Эхо Денали (гет)

Глубокая ночь обволакивала вторую базу рейнджеров. Внутри помещений была полная, почти осязаемая тишина, нарушаемая лишь едва различимым, низким гулом вентиляции, походившим на еле слышное дыхание спящего гиганта, далёкое, монотонное постукивание чего-то металлического, подобное бьющемуся сердцу самой базы. Эти звуки, вместо того чтобы разрушать безмолвие, лишь подчёркивали его, делая ещё более давящим. Основной верхний свет был выключен, а вмонтированные в потолок лампочки , давали не столько освещение, сколько полумрак, который окутывал всё вокруг. Этот приглушённый свет был настолько слаб, что каждый предмет отбрасывал длинные, извивающиеся тени. Эти тени танцевали на стенах, в углах, порой казалось, что они движутся сами по себе, превращая знакомые очертания в нечто зыбкое и тревожное.

Атмосфера вокруг была такой, будто сама база затаила дыхание, ожидая чего-то, что могло произойти в любой момент.На первый взгляд, база была погружена в тишину, ни шороха движений, ни звона инструментов или снаряжения. Но как только Энни и Дэйв осторожно, стараясь не шуметь, ступили вовнутрь, из прилегающих комнат вышли остальные рейнджеры. Их появление было почти призрачным, будто они материализовались из теней.

Некоторые из них ограничились коротким, почти незаметным кивком, кто-то произнес приглушенное "привет", которое, казалось, растворялось в воздухе, не нарушая общей тишины. Это не было обычное, расслабленное приветствие, а скорее мгновенное подтверждение присутствия, быстрое обозначение того, что они замечены. На лицах каждого из них Энни увидела молчаливое понимание серьезности ситуации, живое участие, выходящее за рамки обычного сочувствия из вежливости, глубокое, личное беспокойство за происходящее. Все они, казалось, были объединены невысказанной тревогой, которая висела в воздухе, делая атмосферу плотной и осязаемой.

Дэйв, увидев, что их встречают, лишь слегка нахмурился, его лицо стало чуть жестче, словно высеченное из камня, выражая внутреннее напряжение, которое он старался скрыть. Он не произнёс ни слова, просто принял это молчаливое, всепоглощающее внимание. Его взгляд был тяжёлым и сосредоточенным, не выдавая никаких эмоций, кроме сдержанной, почти каменной решимости. Он понимал, что сейчас слова были излишни; действия и безмолвное присутствие говорили гораздо больше, чем любые объяснения.

Энни, как в полусне, заметила Уолтера, шагнувшего навстречу.Он появился откуда-то из-за спин товарищей, словно до этого был незаметной частью их молчаливой, напряженной группы, растворенный в тенях.

—Пойдем, я проведу тебя в комнату Алекса, — тихо, почти шепотом произнес Уолтер. И его голос, даже такой приглушенный, казался чересчур громким в этой звенящей тишине, где каждый шорох, каждое движение были хорошо слышны .

Он повел Энни по длинному, узкому коридору, который тянулся, казалось, бесконечно, теряясь во полутьме. Каждое движение, каждый шаг Энни и Уолтера отдавался глухим, тяжелым эхом в этой давящей, липкой пустоте, словно коридор сам по себе был частью какого-то бесконечного ожидания, предвещающего что-то неизбежное. Дойдя до одной из ничем не примечательных деревянных дверей, которая не выделялась среди остальных, Уолтер остановился. Энни на секунду замерла перед ней, её взгляд был прикован к старому, потертому дереву, словно за этой простой преградой она могла почувствовать присутствие Алекса, ощутить его тепло, хотя знала, что он сейчас далеко, в холодных и неприступных горах, где-то среди острых скал и ледяных ветров. Это было не просто дверью в комнату; это была граница между её надеждой и суровой реальностью, между прошлым, когда Алекс был рядом, и неопределенным будущим. Уолтер повернулся к Энни, его взгляд смягчился, в нем читалось сочувствие и неподдельная забота,

—Может, тебе что-нибудь принести из еды? Горячего чая? Чего-нибудь, чтобы согреться?

Энни, казалось, даже не услышала его сначала, её разум был полностью поглощен образом Алекса, который витал в воздухе, словно фантом. Уолтер мягко повторил вопрс, и молодая женщина медленно покачала головой, её движения были вялыми, лишенными всякой энергии, а усталость — почти осязаемой, тяжелым плащом окутывающей её хрупкую фигуру, давя на плечи. Лихорадочное напряжение, толкавшее ее в путь и дававшее силы, теперь совершенно отступило, и Энни была измождена не только физически, но и эмоционально, словно прошла через годы испытаний за один день. Но Уолтер понимал, что сейчас ей нужна не только эмоциональная поддержка, но и энергия для тела.

—Ты пока располагайся, а я сейчас что-нибудь принесу — голос мужчины стал чуть более твердым, но в нем по-прежнему чувствовалась забота. Не дожидаясь дальнейших возражений, он толкнул дверь в комнату Алекса, приглашая Энни войти, а сам решительно направился к кухне

Когда Уолтер оставил её одну, Энни медленно вошла в комнату мужа. Это было скромное помещение, приспособленное под нужды рейнджера: простая металлическая койка с тонким матрасом, небольшой, но крепкий стол у стены, стул и несколько полок, заставленных походным снаряжением. Воздух здесь был тяжёлым, смешивая запахи застарелой пыли, металла и чего-то неуловимого, что, как она знала, принадлежало только Алексу. На столе лежала аккуратно сложенная карта, рядом — несколько разряженных батарей и пустой подсумок. Её взгляд скользнул по вещам, которые казались такими личными, такими его. Она подошла к вешалке, на которой висела запасная куртка, та самая, что он носил в холодное время года, когда они еще жили вместе. Она была знакома ей до мельчайшей детали — потертые локти, немного выцветший цвет. Энни осторожно сняла её, прижимая к себе, словно обнимая самого Алекса. Она уткнулась лицом в плотную ткань, глубоко вдыхая. И вот он — запах её мужа. Запах леса, влажной земли, нотки аромата крепкого кофе. Все это обволакивало Энни, принося с собой целую волну воспоминаний.

Прижимая куртку к себе, Энни перевела взгляд на небольшой стол у стены. Она открыла верхний ящик и увидела телефон Алекса; как и предполагала Энни, он оставил его на базе, как часто делал, выходя на задание в горы. Она достала телефон, чувствуя холод металла под пальцами, провела ладонью по гладкой поверхности, не решаясь включить его, но чувствуя глубокую, почти болезненную связь. Каждая царапина, каждая потёртость на корпусе рассказывала свою историю, его историю. И Энни оставалась частью этой истории, даже если их пути разошлись..

Уолтер вернулся, держа в руках дымящуюся кружку и тарелку с парой ломтиков хлеба и кусочками сыра, нашлось даже несколько фруктов, чьи яркие насыщенные цвета казались оазисом цвета в этой заснеженной обстановке. Аромат горячего чая, казалось, немного рассеял давящую атмосферу, Энни взяла чашку, её пальцы слегка дрожали, когда она поднесла её к губам и сделала первый глоток, ощущая приятное тепло, разливающееся по горлу и согревающее изнутри.

—И вот это съешь, — мягко, но с удивительной настойчивостью произнес Уолтер, голос его был спокойным и не допускал возражений. Энни ничего не оставалось, как послушаться. Она съела не всю еду — часть оставалась на тарелке, но кажется, Уолтер был доволен. Ему хотелось сделать хоть что-то полезное для Энни, поэтому принести еду, убедить Энни поесть — это был его способ проявить заботу, реальный, осязаемый жест, который, как он надеялся, принесёт хоть какое-то облегчение.

Энни отставила посуду на стол и повернулась к мужчине, собираясь с духом, чтобы задать вопрос, который, несомненно, мучил её, и который страшнр было произнести вслух. В её глазах читалась глубокая, мучительная боль, граничащая с отчаянием, и одновременно трепещущая, хрупкая надежда.

— Ты… ты правда веришь, что Алекс... вернется? — голос Энни был чуть хриплым, наполненным такой уязвимостью, что Уолтер, привыкший к самым сложным ситуациям, на мгновение запнулся.

—Энни, — начал говорить мужчина, его голос был низким, полным сдержанного напряжения, словно он старался обуздать собственные сомнения.

— Вера... в таких условиях... Это то, за что мы цепляемся, когда ничего другого не остаётся, когда логика бессильна.

Он сделал паузу, словно тщательно подбирая каждое слово, взвешивая его вес и значение.

Энни смотрела на него, пытаясь уловить в его глазах не только ободрение, но и крупицы правды, которые могли бы дать ей опору. Её губы дрогнули, предвещая поток невысказанных эмоций.

— Я просто… я не знаю, что буду делать, если... Я … не могу простить себя. За развод. За то, как всё вышло между нами... — слова вырвались с трудом, пропитанные глубоким, испепеляющим сожалением, словно это был невыносимый груз на её сердце.

—Я должна была... должна была поддерживать его. А я… я просто ушла, когда ему, возможно, было труднее всего.

Уолтер тихо коснулся её плеча рукой:

— Энни, когда Алекс вернётся, а он вернётся, ты обязательно скажешь ему всё, что хочешь. Он услышит. И поймёт. Ему нужно это, так же как и тебе. Знаешь, вы оба не виноваты в том, что случилось. Иногда даже между самыми любящими людьми бывают сложные времена, конфликты, которые кажутся непреодолимыми. Жизнь… она сложная вещь, полная испытаний. И любовь, какой бы сильной и глубокой она ни была, не всегда делает её легкой. Иногда внешние обстоятельства, давление … они просто ломают. Главное, что сейчас ты здесь. Ты веришь. И ты борешься за него всем сердцем.

* * *

Когда Уолтер покинул комнату, база вновь погрузилась в глубокую, почти осязаемую тишину. Это было не просто отсутствие звуков; это было ощутимое безмолвие, которое, казалось, давило на воздух, заполняя каждый уголок пространства. Внутри этих стен, обычно наполненных гулом техники, голосами персонала и отдаленными шагами, теперь царила пустота, которая вибрировала.В самой комнате Алекса это безмолвие ощущалось особенно остро, почти болезненно. Каждый случайный скрип или далекий, едва различимый гул генератора, который пробивался сквозь толстые стены, казался неестественно громким, нарушая эту хрупкую и звенящую тишину. Это было похоже на то, как если бы весь мир замер, затаив дыхание, и только ее внутренний мир продолжал существовать, создавая собственные шумы — эхо мыслей, воспоминаний, невысказанных страхов.

Энни допила остатки чая, усталость от долгой дороги и пережитых событий навалилась на неё с новой силой, словно тяжёлый плащ.Она подошла к койке Алекса, и не раздеваясь, легла. Куртку мужа Энни бережно положила рядом с собой, словно оберегая последнее осязаемое присутствие Алекса. Телефон Алекса лежал рядом, на расстоянии вытянутой руки на тумбочке. Усталость от дороги, от напряжения последних часов, от всех событий, взяла своё. Энни прикрыла глаза, и образы, яркие и живые, как флэшбэки, заполнили сознание. Вот тот день, когда они познакомились. Алекс, отслужив в армии, только вернулся домой. Он даже не планировал идти на этот концерт, но армейский товарищ уговорил его развеяться.Так Алекс оказался посреди шумной толпы на концерте Imagine Dragons в Элмонте.Энергия музыки буквально вибрировала в воздухе, проникая в каждую клетку, заполняя собой всё пространство до краёв. Огромные экраны транслировали изображение музыкантов, а огни лазеров прорезали дым, создавая сюрреалистичные узоры. Алекс, поначалу немного отстранённый, вдруг увидел её. Энни стояла чуть впереди, среди сотен людей, но для него она мгновенно выделилась, как вспышка света в сумерках. Её глаза горели от восторга, и она подпевала каждой песне, не стесняясь эмоций, полностью растворившись в моменте. В какой-то момент, когда толпа качнулась, она потеряла равновесие, и Алекс, среагировав инстинктивно, успел подхватить её за локоть.Их взгляды встретились. В её глазах читалось легкое замешательство, сменившееся благодарностью и смущением. Алекс, обычно сдержанный и сосредоточенный, вдруг ощутил нечто совершенно новое — неодолимое, почти болезненное желание заговорить с этой девушкой,.

"Ты в порядке?" — спросил он, его голос был глубже, чем он ожидал, словно эхо изнутри.

"Да, спасибо," — ответила она, улыбаясь,

" Прости, я так увлеклась, что чуть не сбила тебя с ног."

"Ничего страшного," — ответил Алекс, ощущая непривычное, приятное тепло в груди.

"Видимо, музыка так действует."

После концерта, когда эйфория от выступления ещё витала в воздухе, а толпа постепенно расходилась, Алекс и Энни оказались немного в стороне от общего потока. Разговор завязался легко, непринуждённо, продолжая те ниточки, что уже успели протянуться между ними. В какой-то момент, когда они обсуждали впечатления от шоу, Алекс, чуть помедлив, предложил:

"Может, обменяемся номерами?"

Энни видела, как он произносит это. Он не смотрел прямо в глаза, взгляд немного блуждал, выдавая лёгкое смущение, что ей показалось невероятно милым. И потом, когда они начали встречаться, в его поведении не было намёка на напор или спешку. Он не ждал немедленного согласия, не торопил её, давая понять, что этот шаг — лишь продолжение их приятного общения, а не требование чего-то большего. Энни чувствовала, что она нравится Алексу, но он проявлял эту симпатию с такой деликатностью и уважением, что это очень тронуло её.Она чувствовала себя комфортно и безопасно рядом с ним, и это ощущение было для неё бесценным.Если бы она могла всё вернуть...

* * *

После несколько часов сна, Энни вдруг проснулась от острого, пронзительного чувства, словно невидимая струна натянулась где-то внутри. В комнате, окутанной полумраком, по прежнему была тишина, но теперь неспокойная тишина глубокого сна, а напряженная, звенящая пауза перед чем-то важным.Что что-то изменилось. Энни села на кровати, ощущая холод металла сквозь тонкое одеяло, и невидящим взглядом уставилась в окно. Ночь всё ещё властвовала над базой, но где-то далеко, на восточном краю неба, сквозь плотные, слоистые облака уже пробивался едва уловимый, призрачный свет, предвестник рассвета.Рука сама потянулась к телефону Алекса, лежавшему на прикроватной тумбочке. Яркий экран мгновенно осветил её лицо: было около половины шестого утра. Мысли лихорадочно закружились в голове. А вдруг? А вдруг ветер стих? Вдруг буря, которая так долго держала их в плену неизвестности, наконец, отступила? Эта хрупкая надежда, едва зародившись, уже требовала подтверждения.

Энни беззвучно соскользнула с койки, быстро обулась и выйдя в коридор, направилась к общему залу. Шаги её были лёгкими, почти неслышными, но каждый из них отдавался гулким эхом в её груди. Чем ближе она подходила, тем отчетливее слышались звуки, которые заставили её сердце замереть, а кровь прилить к вискам. Это был треск рации, прерываемый голосами.Она остановилась прямо перед дверью, не решаясь сразу открыть её. До её слуха донеслись слова, от которых у перехватило дыхание:

"Маккензи, ответьте! Это база Талкитна!"

Сердце Энни сжалось в болезненный комок, дрожащей рукой она толкнула дверь, ее взгляд выхватил несколько фигур, находившихся в зале. Кто-то из рейнджеров пробовал установить связь, из рации доносился слабый, прерывистый треск, словно сквозь пространство пробивался слабый, еле слышный звук. И вдруг, сквозь этот шорох Энни услышала Голос:

—База... Это Маккензи...

Голос был слабым, едва различимым, искаженным помехами связи, но это был его голос, призрачное эхо жизни.

Энни сделала несколько шагов вперёд, все мысли, все страхи и переживания последних часов превратились во всепоглощающее чувство. Облегчение. Невыносимое, почти физическое облегчение. Губы непроизвольно разомкнулись, и она выдохнула, словно выпуская воздух, который держала в лёгких бесконечно долго:

— Алекс...

Это было не произнесённое слово, а скорее стон, молитва, вырвавшаяся из самой глубины её существа. Она ощутила дрожь в руках, сердце забилось быстрее, отбивая учащенный ритм, заглушающий все остальные звуки.Волнение, которое она так долго подавляла, теперь хлынуло с такой силой, что стало почти невыносимым. Образы проносились в голове, мысли путались, превращаясь в шумный, хаотичный поток. Она попыталась сфокусироваться, сделать глубокий вдох, но воздух казался слишком плотным, не желающим проходить сквозь легкие. Внезапно мир вокруг начал плыть. Цвета стали тусклыми, очертания предметов расплылись, и её собственное тело показалось чужим, отстраненным. Голова закружилась, а затем наступила темнота. Это было немедленное, абсолютное погружение в ничто. Без боли, без страха, просто внезапная пустота. Последнее, что она помнила, было ощущение, будто она падает в глубокий колодец, а потом — ничего.