Позволь себе Фли-Фли (гет)

«Чёрное платье с плиссированной юбкой и длинным рукавом — да, это, определённо, то, что нужно!» — Алекса, наконец, с облегчением смыкает дверцы шкафа, разрешая себе подумать насчёт обуви потом.

В любом случае, у неё есть проверенный вариант — замшевые туфли на небольшой платформе и устойчивом каблуке — самое то в безудержных танцах! А она не сомневалась, что будет плясать, даже если собрание окажется чопорным застольем при свечах.

В этом году в школе не праздновали Хэллоуин, но спасибо здоровяку Хагриду: отборные, лоснящиеся охровым бочком тыквы парили под сводами Большого Зала, рассеивая тусклую пелену небес. Потом они пропали, и стало совсем тоскливо.

Кто-то «посмел» заикнуться про Рождественский Бал. Ну-ну! Когда в окрестностях, цепляясь чернильными лохмотьями за высохшие кусты, таскались поганцы-дементоры, идея о грандиозном торжестве как-то меркла сама собой.

Кажется, эти твари охраняли и Хогсмид, так что путь до деревни должен быть чист. Иначе разве бы её пригласили?...

Мысли, не переставая, словно полуторачасовая виниловая пластинка, всё крутились вокруг загадочного, мать его, куска чёрного картона.

Конечно, Алисия помогла немного раскрыть тему, мол, праздник «Гая Фокса» — историческое для магов событие.

Что-то там произошло в ноябре 1605 года, Визенгамот несправедливо осудил полукровку Бена Джонса за дуэль с чистокровным, его засадили даром что не в Азкабан, но в сырые подвалы суда, что тоже не очень-то сладко!

Потом полукровки из числа его большой и дружной семьи, объединившись с родственниками из Йоркшира (под предводительством некоего Гая Фокса) одной промозглой ноябрьской ночкой съехались к высоким стенам правосудия.

Семь пузатых корабельных бочек отличного пороху спешно прикатили к главным воротам (здесь никто не собирался размахивать палочкой, извергая бесполезную «Бомбарду Максима»). Старый добрый магловский фитиль из крепкой бечёвки уже готовился истлеть под янтарным огнём поднесённого факела, как тяжелые кованые створы неожиданно раскрылись, выпуская наружу перекрёстные лучи и разъярённых авроров.

Восстание быстро подавили, а главного зачинщика, Гая, бросили к бедняге Джонсу. Кто-то из своих оказался предателем. Обычная история.

С тех пор каждую осень от Йоркшира до Корнуолла чистокровные волшебники жгли соломенные чучела Фокса, взрывали самодельные петарды и устраивали пляски, не гнушаясь и стаканчиком крепкого пунша: торжество «правосудия» во всей красе. Какой хороший, политически обоснованный и выгодный Министерству праздник, ай-яй-яй!

Не избалованные весельем жители Хогсмида, по слухам, собирались всей деревней на крутогор, и оранжевое зарево костров долго ещё висело в стылом ноябрьском небе.

Фестралу ясно, звали туда исключительно чистокровных, да и то не всех и далеко не всегда.

В прошлом году, например, пригласительное получил какой-то старшекурсник из Когтеврана, пара слизеринок и один пуффендуец (Кэти Белл ловко управлялась не только с квоффлами, но и с горячими пирожками сплетен).

Что это, если не парад высокомерия?

По каким «критериям» вообще проходит отбор? «Хэй, посмотри на того парня, шесть футов роста, чистая кровь в седьмом поколении на киселе, — пожалуй, нам подойдёт!».

Или таинственный хозяин паба «рандомно» шлёт бланки?

Рандомно. Бесячее магловское словечко.

(Папин друг, дотошный магл-программист, жевал его чаще, чем намазывал арахисовое масло на хлеб. У него всё было «рандомно», и женился он, после долгих, кропотливых лет прыжков по койкам на перезрелой художнице-растаманке).

Чёрт, узнать бы наверняка, кого ещё позвали!

Не вывесишь же на дверях Большого зала опросник, вроде тех, что стопками черновиков пылились у отца в кабинете: поставьте галочку в графе «Да», поставьте прочерк в графе «Нет»…

Боясь выдать общую маленькую тайну, она осторожно интересовались у гриффиндорцев: а не прилетала ли к кому-нибудь большая бородатая неясыть? — «Нет, если только школьные совы не разжирели на скромном сухом корме!»

«Очень-очень странно!» — задумчиво тянула Алисия. Хэлфорд соглашалась, но уже чувствовала приятный мандраж, как перед важным забегом, когда яркий мысок кроссовка касается белой стартовой черты.

«Мы точно идём, хочешь ты или нет! Я не могу больше торчать в стенах замка!»

Она правда не могла.

Бесконечные поездки-прогулки-вылазки в родном Вашингтоне «развратили» её свободолюбивую натуру, и длинная осень в Хогвартсе, насквозь пропитанная густо-сырым туманом, только искушала безрассудство.

А где-то там бродил Сириус Блэк.

Всё лето «Ежедневный Пророк» захлёбывался в истерике крупного шрифта:

«САМЫЙ ОПАСНЫЙ УБИЙЦА СБЕЖАЛ ИЗ АЗКАБАНА!»

«БЛЭК ВСЁ ЕЩЁ НА СВОБОДЕ!»

Ему вторили мятые листовки на уличных столбах, ожившие в безмолвной гримасе преступника.

Ещё в сентябре, пробегая по Косой Аллее с кипой бумажных свёртков и новеньким котелком, Алекса хорошо запомнила это измождённое узкое лицо, наполовину скрытое длинными паклями. Оно не вызывало ни страха, ни отвращения.

Рождённая в свободной стране, где магловских рецидивистов поджаривали на электрическим стуле, она часто видела подобные сводки. Все эти бледные, плохо пропечатанные лица, потому что в полицейских участках никогда не водилось достаточно типографской краски. Эти неподвижные лица, застывшие маской, со стеклянным безумным взглядом, в тонкую линию сомкнутым ртом, пугали её куда больше, чем надрывно кричащий Блэк. Насильники, садисты, психопаты. Весь цвет исключительной нации.

Магическая Англия, похоже, не была избалована одиозными личностями.

На смену Тому-кого-нельзя-называть (но Алекса бы назвала), пришёл несчастный отпрыск давшего гниль родового древа Блэков. Да и тот, всколыхнув стоячее болото общественности, канул в небытие, или, по-нашему, «пропал с радаров».

Первые развороты сразу как-то сникли, словно побеги, лишённые питательной влаги слухов. На смену душераздирающим сенсационным заголовкам пришли вялые отчёты Министерства, что-то там о вкладе Корнелиуса Фаджа в строительство нового корпуса Больницы Св. Мунго, и тд. и тп.

Вездесущей Скитер и дальше пришлось бы изгаляться в стряпне более менее сносных «кликбейтов» про «доблестный аврорат», пока один ничем не примечательный волшебник, гуляя ночью у себя в саду в пригороде Лондона (почему, уже вряд ли кого-то интересовало), не заметил грязного босого мужчину в клочьях шерсти.

«Пророк» тут же яростно заглотил наживку, разразившись новым заголовком:

«СИРИУС БЛЭК ВЕРНУЛСЯ!»

* * *

Воскресенье 12 ноября обрушивается на головы студентов шелестом свежеотпечатанных газет.

По-утреннему сырой воздух Большого Зала, разбавленный ароматом омлета и лепёшек с кабачками, подогретый сладким паром молочного кофе, прорезывает едкий запах едва высохшей краски.

Десятки рук жадно тянутся вверх, останавливая этот бумажный дождь, пока оголтелые совы кружат над столами.

Алекса ловко избавляет свою трубочку от неизбежного падения в тарелку с ветчиной.

Они с Алисией тут же срывают тонкую верёвку, разворачивают хрустящую бумагу прямо поверх румяных пирожков и несколько секунд ошарашенно разглядывают чернильно-масляные буквы толщиной с палец.

— Блэк вернулся, — Хэлфорд несколько мгновений рассеянно изучает заголовок.

Алисия со вздохом отодвигает кружку:

— Плохо, очень плохо!

— «…замечен в Кенсингтоне…», так, — скользит по строчкам палец, — «...Министерством приняты все необходимые меры…»

— Какие? — фыркает Алисия. — Фадж поплотнее прикрыл дверь своего кабинета и повесил табличку «Не беспокоить»?

— «…Лучшие авроры уже прочёсывают местность…»

— Ага, знаем мы их авроров, будут отбиваться от Блэка «Экспеллиармусом» или «Алохоморой», ну-ну, вперёд, ребята!

— «…спешим заверить читателей: ситуация под контролем, редакция нашей газеты держит связь с Министерством и…»

— Связь они держат, ахахах! Вы давно под пяткой у Фаджа, лишний раз не чихнёте без его одобрения!

— Лучше бы про Чемпионат по квиддичу написали, — Алекса убирает газету, оглядывая кончик пальца, словно выпачканный сажей.

На другом конце стола Гарри, Рон и Гермиона шепчутся, нахохлившись, точно испуганные птенцы. Хэлфорд готова поклясться на «Энциклопедии полётов», что никогда не видела более встревоженных лиц, даром что младший Уизли при этом жуёт булку, смешно торчащую за щекой.

Длинные пальцы Фреда задумчиво обводят окружность чашки, он слушает брата, но взгляд отрешён. Наверное, ей никогда теперь не избавиться от неловкого чувства, после того разговора с ним.

Анджелина безуспешно ищет на последнем развороте малейший намёк на «метлу», «матч», ну хоть что-нибудь, что не начинается словами: «По сообщению пресс-службы Министерства финансовый отчёт…»

И только один стол во всём зале наслаждается ароматной выпечкой, не смущаясь волнением остальных.

Алекса украдкой, через плечо, смотрит на Флинта.

Кажется, он расслаблен. Невозмутимо жуёт пирожок, поглядывая на Эдриана. Рядом со скучающим видом сидит Стреттон, наблюдая, как объедается Монтегю. На её остроносом худом лице светится лёгкая улыбочка отвращения. Что, аппетит толстяка слегка подбешивает вашу утончённость?

Так взволновавший гриффиндорцев «Пророк» валяется у слизеринцев среди дымящихся ломтей ветчины.

Конечно, они же неприкосновенны, недосягаемы для такого жалкого преступника, как Блэк. Пусть режет, крошит, убивает других, менее достойных и чистых кровью. Это не их дело…

Маркус неожиданно поворачивается и смотрит прямо на неё.

Вот же наргл!!!

Но Алекса успевает: копна волос скрывает пунцовый профиль, а горячий кофе жжёт язык. Она едва не давится, судорожно глотая молочную сладость.

Кажется, Флинт не понял, что Хэлфорд безбожно пялилась на него, зато Алисия прекрасно всё поняла и теперь глупо хихикает, искоса поглядывая на подругу.

— Ну, что! — Алекса ставит свой бутафорский кофе-прикрытие на стол. — Говори уже!

— Ничего!

Убийственный ответ!

Спиннет как бы невзначай поправляет заколку у виска и со смешком наклоняется к Хэлфорд:

— Смотрит! Так и дырку прожечь можно!

— Он что-то присмирел последнее время…

Резкие перемены в поведении Маркуса настораживали. После той стычки Алекса всё ещё боялась столкнуться с ним в коридорах, но, оказалось, — зря!

Флинт просто ходил мимо, равнодушно глядя перед собой, лишь пару раз бросил на неё цепкий, внимательный взгляд.

Это было странно, это было, чёрт возьми, неправильно!

Всё её существо болезненно жаждало внимания, пальцы жгло от невозможности прикоснуться, погладить приласкать.

Недоступный для неё и от этого ещё более нужный — таким стал капитан… нет, он и был таким, но сейчас что-то надломилось внутри, до предела натянутая струна звенела от напряжения.

А там, в комнате под подушкой, лежало приглашение. Поблескивало золочёными буквами, словно звало в новую жизнь, где — уж Алекса точно знала — не будет одного слизеринца. Но будут другие.

* * *

Догорающий камин выплёвывает последние снопы искр, растекаясь оранжевым тлением по углям. В женской спальне — наконец-то! — мирно сопит Кэти; невозмутимо дремлют на диванах гостиной близнецы.

Ровно в десять две тёмные фигуры осторожно проскальзывают в безлюдный коридор.

Мантия-невидимка, снова взятая у Поттера напрокат (под предлогом важного поручения Анджелины, «только, Гарри, ради святого Мерлина, никому ни слова, хорошо?»), невесомым флёром облекает короткое чёрное платье Хэлфорд и красное, с поясом-ремешком на талии, — Спиннет.

Полная Дама что-то бормочет во сне, облокотившись о лепную колонну, увитую плющом. На локте болтается расшитая бисером сумочка, а в ней — две пары прекрасных чёрных туфель, тёплая мантия, три галлеона и спрятанный накануне «Старс»: «Потому что мы не пойдём пешком по грязи, Алисия!»

Кстати, «Незримое расширение» — ещё одно весьма полезное заклинание, которому она обязательно научит отца! (Странно, что мама про него забыла).

— Скорее, скорей! — шепчет Алекса, когда девушки преодолевают самый опасный участок пути — главную лестницу.

Тишина.

Только слабый треск мерцающих факелов, далёкие отголоски ветра да их сбивчивое дыхание. На мгновенье чудится шарканье Филча…

Гриффиндорки прижимаются к стене, сплетая похолодевшие пальцы. Тихо!!

Чёрные тени бродят по коридорам, или это дрожащие ветви на ветру?..

Поворот, ещё один, и вот перед ними высокие двери в тяжёлых лентах оков, испещрённых металлическими шляпками гвоздей.

— Драккл, я совсем забыла про ворота!! — Спиннет в сердцах хлопает по коленям. — Мы дуры!

— И вправду…

Они, наивные, думали, что Хогвартс гостеприимно ночует с настежь распахнутыми створами!

(Это вам не безопасные магловские районы в штатах, где тонкая хлипкая дверца из пластика и стекла — надёжная защита от маньяков!).

— Что будем делать?

Удушающее разочарование противно давит в груди плотным, сухим комком.

Вернуться обратно, в незаправленную постель с горой подушек под видом «спящей Лекс», было сродни полной и безоговорочной капитуляции.

Возможно, именно сейчас решается её судьба! Возможно, переступи она порог паба, какой-нибудь симпатичный парень скажет ей: «Привет, красотка!» — угостит кружечкой крепкого пунша и закружит в жарком танце.

Хэлфорд делает пару решительных шагов и кладёт ладонь на холодный металл ручки, без всякой уже надежды толкая вперёд… С тихим скрипом массивная кованая дверь поддаётся.

Эээ...

Охотницы пару бесконечно долгих секунд в безмолвном изумлении смотрят друг на друга.

— Открыто, — шёпотом констатирует Алекса. Ну просто сама Капитан Очевидность!

— Кажется, Филч плохо исполняет свои обязанности, — нервный смешок Алисии и быстрый взгляд через плечо, в длинный, завёрнутый в плотную темноту коридор за ними.

— Значит, кого-то ещё точно пригласили, понимаешь?

Перед мысленным взором кружится калейдоскоп лиц, улыбок, фраз… Все эти пуффендуйцы, когтевранцы, слизеринцы — безликие галстуки в полоску. Но кто-то из них…

— И они оставили нам открытую дверь?.. — брови Спиннет скептически ползут вверх. Так похоже на «сомневающуюся во всём Лис»!

— Да! Или ты думаешь, это наша МакГо любезно предоставила маленькую лазейку?

Накрашенные, разодетые, они стоят в нерешительности, добежав до финишной черты.

— Идём, мы и так опаздываем на полчаса! — Хэлфорд первая протискивается в узкий просвет.

Из недр сумочки выглядывает гладкая рукоять метлы. Самое время наложить пару согревающих и накинуть утеплённые мантии, иначе голые ляжки покроются противной гусиной сыпью.

Две тёмные фигуры бесшумно поднимаются в воздух, Алекса уверенно правит «Старсом», чувствуя на талии крепкую хватку Спиннет.

— Ты что, боишься? — почти хохочет она, оборачиваясь. Лихорадочный блеск глаз подруги семафорит даже в кромешной темноте, сбрызнутой светом редких звёзд. — Ну ты даёшь!

— Поверь, летать вдвоём — это не то, что одной!... Как ты сидишь на такой метле, она ж узкая?! Тебе ещё не натёрло между ног?

Алекса плавно набирает высоту, ориентируясь на далёкие огни Хогсмида:

— Сравнила со своим «Чистомётом»! Там можно, как на бревне, и втроём сидеть!

Пронизывающий, сырой до мокроты воздух тает на губах мириадом бисерных капель. Пухлые тёмные небеса беспокойно ворочаются тучами где-то там, наверху. Лёгкие порывы ветра острее ощущаются на высоте, колят щёки, пробираясь в теплые складки мантий.

— Как думаешь, кто там будет? — сквозь шум спрашивает Алекса.

Скорость растёт, и всё тяжелее раскрывать рот, противясь холодным пластам воздуха, которые тяжелой, истекающей каплями губкой ложатся на лицо.

— Деревенские и кто-нибудь из наших…

Алисия произносит «Наших», когда под ногами уже мелькают первые островерхие крыши.

Похоже, местные плевать хотели на дементоров, Блэка и всех присяжных Визенгамота сразу!

По ярко-освещённым улочкам толчется народ, соблазняют аляповатыми вывесками открытые допоздна магазины, курится дымок и обрывки весёлых песен висят в плотной ноябрьской темноте.

Хэлфорд поудобнее перехватывает рукоять и с полными детского восторга глазами наслаждается мерцанием и блеском огоньков, точно ёлочная гирлянда, рассыпанных по склону.

— ОЙ!!! — они едва не цепляют ногами шпиль маленькой церкви, неожиданно выросший из темноты.

— Нам туда! — показывает Алисия на двухэтажное здание с флюгером.

Поговаривали, будто прежний хозяин таверны — Аберфорд Дамблдор, брат Альбуса — продал своё детище местному пареньку Джасперу Тракту.

Продал, надо сказать, в плачевном состоянии: убогая грязная комнатка с грубо сколоченной мебелью, насквозь пропахшая козлами; засаленные окошки, сквозь которые еле-еле пробивались солнечные лучи. И всё это великолепие венчала облезлая деревянная вывеска на ржавых скобах.

(Недаром профессор Флитвик советовал студентам, рискнувшим посетить паб, всегда иметь при себе чистый стакан).

Дурная слава давно и привычно шла впереди этого заведения, и так продолжалось бы по сей день, пока неожиданно для всех не объявился молодой и прыткий владелец.

Вооружившись девизом «новая метла по-новому метёт», он целую неделю вызывал недовольство соседей грохотом и летящей во все стороны стружкой.

Вскоре на подновлённых петлях засверкала золотом свежая вывеска, высокие окна оделись чистым стеклом — вот тогда-то местная братия и поняла, что «неугомонный Джасп» принёс в Хогсмид не проклятие, а благословение.

К трактиру потянулись толпы желающих пропустить рюмочку огденского, поглазеть на танцующую молодёжь да перемыть косточки «министерским тугодумам».

Драки, конечно, случались: куда ж без них в уединённом, Мерлином забытом селе? (Несколько завсегдатаев, маленько перебрав, даже успели искупаться в местной речушке, но сварливые жёны быстро привели их в чувства парой смачных тумаков. На том и порешили).

Хэлфорд делает небольшой крюк и аккуратно приземляется за углом, у низенького причала. Тут же погружаясь с головой в запах прелой, сырой листвы.

Чернильные воды под скрипучим деревянным пирсом дрожат мелкой рябью, расцвеченной лимонными отблесками света, а ветер, шумный там, на высоте, здесь лишь ласково треплет пряди.

Гостьи наспех переобуваются, бросая в стянутое шнурком жерло сумочки ботинки, мантии и честно отработавший «Старс».

— Ну что, идём?

Прямо над резными двустворчатыми дверьми скалится позолоченная кабанья голова, по узким арочным окнам кружат разноцветные огоньки, словно обещание таинственных приключений.

На крыльце, подпирая дверной косяк спиной, скучает грозный мужчина неопределённых лет в атласном котелке. Несуразный пиджак, явно на три размера меньше, облекает выпуклые колесом мышцы, с трудом запакованные в клетчатую рубаху.

Лёгкая щетина упирается в тугой черный галстук, а огромные, как у мясника, ручищи сомкнуты на груди. Даже с расстояния в несколько футов Алекса видит редкие чёрные волоски, которыми покрыты тыльные стороны грубых ладоней.

Местный вышибала?

Он напоминает Алексе дюжего фермера с кукурузных полей Оклахомы, уставшего за весь бесконечно длинный день под палящим солнцем.

— Ваши приглашения! — звучит над ними сочный бас.

Алекса неуверенной рукой протягивает два прямоугольника. Мужчина молча вытаскивает из кармана пиджака узловатую короткую палочку (точно под стать себе), и касается бумаги. Голубоватое свечение, вспыхнув на кончике, слабо высвечивает буквы.

— Ваши палочки!

— Эээ… мистер… — Алекса растерянно смотрит на подругу.

— Таковы правила, придётся отдать! — Алисия достаёт свою светлую, из тысячелистника, и протягивает охраннику. — На выходе нам всё вернут, не переживай!

Что же, ничего другого не остаётся!

С чувством, что её раздели догола прямо здесь, на крыльце, Алекса опускает древко в широкую ладонь и заходит в паб.

За ними бесшумно прикрывается дверь. Впрочем, даже если б она шваркнула изо всех сил, — взволнованный слух не уловил бы никакой разницы: едва нога переступает порог — на голову обрушивается целая какофония звуков, гулкие басы, отражаясь от стен, с разбегу впечатываются в грудь.

Ошеломлённые, гриффиндорки замирают у дверей, наблюдая гротескную картину, где причудливо сплелись деревенская забегаловка и современный магловский клуб. Даже не сразу замечают длинную барную стойку в противоположном углу зала и балюстраду верхней галереи, выходящую широким балконом на первый этаж.

Спиралями кружится под потолком лёгкий дым, облизывая шоколадного цвета балки. Его ажурные кольца медленно опускаются вниз, белёсой пеленой обволакивая скачущие в танце тела.

Из невидимых колонок надрывно хрипит женский голос:

«Я полюбила тролля, но не зря,

Цветы он мне носил и стебеля,

И хоть в носу частенько ковырялся,

Мы целовались до утрааааа…»

Волшебники в полотняных костюмах, иные — в мантиях, сидят вдоль обшитых дубом стен, наблюдая за толпой в центре.

С первого же взгляда становится ясно: это беспредел удел местных.

Ведьмы, разряженные в нелепые кофты и цветастые юбки, согнувшись, вбивают каблуки сапог в начищенный пол. Их дружный стук вторит мощным басам:

«Тролль, тролль, тролль,

Ты мой троль ко-роль…»

— Что здесь вообще происходит? — Алекса в растерянности оглядывается на выход, но встречает лишь настороженный взгляд худого несуразного паренька в расстёгнутой косухе, с полной кружкой горячего пунша.

— Кс-кс-кс, — манит он за свой столик. Узкие глаза жадно проходятся по её оголённым коленкам. — Эй, красотка! Составишь мне компанию?

— Нет, спасибо!

— А зряяяя…

— Пойдём-ка отсюда! — Алисия, очевидно, сложив в голове похожий паззл, хватает подругу за руку.

Да уж, не той ли ты «красотки» ожидала? Пропахшей насквозь крепким табаком и хмельным солодом, развязно плещущим в раскосых глазах.

Впору стукнуть себя пяткой по лбу, как любил выражаться отец. Столько предосторожностей, столько желания попасть сюда — и ради чего? Шумной деревенской тусовки с прокуренным контингентом?..

— Девушки, девушки, куда вы! — навстречу из ниоткуда выруливает крепкий бармен, в чёрных брюках, белоснежной рубашке и — неожиданно — галстуке-бабочке: — Отведайте наши фирменные коктейли «Укради мою любовь»! Новеньким — за счёт заведения!

Не давая времени на раздумья, он ловко левитирует им два фигурных бокала в стиле солнечных пляжей Флориды: бумажные зонтики у ярких соломин, лаймовый полумесяц на хрустальном ободке…

— Спасибо! — осторожно, с явным подозрением, перехватывает свой бокал Алисия.

Алекса делает первый глоток…

На язык ложится приятный кисловатый фреш, окутывая терпкой сладостью шипучего ананаса. Дразнит рецепторы, заставляя просить ещё…

Хэлфорд в изумлении смотрит на ярко-оранжевый нектар, с кубиком нетающего льда на дне: как в такой глуши умудрились создать столь совершенный аперитив?

— Ладно, выпьем по одному и домой! — она вновь жадно припадает губами к ледяной кромке. — Ммм, как же вкусно!

— Я такого никогда не пробовала, но… знаешь, даже ничего!

Распробовав, Алисия уже более раскрепощённо оценивает весёлую публику: всех этих крепкосбитых деревенских волшебниц, с полными грудями под атласными блузами, широколицых парней в смешных котелках и парадных мантиях.

На смену «тролличьей» песенке уже пухнет, набирая силу, новый ритм: неспешный, сочный, заполняющий каждую молекулу пространства…

«Коктейли из мечты —

Всё то, что любишь ты, —

Остались позади, а впереди

Одни осколки…»

— О, новый хит «Ведуний»! — радуется Спиннет. — Для такого захолустья — круто! Мне нравится!!

— Мне тооожее!

Вокруг толчется разномастный народ, лучи стробоскопов режут всю эту подвижную массу на неровные угловатые пласты, падают и рассыпаются по вычищенным доскам сотней золотистых искр.

Жарко.

Алекса начинает двигаться в такт, мягко покачивая бёдрами. Ладонь приятно охлаждает гладкое стекло, в котором причудливо отражаются чьи-то лица, руки, губы…

Ярко вспыхнув, снова гаснут огни, и ей вдруг, на долю секунды, кажется: там, на галерее, кто-то есть. Кто-то, чей взгляд раскалённой иглой впивается прямо под кожу…

Нет, показалось.

Неясные, тёмные фигуры вокруг живут особой, другой жизнью. Это больше не люди — только оболочки людей, их призрачные отпечатки, слепки чужого бытия. Объединённые одним ритмом.

Мне хорошо…

Осязаемый звук свободно проходит сквозь грудную клетку, его мягкие вибрации ласкают изнутри.

«Красные огни сводят бит с ума,

С кем же я, и с кем тыыы

В этой темноте не нашла меняяя….»

Она в блаженстве прикрывает глаза, улетая на звуковых волнах вдаль, туда, где прихотливые сочетания нот растворяются в крови.

«Iam your lover,

Iam your lover,

Ты опять со мной

И ты готова, ты готова

Умчать в последний бой…»

Цепкая ладонь смыкается вокруг предплечья, вырывая из сладкой пучины грёз.

— Пошли посмотрим, что там наверху! — кричит в ухо Алисия и ведёт её сквозь танцующих.

Квадратная арка в чисто американском стиле отделяет второе, меньшее по размеру помещение, с кожаными диванами у стен. Здесь немноголюдно и самый воздух пропитан расслабляющей негой.

Витая деревянная лестница у проёма поблёскивает свежим лаком, приглашая подняться по узким ступеням.

Алисия смотрит вверх, неуверенно переминаясь на узких лодочках:

— Интересно, там тоже танцпол?

— Сейчас узнаем! Может, какая-нибудь випка?

Прямо на ступеньках, ловко балансируя на одной ноге, Алекса поправляет съехавшую туфлю и первая ступает на вычищенный паркет верхней галереи.

Неоновый блеск на мгновение ослепляет, она перебрасывает волосы через плечо, вдруг ощутив странную, волнующую атмосферу.

Тот же упругий бас, те же раскосые лучи, цепляющие потолок и стены, но что-то неуловимо меняется в этом густо-дымном, сладком воздухе.

Две разодетые молодые ведьмы за круглым столиком у перил оценивающим взглядом проходятся по гриффиндоркам.

Крупные бусы на той, что с рыжими волосами, поблёскивают фальшивым жемчугом, заострённые алые ногти угрожающе постукивают по лаковой глади стола. В тонких костлявых пальцах другой, чьи тёмные локоны змеятся по груди в пошлом кружеве, оранжевым светлячком тлеет недокуренная сигарета.

Уж лучше бы вы переоделись!

Весь этот местный бомонд, с его насмешливыми ухмылками, которые он в изобилии рассыпает друг перед другом, словно тот фальшивый камень на нитке, смотрит на охотниц, пялится, не стесняясь, как на диковинных ярмарочных кукол.

И всё бы ничего, но брошенная вскользь фраза одной из этих вульгарных девиц: «…Не знаю, какие-то гриффиндорские сучки…» — впрыскивает в вены ледяной холод.

Алекса невозмутимо идёт вперёд, высматривая свободный стол, но внутри яро плещется коктейль напополам с шипучей злостью.

— Нас прибить готовы! — слышится за спиной полушутливый-полувзволнованный комментарий Спиннет. — Кажется, тут совсем не любят чужих!

— Ага, пусть попробуют! Блин, здесь вообще есть места?..

Презрение и раздражающее, унизительное любопытство сочится со всех углов этой маленькой, но людной галереи. Конечно же, всё занято. Чёрт!

В сладком тумане кальяна им машут двое обросших щетиной мужчин:

— Эй, вы, дамочки, присоединяйтесь!

Их кожаные плащи нараспашку и приторные оскалы обещают жаркую ночку где-нибудь на чердачном этаже в дешёвой грязной кровати. С головной болью на утро и наспех выпитым противозачаточным зельем.

Вот так, с ходу попасть в нелепое положение — это ещё умудриться надо! Не разворачиваться же перед всеми и убегать назад, как оплёванные!

— Хэлфооорд! — сквозь шум музыки знакомый голос звучит избавлением.

В дальнем, самом тёмном углу, лихорадочные всполохи неона высвечивают расслабленные силуэты. Пять или шесть?... Издалека не видно.

Неужели кто-то из своих??

Внутренне ликуя, едва не срываясь на быстрый шаг, Алекса небрежно перекладывает бокал в другую руку и нарочито медленно подходит к незнакомой компании, всматривается лучше… Это… это не может быть!!

— Хэлф, ну привет! — Эдриан Пьюси дружески качает ладонью, с зажатым меж пальцами увесистым стаканом. В таких пьют что-то покрепче, чем просто сливочный эль. — Какими судьбами?

Шок, верно, слишком ярко расцвечивает её лицо при виде сборной Слизерина, в небрежном чиле возле низенького стола.

— Накинь заглушку, а то она тебя не слышит, — насмешливо бросает Флинт.

Он сидит прямо напротив, раскинув руки по выпуклой кожаной спинке дивана. Тонкие световые нити обнимают его тело, ластятся к тёмно-синему джемперу, скользят по чёрным джинсам, вспыхивая искрами на звеньях золотого браслета.

Рядом опустошает блюдо с горьким шоколадом Грехэм, Боул курит кальян, а Деррек лениво глазеет на толпу. Пьюси занимает отдельное кресло по левую руку от них.

Чёртов разрыв шаблона: слизеринцы умеют удивлять!

Почему-то Алекса никогда не представляла их иначе, чем за длинным столом Большого зала, затянутыми в высокомерный холод зелёных галстуков. Кто теперь узнает отпрысков Салазара в этих разодетых в модный шмот, богемно скучающих мажорах?

Пока она стоит вот так, во весь рост, Флинт нагло рассматривает каждый дюйм её точеной фигурки.

Уже знакомый, разгорающийся под кожей жар заполняет капилляры.

Наслаждайся, капитан, я не зря убивалась на метле все эти дождливые дни изменчивой шотландской осени!

Даже сквозь полумрак Алекса чувствует этот пристальный взгляд: он осязаемее, чем все людские пересуды вокруг. Гладит, словно пёрышком, или режет острой бритвой, оставляя тонкий саднящий след. От голых коленок до самой макушки. До её растерянной фразы в ответ:

— А вы что здесь делаете?...

Чёрные глаза наполняют до краёв, распаляя изнутри. Хочется поправить волосы, одёрнуть платье — сделать ещё сотню мелких неосознаваемых движений, посылая невербальные знаки его неимоверному Эго.

— Прожигают свою жизнь, не видишь? — холодная насмешка в голосе лучшей подруги — слишком ненадёжное прикрытие для откровенной неприязни. К сожалению.

Она никогда не любила слизеринцев (а кто любил?...), припечатывая грязными словечками не хуже Анджелины. После травмы её враждебность лишь усилилась.

— Отдыхаем! — не обращая на Алисию внимания, Пьюси кидает заглушающее, будто колпаком накрывает: бренчливые литавры и гитарный хрип, почти смолкнув, отдалённо звучат тихим фоном. Как сквозь водяную толщу. — Присоединяйся, Хэлф!

Он не сказал «-тесь», аккуратно, культурно отсекая лишний элемент под названием «Спиннет». Фирменное слизеринское гостеприимство.

Стоп! Откуда у него палочка?

— Тоже получили приглашения от большой лохматой совы? — Алекса хвастливо приподнимает бокал, и парни на секунду задерживают взгляд на блескучем стекле.

— Вроде того, — отвечает Боул.

Кажется, пора уходить!.. Закончился таймер простой формальной встречи, они же соперники, ведь так? Её здесь никто не держит.

— Что ж, в таком случае — хорошего отдыха! — притворная улыбка натужно тянет её губы. — Рады были увидеться!

Ну, что ты ещё скажешь? Сядешь в реверанс?

Алисия тут же хватает под руку, когда…

— Стоп, стоп, стоп! — Эдриан выставляет ладони в «я-решительно-протестую» жесте. — Просиживать тут штаны и не бухнуть с крутой охотницей грифов?

Крутой.

— Ну да, это тебе не на стадионе круги нарезать! — молочное облачко изо рта Боула мягко поднимается под потолок.

Загонщик передаёт серебряный мундштук Монтегю, тот деловито, шумно втягивает дым и хрипло закашливается.

— Грэх, какого хера? — поворачивается к нему Флинт, вырывая тонкий шланг из рук. — Ты мне завтра скоростную делаешь, забыл?!

— Гхм… гхм… л-ладно…

— Не умеешь — не берись! — угодничает Люциан и снова тянется к трубке.

— Ты тоже не особо увлекайся, ясно? — недовольство в голосе их капитана подобно отдалённым раскатам грома: никогда не знаешь, чего ожидать. Прогрохочет ли вдалеке или обрушится на грешную голову свирепым ураганом.

Злорадное ликование приятно щекочет нервы при виде того, как спесивые загонщики прячут своё недовольство. Монтегю так вообще обиженно смыкает толстые губы.

Она замечает, что Эдриан, переглянувшись с Флинтом, хитро косится в её сторону.

Сзади уже нетерпеливо дёргает за рукав Алисия, мол «Пошли!», но Хэлфорд легонько пожимает пальцы в ответ: «Сейчас, постой!..»

Ей льстит откровенное внимание слизеринской сборной, и волнует тот предел, до которого они все могут дойти, ведомые простой… вежливостью?

— Лекс, я на секунду! Отойду воон к тому столику, — не выдержав, тараторит Спиннет и машет куда-то в сторону, в темноту и блёклые очертания битком набитых столов. — Там, оказывается, Макферсон, прикинь? Поговоришь с ними и сразу иди туда, хорошо?

— Окей!

Ну вот, они уже разделились, прямо в лучших традициях американских слешеров!

Наверняка, что-то произойдёт: выскочит привидение или маньяк в белой гримасе поманит окровавленным пальцем из-за угла. Но пока вполне миролюбивые слизеринцы совсем не против заобщаться, а Эдриан даже освобождает кресло.

Алекса мгновение колеблется, уставясь на матово-угольную, в цветных бликах, обивку.

Флинт с улыбкой кивает, заметив её взгляд:

— Выпьешь с нами?

Непривычно, необычно, неприлично — один Мерлин разберёт, как — вести разговоры со слизеринцами.

Теперь они просто знакомые, случайно встретившие друг друга в чужой стране; земляки, внезапно воспылавшие дружеским восторгом, пусть до этого и были готовы перерезать глотки.

— Я уже! — она покачивает наполовину выпитым коктейлем. — Но… спасибо за предложение!

Почему не побыть приветливой и компанейской Лекс, особенно, когда Маркус нацепил такую обаятельную улыбочку?

Пьюси призывно стучит по подлокотнику:

— Садись уже скорее! Зароем топор войны, все дела!

— Откуда такие выражения, Эдриан, начитался магловских книжек? — Алекса опускается в кресло и элегантно кладёт ногу на ногу.

От Маркуса не ускользает это движение.

Темно, но резкий всполох луча косо высвечивает его высокую скулу и застывший на мгновение зрачок.

— Приобщаюсь к мировой культуре! — Пьюси дружески невозмутим и обезоруживающе прост. Твой хороший знакомый с соседней улицы — вот кто сейчас Эдриан. — Кстати, у вас завтра есть тренировка? — вполне будничный тон, таким обычно интересуются «какая будет погода?» или «что у нас на ужин?»

— Должна быть, — она всё ещё не доверяет слизеринцам и их показному дружелюбию, с чего бы вдруг?

Может, хотят выведать новую тактику?

(Анджелина на кураже после победы забросила тетрадку Вуда и завела свой собственный блокнот, кричаще-алый, с жёлтой закладкой-ляссе, где прямо на титульнике, пачкая чернилами обложку, накатала кривую табличку со схемой).

— Прикинь, потренироваться вместе! Ещё раз! — фыркает Пьюси.

Алекса медленно допивает коктейль, растягивая ощущение ледяного стекла на горячих губах.

Вверху, в танцующих узорах дыма над головой, встречаются яркие лучи, сладкий аромат — сплетение чужого дыхания — пряно щекочет ноздри.

— Ну уж нет, я не хочу делить поле с вами! — бокал гулко опускается на гладкую столешницу.

— Боишься, что засажу тебе… квоффл? — Маркус жадно ухмыляется, вгоняя в жаркую краску.

Или это шипящие пузырьки так будоражат кровь?

— Ты не сможешь, — Алекса с лёгкостью, как платье, примеряет роль «высокомерной выскочки Гриффиндора»: немножко дерзости, щепотка авантюризма и целая пинта обаяния.

— Хочешь, проверим?

Где-то там надрывается громкий бас, скачет в безумном танце народ, льётся пунш, возбуждая похотливые мыслишки, а здесь, окутанные густой тенью, пожирая друг друга взглядом, словно лакомые пирожные на золотых блюдцах, сидят они: охотница и капитан враждующих команд.

Почему все разговоры с ним безнадёжно заканчиваются вот так?...

Флинт сбрасывает показную вальяжность, теперь он собран и готов к рывку. Локти на коленях, сосредоточенный взгляд и неизменная ухмылка, когда речь идёт о ней.

Напряжение между ними медленно разворачивает тугие кольца, подобно опасной змее. Эта обоюдная игра заводит, вливает чистейший адреналин.

— Зубы обломаешь! — парирует Алекса.

Что-то в его глазах позволяет ей дерзить, обещая ту безграничную власть, которая одна и может поставить на колени влюблённого мужчину.

И никогда не было сильнее тяги, чем сейчас: извести капитана, раздразнить до бьющих через край эмоций… Пусть опрокинет стол, зарядит по роже Монтегю!…

— Дааа? — тянет Флинт, медленно наклоняясь ближе. Настолько, что девушка различает отражение цветных всполохов в глубине его радужек.

Десяток дюймов стола — жалкая преграда для её ног и сцепленных пальцев капитана.

— Знаешь, Хэлф, хочу попробовать тебя на вкус… такая ли ты острая штучка, какую из себя строишь?

Алекса, кажется, забывает, как дышать.

Влажная кожа липнет к лоснящейся обивке кресла, платье предательски колет и трёт наждаком. В неосознаваемом движении она сводит голые колени, чувствуя на себе горячий взгляд, словно пуховое тяжёлое одеяло, под которым душно и хочется вдохнуть комнатного сквозняка.

Забытый мундштук Грэхема вяло свисает варёной сосиской, слизеринцы ошарашенно молчат, с раскрытыми ртами наблюдая за чересчур пылким флиртом. Атмосфера, разогретая, как сковорода с шипящим маслом. Всего лишь капелька воды — и пыхнет жар.

— Извини, Флинт, но, боюсь, тебе и дальше придётся есть пресные куски…

— Оу, оу, оу! — голос Эдриана застревает в густоте горячего марева, как нож в масле.

Маркус смотрит на неё, капризно прикусив нижнюю губу. Потемневшие радужки прожигают, но Алекса не отводит глаз, хотя всё внутри исходится крупной дрожью от этого взгляда. Если он не сдержится…

Её рука неосознанно задевает подол платья, сминая в кулак.

Похоже, капитану стоит больших усилий не бросить колкость в ответ, теперь его голос звучит ниже, срываясь в лёгкую хрипотцу на её имени:

— Не желай того, чего сама не хочешь, Хэлфорд!

Она елозит бёдрами под этим изматывающе-долгим, пронзительным взором.

Флинт… ох, как же он хорош в своём новом амплуа!

Искусный хищник или… хищный искуситель. Весь такой серьёзный и глубокомысленный, и не скажешь, что пару дней назад орал, как бешеный, на весь стадион.

Боже, кто-нибудь когда-нибудь смотрел на девушек так?

Права была Спиннет: Маркус слишком быстро подобрался к ней, а она так легко позволила.

Где её сила воли, заботливо воспитанная отцом, выкованная в тяжёлых тренировках в холод, дождь, через боль, «не хочу», и «не могу», и «да пошло всё к чёрту!»?

Сейчас её не хватает даже на то, чтобы выдавить достойный ответ.

Напитанный искрящей энергией воздух вдруг разряжается, когда Эдриан с ловкостью фокусника выставляет на стол в компанию к тяжёлой прямоугольной бутыли огденского хрустальный графинчик, наполненный бордовым то ли ликёром, то ли вином.

Под густой чмокающий звук покидает тугое горлышко пробка, и слизеринец наполняет изящную рюмку на тонкой чёрной ножке.

— Когда когтевранцы играют с пуфиками для битья?

Кажется, гроза миновала, Алекса вновь может свободно дышать, говорить, думать.

— Через пару недель… — она слегка ложится на спинку кресла, позволяя себе немного расслабиться. — Если, конечно, Дамблдор ничего не отменит.

Насмешливый взгляд Флинта скользит мимо, обращаясь к Пьюси:

— Хочешь на узкоглазую посмотреть?

— Пффф, сдалась мне эта стрёмная китаянка! Я лучше на Диггори погляжу!

— Ты что, по этим самым? — пыхтит до трясучки Монтегю на том конце дивана.

Любая, самая невинная темка в его исполнении всегда превращалась в пошлый низкопробный жаргон.

— Почему она стрёмная? — смеётся Хэлфорд. — Вроде ж нормальная.

Маркус вновь не сводит с неё глаз, уголок его губы дёргается вверх:

— А что, по-твоему, красивая?

Мерлин, она точно не привыкнет к простому человеческому диалогу с ним!

Будет всё время ждать подвоха, чего-нибудь, что звучит примерно как… полукровка-грязнокровка.

— Ну… не знаю, это вам судить! С мужской колокольни.

— Я знаю только одну красивую девушку, остальные не катят, — самоуверенно заявляет Флинт, отворачиваясь.

Плотный комок неожиданно встревает прямо между миндалинами и хребтом, в том самом местечке, про которое участливо говорят: «не то горло». Алекса едва не закашливается, подавившись острой кривой костью — Имоджен.

— Ясно.

А что ещё сказать?

«Остальные не катят» — пощёчиной по лицу, шлепком под зад: вали-ка ты, Хэлфорд. Странное, волнующее противоречие, вечная борьба женского самолюбия и здравого смысла.

— Как много девушек хороших, как мало холостых парней! — самодовольство Эдриана свободно льётся, подобно тёмному ликёру из графина. — Ладно, оставим лирику, круче нас всё равно никто не сыграет в квиддич, да, Хэлф?

— Да, Пьюси!

— Тогда что, выпьем? Держи-ка!

В его протянутой руке задорно поблёскивает хрустальным узором аккуратно наполненная рюмка. Та самая.

— Давай! Смелее! — подначивает Флинт. Он весь как-то уж слишком заражён азартом для праздного наблюдателя.

С лёгким звоном скрещиваются бокалы.

— За нас, красивых, за нас, спортивных! — провозглашает Пьюси, первым опрокидывая янтарный виски.

Дурацкое свойство её натуры — вестись на провокации — не даёт осечку и сейчас: и вот уже кончик языка густо сладит пряно-вишнёвый ликёр, похожий на любимый мамин джем.

Сладко, сочно, хочется ещё.

Опустошив, Алекса растерянно вертит шот с алой капелькой на дне, не замечая подмигиваний и переглядок вокруг. Наконец, поднимает глаза и вновь перехватывает взгляд Флинта:

— Что?...

— Ничего, — улыбается тот.

Мыслимо ли, но эти ровные стрелы бровей сейчас игриво приподняты вверх, смягчая всегда жёсткое выражение лица.

Он другой.

В лёгкой взвеси кальянного дыма, подсвеченного всеми цветами радуги, в изменчивой игре света и тени Маркус вдруг оживает ярким персонажем из её снов: такой же привлекательный, соблазнительный, манящий…

(Алисия как-то рассказывала, какая охота велась на чистокровных парней во всех графствах на десятки миль вокруг… Да, Хэлфорд прекрасно видит, каким взглядом, больше похожим на острый зазубренный крючок, цепляются за слизеринцев разодетые ведьмы).

— Щас начнётся! — Монтегю что-то уж очень развеселился, даже манерный молчун Люциан посматривает на неё с живым, внезапно проснувшимся интересом.

Что начнётся?..

— Ну, как тебе наше пойло? — Эдриан незаметно убирает стаканчик и отодвигает в сторону графин.

— Вкусно! — язык немножко немеет от этой необычной сладости. — И… будто вяжет, как от хурмы!

Ей кажется, или парни с трудом сдерживают триумф?

Такое лицо было у папиного друга по университету, когда он выиграл в каком-то тотализаторе сто баксов.

Маркус придвигается к ней ближе:

— Поиграем, Хэлфорд? Я знаю, как ты любишь разные игры! — на полных губах его расцветает гадкая улыбочка, обнажая заострённые края зубов.

Эдриан с видом дирижёра, блестяще исполнившего свою, таинственную часть музыкальной партии, откидывается на диван.

— Игры?... — до Алексы плохо доходит происходящее, вялый язык лениво перекатывается по ватному рту. — В… см-мысле… викторины?..

— У вас это так называется? — Маркус задерживает взгляд на её бёдрах. — Впрочем, по фиг.

— Можно я первый спрошу? — кальян безбожно заброшен Грэхемом, который едва не выскакивает из штанов, туго обтянувших массивные ноги.

— Да подожди ты!! — осаживает Эдриан. — Здесь кэп решает!

Приятное тепло разливается по раздражённому пищеводу вниз.

Странное, обволакивающее тепло.

Внезапно хочется рассказать обо всём: о детстве, о первом полёте на метле, о злой соседской собаке… о том, как обижалась на маму за то нарядное платье в горошек, которое она так и не смогла ей купить… Во всю эту заманчивую, бессвязную круговерть врывается настойчивый, необычно серьёзный голос Флинта:

— Скажи, Хэлфорд, ты стыдишься своего происхождения?

Вечер резко перестаёт быть томным: до неё, наконец, доходит суть игры.

Ну конечно, как могли слизеринцы болтать просто так!

Смотря теперь Маркусу в глаза и не находя в них ни капли сочувствия — только лютый раж — она осознаёт, что за всё, даже за показное, хлипкое слизеринское гостеприимство, придётся платить.

— Нет, я горжусь им, но…

Не зря говорят: правда язык колет.

Если и можно ощущать её вкус: ту горькую выжимку из пинты лжи — то сейчас Алекса каждой клеточкой чувствует эти болючие уколы. Она пытается сжать губы, но чистейшие в своей искренности слова против воли размыкают рот:

— …меня обижает, что здесь, в Англии, вы слишком заморачиваетесь на чистоте крови!

Какой чёртовой настойкой её опоили?

Удивлённый, Флинт задумчиво рассматривает её лицо, будто примеряясь к ответу.

— Надо же! — отзывается откуда-то издалека Монтегю. — Сколько…

— Да помолчи ты! — обрывает Пьюси. — Люц, лучше выведи-ка его, а! У нас очень мало времени, иначе этот придурок всё испортит!

— Не, не, я всё, больше ни слова!

— Значит, гордишься? Интересно, — Маркус медленно очерчивает пальцем низ подбородка, не спуская с неё глаз. — И что, совсем не хочешь принадлежать к чистокровным?

— Хочу!

Боже, что она несёт??...

Буквы идут из самого сердца, минуя мозг. Вот так: легко и просто. Катятся с языка, предавая свою незадачливую, простодушную хозяйку.

— Да она сплошная загадка, Марк! — не выдерживает Эдриан.

Капитан раздражённо делает ему знак заткнуться и продолжает допытывать Алексу:

— Вот как? Почему?

— Потому что…

А вот сейчас сложно. Она делает вдох, стараясь поглубже загнать рвущиеся наружу слова. Бесполезно!

— Потому что… так я могу быть ближе к…

Трудно дышать.

— Кэп, времяяя!

Сердце лихорадочно рвётся из тесноты грудной клетки, подушечки пальцев липнут в холодном поту. Она замечает только, что Маркус очень взволнован.

Пьюси идёт ва-банк:

— С кем бы ты хотела переспать, Хэлфорд?

Что?...

— Я… я…

— Скажу по-другому, с кем бы ты хотела трахаться всю ночь, Хэлфорд?

Мерлин!!

— Я…

Перцовая горечь до самого корня обжигает язык. Они все, как шакалы, наслаждаются этой внутренней борьбой. Особенно Флинт.

— С…

Он жадно смотрит на неё, плотоядно облизывает губы, ждёт…

Дыхание сбивается, Алекса чувствует, что слова, словно рвотный позыв, подступают к горлу, и больше нет никаких сил сдержать очевидное:

— С… с… Флинтом!… Ч-чёрт!!

Она закрывает лицо руками. Острая боль тут же отпускает, но свист и улюлюканье слизеринцев наносят нестерпимые, позорные мучения.

— Ауч-ауч!!

— Уууууууу!

— О дааа, детка!

Маркус выглядит так, будто только что выиграл чемпионат Британии по квиддичу.

Белозубая улыбка счастливо светится в ультрафиолетовом полумраке клуба и — боже! — каким горячим удовлетворением наполнены эти глаза, обращенные сейчас к ней!

Слишком много разных эмоций написано на его лице, Хэлфорд встаёт, не в силах больше переносить этот ликующий взгляд.

— Всё, я ухожу!

Щёки горят пунцовым жаром, хотя действие ликёра быстро закончилось, и она может и дальше свободно врать всю оставшуюся жизнь.

Но ей точно не смыть этот позор. Никогда.

— Эй, подожди! Хэлф! — голос Эдриана. — Хэлф!

— Да пошли вы все!!

Зло стуча каблуками, Алекса идёт вглубь зала, всё равно куда, только бы подальше от них.

Чьи-то руки хватают её в темноте, свежий аромат женских духов спасительно наполняет ноздри. Алисия.

— Я что-то пропустила?...