Во всём виноват олень (джен)

Во второй половине декабря в Хогвартсе наступила пора семестровых зачётов. В подземных уютных залах факультета Хаффлпафф царила сосредоточенная, но дружелюбная атмосфера — дом Лояльности славился своими традициями взаимопомощи. Здесь старшие всегда приходили на выручку младшим: подсказывали, объясняли, учили. Благодаря этому все первокурсники сдали зачёты выше ожидаемого, а некоторые — просто блестяще.

Среди новеньких лишь один происходил из маггловской семьи — Джастин Финч-Флетчли. Ему приходилось усерднее всех осваивать основы магии и догонять однокурсников, которые уже с детства впитали магическое мироощущение. Но Джастин не унывал — он с упорством занимался, а новые друзья поддерживали его.

За прошедшие месяцы первокурсники сблизились. Захария Смит, Джастин и Эрни Макмиллан образовали неразлучную троицу. Суетливый и немного самодовольный Эрни, искренний и любознательный Джастин, остроумный и порой язвительный Захария — вместе они представляли собой вполне гармоничную команду.

Сьюзен Боунс и Ханна Абботт, весёлые и внимательные, стали лучшими подругами и с радостью приняли в свой круг Изабеллу Поттер. Несмотря на это, Белла ближе всего чувствовала себя с Мораг МакДугал и Пэнси Паркинсон. На совместных уроках с Рейвенкло она неизменно садилась рядом с Мораг, обсуждая тонкости теории чар и заклинаний, а на общих занятиях девочки часто собирались одной компанией. Иногда к ним присоединялись Падма и Парвати Патил, а также Гермиона Грейнджер.

Гермиона заметно изменилась после Самайна — праздника, который она упрямо продолжала называть Хэллоуином. Прежде слишком шумная и резкая, теперь она стала более сдержанной, словно внезапно повзрослев. Узнав о том, что пострадали два мальчика с её факультета, Гермиона была потрясена. Особенно когда поняла: кто-то нарочно направил её в тот самый туалет, куда вскоре ворвался тролль. Девочка была потрясена предательством, пусть даже и не доказанным, и на долгие дни замкнулась в себе.

Поддержку она нашла у профессора Спраут. Та не только выслушала Гермиону, но и предложила ей дополнительную программу обучения. Всю осень девочка штудировала книги, отрабатывала заклинания и зелья, часто оставалась после уроков. Постепенно она наладила отношения с другими девочками с Гриффиндора, но мальчиков по-прежнему избегала, обходя по широкой дуге.

Тем временем пострадавшие мальчики начали возвращаться к нормальной жизни. Рон Уизли восстановился достаточно быстро — через неделю он уже появился на уроках, жалуясь, конечно, на боли, но с привычной ухмылкой. А вот с Невиллом Лонгботтомом всё было сложнее. На следующий день после Самайна его бабушка потребовала перевести внука в больницу Святого Мунго. Сцена в кабинете директора была столь громкой, что, говорили, стекла в витражах задребезжали.

Невилл вернулся лишь к концу ноября. Бледный, осунувшийся, он вздрагивал при каждом громком звуке. Изабелла с сочувствием наблюдала за ним, но вмешиваться в чужие, слишком запутанные и болезненные дела не собиралась. Она чувствовала, что в ту ночь случилось нечто по-настоящему важное, изменившее чью-то судьбу — возможно, не одну.

В то же время Белла начала замечать перемены в отношении к себе. Сначала это было неуловимое ощущение — взгляды, что будто цеплялись за неё. Потом всё стало очевиднее. Сначала — ровесники, потом и старшекурсники. Некоторые наблюдали за ней с явным интересом, словно пытались разгадать загадку. Белла не придавала этому особого значения, но настороженность сохраняла.

Однажды, в первую неделю ноября, в узком коридоре у входа в гостиную Хаффлпаффа их с Сьюзен и Ханной подкараулили близнецы Уизли. Рыжеволосые шутники, вооружённые самодельными сладостями, радостно предлагали попробовать «новую партию фирменных конфет». Белла прищурилась. В это же мгновение на её запястье, скрытая под мантией, ощутимо нагрелась татуировка в виде браслета — часть той защиты, наложенной наставницей, реагировало на вредоносные зелья или проклятые артефакты.

— Интересно, Сьюзен, а как отреагирует твоя тётя, глава Департамента магического правопорядка, если узнает, что кто-то пытался накормить тебя конфетами с неизвестным зельем? — спросила Белла с безмятежной улыбкой, делая вид, что размышляет вслух.

Сьюзен приподняла бровь:

— Думаю, вряд ли обрадуется. Скорее, устроит мини-аврорский рейд.

— Они что, самоубийцы? — пробормотала Ханна, глядя на близнецов с тревогой.

Белла лишь равнодушно пожала плечами:

— Они сами эту гадость не едят, а насильно пихать побоятся.

Уизли мгновенно уловили перемену в настроении девочек и, обменявшись быстрым взглядом, стремительно отступили — подальше от гостиной Хаффлпаффа.

После ухода из Хогвартса некромант проявил себя лишь однажды. В середине ноября он прислал письмо — вежливое, но непрозрачное по тону, — напомнив о договорённости. Он просил выслать кровь и молоко единорогов. Изабелла, без лишних вопросов, выполнила просьбу. Серебряный Туман и его подруга, благосклонно относящиеся к девочке, позволили взять необходимые дары. Процедура была проведена с уважением и осторожностью, как того требовала магическая этика.

Тем временем уроки Защиты от тёмных искусств продолжали вести деканы факультетов, сменяя друг друга. Однако, из-за загруженности и беспорядков, некоторые из них пригласили в школу помощников — так называемых воспитателей, следивших за порядком в общежитиях. В Гриффиндорской башне появилась Эммелина Вэнс — жизнерадостная и строгая волшебница с острым взглядом и мягкой улыбкой. В Рейвенкло, в свою очередь, поселился Николас Гастингс — молчаливый и наблюдательный маг с пронзительно-серыми глазами и манерами старого аристократа. Их присутствие неожиданно пошло на пользу — гриффиндорцы стали терять меньше баллов, а в Рейвенкло воцарилась невиданная прежде собранность.

В один из вечеров, размышляя над странной переменой в поведении учеников и всё усиливающимся вниманием со стороны мальчиков — не только ровесников, но и старшекурсников, — Изабелла решилась написать наставнице. Ответ Мэгвин пришёл через два дня. Сухой с виду, он был полон намёков. Мудрая ведьма осторожно сообщала, что в волшебном сообществе кто-то проявляет нездоровый интерес к правовому статусу мисс Поттер — особенно к завещаниям, написанным в её пользу. Гоблины, по её словам, твёрдо соблюдают соглашения, но девочке стоит быть осмотрительной и не доверять первому впечатлению.

После завершения зачётной недели в Хогвартсе началась предрождественская суета. Первокурсники с энтузиазмом обсуждали каникулы и готовились к отъезду. По старой традиции ученики покидали школу двадцатого декабря и возвращались одиннадцатого января. В коридорах ходили слухи, будто директор пытался сдвинуть сроки отъезда на 25-е, но идея не нашла отклика у попечительского совета.

Накануне отъезда, в ясное морозное утро, Белла вновь посетила лес. На небольшой полянке, где чаще всего появлялись единороги, она в последний раз в этом году встретилась с Серебряным Туманом. Изабелла бережно вычесала его густую светящуюся шерсть, вдыхая запах снега и леса. Подруга Тумана тихо подошла к девочке и спокойно поделилась каплями молока. Белла ощущала благодарность и особую связь с этими существами — как будто сама магия зимнего леса принимала её в свой круг.

В голове уже крутились мысли о рождественских подарках. Изабелла была уверена — нет ничего дороже того, что создано с теплом и своими руками. Волшебные амулеты из лесных трав, засушенные цветы с особым смыслом, несколько капель лунной росы, собранной на рассвете — всё это могло стать прекрасным символом дружбы.

Двадцатого декабря, сразу после сытного завтрака в Большом зале, Белла, Сьюзен и Ханна вышли на заснеженный двор. Кареты, запряжённые фестралами, уже ожидали студентов. Чёрные крылатые кони нетерпеливо били копытами, оставляя глубокие вмятины в снегу. Белла провела рукой по шершавой шее одного из них, чувствуя, как внутри поднимается странное тепло — смесь восторга и трепета.

По пути до станции Хогсмид девочки оживлённо обсуждали праздники. За окнами проплывали пейзажи: сосны, усыпанные снегом, сверкающие как кристаллы; крыши домов, будто присыпанные сахарной пудрой; замёрзшие ручейки, блестящие под утренним солнцем.

У станции их уже ждал Хогвартс-экспресс — алый, как ягода рябины, он пыхтел облаками пара и казался особенно уютным в снежной дымке. Девочки нашли пустое купе ближе к хвосту поезда и удобно устроились: Ханна достала вязание, Сьюзен — книгу с кулинарными рецептами от своей бабушки, а Белла разворачивала свёрток с заготовками для подарков.

Через несколько минут дверь купе распахнулась, и внутрь влетели Мораг МакДугал и Пэнси Паркинсон, весёлые и раскрасневшиеся от мороза. Все пятеро быстро оживились, обменялись новостями и вместе отправились в путешествие домой — к Рождеству, тёплым очагам и тем, кто ждал их с любовью.

На платформе 9¾ Изабеллу встречала Мэгвин. Её высокая фигура выделялась в толпе встречающих — прямая спина, строгий, но теплый взгляд, и зимняя мантия цвета полуночного неба, украшенная вышивкой в виде тонких кельтских узоров серебряными нитями. Белла заметила её ещё из окна поезда — мантия мягко струилась по снегу, будто сама ночь сошла на перрон. Сердце девочки радостно сжалось: дом был рядом.

Мэгвин, как всегда, была сосредоточенной и внимательной. Она осмотрела Беллу с головы до ног, почти незаметным движением касаясь лба, пальцев, запястий — проверяя, не оставило ли Хогвартс на её подопечной следов болезни, усталости или магического искажения. Убедившись, что девочка в порядке, она мягко кивнула, улыбнулась уголками глаз и поприветствовала её подруг — Сьюзен и Ханну — с уважительной учтивостью, свойственной древним ведьмам.

— Вы всегда желанные гостьи, — сказала она, — если ваши семьи позволят, приезжайте на йольские праздники.

После короткого обмена словами они направились к каминной сети, скрытой в заколдованной нише у дальней стены платформы. Одно мгновение — и в зелёном всполохе пламени Белла исчезла, уносясь из мрачного декабрьского Лондона в заснеженные холмы Уэльса.

Как же хорошо было дома.

Только оказавшись в знакомом тепле, среди древесных запахов и мягкого света очага, Изабелла осознала, насколько напряжённой была в школе. Магия Хогвартса, могучая, древняя, наполненная чужими волями, постоянно касалась её — как ветер, идущий не с той стороны. Она привыкла к ней, но только сейчас поняла, как скучала по иному — живому, природному, органичному. Здесь всё было иначе. Здесь всё было правильно.

Мэгвин, не теряя времени, с заботой приготовила ужин — сдобренные травами пироги с мясом и корнеплодами, тёплый хлеб с мёдом, ароматный настой шиповника с каплей сиропа из рябины. Всё — любимое. Пока Белла ела, наставница молча наблюдала, позволяя девочке расслабиться и оттаять. А затем, когда они уселись у камина, начался неторопливый, но глубокий разговор.

Мэгвин умела слушать — так, что хотелось говорить. Изабелла рассказывала всё: про уроки, про деканов и их помощников, про Серебряного Тумана и молоко единорогов, про странные взгляды мальчиков и письмо от некроманта. Ни один штрих не ускользнул от её внимания. На вопросы Белла отвечала честно, не приукрашивая и не утаивая.

Когда рассказ был окончен, наставница мягко коснулась её плеча:

— Ступай, дитя. Завтра будет новый день.

Изабелла поднялась, зевнула и, обняв Мэгвин, пошла в свою комнату, где воздух пах еловыми ветками, сушёной лавандой и чем-то тёплым, материнским. Сон накрыл её быстро, как волна — глубокий и чистый.

Мэгвин же осталась у камина, задумчиво перебирая в пальцах тонкую серебряную цепочку. Её взгляд был сосредоточен и мрачен.

— Некромант… — пробормотала она. — Ну надо же...

На её лбу проступила морщина. Поднявшись, она бесшумно прошла в комнату ученицы и на мгновение склонилась над спящей девочкой. Магия дыхания, наложенная на ладонь, подтвердила — Белла в безопасности, сны её спокойны.

Через минуту окно отворилось само собой, выпуская в ночное небо сову. Её крылья вспыхнули мягким серебром в свете луны, и Мэгвин в облике птицы взмыла в воздух, растворяясь в тишине.

Томас Марволо Гонт сидел в старинном кресле перед камином, медленно потягивая виски из резного хрустального бокала. Пламя отбрасывало на стены мерцающие тени, и в их танце отражался не только уют уединения, но и внутренняя буря. Напиток был отменным — мягкий, с долгим дымным послевкусием, выдержанный в правильной бочке. Он любил такие моменты: когда можно подумать без спешки, в тишине, среди камня, пепла и огня.

Он вспоминал сентябрьский вечер. Церемония распределения, шум зала, говор мальчишек и девочек — и вдруг, как удар в грудь: «Поттер, Изабелла». Имя прозвучало чётко, врезаясь в его сознание, как заноза. Он поднял голову, ожидая увидеть повторение той сцены, что вновь и вновь проигрывал в памяти — мальчишку, наследника своих врагов. Но вместо этого — девочка. Совсем не то, что он представлял.

Сначала он думал, что ошибся. Что это какая-то уловка, возможно, смена пола, трансфигурация или даже глупый обман. Но нет — дар не лгал. Он чувствовал: перед ним была настоящая, сильная, живая магия. И тогда он понял: нельзя больше слепо доверять даже собственным воспоминаниям. Всё, что он знал, требовало пересмотра.

С этого момента он начал цикл ритуалов — тщательно спланированных, требующих редчайших ингредиентов и опасной магии. И всё бы закончилось катастрофой, если бы не… девчонка Поттер. Кровь и молоко единорога — добровольно принесённые, ни тени проклятия, ни лжи. Он ощутил улучшение сразу после первого ритуала: тело стало крепче, магия — чище, сознание — яснее.

Квиринус Квиррелл, сын одного из его старых последователей, уже умирал, когда Том нашёл его. Молодого волшебника изнутри разъедало родовое проклятие. И он, полуживой, с треском распадающейся души, предложил своё тело добровольно. Глупец — но полезный.

Однако ритуалы полного слияния требовали защиты, экранировки от вмешательства — только родовые мэноры с древней магией или Хогвартс могли выдержать такую силу. Но унижаться перед этими выродками в мантиях аристократов он не собирался. Ему оставался один путь — школа, старинная крепость, построенная ещё в эпоху первых магов.

Он догадался, что директор его засёк ещё в сентябре. Но Дамблдор молчал. Том тоже не торопился с шагами — они изучали друг друга, как два шахматиста. Но вот чего он не ожидал, так это муляжа философского камня. Почувствовал себя оскорблённым — его, Тёмного Лорда, сочли настолько глупым, что подсунули дешёвую подделку!

Истина начала медленно всплывать только после Мабона. Именно тогда Поттер — маленькая, но упрямая — принесла ему ингредиенты. После третьего ритуала Том впервые за многие годы почувствовал всё. Чётко. Объёмно. Без искажений.

И понял: его обвели вокруг пальца. Как последнего идиота.

Пророчество? Полная постановка. Дешевая инсценировка. Липа. Спектакль, в который он поверил и ради которого разрушил свою жизнь. А Снейп?

Он хорош, нечего сказать. Вместо того чтобы задуматься, зачем его, потомка Принцев, вызывают на «собеседования» в захолустные бордели, Снейп, как послушная шавка, побежал спасать какого-то случайного ребёнка. Даже не удосужился понять, кто на самом деле стоит за всей этой постановкой. А ведь Том тогда хотел объяснить ему, что Дамблдор держит его за вещь. За игрушку. За шлюху на побегушках. Но он предпочёл верить светлой сказке. А в результате — девчонка с активной магией жизни влетела в центр всей этой интриги, и теперь ему приходится иметь дело с последствиями.

Том со злостью швырнул в камин пустой бокал. Стекло взорвалось искрами, пламя с шипением взвилось вверх. В его груди клокотало бешенство, но лицо оставалось спокойным. Лишь тонкая линия губ и застывшие глаза говорили о буре внутри.

И тут в тишине раздалось негромкое хлопанье крыльев. В приоткрытую форточку, едва тронутую инеем, влетела серебристая сова. Том резко обернулся. Он точно помнил — защита от сов была установлена, и крепкая. Кто осмелился нарушить его уединение?

Сова описала круг под потолком и мягко опустилась на спинку кресла напротив. Том потянулся за палочкой — и замер.

Птица вытянулась, словно растворяясь в воздухе, и в следующее мгновение на её месте стояла женщина — высокая, в темной мантии с мерцанием звёзд, с насмешливым, почти издевательским выражением на лице. Её взгляд был холоден, но в нём мерцала искра дерзости.

— Ты удивлён, Томас? — произнесла она спокойно. — Какой же ты стал предсказуемый. Даже скучный.

Он не ответил. Только медленно приподнял подбородок, сжимая рукоять палочки.

Мэгвин, — понял он.

И вдруг стало интересно.

— Итак, ты пытался убить мою ученицу и убил её родителей. Могу я узнать — зачем?

Томас Марволо Гонт недовольно скривился. Он был не в лучшей форме, а эта ведьма, судя по всему, намеренно его провоцировала.

— Мадам, — с вежливым холодом начал он, — видите ли, я по неосторожности злоупотребил... некоторыми ритуалами.

Мэгвин коротко, но от души рассмеялась, и в её смехе звенела такая насмешка, что у любого другого дрогнула бы рука с палочкой.

— Темный лорд всея Британии признаётся, что он идиот? Это что-то новенькое.

Том сдержанно вздохнул. Он уже пришёл к выводу, что с крестражами поступил глупо — не так, как подобает истинному наследнику Салазара. Поэтому и собирал себя по крупицам полтора месяца, словно лоскутную куклу.

— Госпожа Керрид, — процедил он сквозь зубы, — последний ритуал объединения я провёл в ночь Самайна. Сейчас я полностью вменяем.

— Ах вот как? — склонила голову Мэгвин, её тень на стене вытянулась, напоминая силуэт птицы. — И как, скажи на милость, собираешься расплачиваться?

— Что вы имеете в виду?

— Виру, конечно. Девочка осталась без родителей, а клан МакКинон требует справедливости. Ирландцы, знаешь ли, и без тебя англичан не любят, а тут ещё ты со своими тараканами в голове.

— К МакКинонам я не имею отношения, — сдержанно ответил он. — И приказа убивать их я не отдавал. Но по вашей ученице я признаю за собой долг жизни. Я готов выплатить виру за её родителей.

— Один вопрос, — её голос стал ледяным. — Что произошло в доме Поттеров?

Том замолчал, вспоминая.

— Не очень хорошо помню. Мне открыл Джеймс. Я ударил его... "Авадой". Лили я не собирался убивать. Меня даже просили оставить её в живых. Я поднял её в воздух... и тут вспыхнул рисунок на полу. После этого — пустота. Я ничего больше не помню.

— Руну соулу ты вырезал на лбу ребёнка?

— Определённо нет. Я и ребёнка-то толком не видел.

Мэгвин смотрела на него пристально, с каким-то особым, непостижимым выражением.

— Что ж. Тогда поклянись, что не причиняешь и не причиняешь впредь вреда Изабелле Поттер и тем, кто ей дорог.

На коленях Тома с мягким хлопком возник пергамент — древняя клятва, свиток, написанный рукой друида. Чёрные чернила переплетались с серебром, и внизу алел символ крови.

— Серьёзно? — проворчал он, но проколол палец. Склонившись над текстом, произнёс клятву чётко и ясно, кровь впиталась в пергамент, а магия осела в воздухе, как тонкая пыль.

Мэгвин не двинулась с места. Её голос был тёмен, как зимняя буря над каменными холмами:

— И напоследок, мистер Гонт. Маг с ущербной душой не может возглавлять род и не имеет прав на наследие. А также становится лёгкой жертвой того, в чьих руках окажется часть его души. Подумай об этом в следующий раз, прежде чем совершать ещё один «великий» ритуал. Всё имеет свою цену.

Тень за её спиной дрогнула, и в следующую секунду она уже стояла у окна, её фигура окуталась серебристым светом. С мягким шелестом крыльев Мэгвин обратилась в сияющую сову и вылетела прочь в ночное небо, оставив после себя лишь аромат можжевельника и старой магии.

Когда серебристая сова растворилась в темноте за окном, Томас долго ещё смотрел на место, где стояла Мэгвин. Пламя в камине потрескивало, отбрасывая пляшущие тени на старинные панели и растрескавшиеся стены. В воздухе всё ещё витал след её магии — тёплый, дикий и древний, как сама Британия.

Он медленно опустился в кресло, потирая виски. В груди жгло. Не от боли — от унижения.

Мэгвин Керрид. Ведьма с серебром в крови, представительница Холмов — тех, кто не склоняет головы ни перед кем. Не подчиняется ни Министерству, ни Школе, ни даже чистокровным родам. За ней стоит не просто древняя магия, а сама Стихия. И вступать с ней в прямой конфликт — всё равно что бросить вызов зиме.

Нет. Этого он допустить не мог. Клятва была вынужденной, но она спасала ему жизнь. И если Мэгвин говорит, что маг с ущербной душой — игрушка в чужих руках, она, возможно, права. Впервые за многие годы Томас почувствовал себя не хищником, а дичью.

Он сжал кулаки.

— Кто ты, мерзавец, — прошептал он в пустоту, — кто сумел обмануть Лорда Волдеморта?

Ему подбросили пророчество. Направили не туда. Его ритуал прервали, сыграли с ним в игру, правила которой он понял слишком поздно. Даже Снейп оказался пешкой. Жалкой, слепой, но искренне преданной — и потому использованной втемную.

Том чувствовал: за всем этим стоит нечто большее, чем интриги Дамблдора. Тонкая, замысловатая паутина, в которой его душа оказалась не охотником, а уловом. Кто-то хотел, чтобы он уничтожил Поттеров. Кто-то знал, что произойдёт, если он столкнётся с магией жизни.

И теперь этот кто-то наблюдает. Ждёт.

Он взглянул на пылающее в камине полено. Магия ведьмы ещё дрожала в нём, отзываясь в самой глубине его сущности. Она пощадила его — но не из милости. А потому что знала: он ещё нужен.

Томас Марволо Гонт больше не был Темным Лордом. Но он всё ещё был магом. Опасным, расчётливым и теперь — по-настоящему внимательным.

— Я найду тебя, — пообещал он тихо. — Я узнаю, кто натянул на мою шею верёвку и дернул за неё в нужный момент. И тогда ты пожалеешь, что вообще родился.

Он поднялся, направляясь к своей библиотеке. Впереди были долгие ночи и множество имён, которые стоило вспомнить и проверить. Начать он собирался с одного человека.

С Альбуса Дамблдора.