Весь не видимый нами свет (гет)

Всякий раз, когда Сириус пробирался по длинному земляному лазу, ему казалось, что в ногах скребутся крысы.

Он не боялся их, скорее брезговал находиться рядом. Жадные темные глазки блестели в темноте, наблюдая за ним, и каждая из них казалась, по меньшей мере, посланником Отдела Благомыслия. Зловоние крысиного дерьма и сырости быстро пропитывало одежду и волосы — хорошо, если за целую ночь выветрится.

Сириус вздохнул с облегчением, когда лаз привел его к дубовой двери, такой грязной, что она сливалась со стенами. Он постучал четыре раза и приложил ухо к створке. Шаги, похожие на эхо, приблизились, затихли, и спустя несколько секунд замочная скважина засветилась оранжевым светом. Значит, можно выходить.

— Живее, парень.

Ему в руки сунули сверток, внутри Сириус обнаружил темные брюки, бледно-желтую рубашку и простую черную мантию. Он быстро сменил одежду и отдал алый плащ на хранение хозяину паба, в подвале которого они сейчас находились.

— Смешайся с толпой и спрячь лицо, оно у тебя приметное, — напутствовал тот, поморщился и досадливо предложил: — Ну-ка, дай я тебе усы справлю. Нынче у нас неспокойно. Казнь Кауница породила череду проверок. Миротворцы шастают ежечасно. Чего в замке-то не сиделось, а, юнец? — ворчал он, попутно меняя внешность Сириуса до неузнаваемости.

— Если всех проверок бояться, никогда нос не высунешь.

— Тридцать лет ждали, еще столько же подождем, — буркнул старик, выпроваживая его наверх.

Ждали, вот и дождались, мрачно подумал Сириус, оглядываясь. А если бы начали действовать сразу, может, сбросили бы уже режим Геллерта.

Дядя Альфард рассказывал, что поначалу все были очарованы им. В начале века встречи Благодетелей были тайными, действующие правительства подвергали учение Гриндевальда остракизму, и его сторонникам приходилось действовать крайне осторожно. За самим Геллертом велась охота, газеты трубили о необходимости заключения его под стражу. Организованные магглолюбцами отряды подстерегали его на каждом шагу, но он не сдался. Собрания проходили регулярно, все больше людей рисковало свободой, чтобы посетить их. Гриндевальд рисовал восхитительные картины; утверждал, что пора сбросить оковы, лишившие магов возможности быть теми, кем они родились. Он указывал на магглов как на тюремщиков, но не собирался мстить, говорил лишь, что простакам стоит занять отведенное им природой место.

«Вальбурга возвращалась с этих встреч слегка не в себе, — шептал Альфард. Каждую минуту прошлых рождественских каникул он использовал, чтобы говорить с племянником. Чуял, что вскоре его заставят замолчать. — Цитировала его, звала нас с братом сходить и тоже послушать. Сигнусу было пятнадцать. И знаешь, Сириус, он там был не единственным ребенком. Дети впечатлительны. Очень впечатлительны. Их душа как губка, и тьма, в которую Гриндевальд окунал детские души, навсегда оставалась с ними. Сколько ни полоскай губку, мыльная пена все лезет и лезет. Он уже тогда делал на них ставку. На детей. Его окружали красивые женщины, хотя сам он никогда ими не пользовался. Тетка твоя Друэлла и кузина ее — из той его свиты. А дети… юнцы… много ли им нужно, чтобы увлечься?.. Самое первое поколение Благодетелей, они оттуда родом. Геллерт все рассчитал, детей от родителей отделил, взрослыми их рано сделал… Друэлла-то старше Сигнуса почти на десять лет. Ка-а-аждому союзнику своему в новом правительстве место нашел. Ни одного не обделил…»

Глаза у людей начали открываться лишь через несколько лет, в пятьдесят первом по старому счету, когда были подписаны Закон о Статусе крови и Декрет об образовании.

Составители этих законов были безмерно талантливы; они смогли завернуть неприглядную правду в витиеватый текст так, что истинный смысл поняли единицы.

Заповедник, говорилось со страниц «Вестника Магической Канцелярии», — это единственный шанс раскрыть потенциал ребенка на ранней стадии. Исследование, проведенное Отделом Тайн, показало, что детей необходимо обучать с тех самых пор, как начинаются первые магические выбросы, и ни днем позже! Так поступали Основатели, и магия от этого только крепла. Но, увы, Хогвартс, не приспособлен для пребывания там такого количества учеников, поэтому желающим предлагалось выбрать новую школу. Обучение в ней было совершенно бесплатным, в отличие от Хогвартса, за место в котором с третьего года эры Геллерта родителям приходилось отвалить кругленькую сумму золотом. Да, детям не разрешалось покидать Заповедник чаще одного раза в год, но ведь это делалось для их блага. В столь юном возрасте любое влияние извне может быть пагубным.

Представители древних родов презрительно морщили носы, когда речь заходила о Заповеднике. Они верили, что их дети должны учиться там же, где могущественными волшебниками становились еще основатели этих самых древних родов.

Альфард не исключал, что эти мысли им в головы аккуратно вкладывали — точно так же, как когда-то вложили убеждение в необходимости отмены Статута Секретности.

Словом, поначалу все выглядело вполне благочестиво.

Красноречие великого Геллерта и его неиссякаемое обаяние продолжали служить ему хорошую службу. Сложно было представить, что он может темнить.

Альбуса Дамблдора объявили угрозой общему благу, его ненавидели и боялись исступленно, точно с такой силой, с какой обожали Гриндевальда.

А когда в души волшебников начали закрадываться сомнения, уже поздно было. Объединенное Магическое Государство превратилось в безжалостное чудовище, пожиравшее любое сопротивление на своем пути.

«Общее благо складывается из понимания каждым живым существом своего предназначения. Если нюхлер вознамерится дышать огнем, будет ли это означать, что дракон начнет воровать золото?»

С этих слов начинался любой учебник по истории магии.

Эти слова украшали каждую детскую в домах Благодетелей.

Сопротивление собирали по крупицам.

Как Геллерт сделал из Дамблдора чучело врага, так Альянс превратил его в символ своей борьбы.

Все крупные восстания получали порядковый номер и имя Альбуса.

Первые три, в Австро-Венгрии, Франции и Британии, подавили быстро, четвертое длилось около трех месяцев, с августа по ноябрь шестого года, как раз после принятия Закона о Статусе крови, и закончилось казнью семнадцати человек.

После пятого восстания, зачинщиками которого объявили воспитанников Заповедника, им запретили покидать его стены без специального разрешения.

Самого Дамблдора не видели уже много лет, оптимисты считали, что он скрывается, но даже Элфиас Дож, его бывший однокурсник и близкий друг, признавал, что, будь Альбус жив, он непременно явился бы и возглавил Сопротивление. А раз след его простыл, стало быть, нет его больше на этом свете.

Когда пришло время Сириусу возвращаться в школу, Альфард сунул ему в руку сикль и пробормотал:

«Найдешь в школе наших и получишь указания. Мне нельзя больше его хранить, люди Крауча подобрались слишком близко. Но их расследование должно оборваться на мне, и потому пришло время мне отойти от дел. Одно следствие — один узник, запомни, племянник. Роскоши утащить за собой кого-то еще мы не можем себе позволить».

«Как я их найду?» — Монета выглядела не как обычно, и, внимательно ее рассмотрев, Сириус обнаружил, что год чеканки еще не наступил. А может, это и не дата была вовсе.

«Поймешь. Член Альянса должен быть сообразительным, а не слепо подчиняться указаниям».

И он принялся искать. Прикидывал, кто из собратьев может оказаться противником существующего режима, следил за выпускниками, подмечал, кто из однокурсников чаще других бегает в туалет и моется. Конечно, Сириус допускал, что кто-то из них просто страдает недержанием и чудовищно потеет, но иных способов вычислить союзников пока не придумал.

В первую очередь он сузил круг поиска: отмел Эббота и Подмора — они женились на девицах из остатков и, в его понимании, не подходили на роль борцов за прежние порядки. Вычеркнул Боунса, Фенвика, Гойла и Буллстроуда. Первый был повернут на служении великому Геллерту и собирался пойти дорожкой Эббота с Подмором, второй боялся даже своей тени, а Буллстроуд с Гойлом страдали крайней степенью тупости.

Затем Сириус вспомнил про Пруэтта и его тайные вылазки, а когда месяц назад Джеймс рассказал ему про фокус, который выкинул младший Пруэтт, сомнений не осталось. Он утвердился во мнении, что братья Пруэтты — участники Сопротивления. К старшему лезть с расспросами не решился, а младший стоял насмерть, хотя Сириус четко дал понять, на чьей он стороне.

Неожиданно на помощь пришла монета, полученная от дяди Альфарда. Вскоре после церемонии Джеймса Сириус понял, что сикль больше не греет грудь, находясь во внутреннем кармане мантии. Тепло едва тлело лишь в Большом зале и в Зале Почета, на церемониях, но стоило вернуться в спальню или в класс, как серебро вновь остывало.

Он всю голову сломал, почему так случается, пока однажды в библиотеке не сел за соседний с Боунсом стол. В утренний час в секции трансфигурации их было всего двое. Сириус поглощал книгу за книгой в поисках сведений об анимагии, а Боунс строчил какой-то манифест длиною как мост великого Геллерта в Лондоне.

«Ты мог бы листать страницы тише? — шепотом проворчал Эдгар. — Я пытаюсь сосредоточиться».

«Ну так отсядь», — огрызнулся он.

«Ты отсядь, — фыркнул тот. — Иначе наставники узнают, что ты дерзишь старшему собрату».

«Ой, я, кажется, обосрался от страха, — издевательски прокудахтал Сириус. — Хотя погоди… — он подергал носом, — нет, это от тебя воняет».

Боунс психанул, сцапал свои манатки и убрался за самый крайний стол, подальше от него. Нажалуется, к прорицателю не ходи, подумал Сириус, но его постная рожа того стоила.

Он одолел три листа, прежде чем сообразил, что монета ведет себя странно. Сначала нагрелась, а теперь начала остывать.

Боунс через полчаса вернулся, пробурчав: «Там дует», снова под ухом заскрипело перо, но Сириус почти не слышал. А монета тем временем опять обожгла кожу.

Когда он поднял глаза от пособия под названием «Процесс превращения юноши в зверя», Боунс смотрел на него снисходительно, гаденько улыбаясь.

«Какому безумцу пришло в голову завербовать тебя?» — одними губами проговорил он.

«Ты?» — выдохнул Сириус, заподозрив самого себя в сумасшествии. Он ведь забраковал кандидатуру Боунса одной из первых! И тем не менее, все сходилось. В начале апреля Эдгару исполнилось шестнадцать, он сменил спальню, встречались они с Сириусом теперь только за едой, в Зале Почета и, как сейчас, в библиотеке.

— Всего три сикля, красавчик, — крикнула ему в ухо одна из девиц, возвращая из прошлого в настоящее. — Для тебя всего три!

Паб, полный людей в таких же черных мантиях, как у него, тонул в клубах дыма и запахе огненного виски. То тут, то там слышался наигранный женский смех. Сириус нечасто слышал, как женщины смеются, но даже он чуял фальшь в их голосах.

Благодетели заглядывали сюда лишь по долгу службы. Никому из них и в голову бы не пришло выпивать с полукровками. Так даже лучше — никто его не признает.

Он потоптался у окна для порядка и вместе с очередной веселой компанией покинул «Кабанью голову».

На улице свежий воздух, разбавленный сладким цветением, ударил в голову. Сириус сбавил шаг. Он старался дышать медленно и глубоко, чтобы выгнать из носа смрад земляного лаза и крыс, а сам прокручивал в голове легенду, которую сочинил на ходу: имя, возраст, где родился, куда держит путь.

К счастью, она ему не потребовалась. Сириус благополучно добрался до пустыря на окраине Хогсмида и повернул на неприметную тропинку. Сумерки еще не сгустились, но из-за развесистых крон деревьев свет сюда почти не проникал. Бледный Люмос едва выхватывал из темноты клок земли, этого хватало, чтобы не оступиться, но не для того, чтобы понять, сколько еще до конца.

Время, отпущенное ему мадам Помфри, таяло, он попытался считать шаги, чтобы примерно прикинуть, как долго уже идет, но на третьей сотне сбился.

За аркой, свод которой поддерживали два каменных дракона, тропинка обрывалась, переходя в широкий двор. В глубине его торчала хижина, слева от входа висела табличка, испещренная меловыми линиями:

«Китайский огненный шар — 6 сиклей 2 кната

Валлийский зеленый — 4 сикля 15 кнатов

Шведский тупорылый — 7 сиклей

Венгерская хвосторога — 1 галлеон 8 сиклей 13 кнатов

Норвежский горбатый — 9 сиклей 11 кнатов

Румынский длиннорог — 3 сикля 12 кнатов

Гебридский черный — 5 сиклей 10 кнатов»

Места, где можно было взять дракона в аренду, впервые появились во Франции. До эры Геллерта о таком и подумать было нельзя; любые свидетельства существования магических животных тщательно скрывали от магглов, а Статут Секретности грозил наказанием всякому, кто посмеет содержать тварей класса D и E в домашних условиях.

За четверть века прогулки на драконах превратились в одно из самых популярных развлечений — особенно после того, как были запрещены маггловские воздушные судна. Смирные норвежские и валлийские нравились семейным парам с детьми, а хвостороги пользовались успехом у юношей, которым не терпелось продемонстрировать ловкость.

Сириус негромко постучал.

— Чем могу помочь, сэр?

Мальчишка примерно возраста Сириуса, может, чуть старше, появился на пороге так быстро, будто стоял за дверью. Скорее всего, он почуял его приближение задолго до того, как Сириус очутился во дворе.

Драконьими няньками часто становились оборотни. Звериное чутье делало их идеальными дрессировщиками, а человеческий облик позволял им казаться самыми обыкновенными лавочниками.

Ребенка, укушенного в полнолуние, определяли в подмастерья к владельцу питомника, где он оставался на несколько лет. Ухаживал за вылупившимися детенышами, учился заботиться о них, управлять ими, понимать их, а крохи-драконы месяц за месяцем наблюдали, в какую опасную тварь он превращается, стоит полной луне выкатиться на небо. К моменту, когда оборотень получал работу, питомцы признавали в нем хозяина.

Конечно, то были не древние драконы. Дирекция по совершенствованию видов специально для увеселительных целей вывела особей поменьше и не таких агрессивных. «Прогулки» совершались лишь на самцах, они считались более послушными, чем самки.

— Сколько стоит фестрал?

— У меня только драконы, — невозмутимо ответил мальчишка. — На любой вкус, — он повел рукой в воздухе, указав на табличку с ценами. — Как видите, фестралов в списке нет.

— Странно. Мой друг уверял, что брал фестрала тут, у тебя, — стоял на своем Сириус. Боунс не говорил, что мальчишка будет чинить препятствия. Может, он тоже следует правилу, что член Альянса должен быть сообразительным.

— Наверное, он ошибся. Мои фестралы не позволят оседлать себя ради забавы.

— Я хорошо заплачу, — пошел ва-банк Сириус, хотя денег у него с собой не было. Он пришел сюда, преисполненный уверенности, что Боунс дал ему четкие инструкции, и фестрала он получит просто так. В предыдущие разы ему не нужно было средство передвижения, члены Альянса уже поджидали его в пабе. Однако, эти встречи ни на шаг не приближали его к Заповеднику. На днях ему удалось наконец выудить из Боунса информацию, как добраться до Лондона, если не можешь аппарировать, и Сириус, как только подвернулся случай, позволил отправить себя в больничное крыло. На словах-то все очень просто получалось: идешь на аттракцион, просишь фестрала — их хозяин сочувствует Альянсу — говоришь фестралу, в каком направлении лететь… они умные твари, доставят куда нужно. А тут нате вам, мальчишка оказался несговорчивым. Да кем он себя возомнил?!

Оборотень настороженно прищурился. Кажется, он колебался. Ну конечно, деньги кого угодно сделают сговорчивым.

— Сколько?

Под ногами что-то зашуршало, Сириус глянул вниз и увидел шустрого зверька с темной шкуркой. Нюхлер подбежал к нему и обнюхал ботинки.

— Могу дать цену как за хвосторогу, — наобум сказал он, вновь покосившись на прейскурант.

— Он обучен понимать слова, связанные с оплатой, — пояснил оборотень и шикнул на зверя: — Брысь! Драконы ненавидят нюхлеров, природой они задуманы как злейшие враги, но во всем, что касается денег, нюхлеры не уступают гоблинам. Значит, как за хвосторогу? — уточнил он, возвращаясь к теме.

— Да, — буркнул Сириус, судорожно соображая, как быть, если он попросит золото вперед.

— Минуту, я возьму уздечку. — Он исчез в доме и действительно вернулся примерно через минуту. Странно, неужели уздечки у него так далеко запрятаны?.. Наверное, для фестралов не подходят обычные...

Вдвоем они спустились с крыльца и двинулись в противоположную от арки сторону, к вольерам. Парень поднял палочку с зажженным Люмосом повыше. На улице уже смеркалось, и огромный самец норвежского горбатого по правую руку казался целой горой, с тем лишь отличием, что эта «гора» дышала жаром.

Миновав парочку шведских тупорылых, легко узнаваемых по серо-голубой броне, Сириус засмотрелся на венгерскую хвосторогу, споткнулся и решил глядеть прямо перед собой. На всякий случай он нашарил палочку в кармане и сжал ее покрепче.

— А здесь кто был? — Когда они с оборотнем дошли до конца дорожки, он указал на пустой загон. За ним начинался непроходимый лес. Сириусу померещилось, что там, в вольере, все же кто-то есть, руку пощекотало теплое дыхание, но сколько он ни напрягал зрение, не смог никого разглядеть.

— А вы не видите?

— Ну разумеется, он не видит, — пророкотал хриплый голос в паре футов от них, и Сириус подпрыгнул от неожиданности. Из тьмы вышел, прихрамывая, руководитель одного из отрядов Альянса. Если точнее, Отряда Феникса, который в основном действовал в британских землях. Австро-венгерская часть звалась Отрядом Саламандры, французская носила имя Мантикоры, а прусская — Гиппогрифа. — Он не видит, потому что вырос в тепличных хогвартских условиях, где детишкам только к пятнадцати годам показывают окружающий мир. Тебе повезло, что Ремус на нашей стороне, — теперь он обращался к Сириусу. — Будь на его месте кто-нибудь другой, тебя раскрыли бы в два счета.

— Интересно, как, — упрямо буркнул Сириус, вскинув подбородок. Похоже, он где-то напортачил, но это не значит, что старик имеет право его поучать. Да, Аластор Грюм возглавляет британский Отряд, но до лидера всего Сопротивления ему далеко.

— Полукровки все, поголовно, видят фестралов, — прорычал Грюм, приблизившись и ткнув пальцем ему в грудь. — Знал ты об этом? Конечно, не знал. Что ты о полукровках-то знаешь? Где дырка у них между ног находится, пожалуй, да и только. — Выражения он не подбирал, и Сириус почувствовал, как кровь бросилась в лицо. — Думаешь, раз напялил их шмотки, так тебя не признают? Задумывался ты хоть раз, почему мы сами к таким юнцам, как ты, шастаем? Считаешь, по той причине, что ты Благодетель, и мы все на поклон к тебе ходить должны, — он скривился и повертел рукой с растопыренными пальцами в воздухе, — а как же иначе. Вот что я тебе скажу, сынок. Во мне чистой крови, может, не так много, как в тебе, но я уже три твоих жизни прожил. Я понимаю, что вас дальше паба отпускать нельзя, иначе вас сожрут как лукотрус горстку мокриц. Агент из тебя как из говна волшебная палочка, — припечатал Грюм, презрительно скривившись. — Кто тебе позволил покидать школу по своему хотению? Дюжина людей рискует жизнями, чтобы сохранить в тайне существование потайного хода из замка в «Кабанью голову». Это единственная лазейка, чудом уцелевшая, а ты использовал ее не по нужде Альянса, а преследуя личные цели. Куда собрался-то? По девкам поди? Какие у вас еще интересы… Чего в замке не хватает? Только девок и не хватает.

— Кто на меня донес? Этот? — Сириус кивнул в сторону оборотня. Не зря он там так долго с уздечкой возился.

— Фестрала ему подавай, — бушевал Грюм, проигнорировав вопрос. Похоже, этот кусок опушки он защитил чарами, иначе не стал бы орать. — Фестрал это тебе не портал, долго на нем до девок лететь, а еще обратно возвратиться надобно. Города сейчас кишат миротворцами, после казни Кауница к ним будто Джеминио приложили, втрое больше стало. Вот это, — он выхватил из кармана сикль, и Сириус ахнул, узнав в нем монету, доставшуюся ему от Альфарда, — прямой и самый короткий путь на виселицу. — Наверное, нюхлер стащил ее. Нюхлеры — ловкие воры. — Не только мы друг друга опознаем по метке Альбуса, но и шавки Крауча. Вторая твоя ошибка за сегодня — носить ее в первозданном виде.

— Какой смысл быть в Сопротивлении, если я просто штаны в замке просиживаю, — упрямо огрызнулся Сириус. Дурацкие усы противно щекотали верхнюю губу и нос. — Как дурак хожу в этот паб, пересказываю все, что видел в рейдах и слышал дома, все, о чем болтали полукровки на церемонии, и возвращаюсь в школу. Какой от этого толк? Мы так еще полвека будем готовиться к выступлению. Я хочу действовать! Вербовать новичков, искать аномалии и помогать с их обучением… — О своем желании добраться до Заповедника Сириус предпочел умолчать.

— Аномалии мы и без тебя разыскивать умеем, парень, — устало проговорил Грюм с таким видом, будто ему по десять раз на дню приходилось выслушивать подобные упреки. — А тебе для начала нужно понять, что любой вклад в общее дело имеет равную ценность. Будь то малая крупица информации или спасение аномалии от Смертоносного заклятия. Пока ты не уяснишь эту простую истину, делать тебе в наших рядах нечего, — закончил он, возвращая ему сикль. Лицо его при этом выражало крайнюю степень разочарования. — Боунс на тебя донес, не Ремус. Ремус только знак подал, что ты явился, — неожиданно выложил Грюм, внимательно разглядывая физиономию Сириуса. Он не мог видеть самого себя, но мог побиться об заклад, что на лице его нарисовалось сильнейшее удивление, которое мгновенно сменилось яростью. Оборотень к тому времени уже смылся, но Сириус заметил это, только когда Аластор о нем заговорил. — Ты Боунса сейчас ненавидишь, ясное дело, но он, может быть, жизнь тебе спас. Тебе и еще кому-то из наших. Я назвал имя не для того, чтобы вас стравить. Я говорю это, чтобы ты понял одну важную вещь, без которой сотрудничества у нас не получится: Альянс — это не приют для героев, не благотворительная организация и не сборище самоубийц. Сопротивление создано вовсе не для того, чтобы кто-то из нас себя проявил, и уж точно не для того, чтобы помогать сопливым мальчишкам сбегать из-под надзора наставников. Если ты погибнешь, Альянс тебя мигом забудет, заменит таким же пятнадцатилетним придурком с пустой башкой, а когда в расход пустят и его, найдет третьего. По сути своей Альянс ничем не отличается от Объединенного Государства. Он — как отражение в зеркале, потому что с системой может бороться только очень похожая система.

— Тогда какой в этом смысл? — выдохнул Сириус. — Две одинаковые силы не могут по-настоящему сражаться. Или у Сопротивления нет цели победить? Может, оно вообще создано искусственно, чтобы враги Государства думали, будто могут что-то изменить?

— Ты же не ждешь, парень, что у Сопротивления есть четкий план на ближайшие тридцать лет? — ехидно спросил Грюм. — Мы действуем впотьмах, но в конечном итоге каждый ковыляет к свету. Альянс дает нам одну-единственную возможность, но за нее стоит сражаться. Возможность чувствовать. Бояться, рисковать, радоваться удаче, сожалеть о потерях. И любить. Любить не тех, кого вам подсунуло Государство, а тех, кого выбрало сердце. Какой в этом смысл, ты говоришь?.. А какой смысл быть бездушными исполнителями воли Геллерта? У него почти получилось вытравить из вас душу, а из стариков — память о прошлом. Не проще ли уже сразу отдавать младенцев на растерзание дементорам…

— Кто такие дементоры? — встрепенулся Сириус.

— А ты попробуй узнать. — Грюм сотворил что-то вроде табуретки, уселся на нее и принялся растирать ногу.

— Зачем?

— Если Государство подчинило себе все известные силы, значит, нужно найти неизвестные. Аномалии до поры до времени были просто аномалиями, а теперь мы полагаемся на них, верим, что воспитаем из них могучее войско. Оставь сражения старикам, парень. Сопротивлению нужна твоя голова, а не руки. И будь осмотрительнее. Верить нельзя даже союзникам.

— А кому тогда можно?

— Никому, — безапелляционно заявил Грюм, мотнув головой, будто хотел избавиться от назойливой мухи. — Никому нельзя верить, пока сам не пощупаешь, пока своими глазами не увидишь. Постоянная бдительность.

Он тяжело поднялся и уничтожил стул так же легко, как создал. Взмахом палочки снял защитные чары и, не прощаясь, убрался в лес по известной только ему одному тропинке.

Сириус покосился на загон, в котором находились фестралы. Как оседлать тварь, которую нельзя увидеть? Когда-нибудь он прозреет, разумеется. Давно должен был. Но в детстве, когда мать звала всех в мансарду, чтобы посмотреть на казнь магглов из окна, Сириус всегда закрывал глаза, едва заслышав звон натянутых веревок.

Вот на то, как испустит дух Боунс, он полюбовался бы.

Предатель и сволочь.

Надо будет последить за ним. Сириус не верил в его добросовестность; наверняка он точно так же пользуется помощью союзников, чтобы выбираться из замка не по нужде Альянса. Будет знать, как на своих доносить.

Про фестралов, увы, придется забыть. Оборотень его не выпустит.

Значит, придется воспользоваться помощью Пруэтта. Сикль на него не реагировал, но, кажется, их связывало нечто большее, чем Альянс.

У них была одна беда на двоих.

Они позволили себе чувствовать.