд, к глупым, но великим свершениям.

— Доброе утро, сэр! — поздоровался за всех Ивар. Мэл и Ксилли приветственно кивнули.

Чарльз некстати вспомнил матушку, буквально вчера отходившую кого-то из слуг зонтиком за недостаточно вежливое «здравствуйте».

— Доброе, — ответил он и, помахав запиской, произнёс: — Как раз есть время.

Ксилли вскочил с ящика и последовал за Чарльзом к столу.

— Сегодня с текстильной фабрики привезут оболочку, — обернувшись, обратился инженер к братьям. — Готовьте такелаж. Корзина готова?

— Да. Последний борт доделали. Сейчас будем лаком покрывать, — отчитались механики.

Когда Чарльз добрался до стола, Ксилли сидел на коленях перед оцинкованным ящиком и писал что-то на листе, вырванном из блокнота. Сам блокнот лежал рядом в открытом виде. Эльф вырвал лист, находившийся над портретом Эйна, поэтому Чарльз смог увидеть изменения на рисунке. Теперь он был жирно перечёркнут и дополнен уничижительной надписью «ПРЕДАТЕЛЬ!», а также чем-то на тайрийском.

Заметив Чарльза, Ксилли захлопнул блокнот и протянул инженеру листок. На нём было несколько строчек:

«Библиотекарь ходит

В серебряной короне,

С собою ключ он носит

В глубоком капюшоне.

В лесу библиотекарь

Зарыл великий клад.

Найти его секреты

Не сможешь без ключа».

Ниже Ксилли приписал:

«Это стихотворение написано на андарском и переведено на тайрийский прозой».

— Я допускаю, что ты хорошо обучаем и обладаешь абсолютной памятью, — задумчиво проговорил Чарльз. — Но как ты ухитрился освоить и грамматику, и пунктуацию за две недели?

Тайри удивлённо поднял брови и настрочил в блокноте:

«Но я ведь умею писать по-тайрийски!»

— Значит, просто абсолютная память? — уточнил Рэнделл.

Собеседник кивнул.

— Повезло. Почему раньше не научился?

«Время».

— Понятно. Ладно, иди помогай с такелажем.

Отослав Ксилли, Чарльз сконцентрировался на полученной загадке.

Загадка определённо должна была помочь открыть ящик, иначе её бы не вытравили на крышке. Значит, она намекала на местонахождение ключа, о чём, собственно, и сообщала. Но где именно искать этот ключ? Поразмыслив, Чарльз сделал вывод, что нужное место — библиотека Силверкрона, города Серебряной Короны, где когда-то находилась резиденция королей Валиссы.

Стало понятно, почему ящик передали Эйну: знали, что он работал в этом городе. Другой вопрос, как тайри с его родины об этом узнали, если им запрещалась любая переписка, кроме как со своими хозяевами.

Отбросив ненужные размышления, Чарльз вернулся к загадке. Выходило, что в библиотеке надо отыскать некий капюшон. И к слову, какая библиотека имелась в виду: новая или старая?

Чарльз внимательнее обследовал ящик. На нижней стороне он заметил ещё одну надпись. На сей раз андарскую. Она гласила, что ящик запечатан в январе трёхсотого года. Всё-таки старая — новую построили лет на сорок позже. Вот только где там капюшон?

Раздумья оборвал стук в дверь. Заглянул садовник и сказал, что привезли оболочку для паролёта. Чарльз отправил за ней механиков, а сам взялся проверять корзину.

Лак должен был высохнуть через сутки, поэтому он ограничился зрительной диагностикой. Корзина получилась, как и у первого экземпляра, в форме лодки в три ярдаОколо трёх метров длиной, с высокими — в четыре фута — бортами, дверцей в одном из них, небольшим паровым двигателем под дном и рулевым «веслом» сзади. Управляющий механизм Чарльз на этот раз сделал выше, тогда как в опытном образце «кормчему» полагалось сидеть на дне корзины. Весь такелаж уже прикрепили, и теперь толстые тросы лежали звездой вокруг паролёта. Своеобразный якорь, большой железный крюк, стоял у стены с бухтой специального троса, ещё более толстого и прочного.

— Отлично! — Чарльз довольно потёр руки.

— Сэр Чарльз! — В мастерскую вбежал Ивар. — Они перепутали ткани! Вам прислали простую мешковину.

— Что? — опешил Рэнделл. — Дерковы твари!

Он выскочил из мастерской и зашагал к задним воротам Саммерсет-Холла, раздражённо бормоча ругательства. Андарские и милоринские вперемешку.

Следующий час потратили на составление заявления об ошибке, чтобы на фабрике заменили товар, и на переупаковку мешковины.

— Это ужас! Перепутать сложную прорезиненную ткань с деревенской тряпкой! Отправить валисский заказ дерк знает куда! Он же придёт обратно через месяц, не меньше! — бурчал Чарльз, провожая взглядом фабричный грузовой паромобиль, выпускавший в воздух невыносимый смрад. — Фу-у, они на болоте воду для двигателя собирают?

Стоявший рядом Мэл пожал плечами.

В мастерской Чарльз приказал Ксилли готовить паромобиль к поездке в город. Рэнделл собирался в библиотеку.

По прибытии он мгновенно понял, о каком капюшоне шла речь. Над козырьком бокового входа, рядом с которым они остановились, выступало чуть заржавевшее украшение в виде королевской кобры. В голове Чарльза зрел план действий.

Пользуясь случаем, он заглянул в библиотеку за сборником тайрийских сказок. Оказалось, книг об этом народе сохранилось до обидного мало. Кому нужны легенды низших? Но Чарльзу улыбнулся Хитрый, бог удачи, и такая книга нашлась. К сожалению, выносить её запрещалось, и Рэнделл сел читать в одном из залов.

На изучение всех легенд об эльфах ему потребовалось полчаса — очень уж мало их было. Когда Чарльз вернулся к паромобилю, Ксилли сидел на водительском месте и меланхолично вертел в руках кепку. Увидев Рэнделла, тайри протянул ему блокнот.

«Здесь четыре боковых входа. На каждом — по ржавой кобре».

— Спасибо, — искренне поблагодарил Чарльз. — Едем обратно. Готовься: ночью идём сюда пешком.

«Вы планируете акт вандализма?» — невинно уточнил Ксилли, перевернув страницу.

На миг руки Чарльза, в которой он держал блокнот, коснулись пальцы в шершавой перчатке. Как можно носить одежду из такой колючей ткани?

— Возможно, — хмыкнул он. Вот же зараза! Заранее ведь вопрос написал!

Эльф приподнял уголки губ в намёке на улыбку и завёл двигатель.

Ночью Чарльз прокрался по Саммерсет-Холлу до флигеля, куда поселили водителя и механиков, и не успел он постучать, как Ксилли уже объявился на пороге.

«Точно, эльф! Услышал, как я пришёл», — мысленно фыркнул Чарльз, двигаясь к калитке. Подмечать сходства этого паренька с фольклорным персонажем было забавно.

Они покинули особняк и направились в город напрямик, через поле. Дорога заняла минут сорок, и вот они ступили на серую брусчатку Силверкрона.

Ксилли быстро вывел Чарльза к библиотеке какими-то переулками. Оглядевшись и не обнаружив ни людей, ни света в окнах, они подобрались к первому боковому входу.

— Дерк, я не вижу, где кобра! — прошипел Рэнделл, тщетно выискивая змею на чёрном козырьке.

Ксилли знаками попросил поднять его. Чарльз кивнул и присел на корточки. Эльф взобрался ему на спину и, как только инженер выпрямился, без труда дотянулся до змеи. Чарльз видел, как он шарил по кобре руками, но похоже, безуспешно. Ксилли указал рукой вниз. Рэнделл понял его и опустил на землю.

Ключа они не нашли ни у второй кобры, ни у третьей, ни у четвёртой. От последней им пришлось убегать и прятаться — не вовремя приплёлся сонный ночной патруль.

— Что будем делать? — спросил Чарльз, из переулка наблюдая за удаляющимися констеблями.

Ксилли четыре раза изобразил руками крышу, повёл подбородком вверх и изобразил её ещё раз.

— Что? Напиши.

Тайри тяжело вздохнул и извлёк из кармана блокнот. Открыл его на первой попавшейся странице и протянул Рэнделлу. Тот ничего из написанного не разобрал — ночь оказалась слишком уж тёмной.

— Понятно… Тогда веди.

Ксилли кивнул и бесшумно перебежал обратно к зданию библиотеки. Чарльз обогнул его вслед за тайри и остановился перед главным входом. Эльф указывал пальцем на барельеф над дверью. Там тоже красовалась гордая королевская кобра.

— Высоковато, — заметил Рэнделл.

Ксилли снова уселся к нему на плечи, и Чарльз поднялся на пару ступеней по лестнице. Тайри всё ещё не дотягивался. Тогда инженер помог ему встать, радуясь, что предусмотрительно надел чёрную куртку, на которой будут не так заметны следы ботинок.

Кое-как достав кобру, Ксилли начал ощупывать её в поисках чего-нибудь чужеродного. Наконец, он что-то нашёл. Попытался вытащить — не получилось. Дёрнул посильнее — нет, ключ слишком крепко сидел в штукатурке.

— Я поймаю, — подбодрил Чарльз.

Ксилли ухватился получше и резко дёрнул ключ на себя. Не удержался. Полетел вниз и назад. Рэнделл прыгнул на ступень ниже. Поймал. Вместе они скатились на брусчатку. Рядом рухнул здоровый кусок барельефа.

Тут же раздался свист вернувшихся констеблей. Вандалы подскочили и рванули прочь. По переулкам. По улицам и площадям. К полю. Там свернули к ручью. Побежали по его руслу.

Замедлились только в еловой рощице. Отдышались и повалились в траву.

— В жизни так не бегал! — прохрипел Чарльз. Воздуха всё ещё не хватало.

Ксилли никак не отреагировал.

— Удачно?

Тайри протянул ему выдранные из барельефа два ключа.

— Спасибо!

Через какое-то время они встали и поплелись в Саммерсет-Холл.

— Завтра можешь спать, — разрешил Рэнделл, открывая калитку.

Внезапно вздрогнув, Ксилли принялся лихорадочно шарить по карманам.

— Блокнот? — вздохнул Чарльз. — Не беспокойся, принесу тебе новый.

Тайри показал жестами свисток.

— Да, нехорошо получилось… А впрочем, откуда они узнают, что блокнот твой?

Ксилли, не ответив, скрылся во флигеле.

Примечание:

Официально. Самая. Тупая. Сцена. (Прим. автора, созерцающего эту главу спустя шесть лет.)

Станция «Уайтфилд», провинция Крей, Андарион

28 июня 373 года со дня основания Андариона

Урсула Примроуз была прекрасной девушкой! Её коралловые губы, детские ямочки на щёчках, очаровательные голубые глаза с тёмными ресницами, прямой аристократический нос и длинные светлые локоны так гармонично отражались в зеркальце, что она всякий раз восхищённо вздыхала, поправляя причёску. Юная мисс расположилась в вагоне второго класса поезда Ньютон—Александрия. Этот поезд должен был привезти её в столицу Андариона, где она будет петь в Королевском театре и обязательно выйдет замуж за какого-нибудь герцога, а может, даже принца — зачем скромничать? Всё пройдёт замечательно, иное недопустимо!

Радужные размышления девушки прервали звук удара и резкая остановка, из-за которой Урсула слетела со стула и растянулась на полу вагона-ресторана. Непонимающие, испуганные голоса других пассажиров не помешали ей прийти в себя и, забыв о поцарапанных ладонях, выглянуть в окошко поезда. Впрочем, она ничего, кроме вереска и леса, не увидела.

— Господа, прошу прощения за доставленные неудобства! — В вагон вошёл высокий молодой человек в форме железнодорожного механика и машинистском шлеме с жёлтым стёклами. — Вскоре поезд продолжит путь. Ми-исс, — певуче обратился он к Урсуле, — вы пострадали? Позвольте отвести вас к доктору.

Он бережно взял девушку под локоть, хотя тайри этого обычно не позволялось.

— Эм, что вы делаете? — удивилась Урсула, когда он открыл дверцу вагона вместо тамбура.

— Похищаю вас, ми-исс, — спокойно пояснил мужчина.

— Зачем? — ужаснулась она шёпотом. Кричать при похищении показалось ей неправильным, лишённым романтики.

— Позже, — отмахнулся он и подал девушке руку, помогая преодолеть неудобную лесенку.

Мужчина завёл её за павильон, построенный на станции для защиты от дождя. Спрятанная за ним, стояла непонятная штука из плотной ткани, блестящая медными конусом и хвостом. Впереди лежала прикреплённая к ней толстенными тросами лодка с дверкой в борту.

— Прошу, ми-исс. — Он пропустил Урсулу вперёд, закрепил дверку, уселся прямо на пол рядом с какими-то рычагами и маленьким штурвалом, что-то подёргал и сказал под нарастающее шипение пара: — Ми-исс, покричите хотя бы! Вас же похитили!

— Простите, не хотела вас обидеть! — извинилась девушка и заорала, размахивая руками: — Помогите! Помогите! Спасите!

Штука набирала высоту. Корзина плавно поднималась за ней. Мужчина удовлетворённо кивал, слушая суетливые вопли железнодорожников.

— Позвольте представиться, ми-исс, — произнёс он, снимая шлем и приглаживая пятернёй кудрявые рыжие волосы, — грабитель века. По официальной версии следствия, Генри Джеральд Рэнделл.

— А на самом деле? — упрямо протянула Урсула. Она же не дура!

Мужчина только расхохотался, запрокинув голову.

* * *

— Добрый день, детективы! — поприветствовал Чейн, появляясь в кабинете. Два человека из трёх, сидевших там, с интересом повернулись. — Я старший инспектор Чейн. Вести дело о поезде Мэйн-Парк поручил мне.

Джеймс даже не удивился. Это, несомненно, была третья вылазка неуловимого тайри. Он заранее испортил рельсы так, чтобы поезд остановился, но не сошёл с них; прикинулся механиком поезда и под предлогом помощи вывел наружу из вагона второго класса некую Урсулу Примроуз, дочь генерал-губернатора Крея. Он увёз её на таинственном летающем аппарате. К счастью, девушка догадалась подать знак о том, что она находится в воздухе.

— Джеймс, объявилась третья новая Александрия, — поделился инспектор с Гарреттом. — Аппарат, замеченный очевидцами, — паролёт Чарльза Рэнделла, украденный в мае. Да, господин промышленник соизволил сообщить, что было похищено!

— Интересно. Вот только что дочь такого высокопоставленного чиновника делала в вагоне второго класса, если отец в состоянии предоставить ей личный паромобиль с водителем?

— Господин генерал-губернатор сообщил, что его дочь сбежала, — усмехнулся Чейн. — Уж не знаю, чем ей её жизнь не нравилась… Одно слово, девушка!

— Вы знали, что мистер Генри Рэнделл здесь? — поинтересовался Гарретт, чтобы проверить слова самого изобретателя.

— Знал, конечно. Кстати, у нас теперь появился повод его задержать… Вы не рады? — В голосе Чейна промелькнуло нечто вроде удивления, когда он услышал скептическое хмыканье коллеги.

— Сколько здоровых рук было у преступника? — Джеймс задал вопрос, не успев его сформулировать.

— Обе. — Инспектор пожал плечами.

— Рэнделл сломал правую руку чуть больше двух недель назад, — пояснил детектив. — Гипс пока не снимали, да и паролёт в Уайтфилде не спрятать.

— Вы хотите свидетельствовать в его пользу в суде?

— Да. Не могу сказать, что изменил мнение о нём (честно говоря, до сих пор этого чокнутого недолюбливаю), но…

— Вас вызовут, Джеймс, — пообещал инспектор.

Этот разговор состоялся тридцатого числа. Тогда же Генри Джеральд Рэнделл был арестован.

Через три дня на столе в доме миссис Уилкинс появился свежий выпуск «Андарского вестника», на первых страницах которого Бёрнс подробнейшим образом описывал последнее преступление.

— Клянусь, я застрелю его, если увижу! — зло пробормотал Джеймс, читая статью.

— На кого вы так взъелись? — Мисс Верити подняла глаза от какой-то книги.

— На Верджила Бёрнса, — буркнул Гарретт. — Вкусный кофе, мисс, — похвалил он, отвлёкшись от газеты.

— Благодарю. Чем он вам так не угодил? — Девушка отложила книгу в сторону и сложила руки на столе.

— Выдаёт слишком много информации. Из-за него мы упустили нескольких опасных преступников. Например, серийную убийцу Эмили Свон, прозванную мисс Декапитацией, психиатра-садиста Бенедикта Касла, которого я убил по чистой случайности… — Джеймс почти привык к роли героя-убийцы, тем более, совесть почти не мучила его, так как он всё же никого не убивал. — Дискредитировал меня. Нет, дело всё равно забрали бы, но выворачивать человека наизнанку перед всей страной!.. Кроме того, как он добывает сведения? Шпионаж — преступление, мисс Верити!

— Но ему тоже надо зарабатывать на жизнь! — заявила девушка после некоторого молчания.

— Лучше бы он работал в полиции. Там бы его оценили по достоинству, — вздохнул Джеймс, вставая. Мисс Верити недоверчиво покачала головой.

Гарретт поднялся к себе и стал собираться. Предстояла поездка в Александрию, в суд. Подумать только, он собрался защищать того, кого возненавидел с первой встречи! Зачем? Наверное, не мог позволить осудить невиновного. Других причин не существовало.

* * *

Его арестовали. К счастью, полицейские попались вежливые и осведомлённые о принятом недавно запрете бить подозреваемых. Да Генри и не подавал повода — рука, завёрнутая в гипс, всё ещё напоминала о себе.

Он понял, что полиция придёт, едва только услышал от Гарретта о поезде. Хорошо, что успел перед их появлением отнести всё, что было связано с загадкой, в комнату детектива. Его-то инспектор Чейн не станет обыскивать! Было, конечно, жаль, что он так и не открыл ящика, но замок оказался невероятно хитрым: даже с ключом требовались некоторые усилия, чтобы совладать с ним. Увы, гипс лишил Генри возможности это сделать.

Итак, синий паромобиль с фургоном привёз подозреваемого в Александрию. На второй-третьей неделе июля Генри Джеральда Рэнделла будут судить за три невероятных преступления, совершённых гением.

По прибытии его сразу отвели на допрос.

В тесной комнатушке, занятой привинченными к полу железным столом и скамьями, оказались он, старший инспектор и некий плешивый мужчина преклонных лет в строгом коричневом костюме.

— Моё имя — Льюис Коллинз, — представился он. — Я буду представлять ваши интересы, мистер Рэнделл.

«Государственный адвокат? Что ж, я знал, что мой отец сейчас под чарами мадам Сенешаль», — мысленно усмехнулся Генри.

— Мистер Рэнделл, вам сейчас лучше молчать и не наговаривать на себя.

— Я имею представление о презумпции невиновности и невозможности допросить меня, подозреваемого, без моего желания. — Генри глухо стукнул гипсом о стол. — Предлагаю вам, господа, закончить этот фарс и перейти к дальнейшим действиям. Я буду молчать.

— Ваше право, сэр.— инспектор кивнул. — Ознакомьтесь хотя бы с обвинением.

...Когда за спиной захлопнулась дверь камеры, Генри опустился на узкую койку. Плечи уже не удавалось держать гордо, сил на произнесение чего-то подобного отказу от разговора у него уже хватило бы. Генри был подавлен.

Раньше казалось, что он легко отделается от досадной проблемы с подозрениями, ведь прямых улик против него не было: только присутствие в местах второго ограбления и похищения, плохие отношения с семьёй и обширные познания в технической сфере. Однако теперь, когда он прочитал текст обвинения…

Кража в особо крупных размерах и убийство одного свободного лица; разбой (хищение в особо крупных размерах) и непреднамеренное убийство группы свободных лиц (семь человек, включая женщину); покушение на жизнь большого числа лиц, похищение одного свободного лица…

За всё это его жаждавшие расправы должны были приговорить к десяти годам каторги и расстрелу по их истечении, если не сдохнет раньше. И Генри хотелось сдохнуть, ведь это кошмар — жить, зная, что все твои планы рухнули в бездну, а впереди ждёт лишь позорная смерть! У него же столько планов было! Разгадать тайну ящика, изобрести что-то великое, стать лучше брата, встретиться с матерью, побывать там, где не довелось... Неужели ничему этому не суждено было сбыться?!

Помимо этого, произошло другое неприятное событие. Генри, по всей видимости, частично ослеп. На протяжении всей жизни он видел вокруг себя разноцветные полосы — потоки света, парящие в воздухе. Никто больше их не замечал, поэтому эти полосы являлись скорее следствием какой-то болезни, но Генри они нравились. Его всегда сопровождали яркие цвета, помогающие преодолевать трудности. И вот, переступив порог камеры, он перестал их видеть. Мир поблёк.

Генри лёг, поудобнее устроив руку, и неподвижным взглядом уставился на солнечный луч, издевательски проникавший в душную серую камеру через маленькое окошко с решёткой.

Александрия, Андария

14 июля 373 года со дня основания Андариона

Колонны здания, где заседал Высший Суд, белыми тенями возвышались над площадью, тонущей в серо-жёлтом утреннем тумане. Город уже не спал, но ни один звук не проникал в этот мирок древнего Справедливого бога, застывшего на фасаде с повязкой на лице и привычными весами в руках.

Джеймс Гарретт пришёл раньше всех. Не потому, что хотел прийти. Ему невыносимо было находиться в пустой квартирке, где когда-то жила его семья.

Он прибыл в Александрию четвёртого числа и с тех пор только четырежды был там: после приезда, когда показывал квартиру покупателю, десятого и перед заседанием. Всё остальное время он то бродил по городу, то пил кофе с Чейном. Да, этот кофе нельзя было и сравнить с тем, что варила мисс Верити!

Десятого июля Джеймс, зачем-то изучивший оставленные Рэнделлом загадки и пометки к ним, пошёл на кладбище.

Рейвенхаус был тихим и светлым. Почему-то около каждой могилы имелись клумбы. Правда, часть уже развалилась от времени, но кое-где цветы ещё сохраняли андарскую чопорность.

Рядом с нужной могилой клумбы скорее не было — настолько беспорядочно выглядело нагромождение зелени и земли. Кто-то основательно покопался там примерно две недели назад. Кажется, тогда был последний дождь. Под ступеньками тоже копались, но раньше.

Джеймс походил рядом, проводил глазами похоронную процессию, двигавшуюся к какому-то склепу, обошёл памятник. Присел рядом, чтобы получше разглядеть маленький женский портрет, выбитый на камне.

Дама на нём по-доброму улыбалась из-под широких полей шляпы с пышным пером. О её лице трудно было что-либо сказать: так малó оно было, так сильно закрывала его шляпа. Оставалось довольствоваться лёгкой улыбкой.

Вдруг детектив заметил, что овал, в который заключено изображение, сделан из другого камня и, возможно, не является частью памятника. Он осторожно подцепил портрет лезвием складного ножа и вытащил.

За портретом женщины обнаружилась маленькая коробочка, которую Джеймс забрал.

Позже он прочитал записку испуганного Фредерика Пауэлла, но не обратил на неё особого внимания. Противоречия официальной и реальной истории Гарретта никогда не волновали — жизнь и без них сложна. Тайри... По его мнению, святых вообще не существовало: и твари, и герои рождались независимо от расы...

Противный рокот паромобиля ворвался на площадь, прогоняя туман и воспоминания. Дорогой дельканский «Mächtig» чёрного цвета с блестящими золотистыми ручками и зеркалами остановился неподалёку. Водитель в серой кепке вышел и аккуратно открыл сначала переднюю пассажирскую дверь, потом заднюю.

Вышли трое: высокий седой мужчина лет шестидесяти во фраке и цилиндре, миловидная брюнетка лет на двадцать его моложе, наряженная в модное платье с пышными складками сзади и очень дорогим корсажем, и молодой человек со внешностью начинающего героя-любовника. Рэнделлы, кто ещё?

За ними последовали непосредственные очевидцы ограблений (и незабываемый Кал-л эла-Ши в том числе), набежали журналисты с фотокамерами и блокнотами наперевес.

— Доброго утра, Джеймс! — Инспектор подошёл позже всех. — Пойдёмте, ни к чему стоять в толпе, если можно войти.

Они поднялись по лестнице из пяти ступеней, ведущих ко входу. Гарретт когда-то слышал, что они символизируют добросовестность, беспристрастность, неподкупность, внимательность и справедливость судей, но это скорее всего была шутка.

С закрытием двери голоса растворились. В холле здания суда властвовала тишина. Только перестук каблуков обоих детективов эхом разносился по пустым коридорам.

— Меня будут допрашивать только в связи с третьим случаем? — спросил Джеймс. Ранее этот вопрос не поднимался.

— В первом вы работали вместе со мной, во втором были отстранены и отосланы во избежание скандала, в третьем вызвались сами... К тому же, во втором погибла ваша мать. Думаю, в связи со всеми, — заключил Чейн.

Они уже стояли перед нужным им залом суда, когда внизу раздались голоса и шаги. Судебный пристав вёл свидетелей.

— Прошу, — произнёс он, открывая двери. — Детективы и эксперты, участвовавшие в расследовании, занимают первый ряд, остальные — второй и выше.

Гарретт сел рядом с инспектором, оказавшись перед миссис Рэнделл, и бегло осмотрелся. Над судейскими креслами оказался барельеф с изображением того же Справедливого, окна были закрыты металлическими ставнями, ярко светили газовые лампы на стенах.

После того как все заняли свои места, ввели обвиняемого. Он опустился на свою скамью, отделённую от зала вертикальной решёткой, и скользнул безразличным взглядом по собравшимся. Гарретту было видно, что Рэнделл не спал уже несколько дней и сильно нервничал, хотя большинству окружающих его людей, вероятно, казался спокойным.

При появлении пятерых судей в длинных чёрных мантиях с белой оторочкой все встали.

— Именем Её Величества королевы Сибиллы IV заседание Высшего Суда по делу о беспрецедентных преступлениях объявляется открытым, — провозгласил пристав, представив судей.

Процесс начался. Представили доказательства по первому ограблению. Вызвали свидетеля.

— Кар эла-Ши, узнаёте ли вы этого человека? — спросил государственный адвокат, запнувшись на тайрийском имени.

Его присутствие удивило Джеймса. Неужели господин Рэнделл не озаботился защитой сына?

— Нет, сэл-л! — возмущённо воскликнул эла-Ши. — Гл-лабитель был тайл-ли! А это дельканец!

Сзади послышались смешки: забавный сотрудник банка выступил в роли шута. Гарретта царапнула мысль, что над андарцем не стали бы смеяться так открыто.

Опросили Рэнделлов и огласили показания тайри, работавших на их заводе в Силверкроне. Почему-то их никогда на заседание не звали. Исключения составляли полукровки и те, кто был единственным свидетелем, вроде эла-Ши.

Джеймс дал показания по второму ограблению. После него выслушали выживших охранников и представили показания тех, кто находился на платформе. Судя по формулировкам их слов, никто даже не потрудился перепроверить данные, полученные Гарреттом. Вот так его отстранили!

Закончив со вторым делом, судьи объявили получасовой перерыв и удалились. Все высыпали в коридор, оставив в зале Генри и адвоката. Джеймс забился в самый дальний угол, но его нашли и там.

— Мистер Гарретт, зачем вы защищаете этого мерзавца? Он же убил вашу мать! — ужаснулась миссис Рэнделл, подобравшись поближе. Если бы Джеймс не работал в полиции, обязательно бы купился на неплохую актёрскую игру.

— Потому, что он невиновен, — буркнул Гарретт и демонстративно перебрался в другой угол. Лучше обидеть даму отказом в беседе, чем ввязаться в спор без аргументов. К тому же, мадам неуловимо напомнила ему Терезу, хотя и была человеком.

— Вы действительно так считаете? — вопросительно пробормотал Чарльз Рэнделл, расположившийся неподалёку.

— Сколько рук нужно для управления паролётом? — так же тихо поинтересовался Джеймс.

— Две, — собеседник чуть повернул голову в его сторону.

— Вы же видели своего брата сегодня.

— Он мог сломать руку в камере, — предположил младший Рэнделл.

— Пятнадцатого июня. — Гарретт опроверг его догадку.

— Спасибо, сэр. — Молодой человек отвернулся и переместился поближе к отцу, обсуждавшему что-то с ранее неизвестным импозантным мужчиной средних лет.

По окончании перерыва люди вернулись в зал. Дошли до похищения. Господин генерал-губернатор, недавний собеседник Бартоломью Рэнделла, сжато поведал об исчезновении своей дочери и выразил недоумение по поводу причастности к этому сына уважаемого сэра Бартоломью. Опрошенные свидетели не опознали в подсудимом того самого механика.

— В качестве свидетеля защиты выступает вездесущий детектив Джеймс Гарретт, переведённый на службу в Уайтфилд. — Судья-председатель позволил себе усмешку.

— Вы утверждаете, что Генри Джеральд Рэнделл не мог совершить указанного преступления, — констатировал адвокат, когда Гарретт снова занял место за кафедрой. — Почему?

— За две с половиной недели до указанного преступления, — сказал Джеймс, поймав удивлённый взгляд обвиняемого, — мистер Генри Джеральд Рэнделл упал в лесу и сломал руку. Как видите, гипс до сих пор не снят.

Чарльз Рэнделл поддержал его, заявив, что невозможно справиться с паролётом одной рукой.

Под конец предоставили слово самому подсудимому. Он произнёс лишь три слова: «Это не я».

Судьи удалились, чтобы посовещаться и вынести приговор. В зале заговорили. Джеймс посмотрел на Генри Рэнделла и слегка улыбнулся. По какой-то причине ему хотелось поддержать этого человека.

Служители Справедливого вернулись. Председатель зачитал приговор. Рэнделла оправдали за недостатком улик.

...На улице все попали прямо в руки к журналистам. Джеймс переждал их атаку в здании и вышел, когда писаки разбежались. К нему тут же подошёл Генри Рэнделл.

— Почему?.. — Он не закончил.

— А почему нет? — спросил Гарретт, глядя на собеседника. — Вы дали слово джентльмена, что невиновны. Я вам поверил и, как джентльмен, обязан был помочь. Кстати, я нашёл кое-что для вас. Не хотите забрать?

— Что именно?

— Записку вашего загадочного изобретателя из Уайтфилда. Только я не взял её с собой — не был уверен, что нам доведётся поговорить. Если хотите, можете зайти.

— Благодарю.

Вдвоём они прошли по длинным улицам Александрии, медленно погружающимся в темноту, и поднялись в квартирку Джеймса.

— Вот. — Гарретт протянул инженеру коробочку с запиской.

— Простите, если это покажется вам наглостью, — помявшись, начал Рэнделл, — могу я попросить у вас немного денег в долг? У меня сейчас ничего нет, а вернуться в Уайтфилд надо.

— Почему вы не попросите отца?

— Я подходил к нему после суда. Отец не желает иметь со мной никаких дел.

— Тогда... — Джеймс на секунду засомневался в своём решении, но через секунду продолжил: — Давайте поедем вместе. Переночуете здесь, а завтра купим билеты на поезд. Ужином тоже накормлю, хотя я не слишком хорошо готовлю.

При последних словах на лице Рэнделла появилась голодная улыбка.

— Вы сегодня добрый, — сказал он. — Почти святой.

— Я всегда добрый, — проворчал Гарретт. — Обычно я не люблю людей.

Поужинав, они легли спать. Старые кровати скрипели, когда кто-то двигался. В окно заглядывала ночь, проглотившая весь свет, не успевший расползтись по укромным уголкам — фонарям и нескольким окнам напротив.

Джеймс не спал. Он уже отвык от этого скрипа, от фонарных отблесков на стекле, от серых стен, от редкого ночью перестука поездов на вокзале. Он лежал, слушая размеренное дыхание своего соседа, и мечтал побыстрее вернуться к лилиям на обоях, изогнутому светильнику и плотным синим шторам, не пропускавшим света. Он точно не станет писать прошения о переводе обратно в Александрию, когда дело закроют. Вместо этого продаст квартиру, заберёт Эли и уедет в Крей.

Неожиданно Гарретт заметил, что дыхание Рэнделла участилось, стало прерывистым. Это могло означать не слишком приятный сон, поэтому Джеймс позвал его.

— Что? — хриплым от сна голосом спросил Рэнделл, подскакивая. Кровать ответила жалобным скрипучим визгом.

— Часто вам снятся кошмары? — поинтересовался Гарретт, на ощупь зажигая свечу.

— Нет... Обычно вообще не снятся. Наверно, из-за последних дней... — Он скривился, прижав левую ладонь к виску, как если бы у него болела голова. — Ничто не пугает меня так сильно, как бесцельное существование каторжника с казнью в конце... Кто вообще это придумал?

— Отец королевы Сибиллы, — ответил Джеймс. — Ходят слухи, что он был психопатом. Любил изводить морально, манипулировать... Что именно вас пугает: бесцельность или смерть?

— Бесцельность. Жизнь, прожитая зря. Я хочу чего-то добиться: изобрести, открыть, создать, исследовать! Вот почему я взялся за загадку изобретателя.

— Расскажете о ней? — Джеймсу было интересно, чего ради этот человек лазил в башенку часовни с риском для жизни и бродил по кладбищу, почему перед арестом решил спрятать ящик ото всех.

Рэнделл поведал ему недолгую историю своих поисков.

— ...в то же время о жизни Пауэлла в Уайтфилде почти ничего неизвестно. Инженер просто жил там около пятнадцати лет, — закончил он, устроившись так, чтобы кровать перестала скрипеть.

Свечу погасили, и темнота, свернувшаяся в углах, снова окутала комнату. На этот раз до утра.

* * *

Генри оправдали. Благодаря Гарретту и, как ни странно, брату, он обрёл свободу. Казалось, призрачная улыбка детектива навечно отпечаталась в памяти: именно она дала надежду на оправдание. Не речь адвоката, не отсутствие доказательств, не осознание невиновности, а она. А ведь до этого Гарретт ни разу не улыбнулся…

То ли это настолько потрясло Генри, то ли просто так совпало, но к нему вернулась и способность видеть потоки света.

Однако радость продлилась недолго. Уже покинув зал суда, он узнал: семья окончательно отвергла его. Мадам Сенешаль отцу нашептала, не иначе! Генри подавил желание плюнуть ей в лицо и пошёл искать Гарретта. К счастью, тот пребывал в хорошем настроении и расщедрился на ужин и ночлег для временно бездомного инженера.

Пресный суп и чай оказались вкуснее того, чем кормили в тюрьме, но на дряхлой скрипучей кровати просто не могло присниться ничего приятного.

...Шахты, глубокие шахты. Чёрный камень. Низкие своды, будто давящие на голову. Узкие тоннели. Монотонный стук инструментов. Кирка, отбойный молоток стучат в ушах. Мрачные люди с пустыми лицами. Одинаковые чёрные робы. Тускло-жёлтые отблески налобных фонарей. Ни звука человеческого голоса.

Где-то рядом — серая стена с отверстиями от пуль. Фигуры с мешками на головах и почему-то связанными руками. У кого здесь найдутся силы на сопротивление?

Одиночные выстрелы в темноте. Фигуры, тающие в красноватом тумане. Ни слова, ни единого слова. Безысходность, смерть, пустота…

— Мистер Рэнделл! — Голос, далёкий и чужеродный, ворвался в мрачный мир и разбил его на тысячи мелких кусочков.

— Часто вам снятся кошмары? — спросил детектив Гарретт сквозь отчаянный скрип кровати.

У Генри ушло довольно много времени на осознание того, что это был всего лишь сон. Его оправдали! Он свободен!

Он прижал руку к голове, как будто так можно было успокоить скачущие мысли, и уставился на горящую свечу, немного разогнавшую темноту. Зачем-то он рассказал, что его пугает, и поинтересовался, кто придумал такое наказание. Гарретт ответил, получив в ответ клубок спутанных страхов и целей. К счастью, он смог перейти на другую тему.

Сам того не замечая, Генри в подробностях пересказал свои изыскания. Он хотел говорить и говорить, лишь бы свет не гас, лишь бы воодушевление погребло под собой серый ужас, в плену которого он пребывал эти дни.

Генри не был уверен, слушает его детектив или нет. Он просто смотрел на крохотный огонёк свечки и говорил. Потом говорил с закрытыми глазами. Потом, наверное, уснул…

Утром Джеймс решил съездить в Литтл-таун и забрать сестру. Рэнделл всё равно никуда не денется. Оставив ему коротенькую записку, Гарретт побежал на вокзал и уже через час ехал в маленький городок.

Полтора часа пути — и он подходил к старому зданию с многочисленными окнами. Вокруг играли в куклы, бегали, прыгали через скакалку или просто болтали девочки разных возрастов. На всех были похожие платья из лёгкой, «летней» ткани, белые носочки и коричневые туфельки.

— Дже-эймс! Ты приехал! — Высокая десятилетняя девчушка с двумя каштановыми косичками и весёлыми карими глазами подбежала к нему и обняла со всей детской радостью младшей сестры.

— Здравствуй, Зайчонок, — улыбнулся Гарретт и погладил её мягкие волосы.

— Ты обещал писать! — Алиса ткнула его в бок острым локтем и обиженно насупилась. — А вместо тебя только дядя Колин приезжал два раза! Ты почему его попросил?

— Ну, извини, Эли! Заработался я! — вздохнул он. — Зато сейчас я заберу твои документы у директрисы, и мы поедем в Уайтфилд. Там есть хорошая школа, я узнавал. Хочешь?

— Конечно! — Девочка подпрыгнула и захлопала в ладоши. — Я побежала прощаться с одноклассницами и собираться!

Джеймс тем временем отправился к мисс Грин, директрисе школы. Эта пожилая женщина когда-то учила ещё его мать. Она посочувствовала Гарретту и выразила надежду, что в их семье всё наладится. Документы — свидетельство о рождении, табель успеваемости и рекомендательное письмо — ему передали сразу же.

Встретившись на пороге школы, брат и сестра направились на станцию. Во внутреннем кармане пиджака Джеймса уже лежали купленные заранее билеты до Александрии, в руке был чемоданчик Эли, а сама она, довольная и беззаботная, скакала рядом.

Поезд подошёл вовремя, и добрались они без приключений. Джеймс задержался у кассы вокзала, чтобы купить билеты в Уайтфилд.

— А зачем нам третий билет? Дядя Колин сказал мне, что мама умерла! — удивилась Алиса.

Джеймс мысленно возмутился. Неужели Чейну обязательно надо было это ей сообщить? С другой стороны, получалось, что сестра уже справилась с утратой и успокоилась...

— Мой приятель едет с нами, — пояснил он и, не удержавшись, спросил: — Ты плакала?

— Ага. — Эли шмыгнула носом. — Но отец Мартин говорил, что когда-нибудь я снова её увижу. А моя одноклассница Шейла вообще всю жизнь без мамы. У неё только бабушка. Так что я перестала плакать, ведь её бабушка старенькая, а у меня есть целый ты! — Она хихикнула.

Джеймс с улыбкой покачал головой. Зайчонок просто не умела долго расстраиваться. Она всегда веселила семью, пусть и получала иногда за свои выходки. Чего стоила хотя бы покраска белой стены у соседской квартиры! Запах гнилой свёклы и его с матерью смех не выветривались ещё три дня, а Эли украдкой делала из сахара леденцы и хихикала из-под одеяла. И как он жил без неё лишние полтора месяца?

* * *

Проснулся Генри от звука открывшейся двери и последовавшего за ним девичьего голоса, напевавшего что-то бравурное. Голосок пробежал по квартире вместе со стуком маленьких каблучков и, остановившись, поинтересовался:

— Дже-эймс, а это кто?

Генри рассмотрел девочку сквозь ресницы. На вид ей было лет десять или чуть больше. Детская пухловатость уже исчезла, и девочка казалась худой как щепка. Голубое платьице в синий горошек спускалось до середины голени, на тонких ножках были туфельки и носочки. Две косы аккуратно лежали на плечах, любопытные глаза с веерами ресниц рассматривали его в ответ, хотя девочка и думала, что он спит.

— Это мой знакомый, мистер Рэнделл. Я говорил тебе о нём, — хмыкнул Гарретт. — Пойдём на кухню, не мешай ему. Этот человек, судя по всему, не спал почти две недели.

«Поспишь тут!» — подумал Генри и поднялся. Страхи остались в прошлом, развеянные огоньком свечи и запахом корицы.

Последний неотступно преследовал его со вчерашнего вечера, напоминая о детстве, когда родители жили вместе и мать пекла печенье по субботам. Она просила кухарку освободить ей немного места на столе, эта милая старушка покорно отодвигала какие-то свои заготовки, и начиналось священнодейство. Мать прятала рыжие волосы под косынку и смешивала ингредиенты. Иногда она предоставляла сыну честь высыпать в миску ложечку корицы, а имбирь всегда насыпал только он.

Фрау Аннелизе, как её называл дворецкий, почему-то очень любила его название на андарском — ginger⁽¹⁾. Так она часто называла сына, несмотря на то, что имя Джинджер всегда считалось женским.

Когда печенье было готово, они втроём сидели и ели его прямо в отцовском кабинете. Генри морщился, если попадалась недомолотая гвоздика. Это было то же, что обнаружить острый перец в шоколадом торте.

Со времени их скандального развода он ни разу не пробовал такого же печенья. Вернее, само печенье с имбирём и корицей можно было купить в любой кондитерской, но того самого он не находил нигде.

— Здравствуйте! — Девочка подскочила на табуретке, когда он вошёл в крохотную кухню. — Как вам спалось?

— Замечательно! — Может, он и приврал, но от воспоминаний и её искренней улыбки стало лучше.

— Так, это мистер Рэнделл и моя сестра Алиса соответственно, — представил их Гарретт. — Будете обедать?

— Да, спасибо. — Генри кивнул и обратился к девочке: — Можешь звать меня по имени — Генри. Я не настолько старый и консервативный, чтобы быть «мистером Рэнделлом», — передразнил он.

Детектив фыркнул и чуть не уронил тарелку в кастрюлю с супом.

— Хорошо, — согласилась Алиса. — А как вы с моим братом стали приятелями?

— Он спас меня.

Если бы она спросила, как они познакомились, Генри, несомненно, сказал бы что-нибудь вроде «Однажды он допрашивал меня по одному делу», но вопрос был про приятелей. Вообще было удивительно, что Гарретт представил его так. Приятели! Он-то считал их недругами!

— Вам нужно забрать что-нибудь в полиции? — спросил детектив, ставя тарелки в раковину.

Готовил он на самом деле не очень. Вчерашний (или когда его приготовили?) суп казался превосходным блюдом после тюремной каши, но сам по себе был ужасен.

— Нет. — Генри покачал головой. — Мне нужны только мои книги из представительства. Надеюсь, мне их отдадут.

— Вы успеете забрать их до пяти часов? Я купил билеты на поезд, пока ездил за сестрой.

— Вполне. Спасибо, сэр.

— Джеймс, — поправил детектив. — Раз уж я представил вас как своего приятеля...

— Генри. — Он поднялся.

— А джентльменское рукопожатие? — возмутилась Алиса. — Вы же, можно сказать, заново познакомились!

Они со смехом пожали друг другу руки. Генри заметил, что у детектива ледяные пальцы и тонкий шрам на правой ладони.

В представительстве отцовской компании оказалось малолюдно. Работники опять разгружали какие-то вагоны на вокзале Кингсуэй, хозяин лично присматривал за ними. Поэтому Генри смог найти только мачеху и Чарли.

С мадам Сенешаль он имел крайне неприятный разговор. Милоринка вообще была дамой корыстной и стервозной, чего не скрывала, но в этот день она от чего-то страдала, злилась и ясно дала понять, что не потерпит присутствия «наглого предателя» в семье своего мужа. На то, что он был его сыном, мадам внимания не обратила.

— Она радовалась, когда тебя арестовали, — поведал Чарльз, встреченный Генри в коридоре.

Одетый в дорогой чёрный костюм и белоснежную рубашку с идеально отглаженным стоячим воротником, с гладкими чёрными волосами, собранными в странный для приличного человека низкий хвост, он стоял, прислонившись к стене, и не сводил довольных серых глаз с брата.

— Твоя сумка. Я догадывался, что ты придёшь за этими книгами. — Молодой человек отточенным жестом указал на ящик, забытый кем-то в углу. На нём лежала коричневая сумка с длинным ремнём.

— Спасибо, Шарль, — кивнул Генри. Всем не терпится избавиться от него! Спасибо, хоть книги заботливо собрали, а не выбросили!

— Не надо. Оставь милоринский матушке, — попросил Чарльз. — Ты не спросишь, зачем я вообще тут стою?

— Нравится чувствовать себя хозяином в отсутствие отца? — Генри пожал плечами, забирая сумку с ящика.

— Ха-ха! — Чарльз изобразил смешок. — У меня к тебе предложение состязательного характера. Послушаешь?

— Ну?

— Паролёт у меня украли, — напомнил Рэнделл-младший, — значит, я не смогу участвовать в Ежегодной Выставке Технологий в августе. Попробую сделать это в следующем году. Постарайся изобрести нечто более впечатляющее и представить там же.

— Зачем?

— Проигравший после смерти отца откажется от наследства в пользу брата, — заявил Чарльз. — Он собирается оставить всё мне, ведь твоя репутация подпорчена. — Он задумчиво оглядел свои ногти и добавил: — Мне неинтересно!

«Конечно, унизить сводного брата интереснее», — подумал Генри, но согласился.

Ему важны были не деньги. В конце концов, он мог претендовать на наследство господина Родериха, своего дельканского деда. Генри больше волновал призрачный шанс обыграть брата.

Раздумывая над их состязанием, он дошёл до вокзала, где его уже дожидались Гарретты.

— Хотите почитать? — Злой Джеймс протянул ему свежий номер «Андарского вестника».

На первых страницах нашёлся Бёрнс с подробнейшим отчётом о последних этапах следствия. Он рассказывал о суде, о загадочном летающем аппарате, об обыске в доме миссис Уилкинс, приводя такие факты, что не оставалось сомнений: личность журналиста разгадана.

— Вы хотели застрелить его, — вспомнил Генри. — Решитесь поднять руку на женщину?

— Нет, но побеседовать с ней необходимо. — Джеймс печально вздохнул. — Я уже говорил, что ненавижу людей?

1) Ginger — во втором значении «рыжик»

Вернуться к тексту

Несмотря на ночные приключения, утром Чарльз поднялся довольно рано и почти сразу спустился в мастерскую. Там он застал механиков, проверяющих, высох ли лак, и спящего на своём ящике Ксилли, укрытого курткой Мэла.

— Во флигеле спать удобнее, — шёпотом заметил Рэнделл.

— Экономка запрещает слугам спать днём, — отозвался Ивар. — Он уже получил по ушам, прячется вот.

Чарльз хмыкнул и отошёл к столу. Следовало бы отправить братьев-хищников обратно на завод, к привычным им паровым двигателям для поездов, которые и собирали в Силверкроне. Но делать этого не хотелось. Кто знает, может, и эти сбегут куда-нибудь? Тогда блокнот Ксилли пополнится новыми портретами предателей. Огорчать тайри, который во многом ему помог, Чарльз не желал.

Вспомнив о данном обещании, Рэнделл достал из кармана простых рабочих брюк новый блокнот в плотной зелёной обложке, вернулся к механикам и положил его рядом с Ксилли.

После этого можно было приступить к главному. Открыть оцинкованный ящик.

Чарльз очистил ключи от штукатурки, и теперь один из них легко скользнул в замочную скважину. Инженер откинул крышку. Внутри лежали небольшая толстая книга в кожаном переплёте и шкатулка из дерева. Поколебавшись, Чарльз взял книгу.

В предисловии автор, некий Ф. Р. Пауэлл, утверждал, что в этом его дневнике содержится подлинная история последней войны и создания Андариона, а ещё в двух — сведения по механике и химии. При этом он настаивал на наибольшей важности именно истории.

Рэнделлу стало любопытно, какую версию событий предлагает дневник. Однако чтобы не окунаться с головой в альтернативную историю и уберечь себя от потрясений, Чарльз сбегал в особняк и принёс из домашней библиотеки трактат Оливера Стейна с официальной версией. Он решил читать их в сравнении.

В первых главах, повествующих о предвоенном времени, ощутимых различий не нашлось. Только версия Пауэлла была на порядок подробнее. А вот дальше всё перевернулось с ног на голову.

Одобренный Короной и Академией наук Андариона, Стейн писал, что поводом к началу войны стали убийство андарского посла в Тайри и масштабное наступление на южные границы Андарии. Пауэлл возражал: тайри стянули войска к своим границам после мобилизации северных соседей. Он рассказывал, как несчастного лорда Эриксона застрелили на охоте, где присутствовали в основном сами андарцы.

Так было и в дальнейшем. Стейн выдавал скупые факты, приправленные прославлением андарской доблести, а Пауэлл комментировал: да-да, всё так и есть, но вот пара вопросов, упущенных академиком. Что вы о них думаете? Не забывал он и о военных преступлениях обеих сторон. По большей части — об андарских. Задавался вопросом: зачем нужна была Коалиция стран Архипелага, если никто, кроме Андарии и Найкона (между прочим, не вступившего в войну), с Тайри не граничил? Логичнее, по его словам, казалось дождаться окончания войны и, в случае поражения Андарии, выбить оттуда ослабленных противостоянием тайри, а потом поделить земли. Но нет, короли Валиссы, Крея и Ранеллы родились святыми!

Поднял он и другой вопрос: зачем после войны страны Архипелага объединились под флагом Андарии? И куда подевались славные святые короли? Известно было, что Фиатира II Тауса, короля Тайри, казнили по приказу Коалиции; юный принц Найкона Энтони Коллахан после смерти отца отрёкся от престола и заперся в дальнем родовом замке; король Ранеллы Ламберт IV Айроншилд умер, не оставив наследника; молодой и неженатый правитель Валиссы Александр Голденкло погиб на войне; Крейская королева Офелия Эмберстоун вышла замуж за короля Андарии Рандольфа Бранвинга. Пауэлла возмущала одновременность всех этих событий. Он не верил в совпадения.

И Чарльз не верил вместе с ним. Юноша прекрасно знал о спорности любых исторических фактов и о влиянии эмоций на восприятие, поэтому он и читал две книги сразу. Но к концу июня Пауэлл с его подробностями и каверзными вопросами выиграл у занудного Стейна душу Чарльза. Юноша загорелся идеей вызнать истинную историю событий, почти четыреста лет назад изменивших Архипелаг до неузнаваемости. Для этого требовалось ознакомиться с третьим источником. Проблема крылась в том, что он не слышал больше ни о ком, кто изучал бы тот период.

— Сэр, всё готово! — оповестил Ивар, отвлекая Чарльза от раздумий.

Два дня назад привезли долгожданную оболочку, и механики, наконец, закончили крепить к ней тросы.

— Отлично, — отозвался инженер, оторвавшись от деревянной шкатулки, которую хотел открыть. Он встал, глянул на заброшенные чертежи нового двигателя и, поняв, что не притронется к ним в ближайшее время, последовал за тайри.

Позади занавеса лежал полностью собранный паролёт. Мэл проверял, не ослабло ли какое-нибудь крепление. Ксилли спал на привычном ящике.

— Простите, сэр Чарльз. — Из-за шторы выглянула горничная его матери, молодая и очень красивая тайри по имени Сеаль. — Что-то случилось с паромобилем вашего отца. Не могли бы вы отпустить к нему ваших помощников?

— Пусть идут, — сказал Чарльз.

Пока братья, мрачно переглядываясь, шли к выходу, Сеаль быстрым, всевидящим взглядом обвела помещение и приостановилась на Ксилли. В её глазах мелькнуло такое выражение, будто она мечтала съесть этого тайри. Причём, безо всяких вульгарных подтекстов — именно употребить в пищу.

— Тебя, наверно, ждёт матушка, — намекнул Чарльз.

— Разумеется, сэр! — Сеаль убежала.

Рэнделл повернулся к Ксилли. Что в нём такого интересного и, если на то пошло, съедобного? Полупрозрачная кожа, просвечивающие вены, костлявые запястья, острый подбородок над заношенным шейным платком. Казалось, эльф стал ещё более тощим, чем был при первой их встрече. И волосы у него вроде бы ярче были…

Последние дни Чарльз не обращал на Ксилли особого внимания — пока не нужно было никуда ехать, да и дневник Пауэлла отнимал много времени. Однако теперь он понял: с эльфом творилось что-то нехорошее. Спит постоянно, похудел, вечно бледный — заболел? Чем и когда?

Чарльз приблизился к тайри и дотронулся ладонью до его лба. Руку обожгло холодом.

Вдруг Ксилли подскочил, заставив Рэнделла отпрянуть.

— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался Чарльз.

Тайри сел, отвернувшись от него, и, понятное дело, не ответил. Рэнделл покачал головой и решил пока его не трогать.

Он перебрался за стол, плотнее задёрнув штору. Шкатулка до сих пор ждала своего часа!

Чарльз открыл замок, осторожно поддел крышку и чуть не выронил шкатулку, когда она открылась. На тканевой подложке лежало очень странное оружие. Несомненно, к нему в руки попал дальний родственник револьвера, но… Вместо ствола он имел стеклянную трубку с металлической спиралью.

— Дерковы дети! — выругался Чарльз. — Они Эйну оружие прислали? И альтернативную историю?

Вспомнив про отличный слух Ксилли, он хлопнул себя по губам. Надо же было себя выдать! Хотя… Судя по тому подслушанному разговору, трое тайри и так знали, что может находиться в ящике. Тогда становилось понятно, почему эльф помог ему.

Чарльз почувствовал обиду. Впервые он ввязался в приключение, разгадал загадку, отыскал при помощи Ксилли ключи, удрал от патруля в Силверкроне… Одним словом, обрёл свободу! А что в итоге? Всё было подстроено… Более того, один из хищников предлагал его убить! А с Генри (если, конечно, речь шла о нём) братцы думали договориться без труда.

Когда Мэл и Ивар вернулись, он сухо поблагодарил их за помощь и отправил обратно на завод вместе с Ксилли. Ехать никуда он не планировал, и водитель был не нужен.

Повозившись с необычным оружием, но так и не разобравшись с принципом его работы, Чарльз запер мастерскую и направился в дом, чтобы поздороваться с родителями.

Чета Рэнделлов расположилась в просторной светлой гостиной за чашечкой чая. Отец, как всегда строгий — в чёрном костюме и при галстуке, сидел в кресле. Мать, державшаяся раскованно, невзирая на закрытое серое платье, полулежала на софе, рассыпав длинные чёрные волосы в тщательно продуманном хаосе и высунув из-под юбки босые ступни. Неспроста в свете её звали милоринской ведьмой!

Чарльз сел в кресло у окна, на одинаковом расстоянии от обоих.

— Завтра мы едем в Александрию, — огорошил его отец. — Через две недели суд.

— Генри наконец-то арестовали! — радостно перебила его мать.

— Ливи, не говори так, — вздохнул отец. — Он твой сын.

— Пасынок, — возразила мать, улёгшись поудобнее. — И он заслужил. Что скажешь, Шарль?

— Возможно, — воздержался от споров сын. — Ваш паромобиль в порядке? — перевёл он тему.

— Да, ничего серьёзного, — отмахнулся отец.

— Но я не хочу видеть этого мерзавца, который так плохо водит! — нахмурилась мать. — Давайте поедем с водителем Шарля. Как там его?..

— Ксилли. Отец?..

— Хорошо, — согласился мистер Рэнделл. — Где он?

— Сейчас пошлю за ним. — Чарльз покинул гостиную.

Зачем отослал? Мог бы и до вечера подождать!

До дня заседания он колебался: рассказать инспектору, ведущему дело, про Эйна или нет? В конце концов, вдруг это действительно вина Генри? Не рассказал, но после беседы с детективом Гарреттом понял, что был неправ. Опытным экземпляром паролёта Чарльз и двумя руками управлял с трудом — очень уж тяжёл был ход механизма! Генри, конечно, сильнее физически, но не намного. Он не преступник.

Всё ещё пребывая в некотором смятении, Чарльз собрал книги брата, оставленные им в представительстве, и отдал их Генри. Того фактически выставили из дома, и младший сын не понимал, почему. Доказали же его невиновность! Неужели матушка опять обиделась? Не то чтобы изгнание Генри расстроило его брата, однако это казалось несправедливым.

С Ксилли за это время Чарльз ни разу не встретился — матери жизненно важно было посетить все модные магазины и ателье столицы, а без водителя подобное совершить невозможно. Да и сам инженер избегал тайри. Хотя эльф как раз таки отговаривал хищников от убийства, доверия к нему больше не было.

Впрочем, по пути назад, в Саммерсет-Холл, Чарльз заметил, что Ксилли побледнел практически до белизны и словно поседел. Стало необходимо поговорить с ним и выяснить, что происходит.

Сразу по прибытии Джеймс, Генри и Алиса столкнулись с миссис Уилкинс. Женщина ужаснулась, увидев инженера, назвала его живым мертвецом, а Гарретта — благородным джентльменом. Пока она знакомилась с Эли, Рэнделл навестил доктора Уэлча.

Когда инженер вернулся, Джеймс вытащил в гостиную увесистый оцинкованный ящик и оба ключа. Генри, который избавился, наконец, от гипса, взял один и под любопытными взглядами обоих Гарреттов попробовал открыть замок. Получилось далеко не сразу.

В ящике нашлись толстая книга в сером кожаном переплёте и большая деревянная шкатулка, занимавшие всё пространство внутри. Генри схватил книгу и поражённо замер, открыв её наугад.

— «Электрический штуцер», — прочитал Джеймс, заглядывая через плечо сидящего в кресле инженера. — Это его чертёж?

— Ага, — рассеянно протянул Генри, листая желтоватые страницы. — А это СЭР... Создатель электрических разрядов... Однако...

Он открыл первый форзац и обнаружил размашистую подпись Фредерика Пауэлла. Там же изобретатель писал, что в книге можно найти чертежи, сохранившиеся после войны или созданные им самим. СЭР, к примеру, был его разработкой и прилагался к книге.

В шкатулке, открытой вторым ключом, оказался именно он. Это была трубка из толстого стекла с металлической спиралью с одной стороны и металлической же коробочкой — с другой. От коробочки отходила удобная рукоять из прочного дерева.

— Электрический аналог револьвера, — прокомментировал инженер.

— Теперь понятно, как был убит охранник в банке! — воскликнул Джеймс.

— Ещё один факт в пользу моей невиновности: я вообще не умею стрелять! — усмехнулся Генри, разглядывая СЭР. — Сможете научить?

— Если вы разберётесь, как он работает.

— Так... — Он посмотрел в книгу. — Тут всё просто! Но нужно разобраться с коробкой, а это потребует времени. Хм-м...

— Я думаю, мы пока сходим в школу, — проговорил Джеймс, зная, что его не слушают. — Я договаривался с директрисой, мисс Моррисон, что покажу ей Эли, когда вернусь сюда. Идём, Зайчонок!

Джеймс рассказывал сестре об уникальной топонимике города, когда они шли по Райт-стрит, тянувшейся к площади. Очень удачно брат с сестрой встретили мисс Моррисон прямо перед школой. Эта сухопарая женщина лет сорока, со строгим пучком чёрных волос на затылке и добрым лицом, выгуливала оранжевого шпица Шайни, жизнерадостного пса с густой длинной шерстью.

— Добрый день, мисс Моррисон! — Джеймс приподнял шляпу. — Как ваше здоровье? Как Шайни?

— Добрый день, мистер Гарретт. Всё в порядке, спасибо! — улыбнулась женщина. — Это ваша сестра? Как ваше имя, юная мисс? Расскажите о себе, пожалуйста.

— Алиса Гарретт, мисс Моррисон, — представилась девочка. — Десять лет. Закончила пятый класс школы при храме Милосердной в Литтл-тауне.

— Насколько хорошо вы закончили? — сдержанно поинтересовалась мисс Моррисон, читая протянутое Джеймсом рекомендательное письмо.

— Не очень, — призналась Алиса. — Пять по андарскому языку и литературе, по математике, по религиоведению. По пению и рисованию — четыре. По истории — тоже четыре. По общему этикету — три.

— Почему же? При храмовых школах обычно хорошие учителя этикета! — удивилась директриса.

— Из-за тайри, — вздохнула девочка. — Я не понимаю, почему к ним иное отношение. И не следую особым правилам. Миссис Лайн, которая вела предмет, это возмущало.

— Хм, я вас порадую, мисс Алиса: в нашей школе общего этикета нет, поскольку нам не хватает учителей. Хотя правила каждый год повторяют. Кроме того, у нас нет религиоведения и пения (они как раз закончились к шестому классу). Вместо них в том году начался иностранный язык. В нашем случае — дельканский. Вам придётся как-то наверстать упущенные темы. К сожалению, преподаватель в отъезде, но вы можете попросить мистера Родериха, живущего в Гостевом доме. Он как раз вернулся из Александрии. Я правильно понимаю, что он был одним из главных свидетелей по тому делу? — Она пристально посмотрела на Гарретта.

— Возможно, — уклончиво пробормотал Джеймс. — «Андарский вестник»?

— Инспектор Вуд. Нам не присылают этой газеты. Господин инспектор получает её от старшего брата по почте. Она обычно запаздывает на пару дней. Инспектор иногда пересказывает главные новости на пятничном чаепитии у жены мэра, которое проводится сразу после собрания кружка вышивальщиц в том же доме.

— Спасибо за интересные сведения, — сказал Джеймс. О вышивальщицах он не знал. — Что вы решили?

— Школа открыта для всех девочек. — Мисс Моррисон улыбнулась. — Женское общежитие открывается двадцать седьмого августа.

Попрощавшись, она ушла вместе с псом. Джеймс повернулся к сестре и спросил:

— Эли, что за поведение? Разве трудно было не раздражать учителя?

— Ну-у... А почему недопустимо обращение «сэр», не следует пожимать руку, поднимать шляпу, подавать руку, можно не здороваться и вообще пренебрегать вежливостью?.. Не считаешь, что это неправильно?

— Таково наше общество, — ответил Джеймс после долгого молчания, — и не нам его менять.

— Почему?

— Сама как думаешь?..

Алиса притихла, а Джеймс запоздало понял кое-что важное: если этот дерков грабитель всё-таки тайри, то ясно, почему он совершает свои преступления напоказ. Он словно говорит: «Смотрите, что я могу! Я умнее и хитрее вас, напыщенные андарцы! Смотрите на мои деяния и ужасайтесь!»

Непонятными оставались три вещи: зачем он похитил мисс Примроуз (от Чейна Гарретт знал, что выкупа не требовали); откуда у него электрическое оружие; почему он подставил Генри Рэнделла.

Этими мыслями он поделился с инженером. Эли, которую временно поселили по соседству с мисс Бёрнс, находящейся, к слову, в отъезде, убежала к миссис Уилкинс, и они смогли спокойно поговорить.

— Я полистал книгу, — сказал Генри, — и в одном месте прочёл небольшую заметку. Пауэлл спрятал один ящик в могиле сестры, второй отдал своему ученику, третий — младшему сыну Роджеру. В каждом были один из его дневников и сэр. Он, кстати, писал без аббревиатуры. Просто сэр, господин электрический револьвер.

— Не так уж он на револьвер похож, — хмыкнул Джеймс, вертя в руках странное оружие. — Сравните. — Он заглянул в свою комнату и принёс простой андарский торнтон, обычное оружие служащего полиции.

— Пожалуй, вы правы. — Генри кивнул и перевернул несколько страниц. — Что скажете об этом?

Джеймс увидел странную конструкцию, похожую на кирасу с приделанными сзади большими крыльями и хвостом из трубок. Сюрреалистическое нечто называлось «Летатель», а комментарий под ним гласил:

«Это довоенное изобретение, и я так и не понял, как оно работает. Технически, оно вообще не должно работать — здесь нет никакого механизма, чтобы заставить его взлететь и двигаться по какому-либо маршруту. Можно подумать, что летатель создан как предшественник планера, но он не способен замедлить падение. Я думал, что он — неудачное изобретение, но мой тайрийский коллега уверил меня в обратном».

— Вы загорелись, — понял Джеймс, даже не пытаясь вникнуть в инструкции, прилагавшиеся к чертежу.

— Конечно! Если вы не верите в светлое любопытство учёного, — хитро прищурился Генри, — считайте, что это попытка отомстить отцу, увлечённому небом и полётами, за некоторые его поступки в отношении меня и матери.

— Вы поддерживаете отношения? — поинтересовался Гарретт.

— С матерью? Пишем друг другу письма. Она обещала прислать мне два билета на пароход, чтобы я навестил её в сентябре. Знает, что сам не смогу его оплатить... Спасибо ей! — Генри мечтательно улыбался, взгляд его остановился на животе мужчины с портрета и, видимо, унёсся в Дельканию, к педантичным и серьёзным людям, любящим пиво и порядок. — Одна проблема, — продолжил он, — кому отдать второй билет?

— Предложите вашим друзьям…

— Может, вы поедете? — внезапно спросил Рэнделл.

— Генри, у вас нет друзей? — недовольно протянул Джеймс.

— Есть. Живёт здесь, в Уайтфилде, но ехать, судя по всему, не хочет. Вы, кстати, не ответили.

Джеймс пожал плечами. С одной стороны, поехать в Дельканию было бы интересно. С другой, как же работа и сестра? К тому же, он бы чувствовал себя лишним в компании семьи Родерихов, а это ему давно осточертело.

— Думайте, у вас есть время. — Генри снова склонился над книгой.

Он до самого вечера увлечённо читал дневник Пауэлла, делал какие-то пометки в тетради и даже не спустился на ужин. Миссис Уилкинс, недовольная таким поведением, почти за руку вытянула его в столовую, отобрав книгу. После еды Генри вновь с головой ушёл в чтение. Уже около полуночи, когда Джеймс лёг спать, в гостиной что-то упало: очевидно, инженер уснул в кресле, уронив дневник на пол.

Примечание:

Автор попытался утонуть в пучине испанского стыда, но потом вспомнил, что прописывал Урсулу комическим персонажем. Так что это не ЙА, это просто хреновая пародия.

Вальдорф, Делькания

3 июля 373 года со дня подписания Международного договора о мире

Река Хильд текла куда-то вдаль, и ей не было дела до деревушки Вальдорф, что располагалась на её северном берегу, ровно посередине между Миттельбургом и границей с Милорином. Невысоким горам и лесу на них, впрочем, тоже. Люди, обитавшие в её маленьких домиках, вели тихую жизнь, промышленность ещё не добралась до них. Поэтому посмотреть на блестящее летающее нечто, приземлившееся на ближайшем поле, сбежалась вся деревня.

Урсула в очередной раз подала руку своему похитителю, чтобы спуститься на землю. За все дни их пути он так и не назвал своего имени, поэтому она звала его Эйном. Девушке казалось, что на анекдотичное тайрийское «Тэринн» он обидится. Мужчина не возражал.

Урсуле вообще достался неправильный похититель. Он не пытался навредить ей, не склонял к прелюбодеянию (думая об этом, она всякий раз краснела), не сажал в сырой подвал с цепями и голодными крысами... Её Эйн предпочитал молча управлять летающей штукой (позже выяснилось, что она называлась «паролёт»).

В первый день они полетели куда-то на юг. Урсула так думала потому, что знала: их поезд двигался на запад, а запад слева от юга, если двигаться на север.

— Где мы? — спросила она, заметив через пять часов широкую водную гладь.

— Большой пролив, ми-исс, — ответил он. — Завтра будет короткий перелёт до дельканской границы, а на следующий день мы будем на месте. — Помолчав немного, Эйн добавил: — Мы могли бы добраться гораздо быстрее, но паролёт не был испытан, а я не хочу рисковать вами или собой. Поэтому мы летим с большими перерывами.

— А на границе вас не арестуют? — удивилась Урсула.

— Нет, — усмехнулся похититель.

Он оказался прав: на границе их даже не заметили! Зато в Вальдорфе летающая штука привлекла много внимания.

— Герр эла-Виэт! — поприветствовал похитителя мужчина в андарском костюме-тройке бежевого цвета и широкополой соломенной шляпе, стоящий впереди всех. — Рад, что вы прибыли! Фройлен Швайн как обычно ждёт, — сказал он на андарском и, обернувшись, крикнул что-то на своём.

После этого три коренастых парня в неприметной одежде подхватили корзину паролёта и потащили его к большому сараю, стоящему в отдалении.

— Герр эла-Виэт, зачем вам я, простая выпускница музыкальной школы в Ньютоне? — спросила Урсула, когда они неторопливо шли по мощёной набережной, отделявшей деревню от реки.

Похититель остановился, взглянул на неё, словно раздумывая, стоит ли отвечать, и всё-таки поинтересовался:

— Вы знали своего деда, мистера Роджера Пауэлла?

— Конечно! Я очень любила дедушку Ро!

— Он сын некоего мистера Фредерика Пауэлла, кое-какие вещи которого я хотел бы найти, — сообщил эла-Виэт. — И, ми-исс, можете продолжать называть меня Эйном. Вы угадали моё имя, — улыбнулся он, возобновляя движение.

— О! — выдохнула девушка. Значит, женская интуиция её не подвела! — А о каких вещах вы говорите? — спохватилась она.

— Дневники и шкатулки. Вы случайно ни о чём таком не знаете?

— Нет. Я только от вас узнала про этого Фредерика. — Урсула покачала головой. — Куда мы идём?

— К фройлен Швайн. Я живу у неё, когда не граблю андарцев, — фыркнул Эйн, сворачивая к маленькому бежевому домику с красной крышей, не отличавшемуся от других. — Вы тоже с сегодняшнего дня.

Фройлен! Урсула поджала губы. Как это так? Её похититель живёт с фройлен! А где же одиночество непонятого героя? Впрочем... Противостояние с роковой красавицей даже интереснее!

— Ми-исс, прошу прощения, но я не могу вас отпустить, ведь вы знаете меня. — Эйн неверно истолковал её гримаску. — К сожалению, я не смог бы поговорить с вами в поезде, поэтому теперь вы здесь. До моей победы или смерти! — решительно закончил он, глядя ей в глаза.

— Ты как всегда упрям, герр! — каркающе рассмеялась девушка, вышедшая на крыльцо.

Урсула рассмотрела её и оторопела. Фройлен Швайн была тощей, совершенно плоской и сутулой, её мышиного цвета волосы лежали в зализанном пучке, а глаза прятались за уродливыми круглыми очками. Платье на ней висело, а туфли норовили завалиться набок, потому что она страшно косолапила. Что замечательный мужчина мог найти в этом невзрачном существе?

— А ты как всегда всё слышишь! Познакомься, Нора, это ми-исс Урсула. Я говорил о ней. Ми-исс, это Нора Швайн, моя хорошая знакомая.

— Приятно познакомиться, фройлен, — проворковала Урсула.

Как только они вошли в дом, Нора начала что-то недовольно выговаривать Эйну на дельканском. Он сначала возмутился, но потом что-то переспросил у неё и повернулся к Урсуле.

— Нора возмущена отсутствием вашей дорожной сумки и шляпы, ми-исс, — вздохнул он. — Она даст вам свою одежду.

— Не хотите поесть или отдохнуть? — Фройлен говорила с таким сильным акцентом, что у Урсулы начала болеть голова. Хотя это могли быть отголоски ночей, проведённых на жёстком настиле корзины паролёта...

— Я бы поспала немного, — улыбнулась она.

Нора проводила её на второй этаж, в комнатку с мягкой кроватью, круглым деревянным столиком, простым стулом и небольшой ширмой, за которой стояло ростовое зеркало. Окно выходило в тенистый сад за домом, и солнце, проникавшее через него, искорками плясало на деревянной отделке стен.

— Я сейчас принесу ночную рубашку, мисс Урсула, — сказала хозяйка, задёргивая занавески из грубой деревенской ткани.

Рубашка оказалась простенькой, но милой: лёгкие складки спускались до середины голени, на груди в несколько рядов шли рюшечки, не дававшие ничего разглядеть под полупрозрачной белой тканью. Красота!

Урсула заплела свои роскошные волосы в обычную косу и улеглась в постель. Она разгладила пальцами тонкое лоскутное одеяло и стала рассматривать узоры на нём, но вскоре переплетения линий в её мыслях сменились мужским портретом. Высокий, с сильными руками, он смотрел на неё исподлобья своими глубокими глазами необычного красноватого цвета, напоминавшего о фольклорных вампирах. Его тонкие губы были упрямо сжаты, бледные, едва различимые брови — нахмурены. Скулы, грубый, словно высеченный из камня, нос и подбородок выразительно выдавались вперёд. Чёлка неровными прядями спадала на лоб справа, рыжие кудри торчали во все стороны, закрывали уши.

Да, Эйн не походил ни на загадочного и опасного разбойника, ни на благородного и доброго рыцаря хотя бы потому, что не был ни темноглазым брюнетом, ни блондином с глазами цвета неба. Нет, он был рыжим тайри, представителем низшего народа, и у него была уродливая дельканка вместо роковой красавицы. Про таких не пишут романов, не поют баллад. О них стараются забыть, если случается завести интрижку.

«Мезальянс!» — вспомнила Урсула умное слово. Теперь она не сравнивала себя с героинями женских книг, она стала уникальной, пусть и не в лучшем свете. В конце концов, сколько принцесс сбегали с разбойниками? Чем она и Эйн эла-Виэт хуже них?

* * *

Когда девушки поднялись наверх, Эйн решил проведать паролёт. В Андарионе прятать украденное изобретение было трудно, а здесь специально для него освободили сарай. Эла-Виэт просил найти большую поляну в лесу, но герр Мюллер настоял на этом варианте.

Сейчас аппарат лежал на досках, газ был выпущен. Несколько приготовленных для паролёта баллонов с гелием лежали у противоположной стены, рядом с бочками, запасными тросами и какими-то ящиками.

— Запчасти, герр, — пояснил Мюллер, входя и снимая соломенную шляпу. — Всё соответствует инструкциям, которые вы прислали в мае.

— Спасибо. Никаких важных новостей? — Эйн развернулся и вышел из сарая, щурясь от яркого света.

— Одна, — отозвался дельканец. — Рэнделл, как и говорили ранее, закрывает завод в Делькании и окончательно переезжает в Андарион. Ходили слухи, что паролёт украла местная разведка, ведь он был создан у нас. Жёлтая пресса грешит на фрау Родерих. — Мюллер фыркнул и хлопнул Эйна по плечу. — Чисто сработал!

Тайри поморщился — удар пришёлся на старую травму.

— Рэнделл забирает и свои сбережения из дельканских банков, — невозмутимо продолжил собеседник.

— Мне принять к сведению?

— Отдохните, герр! Он готовится к началу сентября. Кстати, что вы предпочитаете: поезд, пароход, поезд?

Усмехаясь, Мюллер куда-то ушёл, а Эйн, вернувшись в дом, уселся разбирать доставшийся ему дневник господина Пауэлла, описывавший его изыскания в области химии. Должны были существовать, если верить автору, ещё два дневника: по механике и по истории. Последний был особенно желанным, но, увы, недосягаемым.

Примечание:

И ещё одна очень хреновая пародия… Эта глава не вырезана только потому, что автор обещал себе ничего не вырезать при редакции.

Утром догадка Джеймса подтвердилась: Генри спал, запрокинув голову на спинку кресла и неестественно согнув ноги. Дневник с замятой страницей валялся на полу, перьевая ручка укатилась почти на середину комнаты, а карандаш торчал из-за уха инженера, запутавшись в чуть длинноватых волосах.

— Генри! — Джеймс тронул его за плечо. — Вы бы хоть на софу перебрались.

Рэнделл приоткрыл глаза и поднял голову. Он встал и попытался размять затекшие ноги. Гарретт не стал дожидаться его, вышел из гостиной и остановился на лестнице, услышав внизу голоса.

— Мисс Верити, а кем вы работаете? — спросила Эли.

— Я журналистка, — гордо ответила девушка. — Первая в Андарионе женщина-журналист, вынужденная писать под мужским именем.

— Почему?

— Сейчас женщина ниже мужчины в обществе, — вздохнула мисс Бёрнс. — Нас не считают достаточно умными, чтобы писать на серьёзные темы… Однако феминизм — движение за равенство — набирает свою силу, и скоро это изменится.

Джеймс усмехнулся: какое своевременное признание!

Он быстро умылся и спустился в столовую. Чуть позже появились Генри и миссис Уилкинс. На завтрак хозяйка приготовила яичницу и зачем-то добавила в неё уже знакомый тиюмский чеснок. Во время еды в столовой царила вполне дружелюбная атмосфера, сдобренная историями Эли из Литтл-тауна. Но Джеймс знал: скоро это мирное утро будет разрушено.

— Мисс Верити, мне надо с вами поговорить, — произнёс Гарретт, когда хозяйка и Алиса ушли на кухню.

— О чём? — Девушка внимательно посмотрела на него, и Джеймс чуть не утонул в глубине её серых глаз. — И должен ли при этом присутствовать мистер Родерих? — кивнула она на Генри, который стоял у окна и смотрел в сад.

— Вы ведь знаете, что меня зовут Рэнделл, мисс «мистер Бёрнс»? — осклабился тот, едва повернув голову.

— Вы добывали и разглашали закрытую информацию, которая, между прочим, не была проверена. Вы дискредитировали меня, тогда как я начал работать над делом, когда ещё не было известно, что оно касается моей матери. Вы испортили репутацию мистера Рэнделла, — перечислил Джеймс. — Неужели вы, благородная феминистка, настолько ненавидите мужчин? Кстати, почему вы признались моей сестре, что являетесь журналисткой?

— Она девушка и заслуживает правды. Когда Алиса вырастет, мир будет другим, мистер Гарретт! К тому времени женщины получат равные с мужчинами права, — Мисс Бёрнс встала и гневно выпрямилась. — И нет, я ненавижу не мужчин, но большую их часть. Примитивных, недалёких созданий, думающих лишь о молодых юбках, деньгах и выпивке. Чего стоит ваш отец, мистер Рэнделл? Променял жену на актрису! А Уильям Гарретт? — Она презрительно посмотрела на Джеймса. — Ничтожный человечишка, пропивший остатки мозгов!

Гарретт медленно поднялся, сравнявшись ростом с мисс Верити и мимоходом отметив, что на ней туфли без каблуков, сам посмотрел ей в глаза и чётко, почти по слогам проговорил:

— Я не застрелил и не застрелю вас не потому, что вы девушка, а потому, что убийство — преступление. Вспомните это, когда снова заговорите о равноправии.

Он вышел из столовой, подчёркнуто бесшумно прикрыв дверь, надел шляпу и побежал в полицию, где всегда было тихо и спокойно.

* * *

— Актриска, — выдохнул Генри. — Разве она намного лучше мужчины, которого вы охарактеризовали? Её тоже интересуют только деньги, развлечения и любые симпатичные брюки — она ведь, практически не скрываясь, изменяет отцу. Или женщине можно вести себя подобным образом? О каком равноправии в таком случае идёт речь? — Он, наконец, повернулся и взглянул на девушку. — Вы не читали книгу Матильды Хокинг, идеолога феминизма, мисс? Я не так давно прочёл её. По сути своей, феминизм Хокинг есть чистая ненависть, как, например, расизм.

— Но… — вскинулась мисс Верити.

— Подождите. — Генри поднял руку, призывая её к молчанию. — Если у нас равные права, то вы обязаны дать мне договорить. Итак, феминизм — это, в основном, ненависть. Он резок и беспощаден. Нет, идея, возможно не так уж плоха, но то, во что она превратилась буквально за пару лет… К тому же, как у нас могут быть равные права, если мы разные? Так задумано природой, и не нам с этим спорить. Вы же не пойдёте работать шахтёром или грузчиком только потому, что имеете право, верно? Вот! Однако насчёт социальных прав я с вами согласен. Вы должны иметь право голоса, избирательное право (в республиканских государствах, разумеется), право делать всё, что вам угодно, если это не выходит за рамки закона и морали. Только это не феминизм, мисс, это суфражизм.

Мисс Верити молчала, обдумывая его слова. Генри стоял у окна и радовался, что отец привил ему правило никогда не кричать на женщину. Иной мог бы и руку на неё поднять. Подобным доводом он и решил поставить в споре точку.

— Лучший компромисс — это взаимное уважение, — сказал Генри. — Вам же нравится, когда вам подают руку при выходе из паромобиля или вагона поезда, когда перед вами распахивают дверь, придерживают её для вас, когда вам делают комплименты? Если вы однажды встретили, прошу прощения, ублюдка, это не означает, что мы все — сволочи и мрази. Хоть раз я или мистер Гарретт причинили вам вред, оскорбили вас?

— В день знакомства он пялился на мою грудь! — вспыхнула мисс Бёрнс.

Генри закашлялся от неожиданности — слишком это было странно для скромного и вежливого Джеймса. Наткнувшись на осуждающий взгляд девушки, он поспешил объяснить ей свою реакцию.

— Рискну предположить, что он имел в виду нечто другое, — закончил Рэнделл. — И пожалейте человека, у которого подруги даже не было, что уж говорить о большем! Может он хоть посмотреть на вас?

— О небо! Пусть смотрит! Не выцарапывать же ему глаза! — нервно рассмеялась она и добавила тихо, как бы про себя: — Всё равно в его взгляде мерзости не было… И говорил он тогда о броши…

— Вот и компромисс! — подытожил Генри. — Вы умная и понимающая девушка, мисс Верити. По крайней мере, можете такой быть.

Они снова замолчали. Минут через пять в столовую заглянула Алиса.

— Мистер Рэнделл, можно попросить вас помочь мне с дельканским языком? Раньше я его не изучала, но в местной школе он есть.

— Конечно. — Генри кивнул. — У тебя есть учебник?

— Пока нет. — Девочка покачала головой. — Я как раз хотела сходить к мисс Моррисон и попроситься в школьную библиотеку. Только я не знаю, где её искать, а у брата спросить не успела.

— Я провожу. — Верити подала ей руку. — Идём.

— Мисс Верити, подскажите, пожалуйста, где в Уайтфилде я могу найти какую-нибудь мастерскую? — спросил инженер, следом за ними выходя в холл.

— Какую именно и зачем?

— Деньги, мисс. Не скажу, что они так уж меня интересуют, — поддел он собеседницу, — но, увы, без них нельзя получить почти ничего.

— Рядом с почтой стоит дом с флюгером в виде рыбы, — поведала мисс Бёрнс, притворившись, что ничего не заметила. — Там живёт часовщик. Про инженеров или механиков я не слышала.

До почты они добрались втроём, потом мисс Верити и Алиса направились к площади, а Генри свернул к старому домику с часами на фасаде.

Дверь ему открыл худой старик с седой эспаньолкой и тонкими очками на носу. Он отрицательно покачал головой на вопрос о помощнике и посоветовал сходить в мэрию, где можно было что-нибудь найти.

Там ему сказали, что ничем помочь не могут, но поразмыслив немного, предложили заняться восстановлением часовни в лесу в компании трёх неблагонадёжных подростков, приговорённых к исправительным работам за хулиганство. Заплатить пообещали не особо много, но вполне достаточно для жизни.

Сразу же ему вручили записку для инспектора Вуда и отправили в полицию.

Инспектор выделил двух мальчишек пятнадцати лет — Ника и Оливера — и девушку года на три старше. Звали это маленькое, будто хрустальное, создание Иолой, и была она местной достопримечательностью. Во-первых, единственная тайри в городе и окрестностях (обычно этот народ обитал рядом с заводами, фабриками или фермами, коих вблизи Уайтфилда не строили). Во-вторых, носила девушка возмутительно яркую длинную рубашку, которую выпускала поверх не менее возмутительных широких брюк, а голову её вне зависимости от погоды венчал нелепый оранжевый тюрбан. Как позже поведал Джеймс, Иола была приёмной дочерью Томаса Вуда, существом не злым, но проказливым. В полицию она попадала обычно после битья окон в чьём-нибудь доме.

Молодые люди не горели энтузиазмом, но им просто нечего было возразить. Поэтому через пару дней, как только мэрия предоставила материалы, они приступили к работе.

Стены оказались повреждены не так сильно, как думал Генри — возможно было обойтись малой кровью. Залатали трещины, покрыли всё побелкой. Пока она сохла, чистили каменную кладку снаружи.

Генри, естественно, не был профессиональным строителем, но он когда-то помогал рабочим отца, строившим новые склады в Силверкроне, и представлял себе, что и как надо делать. Юноши оказались умелыми и справлялись со своей работой хорошо. Особенно после того как заметили, что девушка Иола, которую они привыкли дразнить за смешной тюрбан, трудилась усерднее них.

А вечерами, возвращаясь в Гостевой дом, Генри занимался языком с Алисой, которой выдали все нужные учебники и словари. Сестра Гарретта была способной ученицей. Она заглатывала темы, многое запоминала сразу и с нетерпением ждала возвращения инженера из часовни, чтобы узнать что-то новое.

Часто к их урокам присоединялись Джеймс и мисс Верити. Когда оба успокоились, у них наступил хрупкий мир. Они могли поболтать о погоде или животных, о литературе или религии, но больше никогда не затрагивали работу и взаимоотношения мужчин и женщин.

— Да не туда! Ровнее клади! — ворчал Ник, восседая на коньке крыши. Оливер, ругаясь, перекладывал куски черепицы и грозился забросать ими товарища. Генри слушал их перебранку, сидя на полу в центре часовни, и задавался вопросом: почему в тот раз ни один наружный звук не проникал сюда, а сейчас мальчишек прекрасно слышно?

Рэнделл только что закончил оттирать полы от многовековой грязи и теперь с восхищением рассматривал узоры на плитах. В середине находилось круглое жёлтое солнце, от него расходились в стороны языки оранжевого пламени, между которыми танцевало пламя голубое. На самом солнце выделялся большой квадрат чуть более тёмного цвета. Как будто отдельный островок среди плотно подогнанных плит. Место для алтаря? Или люк в полу?

Генри очертил пальцем границы квадрата. Палец оказался вымазан в саже, хотя её, казалось бы, уже вымыли из часовни.

Вдруг под полом что-то скрипнуло, задрожало, и квадрат плавно отъехал вниз, а затем и вовсе скрылся в каком-то боковом углублении. А наверх, навстречу Рэнделлу, едва успевшему отпрянуть, рванулся густой поток света. Того самого, который видел только Генри. Свет достиг потолка часовни и растёкся по нему вниз, до пола. Огонь на плитах будто приобрёл объём, задвигался, затрещал. Снова пропали наружные звуки.

Материализовавшееся оранжевое пламя швырнуло Генри в воздух и забросило аккурат в дыру, откуда продолжал изливаться свет. Рэнделл прокатился по его мягкому и тёплому потоку и рухнул куда-то в темноту.

Падал он, однако, недолго. Уже скоро под спиной появился гладкий и скользкий каменный пол. Рядом с холодным плеском прогрохотало ведро воды, обдавшей Рэнделла холодными брызгами, и с глухим звуком упало что-то ещё.

— Ой! — вскрикнуло это «что-то» тонким голосом.

Генри развернулся и отпрыгнул назад. Перед ним сидело маленькое бледное существо с огромными синими глазами и светящимися прозрачно-серебристыми крыльями бабочки за спиной. Существо с опаской таращилось на него.

— К-кто ты? — заикаясь, прошептал Рэнделл.

— Это я, И-иола! — испуганно ответила девушка, и он разглядел-таки тюрбан и рубашку поверх брюк.

— Что ты здесь делаешь? — успокоившись, осведомился Генри и пододвинулся чуть поближе. — Ты же ушла за водой!

— Ушла, а тут вы… и магия. Я так давно не видела настоящей магии, что не смогла не побежать навстречу! А тут дыра… — Девушка расстроенно опустила крылья.

— Магия… — пробормотал Рэнделл. Конечно! Чем ещё это могло быть? Потоки, которых никто не видит. Столп света. Это сущ… Иола.

— Вы оставите меня здесь? — обречённо предположила девушка. — Или заберёте в Дельканию на опыты?

— Что? Зачем? — опешил Генри.

— Ну-у, андарские маги, если находят фей, прячут их в укромном месте, чтобы использовать как доноров энергии, или тащат в свои лаборатории для опытов, — объяснила Иола. — В Делькании разве не так? Там нас просто убивают? — внезапно всхлипнула она, уткнувшись лицом в колени.

Крылья феи потускнели, из-за чего в и так тёмном помещении стало ещё темнее.

— Нет! То есть… Не знаю, что с феями в Делькании делают. Но я тебя не трону! Обещаю, — заверил её Генри.

— Никто в Тайри не верит обещаниям людей, — выплюнула Иола, подняв голову.

Рэнделл вздохнул и решил не переубеждать её. Была задача поважнее: вернуться в часовню.

— Не хочешь — не верь, — сказал он. — Давай думать, как вылезти отсюда.

Фея посмотрела вверх, на далёкий поток энергии, тоненькой ниточкой видневшийся в непроглядной мгле.

— Высоко-о! — протянула она. — Любая фея могла бы долететь, но не я. Я… я вообще летать не умею!

— Почему?

— Среди людей приходится прятать крылья. Вы же их раньше не видели? То-то. Вот и не умею из-за этого, — грустно улыбнулась Иола.

— Ладно, — махнул рукой Генри. — Поищем другой путь. Ты видишь стены? Кстати, видят ли феи в темноте?

— Да, видим. И стены вижу. Они ровные — не вскарабкаться. Вон там есть дверь. — Девушка повертелась вокруг себя и указала куда-то во тьму. — А почему вы так много спрашиваете? Неужели ничего не знаете о феях?

— Ни о феях, ни о магии, — признался Рэнделл. — Пойдём туда? Сомневаюсь, что кто-то полезет в огонь, если нас станут искать.

— Идёмте.

Иола шагнула вперёд. Генри двинулся вслед за светящимися крыльями. Вскоре девушка остановилась перед прочной даже на вид железной дверью, которая, однако, не была заперта.

— Прошу. — Рэнделл с трудом открыл её.

— Идите первым.

Генри молча переступил высокий порог и подал Иоле руку. Фея легко перепрыгнула в коридор, держась за локоть инженера. Дверь захлопнулась.

Переглянувшись, невольные исследователи продолжили свой путь в полумраке подземного коридора, узкого и с низким потолком, под которым зависла рваная, еле заметная нить магического потока.

С полтора часа никакие звуки, кроме шагов Генри, не нарушали мёртвой тишины. Сухой, застоявшийся воздух не колебался дуновениями сквозняка. Но вдруг рядом послышался тихий шорох. Он становился громче, гуще. Воздух позади зашевелился. Что-то невесомое коснулось сапог Рэнделла, шедшего за феей.

За этим последовал гулкий звук погромче. По спине пронёсся порыв ветра. Глухой удар заставил коридор вздрогнуть.

Не сговариваясь, Иола и Генри побежали. Шум только усиливался, и, казалось, он вот-вот догонит их.

Однако когда они завернули за угол, в коридоре восстановилась тишина.

— Что это было? — шёпотом спросила фея, остановившись.

— Не знаю, — мрачно отозвался Генри. — Думал, это обвал, но на углу специально оглянулся — и ничего.

Ситуация, в которую они попали, ему категорически не нравилась: застрять в холодном подземелье без еды, воды и хоть какого-нибудь снаряжения. Без тёплой одежды: погода стояла жаркая, поэтому они не брали курток в часовню. Сам он пока не замёрз, но фею уже потряхивало — отблески её крыльев беспорядочно перемещались по стенам.

Отдышавшись, Иола и Генри направились дальше по узкому коридору без единого ответвления.

* * *

Жизнь в маленьком городке текла в своём размеренном ритме. После смерти Касла никаких сенсационных происшествий не наблюдалось. Магнус не писал: то ли ничего не разузнал, то ли забросил их договорённость. С мисс Верити Джеймс старался не общаться нигде, кроме уроков дельканского. Но там присутствовали сам новоиспечённый учитель и Алиса, при которой оба предпочитали не спорить.

Квартиру удалось продать, и Гарретты насовсем переехали в Уайтфилд. Миссис Уилкинс даже отказалась брать деньги за проживание Алисы в её доме. Заявила, что девочка будет ей внучкой, а с внучек денег не берут. Джеймс был безмерно благодарен этой женщине.

Вроде бы его жизнь устоялась и наладилась, но в один понедельник Гарретт проснулся с неясным чувством надвигающейся беды. Детектив в нём бесновался и требовал действий, однако Джеймс его не понимал.

Дом был спокоен. Мисс Верити отправилась в мэрию, где она действительно подрабатывала машинисткой. Миссис Уилкинс повела Алису на рынок, чтобы научить выбирать хорошую рыбу. Генри убежал в часовню со своими разбойниками.

Нет, мальчишки вели себя согласно возрасту и статусу дворовых ребят, а вот Иола… Больших проблем своему приёмному отцу она не создавала. Просто девица-тайри любила тёмной ночью побить соседские окна, или побрить чьего-нибудь кота, или покрасить забор. Последний раз она украла с чьей-то бельевой верёвки премерзкие красненькие чулки и в полуночный час приклеила их к двери мэрии.

Терпение инспектора Вуда лопнуло, и он наказал дочь не подметанием улиц, как обычно делал, а отправкой на стройку. Наверное, Иола обрадовалась. Сначала он хотел заставить её убираться в отделении полиции, но девушка почему-то испугалась Джеймса. Инспектор очень удивился, однако же пожалел её и не стал оставлять наедине с детективом.

Вот уже больше двух недель жители города не видели ярко-оранжевого тюрбана и втихаря надеялись, что на Иолу свалится острый кусок черепицы.

В полиции в тот день присутствовали все: Джонни дремал на посту, инспектор распекал кого-то за вчерашний пьяный дебош, любимец девушек сержант Ричардсон принимал у старушки заявление о пропаже пуделя, а занудный сержант Бин собирал вещи — его переводили в другой город.

Джеймс сохранял видимость спокойствия примерно до обеденного перерыва. Потом предчувствие беды переросло в уверенность. Не вполне отдавая себе отчёт в своих поступках, Гарретт достал из недр старого чемодана мизерикордию и положил в рабочий портфель вместе с торнтоном. Носить оружие открыто ему не хотелось.

Спустя всего час детектив понял: он нервничал не напрасно. В полицию прибежали Ник и Оливер, те самые хулиганы. Они, путаясь и перебивая друг друга, поведали кошмарную, по их мнению, историю.

— Мы сидели и черепицу клали, — начал Ник.

— Хорошо клали! — важно добавил Оливер.

— Мистер Родерих внутри полы чистил…

— Там столько грязи скопилось! А потом он исчез!

— Да нет, дурак! — возмутился Ник. — Сначала оно бумкнуло, завыло, а потом уже исчез!

— Не-э-эт, ещё же Иола прибежала! — напомнил Оливер.

— Прилетела.

— Нет! Прибежала. Крылья у неё просто на спине болтались. Прям как труселя на верёвке!

Джонни в соседней комнате хрюкнул, а инспектор отвесил Оливеру почти отеческий подзатыльник.

— Короче, забежала она в часовню. Потом из окон свет повалил и по лесу разлетелся, а когда мы с крыши спустились и заглянули, их уже не было. Вот, — закончил Ник.

— Дерк пробегал, не иначе, — ухмыльнулся Ричардсон.

— Джеймс, сходи проверь, — распорядился инспектор. — А весельчак этот пусть пуделя ищет! Дети, марш домой! Узнаю, что соврали, месяц из Мартиного коровника не вылезете! Ясно?

Мальчишки удрали, а Гарретт незаметно перевесил револьвер на пояс, сунул мизерикордию за пазуху, и поспешил в лес. Он знал: хулиганы не соврали.

Около часовни Джеймс непостижимым образом уловил присутствие вампира. Причём, кроме нечисти, в часовне находился кто-то ещё. Тоже нелюдь, но не холодный. Наоборот, горячий, живой.

К изумлению детектива, вместо мистических гостей обнаружился горящий пол. Углы и линии вдоль стен были объяты знакомым голубым пламенем, за ним плясало оранжевое, и над их сплетающимися языками лился в потолок ослепительно яркий желтовато-белый свет.

Шею внезапно обдало холодом, и сияние перестало жечь глаза. Теперь Джеймс мог безбоязненно смотреть на него. Одновременно возникло понимание, куда пропали Генри и Иола.

Гарретт добрался до центра часовни и спрыгнул в дыру.

Коридор не кончался. Он тянулся и тянулся куда-то, не отклоняясь ни вниз, ни вверх. Не разделялся на разные ходы. Лишь раз за время пути попался поворот. Снова налево, и снова до него пришлось бежать, спасаясь от шума и ветра.

Наконец, когда прошло приблизительно два часа, Иола опустилась на пол и попросила об отдыхе. Генри сел у противоположной стены и принялся изучать каменную кладку.

В приглушённом свете крыльев он разглядел большие серые кирпичи, образовывавшие сложный геометрический узор. Ими же был выложен пол.

— Интересно, как давно проложили этот ход? — произнёс Рэнделл. — И кто?

Иола просто пожала плечами.

Они немного посидели в полной тишине. Затем опять услышали шорох. Он приближался. Становился громче. Воздух шевелился со всех сторон. Обретал материальность.

Из стен выступали уродливые безносые лица с провалами вместо глаз и ртов. Тянулись изломанные тонкие руки со скрюченными пальцами. Под потолком метались тени. Красноватый свет факелов бросал на стены мрачные отблески. Слышалось шипение. Визги. Шёпот. Плач. Различались отдельные фразы.

— Хочу домой!

— Проклятые ничтожества!

— Еда! Буду есть!

— Мама! Мамочка, где ты?!

— Сдохни, тварь!

— Защищайте королеву!

— Прощай, Мэри…

— Оружие к бою!

— Нет…

— Огонь!

— Берегись! Дети, назад!

— Уходим!

Крики стихли. Тени истаяли. Лица и руки пропали. Призрачные факелы погасли, и коридор вновь осветился серебряными крыльями Иолы. Сама фея свернулась в клубок на полу и плакала.

— Что с тобой? — Генри подобрался к девушке и осторожно дотронулся до её плеча.

— Здесь пахнет… к-кровью, — сквозь рыдания пояснила девушка. — Здесь убивали… М-много… Жгли… И солдат, и д-детей. Без разбора. Они… хотели уйти. Им не дали… Вы ведь тоже видели! — обвиняюще закончила она.

— Я только слышал, Иола, — покачал головой Генри. — Прости, что спросил. Как я уже сказал, мои познания о феях ничтожны… Я не знал о разнице в восприятии.

— Правда? Совсем-совсем ничтожны? — Фея перестала плакать и повернулась к нему.

— Да. Пойдём отсюда? — предложил Рэнделл, вновь обескураженный изменением её настроения.

— Конечно! — Иола вскочила и первой пошла дальше по коридору. Видимо, хотела как можно скорее убраться с места давней бойни.

Через пару сотен шагов коридор сузился. Девушка всё ещё шла свободно, только крылья подобрала поплотнее, а Генри уже приходилось пробираться полубоком.

Вдруг под башмачком Иолы что-то хрустнуло. Она опустила глаза и, взвизгнув, отшатнулась. Генри, оглушённый эхом и чуть не сбитый с ног, заглянул через её плечо. Впереди спускалась в темноту крутая лестница. На ступенях, зажав в истлевших руках тяжёлый грубый кацбальгер, главный меч городских потасовок, лежал скелет. Из его одежды сохранились только ошмётки кожаного пояса и оплавленная кираса с выгравированным на ней крылато-рогатым львом. При жизни скелет служил в андарской армии.

— Я не пойду дальше! — Иола сделала ещё шаг назад, упёршись крыльями в Генри. — Там гораздо хуже будет!

— Идти обратно нет смысла. Если останемся здесь, умрём.

— Магия… Какая же я дура! Побежала к магии!.. — Фея взвыла, но начала спускаться, ступая по краю лестницы, максимально далеко от скелета.

Генри на всякий случай подобрал кацбальгер (благо этот меч не нуждался в искусном фехтовальщике) и тоже миновал лестницу.

Внизу коридор расширялся, и было заметно теплее. На полу и стенах виднелись следы горения, кое-где кирпич даже расплавился.

— Такое ощущение, что по этому коридору пронеслась лава, — сказал Рэнделл. — Магия способна на это?

— Наверняка. Я немного о ней знаю… Больше слухов.

Постепенно серый кирпич сменился красным. Геометрический узор сорвался в беспорядочную паутину ломаных линий. Вдали забрезжил тусклый желтоватый свет.

— Там что-то жужжит, — поделилась Иола.

Генри с такого расстояния ничего не слышал, но поверил фее и поудобнее перехватил кацбальгер.

Добравшись до очередного поворота, они увидели первую развилку. Тёмный коридор там в очередной раз уходил налево, а направо вела высокая арка. Свет и жужжание исходили из-под неё.

Иола села передохнуть, а Генри тихо заглянул под арку. На её уровне располагалась достаточно широкая галерея, опоясывавшая большой подземный зал. Рэнделл подошёл к балюстраде и тут же упал на колени, спрятавшись за перилами.

В зале, построившись в три шеренги, стояли воины. Их можно было принять за статуи в военной форме времён последней войны: кирасы со львами, шлемы с поднятыми забралами, высокие сапоги, краги из толстой кожи, кацбальгеры на поясе. Но Генри прекрасно видел их лица — белые черепа с чёрными провалами глазниц и носов.

Двенадцать скелетов замерли под землёй, освещённые загадочными жёлтыми шарами и окружённые кольцом ветвистых синих молний. Такие светильники Рэнделл видел лишь в одном месте. А вот молнию под крышей он узрел впервые.

— Что там? — Иола предусмотрительно вползла на галерею на четвереньках, прижав крылья к спине.

Увы, осторожность оказалась бесполезна. Едва фея коснулась пола за аркой, молнии рассеялись. В глазницах скелетов зажглись зелёные искры. Мёртвые воины синхронно развернулись и строем двинулись к лестнице в другом конце зала.

— Уходим, — прошептал Генри.

— В левом коридоре железная дверь! — зашипела Иола. — Запертая.

— Отлично, — вздохнул Рэнделл. — Попробуй выйти с галереи. Кажется, они на тебя реагируют.

Фея попятилась. Однако её исчезновение не возымело нужного эффекта. Мертвецы не заснули.

— Оставайся здесь, — скомандовал Генри и, пригнувшись, побежал вдоль галереи. План его был прост и безумен: пользуясь большей массой тела и инерцией, посталкивать скелетов обратно. Если повезёт, они больше не вылезут. Тут должен был помочь найденный кацбальгер. Во-первых, лёгкие скелеты станут менее манёвренными с тяжёлыми железяками в руках. Во-вторых, самому Генри будет проще от них отбиться. Жаль только, что кацбальгер короткий. С копьём было бы сподручнее.

По лестнице мертвецы поднимались тем же строем. Подбежав к крайнему, Рэнделл с размаху отрубил ему голову. Череп прогремел вниз. Скелет замер, но не упал. Остальные молниеносно выхватили оружие.

Генри столкнул первого с лестницы. Второго прицельно ударил по руке с мечом. Она упала в зал. Клинок лязгнул о пол. Скелеты зашевелились.

Пока они не вылезли с узкой лестницы, Генри отрубил ещё несколько рук. Мертвецы спохватились и подобрали кацбальгеры левыми. Ускорились. Четыре скелета лишились рук вовсе. Но всё равно стояли, мешая действовать.

Вдруг оставшиеся семь просочились между товарищами и рассредоточились, окружая. Генри отступил вглубь галереи. Его прижали к стене. Он отмахивался мечом. Успел отрубить пять рук.

Послышался испуганный крик Иолы. Генри отвлёкся. Чужой меч рассёк воздух рядом. Оцарапал щёку. Скелет промахнулся.

Грохнуло. Треснул жёлтый шар на потолке. Разлетелся мелкими осколками. Волна пламени залила зал. Мертвецы вспыхнули и рассыпались пеплом.

Генри свалился на пол, чудом не напоровшись на раскалённые мечи, и закашлялся. Выжженный воздух не давал дышать. Глаза затопил свет. Ничего не было видно.

Кто-то подкрался сбоку, помог подняться.

— Дерк побери, Генри! Отпустите меч наконец! Я не труп!

Джеймс? Снова его спас Джеймс.

— Не труп? — взвизгнула Иола издалека. — Да вы же вампир!

— Милая девушка, — обманчиво ласково проговорил Гарретт, судя по голосу, растянув губы в оскале. — У меня нет лишних клыков, и я не пью чужой крови. Своей, в общем-то, тоже, — глухо дополнил он.

Детектив практически дотащил Генри до выхода в коридор и усадил на пол. Пару минут спустя к Рэнделлу вернулось зрение. Он смог разглядеть бледную от страха Иолу и внешне спокойного Джеймса. Тот сидел у входа в левый коридор, крутил в руке револьвер и задумчиво изучал фею.

— Больно? — участливо осведомилась девушка, дотрагиваясь до щеки Генри.

— Ему чуть челюсть не оттяпали, — прокомментировал Гарретт, щёлкнув курком.

Иола вздрогнула. Сам Генри промолчал: говорить точно было бы больно, а так он мог терпеть.

Девушка осмотрелась в поисках чего-то, а потом решительно стянула с головы тюрбан, размотала его и уголком аккуратно стёрла кровь. Её оказалось немного — пламя хорошо прижгло рану.

Закончив, Иола с тоской вздохнула над испорченным шарфом и намотала его обратно на манер косынки. Генри успел заметить кудрявые чёрные волосы до плеч и длинные острые уши, кончики которых светились серебристым, как и крылья.

— Вы весь день шли в неизвестность по этому коридору, — полувопросительно констатировал Джеймс. Револьвер он убрал под расстёгнутый пиджак.

— Это допрос? — возмутилась Иола.

— Я хочу понять, с чем имею дело, — терпеливо объяснил детектив. — Прошлые мои столкновения с магией ничем хорошим не кончились.

— Вас покусал вампир.

— Да, — подтвердил Гарретт и усмехнулся: — Но я остался человеком — слишком брезглив, чтобы пить кровь.

— Вы герой, сэр! — с восхищением воскликнула фея.

— Вряд ли, — горько усмехнулся Джеймс. — Оба раза, когда я встречал вампиров, погибали люди. И если смерти Касла я рад, то того инженера мне искренне жаль.

— Вы не спасли его?

— Он умер, пока меня кусали.

Детектив поведал им невероятную историю встречи с вампирами.

— Джеймс, зачем вы пошли за нами? — заговорил наконец Генри. Одна фраза далась ему с такой болью, что он решил и дальше хранить молчание.

— Чувствовал беду, — скривился Гарретт. — Весь день она меня изводила! Потом мальчишки прибежали. Вуд меня в часовню послал. Там опять… Интуиция, дерк её побери.

— А как вы за дверь прошли? — встряла Иола. — За нами она захлопнулась.

— Дверь была открыта, — отозвался Джеймс.

— То есть тут есть кто-то ещё… — пробормотал Генри, почти не разжимая губ.

— Кроме скелетов и теней в коридоре? — Детектив поднял бровь. — От двери до двери — никого. Как за ними, я не вижу.

— Подождите-подождите, — насторожилась фея. — Вы — ищущий?

— Кто? — не понял Джеймс.

Иола удивлённо вытаращилась на него.

— Ну, ищущий же! Охотник на нечисть!

Детектив подумал секунду и покачал головой.

— Вряд ли… — пробормотал он. — Этим в легендах только маги занимаются.

— Да! Но вы же прокатились по тому столпу света! Значит, вы маг.

— Не прокатился, — разочаровал фею Гарретт. — Я пролетел сквозь него.

— Тогда не ищущий, — понурилась Иола. — Тогда я не понимаю, кто вы.

— Не страшно, — хмыкнул Джеймс. — Продолжим путь? Судя по всему, мы сделали круг (вернее, квадрат) и через этот коридор можем вернуться к часовне.

Они встали и свернули в левый коридор. Дверь преградила дорогу нескоро. Генри подивился зоркости феи, разглядевшей её в темноте.

Гарретт попросил Иолу повернуться к двери спиной, чтобы крылья дали максимум света, придирчиво осмотрел замок и вытащил из кармана складной нож. Достал из него то ли отвёртку, то ли штопор, поковырялся им в замке и спрятал обратно.

— Готово.

Они слегка приоткрыли дверь и по одному проскользнули внутрь. Под высоким сводчатым потолком вспыхнул жёлтый свет.

— Мамочки! — прошептала Иола.

«И почему я не взял кацбальгер?» — обречённо подумал Генри.

Пол зала был завален трупами тех самых детей и солдат, и сейчас они медленно и неуклюже поднимались.

Примечание:

Глава, в которой Джеймс пытается быть мэрисьёй.

Гарретт неожиданно приобрёл более совершенные физические способности: научился видеть в полумраке, прыгать с большой высоты (чего стоил его прыжок в подземелье!), бегать на длинные дистанции, пусть и не особенно быстро. Вероятно, такой подарок он получил от Джеральда.

А вот почему он смог пройти сквозь огонь, Джеймс не понимал. Также непонимание его касалось обострившегося чутья детектива. За первый отрезок пути он не выдвинул никаких догадок по этому поводу. Потом подземелье отвлекло от самоизучения.

Коридор был явно рукотворным, а освещение в нём озадачивало: его источником служили серебристые крупинки, рассыпанные по стенам. В местах, где ход поворачивал, до Джеймса долетали отголоски давних событий. Бессмысленные вопли и чёткие команды, слова прощания и грязная ругань — многочисленные реплики, повинуясь логике, выстраивались в понятные последовательности. Ко второму повороту детектив восстановил картину, развернувшуюся в мрачном туннеле много лет назад. Единственным, чего он не сумел узнать, оставалась принадлежность двух групп, столкнувшихся здесь.

Часть ответа дал скелет андарского пехотинца, обнаруженный на лестнице. Плохо сохранившийся ремень недвусмысленно указывал на конрадинцев — отряд лейтенанта Конрада Риддла, прославленного авантюриста времён последней войны. В андарской армии той поры лишь эти бесстрашные вояки носили ремни синего цвета.

Голову скелета недавно проломили женской ножкой. Значит, Иола точно проходила мимо. А по развалившимся пальцам можно было заключить, что у мертвеца отобрали оружие. Те, кто тут прошёл, чего-то испугались. Возможно, голосов.

На третьем повороте Джеймс наткнулся на искомую девушку. Мельком отметил наличие крыльев, разгадал тайну освещения и уже не особо удивился. Он прошмыгнул в зал, напугав фею, и замер. В дальнем конце галереи скелеты-конрадинцы столпились вокруг Генри.

Гарретт не думал. Он торопливо оглядел поле боя. Опознал в светильниках живой жёлтый огонь. В скелетах — зелёный. Не такой яркий, как голубой, но не менее мёртвый. Джеймс выхватил револьвер. Выстрелил в шар. Пуля едва чиркнула по нему. Однако огню хватило и слабого удара.

Полыхнуло. Скелеты сгорели, кирасы оплавились.

Гарретт вывел Генри в коридор и устроился около поворота. Всем нужно было отдохнуть.

В течение передышки он пообщался с Иолой, выяснил, почему она его боялась, выговорился хоть перед кем-то о своей первой стычке с вампирами. Получил новую характеристику — ищущий, но не до конца согласился с ней.

Минут через двадцать Гарретт предложил продолжить путь. Вторую дверь Джеймс вскрыл без труда (этот навык он получил в самом начале службы, будучи констеблем).

Едва проход открылся, детектив заметил тела, в беспорядке разбросанные по немалых размеров залу. Со вспышкой потолочного светильника они начали подниматься.

У двери, ближе всего к пришельцам, заняли оборонительную позицию пятеро солдат в поношенных синих мундирах. Без доспехов, но с отчаянной решимостью во взглядах. Чуть дальше замерли три болезненно худые женщины в висящих мешками голубых накидках с глубокими капюшонами. За их спинами, в отдалении, вокруг ещё одной женщины столпились десятка полтора детей.

Солдаты обнажили короткие мечи. Тонкие, бессильные против тех кацбальгеров. На ладонях трёх женщин вспыхнули искры заклинаний. Крохотные язычки пламени, бледные медленные молнии, обрывки фиолетовых теней. Четвёртая создала вокруг детей мерцающий сиреневый купол. Все затаили дыхание в ожидании то ли боя, то ли смерти.

— Стойте, — твёрдым, но спокойным голосом произнёс Гарретт. Детектив выставил вперёд руки ладонями вверх. Вспомнились работа в столице и пара драк, которые он пытался предотвратить тем же способом. Сейчас всё снова зависело от выбранных слов.

— Стойте, — повторил Джеймс. — У нас нет причин уничтожать друг друга. Вы скрылись здесь не от нас. Мы пришли не за вами.

Обилие отрицаний, безусловно, было не лучшим ходом, но помогло снизить напряжение. Обречённая решимость во взглядах солдат сменилась неуверенным ожиданием. У двух женщин слегка задрожали пальцы.

— Что же, поговорим. — Волшебница, стоявшая посередине, опустила руки. Язычки пламени расплылись и пропали.

Её спутницы бессильно упали на колени, упёршись кулаками в пол. Четвёртая рассеяла купол и осторожно села. Дети сгрудились рядом с ней.

— Уберите оружие, — приказала та же женщина. — А вы… К сожалению, не могу проявить гостеприимства.

Солдаты отступили к стенам. Говорившая расправила полы накидки и тоже опустилась на пол.

Она откинула капюшон, открыв лицо. Это была молодая женщина со строгим чертами, усталой морщинкой между тонких бровей, проницательным взглядом голубых глаз и потрескавшимися губами. Её жемчужные волосы с парой седых прядей рассыпались по плечам, часть локонов запуталась в воздушной короне из золотых листочков и янтарных цветов. На тонких запястьях женщины замерли многочисленные браслеты.

— Нас вполне достойно встретили конрадинцы, леди, — сказал Джеймс, садясь напротив неё у закрытой двери. Иола и Генри заняли места по обе стороны от детектива, предоставив ему право вести разговор.

При упоминании вояк-авантюристов лицо собеседницы исказила ненависть.

— Их много? — уточнил один из солдат, зло покосившись на дверь.

— Было тринадцать скелетов. Все уничтожены, — отчитался Гарретт.

— Скелетов? — удивилась женщина.

— Видите ли, леди, с того дня, когда вы спрятались здесь, прошло без малого четыреста лет. Триста семьдесят три, если точнее, — медленно, словно идя по краю пропасти, проговорил Джеймс. Проговорил тихо, чтобы до детей не долетели его слова.

Детектив догадывался, кто его собеседница, но пока не рисковал назвать её по имени.

Она молчала долго. Спутницы и солдаты тревожно переглядывались. Дети замерли, не понимая, что происходит.

— Кто сейчас правит Андарией? — наконец спросила женщина.

— Сибилла IV Бранвинг, — сообщил Гарретт.

— Значит, ему удалось! — прошипела собеседница, сжав кулаки до царапин на ладонях. — Остальными странами Архипелага?

— Генерал-губернаторы Андариона, — бесстрастно ответил Джеймс.

— Вы не боитесь, что в гневе я убью вас? — неожиданно усмехнулась женщина.

Другие узники подземелья вытаращились на неё, а Гарретт вздохнул: пришла пора вскрывать карты. Главное, чтобы из-за его спины не встревали.

— Разумеется, боюсь, леди Офелия, — сказал он, глядя ей в глаза. — Но вы не станете. Ваша энергия, если я правильно понимаю, направлена на защиту этого зала от внешнего мира. Её, судя по тому, с чем вы нас встретили, осталось немного. Ни к чему тратиться на нас.

— А солдаты? — В глазах женщины мелькнула улыбка.

— Не при детях, леди Офелия, — чуть улыбнулся Джеймс. Получилось несколько по-хамски, но королева Крея приняла его манеру разговора.

— Почему вы не задаёте ответных вопросов? — Казалось, женщина решила развлечься.

— Из соображений субординации. Но один вопрос всё же задам.

— Итак…

— Как выбраться отсюда? Выход в начале коридора слишком высоко.

— Через дверь в этом зале. — Королева повела рукой в сторону детей, и от её жеста со стены упала призрачная завеса, за которой прятали выход. — Но прежде чем вы уйдёте… Один из вас знаком с Этельбургой. Кто именно?

Джеймс на всякий случай обернулся, но ни Генри, ни Иола не проронили ни звука. Тогда ответил он:

— Никто. Но она передала мне это. — Гарретт достал мизерикордию и протянул её женщине рукоятью вперёд.

— Она считает, что вам можно верить. — Королева задумчиво уставилась на кинжал, не касаясь его. — Что же, у меня нет иного выхода. Скажите, когда луна войдёт в созвездие Виверны?

— В первую ночь Новолетия, — подала голос Иола. — Сегодня пятое августа.

— Эвис, — обратилась леди Офелия к женщине, сидевшей слева.

Та уставилась на потолок сквозь капюшон, беззвучно шевеля тёмными губами. Наконец она опустила голову и дважды кивнула.

— Прошу вас, найдите способ и освободите нас до этого дня, — попросила королева. — Когда за вами закроется дверь, мы снова уснём и… если не освободимся до вхождения луны в созвездие Виверны… погибнем, — шёпотом завершила она.

— Почему вы не можете уйти сейчас?

— Из-за проклятия, — пояснила леди Офелия. — Стоит нам выйти из зала, и на нас накинется тёмный дух, поселившийся в коридоре.

— Мы постараемся, — пообещал Гарретт. — Но не гарантирую, что сможем.

— Поэтому я не прошу о клятве, — согласно вздохнула королева.

— Теперь, если это возможно, расскажите о том, как вы оказались в этом зале. Любая деталь может сыграть важную роль.

Леди Офелия прикрыла глаза и приказала:

— Пусть каждый, кто видел это, дополняет мои слова. Не бойтесь перебивать.

Дети и солдаты пересели поближе, и королева повела свой мрачный рассказ.

По его окончании пришельцы молча проследовали ко второй двери и вышли из зала, сопровождаемые гаснущим жёлтым светом. Они также молча поднялись по узкой вертикальной лестнице и выбрались через ту же дыру в полу часовни, но немного с другой стороны — выше потока энергии.

Наверху уже темнело.

* * *

Стоунхарт, королевство Крей

23 сентября 1534 года VI эпохи

Шторы на окнах были опущены. Кабинет тонул во мраке. Одинокая свеча выхватывала из темноты часть стола и лицо королевы Офелии. Она долго сидела неподвижно, совсем не по-королевски откинувшись вбок и подперев голову рукой. Хотелось ещё более неприлично закинуть ноги на стол и растечься по креслу. Усталость сдавливала голову стальным обручем и заставляла глаза закрываться.

Проклятая война! Она не кончалась уже несколько лет, и непонятно было, кто с кем воюет. Позавчера погиб весельчак Ламберт, любитель шумных гулянок и строптивых женщин. Кто бы мог подумать, что он лучше всех организует оборону? Если бы не распоясавшиеся тёмные твари, он бы победил.

Вчера скончался старик Теодред. Умер от старости, а не от рук убийц. Одновременно погиб и Александр… На Туманном Архипелаге остались до отвращения правильный Рандольф, Офелия и Фиатир, короновавшийся всего за год до начала войны.

Прерывая мысли Офелии, на другом конце стола засветилась магическая сфера на резной подставке.

— Они идут по твою душу, — прошипела старуха Этельбурга. — Помни мои слова!

— Это неправильно. — Королева выпрямилась и заглянула вглубь шара.

— Ты поклялась мне! — напомнила ведьма. — Выполняй свою клятву. Иначе Сетрид выполнит свою! — пригрозила она, исчезая.

— Эвис! — позвала Офелия, выждав ровно три секунды.

В кабинет вошла магесса в голубом плаще. Она посмотрела на свою королеву сквозь ткань капюшона, и видимую часть лица женщины исказила гримаса неприязни:

— Вампирья клятва? У меня всё давно готово.

Офелия встала и последовала за магессой. Не так давно королева поклялась Этельберге Видящей, что после гибели троих из правителей Архипелага уйдёт в Спаркс, Крейский город магов, и будет держать оборону там, бросив родную крепость на растерзание врагу.

Офелия покинула дом в сопровождении четверых гвардейцев и Эвис, придворной магессы. Они пробыли в Спарксе неделю. Потом маги врага, которого никто не сумел опознать, обрушили на город какое-то особо мощное заклинание, сровняв с землёй всё до последнего кирпича.

Выжившие — Офелия, её гвардейцы, десяток солдат местного гарнизона и дети с магессами-наставницами — спрятались в древнем ритуальном подземелье. Вскоре туда проникли конрадинцы, и королева приказала отступать ещё дальше.

По пути они потеряли шестерых детей и больше половины солдат. Их всех сжёг огненный элементаль, призванный вражеским магом. Кого-то убил тёмный дух, неведомо как прокравшийся к месту схватки.

Конрад Риддл, к счастью, погиб в туннеле, а его приспешников удалось загнать в круг молний.

Офелия хотела уже отдать приказ выходить на поверхность, но разгулявшийся тёмный дух, напитавшийся в уничтоженном Спарксе худшими кошмарами закалённых воинов, на долгие годы заточил её людей в подземном зале.

Чтобы выжить, они три дня собирали энергию и поворачивали её потоки в подземелье. Потом провели сложнейший ритуал и погрузились в сон до того дня, когда кто-нибудь откроет им дверь к свободе.

В тот великий день она мечтала выбраться и отомстить. Однако спасители попались нелепые: странный недовампир, подпалённый маг и нелетающая фея. Они, по-видимому, просто провалились в подземелье и случайно наткнулись на узников.

Можно было попытаться принести их в жертву духу, чтобы он позволил им выбраться. Однако на честность тёмной твари полагаться было нельзя. Он определённо злился после четырёх столетий голодного сна.

К радости Офелии, один из пришельцев оказался весьма умён и чуть-чуть безумен. Он осторожно согласился помочь, не давая никаких обещаний. Согласился помочь кому-то непонятному, лишь бы выбраться наружу!.. Офелия поклялась себе, что разузнает о нём побольше, как только покинет опостылевшее подземелье.

Для лаборатории тоже выделили свой сарай. Стены изнутри обили корабельной бронёй, из неё же сделали дверь и ставни на единственном окне. Но Эйн прекрасно знал, что даже такие предосторожности не спасут от содержимого маленьких разноцветных флакончиков из железного шкафа.

Он помнил, как вздулась, треснула и разорвалась тысячей осколков броня поезда на вокзале Кингсуэй. А ведь Рэнделл никогда не экономил на безопасности — для его техники Андария услужливо предоставляла военную броню!

Кроме этого, Эйн помнил крики людей и их мёртвые лица, обезображенные удивлением и болью. Неизвестно, чем больше. Андарцы. Как эти твари могли так страшно умирать? Вернее, почему это настолько задевало его? Особенно та женщина…

— Эйн, ты сейчас разольёшь искру! — взвизгнула Урсула.

Он дёрнулся и действительно выплеснул экспериментальный раствор на железный стол. Красно-фиолетовая жидкость зашипела, помещение заволокло едким дымом.

Нора выпихнула их обоих на улицу и заперла дверь. Отсутствие сквозняка должно было нейтрализовать реакцию.

— Я же говорила не кричать в лаборатории! — накинулась она на девчонку. — Мы работаем с опасными веществами! Любое неверное движение — и реагенты взорвутся!

Эйн слушал исковерканные акцентом вопли на андарском и про себя проклинал тот день, когда Нора решила извлечь пользу из пребывания Урсулы в её доме. Обычно та безобидно собирала в лесу нужные растения, но сегодня её попросили развесить их для засушивания. Так девушка попала в лабораторию.

Сначала Урсула занималась своим любимым делом — несла несусветную чушь, пересказывая то любовные романы, то справочник уличной гадалки. Через пару часов трещания она угомонилась и затихла. Эйн даже забыл о ней, как вдруг… С травой для сушки можно было попрощаться.

— Я — проверять паролёт, — бросил он и быстрым шагом направился прочь.

В тихом полумраке Эйн забрался в корзину паролёта и улёгся на её дне, закинув ноги на борт. Тайри усмехнулся: перед вылазками достаточно было сменить грубые рабочие ботинки на сапоги, и его не смогли отличить от Генри Рэнделла! Механику хотелось выведать, как поживает эта жертва обстоятельств, но увы, в дельканской глухомани не водилось андарских газет.

Жертва… Он зацепился за это слово, в который раз возвращаясь к тому ограблению. Женщина… Что привело её к злополучному вагону? Могла ли она избежать гибели? Чем больше Эйн думал над этим, тем крепче была его уверенность: женщина выжила бы только в том случае, если бы он не взрывал вагона! Но это было невозможно, ведь ему нужно было украсть паролёт! А как ещё можно было вытащить его из запертого вагона?

Никак. Значит, жертва была неминуема. А сколько ещё их было? Охранник в банке, охрана вагона, несколько пострадавших в Крее… Стоили ли его преступления такого? С одной стороны, да, ибо он готов был на многое ради родной Тайри: достать деньги на какие-либо нужды любым путём и прочее… Но с другой?..

Они ведь тоже люди! Наверное…

Раньше — особенно в детстве — андарцы представлялись Эйну безликой массой, нагоняющей ужас одним своим существованием. Грабители, насильники, дебоширы… и невероятные снобы — вот кем они были. На этом фоне джентльмен — благородный герой и остроумный гений — становился практически мифической фигурой, призраком.

Лет в десять многие мальчишки-тайри клялись никогда не становиться похожими на андарцев, всегда бороться с ними. Эйн помнил слова придуманной ими и нацарапанной на старом заборе клятвы, как будто только что прочитал её:

«Мы, несломленные, клянёмся до конца своих дней защищать свободу родной страны и родного народа. Клянёмся стать хорошими людьми, достойными своей страны, соблюдать заповеди богов и помогать своим друзьям.

Мы,

Эйн эла-Виэт,

Мэл эла-Тир,

Ивар эла-Тир,

Ксилли эла-Кэлль».

Они мечтали, как вырастут, как станут отважными революционерами… Но ничего не вышло. Просто однажды в их деревеньку приехал промышленник Рэнделл и заявил, что ему нужен десяток парней для работы. Никто из взрослых не возражал: все они жили бедно, а андарец заплатил родителям мальчишек довольно много. Близнецов и вовсе забрали из приюта.

Так они вчетвером и шестеро ребят помладше оказались где-то на задворках Силверкрона. Они жили прямо на заводе, на который их определили помощниками, питались одной кашей и хлебом, крайне редко получали помощь врачей. Наставник, мистер Лоуренс, инженер, не гнушался применением даже самых жестоких наказаний за малейшие провинности, не говоря уже о том, что их всех периодически поколачивали «для профилактики неверных мыслей». Их жизнь была кошмаром наяву.

И однажды они не выдержали: дождались ухода последнего рабочего и сбросили с верхнего яруса склада тяжёлый ящик, притащенный туда ранее. Он должен был убить Лоуренса, однако инженер выжил. Они лишь покалечили его.

Он, в свою очередь, покалечил их. Вернувшись из больницы, хромой и перекошенный Лоуренс чуть не поубивал своих тайри какой-то раскалённой докрасна палкой.

Воспоминания были столь живыми, что Эйн рванул рукав своей рубашки, обнажая плечо. Он боялся увидеть мерзко-красные волдыри, но на плече оказался лишь грубый старый шрам. У всех них были такие шрамы. Двое мальчишек получили слишком сильные травмы: один позже умер, второго просто выкинули с завода (позже он попал под поезд). Ещё один примерно через неделю повесился, а Ксилли, тихий и добрый парнишка, который до конца отговаривал их от покушения, тогда получил удар в горло и стал немым. А ведь когда-то он так любил петь!..

Вместо Лоуренса, уволенного по состоянию здоровья, их наставником стал эла-Баус. Тайри, как и они, старик заботился о них и даже иногда приносил им конфеты. Всё было неплохо, пока Рэнделл не прислал своего старшего сына учиться.

Генри, в общем-то, был нормальным парнем года на три старше них, однако он был сыном андарца, испортившего им всю жизнь. Отношения не ладились, но Генри, похоже, не терял надежды. Он как-то нашёл общий язык с Ксилли, притащил ему платок, чтобы парнишка не пугал окружающих следами от ожога.

Спустя ещё какое-то время возник Чарльз. Гордый и важный снаружи, нерешительный и обидчивый внутри. Эйна приставили к нему в качестве личного помощника. Вместе они собирали паролёт.

За это долгое время механик понял: лучший способ не обижать хозяина — поддерживать любой разговор. Именно поэтому он помнил сюжеты множества приключенческих романов, знал поимённо величайших путешественников мира, сносно владел дельканским и искренне ненавидел отважных колонистов Сайруса Смита, о которых Чарльз мог рассуждать часами.

Эйн не раз и не два спрашивал себя, почему бы младшему Рэнделлу не поболтать об этом с кем-то из своей семьи. В итоге он догадался, что семьи у Чарльза попросту не было: отец работал, мать занималась собой, брата парень не любил. У андарцев тоже были проблемы с родственниками.

И какие! После взрыва Эйн читал в газете, что женщина, погибшая там, оказалась матерью одного из детективов, занимавшихся его преступлениями. Вот так совпадение! Наверно, поймать Эйна стало бы делом чести для мистера Гарретта, будь таковая у андарцев.

Тайри осознал, что сочувствует врагам, и раздражённо отогнал крамольные мысли. Только колебаний ему не хватало! Он вскочил и почти бегом вернулся в лабораторию. Занудная уборка с вычищением каждой щели — лучший способ привести мысли в порядок.

Дым уже осел на пол. Можно было вымести получившийся порошок. Однако едва Эйн провёл веником по полу, осадок заискрился и исчез, оставив после себя осыпающуюся на глазах труху, минуту назад бывшую корабельной бронёй. Веник ,разумеется, тоже оказался испорчен.

Благодаря Урсуле, Эйн изобрёл нечто ужасное.

— Невероятно! — Сзади раздались аплодисменты. — Фантастика!

Тайри скосил глаза в сторону. За ним стоял восхищённый Мюллер.

— С этим средством для нас больше нет преград! — продолжал он. — Какие перспективы перед нами открываются!

Эйн вдруг представил тот же вокзал. Только теперь люди не падали замертво, поражённые осколками, а медленно рассыпались прахом. Удивление совершенно точно стёрлось с их лиц, уступив место нестерпимой боли.

— Нет, — отчеканил эла-Виэт. — Это средство использоваться не будет.

— Не тайри мне указывать! — Слова и приставленный к затылку револьвер обожгли не хуже того раскалённого железа.

Эйн никогда не верил в бескорыстие Мюллера, но не подозревал его в лицемерии. Он опустил голову и позволил отконвоировать себя на окраину Вальдорфа. Там его заперли в маленькой подвальной комнатушке без окон, посреди которой кривился одинокий старый стул на трёх ножках. Тайри швырнул его в замшелую стену и сам замер в центре этой комнатки.

Жизнь одного дурака-романтика была яркой, но, видимо, короткой. Не возникло ни тени сомнения, что его убьют. Однако сначала придут выведывать состав нового средства…

Ветер ласкал лицо, трепал до неприличия длинные волосы. Внизу завистливо шелестела листва, словно ей тоже хотелось кружить в вышине. Ничего, меньше, чем через месяц, она присоединится к нему в этом танце! Облака приветственно расступались, приглашая подниматься выше и выше, к солнцу. Светило подначивало: то один лучик заглядывал в глаза, то другой пробегал по металлическим частям паролёта. «Поймай меня, человек, ну поймай!» — хихикало солнце.

Чувство полёта пьянило, заставляло улыбаться и хохотать, рискуя выпустить штурвал и сорваться вниз.

Но Чарльз держал его крепко. Он изучал устройство старинных кораблей не для того, чтобы позорно рухнуть на лес. О нет! Инженер грезил о путешествиях, о том, как будет перемещаться в обход извилистых дорог.

На первом паролёте он летал, сидя на дне корзины. Роль штурмана выполнял Эйн. Теперь же необходимость в нём отпала: усовершенствованный управляющий механизм предусматривал высокий штурвал.

Правда, летать в одиночестве быстро наскучило. Эмоции требовали выхода. Чтобы крикнуть «Эй, там! Далеко до берега?» и получить в ответ «Полторы мили, капитан!» или «Какой берег, дерк побери? Сто тридцать футов вниз, якорь вам в глотку!»

В свои двадцать три Чарльз сохранял в душе страсть к приключениям. Помнится, он часами докучал Эйну с романами вроде «Тридцать седьмой параллели» или «Неизведанного острова». В последнем герои как раз летали на воздушном шаре. И несмотря на то, что этот шар упал, он всегда служил источником вдохновения для Чарльза. Вот только ни о какой гражданской войне в далёкой мифической стране он не помышлял. И в Андарионе жилось нормально.

Что же касалось спутников, то Чарльзу некого было звать: родители были чем-то заняты, смелых друзей у него не нашлось. Единственный его приятель, Ли Марш, жил в Александрии и панически боялся высоты.

Поэтому Чарльз летал один. Он забирался куда-нибудь подальше от людей, сажал паролёт и укладывался в его тени с очередной книгой или новыми чертежами. Впрочем, изобретения временно перестали интересовать его. В столице он скупил все биографии святых королей, какие смог достать. Вышло негусто: никакой информации о Фиатире II, один сборник про трёх других и крошечный томик про королеву Офелию. Его-то инженер сейчас и читал.

Либо король Рандольф не любил её, либо Офелия Эмберстоун была настолько непримечательна, но биография её состояла из кратчайшего жизнеописания и одного портрета. Некрасивая, полная, чересчур напудренная, на нём она не выглядела на свои тридцать четыре. Пятьдесят, как минимум. Сообщалось, что она родила королю дочь и скоропостижно скончалась. Чарльз многозначительно хмыкнул, прочитав это. Господин Стейн окончательно утратил для него актуальность.

Проглядев все портреты, Рэнделл небрежно перебросил книгу через борт паролёта и, закинув руки за голову, уставился на небо полуприкрытыми глазами. Слева от него, заслоняя обзор, покачивался на ветру паролёт. Чуть слышно поскрипывали тросы. Справа простиралось шуршащее и стрекочущее желтоватое поле с пятнышками небесно-фиолетовых астр, а впереди поднималось суровое лесное воинство. Чудилось, что вот-вот раздастся зычный глас дуба-генерала, и зелёная армия ринется в атаку на неведомого противника. Пока же она замерла: ни звука, ни шороха. Хотя поле продолжало свой предосенний концерт.

Но вдруг и оно затихло. Замолчали скрипевшие тросы. Ветер последний раз всколыхнул траву и остановился. Потемнело. На небо набежали свинцовые тучи. Над полем пронеслась вспугнутая стая птиц. Суматошно взмахивая белыми крыльями и крича, они кружили над одним местом. Что-то там привлекало их.

Чарльз приподнялся на локтях и всмотрелся вдаль. Из зарослей подсохшей травы поднималась тонкая струйка красноватого дыма. Трава вокруг неё шевелилась, как будто кто-то ползал на четвереньках.

Инженер влез в корзину паролёта, выхватил из ящика с инструментами небольшую лопату и помчался к источнику дыма.

При приближении он увидел на обожжённом клочке земли странный рисунок: колесо с тремя спицами, выложенное тёмно-бордовыми камнями, было окружено фигурками человечков и собак из каменной крошки. Рядом с дымящимся рисунком сидел, нервно мотая длинным хвостом, крупный пятнистый ирбис. Учуяв человека, дикий кот повернулся и невнятно заворчал.

— Сейчас, — пробормотал Чарльз, опускаясь на колени у камней.

Он начал медленными, но точными движениями закидывать камни землёй. Безуспешно. Казалось, они лишь сильнее разгорались.

— Ма-ра-а! — пробурчал ирбис с такой интонацией, будто имел дело с невероятным идиотом. — М-рар! — Он дождался, когда человек повернёт голову, и показал лапами движение чего-то.

Чарльз помедлил секунду и откатил пару камней в сторонку. Дыма поубавилось.

— А сам? — ехидно спросил он, методично расшвыривая части рисунка.

— Ма-а-а! — возмутился ирбис.

— Боишься поранить лапу?

В зелёных глазах зверя отразилось явное презрение к человеку-идиоту.

Покончив с дымом, Чарльз собрался уходить, однако ирбис издал отчаянный мяв и ухватил его за полу длинного пиджака. Порвать он не пытался, просто держал и смотрел на человека. Наконец, ирбис легонько потянул Рэнделла к лесу.

— Хочешь, чтобы я пошёл с тобой?

Ирбис ударил по земле хвостом, отпустил пиджак и побрёл вперёд. Чарльз закатил глаза, поражаясь собственному поведению, и последовал за зверем.

Лес начался с густых зарослей шиповника. Ирбис протоптал в них тропу, собрав часть шипов на своей длинной пятнистой шерсти. Остальные колючки достались Чарльзу.

Некоторое время зверь и человек шли по относительно редкому лесу, но вскоре свернули в непролазную чащу. Деревья здесь подступали вплотную друг к другу, снизу их стволы облеплял буро-розовый мох. Под ногами чавкала грязь, предвещавшая болото. На ободранных пнях толпились светящиеся сине-жёлтые грибы. Отовсюду пахло сыростью и гнилью. Тени под распухшими от влаги корягами посвёркивали сиреневыми огоньками. Царила тишина. Только бульканье грязи под ногами нарушало её.

Ирбис вспрыгнул на поваленное дерево, принюхался и обеспокоенно забил хвостом.

— Что случи… — Вопрос Чарльза потонул в громком вое, полном боли и отчаяния.

Услышав его, ирбис взревел в ответ и сорвался с места. Рэнделл побежал за ним, отмахиваясь от хлеставших лицо ветвей.

Зверь и человек пронеслись через скопление мутных луж, миновали нагромождение гнилых деревьев, проломились через кусты и вывалились на круглую поляну. В центре неё рос древний полусгнивший дуб, склизкий даже на вид и обмотанный, словно тряпкой, лилово-серым мхом. Мох был изодран в клочья острыми когтями.

У крючковатых корней дерева лежал опутанный паутиной ирбис, двойник уже знакомого Чарльзу зверя. Над ним нависала горбатая старуха в дырявом балахоне. За деревом виднелся костёр в багровых камнях, над которым сидела тёмная фигура, что-то задумчиво мешавшая в закопчённом котелке.

— Два кота лучше, чем один! — пропела старуха, поворачиваясь. В её руке блеснул нож.

Пленный ирбис снова отчаянно взвыл. Свободный рявкнул на него и скакнул к старухе.

Удар тяжёлой лапы выбил из её руки нож. Рывок — и зверь зубами впился в человеческое горло. Утробно рыча, он тряс и тряс старуху, разбрызгивая вокруг кровь и зажав сопротивляющееся тело лапами, пока старухина голова не упала на землю. Пнув откушенную голову, ирбис повернулся к костру.

Фигура встала, вытащила из-за пояса свой нож и метнула его в зверя. Он увернулся и длинным прыжком достиг её. Опрокинул котелок, выплеснув содержимое в костёр, и набросился на вторую жертву.

Не желая видеть очередное убийство, побледневший Чарльз обогнул труп старухи по широкой дуге и приблизился к пленному ирбису.

— Не рычи, — сказал он зверю. — Я хочу помочь.

Рэнделл кое-как расковырял паутину лопатой и с трудом выпутал ирбиса. С одного бока у зверя была снята кожа. Оторванный кусок висел на тонкой перемычке — видимо, старуха не успела отрезать его до конца. При этом она сдирала кожу настолько яростно, что в одном месте из-под мышц даже проглядывало ребро.

Незаметно подкрался второй ирбис. Он боднул собрата окровавленной мордой и что-то успокаивающе промурчал. Раненый приподнял голову и обвёл мутным взглядом своих спасителей.

— Рану надо промыть. Рядом есть чистая вода? — спросил Чарльз, уже не сомневаясь, что ирбис его понимает.

— Мау! — Зверь развернулся и указал направление лапой.

— Отлично. Ещё бы аптечку добыть… — пробормотал Рэнделл. — Но бежать до паролёта слишком долго.

Ирбис муркнул и скрылся в кустах. Чарльз с трудом приподнял раненого и полуволоком потащил его к воде. К счастью, узенький ручей протекал совсем недалеко.

— Ты ещё жив? — поинтересовался Рэнделл, укладывая зверя на берегу.

Ирбис попытался возмутиться, но смог лишь тихо заскулить. Услышав себя, он замолк. По морде зверя было видно, что он готов сгореть со стыда.

— Ничего, люди тоже стыдятся плакать, — хмыкнул Чарльз. — Главное, живой!

Он стянул пиджак, закатал перепачканные кровью рукава рубашки и окунул его в воду. Вытащил и принялся тщательно очищать бок ирбиса от налипших на него паутины, листьев и комьев земли.

Скоро вернулся первый ирбис. В зубах он держал бледно-жёлтый чемоданчик. Положив добычу перед человеком, зверь перемахнул через ручей и сел на другом берегу, опустив морду в воду. Ирбис мирно приводил себя в порядок, но при этом не сводил с собрата пристального взгляда.

Раненый лежал неподвижно, с закрытыми глазами. Чарльз отвернулся от него и открыл аптечку. Растерянно провёл над ней рукой и покачал головой. Нет, у него не было с собой ничего подходящего для обработки такой раны. Но как сказать это большому когтистому коту?

— Р-р-р, — поторопил ирбис с того берега. Умываться он уже закончил.

— Нет ничего подходящего, — отозвался Чарльз, разыскивая в аптечке ножницы.

Найдя их, он отрезал свисавший кусок кожи, заставив своего несчастного пациента завыть. Потом подумал и вылил на наиболее глубокие места раны весь флакон перекиси. Ирбис тяжело дышал, но не шевелился.

— Маур-р, — одобрительно покивал его собрат, перейдя обратно и ударив хвостом по хвосту раненого.

Чарльз достал бинты и частично — насколько их хватило — перевязал кошачий бок в наиболее ободранных местах. Закончив, он отмыл руки в ручье, сунул в карман испорченные ножницы, в которых застряла шерсть. Тем временем первый ирбис уселся около второго и гладил его по голове кончиком хвоста.

Чарльз недоумевал: повадки этого зверя оказались чересчур человеческими. Он определённо был разумен. Кроме того, как Рэнделл успел заметить, оба ирбиса были котами. Почему первый решил защитить собрата? Коты ведь одиночки!

— Почему? — спросил Чарльз вслух.

Ирбис совершенно по-человечески вздохнул, выпустил когти и, неуклюже вытянув один палец, нацарапал на земле:

«Брат».

— Вы братья? — переспросил Рэнделл, ошеломлённо читая написанное зверем.

«Пожалуйста, — продолжил царапать ирбис, не дав человеку опомниться, — отвези в Силверкрон».

— На кой вам в пыльный промышленный город? — прищурился Чарльз.

Зверь обернул лапы пушистым хвостом, прижал к голове круглые уши и умоляюще уставился на человека.

— Прямо-таки примерный домашний кот, — ухмыльнулся Рэнделл. — Ладно, веди к паролёту.

Он всучил ирбису аптечку, кое-как взвалил раненого на спину и, согнувшись, направился за пятнистым проводником.

По пути три раза останавливались отдыхать. Последний отрезок пути раненый ирбис ехал на спине брата, потому что человек был больше не в силах нести его. Наконец, все трое оказались на борту паролёта. Размяв плечи, Чарльз взялся за штурвал. Путь в Силверкрон обещал быть тяжёлым и болезненным.

— Как вы догадались, кто она? — вопросил Генри, как только плита встала на место, снова запечатывая таинственное подземелье.

— Однажды в Александрии убили богача и украли антикварную корону, — поведал Джеймс, распахивая дверь часовни и вдыхая свежий вечерний воздух. — Ни его дочь, ни секретарь не имели понятия, как она выглядит. Говорили, что он приобрёл её под названием «Корона Офелии Крейской». Я тогда все ювелирные справочники перерыл… Нашёл описание той, которую мы видели сегодня. Тогда её не нашли. Теперь понимаю: искали не то.

— Корона — это косвенное доказательство! — съязвила Иола, растянувшаяся на ещё тёплых плитах пола.

— Верно, — невозмутимо согласился Джеймс. — Однако у меня вообще не было прямых. Собственно, их и сейчас нет: она не утверждала, что её зовут Офелией. Голоса в коридоре тоже косвенные — мало ли, кого там королевой назвали? Я лишь предположил, что в крейском подземелье времён Конрада Риддла могла находиться (с наибольшей вероятностью) королева Крея, то есть Офелия Эмберстоун.

— А портрет в королевской родословной? — уточнил Генри, подойдя к детективу. — Помнится, в учебнике истории рисовали редкостной мерзости даму.

— В моём учебнике не было иллюстраций, — скривился Джеймс. — Спасибо, хоть учебник был! Но история действительно противоречит реальности, так как Риддл пропал без вести до того, как леди Эмберстоун вышла замуж за короля Андарии.

— Может, это другая королева? — полюбопытствовала Иола. — Например, ранелльская или тайрийская?

— Не существовало на тот момент других королев, — отверг идею Генри.

— А как догадались вы? — Джеймс развернулся к нему.

— Вспомнил только одну леди Офелию, — усмехнулся Рэнделл. — Что будем с этим делать?

— Хранить в тайне! — категорично заявила фея. — Могу попроситься в смотрители часовни, чтобы всех прогонять.

— Вас так любят в городе, что с удовольствием забудут сюда дорогу, — хмыкнул Гарретт.

— Ну и отлично! — Иола встряхнула крыльями, и они истаяли в воздухе.

Трое вышли из часовни и плотно прикрыли дверь. Пока добирались до города, сочинили правдоподобную версию событий. Так, инспектор Вуд узнал, что в часовне есть подвал, куда провалились Генри и Иола; дверь в подвал открывается только снаружи и очень туго; мальчишки перегрелись на солнце и испытали коллективные галлюцинации.

Сдав девушку приёмному отцу, Джеймс и Генри вернулись в дом миссис Уилкинс. Хозяйка, мисс Верити и Алиса пили вечерний чай. Отговорившись той же легендой, недавние путешественники ушли отмываться от подземной грязи.

Стоя перед зеркалом в ванной, Генри со злобным шипением отковырял копоть от щеки и всмотрелся в отражение. Царапина была не особо глубокой, но выглядела весьма устрашающе. Она не перестала болеть, поэтому Генри разговаривал только одной половиной лица, искривляя его в хрестоматийной разбойничьей гримасе. Он даже к инспектору заходить не решился, чтобы не портить легенды.

— Будете ужинать? — напомнил Джеймс из-за двери.

Рэнделл надел чистую рубашку, застегнул её на все пуговицы и покинул ванную.

Ужинали вдвоём — дамы уже куда-то разошлись. Детектив обдумывал что-то, а Генри то и дело поднимал глаза к потолку, изучая три светящихся шара, расположенных в красивой цветочной люстре. До сих пор ужин приходился на более раннее время, и этими светильниками не пользовались, однако сейчас они горели ровным желтоватым светом. Кисточек здесь, в отличие от библиотеки, не наблюдалось.

— Можно спросить у хозяйки, — подсказал Джеймс.

— Что спросить? — Миссис Уилкинс появилась в столовой, как будто ждала сигнала.

— Необычные светильники, — указал Генри. — Как они работают?

— Не знаю. Их делал мой отец. Я тогда была совсем маленькой, — грустно улыбнулась женщина.

— Ваш отец — Фредерик Пауэлл? — вмешался детектив.

— Почему вы так думаете? — Она в удивлении присела на стул, словно ожидая долгой беседы.

— Он жил в этом городе с трёхсотого года по триста пятнадцатый, и у вас есть рукопись его сестры, — объяснил Гарретт.

— Как вы догадались, что Анна Каннингем — его сестра? — прошептала миссис Уилкинс. Внезапно в её голосе появилась враждебность: — Вы из Тайной канцелярии?

— Как доказать обратное? — усмехнулся детектив. — Я наткнулся на его записку, пытаясь выяснить, какого дерка этот человек лазал по часовне! — Он обличающе показал на Генри.

— Куда пропала ваша скрытность? — возмутился инженер. Он был недоволен подобным вмешательством в свои дела.

— Впала в спячку, — буркнул Джеймс. — Кому, кроме вас, нужны чертежи чего-то непонятного? Между прочим, в записке Пауэлл недвусмысленно намекнул на существование магии, с которой мы сегодня столкнулись.

— Так, молодые люди, — прервала их спор миссис Уилкинс, стукнув ладонями по столу, — сейчас вы оба пойдёте спать, а завтра утром нас ждёт разговор.

Она спровадила обоих из столовой, отказавшись от помощи с посудой.

В верхнем холле они встретили мисс Верити. Журналистка притворялась, что сосредоточена на чтении, но краем глаза наблюдала за соседями. К изумлению Генри, Джеймс не просто пожелал ей спокойной ночи, а тихо, как бы про себя, отметил:

— Когда-нибудь в моей руке окажется револьвер… — И тем не менее он не изменил привычной вежливости: — Приятных снов, мисс Верити.

Девушка, затаив дыхание, следила, как за ним беззвучно закрылась дверь.

— Он сегодня не в себе, — успокоил её Генри. — Но подслушивать нехорошо.

— Можно подумать, у меня нет ничего смертоносного, — прошипела мисс Бёрнс вслед уходящему инженеру.

* * *

Тайна дневников Пауэлла захватила не только Генри, но и Джеймса. Особенно после того, как он связал её с грабителем: у него точно был такой же сэр! Конечно, мог существовать иной способ убийства электричеством (например, магия), но проще было отталкиваться от сэра.

Хотя если преступник был магом, версия эла-Ши обретала смысл: некто ограбил банк в одиночестве и с помощью магии унёс всё содержимое хранилища. Но без доказательств Джеймс не мог этого утверждать. Поэтому он и решил сначала разобраться с изобретателем, тем более тот что-то знал о магии.

После завтрака Гарретт привычно перетаскал посуду на кухню, пока Генри проверял вчерашнее задание Эли по дельканскому. Оба с нетерпением ждали беседы с миссис Уилкинс.

Хозяйка не торопилась. Она вдумчиво вымыла посуду, насухо вытерла её, расставила по шкафчикам. Джеймс, сидевший на нижних ступеньках лестницы, слышал редкий стук тарелок под струёй воды, скрип полотенца, хлопанье дверок кухонных шкафов… Женщина появилась в холле одновременно с Генри.

— Прошу, — пригласила она, отперев свою комнату.

Гарретт заметил, что хозяйкин ключ отличался от других комнатных ключей: те были простыми, а этот — фигурным, в виде шестерёнки.

Миссис Уилкинс пропустила их в тёмную, пропахшую лечебными мазями и старостью гостиную с вишнёвыми занавесками, глубоким креслом, парой деревянных скамей, обтянутых полинявшей серой тканью, и фортепиано под белым чехлом. Напротив него стоял комод с фарфоровыми статуэтками танцующих розовокрылых дев. «Феи влюблённые» — гласила надпись на подставке. На стенах висели две картины. На первой заходящее солнце пряталось за развалины древнего замка; на второй по грозовому небу летел величественный золотой дракон.

— Их в своё время написала моя мать, — сказала миссис Уилкинс, заметив интерес гостей. — Присаживайтесь. У нас есть минут двадцать до того, как мистеру Гарретту нужно будет уходить.

Джеймс и Генри устроились на скамьях, хозяйка заняла кресло, оказавшись будто бы под защитой комода.

— Если я правильно понимаю, то вы, сэр, нашли один из ящиков, спрятанных моим отцом, — уточнила она.

— Верно, — согласился Генри.

— Что подтолкнуло вас к вопросу о светильниках?

— Профессиональный интерес.

Джеймс видел, что миссис Уилкинс не поверила инженеру. Он и сам бы не поверил: будь это действительно интерес изобретателя, он задал бы вопрос в первый же день.

— Вы не назовёте настоящей причины, — заключила женщина. — Ладно, я обойдусь и без неё. Выслушайте вот что…

Она поведала, что её отец любил непостижимое, в том числе магию. Он сам не обладал никаким даром, зато много рассказывал о некой системе магии. В неё входили, как он понимал, четыре основные стихии: огонь, вода, земля и воздух. Помимо них были четыре промежуточные: лава, болото, лёд и молния. Кроме них, существовали иные элементы: тьма, свет, жизнь и смерть. Но если по первым восьми можно было хоть как-то распределить магов, то оставшиеся не поддавались пониманию Пауэлла.

Не имея возможности изучать магию практически, он, тем не менее, попытался систематизировать её. Сперва Пауэлл проводил параллели между стихиями и сказочными народами Туманного архипелага, однако из этого ничего не вышло. После провала своей первой гипотезы учёный сосредоточился на теории магии и, кажется, сильно продвинулся в исследованиях. К несчастью, вскоре погибла его сестра Анна Маргарет, и Пауэлл спрятал результаты исследований, не оставив ни намёка на них.

Так же он хотел спрятать другие свои работы: «Механику», «Химию» и «Историю». Не успел. Пришлось отдать одну из них сыну, другую — некому тайри по имени Фог, третья оказалась утеряна.

Помимо сделанного, Пауэлл возложил на свою дочь миссию рассказать всё это магу, который появится в её доме ближе к концу четвёртого столетия. Чтобы неодарённая магическим талантом Маргарет смогла опознать его, учёный развесил по её дому особые потолочные светильники. Правда, всю жизнь ей приходилось врать мужу, что это лишь украшения, и использовать масляные лампы. Но после смерти полковника Уилкинса она попробовала зажечь подарок отца. С тех пор в доме было светло, а масляные лампы пылились на чердаке.

Миссис Уилкинс долго ждала загадочного мага, читала старые книги, написанные якобы охотниками на ведьм. В конце концов, она стала проверять каждого жильца при помощи цветка ирфии. Считалось, что он вянет при приближении магов. Цветок не вял.

Однажды миссис Уилкинс надоело дожидаться неизвестно чего, и она решила поведать историю отца первому, кто спросит про светильники.

Когда вопрос прозвучал, она испугалась: очень уж подозрительным человеком был Джеймс Гарретт. Впрочем, судьба дневников и прочего старую женщину уже не волновала.

Закончив говорить, миссис Уилкинс достала из нижнего ящика комода плоскую квадратную коробку с фут шириной. Пауэлл, по словам женщины, просил передать её вместе с историей о магии. Коробка была из дерева, с парой рисунков на боку: корона с тремя зубцами, надпись «S-I-L», стрелка вниз.

Итак, Джеймс и Генри получили новую загадку, которую оба жаждали разгадать.

Парадный чёрный костюм из тонкой ткани, тёмно-красный жилет, белоснежная манишка, отглаженные манжеты, выглядывающие из-под пиджака, шёлковый шейный платок, лакированные ботинки, новая белая шляпа с алым ремешком, белые перчатки — вид Чарльз Рэнделл имел безукоризненный. Свои отросшие волосы он тщательно расчесал и заправил под одежду — в месте, куда они с отцом направлялись, не следовало выдавать мальчишеской натуры. Сегодня Чарльза должны были представить Союзу промышленников Андариона.

Его странная встреча с ирбисами произошла всего два дня назад и уже казалась сном. Звери сбежали от него, едва паролёт приземлился, и их следы оборвались в роще. Чарльз, не уверенный уже ни в чём, постановил, что столкнулся с оборотнями и, если верить сказкам, с ведьмами. Кому ещё могло понадобиться резать дикого кота посреди болота?

Хотелось, конечно, продолжить приключения: вычислить ирбисов или ввязаться в какую-нибудь новую авантюру — но Чарльз был вынужден оставить фантазии в Саммерсет-Холле.

Сейчас он стоял рядом с отцом на широком белом крыльце внушительного высокого здания в респектабельном районе Александрии. Цвета кофе с молоком, с горгульями на сточных трубах, нимфами-кариатидами на крыльце, оно будто степенно сообщало: «Здесь собираются важные персоны». Внутреннее убранство было ещё более роскошным: мрамор, портьеры из серо-синего бархата, золочёные лампы, дорогие картины… Дом промышленников Андариона поражал богатством обстановки, и нельзя было догадаться, что главными в нём были прагматичные инженеры, а не ткачи или, например, агрономы.

Сэр Бартоломью и Чарльз прошли на второй этаж, в большой светлый зал собраний, заставленный в несколько рядов удобными креслами и небольшими столиками. Джентльмены, собравшиеся в этом зале, соответствовали обстановке.

В ряду председательских кресел, обращённом лицом к остальным, сидел, сложив руки на набалдашник трости, пожилой сутулый мужчина в тёмно-коричневом костюме, с сиреневым шейным платком, с седой жиденькой бородкой и колючими выцветшими глазами. Отец шепнул Чарльзу, что это мистер Уэзер, глава крупнейшей судостроительной компании.

Напротив него стоял, подкручивая густые усы, высокий, похожий на медведя мужчина в сером. Он скупил почти половину предприятий текстильной промышленности в стране и по праву занимал пост сопредседателя Союза. И таких было много: лакированные ботинки, шляпы, белые перчатки, наручные и карманные часы, пенсне, очки, портсигары, трубки, трости, сигареты, запонки и булавки для галстуков… Присутствовал один человек с золотой цепью сложного плетения на груди — так он наглядно демонстрировал, на что способны его мастера-ювелиры.

Когда все кресла оказались заняты, слово взял мистер Уэзер.

— Приветствую вас, господа промышленники! — обратился он к собравшимся хорошо поставленным голосом. — Мы собрались здесь — апчхи! Прошу прощения! — Мы собрались здесь, чтобы принять в наши ряды юных наследников наших почтенных соратников. Среди них — Огюст Малкольм-младший, сын уважаемого шахтёра Огюста Малкольма, и Чарльз Кантен Рэнделл, сын уважаемого железнодорожника Бартоломью Рэнделла. Подойдите ко мне, молодые люди, — попросил председатель.

Чарльз пробрался между рядами и занял место по левую руку от него. Справа встал невысокий толстенький человек с простоватым лицом, вздёрнутым носом, копной светлых волос и яркими зелёными глазами. На нём были красный костюм в мелкую белую клетку, синий платок и чёрные ботинки. Выглядел Огюст не представительно, но и не глупо.

— Итак, молодые люди! — Мистер Уэзер повернулся к ним и взял со столика небольшой золотистый значок с перекрещенными молотом и мечом. — Отныне вы приняты в Союз промышленников Андариона! Кх-ха! — Под торжественный кашель председатель прикрепил значок к лацкану пиджака Огюста. — Надеюсь, мы с вами станем добрыми соратниками в деле укрепления промышленности и, следовательно, могущества нашего государства!

Получив свой значок, Чарльз вежливо склонил голову перед собравшимися.

— Сейчас вам ещё не нужно приносить клятвы верности Андариону, поскольку вы не аристократы и не приняли дел у отцов, — продолжал мистер Уэзер, — но лучше уже сегодня начать осознавать, что вы обязаны содействовать Короне во всех её начинаниях.

После окончания протокольной части встречи Чарльз и Огюст по настоянию отцов перезнакомились с остальными. Уже в самом конце они смогли поговорить друг с другом. Малкольм-младший был проницательным молодым человеком, полностью сосредоточенным на делах отца. Тот отличался от сына лишь возрастом и большей строгостью в одежде. Как Чарльз успел понять, с сэром Бартоломью они не ладили — держались отстранённо и общались лишь при необходимости.

К облегчению Чарльза, успевшего заскучать, занятые джентльмены быстро разошлись, и к вечеру Рэнделлы уже были в Саммерсет-Холле. Дома они застали доктора Трейтора, харизматичного брюнета средних лет.

— У миссис Рэнделл случился приступ мигрени, — сочувственно сообщил он, поприветствовав сэра Бартоломью. — Прошу вас сейчас её не беспокоить.

— Разумеется, — кивнул тот.

Доктор откланялся, и отец тут же поспешил наверх — убедиться, что Трейтор не преуменьшал опасности. Чарльз тяжело вздохнул: ситуация, сложившаяся в семье, была просто-таки отвратительна. Мигрени и прочие неприятности приходили к матери не реже раза в месяц. За ними приходил Трейтор, и после его визита обязательно наступало улучшение. Отец боготворил доктора, а слуги пытались вывести любовника на чистую воду. Сплетни не стихали, мать делала вид, что ни при чём, отец оставался слеп, и никто (даже Чарльз!) не торопился раскрыть ему глаза на измены жены.

Следующие несколько дней Чарльз изображал примерного наследника и разбирался с отцовскими делами. Он помогал с документацией, полдня провозился с домашней печатной машинкой, когда та сломалась (вызывать заводского техника было лень). В пятницу отец послал его проверять работу завода.

Чарльз обошёл всё административное здание, поговорил с управляющим, машинистками, инженерами. Затем, накинув поверх костюма синий инженерский халат, направился в цеха.

Обойдя их целиком, он наткнулся на братцев-хищников. Мэл с мрачным лицом вытачивал что-то на токарном станке, Ивар и ещё двое парней перетаскивали ящики с готовыми деталями. Присмотревшись, Чарльз заметил, как Мэл кривится при каждом движении. Создавалось впечатление, что у него сильно болит бок. Тут в голову Рэнделла закралась безумная мысль: он нашёл ирбисов!

От неожиданности он уронил папку с документами. Кожаная обложка смачно хлопнулась о пол, и эхо разлетелось по помещению. С десяток рабочих отвлеклись от дел и развернулись на шум.

— Всё в порядке, сэр? — сдержанно спросил Ивар.

В глазах вскинувшегося Мэла мелькнули боль от движения и досада: он испортил деталь.

— Да, извините, что отвлёк! — сконфуженно проговорил Чарльз и выскочил в коридор. Он успел заметить ошарашенные взгляды рабочих и услышать изумлённое:

«Это он нам?»

Юноша прислонился к холодной грязной стене. Подумать только! Ирбисы!

Дверь цеха скрипнула.

— Вам нужна помощь механика, сэр? — поинтересовался Ивар, протискиваясь в коридор с ящиком.

Чарльз придержал дверь.

— Нет-нет-нет! — отказался он.

Откушенная ведьмина голова встала в его памяти. Чарльз ведь тогда так и не решился посмотреть на другую ведьму: не сомневался, что и её обезглавили. И теперь он находился рядом с жестоким убийцей, у которого в крови были даже не руки, а лицо — клыкастая кошачья морда.

Ивар стоял боком к пыльной масляной лампе, и тень, падавшая на его лицо, вдруг представилась Чарльзу багровыми пятнами.

— Спасибо вам, сэр Чарльз! — произнёс тайри.

Можно было счесть это благодарностью за придержанную дверь, но по проникновенному голосу механика Рэнделл понял: Ивар знал, что он их вычислил.

К счастью, хищник понёс ящик на склад, и Чарльз быстро отступил в другой конец коридора. Там он завернул за угол и уткнулся в крутую узкую лестницу, ведущую на чердак, где жили рабочие. В ту часть завода Чарльз никогда не заходил. Ему стало интересно, как обустроено общежитие, и он начал взбираться по ступеням.

У юноши нашлась и другая причина для этого: сегодня он нигде не видел Ксилли. Обида позабылась, и он хотел узнать, выздоровел ли эльф. Мистер Винкль сказал, что сегодня водители были не нужны, значит, Ксилли мог быть только на чердаке.

Поднявшись на самый верх, Чарльз приоткрыл дверь и заглянул в комнату рабочих.

Больше всего она напоминала казарму: голые серые стены, мутные оконца под потолком, старые раскладушки, выставленные в несколько рядов, затасканные пледы, кое-где дырявые, вдоль одной из стен — узкие шкафы для одежды. Под ногами скрипела грязь — похоже, тут редко убирались. Было душно из-за солнца, бившего лучами в крышу. Окон, кажется, не открывали.

Ксилли действительно был в комнате. Он сидел на раскладушке у дальней стены, закутавшись в плед, несмотря на жару, и что-то рисовал в блокноте. Со своего места Чарльз видел его бледное, истощённое лицо, похожее на обтянутый кожей череп, серые волосы, заправленные за уши, и сами эти уши, заострённые как у мифического эльфа.

Обычно Ксилли мог слышать происходящее в соседнем помещении. Сейчас он даже не пошевелился, когда дверь скрипнула. Чарльз уверился, что с этим существом происходит нечто нехорошее.

Пребывая в растерянности, он спустился на первый этаж и ушёл в Саммерсет-Холл. Мир, где, оказывается, жили не одни лишь люди, окончательно перевернулся.

Рассказ завершился, пора было уходить. Джеймс открыл дверь в холл и столкнулся с мисс Верити.

— Она подслушивала! — наябедничала Алиса, свесившись через перила со второго этажа.

— И много услышали? — хмуро поинтересовался Джеймс.

— Много, — без тени смущения подтвердила девушка. — Всё — страшные глупости.

Гарретт прикрыл глаза и мысленно досчитал до десяти. Нет, спорить с ней снова он не хотел.

— До вечера! — сказал он, надевая шляпу.

— На обед вас не ждать? — уточнила миссис Уилкинс, выглядывая из комнаты.

— Возможно.

Джеймс сбежал от назревающего спора на дождливую улицу, но на полпути его нагнал перестук каблуков.

— Почему вы вдруг заинтересовались магией? — спросила мисс Верити, придерживая готовую слететь шляпку.

— Глупости, значит? — процедил Гарретт, разворачиваясь против ветра и продолжая идти спиной вперёд.

— Миссис Уилкинс говорила весьма правдоподобно, — пожала плечами девушка.

— Думаете, я отвечу вам? Вы не умеете хранить тайны. Уже завтра история окажется в газете, и Гостевой дом переименуют в сумасшедший!

— Не будет никакой газеты, — погрустнела мисс Верити. — Там ведь не дураки работают… Сопоставили факты и поняли, что я женщина. Верджил Бёрнс убит! — Театрально приложив руку ко лбу, она поморщилась. — Главный редактор имел наглость пририсовать в конце письма стреляющий револьвер! Вы хотя бы дальше слов не заходили, когда грозились меня застрелить…

— Прошу прощения за угрозы, — вздохнул Джеймс. Он уловил невысказанный укор в её словах. — Возможно, я чересчур скрытен.

— Извинения приняты. И я умею хранить тайны! — запоздало возмутилась мисс Верити. — О подслушанном разговоре никто не узнает! По крайней мере, от меня.

— Надеюсь. А теперь извините, работа.

Джеймс приподнял шляпу и скрылся за дверью отделения полиции.

Там было безлюдно. Джонни, которому ещё вчера делегировали старушкино дело, рыскал по городу в поисках пуделя. Инспектор опаздывал. Лишь невыспавшийся Ричардсон сидел на своём столе и бросал смятые листы в корзину напротив.

— Чего в тебе интересного? — вопросительно усмехнулся он. — Эта мисс уже всех местных парней отшила! А тебя до работы провожает! — с ноткой зависти закончил он.

— У нас исключительно соседские отношения, — буркнул Гарретт и сел за стол.

— Юджин, не против переезда в Ньютон? — В кабинет, помахивая вскрытым конвертом, вплыл инспектор. — Джеймсу вроде тут нравится, а ты жаждешь перемен?..

— Джонни отправьте, — отказался Ричардсон. — У меня мать больная и упрямая.

— Хм-м… Ему ещё сержантский экзамен сдавать… — изрёк инспектор, выдвигаясь обратно в коридор.

Джеймс сделал вид, что его нет в кабинете. Он взял одну из папок с делами и перечитал содержимое. У мисс Дарлин Шоу из отдалённого особняка украли очень ценную шкатулку с фамильными драгоценностями.

Гарретт потратил весь день на обход многочисленных знакомых, бывавших в особняке, и под вечер услышал от её подружки, что ничего никуда не пропадало.

— Нашли? — взволнованно воскликнула потерпевшая, когда он заглянул к ней. Девушка выскочила на порог в ночном шёлковом платье и туфлях — чрезмерно говорящей одежде. Не каждая женщина рисковала выйти в таком виде из своей комнаты, не то, что из дома.

— Нашёл, — хмыкнул Джеймс. — Якобы пропавшее ожерелье висит на вашей шее. — поведал он. — Извольте забрать ваше заявление.

— Вы не спросите, зачем? — насупилась мисс Дарлин.

— Мне не интересно, мисс. Заберите, пожалуйста, заявление. Иначе я буду вынужден обвинить вас во лжесвидетельстве. Наказание — год тюремного заключения.

Девушка испугалась, и Джеймс незамедлительно получил официальный отказ от заявления. Можно было бы проявить принципиальность, но он догадывался, чего хотела юная мисс на самом деле, и только посмеивался над ней в своих мыслях. Мужчина из столицы, да? Он — точно не лучший выбор.

Джеймс Гарретт не встречался с девушками, если не считать редких вмтреч с бывшей соседкой Ирмой, и не собирался начинать. Женщине надо было предоставить какие-то гарантии приемлемой жизни в будущем, чего он уж точно не мог сделать. Поэтому Гарретт всю жизнь убеждал себя, что ему никто не нужен.

Девушки занимали его исключительно с профессиональной стороны. Джеймс изучал их и классифицировал. Он делил их на простых (разукрашенных кукол или прямолинейных хозяюшек) и сложных. Последние подразделялись на скромных и хрупких леди, обворожительных и опасных ведьм, мудрых и принципиальных королев. Однако женщины зачастую отказывались соответствовать такой системе: простые стремились казаться сложными, сложные надевали маски простых или меняли манеру поведения…

Офелия Эмберстоун, например, казалась (и, что немаловажно, была!) женщиной-королевой, но прося о помощи, превратилась в леди. Подобных Иоле Джеймс вообще никогда не встречал, хотя она неуловимо напоминала ему Алису и заставляла задуматься о новом типе девушек — вечных девочках.

Ещё одной загадкой он считал мисс Верити. При знакомстве она носила маску куклы. Позже варила кофе. Ясно и резко высказывалась. Проявляла сочувствие к обоим соседям. Выдавала тайны. Словом, сочетала в себе качества всех типов в равных пропорциях.

Джеймс остановился на полпути в Уайтфилд и сошёл с дороги в поле. Утренние извинения требовали материального подкрепления.

Достав ножик, он обвёл взглядом желтеющую, освежённую прошедшим дождём траву и, найдя в ней синее пятно, потянулся к нему.

В августе уставшая природа начинала готовиться ко сну, но некоторые растения только расцветали. Нежные голубые, синие и фиолетовые колокольчики, пушистые малиновые и сиреневые астры, а в центре — одна, оранжевая, самая большая, — чуть-чуть колосьев по краям…

Подрезая очередной стебелёк, Джеймс усмехнулся: он никому не дарил цветов. Ни Ирме, ни матери с Алисой. Что сподвигло его на букет для мисс Верити? Вряд ли только извинения…

Гарретт скрупулёзно вспомнил все эпизоды их общения: первую встречу и своё восхищение красивой девушкой, беседы ни о чём и обо всём, вечер чтения, спор, короткие разговоры… О нет, он больше не любовался ею как изящным произведением искусства! Он тонул в её глазах, даже ощущая к ней неприязнь.

Осознав это, Джеймс почувствовал страх и какое-то неведомое, истеричное чувство то ли радости, то ли отчаяния. Он понял, что впервые в жизни влюбился. Исподволь, безумно, в самую неподходящую девушку.

Тонуть было не страшно — подумаешь, тихо идти ко дну! Он и так на дне в какой-то степени — отстранённая радость от чужой смерти давно ушла, но та серая грусть никуда не делась. Однако на осознание Джеймс натолкнулся как на подводный камень. И столкновение стоило ему, как любому утопающему, шанса на спасение — он дёрнулся, выпустил последние крохи воздуха и начал захлёбываться.

Захотелось выбросить букет подальше в заросли. Это означало бы полное фиаско в битве с мисс Верити и её убеждениями.

Точно! Утопающий нащупал рядом спасительную корягу, а у Джеймса родилась идея. Можно было выплывать. Гарретт улыбнулся сам себе и продолжил путь прямо по полю.

Он добрался до дома как раз к ужину. Стол накрыли, но есть пока не начинали: миссис Уилкинс допекала пирог, Генри и Эли болтали по-делькански в верхнем холле.

— Дополнительно к извинениям, мисс Верити, — улыбнулся Джеймс, протягивая девушке цветы. — И в качестве соболезнований по поводу смерти сэра Верджила.

— Спасибо, — удивлённо отозвалась она, зарываясь носом в букет. — Обязательно положу их на его могилу.

— Дже-эймс! — Эли с криком скатилась по лестнице и повисла на нём. — Я сегодня ходила в школу и встретила мисс Моррисон. Она сказала, учитель дельканского вернулся. Через неделю экзамен!

— Месяц изучения — это не целый год, конечно, — заметил Генри, проводив взглядом букет.

— Я целыми днями слова учила, — притопнула ножкой Алиса. — И грамматику!

— Да-а, и перевела полбиблиотеки! — фыркнул Генри.

— Бе-э! — В качестве неоспоримого аргумента девочка показала учителю язык.

— Алиса! — угрожающе прошипел Гарретт.

Генри спрятал улыбку.

— Ни в коем случае не знакомьте её с Иолой! — предостерёг Джеймс, когда его сестра скрылась в столовой. — Они на пару весь город отправят в Бездну!

— Как скажете. К чему цветы? — Инженер хитро прищурился.

— Я скрытный человек, не забывайте! — с усмешкой напомнил Гарретт.

Он не сомневался, что Генри догадается: зачем же ещё дарить девушке цветы? Если только на день рождения. Похороны тоже достойным поводом, но не настолько.

— Сочувствую, — вздохнул Рэнделл. — Поедете со мной в Дельканию?

— Пожалуй. Думаю, имею право уйти в первый в жизни отпуск. Эли, ты не против? — обратился Джеймс к сестре.

— Отдохни, наконец! — отмахнулась девочка. — Тётушка Маргарет, вон, за глаза тебя только вампиром и зовёт!

Гарретт скривился: о бледных нелюдях ему напоминали исключительно в неподходящее время. Одна была радость — миссис Уилкинс унесла ирфию обратно, и синий цветок больше не мозолил глаз своей вампирьей холодностью.

Минуло около месяца с того дня, когда его предали. Эйна зачем-то оставили в полной темноте. Никто не заглядывал, только Нора приносила по ночам бутерброды. Предлагала свечи или лампу, но он отказался — с ними в тесном подвале стало бы слишком душно.

Как-то — по словам Норы, в начале сентября — явился Мюллер. Распахнул дверь и встал рядом — беги, мол, если сможешь. Эйн закрыл лицо рукой: на улице светило яркое солнце, привыкшие к полной темноте глаза сразу же заслезились.

— Из чего сделано то средство? — вопросил Мюллер, с силой захлопнув дверь.

Эйн поморщился от резкого звука и промолчал.

— Хорошо, молчите, — подозрительно легко отступился дельканец. — Даю вам девять часов. Вечером расстреляю и вас, и Нору. А вот милую девочку Урсулу отправлю в Андарион. Укажу ей, где искать одно загадочное создание, и попрошу передать ему, что вы всех предали.

Мюллер вновь распахнул и захлопнул дверь, уходя.

Эйн откинулся на стену, возле которой сидел, и пару раз стукнулся о неё головой. Какой же он всё-таки дурак! Подставил всех, предал свою семью, не добился цели… Реши Мюллер расстрелять его одного, Эйн сказал бы ему спасибо. Но дельканец угрожал Норе, хотя она помогала ему, а не Эйну. И самое худшее, он собирался сообщить о злоключениях эла-Виэта единственным его близким.

Не было никаких сомнений: Мюллер знал о Ксилли и мог его найти. Более того, он выяснил, что Ксилли не человек! Но откуда?

В Тайри всегда гордились, что малые народы Архипелага избрали именно этот остров в качестве дома. Правда, без малого четыреста лет они были вынуждены скрываться, и даже местные жители теперь редко их встречали. Эльфы вовсе считались вымершими — их поселения были полностью разрушены во время войны.

И вот однажды в дом семьи эла-Виэт постучалась эльфийка с маленьким ребёнком. Эйна тогда ещё не было, но мать часто описывала, какой красивой была их гостья. Она попросилась переночевать, её пустили. Но утром женщина не проснулась. Её похоронили, а ребёнка оставили и стали воспитывать как родного сына. Ксилли был на год старше Эйна, но получилось, что это Эйн присматривал за ним — эльфы взрослели медленнее людей.

К несчастью, через несколько лет отец умер, а мать не оправилась от потери и сошла с ума. Что-то заставило её фактически продать детей постороннему человеку. В Силверкроне друг у друга остались только они.

После были изнурительная работа, жизнь в пыльном городе, Лоуренс… Ксилли и так с трудом переносил заводскую жизнь, а его и последней радости лишили. Эйн не мог представить, насколько ему было плохо.

В семнадцать лет эла-Баус порекомендовал Ксилли водителям с завода. Неизвестно, почему, но новая работа эльфу понравилась. Он хотя бы снова улыбался.

Всё бы хорошо, однако года полтора назад к Эйну подошёл наставник и протянул потрёпанную книжицу — дневник Пауэлла — и красивую деревянную шкатулку. Замок на ней был срезан, а внутри... Внутри лежал электрический револьвер! Эла-Баус рассказал про три дневника и предложил ему найти остальные. Якобы в одном из них должна была содержаться истинная история мира, в которой андарцы были не великими «соединителями королевств», а настоящими подонками.

Эйн начал читать дневник по ночам. Засел за химию. Жаль, негде и некогда было практиковаться. А с год назад к Эйну на улице подскочил тощий господин с приметной челюстью и тонкими волосиками соломенного цвета. Он представился Людвигом Мюллером и сообщил, что является представителем организации «Свобода от Соединения» и предлагает ему поучаствовать в освобождении Тайри.

Мюллер сказал, что знает о дневнике, и тайком забрал Эйна с собой в Вальдорф. Он убеждал тайри в благородстве своих целей, рассказывал о деятельности организации... Его помощники тоже делились информацией. И Эйн примкнул к ним.

Они работали вместе, занимаясь, правда, преимущественно подрывом андарской экономики. Никакой идеологической и политической деятельности Эйн не замечал. И это, и гибель случайных людей, кем бы те ни были, заставили его засомневаться в правильности происходящего.

А ещё он нарушил ту детскую клятву и предал свою семью... Почему-то от осознания этого стало почти физически больно. Он с силой сжал левое плечо, чтобы старая рана заболела и хорошенько отрезвила его память. Боль пронзила руку, и одновременно с этим дверь в подвал приоткрылась.

Эйн опознал в вошедшем Нору, но волосы, выбившиеся из пучка и «горящие» на солнце, сделали из неё баньши, предвестницу беды.

— Так, герр, последнее предупреждение от Мюллера, — заявила она, притворив дверь. — Если ты не расскажешь ему рецепт взрывчатки, он выполнит свою угрозу. — Девушка усмехнулась, шурша какой-то тканью: — По его мнению, я сейчас умоляю тебя о пощаде.

— А ты?..

— Принесла чудесную сумку. Подойди ко мне, — попросила Нора.

Эйн встал и вслепую сделал пару шагов вперёд. Ему в плечо ткнулась вытянутая рука. Она тут же убралась, и через секунду на его голову надели родной машинистский шлем.

— Ещё шаг.

Эйн шагнул, задев ногой плотную ткань. Его дёрнуло вниз, и над головой щёлкнул замок.

— В сумке есть всё необходимое, — послышался глухой голос Норы.

Гениальная девушка! Запихнула его в сумку с расширенным пространством! Эйна опять дёрнуло и затрясло, как будто он оказался между двумя стиральными досками. Похоже, Нора спрятала сумку под платьем, и Эйн чувствовал её шаги. Через несколько минут девушка рванула бегом, и тряска превратилась в болтание кувырком из стороны в сторону. Кажется, Эйн потерял сознание.

Очнулся он на земле. Трава колола спину, на лицо упала пара листьев с ближайшего куста, вокруг шумели сверчки. Ночной ветер приносил запахи леса и холод скорой осени. Эйн сел и стащил с головы шлем. Мир перестал быть жёлтым.

Сбоку нашлась сумка, в кармане — спички и маленькая восковая свеча, положенные туда Норой. В другом кармане шуршал лист бумаги, но его Эйн пока не трогал. Он зажёг свечу и зашарил в сумке свободной рукой. Нащупал шкатулку с револьвером, дневник, металлический ящик (наверное, реагенты), куртку, которую тут же достал, и пару пирожков.

Еда пришлась кстати, а жевать всухомятку он привык.

Поев, Эйн вытащил листок из кармана. Это оказалась записка от Норы.

«Ты находишься в 20 милях к югу от Миттельбурга. Мы с Урсулой долетим до Леонбурга, и я отправлю её домой. Совру, что у тебя есть дела здесь. Найди в М. доктора Шварца (Норд-плац, 19). Встретимся у него.

Нора».

Эйн хмыкнул: он научил девушку управлять паролётом, и предприимчивая фройлен украла аппарат у Мюллера. Интересно, далеко они улетели?

Сидеть на месте не имело смысла, поэтому Эйн встал, погасил свечу, спрятал шлем в сумку, повесил её на плечо, вылез из кустов на просеку и зашагал на север, поплотнее запахнув куртку.

Он шёл долго, больше двух часов. За это время лес уступил место полям, просека вывела на узкую дорогу, чёрная полоса ночи отползла влево, а солнце начало подниматься над горизонтом. В округе не видно было ни одного дома или человека. Лишь вороны кружили в небе с противным карканьем.

К концу третьего часа пути Эйн добрался до берега какого-то притока Хильда. Он свернул на рыбацкие мостки и до скрипа зубов напился ледяной воды.

Речушку Эйн пересёк вброд, разувшись и закатав брюки. Также босиком, привязав ботинки к ремню за шнурки, он пошёл сквозь высокую луговую траву. Дважды наступил на колючки и всё же обулся.

Луг взобрался на холм, и оттуда Эйн увидел очередное поле, новый лес вдали и дорогу. Там, на её обочине, стоял старый паромобиль — по сути, повозка с двигателем. Такие называли самоходами и всячески презирали. Около паромобиля ковырялся кряжистый мужичок в рабочих брюках и ярко-зелёной рубашке. Эйн спустился с холма и приблизился к нему.

— Герр, не подскажете, как добраться до Миттельбурга? — осведомился он вместо приветствия.

— Туда. — Мозолистый палец указал направо по дороге. — Только далековато — почти тринадцать миль. Эх-х, — вздохнул мужчина.

— Паромобиль сломался? — участливо уточнил Эйн.

— Ага, купил вот развалюху! — сплюнул собеседник. — Думал с деревни в город ездить! С-час!

— Давайте помогу.

— Н-ну. — Мужчина вручил Эйну гаечный ключ и отодвинулся.

Починка много усилий не потребовала — всего-то подправить клапан. Видимо, хозяин паромобиля ни дерка не понимал в технике.

— Спасибо! — Мужчина хлопнул Эйна по плечу, забрал ключ и, уже вспрыгнув на сиденье, бросил помощнику бледно-синюю бумажку. — Бывай! — Он завёл двигатель и умчался в сторону Миттельбурга.

Эйн надеялся, что в благодарность его подвезут, а получил деньги — половину дельканского кёнига. Тайри понятия не имел, сколько стоила в Делькании его услуга, но ему явно не доплатили. Впрочем, мужчина мог бы совсем ничего не платить. Воистину жадность — кратчайший путь к бедности! А за полкёнига можно было купить еды на пару дней.

Эйн положил деньги во внутренний карман куртки и побрёл дальше. Ему оставалось часа четыре, если идти с той же скоростью.

* * *

Шло время, а между Норой и Эйном ничего не происходило. В конце концов, Урсула решила, что они всего лишь друзья. После этого стало возможно завести с девушкой приятельские отношения.

Нора оказалась очень умной и начитанной. Играла на скрипке и увлеклась химией. Это она помогала Эйну в его делах. А ещё она с радостью учила Урсулу дельканскому.

Жизнь текла занимательно, пока не разрушилась лаборатория.

Потом Эйна схватили, но Нора настояла на том, чтобы Урсулу оставили в покое.

Они просидели в доме какое-то время, и Нора изобрела невероятный план. Она достала две чудесные сумки, собрала в них кучу всего: оказалось, сумки вмещали очень много вещей и очень мало весили. В одну из сумок Нора заставила залезть и саму Урсулу.

Когда дельканка вытряхнула её наружу, они были в корзине уже знакомого паролёта, который летел над лесом.

— Мы сбежали, — сухо объяснила Нора. — Доставим Эйна в нужное ему место и полетим в Леонбург.

— Зачем?

Если Урсула правильно помнила, Леонбургом назывался город, куда приходили андарские суда.

— Ты поедешь домой.

— Не хочу, — воспротивилась Урсула.

— В любое место. Главное, прочь из Делькании, — сжалилась Нора. — Тут тебя найдут. А теперь сядь на моё место и держи штурвал ровно, — велела она. — Я проверю курс.

Урсула вцепилась в штурвал и замерла, боясь пошевелиться. Нора выпрямилась, покрутила головой, оглядывая землю внизу, и сказала:

— Слева есть синий рычаг. Потяни его на себя одной рукой.

Урсула подчинилась. Рычаг слушался плохо: она до крови защемила палец и сдвинула штурвал. Нора выругалась, когда паролёт качнулся и её чуть не выбросило за борт.

— Мы падаем? — взвизгнула Урсула, заново хватаясь за штурвал второй рукой.

— Мы снижаемся!

Дельканка снова забрала управление, и паролёт приземлился на поляну. Нора взяла одну сумку, открыла её и выбросила. Урсула сидела на дне корзины и плохо видела происходящее, но ей показалось, что из сумки вылетел Эйн.

— Всё! — подтвердила Нора. — В Леонбург!

В восемь часов вечера они спрятали паролёт в лесу и выбрались в город. Там дельканка сразу провела Урсулу в порт, купила ей билет на пароход, дала немного денег и шляпку, обняла девушку на прощание и вежливо помахала ей, когда пароход отплывал.

Спустя несколько часов Урсула будет в Шиптауне, там поменяет деньги, уедет в Александрию и, наконец-то, исполнит свою мечту.

Чёрная тень металась под потолком. У неё была вытянутая голова, из которой тянулись тонкие, извивающиеся нити. От бёдер вместо ног начинались нити более толстые, далее разветвлявшиеся и перераставшие в туман. Руки у тени были длинные и худые, с пятью парами острых когтей взамен пальцев. Лица у неё не было: ни глаз, ни рта, ни носа — но она издавала еле слышный шипящий визг, изредка прерываемый хихиканьем.

Все, кто находился в помещении, во сне затаили дыхание. Они не ведали, что творилось рядом, однако чувствуя это, боялись пошевелиться. Лишь Ксилли не спал. Он наблюдал за тенью из-под полуопущенных век и ждал, когда она заметит его.

Вдруг за неплотно прикрытой дверью замерцал огонёк свечи. Хаса, чья была очередь мыть полы в коридорах, возвращался на чердак. Тень испугалась света и ретировалась через распахнутое из-за жары окно.

Хаса пробрался к своей раскладушке, задул свечу, со скрипом лёг и завернулся в плед. Вскоре тайри заснул.

Ксилли тихо встал, нашёл свои ботинки, завернулся в плед на манер плаща и прокрался к выходу.

По лестнице он спускался почти ползком — ходить последнее время было трудно, что-то словно придавливало его к земле. В свои двадцать пять — совсем юный возраст по меркам эльфов — Ксилли чувствовал себя глубоким стариком. Глаза его постоянно слезились, он едва мог их открыть. Вкусы и запахи исчезли, сильно ухудшился слух.

Недавно из-за этого произошла авария: грузовой паромобиль, который Ксилли вёл, перевернулся. Хорошо, никто не погиб, а груз не пострадал! Если бы что-нибудь случилось, ему было бы несдобровать. После аварии Ксилли понял: он умирает.

Умирать в чужом холодном городе казалось страшным, поэтому он решился убежать в родной для эльфов лес.

Медленно плетясь вдоль стен, эльф добрался до чёрного входа, миновал дома, заборы, какие-то заброшенные здания и вышел из города с той стороны, где лес подступал к нему почти вплотную.

Ксилли упал на колени, оставшись без опоры, и тяжело отдышался. Тут сверху взвизгнули: тень выследила Его. Эльф вскочил и ринулся к лесу так быстро, как ещё мог. Тень вилась позади, хихикала и не торопилась ловить.

Вот Ксилли нырнул под сень деревьев и запетлял между ними, не разбирая дороги. Природа словно придала ему сил. Он ни разу не споткнулся, не зацепился за ветку пледом, который так и развевался за его спиной. Чудилось, что даже тень отстала, устрашившись леса-защитника.

Но силы оставили эльфа. Ноги подкосились, и он кубарем скатился в овраг. Подняться снова Ксилли не сумел. Он лежал, устремив взор вверх, где сквозь редеющую листву проглядывала яркая голубая звезда. Сииррэ, королева ночи, указывающая путь…

Тень закрыла её собой и закружилась, неторопливо снижаясь. Хихиканье переросло в низкий торжествующий хохот.

* * *

Чарльз сидел, опершись о подоконник скрещёнными руками и устроив на них голову. Он уже больше часа смотрел в ночное небо, на Северную звезду, сияющую сегодня особенно ярко.

Остаток дня прошёл как в тумане. Подумать только! Много лет он жил практически бок о бок с дикими котами и эльфом и ничего не замечал! А может, другие тайри — тоже нелюди? Какие?

В комнату заглянула мать.

— Ты нигде не видел Сеали? — обеспокоенно спросила она. — Я не могу её найти! Наверное, эта негодница удрала, пока я страдала!

— Не видел, — пробормотал Чарльз.

Вероятно, мать была права: она три дня пролежала с головной болью, вызвала врача (на сей раз, похоже, взаправду). За это время горничная вполне могла безнаказанно скрыться.

— Ох уж эти тайри! Никчёмные и неблагодарные! — недовольно восклицала мать в коридоре. Чарльз не спорил с ней. К чему?

Дом притих. Родители наверняка легли спать. Часть слуг ушла во флигель, часть поднялась на свой верхний этаж.

Неожиданно мимо окна проплыла странная тень, похожая на уродливого осьминога с костлявыми руками. Она повернула голову, и иссушающий страх пригвоздил Чарльза к месту, хотя он и не видел лица.

Когда тень скрылась в стороне Силверкрона, юношей овладела мелочная ярость. Какая-то тварь посмела вот так пугать его в его же доме! Чарльз выскочил на улицу, выхватил из крепления на крыльце масляный фонарь и кинулся следом за тенью, напрямик через лес.

Юноша бежал. Ветки хлестали его лицо. Кусты драли лёгкие домашние брюки. Свет от фонаря беспорядочно скакал вокруг. Выхватывал из тьмы хищные лапы деревьев. Огонёк беспомощно бился о стекло, словно боясь двигаться вперёд.

Чарльз спешил. Казалось, что тень нужно непременно поймать. Как — он не думал.

Ещё шаг — и ярость сменилась изумлённой обидой. Лоб Чарльза взорвался болью. Юноша упал. Над ним, осыпая легкомысленного авантюриста сухой листвой, трясся трухлявый сук.

— Какого?.. — хрипло выдохнул Чарльз, подбирая фонарь. Он разбился и погас. — Зачем я вообще куда-то побежал?

Он всегда был немного безрассуден, но не настолько, чтобы бежать в лес ночью! Хотя в прошлый раз побежал… и даже без фонаря… Но тогда причина была более или менее уважительной, а сейчас эмоции казались чуждыми ему.

Костеря себя за глупость, Чарльз достал из кармана платок и спички, стёр со лба кровь и зажёг фонарь. Сквозь торчащие осколки свет пробивался неровно, пририсовывая деревьям жуткие клыкастые морды.

Юноша уже собрался возвращаться домой, как вдруг услышал неподалёку громкий хохот. Он вздрогнул. Но тут мимо прошуршала большая круглоглазая сова.

— Ух-ху-ху! — сказала она.

— Ух-ху… — выдохнул Чарльз.

Чуть дальше опять захохотали. Он только фыркнул. Однако хохот продолжался слишком долго для одной совы и слишком стройно для нескольких.

Чарльз сделал пару осторожных шагов вперёд, в сторону города. Ещё немного. И ещё. Опустил фонарь, постаравшись спрятать его в кустах, и вгляделся в происходящее в небольшом овражке.

На дне его, запутавшись в большом куске ткани, лежала чья-то хрупкая фигура. Над ней кружилась знакомая тень. На другом краю оврага стоял ободранный ирбис, нервно хлещущий хвостом по бокам. Его брат пригнулся, готовясь к смертоносному или смертельному — как повезёт — прыжку.

По верным котам-хранителям Чарльз опознал фигуру на дне. Так тень охотилась на эльфа? Нет, он и так страдал от чего-то и уж точно не заслуживал смерти в овраге!

Чарльз вспомнил лучшее сказочное оружие против зла и взвесил в руке фонарь. Кивнул себе, резко размахнулся и изо всех сил швырнул его во вьющуюся тень. Попал!

Осколки застряли в нитяных волосах твари. Огонёк лизнул её. Уродливая голова загорелась. Тень пронзительно завизжала и скрылась в темноте, испуская запах горелой плоти.

Чарльз вышел навстречу ирбисам. Те, больше не таясь, превратились в людей. Выглядело это… жутковато, но не страшнее, чем тень. Втроём они спустились в овраг и склонились над Ксилли.

— Он жив? — Кажется, это был первый раз, когда Мэл что-то произнёс.

— Да. — Ивар устроил эльфа у себя на коленях, плотнее укутав его в плед. — Ксилли, ты слышишь нас? — взволнованно спросил он.

Парнишка приоткрыл глаза и всмотрелся в темноту. Тщетно. Чарльз даже в полусвете Северной звезды разглядел совершенно белую радужку. Ксилли ослеп.

— Слышит, — буркнул Мэл. Голос у него оказался резкий, неприятный, как ржавый механизм. — Ты ему в ухо говоришь. Но не видит.

— Всё будет хорошо, — пообещал Ивар. — Что нам делать? — поинтересовался он, отвернувшись от эльфа.

— Ведьма не умрёт. Она придёт снова, — заметил Мэл.

— Снова… Наш брат не доживёт до утра, Мэл! — отчаянно прошипел Ивар, крепче прижав к себе Ксилли.

— Ему можно как-нибудь помочь? — вклинился Чарльз.

Эльф едва заметно пошевелил ухом. Услышал голос, которого не ожидал услышать. Заметив это, ирбисы совершенно одинаково слабо улыбнулись.

— Он умирает потому, что не может жить вне природы. Эльфы — её дети. Родня Ксилли — ветер, — поведал Ивар. — Возможно, его бы спас ураган… Так, по крайней мере, говорят наши легенды…

— Значит, вам нужно спасти Ксилли от ведьмы и промышленности. Желательно, при помощи ветра, — вывел Чарльз. — Есть одна идея. Идёмте!

Он повёл ирбисов в сторону Саммерсет-Холла. Оборотни, чьи глаза в темноте поблёскивали зелёным, не путались в корнях, как Чарльз, но Ивар нёс на руках эльфа, а Мэл осторожничал, чтобы не зацепиться ни за что больным боком. Поэтому Рэнделл не чувствовал себя совсем уж неуклюжим, как опасался.

Наконец, они дошли. Пробрались к мастерской, рядом с которой лежал паролёт. Чарльз стал вытаскивать баллоны с гелием.

— Что вы собираетесь сделать? — спросил Ивар.

— Вы ведь хотите сбежать от ведьмы? Помогаю вам, очевидно!

Мэл, поняв задумку, присоединился к нему. Вдвоём они перенесли баллоны, бочку с водой и насос к паролёту, заполнили оболочку и резервуар двигателя и плотно закрыли клапан.

— Секунду! — Чарльз подбежал к столу, схватил большой лист с инструкцией, чистый блокнот и пару карандашей. Он вручил их Мэлу.

— Вы же видите в темноте? — уточнил инженер.

— Сейчас не темно.

— Отлично. Улетайте!

— Спасибо, сэр Чарльз, — поблагодарили братья. Ивар добавил: — Не будет наглостью просить вас присмотреть за нашими младшими братьями?

— Имена, — потребовал Чарльз. Будет, но он уже не сможет остаться в стороне.

— Хаса, Итринн и Рэн.

— Присмотрю.

— Спасибо!

Братья забрались в корзину, аккуратно устроили там Ксилли. Ивар встал у руля. Чарльз отбежал подальше, чтобы его не задело бортом.

Зашипел паровой двигатель. Закрутился штурвал. Острый нос паролёта поднялся, и аппарат вальяжно взлетел. Он поднимался над особняком, над деревьями, набрал скорость в свободном небе и пропал вдали.

Чарльз впервые наблюдал за полётом с земли и не мог не загордиться им: паролёт двигался куда более ровно, чем обычный аэростат! Плавно, степенно и торжественно. И печально.

У этих троих были какие-то грандиозные планы, но всё порушили болезнь Ксилли и ведьма. Теперь ирбисы и эльф исчезали в неизвестном направлении, и Чарльз ради них пожертвовал своим вторым паролётом, хотя ещё недавно злился на этих ребят. За что? За то, что они защищали друг друга и остальных тайри!

«Я идиот и, похоже, диссидент», — усмехнулся инженер, отрывая взгляд от тёмного неба.

Чарльз поднялся к себе, кое-как обработал разбитый лоб и, не раздеваясь, рухнул на кровать. Скоро утро!

…Разбудили его вопли и топот. Наскоро сменив костюм и умывшись, Чарльз выглянул в коридор. Оказалось, народ толпился возле комнаты матери. Собрались все: отец, экономка, прочие слуги, полицейский.

— Что произошло? — поинтересовался он у экономки, перекрикивая стоящий в коридоре гвалт.

— Во время вечерней прогулки миссис Рэнделл кто-то поджёг ей лицо! — в ужасе поделилась женщина.

— Кошмар, — прокомментировал Чарльз и скрылся в своей комнате.

Кто бы мог подумать?!

К концу августа часовню полностью отреставрировали. Почистили полы и стены, заделали трещины, переложили черепицу. Пока Генри, Ник и Оливер сколачивали скамейки и узкую винтовую лестницу к башенке, Иола расписала стёкла прозрачными красками. Получились волшебные яркие витражи с совами, ничуть не похожие на старые фигурные стекляшки в медных оправах.

Когда вернулся школьный учитель дельканского, у Генри появилось свободное время. Он снова взялся за дневник. Инженер дочитал его и практически разобрался с сэром. Теперь его мысли занимал таинственный летатель, секрета которого не разгадал даже Пауэлл.

Генри каждый вечер проводил над дневником, читал найденные у миссис Уилкинс книги или чертил. Временами он вскакивал с кресла и начинал метаться по гостиной, ища идеи и пугая забегавшую к брату Алису. В порыве вдохновения мог выскочить в холл и тут же вернуться обратно. Иногда резко вырывал листы с неудачными набросками из тетради, с громким треском сминал их и бросал в камин. На общем письменном столе обосновались чертежи. Джеймс не возражал — он не имел привычки работать дома.

В общем, обстановка в доме была идеальна для творчества, но это не помогало: летатель не летал. Даже в теории. Он мог только падать на землю с оглушительным грохотом, погребая под собой безумного испытателя.

Генри долго размышлял над изобретением, но пока не добился особого успеха. Единственное, до чего он додумался, — это замена непрактичных металлических крыльев тканевыми, из прочного валенвола, изготовленного специально для воздухоплавания. Основой — «скелетом» крыльев — могли послужить трубки из атлантия, невероятно лёгкого и крепкого металла. К величайшему сожалению Рэнделла, эти материалы были непомерно дороги.

Отложив на время финансовые печали, Генри углубился в изучение орнитологии. Он хотел понять, как летают птицы, чтобы проверить механизм для летателя, приведённый в дневнике.

Быстро стало понятно, что сведения Пауэлла — ерунда. С птицами они не согласовывались, про проблемы с физикой писал ещё автор дневника… Следовательно, если из летателя и могло выйти нечто стоящее, оно настолько отличалось бы от исходной версии, что стало бы полностью отдельным изобретением.

Такому изобретению потребовалось бы другое название, и Рэнделл уже знал, каким оно будет. Подсказал его детектив, постоянно маячивший поблизости: стоявший у окна или читавший что-то, он попадался на глаза каждый раз, когда инженер поднимал голову от чертежей, и вызывал отчётливое беспокойство.

Джеймс последние недели много молчал, что-то напряжённо обдумывал… Впрочем, проблему Генри заметил ещё в пышном букете полевых цветов: Гарретт, по всей видимости, влюбился.

Любовь, по мнению инженера, была одной из опаснейших болезней, потому как её трудно было диагностировать и невозможно излечить. Она была непредсказуема и неразборчива в людях.

Генри был бы рад, если бы Джеймс встретил милую и добрую девушку с традиционными взглядами на семью и мир. Должно же хоть что-то хорошее и светлое присутствовать в его воробьиной жизни? Но Гарретт, к несчастью, полюбил кошмарное создание, уже причинившее ему серьёзный вред.

Неудивительно, что Джеймс согласился-таки поехать в Дельканию. Хотел забыть мисс Верити, оказавшись как можно дальше от неё.

Пока же он просто покидал Уайтфилд почти каждые выходные. Генри и Джеймс занялись поисками информации о тёмных духах, чтобы спасти леди Офелию и её спутников. По выходным они добирались до крупных библиотек в других городах, просматривали всю литературу, которая могла, на их взгляд, принести пользу: сборники сказок, религиозные тексты, исследования фольклора… Как-то Генри даже наткнулся на антикварное пособие по демонологии на каком-то полузаконном рынке Ньютона, где, кроме прочего, предприимчивые людишки по изживающей себя традиции продавали жён и тайри.

Из этого пособия исследователи узнали, что тёмных духов существует великое множество и для каждого есть свой способ изгнания или уничтожения. При этом определить тип духа могли только маг или другое магическое создание.

Пришлось идти в часовню, где почти безвылазно обитала новая смотрительница Иола.

Когда фее предъявили книгу, она заинтересовалась. Пролистав около половины, Иола уверенно ткнула пальцем в изображение серого бесформенного нечто с чёрными глазками и доброй-предоброй улыбкой, от которой мороз пробирал душу.

— Тантибус, порождение Тьмы, высший дух, — зачитала девушка. — Питается энергией живых существ и их кошмаров. Когда набирает достаточно сил, воплощает эти кошмары в реальность. Единственный из всех тёмных духов не имеет постоянной ауры, соответственно, пока он спит, его никто не видит.

— Если книга имеет хоть какое-то отношение к действительности, то мы близки к победе, — сказал Джеймс. — Как уничтожить или изгнать дух?

— Приготовить особое зелье, обработать два свинцовых снаряда для пращи и по очереди метнуть в Тантибуса.

— У особого зелья есть рецепт?

— Да, только… — Фея повернула книгу, чтобы Генри и Джеймс смогли увидеть список ингредиентов и способ приготовления.

— Значит, будем собирать лягушек, — невозмутимо постановил Гарретт. — Где здесь ближайшее болото?

— Да как вы можете? — разозлилась Иола и замахнулась книгой.

— Я не говорил «живых лягушек». — Детектив шагнул в сторону. — И вы сами себе противоречите!

— Я не собиралась убивать вас книгой, — насупилась девушка.

— Болото далеко, — сообщил Генри, припомнив карту. — Давайте пока с травой разберёмся.

— С травой! Люди ничего не смыслят в магических растениях! — категорично заявила фея. — Соберу сама! И там ещё другие ужасные пункты есть: три человеческих голубых глаза, собачья лапка и кровь альпа. Кто такие альпы?

— Материковые вампиры, — пояснил Джеймс. — Вот только как добыть их кровь?

— Это, вероятно, ваша проблема, — хмыкнул Генри, которого смешила эта сюрреалистическая беседа. — Кстати, никто не подумал, где нам эти вещи хранить?

Все, не сговариваясь, посмотрели на башенку часовни.

— Генри, вы можете создать замораживающее заклятие? — спросила Иола.

— Нет. Я же говорил, что ни дерка не смыслю в магии! — недовольно напомнил Рэнделл.

— Да что там смыслить-то?! Найдите голубой поток энергии и привяжите к чему-нибудь так, чтоб держалось и морозило!

— Он может быть не тем магом, — пробормотал Гарретт.

— Попробую, — вздохнул Генри и огляделся.

Потоки магии никуда не делись. Они тянулись в разные стороны, сплетались, изгибались и расходились. Как на них воздействовать?

Инженер повёл рукой в воздухе. Раньше он просто проходил сквозь потоки, а сейчас хотел дотронуться до них, почувствовать что-нибудь.

Коричневый, рассыпавшийся внизу, не поддался. Синий похолодил ладонь. Красный обжёг. А вот светло-серый… Он не ощущался физически, но Генри понял: вот оно, что-то важное, нужное именно ему. Он проследил пальцами тонкий, полупрозрачный поток и как будто осознал, как с ним взаимодействовать. Махнул рукой внутри потока… Налетел порыв ветра…

— Генри-и-и! — пронёсся по роще удаляющийся крик.

Инженер открыл глаза. Когда успел закрыть? Вроде бы всё до этого видел…

Иола села на толстый корень старого дерева и неприлично захохотала, открыв рот и запрокинув голову.

Джеймса не было. Запоздало Генри вспомнил, что Гарретт стоял прямо на пути потока.

— Где он? — забеспокоился незадачливый маг.

— Улетел! — Фея пыталась успокоиться, но смех так и пробивался вместе с икотой.

Генри огляделся. В обозримом пространстве Джеймса не было. Куда его могло унести?

Внезапно где-то недалеко затрещали ветки. Послышался глухой звук падения, за ним — пара зловещих, но вполне цензурных проклятий в адрес Генри. Вскоре Гарретт вернулся.

— Джеймс, извините, пожалуйста! — заговорил Генри. — Увлёкся!

— Ничего, — с безмятежной улыбкой отмахнулся исцарапанный детектив. — Зато теперь я имею полное право использовать вас как приманку для альпов.

— Вас проводить к доктору Уэлчу? — опасливо осведомился Рэнделл.

— Сам дойду.

Джеймс удалился, держась за голову и бормоча что-то про психически нездоровых и недальновидных бестолочей.

— Пожалуйста, сделайте замораживающее заклинание! — заныла Иола. — А я пока травки насобираю и сушиться повешу!

Она раскрутила свой новый синий тюрбан и уставилась себе под ноги, видимо, мгновенно найдя там нужное растение.

Генри вошёл в часовню и задумчиво осмотрелся. Голубые потоки магии нашлись на полу. Они будто были прикреплены к ледяному пламени на плитах. Итак, нужно было поднять эти потоки в башенку, закрепить там и как-то… активировать?

Рэнделл вздохнул и уставился на место стыка стены и крыши башенки. Там удачно образовалось нечто вроде полочки. Неплохо!

Генри сходил наружу за приставной лестницей (на новой не высохла краска) и забрался в башенку. Наметил место для заклинания и спустился на пол. Дотронулся до синей плиты. Пальцы тут же покрылись инеем.

— Вот же дерк! — зашипел Рэнделл, тряся рукой. Пальцы временно перестали слушаться.

За следующие три часа он перепробовал, наверное, всё: тянул энергию, пытался передвинуть поток, сочинял полудетские стишки-заклинания, разговаривал с магией, просмотрел книгу в поисках идей… В конце концов, Генри выяснил, что умеет делать светящиеся фигурки-иллюзии, и окончательно отморозил пальцы. Цели он не достиг.

— Ничего страшного, не всё получается с первого раза, — утешила его Иола, вернувшаяся с полным платком травы.

— Как улов? — угрюмо поинтересовался Генри.

— Всё, кроме найвы золотистой, но она растёт западнее. В окрестностях Александрии, к примеру.

— Кстати, там нет никаких предписаний, когда и что можно собирать?

— Нет, как ни странно, — пожала плечами фея. — Все травы пригодны на любом этапе жизненного цикла.

— То есть они тоже живые? — зацепился Рэнделл. — Тогда почему ты возражаешь против убийства животных? Феи — вегетарианцы?

— Нет. Просто каждый должен соответствовать своему месту в пищевой цепи. Разумные обычно питаются мясом травоядных, птицей, рыбой… Зачем нам ещё и лягушки?

— Подожди, мы ведь не есть их собираемся! — возмутился Генри.

— Какая разница? Я говорю не о цели, а о самом факте убийства.

— Интересная теория… В Милорине, между прочим, едят лягушек.

— Гадость! — Иолу перекосило.

Скоро Генри покинул часовню. В Гостевом доме он встретил Джеймса и снова извинился перед ним. Казалось бы, обошлось без последствий, но Рэнделлу никогда раньше не было настолько стыдно.

— Я в порядке, слава одному вампиру, — скривился Гарретт. — Лучше скажите, получилось?

— Нет, — буркнул Генри и привычно устроился за письменным столом. Вдруг на него словно снизошло озарение, и инженер склонился над чертежом.

«Эврика! — мысленно возликовал он. — Магия! Вот Пауэлл и не догадался! Оказывается, магия может противоречить физике. Раньше это было не очевидно, но сегодня я преодолел силу тяжести. Джеймс, конечно, упал, но ведь воздушный шар летает, птицы летают… Значит, и я полечу!»

Последним, что Ксилли увидел, был летящий в ведьму огонёк. Это Хаса всё-таки успел увидеть её под потолком и ранить? Нет же, нет! Хаса спал на чердаке. Это он, Ксилли, захотел умереть в лесу, а она охотилась.

Хихикала, рычала, а потом — огонёк. Нет! Рычали его братья-ирбисы. Они дышали огнём? Или… Кто-то напал на ведьму с другой стороны! Кто? Другая ведьма?

Тяжело было вникать в происходящее, не видя и почти не слыша его.

В овраг с разных сторон спустились три пары ног — это Ксилли понял по движению воздуха. Его обняли и о чём-то спросили. По голосу Ксилли опознал Ивара, за ним — Мэла и… сэра Чарльза?

Нет! Это сон. Сон. Сон. Не может быть такого! Он просто умирает в тихом овраге, и ему снятся братья и сэр Чарльз. Им троим он был благодарен, вот они и привиделись, провожая в Седые чертоги Наали.

Кто-то (похоже, Ивар) нёс его через лес. Потом они забрались в лодку, трое побегали туда-сюда, готовя её к отплытию… Куда? И как? Вокруг Силверкрона нет крупных водоёмов. И свежести от воды нет.

Но лодка… Точно, он же слепой. С чего он взял, что это был Ивар? Ивар, Мэл и сэр Чарльз остались там, в овраге. Здесь просто тоже трое. И лодка. Ладья. Три безымянные фигуры в белых саванах — спутники Наали, проводники в её Чертоги.

Ладья плавно поднималась вверх — он плыл сквозь звёздный океан в сторону головы Мириллы, их Мира-черепахи. Где-то там, по легенде, и есть переход за грань.

Рядом с Ксилли лёг большой пушистый зверь. На ощупь он походил на ирбиса. Когда-то Ксилли любил зарыться руками в густой мех кого-нибудь из братьев. Они фыркали и отмахивались хвостами. Эльф и ирбисы — милая сценка, как из древних легенд. Странно, что в окрестностях большого города их редких прогулок никто не заметил. Неужели люди совсем не ходят в лес?

Начался шторм. Разве в звёздном океане бывают штормы? Видимо, нет: спутники заволновались — зверь вскочил, в ладье начались какие-то перемещения. Что-то пронеслось вверху — то ли верёвка в воздухе, то ли что потяжелее, вроде полновесного флотского каната.

Особо сильный порыв выкинул Ксилли из ладьи. Не судьба ему попасть в Седые чертоги. Будет летать меж звёзд до скончания веков.

Ксилли открыл глаза скорее по привычке, чем чтобы что-то увидеть. Однако же зрение вернулось к нему.

Вокруг бушевал, закручиваясь и завывая, ветер. Зарницы сверкали вдалеке, освещая непроглядную мглу ночной бури. Снизу схлёстывались в бессмысленном сражении чёрно-бирюзовые волны с ошмётками пены. Впереди же, прямо в воздухе, зависла молодая женщина. Её песочного цвета волосы и лёгкое нежно-бирюзовое платье с широкими рукавами медленно колыхались, как будто не ярился сейчас грозный шторм, а солнечный ветерок набегал волнами. Маленькая, с открытым лицом, чуть заострёнными ушами, ласковой улыбкой и добрыми сиреневыми глазами — Ксилли не помнил её, но непостижимым образом узнал.

— Здравствуй, родной! — Женщина протянула тонкие руки и прижала его к себе. — Я знала, что ты пойдёшь в отца.

Ксилли прижался к матери. Он никогда не думал, что увидит её хоть раз. Матушка Эйна много рассказывала о смерти эльфийки в своём доме. Представлялось, будто она канула в забвение.

— Молчишь? — продолжала она. — Мальчики, погибшие в Силверкроне, принесли мне леденящую душу историю! И вот теперь я наконец вижу тебя свободным, в небе. Хочешь пойти со мной? Мы с отцом живём в Чертогах Наали, но скоро уйдём в иную жизнь. Пойдёшь за мной? Я расскажу тебе о нашей жизни до твоего появления, о славных существах из Тайри, о твоих предках.

«Нет. Умирая, я был к этому готов. Незачем было существовать дальше. Но здесь, в сердце бури, я чувствую, что всё ещё жив. Мне рано идти за тобой», — хотел произнести Ксилли. Увы, он мог лишь покачать головой.

— Твоя воля. — Наверняка она разочаровалась. — Если хочешь, лети. Лети — ты умеешь!

Она растворилась в воздухе, и мир заполнился звуками: громом, треском, плеском, воем, свистом… Запах солёной воды ударил в нос. Молнии засверкали чаще: фиолетовые, желтоватые, на самом горизонте — бледно-красные. Вверху стала видна та самая лодка, и Ксилли беззвучно рассмеялся, узнав её.

Что ж, он действительно летит! Видно, мать была сильфидой, а не эльфийкой, и он унаследовал её дар.

* * *

Паролёт плавно плыл по чернильному небу, оставляя за собой белую в звёздном свете полоску водного пара. Сииррэ в эту безлунную ночь присматривала за беглецами и дарила покой. Поговаривали, что она спускается с небес к тем, кто отчаялся, и помогает им… Наверно, врали.

Ивар оторвал взгляд от неизменной линии горизонта и посмотрел на дно корзины. Брат перекинулся в ирбиса и спал, прислонившись боком к холодному борту. Минул почти месяц, но раны от ведьминого ножа не спешили заживать. Мэл не подавал вида, но брата нельзя было обмануть.

В детстве они жили в приюте и могли полагаться лишь друг на друга — в приюте вообще почему-то были одни девчонки, из мальчишек — только они и мелкий Рэн. Позже близнецы познакомились с двумя братьями из деревеньки, где находился приют. С ними было здорово и играть, и попадать в переделки. С ними было не так страшно попасть в далёкий андарский город.

Правда, там всё ужасало, вселяло ненависть. Особенно преуспел Лоуренс, наставник и редкостный ублюдок. После того, как он отрезал одному из младших братьев палец за какую-то ошибку, Мэл предложил убить инженера. Кончилось это хуже некуда. Трое погибли, Ксилли стал немым, Лоуренс выжил, Мэл обвинил во всём себя… Тогда Ивар перестал узнавать брата. Как будто тот оказался чужим, более злым человеком… нелюдем.

После покушения близнецы узнали, что они оборотни. Вдруг в полнолуние превратились в ирбисов. Счастье, что никто не заметил! Эла-Баус наутро всё объяснил. Не понял он лишь одного: почему ирбисы, восточные кошки? Предположили, что кто-то из предков был с Востока.

С появлением наставника-тайри неприятности вроде бы закончились. Хозяйских сыновей можно было приравнять к плохой погоде — не лучшее явление, но в общем, терпимое. Тем более Генри от тайри не так уж и отличался. Вернее, отличался — между ними была пропасть происхождения, но он относился к ним вполне дружелюбно.

Поэтому они решили отдать ему ящик, предназначавшийся Эйну. Единственный человек в их компании, Эйн казался самым надёжным. Но и горные козлы иногда срываются в пропасть: он начал где-то пропадать, а однажды исчез совсем.

Генри тоже убрался подальше — отдавать ящик стало некому. Ксилли предложил попросить помощи у Чарльза. Мэл возражал. Нахальный эльф всё равно поступил по-своему. Позже он рассказал, что лежало в ящике, однако красть оружие и книгу они не решились — Чарльз был не дурак и тут же вычислил бы их.

А потом Ксилли окончательно заболел. Наставник списал это на оторванность эльфа от природы, поведал о его связи с ветром, напомнил тайрийские легенды… По его совету братья отправились на поиски какой-то нуфии — цветка, способного помочь Ксилли.

Во время своей вылазки они угодили в ловушку ведьм Алого круга. Мэла схватили в лесу, Ивару удалось сбежать. Впрочем, недалеко: ведьминская магия привязала его к костру в поле. Ни отойти подальше, ни раскидать костёр он не сумел. Оставалось ждать, когда пламя потухнет или разгуляется и сожжёт его заживо.

Помощь пришла неожиданно. Чарльз Рэнделл, которого занесло в то же место, спас сначала его, а потом и Мэла. Ивар, конечно, напугал его, оторвав одной из ведьм голову, но парень не бросил дела! Хотя удачным исход вылазки было не назвать: и цветка не нашли, и вторая ведьма уцелела. Вовремя улетела, гадина!

Помимо этого, Ивар выдал их с братом, и Чарльз разгадал личности ирбисов. Но почему-то промолчал.

И вот два часа назад он спас их снова, отдав паролёт и позволив улететь. Молодой инженер во второй раз лишился своего главного изобретения ради тайри, и это при всей андарской мелочности, при всём их высокомерие! Жаль, что Ксилли он помочь не мог…

Ивар перевёл взгляд на эльфа. Тот лежал, зарывшись лицом в мех на загривке ирбиса, и почти сливался с его белой шкурой. Звериное чутьё говорило, что Ксилли пока жив, однако ему осталось недолго.

Взвился ветер. Паролёт качнуло. Заскрипели тросы. Мэл подскочил, столкнув эльфа на пол. Тот не пошевелился.

— Спасительный ураган? — предположил брат, перекинувшись в человека.

— Мы рядом с морем! — Пришлось повысить голос, чтобы быть услышанным в усилившемся вое стихии. — Сейчас сезон штормов!

— Без карты, дерк знает куда! — пробормотал Мэл. Ивар прочитал по губам. — Куда мы?!

— В Тайри! Ровно на юго-запад!

Мэл глянул на компас, расположенный около рулевого колеса, и помотал головой.

— На запад!

Ивар посмотрел на стрелку и выругался. Ветер стал слишком сильным, и паролёт не мог с ним бороться.

— Садимся! — закричал брат.

— Мы над морем! Ветер не пустит к берегу!

Набежали тучи. Сииррэ и другие звёзды скрылись за их плотной завесой. Мир почернел.

И какой дурак сказал, что кошки видят в полной темноте? Хоть крохотная искорка, но нужна была!

Ивар заглушил паровой двигатель. Мэл вслепую подтянул моток верёвки, чтобы привязать всех к бортам. Подобрался к Ксилли.

— ВУ-УФ-ФУ!!! — взревел ветер.

Паролёт рвануло назад. Братьев бросило на дно. Корзина накренилась. Лопнул один из тросов. Обрывок ударил Мэла в раненый бок. Брат выпустил верёвку. Она запуталась в штурвале.

Снова рвануло. Уже вперёд. Ксилли подбросило в воздух. Ивар хотел поймать его. Не дотянулся. Эльфа выбросило из корзины.

Мэл приподнялся и вцепился в целый трос мёртвой хваткой. Ивар ухватился за другой.

Дождь заливал лицо и стекал под куртку, затапливал корзину. Если они сегодня утонут, то подготовленными. Даже собственная лодка есть!

Бесшумно сверкнула первая зарница. Ивар оглянулся на брата. Тот, не отрываясь смотрел куда-то вниз и назад. Ивар проследил за его взглядом. На расстоянии от них, почти над поверхностью воды, парила бело-сиреневая фигура, окружённая блестящими брызгами воды и серебристыми завихрениями воздуха. Фигура взлетала всё выше и выше, сияние её менялось от переливчато мерцающего к ровному, от сиреневатого — к серебристому.

С приближением невиданного создания его очертания приобретали более ясный вид. Вскоре стало возможно увидеть ярко-оранжевые волосы и серый рабочий комбинезон.

— Это Ксилли! — крикнул Мэл.

Эльф помахал им обеими руками и ускорился.

Вот он с лёгкостью запрыгнул на борт корзины, пробежал по нему вперёд и остановился на носу, повиснув на тросе и вытянув одну руку. Паролёт тут же перестало болтать, он выровнялся и двинулся сквозь шторм, невзирая на встречный ветер.

Ивар отцепился от своего троса, потряс саднящими ладонями в воздухе и принялся распутывать намотавшуюся на штурвал верёвку. Мэл откинул дверцу и прищёлкнул её к борту, чтобы из корзины вылилась хотя бы часть воды.

Шторм начал стихать. Тучи потихоньку рассеивались, открывая светлеющее розоватое небо с фиолетовым облачками на востоке. Над водой величаво вставало солнце. Ореол, окружавший Ксилли, медленно потускнел. Ивар вновь взял управление паролётом на себя, и эльф спрыгнул в корзину.

На юге показался туманный берег. Пологие холмы, покрытые сухой травой, сбегали к воде и обрывались, как выяснилось позже, футах в двадцати от неё. Под обрывом пролегала полоса из мелких камней и тёмного песка.

— Мы прилетели! — выдохнул Ивар.

— Но не туда, — закончил за него брат. — Это Делькания. Берег Тайри никак не может быть на юге. То есть… тогда мы и берег Андарии могли бы видеть.

Они повернули головы на север. Там простиралась бескрайняя синева Большого пролива.

Ивар понуро опустил голову. Он — молодец, приди тролль по его душу! Не догадался попросить карту, вёл паролёт практически вслепую, рискуя быть замеченным или упасть… И что? Они в Делькании, вода в двигателе на исходе, гелий, судя по всему, тоже…

— Выберемся, брат, — пообещал Мэл, обняв его и устроив подбородок на плече. — Должны выбраться!

Ксилли встал сбоку, чтобы не мешать управлению, заглянул Ивару в лицо и ободряюще улыбнулся. Так светло он не улыбался ни разу на памяти оборотня. Невозможно было не ответить.

Миттельбург, Делькания

8 сентября 373 года со дня подписания Международного договора о мире

Миттельбург встретил их строгими зданиями бежевых и серых тонов, острыми шпилями церквей и ярким осенним солнцем. Люди в нём двигались будто в каком-то порядке — какой бы большой ни была толпа, она не превращалась в беспощадную толчею, никто не шагал по чужим ногам, не тыкал локтями в прохожих, не ругался, не выбегал на паромобильную дорогу.

Джеймс, ни разу до последней весны не покидавший Александрии, не таясь, оглядывался ещё в порту. Пока пароход вальяжно перебирался через пролив, он стоял у борта и, не отрываясь, смотрел на блестящие зеленоватые волны.

— В этом мире я теперь люблю не только дождь, — пробормотал он, думая, что Генри не слышит.

Сам инженер представлял, как выглядят дельканские города, поэтому сейчас выбрал объектом наблюдения своего спутника.

В Андарионе Джеймс осматривался как детектив: бросал короткие взгляды, примечал детали. В Делькании он словно расслабился и не стеснялся по-детски крутить головой и каждую минуту задавать вопросы: что это за здание? а это? а вон то?

«Точно, Воробей! — мысленно усмехался Генри. — Вроде взрослая птица, но маленький. И прыгучий, кстати. И почему у него шаг такой широкий при его росте?»

Путь от речного вокзала до нужного адреса занял около двадцати минут. За это время Гарретт вдоволь насмотрелся на город, на аккуратных и слегка прилизанных торговцев, на спешащих разносчиков газет, на паромобили и лёгкие конные экипажи, на почтенных герров и их фрау, на молодых людей и детей. На белокурых дельканок, тех, кто мог бы сойти за фройлен, он старался не смотреть.

— Нам сюда. — Генри указал на строгий кованый забор с диковинными птицами, за которым стоял большой дом бледно-голубого цвета с четырьмя колоннами на крыльце и затейливым узором в виде корабля, окружённого облаками и птицами, — на фронтоне.

Они пересекли ухоженный парк по прямой дорожке, выложенной серой плиткой, поднялись по гладким широким ступеням и подошли к двери. Рэнделл поднял дверной молоток, сделанный в форме пресловутой львиной головы, и постучал.

— Guten Morgen! — В дверях появился полный пожилой мужчина с пышными бакенбардами.

Генри ответил, что они приглашены к фрау Родерих, и их пропустили внутрь. Мужчина попросил гостей оставить чемоданы и шляпы в холле и проводил их в гостиную.

Комната впечатляла. Бледно-зелёные обои с золотистыми цветами чуть поблёскивали в лучах солнца, которые проникали сквозь высокое окно, служившее одновременно дверью во внутренний дворик. Два обычных окна были прикрыты лёгкими шторами кремового оттенка. Глубокие светлые кресла и диван выделялись на фоне тёмного пола; на журнальном столике стояла ваза из дорогого фарфора, в которой красовался букет последних в этом году цветов. На маленьких тумбочках и каминной полке располагались разные безделушки: статуэтки, подсвечники, корявый портрет молодой женщины в красивой деревянной рамке. Над камином висел лесной пейзаж, задетый тонкой тенью от украшений люстры.

— Она хранит мой рисунок на виду у гостей? — удивился Генри. — Я подарил его, когда родители разводились, и мы с отцом уезжали в Андарион... Думал, он выброшен или пылится в старой коробке!

— Она ваша мать, — пожал плечами Джеймс. — Моя хранила все подарки от меня и Эли на комоде, хотя там почти не было места.

Сама фрау Аннелизе появилась минуты через две. Это были самые долгие минуты в жизни Генри — возможно, ещё более долгие, чем ожидание приговора. Мать почти не изменилась, даже фасон платья с его острым воротничком и прямыми рукавами, казалось, остался тот же.

Увидев Генри, она вдруг заплакала. Ему почему-то стало неловко. К счастью, мать не требовала от него ответных слов приветствия и достаточно быстро взяла себя в руки. Она поприветствовала Джеймса, посетовала на что-то, понятное только ей одной, и позвала своего отца, Карла-Юргена.

Деда Генри помнил крайне плохо — в его детстве герр Родерих всегда был занят и нечасто уделял внимание внуку. Однако сейчас герр отошёл от дел, передав компанию дочери. Он, по её словам, жаловался на боль в спине, плевался от современной моды и женил домашних слуг на горничных и кухарках.

И мать, и дед хотели услышать историю Генри, но заспорили, о чём именно он должен рассказать. Говорить, в итоге, вовсе пришлось Джеймсу. Впрочем, тот был предельно корректен.

* * *

Путешествие обещало быть интересным, а уж для того, кто за всю жизнь посетил лишь три города своей страны, и вовсе захватывающий. Если поезд Джеймсу ничем особым не запомнился, то пароход его поразил. Как такая громоздкая конструкция не тонула?

Подпортили настроение механические грузчики, точь-в-точь такие же, как на вокзале Кингсуэй. Странно, что больше нигде они не появлялись.

— Их производят в Делькании всего три года, поэтому они мало где встречаются, — объяснил ему Генри.

Понаблюдав, как механизм закатывает чей-то багаж на борт, Джеймс отвернулся от берега. Его новый коричневый чемодан (старый теперь использовался как хранилище кое-чего из столичной квартиры) уже подняли на пароход — беспокоиться стало не о чем. К тому же, и без механизмов было на что посмотреть.

Под нежно-голубым небом, в обрамлении двух серых волнорезов, ширилась сине-зелёная водная гладь пролива. Мутная, грязновато-коричневая у берега, к горизонту она синела, светлела и сливалась с небом. Интересно, край мира тоже выглядит так?

— Нравится? — поинтересовался светловолосый дельканец средних лет, в клетчатом костюме модного бежевого цвета, стоявший у борта правее. По его интонации можно было подумать, будто он сам создал Большой пролив и небо над ним и решил справиться о мнении пассажиров.

— Красиво.

— Разве что для того, кто не видел настоящего моря, — фыркнула женщина в кремово-розовом пальто и цветочной шляпке.

— Я и не видел, — подтвердил Джеймс, мысленно скривившись. Непрошеная собеседница выглядела копией мисс Верити, несмотря на чёрные как смоль волосы и брови.

В дальнейшей беседе выяснилось, что мужчину звали Танкредом Зонне, женщину — Амадеей (очевидно, она родилась в Тариоле); они были женаты; он — писатель, она — модистка; в Андарион ездили навестить друга герра Танкреда. Ну и самое главное: сеньорина Амадея обожала болтать и делала это без устали.

Когда подошёл Генри, которого раньше носило неизвестно где, Джеймс прямо-таки обрадовался.

— Вы верите в магию, — ни с того ни с сего заключила сеньорина, лукаво подмигнув обоим андарцам из-под шляпки.

— Положим, у меня есть доказательства её существования, — негромко поделился Генри.

— Ваша Корона объявит награду за вашу голову, — уверенно высказался герр Танкред, сдвинув шпяпу так, чтобы она закрыла его глаза.

Джеймс запомнил эту привычку у ищеек Тайной канцелярии. У него этот жест дельканца вызвал некие смутные подозрения, хотя мужчина, возможно, просто пародировал кого-то.

— У Танкреда всегда ночь наступает раньше. — Женщина отвесила мужу подзатыльник. — Он сам пишет про магию, и его — представьте себе! — не хотели пускать в Андарион!

— Ами, веди себя прилично, — пожурил её герр Танкред. — Здесь не Тариола.

Сеньорина Амадея недовольно фыркнула и отвернулась от мужа. Напротив неё, по несчастью, оказался Джеймс, и женщина тут же пожелала выяснить, женат ли он или, если нет, есть ли у него невеста. Однако в это время по пароходу разнёсся звонок — они прибыли.

— Остерегайтесь семьи Ортгримов и помните, что человеческая магия в Мирилле сейчас работает лишь через артефакты, — сообщил герр Танкред на прощание, уловив мгновение тишины в речи Амадеи.

Чета Зонне многозначительно исчезла в толпе.

До Миттельбурга Джеймс и Генри добрались уже на речном пароходе. Он был проще, медленнее и гораздо меньше в размерах.

Город мало отличался от виденных ранее. Архитектура та же, надписи те же, только язык иной, люди иные и цвета: в Андарионе больше любили тёмный камень и кирпич, здесь — светлый, по большей части голубой или розовый.

Дом Родерихов, например, был голубым. А вот интерьер ни капли не походил на андарский, здесь предпочитали лёгкость и свет, а не сумрачную степенность. Более того, они не стеснялись выносить свой дом за пределы личных комнат — так, портрет хозяйки, написанный, несомненно, её сыном, невозмутимо стоял на полке рядом с антикварными подсвечниками.

Спустя пару минут ожидания в гостиной появилась женщина в длинном коричневом платье без корсета. Ей было лет пятьдесят пять, но она сохраняла ещё былую красоту. Высокая и статная, как валькирия, с короной из густых рыжих волос и пронзительными зелёными глазами, волевым лицом и точёным носом, с одной лишь морщинкой между густых бровей, женщина эта была, несомненно, матерью Генри. И он походил на неё куда больше, чем на отца.

Фрау приблизилась к сыну, взяла его лицо в свои ладони и долго гладила большими пальцами по щекам. Она долго плакала и что-то говорила по-делькански. Пару раз различалось «Джинджер», то ли прозвище, то ли просто слово.

Он неловко обнимал мать и смотрел в её глаза. Джеймсу при виде этой встречи самому хотелось плакать — он ведь никогда уже не обнимет, не увидит... Может, лишь во сне он смог бы встретить свою мать, но сны ему, увы, почти не снились. Поэтому он молча стоял у кресла и ждал, когда затянувшийся миг встречи пройдёт.

— Мама, — сказал, наконец, Генри, — это мой друг, о котором я писал. Джеймс Гарретт. Джеймс, это моя мать, Аннелизе Родерих.

— Рад знакомству, фрау Родерих. — Джеймс склонил голову, приложив руку к сердцу. — Благодарю за гостеприимство.

— Взаимно, мистер Гарретт, — кивнула женщина, отходя от сына и садясь на диван. — Я думала, он приедет с юной леди. Однако друг — тоже замечательно. Садитесь же! Я хочу поговорить с вами!

Она взяла со столика колокольчик и позвонила. Вошёл тот же человек с бакенбардами — дворецкий. Он выслушал указания и скрылся за дверью.

— Мистер Гарретт, я правильно понимаю, что вы не говорите по-делькански? — поинтересовалась фрау Родерих.

— Могу что-то спросить и понять ответ, но не могу поддержать разговора, — сказал Джеймс, садясь.

Генри устроился рядом с матерью и спросил:

— Будут в ближайшее время какие-нибудь интересные события? Ярмарки, фестивали...

— Тебе уже хочется убежать, Джинджер? — усмехнулась женщина.

— Я хочу сходить куда-нибудь с тобой. Помнишь, как раньше ходили на ярмарку и спорили, кто позже устанет?

— А в качестве приза твой отец присуждал нам леденцы? Помню, конечно! Но нет. В этом месяце только Вечер масок и Международный съезд феминисток.

— О демоны Бездны! — дурашливо воскликнул Генри. — Джеймс, вы можете себе это представить? Простите...

Говоря это, он имел настолько забавное трагичное лицо, что невозможно было не расхохотаться.

— Не паясничай! — пожурила его мать. — Вы не любите феминисток?

— К несчастью, наоборот, фрау Родерих, — признался Гарретт.

— О! — Она покачала головой. — В таком случае не беспокойтесь: леди обычно собираются в центре города, но не у Хильда. Тут, на их взгляд, чересчур много мужчин!

— Лизе, что это за тема для беседы с сыном и его другом? Феминизм! Незамужним дурам нечем заняться — вот они и лезут не в своё дело! — проворчали от двери. — А вам, молодой человек, не помешает немного уверенности, чтобы излишне строптивую дамочку приручить!

В гостиную, пошаркивая домашними туфлями, вошёл старик. Он выглядел в точности так, как Генри мог бы выглядеть в старости, был одет в мягкие брюки, тёмно-синюю рубашку и лёгкий домашний жилет, опирался на строгую трость и сверкал зелёными глазами под круглыми линзами очков.

— Карл-Юрген, отец Аннелизе, дед этого взъерошенного оболтуса, — представился он. Генри и Джеймс, встав, по очереди пожали ему руки, после чего пожилой мужчина расположился во втором кресле и спросил у дочери:

— Лизе, Людвиг пока не возвращался?

— Он приедет через неделю, отец.

Оба из вежливости общались на андарском. Андарцам, по наблюдениям Джеймса, и в голову бы не пришло заботиться о том, понимает ли гость фразы, не обращённые непосредственно к нему.

— Джинджер, расскажи же мне, как ты жил всё это время, как учился? — потребовала фрау Родерих.

— Нет уж, дорогая, — сварливо отмахнулся Карл-Юрген, — оставь материнские бредни на потом или почитай о них в письмах Генри! Я хочу услышать, за что его арестовали! — твёрдо закончил он, глядя на внука из-под кустистых бровей.

— Нашли карлика в шляпе! — развёл руками тот. — Пострадали многие влиятельные лица, им не понравилось, что следствие затянулось, вот полиция и предъявила кого попало.

Генри говорил быстро, запальчиво. Хотел высказать всё, что думал. Но Карл-Юрген перебил его:

— Какого карлика? Я жду подробностей!

— Андарская поговорка. Искали лепрекона — нашли карлика. Что же до подробностей… Джеймс, расскажете? — Генри перевёл взгляд на детектива. — Вам, подозреваю, известно больше.

И Гарретт поведал всю историю расследования, умолчав лишь о смерти матери. Однако Родерихи, наверное, читали андарские газеты и знали об этом.

Потом, когда любопытство деда Генри было удовлетворено, разговор перескочил на изобретения (фрау Аннелизе заинтересовалась летателем и предложила сыну помощь), на праздники (Джеймса пригласили на Вечер масок у Родерихов), на женщин и, в частности, феминисток. А позже пили чай. Не в пять, как правильно, а позже — когда захотелось. И говорили на андарском, переходя на дельканский только для дворецкого и девушки, накрывавшей на стол.

Эйну не хватило сил добраться до Миттельбурга за один переход — сказались недели, проведённые в подвале. Так что тайри упал ничком на траву, едва достигнув очередного леса. Он лежал в тени желтеющих деревьев, слушал переругивания птиц и шорох опадающих листьев, вспоминал семью, задремал…

…Проснулся Эйн в сумерках. То было самое отвратительное время: не темно, но и не светло, солнце село, звёзды не взошли, и, главное, ни дерка не видно. Тайри продолжил свой путь по хорошо утоптанной дороге, бледная полоса которой выделялась на фоне тёмных зарослей.

Шёл он долго. Было холодно. Дорога никуда не сворачивала, не сужалась. Но лес подступал к ней всё ближе. Ветви нависали над головой и сплетались, образуя живой тоннель. Эйн зажёг наполовину прогоревшую свечу. Намного светлее не стало, однако лес перестал казаться сплошной чёрной массой: из непроглядного мрака вылезли острые когти, щерящиеся пасти, дрожащие тени.

Стояла гробовая тишина. Ночные птицы не охотились. Трусливые грызуны не попискивали в траве. Не стрекотали сверчки. Не шуршали крупные звери. Не пыхтели ежи. Рано? Может быть, ночная жизнь просто не успела начаться?

Наконец в кустах зарычали. Большая красноглазая собака без шерсти выпрыгнула оттуда, взяла с дороги палку и убежала обратно, повинуясь заливистому свисту. Кому могло понадобиться играть с такой жуткой псиной в ночном лесу?

Дорога раздвоилась. Левый путь явственно забирал к западу, правый вёл строго на север. Эйн выбрал правый.

Ветви опустились ещё ниже, и высокий путник иногда задевал их головой. Скоро в его волосах и отросшей за последние недели бороде скопилось куча обрывков листвы и, кажется, паутины. Вытряхивать надоело, и Эйн решил разобраться с ними позже.

Через два часа путь преградили две ивы, развесившие свои ветвистые слёзы, как плотный, непроницаемый занавес. Тайри на время задул свечу, чтобы не устроить пожара, и развёл их в стороны. Опять зажёг её и осмотрелся.

Сразу за занавесом лежал труп. При жизни он был высоким и довольно полным мужчиной, а после смерти превратился в бесформенный куль из кожи и одежды. Кто-то или что-то высосало из него все внутренности. Даже вампиры, если верить легендам, не совершали подобного!

С трудом преодолев тошноту, Эйн перешагнул тело и двинулся дальше, опасливо озираясь. Листья с этой стороны уже осыпались с деревьев, и голые ветки торчали над дорогой. Было чуть светлее. Дул ледяной ветер, доносил сладковатый запах разложения. У леса появились новые, пугающие черты: стволы побелели, а в корнях валялись кости — сначала по одной, потом — кучками. Ни одной звериной — только человеческие. Неподалёку слышалось чавканье.

Эйн передумал идти этой дорогой и развернулся, желая побыстрее убраться из кошмарного леса.

Перед ним из ниоткуда возникла девочка лет пяти в беленьком платьице с розовыми цветами. Волосы у неё были длинные, до колен, и отливали красным в трепещущем свете свечи. Кожа казалась белой, губы были неровно накрашены тёмной помадой. Или?..

— Красные волосы и глаза — ты выглядишь как я! — признала девочка, пряча руки за спиной. — Но ты — другой. — Она радостно улыбнулась и облизнула губы. «Помада» с них пропала.

Если бы в этот момент перед Эйном стояло взрослое существо, пусть даже и женщина, он напал бы первым без колебаний. Кем бы она ни была, эта тварь явно питалась разумными созданиями. Однако же она предстала в образе маленькой девочки. Эйн промедлил.

Девочка вытянула руки из-за спины. Её когти оказались раза в два длиннее пальцев.

Свеча догорела. Остатки горячего воска стекли на ладонь Эйна. В этот миг девочка прыгнула.

Она метила когтями ему в лицо. Промахнулась. Порвала ухо. На плечо полилась кровь. Эйн бросился вправо-вперёд, к ивам. Девочка развернулась за ним.

— Ты не дал мне поиграть, — насупилась она.

Второй прыжок — тварь с неожиданной силой ударила в спину. Эйн упал. Сумка куда-то отлетела. В глазах заплясали искры. Девочка преспокойно уселась на землю и принялась царапать его, снимая полосы кожи и напевая:

— Я играла во дворе, во дворе, во дворе.

Мне попался человек, человек, человек.

Я его на ужин съем, съем-съем-съем, съем-съем-съем.

Череп подарю сестре, ре-ре-ре, ре-ре-ре,

Из костей создам портрет, да — портрет, да — портрет.

Я его не отпущу, щу-щу-щу, нет-нет-нет.

Крови вытекло много, от раны и усталости перед глазами плыли уже не искры, а тёмные пятна. Эйн вряд ли сумел бы быстро встать, даже если бы ему не мешали.

— Сикфара! — окликнул девочку неизвестный парень, наверно, не старше пятнадцати. — Мама просила тебя не охотиться сегодня! Ну как ты можешь показаться старшему в грязном платье?

Мимо Эйна прошагали качественно выделанные белые сапоги и собачьи лапы. Парень на самом деле был куда более многословен, но тайри недостаточно хорошо знал дельканский и половины его слов не понимал. Да и говорили они на странном диалекте, которого он никогда не слышал.

— Встань и иди причешись, платье смени!

— Братик, ты противный!

— Сикфара! — прикрикнул парень.

Девочка прекратила терзать Эйна и убежала. Парень потоптался вокруг и изрёк:

— М-да-а, сколько крови зря расплескала… Маленькая дура! Норд, взять сумку! К ноге!

Брат Сикфары безо всякого труда поднял Эйна за плечи и поволок дальше по дороге. Лысая собака бежала вровень с хозяином, помахивая своей ношей.

С каждой минутой лес становился всё более упорядоченным, потом перерос в такой же облезлый сад с голубыми яблоками на белоснежных деревьях. Кости остались позади. Протоптанная лесная дорога сменилась мощённой сероватыми плитами. На ряде стволов вдоль неё висели гирлянды из светящихся жаб, нанизанных на леску. И эти жабы квакали! Квакали в особом ритме, создавая чудовищную, немного печальную мелодию. Им надрывно вторила умирающая скрипка.

— Эй, Юто, кого это ты там тащишь? — проорал развязный мужской голос, неуловимо напомнивший вопли пьяного Лоуренса.

— Ужин Сикфары! — Парень занервничал — мужчина ему чем-то не нравился или, быть может, внушал страх. Так или иначе, Юто как можно быстрее проскочил каменное крыльцо, приложив Эйна о дверной косяк разодранным плечом.

Свернув налево, он опустил пленника на пол в совершенно тёмном помещении, отпер какую-то дверь и стащил его по скользким ступенькам. Очередной подвал… А ведь когда-то Эйн жил на чердаке завода и мог видеть небо в запылённом окне.

— Удружила тебе сестрица, — вздохнул Юто. — Попадёшь на пир к нашей семейке — самым грозным альпам Делькании!

Совсем рядом завыла какая-то женщина. Юто ещё раз вздохнул и покинул подвал, звякнув на прощание ключами. Вой возобновился.

— Тихо ты! — шикнул кто-то из того же угла, подкрепляя слова звонкой оплеухой. — А ты кто? — обратился он к Эйну.

— А вы? — переспросил тайри. Он неуклюже сел, держась за шершавую каменную стену, и отодрал от ладони засохший воск.

— Прос-ст-тые, ч-честн-ные лю-люди-и! — прорыдала женщина.

— И я — простой человек, — ответил Эйн.

— Но не честный, что ль? — хохотнул мужчина. — Ничего, там, в Чертогах, тебе эту смерть зачтут! Может, и в Бездну не сошлют — смотря, что ты наворотил. Почти всё, кажись, можно у альпов искупить!

«Хотите сказать, это боги наказали меня? — подумал Эйн, скорчившись у стены. — За убийства, грабежи, похищение, за сэра Генри, за ребят…» Теперь всё произошедшее казалось ему воздаянием, а Мюллер и альпы — карающим мечом Справедливого. Впрочем, нет. Мюллер был просто лицемерным гадом.

Стало любопытно, какое наказание приготовит ему жизнь.

— Кто такие альпы? — уточнил он.

— Долго раздумывал? Иностранец, что ль? — удивился мужчина. — Если андарец, то вроде ваших вампиров.

— Андарец, — подтвердил Эйн. Он не сразу осознал, с кем себя отождествил. Исправляться было поздно, биться головой о стену — бессмысленно, уже пробовал.

Видимо, он неотвратимо сходил с ума. Вот уже перестал отличать себя от этих козлов. Что дальше? Добровольное возвращение и каторга с расстрелом? Боролся с рабством — вернулся в рабство? Даже будь у него выбор, Эйн предпочёл бы смерть у вампиров, а не судьбу механика в Силверкроне.

И ведь ему было неплохо — он родился человеком! Эльфы, феи и им подобные не доживали на заводах и до тридцати. Его названый брат тоже ходил по грани.

Прошло много времени. Эйн то ли уснул, то ли потерял сознание. Разбудили его рыдания той же женщины. Судя по звукам, её уводили.

— Да сопроводят безликие её душу! — пожелал мужчина, когда вой стих за дверью. — Знаешь, альпы ж в отличие от ваших вампиров женским молоком не брезгуют.

— Дрянь какая! — поперхнулся Эйн.

Он неподвижно лежал на полу, посыпанном опилками. Раны на плечах горели, левое ухо разрывала боль, пахло гноем.

— Кто такая миссис Гарретт? — подал голос мужчина. Неужели ему было скучно в ожидании смерти? — Во сне ты умолял её простить тебя.

— Она погибла по моей вине. Умерла в муках, — признался Эйн. Ну вот, проболтался, пусть и во сне.

— Ты — врач?

— Химик.

— Отравил, что ль?

— Взорвал.

— Зачем?

— Случайно. — Эйну пришлась по душе эта половинчатая исповедь: и рассказал, и не навлёк на себя чужой ненависти. Своих угрызений совести было вдосталь! — Оставил сиротами двух детей, — добавил он, зачем-то сделав из того детектива ребёнка.

— Недоумок, — буркнул собеседник беззлобно, — ну, одна неосторожность — пустяк для Справедливого.

— Я бросил младшего брата в беде, нарушил данную клятву… — перечислил Эйн свои тяжелейшие грехи.

— Клятва в наши дни ничего не значит, а парень должен сам о себе заботиться, а то мужиком не станет.

— Он — больной ребёнок, тоже сирота, — достроил тайри свою похоронную лодку.

— Ну, тогда ты последний подонок.

Дверь скрипнула.

— Вода, — объявил Юто, кидая каждому по небольшой кожаной фляжке.

Пить не хотелось, поэтому Эйн израсходовал воду на обработку ран, до которых получилось дотянуться.

— Невкусная у тебя кровь — старший считает, незачем её сохранять, — сказал альп. — Но ты пока ему интересен.

— Юто, свали! — приказал знакомый развязный голос. — Безухого старший требует!

Эйна вздёрнули на ноги и погнали наверх, подталкивая, чтобы не свалился на лестнице. Вот и настал решающий для него час.

Чарльз трусливо удрал в мастерскую. До этого он позавтракал в компании обеспокоенного отца, от которого услышал более подробную историю. По словам матери, она гуляла по лесу близ Саммерсет-Холла, так как ей не спалось. Северная звезда, видите ли, светила слишком ярко, и занавески не помогали! Лес был дивным, ветерок ласкал, и тут неведомый злодей ка-ак выскочит из кустов! Ка-ак бросит в неё фонарь!

— Трейтор насчитал восемнадцать осколков, лицо и грудь у Ливи обожжены ужасно! — сокрушался отец.

— Сочувствую. — Чарльз положил подбородок на руки и взглянул на него. — Ты сегодня останешься дома?

— Конечно! Ты — тоже. Инспектор Хоук просил не покидать дома.

— Пойду в мастерскую, — кивнул сын. Надежда поскорее познакомиться с новыми подопечными растаяла, как дым.

— Иди.

Около мастерской Чарльз украдкой осмотрелся и, увидев в окнах пару слуг, картинно схватился за голову, изображая растерянность и гнев. Играть — так до конца!

Инспектор появился быстро. Значит, его действительно позвали. Он застал Чарльза сидящим у раскрытых ворот.

— Мне сообщили, у вас что-то не в порядке, сэр, — вкрадчиво высказался полицейский.

— Паролёт украли, — пожаловался инженер.

— Что, опять? — не сдержался детектив.

Чарльз уставился на него негодующим взором, художественно заломив бровь. В школьные годы под присмотром матери специально мимику оттачивал. Обычно не пользовался — незачем, но иногда приходилось, чтобы отвадить кого-нибудь назойливого. Подействовало — детектив смутился.

— Прошу прощения. — Он прокашлялся. — Итак, вы видели или слышали вчера вечером что-нибудь подозрительное?

— Нет. Вот только у матери горничная пропала. Сеалью звали, — задумчиво припомнил Чарльз.

— Больше ничего? К примеру, никто по двору с фонарём не бегал?

— Ночью? — Сейчас нужно было поднять обе брови и округлить глаза.

— Ночью. — К инспектору вернулась его невозмутимость. — Кстати, шишка на лбу у вас откуда?

— На шкаф в потёмках наткнулся. У меня в комнате стоит дурацкий шкаф. Там ручка у верхней дверцы как раз на уровне моего лба.

— Хорошо, пока вы свободны.

— Что значит «пока»? — разозлился Чарльз.

— Профессиональный жаргон, — сказал детектив. — До свидания.

Полицейский ушёл. Чарльз запер ворота мастерской и занялся разбором чертежей и прочих бумаг. Под ворохом исписанных листов он обнаружил деревянную шкатулку. Странный револьвер без курка и прочих важных частей, с одним лишь спусковым крючком — Чарльз ещё раз достал и придирчиво рассмотрел его. Что же это всё-таки за оружие?

Инженер поднялся на ноги, выпрямил руку, направив револьвер в стену, прицелился и со вздохом сел, положив его на стол. Стрелять его научил Ли, капрал Королевской армии, но сейчас было не место и не время для экспериментов. Достаточно приключений за неделю! Да и вряд ли это оружие стреляет. Оно больше похоже на игрушку.

— Сэр Чарльз, вы здесь? — В мастерскую вошёл доктор Трейтор.

Сквозняк сдул с полки схему лодки паролёта, и она упала точно на револьвер. Чарльз покосился на её и нелюбезно поинтересовался:

— Чего-то хотели?

Трейтор приблизился, опёрся руками о стол и с минуту молчал, нависнув над Чарльзом.

— Как посмел сын ведьмы якшаться со зверолюдьми? — прошипел он. — Науськал их убить младшую ведьму, дважды покусился на собственную мать… Какую игру ты ведёшь, дерков сын? — Он наклонился совсем низко и оскалился. Зубы у доктора оказались акульи.

Чарльз опомнился и ударил его в челюсть. Опять возникла та ярость, выгнавшая его в лес прошлой ночью. Трейтор отшатнулся, прижав руку к лицу. Изо рта у него текла кровь.

— Опасную игру я веду! — отчеканил Чарльз, вставая. — И вам в ней едва ли найдётся место.

Оппонент знакомо захихикал. Его очертания поплыли, и на месте доктора взвилась тень. Такая же, как та: без лица, худая — но с голой головой. Вероятно, тонкие нити были волосами тварей. Кроме того, тень была не чёрного, а бледно-серого цвета.

— Это тебе-ш-ш нет места-ш-ш-ши, хи-хи-хи! — заявила тварь.

Кажется, Чарльз ошибся. Для экспериментов десять минут назад было самое время.

Тень ринулась к нему. Он выхватил револьвер и нажал на спусковой крючок. Медная спираль в трубке загорелась голубым. Сияние разрослось. Через три секунды заняло всю трубку. Рвануло наружу. Врезалось в тень. Полыхнуло.

Чарльз зажмурился и бросился под стол, выронив оружие.

Когда он осмелился выглянуть, тени не было. Зато на полу, раскинув руки, валялся доктор Трейтор в прогоревшем на животе пиджаке. Инженер ошеломлённо уставился на оружие.

— Какого дерка это было? — пробормотал он.

За стеной пробежали.

— Сэр Чарльз, всё в порядке? — осведомился кто-то.

Чарльз порадовался, что окна в мастерской располагались высоко, и отозвался:

— Да! В порядке!

Он тяжело взвалил тело на плечи и унёс за штору, где спрятал в большой ящик из-под баллонов с гелием.

— У вас неполадки с освещением? — раздался голос инспектора.

— Ставлю небольшой опыт. — Чарльз показался из-за шторы и внимательно посмотрел на потолок. Газовая лампа предсказуемо не горела — днём он её не включал.

— И как?

— Результаты есть, но их надо обдумать.

Полицейский смерил его нечитаемым взглядом и откланялся.

— Возвращайтесь к своим делам, — приказал Чарльз столпившимся у двери слугам.

Он закрыл дверь на щеколду, вытащил револьвер из-под стола и убрал его обратно в шкатулку, после чего призадумался. Требовалось спрятать труп. Главным образом, от матери.

Несомненно, за их с Трейтором отношениями скрывалось нечто большее, чем обыкновенный адюльтер. Оба принадлежали к одному виду существ, подобных оборотням. Других схожих черт у них не было, либо Чарльз о них не знал.

В дверь постучали.

— Кого на этот раз принесло? — заорал инженер, подскакивая ко входу.

Он со всего маху распахнул дверь, надеясь получше приголубить непрошеного гостя. К его удивлению, тот успел отпрыгнуть.

— Простите, сэр Чарльз, меня к вам с завода прислали, — сообщил тайри с большим ящиком в руках.

— Заходи.

Тайри на вид было лет двадцать или чуть меньше. Жилистый шатен с длинным, крючковатым носом и круглыми жёлтыми глазами — некрасивый, можно сказать, уродливый, он держался с каким-то аристократичным достоинством.

— Зачем прислали? — Чарльз закрыл дверь и прислонился к ней спиной, скрестив руки на груди. Взгляд тайри забегал, словно он искал пути отступления.

— Передать вот это. — Парень потряс ящиком. — По вашей просьбе.

Рэнделл шагнул к нему и открыл посылку, оставив ящик в руках тайри. Ни о чём он не просил!

— На кой дерк мне ржавые гвозди?

— Я не открывал. Принёс, что приказали. — Он закончил исподволь разглядывать эту часть мастерской и покосился на штору.

— Парламентёр, значит, — усмехнулся Чарльз. — Или, вернее, разведчик. Имя?

— Хаса, — назвался парень, поникнув.

— Ваши сказочные друзья вчера улетели в неизвестном направлении. Подозреваю, что искать ураган, — поделился Рэнделл.

— Ксилли выжил? — тут же встрепенулся Хаса.

— Ведьму от него отогнали, если ты об этом, — поморщился Чарльз. — Ксилли был жив, когда мы готовили паролёт. Ответ получен? Забирай свои гвозди и проваливай.

— Мне же не поверят! — протянул тайри.

— Оборотни не говорили о последних приключениях? Я имею в виду нападение двух ведьм.

— Гово… — запнулся Хаса. — Вы знаете об оборотнях?

— И об эльфах тоже, — закатил глаза Чарльз. — И между прочим, беглецы попросили меня присмотреть за «младшими братьями», — ухмыльнулся он.

— Я… один из них?

— Вместе с Итринном и Рэном. Хотелось бы с ними тоже познакомиться. Постараюсь завтра прийти.

— Я передам. Только вот… — замялся Хаса. — Рэн, он слегка чокнутый. И… Сэр, вы имели право не предупреждать…

— Брысь! — Чарльз раздражённо распахнул дверь.

Тайри выскочил из мастерской и торопливо зашагал к калитке. Чарльз захлопнул дверь и снова задумался о трупе. Идей не было. Мимолётно Рэнделл предположил, что ведьмы умеют насылать эмоции, но тут же недовольно фыркнул. Опять отвлёкся!

Так и не придумав, что делать, он дождался поздней ночи, перенёс тело в ледник и бросил там.

Утром снова прибыл инспектор Хоук. Он зрительно исследовал тело и констатировал:

— Смерть от удара молнии. Все дела, связанные с электричеством направляются в Александрию. Их ведёт старший инспектор Чейн.

— Он мне ещё весной надоел, — заявила мать, выглянувшая из комнаты в шляпке с вуалью и платье с высоким воротником.

— Трейтора жалко. Как думаешь, кто убийца? — спросил отец у Чарльза.

Тот промолчал. Мать понимающе покивала. Догадалась? Плохо дело… Или ещё не очень? Поговорить напрямую Чарльз пока не решался.

До завода он добрался после обеда. Нужных тайри не застал: эла-Баус поехал в Шиптаун по поручению отца и забрал их с собой.

Через три дня семья Рэнделлов тоже отправилась в этот город. Им предстояло последняя, по убеждению сэра Бартоломью, поездка в Дельканию.

Миттельбург, Делькания

9 сентября 373 года со дня основания Андариона

Миттельбург... Каждую осень Верити Бёрнс приезжала в этот город на Международный съезд феминисток. Во вторую неделю сентября они устраивали митинги, шествия, встречи... Вот и сейчас она сидела за столиком в милом ресторанчике «Марта» и ждала мисс Хокинг, давно эмигрировавшую в Дельканию, чтобы взять у неё обещанное ещё летом интервью.

Пока та где-то задерживалась, Верити успела не единожды разглядеть простую обстановку. Ресторанчик был небольшим — столиков на десять — и довольно уютным. Солнечные лучи скользили по белым стенам, освещали небольшие картины без рам, изображавшие местные пейзажи. На столах были расстелены лёгкие скатерти в цветочек, занавески из грубоватой ткани обрамляли окна. Стулья были отполированы так, чтобы ни один гость не зацепился за них манжетой или отделкой юбки.

Посетителей было не слишком много: степенный мужчина с газетой и трубкой и пожилая дама в старомодном платье с корсетом. Минут двадцать назад за соседним столиком сидели ещё двое: лысоватый мужчина в белом пиджаке с жёлтым цветком в нагрудном кармане и страшненькая сутулая девушка в очках — однако они уже ушли.

Верити взяла маленькую чашечку и сделала глоток кофе. Напиток оказался премерзким — намного хуже, чем тот, что готовила она. Девушка вспомнила, как хвалил её кофе мистер Рэнделл, чуть улыбнулась и тут же поморщилась: её радовала пресловутая мужская похвала!

«Впрочем, — подумала она, — возможно, в этом нет ничего плохого. В конце концов, зачем-то комплименты существуют! И мне приятно их получать. Хотя... Если бы какой-нибудь мерзавец высказался пошло... Нет, это не комплимент в моём понимании! Комплименты делают джентльмены. Например, мистер Рэнделл... Он, кстати, был прав! И, раз уж «у нас равные права», как он сказал, извиниться перед ним надо за расследования...

И перед Гарреттом, который тоже хвалил кофе. О боги, сколько же я ему наговорила! А он ведь не виноват ни в пьянстве отца, ни в том, что та женщина была его матерью... ни в чём он не виноват! А я с ним так... За что? Ну, разоблачили они меня. Так сама же сглупила: ни фамилию поменять не догадалась, ни переехать! Понаблюдать за ним захотела!»

Верити машинально отпила ещё кофе и, скривив губы, отставила чашку подальше, чтобы руки к ней не тянулись.

«А ведь если бы он был девушкой, жалела бы, — вернулась она к размышлениям. — Конечно, бедненькая... Джейн... денег нет, отец спился, мать погибла, а тут ещё какой-то козёл разгромные статьи пишет! Да-а, куда-то не в ту сторону равноправие свернуло! Уже, получается, женщина мужчину угнетает... Нет-нет-нет! Мы равны, так что никаких Джейн Гарретт! Только Джеймс!

А ведь красивая бы девушка была... Да он и как мужчина не урод. Умный, порядочный, аккуратный. Трезвенник. Не играет. Курить бросил. Только ходит всё время в сером... Но от этого отучить можно!»

Верити фыркнула и покачала головой. Не хватало ещё начать его в качестве кандидата в мужья рассматривать! И вообще, он ниже неё ростом... Если она на каблуках…

Верити сердито набросила обратно на плечо съехавшую бежевую шаль. От резкого движения сумочка, лежавшая между её спиной и спинкой стула как раз на краю шали, куда-то свалилась. Недовольно вздохнув, девушка осторожно сползла со стула на пол и почти полностью скрылась под столом, чтобы достать её.

В этот момент тихо скрипнула дверь, звякнул колокольчик над входом. Верити притянула к себе сумочку, затем подтянулась вверх, схватившись пальцами за край стола, и застыла высунув только голову.

— Здравствуйте, мисс Бёрнс! — обречённо вздохнул Джеймс Гарретт, снимая шляпу.

Как? Как они могли встретиться в таком огромном Миттельбурге?

* * *

На следующий день Генри и его мать отправились искать материалы для летателя. Джеймс же решил погулять по городу. Он купил карту Миттельбурга в ближайшем книжном магазине и, следуя ей, пошёл по самым тихим улочкам.

Вокруг тянулись каменные дома, ажурные оградки садов, нарядные осенние деревья, магазинчики с красочными вывесками. Улицы, невероятно ровные и чистые, вели его мимо парков и храмов, гостиниц и ресторанов, мастерских и заводов…

Миттельбург Джеймсу понравился. Конечно, здесь повсюду чувствовалось влияние промышленности — хоть заводы и столпились лишь в одной части города, у самого Хильда, их можно было увидеть практически из любой точки. Но это, по крайней мере, оказалось весьма тихое место. Идеальное для начала знакомства с другой страной и размышлений о высказываниях герра Танкреда.

Кем бы он ни был, господин Зонне откуда-то знал не просто о реальности магии, но об осведомлённости своих собеседников. И если фраза про артефакты была адресована Генри, то предостережение живо напомнило о вампирах Делькании — альпах.

Означало ли это грядущую встречу? Наверняка. От затеи с уничтожением духа отказаться не представлялось возможным. Нужна была кровь альпа, и вряд ли её можно было получить мирным путём.

Около двух часов Джеймс оказался неподалёку от небольшого ресторанчика «Марта». Есть не хотелось, но впечатления требовалось упорядочить, поэтому он решил зайти выпить кофе.

Приветливо прозвенел колокольчик за дверью, и Гарретт очутился в небольшом зале. Цепко оглядев его, Джеймс заметил кудрявую женскую головку, торчащую из-под стола.

В первую минуту он подумал, что окончательно помешался на этой кошмарной прелести, однако осуждающий взгляд пожилой дамы, сидевшей за угловым столиком, уверил его в реальности мисс Бёрнс.

Гарретт поприветствовал девушку, снял шляпу и собрался сесть за соседний столик. Но мисс Бёрнс вернулась на свой стул и приглашающе махнула рукой.

— Благодарю, — кивнул он, устроившись напротив, и попросил подошедшего официанта принести кофе.

— Вы говорите по-делькански? — удивилась журналистка.

— Плохо, как вы могли заметить летом. Никогда не думал, что мне придётся побывать в этой стране, — хмыкнул Джеймс.

— И каковы ваши впечатления? — вполне искренне поинтересовалась девушка.

— Всё ровно, всё чисто. Никто не толпится, не толкается, не мешает... Все вежливые. И теплее, чем у нас.

— И менее консервативны, — добавила мисс Бёрнс. — Феминисток, например, не разгоняют.

В этот момент официант принёс кофе.

— В сравнении с вашим кофе, этот напиток ужасен, — прокомментировал Джеймс, попробовав. — Напоминает время, когда я ещё работал в Мэйн-Парке...

— Вы хотели бы вернуться в Александрию?

— Не думаю. Там были дрянной кофе, пустая квартира, прокуренный кабинет и невозможность пообедать.

— Вас так волнуют наполненность квартиры и желудка? — спросила девушка.

— Скорее отсутствие семьи и голодная апатия, когда нет сил ни думать, ни работать. Но надо! Раньше хоть мать готовила…

— Так вы всё же сторонник патриархата! — воскликнула она. — Вам и семья, женщина, нужна, чтобы готовить и мыть, и стирать!

— Мисс Бёрнс, успокойтесь, — попросил Джеймс.

— Вы указываете мне, что делать? — повысила голос девушка.

Джеймс прикрыл глаза рукой. Опять она вышла из себя! Ненормальная.

— Ч-что? — прошипела мисс Верити. Оказалось, он обозвал её вслух. — Это уже неприемлемо! — Она вскочила, отвесила собеседнику пощёчину и выскочила на улицу.

— О боги! — Джеймс закатил глаза.

Достав бумажник, он положил на стол деньги за свой кофе и, на всякий случай, за кофе мисс Бёрнс (Можно подумать, он миллионер! Но не сбегать же, не заплатив!), после чего бросился догонять её.

Он вышел как раз вовремя, чтобы заметить перебегающую улицу журналистку и конный фургон, мчащийся вниз по улице прямо на неё.

Джеймс стремительно преодолел разделявшее их расстояние, схватил девушку за талию и отскочил назад, едва не угодив под копыта. Секундой позже — и...

В его спину больно вбились камни мостовой, зато мисс Бёрнс приземлилась относительно мягко — на него, приложив локтем в бок.

Она тут же отскочила в сторону и зашарила руками по своим плечам, словно разыскивая что-то.

— Мисс, боюсь, ваша шаль испорчена. — Встав, Гарретт указал рукой на ближайшую лужу, где лежал грязный кусок ткани, в котором смутно угадывалась накидка девушки. — Простите. И за то, что назвал Вас ненормальной, — тоже.

Он подошёл к мисс Бёрнс и протянул ей руку, но девушка не обратила внимания ни на его слова, ни на этот жест: она сидела на мостовой и плакала, размазывая руками косметику и дорожную пыль.

— Мисс, что с вами? — Джеймс присел рядом и тронул её локоть. Не получив ответа, он мягко приобнял девушку за плечи, поставил на ноги и отвёл с дороги на скамейку, стоявшую сбоку от «Марты».

— Это... единственная вещь... оставшаяся от сестры!.. — выдавила мисс Бёрнс сквозь слёзы.

— Успокойтесь, пожалуйста, — попросил Джеймс, однако она снова не услышала. Тогда он предложил: — Если хотите, расскажите, что случилось с вашей сестрой.

— Честити была очень хорошей, — заговорила девушка, то и дело заходясь плачем. — Она... работала секретарём в банке... Мы тогда жили в Найконе... Один раз она задержалась на работе и возвращалась поздно... На неё напал кто-то из местных бандитов... Вы знаете их «подпись»? — Она схватила Джеймса за рукав.

Детектив знал. У найконских уличных хулиганов была отвратительная привычка резать жертвам щёки. И шрамы от порезов оставались, даже если удавалось сшить кожу заново. Вот только он не мог припомнить подобного по отношению к девушкам, но... Твари существовали везде.

— Они избили и... и изнасиловали её. И это выплыло наружу! — продолжала мисс Бёрнс. — И полиция выболтала это журналистам! Честити прослыла легкодоступной, ведь она позволила так с собой поступить! Соседи и коллеги стали... И... Однажды я пришла из колледжа... а дома — Честити в петле!.. Моя сестра повесилась из-за них!.. А ей только двадцать три было!

Джеймс давно уже сидел обняв мисс Бёрнс, а она уткнулась лицом в его плечо. Слёзы стекали на пиджак Гарретта вместе с косметикой и пылью, но он и не думал отодвигаться.

Наконец девушка успокоилась и отстранилась сама. Джеймс встал, подошёл к небольшому фонтанчику, удачно расположенному в нескольких футах от них, и, достав из кармана платок, смочил его холодной водой. Затем вернулся к мисс Верити и принялся аккуратно оттирать её лицо и ладони от разноцветного ужаса. Раньше он часто так делал, когда его сестра расстраивалась или падала на улице. Просто грязь, стоило заметить, оттиралась не в пример лучше грязи с косметикой.

— Спасибо. — Девушка бледно улыбнулась. — За всё, мистер Гарретт. И простите, пожалуйста, за все мои слова в адрес вашей семьи.

— Всё в порядке. Теперь я понимаю, почему вы это наговорили. Я тоже должен извиниться за оскорбление.

— Наверно, в ваших глазах я и в самом деле выглядела ужасно, — вздохнула она, сжавшись под порывом осеннего ветра.

Джеймс снял пиджак и накинул его ей на плечи.

— Возможно. Может, вас проводить? Где вы живёте?

— Если вам не трудно. Я остановилась в гостинице на Норд-плац.

Мисс Верити встала, и они пошли вдоль улицы. Минут через пять Гарретт сообразил предложить девушке руку, и она, что удивительно, согласилась. Несмотря на события, ставшие этому причиной, Джеймс был счастлив идти под руку с мисс Бёрнс по светлому осеннему городу, и даже промозглый ветер не мог испортить момента — всё-таки пиджак служил благому делу!

Тогда, казалось, уже в далёком прошлом, Гарретт подарил мисс Верити цветы и решил забыть её, избавиться от своих чувств. Ему это почти удалось, однако своими слезами девушка разрушила ту метафорическую стену, которую он старательно воздвигал.

О великие женские слёзы! Скольких мужчин они толкали на безрассудство! Джеймс не единожды встречал их жертв. Мужчины готовы были на всё ради помощи плачущим женщинам, а потом приходили в ярость, узнав, что их использовали, или убивали себя, влюбившись в мимолётный образ хрупкой девы в беде и не найдя взаимности. В основном, в ловушку попадали молодые — не старше тридцати, но изредка встречались и вполне зрелые мужчины.

Может быть, ситуация была не столь удручающей, а женщины — не такими коварными, но Джеймс расследовал только убийства и не имел более радостных данных. И вот, когда он попался сам, Гарретт осознал, почему те мужчины сдались — слёзы оказались чрезмерно сильным оружием.

Уже в конце пути мисс Верити спохватилась, что не заплатила за кофе.

— Я осмелился сделать это за вас, — улыбнулся Джеймс.

— Джентльмен! — фыркнула девушка. — Знаете, если вы спасёте меня ещё хоть раз, я попрошу вас на мне жениться! С вами, похоже, можно ничего не бояться!

Она удалилась, по-прежнему кутаясь в серый пиджак. А Гарретт стоял и смотрел ей вслед, гадая, чем вызван этот перепад настроения.

* * *

В памяти Верити не отложилось, как она пересекала пустынный дворик гостиницы, как поднималась в комнату... Только удивлённый возглас уборщицы вывел её из задумчивости и заставил обратить внимание на свой облик.

— Как девчонка после свидания! — ужаснулась она, посмотревшись в зеркало в прихожей.

Мятая юбка в пятнах, мужской пиджак со следами розовой помады, какая-то грязь на блузке, рваные чулки, исчезнувший макияж... Вспомнилось, как Джеймс стирал потёкшую косметику с её лица, как обнимал — деликатно, без каких-либо намёков, а потом они шли под ручку! А что она сказала на прощание, о-ох!..

Вообще-то Верити не собиралась ничего такого говорить и тем более набиваться кому-то в жёны. Просто потеря шали всколыхнула в ней воспоминания не только о гибели сестры, но и об одном из последних их разговоров.

Испереживавшись за Честити, Верити как-то заявила, что все мужчины — мерзавцы, на что сестра со вздохом ответила:

«Я всё же надеюсь, что есть среди них джентльмены, которые уважают женщин, не домогаются и помогут, если будет нужно. Пообещай, что, если встретишь такого, выйдешь за него замуж. Тогда ты будешь в безопасности».

И Верити пообещала. Она готова была пообещать что угодно, только бы Честити стало лучше! А теперь воспоминания, мысли, волнение — и она пригрозила Гарретту матримониальными планами! Что он о ней подумал?

Оставалось надеяться, что необходимости спасать её у него больше не возникнет.

Северная земля, Делькания

10 сентября 373 года со дня основания Андариона

Его вытолкали обратно на улицу и провели сквозь белый яблоневый сад к дому из тёмного камня, цвета которого Эйн в сумерках не разобрал. Сам дом размерами напоминал дворец — куда там Саммерсет-Холлу, гордости семьи Рэнделлов!

Внутренние помещения скорее всего отличались особой роскошью, но тайри не обращал внимания на убранство, глядя строго под ноги, на отражения потолочных свечей в чёрном мраморе.

За его спиной грохотали сапоги конвоира. Чудилось, будто он надел доспехи. Или у Эйна начались галлюцинации. Ухо болело постоянно, по шее текло что-то тёплое и липкое — непонятно, гной или кровь. Хотелось оторвать это многострадальное ухо.

Наконец длинная вереница залов и коридоров кончилась. Эйна ввели в мрачный зал со стрельчатыми окнами, чёрными стенами и полом, тяжёлыми шторами и великим множеством свечей на люстрах.

На противоположном конце зала стояло массивное кресло, напоминавшее трон. Занимал его костлявый мужчина в старинном сюртуке, белом слева и чёрном справа, надетом со вполне современными брюками и ботинками. Мужчина был сед, его волосы перехватывала тонкая лента. Красные глаза на пожилом лице не выражали абсолютно ничего. Эйн подумал, что это был очень старый альп.

По правую руку от него стояла женщина в простом костюме из синей юбки, длинного жилета и белоснежной рубашки. Вдоль стен находились ещё альпы, сливавшиеся друг с другом, как андарцы в воспоминаниях Эйна.

Конвоир подвёл его поближе к креслу и отступил назад. Тайри не удержался на ногах и рухнул на пол, униженно распластавшись у ног старшего альпа. Послышались смешки.

Эйн кое-как приподнялся на руках и остался сидеть на коленях. Какая теперь, к дерку, разница? Наоборот, альпу должно быть приятно смотреть на пленника сверху вниз.

Мужчина поставил локоть на колено, а подбородок — на ладонь, и долго изучал лицо тайри. В глазах альпа Эйну мерещилась насмешка, но в действительности они всё так же ничего не выражали. Неожиданно мужчина отвёл взгляд и проворчал:

— Чего столпились, дети мои? Церемония встречи великого меня давно завершилась, можете убираться.

Альпы быстро и бесшумно разошлись.

— Ты сбился с пути, — обронил альп на чистейшем тайрийском.

— Свернул не туда в лесу, — ответил Эйн, спешно вспоминая родной язык, говорить на котором им давно запретили.

— Я не о том, — сказал мужчина. — Ты сбился с пути задолго до сего дня.

— Какое вам дело?

— Мне — никакого. — Альп откинулся в кресле и добавил: — Один мой знакомый заинтересован в торжестве справедливости. А впрочем, даже не один. Больше, много больше. Не думай, что я говорю о тайри; мои интересы неизмеримо шире. Но ты можешь оказать одну услугу мне и, что немаловажно, своему народу, заодно искупив вину.

— Чем можно искупить убийства и предательство?

— Убийство трудно назвать грехом, — улыбнулся альп одними уголками губ. — Что до предательства… ты всегда можешь сам вынести себе приговор. Выполнишь моё поручение — и выноси.

— Что нужно сделать?

— Найти в найконском Сомбертоне некую Этельбургу и отдать ей чёрную шкатулку, которая лежит в твоей сумке. — Мужчина извлёк из-за кресла сумку Эйна и протянул ему.

— Вы… отпускаете меня? — опешил тайри.

— В противном случае ты не сможешь ничего сделать, — невозмутимо подтвердили ему. — Иди! По пути ты никого из нас не встретишь.

Мужчина указал на дверь в другом конце зала. Эйн встал и, чуть пошатываясь, дошёл до неё. Когда он оказался в сумрачном коридоре, альп позвал родственников обратно. Зал, судя по доносившимся оттуда голосам, вновь заполнился.

Тайри глубоко вдохнул, набираясь смелости, и решительно зашагал по коридору. Он прокрался мимо нескольких дверей, миновал ещё один коридор и выбрался на задний двор. Там было множество построек, и Эйн отмёл мысль забрать с собой недавнего собеседника. Где и как он стал бы искать его?

Страх гнал прочь. По дороге, в другую сторону, как можно быстрее. Сумка висела на плече, ухо временно унялось и не беспокоило. Казалось, худшее позади, но Эйн не спешил обманываться.

Несмотря на его опасения, всё было спокойно. Дорога скрылась под сенью деревьев, нырнула за ивы, такие же как вчерашние, выкатилась в привычный зелёный лес. Запели птицы, зашуршали звери.

— Бежим! — Из кустов выскочил парень в белых сапогах и, ухватив Эйна за локоть, понёсся вперёд. — Погоня! Дерков Урсемар! — объяснил он на бегу.

Почему?! Отпустили же! Решили загнать ради смеха, как дикого зверя?

— От альпа… не убежать!.. — задохнулся тайри.

— Норд поможет!

Они бежали по дороге. Норд грозно лаял сзади. Грохотал сапогами Урсемар, почти настигший жертв. Он орал на Юто, сунувшегося не в своё дело.

Солнца стало больше. Замаячил просвет между деревьями. Виднелись паромобиль и люди: похоже, мужчина и женщина. Они сидели на капоте и любовались чем-то, не видимым издали.

Резким прыжком преследователь настиг Эйна. Опять ему целились в голову и попали в ухо. Падая, тайри проклял физику и инерцию, потому что ухо ему окончательно оторвали.

Залаял Норд. Накинулся на альпа и отбросил его от Эйна. Юто помог человеку подняться. Собака взвизгнула и затихла. Послышалось знакомое чавканье.

— Гад! Собаку сожрал! — завопил Юто.

Они выскочили на поляну. Люди, находившиеся там, обернулись на пришельцев. В руке женщины что-то блеснуло на солнце. Револьвер?! Эйн и Юто рухнули на землю. Свистнула пуля.

* * *

Пятнадцать секунд — семь пуль друг за другом ударили в сосновую доску. Генри изумлённо присвистнул: они вошли в цель точно на одном уровне — хоть с линейкой измеряй.

— Первые три доски. Проверьте, — попросил Гарретт, перезаряжая револьвер.

С утра они выбрались загород, преследуя множество полезных целей: сравнить сэр с револьвером, прокатиться на паромобиле, обсудить планы без лишних ушей.

Поездка получилась прекрасная: дорога пролегала вдоль разноцветных полей и холмов, пасторальных деревень, пастбищ и мельниц. Правда, Джеймс наотрез отказался учиться водить. Генри, желавший помочь ему, был обескуражен, но спорить не стал.

Обосновались они на свободной от деревьев, залитой солнцем поляне в небольшом лесочке, около которого, судя по карте, не построили ни единого дома. Там под руководством Гарретта собрали странную конструкцию из досок дюймовой толщины, взятых в мастерской матери. Их закрепили на расстоянии примерно в три дюйма, после чего Джеймс отошёл на двадцать два с половиной ярда и выстрелил.

Генри заглянул в пространство между третьей и четвёртой досками.

— Семь пробили. Четвёртая — семь, пятая — три. Застряли в шестой.

— Повезло, — хмыкнул Гарретт, вкладывая торнтон в кобуру. — Сэр?

— Стреляйте, — кивнул Генри, на всякий случай беря огнетушитель.

Джеймс достал из шкатулки электрический револьвер. По привычке попробовал взвести курок. Поморщился, не найдя его. Нажал на спусковой крючок.

Спираль на стыке с коробкой сиреневато засветилась, сияние пробежало до самого её конца, резко расширилось и вырвалось на волю. Генри на мгновение ослеп.

— Три секунды на один выстрел. Скорострельность ниже, чем у торнтона, а ведь он гражданский, — произнёс Джеймс.

— В чём различие? — уточнил Генри, проморгавшись.

— Элементарно: барабан торнтона разряжается за пятнадцать секунд у стрелка с хорошей реакцией, а военного — предположим, шилдса или Ти-2 — за двенадцать.

— Не так уж и много.

— Ошибаетесь. — Джеймс сам исследовал доски. — Хм, я не физик, но точно скажу, что молния неправильная. Дерево не расколото, а аккуратно прожжено на всех семи досках. На первых трёх — ровные круглые отверстия с обугленными краями, дальше отверстия меньше и менее ровные. Вы видели что-нибудь ещё?

— Это магия. Если вспомнить рассказ миссис Уилкинс, то — стихия молний.

— По её словам, Пауэлл не был магом. — Гарретт покачал головой.

— Может, он нашёл какой-то источник энергии?.. Не поток, а нечто маленькое, переносное? Артефакт?..

— …в артефакте? — закончил Джеймс. — Как угольный двигатель, являющийся универсальным источником энергии для пароходов, верно?

— Вроде того. Я хочу сделать подобный для летателя, но он будет питаться внешними потоками, — закивал Генри. — Жаль, сэр всего один. Я разбирал его на части перед таможней, но лезть в коробку не решился.

— Проверить бы дальность, — задумался Гарретт.

Он пересёк поляну и выстрелил из-под дерева. Молния оказалась гораздо тусклее и преодолела меньше половины расстояния до доски, выбросив вперёд острый хвост.

— Сколько здесь? — крикнул Джеймс.

— Ярдов сто восемь, — прищурился Генри.

— Пуля пробивает доску со ста двадцати шести. Для чего нужно такое оружие? — озадачился Гарретт, вернувшись. — Оно уступает даже обыкновенному револьверу!

— Не все изобретения пригодны на практике, — пояснил Рэнделл. — К тому же, в начале века (или когда Пауэлл их изобрёл?) сэры могли быть прорывом. Вот торнтон когда появился?

— Поступил на вооружение в триста двадцатом. С тех пор револьвера лучше не придумали.

— А как же военные?

— Ти-2 — просто усовершенствованный вариант. В армии, если вы не знали, оружие всегда лучше, чем у нас. Самое передовое — после испытаний, конечно же, — достаётся лейб-гвардии; следом идут регулярные войска, потом — полиция. Особняком стоят Тайная канцелярия и разведка, пользующиеся всем подряд, включая неизвестное нам оружие, — объяснил Джеймс. — Ну, а шилдс — это офицерский Ти-2 с восемью патронами. Как у нас иногда шутили, «застрели классический набор из семи врагов и застрелись сам для гарантии», — процитировал он без тени улыбки.

— Первый ящик он спрятал в трёхсотом. Двадцать лет… — задумался Генри. Что ж, при такой небольшой разнице неплохое стрелковое оружие должно было бы существовать во времена Пауэлла.

— Мы не проверяли убойную силу. Предположим, сэр лучше справляется с живой плотью, чем с деревом. — Гарретт постучал по доске и продолжил: — На трупе охранника из банка обнаружили след от ожога. Представим, что у преступника был сэр. Я теперь в этом почти уверен!

— В таком случае у него и дневник имелся! — подхватил Рэнделл, поставив огнетушитель возле паромобиля. — Миссис Уилкинс упоминала «Химию». Подходит для взрыва на вокзале.

— Мы почти раскрыли преступление века, — оскалился Джеймс. — Осталось вычислить и поймать преступника.

Генри помолчал какое-то время, обдумывая, стоит ли говорить об этом, и всё же рискнул:

— Знаете, я много раз возвращался ко дню суда. Грабителя сочли похожим на меня, но тот клерк… Как его звали?..

— Кар эла-Ши, — подсказал Джеймс.

— Да-да, эла-Ши! Так вот, он заявил, что преступник — тайри. Причём, тайри, осведомлённый о паролёте Чарльза и распорядке компании.

— Вы знаете, кто он? — поторопил детектив.

Он подобрался, насторожился, словно готов был мчаться на поиски преступника сразу же, как услышит имя.

— Помощник Чарльза, некий Эйн эла-Виэт. Хотя он похож на меня исключительно ростом и рыжими волосами.

Джеймс походил туда-сюда по поляне и, наконец, задал вопрос:

— У него есть объективные счёты к вашей семье?

— Я бы сказал, не больше, чем у других тайри, но… Был примерно восемь лет назад один инцидент.

Генри поведал детективу об инженере Лоуренсе, его обращении с тайри и страшной мести. О погибших мальчишках, о Ксилли, приходившемся Эйну братом.

— Подозревали, что это тайри хотели убить Лоуренса, однако разбираться не стали. Отца занимали иные дела. Зато он в кои-то веки прислушался ко мне, — горько усмехнулся Рэнделл. — По моему настоянию инженера уволили. Не представляю, как отец согласился… Видимо, за Лоуренсом и другие грехи водились.

Джеймс продолжал бродить вокруг, но теперь он был не задумчив, а очень зол.

— Интересно, почему про него никто не вспомнил? — пробормотал Генри. — Чарли — не идиот. Он догадался бы и донёс на Эйна хотя бы из чувства обиды. Я, однако, много любопытного пропустил… — Он присел на капот паромобиля и предположил: — Может, я смогу послезавтра с ним поговорить? Мама пригласила Рэнделлов на Вечер.

— Вы нигде не читали о борьбе диких кошек за охотничьи угодья? — Джеймс устроился рядом и пытливо взглянул на него.

— Кошки… Звучит пугающе.

— Они обожают расцарапывать друг другу морды и выдирать шерсть, — добавил Гарретт, болтая ногами в воздухе. — А иногда…

Его прервал шум за деревьями. Лай, топот, стук падения, визг. Из леса выбежали красноволосый подросток и весьма ободранный мужчина в окровавленном рабочем комбинезоне. За ними гнался кто-то человекообразный с окровавленной пастью.

Джеймс стремительно выхватил револьвер и разрядил его в преследователя. Беглецы залегли в траву, а он и не подумал падать замертво. Напротив, развернулся к стрелку.

— Твою мать! — выругался Гарретт.

Он отбросил торнтон и схватил сэр. Стоило противнику подобраться на расстояние выстрела, как в него угодила сиреневая молния.

Она повела себя очень странно: превратилась в электрическую сеть, похожую на ловушку для конрадинцев, и с треском схлопнулась. На том же месте закружился белый пепел.

— Эх-х, мне бы сэр полгода назад! — тоскливо пробурчал Джеймс.

— Вы сейчас человека убили, — почти выкрикнул Генри. Спокойствие детектива поражало.

— Вампира, — поправил Гарретт. — Точнее, альпа. У них убийство — норма жизни.

— Человеку помогите! — взмолился подросток, приподнимая голову от земли. Говорил он на хорошем андарском.

Джеймс и Генри подошли к беглецам. Рэнделл перевернул мужчину лицом вверх. Человек был очень худ, весь изодран чьими-то крупными когтями. Его лицо заросло неопрятной бородой: скорее всего, он не носил её постоянно, а просто давно не брился. Где не было бороды, темнела кровь. Левого уха вообще не оказалось. При этом Генри не покидало ощущение, что он встречал этого человека раньше.

— Есть бинты или шарф? — быстро спросил Джеймс.

— В паромобиле — аптечка! — вспомнил Рэнделл.

Пока он бегал за чемоданчиком, Гарретт вкрадчиво поинтересовался:

— И зачем же юный альп украл еду у собрата?

— Наш старший его отпустил, а Урсемар не согласился. — Подросток сел, боязливо покосился на кучку пепла, на сэр и прибавил: — А я — неправильный альп. Не ем органы людей. Всего лишь кровь у них пью. Редко-редко, когда совсем припрёт.

— Дерковы наркоманы, — Джеймс закатил глаза. — Как тебя зовут, недоразумение положительное?

Говоря, он забрал у Генри аптечку и принялся ловко обрабатывать раны.

— Без сознания. К врачу его надо. И родственникам сообщить, — сказал Гарретт. — Я только первую помощь оказать могу. Генри, обрежьте ему бороду! Неудобно будет повязку накладывать. Есть у него документы?

— Меня зовут Юто Ортгрим, сэр, — запоздало назвался испуганный альп.

— Герр Зонне был прав, — заключил Рэнделл, выполняя указание детектива. Ножницы еле-еле продирались сквозь засохшую кровь и ещё какую-то дрянь. Когда стало можно различить лицо, Генри выдохнул: — Дерк побери, да это же Эйн!

Руки Джеймса дрогнули, но он скривился и продолжил бинтовать раненому плечо.

— Ужасно выглядит. При нём есть какие-то документы? — повторил он.

— Нет. Есть записка. Он должен был прийти к какому-то доктору Шва… Сейчас! — Юто сунул руку в карман куртки Эйна и выудил листок бумаги. — Он уронил его, а я подобрал. О! Доктор Шварц, Норд-плац, 19.

— Я знаю, где это, — кивнул Генри. — Герр Шварц — знакомый матери, хороший врач.

— Кругом одни совпадения! — возмутился Гарретт.

— Поедем?

— А можно с вами? — На сероватом лице альпа появилось просительное выражение. Он умоляюще сложил руки перед грудью и оправдался: — Меня за убийство Урсемара самого на кухню отправят! Даже если убил не я!

— Генри? — переспросил Джеймс. — Небесполезно.

— Можно, — позволил Рэнделл.

Они перенесли Эйна на заднее сиденье. Гарретт сел рядом, Юто — справа от Генри. Так детектив мог следить и за тайри, и за альпом и застрелить обоих при необходимости. Хотя сэр он, к облегчению Рэнделла, всё-таки убрал.

Увидев Джеймса, вернувшегося без пиджака, Генри приклеился к нему намертво. Гарретт поколебался немного и выложил ему всё. До восьмого сентября он ни разу не сказал о своих чувствах прямо, а Рэнделл проявил тактичность и молча помог. При встрече с его матерью Джеймс не успел вовремя прикусить язык. Положение спас склочный и нетерпимый герр Карл-Юрген.

Однако теперь Генри вытянул из приятеля полноценную историю с планами, размышлениями и надеждами на забвение. Они полночи сидели на балконе и разговаривали. Сидели бы и дольше, но Герра Родериха мучила бессонница. Он выплыл к ним как привидение, в сером халате до пола и ночном колпаке, проскрипел Генри что-то язвительное и разогнал их.

На следующий день они назначили испытания сэра. Рэнделл чересчур настойчиво пытался приобщить Джеймса к паромобилям, Гарретт их не любил и в отместку напомнил о роли приманки для альпов.

Накликал. Как только увлекательная беседа об оружии и всякой ерунде завершилась, нелюди дали о себе знать.

Джеймс почувствовал их ледяную суть секунд за пятнадцать до того, как альпы показались из леса. Отличие от вампиров Дамариттэ было одно, но значительное: лёд альпов представлялся розоватым от крови, а не голубым.

Сначала из кустов вывалились двое: потрёпанный человек и совсем юный альп со смазливой физиономией, будто срисованной с портретов пятисотлетней давности. Причёска, аккуратные красные волны до плеч, наводила на те же мысли. Вот только одет он был в чёрные брюки с двухцветной стёганой курткой и белые сапоги в духе куда более ранних эпох. Второй альп выглядел старше. Он свирепо потрясал когтями с полфута длиной и разбрызгивал с них кровь убитого недавно зверя.

Джеймс, вновь ведомый странным чутьём, застрелил старшего альпа. Сэр сработал отлично, и Гарретт пожалел, что в апреле этого псевдо-револьвера ещё не было. Никакой Джеральд не покусал бы его!

Кроме досады, Джеймс почувствовал мстительное удовлетворение, а за ним — страх. Уже второй раз он пугался самого себя. Что такого произошло? Вампиры его покусали, потом по лицу отоварили, а он радуется, что прикончил их родственника! И это — полицейский, служитель закона?

Впрочем, его быстро вынудили отвлечься от самоосуждения. Альп просил спасти человека.

И Джеймс приступил к спасению, попутно расследуя происшествие лично для себя. Юто — так звали паренька — ответил на все вопросы и даже больше: он упомянул имя своей семьи — Ортгрим, из-за чего возникли новые вопросы к герру Зонне. А потом Генри преподнёс неприятный сюрприз, опознав жертву семейки кровопийц.

Эйн эла-Виэт, человек, вероятно, виновный в гибели матери Джеймса. Будь обстоятельства их встречи иными, Гарретт сыграл бы роль образцово-показательного детектива и без колебаний сдал бы его полиции. Преступника отправили бы на каторгу и казнили через десять лет, погибшие были бы отомщены.

Однако сейчас эла-Виэт лежал перед ним на земле и хрипел от долгого бега. Измождённый, израненный, с оторванным ухом, с морщинами усталости на молодом лице, он вызывал не ненависть, а жалость и сострадание.

Джеймс не пытался, как якобы бесчувственный герой дешёвых книг, убедить себя, что продолжает бинтовать раны врагу лишь по привычке доводить дело до конца. Нет, он даже не хотел отдавать преступника полиции Делькании для отправки на Архипелаг. Гарретт собирался помочь ему, а потом… Захочет — сдастся сам, не захочет — как к нему дерк повернётся. Может, и своей острой мордочкой, кто знает этого лисёнка из проклятий?

Юто напросился с ними. На что рассчитывал — непонятно. Впрочем, это было к лучшему: кровь альпа нужно было где-то раздобыть.

До Норд-плац добрались без приключений. Нашли дом номер девятнадцать — бледно-оранжевое здание в два этажа, с четырьмя отдельными входами, построенное на андарский манер. На каждой двери висела табличка с именами жильцов. Доктор Шварц жил справа.

Сознание к эла-Виэту вернулось, но было спутанным, и дойти до здания он смог, лишь опираясь о плечо Генри.

За высокой двустворчатой дверью обнаружился крохотный холл со скамейкой, второй, запертой дверью и четырьмя звонками, изобретёнными по образу и подобию фортепиано, но, по-видимому, глухим инженером. Джеймс позвонил в тот, что был подписан именем Петера Шварца.

В ответ на надрывное дребезжание кто-то выскочил из своей квартиры и побежал открывать. Вскоре на пороге появилась сутулая девушка в бледно-синем платье и белом халате с закатанными рукавами. Пепельные волосы в две косички, стрекозиные очки — так часто выглядели увлечённые студентки из небогатых семей.

Узрев в холле эла-Виэта, она побледнела и умчалась обратно. Из квартиры показался средних лет мужчина с залысинами, тоже облачённый в белый халат, и обратился к Генри.

— Просит отвести в квартиру, — перевёл Рэнделл.

— Мы подождём здесь, — решил Джеймс.

Эла-Виэта увели. Юто опустился на его место и спросил:

— Откуда вы знаете об альпах и вампирах?

— Встречал кое-кого на Дамариттэ, — уклончиво ответил Гарретт. — Почему ты сбежал? Не из-за человека, не так ли?

Юто возвёл глаза к потолку, размышляя, вздохнул и выпалил:

— Я хочу стать вампиром!

— Это возможно? — опешил Джеймс. Он пропустил входящую из дома женщину и занял вторую половину скамейки.

— Ну, ведь они как-то изменились после того, как покинули Дельканию, — неуверенно произнёс альп.

— И ты хочешь попасть на Архипелаг, разыскать какую-нибудь семью вампиров и?.. Ты уверен, что их изменения целенаправленны? Возможно, дело в эволюции?

— А как же теория креационизма? — воодушевился Юто. — Для людей это может быть уже не очевидно, а для нас божественное происхождение мира — факт.

— Теорию креационизма опроверг мой соотечественник, сэр Маркус Чарльстон, лет восемьдесят назад. Мир не статичен. Я с тобой не спорю, но если боги создали мир, то они же придумали эволюцию.

Джеймс не разбирался в биологии лучше, чем того требовала его работа, однако в прошлом году ему пришлось расследовать убийство одного учёного и присутствовать на паре лекций в его университете. Знания пригодились.

— Всё равно. Я должен хотя бы попытаться! — упрямо заявил альп.

— Чем тебе не нравится нынешнее состояние? Чем вы вообще отличаетесь друг от друга?

— Вампиры могут есть обычное мясо и пьют кровь лишь при большой нужде, при этом альпы едят мясо разумных, высасывают органы и выпивают кровь целиком. Зато альпы не боятся солнца и могут размножаться как люди, а не обращать людей в себе подобных, — разъяснил Юто. — И убить нас можно только молнией и звёздным серебром. Им, в общем-то, можно кого угодно убить. Только его не существует, — фыркнул он.

Внутренняя дверь открылась, и та же девушка, до того бродившая по коридору и, вероятно, пытавшаяся подслушать, пригласила их войти.

Доктор Шварц жил в четырнадцатой квартире. Наполовину она была его рабочим местом: стены прихожей занимали крючки для одежды, а две крайние комнаты, как сообщали таблички, выполняли роли приёмной и операционной. Девушка провела Джеймса и Юто дальше, в гостиную, где ждал Генри.

— Доктор Шварц хочет с вами поговорить, — медленно проговорила она по-андарски.

В течение пятнадцати минут врач закончил и присоединился к гостям. Он поздоровался, особенно тепло поприветствовав сына своей знакомой, послал девушку наблюдать за пациентом и поинтересовался:

— Молодые люди, кто из вас накладывал повязки?

— Я, — отозвался Джеймс.

— Молодой человек, повязка на ухо накладывается не совсем так. — Доктор достал из кармана отрезок бинта и сноровисто обмотал им свою голову, после чего дал всем разглядеть результат.

— Спасибо, учту, — кивнул Гарретт.

Оказалось, что нужно было бинтовать не прямой линией от подбородка до макушки, а вокруг головы, захватывая затылок.

— Это, собственно, всё, что я собирался сказать. Могу ли я узнать ваши имена, чтобы позже передать их эла-Виэту? Каждый имеет право знать своих героев, — улыбнулся доктор Шварц. — Герра Родериха я знаю, а вы, молодые люди?

— Меня он знает, — отказался Юто.

— Джеймс Гарретт, — невозмутимо представился детектив.

— Забавные бывают совпадения. — Врач покачал головой. — Что ж, благодарю за проявленное благородство.

Доктор Шварц ненавязчиво выпроводил всех лишних из своего дома и занялся некой фрау Розенкранц, следующей пациенткой.

— Как считаете, где доктор и девушка познакомились с эла-Виэтом? — озадачился Генри, усаживаясь в паромобиль.

— Неясно. — Джеймс устроился рядом, оставив Юто заднее сиденье.

— О, мы забыли отдать сумку! — вспомнил альп, когда паромобиль отъехал от дома. — Я, кстати, придумал, как мне попасть на Архипелаг: сумка с расширенным пространством. Залезу туда, а когда он вернётся в Андарион, вылезу.

— С чего ему возвращаться? — изумился Джеймс.

— Поручение от Виса Ортгрима, нашего старшего. Доставить одну вещь Этельбурге.

— В таком случае удачи, — пожелал Гарретт. — Кстати… — Он извлёк из потайного кармана своего пиджака стеклянную пробирку и коробок для медицинских игл и, не оборачиваясь, протянул их назад. — Мне нужна кровь альпа.

— Ага, — мяукнул Юто, озадаченный требованием. — Зачем она человеку?

— Нужна для изучения. — Джеймсу стало немного стыдно за своё поведение. Альп, похоже, всё ещё находился под впечатлением от собственных приключений и смерти родственника, поэтому без споров поделился кровью.

Он попрощался, спрятался в сумку, и Генри отнёс её Шварцу.

— Вы ведёте себя как профессиональный преступник, — возмутился он по возвращении.

— Сам ужасаюсь! — съязвил Гарретт и вопросил: — Генри, вы хоть понимаете, во что мы ввязываемся? Леди захочет отомстить, значит, мы априори пособники мятежников. Детали зависят от того, как далеко зайдёт она, но в государственной измене нас обвинят точно.

— Тогда на вашем месте я застрелил бы Юто, как свидетеля, — с сарказмом проговорил Генри, повернув голову.

— Не многовато для одного дня?

— Многовато? Вы вообще-то гражданскую войну предрекаете!

Джеймс промолчал, рассматривая проплывающие мимо дома и дворики.

— Давайте сначала разберёмся с Тантибусом, — мирно предложил Генри. — Всё остальное — потом. И не переживайте из-за Эйна, — догадался он. — Жизнь ему уже отомстила. Вы, наоборот, герой. Не знаю, что бы сам сделал на вашем месте.

— То же самое, Генри. Вы — не убийца, — улыбнулся Джеймс.

* * *

Выстрел оглушил. Следующим, что Эйн почувствовал, было мерное движение паромобиля. Тайри приоткрыл глаза и осмотрелся, как сумел.

Спереди находился рыжий затылок водителя, по диагонали ёрзал от волнения Юто, а справа сидел невысокий молодой мужчина в сером костюме. Он теребил в руках серую шляпу с траурной тёмно-фиолетовой лентой. Кажется, именно его Эйн издалека принял за женщину.

Паромобиль наскочил на колдобину, тайри ударился обо что-то и снова утонул в темноте.

Он чувствовал остановку, пыльно-увядающие запахи города, как его куда-то вели, духоту коридора, как усадили и снова вели, смутно знакомую химическую вонь, как заставили лечь.

Эйн вспомнил вонь. Такая же стояла в кабинете врача, куда он попал после мести Лоуренса. Его отвезли в больницу? Зачем? Ах да, некоторые люди помогают тем, кто в беде, невзирая на обстоятельства. Он бы, наверное, не осмелился спасать кого-либо от альпа…

Сделали укол. Боль перестала раздирать голову на части, левой стороне лица даже стало прохладно.

— Так-с, так-с, — радовался кто-то поблизости, — вот это отрезать. Тут — почистить. А сейчас — за-ашиваем! Тю-у, да это ж несерьёзно! Вот оторванные руки — серьёзно, а это ухо. Ал-ла-ла-ли, ла-ла-ла-ла! — запел он.

Эйну почудилось, что он попал обратно к альпам. Сикфара тоже пела… Но было настолько наплевать! Главное, он мог лежать и ни о чём не думать.

Потом этот кто-то облил плечи тайри ужасно щипучим раствором. Спирт? Затем Эйна ещё раз поставили на ноги и перетащили в другое помещение. Без запахов и с жёсткой кроватью. Можно было спокойно заснуть. А проснувшись, первым делом увидеть Нору.

— Ты в порядке? — осведомилась она, сбросив туфли и забравшись на кровать с ногами.

Эйн прислушался к себе. Спина в местах ран чесалась. Слух слегка притупился, но это могло быть и из-за повязки, охватывавшей его голову и подбородок. Но в целом, всё было хорошо.

— В порядке, — ответил тайри. — Мы у доктора Шварца?

— Угадай, кто привёз тебя к нему, — предложила Нора, загадочно улыбаясь, точно изо всех сил старалась не выдать секрета.

— Я видел двоих мужчин: один рыжий, другого сначала спутал с женщиной.

— Оркестр играет напряжённую музыку… — Девушка изобразила непонятные указующие движения, которые раньше называла «дирижёрскими», и воскликнула: — В ролях спасителей — Джеймс Гарретт и Генри Рэнделл!

Эйн подскочил и тут же зашипел от боли.

— Как?!

— Мистер Рэнделл, похоже, тебя узнал.

— Они не…

— А, а! — Нора нравоучительно потрясла пальцем. — Твой детектив так подозрительно косился на тебя — он определённо раскрыл преступление. А с тем парнишкой они вообще беседовали про альпов, вампиров и теорию эволюции! Думали, я не подслушаю, ха!

Эйну вспомнились его давние мысли о джентльменах, превратившихся в миф. Что он видел? Человек, который имел причины Эйна ненавидеть, спас его. Просто так. Убил альпа, спас тайри. С другой стороны, он мог не знать… Но нет! Сэр Генри (и как они там вместе очутились?) обязательно сказал бы!

— Мне нужно с ним поговорить! — заявил Эйн.

Нора подумала и произнесла:

— У меня есть идея, как это сделать, но зачем тебе дёргать дерка за хвост? Лучше письмо напиши.

— Напишу. И поговорю.

— Ладно, принесу тебе писчие принадлежности. После перевязки и еды! Небось не ел двое суток ничего, кроме моих пирожков?

Эйн кивнул. Он и сам понимал, что затея сумасбродная. Однако поблагодарить детектива Гарретта был обязан.

Частный пароходик «Оливетта» покачивался на ленивых речных волнах. До Миттельбурга оставалось примерно полтора часа. Солнце скрылось за серыми тучами, четыре чайки, прикормленные путешественниками, метались у борта в надежде на корм.

Отец работал с бумагами в своей каюте. Дела шли не лучшим образом — всё же весной Рэнделлы потеряли около трети финансов компании. Они испытывали трудности с закупкой нового сырья, в долг его никто не продавал, банк не давал кредитов — сам пострадал от ограбления. Производство паровых двигателей медленно, но неуклонно вставало. Завод в Шиптауне, обслуживавший частные компании, временно закрыли ещё в мае. Уже несколько месяцев фирма выполняла только государственные контракты.

Корона держала компанию на плаву. Правда, она выдвинула жёсткие условия: вывести все активы и оставшееся оборудование из других стран (оно находилось лишь в Делькании, и сэр Бартоломью легко согласился), а также сосредоточиться на производстве трёх конкретных видов двигателей, чертежи которых утверждал лично министр промышленности.

Чарльз мельком видел эти чертежи. Министр, по словам отца, рассуждал о передовых технологиях в сельском хозяйстве, но младший Рэнделл считал, что их отправят на нужды армии.

В отсутствие сэра Бартоломью мать, возлежавшая в шезлонге на верхней палубе, сняла вуаль. На её лице Чарльз не заметил ни следа от ожогов.

— У нас, ведьм, ускоренная регенерация, — улыбнулась она сыну. — Ты даже представить себе не можешь, как я расстроилась, когда Шарлемань выяснил, что мой сын не унаследовал дара!

— Шарлемань — это доктор Трейтор? — уточнил Чарльз.

— Да. Но теперь я задумываюсь: может, он лгал? Ты ведь убил его с помощью магии, да?

— Возможно.

— Не уклоняйся. — Мать пододвинулась к нему, проскрежетав ножками шезлонга по палубе, и обняла, положив голову на плечо.

— Не уклоняюсь. Сам пока не понял.

— На понимание своих способностей всегда нужно время, — авторитетно покивала она. — Поэтому у тайри его почти никогда нет. Ты же знаешь, что по Кодексу им запрещено трудиться менее девяти часов в сутки? Среди них, как ты уже узнал, есть и нелюди. Такой закон введён, чтобы обезопасить общество. Кроме того…

— Кроме того, тайри разрешено работать только на закрытых или частично закрытых предприятиях. Либо под личным контролем собственника. Я помню, — перебил Чарльз. — Ты сейчас пытаешься мне показать, что я не прав?

Мать откинулась на спинку шезлонга, расправила юбку и заговорила:

— Ты действительно не прав. Этот мальчик находился в шаге от раскрытия своих способностей. Непонятно, кто он: эльф, сильф, фея, пикси или что-то среднее? Они опасны для общества! Власть над растениями, воздухом, светом или животными — ужас! А оборотни? Представляешь, какие разрушения они могут принести? Нет, не представляешь. Ты ведь помогал им.

— Давай пока оставим этот разговор, — вздохнул Чарльз. — Я пока мало знаю, чтобы вести его конструктивно. Лучше расскажи мне о ведьмах, — предложил он.

— Что ж, слушай, — кивнула мать.

Ведьмы испокон веков жили в южной части континента — в основном, на территории Милорина. Хотя поговаривали, что они обитали и в Зимее, но о её магии никто доподлинно не знал.

Как правило, ведьмы сливались с местными и существовали в качестве рядовых милоринцев. Многие путали ведьм с магами, но те колдовали, используя природные потоки магии, а ведьмы — при помощи своих внутренних. Потому-то они и умели превращаться в тени: днём — в серые, ночью — в чёрные.

Несмотря на то, что в обычной жизни ведьмы подчинялись Совету Милоринской республики, у них были и свои правители. Алый круг — трое сильнейших, перевоплощавшихся в чёрные тени даже днём.

Когда Оливетта Сенешаль покидала Милорин, в Алый круг входили две женщины и один мужчина — ведьмак: Виолант Иммортель, Режин Аисан и Жосс Кантильен.

— А почему ты всё-таки перебралась в Дельканию?

— Потому что там в то время жил твой отец, — рассмеялась мать. — Хотела быть поближе. А познакомились мы на Золотом берегу в Милорине. Я играла принцессу Марен в трагедии «Невесты моря» и после спектакля решила прогуляться. Уронила браслет, а твой отец поднял его. Так и познакомились.

— А Трейтор? — напомнил Чарльз.

— Ты ведь видел, какой он красивый? А твоему отцу уже почти шестьдесят, — пожаловалась она. — Мне в мои сорок три рано себя хоронить.

Чарльз уставился на мутно-серую воду пролива. Он был в замешательстве. Как будто мать вместе с сожжённой кожей сняла карнавальную маску, и вместо обворожительной женщины в шезлонге оказалась змея.

Она так рассуждала о знакомстве с мужем, словно фрау Аннелизе, его первой жены, вовсе не существовало!

На верхнюю палубу поднялся отец. Он порадовался выздоровлению жены, не уделив никакого внимания тому, как быстро оно наступило. Сэр Бартоломью просто приобнял её и поцеловал в висок.

Чарльз кивнул обоим и направился вниз. Он забросил пиджак к себе в каюту и в одной рубашке спустился в жаркий грузовой трюм. Матросы, служившие на пароходе, жили в нормальных каютах, а сюда сослали тайри, точно они были ящиками или механизмами.

— Сэр Чарльз? — Из мрака в просвет двери вынырнул Хаса. — Вам что-нибудь нужно?

— Я обещал прийти.

— И хорошо, юноша, что вы появились, — сказал невидимый эла-Баус, старший механик. — Рэн, зажги-ка нам свет.

В глубине трюма засветился масляный фонарь. Вокруг, на составленных кружком ящиках, сидели седой эла-Баус и два светловолосых паренька не старше двадцати. Взглянув на одного из них, Чарльз содрогнулся: лицо у тайри было наполовину без кожи, как будто давным-давно её стесали и прижгли получившуюся рану. Парень раскачивался из стороны в сторону и жонглировал блестящей гайкой. На одной руке у него отсутствовал указательный палец.

— Как так получилось, что в Дельканию взяли именно вас? — спросил Чарльз, сев на свободный ящик.

— Я попросил. После побега этих четырёх балбесов механики широкого профиля закончились. — Эла-Баус развёл руками. — Вот, отобрал самых ответственных. Сэр Бартоломью сам на меня распределение оставил. К тому же уволился один из инженеров, недовольный понижением жалованья, а на его место опять пригласили Лоуренса. Этих ребят ему показывать нельзя.

— Как он работать будет со своими увечиями? — ужаснулся Чарльз.

Лоуренса он встретил лишь однажды, когда того увольняли. Инженер был редкостным уродом и, если верить скудному пересказу Генри, не только внешне. Этот инженер покалечил одного тайри, его чуть не убили, и он покалечил тайри снова.

— Не-важ-но, — проговорил парень с гайкой. — Бить он мо-жет. Зна-чит, ра-бо-тать — то-же.

— Рэн, не пугай человека, — посоветовал второй тайри (видимо, Итринн). — Вы не смотрите так на него. Рэн — не идиот, он — чокнутый.

— Вы только госпоже Рэнделл не говорите, пожалуйста, — попросил эла-Баус. — С него уже хватит.

— А как она его раньше не заметила?

— Ведьмы почему-то не могут замечать таких оборотней, как он, — поделился Хаса. — Если их носом не ткнуть, конечно.

Чарльз подивился, насколько обыденно прозвучало слово «оборотни».

— Ясно. Где вы будете прятаться, когда мы вернёмся в Андарион?

— Я попрошу сэра Бартоломью отпустить их в Александрию. Мне надо кому-то передать опыт, — хмыкнул эла-Баус. — Семьдесят пять лет, как-никак.

— Последний вопрос: неужели все тайри — не люди? — затаил дыхание Чарльз.

Рэн уронил гайку и наклонился за ней, остальные уставились на андарца и расхохотались. В начале года младший Рэнделл обиделся бы на них за такую реакцию, а сейчас просто почувствовал себя необразованным идиотом.

— Нет, конечно! — воскликнул старый механик, утирая слёзы смеха. — Я человек, Итринн и Эйн — тоже. Рэн — вообще не тайри.

— Я из Най-ко-на, — признался тот, сжав гайку в кулаке. — По-те-рял-ся в дет-стве.

— От родителей сбежал и угодил в неприятности. И дерк знает, почему его не искали, — растолковал Хаса.

— Уроженцам иных провинций было запрещено задерживаться в Тайри дольше недели, — поморщился эла-Баус. — Строжайший пропускной режим. Нарушителей полиция выдворяла без разбирательств. Десять лет назад границы и вовсе закрыли. Зачем — непонятно. И никто ведь об этом не знает.

Вот! Он же вспоминал про переписку! Чарльз воодушевился.

— И как тогда Эйну передали тот ящик? — закинул он удочку.

— Какой ящик? — не понял тайри. Глаза его при этом взволнованно блеснули, раскрыв притворство.

— Оцинкованный, с гравировкой на тайрийском, — подсказал Рэнделл. — Он приехал в Валиссу вместе с Ксилли. Эйна уже не было.

Остальные переводили удивлённые взгляды с механика на Чарльза и обратно.

— Я так понимаю, он у вас, — бесцветно произнёс эла-Баус. — Что в нём, если не секрет?

— Запрещённая литература, — уклончиво ответил Чарльз. — Извините, но отдать не могу. У меня она в большей безопасности.

— Уж лучше сожгите! — взмолился механик. — Если…

— Её никто не увидит, — пообещал Рэнделл. — Но вы расскажете мне, откуда о ней узнали.

Он встал и поднялся на палубу, оставив последнее слово за собой.

От простого знакомства Чарльз не ожидал появления новых вопросов. Однако откуда эла-Баус знал о содержимом ящика? Близнецам и Ксилли явно рассказал он. Кто всё-таки отправил посылку? И зачем? К какому виду оборотней принадлежал Рэн? Почему он здесь, если не является тайри? Кем был Хаса? Эла-Баус ведь не включил его в число людей!

У Чарльза не нашлось ответов ни на один из них.

Он мог лишь предположить, что где-то поблизости обретались заговорщики, которым понадобилось то ли отвлечь внимание от себя, то ли расширить своё влияние. Причём, эла-Баус о них прекрасно знал, но сам таковым не был.

И Корона очень кстати дополнительный заказ сделала… Кажется, в Андарионе назревал мятеж, и компания Рэнделлов застряла между двумя клинками.

Генри в очередной раз обернулся, пытаясь увидеть заднее сиденье.

— Нет там ни капли крови! Не отвлекайтесь! — прошипел Джеймс.

Они были уже недалеко от дома Родерихов. Весь оставшийся путь, включая крюк до поляны, чтобы забрать доски, преодолели в молчании. Гарретта одолевали мрачные мысли, Генри благоразумно не лез в душу.

— Как вы собираетесь сохранить кровь до нашего возвращения? — нарушил он молчание.

— Полистал книгу перед путешествием. В главе о низших демонах Бездны мелькнула пара ледяных рун. Я перерисовал их для вас. Нужно лишь найти подходящую коробку или шкатулку. Если верить Танкреду Зонне, вы сделаете артефакт.

— Джеймс, откуда такое упорство? Вот вы рассуждали о незаконности наших действий — и вдруг! Оказывается, вы продумали план заранее!

— Продумать план для такой ситуации невозможно, — поучительно проговорил Гарретт. — Но моя работа научила меня планировать всё, что только получится. Невзирая на то, что планы падут в Бездну.

— Вы не ответили.

Джеймс промолчал. Мысли, захватившие его разум, не давали покоя. Его размеренная жизнь грозила превратиться в бесконечное лезвие ножа, по которому предстояло куда-то идти. Ещё в апреле Джеймс Гарретт был рядовым детективом, а уже в июне нарушил основополагающий закон Андариона:

«Видишь нарушение закона — сообщи в полицию».

Он должен был сказать о том, кто убил Касла на самом деле. Обязан — указать на убежище королевы Офелии. И это, пожалуй, было его долгом, как подданного Андариона! Наконец, ему следовало сдать полиции эла-Виэта. Джеймс не сделал ничего из этого.

Мысленно перебрав статьи Кодекса Справедливого, он навскидку определил возможное наказание. Получилось неприятно. За недонесение полагалось пять лет тюрьмы, а за государственную измену, к которой наверняка приравняют помощь леди Офелии, наказание разнилось: пособникам — личный кошмар Генри в виде каторги и расстрела, организаторам (в данном случае — Гарретту) — казнь на усмотрение монарха. Чаще всего эта формулировка означала извлечение из глубины веков какого-нибудь особо изуверского способа убийства.

Однако у Джеймса был мотив не отступать. Когда-то, не без влияния отца, он запрятал это в себе так глубоко, как только сумел, и постарался забыть, но реальность периодически подкидывала напоминания. И в этом году их оказалось чрезмерно много.

— Джеймс, приехали, — потормошил его Генри.

Паромобиль загнали под навес сбоку от дома, доски перенесли в мастерскую.

Давно наступили осенние сумерки, и было темно. Фрау Аннелизе оказалась скрытной — окна в её мастерской закрывали ставни. Гарретт понял, что зрение у него после укуса стало кошачьим: в полной темноте он не видел ничего. В том подземном коридоре по стенам просто разметалась пыльца с крыльев Иолы. Увы, здесь её не было.

— Где вы? — спросил Генри. — Я дошёл до стола и ищу спички. Зря вы дверь захлопнули.

— Я около неё, — отозвался Джеймс. — Но тут валяются какие-то бумаги. Боюсь наступить. Вдруг что-то важное?

— О! Нашёл!

Чиркнула спичка, и на столе загорелась яркая лампа. Генри стоял к ней боком, и его всклокоченные волосы образовывали в её свете оранжево-алый ореол.

— Хотите взглянуть? — Инженер приглашающе махнул рукой. Его глаза сверкнули в предвкушении. Гарретт хмыкнул и осторожно пробрался к нему по свободным участкам пола. За столом лежали громадные, весьма натуралистичные — вплоть до пёрышка — крылья из крепкой ткани сине-серого цвета, которые прикреплялись к узкой голубовато-серой коробке размером с обычный рюкзак, сделанной из тонкого металла. С другой стороны она оказалась обита той же тканью с мягкой подложкой. Рядом были прицеплены три кожаных ремня — лямки и пояс.

— Разве они достаточно крепкие? — поинтересовался Джеймс, перегнувшись через стол, чтобы получше рассмотреть механизм.

— Внутри каждого ремня — атлантий. Из него же каркас крыльев и коробка. Джеймс, это самый прочный в мире материал! По крайней мере, из лёгких, — пояснил Генри.

— Интересно. Знаете, я не могу оценить летатель как изобретение, но внешне он великолепен, — поделился Гарретт, выпрямившись. — Кстати, почему крылья настолько огромны?

— По семнадцать футов каждое. — Инженер пожал плечами. — Они способны выдержать мой вес с запасом. Видите ли, высокий рост не даёт как следует сэкономить, — посетовал он. — Вам, например, хватило бы двенадцати футов на одно крыло.

— Впервые рост меня радует!

Джеймс задрал голову, чтобы взглянуть собеседнику в лицо. Как-то незаметно это движение стало привычным. Нет, он и раньше общался с более высокими людьми: с Чейном, к примеру, или с Ричардсоном. Но от них Гарретт держался на некотором расстоянии, так что необходимости поднимать голову высоко не было. К Генри же он подходил почти вплотную, едва ли не касался его плечом. И это не вызывало отторжения. Настолько Джеймс мог приблизиться лишь к матери или сестре.

Привычным стал и сам Генри, возмутительно рыжий, боящийся бесцельности, незлой и вечно чем-то занятый. Он уже не раздражал, не вызывал глухой ненависти. Напротив, Генри стал успокаивать, отвлекать от собственной серости.

«Солнце… — вспомнил Джеймс свой первый разговор с мисс Верити. — Кто бы мог подумать!»

Появление первого в жизни друга показалось наименее пугающим событием из последних. Оно, наоборот, обрадовало. Жаль, что вместо нормальной дружбы они получат противозаконную авантюру с непредсказуемым финалом.

— У вас лицо такое грустное, — констатировал Генри, приглядевшись. — Сами сказали, невозможно спланировать! Вот и не занимайтесь заведомо бессмысленном делом.

Он шагнул вперёд и неожиданно обнял Джеймса. Гарретт замер в непонимании. Зачем Генри это понадобилось? Поддержать? Но есть множество других способов! Похлопать по плечу, сказать что-нибудь, предложить напиться (хотя это в случае Джеймса было бесполезно).

Однако Рэнделл решил именно обнять его. Что, если он хотел доказать самому себе, что не одинок? Да, здесь была часть семьи Генри — мать и дед. Но то была другая семья в чужой стране. Непривычная обстановка. А непривычное почти всегда страшно. Что ж, Джеймс просто обнял друга в ответ, окончательно руша стену собственной отчуждённости.

Впрочем, почуяв кого-то около мастерской, Гарретт тут же отпрянул. Когда в дверь заглянула фрау Аннелизе, они стояли у стола и продолжали изучать летатель.

— Вы пропустили ужин, — сказала она.

— Пришлось задержаться, — вздохнул Генри. — Погуляли по окрестностям и стали свидетелями несчастного случая. Отвезли пострадавшего к врачу.

— Отлично. Прибыл человек, который хочет с вами побеседовать. — Фрау Аннелизе нахмурилась. — Меня совсем не радует, твоё с ним знакомство, Генри, но отказать ему я не имею права.

— И кто же это?

— Граф Вис Хирминвард фон Ортгрим, — назвала она.

— Не хочу тебя пугать, но я с ним не знаком, — медленно проговорил Генри и повернулся к Гарретту. — А вы?

— Нет, — поддержал Джеймс.

— Ох, и во что вы ввязались? — Фрау Аннелизе всплеснула руками.

— Ни во что, — соврал Генри. — Ну, не будем заставлять гостя ждать!

Граф фон Ортгрим ожидал в гостиной. Он напоминал скелет, обтянутый серой кожей. Седой, со светящимися красными глазами, с багровыми когтями (к счастью, нормальной длины), он, казалось, излучал могущество и, вместе с тем, спокойствие. Одет граф был в дорогие чёрные брюки, двухцветные ботинки и пиджак, поделённый пополам на чёрную и белую части.

— Фрау Родерих, прошу, оставьте нас наедине, — вежливо произнёс фон Ортгрим.

Голос у него был глубокий, но довольно тихий, старческий и одновременно не терпящий неповиновения. Фрау Аннелизе не желала уходить, однако была вынуждена выполнить просьбу графа.

— Добрый вечер, господа. Присаживайтесь, — заговорил он по-андарски, достав из ниоткуда шахматную доску. — Играете?

— Играю, — озадаченно кивнул Генри.

— Нет, — сказал Джеймс.

— Какая жалость, — бесцветно посетовал фон Ортгрим, — я надеялся сыграть именно с вами. Ну да ладно! Вы ведь действуете в команде? — Он прищурился, расставляя на своей стороне чёрные фигуры.

— О чём вы? — слились в один два голоса.

— Об Офелии, разумеется, — усмехнулся гость. — Ваш ход.

— A2-A4. — Генри напротив и передвинул фигуру на самом краю доски.

— Как банально. Хуже могло быть только E2-E4, — прокомментировал фон Ортгрим. — Конь на H6.

— Зачем начинать со сложного? Конь на C3.

— G7-G6. Стратегически вы правы. В долгоиграющих планах риски ни к чему.

— A1-A3.

— И зачем вам ладья? Готовитесь к смерти по тайрийским традициям? — хмыкнул фон Ортгрим. — F8-G7. Офицер, как его зовут в Каллисте, куда манёвреннее.

Джеймс устроился в кресле и наблюдал, стараясь подметить все детали. Неспроста граф затеял эту игру!

— C3-B5, — озвучил Генри.

— Это правильно. Всё нетипичное должно быть спрятано до лучших времён. Офицер на B2.

— C2-B2. Вы жертвуете офицером?

— Зато я увидел вашего. H6-F5.

— Противоречите сами себе, — заметил Генри. — B2-H8.

— Уничтожена часть тяжёлой артиллерии. — Граф проводил фигуру взглядом. — Меньше шансов ходить по прямой. C7-C6.

— Освобождаете ферзя? B5-D6.

— Вы шах не объявили. Но тишина не всегда спасает. F5-D6.

— D1-A1.

— Ферзя в Каллисте величают королевой. И её следует выводить, когда обстановка проясняется хоть немного. D8-A5.

— A1-G7. Без знания обстановки вообще бессмысленно действовать, — согласился Генри.

— A5-D2. Побеждает тот, кому осталось меньше шагов до цели.

— E1-D2. Короли тоже убивают.

— Верно. Главное, не ошибиться с королём. Кто он? — провокационно поинтересовался граф. — E8-D8.

— G7-G8. Разве не очевидно?

— D8-C7. Король — тот, кто в короне. А кто в короне? — туманно намекнул фон Ортгрим.

— A3-B3. Шах.

— Защищён всесторонне! D6-E4.

— D2-D1. — Генри вздрогнул.

— E4-F2. Всё ещё шах.

— D1-C1.

— F2-H1. Я буду мстить! — Граф щёлкнул пальцами. Чудилось, что он сейчас начнёт зловеще хохотать.

— G8-D8. Королева тоже идёт мстить.

— Да упокоится она с миром. C7-D8.

Фигура слетела с доски и раскололась, ударившись о пол. Джеймс скользнул вниз, поднял её фрагменты и положил возле доски. Генри вздохнул.

Какое-то время слышались только названия фигур. Белый офицер, в самом начале партии брошенный в углу доски, зигзагом продвигался к королю, лавируя между чёрных пешек. У чёрных фигур шла в бой тяжёлая артиллерия — ладья. Одна из чёрных пешек исчезла с поля битвы, и офицер встал на её место. Граф коротко глянул на неё и будто не заметил. Чёрная ладья смела белую.

— E7-D8. Мат, — подытожил Генри, ставя офицера на место короля.

— Победа за вами, — признал фон Ортгрим. — Однако я в выигрыше по части сохранённых фигур. Что скажете?

— Генри, заберите их себе и покрасьте в белый, — посоветовал Джеймс, проверяя одну догадку.

Граф изобразил аплодисменты.

— Благодарю за партию! — Он изобразил подобие улыбки и захлопнул коробку. — Теперь краткое напутствие от древнего альпа: не ошибитесь с обоими королями, берегите прочие фигуры и… — Фон Ортгрим опять сделал безразличное лицо. — Научитесь играть в шахматы, мистер Гарретт!

Граф ушёл, не прощаясь.

— Он специально сдал партию, — сообщил Генри.

— Какую партию? — В гостиную заглянула обеспокоенная фрау Аннелизе.

— Он явился, чтобы сыграть с Джеймсом в шахматы, — сообщил ей сын. — В итоге играл со мной.

Фрау Аннелизе неприязненно скривила губы.

Целый день девятого числа Верити приводила себя в порядок. Она полтора часа провалялась в тёплой воде, читая вульгарнейший романчик в полутьме гостиничной ванной. Накрутила волосы. Уже пора было подстричь их до привычной длины, но Верити стало интересно, как они будут выглядеть, если отрастут. Она стриглась лет с пятнадцати и успела забыть, каково быть длинноволосой.

Верити накрасила ногти. Вызывающе — в красный. Выкинула порванные чулки и поняла, что это были последние.

Работая в «Андарском вестнике», она получала неплохое жалованье, позволявшее покупать пусть и не самые модные, но качественные шёлковые чулки. Однако с недавнего времени они превратились в гардеробную ценность и сменились фильдекосовыми, из родного Найкона. Такие почему-то снашивались намного быстрее. По этой причине Верити была вынуждена надеть туфли на босу ногу и идти в ближайший женский магазинчик за новыми.

По пути ей поступило ровно три предложения познакомиться, причём одно — с почти честным намёком на цель знакомства. Видимо, молодые мужчины делились на три вида: идиоты, мечтатели и Джеймс Гарретт. Последний был скорее идиотом, но в другом смысле. Верити не раз ловила на себе его взгляды. Безо всякой мерзости, сначала — восхищённые, позже — грустные. Казалось, она всё же нравилась ему. Так почему же Джеймс Гарретт молчал? Из-за статей? Или она оказалась всего-навсего единственной девушкой, с кем он общался более или менее долго? Вроде бы так говорил мистер Рэнделл. С другой стороны, всю информацию для той роковой статьи Верити получила от Ирмы, соседки Гарретта, явно неравнодушной к нему.

В магазинчике пахло цветочными духами. В витринах стояли десятки туфелек на любой вкус: простые кожаные и изысканные бальные, с ремешками и завязками, на плоской подошве и на каблуке. Вдоль стен висели пальто и плащи: светлые и тёмные, прорезиненные и с меховыми воротниками. Посередине выстроились манекены с повседневными костюмами и более нарядными платьями. Те тоже поражали разнообразием: короткие, чуть ниже колена, — для самых смелых и отчаянных, в пол — для скромниц и женщин постарше, с тонкой талией, под корсеты, — для старомодных старушек, тела которых уже не могли перемениться под новую моду. Нашлись в магазине и обычные закрытые платья, и светлые утренние, и более откровенные вечерние.

За платьями располагались вешалки, полные шляп, беретов и зонтиков, полки с сумками, сумочками и перчатками из разнообразных тканей от тончайшего шёлка и грезета до шерсти и кожи.

И уже позади этих вешалок, спрятанные от глаз публики, находились манекены в модных корсажах и устаревших корсетах, рулончики чулок и стыдливые свёрточки панталон: от консервативных — до середины бедра или до колен — до новейших, едва закрывающих то, что им предписывалось закрывать. В уголке лежали несколько образцов самого постыдного и в то же время невероятно удобного белья — бюстгальтеров, двух кусочков ткани, соединённых друг с другом полосками кружева и снабжённых крючочками сзади.

Верити молча указала продавщице на приглянувшиеся чулки и, расплатившись, направилась к выходу.

— Простите, мисс! — по-андарски окликнула её молодая женщина, перебиравшая зонтики. — Не откажете ли вы в крошечной помощи?

— Вам нужен совет? — уточнила Верити.

— Не совсем так.

Собеседница обладала яркой южной внешностью и одновременно, в отдельных чертах, напоминала мисс Бёрнс собственное отражение в зеркале.

— Видите ли, я выбираю платье, но здесь нет моего мужа, который сказал бы мне, в каком я наиболее великолепна. — Женщина развела руками. — Мы с вами похожи и лицом и фигурой. Не согласитесь ли примерить кое-какие?

Примерить хоть одно платье по последней моде — мечта любой женщины. Особенно, когда нет уважительного повода для примерки и денег для покупки. И пусть здесь не Бенуа-Линетт, мировая столица моды, но платья были очень уж красивыми, и отказаться Верити не смогла.

Женщина тотчас бросила перебирать зонтики и подозвала вторую продавщицу. Та приняла указания и поманила посетительниц за собой. Они зашли за незаметную дверку и попали в длинный коридор с рядом плотных шторок, отгораживавших примерочные. Продавщица скрылась за углом коридора и вскоре принесла четыре объёмистых свёртка. Она сложила их на скамеечку в одной из примерочных и удалилась в торговый зал.

— Начнём с этого. — Женщина развернула белое муслиновое платье со свободными рукавами, глухим воротом и совершенно без узоров. — Неплохо, — сказала она, когда Верити вышла из-за шторы. — Вы для него бледноваты, а мне прекрасно подойдёт для похода на чьи-нибудь похороны.

Вторым она взяла бордовое платье из ткани муар-антик. Оно вообще не имело рукавов — только золотистые ниточки-бретели. Плотный лиф облегал фигуру, а довольно узкая юбка спускалась до пола, обрисовывая контуры бёдер.

— И они думают, что в Делькании его кто-то купит? — фыркнула женщина.

Верити надела платье, взглянула в зеркало и поняла: она никогда в жизни такого не приобретёт — чересчур смелое.

— В Тариоле подобные с радостью расхватали бы в пять минут, — сказала женщина. — К несчастью, я не живу в Тариоле.

— Вашему мужу оно могло бы понравиться.

— Нет, для неприличия у него есть неприличная сестра. При каждой встрече мой дельканский муж заматывает её в шарф или ковёр, чтоб народ не раздражала.

Следующие два платья — голубое и жёлтое — оказались из полузабытого барежа и сшиты были по фасонам столетней давности: скромное декольте, короткие рукава, мягкий пояс под грудью и прямая юбка с лёгкими складками.

— Жёлтое. Безоговорочно жёлтое, — заключила женщина, пока Верити переодевалась в свой костюм — серо-коричневые юбку и жакет из шевиота.

Женщина поблагодарила за помощь, заплатила за два платья и, тихонько напевая весёлую песенку, растворилась в толпе.

Верити же вернулась в гостиницу. По дороге она еле удержалась от пакостного желания купить вина: хотелось забыться, вспомнить сестру и вдосталь наплакаться. К несчастью, покупка вина женщиной порицалась ещё больше, чем хождение без чулок. Можно было, конечно, выпить за ужином, но почти все постояльцы гостиницы оказались андарцами, а Верити не хотела слушать перешёптывания за спиной.

Подобное не вязалось с образом феминистки, однако у девушки пока не получилось избавиться от оков общественного мнения. Она выступала за права женщин исключительно в рамках дозволенного и никогда — от лица журналиста Верджила Бёрнса. Собственная двуличность раздражала, но мистер Рэнделл говорил правду: Верити любила мужскую галантность, хоть и боялась себе признаться.

Семь лет назад смерть сестры едва не сделала из неё мужененавистницу, однако тщательно лелеемые чувства подточил Джеймс Гарретт. Нет, Верити, не дайте боги, не влюбилась. Он просто заставил её задуматься об отношениях мужчин и женщин, об их местах и ролях.

Пожалуй, концепция Рэнделла оправдалась. Зачем быть сильной всю жизнь, если есть кто-то, кто готов носить тебя на руках? Можно и нужно улучшать мир, в котором живёшь, но не разрушать его.

Мелькнула шутливая мысль написать свою книгу о феминизме, раз уж появилось время. Верити фыркнула и отложила её до лучших времён. Углубляться в изучение социальных наук она пока не хотела.

Наоборот, надо было отдохнуть. А потом уехать обратно в Крей, плюнув на Съезд. Всё равно она зарекомендовала себя не лучшим образом, не дождавшись мисс Хокинг.

Верити устроилась в кресле с тем же романчиком, добросовестно дочитала его и отнесла в вестибюль, на полочку для забытых вещей.

— Лежало на шкафу, — соврала она портье. В её библиотеке такой книге не место!

Мисс Бёрнс полночи провалялась в постели, вспоминая прошлое: беззаботное детство в Найконе, переезд в Аджит, где служил отец, учёбу в частной школе для дочерей офицеров, возвращение в Андарион с сестрой и тётушкой Фанни, извещение о гибели лейтенант-полковника Бёрнса в ходе Аванийского восстания, смерть тётушки, колледж машинисток, смерть сестры… А в половине седьмого утра её разбудил настойчивый стук в дверь.

Верити соскочила с кровати, наскоро провела по волосам расчёской и, закутавшись в халат, отперла. В коридоре стоял сгорбленный от старости мужчина в синем костюме, опиравшийся на лакированную чёрную трость.

— Герр Родерих? — Благодаря его сходству с внуком, не признать этого человека было невозможно.

— Мисс Бёрнс? — ответил дельканец таким же бессмысленным вопросом, но тут же заявил: — У меня к вам деловое предложение.

Деловое предложение от Родериха, к тому же подкреплённое его личным визитом спозаранку, — это нечто, близкое по сути к пришествию всех богов разом.

— Могу я привести себя в порядок?

— У вас семь с половиной минут, — разрешил герр Родерих, постучав ногтем по наручным часам. — Затем позвольте мне накормить вас завтраком.

— Благодарю.

Никогда она не собиралась с такой скоростью. Платье и новые чулки, едва заметный макияж, туфли, сумочка с документами, лёгкое осеннее пальто взамен утраченной шали.

— Ровно семь, — констатировал старик, сверившись с часами. — Вы меня радуете. Позволите?

Под руку с герром Родерихом Верити спустилась на улицу. Они пересекли дорогу и вошли в кофейню, где, кроме них, был лишь один посетитель — молодой человек восточной внешности с газетой и чаем. Почтенный герр сделал заказ сам, согласно дельканским обычаям, и приступил к делу, как только официантка с блокнотом удалилась.

— Видите ли, мисс, — начал герр Родерих, — Вы, как мне известно, знакомы с моим сыном и его другом, Джеймсом Гарреттом. Так вот, эти два молодых человека длительное время сосуществовали в одном доме и вдвоём приехали сюда, тогда как фрау Аннелизе выразила желание увидеть девушку своего сына. Здесь молодые люди проводят время порознь: Генри изобретает, мистер Гарретт изучает город, но… — Он сделал многозначительную паузу и посмотрел на Верити выпученными глазами, пока официантка расставляла посуду.

— Вы подозреваете внука в мужеложестве? — высказала догадку девушка, когда они вновь остались вдвоём. — Уверяю вас, это не так! Вообще-то у него есть девушка в Уайтфилде, а мистер Гарретт дарил цветы мне! — выпалила она.

Профессия журналиста — манипулировать общественностью. Значит, привирать. Конечно, обыграть прожжённого дельца юная девушка не сумеет, но почему бы не попробовать? Тем более, когда такое серьёзное обвинение выдвигают!

— Прекрасно, — растянулся в улыбке герр Родерих. — Однако это знаю я. А кто-нибудь другой? Недоброжелатели? Не помню точно, как у вас на Архипелаге, а в Делькании за мужеложество лишают всех гражданских прав и высылают из страны. Мне, мисс, наследник нужен. В связи с этим я предлагаю вам сделку: вы изображаете девушку мистера Гарретта на Вечере масок в моём доме за… Скажем, две тысячи кёнигов? Это пятьсот андарских раинов.

— Что же от меня требуется? А если мистер Гарретт будет против? — осторожно уточнила Верити.

Цену он назвал солидную! Год жизни в провинциальном городке вроде Уайтфилда — за один вечер. Вообще-то, предложение было сродни трём вчерашним, поэтому следовало бы отказаться, но… но.

— Уделить ему максимально возможное время. Ничего сверх танцев и стояния рядом, — ухмыльнулся мужчина. — Если хотите, поболтайте с ним. Но я бы помолчал на вашем месте — и мистер Гарретт ничего не прознает. Я добуду вам платье и маску, в которых не разоблачит даже Хитрый!

Внезапно второй посетитель расхохотался во весь голос — наверное, читал подборку анекдотов в своей газете.

— Я согласна, — сообщила Верити, недовольно покосившись на нарушителя спокойствия.

Вечер масок! Выход в свет, о котором она и подумать не могла! И всё — в строгих рамках приличия! А Верити Бёрнс — меркантильная идиотка, которая зачем-то идёт на бал с Гарреттом.

В тот же день она получила свёрток с платьем, набором маскарадных атрибутов и приглашением в расписанном узорами конверте.

Миттельбург, Делькания

12 сентября 373 года со дня основания Андариона

Одиннадцатого числа Родерихи готовились к Вечеру масок. Выяснилось, что он был общегородским праздником, идею которого позаимствовали на Кериссианском весеннем карнавале. Основоположником Вечера выступал герр Риттер, ещё один промышленник, живущий в Миттельбурге. В паре с фрау Аннелизе он захватил почти весь континентальный рынок: герр занимался паромобилями, она — двигателями, как и бывший муж. Оба замахнулись в сторону воздухоплавания, но дальше воздушных шаров пока не зашли.

Как правило, герр Риттер и фрау Родерих в праздник по очереди наносили друг другу визиты вежливости, однако в этом году герр уехал по делам в загадочную Зимею, и фрау осталась одна. Поэтому она и пригласила семью Рэнделлов — решила то ли развлечься, то ли окончательно поделить сферы торговли. Из-за их визита, к слову, готовились Родерихи особо тщательно. Герр Карл-Юрген и вовсе разъезжал по городу и окрестностям, лично доставляя приглашения. Казалось, старик просто-напросто отчаянно скучал.

Когда приглашаемые гости кончились, он пристал к Генри с допросом: почему тот раньше не изобрёл ничего прорывного? почему сэр Бартоломью не знает о летателе? чем Генри руководствовался, выбирая такое строение крыльев?

Генри отмахнулся от первых двух вопросов, а в ответ на третий прочёл интереснейшую лекцию по орнитологии. Крылья у птиц, по его словам, сильно отличались: какие-то позволяли, образно говоря, обогнать ветер, какие-то — парить, какие-то — преодолевать огромные расстояния без особых усилий, какие-то — зависать… Рэнделл выбрал эллиптическую форму крыла в расчёте на наибольшую манёвренность.

На следующий день Генри принёс Джеймсу костюм для Вечера масок. Инженер назвал его одеянием призрака и в чём-то, несомненно, был прав. Костюм состоял из парадной белой рубашки, белых же перчаток, светло-серых жилета и брюк, матовых серых ботинок на чуть завышенной подошве и ярко-красного галстука. Однако это был не печальный призрак, а призрак праздничный, поскольку главными элементами костюма стали длинный белоснежный летящий плащ с серебристой вышивкой по вороту и рукавам, опять же белая широкополая шляпа и улыбающаяся театральная маска с тонкими чёрными бровями.

Каким-то неведомым образом Генри угадал его мысли: призрак Гарретта вылез из привычной темноты. Оставалось лишь дивиться его зоркости: и смысл, и размер костюма подошли идеально.

Сам инженер предпочёл образ благородного разбойника: тёмно-синие брюки, коричневые сапоги и удлинённый жилет из плотной ткани, чёрная рубашка и треуголка с пушистым зелёно-рыжим пером, чёрная тряпичная маска на верхнюю половину лица, приглаженные, но не сбрызнутые лаком волосы. Выбивались из общего стиля лишь парадные белые перчатки. Впрочем, разбойник от этого хуже не стал.

— Вам идёт, — констатировал Джеймс, прислушиваясь к тому, как маска искажает его голос. — Почему именно разбойник?

— Публичный протест! — фыркнул Генри. — Я, наверно, зловредный сын, но такие уж у нас с отцом отношения.

— Смотри, не допротестуйся! А то опять арестуют! — проскрипел Карл-Юрген, появляясь рядом с ними в коридоре.

Герр Родерих нарядился фольклорным персонажем — гномом. Мягкие брюки, длинная свободная рубашка с поясом-верёвкой, лёгкие ботинки — всё ярко-жёлтого цвета, а на голове — полосатый красный колпак. Вместо маски он наклеил на лицо бородку и брови. На взгляд Джеймса, выглядело неприятно, однако пожилого дельканца всё устраивало.

Чуть позже, уже выйдя в просторный холл, украшенный в честь Вечера масок гирляндами и статуэтками птиц, подвешенными под потолком, они увидели фрау Аннелизе в сдержанном бледно-оранжевом платье и лисьей накидке, с высокой короной из кос на голове, чёрно-белой маской и сверкающей парюрой с россыпью мелких бриллиантов. Роскошная женщина, управляющая одной из богатейших промышленных компаний, — истинная лисица. Образ обязан соответствовать.

Часы в гостиной пробили восемь. Одновременно с этим дворецкий Якоб распахнул двери в прихожую, и первые гости вошли в холл. Среди многочисленных костюмов и масок выделялся султан в синем одеянии, вышагивающий под руку с темноволосой женщиной в пурпурном платье, скорее открывавшем, нежели подчёркивавшем её грудь. При этом шляпка с вуалью полностью скрывала лицо женщины.

— Мадам Сенешаль сегодня в образе вампира? — пробормотал Генри. — Как говоряще!

— Вампира? Мальчик мой, это не вампир, это Её Величество Самоуверенность! — хихикнул Карл-Юрген, притопывая ногой. Вероятно, вживался в образ мерзкохарактерного карлика.

— Куртизанка, — прошипела фрау Аннелизе и, натянув на лицо милую улыбку, отправилась здороваться с гостями.

— Приветствую вас на моём Вечере масок, господин Султан, госпожа Вампир, господин Пират! — произнесла она и с лисьим изяществом уплыла к другим гостям.

Джеймс обратил внимание на спутника четы Рэнделлов. Пират, под шляпой которого скрывался Чарльз, тоже выглядел весьма раскованно: рубашка, расстёгнутая почти до середины груди, широкие брюки с алым поясом, высокие сапоги с отворотами, замотанное платком лицо — либо у братьев были схожие предпочтения, либо младший Рэнделл тоже против чего-то протестовал.

После андарцев фрау Лисица (на Вечере масок считалось моветоном называть кого-либо по имени) направилась к элегантному мужчине в костюме чумного доктора. Господин Доктор (разумеется, Шварц), как оказалось, в этом году отвечал за «музыкальный сюрприз» — должен был пригласить артистов с какой-нибудь песней, не принятой в светском обществе, то есть народной, шутливой или даже похабной. Сопровождала его Клоунесса, которая, едва поприветствовав хозяйку, принялась носиться по залу и раздавать присутствующим сиреневые листочки.

Гости смеялись над записочками и ужимками девицы, за неимением лица изворачивавшейся в танце. А Джеймс, получив свою записку, озадачился. В ней говорилось:

«Полночь придёт, и снять маски наступит пора.

Выйди во двор и узри побеждённого рыцаря.

Хочет он правду о деле своём рассказать.

Что ж, вы столкнётесь с противником лицами!»

Помимо этого, листок, полученный от Клоунессы, был не сиреневым, а голубым. Его специально готовили Гарретту? И что это значит? Неужели эла-Виэта замучила совесть, и он действительно решил раскаяться? Нет, это было бы слишком невероятно. Да и откуда он мог взяться здесь, если ему полагалось залечивать раны, полученные у альпов? И вдобавок, почему записка так напоминает загадки Генри?

Тем временем прибыли все приглашённые, фрау завершила приветственный обход гостей и объявила танцы. Её пригласил Генри, ещё человек тридцать тоже разбились по парам, другие же предпочли наблюдать или вести светские беседы.

Герр Карл-Юрген, к примеру, веселил в меру фривольными анекдотами четырёх молодых девушек: блондинку в зелёном облачении русалки, двух карточных дам и восточную танцовщицу. Они смеялись и наверняка краснели под масками, но не имели возможности избавиться от общества хозяина дома.

Рядом с Джеймсом встала некая девушка в летящем платье, сочетающем оранжевый и красный цвета, оголяющем плечи. Вместо рукавов у него были полупрозрачные ленты, полностью скрывавшие опущенные руки. Длинные каштановые волосы девушки ниспадали по плечам и спине, пара прядей была перехвачена алой лентой, а лицо пряталось под шёлковой белой маской восточной невесты. Джеймс оказался к ней слишком близко — игнорировать даму было бы невежливо.

— Леди, — приглушённо произнёс Гарретт на дельканском, кивая ей. — Позвольте представиться. Призрак.

— Любовь, — прошептала девушка.

— Позвольте пригласить вас на следующий танец, — попросил он. Любовь кивнула.

Когда музыканты, сидевшие на галерее второго этажа, на мгновение стихли, чтобы начать новую мелодию, Джеймс протянул ей руку. Тонкая ладонь в короткой персиковой перчатке легла на его пальцы, и пара смешалась с танцующими.

Танцы… Его мать преподавала их и научила сына. Раньше он часто танцевал с ней или с сестрой, но это было так давно… А в Вечер масок он решил вспомнить каково это.

И вот он поворачивается к девушке лицом, его рука на её талии, её — на его плече, другая пара рук легко отведена в сторону. Шаг, шаг обратно, два шага, два — обратно. Музыка медленная, словно оркестр даёт ему время попробовать себя, партнёршу, поймать образ танца. Развернуться из полубъятий снова шаг, шаг — теперь в одном направлении, по кругу. С Любовью. И он также ходил по кругу, не зная, что делать.

Опять рука на талии, рука на плече. Он плавно кружит девушку, или она кружит его, погружая в водоворот. Но он не хочет тонуть и со взрывом музыки отталкивает её, однако не желает отпускать и по-прежнему держит одной рукой, позволяя девушке отклониться и едва ли не повиснуть над полом. Силы держать её долго у него нет, поэтому Джеймс притягивает её обратно и приобнимает.

Шаг, новый шаг. Музыка становится печальной. Девушка переносит свою руку с его плеча на шею и прижимается крепче, но всё ещё в пределах приличия. Рассказывает, будто хочет кого-то задушить, но не может. Она почти стекает на пол от безнадёжности, но он под ускоряющуюся музыку подхватывает её на руки и поворачивается вокруг себя. Движение скорее народного танца, чем светского. В свете не принято отрывать обе ноги от пола. Тяжело, но Любовь того стоит.

Девушка соскальзывает с его рук и, будто обидевшись, что он посмел счесть её слабой, летит по кругу сквозь замершие фигуры. Подол и ленты развеваются в воздухе словно не хотят расставаться с ним, а он легко бежит в другую сторону круга, как свободная птица.

И они сталкиваются одновременно с пронзительным громом ужарных. Отбегают на несколько шагов под настороженную трель скрипки, тянут друг к другу руки, моля о чём-то, и вновь плывут навстречу.

Их правые руки цепляются за запястья друг друга, они кружатся. И внезапно она спотыкается, начинает падать. Скрипки взвизгивают как раненые лебеди, но он успевает поймать её почти у самого пола. Поднимая, бережно отводит в сторону упавшие на лицо волосы, и оба возвращаются к началу.

Рука на плече, рука на талии, две руки сплетены. Шаг, шаг обратно, и под затихающую музыку они просто смотрят друг другу в глаза. Карие и серые глаза за белыми масками.

— Кто ты? — забывшись, шепчет Джеймс на андарском. Хорошо, что из-за маски не слышно.

Минута тишины сменяется громом аплодисментов, и только сейчас они понимают, что все вокруг давно замерли и смотрели на них двоих.

Немного сконфуженно Джеймс берёт её руку, касается маской, изображая поцелуй, мимоходом замечает две родинки на запястье, почти спрятанные под перчаткой, и уходит.

…Генри подошёл к Джеймсу, спрятавшемуся от чужих глаз в тени колонны.

— Это было невероятно! Я бы никогда не подумал, что вы так танцуете! Даже без лиц были видны эмоции! Вы будто полноценную историю любви рассказали!

— Я и рассказал… — устало пробормотал Гарретт, повернув голову. — А в конце увидел родинки на её запястье. Парик и яркий образ скрыли её, но руки выдали…

— Мисс Верити? Не может быть! Что она здесь делает?

— Я счёл возможным пригласить её, — сообщил господин Гном, появляясь рядом. — Ты выбрал друга, а не девушку, вот твой старый дед и распереживался: а всё ли так с его внуком?

Старчески хихикая, он ушаркал к гостям.

— У меня нет девушки! — скривился Генри. — И я не… не!

— Успокойтесь, — хмыкнул Джеймс, — Будь вы одним из них, никогда не поехали бы куда-либо с другом, но не с девушкой. Слишком очевидно для любителей искать двойное дно.

— Вы общались с ними?

— Доводилось. В моей работе с кем только ни встретишься…

С окончанием очередного танца к ним подошёл Пират.

— Как там наша сделка? — поинтересовался Чарльз. Джеймсу показалось, что он затаил дыхание в ожидании ответа.

— У меня всё готово! — оскалился Генри.

— Отлично! — усмехнулся его брат. — Тогда позволь назначить тебе встречу. Надо поговорить.

— Интригующе. Предположим, завтра в два? Здесь.

— Подходит. И вы, сэр, — повернулся Чарльз к Джеймсу. — Мистер Гарретт, верно? Вас я бы хотел кое о чём спросить. Присоединитесь?

— Не вижу причин для отказа, — чуть удивлённо сказал Джеймс. Что ему понадобилось от них обоих разом?

Они болтали ни о чём ещё какое-то время, как и полагалось на светских приёмах, потом Чарльз переместился к отцу. Позже Джеймс танцевал с другими дамами. Неизвестно, узнала ли его мисс Верити, но они весь вечер избегали друг друга. Около одиннадцати приглашённая Доктором провинциальная артистка спела печальную и поучительную балладу о раздоре трёх сестёр, которая, наверно, должна была что-то значить, после чего танцы продолжились.

И вот осталось пять минут до полуночи. Джеймс осторожно осмотрелся. Все, кто мог обратить на него внимание, были заняты: Генри танцевал с Русалкой, Чарльз — с Волшебницей, Карл-Юрген и фрау Аннелизе беседовали с Султаном. Правда, совсем рядом стояли Доктор и Палач, но им не было дела до Призрака. Гарретт незаметно пробрался к выходу из дома и замер на крыльце.

Было абсолютно тихо — ни звука музыки не пробивалось наружу, совершенно темно — окна закрыли шторами, а небо затянули тучи, и очень тревожно. Что сейчас произойдёт? Кто появится? Может, Клоунесса просто пошутила?

Но нет. Через несколько минут за деревьями послышался шорох шагов, и перед крыльцом возник древний рыцарь в порванной кольчуге. Нашлись в нём и другие странности: во-первых, он пришёл безоружным, во-вторых, насколько можно было увидеть под выглянувшей луной, на его белой накидке темнел меч, повёрнутый клинком вниз.

— Полночь, — гулко произнёс рыцарь, замерев перед ступенями.

Джеймс снял маску, шляпу и уставился на него. Рыцарь стащил с головы шлем. Впрочем, напрасно: луна скрылась, а без неё нельзя было разглядеть ничего, кроме белых бинтов на голове.

— Меня зовут Эйн эла-Виэт, мистер Гарретт. Я тот самый грабитель.

— Я уже знаю, — заметил Джеймс. — Вы революционер?

— Я идиот! Возьмите. — Он сунул руку под накидку и достал толстый конверт.

Вдруг среди деревьев хрустнула ветка: кто-то, стоявший там, неосторожно шевельнулся. Рыцарь вздрогнул и убежал так быстро, как позволяла кольчуга. Конверта он так и не отдал.

Джеймс досадливо поморщился и спустился вниз, намереваясь догнать его. Однако из-за деревьев наперерез ему метнулась тень. Он отпрыгнул в сторону, наступил на свой плащ. Не упал, но потерял секунды. Сверху на его голову обрушился тяжёлый удар.

Вечер масок проходил изумительно. Веселье, немного вина, танцы, импровизированное представление Джеймса и мисс Верити, обмен любезностями с братцем — всё это в сумме можно было назвать счастьем. Перед наступлением полуночи Генри пригласил на танец Русалку, одетую в струящееся зелёное платье. Такая партнёрша больше подошла бы брату, но тот уже станцевал с ней вальс и аделан, который сорвал Гарретт, а звать того же человека в третий раз считалось неприличным.

После танца мать отловила его и поинтересовалась, не видел ли он Людвига, её управляющего. Генри не видел, но огляделся на всякий случай. Внезапно стало ясно, что пропал Джеймс. Он, как успел заметить Генри, вышел из дома незадолго до двенадцати, но к моменту снятия масок не вернулся.

В пять минут первого Генри тоже вышел на крыльцо. Тучи, торжественно проплывавшие над Миттельбургом весь день, исчезли, луна освещала колонны у входа, деревья, серую дорожку. Внимание Рэнделла привлекло что-то белое, валявшееся прямо на плитке. Подойдя, он опознал маску и шляпу Призрака.

Под ними лежал большой серый конверт с двумя надписями. Первая была выписана мелким, бисерным почерком и, очевидно, содержала имя адресата, а вот вторая, сделанная впопыхах крупными каракулями изрядно пугала:

«Детектив Гарретт оглушён или убит человеком в костюме палача. Тело хотят утопить в Хильде ниже по течению. Спасите его и отдайте ему конверт. Если детектив мёртв, конверт должен получить Г. Дж. Рэнделл».

Генри застыл на несколько секунд, осознавая прочитанное. Он недоумевал, какой твари понадобилось убивать Джеймса. Логическая цепочка прослеживалась легко: о профессии Гарретта знали только Родерихи, Рэнделлы и мисс Верити, но первым незачем было его убивать, вторые, скорее всего, не знали, что он здесь, а третья не покидала дома. Кроме них, мог знать только… грабитель! Он ведь наверняка читал газеты. Но почему он написал это?

Тряхнув головой, Генри отбросил размышления. Джеймса надо было спасать. А как добраться до берега Хильда и найти его там? Да легко!

Он взбежал обратно на крыльцо, пронёсся по холлу, лавируя между танцующими парами, сунул конверт матери, взлетел по лестнице на самый верхний этаж, вскарабкался на чердак по приставной лесенке, затащил её наверх и поднёс к люку на крышу. Откинутая резким толчком крышка едва грохнула по черепице, а Генри уже затаскивал наверх сложенные крылья. Удача, что он заранее перенёс их сюда для испытаний!

Стоя на косой крыше, он размотал верёвку, которой было связано изобретение, надел «рюкзак» на плечи, защёлкнул пряжки ремней, сосредоточился и мысленно потянулся к серым потокам магии.

Генри вчера полдня просидел над коробкой для крови, притягивая стихию льда к нарисованным рунам. Хорошо, что в особняке был свой ледник. Тот артефакт, кажется, получился. И этот обязан! Иначе какой из Генри маг?

Крылья раскрылись за его спиной. Генри двинулся по потоку дальше — крылья шевельнулись. Он мысленно перемещался туда-сюда, пытаясь заставить крылья двигаться. Интуиция подсказывала: нужно почувствовать их — и крылья, и потоки — частью себя, а себя — птицей. Что ж, на воображение изобретатель никогда не жаловался.

Несколько широких взмахов — и он поднялся над крышей. Движение корпуса вперёд — и крылья понесли его к краю. Стало страшно: а вдруг не получится? вдруг он упадёт? а вдруг?..

Генри поморщился. Если бы это было обычное испытание, он мог бы позволить себе трусость. Однако сейчас он собирался спасать друга, а значит, не имел права отступать. Тем более, изобретение было названо в его честь — Воробей.

Генри вдохнул и плавно выдохнул. Воздух. Воздух — это его стихия. Он справится. Новый взмах — и он над землёй. Вроде не падает, летит.

Кое-как приноровившись управлять Воробьём, Генри отклонился влево и, осторожно облетев деревья, понёсся к Хильду. Достигнув его, повернул направо и полетел вдоль берега реки вниз по течению.

Тут ему в голову пришла мрачная мысль: а как он будет искать Джеймса? Где? А если его уже утопили?

Берег был залит светом праздничных фонарей — Вечер масок проходил во всём городе. Вероятно, следовало спуститься ещё ниже, но недалеко, так как времени прошло относительно немного. При этом шансы спасти Гарретта оказывались обратно пропорциональны расстоянию.

Внезапно Генри заметил паромобиль, съехавший с дороги к реке. Из него выпрыгнули две фигуры, достали из багажника что-то большое и белое, протащили его по причалу, сбросили в воду и спешно уехали.

Изобретатель рванулся вниз и проскользнул над водой. Да, ему повезло: он нашёл Джеймса. Тот был без сознания, на белой рубашке пугающе темнело пятно, похожее на большую рану. Генри вздрогнул. Неужели поздно?!

Он развернулся и, летя в обратную сторону, подцепил Джеймса. Воробей почти перестал слушаться — запас веса был слишком мал, чтобы выдержать обоих. Генри снизился и полетел практически по воде. Благо, ветер дул по направлению движения, и связанные с ним потоки энергии помогали Воробью двигаться.

Казалось, путь к дому длился целую вечность. Изобретатель уже почти не чувствовал своих рук, когда наконец приземлился перед крыльцом. Перед толпой гостей, зачарованно взирающих ему за спину.

— Что случилось? — воскликнула мать, сбегая со ступеней ему навстречу. — Кто это написал? — Она нервно потрясла конвертом.

— Потом. — Генри отмахнулся. — Где доктор Шварц?

Запоздало он понял, что страшное пятно на груди Джеймса — всего лишь красный галстук. Но отчего-то же Гарретт до сих пор не пришёл в себя!

— Сейчас! — Вперёд выбился человек в костюме чумного доктора — Шварц. Он проверил пульс и скомандовал: — Кто-нибудь, занесите его в дом, а лучше сразу в его комнату, и дайте наконец герру Родериху снять крылья!

Джеймса забрали и перенесли куда-то. Генри с трудом расстегнул ремни, снял рюкзак, положил Воробья на пол в холле и упал на диван, опустив голову на руки. Эмоции и алкоголь выветрились из головы, и он понял, насколько безумным был его поступок. Улететь на непроверенном аппарате ночью неизвестно куда, используя непроверенный вид энергии, и искать человека в темноте, рискуя встретиться с преступником. Какого дерка он натворил?!

Минут пятнадцать прошли в полной тишине.

— Джинджер, как ты? — Мать подошла и присела рядом, обняв его за плечи.

— Не знаю… Но будучи трезвым, я бы так, наверное, не поступил, — пробормотал он, поднимая голову. — Где все? Думал, народ теперь не разойдётся.

— Разъехались по домам и гостиницам. Завтра придут с вопросами… Отец лёг спать, а доктор Шварц осматривает мистера Гарретта.

Генри с трудом встал и поднялся на второй этаж. Он тихо постучал в дверь комнаты, выделенной Джеймсу, и заглянул внутрь.

Гарретт лежал на кровати поверх одеяла, а доктор Шварц заканчивал обрабатывать рану на его виске. В темноте она сливалась с волосами, но при свете газовой лампы приводила в ужас.

— Что с ним? — полушёпотом спросил Генри. Говорить громче он не мог.

— Типичнейший способ спонтанного убийства — удар тяжёлым тупым предметом. Как следствие, сотрясение мозга и рана, вообще-то плохо совместимая с жизнью. Однако явные симптомы отсутствуют, поэтому думаю, что всё в порядке, — оптимистично заявил доктор и добавил: — А вот вам я бы посоветовал немедленно лечь спать, выпив чего-нибудь согревающего, но без спирта. Как маг говорю: такая мощная перегонка энергии через себя, какую задействовали вы, для новичка — хуже некуда!

— Спасибо. — Генри не обратил внимания на окончание речи доктора.

Покинув комнату, он собрался спуститься на кухню, но мать, стоявшая во время разговора в коридоре, отправила его ложиться. Уже минут десять спустя Генри был ей благодарен: внезапно накатившая усталость отбивала всякое желание бродить по лестницам туда-сюда.

— Держи. — Она сама принесла ему кружку с имбирным чаем, горько-кислым настоем имбиря и лимона с обязательной ложкой мёда.

Горячий, даже обжигающий, напиток напомнил о чём-то давнем и счастливом. Оказывается, с детства Генри успел соскучиться по этой дряни!

Утром, как и предсказывала мать, вернулись гости. К радости Генри, не все: только Рэнделлы, племянница доктора, который оставался на ночь, и, как ни странно, мисс Верити. На этот раз её позвала фрау Аннелизе. По её словам, Шварц предсказал Генри почти неделю бессознательного состояния, а за Джеймсом должен был кто-то присмотреть.

Мисс Бёрнс, как выяснилось, соврала деду, что она — девушка Гарретта, дабы уберечь честь обоих мужчин, а теперь ещё и согласилась остаться. И как это можно было понять?

Генри как раз собирался заглянуть к ней и позвать на обед, когда его отловил Чарльз. Брата прямо-таки трясло от любопытства.

— Представишь это на Выставке — и ты победил! — заявил он как будто с радостью.

— Возможно. Скажи, неужели ты так сомневался во мне, что решился на сделку? — поинтересовался старший брат, глядя на него.

— Дело в другом, — вздохнул Чарли. — И именно об этом я хотел поговорить.

— Ввязался в неприятности? — предположил Генри. — Нечто незаконное. Поэтому и ищешь помощи детектива, верно?

— Верно. Помнишь начало «Неизведанного острова»? — намекнул младший и вдруг сменил тему: — Когда ты был в Крее, выяснил что-нибудь интересное о Пауэлле?

— У тебя один из дневников? — Старший брат подался вперёд от любопытства.

— История. А ты нашёл Механику, я прав?

— Да, но там много нужно переделывать.

— Тогда… Как ты относишься к тайри?

— Чарли, я с ними работал! Зачем это тебе? Стой, неужели ты…

В конце коридора появилась тучная фигура дворецкого Якоба.

— Позже. — Чарльз развернулся и исчез на лестнице.

— Мистер Рэнделл, он очнулся. — Из комнаты выглянула мисс Верити. — Позовите, пожалуйста, доктора Шварца.

* * *

«Т-р-р-ш!» — где-то рядом перевернулась страница. Джеймс пришёл в себя, но продолжал неподвижно лежать с закрытыми глазами, прислушиваясь к обстановке. Он совершенно точно находился в какой-то комнате. Было довольно светло, что чувствовалось сквозь веки, но не причиняло особых неудобств. Рану ему перевязали и, наверное, зашили, однако голова болела. Во рту остался привкус пыли и воды. Странно… Откуда она?..

Перевернулась ещё одна страница, и Джеймс решил посмотреть, кто и что листал.

Он открыл глаза и покосился в сторону окна. Комната оказалась гостевой спальней у Родерихов, а читала… мисс Верити?

Девушка подняла голову, встретилась с ним взглядом, резко вскочила и подбежала к двери в коридор. Кого-то там увидела и что-то ему сказала. Потом вернулась и присела на край кровати.

— Как вы себя чувствуете?

Джеймс не отвечал. Просто смотрел на неё, смотрел, удивляясь её присутствию, и молчал. В глазах мисс Верити появилось беспокойство. Когда открылась дверь, она тут же развернулась и спросила:

— Доктор Шварц, что с ним? Почему он не отвечает?

Гарретт поморщился от громкого голоса.

— Мисс Бёрнс, успокойтесь, — терпеливо попросил мужчина. — Ему проломили череп! Имеет право молчать.

Врач осмотрел его голову, проверил что-то, удовлетворённо кивнул и сообщил:

— Лёгкое сотрясение. Видимо, оружие неверно подобрали. Думаю, вы даже приходили в себя после удара, но река помешала вам окончательно очнуться.

По его указанию Джеймс неделю провалялся в постели. Отсыпался за все годы службы. Мисс Верити почти всё время сидела в кресле у окна и наблюдала за ним, по несколько раз в день заглядывал Генри. Ему явно не терпелось поделиться какой-то новостью.

Наконец врач разрешил Джеймсу вставать и думать (до этого герр Шварц пресекал любые попытки узнать о произошедшем тем вечером). Гарретт смог привести себя в порядок и снять с головы неудобную повязку.

Встав перед зеркалом, Джеймс поискал на голове следы раны и, к своему изумлению, их не увидел. Не нашёл он и Печати — она просто исчезла с его шеи. Способности, полученные с ней, похоже, тоже пропали.

Неведомое нечто под названием Сииррэ спасло Джеймсу жизнь своей печатью. Кто-то могущественный хотел видеть его живым. И если древняя Этельбурга прозревала сквозь время, а граф фон Ортгрим знал о леди Офелии… Поводов подумать прибавилось, но головная боль всё же мешала это делать.

В тот же день Генри и мисс Верити позвали Джеймса на прогулку и поведали, говоря языком журналистов, захватывающий финал Вечера масок.

— Вы рискнули ради меня жизнью? — опешил Джеймс, услышав от девушки о полёте изобретателя над Хильдом.

— Я был пьян и счастлив, пока не нашёл вот это! — Генри злобно сверкнул глазами и вырвал из внутреннего кармана куртки тот самый конверт. — Кроме того, вы неоднократно спасали меня, Джеймс. А я — вас, хоть и весьма безрассудно.

— Спасибо. — Джеймс улыбнулся и взял конверт. Он прочитал надпись и открыл его. Внутри лежали свёрнутые листы с подписями: «Банк», «Вокзал», «Поезд», «Детективу». Проглядев первые три, Джеймс понял, что это детальные описания преступлений: заказчик, мотив, действия, сумма ущерба… Последнее оказалось личным письмом.

«Здравствуйте, детектив, — писал грабитель. — Как Вы уже знаете, моё имя Эйн эла-Виэт, я тайри, работавший на компанию Рэнделлов. Сэр Генри Джеральд может рассказать обо мне подробнее.

Я был мятежным романтиком, однако усомнился в правильности своих действий. Мои сомнения получили подтверждение — заказчик (некто Людвиг Мюллер из компании Родерихов) пытался меня убить. Поэтому я записал детали моих преступлений. Они перед Вами. Я исчезаю, потому что не хочу умирать. Как Вы знаете, я и так был, кажется, на грани.

О делах Мюллера осведомлена Нора Швайн, племянница доктора Шварца, помогавшая мне в работе. Она готова ответить на любые вопросы. В том числе, о дальнейшей судьбе мисс Примроуз.

Напоследок благодарю Вас за спасение и прошу простить меня за смерть Вашей матери. Я не хотел этого.

На этом откланяюсь.

Эйн эла-Виэт.

P. S. Не удивляйтесь грамотности механика-тайри. Я трижды переписывал это письмо, пока фройлен не перестала бить меня конвертом».

— Не может быть! — присвистнул Генри, заглядывая в письмо через плечо Джеймса. — Людвиг!

— Так это борьба за независимость или экономическая борьба? — поинтересовалась мисс Верити, читавшая с другого бока.

Мужчины недовольно воззрились на неё.

— Я обещаю ничего больше не публиковать и вообще покончить с журналистикой! — торжественно объявила девушка и умоляюще уставилась на них.

Никто не успел ей ответить — разговор прервали душераздирающий женский крик и глухой звук удара.

Они втроём побежали к дому, но Джеймс и мисс Верити быстро отстали от Генри. Когда они подошли, журналистка мгновенно побледнела и отвернулась, вцепившись в пальто Гарретта. Около стены лежало тело фройлен Швайн с неестественно повёрнутой головой. Кто-то выбросил девушку из окна третьего этажа, и она сломала шею. Получить какие-либо разъяснения и доказательства стало невозможно.

Чуть позже местная полиция сообщила, что свидетелей преступления не нашлось. У Людвига, как и у всех в доме, было алиби.

Что есть имя? Набор звуков которым кого-то обозначили при рождении. Некоторые имена что-то значат, тогда как суть других канула в Бездну. Имена не уникальны: например, Чарльзов в Андарионе полно, а ведь живут где-то и Карлы, и Шарли, и Карлосы…

Но вот что удивительно: стоит тебе узнать чьё-нибудь имя, и его обладатель сразу обретает значение. Сначала к имени прикрепляется внешность, фамилия, ситуация — обстоятельства встречи. Потом — родственники, знакомые, вкусы, привычные жесты и выражения лица. Затем, если общение продолжится, начинает интересовать и даже беспокоить его жизнь, судьба.

Судя по всему, Чарльз нарушил нормы своего общества ещё в апреле, когда от скуки заговорил с Ксилли. До этого он знал по имени только Эйна. И то — лишь потому, что так было удобнее общаться: «механик» или «10-03», по номеру на комбинезоне, оказалось слишком длинно.

Позже Чарльзу встретился Ксилли. Имена Ивара и Мэла инженер подсмотрел в личных делах, подбирая себе помощников. Позже добавились Хаса, Итринн и Рэн. Эла-Бауса Чарльз знал по фамилии, но его все так называли — он когда-то работал ещё у Артура Рэнделла, отца сэра Бартоломью, и в глазах андарцев заслуживал хотя бы толику уважения.

Всё лето творились какие-то странности, нелепые приключения… С тайри было интересно: ночная прогулка по Силверкрону, собственный акт героизма и спасение ирбиса — были бы воспоминания такими же, окажись на их месте Ли Марш? Точно нет. Другой андарец? Возможно. Однако за троих беглецов Чарльз по-настоящему переживал. Где они? Не упали ли? Выжил Ксилли? Добрались ли они до места? Ответов не было, и вряд ли он когда-нибудь сможет их получить.

— Налево! Левее, Итринн!

Чарльз поднял голову. На полупустом складе (часть оборудования увезли весной) тайри осваивали новый механизм. Отец купил десяток механических погрузчиков, и сейчас два таких разъезжали по помещению под управлением Итринна и Хасы. Отпускать механизмы работать самостоятельно пока было страшно: как этот антропоморфный железный бюст с тележкой вообще определяет, куда ехать?

Так что оба тайри, изображая груз, катались по складу. Рэн и Чарльз сидели на незадействованных погрузчиках и наблюдали. Казалось, парни развлекаются. Свободное время — нарушение закона. Но срочности не было, и инженер махнул рукой.

— Что здесь происходит? — кашлянул эла-Баус, встав в дверях. — Вам разве не сказали, мистер Рэнделл, что вы сегодня приглашены к Родерихам?

— Уже пора? — вздохнул Чарльз, раздумывавший, присоединиться ему к тайри или нет.

К сожалению, он был вынужден подняться и идти приводить себя в подобающий вид. Вечер масок, чтоб его!

Вопреки ожиданиям, праздник Чарльз запомнил надолго. О, это был совсем не тот скучный приём у отцовских друзей! Почти в самом начале загадочный дуэт Призрака и Любви сорвал бурные овации за свой великолепный аделан.

Через некоторое время Призрак рассекретился. Вслед за вопросом о причинах появления на Вечере детектива Гарретта возник новый: почему «детектив», а не более конкретные «сержант» или «инспектор»? Чарльз подозревал, что угадает, но спрашивать счёл невежливым. Вместо этого он договорился о встрече не только с Генри, но и с Гарреттом. Для окончательного определения себя как диссидента Чарльзу нужны были мнение брата и консультация человека, сносно разбирающегося в законодательстве.

В полночь гости и хозяева сняли маски. Чарльз размотал свой шарф и аккуратно расположил его на плечах. Предстоял ещё целый час праздника, однако начался форменный бардак. Генри, который ненадолго выбрался на улицу, промчался по залу, чудом никого не задев, передал фрау Родерих какой-то конверт и рванул вверх по лестнице. Хозяйка Вечера изучила конверт под десятками пристальных взглядов гостей, побледнела и закричала:

— Людвиг! Где Людвиг? Где Палач?

Было в этом крике нечто старинно-сюрреалистическое: словно королева разгневалась и возжаждала немедленно узреть кровь врагов. Люди замерли в недоумении.

— Я здесь. Где Палач — не знаю. — Из-за колонны появился мужчина в балахоне древнего чародея.

— Это был не ты! — выдохнула фрау Родерих.

Она проследовала к выходу сквозь расступившуюся толпу и замерла на крыльце. Кое-кто остался в зале, как Людвиг, но большинство всё-таки последовали за ней.

Женщина молча всматривалась в ночное небо, будто ждала почтовую птицу.

И птица прилетела. Сперва в неярком свете уличных фонарей стало видно её ношу — фигуру в белом. Вскоре выделились сине-серые крылья, по форме похожие на ястребиные. Они махали слегка неровно — птичка явно тащила слишком тяжёлую добычу.

Когда птица зависла над домом и начала снижаться, Чарльз застыл с неприлично раскрытым ртом. Рядом по-милорински выругалась мать. В роли птицы выступал Генри! А нёс он детектива Гарретта с пробитой головой.

Поднялась ужасная суматоха. Все засуетились и вдруг — словно вмиг — тихо разбежались. Кажется, дед Генри стребовал со всех письменное обещание молчать об увиденном. По крайней мере, к Чарльзу он точно подошёл с листом бумаги. Пришлось писать.

На следующий день Рэнделлы снова посетили дом фрау Аннелизе. Отец хотел уладить оставшиеся дела, как он сам сказал. Матери не терпелось разведать, что за магию использовал Генри.

— Зачем? Ты и так умеешь летать! — напомнил Чарльз, когда они шли к дому, отстав от отца, чтобы тот их не слышал.

— Ты — не умеешь! — Она ткнула пальцем сыну в плечо. — И мне категорически не нравится, что мой ребёнок в чём-то уступает Генри! Крылья ведь лучше твоего паролёта, не так ли?

Чарльз понурился. Он придерживался того же мнения и проклинал тот день, когда прикрыл свою небольшую помощь пакостным характером и спором. Генри обыграл его!

В гостях Чарльз имел возможность сравнить обеих жён отца. Они были совершенно разные: степенная и величавая, вежливая, но не чопорная фрау Аннелизе в классическом зелёном платье и подвижная, демоническая мадам Оливетта с филигранно отточенными жестами, одетая в выразительное платье с корсажем. Если бы Чарльз был поэтом, наверное, описал бы их как Север и Юг или как-то похоже.

Отец и обе женщины расположились в гостиной. Чарльз покинул их, узнав у фрау Аннелизе, где искать Генри. Брат обнаружился в коридоре второго этажа. Буквально по паре фраз он разоблачил Чарльза, и младшему не осталось ничего, кроме как выложить карты. И тайри, и дневник, и собственное отношение к ситуации. Вот только договорить братьям не дали: мимо прошёл дворецкий. Ничего. Чарльз пообещал себе, что обязательно съездит в Крей, если Генри вернётся в Андарион.

Пока же он отпросился у отца, чтобы погулять по Миттельбургу. Исчезать без предупреждения сэр Бартоломью категорически запрещал всем домочадцам.

Неспешным шагом Чарльз добрался до склада. Тайри уже должны были закончить с перевозкой груза на пароход и, согласно договору отца с будущим хозяином склада, начать уборку. Нудное дело, если подумать, — отмыть полы, смазать дверные петли и замки. В Андарионе этим обычно занимались новые, а не предыдущие хозяева.

К удивлению Чарльза, вокруг склада раскинулось настоящее сонное царство. Спали люди в рабочей одежде, осев на ступени. Спала молоденькая девушка-уборщица, свернувшись клубочком на подоконнике и трогательно обняв метёлку. Спал под скамейкой бродячий пёс. Спали птицы, чудом не падая с деревьев. И в тишине этого сна разливалось дивное пение. Неизмеримо печальный женский голос проникал в самое сердце, хотя слов Чарльз разобрать не мог. Думалось, это некий древний, забытый язык. Быть может, эльфийский?

Чарльз, стараясь не хрустнуть ни единым камешком, подобрался к двери на склад и вошёл. Пение стало яснее — кто бы ни пел, он точно находился здесь. Шаг в основное помещение — и…

На полу сидела совершенно белая девушка: с белоснежными волосами, жемчужной кожей. Струящееся чёрное платье без рукавов, на другой смотревшееся бы пошло, казалось для неё самым подходящим одеянием. Девушка сидела с закрытыми глазами, слегка раскачиваясь из стороны в сторону. Вдруг она замерла и уставилась на Чарльза невидящим взглядом.

— За неполную неделю здесь побывали четверо из нас, — задумчиво произнесла девушка. — Это много для Мириллы.

— Почему? — против воли спросил Чарльз.

— Слишком большая плотность. Слишком много энергии. Поинтересуйся у Генри, что значит «слишком много энергии». Думаю, он представляет. С другой стороны… — Голубые глаза на миг закатились. — Дамариттэ скрыт от меня, и я не ведаю, что юный маг уже узнал. Мы ходим вокруг, смотрим на купол и боимся за тех, кто под ним. Если Дамариттэ закрыли от нашего взора… Кто способен?

Девушка вновь закрыла глаза и возобновила пение. Невыносимо захотелось спать. Чарльз сполз по стене на пол и соскользнул в мирную темноту.

…Берег. Под обрывом плещутся тёмные волны. Справа — рассветное солнце. Лёгкий туман. Сзади трещит большой костёр. Чарльз оборачивается.

Впереди — бесконечные серо-зелёные холмы. Чуть ближе — лодка, накрытая плотной тканью.

Костёр — погребальный. Нет ни гроба, ни помоста из досок. Только наспех выкопанная, неглубокая яма с огнём. В нём сгорает чьё-то изломанное тело.

Поодаль стоят трое в сером и один — в чёрно-белом. Один из серых — в длинном поношенном плаще. У него дрожат плечи. Все молчат.

Погребальный обряд окончен. Костёр гаснет сам по себе. Покойник рассыпается прахом. Ветер разносит его останки по берегу, сметает в море.

Горсть пепла он швыряет Чарльзу в лицо. На грани слышимости шелестит шёпот:

«Простите меня, простите»…

Чарльз проснулся рывком. Сон оставил тягостное впечатление. Похороны… Ужасное событие.

Рэнделл осмотрелся. Горела лампа. Тайри опять сидели вокруг неё. На сей раз — на полу. Рэн вертел в пальцах гайку, Итринн и Хаса тёрли глаза и зевали, эла-Баус вполголоса напевал мотив той песни.

— Блаженный сон, — обронил он, повернув голову. — В наших легендах говорится, что он означает явление Сииррэ Печальной, Дарующей Покой, Изгоняющей Отчаяние.

— Мы зо-вём е-ю Се-вер-ну-ю звез-ду, — добавил Рэн, положив гайку на колено.

— «Си», «ир», «рэ» — «звезда», «белый» «синий», — перевёл Итринн по слогам. — Голубая звезда.

— У всех ваших имён есть значения? — заинтересовался Чарльз, решив умолчать о белой женщине. Над её визитом ещё надо было поразмыслить.

— Конечно! Например, я — «крик орла», — сообщил Хаса. — «Са» — «орёл», — пояснил он, чтобы точно поняли правильно.

— «Ит ринн» — «путеводная нить», дословно — «путь-рука».

— Где бы словарь найти? — задумался Чарльз.

— В библиотеке Пауэлла, — сказал эла-Баус. При этом он сморщился так, словно у него болели зубы. — Ключ от неё должен храниться у его дочери, но я не знаю, ни кто она, ни где живёт сейчас. Может, вообще умерла. Раз уж Эйн меня подвёл, мне остаётся лишь передать эстафету вам. Жаль, правда, что с ним второй ящик пропал.

— Один из них есть у Генри, — подсказал Чарльз.

Эла-Баус ничуть не удивился. Уж не он ли помог брату? Возможно, Генри даже отыскал дочь Пауэлла? Не зря же в Уайтфилд перебрался! Причин поговорить с братом прибавилось.

Слух притупился неспроста — Эйн лишился левого уха. Как объяснил доктор Шварц, звук теперь не мог нормально дойти до головы. Помимо этого, шрамов на плечах стало намного больше. Досадно, но плевать — Ксилли и Рэну когда-то сильнее досталось.

Весь первый день Эйн проспал. Письмо писал на следующий. Вернее, даже не письмо, а чистосердечное признание во всех своих преступлениях. Хотел уже заклеить конверт, но вмешалась Нора. Не хотелось ей, чтобы он себя безграмотным показал, видите ли! Напротив, от собственных строк, выписанных без единой ошибки, стало неловко. Как будто возвысился над другими тайри, что не могло не огорчить.

Лет пять назад эла-Баус выпросил у Рэнделла один день в месяц, чтобы научить их семерых андарской грамоте хоть немного. Вот только тогда как раз заканчивали строить завод в Силверкроне, и у водителей времени не было вообще, поэтому Ксилли остался без уроков. Он знал лишь надписи на дорожных знаках и те фразы, которые записал в своём блокноте под диктовку Эйна. И теперь эла-Виэту казалось, что он оторвался от своей семьи ещё сильнее. Хотя что может быть хуже предательства в этом смысле?

Отдавать письмо Эйн отправился в Вечер масок, местный праздник лицемерия. Надевать особый костюм в этот день было обязательно — так гласил приказ бургомистра. Следовать этому правилу после всего, что Эйн совершил, было смешно. Однако он, проклиная воображение Норы, облачился в кольчугу «побеждённого рыцаря» и отправился искать нужный дом.

Доктор Шварц с племянницей уже давно веселились на приёме у Родерихов. Оставалось минут двадцать до полуночи. Эйн нашёл дом и устроился в тени деревьев.

Время текло медленно. Часы, найденные им в какой-то подворотне Александрии и починенные, показывали уже без десяти. Раны под рубашкой чесались. В металлической кольчуге было холодно. Плащ к костюму не прилагался, а лёгкая накидка с гербом не помогала.

Без пяти полночь. Дверь приоткрылась, выпуская в осеннюю ночь бездушный визг оркестра, ничуть не похожий на полузабытые мелодии родины. Нет, здесь люди другие, и музыка у них чужая.

Эйн так задумался, что пропустил появление детектива. Маска, костюм — рост детектива был слишком приметным признаком, чтобы не узнать его. Из-за этого, между прочим, мистер Гарретт чуть-чуть напоминал Ксилли.

Разговор предстоял короткий: назвать себя, извиниться, отдать конверт. Или сначала отдать, а затем — извиниться, оставив самое сложное на потом. Получилось осуществить лишь первое — кто-то подслушивал.

Полиция? Эйн не успел подумать, как ноги сами унесли его прочь. Он спрятался в тени и, увидев нападение на детектива, трусливо положил письмо под его шляпу и оставил на виду, приписав поверх конверта пояснение.

Уходя, тайри несколько раз сбавлял шаг и оборачивался. Чувствовал, что правильнее было бы постучаться и сообщить о нападении.

К счастью, кто-то всё-таки показался на крыльце и забрал письмо. Скорее всего, детектива Гарретта спасут.

Эйн поспешил к реке. Там Нора спрятала паролёт, замаскировав его под лодку. Днём они перетащили туда новые баллоны с гелием и сумку (вторая такая же осталась у Норы), заполнили резервуар двигателя водой.

Паролёт стоял на берегу, в стороне от настоящих лодок, отгороженный от ненужных взглядов длинным сараем. Оболочка была свёрнута и лежала на дне. Эйн сбросил кольчугу и шлем, сменил сапоги на привычные ботинки и достал со дна лодки насос.

Вскоре гелий был перекачан в оболочку. Тайри попытался найти царапину, которая, по словам Норы, появилась на ней из-за приземления в лесу, но ничего не увидел. Значит, повреждение несерьёзное — можно лететь.

Эйн застегнул изрядно потрёпанную куртку и устроился за штурвалом. Поднял паролёт в воздух и взял курс на север-северо-запад — на Андарион.

Лететь ночью оказалось гораздо легче, чем днём. Звёзды были лучшим ориентиром. Аппарат не вызывал нареканий, поэтому можно было не делать перерывов, приземляясь в укромных местах. При такой же ясной погоде, какая установилась после полуночи, Эйн будет на Архипелаге к десяти утра.

На самом деле стоило бы поберечь себя, но хотелось быстрее завершить дело.

Паролёт летел. Мимо проносились мили и мысли, время и воспоминания. Через четыре часа полёта, когда вдалеке заблестело ночное море, протяжный стон рвущейся ткани вырвал Эйна из задумчивости. За разрывом последовало шипение.

Эйн посмотрел вверх и задохнулся: царапина, не выдержав давления, превратилась в дыру. И дыра эта стремительно разрасталась.

Гелий улетучивался. Паролёт начал снижаться. Эйн заглушил двигатель. Скорость упала. Аппарат нёсся по косой. Тайри проклинал инерцию. Приближался берег. Равнина. Ни одного дерева, чтобы зацепиться и повиснуть.

Гелий испарился. Оболочка хлопала на ветру. Свист воздуха оглушал. Поле кончилось. В предрассветном сумраке серела полоса мелкого камня. Эйн опустил на глаза очки шлема и закрыл голову руками.

Удар! Деревянная лодка с хрустом вбилась в землю. Тайри бросило вперёд. Он грохнулся на камни. Очки разбились. Стёкла вместе с камнями впились в лицо. С хрустом выломало зубы. Сверху всей тяжестью двигателя обрушилась корма лодки.

Горячий пар в двигателе под давлением рванул наружу. Металлический резервуар взорвался. Остатки горячей воды и куски раскалённого металла обвалились, погребая Эйна под собой. Основа двигателя упала на землю. Запахло горящим деревом.

Вот он, настоящий приговор — сгореть после взрыва под обломками паролёта. И нет ничего вокруг. Словно нет ног и челюсти. Дыхание с трудом пробивается в лёгкие. Рёбра, наверное, — в крошево, как и руки. В глазах — пыль и стекло.

Рядом почудилось шевеление. Лодка откинулась вбок. Странно. Нового взрыва не было.

Кто-то потянул Эйна за плечи. Боль, нечеловеческая боль! Казалось, его рвут на части.

— Эй, не умирай! Ты ж от альпов удрал! — прокричал знакомый голос. Юто? Откуда? — Эй, идите сюда! Помогите! — надрывался парень.

Приблизились ещё шаги. Несколько человек вроде — Эйн перестал доверять своему слуху.

— Невозможно! — воскликнули сразу два голоса. Похожие друг на друга и снова знакомые.

Кто-то ещё опустился рядом и положил руку Эйну на голову. Он узнал брата. Не мог не узнать. Хотел попросить прощения. Лишь бы успеть! Но не сумел проронить ни слова.

...В следующий миг Эйн увидел себя со стороны. Действительно, кучка костей с мясом, а не человек. Подле него стояли близнецы и Юто. Ксилли лежал на земле, обняв тело Эйна, и плакал. Бедный мальчишка остался совсем один, а подонок-брат так ничего и не сказал!

— Он умер, — выдавил Ивар, опустившись на одно колено и дотронувшись до плеча эльфа.

Ксилли молча поднялся, отвернулся ото всех и побрёл к морю. Он встал над обрывом и замер, уронив руки. Брат был последним, что видел Эйн в своей уже нежизни.

* * *

Недели три Ивар, Мэл и Ксилли прожили на пустынном дельканском берегу. Отволокли паролёт подальше от обрыва и устроили из него шалаш. Много спали. Питались тем, что ирбисы смогли поймать: мышами, чайками… Ксилли попробовал поймать рыбу в полёте — чуть не утонул. Отыскали неподалёку ручеёк с пресной водой.

Внезапно оказалось, что беглецам совершенно нечем заняться. Они привыкли всё время работать либо спать, а работы теперь не было, кроме мелкой починки паролёта, с которой справились за день.

Братья поочерёдно разведывали местность, но за целый день не встречали ни следа человека, а на больший срок уходить боялись. Занятие нашлось только для Ксилли — он учился летать.

Вскоре ночи стали холоднее. Тёплые шкуры и плед уже не защищали от осени. Беглецы собрались плыть обратно на Архипелаг по воде.

Тяжелее всего было наполнить двигатель. Никакой ёмкости для воды, понятное дело, не имелось. Обошли весь берег под обрывом, однако и там не обнаружилось ничего подходящего. В итоге, пропитывали водой рубашки и много-много раз отжимали их над резервуаром. Хотели взять плед, но так большая часть воды лилась мимо — отверстие было слишком мало.

Беглецы провозились два дня. Вымотавшись, они завалились спать, отложив поиск клея для дверцы на потом. Возможно, им удалось бы закрыть проёмы куском каната, но пока никто не хотел проверять.

Под утро тринадцатого сентября их разбудили ужасающий грохот и крики. Все трое выскочили из шалаша. В сотне ярдов от них, на узкой полосе гальки, лежала перевёрнутая лодка. Она горела. Какой-то паренёк вытаскивал из-под обломков своего спутника.

Подойдя поближе, они опознали Эйна. Он лежал лицом вниз, в крови, с изломанными костями.

Ксилли присел рядом, провёл рукой по спутанным волосам. В июне Ивар видел его рисунок и подпись к нему. Эльф тогда обиделся на названого брата, но всё ещё любил его. И оборотням, и Ксилли было ясно: судьба Эйна решена.

Парень, вытащивший его, подобрался к пламени, сунул в него руку, и оно вмиг потухло. Одновременно с этим Ивар почувствовал, как Эйн перестал дышать.

Ксилли судорожно всхлипнул и обнял его за плечи, пачкая кровью серый комбинезон. Мэл вцепился в локоть брата — для него смерть друга была личным, уже однажды пройденным кошмаром. Незнакомый парень стоял, наклонив голову, и что-то бормотал.

Самому Ивару тоже хотелось то ли забиться куда-нибудь в облике ирбиса и выть, то ли бежать, пока усталость не свалит. Однако надо было поднимать остальных.

— Он умер.

Слова дались с неимоверным трудом. Обращался он ко всем, но больше — к Ксилли. Эльф ушёл от них, будто и не слышал.

— В Тайри хоронят на рассвете? — глухо уточнил незнакомец. — Время.

Ирбисы вырыли неглубокую яму для костра. Парень положил туда немногочисленные уцелевшие доски. Близнецы бережно перенесли тело Эйна. Вернулся, замотавшись в плед, Ксилли. Он вырвал лист из нового блокнота, чудом не промокшего в шторм.

Незнакомец достал спички из своей сумки, зажёг одну. Ксилли протянул ему руку. По традиции, погребальный костёр поджигал ближайший родственник. Парень кивнул, затушил спичку и передал коробок эльфу.

Оранжевый огонёк перелетел из руки Ксилли в середину ямы. Мерзко запахла сгорающая плоть. Обычно усопших провожали на реке, но здесь у них не было лишней лодки. Пришлось стоять перед костром и давиться кашлем. Без этого обошёлся лишь Ксилли — он кашлять не мог.

Прогорев до рассвета, костёр погас. Эльф взмахнул рукой, и пепел разлетелся над морем. Хоть так они проводят Эйна в Седые чертоги Наали.

Леонбург, Делькания

23 сентября 373 года со дня основания Андариона

Способности действительно исчезли — Джеймс больше не мог чувствовать людей на расстоянии. Никуда не делось только сумрачное зрение — подарок от вампира. Впрочем, Гарретт не сильно от этого страдал. Выжил — уже прекрасно.

Доктор Шварц, по всей видимости, знавший о магии, исподволь изучал Джеймса. Что-то врача заинтересовало. Гарретт обрадовался, когда пришла пора возвращаться, так как доктор успел ему изрядно надоесть. Покидали Дельканию втроём: Джеймс, Генри и мисс Верити. Девушка пряталась за полями зелёной фетровой шляпки и притворялась, что она не с ними.

Вчера мисс Верити застала их за спором, привлечёт ли холодная коробка внимание при пограничном досмотре. Услышав ложь Генри про образец крови дикой собаки, нужный для одного изобретения, она затребовала коробку себе со словами, что пронесёт её с лёгкостью. Джеймс закатил глаза, представив план девушки, и согласился.

Коробка, кстати, исправно служила своему делу. С того дня, когда Генри выкопал пробирку с кровью из тайного уголка в леднике, жидкость пребывала в том же замороженном состоянии.

Сейчас эта коробочка с нацарапанным узором рун лежала в дамской сумочке мисс Верити, готовившейся пройти досмотр.

— Добрый день, мисс. Откройте, пожалуйста, чемодан и сумку, — обратился к девушке служащий, стоящий у трапа парохода.

Мужчина пристально вгляделся в аккуратно сложенные вещи, разрешил закрыть чемодан и перевёл внимание на содержимое сумочки. Брезгливо поморщился, буркнул что-то про баб и косметику и отдал сумку хозяйке.

— Я же говорила! — Мисс Верити торжествующе задрала нос, когда все поднялись на палубу.

Генри, как и в прошлый раз, куда-то запропастился, и Джеймс из вежливости развлекал спутницу будничной болтовнёй. Беседовали о школе, о семьях, о работе. Как он и предполагал, мисс Бёрнс происходила из весьма респектабельной семьи: её отец дослужился до лейтенант-полковника в Аджите. Это значило немало. Аджит — солнечная колония Андариона на далёком юго-востоке, один из богатейших доминионов. Если бы не постоянные стычки с местным населением, Аджит можно было бы назвать мирскими Небесами.

Из Шиптауна, куда пришёл пароход, они направились в Александрию. Там на время разделились, пока каждый занимался своими делами: Джеймс искал найву золотистую, Генри — какие-то книги, мисс Верити заходила в банк. Переночевали в тихой гостинице на окраине и на следующий день на очередном поезде добрались до Уайтфилда.

Стоя на пустой платформе и глядя на город и облетающую рощу по обе стороны от неё, Джеймс почувствовал, что вернулся домой. Вот так. Холодная Александрия не смогла за двадцать шесть лет того, с чем провинциальный Уайтфилд справился за три месяца — приютить человека-призрака.

— Вы завтра выходите на работу? — поинтересовалась мисс Верити, вышагивая по дороге, почти сливавшейся с увядшей травой.

— Да. Думаю, я уже в порядке.

Подойдя к городу, Джеймс насторожился: что-то было не так.

— Сегодня солнечно и тепло. Где все? — Генри тоже заметил странность.

Погода выдалась хорошая, однако город был пуст: ни людей, ни животных, ни птиц. Только забытая детская кепка скользила вдоль дороги, гонимая ветром, и дамская перчатка валялась в прозрачной луже.

Медленно, почти крадучись, трое миновали несколько улиц и остановились напротив Гостевого дома. Все здания стояли с запертыми дверьми и закрытыми ставнями. Дверь жилища миссис Уилкинс была распахнута настежь.

— Что происходит? — вскрикнула мисс Верити.

Девушка бросила чемодан на землю и кинулась ко входу, но Джеймс ухватил её за руку. Он поставил свой чемодан, достал револьвер и, взведя курок, ступил на крыльцо. Гарретт прошёл по всем помещениям на первом этаже, пропустив лишь запертую комнату хозяйки, проскользнул наверх и наткнулся на труп.

Миссис Уилкинс лежала на полу в правой гостиной, держа в окоченевшей руке тот самый томик по демонологии. На лице женщины застыло выражение ужаса.

Джеймс обследовал оставшиеся комнаты, осторожно вскрыв хлипкие замки и, не обнаружив ничего подозрительного, спустился обратно. Сестры он тоже не нашёл.

На улице продолжало царить запустение. Генри сидел на крыльце и привинчивал к сэру рукоятку. Мисс Верити нервно бродила туда-сюда. Чемоданы рядком стояли в прихожей.

— Миссис Уилкинс мертва, — сообщил Гарретт.

— Давно? — Генри убрал отвёртку в карман рабочего жилета.

— Окоченела, но трупного запаха нет… Вероятно, от двенадцати часов до трёх дней, — предположил Джеймс. — В руке — наша книга. Боюсь, Эвис просчиталась со сроками.

— Какая Эвис и почему просчиталась? — вмешалась мисс Верити.

— Пойдёмте к часовне! — Генри вскочил.

Гарретт поправил ножны с мизерикордией, на сей раз прицепленные открыто, и на ходу ответил девушке:

— Помните разговор про магию, который вы подслушали? Так вот, — объявил он, дождавшись кивка, — во-первых, магия реальна. Во-вторых, похоже, мы имеем дело со злым её порождением — тёмным духом.

По пути к роще они опасливо озирались. Приметив на сырой земле свежие следы десятка человек, ведущие к часовне, Джеймс побежал. Кажется, проказливость Иолы сыграла с ней злую шутку.

Действительно, перед дверью часовни столпились мужчины во главе с Говардом. Напротив них, загородив собой вход, застыл инспектор Вуд. Он попеременно целился то в одного, то в другого. Мужчины не шевелились.

— Они спятили? — прошептала мисс Верити. В притихшем лесу её голос прозвучал громовым раскатом.

Мужчины безмолвно осели на землю и обратились в прах. Инспектор выронил револьвер и устало опёрся о стену.

— Лучше б вы не приезжали, — сказал он. — Тут такое!..

— Что именно? — тут же поинтересовался Джеймс.

— Минуту. — Вуд постучал в дверь.

— Они ушли? — Створка отодвинулась, и из часовни высунулась Иола.

Левая половина лица феи превратилась в один большой синяк, сама девушка напоминала запуганного, забитого людьми котёнка. За ней показалась Алиса в мятом платье.

— Дже-эймс! — Девочка повисла на брате.

— Так что произошло? — переспросил Гарретт, обнимая сестру.

— Дух вырвался! — придушенным шёпотом поведала Иола. — Вылез, видно, ночью. Наелся кошмаров и начал…

— Три дня назад в Уайтфилде умерло пять человек, — произнёс инспектор. — Их ничего не связывало, кроме ужаса на лицах. На следующую ночь скончались семеро. Кто-то заподозрил Иолу. Якобы только у неё есть мотив. Какой, к дерку, мотив?! — разозлился он.

— Меня камнями закидать хотели. Я убежала.

— Бедняжка! — Мисс Верити шагнула к Иоле и прижала её к себе.

— Вдова Уилкинс вычитала где-то про тёмный дух, и они с Алисой стали искать ингредиенты, — сморщился инспектор. — У старушки издох пудель, так они его из могилки выкопали и лапку ему отрезали. Вот точно женщины — ведьмы! День назад ещё десять умерли, и началась в городе дрянь дрянная.

— И скелеты маршировали, и чья-то мёртвая мама со скалкой бегала, и гигантская капуста, — перечислила Алиса.

— Это в школах, — пояснил инспектор. — В остальном городе похуже вещи творились. Вот мужики и пошли ведьму убивать. Одна проблема: Говард ещё первой ночью помер, а сейчас вот вылез, собака!

— Вы боитесь мёртвых и потерять Иолу, я прав? — осведомился Джеймс и, получив ответный кивок, констатировал: — Тогда мы знаем, с чем имеем дело.

— У нас есть лапка, лягушки и трава, — доложила фея.

— Есть найва золотистая и кровь альпа, — добавил Генри. — Глаза?

— М-да, и как бы в таких условиях найти три человеческих голубых глаза? — вздохнул Гарретт.

Расковыривать трупы, разумеется. Мерзость и кощунство! Ещё и неясно, сработает ли…

— …но зачем? — опешил инспектор.

— Надо. Девушки, будьте добры начать приготовление, — попросил Джеймс, заглянув в часовню. — Я вижу, у вас тут полноценная лаборатория.

Алиса кивнула. Она выглядела чересчур спокойно: то ли привыкла к кошмару за несколько дней, то ли… думать об альтернативах Джеймс пока категорически не хотел.

— Да. Мы с миссис Уилкинс приготовились. Только она тоже умерла.

— Нужна книга, — напомнила Иола.

Она, Алиса и мисс Верити, даже не подумавшая возражать, расположились на скамейках возле пары коробок и кастрюли. Журналистке досталось измельчать дохлых лягушек, Эли — крошить траву, фее — ощипывать собачью лапку. Джеймс, Генри и инспектор Вуд направились обратно в город, чтобы достать книгу и глаза.

Уайтфилд был так же пуст, как и до этого.

— Люди по домам сидят? — поинтересовался Генри. Он шёл как будто спокойно, однако рукоятка сэра удобно торчала из кармана вместо какого-то инструмента.

— А куда им деваться? — Инспектор пожал плечами. — Трупы у Говарда. Только я к ним и за лепреконово золото не пойду!

— Идите тогда с Генри. — Джеймс махнул им рукой и свернул за угол.

Он добрался до лавки Говарда, осмотрелся — не подглядывает ли кто сквозь ставни? — и бесшумно вскрыл замок. Как-то чересчур часто и бессовестно он стал это делать… Джеймс в который раз скривился и вошёл внутрь, прикрыв за собой дверь.

Двадцать два тела лежали на полу в два ряда, завёрнутые в старые простыни. Десять мужчин, десять женщин и лишь двое детей. Что ж, верно: детям обычно нечего бояться, если у них есть родители.

Гарретт тяжело вздохнул и произнёс: «Да простят меня смерть и души усопших». Узрев магию, он поверил и в посмертие.

Не получив, понятно, никакого ответа, Джеймс по очереди сдвинул ткань с лиц покойников и остриём мизерикордии аккуратно приподнял им веки. Как назло, первые четверо имели карие глаза, пятая — зелёные. Шестой был голубоглазым, седьмой — сероглазым, глаза восьмой тоже оказались голубыми.

Гарретт обошёл помещение в поисках перчаток, банки и ножа, а отыскав, принялся за дело. Было неудобно: перчатки предназначались для здоровяка Говарда, и Джеймс даже не доставал пальцами до конца. Один глаз он из-за этого проткнул. Омерзительно. С тремя другими Гарретт провозился дольше, зато выковырял в целом виде.

Сложив добычу в банку, а банку — в найденный тут же мешок из-под картошки, он выбросил перчатки и нож в мусорное ведро, протёр мизерикордию куском ткани и выбрался на улицу.

Путь Джеймса пролегал через площадь. На ней он встретил первых людей в Уайтфилде. На ступенях храма развалился пьяный доктор Уэлч с разбитой бутылкой виски, содержимое которой растеклось зловонной лужей и залило лицо врача. У здания полиции крутился сержант Ричардсон. Он собирался разбить окно.

— А, Джеймс! — Полицейский обернулся. — С возвращением! Я тут за патронами лезу. Поможешь?

— Нет, — отказался Джеймс. — Бесполезно.

— Так ты знаешь, как убить эту тварь? — подобрался Ричардсон.

— Какую тварь? — Гарретт тоже насторожился. Неужели кто-то видел Тантибуса вживую?

— С виду — милый, как дамская собачонка, а если голоден — чудовище! — Полицейский подскочил к Джеймсу и пошёл слева от него. — Так как, знаешь?

Что-то мешало Гарретту честно ответить на вопрос. Как-то неправильно выглядел Ричардсон. Не так двигался. Не…

— А ну сдохни, омерзиловка! — проорал сзади доктор Уэлч.

Миг спустя в затылок Ричардсона врезалась откупоренная бутылка с чем-то прозрачным. Мужчина зашипел, от него повалил пар. Запахло серным газом. Тёмным облаком Ричардсон взмыл ввысь и растворился среди облаков.

— Вот так! Отведал святого спирта! — бесновался врач, потрясая кулаками. — Вы в порядке? — обратился он к Джеймсу.

— Вполне. — Даже если он не был, Уэлчу об этом говорить не собирался. Не когда тот зверски пьян.

— Это фантом! — провозгласил доктор, воздев руки к небу. — Он нападает на нас по ночам! И нет от него спасения! Лишь я вижу его! Позавчера я послал письмо в Ньютонское отделение Тайной канцелярии! Почтмейстер уже должен был доехать! Они спасут нас!

— Ищейки — от фантома? — язвительно усмехнулся Гарретт. Он с трудом скрывал злость. Дерков доктор! Нет, он был по-своему прав, но тем не менее спутал Джеймсу все карты. Канцелярия сильно осложнит противозаконную деятельность.

— Да! А я перейду к исполнению долга! Обследую весь город на предмет травм и расстройств!

— Умойтесь сначала! — крикнул Гарретт вслед удаляющемуся доктору. Неужто для выслеживания духа надо уйти в запой?

Верити представляла возвращение в Уайтфилд совсем иначе. Однако тихий город словно находился в осаде. Жители и местная живность попрятались. Стояла гнетущая атмосфера.

Перед распахнутой дверью Верити охватило беспокойство за престарелую миссис Уилкинс и сестру Джеймса. Верити хотела войти, но Гарретт удержал её. Он разведал всё сам, пока Генри собирал какое-то странное оружие, а она слонялась без дела.

Затем Верити пришлось бежать за ними по полю, запинаясь в пожухлой траве и недоумевая. Магия существует! На город напал тёмный дух! Не бред ли?

В лесу ситуация для мисс Бёрнс запуталась сильнее: старший инспектор тоже знал о магии, а подозревали в убийствах его приёмную дочь. Иола, конечно, была той ещё оторвой, но никогда прежде не причинила никому зла. А бедную девочку чуть не забили насмерть! Её ударили по лицу, и, кроме того, она сильно хромала.

По окончании невероятно абсурдного разговора Верити безропотно согласилась готовить неведомое зелье, пока мужчины сходят за книгой и глазами. Глазами! Верити могла понять кровь и лапку собаки, дохлых лягушек, но не глаза! Голубые! Человеческие!

Впрочем, для неё Иола с Алисой оставили не менее мерзкое занятие: измельчить лягушек. Дохлых лягушек, покрытых полузасохшей фиолетовой слизью.

— Перчатки, мисс Верити. — Сестра Гарретта передала ей пару. Сама девочка невозмутимо крошила в кастрюлю разные травы.

Иола сняла с головы нелепый шарф и с такой же невозмутимостью приступила к своей части — разделыванию лапки. Верити оторопело замерла. У девочки были острые уши!

— Она фея, — хихикнула Алиса. — Я тоже сначала удивилась. Потом мамины сказки вспомнила — и всё на места встало.

Верити забросила в кастрюлю всех трёх лягушек и с наслаждением стянула перчатки. Следом за земноводными туда плюхнулась, разбрызгав воду, ощипанная лапка.

— А вот сколько варить, я не помню, — пожаловалась Иола. — Подождём книгу.

— Зачем вообще нужен такой набор? — полюбопытствовала Верити.

— Чтобы обратить тёмный дух в антропоморфное создание, не соответствующее Равновесию, — процитировала фея, прищёлкнув пальцами. — То есть он станет смертным, но его убийство будет благим делом для Мириллы.

Равновесие… Складывалось впечатление, что Верити очутились в другом мире, пугающем и одновременно манящем, загадочном и опасном. Похоже, Гарретт был больше, чем просто детективом, раз водил дружбу с феей и обсуждал магию.

Весной Верити вызнала от его соседей кое-что о жизни этого человека. Однако единственным, чего она не поняла, оставалась тайна его звания. Джеймс мог быть либо сержантом, либо молодым инспектором, но знали его исключительно как детектива Гарретта. Закрадывалась мысль, что он на самом деле работает на Тайную канцелярию. Сегодня это подозрение укрепилось.

* * *

Входить в дом инспектор Вуд отказался: он в самом деле боялся мёртвых. Генри поднялся по лестнице в одиночестве.

До отъезда дом казался ему милым и уютным. Сегодня вызывал дрожь. Ничего не изменилось. Только энергия смерти витала в воздухе. Рэнделл не был уверен, но чем ещё могли быть сгустки бледно-зелёного огня, плававшие над телом миссис Уилкинс? Такие же были только в глазах тех скелетов из подземелья.

Из коридора гостиная не внушала опасности, но едва Генри переступил через порог, магические потоки тут же исчезли. От неожиданности он запнулся обо что-то и рухнул на пол. Секундой позже Генри сел и оцепенел от ужаса.

Он сидел на полу, лицом к стене. Стена была серая. Сбоку стояла привинченная к полу койка. С другой стороны — железная дверь. На стену над головой падал квадрат света, перечёркнутый решёткой. Рука висела на перевязи. В ушах звенели последние слова адвоката Коллинза: «Завтра суд».

Нет! Нет! Нет! Это не так! Разве те месяцы — всего лишь сон? Разве свобода, друг, Иола, мать и полёт — грёзы? Нет!

Генри расхохотался. Он смеялся долго, утирая ладонью выступившие слёзы. Вот так. Стоило лишиться своей постоянной галлюцинации, как он тут же свихнулся! Две недели? Или около того… Как мало времени ему понадобилось!

Сутки Генри провёл почти без движения. Завтра он уже оказался в суде. Чувство дежавю назойливо напоминало о видениях. Вот только здесь никто не вызвался защищать его. Безликие силуэты хранили молчание. Гарретта не было.

Пощадили. Приговорили к простому расстрелу. Без шахт.

Последние сутки. Снова неподвижность. Расстрельная стена. Зачем надевать на голову мешок? Всем, кроме военных преступников и мятежников, стреляют в затылок. Какая, впрочем, разница?..

Выстрел.

* * *

Джеймс брезгливо обогнул лужу виски и шагнул в храм. Некогда в их мире почитали Восьмерых: Мудрого, Милосердную, Справедливого, Печальную, Грозного, Безумную, Хитрого и Улыбчивую. Теперь же в богах сомневались. В храмах женились, провожали в последний путь и посвящали в рыцари — больше ничего.

После долгих раздумий Джеймс счёл существование богов вероятным. Кто есть бог, в конце концов? Если отбросить религиозную шелуху, то он — существо, которое присматривает за порядком в мире. Каждый — в своей области: справедливость, знания, семья, война… Он — один из создателей мира, если верить легендам. Черепаха Мирилла плывёт по небесному океану, а Восемь сидят на её голове и направляют своё творение, так ведь пишут?

Скорее всего, Сииррэ — одна из них. Джеймс знал о ней немного, и в его знаниях она представлялась весьма могущественным созданием. Её Печать не позволила Гарретту стать вампиром, временно наделила его особыми способностями. Кстати, именно про богов мог говорить Джеральд, поминая «их», помешавших его колдовству. Сейчас Джеймс не хотел задаваться вопросом, почему выбор пал на него. Не то было время.

Он оставил мешок у входа и преклонил колено перед алтарём, покрытым бледно-розовой тканью. Храм Милосердной. Только их пока не сносили за ненадобностью — Милосердной традиционно вверяли вновь создаваемые семьи.

— Прошу прощения за свои грехи, если они могут быть прощены. Благодарю за вашу помощь. Молю Хитрого об удаче, — сухо произнёс Джеймс.

Он мысленно затвердил короткий монолог, признал его негодным, но всё-таки озвучил. Наверное, молиться одному богу в храме другого равнялось хамству. Но рано или поздно надо было обратиться хоть к кому-то из них. Сегодня важнее была удача.

Гарретту послышалось хлопанье крыльев, очень уж громкое для обычной птицы. Он забрал мешок и выскочил из храма. С земли поднялась и улетела прочь крупная сова песочно-бежевого цвета. Джеймс вдруг вспомнил, где он раньше встречал розовый и бежевый цвета и затряс головой. Нет, маловероятно. Слишком много для человека вроде него.

Через пять минут он подошёл к Гостевому дому. В тишине заглянул туда. Вверху лестницы стоял белый от страха инспектор Вуд. Он снова целился в кого-то.

— Что с вами? — осторожно спросил Гарретт.

— Мёртвые восстали! — прохрипел инспектор, покрепче сжав револьвер.

Джеймс приблизился к нему и проследил за прицелом. Никто не восставал. Миссис Уилкинс распростёрлась на полу. Генри сидел рядом и беззвучно смеялся. В него-то инспектор и целился.

Краем глаза Гарретт заметил движение. Палец нажимал на крючок. Толкнуть? Силы не хватит сдвинуть. Джеймс потянул стрелка на себя. Выстрел!

Мимо. Пуля вспорола обивку софы на другом конце комнаты. Генри поперхнулся смехом. Инспектор скатился с лестницы, придавив Гарретта к ступеням, и обмяк. Его тоже настигла смерть от ужаса.

Джеймс, скрипя зубами, отлепился от лестницы и зашёл в гостиную.

— Генри! — позвал он.

Пару месяцев назад произошла такая же сцена. В тот раз достаточно оказалось позвать, сегодня пришлось тормошить за плечи и потом отвесить затрещину. И то Рэнделл очнулся не сразу.

— Дух, — сообщил ему Гарретт.

— Мне показалось, что я спятил. Что ничего не было! Что меня расстреляли! — прохрипел Генри.

— Вы ведь боялись бесцельности, а не смерти, — въедливо напомнил Джеймс, подбирая книгу.

— До столкновения с ней. Теперь сам себе кажусь трусом.

— Вы живы в отличие от многих. — Джеймс подал ему руку помогая встать.

В часовню оба вернулись в подавленном состоянии. Бледный как смерть Генри опустился на пол у стены.

Иола, не найдя среди вернувшихся отца, вскрикнула и потеряла сознание. Джеймс отнёс её к Рэнделлу и устроил на скамейке около него, укрыв своим пальто.

— Если вы видите магическое создание, значит, вы свободны, — негромко заметил он.

Генри дёрнул ртом в намёке на улыбку.

— Инспектор умер, — констатировала мисс Верити.

— Жа-алко! — пробурчала Алиса, листая книгу. — Фу-у, какие тут гадости нарисованы! О, вот! — Она перевернула страницу и прочла: — Варить на магическом огне двенадцать с половиной минут, не перемешивать, затем бросить глаза и вылить кровь, варить ещё полминуты, утопить свинцовые снаряды для пращи и держать до остывания. У нас нет снарядов.

— У нас есть свинцовые пули, — сказал Джеймс.

— Давайте кастрюлю!

Генри перешёл в центр часовни, проигнорировав спиртовку, и коснулся ладонями пола. Под его руками оранжевые языки пламени зашевелились, и через секунду мага окружил костёр.

Мисс Верити выронила перчатки, которые всё это время беспокойно комкала в руках. Алиса запрыгала и захлопала в ладоши. Иола подползла по скамейке поближе и улеглась перед огнём, подогнув ноги и вытянувшись в его сторону. Из-под пальто светились синие глаза и кончики ушей.

Джеймс хмыкнул и переставил кастрюлю. Мисс Верити засекла время на наручных часах. Ровно двенадцать минут ничего не происходило. Потом варево булькнуло и почернело.

— Пора, — предупредила девушка.

Гарретт кивнул и вытряхнул глаза из банки, после чего перелил в зелье заранее размороженную кровь альпа. Глаза полопались как мыльные пузыри, варево стало багровым. Сзади кто-то втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Джеймс достал пули и по сигналу мисс Верити пересыпал их в кастрюлю. Генри развеял магический огонь.

— Вы какой-то универсальный маг, — прокомментировала Иола. — И воздух, и лёд, и огонь…

Генри извлёк из кармана мятый блокнотный листок и показал ей круг из восьми пятен от цветных карандашей.

— По моему мнению, я маг воздуха. Немного — огня, но честно говоря, он мне не сильно нравится. Из двух стихий складывается третья — молния. Лёд означает, что я могу совладать с водой. А вот земля, лава и болото — не ко мне, — разъяснил он.

— Это хорошо или плохо? — спросила мисс Верити.

— Не имею понятия.

— Вы, между прочим, противоречите высказыванию герра Зонне, — сообщил Джеймс. — Без артефактов магия не работает.

— Почему? Коробка — артефакт, крылья — артефакт. Но что это вообще такое? — перебил сам себя Генри. — Мы не знаем, что может быть артефактом. Если это нечто, связанное с магией, то под определение подходит и часовня, не находите?

— Возможно.

— А вы уверены, что ваше зелье сработает как надо? — задала провокационный вопрос мисс Верити. — Оно-то уж точно не артефакт!

— Мы не представляем, сработает ли оно вообще, — обнадёжил её Генри. — Книга, вполне возможно, — всего лишь чья-то фантазия, и…

— Проверить стоит, — прервал его Джеймс.

Когда зелье остыло, он заново наполнил патронную сумку. Пули почему-то побелели и слегка поблёскивали.

По словам Иолы, Тантибус возвращался в часовню за час до заката и вновь покидал её в темноте. Так же он делал перед рассветом. Решили ждать. Это, пожалуй, было самое трудное решение за последние дни. Ожидание… Джеймс как никогда понимал, почему Генри так вымотался в заключении.

Вот только он тогда ждал лишь своей смерти, а сейчас их было пятеро, и Джеймс боялся за всех: и за сестру, и за Генри, и за мисс Верити, и за недотёпу Иолу, и за себя. Бесстрашные герои — очередной сказочный миф.

— Именами богов заклинаю стены сии в клетку оборотиться, да захватить злобный дух в полон, да задержать злобный дух до возмездия Справедливого! — орал доктор Уэлч, разбрызгивая по стенам часовни многострадальное виски.

Он заявился полчаса назад и, прослышав, что тут собрались уничтожать дух, ринулся помогать. Доктор был пьянее обычного, однако твёрдо стоял на ногах, изъяснялся чётко и расплёскивал виски всюду в равных количествах. Кажется, поговорка «мастерства не пропьёшь» полностью оправдалась.

Почти все спали: Генри — на полу у стены, Иола — на скамейке, укрывшись пальто и обмотав голову шарфом, Эли — по соседству, в обнимку с книгой. Мисс Верити ушла к ближайшему ручью мыть кастрюлю. Отсутствовала девушка довольно долго, и Джеймс хотел уже пойти её проведать — всё-таки дух околачивался где-то рядом.

Гарретт вытащил загодя заряженный торнтон и направился к двери. В этот момент мисс Бёрнс вернулась. Она бежала, петляя между деревьями, с выражением всепоглощающего ужаса на лице. За девушкой определённо гнались, но кто? Вывод напрашивался один: дух возвращался в часовню.

Джеймс прикрыл глаза. Вот сейчас ему не помешали бы те странные способности!

— Где он? — крикнул Гарретт, взводя курок.

Мисс Верити порывисто махнула рукой куда-то назад и заскочила в часовню, спрятавшись за его спиной. Джеймс навёл револьвер на вероятное положение духа и прищурился. Нет, он по-прежнему ничего не замечал.

— Да вот же!

Девушка высунулась вперёд и перевела руку Гарретта в нужное положение. Он тут же выстрелил.

— Вы ранили дерево! — завопила Иола.

Да. Пуля застряла в стволе клёна. На землю спланировало несколько резных листьев. Закатное солнце окрасило верхушки деревьев в багровый. Дух был в часовне.

— Кто из вас видит дух и умеет стрелять? — Джеймс развернулся в дверях и обвёл взглядом собравшихся.

Все застыли. Атмосфера безысходности была почти осязаемой. Люди смотрели в разные стороны, Иола свернулась в клубок под пальто — отследить дух по взглядам оказалось невозможно.

— Он захватил их! Смущает их умы! — нарочито жутким голосом провыл доктор, потрясая бутылкой. — Именами богов… — продолжил он, окропляя окружающих виски.

В воздухе витал невыносимый запах алкоголя. Пол тускло светился, но огонь не двигался. Поток жёлтого света, такой ослепительный в первый раз, пропал. Гарретт зажмурился. Почему он не видит? Почему Тантибус не влияет на него? Так не пойдёт! Джеймс должен его увидеть. Должен. Их. Спасти.

Он распахнул глаза и не поверил им. Напротив стоял, поигрывая длинным кинжалом, невысокий человек с треугольным лицом. Отличий было два — нестриженые, взлохмаченные волосы и ярко-алый костюм. Вспомнилось давнее замечание безымянного лича из Мэйн-Парка: алый — цвет артериальной крови. Цвет убийства вместо венозно-красного оттенка старости?

— Изумительно, — осклабился Тантибус. — Нечастое явление в моей практике.

— Именами…

— Умолкни! — рявкнул дух на подкравшегося врача. Того отбросило в угол, и Тантибус продолжил спокойным голосом: — Так о чём я? Точно, нечастое явление. Я — Кошмар. Меня видят все, потому что у всех есть кошмары. И у тебя они есть, но ты не замечал меня, даже когда я пришёл к тебе. Ты видел страх Томаса, но то были лишь фантомы — призраки умерших, поднятые мною. Ты узрел меня лишь потому, что сам захотел. Зачем? — Тантибус заломил бровь. — Ты хотел посмотреть своему страху в лицо? Так для этого не нужен я! Спасти людей и фею? О, поверь, обратного пути уже не будет! Они сами свернули со спокойной тропы на тропу кошмаров. Я лишь материализовал этот поворот.

— Ты убил больше двадцати человек. — напомнил Джеймс.

Дух оскалился вновь, обнажив полную пасть акульих зубов.

— Всмотрись в это лицо! — Он прислонил остриё мизерикордии к кончику своего носа. — Кому адресованы твои слова?

Гарретт вздрогнул.

— А вообще, — хихикнул Тантибус, — убивать — это здорово! Ты, кстати, ошибся: за тысячелетия существования я убил гораздо больше самых разных созданий. Не только людям ведом страх.

Джеймс понимал: дух необходимо уничтожить. Однако он лишал воли, не давал поднять руку и выстрелить. Гарретт примерно представлял, что мог бы увидеть — он осознал свой кошмар ещё весной. Но Тантибус, похоже, выведал нечто иное, таившееся в глубине его души. Не ужас, а именно кошмар, неотвратимый, как бюрократическая процедура.

— Я победил, не так ли, Джеймс? — поинтересовался дух с каким-то неестественным сочувствием. — По прибытии в Седые чертоги не забудь передать мои наилучшие пожелания Нури! — добавил он.

Тантибус и угадал, и ошибся одновременно. Это действительно был кошмар, тот самый. Вот только он не заставлял Джеймса обмирать от ужаса, он приводил его в ярость.

Гарретт резко поднял руку. Курок так и оставался взведённым. Шесть выстрелов грянули один за другим. Седьмой раз крючок щёлкнул без пули. Потребовалось, кажется, даже меньше, чем пятнадцать секунд.

Тантибус начал расплываться, терять очертания. В последний миг его левая рука, отделённая от тела, метнула в Джеймса мизерикордию. Тяжёлый кинжал летел неуклюже, но верно. Гарретт ощутил укол и боль в груди. Он упал, выронив револьвер.

Время словно остановило свой бег. Все будто окаменели. Джеймс слышал только себя: хриплое дыхание, прерывистый стук сердца — и шипение растворяющегося металла. Гарретт ошеломлённо наблюдал, как мизерикордия исчезает. Казалось, что она становится частью его тела. Дышать было труднее и труднее. Наконец он повернулся набок закашлялся, пытаясь выплюнуть то, что его душило.

Джеймс почувствовал облегчение лишь после окончательного растворения кинжала. В тот же момент ход времени возобновился.

— Во имя святого спирта! Вы справились! — вскричал доктор. — Будете? — Он встряхнул бутылку. На дне бултыхнулись остатки жидкости.

Отмахнувшись от деркова богохульника и чуть не залепив ему пощёчину, Джеймс сел и обхватил голову руками. Вокруг искрились и перетекали друг в друга непривычно яркие разноцветные линии. Стены кружились и переворачивались, непонятно было, где пол.

— Получилось? — Иола слезла со скамейки и накинула пальто ему на плечи.

— Д-да. — Голос дрожал. Руки, впрочем, тоже.

— Снова спасибо вам, Джеймс! — Генри улыбался и светился не то от радости, не то просто так.

— И от меня.

— Я же говорила, что вы герой, — фыркнула Иола.

Эли молча пошла обниматься.

В город они шли при свете крыльев феи. Доктору в его хмельном тумане было наплевать, остальные уже привыкли.

Джеймс всю дорогу почти висел на Генри. Мисс Верити шагала под руку с Алисой. Иола вела их всех, отмахиваясь одним крылом от шатающегося Уэлча.

Возле Гостевого дома он распрощался со всеми и направился вершить великое дело — сообщать народу о спасении… именем святого спирта, наверное. Особенно если слышал слова Тантибуса.

Мисс Бёрнс настояла, чтобы Иола переночевала в доме миссис Уилкинс. На возражения феи и вопли о трупах девушка достала из бельевого шкафа две старые простыни и заставила Генри оттащить тела к Говарду. Они втроём основательно переругались.

Джеймс слушал происходящее из-за двери ванной, где пытался отмыть лицо и руки от дурацкой спиртовой вони. Поняв тщетность своих попыток, Гарретт ушёл к себе и уснул, не раздеваясь.

…Наутро Джеймс обнаружил, что кто-то укрыл его одеялом. Забота была приятна, хотя и исходила непонятно от кого.

Гарретт сменил один серый костюм на второй, не менее серый, привёл себя в относительно нормальный вид и спустился на первый этаж.

На кухне хозяйничал Генри. Готовил, судя по запаху, яичницу. За столом примостилась Алиса. Они обсуждали еду на дельканском.

— Доброе утро! — Сестра поболтала туфелькой. — Позови всех, пожалуйста. У нас завтрак горит.

Генри важно покивал, снимая сковородку с плиты.

Джеймс вернулся к себе, достал из старого чемодана шаль, оставшуюся от матери. Алисе она никогда не нравилась, поэтому он счёл правильным подарить аксессуар мисс Верити взамен испорченного. С девушками Джеймс столкнулся в холле.

— Мисс Верити, позвольте мне исправить свою оплошность, — сказал он, протягивая ей шаль.

Девушка взяла её и аккуратно развернула. Полюбовалась тонкими узорами на фиолетовой ткани, примерила, покрутилась перед зеркалом на первом этаже и запахнулась плотнее, как в свою.

— Спасибо! — Она вполне искренне улыбнулась и осторожно уточнила: — Вчера вы спасли весь город. В том числе меня. Считается?

— Вы о том обещании? — вспомнил Джеймс. — Мисс Верити, признаюсь честно: я люблю вас. Однако вынужден предложить вам забыть о нём. Да, я не единожды спасал вас. Но… Не следует вам портить себе жизнь, связывая её со мной.

— Вы ведь хороший человек! — вмешалась Иола, внимательно слушавшая их беседу.

— К тому же, сами признались, — поддержал её Генри из кухни.

— Отстаньте от моего брата! — Эли топнула ногой. — Он знает, что говорит.

Эли-Эли… Его Зайчонок это точно знал, как никто другой. Хоть документы подделывай теперь — правда всё равно почти выплыла. Завтракали в практически похоронном молчании.

* * *

Джеймс всех спас, Джеймс стал героем. Однако никто не догадался спросить у него, столкнулся ли он сам с кошмаром. Генри задал этот вопрос, когда Гарретт сбежал мыть посуду.

— Мой кошмар — Нури, — буркнул Джеймс и отвернулся.

Генри счёл за лучшее оставить его в покое, хотя ясности не прибавилось. Нури — тайрийское имя, в переводе означавшее что-то вроде «ветер колючек» или «ветер колючий». Непонятно было даже, женское оно или мужское. В общем-то, могло быть и так, и так.

Примерно через час заявился доктор Уэлч. Он был совершенно трезв и одет в белый строгий костюм с тёмно-зелёной бабочкой.

— Мэр выступит с речью, — поделился он. — Проводим усопших в последний путь.

Все последовали за ним на площадь. Народу оказалось много — не протолкнуться. Обсуждали предсказуемо нападение духа и почему-то новый — двухнедельной давности, но в Уайтфилд новости всегда приходили с опозданием — Закон Короны.

— Что за закон? — поинтересовалась мисс Верити у сержанта Ричардсона, который стоял рядом с ними в толпе, одетый в парадную форму.

— Дополнение к Кодексу о тайри.

Мэр, непримечательный пожилой человек по имени Фишер, взошёл на ступени храма. Толпа развернулась. Генри, Джеймс и остальные оказались где-то сбоку от всех.

— Жители Уайтфилда, дорогие друзья! — обратился мэр к собравшимся. — На этой неделе мы с вами стали жертвами ужасного создания — тёмного духа. К нашему несчастью, мы потеряли двадцать четыре человека, прежде чем пришла помощь. Сегодня мы обязательно проводим их в последний путь, а пока давайте выразим благодарность человеку, который уничтожил врага и дал нам возможность жить дальше. Наш доктор, конечно, поступил нечестно, раскрыв инкогнито героя, — хмыкнул мэр. — И всё же… детектив Джеймс Гарретт, выйдите, пожалуйста, ко мне!

Джеймс скривился, но исполнил просьбу. По коридору, образованному расступившейся толпой, он приблизился к ступеням и, повинуясь жесту мэра, встал рядом с ним. Гарретт делал вид, что смотрит на людей, но его взгляд был направлен в землю. Снизу вверх это было не так заметно, просто Генри слишком хорошо его знал.

Мэр пожал Джеймсу руку и вновь собрался заговорить, как вдруг взвизгнул клаксон паромобиля. Толпа притихла. Прекратились любые перешёптывания.

Серый паромобиль с чёрной полосой вдоль борта вальяжно закатился на площадь и остановился у здания полиции. Водитель и пассажир, мрачные мужчины в чёрной военной форме без погон, в гробовой тишине проследовали к мэру. Джеймс незаметно спустился со ступеней, чтобы не мешать.

Пассажир переговорил с мэром и после его кивка обернулся к людям. Голос у него был безликий, табельный — словно мужчина выбрался на свет из вчерашних кошмаров.

— В связи с участившимися случаями нарушения Кодекса о тайри в него был внесён ряд поправок, — громогласно объявил он. — Так как в вашем городе ныне проживают представители этого народа, Короной был отдан приказ огласить их вам официально.

Люди зашептались. Они знали только одну тайри на весь город. Сама Иола явственно дрожала. Алиса и мисс Верити в знак поддержки взяли её за руки.

— Итак, зачитываю. — Мужчина достал из портфеля пару листов бумаги. — Внесены изменения в статью четвёртую. Отныне тайри имеют право проживать лишь на территории предприятий, к которым они приписаны. Проживание тайри в иных местах по поручительству собственника запрещено.

Иола побледнела и, кажется, готова была упасть в обморок.

— Также изменения внесены в статью восемнадцатую. Тайрийские полукровки во всём приравниваются к тайри. Отныне они не имеют права использовать двойные имена и занимать какие-либо должности, кроме рабочих. Исключение составляют те тайри, за кого может поручиться высшее должностное лицо исполнительной власти субъекта. В частности, на территории Крея речь идёт о генерал-губернаторе, — пояснил оратор. Он убрал листы и скомандовал: — Именем Её Величества выйти ко мне находящимся здесь тайри. Перечислю поимённо: Иола эла-Росе, Нури эла-Тан, Тивель эла-Тан.

Нури?..

Алиса затравленно огляделась и потянула Иолу за собой. Фея вырвала свою ладонь из руки мисс Верити и пошла за девочкой. Джеймс и так стоял впереди. Толпа отпрянула от них, как от прокажённых. Трое выстроились в ряд, взявшись за руки, в ожидании дальнейших указаний.

— Сдайте удостоверения личности, — приказал мужчина.

Вскоре в его руках оказались три документа. Он посмотрел на стоящих перед ним сверху вниз и неторопливо, листик за листиком, разорвал удостоверения на куски. Остатки бумажек разлетелись по безмолвной площади.

— Ввиду отсутствия поручительства генерал-губернатора вы будете в течение двух суток распределены по новым местам работы, — сообщил мужчина и спохватился: — Эла-Тан, сдать табельное оружие.

— Могу я пойти за ним? — безразлично уточнил Джеймс.

— Да, — разрешил мужчина. Он уже был занят выписыванием какой-то бумаги.

Отпустить человека за табельным оружием без конвоя в такой ситуации… Джеймс ничего не сделает, но кто-то иной мог бы и рвануть. Или и он… Нури… Генри его не знал. Совсем не знал.

Гарретт ушёл. Иола и Алиса продолжали стоять перед храмом, держась за руки. Неизвестно, кому было страшнее.

Генри переглянулся с мисс Верити. Многое стало понятно: отсутствие звания, нелюбовь к людям, сегодняшняя отповедь. Джеймс Гарретт был полукровкой!

— Я думала, он в Тайной канцелярии работает, — сдавленно шепнула девушка. — Когда искала информацию о нём, никто ничего не сказал.

* * *

Лучше бы они с сестрой родились обычными тайри! Но нет же, отец-андарец в молодости влюбился в девушку-тайри, преподававшую танцы тоже по чьему-то поручительству. Он выкупил её и женился, опустившись на глубочайшее дно жизни. Кажется, Уильям Гарретт и Роси эла-Тан, писавшая свою фамилию на андарский манер, надеялись изменить мир. Безуспешно.

Джеймс — хотя какой он теперь, к дерку, Джеймс? — выкарабкался на приличную работу, благодаря старательности и терпению. И то он не был полноценным служащим: не имел звания, не носил формы, получал половину жалования. У него были лишь старый торнтон, должность детектива и запись в личном деле: «Способен исполнять обязанности инспектора».

Теперь всё рухнуло, рассыпалось пылью. Хотелось верить, что он всё ещё где-то там, в часовне, и сегодня — просто кошмарная предсмертная иллюзия. Не просто же так Тантибус принял его облик, облик Нури?

Тайрийское имя он не использовал. Записано в документах через черту от андарского — и ладно. Сегодня это имя стало официальным.

Идя за револьвером, Нури подумал, что неплохо было бы застрелиться. Всё равно это конец. Спасать леди Офелию теперь предстояло Генри. Удержало одно: Эли не должна была видеть смерти брата.

Пока Нури доставал торнтон, мимо Гостевого дома проехал паромобиль. Почтмейстер вернулся?

Но нет. Паромобиль оказался дорогим белым «Mächtig». Он привёз в Уайтфилд генерал-губернатора. Его Нури узнал издалека — портрет часто печатали в газетах.

Обстановка на площади изменилась. Народ рассредоточился по краям, благоговейно взирая на столь высокое начальство. Иолы и сестры уже не было. Наверное, отвели в служебный паромобиль. Господин генерал-губернатор беседовал с мэром и прибывшими.

Завидев Нури, недавний оратор махнул рукой, подзывая его к себе. Полукровка приблизился и протянул ему револьвер. Как положено: в кобуре, рукояткой от себя.

— Основания? — задержал собеседника господин Примроуз.

— Тайрийский полукровка без поручительства, — отрапортовал мужчина.

— А вы меня спрашивали? — якобы удивлённо поинтересовался генерал-губернатор. — Мистер Фишер, позовите начальника полиции, — попросил он мэра.

— Старший инспектор Вуд скончался. Временно исполняющим обязанности назначен сержант Ричардсон, — сказал тот.

— Хорошо. Вы можете дать характеристику этому человеку? — господин Примроуз кивнул на Нури.

— Замечательный человек. Много полезного и хорошего сделал, — не краснея, соврал мистер Фишер. Ему, должно быть, было неловко сначала хвалить героя, а потом отправлять на заклание тайри в одном лице. Хотя понятнее было бы, попытайся он сберечь свою репутацию, а не Нури. — Чокнутого преступника летом поймал, вчера вот в одиночку опасного преступника обезвредил.

Генерал-губернатор помолчал с минуту и сказал:

— Будет вам поручительство. Документ дайте.

Он записал что-то на листе гербовой бумаги. Мужчины в форме отсалютовали и быстро уехали.

— Перед Короной выслуживается! — выплюнул господин Примроуз им вслед. — Нет бы по-человечески поступить…

Вероятно, его поручительство обуславливалось первой фразой, а не второй. Личная неприязнь на высокой должности давала возможность делать непревзойдённые гадости.

— Куда их отправят? — спросил мэр. — Бедные девочки.

— Алису — в училище-интернат мисс Перегрин, Иолу — не знаю. Выпишите мистеру Гарретту временное удостоверение, — распорядился генерал-губернатор. — Одного полицейского для Уайтфилда мало.

Джеймс чувствовал себя, наверное, так же, как бездомная собака, чудом избежавшая облавы и угодившая к новому хозяину. Только что решилась его судьба. Он пока был относительно свободен. С сестрой хотя бы шесть лет всё будет почти нормально: интернат — не то место, где стоит чего-то опасаться, ведь Короне нужны трудоспособные работники.

Неизвестной оставалась судьба Иолы. Куда отправят фею, Джеймс не представлял.

Что ж, история подошла к завершению, но нельзя сказать, что к логическому. Я могла бы сказать, что здесь открытый финал, и гордо удалиться в закат, но слишком многое некрасиво повисло в воздухе.

«Тени прошлого» были начаты где-то в 2018 году, несколько раз порезаны и перешиты и закончены 30 апреля 2020 года. Они стали моим первым макси. Первой, как мне тогда казалось, частью три- или даже тетралогии. Но потом начались экзамены, другой макси, другие дела… Когда я взялась перечитывать «Тени» в апреле 2024, то поняла, что окончательно из них выросла.

Продолжения не будет, поэтому здесь я тезисно изложу то, что было запланировано и относительно продумано — настолько, чтобы быть записанным или логически вытекать из текста. Итак:

— центральной локацией второй книги стали бы земли андарских вампиров. К ним отправился бы Джеймс, которому требовались ответы: слишком многие намекали ему на Этельбургу, которая что-то знает.

— среди вампиров Джеймс встретил бы Магнуса и его жену-человека. У этой пары не может быть детей, хотя им бы хотелось, так что Магнус усыновил бы Юто.

— кроме Джеймса, к вампирам поехала бы Офелия со свитой. Королеве нужна была не столько власть, сколько её возлюбленный Александр Найконский, которого она нашла бы в его родовых землях обращённым в золотого дракона.

— здесь должно быть маленькое примечание про мелких тайри. Рэн — драконооборотень, Хаса превращается в орла, а Итринн, как и Эйн, обычный человек.

— Генри помирился бы с Чарльзом на почве вынужденного сотрудничества, а параллельно поступил бы в секретную Академию Магии Андариона и закрутил бы не менее секретный роман с Эвис.

— загадочная Сетрид, упоминавшаяся во флешбэке Офелии, — это Эвис и есть. Я не помню, почему у неё два имени, но она обладает довольно мрачным даром, связанным с морем, и через неё должна была транслироваться экологическая повестка — подозреваю, в таком же упоротом виде, как феминистская.

— Алиса попала бы в интернат, где из детей добывают магию. Её ждали бы трудности взаимодействия с наглухо отбитыми девочками-подростками, но всё было бы плохо скорее для них, ведь к Алисе привязался недобитый Тантибус.

— Верити осталась бы в доме миссис Уилкинс, который вредная старушка завещала ей и Джеймсу. Наверное, у неё бы что-то получилось с Гарреттом, но для этого его надо было бы сначала найти. А потом Верити развернула бы антиправительственную деятельность в лучших журналистских традициях, но её мотивация мне непонятна.

— бедняга Эйн не пропал бы просто так. Его путь искупления не был завершён, так что он вернулся бы призраком, привязанным к Джеймсу. Вряд ли детектив был бы рад, но в его грядущих авантюрах личный призрак мог оказаться полезным.

— фея Иола со временем спаслась бы, но как, история умалчивает. Её бы ждало знакомство с Чарльзом, который и так увяз в проблемах тайри по уши, а значит, ему стала просто необходима жена из их народа. (По мнению автора, не Чарльза.)

— сам Чарльз вляпался бы в революционную ячейку, смахивающую на шайку Робина Гуда, но в целом его ветка самая непродуманная, кроме момента, в котором они с Ксилли гонят куда-то на грузовике, причём сильфу в кайф опасное вождение, а Чарльз просто орёт.

Дальше история тонет в тумане неизвестности, но глобальная интрига закрутилась уже в последних главах написанной части. Король Андарии времён Офелии и Ко сотворил некие злые чары, которые позволили ему закрыть Андарион от взора богов. Им это, понятное дело, не понравилось, так что они налетели на перспективных с их точки зрения андарцев: Джеймса, Чарльза и немного (помните того смеющегося мужчину?) Верити, — как только те прибыли в Дельканию. Ответов на вопросы, почему именно эти четверо и как работает Джеймсова печать, у меня не было и нет.

Вот и всё. Спасибо тем, кто продрался сквозь макси «юного автора» вместе со мной. Извините за оборванную концовку ;)