Муня (гет)

Хиония Гусева родилась в городе Сызрань. Училась в гимназии, но окончить так и не смогла: помешали пьяные дружки ее брата, опозорившие и заразившие двенадцатилетнюю девочку дурной болезнью. Брат Хионии Арсений с приятелями любил посещать публичный дом на окраине города. В тот вечер молодые люди набрали денег побольше и решили наведаться к самой дорогой проститутке в заведении: Маше-Даваше, умевшей петь басом и танцевать канкан три часа кряду. Скинулись все вместе. В результате через Машу прошло семеро шестнадцатилетних подростков, один за другим. Хозяйка заведения радостно пересчитывала выручку. Молодые люди были так горды собой, что после заведения пожелали направиться с Машей-Давашей в отдельный кабинет дорогого ресторана, где бы еще раз пустили ее по кругу, но в самый последний момент не хватило денег. Арсений предложил " тайно взять взаймы" у его родителей и со всей компанией направился к себе домой. В это время кроме Хионии дома никого не было. Увидев целую ватагу пьяных юнцов, девушка не на шутку испугалась. Начала кричать, пробовала не пускать Арсения с товарищами, но те не стали церемониться: по-деловому повалили несчастную на ковер и проделали с ней все то, на что не хватило денег в отдельном кабинете ресторана с Машей-Давашей. Последним насильником, к ужасу Хионии, был ее родной брат.

Родители Хионии и Арсения ни о чем не знали, пока у обоих не начали проявляться симптомы дурной болезни. Арсений, поняв, чем заразился от Маши-Даваши, хотел застрелиться, но не успел: лихие дружки-насильники, обнаружив у себя похожие симптомы, сочли виновным того, кто больше других оплачивал поход в заведение к проститутке, а именно несчастного Гусева. В один из вечеров юношу подкараулили, схватили, увели на пустырь и забили до смерти.

После смерти сына мать и отец Хионии не пожелали даже выслушать свою искалеченную дочь: они сочли ее виновной в заражении и гибели брата и выгнали из дому. Поскольку девочка даже не начинала лечения, через какое-то время ее нос провалился и некогда миловидная Хиония стала похожей на чудовище с обглоданным черепом вместо лица. Ее разум окончательно повредился. Гусева подолгу сидела на земле, ритмично раскачивалась взад-вперед и бредила расправой над "блудным бесом". Работать она не могла, да и не умела: оставалось нищенствовать и кормиться подаянием. Совсем молодая девушка промышляла милостыней в поездах и на вокзалах различных городов. Спала чаще всего в тамбуре, среди окурков и плевков. Медленно готовилась к смерти.

Иеромонах Илиодор ехал из Сызрани в Царицын, когда, увидев побирающуюся Гусеву, подал ей целый калач. Хиония решила сойти на его станции, чтобы проследить за нежданным благодетелем. Илиодор поймал на вокзале извозчика и уехал в монастырь, а несчастная девушка последовала за ним. Ей повезло: удалось поселиться в ночлежке при монастыре, рядом с паломниками, которые боялись и избегали безносую нищенку, считая заразившейся проституткой.

Сама же Хиония нашла для себя утешение, посещая проповеди Илиодора. Как же он ей нравился, статный красавец-иеромонах с длинными черными, цвета воронова крыла кудрями, с блеском в черных очах под густыми соболиными бровями... Хиония влюбилась без надежды, но была счастлива уже оттого, что могла ежедневно видеть предмет обожания.

Однажды Илиодор привез в Царицын какого-то мужика из крестьян: долговязого, в глубоких морщинках по всему исхудавшему лицу, с большими грубыми руками и маленькими странно-изогнутыми книзу глазками совершенно-белого, бумажного цвета. "Призрак какой-то с бородой лешего", подумала Хиония. Даже тогда, когда этот неприятный человек положил ей в ладонь рубль, вынув из дорогого портмоне с позолоченным гербом, девушка не смогла проникнуться к нему теплыми чувствами. Бородатый мужик поговорил с народом, выспросил, у кого какие нужды, а потом произнес на главной площади странную проповедь:

-Чтобы спасти свои души, надо-ть вести богоугодную жизнь", — говорят нам с амвонов церковных священники да архиереи... Это справедливо... Но как же это сделать?.. "Бери "Четьи-Минеи", жития святых, читай себе, вот и будешь знать, как", — отвечают. Вот я и взял "Четьи-Минеи" и жития святых и начал их разбирать и увидел, что разные святые только спасались, но все они покидали мир и спасение свое соделывали то в монастырях, то в пустынях... А потом я увидел, что "Четьи-Минеи" описывают жизнь подвижников с той поры, когда уже они поделались святыми... Я себе и подумал — здесь, верно, что-то не ладно... Ты мне покажи не то, какую жизнь проводили подвижники, сделавшись святыми, а то, как они достигли святости... Тогда и меня чему-нибудь научишь. Ведь между ними были великие грешники, разбойники и злодеи, а про то, глянь, опередили собою и праведников... Как же они опередили, чем действовали, с какого места поворотили к Богу, как достигли разумения и, купаясь в греховной грязи, жестокие, озлобленные, вдруг вспомнили о Боге, да пошли к Нему?! Вот что ты мне покажи... А то, как жили святые люди, то не резон; разные святые разно жили, а грешнику невозможно подражать жизни святых. Увидел я в "Четьи-Минеи" и еще, чего не взял себе в толк. Что ни подвижник, то монах... Ну, а с мирскими-то как? Ведь и они хотят спасти души, нужно и им помочь и руку протянуть. Значит, нужно прийти на помощь и мирянам, чтобы научить их спасать в миру свои души. Вот, примерно, министр царский, али генерал, али княгиня какая, захотели бы подумать о душе, чтобы, значит, спасти ее... Что же, разве им тоже бежать в пустыню или монастырь?! А как же служба царская, а как же присяга, а как же семья, дети?! Нет, бежать из мира таким людям не резон. Им нужно другое, а что нужно, того никто не скажет, а все говорят: "ходи в храм Божий, соблюдай закон, читай себе Евангелие и веди богоугодную жизнь, вот и спасешься". И так и делают, и в храм ходят, и Евангелие читают, а грехов, что ни день, то больше, а зло все растет, и люди превращаются в зверей... А почему?.. Потому, что еще мало сказать: "веди богоугодную жизнь", а нужно сказать, как начать ее, как оскотинившемуся человеку, с его звериными привычками, вылезть из той ямы греховной, в которой он сидит; как ему найти ту тропинку, какая выведет его на чистый воздух, на Божий свет. Такая тропинка есть. Нужно только показать ее. Вот я ее и покажу.

Спасение в Боге... Без Бога и шагу не ступишь...

А увидишь ты Бога тогда, когда ничего вокруг себя не будешь видеть... Потому и зло, потому и грех, что все заслоняет Бога, и ты Его не видишь. И комната, в которой ты сидишь, и дело, какое ты делаешь, и люди, какими окружен, — все это заслоняет от тебя Бога, потому что ты и живешь не по-Божьему, и думаешь не по-Божьему. Значит, что-то да нужно сделать, чтобы хотя увидеть Бога... Что же ты должен сделать?..

После службы церковной, помолясь Богу, выйди в воскресный или праздничный день за город, в чистое поле... Иди и иди все вперед, пока позади себя не увидишь черную тучу от фабричных труб, висящую над Петербургом, а впереди прозрачную синеву горизонта... Стань тогда и помысли о себе... Каким ты покажешься себе маленьким, да ничтожным, да беспомощным, а вся столица в какой муравейник преобразится перед твоим мысленным взором, а люди — муравьями, копошащимися в нем!.. И куда денется тогда твоя гордыня, самолюбие, сознание своей власти, прав, положения?.. И жалким, и никому не нужным, и всеми покинутым осознаешь ты себя... И вскинешь ты глаза свои на небо и увидишь Бога, и почувствуешь тогда всем сердцем своим, что один только у тебя Отец — Господь Бог, что только одному Богу нужна твоя душа, и Ему одному ты захочешь тогда отдать ее. Он один заступится за тебя и поможет тебе. И найдет на тебя тогда умиление... Это первый шаг на пути к Богу.

Можешь дальше и не идти, а возвращайся назад в мир и становись на свое прежнее дело, храня, как зеницу ока, то, что принес с собою.

Бога ты принес с собою в душе своей, умиление при встрече с Ним стяжал и береги его, и пропускай через него всякое дело, какое ты будешь делать в миру. Тогда всякое земное дело превратишь в Божье дело, и не подвигами, а трудом своим во славу Божию спасешься. А иначе труд во славу собственную, во славу твоим страстям, не спасет тебя. Вот это и есть то, что сказал Спаситель: "царство Божие внутри вас". Найди Бога и живи в Нем и с Ним и хотя бы в каждый праздник, или воскресение, хотя бы мысленно отрывайся от своих дел и занятий и вместо того, чтобы ездить в гости или театры, езди в чистое поле, к Богу.

Народ восхищенно слушал проповедника, а Хиония только сплюнула: как есть сектант и еретик, гнать бы такого в шею. Всей общиной провожали проповедника из крестьян на вокзал, куда-то в Сибирь. Хиония была единственной из илиодоровых прихожан, не пожелавшей принимать в этом участие.

Прошло несколько лет, и ее кумир и возлюбленный Илиодор вновь собрал паству на площади и произнес очередную пламенную проповедь:

Страшный развратник и еретик, богомерзкий Гришка Распутин околдовал своими чарами Государя Императора и склонил к плотскому совокуплению Государыню Императрицу! Сей богопротивный сатана развращает чистых и невинных женщин! Даже содомства не гнушался, склонив...(он сделал паузу) чистого сердцем послушника Спиридона к мужеложеству! Смерти повинен, грязный хлыст!- кричал он, потрясая газетой "Новое время" с огромным портретом на первой полосе. Хиония сразу узнала того самого бородатого мужика, который приезжал в Царицын несколько лет назад.

И тут девушка сама подалась вперед:

-Благослови, отче, и я сама заколю его, как некогда Илия пророк заколол жрецов Вааловых!

Народ загудел, а Илиодор поднял руку для благословения:

-Именем Божиим исполни, сестра наша!

Хиония впервые за много лет улыбнулась. Она поняла, что смерть "богомерзкого развратника" стала бы платой и за гибель ее брата, и за все то, что сделали с ней подростки-охальники, заразившие несчастную дурной болезнью, которой их в свою очередь наградила блудница Маша-Даваша.

Хиония не знала и не могла знать, что проститутка Маша-Даваша вскоре повесилась, не дожидаясь, пока симптомы ее болезни станут очевидны местному доктору, раз в месяц проводившему осмотр в публичном доме. Бэлла Рэйзина, таково было ее настоящее имя, когда-то бежала от погромщиков из Киева, где погибла вся ее семья: мать, отец и маленький братик Йоселе двух лет от роду, застреленный в колыбельке только за то, что он — еврей. Бэлла обосновалась в городе Самара, а оттуда переехала в Сызрань, куда прежде ездила на гастроли, так как была профессиональной танцовщицей и певицей самарского Варьете. Публика обожала пышногрудую красавицу-еврейку с бархатно-медовым голосом, ей дарили цветы, наряды, оплачивали счета и приглашали на гастроли в Москву. А потом в ее жизни появился статный и красивый поручик Михно, сделавший молодой артистке Варьете предложение руки и сердца. Бэлла влюбилась без памяти и с радостью ответила согласием. В один прекрасный день Михно пригласил девушку в гости в богатый особняк. Сказал, что желает представить ее, свою невесту, тете, поскольку родителей похоронил еще в юности. Тетя поручика Михно, дама в дорогом и тяжелом платье, с камеей на шее встретила Бэллу весьма любезно и тут же увлекла в гостиную за богато накрытый стол. А сам поручик вдруг сказал, что ему необходимо отлучиться и велел невесте ожидать его в компании тетушки. Однако был уже поздний вечер, почти ночь, а Михно все не возвращался. Бэлла всерьез забеспокоилась. Тетушка предложила ей подняться в комнату на втором этаже и там ожидать жениха. Когда девушка открыла дверь комнаты, тетушка вдруг воскликнула:

-Ой, ты погляди, погляди, Бэллочка, в окно!

Бэлла подбежала к окну и тут же дверь за ней закрылась на ключ. Вмиг она все поняла. Попыталась выломать дверь — не вышло. На окне была прочная сетка: не выпрыгнешь. Утром все разрешилось, когда двнрь в комнату Бэллы открыла женщина, представившаяся кратко: мадам Шульц, экономка. Документы Бэллы, оставленные ей на первом этаже были конфискованы и заменены на желтый билет проститутки. В обязанность ее теперь входило обслуживать клиентов не менее двух раз в неделю, но и не более. Работа на износ в "дорогом заведении" не приветствовалась. Также каждый вечер женщина должна была развлекать клиентов песнями и танцами. А "поручик Михно" оказался известным в Самаре и Сызрани сутенером и наводчиком по фамилии Верблинский.

С этого момента жизнь Бэллы превратилась в ад. Клиенты не жалели ее, хоть и уходили будто зачарованные: Маша-Даваша, как окрестила ее содержательница, считалась лучшей проституткой в городе, почти гетерой. К ней приходили поговорить о прекрасном, ей дарили цветы, драгоценности, а после грязно пользовались и нередко избивали. Однако Маша, она же Бэлла, до конца жизни помнила одну встречу: более странного человека ей не пришлось видеть ни до, ни после.

Однажды в заведение явился клиент, одетый как сибирский крестьянин: в черной поддевке, русских шароварах и смазных сапогах. Он заплатил за всю ночь с Машей и сам поднялся к ней в номер, не дожидаясь приглашения. Запомнился своей неординарной внешностью: высокий и худой, с длинными руками и ногами, бородатый и длинноволосый, лицо изможденное, скуластое, глаза серые, почти белые, необыкновенно пристальные. Он вошел быстрыми и резкими шагами, ступая на передки ног, закрыл дверь за собой и уселся на стул возле Машиной кровати, скрестив руки на груди:

-Раздевайся, что ли, милая, — попросил посетитель тихим, немного подосипшим, но красивым, распевным, каким-то обволакивающим голосом.

Маша начала красиво раздеваться, а странный человек все сидел и теребил бороду, закидывая то одну ногу на ногу, то другую. Опытной женщине показалось, что гость как-то неуютно чувствует себя в собственном теле, будто не зная, куда его деть. Она разделась, легла на кровать, а посетитель все сидел на стуле и даже не думал вставать.

-Ну же, — позвала она.

-Помоемся, что ли, милая, — неожиданно сказал гость и начал раздеваться.

-Ванная комната там, — кивнула Маша на маленькую белую дверь.

-Вот и хорошо. Плоть очистим, дух очистится. Пойдем, что ли, — гость предстал перед ней в первозданном виде и Маша не без ужаса отметила, что почти все тело его, статное, стройное, красочное, было покрыто синяками и ссадинами. "Беглый, что ли?" мелькнуло у нее в голове.

Они вошли в ванную, и гость протянул Маше мочалку:

-Омой мои раны, Мария Магдалина.

Женщина намылила мочалку и принялась тереть спину странному человеку, а затем намылила руки, ноги и смочила шампунным мылом длинные волосы. Он в это время что-то шептал. Маша прислушалась: "Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое..." Ее гость молился, и молился искренне, горячо. Маша наполнила водой ковш и окатила молящегося теплой водой с головы до ног, затем еще и еще. Гость попросил полотенце, обернул себя вокруг бедер, а затем повернулся к женщине, трижды поцеловал ее в обе щеки и перекрестил:

-Спаси тебя Господь и Бог наш, Иисус Христос, душа чистая.

-Я иудейка, — только и сумела произнести оторопевшая Маша.

-А я знаю, — ответил гость, одеваясь, — триста вер на земле существует, триста истин, а над всеми Христос Бог наш — солнце яркое.

-Ты сектант, что ли? — спросила женщина уже совсем одетого гостя.

-Нет, не сектант, а сын православной церкви. Просто в нечистом месте чистую душу узрел, а у самого душа как есть смердит. Ты меня и очистила, умница. А что обнажился так то и не грех вовсе: нешто Господь человека в платье облачил, аха? Не сам ли человек, когда заповедь презрел да запретный плод вкусил? Не пужайся ужо. У каждого свой крест. Молись только, милая. А лучше бежи отсель — не здеся твое место, пусто место сие. Чую беду, милая, аж сердце жмет.

-Отсюда не убежишь, — грустно сказала Маша, но гость уже повернулся и ушел.

Больше она никогда не встречала странного человека в крестьянской одежде. Пока, спустя несколько лет ей не попалась газета "Новое время", а в ней на первой полосе огромная статья с фотографией: "Григорий Распутин и мистическое распутство". На Машу с главной страницы всероссийского издания смотрело то самое худое, изможденное лицо с серыми, почти белыми глазами и острыми скулами, обрамленное густой бородой и длинными темно-русыми волосами.