Осколки Азкабана (гет)

Слова Гермионы повисли в сыром воздухе ванной, как удары кнута. Они были грубыми, несправедливыми местами, жестокими — но они были правдой. И эта правда вонзилась в Драко глубже, чем его собственное самоотвращение.

Он сидел на холодном кафеле, спиной к ванне, и чувствовал, как ее гнев — жгучий, живой, человеческий — прожигает ледяную скорлупу его апатии. "Удобно быть жертвой". Эти слова жгли сильнее всего. Потому что в них была доля истины. В Азкабане жертвой быть было неудобно — это было невыносимо. Но после... После, в этой теплой, пахнущей книгами и лавандой ловушке, позволять себе скатываться в пучину жалости к себе, обвинять единственного человека, который рискнул протянуть руку... В этом действительно была какая-то извращенная, страшная удобность. Это избавляло от необходимости что-то делать. От необходимости пытаться быть чем-то большим, чем сломанная вещь.

Она рискнула всем. Ее крик о родителях, о войне, об одиночестве — он пробил брешь в его собственном нарциссизме. Он никогда не задумывался, что за ее натянутой уверенностью, активностью, может скрываться что-то похожее на его собственную пустоту. Она тоже была ранена. И она боролась. Не лежала на дне.

Стыд накатил новой волной, но теперь он был другим. Не только за свою "грязь", но и за свою слепоту. За свою эгоистичную погруженность в собственное страдание, которое заслоняло все вокруг. Даже того, кто пытался помочь, пусть и сломанными, ошибочными методами.

Он не встал сразу. Минуты тянулись, пока внутри бушевала буря — жалость и ненависть к себе против жгучего стыда за слабость и признания ее правоты. Наконец, он поднял голову. Глаза больше не были пустыми. В них горела искра — смущения, боли, но и... решимости? Нет, еще не решимости. Скорее, отчаянной попытки сделать шаг. Хотя бы один. Из болота.

Он поднялся. Ноги дрожали, тело ныло. Прошел в гостиную. Гермиона сидела за кухонным столом, склонившись над развернутой папкой. Лицо было каменным, но он видел напряжение в челюсти, легкую дрожь в руке, перелистывающей страницы. Она не подняла на него взгляд. Но она знала, что он здесь.

Драко остановился в дверном проеме. Слова давили комом в горле. Извиниться? Слишком просто. Слишком ничтожно после всего. Он подошел к столу. Медленно. Остановился напротив нее. Его тень легла на бумаги.

— Эти…» — голос сорвался, хриплый, непривычный от долгого молчания. Он сглотнул, заставил себя продолжать.

— Эти отчеты… о пытках. Там… там есть номера камер? Имена смотрителей? Клички? — Драко замолчал, собираясь с силами.

— Скорее всего они… не будут точны. Многое не задокументировано. Но…, — он протянул дрожащую руку и ткнул пальцем в одно из имен в графе "Ответственный смотритель".

— Этот… Роквуд. Он любил использовать… холод. Заклинание ледяных игл. Особенно… в чувствительных местах, — слова давились, как рвота. Но он выдавил их. Это был его шаг. Его доказательство, что он не только жертва. Что у него есть информация. Что он может быть полезен в ее войне. Даже если это причиняет невыносимую боль.

Гермиона подняла на него взгляд. В ее карих глазах не было триумфа. Не было даже одобрения. Была тяжелая, усталая оценка. И… что-то вроде хмурого уважения. Она кивнула, коротко, деловито.

— Роквуд, ледоиглы, — она сделала пометку на полях своим острым почерком.

— Другие детали? Неофициальные методы? Свидетели среди заключенных, которые могут подтвердить?

Он закрыл глаза на мгновение, борясь с накатом образов.

— Были… другие. В соседних камерах. Они видели… слышали. Но кто выжил…, — он открыл глаза. — Можно… попытаться найти списки. Через Министерство? Или…, — он не закончил. Министерство было их врагом.

— Министерство закроет информацию наглухо, Гарри чудом смог достать только эти документы, — отрезала Гермиона, ее взгляд снова скользнул по документам.

— Им выгодно похоронить это. В первую очередь Кингсли. Но надо попробовать поговорить с ним, — она произнесла имя главы Министерства Магии без тени почтения.

Попытка достучаться до Кингсли Шеклболта оказалась предсказуемым фарсом. Гермиона, используя последние крохи своего авторитета "Героини Войны", добилась пятиминутной аудиенции. Она пришла подготовленной — с выжимкой из папки, с леденящими душу подробностями, которые добавил Драко. Кингсли, за своим огромным полированным столом, слушал ее с вежливым, но отстраненным вниманием. Его лицо, обычно выражающее мудрость и спокойствие, было непроницаемой маской.

— Гермиона, твоя преданность делу и… сострадание… вызывают восхищение, — начал он, сложив руки перед собой. Голос был гладким, как масло.

— Но ситуация крайне деликатная. Азкабан — краеугольный камень нашей системы правосудия. Обвинения такого рода… без неопровержимых, официально задокументированных доказательств…, — Он покачал головой.

— Это может подорвать доверие общества не только к тюремной системе, но и ко всему Министерству. Нам нужны процедуры, комиссии, проверки…

— Люди умирают там сейчас, Кингсли! — не выдержала Гермиона.

— Или сходят с ума! Эти "процедуры" займут месяцы, годы! За это время все свидетели могут "исчезнуть" или умереть от "естественных причин"!

Кингсли вздохнул, как взрослый, уставший от истерики ребенка.

— Я понимаю твой пыл, Гермиона. Но мы должны действовать по закону. Необдуманные шаги могут навредить больше, чем помочь. Дай нам время провести внутреннее расследование…

Она поняла. Он знал. Возможно, не все, но знал достаточно. И закрывал глаза. Ради стабильности. Ради своего кресла. Ради того, чтобы не раскачивать лодку. Законность была его щитом и его лицемерием.

Она встала, не дожидаясь конца аудиенции.

— Ваше "время" оплачено жизнями, Кингсли. Помните об этом, — она вышла из кабинета, чувствуя, как ярость и бессилие гложут ее изнутри. Система была монолитом. Непробиваемым. Добро пожаловать в реальный мир, Грейнджер.

Вечером того же дня она сидела на кухне с Драко. На столе лежала папка. Между ними висело молчание, но уже иного рода — тяжелое, но не враждебное. Соучастников.

— Они не станут проводить расследование — тихо сказал Драко. Он не спрашивал. Он знал. По ее лицу. По горькой складке у губ.

— Да, — ответила Гермиона. Она перебирала фотографии — неофициальные, добытые Гарри через связи в отделе служебных расследований. Слишком темные, нечеткие, но на них видны шрамы, истощение, пустые глаза.

— Они замнут все. Ради "стабильности".

Драко посмотрел на фотографии. На одну особенно страшную, где был запечатлен изможденный узник с пустым взглядом, прикованный к стене. Он узнал эту камеру. Узнал этот взгляд — он видел его в отражении заркала в первые дни.

— Значит… нужен другой путь, — прошептал он. Голос был тихим, но в нем не было прежней покорности. Была хриплая решимость.

— Тот, который они не смогут контролировать.

Гермиона подняла на него взгляд. В ее глазах мелькнуло что-то опасное.

— Рита Скитер.

Драко брезгливо поморщился.

— Эта стервятница?

— Именно, — Гермиона схватила несколько самых вопиющих, но не самых графичных документов. Отчет о "несчастном случае" со смертельным исходом в камере, которую Драко назвал пыточной. Фото с общими планами переполненных, антисанитарных камер. Список "умерших от естественных причин" за последний год с подозрительно повторяющимися диагнозами. И главное — расшифровку показаний одного полубезумного бывшего заключенного (добытую и запротоколированную тайком целителями Св. Мунго), где он с леденящими подробностями описывал "игры" смотрителей.

— Она ненавидит Министерство. Обожает скандалы. И у нее есть перо, острее любого ножа. Она не побоится.

Она быстро написала сопроводительное письмо — сухое, фактологическое, без эмоций, но с убийственными выводами. Ни имени отправителя. Только пометка: "От тех, кому не все равно". Привязала к сове — не своей, а купленной накануне на птичьем рынке у маглов. Велела лететь в редакцию "Ежедневного пророка" и отдать лично в лапы Риты Скитер.

Сова улетела в ночь. Гермиона и Драко сидели за столом, не говоря ни слова. Никакой уверенности не было. Только риск. Риск, что Скитер проигнорирует. Риск, что Министерство перехватит посылку. Риск, что все это обернется против них еще сильнее.

Взрыв произошел через два дня. На первой полосе "Ежедневного Пророка" красовался жирный, кричащий заголовок: "АД ЗА КАМЕННЫМИ СТЕНАМИ: ПЫТКИ, СМЕРТЬ И БЕЗНАКАЗАННОСТЬ В АЗКАБАНЕ!" Под ним — подпись: "Эксклюзивное расследование Риты Скитер".

Статья была шедевром ядовитого журнализма. Скитер мастерски смешала сухие, ужасающие факты из документов (номера камер, имена смотрителей, цитаты из отчетов о "несчастных случаях") с леденящими кровь "анонимными свидетельствами выживших узников" (Драко узнавал свои слова, искусно перефразированные). Она вплела фотографии (самые нечеткие, но от этого еще более жуткие) и увенчала все это убийственной риторикой: "Куда смотрит Министерство Магии? Спят ли спокойно по ночам господин Шеклболт и его чиновники, зная, что на наши налоги содержится этот конвейер смерти и пыток? Или правда в том, что им все равно?"

Эффект был мгновенным и сокрушительным. Магическая Британия взорвалась. Негодование, ужас и гнев прокатились волной. Обыватели, никогда не задумывавшиеся о том, что происходит за стенами мрачной тюрьмы, были шокированы до глубины души. Родственники заключенных (даже тех, кто сидел за тяжкие преступления) собирались толпами у ворот Министерства, требуя правды и доступа к своим родным. Чистокровные фанатики кричали о "клевете на систему", но их голоса тонули в море народного гнева. Некоторые влиятельные чиновники, не замешанные в коррупции Азкабана, начали требовать немедленного расследования, опасаясь за свою репутацию.

В квартире на Гриммо-плэйс радио не умолкало, передавая сводки новостей, полные паники и возмущения. Гермиона стояла у окна, на ее лице не было улыбки. Была жесткая, усталая сосредоточенность.

— Началось, — сказала она, не оборачиваясь.

Драко сидел на диване, сжимая в руках свежий номер "Пророка". Он читал статью снова. Читал про "Камеру 7, известную как Ледяной Гроб'". Про "смотрителя Роквуда и его 'игры'". Его пальцы дрожали, но не от страха. От чего-то другого. От ярости? От странного, горького удовлетворения, что правда, наконец, вырвалась наружу? От осознания, что они — он и эта разъяренная, рискующая всем ведьма — нанесли первый реальный удар.

— Да,» — ответил он тихо, его голос был хриплым, но твердым. Он поднял глаза на ее спину.

— Что теперь?

Гермиона повернулась. В ее глазах горел знакомый огонь Гриффиндора, холодный и неугасимый.

— Теперь, Малфой, — сказала она, и в ее голосе слышался стальной лязг, — они объявят нам войну. По-настоящему. Готовься.

Он кивнул. Не с энтузиазмом. Но и без прежней покорности. Страх никуда не делся. Но его оттеснило что-то более сильное. Возможно, впервые за долгие месяцы, это была призрачная, опасная надежда, что палачи заплатят.