Весь не видимый нами свет (гет)

Не забудьте прочитать пролог https://fanfics.me/fic220031

Директор Реддл искренне считал ныне существующую систему магического образования своим личным достижением. Сам Верховный министр в далеком пятьдесят первом признал его заслугу в создании сети учреждений для детей, где каждый воспитанник находился на строго отведенном ему месте.

Тогда, на заре эры Геллерта, всех тревожил главный вопрос: как создать новое общество, не превратив в руины прежнее? Как убедить людей, что Статут Секретности — тюрьма для магов, в которую они сами себя заточили, а Геллерт Гриндевальд — тот, кто освободит их от оков и поможет осознать свое превосходство.

Тезисы Тома о том, что ставку нужно сделать на подростков, пока их разум и душа податливы, поначалу не нашли поддержки. Арманд Розье высмеял каждый из них, заявив, что ждать придется уж больно долго, не легче ли продемонстрировать старикам, где их похоронят в случае неповиновения?

Однако Верховный министр, к счастью, не был так категоричен. На континенте то и дело вспыхивали мятежи, становление нового порядка шло не так гладко, как он рассчитывал. Правительства, кишащие магглолюбцами, сражались за автономию не на жизнь, а насмерть, рядовые обыватели сбивались в разбойные отряды, чтобы дать отпор войскам Магической Канцелярии. Магглы и полукровки истреблялись в бессчетных количествах, Благодетелям порой приходилось жертвовать и людьми чистой крови. Все городские площади Европы были уставлены виселицами. Умерщвляли непокорных старой доброй Авадой, а в петли засовывали для наглядности. У магглов человек без единой царапины покойником не считался. Вот перелом шеи — другое дело.

«Если так пойдет дальше, — буркнул старик Крауч на одном из заседаний Международной конфедерации магов, — творить благо будет не для кого».

«Оставим трудоспособное население и стариков в покое, — подхватил кто-то из австрийцев. — Пусть доживают свой век, главное, чтобы язык за зубами держали. Оградим подрастающее поколение от дурного влияния прошлого, воспитаем в юношах нужные нам качества. Будем милосердны ко всем нашим подданным. Ради общего блага».

Том на подобных мероприятиях не присутствовал, но Орион охотно пересказывал все жене, а та при первой же возможности несла новости любовнику.

«В общем, магглов не тронут, — недовольно наморщила носик Вальбурга, подхватывая юбку и усаживаясь в кресло у камина. Они завели привычку встречаться в Хогсмиде. Том присмотрел дом на окраине и довольно быстро сделал так, чтобы хозяева освободили его. — Верховный министр слишком мягок с ними. Эта мерзость так и будет лезть в нашу жизнь. Надеюсь, Малфою удастся протащить наш проект об ограничении рождаемости простаков… Теперь старые пердуны решают, как быть с полукровками». — Она не стеснялась в выражениях. Эта ее черта казалась Тому одновременно очаровательной и отвратительной.

«И как же с ними быть?» — вкрадчиво уточнил он, и Вальбурга осеклась.

«К потомку великого Салазара, основателя Хогвартса, Геллерт будет благосклонен, я уверена. Помнишь, ты говорил, что в замке должны остаться лишь чистокровные волшебники? Это было лицемерно с твоей стороны, о да, но здраво, Том. Очень здраво. Арманд Розье, увы, совсем сдал, — с фальшивой жалостью пропела она, — а кроме него, ярых противников законопроекта о магическом образовании в Конфедерации не осталось. Орион глуповат, дельные мысли в его голове рождаются нечасто, но расхваливать чужие он умеет».

Тому пришлось пойти на уступки и признать Блэка соавтором своей идеи.

И даже тот факт, что он трахает его жену, не способен был излечить уязвленную гордость. Он рассчитывал, что личная встреча с министром расставит все по местам. Лишь истинный создатель системы мог описать все ее нюансы.

«Ты не упустил ни единой детали, юнге, я приятно удивлен, — министр уткнул палец в пергамент рядом с миниатюрным изображением замка, прочел одними губами: «Хогвартс» и далее скользнул наискосок, повторяя путь одной из чернильных линий. Он постучал по слову «Приют» и поднял глаза на Тома: — Мне не нравит-ца это слово, придумай другое. Мы не привечаем полукровок в нашем учреждении. Мы даем им шанс занять достойное место в обществе. Мы не жалеем их, а воодушевляем».

«Да, сэр», — послушно кивнул Том, хотя более точного названия этому месту не нашел, сколько ни бился. Учреждение для будущих солдат, безликих, бесчувственных и бесплодных, походило на казенное заведение, где он сам вырос. Даже предназначение его было тем же: вырастить и воспитать детей, которые не нужны ни государству, ни обществу, но куда их девать? Чистокровные колдуны всегда будут путаться с магглами, такова человеческая природа. Никакие запреты и угрозы не помогут. Полукровки будут появляться на свет, пусть и в меньших количествах. К тому же, полукровка полукровке рознь! Взять самого Тома. Как можно его сравнивать с каким-нибудь отребьем, среди предков которого по чистой случайности затесался посредственный волшебник.

«А это…» — Геллерт указал на третий угол схемы.

«Это женский пансион, министр. Будущие жены Благодетелей тоже могут учиться, но только тем вещам, которые не нанесут вреда их разуму. Чары, чтобы содержать дом в порядке, например, или некое подобие травологии. К тому же, Благодетелям проще будет присматривать себе жену, когда все они в одном месте».

«Браво, юнге, какая предусмотрительность, — развеселился он. — На первом месте служба, не так ли? Нет времени на женщин. Да и какая разница, не правда ли? Они все одинаковые. Родить здорового младенца способна и белокурая красавица, и тощая уродина. Предпочтения — это пустое».

Потребовалось девять месяцев, чтобы законопроект превратился в Декрет об образовании.

В благодарность за службу министр сделал Тома куратором созданных им образовательных учреждений и даровал возможность приобрести статус чистокровного волшебника.

Он не собирался обременять себя семьей, считал детей обузой. У него были далеко идущие планы, которым жена могла помешать, но статус можно было получить, лишь заключив брак с ведьмой из уважаемой семьи.

Конечно, женитьба была лишь красивым жестом, кровь от этого чище не становилась, но таким образом в Объединенном Магическом Государстве убивали разом двух нарглов. Давали талантливому полукровке шанс исправить ошибку матери, связавшейся с магглом, и заодно пристраивали одну из девушек, засидевшихся в родительском доме. Чистокровных мужей на всех не хватало, потому что девочек в семьях Благодетелей как назло рождалось больше, чем мальчиков.

Со временем Том признал, что брак — соразмерная цена за те привилегии, что он получил. К жене он не испытывал ровным счетом ничего, но считал это нормальным. Любовь — это глупость, которую придумали женщины, чтобы скрасить свое существование.

Когда приняли закон о наследовании должностей, Том даже похвалил себя за правильно принятое в юности решение. Должность директора Хогвартса унаследует его старший сын, а курировать учреждение для полукровок будет младший.

Положа руку на сердце, он никогда не считал обучение юных волшебников своим призванием, зато обожал распоряжаться людскими жизнями. А тут в его руках оказались сотни жизней. Тысячи, если смотреть шире. Том желал, чтобы его любимое детище жило, дышало и крепло, даже когда он отойдет от дел. Он гордился им куда больше, чем своими отпрысками, своей плотью и кровью.

— У меня эльфы быстрее плодятся, чем ты идешь от Большого зала до своего кабинета.

Вальбурга ничуть не изменилась за четверть века. Все так же худощава, высокомерна и остра на язык, как в юности. Когда дежурный Крэбб сообщил, что «к господину директору пришла дама», Том сразу понял, с кем ему предстоит встретиться, перешагнув порог.

— Да? — невозмутимо переспросил Том. — Может, они и моих подопечных научат?

— Что такое? — с издевкой хихикнула Вальбурга. — Неурожайный год?

— Не то слово. Уже третья девочка подряд. Моя система была рассчитана на то, что мальчиков и девочек рождается примерно поровну, но с каждым годом перевес все больше.

— Ах, ну какая тут может быть система, — пропела она, клюнув Тома в щеку. — Одних природа щедро одарила, а других обделила. Чистой воды удача и случайность. Что ты переживаешь, я не пойму. Твоя задача — их в одну койку уложить, с этим ты прекрасно справляешься, а как там дальше у них случится — не твоя забота, дорогой.

— Скоро придется по две в одни руки отдавать, — огрызнулся он.

— Лучше так, чем наоборот. Больше девочек — больше матерей, а самца и одного хватит, — цинично заметила Вальбурга, хитро прищурившись. — Мужчины испокон веков переоценивали свою роль в воспроизведении потомства.

— Зачем ты пришла?

— Как поживает миссис Реддл? — ехидно поинтересовалась она. — Снова нездорова? Ты уверен, что она все еще жива?

Вряд ли Вальбурга ревновала. Скорее, обычная женская привычка поливать друг друга грязью за глаза. Зато на приемах в честь дня Геллерта все они снова становились подругами.

— Она уже дала мне все, что было в ее силах, — равнодушно отмахнулся Том. Он догадывался, по какому поводу она пришла, и не намерен был тратить время попусту. — Хочешь обсудить предстоящую церемонию?

— Я всегда ценила твою сообразительность, — Вальбурга кокетливо прищурилась.

— Не рановато ли?

— Не мне тебе рассказывать, как проходит подготовка! — Она ловко устроила сумочку из драконьей кожи на крохотном столике и опустилась в ближайшее кресло. — Наверняка твои верные псы уже заняты отбором маленьких шлюшек. Сириус у меня бойкий получился, нахальный, такого и зрители не смутят, а Регулус ранимый, впечатлительный мальчик… для него это настоящее таинство. Нельзя ли… как-то поделикатнее? Если уж совсем честно, Том, я бы выбрала для него чистокровную девочку. И рейд в Лондон, там магглы не такие дикие…

— Ни в коем случае. Ты прекрасно знаешь, что правила для всех одинаковы. Кто в здравом уме позволит своей дочери участвовать в церемонии Посвящения?

— Да вот хотя бы кого-нибудь из остатков, Том! Ее отец будет нам благодарен. Все лучше, чем замуж за полукровку.

Вальбурга искренне не считала свои слова оскорбительными.

Подписанный Верховным министром бланк о даровании Тому статуса чистокровного действовал на нее как заклинание Забвения.

— Я в долгу не останусь, ты меня знаешь, — она легко поднялась на ноги, приблизилась и дотронулась до его груди.

— Забудь об этом, Вальбурга. Если Лестрейндж или кто-то из его ищеек узнает о нашем разговоре, мы с тобой отправимся в Нурменгард. Я пока не готов оставить пост и официально податься в изменники.

— Ну что ты за вредина, Том! — Она притопнула ногой и отстранилась. — Неужели так сложно пойти на уступку ради нашего мальчика?

— Регулус твой мальчик, милая. Твой и Ориона.

— А ты хотел, чтобы я во всеуслышание объявила, что его дед был недостойным магглом? — прошипела Вальбурга, но когда Том схватил ее за запястья, испуганно замерла.

— Я сохранил твою тайну, — выплюнул он. — И что я слышу вместо благодарности?

— Ты сделал это, чтобы избежать наказания за связь с замужней женщиной.

— Хватит клянчить послабления для своего избалованного сыночка. Его вообще не должно быть в Хогвартсе, если на то пошло.

— Геллерт даровал тебе…

— Мы оба знаем, что эта грамота — всего лишь клочок пергамента. Довольно, — предупредил он очередную попытку переубедить его. — Надеюсь, твой сын не упадет в обморок, сняв штаны перед девчонкой. Ориона засмеют.

Лицо Вальбурги исказила гримаса, она потянулась к палочке, но Том играюче остановил ее.

В дверь постучали. Он дал ей время, чтобы сесть обратно в кресло, и велел визитеру войти.

— Директор. — Эван Розье, внучок старого идиота Арманда, почтительно поклонился Тому. Гостью он словно не заметил. — Мы отправляемся. Я, Нотт, Пруэтт и Поттер. Бывший Лестершир, город с населением шесть с половиной тысяч человек. Думаю, нам хватит и дня. К вечеру воскресенья будем в Хогвартсе.

Рейды с участием новеньких были единообразными. Маленькие поселения на территории Британии, люди, не склонные к вольнодумству. Минимальный риск столкнуться с агрессией и великолепная возможность почувствовать собственную значимость.

— Ради общего блага, — машинально кивнул Том. — Как себя чувствует миссис Розье?

— Разочарована, как и все мы, — сухо ответил Эван. Без легилименции и не поймешь, что у него на уме. То ли в самом деле огорчен, то ли вздохнул с облегчением, что от них с женой на время отстанут.

— Главное, она осознает, какая ответственность лежит на ваших плечах. Вы молоды и способны к деторождению, вот что важно. Все мы надеемся, что в следующий раз судьба будет к вам благосклонна.

Когда дверь за Розье закрылась, на пару минут в кабинете повисла тишина. Лишь ветер напрасно стучался в закрытое окно.

Том взял с полки золотую чашу и большим пальцем погладил крохотное изображение барсука на отполированном боку. Он думал о том, как сильно упала бы в цене способность волшебников производить на свет детей, будь они неподвластны смерти.

— Признайся, ты ненавидишь систему, созданную твоими руками, — подала голос Вальбурга, и он вздрогнул. Надо же, она до сих пор здесь. — Неудачи этих мальчишек тебя радуют. Ты получаешь удовольствие, наблюдая за их растерянностью. И ты рассчитываешь стать свидетелем момента, когда Геллерт поймет, что на самом деле Благодетели ничего в этом мире не решают. Что всем заправляют полукровки типа тебя.

Том поставил чашу Хельги Хаффлпафф на место, подошел к Вальбурге и предложил ей руку, словно приглашал на танец. Когда она встала, он взял ее за подбородок двумя пальцами и заставил посмотреть ему в глаза.

Вот почему женщин отстранили от важных государственных дел. Вообще от любых дел, имеющих хоть какое-то значение. Они интуитивно чуют обман. Им не место в системе, которая держится на лжи и условностях.

— Церемония Регулуса пройдет точно так же, как у сотен мальчишек до него, — вместо ответа Том с мстительным удовольствием подвел черту под их с Вальбургой разговором.

— Зря мы с Орионом дали тебе шанс подняться из грязи, — прошипела она ему в лицо.

Спустя несколько секунд дверь за Вальбургой шумно закрылась, и наступила безмятежная тишина.

— Если наши господа — волшебники, почему они не наколдуют больше еды?

Лили с опаской наблюдала, как целый ломоть серого хлеба исчезает в бездонной утробе Ричарда. Он его даже не разломил! Просто засунул в рот весь мякиш, пальцами утрамбовал корочку и теперь, щурясь от удовольствия, жевал.

Лили попыталась представить, как с ним целоваться, но ее воображение отказывалось рисовать на месте прекрасного принца этого долговязого пацана с синеватыми губами.

По вечерам, забравшись в кровать, она всегда мечтала о несбыточном. О встрече с принцем, о ярком платье, о вазочке на кухонном столе, полной конфет, и о дне, когда на пороге дома Эвансов появится Благодетель, который объявит, что Лили — тоже ведьма, как жены и дочери господ.

Если честно, принц был наиболее реалистичной фантазией из всех, и потому он в ее мечтах появлялся чаще всего. Конечно, она понимала, что принцев никаких не существует, они перевелись задолго до ее рождения, но это же не значит, что стоит довольствоваться малым и отвечать на неуклюжие ухаживания лопоухого Ричарда.

Даже сокровенные желания у них не совпадали. Ричард, как и все четырнадцатилетние пацаны, просил святого Геллерта лишь о двух вещах: чтобы еда не заканчивалась, и ее можно было есть без перерыва, и чтобы именно его выбрали для службы дозорным.

— Думаешь, им заняться больше нечем? — поморщилась Лили. — Лучше бы даровали нам одежду. Надоели эти рубахи, даже поясок нельзя другого цвета. Я видела мамину фотографию, — она понизила голос до таинственного шепота. — Ей там лет столько же, сколько мне сейчас. Туни стащила ее из шкафчика, чего она пылится?.. Такая красота, и юбка пышная, зеленая, да вот же, точь-в-точь такого цвета! — Лили указала на крохотный пучок едва пробившейся из-под земли травы. Для наглядности.

— Ну и толку от твоих платьев, — небрежно отозвался Ричард, — когда в брюхе пусто. Или думаешь, поглядел на красоту — и сыт? Дура ты, Эванс.

Сам дурак, подумала Лили. Еще сильнее захотелось надеть мамину юбку и посмотреть на его обалдевший вид. Хоть мама и твердила, что красота девушки в ее чистоте, Лили с сестрой считали, что одно другому не мешает.

— Скорей бы день Геллерта, — в качестве компромисса произнесла она, и Ричард воодушевленно покивал.

Каждый год двадцать шестого сентября жители Коукворта собирались на центральной площади, чтобы отпраздновать очередную годовщину начала новой эры. Приезжали волшебники из самой Ирландии, устраивали представление, раздавали еду и подарки. Женщины надевали платья — да, тоже серые, но подол и пояс разрешалось украсить вышивкой. Работягам с фабрики давали выходной, а детей отпускали с уроков пораньше.

В этот день сбывались и кусочек мечты Лили, и одно из желаний Ричарда, несмотря на то, что хотели они совсем разного. А как иначе? Святой Геллерт поощрял тех, кто был ему верен.

— Ты когда-нибудь видела Благодетелей?

Благодетели наведывались в Коукворт нечасто, почти всегда по выходным, а в остальное время за порядком следили констебли и их помощники дозорные. Каждый мальчишка хоть раз в жизни представлял себя одетым в темно-синюю форму, но на службу попадали единицы. Из класса Лили в прошлом году выбрали только троих.

— Один разочек всего, издалека. Папа запретил нам высовываться, пока они в городе, чтобы не мешать им нести службу. Мы с Туни спрятались в саду и смотрели из-за кустов гортензии. Я даже волшебную палочку разглядела в руке одного из них.

Ричард присвистнул.

— И какие они? Я слыхал, в них по семь футов роста. — Он вытер нос тыльной стороной ладони и мечтательно улыбнулся: — А вдруг я тоже, а? Смотри, какой я длинный, меня в приюте каланчой звали. Может, мамка моя с кем-то из господ спуталась, вот ее и… — Ричард весьма красноречиво чиркнул себе по горлу.

Ого, выходит, в чем-то их мечты схожи. Рич тоже хочет оказаться волшебником. А кто не хочет?

— Нет, — Лили решительно затоптала его беспочвенные надежды. — Будь ты полукровкой, у тебя были бы способности. Ты мог бы предметы двигать, например, или… менять их цвет.

Она вовремя прикусила язык, хотя жуть как хотелось рассказать, что в прошлом году, перед самым Рождеством, у нее получилось сделать из белого елочного шарика светло-розовый.

— Угу, — поник Рич. — А еще меня бы, наверное, забрали отсюда. Туда, к ним.

Родителей Ричарда казнили за «распространение лживых слухов», когда он был малышом. Бо́льшую часть своей короткой жизни он провел в сиротском доме, а когда стукнуло четырнадцать, отправился на местную фабрику.

Огромная труба возвышалась над Коуквортом, как средний палец, выросший из земли, и дымила без остановки. Тонкая речка брала начало у основания «пальца», извивалась между заросших берегов, огибала городок по северной границе и убегала в сторону Уитвика. Ее можно было перейти по мостику или вброд, но Лили ни разу этого не делала. На той стороне жили дозорные с семьями, там же находилась местная тюрьма. А еще, по слухам, именно туда прибывали Благодетели перед началом рейда.

— Эй, ты!

Лили с Ричардом как по команде обернулись.

А вот и дозорные, легки на помине.

Майкл Бишоп, его дружок Джек и еще один, его Лили не знала.

— Еще раз увижу тебя с моей девчонкой, сверну твою тощую шею, понял? — Майкл пихнул Ричарда в плечо.

Вот уже пару лет он Лили прохода не давал. Лез целоваться, а однажды даже шлепнул по заднице в школьном коридоре. Парни ржали, подначивая Майкла продолжать в том же духе, девчонки расценили его поступок как явный признак симпатии, а Лили назвала Майкла уродом.

Вообще-то, уродом в общепринятом смысле он не был, но симпатичная рожа не давала ему права себя так вести.

На прошлый день Геллерта их с Джеком приняли в дозорные, чем Бишоп чрезвычайно возгордился и стал еще более невыносимым.

— Отвали от него, — велела Лили, поднимаясь на ноги.

— Смотри, глазищи какие, — кивнув на нее, сказал Майкл своему напарнику, тому, имя которого Лили не знала.

— Да ты романтик, Бишоп, — захохотал тот, нагло разглядывая ее.

— Я не трону этого сопляка, если согласишься прогуляться со мной, завтра после школы, — без улыбки предложил Майкл.

— Лучше соглашайся по-хорошему, Эванс, — почти добродушно посоветовал Джек. — Мы теперь дозорные. У нас теперь… хм, права есть, — он гаденько ухмыльнулся и дернул плечом. Испытательный срок у них длился полгода, так что, по расчетам Лили, закончился буквально на днях.

— Не смей ее заставлять, — влез Ричард. Они с Бишопом были почти одного роста, только Майкл вдвое шире. И с правами, черт бы их побрал. Не зря каждый сопливый мальчишка мечтал стать дозорным.

Дружки Бишопа загоготали. Лили оглянуться не успела, как их окружили. Ричарда скрутили, бросили на землю, лицом в жидкую весеннюю грязь, и угостили парой пинков. Грубые ботинки, которые выдавались вместе с темно-синей формой, смотрелись увесистыми и способными сломать пару ребер. Майкл схватил Лили за руку и прошипел:

— Не дергайся, Эванс. Иначе я сделаю так, чтобы на фабрике напутали с документами и записали твоему старику пару прогулов.

— Ты не посмеешь, — выдохнула Лили в тщетных попытках освободиться. — Это неправда. Он ни дня не пропустил.

— Сказки о Благодетелях тоже неправда, но мы же делаем вид, что верим в них.

Слова Майкла хлестнули ее по лицу подобно размашистой пощечине. Лили даже перестала трепыхаться в его лапищах на секунду.

— О чем ты говоришь?..

В это самое мгновение Ричард воспользовался тем, что его оставили в покое, и, яростно зарычав, кинулся на врага. Он обхватил его под коленями и попытался сбить с ног.

Лили взвизгнула, изо всех сил толкнула Майкла и бросилась прочь.

Все это было бессмысленно.

Из Коукворта не сбежать. А в Коукворте дозорные рано или поздно настигнут ее.

— Вот сука! Какого черта вы стоите, придурки? Догоните ее! Да что с вами такое?

И правда. Лили не слышала ни топота, ни тяжелого дыхания за спиной, будто дружки Бишопа вдруг передумали ее преследовать.

Все равно бессмысленно.

Если не появляться дома и в школе, замерзнешь на улице. В конце марта по ночам все еще прохладно, а укрывать беглянку, которую разыскивают слуги Благодетелей, никто в здравом уме не решится.

Страшно подумать, что будет с Ричардом.

— Беги, Лили, — прохрипел он. — Бе…

— Молчать, отродье изменников.

Раздался глухой звук, с каким носок ботинка сталкивается с человеческой плотью, и крик Ричарда оборвался.

Она обернулась и увидела, что дружки Майкла нелепо замерли на месте, а сам он вот-вот помчится следом за ней.

Она запнулась и чуть не полетела кувырком.

Дальше Лили бежала без оглядки.

— Почему в расписании всего четыре предмета? — Джеймс перевернул листок, но на обороте не обнаружил ни слова. — Зачем нам столько истории магии?

— Лично я не скучаю по зельям, — ухмыльнулся Сириус, покачиваясь на стуле. Он подбрасывал палочку все выше, но каждый раз ловко ловил.

— А травология куда делась?

— Что, соскучился по дремоносным бобам и бубонтюбберам? — поддел Боунс. Через неделю ему исполнялось шестнадцать, в этом классе он досиживал последние дни, а потому считал себя важной птицей. — Ты скоро женишься, так что варить зелья и ухаживать за мандрагорами тебе не придется.

— Жаль, мне нравилось, как они орали, — хохотнул Джеймс и изобразил искаженную рожица младенца-недоростка.

— Значит, тебе понравится быть отцом, — припечатал Эдгар, и Сириус закатил глаза.

— Не слушай ты его, — краем рта посоветовал он и хмыкнул: — Он спит и видит, как наплодит сыновей и станет первым заместителем министра. У таких обычно девчонки рождаются одна за другой. Закон подлости, — Сириус звонко цокнул языком. — Жду не дождусь, когда он уберется отсюда.

— Нам до этого еще далеко, — отмахнулся Джеймс, вынимая из сумки увесистый учебник. — Кто ведет? — он наугад открыл книгу где-то посередине и выхватил из текста случайный кусок: «…После событий восьмого года эры Гриндевальда, когда враги Объединенного Магического Государства пытались опорочить Верховного министра, опубликовав серию лживых статей в «Вестнике Магической Канцелярии» (вероятно, имел место преступный сговор с главным редактором вышеупомянутого издания), был принят Декрет о цензуре…»

— Наставник Мальсибер. Осторожнее с ним, это тебе не Трэверс. В его присутствии никогда не произноси фразы «а мне отец рассказывал» и «до эры Геллерта», он от этого впадает в ярость.

— Я не могу допустить, чтобы старина Геллерт по мне соскучился. — Ему казалось, что со дня его последнего дежурства у портрета прошла целая вечность, а на самом деле это было вчера утром.

— Мы больше не стоим в почетном карауле, — покачал головой Сириус, — этим занимаются только Непосвященные. Здесь любой проступок будет стоить тебе куда дороже. Слушай что я говорю. Держи язык за зубами, когда Мальсибер рядом.

Будто в подтверждение его слов, класс вдруг притих, все повскакивали на ноги.

Дверь за наставником закрылась. Джеймс, стараясь не вертеть головой, осмотрел прямые спины однокурсников.

— Благой день, — бесцветно поздоровался Мальсибер, одетый в черную учительскую мантию, и, когда стройный хор голосов ответил ему тем же, начал урок: — Буллстроуд, первый вопрос домашнего задания.

Громила Буллстроуд чуть стол не свернул, так спешил угодить наставнику.

На лице Сириуса нарисовалась озорная улыбка, которую он тут же стер.

— Декрет об образовании, сэр, — прогудел Буллстроуд, оправившись. Одеяние Благодетеля смотрелось на нем до ужаса нелепо. Как будто на бесформенную кучу навоза в углу теплицы напялили праздничный наряд. — Принят в шестом году эры Геллерта. Законопроект разработан Благодетелем Орионом Блэком и господином Томом Реддлом, посвященным в Благодетели в седьмом году эры Геллерта. Декрет об образовании содержит… — Буллстроуд запнулся. Наверное, ожидал от соседа подсказки, но тот, судя по всему, беззвучную мольбу о помощи проигнорировал. — …Содержит несколько частей, — выкрутился бедолага. — Первая часть посвящена образованию чистокровных юношей в возрасте от одиннадцати до восемнадцати лет…

— Тебе повезло, — шепнул Джеймсу Сириус, когда наставник отошел к окну, — тема легкая. Когда я пришел, разбирали восстания Дамблдора. Хорошо, что у меня память хорошая, а этому олуху что прикажешь делать?

— Держу пари, что он сломался на третьем восстании, — прыснул Джеймс.

— На втором, — фыркнул Сириус.

Мальсибер вернулся на свое место, и пришлось замолчать.

— …вторая часть касается воспитания полукровок, она самая объемная и делится на два подраздела…

Джеймс всю эту чушь наизусть знал.

Полукровки покидали дом в возрасте семи лет и больше с родителями не виделись. Они становились воспитанниками особых закрытых учреждений и содержались там до двадцати одного года. Ближайшее находилось где-то в Ирландии. Именно оттуда притащили тех девчонок для участия в церемонии.

Парни болтали, что живут полукровки в небольших комнатах по шестеро и учатся без выходных. А все свободное время проводят, соревнуясь друг с другом в ловкости и дуэльном мастерстве.

Успешным выпускникам давался шанс стать личным помощником Благодетеля или комиссаром в маггловском районе, а девушки, родившие детей от чистокровных волшебников, могли рассчитывать на хорошую работу. В госпитале Святого Мунго, например, в аптеке или одной из лавок Косого переулка.

— …третий параграф, — пропыхтел Буллстроуд, обильно потея, — описывает функции пансиона для дочерей Благодетелей…

— Ага, тюрьма для девчонок, — шепнул Сириус, убедившись, что Мальсибер не смотрит в их сторону, — чтобы не сбежали от счастливого брака с такими, как этот, — он украдкой кивнул на Буллстроуда. — Вот и вся функция. Белла называла его болотом и сидела смирно, только потому что тайно влюблена в министра…

— Он же старый, — прыснул Джеймс и тут же осекся. Вдруг в классах для Посвященных срабатывают Сигнальные чары, если непочтительно отозваться о Верховном министре? Да нет, Сириус бы его предупредил.

— Зато главный. Наверное, это ее возбуждает. — Они дружно скривились. — Андромеда пыталась сбежать оттуда пару раз. Сигнус рвал и метал. Грозился выдать ее за маггла, представляешь? Да всем было ясно, что он никогда в жизни свою угрозу не исполнит. А Нарцисса…

Узнать мнение третьей кузины Сириуса о пансионе ему не довелось.

В дверь коротко постучали, на пороге нарисовался Розье, и пока они с Мальсибером беседовали, Сириус пихнул Джеймса локтем:

— Эй, это за тобой. Странно, что не на рассвете.

— Говорят, у жены Розье роды начались ночью, — влез всезнающий Боунс. — Поэтому начало рейда под его командованием отложили, пока она не разрешится.

— Ну, видать, все уже, — хмыкнул Сириус. — Опять девчонка.

— Ты-то откуда знаешь? — искренне возмутился Эдгар, убежденный, что верить можно только официальным заявлениям администрации Хогвартса.

— Ты на рожу его постную глянь. Если бы пацан родился, у него это на лбу было бы написано.

Поймав взгляд новоявленного отца, Джеймс быстро сунул учебник, пергамент и перо в сумку, оставил ее на стуле и покинул класс.

Шагая следом за Розье по коридору, он гадал, как долго добираться до этого Коукворта, и кто из шестикурсников будет с ними в группе.

Обычно в тривиальные рейды отправлялись по четверо. Новичок, двое с шестого и выпускник, который брал на себя руководство. Конечно, Джеймс с радостью променял бы Розье на Лонгботтома или Гаджена, но выбора ему никто не давал.

— Благой день, — на лестнице их догнал Фабиан Пруэтт, с энтузиазмом пожал руку сначала Эвану, потом Джеймсу и, улыбаясь от уха до уха, воскликнул: — Вы спасли меня от практического занятия по шестиступенчатой трансфигурации. Уиддершинс нас совсем загонял.

— Я наслышан, как ты выпрашивал этот рейд, — буркнул Розье. Да, точно девчонка, уж больно он мрачен. — Благодетель не знает предпочтений, когда речь идет о долге.

— Желающих было немного, — пожал плечами Фабиан. — Четвертая мудрость Гриндевальда гласит: «Добрая воля превращает долг в увлечение».

— Я знаю содержание всех одиннадцати мудростей, спасибо, — сварливо отозвался тот.

— Неплохо бы добавить к ним двенадцатую. — В холле к ним присоединился Нотт. — Что-нибудь насчет того, что рейды, начатые в полдень, куда более продуктивны, чем те, что проходят на голодный желудок.

Пруэтт обнял его за плечи и, пародируя миссис Филч, прокудахтал:

— Какая дельная мысль, мой мальчик.

Встав напротив портрета министра, Розье протянул Джеймсу ладонь, чтобы помочь аппарировать. Он надеялся, что Гриндевальд проводит его в первый рейд покровительственным кивком, но тот, похоже, был занят куда более важными думами.

Дыхание перехватило, Джеймс почуял, как воздух в легких густеет, как немеют пальцы, а на глазные яблоки давят невидимые пальцы. Он зажмурился, забился в попытке сделать вдох, а когда смог, обнаружил, что стоит между Эваном и Фабианом на берегу заросшей речушки, смердящей и грязной. Джеймс на всякий случай пощупал лицо и убедился, что глаза на месте.

В двух шагах начинался деревянный настил, ведущий к узкому мостику. Доски местами прогнили и грозили развалиться, если на них наступить.

— Я в прошлый раз их латал, — шепнул Фабиан. — Но за зиму опять, видишь…

— Ты уже был здесь? — Джеймс уставился на него как на полоумного. Был и снова попросился. По вони соскучился, что ли, или по трухлявым доскам? Ему ведь уже шестнадцать, могли и в Италию отправить, и в Австрию.

— Ага, полгода назад. Осенью здесь неплохо, даже красиво, на той стороне роща небольшая есть.

Он вынул палочку и собирался обновить деревяшки, но Розье остановил его, презрительно скривившись:

— Не тратьте время на ерунду. Магглы сюда все равно не ходят. А кому надо, тот пусть и ремонтирует. Мы здесь не за этим. В этой дыре периодически фиксируются магические вспышки — помимо дней, когда в городе находятся волшебники. Похоже, очередная аномалия. Или диверсия врагов Объединенного Магического Государства. Наша задача — найти источник и доставить в Министерство. Я возьму на себя фабрику, большинство местных сейчас там, а вы трое начните отсюда и двигайтесь к центральной площади. Разделитесь, так будет быстрее. Ищите детей и подростков, стариков оставьте, у них подобных выбросов не случается. Даже у аномалий запас похищенной у нас магии с возрастом истощается. Я обещал директору, что мы вернемся к полудню завтрашнего дня, и буду крайне разочарован, если один из вас помешает мне выполнить обещание.

Джеймс заметил, что Пруэтт, прежде чем перейти через мост и отправиться на запад, все же привел доски в порядок.

Сам он, выбрав прямой путь, брел по пустынным улочкам, похожим друг на друга словно близнецы, и прикидывал, с чего начать. Обходить все дома по порядку, проверяя магглов одного за другим? За сутки не управится. Действовать наугад? Он не такой везучий, как Сириус. Того словно в Феликсе купали младенцем.

Ох, как же тут воняет. И грязи по колено. Джеймс уже трижды использовал Эванеско, чтобы избавиться от комьев глины на ботинках и очистить полы алой мантии.

Хмурое небо, сотканное из серых туч, нависало над головой низко-низко. Чудилось, что оно гораздо ближе к земле, чем небо над Хогвартсом.

На Ткацкой улице молодая женщина, завидев Джеймса, спешно подхватила ребенка на руки и скрылась в одном из домов. В коттедже напротив быстро захлопнулось окно на втором этаже. Может, этим людям есть что скрывать, младенец — та самая аномалия, а соседи в курсе? Иначе зачем прятаться от Благодетеля?

Честно говоря, Джеймс рассчитывал на более теплый прием. Ему представлялись чистые улицы, хорошо одетые люди с улыбками на лицах, дети, которые толпой бегут следом за ним, закидывая вопросами и выпрашивая сотворить пустяковый фокус. На деле же его встретил враждебно насупившийся городок с накрепко запертыми дверями. В голову лезли непослушные, совершенно лишние мысли, главным образом повторяющие слова Сириуса: «Мы не Благодетели, мы надзиратели».

Он решительно распахнул калитку и поднялся на крыльцо.

Джеймс постучал трижды, прежде чем ему открыли.

— Благой день.

Светловолосый мужчина молча отступил в сторону, позволив ему войти. В тесной прихожей было темно, хоть глаз выколи. Джеймс зажег огонек на кончике палочки и осмотрелся. Пятно света задержалось на детском стульчике, прыгнуло с небольшого комода на вешалку и остановилось на бледном лице хозяина.

— Что вам нужно? — выдавил тот наконец. Его затравленный взгляд напомнил Джеймсу о вчерашнем дне, когда он взял одну из девчонок за руку и отвел в комнату, где они остались вдвоем. Пока он раздевался, она смотрела точно так же.

— Простая проверка. Где твоя жена?

— Моя жена ни в чем дурном не замечена. Мы честно трудимся ради… — он тяжело сглотнул, будто в горле у него застрял кусок яблока, — ради общего блага. Не трогайте ее, сэр. Пожалуйста. Поверьте, в Коукворте есть женщины куда лучше, к-куда привлекательнее… Хотите?.. Хотите я укажу, в каких домах их искать?

До Джеймса наконец дошло, о чем он толкует. Понимание рухнуло на него всей своей тяжестью, ударило под дых и придавило к земле. Картинка придуманного им Коукворта мигом вылиняла и превратилась в наспех выполненный плоский набросок. Джеймс крепче вцепился в палочку, будто она могла помочь удержаться на ногах.

— Я только осмотрю ребенка, — холодно объявил он, ощущая, как по спине ползет противная капля пота.

Мужчина дрожащей рукой взялся за дверную ручку и повернул ее.

Его жена, чуть старше Джеймса на вид, замерла у стены, прижимая к себе сына. Он не знал точно, совпадают ли традиции Благодетелей с традициями магглов в этом смысле, но синие рубашонки обычно надевали на мальчиков.

Женщина, покусывая губу, смотрела на него с вызовом и ненавистью.

Джеймс вспомнил, как уверенно держался Розье, как Фабиан, хитро улыбаясь, починил мостик вопреки наказу старшего, и глубоко вздохнул.

Он пришел сюда без злого умысла. Он исполняет долг Благодетеля. Аномалии опасны, они способны чинить разрушения невероятного масштаба. Если в этой комнате находится одна из них, ее стоит идентифицировать.

Джеймс поднял палочку — женщина жалобно заскулила — и произнес формулу.

Малыш продолжал лепетать на руках у матери как ни в чем не бывало.

Слава Геллерту. Обычный маггловский ребенок.

Эта семья показалась Джеймсу и без того несчастной, ему не хотелось причинять им боль.

Он двинулся к выходу, желая поскорее убраться отсюда. Хозяин проводил его, пробормотав что-то себе под нос: то ли проклял, то ли попрощался.

Наставники предупреждали, что простаков часто пугает мощь, которую их разум не в силах объять. Однако слова этого маггла никак не шли из головы. Он боялся вовсе не магии. Он боялся, что Благодетель воспользуется своим превосходством.

— Нет! Отпусти, Бишоп! Пусти!

Джеймс так крепко задумался, что не заметил, куда идет.

Похоже, он миновал одну из боковых улиц и очутился в небольшом проулке, который заканчивался тупиком. Крики доносились оттуда. Джеймс перешел на бег и, миновав пустую детскую площадку, повернул за угол.

Слева стоял дом с зияющими дырами вместо окон, справа возвышался сплошной забор, а тупиком этот закуток делали огромные мусорные контейнеры примерно в двадцати футах от пары подростков, которые и были источником шума.

— Что ты сделала с Джеком и Оливером? — Парень по фамилии Бишоп, если Джеймс правильно услышал, носил темно-синюю форму дозорного. Чем эта хрупкая девчонка могла провиниться? Посмела перечить своим братьям, может быть? — Они как будто… без сознания, хоть и на ногах, — ответил на незаданный вслух вопрос Бишоп. Джеймс навострил уши. Они так увлеклись борьбой, что не заметили его приближения. Дозорный как следует встряхнул девчонку, одетую, как и все магглы, в длинную серую рубаху. Их подвязывали поясом на манер платья. Ее длинные темно-рыжие волосы развевались по ветру как знамя, ноги утопали в грубых ботинках, и вообще Джеймсу казалось, что если этот громила будет и дальше ее так трясти, она разлетиться на сотню соломинок, как кукла.

— Это не я. Я ничего не делала. — Голос напомнил Джеймсу мелодию, которую играла музыкальная шкатулка в его детской. Он с удовольствием продолжил бы его слушать, но дозорный оборвал девчонку:

— Я помню, что ты устроила на дне Геллерта в третьем классе. Теперь я точно знаю, что это была ты. Я сообщу господам, и меня наградят. Хорошо, что я не успел тебя трахнуть.

— Не забудь рассказать им, — огрызнулась она, — как сильно ты хотел это сделать.

Физиономию Бишопа исказила злобная гримаса, он размахнулся и со всей силы ударил ее по лицу.

Неясно было, прозвучала ли пощечина как выстрел, или звук оглушительного хлопка родился совсем по другой причине. Джеймсу померещилось, что кто-то — возможно кто-то из старших — замедлил ход времени и позволил ему в деталях рассмотреть, как девчонка с невиданной для ее телосложения силой отпихнула от себя дозорного, и тот отлетел на добрых десять футов. Распластался у подножия зловонных контейнеров, да так и остался лежать, корчась от боли.

Приблизившись, Джеймс обнаружил две черные дыры с опаленными краями на его куртке, формой и размером схожие с небольшими узкими ладонями. Он готов был поклясться, что видит там, под одеждой, обожженную плоть.

— Помогите! — девчонка кинулась к нему и схватила за руку. — Там… — Она указала куда-то в сторону высокого забора. — Ричард. Мальчик. Его ранили. Вы ведь сможете ему помочь? Сможете вылечить?

Ее глаза, цветом сравнимые со смертоносным лучом, блестели от слез, губы были припухшими, а прикосновение — горячим. Не настолько горячим, чтобы прожечь плотную ткань, но все равно пронзительным. У Джеймса закружилась голова. Он словно впервые видел живую, настоящую девчонку, от запаха которой учащалось дыхание.

Вчерашнее свидание с полукровкой не принесло ему и десятой части того, что он чувствовал сейчас. Это ощущение ширилось в груди, распирало изнутри и стирало из памяти мудрости Гриндевальда одну за другой. А оставшиеся мысли путало.

За спиной послышались быстрые шаги. Ну конечно, они наделали много магического шума.

Джеймс поспешно высвободил свою руку из тонких девичьих пальцев.

— Что здесь произошло? — взбудораженный Нотт покружился на месте, осматриваясь. Он равнодушно поглядел на дозорного, кое-как вставшего на четвереньки, и чуть более заинтересованно — на девчонку. — Вот это мощь! Магическая волна была такой силы, что я на центральной площади учуял. Сразу аппарировал. Кто из них, Поттер?

У него была доля секунды, чтобы принять решение.

Пожалуй, даже человек на краю пропасти чувствует себя чуточку лучше. Увереннее.

Качнуться вперед — и нарушить клятву, которой еще и дня не исполнилось, — или сделать шаг назад, пожертвовав аномалией? Очень красивой аномалией. Аномалией, которая бросилась к нему за помощью, как и положено магглам. Наверняка ее создали такой, чтобы она смогла защитить себя, обвести глупца Джеймса и ему подобных вокруг пальца.

И тут Сириус не соврал. У магглов красивые женщины. Живые. Как солнце, бьющее в глаза.

«Женщины — воплощение соблазна, юноши», — проскрипел в голове голос наставника Макнейра.

Соблазн в самом деле был велик. Он пожирал Джеймса живьем. Он подкидывал ему воспоминания о вчерашней ночи и рисовал на месте той безликой полукровки эту соломенную куклу.

— Она, — выдохнул Джеймс, но Нотт его не услышал, потому что ему вторил другой голос, куда более решительный. Голос Пруэтта.

— Он.

Слово упало и покатилось по жидкой грязи прямо к мусорке. Лживое слово, слово-приговор, вынесенный невиновному.

Фабиан вышагивал по дороге, умудрившись найти почти сухой участок. Или сам его создал. Он очертил в воздухе замысловатый узор, с кончика палочки сорвался Патронус, рожденный из яркого серебристого света, и умчался вдаль.

— Я прибыл раньше тебя, дружище, — ухмыльнувшись, сказал Пруэтт Нотту, — но дал новенькому шанс проявить себя.

Бишоп открывал и закрывал рот, как рыба на берегу, оглушенный дерзкой ложью, а после просипел:

— Он врет! Этот, лохматый, видел, что это была она! Смотрите, — он, пошатываясь, поднялся на ноги и ткнул себя в грудь. — До мяса меня продырявила.

— Неконтролируемая магия часто обращается против своего создателя, — парировал Пруэтт, непринужденно улыбаясь, а Нотт с оттенком удивления констатировал:

— Ты посмел обвинить Благодетеля во лжи.

— Я клянусь, сэр, клянусь, это она. Она ведьма. Она творит невозможные вещи. Невозможные для нас, разумеется, не для вас. Страшные вещи. Да скажи же им! — в отчаянии заорал дозорный, обращаясь к Джеймсу. А у него будто язык отнялся. Вердикт Пруэтта заставил его поверить, что оба они сошли с ума. Ведь истина одна, а значит, кто-то из них ошибается. Кого-то подводит зрение или разум. — Скажи, блядь! Скажи!

Фабиан остановился позади аномалии, равнодушно наблюдая за потугами громилы добиться правды.

Бишоп оскалился и с ревом бросился на Джеймса. Точь-в-точь бешеный пес, извалявшийся в грязи и вставший на задние лапы. Он был наголову выше Джеймса, руки походили на две вратарские перчатки, огромные, широкие. Одной такой можно было зашибить небольшую кошку.

Ногти царапнули кожу на лице, прежде чем он успел защитить себя зачарованным барьером. Следующий взмах — и Бишоп снова рухнул на колени.

Негромкий хлопок оповестил присутствующих о прибытии Розье. Нотт двинулся ему навстречу, желая первым доложить об успехе их миссии.

— Этот маггл на тебя набросился? — Эван, глянув на Джеймса, палочкой указал на поверженного дозорного.

Он кивнул.

— Встать.

Дозорный зыркнул на него исподлобья и, вытерев кровь с губы, с трудом выпрямился в полный рост.

— Имя.

— Дозорный Майкл Бишоп. Сэр.

Розье неспешно закатал рукава мантии и будничным тоном объявил:

— Майкл Бишоп, согласно статье шестнадцатой закона о Статусе крови, за нападение на Благодетеля, отягощенное оскорбительными высказываниями в его адрес, ты приговариваешься к смерти.

Джеймс подумал, что ослышался.

Конечно, ему было известно, что магглам запрещено касаться господ, вести себя непочтительно и угрожать расправой, но он даже вообразить не мог, что наказание за непослушание такое суровое.

Нет, Розье, должно быть, шутит. Припугнет, свяжет и доставит в Министерство, как полагается. Они ведь должны изучить аномалию. Правда, там выяснится, что этот Майкл самый обычный простак. Как тогда Пруэтт будет выкручиваться?

Парень выглядит школьником, несмотря на габариты. Детей не казнят.

Только Джеймс убедил себя, что никакой беды не случится, Розье, и глазом не моргнув, указал на грудь Бишопа палочкой и без какого-либо оттенка произнес:

— Авада Кедавра.

Майкл на крохотную долю секунды замер — Джеймсу она показалась примерно часовой, эта секунда, — издал неясный звук, что-то типа беззвучного «ах», а после рухнул как подкошенный.

Его широко распахнутые голубые глаза опустели навсегда.

— Но он же… ничего мне не сделал. — Он не узнал собственный голос. Все ждал, когда Нотт с Пруэттом рассмеются и сознаются, что для новичков всегда устраивают такие розыгрыши. А Бишоп перестанет притворяться мертвым, встанет, извинится и в сопровождении Розье отправится в Министерство.

— Простаки не могут касаться нас. К тому же, он был аномалией. Я оказал этому магглу услугу, не позволив ему дожить до встречи с Отделом тайн. Нотт доложил, что ты взял его с поличным, Поттер. Отличная работа. Правду говорят, новичкам везет.

Джеймс, оглушенный бескомпромиссностью смерти, спохватился и пробормотал какие-то слова благодарности, а сам все гадал, как так случилось, что по их с Пруэттом вине казнили невиновного парня. Зачем Фабиан солгал, и почему он, Джеймс, не нашел в себе сил возразить ему?

Виновница путаницы, ставшей роковой для Бишопа, все еще торчала тут, на расстоянии вытянутой руки. Она наблюдала за телом Майкла, будто тоже ждала его воскрешения. Губы ее после увесистой оплеухи посинели и распухли. Великоватая рубаха сбилась, обнажив плечо.

— Сообщи дозорным, чтобы прибрали здесь все, — брезгливо поджав верхнюю губу, приказал девчонке Розье. Он сделал было шаг, но передумал сразу уходить, обернулся и еще раз осмотрел ее с ног до головы.

— Мы закончили? — подал голос Пруэтт, махнув рукой в сторону переулка, откуда они пришли.

— Да. — Эван словно опомнился, стер плотоядную улыбочку с рожи и жестом велел идти за ним. Впрочем, Джеймс уже понял, как тут не заблудиться. Ориентироваться можно было по запаху; ближе к реке он усиливался.

— Разве не нужно… узнать ее имя и… стереть сегодняшний день?

— Нет. Так уже давно не делают. Магглам полезно знать свое место. Ради их же блага. — Розье вдруг остановился, повернулся к Джеймсу и вперился в него взглядом: — Откуда ты знаешь, что раньше так поступали?

— Я… не знаю… просто подумал…

— А ты? — спросил у Эвана Фабиан. Однако его дружелюбная улыбка не могла никого обмануть. — Откуда знаешь?

Тот криво усмехнулся, несколько секунд они играли в гляделки, а после Розье фыркнул и пошел вперед. За ним двинулись Нотт и Пруэтт.

Джеймс плелся в хвосте, то и дело оглядываясь. Хрупкая фигурка становилась все меньше, пока они не повернули за угол, и аномалия вовсе не исчезла из виду. Он готов был побиться об заклад, что Коукворт сделали таким вонючим, чтобы перебить ее дурманящий запах.

Интересно, а остальные его учуяли? Наверное, у Пруэтта от этого в голове помутилось, думал Джеймс. Жаль, что запах нельзя забрать с собой и продемонстрировать Сириусу. У него чуткий нос.

Фабиан дождался, пока Джеймс его догонит, и украдкой шепнул:

— Ее зовут Лили.

— Обязательно туда идти?

Фабиан выпутался из тонкого свитера, нога об ногу разулся и спустил штаны вместе с подштанниками. Ему хватило пары секунд; Гидеон за это время только глаза закатить успел.

— Не задавай вопросов, на которые сам знаешь ответ, — буркнул брат, дернув головой, мол, не стой. Друг за другом они вошли в темное помещение, полное пара. — Думаешь, для тебя любезно сделают исключение? — Гидеон решительно подошел к крайнему отсеку и повернул краны, пуская воду. Фабиан занял соседний. Горячий душ быстро приводил в чувство после изнурительной тренировки. — Тебя что, на смерть посылают? Посмотришь на девиц положенные два часа, сделаешь вид, что заинтересован одной или парочкой, а там, глядишь, и правда приглянется кто. Только вино не пей, слухи ходят, туда мешают разбавленную Амортенцию, — Гидеон понизил голос до такой степени, что Фабиан едва различил слова.

Поговорить с глазу на глаз в Хогвартсе удавалось лишь в трех случаях — пока моешься, пока справляешь нужду и в спальне, пока соседи чешут языками на лестнице или в общей комнате.

В коридорах замка сновали домовики, обязанные докладывать обо всем услышанном. Их становилось все больше, потому что указом пятьдесят четвертого года Благодетелям велено было каждого новорожденного эльфа мужского пола передавать в собственность директора Хогвартса, а женского — в госпиталь Святого Мунго, оставив себе лишь одного, на замену дряхлым слугам.

В классах с подопечных не спускали глаз наставники, а в рейдах студенты следили друг за другом. Фабиан быстро научился определять и запоминать тех, при ком нужно держать язык за зубами. Иногда на таких указывал ему брат.

— Зачем? Действие зелья быстро проходит.

— Чтобы ты чувствовал себя влюбленным, разумеется, — фыркнул Гидеон. — Пытаются сбыть залежалый товар. Эту Амортенцию сами девицы и готовят — те, кому давно пора замуж, но их никто не выбирает. Действие зелья сходит на нет, а впечатление в памяти остается. Многие возвращаются оттуда воодушевленными, думают, что девица в самом деле хороша и называют ее имя, когда речь заходит о браке. А после не понимают, каким местом смотрели.

— Две встречи — это ничтожно мало.

— Так и задумано, чтобы не оставалось времени на сомнения. Дополнительные свидания организуешь себе сам, если захочешь, — загадочно обронил Гидеон.

Фабиан подозревал, что он нашел способ покидать замок без ведома наставников.

Поначалу думал, что Гидеон родился под счастливой звездой, и только по этой причине влюбился с первого взгляда, да еще и взаимно.

Но чем ближе был день, в который ему самому предстояло принять Печать Верности, тем чаще Фабиан задумывался, что его брат виделся с будущей женой не только в Дни Благословения. Они проводились всего дважды в год — на день Геллерта и в апреле, «когда просыпалась природа». Шестнадцатилетние студенты отправлялись на юго-запад Англии, где в бывшем графстве Уилтшир стоял замок, прозванный «лавкой невест». Туда же на пышное торжество прибывали воспитанницы женского пансиона.

— Ты никогда не рассказывал о своей первой встрече с Алисией, — осторожно начал Фабиан, чтобы прощупать почву. — Как это было? Как ты понял, что именно она… тебе нравится?

Гидеон остро зыркнул на него, будто разозлился на мгновение, но все же бросил:

— Нет инструкций, братишка. Я знаю, ты хочешь облегчить себе выбор, получив совет от меня, но так не выйдет. У тебя есть свое сердце и своя душа, они подскажут. Не я. — Он помолчал, орудуя мочалкой, а после досадливо поморщился, словно Фабиан силой вырвал у него признание, но все же поделился: — Я только стал Посвященным. На Рождество родители как обычно были приглашены к Диггори, и отец велел мне тоже собираться. Думаю, ему не терпелось похвастать моим алым одеянием. — Благодетель Диггори и его супруга были давними друзьями Пруэттов. Амос, их сын, окончил Хогвартс несколько лет назад и сейчас занимал скромную должность в Дирекции по контролю за популяцией оборотней.

— Скорее, нашим отцам не терпелось осуществить свой план, который ты, к слову, уже сорвал, — поддел Фабиан, и брат самодовольно ухмыльнулся.

Несмотря на существование одобренной Министерством процедуры подбора жен для чистокровных юношей, многие родители пытались взять дело в свои руки. Ни для кого не было секретом, что наследницы древних родов всегда нарасхват, даже если они страшненькие и угловатые, и потому самые пронырливые Благодетели ухитрялись заранее, пока дети малы, договориться о женитьбе. А рождественские праздники использовали для того, чтобы познакомить их друг с другом и добиться взаимной заинтересованности.

Огден Пруэтт и Орфан Диггори планировали женить Фабиана и Гидеона на двойняшках Грете и Дафне, младших сестрах Амоса, но выбор Гидеона спутал им все карты.

— Я собирался сбежать оттуда, пока голова не лопнула от щебетания близняшек. Открыл дверь, а там Алисия с рождественскими благами. — Гидеон позволил скупой улыбке скользнуть по его губам. — И говорит мне, мол, ты не Диггори, для тебя носков нет, — он раскатисто захохотал, позабыв, что их могут услышать.

Жены и дочери Благодетелей наполняли плетеную корзину выпечкой и вязаными носками, а после обходили соседей. Когда рождалась очередная девочка, шутили, мол, будет теперь кому дары разносить на Рождество. Каждый член одариваемой семьи получал свою пару, будь то младенец или дряхлый старик. Этот ежегодный ритуал должен был способствовать единению волшебников и служить напоминанием о том, что общее благо куда важнее личного.

На деле, в домах скапливалось столько провизии, что приходилось раздавать слугам или отправлять прямиком в маггловские приюты, а носками можно было украшать елку.

— Мать ее одну отправила? — удивился Фабиан.

— С домовиком, — пожал плечами Гидеон. — Там меньше мили, маггловские поселения вокруг давно вымерли. Только старики коротают остаток века, а кто помоложе в города уходят, иначе не наберут нужную сумму, чтобы заплатить налог.

— И как ты понял?..

— Я не понял тогда ничего, — перебил брат. — Не понимал, почему вспоминаю ее время от времени. И даже не задавался вопросом, почему о ней я думаю, а о тех девчонках с церемоний нет. В следующий раз мы увиделись уже в Уилтшире. Я не ожидал. Думал почему-то, что она младше. И заметил ее не сразу. Воспитатели ведь стараются совсем юных в дальние ряды посадить, чтобы мы выбирали из тех, у кого вот-вот срок годности выйдет. Только когда родинку увидел…

Небольшое пятнышко над губой придавало Алисии вид немного капризный и одновременно застенчивый, словно эта родинка была кокетством природы.

— Я слышал от Голдстейна, что наставники рекомендуют начинать разговор только в том случае, если готов посвятить девушке весь вечер. И ни в коем случае не встревать в чужую беседу.

— Да, старина Генри далеко не тупица, — фыркнул Гидеон. — Болтать со всеми подряд нельзя, это неуважение к самой первой девчонке, с которой ты заговорил. Что касается случаев, когда девушка приглянулась не только тебе… В Декрете об образовании сказано, что достойных женщин хватит на всех Благодетелей, поэтому наставники всячески пресекают явную конкуренцию. Но это может стать проблемой, да. Слышал, Малфою пришлось возглавить несколько рискованных рейдов, чтобы получить разрешение на брак с младшей Блэк, а его родители изрядно потратились на целителей, которые как один утверждали, будто Нарцисса в свои шестнадцать еще не готова становиться чьей-то женой. А как только Люциус справил совершеннолетие, так сразу приготовилась, — съязвил Гидеон.

Он сам прошел этот нелегкий путь.

Торжество в Уилтшире смахивало на приманку. Шестикурсникам показывали девушек, позволяли познакомиться с ними, давали иллюзию выбора, а после напоминали, что предпочтения — это блажь, и возможность выбрать себе жену нужно заслужить. Прошлым летом Гидеон почти не появлялся в Хогвартсе, а когда вернулся накануне своих семнадцати, Фабиан его не узнал. Он стал немногословным и безжалостным в какой-то мере, не давал спуска провинившимся, а еще зачастил к школьному озеру.

Туда ходили за утешением, за тишиной и за возможностью облегчить душу. Там, на берегу, рядом с высокой березой возвышалась каменная фигура молодой женщины. Никто не знал ее имени и возраста, не знал, кто был ее прообразом; наставники рассказывали лишь, что господин Верховный министр собственноручно создал статую из огромной глыбы одним взмахом палочки.

Мальчишки бегали к ней, скучая по дому, Посвященные искали удачу накануне важных событий, будь то день Благословения, аппарационные испытания или первый рейд на континент. А Гидеон просил прощения за боль, которую он вынужден был причинять, пока был в рейдах.

— Что, если я не найду никого среди воспитанниц пансиона?..

Фабиан понимал, что в таком случае ему просто подберут девушку из числа его ровесниц, ту, на руку которой не будет других претендентов.

Среди юных Благодетелей было достаточно тех, кто не собирался из кожи вон лезть, чтобы заполучить красавицу с известной фамилией. Боунс, например, планировал взять одну из двадцатилетних девиц, кому грозил союз с полукровкой или вдовцом.

Подобный поступок давал ему небольшую фору при распределении служебных мест и избавлял от необходимости с кем-то соревноваться. А еще он пафосно заявлял, что «остатки» оказываются самыми плодовитыми. «Вот почему мальчиков рождается все меньше. Женщины, способные их родить, остаются не у дел».

— Может, так оно даже лучше будет, — на полном серьезе ответил Гидеон, выключив воду и взяв с узкой полки бритву. — Не придется тебе становиться безжалостной тварью ради того, чтобы жениться на любимой. Паршивый это выбор, брат, между любовью и собственным достоинством.

— Интересно, кто-нибудь влюблялся в полукровку? — якобы в шутку сказал Фабиан, ожесточенно натирая мылом подмышки. — В одну из тех, кому сделал ребенка, например.

— В одну из тех, кого все подряд трахают, ты хотел сказать? Где ты чистую-то полукровку найдешь? В Заповеднике если только. Ты что удумал, а? — угрожающе прорычал Гидеон, указав на него острым лезвием. — Ты можешь любить хоть дюжину полукровок, но, пока ты жив, ты подчиняешься закону о Статусе крови. Твоя жена должна быть чистокровной. А любовницы… да хоть магглами, — снисходительно улыбнулся он. — Заповедник всех ублюдков приберет.

— Я-то здесь при чем? Не влюблялся я ни в каких полукровок.

— Да? А в кого тогда? Ты когда в последний раз был с девчонкой? — строго спросил Гидеон, возвращаясь к бритью.

— Не помню, — соврал Фабиан.

— Зато я помню, — процедил брат. — С прошлой осени ты отсиживаешься в углу на церемониях. Вы с Блэком сговорились, что ли? Эти дурочки из кожи вон лезут, чтобы один из вас обратил на них внимание, а вы оба нос воротите.

— Ну и что?

— Ты корчишься при мысли об Уилтшире и избегаешь полукровок. Это может вызвать подозрение, что ты немощен. Потому что здоровый мужчина, по мнению Министерства, должен с аппетитом бросаться на любую официально одобренную женщину. — В голосе Гидеона Фабиан услышал сарказм.

— Я не животное. Я хочу чувствовать к девушке хотя бы подобие симпатии, чтобы...

— Хватит уже строить из себя мученика. Не по любви его, видите ли, заставляют… Бедненький. Подумай лучше, каково им. Похуже, чем тебе, это точно. У тебя есть выбор, ты до определенного момента можешь отсидеться, а у них такого шанса нет. Или ты все еще веришь сказочкам про то, какая это честь для них?

— Тогда какая разница, кто из нас?..

— Да большая, Фабиан. Они же женщины. Маленькие еще, но все же женщины. Им нравятся симпатичные парни. Думаешь, они просто так тебе глазки строят? Кого приятнее обслуживать, Блэка или кривозубого урода? А дети, которые родятся? Им ведь растить их целых семь лет. У них что-то там срабатывает в голове, они к этим младенцам привязываются, как к куклам. Заботятся о них, переодевают, кормят. Все хотят красивую куклу, Фабиан, а не гоблина в пеленках. Кроме того, каждая из них надеется, что ты ею увлечешься, откажешься принимать Печать Верности и заберешь ее из Заповедника, — он издевательски засмеялся.

Что ж, объяснял брат доходчиво. С его аргументами сложно было спорить. Но желание принимать в церемониях активное участие в душе Фабиана от этого не появилось.

В красивую, но глупую легенду о том, как на заре эры Геллерта один из студентов Хогвартса влюбился в полукровку и оставил службу Благодетеля ради нее, он не верил. Потому что подобный поступок отправил бы его в Пристанище. Раньше это место посреди бушующего моря тоже было тюрьмой, как Нурменгард, а теперь в стенах крепости томились мужчины и женщины, которые не стали жертвой палача исключительно из-за своей «полезности». Красивые молодые парни, девушки, родившие уже пару сыновей и ни одной дочери, старики, обладающие выдающимися магическими способностями. Все, кто провинился перед Объединенных Магическим Государством, но убивать их было бы расточительством.

А девчонки в ту сказку верили, конечно. Фабиан не сомневался, что они же ее и придумали, и вот уже много лет этот ненастоящий маяк освещал им путь в никуда.

Гидеон закончил с мытьем, с силой провел по волосам руками, выжимая лишнюю воду, подошел к нему вплотную и встал напротив.

— Меньше, чем через полгода, меня здесь уже не будет. Некому будет вправлять тебе мозги, и если ты совершишь глупость, вытаскивать из дерьма тебя тоже будет некому. Роскошь быть свободным доступна лишь тем, кто умеет притворяться послушным. Ты младший сын, Фабиан. Даже отец не вступится, если тебе будет грозить казнь. Магглы думают, что нам дозволено все, но на самом деле, мы связаны по рукам и ногам куда крепче, чем они.

Гидеон, ясное дело, думал о Лестрейнджах в эту минуту.

Разница у Родольфуса с Рабастаном была такая же, как у них с Фабианом. Несколько лет назад, когда Фабиан только-только поступил в Хогвартс, магическое сообщество потрясла новость, что сын Благодетеля Лестрейнджа соблазнил замужнюю женщину.

В глазах закона это преступление было куда более тяжким, чем связь с магглой, хотя карались они одинаково. Лестрейндж-старший мог бы похлопотать за своего парня; несовершеннолетним делали поблажки в исключительных случаях. Но он не стал.

За первенцев родители бились до последнего, а второй и третий уже сослужили службу — стали ступенькой под отцовским сапогом, когда тот шел к желанной должности. Родольфусу жена к тому моменту родила сына, так что продолжение рода Лестрейнджей считалось делом сделанным.

Если у Алисии будет мальчик, жизнь Фабиана упадет в цене еще ниже. Это не означало, что он не любит своего брата или желает зла его жене. Нет, он с нетерпением ждал появления на свет племянника. Но вот так был устроен их мир.

— Что там произошло, в этой Лестерширской дыре? — сменил тему Гидеон. — Розье говорит, пришлось воспользоваться шестнадцатой статьей.

Фабиан разглядывал Печать Верности под левой ключицей брата, лишь бы не смотреть ему в глаза.

— Да, аномалия оказалась агрессивной.

— М-м. Ну-ну. А ты зачем туда поперся?

— Шестиступенчатая трансфигурация мне не дается. Хотел выиграть время, — пожал плечами Фабиан, изобразив на лице улыбку.

— Ты странно себя ведешь, — припечатал Гидеон. — Будь осторожен. И собирайся на день Благословения не с такой кислой рожей.

— Есть, сэр, — дерзко отозвался он, рывком перекрыл воду и двинулся к скамье с полотенцами.

Если Поттер проговорится, им обоим крышка.

Но он будет молчать, он же не самоубийца.

Момент уже упущен, теперь они сообщники. Надо было там признаваться, на месте, но Поттер этого не сделал. Конечно, не сделал, язык не повернулся. У Фабиана тоже не повернулся осенью. Тогда он просто промолчал, сказал, что не обнаружил ничего подозрительно во вверенном ему районе Коукворта. А Поттеру пришлось соврать.

Еще и парня этого прикончили.

Фабиан, отвернувшись к стене, болезненно поморщился. Вот и первая человеческая жизнь на его совести. Сколько еще таких будет?..

«Он убил его. Насмерть, Сириус. Убил», — шептал Джеймс Блэку. Фабиан, когда они вернулись из рейда, задержался у подножия лестницы. Оттуда прекрасно слышно было, что происходит в боковом коридоре, где располагалась спальня пятикурсников. Судя по всему, Поттер вытащил друга из постели, чтобы рассказать о случившемся.

«Я знаю», — голос Сириуса звучал глухо. Фабиан представил, как он устало потирает глаза.

«Даже глазом не моргнул. Розье. Помнишь, когда я только поступил, он покрасил твоего филина в розовый?..»

С тех пор много воды утекло, а Эван из тринадцатилетнего пацана превратился в бескомпромиссного исполнителя воли Государства.

Фабиану не нравилось, насколько близко к сердцу Поттер принял смерть Бишопа. Как бы не сболтнул чего лишнего ненароком. Вот уже несколько дней он собирался поговорить с ним, но никак не мог улучить момент. Не стоило называть Джеймсу ее имя. Фабиану показалось, что так аномалия перестанет быть для Поттера безликим серым пятном, что он увидит в ней такого же человека, как они, и сочувствие возьмет верх над его разумом и чувством долга. Но не учел, что он может оказаться из породы таких, как Боунс. Впрочем, Фабиан до сих пор на свободе, стало быть, Поттер не побежал первым делом докладывать обо всем наставникам.

— Благой вечер, — чопорно произнес Эдгар, легок на помине. Разминувшись с Гидеоном в дверях душевой комнаты, он кивнул Фабиану. Несколько дней назад они снова стали соседями, и спальня наполнилась духотой, которую Эдгар источал буквально физически.

— Благой вечер, — бросил Фабиан, накидывая мантию на плечи. — Только вернулись? Как французы? — из вежливости спросил он.

— Да. Лонгботтом высоко оценил мое участие, пообещал, что в следующий раз меня направят на Пиренеи, — горделиво приосанился Боунс. Обычно это означало, что он обыскивал дома «неблагонадежных» магглов старательнее других Благодетелей. — Девки там распутные, сами себя предлагают, лишь бы я не нашел то, что прячут их отцы и мужья.

— А ты, конечно же, нашел, — ехидно поддел Фабиан.

— Разумеется, — самодовольно фыркнул Боунс, — но сначала воспользовался предложением.

Он не был уродом, но и привлекательным Эдгара сложно было назвать. Глаза навыкате и толстые губы делали весь его вид небрежным, словно природа создавала его впопыхах. Из-за узких плеч талия казалась расплывшейся, а руки короткими.

Сложно было поверить, что «распутные девки» позарились на такого.

— А ты в курсе, — не выдержал он, — наш маленький любитель правил и законов, что за это можно оказаться в Пристанище или на том свете?

Эдгар нисколько не смутился:

— Тогда каждого второго придется казнить. И кто же останется? Шестую мудрость Гриндевальда помнишь?

Исполненный долг очищает совесть.

Фабиану истинный смысл мудростей начал раскрываться не так давно. Да вот, собственно, только после Посвящения.

Речь здесь шла вовсе не о том, что ты можешь спать с чистой совестью, если живешь по правилам. На самом деле, мудрость давала негласное разрешение их нарушать. Чем громче ты заявлял о своем желании послужить Государству, чем охотнее демонстрировал преданность министру и его заветам, тем больше поблажек получал. «Цель оправдывает средства» — вот как на самом деле должна была звучать шестая мудрость.

— …половина на французском болтают. Пришлось продемонстрировать на одном старике, что с ними будет, если я сию же секунду не начну их понимать. Живо вспомнили, как просить о милости, — хохотнул Боунс, оголяясь. Фабиан подавил желание поморщиться. — Bitte, verschonen Sie mich, — передразнил он чей-то тонкий голос.

Магглы во всех частях Объединенного Магического Государства говорили на родном языке, но Благодетелям из других земель обязаны были отвечать на общем.

Дети простаков учили его в школах, а для маленьких волшебников родители приглашали учителей.

Фабиан пользовался им крайне редко. Огден Пруэтт сам знал четыре языка и сыновьям своим нанял воспитателей с континента. Так что они запросто могли сойти за местных в Италии, Франции и Польше.

— Нашли что-нибудь стоящее? — он прервал хвастливый монолог Боунса.

— А как же. Брат той шлюшки хранил волшебную палочку, украденную о полукровки. Они думали, что если понять принцип ее работы, можно тоже стать колдуном, представляешь? — Боунс заливисто рассмеялся, точно ребенок. — Идиоты не понимают, что палочка сама по себе ничего не дает.

— Зато соображают, как украсть магические способности, — скептически хмыкнул Фабиан. Он перечитал, пожалуй, все статьи об аномалиях, какие нашел, но ни одна из них не давала однозначного ответа, откуда они берутся и каким образом крадут у волшебников силы.

— Даже среди магглов есть хитрецы, — отсмеявшись, заявил Эдгар. — Но вскоре мы очистим от них мир. Рожденные в эру Геллерта знают, что покорность — залог долголетия.

Как он чеканил слова! Будто был гласом самого Гриндевальда.

Фабиану захотелось немедленно залезть под душ снова и смыть с себя этот разговор. Боунс степенно прошагал к отсекам, заняв центральный, а он привалился спиной к стене, крепко зажмурился и задрал голову к потолку.

— Давай его утопим, — тихий голос прозвучал совсем рядом. Фабиан поспешно открыл глаза и увидел Блэка. — Все равно за что-нибудь казнят. А так хоть остальным одолжение сделаем.

С Сириусом они соседствовали всего пару месяцев в году, но эти краткие периоды оставались в памяти светлыми пятнами, потому что он сам умел улыбаться и окружающих умел смешить.

Сейчас Блэк не выглядел веселым, и Фабиан сделал вывод, что намерения его не совсем шуточные.

— Я все же надеюсь, что за нас дело сделают взбунтовавшиеся магглы где-нибудь на континенте.

Об этом не писали в газетах и не говорили вслух, но восстания все еще вспыхивали время от времени. Чаще, чем хотелось бы Генриху Краучу, начальнику Охранного Отдела.

Школьники в рейдах по их подавлению не участвовали; наставник Принц на боевой магии говорил, что организованный бунт — если он вдруг поднимется, а это крайне маловероятно — должны усмирять Миротворческие отряды, в которые принимали лишь взрослых Благодетелей.

— Ты слышал хоть об одном удачном восстании? — хмуро спросил Сириус. Вопрос, конечно, смахивал на риторический.

— Нет. Но иногда Благодетели гибнут. Или пропадают без вести.

— Угу, — многозначительно ухмыльнулся Блэк. — Чего только не случается в рейдах, — нарочито обеспокоенно вздохнул он, помолчал, словно не решался говорить дальше, но все же пробормотал: — Думаю навестить Покровительницу, попросить ее заботиться о покинувших нас. Джеймс говорит, с собой в таких случаях нужно приносить лилии. Миссис Поттер прекрасно разбирается в цветах. Кажется, лилии любят воду. Я не силен в травологии, наставник Лавгуд постоянно меня отчитывал. Как думаешь, у воды они завянут не так быстро?..

Каждое слово Сириуса эхом отдавалось в абсолютно пустой голове Фабиана.

Сердце стучало гулко, будто в грудной клетке осталось лишь оно. Мокрое от крови, беспокойное, даже буйное.

Поттер ему рассказал, и Блэк… а что Блэк? Хочет что-то взамен за молчание? О чем он собирается говорить на берегу озера?

Его вопрос был просьбой назначить дату.

Завтра день Благословения, значит, не раньше…

— Думаю, до воскресной зари точно пролежат, — аккуратно ответил Фабиан, дождался кивка и, обойдя Сириуса, первым вышел в коридор.

В «лавке невест» Фабиан чувствовал себя скупердяем, у которого полные карманы золота, но покупать он ничего не намерен.

Девушек, одетых в светло-розовые блузки и белые юбки, было намного больше, чем претендентов на их руку. Они сидели рядами, скромно потупив взгляд, у края каждой из скамеек стояла грозного вида воспитательница, а директриса заняла место между директором Реддлом и своей коллегой из Эльзас-Лотарингии. Еще дюжина женщин в бордовых накидках кружили по залу, словно проверяя, не спрятался ли под одним из столиков опасный бунтарь, способный нарушить плавный ход торжества.

— Ох, Дамблдор меня побери, какие сиськи, — шепотом воскликнул Генри Голдстейн, пихая локтем своего закадычного дружка Освальда. — Чур, эта моя.

— Которая? — с энтузиазмом спросил тот, поднимаясь на цыпочки.

— Да вот же, с косой.

— Да они все с косами!..

— Ты не на косы смотри, а на груди. Спорим, крохотное Диффиндо заставит ее показать чуть больше?..

— Она же страшная…

— Ну, даже ослепительные красотки не смогут соперничать с дамами из Шармбатона, — ввернул Нотт, и Дэннис с Патриком сдавленно заржали.

Студентов с континента прозвали «дамами», потому что в любой рейд они прибывали прилизанные, благоухающие духами и в белых перчатках, которые у учеников Хогвартса в лучшем случае лежали скомканные в карманах.

Что уж говорить об Уилтшире.

Прямоугольный зал, размером сравнимый с полем для квиддича, украсили живыми цветами и картинами. Он утопал в густом запахе роз и пионов, который, впрочем, не способен был перебить вонь пота, зато путал мысли и не давал сосредоточиться.

Тысячи свечей парили под потолком, освещая взволнованные бледные лица. Каждый вошедший сюда первым делом видел огромный портрет Верховного министра на передней стене и длинный стол под ним, уставленный кубками и вазами с фруктами. Сюжеты остальных полотен Фабиан угадал бы и с закрытыми глазами. Похожие изображения висели в коридорах Хогвартса, атриуме Министерства и даже в его собственной детской. Отдел Благомыслия каждые полгода обновлял рекомендательный список для художников и взял на себя финальный этап работы над картиной — ее «рождение», когда неподвижные линии обретали жизнь. Творения, не отвечающие требованиям, немедленно уничтожались.

Благодетель в роскошной мантии и девушка, которая в последний раз надела форму воспитанницы пансиона, — в спальне каждой пары висел портрет, сделанный во время свадебной церемонии.

В квадратную раму обычно помещали изображение беременной женщины в светлых одеждах. Та, которую сейчас разглядывал Фабиан, рассеянно смотрела на свой живот, словно не понимала, откуда он взялся. Ее глаза лихорадочно блестели, а на губах играла исступленная улыбка.

Она соседствовала с еще одной женщиной в ожидании ребенка, постарше, и эта разница в возрасте подчеркивалась присутствием рядом с матерью двух мальчиков лет пяти-шести.

Но в основной массе художники писали семейные истории.

Когда Фабиан с Гидеоном были детьми, их дом часто навещал человек, перепачканный краской. Он вынимал из-за пазухи крохотный клочок ткани, одним взмахом палочки превращал его в нужного размера холст и терпеливо ждал, пока Благодетель Пруэтт с семьей займут положенные места, а сам готовил кисти.

Отца всегда раздражали эти визиты, и Гидеон как-то спросил, почему он тогда их не прогонит. Мама шепотом пояснила, что Отдел Благомыслия оказал им честь, выбрав в качестве примера для юных Благодетелей, и наказала вести себя тихо, пока мастер не закончит.

«Мы были идеальной картинкой, — став старше, брат все-таки нашел правдивый ответ на свой вопрос. — Красивая женщина, мать двоих сыновей-погодков, и ее муж, Благодетель, от которого дети взяли самое лучшее. Тебе часто говорят, что ты копия отца? Мне часто. Молли уже замуж отдали, будто ее и не было. Ничего лишнего».

Фабиан поначалу удивлялся, почему все нарисованные волшебники широко улыбаются, ведь они с братом и родителями никогда не сидели перед художником с такими оголтело-счастливыми физиономиями, но со временем пришел к выводу, что преображение лиц — часть процедуры «рождения» картины. Он ни разу не видел, чтобы кто-то из нарисованных людей был огорчен.

— Почему их так много? — подал голос Бенджи, дернув Фабиана за рукав.

— Картин? — думая о своем, уточнил он. Среди портретов иногда встречались бледные акварельные пейзажи, но они на фоне тяжелых масляных холстов казались выдумкой художника. Мечтой, которая ни в коем случае не заменит настоящее.

— Этих, из Шармбатона.

— Говорят, в некоторых землях с рождаемостью все гораздо лучше, чем в Британии, — вполголоса ответил Фабиан. — Тебе родители сватали кого-нибудь? — Он в отчаянии подумал, что можно пойти самым легким путем и выбрать одну из двойняшек Диггори. Вон они, в середине второго ряда, еще более одинаковые, чем все остальные.

Бенджи помотал головой:

— Отец считает, что это пустое. Никак заранее не угадаешь, кто из них окажется… подходящей. Буду выбирать из тех, кто внешне понравится, — он нервно дернул головой. — И кто останется.

О застенчивости Бенджи Фенвика ходили легенды. Он не вышел ростом, не мог похвастаться спортивным телосложением, не умел остроумно шутить и редко слышал похвалу от наставников. Каждый свой недостаток он заботливо складывал в воображаемую корзину и день за днем таскал ее на своих плечах, все ниже пригибаясь к земле. Фабиан боялся представить, что с ним творилось на церемонии. Наверное, с девушкой повезло, раз он все же ее прошел.

Вот кому сейчас несладко, так это Бенджи. А Фабиану… а что Фабиану? Выбирай любую, пока шармбатонцы не расхватали самых симпатичных. Вспомнились почему-то слова брата о полукровках, которым нравится возиться с красивыми куклами.

Тетка Мюриэль утверждала, что Фабиана Мерлин собирался создать девочкой, но в последний момент передумал, а вот длинные ресницы, синие глаза и густые русые волосы забрать позабыл.

Мама считала, что она в свои восемьдесят пять начала терять рассудок, а Гидеон говорил, что Мюриэль просто нравится всех бесить.

Так или иначе, сложно было отрицать, что природа щедро наделила Фабиана обаянием. Женщинам он нравился, их заинтересованные взгляды он чувствовал на себе и сейчас. Среди воспитательниц были совсем молодые, и им, в отличие от будущих жен, не воспрещалось смотреть по сторонам.

— Кут, — послышался властный голос Мальсибера, — вы не забыли, как Благодетелю подобает вести себя?

Освальд мгновенно перестал веселиться и присмирел. Наставник остановился напротив него, остался доволен раскаянием, написанным на его лице, и обратился к Генри, который на всякий случай тоже скорчил скорбную мину:

— Голдстейн, я вижу, вы уже выбрали себе пару?

— Нет, что вы, сэр, пока лишь присматриваюсь, — быстро отчеканил тот.

Мальсибер разглядывал его целых пятнадцать секунд, а после равнодушно произнес:

— Вам подойдет четвертая справа во втором ряду.

Генри испуганно покосился на друга и на остальных, но задавать вопросов не стал, только кивнул.

Фабиан машинально обернулся, и не он один. Большинство его однокурсников теперь пялились на девушек куда более пристально, чем пять минут назад. И вопросы их одолевали наверняка схожие. Почему именно четвертая справа? С чего наставник взял, что она подходит Генри? Может, родители их договорились? Фабиан не сомневался, что существует целый ряд способов обойти официальную процедуру.

А что же остальные? Для каждого найдутся рекомендации или все же будет разрешено выбрать самому?..

— Красивая, — завистливо протянул Боунс, но тут же ехидно крякнул: — Может, уже была с мужчиной? Или слаба здоровьем.

— Намекаешь, что мне только такую могут подсунуть? — прорычал Генри, выхватив палочку.

— Он имеет в виду, что на красивую и без хлопот Мальсибера купец найдется, — Фабиан встал между ними, не давая сцепиться.

— Да дай ты мне хоть раз ему рожу разукрасить, — выплюнул Голдстейн, пытаясь отпихнуть его. — Заступник, блядь.

— Ты не находишь, что выбрал самое неподходящее место и время, чтобы осуществить свою заветную мечту? Хочешь скандала на весь магический мир?

— Думаешь, тут никогда драк не было? — встал на защиту друга Кут. — Держу пари, все эти тетки приезжают в Уилтшир только за тем, чтобы поглазеть, как мы будем делить красоток. Миром дело точно не кончится. Вон, гляди, принцессы уже руки потирают, — он кивнул на шамбатонцев.

Фабиан вместо того чтобы разглядывать конкурентов, посмотрел на преподавательский стол.

В этот самый момент директора встали на ноги. Они комично смотрелись вместе. Высокий статный господин Реддл с неизменной снисходительной улыбкой и мсье Карно, полный коротышка, похожий на шар.

Сложно было бы распознать в нем главу школы, оденься он иначе.

— Сегодня мы собрались под сводами этого зала, милостью великого Геллерта названного колыбелью нашего мира, чтобы воздать дань юности, любви и жизни во всем их сияющем великолепии, — начал директор Реддл на общем языке.

— Сегодня мы благословляем молодые сердца, — подхватил глава Шармбатона, — на их великий путь и желаем им познать свое истинное предназначение — быть светом и продолжением вечности. Пусть этот день станет вашим новым началом.

— Ради общего блага, — прозвучал гулкий хор десятков голосов.

Фабиан почуял, как по спине побежали мурашки.

Музыка стала громче, девушки начали подниматься на ноги.

— Я почему-то думал, что речь будет длиннее. — В голосе Бенджи он уловил нотки паники.

Все так думали, вспоминая церемонии. Вот где время тянулось бесконечно долго.

Один из французов ринулся вперед первым; Фабиан услышал, как однокурсник пожелал ему удачи на родном языке. Наверное, парень точно знал, кого хочет пригласить на танец.

Кут махнул Голдстейну, мол, идем.

Эдгар вышел из шеренги и важно прошествовал к высокой воспитательнице, похожей на ворону. Та, выслушав его, просияла и тут же велела одной из девиц подойти. Будущая миссис Боунс послушно отделилась от стайки подруг.

Фабиан даже слегка позавидовал Эдгару — никаких метаний, никаких мук выбора. Сам он не мог позволить себе такой роскоши. Он отчаянно желал чувствовать. Хотел любить по-настоящему, как старший брат любил жену. Чтобы взгляд на женщину, с которой ему предстояло провести всю жизнь, вызывал в душе не скуку, а трепет. Чтобы сердце запнулось. Как тогда, осенью.

Он часто думал о Коукворте и при первой же возможности вернулся туда. Зачем — непонятно, только душу растравил. Фабиан не был дураком и знал, как сурово наказывают изменников. Он понимал, что рискует, но солгал, не колеблясь, словно аномалия в самом деле способна была отнимать у волшебников вместе с магическими способностями еще и разум.

Может, обратить внимание на равных ему девушек Фабиану мешает тоже аномалия? Иначе как объяснить, что их изысканная красота его не трогает?

Мало-помалу народ начал разбредаться по залу. Фабиан шел вдоль скамьи, стараясь не проморгать секунду, когда в груди екнет, и отмечал про себя, что симпатичных невест предостаточно. Было бы легче, будь их всего пара-тройка, а так… И почему нет ни одной рыжеволосой? Потому что когда-то озверевшие магглы сожгли всех рыжих женщин?

В «Истории магии» целый раздел был посвящен охоте на ведьм. Батильда Бэгшот, тетя великого Геллерта, писала, что именно существование инквизиции в конечном итоге привело к принятию Статута Секретности. В борьбе за свою безопасность маги вынуждены были на несколько веков затаиться — чтобы сохранить собственные жизни и произвести на свет потомство. В неволе женщины начали терять способность зачать ребенка, и потому до середины двадцатого века количество волшебников оставалось ничтожно малым. К счастью, с началом эры Геллерта все изменилось. Рожденные в первые годы колдуны уже ожидали появления на свет внуков.

— …сколько ей лет?

Раздираемый мыслями, схожими с непослушными пикси, Фабиан не заметил, как оказался рядом с Боунсом и той несчастной, которой предстояло за него выйти.

Эта девчонка из «остатков», невысокая, худенькая, бледная, смотрелась совсем ребенком. Фабиан не нашел в ней явных изъянов, разве что уши торчали, но это не делало ее уродливой. Скорее наоборот, смотрелось мило.

— Двадцать, юноша, — торжественно объявила воспитательница, поправив накидку и сложив руки на животе.

— Почему она до сих пор с вами? — допрашивал Эдгар. Присутствие девушки его ничуть не смущало. Так капризный покупатель вслух рассуждает в аптеке, стоит ли брать сушеных скарабеев или подождать рождественской распродажи.

— Здорова, но уж больно худа, — с искренним сожалением ответила воспитательница и, чтобы Боунс не сорвался с крючка, принялась нахваливать: — Скромная, хозяйственная, молчунья, у матери ее двое сыновей да она. Как видите, юноша, данные обнадеживающие…

— Ее зовут Дора, — тихо прошелестел на ухо ветер.

Вернее, Фабиану показалось, что это был ветер, а на деле эти слова произнесла девушка, которая подкралась так незаметно, словно была им рождена. Густые темные волосы, собранные заколкой, доходили ей почти до талии.

— Он даже имя ее не спросил, — продолжила она. — Сразу про возраст и про родителей.

— Ему все равно, как ее зовут, — машинально ответил Фабиан и осекся. Благодетель не должен обсуждать своих братьев. Сплетни — женская болезнь. — Я собирался на улицу. Не хочешь?..

Желающим выйти на свежий воздух не препятствовали. Выпив вина и завязав разговор с девушкой, многие с удовольствием перемещались на крыльцо, а оттуда — в сад. Фабиан хотел сбежать, чтобы не мозолить глаза наставникам своим одиночеством, но теперь это было необязательно. И все же он предпочел покинуть душный зал.

— Я Фабиан, — на ходу представился он, помогая девушке спуститься. Ее тонкие пальцы были прохладными.

— Изабелла. Я тебя раньше здесь не видела.

— Да, я… у меня день рождения в декабре.

— Зимний ребенок, — мечтательно протянула она. — Миссис Фадж на занятиях по материнству говорила, что зимние дети самые спокойные. Почти не кричат.

— Ну да, я редко кричу, — пошутил Фабиан, и Изабелла хихикнула. — У вас есть занятия по материнству? Серьезно? И чему там учат?

— Быть хорошей матерью, — последовал лаконичный и очень предсказуемый ответ.

— Моя невестка должна родить летом, — зачем-то сообщил Фабиан.

— О, поздравляю, — восторженно воскликнула Изабелла. — Надеюсь, будет мальчик!

— Гидеон будет любить дочь так же сильно, как сына. — Все говорили одно и то же, узнав о беременности Алисии, и Фабиану отчего-то захотелось указать этой девчонке, которая бездумно повторяла заученные слова, что пол ребенка для любящего отца не так уж и важен. Главное, чтобы был здоров.

— Гидеон? — она настороженно свела брови. — Редкое имя. — Изабелла беззастенчиво уставилась на Фабиана, словно искала знакомые черты. Ее серые глаза потемнели. — Твоя фамилия Пруэтт, да?

Получив утвердительный ответ, она воровато осмотрелась, решительно взяла его за руку и потянула к высокому кусту ракитника.

— То есть с Алисией все хорошо? Она беременна?

— Почему ты беспокоишься за нее? — так же, как она, шепотом спросил Фабиан.

— С тех пор, как она покинула пансион, мы с Присциллой… это еще одна наша одноклассница… получаем письма, которые Алисия написать никак не могла.

— Что? С чего ты взяла?

— Они все одинаковые! «Любимые сестры! Милостью Геллерта со мной и моим мужем все в порядке. Жду с нетерпением дня, когда смогу привести в этот мир новую жизнь. Надеюсь, что вы со дня на день тоже обретете счастье быть полезными нашему общему делу». Как думаешь, неужели Алисия не сообщила бы, что ждет ребенка? А еще она перестала делать ошибки. Сомневаюсь, что в Хогвартсе учат грамоте.

— Да, странно. Я видел один из свитков, когда брат привязывал его к лапке совы, и он смотрелся внушительным. Фута три. Но послушай, Изабелла, — спохватился Фабиан, увидев ее искаженное страхом лицо, — с ней в самом деле все хорошо. Недавно у одного из выпускников родилась дочь, и девушки целыми днями ее нянчат.

— Записки от Марты, Ильсефины и Томазины примерно такие же, только почерк другой, — она упрямо сжала кулаки. — Знаю, для вас мы все одинаковые, но мы не безликие. Марта всегда была подлизой, а Ильсефина любит говорить правду, даже если собеседнику она не понравится. Их письма должны отличаться, а раз они похожи, значит, по крайней мере, одна из них лжет.

Фабиану показалось, что Изабелла дала ему пощечину.

— Я не считаю вас одинаковыми, — выдавил он. — Не знаю, что творится с письмами, может, Отдел Благомыслия и их исправляет, как картины, но я уверен, что Алисия счастлива с моим братом.

Однако мог ли он поклясться в этом? С невесткой они виделись мельком, на церемониях. В Восточное крыло пускали лишь мужчин с Печатью Верности на груди. Фабиан порылся в памяти и с удивлением обнаружил, что наедине он с Алисией ни разу не оставался.

А вдруг Гидеона изменили те полгода, что он провел в рейдах? Вдруг чувство вины задушило в нем едва зародившуюся любовь и обратилось против нее? Что, если брат возненавидел жену, потому что в борьбе за ее руку потерял самого себя?

Из таких крохотных сомнений складывалось впечатление, что мир вокруг ненастоящий. Даже мудрости Гриндевальда трактуются так, как выгодно в тех или иных обстоятельствах.

Изабелла вдруг поникла, взгляд потускнел, будто свечу задули. Она коснулась руки Фабиана и попросила:

— Скажешь ей, что мы скучаем, ладно? И что мы рады за нее.

— Если в день Геллерта ты все еще будешь здесь, я попрошу Алисию передать очередное письмо через меня. Договорились?

— Как замечательно, — выдохнула Изабелла, сжав его пальцы. — Ты правда сделаешь это, Фабиан?

— Конечно. Хотя я сомневаюсь, что такая красивая девушка задержится в пансионе надолго.

Он сказал это без какого-либо умысла, не ради того, чтобы сделать комплимент, просто хотел дать ей надежду, что их с подругой воссоединение не за горами.

Изабелла залилась краской, поспешно отпустила его руку и заторопилась, пробормотав:

— Мне… мне нужно обрадовать Присциллу…

Фабиан с легкостью позволил ей сбежать.

Как же сложно искать темы для беседы с девушкой!

Интересно, о чем Гидеон разговаривает с Алисией? Подробности рейдов разглашать нельзя, обсуждать учебные дела тоже нежелательно. Сплетничают об однокурсниках и их женах? Наверное.

Фабиан дошел до конца гравийной дорожки, обогнул фонтан, пару минут полюбовался павлином и решил, что пора бы уже возвращаться в зал. Шататься по саду без пары означало вызвать неудовольствие наставников.

Он нырнул в просвет между двумя частями живой изгороди и замер.

— Эжена завтра казнят. Публично. В Париже это любят.

— Мне жаль. Но он знал, на что шел.

Говорили двое, на общем языке. Один из голосов показался до боли знакомым.

— Дом обыскали еще раз от пола до потолка, но ничего больше не нашли и семью оставили в покое.

— Слава Геллерту.

— Прибереги это дерьмо для торжественных случаев, — огрызнулся незнакомец.

— Мне пришлось рассказать про палочку. — Голос Боунса дрогнул. Фабиан никогда не слышал в нем такой горечи. Он даже подумал сначала, что это говорит кто-то очень похожий, но тут его назвали по имени:

— Я знаю, Эдгар.

— Нас предали. Благодетели точно знали, что в доме Эжена кто-то творит магию.

— Я знаю, ты не виноват. Ты молодец, что помог девчонке взять себя в руки, прежде чем подоспели остальные. Нам удалось сохранить ее существование в тайне. Да, ее отцу пришлось пожертвовать собой, но так поступил бы каждый на его месте.

— Надолго ли хватит его жертвы? С возрастом ей все сложнее это контролировать.

— Да потому что нужно обучать их с малолетства, — раздраженно бросил француз, если Фабиан верно распознал акцент.

— Осталось только организовать прием заявок от их родителей, — съязвил Боунс.

— Не все сразу, — мрачно отозвался тот. — Наши отцы и так сильно рискуют. Мы не можем ходить по домам и раздавать листовки. Но те, кого мы уже обнаружили…

— Как это, раздавать листовки?

— Моя бабка рассказывала, что до пришествия Геллерта маггловские торговцы рекламировали так свои товары. Подсовывали кусочки бумаги под двери или оставляли на пороге.

— Чудно, — рассеянно буркнул Боунс.

Какое-то время Фабиан слушал тишину и удары собственного сердца, а после француз прошептал:

— Аномалии — главная наша надежда. Мы должны приложить все усилия, чтобы пробудить в них силу.

— Полукровок привлечь к нашему общему делу проще, — возразил Эдгар. — И у них уже есть палочки.

— Зато многие из них готовы лизать ботинки Благодетелям. А аномалии…

— Ты позволил себе утратить хладнокровие, — прошипел Боунс. — Аномалии — инструмент для достижения нашей цели, не более. Непонятно еще, из скольких выйдет толк. Какие же вы все-таки французы… сентиментальные.

Тот, похоже, ничуть не смутился.

— Франция — колыбель революции.

— С чего ты взял? — опешил Боунс от такого заявления.

— Прочел в старой маггловской книге. Хочешь, и тебе одолжу?

— Да пошел ты.

Зашуршал гравий под ногами: Боунс поспешно покидал сад. Оно и понятно, за такие разговоры можно было оказаться на допросе в Отделе Благомыслия.

Его собеседник еще какое-то время постоял на месте и тоже двинулся в сторону замка.

Фабиан наконец смог пошевелиться. Он обнаружил, что крепко сжимает палочку онемевшими пальцами, и с трудом разжал их.

Казалось, что с момента их с Изабеллой беседы прошло несколько дней, а то и недель. Мир, будто глиняная чашка, раскололся, и один из черепков укатился куда-то в кусты.

Тот самый черепок, где Эдгар Боунс бесил однокурсников своей показной преданностью и высокомерием.

Фабиан пожалел, что не сделал ни одной попытки последовать за его сообщником и узнать имя, но было уже поздно.

Уилтшир поглотил француза и швырнул в круговерть праздника. Фабиан, выйдя из тени живой изгороди, пересек внутренний двор и шагнул за ним следом.

Чем пристальнее Том вглядывался в лица присутствующих, тем настойчивее в голове жужжала мысль, что все они отвратительно старые. Орион располнел и обзавелся вторым подбородком, у Руквуда рябая рожа и мешки под глазами, Бэгмэн почти лысый, а Герхард Допплер весь покрыт глубокими морщинами.

Казалось, буквально пару лет назад они собирались в кабинете Слагхорна, чтобы выпить эльфийского вина и обсудить блестящее будущее каждого из них, — и вот уже Том сидит в компании брюзгливых пердунов, которые жалуются на никчемных сыновей, бестолковых жен и нерасторопных эльфов.

Все-таки Вальбурга обладала особым даром давать вещам и людям меткие определения. Он считал, что таким женщинам самое место среди мужчин, и что отстранять их важных от государственных должностей — преступление. Гораций это видел. Пока Том учился, в клубе Слизней было всего две девушки — будущая миссис Блэк и выскочка Минерва Макгонагалл.

К слову, Слагхорн, которого Том до сих пор звал про себя «профессором», и то выглядел лучше многих своих учеников — скорее всего, благодаря неизменно приподнятому настроению. Несмотря на давнюю дружбу с Дамблдором, ему удалось избежать участи большинства его сторонников. Том мог в деталях вообразить, как красноречиво он махал руками, утверждая, что они с Альбусом были всего лишь коллегами, и он, Гораций, ни-че-го-шеньки не знал о его мятежных настроениях.

Тома раздражало пребывание в такой компании. Ему нравилось быть директором Хогвартса по множеству причин, и одна из них состояла в том, что среди юных студентов он сам чувствовал себя полным сил.

Том не позволял мысли о приближающейся старости и немощи задерживаться в голове надолго. Ему нет и пятидесяти, времени полно. Волшебники живут куда дольше магглов. Одна из привилегий, которой простаки недостойны. Однако он вспоминал дряхлую миссис Нельсон из приюта — от нее так скверно воняло, будто она гнила изнутри — и не желал продлять такое существование. Оставаться бессмертным имеет смысл, только когда ты не разваливаешься на части.

— …и все же, господа, я считаю, нам стоит обратиться к целителям.

Том удивленно поднял брови. Ему потребовалась секунда, чтобы понять, что предметом спора Фредерика Бэгмэна и Базиля Карно стал вопрос, ради решения которого они все в очередной раз собрались на третьем уровне министерства, а вовсе не способы обрести бессмертие.

Комитет по Формированию избранного поколения был создан шесть лет назад и заседал раз в месяц, но до сих пор его существование не принесло ощутимых результатов.

— Целители бессильны, — поджал губы Допплер.

— Пусть стараются лучше, — высокомерно заявил Блэк, словно служащие госпиталя были домовыми эльфами на площади Гриммо. — Сколько золота вбухали, сколько поблажек сделали некоторым из них… — Тут его горло, судя по всему, сдавило от возмущения и недовольства тем, что полукровкам в качестве исключения разрешают становиться целителями. — С Отделом отбора даже договорились, я лично обращался к Амбриджу, а толку — пшик.

— Ну-у, Орион, — пробасил Руквуд, — ты-то к ним обращался, чтобы подающих надежды воспитанников Заповедника зачислить на службу в Мунго, а нужно было совсе-е-ем по другому вопросу ходатайствовать, — добродушно хохотнул он.

— Вот и ходатайствуй сам, Августус, по этому самому вопросу, — сварливо отозвался Блэк, — а мне магическое сообщество этого не простит, меня мой дед с того света достанет! Да мне совесть не позволит своими руками…

— Зато позволит великий Геллерт, — вкрадчиво прошелестел Допплер, и все притихли. — Австро-венгерский метод кажется ему… эффективным. Сколько лет упущено в попытках добиться увеличения доли новорожденных мальчиков в общем числе чистокровных младенцев?

Повисло неловкое молчание. Все знали ответ на этот вопрос, но никто не захотел лишний раз говорить вслух, что в гонке науки, магии и хаоса пока уверенно лидирует последний.

— Мы все перепробовали. Эликсиры, чары, зачатие в определенные дни лунного цикла. Дали баснословные привилегии отцам мальчиков, приняли закон о наследовании должностей. Даже обратились к примитивной маггловской науке, — Герхард поморщился, будто наступил в драконий навоз. Том считал все эти ужимки лицемерием. Биология, хоть и заявляла, что пол ребенка определяется случайным образом, все же имела под собой твердую почву фактов. — Она оказалась бессильна, но иного я и не ждал.

Темную магию не пробовали, хмыкнул про себя Том.

Он подумывал провести пару экспериментов с полукровками, но обнародовать свои планы не собирался. Хватило ему того, что четверть века назад пришлось разделить славу создателя новой образовательной системы с Орионом. Проводники в кабинет Верховного министра ему больше не нужны. На этот раз он, и только он, Благодетель Реддл, станет волшебником, который совершил прорыв в деле формирования избранного поколения.

— Господа, господа-а! — выкрикнул Слагхорн, когда Карно открыл рот, чтобы вступить в дискуссию. — Боюсь показаться старомодным, но не пора ли нам признать, что деторождение — процесс, не поддающийся контролю? Единственный способ заиметь больше мальчиков — создать все условия для роста числа младенцев в целом. В целом, господа!

— Да куда потом этих девчонок девать, а, друг Гораций? — пробурчал Руквуд. — Мы не можем отдавать их за полукровок повсеместно, это противоречит главным принципам…

— А я давно предлагаю пристраивать по две в одни руки.

— Ничего смешного не вижу, Том! — всплеснул руками Карно. — В первую очередь нам с тобой должно быть стыдно за отсутствие результата…

— Стыдно? — фыркнул он. — Смею напомнить, Базиль, что в наши с тобой обязанности не входит дежурство у ложа новобрачных. Не говоря уже о том, что таковое было бы потерей времени. Я не намерен брать на себя ответственность за действо, которое не поддается корректировке. Гораций прав, магия не может управлять рукой природы. Будь у меня полномочия решать, что там будет у младенца меж ног, в Хогвартсе рождались бы одни мальчики, можешь мне поверить.

Том над своими собственными словами посмеялся бы, будь он в одиночестве.

Послушать только: маг, мастерству которого среди ныне живущих нет равных, утверждает, что он бессилен перед законами природы. Благодетель Реддл, который находится в шаге от того, чтобы превзойти самого Гриндевальда. В шаге от того, чтобы обыграть смерть.

— Увы, Том прав, — важно кивнул Бэгмэн. — Результат непредсказуем. Есть женщины, способные произвести на свет сыновей, а есть пустышки…

— Примитивная маггловская наука, — ехидно вставил Том, — говорит нам о том, что пол ребенка зависит от мужчины.

— А мы ее, конечно же, послушаем! — всплеснул руками Фредерик. — Магглы и огонь спичками разжигают, может, так же будем?.. — съязвил он.

— Так может, нам взять самых плодовитых мужей и придумать для них особую должность? — с энтузиазмом воскликнул Блэк. Вальбурга ошиблась в оценке своего мужа: ему в голову иногда приходили идеи, но донельзя дурацкие. Впрочем, Том готов был поклясться, что слышал что-то подобное на днях от самой Вальбурги. Но она-то говорила в шутку. — Сколько у нас девиц лишних остается? Это же ресурс, господа. Если придать процессу официальный статус и предусмотреть вознаграждение…

— Как ты себе это представляешь? — поморщился Карно. — Одно дело — в школе, по молодости. С полукровками будущие Благодетели постигают интимную науку, но взрослым мужчинам предлагать подобное… — Он покачал головой, давая понять, что Блэк сморозил глупость.

— Друг мой! — гаркнул Руквуд. — Да у нас очередь выстроится из мужей, которым опостылели жены. Такая работа каждому по плечу, — он сально ухмыльнулся.

— Каждому, да не каждому, — небрежно отозвался Том. — Кто-то и с основной женой задачу выполнить не может, — поддел он, намекая на самого Августуса, у которого после старшего сына родилось трое девок. А нынче его жена уже разменяла пятый десяток и вряд ли годится для того, чтобы сделать еще попытку. — Если и претворять идею Ориона в жизнь, нужно ввести жесткие критерии отбора. Иначе мы получим потомство, на которое без слез не взглянешь.

— И какие же? — насупился Руквуд, который успел размечтаться, как будет трахать молодых девиц.

— Возраст, — пожал плечами Том, наливая себе вина. — Не старше тридцати пяти, скажем. Физические данные, величина магического потенциала, наличие талантов в той или иной области магии. И, разумеется, благонадежность в деторождении, — он не сдержал улыбку при взгляде на постную мину Августуса. — Рассматривать стоит лишь отцов двух, а то и трех мальчиков.

— Это все очень хорошо, господа, очень перспективно даже, наверное, но вопрос остро стоит сейчас. Сей-час, — с нажимом повторил Допплер. — Мы не можем ждать двадцать лет. Территория Объединенного Магического Государства растет, нам нужны люди, которые будут ею управлять. А наша земля? Мы же не хотим, чтобы Британию заполонили итальяшки? — Мать Герхарда была немкой, отец — внуком австрийца. Сам он родился в Хогвартсе и учился там, а после всю жизнь прожил в Лондоне. Откуда в нем взялось такое пренебрежение к итальянцам, оставалось лишь гадать. — Если ничего не делать, уже к шестидесятому году в классах останется по три человека при норме… — Допплер зашелестел пергаментами, копаясь в расчетах Отдела отбора, — при норме восемь, если не учитывать увеличение территории. А с учетом оного — все десять!

— А какие показатели у этого вашего… — Бэгмэн жеманно поморщился, будто впервые попробовать устрицу, — австро-венгерского метода?

— На первый курс Шармбатона мы принимаем не менее пятнадцати человек, — бодро начал Базиль почти без акцента. Сразу видно было, что отчитываться по этому поводу ему приходилось неоднократно. — В удачный год и двадцать выходит. Практику внедрили в тринадцатом году, так что-о, — протянул он таким тоном, словно готовился воплотить кучу рождественских подарков, — уже второй год дни Благословения проходят весьма успешно. Коллега не даст соврать!

Том милостиво кивнул. Глупо было отрицать, что в этом году разница в количестве юношей и девушек, прибывших в Уилтшир, существенно сократилась. Не будь остатков с прошлых лет, и вовсе сравнялись бы.

Несмотря на результативность, Том считал австро-венгерский метод топорным.

Основан он был на небольшом послаблении, которое давалось так называемым «родовитым» полукровкам.

Среди воспитанников европейских Заповедников находили тех, у кого лишь один из прадедов был магглом. Кровь, что текла в жилах таких мальчишек, признавалась почти чистой, и они получали шанс стать студентом Шармбатона. Зачисляли на первый курс далеко не всех. Мальчики проходили строгий отбор: сначала их осматривали целители, а затем за дело брались учителя, чтобы убедиться, что родители не успели заразить их опасными идеями. После им корректировали память и отправляли на воспитание в семьи, которым не посчастливилось заиметь родных сыновей. Там они воспитывались до одиннадцатого дня рождения.

В школу такие мальчики прибывали в качестве полноправных студентов. Однокурсники считали их ровней, наставники тоже ни о чем не догадывались.

И все же сама концепция подмены казалась Тому вульгарной. Любая схема, противоречащая официальной доктрине, должна быть изящной. Такой, чтобы ее существование легко оправдывалось парой неопровержимых аргументов. А подмена… слишком грубо. Слишком много причастных, каждый из которых может сболтнуть лишнего. Все держится лишь на безоговорочной преданности, которой, как известно, кнат цена.

— …с каждым новым поколением наша небольшая… уступка будет бледнеть, пока вовсе не сотрется из памяти и из истории. Потребность в ресурсах Заповедника отпадет, и магическое сообщество, не скованное более путами Статута Секретности, продолжит крепнуть и разрастаться. К тому же, — весомо добавил Допплер, — отбор мальчиков даст импульс не менее важному проекту, реализацию которого доверил нам великий Геллерт.

Том встрепенулся. Упомянутый Герхардом проект вызывал в нем куда больший отклик, чем идея выдавать полукровок за чистокровных. Участие в нем заставляло разум работать, подбирать комбинации, изучать генеалогию реальных семей, чем он активно занимался в школе, когда искал собственных предков. А право в очередной раз распорядиться судьбами своих учеников приносило особое удовольствие.

Геллерт Гриндевальд, будучи очень привлекательным мужчиной, считал, что волшебников, помимо прочих привилегий, должна отличать красота. Взгляд на Благодетеля должен вызывать восхищение у магглов, они должны — в определенной, самой невинной мере — любить его, а уважение, доверие и покорность приложатся.

В пример министр любил приводить Основателей Хогвартса и Учредителей Дурмстранга. В их лицах даже самый придирчивый зритель не нашел бы ни единого изъяна. Том полагал, что образы Салазара и его коллег по большей части выдуманы художником, но когда Гриндевальд указывал на сходство Тома и его великого предка, молчал, не считая нужным уточнять, что внешность он унаследовал от трусливого маггла, своего отца.

— Сложная задача! — гаркнул глуховатый Бэгмэн. — Всем подавай мальчиков, да не абы каких, а похожих личиком на девочек, — он крякнул и понизил голос, когда Слагхорн замахал на него руками: — Труд кропотливый и непонятно, для чего он нужен.

— Твое мышление слишком прямолинейно, Фредерик, — вступил в разговор Том. — Великий Геллерт хочет видеть не смазливые лица, а Благодетелей, которых можно будет узнать без мантии. Он желает вернуть волшебникам их облик, который магглам в темные века практически удалось уничтожить.

— О-о-о, — закатил глаза Блэк, — ну давайте призовем на помощь матушку трансфигурацию. Зачем заново изобретать метлу? А без мантии Благодетеля можно узнать и по Печати Верности.

— Зачарованный облик ты не передашь своим детям. Пока, увы, видных юношей можно по пальцам пересчитать, и не в последнюю очередь из-за того, что Благодетели женятся на своих близких родственниках.

— Мы с Вальбургой троюродные, — гордо надулся Орион, — и одного взгляда на наших сыновей достаточно, чтобы опровергнуть твою теорию.

— Я не первый год занимаюсь выявлением закономерностей в наследовании тех или иных признаков и все чаще прихожу к выводу, что беспроигрышный вариант — подбирать таким юношам пару, максимально похожую на них внешне. Малфои — один из красноречивых примеров. Мы ни разу не пожалели, что позволили Нарциссе дождаться Люциуса; ребенок — копия отца.

— Всего один, — скривился Орион из вредности. Это у тебя один, ехидно отметил про себя Том, и то неизвестно, уж больно Сириус хорош собой и умен.

— Так или иначе, одно другому не мешает. Если мы берем на вооружение австро-венгерский метод, почему бы заодно не исполнить волю министра?

— Многие из нас застряли в прошлом, — взял слово Допплер. — Но годы идут. Мир меняется, и мы должны шагать в ногу со временем. На заре эры Геллерта ставку делали лишь на потомков древних родов, однако опыт показал, что нас слишком мало, чтобы пестовать детище, которое доверил нам Верховный министр. Некоторые полукровки — это отпрыски колдунов, сбившихся с пути задолго до новой эры. Будем же милостивы к ним, а они принесут нам только пользу.

Установилась торжественная тишина.

Преисполненные собственной значимости, члены Комитета переглядывались, словно гадали, кто первый нарушит молчание.

Том погрузился в собственные мысли, лениво размышляя, что полукровки в Хогвартсе — это яма, которую Геллерт Гриндевальд роет своему детищу. Очередной повод для восстания, которые, несмотря на усилия Охранного Отдела, вспыхивали с пугающей регулярностью. Сторонники равноправия и старых порядков, в народе прозванные Братьями Альбуса, поднимали мятежи полукровок. Магглы, задушенные нищетой, неподъемными налогами и произволом Благодетелей, не видели иного способа выразить протест. Они были бессильны перед чародейской мощью, и Том иронично отмечал в компании Мальсибера и Трэверса, своих верных слуг, что это такой типично маггловский способ самоубийства.

Самыми кровавыми оказывались бунты полулюдей. Защита, данная им природой, превращала их в опасных смертоносных врагов. На борьбу с ними отправляли специальные отряды, сформированные из обитателей Пристанища, не решались жертвовать Благодетелями.

Что ж, как бы дело ни повернулось, Том найдет, какую пользу для себя извлечь.

Скандал, который непременно случится, если правда о подмене вскроется, пошатнет позиции министра и действующего правительства.

Непременно найдутся радикалы вроде Малфоя, Лестрейнджа и Амбриджа — и это только в Британии! — которые категорически откажутся принять ублюдков в свои ряды.

Не так опасны для политической власти народные восстания, как внутренние распри.

А если встанет вопрос о смене Верховного министра, у Тома будет поддержка двух поколений его студентов, преданность наставников и… вечность, когда ему удастся осуществить свой план.

— Батюшки, как бежит время! — ахнул Слагхорн, когда часы пробили трижды. — Через полчаса мне нужно быть в Соммерсете! Мой бывший ученик, а ныне глава Дирекции по охране порядка…

— И я вынужден вас оставить, господа, — объявил Том, поднимаясь на ноги, пока Гораций не пустился в пространные воспоминания о временах своей молодости. — Меня ожидают в пансионе. Необходимо обсудить итоги прошедшего дня Благословения.

— Благое дело, — прогудел Руквуд, давая понять, что не обижен на Тома за его насмешку. Будто Тому было дело до его чувств.

Распрощавшись с членами Комитета, он вышел за дверь, миновал пост наблюдателей и вышел на просторную площадку для аппарации.

Женский пансион находился в Норфолке, вдали от любопытных глаз. На берегу огромного озера возвышался замок, состоявший будто бы из одних башен. На самом деле их соединял просторный холл, а несколько коридоров вели в обеденный зал, в церемониальный шатер и во внутренний двор, утопающий в цветах.

Считалось, что зелень и свежий воздух способствуют оздоровлению. Однако истинной причиной, почему пансион упрятали так далеко, была банальная осторожность. Магглы набрести на него не могли, а волшебникам требовалось немало усилий, чтобы получить разрешение навестить родную дочь.

Мужчины появлялись здесь нечасто, большинство — раз в жизни, чтобы забрать будущую жену.

Том шел по пустынным коридорам, но слышал неясный шепот, словно разговаривали сами стены. Хорошо же этих девчонок учат не попадаться мужу на глаза, пока он того не захочет.

— А ну, брысь! — звучно гаркнула мадам Эджком, правая рука директрисы, и тут же гнев на ее лице сменился приторной улыбкой: — Том! Ваша пунктуальность вызывает восхищение.

— Моя пунктуальность — дитя желания покинуть предыдущий прием под благовидным предлогом, — усмехнулся он, и Эджком порозовела от смущения. Можно подумать, он ей комплимент сделал своей дерзостью.

— Ах, Том, вы балуете нас своим вниманием.

— Для меня честь быть допущенным в обитель целомудрия, — дежурно отозвался он, следуя за мадам Эджком к подножию широкой лестницы.

Обилие цветов и плетеных корзин придавало ей вид поминального каравана.

Том всегда старался задержать дыхание и побыстрее миновать пролет, пока вонь не поселилась в носу на остаток вечера, но старая дура ползла как черепаха, и у дубовой двери с табличкой «директор» они оказались не так скоро, как ему хотелось бы.

— Мадам Лонгботтом, — протянула Эджком, объемным задом нажимая на ручку и распахивая дверь, — к вам посетитель.

Том дождался, пока она ретируется, и взмахом палочки заставил замок щелкнуть.

— Опять ты, — проворчала Августа по своему обыкновению, хотя взгляд ее говорил о том, что она рада гостю. Разумеется, рада; интересных собеседников в пансионе по пальцам можно пересчитать.

— А ты всякий раз ожидаешь увидеть кого-то другого? — поднял брови Том, устраиваясь в широком кресле и накладывая на изнанку двери защитные чары. Августа, не отрываясь, строчила что-то на пергаменте с гербом пансиона, изображением Покровительницы. — Я принес тебе благие вести.

— Если это не новость о беременности моей невестки, то ты явно преувеличиваешь.

— Скоро ты избавишься от остатков.

Скрип пера смолк, Августа вернула его в чернильницу и склонила голову набок:

— Я внимательно слушаю, Том.

Плотный утренний туман окутывал гигантскую статую с головы до ног.

Даже в ясную погоду с земли можно было увидеть лишь подбородок Покровительницы — настолько велико было ее изваяние. Сириус лениво подумал, что, приди ему в голову идея посмотреть Покровительнице в глаза, он использовал бы метлу. Правда, летать в Хогвартсе не разрешалось, а Сириус с легкостью нашел бы дюжину иных, куда более достойных поводов, схлопотать наказание.

Он поежился и, услышав шаги, крутанулся на месте.

Пруэтт на ходу взмахнул палочкой, тихий плеск воды совсем смолк.

— Почитываем тайком о чарах, которые отсутствуют в списках рекомендованных? — хмыкнул Сириус.

— По мне, очень даже полезные чары, особенно, когда твой сосед по спальне храпит.

Заимев собственную палочку, Сириус и сам каждую свободную минуту использовал, чтобы разучить заклятия, которые на уроках им не преподавали.

— Ах да, Боунс ведь снова торжественно достался вам, — он сделал вид, будто только что вспомнил об этом, хотя на самом деле они с Джеймсом и занудой Бертрамом радовались отсутствию Эдгара каждый день.

— Да уж, достался, — задумчиво пробормотал Фабиан, потом будто бы вспомнил, зачем пришел, и отрывисто спросил: — Что тебе рассказал Поттер?

Он не выглядел испуганным, скорее, настороженным и готовым к любому ответу.

В позапрошлое воскресенье Пруэтт обнаружил у подножия статуи, в охапке белых цветов, лишь записку с указанием времени следующей встречи. А Сириус тем временем убедился, что он не притащил с собой брата-старосту или кого похуже.

За полторы недели Фабиан не сделал ни одной попытки заговорить с ним. Похоже, не чувствовал себя уязвимым.

— Да все рассказал, — Сириус пожал плечами и повернулся к статуе. Пруэтт встал рядом, чтобы не казалось, будто они общаются друг с другом. — Только он не понимает, зачем ты так рисковал. — Он покосился на Фабиана, но тот стоял неподвижно, словно в самом деле безмолвно обращался к Покровительнице. Может, просил избавить его от Сириуса? — А я понимаю.

Вот тут-то Пруэтт дернулся.

— Понимаешь? И что же ты понимаешь? — почти озлобленно прошептал он.

— Понравилась она тебе, да? В пансионе таких нет, угадал? Джеймс сказал, у нее даже голос красивый.

— У русалок тоже красивые голоса, — огрызнулся Фабиан. Сириус заметил, как сжались в кулак его пальцы. Русалки были причислены к категории особо опасных существ, отмечены клеймом и содержались лишь в охраняемых водоемах. Мужчин к службе в подобных местах не допускали, потому что они, заслышав русалочье пение, теряли волю.

— Вот именно. И ты знаешь, что потакать ей нельзя, но поделать с собой ничего не можешь. Боишься, что тебя раскроют, но еще больше боишься, что в следующий раз тебя не окажется рядом, и твою аномалию сотрут с лица земли, а тебе останется лишь гадать, куда она делась.

— Замолчи, — с отвращением бросил Пруэтт. — Никакая она не «моя». Просто девчонка, вреда от которой никакого.

— Девчонка, которая могла бы сжечь человека дотла при желании, — ехидно уточнил Сириус. Ему показалось или Фабиан на секунду прикрыл глаза, умоляя Покровительницу послать ему сил? — Закон о Статусе крови не считает ее безобидной и предписывает…

— Я знаю закон о Статусе крови наизусть, — перебил его Пруэтт. — Что тебе нужно? Если бы ты хотел донести наставникам, мы бы здесь не стояли.

А он не дурак. Но это и к лучшему. Зачем Сириусу тупица в таком рискованном деле?

— Мне нужен сообщник. Или как это называется? Человек, оказавшийся в схожей ситуации. Как-то так, наверное. Джеймс меня пока что не поймет. Он мучается, вспоминает ее, его гложет совесть за смерть того дозорного, и он… он не расскажет, не думай… но его пока сложно назвать нашим союзником.

Сириус покривил душой. Щеки Джеймса заливал лихорадочный румянец, когда он описывал, как аномалия схватила его за руку, и как у него встал от одного ее прикосновения. Как магглы разбегались, завидев его алую мантию. Как Розье, поверив Пруэтту на слово, убил человека и даже глазом не моргнул. Слишком много убеждений Джеймса подверглись испытанию за последние пару недель. Сириус сам прошел через это осенью. Ощущение, будто голову начинили опилками. И теперь у него не оставалось сомнений, что Джеймс так же, как и он, почти готов перейти грань между правильным и настоящим.

Но Сириусу нужен был Пруэтт. Так вернее. Он старше. Он хладнокровный. И он уже доказал, что человечность ему не чужда.

— Да мы вообще не союзники, Блэк, — тихо прорычал Фабиан. — Какого Дамблдора мы должны стать союзниками? В чем?

— Будешь ждать следующего рейда в тот городишко, чтобы увидеть ее? Следующего выброса, который может стать для нее роковым? Знаешь, что с ней сделают в Отделе Тайн? Если она в самом деле так красива, как описывает Джеймс, ее не убьют. Она будет жить до тех пор, пока сможет производить на свет детей.

Пруэтт протянул руку в каменной ноге, словно силы оставили его, и ему нужно было на что-то опереться, — и притих.

— Мне стоит забыть ее, — выдохнул он спустя целую минуту.

— Конечно, стоит! — охотно согласился Сириус, не забыв добавить в голос издевки. — А мне стоит забыть Мэри, а тому парню, герою дурацкой легенды, стоило принять Печать Верности, вместо того чтобы жениться на полукровке…

— Кто такая Мэри?

— Тебе-то что? — нахамил он.

— Пытаюсь понять, насколько наши ситуации схожи, — съязвил Фабиан, выпрямился и озлобленно глянул на Сириуса. — Маггла?

— Полукровка.

— Ну ты и дурак, — от всего сердца сказал он.

Полукровок держали в Заповеднике целых четырнадцать лет. Они считались собственностью Государства, ведь без высочайшей воли министерства половина из них даже на свет не появилась бы, не говоря уже о затратах на их содержание и образование.

У полукровок не было фамилий, а представление о родителях они имели весьма смутное. Покинуть Заповедник раньше положенного времени могли лишь девушки, матери здоровых младенцев, и парни, женившиеся на одной из них.

Благодетель, готовый пожертвовать всем ради интрижки с полукровкой, вполне справедливо считался глупцом. Впрочем, не меньшим глупцом мог называться волшебник, который увлекся магглой-аномалией.

— От дурака слышу, — отозвался Сириус.

— Расскажи про Отдел Тайн, — попросил Пруэтт, потерев глаз. — Что тебе известно? Зачем им заставлять аномалии размножаться? Разве их цель не прямо противоположная?

— Это касается далеко не всех аномалий. Только тех, которых Отдел Отбора сочтет подходящими.

Фабиан дал понять, что внимательно слушает, и Сириус вывалил на него все, что успел разузнать, притаившись за дверью кабинета отца на Рождество и порывшись в его бумагах.

— Не знаю, кому именно пришла в голову эта идея и как давно, но думаю, давно, потому что реализацию уже начали… в общем, они пытаются вернуть магам их облик. В буквальном смысле. Такой, каким он был до кровосмешения с магглами. До истребления ведьм в темные века. Министр желает вырастить поколение, которое будет соответствовать его представлениям об идеале. Чтобы Благодетелей отличала не Печать Верности и не цвет мантии, а… цвет глаз, например. Чтобы даже голыми нас было ни с кем не спутать.

— Что за… безумие. Разве такое возможно? — прохрипел Фабиан. Весь вид его кричал о том, что его вот-вот стошнит.

— Комитет, в котором состоит мой отец, считает, что нет ничего невозможного, — хмыкнул Сириус, — если в твоих руках вся мощь Объединенного Магического Государства.

— Как они себе это представляют? Заставят нас спариваться с… аномалиями?

— А ты бы и рад, да? — азартно поддел он, но тут же вскинул руки в знак примирения. — Нет, они пока не настолько отчаялись. Тебя как часто целитель осматривает?

— Как всех, каждые три месяца. — Судя по роже Пруэтта, он не ожидал смены темы. Хотя тема-то как раз не менялась.

— Всех осматривают раз в год, — Сириус не смог сдержать торжество в своем голосе. Фабиан просто не задумывался, но на самом деле в Хогвартсе был лишь один официальный день — одиннадцатое января, когда уроки отменялись, а все студенты отправлялись в госпиталь Святого Мунго. В остальных случаях Сириуса звали в кабинет школьного целителя после занятий, поздно вечером, и никакой толпы в больничном коридоре он ни разу не видел.

— Что? Нет, — убежденно помотал головой Фабиан. — Нет, Гидеона тоже приглашали раз в семестр.

— А сейчас перестали, да?

— Сейчас… я не знаю, — растерянно пробормотал он. — Мы не так часто…

— Зато я знаю. Твой брат женился и сразу перестал интересовать целителей. Потому что цель всех этих осмотров — убедиться, что с возрастом ты не перестал соответствовать требованиям Отдела Отбора.

— Каким еще требованиям?

— Рост, вес, пропорции лица, мышечная масса. Как у тебя в штанах дела, еще смотрят. Смотрят ведь? И пару тебе подберут такую, чтобы дети у вас получались не хуже.

— Мы сами выбираем себе пару, — горячо возразил Фабиан. — Иначе зачем устраивают дни Благословения?

— Пыль в глаза. Что ты как маленький, — фыркнул Сириус, подивившись его наивности. Наверное, Пруэтты доверяли родителям безоговорочно, в то время как сам он рано научился любое слово матери и отца ставить под сомнение. — Для большинства так и есть, но для нас… В Отделе Отбора долго изучали уже состоявшиеся пары, их предков и потомков, вероятности наследования… кажется, так это называется, и теперь пытаются предсказать, кого на ком надо женить, чтобы новое поколение соответствовало вкусам Верховного министра и его Советников. Я нашел у отца табели всякие, которые целители заполняют, и списки. Имя твоего брата было вычеркнуто зелеными чернилами. Имя Уильямсона — тоже.

— Погоди, а Голдстейн там был? — взволнованно спросил Пруэтт, будто до него дошло наконец, о чем Сириус толкует.

— Старина Генри? Был. Отмечен желтым кружком. Почему ты спрашиваешь?

— На дне Благословения Мальсибер велел ему присмотреться к одной из девиц. Мы еще подумали, почему только ему…

— Ну! О чем и речь! Ты никогда не задумывался, как это твоему брату позволили жениться на нашей ровеснице? Да его бы близко к ней не подпустили при иных обстоятельствах. У них там очередь стоит.

— Гидеон отлично проявил себя в рейдах, и его поощрили… — начал Фабиан, но в голосе его Сириус уже не слышал былой уверенности.

— Твоя невестка — очень красивая девушка. В каком бы сочетании их с Гидеоном черты ни унаследовал ребенок, он будет симпатичным. Так думают в Отделе Отбора. А кузина моя? Думаешь, ей просто так дали дождаться Малфоя? На ее руку было столько охотников, что хватило бы, чтобы собрать целую команду по квиддичу. Но это еще не все, Пруэтт, слушай дальше. В Отделе Отбора поняли, что анализа реальных пар недостаточно; не хватает вариативности, ведь нас мало очень. Мало красивых женщин, а красивых мужчин можно по пальцам пересчитать. Чтобы добиться результата, потребуется гораздо больше времени, больше поколений — кровосмешение, к тому же, дает противоположный эффект — а времени этого у великого Геллерта не так уж много остается. Вернее, много, конечно, но не сто и не двести лет.

— …и они решили использовать аномалии, — хрипло прошептал Пруэтт, будто в горле у него мгновенно пересохло.

— Омерзительно изящно, да?

Аномалии обладали настоящими магическими способностями, которые раньше принадлежали чистокровному волшебнику. Тетка Друэлла любила рассказывать, как в Отделе Тайн их помещают в одну комнату со сквибом и пытают, чтобы заставить вернуть ему украденное. Но за всю историю не было ни одного случая, когда сквиб получал свои силы обратно.

Маггловский ребенок, похитивший способности у маленького волшебника, становился опасен не только для себя, но и для окружающих. Его хрупкий организм не способен был справиться с той мощью, что приходила вместе с возможностью творить чары. Наставник Кэрроу примерно раз в семестр повторял лекцию о происхождении аномалий и способах отличить их от обычных детей.

Наставник Принц твердил, что аномалии относятся к классу Е опасных существ и в случае угрозы жизни Благодетеля подлежат немедленному уничтожению.

Оба они сходились во мнении, что привлекательная внешность — один из механизмов защиты аномалий от попыток схватить их и обезвредить. Принц был кладезем историй про то, как юный Благодетель, по неопытности поддавшийся сочувствию, оказывался растерзанным ими или, если ему удавалось выжить, попадал в Нурменгард за нарушение закона о Статусе крови.

— Формально они как нельзя лучше подходят для Отбора. Разумеется, в жены аномалию никому не отдадут. Просто подыщут подходящих Благодетелей и будут наблюдать, каких детей рожает одна и та же женщина от разных мужчин. Чистый эксперимент. Не удивлюсь, если то же самое сделают с обитателями Пристанища. Великий Геллерт настроен серьезно. Отец называет проект мерзостью, но вовсе не потому, что ему жаль этих девчонок. Просто ему претит мысль, что чистую кровь станут намеренно разбавлять.

— Аномалии в самом деле опасны, ведь так?

Сириус едва не рассмеялся во весь голос. Эти слова прозвучали так по-детски. Словно Фабиан хотел спрятаться от реальности, которая была к нему немилосердна.

— Кого ты хочешь убедить в этом, Пруэтт? Меня или себя? Даже если они опасны, потому что не могут сладить с магией внутри них, разве от этого… ты меньше думаешь о ней? Разве тебя не будет грызть мысль о том, что с ней творят в министерстве?

— Чего ты хочешь от меня?

Фабиан выглядел человеком в горячечном бреду: щеки горели, глаза лихорадочно блестели, а дыхание участилось, стало тяжелым.

Он мог сколько угодно рассказывать, что равнодушен к той девчонке, но весь его вид кричал об обратном.

— Однажды я стоял в почетном карауле. Уставший как собака, — осторожно начал Сириус. — Утро все никак не хотело наступать, и я вдруг подумал, ничего ведь не случится, если я похожу по холлу. Портрет никуда не денется, я буду его видеть. Я сделал шаг, второй, третий. Министр бодрствовал, но не окликнул меня, не сделал замечание… ты вообще когда-нибудь слышал, чтобы он разговаривал?

— Я редко нес бдение.

Ну конечно, Пруэтта с его честными глазами даже параноик Мальсибер не заподозрил бы в непослушании.

— А я часто. В общем, великий Геллерт меня не остановил. Я дошел до двери, распахнул ее… дальше плохо помню, наверное, ночной воздух ударил в голову, — Сириус иронично усмехнулся. На самом деле, он осознал, что Гриндевальду с портрета плевать, торчит около него кто-то или нет. — Я прогулялся по двору, сходил к озеру и уже хотел было возвращаться, но услышал шорох и шаги. Подумал, крышка мне, наставники возвращаются из Хогсмида, сейчас увидят, что нет меня на месте и сошлют куда-нибудь в Пристанище. Или чем там обычно пугают детей?

— Судя по тому, что ты все еще мозолишь мне глаза, то был не наставник, — саркастически хмыкнул Фабиан.

— Угу. Братец твой возвращался с прогулки. В пять утра. С маскировкой у него все отлично, Принц оценил бы, но я крался за ним до самого холла и видел, как он снял с себя Дезиллюминационные чары. — Сириус, до предела скосив глаза, следил за лицом Фабиана. — Ты не выглядишь удивленным, Пруэтт. Выходит, я угадал? Ты знаешь, что твой брат сбегал из школы?

— Какое отношение мой брат имеет к аномалиям? — не сказав ни «да», ни «нет», он задал встречный вопрос.

— К аномалиям — никакого, — прошипел Сириус. — Но раз он получил Печать Верности и до сих пор жив, значит, он нашел способ выбраться отсюда незамеченным и ни разу не попался. Вот я и хочу узнать, как он это делал.

— Зачем тебе это? По дому соскучился? — съязвил Пруэтт.

У него была секунда, чтобы решить, быть до конца откровенным или нет. Весь этот разговор, плод отчаяния и множества бессонных ночей, походил на заигрывание с драконом. Сириус чуял, что Хогвартс таит в себе множество секретов, но раскрывает их лишь тем, кто имеет смелость нарушить пару правил.

— Хочу навестить Заповедник.

— Ты с ума сошел? — Фабиан развеселился и даже повернул к нему голову. — Ты ведь даже аппарировать не можешь. Пешком пойдешь? Да и зачем тебе в Заповедник? Тебе что, церемоний мало?

— Я давно не видел ее на церемониях.

Умом Сириус понимал, что причин, по которым полукровка перестает появляться в Хогвартсе, раз, два — и обчелся. Ни в одну из них он не хотел верить.

— Ее? Кого-то конкретного ищешь? — прищурился Фабиан, всматриваясь в лицо Сириуса, будто надеялся увидеть там имя. — Эту Мэри?

— Ищу, — сухо отозвался он. — Так ты поможешь? Спросишь брата?..

— Нет, — отрывисто бросил Пруэтт. — Даже если бы я захотел рисковать свободой и будущим ради опасной твари, Гидеон никогда не позволил бы мне...

— Свободой делать только то, что велят? — презрительно уточнил Сириус.

— Свободой быть тем, кем я родился, — заученно ответил Фабиан.

— Ты перестал быть им в тот самый момент, когда подставил дозорного, чтобы сохранить жизнь аномалии, — процедил Сириус. Как же быстро он отрекся от сказанного! Такое ощущение, что поначалу Пруэтт растерялся и ляпнул лишнего, а потом собрался с мыслями и понял, насколько опасно доверять кому бы то ни было свои секреты. — Чем раньше ты это признаешь, тем проще будет смириться, взять себя в руки и научиться это скрывать.

— Ты забываешься, Блэк, — Фабиан, сверкнув глазами. — Смотри, как бы я не обвинил тебя в клевете.

В Хогвартсе старшие всегда были правы, а младшие ждали своей очереди занять их место. Слово Пруэтта будет куда весомее слова Сириуса до той самой секунды, пока Сириус не примет Печать Верности. Только после этого их станут считать равными.

— Так обвини, — великодушно разрешил он. — Быстрее попаду в Заповедник.

Посвященных наказывали не так, как мальчиков.

Их заставляли выполнять работу омерзительную, грязную, ту, от которой порой мурашки бежали по коже.

Побывав пару раз на Экзекуциях или в Заповеднике, будущий Благодетель трижды задумывался, прежде чем снова нарушить какое-либо из правил.

— Ты думаешь, это игра? — прошептал Фабиан. — Все проступки записываются в карточку с твоим именем, а когда настанет время выбирать тебе жену или определять должность, ее достанут и внимательно изучат. Если, конечно, до того момента ты не добьешься отчисления из Хогвартса за многократное неисполнение Устава. Не думай, что в Заповеднике тебя отведут прямиком к твоей девке.

— Ты был там?

— Гидеон был, — уже спокойнее ответил Пруэтт. — Неделю провел в лазарете, помогая целителю. Без сна, без отдыха, вонь там стоит невыносимая, никакие чары не спасают. Пациентов куча. То гной сцеживал, то утки таскал.

— И что же он такого сотворил?

— Одолел Принца в бою. Но если попробуешь сбежать, — Пруэтт фыркнул, — так легко не отделаешься. Могут и в подмастерья палача определить.

Сириус представил, как вынимает трупы магглов из петель. Площадь Гриммо была одним из популярных мест лондонских казней, в детстве он на них насмотрелся. Мать с отцом имели мерзкую привычку приглашать гостей в мансарду, откуда открывался «великолепный вид на торжество магии».

— И все же я рискну, — упрямо заявил Сириус с вызовом. — Ах да, — он сделал вид, будто вспомнил кое-что важное, — я бы на твоем месте держал язык за зубами, ведь я тоже в курсе твоей крохотной тайны.

— Ты в курсе тайны Поттера, Блэк, не моей, — нагло поправил Пруэтт. — Мало ли что он там придумал под воздействием чар аномалии, — вкрадчиво попрощался он и двинулся прочь.

Сириус как ни в чем не бывало повернулся обратно к статуе. Он и не думал, что получится убедить Фабиана с первого раза. С ранних лет их учили никому не доверять. Каждый ребенок слышал хоть одну историю о Благодетеле, который угодил в Пристанище, Нурменгард или в руки палача из-за своего длинного языка.

Но Сириус знал, как непросто вырвать из своего сердца чувства, которые их не учили испытывать. Чувства, которые наставники посчитали бы скорее вредоносными, чем допустимыми. Благодетель в первую очередь должен любить служение великому Геллерту, своих сыновей, а уж после — женщину, посланную ему милостью Объединенного Магического Государства. Симпатия к иным женщинам, в особенности не чистой крови, причислялась к душевным болезням. Половина обитателей Пристанища попали туда по обвинению в пороке и безумии.

Сириус, по неведомой ему причине, был уверен, что он полностью здоров.

Хотя симптомы у простуды были те же — становилось жарко и трудно дышать. Но что же получается? Джеймс тоже болен? А Пруэтт?..

Иногда очень сложно продолжать верить в собственную правоту, когда все вокруг твердят обратное.

Сириус вытер пот с верхней губы, отвернулся от каменного изваяния и направился к замку.

На будущей неделе церемония Питера.

Может, на этот раз?..