Блики солнца (джен)

393 г. Р.Э., лагерь Ордена Паладинов на Сиаальской равнине

Лаан Тее прислушивалась. Руки ее, будто жившие своей собственной жизнью, делали привычную работу: растирали порошки, пропитывали густой мазью бинты, перевязывали раны, снимали касанием колкой озерной воды лихорадку… Лаан Тее не чувствовала их. Всем своим замершим в тревоге существом она вслушивалась в далекие отголоски битвы. Они то приближались, то отдалялись, но с каждым разом становились ближе, и она все отчетливее ощущала черноту. В начале это были лишь точки — маленькие, будто мушки, что иногда вспыхивают перед глазами и исчезают, стоит только моргнуть. Потом мушки слились в линии — острые росчерки, мгновенно проходящие через все ее существо и отзывающиеся разноголосым стоном раненных, среди которых безошибочно угадывались те, кого уже коснулась скверна. Они тоже чувствовали черноту.

Сейчас Лаан Тее не чувствовала ни точек, ни линий — все они слились в густую волну, что поднималась все ближе и ближе тяжелым грозовым фронтом. Между ними и грозой остался лишь хрупкий заслон золотистых искр. Чернота надвинулась, сгустилась особенно сильно, так что Лаан Тее даже почудился отдаленный раскат грома, и ощетинилась трескучими молниями. Золотые искры вздыбились навстречу, столкнулись. Руки Лаан Тее замерли. На целую долгую минуту она застыла, не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть, ощущая только, как далекий треск вибрирует в костях, отдается в затылок и мучительно ломит виски, а потом перед глазами взорвался звездопад. Чернота перехлестнула искры, они вспыхнули в ответ — сильнее, слабее, но тут же неумолимо гасли, а чернота текла и текла вперед.

— Что там, Сестра? — кто-то схватил ее за руку, и Лаан Тее очнулась. На коленях лежала расколотая стеклянная чашка, а ее содержимое пропитывало темно-красную ткань платья.

— Сейчас узнаю, — она постаралась, чтобы ее голос звучал мягко и ободряюще. Лаан Тее медленно поднялась, аккуратно освободив свою руку из чужой хватки, и, отогнув полог палатки, вышла на улицу. Небо было чистым — никаких следов грозы. Из других палаток тем временем тоже выходили Сестры, и все как одна поворачивались на восток, туда, где уже почти двое суток с редкими передышками кипел бой. Почти все раненные в лекарских шатрах были оттуда — их не успевали переправлять в Сиаальскую крепость.

— Вестовой, — старшая из находящихся в лагере сестер Тае указала на стремительно приближающуюся к ним точку. Лаан Тее кивнула: на таком расстоянии она не могла толком рассмотреть всадника, но чувствовала приближающуюся к ним золотую искру и источаемую ей волну отчаянья и страха.

— Что там? — вестовой остановился рядом с ними, резко натянув поводья. Лошадь под ним хрипло дышала, страшно вращая глазами, а на боках у нее остывали клочья пены.

— Они… прорвались, — ломающийся голос вестового — совсем еще мальчишки — дрожал, — это разгром, полный разгром. Никого… — он замотал головой, будто горло сдавил спазм и слова отказывались проходить сквозь него.

— Смени лошадь, — Лаан Тее слышала голос старшей сестры как сквозь пелену. Ровный, спокойный. Он должен был успокоить и лошадь, и ее всадника. — и скачи в Сиааль. Крепость должна быть готова.

— Но… вы…

— В Сиааль! — еще раз повторила старшая, и Лаан Тее ощутила плескавшееся в ее голосе тепло, — Ты должен принести весть.

— Они близко, — Лаан Тее заговорила, стоило вестовому сорваться с места. Чернота накатывала, и от ее вязкой густоты приходилось бороться с воздухом за каждый вдох. На коновязях нервно всхрапывали и рвались лошади. Лаан Тее умела ездить верхом. Все Духовные Сестры умели. Может быть… они могли бы…

Лаан Тее отвернулась от коновязей и встала у входа в лекарские шатры. Руки с трудом слушались ее, она вытянула их в стороны, натыкаясь на точно такие же дрожащие пальцы. Одна, две, три… Лаан Тее чувствовала их — всех Духовных Сестер, что были в лагере. Сплетенная их дрожащими пальцами цепь — не дрожала.

Чернота приближалась — но нахлынула, перехлестнула, коновязи, рухнула удушающей волной на плечи все равно неожиданно. Лаан Тее казалось — она едва различает смутные тени где-то за самым уголком глаза, и вот они уже здесь. Холодные, как глубинные течения озерных омутов, раскаленные до хрустящего на зубах песка и насквозь пропитанные густым до головокружения и тошноты запахом крови. Солнце не отражалось на вороненых пластинах доспехов, больше напоминающих хитин, чем честную сталь, впитывалось в недвижимо струящиеся ткани, терялось в мареве шелестящих теней. Грудь сдавило, будто на нее разом рухнула каменная плита, а струящееся по жилам тепло, которое Лаан Тее привыкла ощущать с самого детства померкло и растворилось, стараясь спрятаться от черноты где-то в самой глубине ее существа. Рядом кто-то тихонько всхлипывал. По щекам безостановочно текло, и слезы пропитывали тонкую золотую вуаль. Лаан Тее стиснула руки, ощущая в ответ такую же бездумно яростную хватку. Мыслей в голове не было, только поднималось от самых щиколоток, впивалось тонкими колючками в кожу и срывалось едва слышным скулежом с губ ощущение запредельного ужаса.

Чернота дробилась отдельными силуэтами, растекалась вокруг, струилась вдоль очерченной их руками границы, пока не замерла, всматриваясь прямо в глаза бездонной темнотой склер. Лаан Тее следила, как с нечеловеческой плавностью к ней тянется рука, указывает куда-то за спину закованными в доспехи пальцами. Она судорожно вздохнула, пытаясь вытолкнуть из себя хоть какой-нибудь звук, сказать, объяснить… но смогла только мотнуть головой, ощущая как этот простой жест выпивает из нее последние силы.

Рука исчезла. Над лагерем разнесся долгий переливчатый звук, от которого ломило и закладывало уши, а потом чернота схлынула. Устремилась куда-то дальше вперед, лишь слегка задевая случайными прикосновениями. Они даже не вызывали дрожи — лишь бессильно скатывались куда-то вниз крупными влажными каплями.

Вдохнуть нормально Лаан Тее смогла лишь когда чернота окончательно растворилась где-то вдалеке. Она громко всхлипнула, отпуская дрожащие руки, и пошатнулась. Все тело ощущалось мягким и бессильным, будто из него разом вынули все кости. Лаан Тее осела на землю, обхватила себя руками, стараясь хоть как-то прогнать поселившийся в самых костях холод. Рядом с ней Старшая сестра неловко стянула с головы клобук и обтерла вуалью лицо. Лаан Тее смотрела на нее — и как не могла поверить своим глазам: она ни раз видела старшую сестру Тае без вуали, помнила и тонкие лучики-морщинки в уголках глаз, и густые темно-каштановые волосы с едва заметным вкраплением седины. Выбившася из-под снятого клобука коса была совершенно белой.

Старшая сестра огляделась по сторонам, нашла глазами каждую из них и вдруг улыбнулась. Так тепло и ясно, что у Лаан Тее болезненно защемило в груди.

— Спасибо, сестрички, — она глубоко вздохнула и мягко опустилась на землю. Золотая искорка беззвучно растворилась в солнечном свете.

Кто-то совсем рядом вскрикнул, послышались рыдания. Но заглушая их все выше и выше поднималось беспомощное ощущение паники. Виски заломило мигренью. Больше всего на свете Лаан Тее хотелось сорвать клобук, приложить к ним что-нибудь прохладное и забиться куда-нибудь, где будет тихо и спокойно. Где она избавится от холодного ощущения ужаса, поселившегося под кожей. Лаан Тее встала, тяжело опираясь на одну из опор шатра.

— Ти-хо! — вспыхнуло вернувшееся на мгновение тепло, но тут же исчезло, забившись еще глубже чем до того. Лаан Тее смотрела, как Сестры замолкают, а золотые вуали поворачиваются к ней. За ними не было видно лиц, но она чувствовала страх, сметение и слабый проблеск надежды. Хрупкая вера в то, что хоть кто-то знает имеет силы что-то делать.

— Старшая сестра прошла свой путь к Тану. Но наша дорога еще длина. Ты и ты, — она указала на ближайших к ней сестер, — проводите старшую сестру. Мы с младшей Тае проверим раненных, остальные — готовим госпиталь к снятию. А потом мне нужен будет кто-то, готовый отправиться со мной и посмотреть собственными глазами. Возможно, там остались раненные, которым нужна наша помощь, и выжившие, которые могут помочь нам. Солнце еще не село, — с этими словами Лаан Тее откинула полог и первой вернулась в лекарские шатры.