Дуб, залитый солнцем (гет)

Сегодня у Августина был выходной, и они вместе с Юмом пошли прогуляться в парк за мороженым, которое оба любили больше конфет и любых других сладостей.

Юм улыбался до ушей, а Августин разглядывал листья вокруг, созерцая природу. Стояла теплая весенняя погода. Августин, по сложившейся традиции, в такие дни забирал Юнну и Юма погулять, но сегодня сестра пожелала делать вместе с Агнессой пирог. Августин не сильно расстроился по этому поводу. Юнна была больше привязана к Алексу и Агнессе, а с Августином общалась нечасто. Когда они гуляли вместе, Юм и Юнна часто спорили, и Августину приходилось разнимать двух подростков, говоря, что они оба неправы.

Юм всегда напоминал Августину его самого в детстве, когда случился тот самый переломный момент в жизни, и они лишились благ обеспеченной семьи. Наверное, хорошо, что Юм был тогда маленький, потому что на душе было по сей день тяжело, когда Августин во всех подробностях вспоминал переезд в квартиру к Анне и Вильгельму, возвращение матери, переезд на полгода в Австрию и обезумевшего отца. Августин порой удивлялся, как Юм не держит ни на кого зла и многое может простить. Агнесса считала это слабостью характера младшего брата, Алекс относился с пониманием, а Августин — с сочувствием. Юнна же была не такая добросердечная. Она считала Анну и Вильгельма настоящими родителями и всегда говорила, что если бы отца и мать не закрыли в психбольнице, то она все равно не хотела бы держать с ними связь. Августин и Агнесса молчали, потому что сделать что-либо с враждебностью Юнны они вряд ли что-то могли, не говоря уже о том, чтобы объяснить младшим ситуацию лучше.

Поскольку Юнна больше брала пример с Агнессы, Августин не сильно переживал за их отношения. Он придавал большее значение общению с Юмом. Юм очень любил старшего брата, но частенько Августина начинала трогать тревога за то, что Юм в глубине души обижен на него за то, что он уехал тогда, ничего ему не сказав, в Мюнхен. Но Юм не держал на него зла, наоборот, он расценивал этот поступок геройским, придавая ему красок. Юм старался во всем брать пример с брата, хоть и Августин не всегда понимал, чем именно младший хочет походить на него. Августин немного путался в себе и в своей жизни; он стыдился академии и того, что ему пришлось уехать в Мюнхен, но Юма восхищали все эпизоды жизни Августина. Казалось, что у Юма душевный дальтонизм, и он не видит вещи в том свете, в котором они есть; он видел в поступках брата отвагу и силу, в то время как Августин — слабость и нежелание пойти против обстоятельств.

Юм сегодня был очень тихим и задумчивым; обычно он носился и был крайне эмоционален, рассказывая о школе и о своих друзьях, и Августина это настораживало. Может, он поссорился с друзьями в школе, или же что-то произошло, что заставило его сегодня вести себя по-другому?

— Юм, у тебя все в порядке? — Августин обратился к брату.

— Да, конечно. — Юм тут же отреагировал. — А почему ты спросил?

— Ты сегодня на удивление тихий и не слишком разговорчивый, — полушутя произнес Августин. — Обычно ты другой. Вот и спрашиваю.

— Брат, скажи, а ты бы хотел, чтобы я стал таким же, как ты? — Августин отвлекся от созерцания природы и, прихмурившись, спросил, что тот имел в виду. — Ну, не знаю, например, чтобы я так же, как и ты, пошел в Гитлерюгенд. — По Августину пробежала дрожь, он даже не допускал такой мысли, а уж о желании и говорить не приходилось. Августин быстро перебирал в голове варианты, с чего вдруг у Юма могла возникнуть такая мысль. Он не давал повода восхищаться им — наоборот, он очень мало и в очень скудных подробностях рассказывал брату и много о чем умалчивал, понимая, какое впечатление это может произвести на ребенка в сегодняшних реалиях жизни.

— Нет, конечно нет, я не хотел бы этого, — протестовал Августин. — Я хотел бы, чтобы ты закончил школу, поступил в университет и чтобы ты сделал то, что в свое время не сумел я, — он подбирал слова, когда они, садясь на скамью у речки, смотрели на уток. — Скажи, что тебя привело на эти мысли? — Юм пожал плечами. — И все же эти мысли не появляются из пустоты.

— Не знаю, я всегда смотрю на те плакаты, что повесили у нас в школе, и думаю, что из меня вышел бы хороший боец. Я вспоминаю парады, на которые мы ходили. — Августин саркастически улыбнулся и наклонился к брату, потрепав его по голове. Ну, конечно, как он не принял во внимание то, что сейчас во всех школах партия активно пропагандирует свои ценности. Юм растет во время восхваления подвигов античных героев, превознесения доблести СС или летчиков, а парады производили впечатление на всех детей и подростков. Да, конечно, это было зрелищно, но не понимали, что за яркими декорациями не всегда кроется что-то правильное.

— Юм, ты не совсем понимаешь, о чем говоришь. — Августин подбирал слова, чтобы правильнее объяснить, что из себя представляет политика партии. Августин, как и другие родители в классе, был не в восторге от того, что дети должны были вместо латыни учить правила выживания в походах, а вместо математики отправляться на митинги и полоть грядки в деревнях, помогая крестьянам. Все эти развлечения подростков оплачивало, конечно, не государство, а родители. и такие удовольствия порой очень хорошо били по кошельку даже таких обеспеченных людей, как Августин, не говоря уже о скромно живущих семьях, где дети так же клянчили у старших марки на покупку формы.

Патриотизм и любовь к Родине — это, конечно, хорошо, но Августин всегда видел и другую сторону медали. Пропитанные пропагандой, буйные подростки частенько начинали меряться силой друг с другом, доказывая сверстникам свое превосходство. Немецкое общество позволяло насилие — и это дозволение не всегда воспринималось верно. Романтизация военной мощи также касалась и девочек — статистика говорила о резком увеличении подростковых беременностей. Девочки на волне моды, оправдываясь пропагандой семейных ценностей, считали нормальным соблазнять молодых солдат. Такие молодежные ценности двигали всей страной.

Да даже в школе, где учились Юм и Юнна хватало конфликтов на почве государственных ценностей, что никак не могло порадовать Августина. Он смотрел на Юма и осознавал, что переубедить его будет трудно, ведь на его юные плечи легла пелена мечтаний и лжи.

— Мечтать стать бойцом и солдатом — это не совсем одно и то же, чтобы действительно быть им. Ты еще молод и много чего не осознаешь.

В глазах у брата заплясали огни негодования.

— Может быть, — сердито сказал тот, — но большинство мальчиков из нашего класса уже вступили в Гитлерюгенд, почему ты против? — Недовольство возрастало. — Я хочу быть как ты, как они. На кой черт мне идти в этот университет? — Августин понял, какие чувства руководят его братом. он боялся стать изгоем в обществе. — Неужели ты хочешь, чтобы меня засмеяли? — Августин только тяжело вздохнул: нужно поговорить с Агнессой, может, она сможет как-то переубедить его. Или отсрочить этот кошмар.

— Нет, конечно, нет. Давай не будем портить нашу прогулку и позже поговорим об этом как следует с сестрой, хорошо? И… твое мороженое тает. — Мальчик кивнул, но это не было то, чего ждал Августин от младшего брата. Остаток их прогулки прошел в холодном молчании и беспокойстве за брата, уж слишком горестно теперь Августин представлял жизнь младшего. Еще вчера, он где-то на задворках сознания лелеял мысль о том, что Юм не попадет в эту бездну, но он ошибся. Еще чуть-чуть, и Юм побежит и прыгнет в нее.

* * *

В квартире Агнессы и Алекса зазвенел звонок. Девушка от испуга подскочила, но все же, приведя себя в чувство, открыла дверь. На пороге стоял Августин.

— Прости, что так поздно, задержался с коллегами. Вышли из ресторана поздно. Я принес тебе пирожных.

Агнесса проводит его на кухню и ставит чайник.

— Ты видел время? — с иронией спрашивает она. Августин, чуть смутившись, смотрит на часы и удивляется.

— Черт, а ведь правда. Уже двенадцать! — Он с недоумением смотрит на сестру. — А почему ты не спишь?

— Юм после вашей позавчерашней прогулки заболел. Пришлось сегодня мне сидеть с ним, не хватало еще, чтобы Юнна подхватила заразу. Ты пришел, чтобы отдать пирожных? — Агнесса встает, берет чайник, выключает плиту и разливает по кружкам.

— Нет, — тяжело вздыхает Августин, понимая, что разговор будет долгим. — Я пришел поговорить с тобой. — Он притягивает кружку чая к себе.

— Августин, а разговоры не могли подождать до завтра? — Девушка садится напротив него.

— Могли, но я так по тебе соскучился, что просто захотел повидаться. К тому же, дело касается Юма.

Агнесса насторожилась.

— С чего это вдруг на тебя накинулась ностальгия? Ты никогда не отличался ее приступами. — Агнесса потирает слипающиеся глаза. Она устала за сегодня. — И что ты хотел сказать про Юма? Он вернулся с вашей прогулки каким-то настороженным, и я бы не сказала, что очень счастливым.

— В этом есть доля правды, мне тоже не особо понравилось, как мы провели день.

— А что такое, вы поссорились?

Августин мотает головой.

— Ну да… Юм сказал, что хочет пойти в гитлерюгенд, но я не знаю, насколько это правильно и разумно. С одной стороны, это скоро станет обязательно, с другой стороны — когда я вспоминаю, как я приживался в этой казарме, меня бросает в дрожь. Он говорит, что все его друзья уже вступили, и он хочет быть как все, но ведь, Агнесса, я думал, что этот момент не наступит никогда. Я вспомнил детей в Австрии которые тоже, помнишь, ходили на собрания, носили значки и пели песни. Это выглядело так грубо, глупо и вульгарно, что меня до сих пор бросает в страх. Я никогда не думал, что мой брат захочет стать таким же, может, ты с ним поговоришь? — Августин говорил быстро. В нем долго копились эти слова. — Нет, не пойми меня неправильно, просто все это мне кажется грубостью. Ну скажи, какое может быть патриотическое настроение, да и вообще патриотизм без образования и критического мышления? — Он смотрит на сестру. Та присаживается рядом, беря его за руку, как бы поддерживая его. Агнесса тоже страдала от давления партии. Агнессу Юм тоже не слушал, и сказать Августину, что она не имела в глазах младшего брата никакого авторитета, Агнесса не решалась. По всей видимости, как она подметила, Августин надеялся, что она может оказать хоть какое-то влияние на Юма, но это теперь уже было не так.

— Августин, ты не был ребенком, который хотел этого, ты вырос при других условиях жизни и при другом взгляде. Он мечтает быть похожим на тех героев с плакатов. Мы же с тобой видели жизнь иначе. Понятное дело, что нынешние дети совершенно отличаются от нас. Порой, смотря на Юнну, которая тоже рвется в Гитлерюгенд, я понимаю, что нас разделяет гораздо больше, чем просто возрастной отрезок. — Агнесса медлила, продумывая слова. — Я тоже не жажду повторения такой судьбы для брата с сестрой, но что мы можем? Вечно платить штрафы? Это баснословные деньги, к тому же они будут там под присмотром. Да, ты прав, я тоже не сильно горю желанием их туда отдавать.

— Да, они будут под надзором, — холодно произнес Августин, — но под каким?! — Он повысил голос, встав и начав ходить по комнате; его распирали противоречия. — Они будут под государственным присмотром, а это самый худший присмотр и воспитание. Но тогда придется переживать мне, какими они будут, когда выйдут. — Августин чешет затылок. — Видишь ли, не все так просто, как тебе кажется. Они только снаружи выглядят безобидно. Предположим, что форму потянуть сможем, но ведь дело даже не в этом, а в том, что…

— Но ты ведь тоже выпустился, — перебивает его Агнесса. На Августина моментально нашла черная тьма воспоминаний об отношениях с Густавом и учителями.

— В этом и дело, я был хорош только в науке, которой там было мало, и плох в физическом спорте, и после потасовки на мои промахи смотрели сквозь пальцы и еле-еле дотащили меня до выпуска, и то, только потому, что директор хороший и давний знакомый нашего отца, а так бы я, наверное, так бы и не выпустился. Там царит ужас, это выглядит только как красивая конфетка. А внутри нее, Агнесса, горькая и ядовитая пропитка и начинка. Может, еще не все потеряно, может быть, он пойдет в военно-морское училище — там хотя бы что-то осталось от той же чести, основанной не на насилии.

— Но Юм любит драться. Чего-чего, а силы ему не занимать, поэтому успокойся. Я думаю, что ты сможешь за ним приглядывать. К тому же какой у нас выбор? — Агнесса быстро остудила Августина. — Но про морское училище я подумаю.

— Да, ты права, я слишком много себе придумал, прости.

— Нет, все в порядке, ты отлично справляешься. Просто пойми, что в наших глазах они все еще маленькие — это вечная пелена и самообман.

Агнесса встала и пошла стелить постель, а Августин еще посидел, смотря на кружку остывшего чая. Он был полон сомнений и тревог. Он очень не любил вспоминать то время, когда был заперт в казармах, и он очень долго мучился, после возвращения просыпался от кошмаров посреди ночи. Ему всегда казалось, что его все еще преследуют и академия, и Густав, и что он будет ему мстить за то, что его когда-то выгнали оттуда.

Может, он и правда не знает Юма и не понимает, что ему нужно? Может, он видит в брате только то, что хочет видеть, а не ту действительность, которая есть на самом деле?

* * *

Августина одолевала тревога — из головы все никак не выходили слова Юма. Он все время думал об этом, проводя параллель между братом и собой. В тот день он был заторможен и груб с подчиненными. Операция, организованная пару дней назад, прошла успешно, и всех предателей родины схватили. Оставалось только найти остальных членов группы, которые были разбросаны по стране. Сегодня Августин делал свою самую нелюбимую работу — он с подчиненными составлял отчет по последней группе коммунистов. Для этого ему нужно было спуститься в подвал и взять последнюю запись допроса и запись на ленте. Нужно было кончать с этим.

Он зашел в мрачный подвал, усыпанный крошками бетона, упавшими с потолка, и охваченный криками и стонами из камер пыток и допросов. Августин подошел к одной из камер, постовой выпрямился при виде начальника и отворил дверь — Августин шагнул в камеру. Юлиус четвертые сутки подряд пытал мужчину, но результатов, как он говорил, не было. Он аккуратно прошел к столу, и солдат передал ему только что отпечатанные бумаги и ленты с допросов. Крик в камере стоял такой, что закладывало уши; брызги крови были видны повсюду. Юлиус пытал людей особенно извращенно — в этом был его талант.

— Он скоро закончит? Нам нужно сдавать отчет, — тихо спросил солдата Августин; тот пожал плечами.

Юлиус чуть ослабил хватку, повернулся к рядовому и улыбнулся Августину.

— Ты бы лучше умылся, выглядишь жутко.

Юлиус отмахнулся.

— Так зачем ты пришел?

Запах крови и человеческого мяса сбивал Августина с мыслей. Он забыл на минуту-другую, как дышать, в горле стало так сухо, перед глазами потемнело.

— Я пришел… — начал он, но очередной крик боли заглушил его голос, — я пришел забрать то, что у вы выяснили, нам нужно сдавать документы. Когда ты все отдашь? — Юлиус пожал ему руку — та оказалась в крови. Августин поморщился. Юлиус только захохотал и обозвал Августина девчонкой. Тот повторил вопрос.

— Думаю, через минут тридцать. Этого уже нет смысла допрашивать. Возьмемся за следующего.

Августин только закатил глаза и вышел из камеры. В нос снова ударил холод и запах крови, который буквально пропитывал каждый сантиметр этого подвала. Он чувствовал себя тут как труп, а не как живой человек, ему казалось, что, спускаясь сюда, ты спускаешься в ад, и дыхание замедляется, растворяясь в общей боли и агонии. Августин быстрым шагом вышел. Юлиус вечно подставляет его. Конечно, он может хоть вечность пытать людей, а на сроки ему плевать.

Выйдя из подвала, Августин прошел в туалет, чтобы умыться от крови, которая начала засыхать и неприятно стягивать кожу. Умывшись и приведя себя в порядок, Августин направился в свой кабинет. Он, идя быстрым шагом, не заметил женской фигуры, так необычно затесавшейся среди мужских военных форм. Проходя мимо нее и рядового, который что-то объяснял ей, Августин даже сначала не прислушался к знакомому голосу. Только лишь пройдя метров пять, понял, кто это был — Ирен. Он остановился и развернулся: да, это она — все такая же красивая, стройная, с яркой помадой на губах и в дорогом платье. Августин притормозил двоих рабочих, несших мебель в кабинет Артура.

— Кто эта женщина? — спросил Августин, быстро показывая на нее так, чтобы она не увидела.

— Это… — Один из них мельком взглянул на Ирен. — Не знаю даже, — сказал он. Другой, почесав голову, проговорился.

— Это, по-моему, жена начальника. Но я не уверен.

Августин отпустил их, а сам, быстро развернувшись, зашел в кабинет, чтобы не столкнуться с ней. Сейчас он не готов к этому. Так вот куда она пропала — она вышла замуж и уехала, ну конечно, Алекс ведь рассказывал про то, что Артур уехал в Австрию. Теперь все становится на свои места. Ну зачем она пришла сюда? И почему теперь, спустя столько лет, у него снова, как в шестнадцать, колотится сердце? Перед его глазами вставали одна за другой картины их последней встречи, дня рождения Алекса. Черт, сколько времени прошло, а она как будто застыла в этом возрасте. Или же ему только так кажется? Августин обдумывал все минуты две.

Он быстро пришел в себя, смотря на двух удивленных солдат, которые стояли как вкопанные от внезапного прихода начальства.

— Вам что-то подсказать? — бодро, но неуверенно сказал рядом стоявший человек.

— Нет, я просто пришел посмотреть, все ли на своих местах. Вы уже доделали, то что я вас просил сделать?

— Да, конечно, вот сегодня, а вот вчера. — Рядовой протянул бумаги. Августин взглянул размытым взглядом.

— Хорошо, молодцы. — Сказав глупость, Августин вышел из кабинета. Ирен к этому моменту уже не было, и он пошел по длинным коридорам штаба в давно забытом для себя состоянии воздушности и какой-то глупой влюбленности. И заключение Юлиуса ему было совершенно не нужно — он пребывал в забытье полумрака и даже прикрыл глаза, вспоминая те летние деньки давно минувшего 1926 года. Он улыбнулся, что было редкостью для него, и засмущался, представляя, что, может, он случайно пересечется с ней. Интересно, она тоже вспоминает его? Или же он так и остался для нее тем глупым мальчишкой?

Августин сидел и, вертя ручку в руках, и совершенно не мог собраться мыслями. За этими воздыханиями он даже не заметил, что в кабинет ворвался его подчиненный с выпученными глазами.

Августин хотел уже было упрекнуть его, почему тот смеет так себя вести. Подчиненный быстро объяснил, что стучался, но начальник не слышал его. На вопрос, что случилось, выяснилось, что Артур срочно вызывает его к себе. От этой вести у Августина ушла земля из-под ног. Он быстрым шагом растворился в череде коридоров и, проносясь между людьми, чуть ли не бежал до кабинета. Еще и этих проблем ему не хватало, а он уж решил, что все теперь будет спокойно, но как бы не так.

Выдохнув перед кабинетом, он долго мялся, и солдат, пришедший за ним и чуть не врезавшийся ему в спину, протянул папку, которую тот забыл. Августин поблагодарил его и отворил дверь.

Артур как всегда восседал на своем кресле и отчитывал очередного начальника — на этот раз это был начальник подотдела по сводкам из протекторатов Австрии и Чехии. Артур быстро посмотрел на него и приказал стоявшему до этого выйти.