Перезагрузка Уокера (джен)

Уокер был растерян и подавлен. Будь он чуть более чувствительным, он не мог бы оставаться в раздевалке, среди людей, которых он подвел и которые теперь ненавидели его, и дальше. Сейчас его едва терпели. Его секундная заминка, подобная той, что случилась с ним на поле, на войне могла бы стоить этим ребятам жизни. Их гнев был справедлив. Он — самоуверенное ничтожество. Воздух в раздевалке, спёртый, пахнущий потом и телами, был наэлектризован яростью.

— Где, где эта мразь?! — в помещение влетел разъяренный Коллинз, сжимающий кулаки. Следом за ним — еще двое парней в полной экипировке. — Где этот чёртов Уокер?! Я сломаю ему шею!

Все расступились перед ним, освобождая ему путь к Уокеру. Джон успел вскочить со скамейки и приготовиться к нападению. Коллинз налетел на него вихрем.

— Мочи его, Коллинз! — заорал Причард.

Несмотря на чувство вины, Джон не собирался становиться грушей для битья. Да, он обосрался, но чувство собственного достоинства пока не растерял.

Завязалась неуклюжая потасовка, но продлилась она недолго. Из соседней раздевалки тут же набежало несколько «синих». Они принялись великодушно разнимать дерущихся.

— Эй, а вы куда лезете?! — закричал Мёрч, и толкнул одного из них, будто надеясь на массовую потасовку. Мёрча толкнули в ответ, но и эту парочку тут же принялись растаскивать по углам.

— Хорош, парни, это всего лишь игра! — между Уокером и Коллинзом втиснулся какой-то храбрец. Тот самый, Девятнадцатый. Теперь он был без шлема, и Джон заметил, что парень этот всё-таки похож на Баки Барнса. Схожий типаж, вроде младшего брата или вроде того. На мгновение их взгляды встретились. Всего этого было достаточно, чтобы запал Джона мгновенно угас. «Интересно, какие глаза были у Баки? У этого парня серые», — подумал он, покорно, устало опускаясь на скамейку.

— Легко говорить, когда вы выиграли! — обиженно выкрикнул Коллинз, вырываясь из чужой хватки. Он тяжело дышал, с презрением глядя на Уокера. — Я еще доберусь до тебя, кретин!

— Жду с распростертыми объятиями, — грустно усмехнулся Джон.

Возвращаться домой после своего фиаско Уокеру не хотелось, и он не нашел ничего лучше, как уединиться на опустевших трибунах стадиона. Высокое солнце слегка прогрело морозный воздух. Его веселый свет окрашивал округу в уютные тона. Но для Джона эта ясная погода была, словно насмешка, и он уныло, тоскливо и потеряно наблюдал за усталым футбольным полем — местом своего недавнего фиаско.

Джону было стыдно даже перед самим собой, ему хотелось исчезнуть. Случалось, что его команда проигрывала, но никогда прежде это не происходило именно по его вине. Он сжимал веки, представляя, как дома мать опутает его липкой паутиной заботы и удушающего сострадания, словно он ужасно болен. Отец встретит его тяжелым, сдержанным взглядом, полным понимания и, между тем, невысказанного разочарования. Парню казалось, он не вынесет всего этого. Все рухнуло в одно мгновение: ослепительная популярность, уверенный успех, гулкая компания друзей, теплое присутствие девушки... А теперь он, как последний неудачник, завел свою команду в тупик и зализывал раны в ледяном одиночестве, чувствуя, как каждый атом его сердца ноет от унижения.

— Эй! — резкий, звонкий оклик сорвался с края поля, разбив тишину вдребезги. Джон вздрогнул, сердце кувыркнулось в груди. Он точно никого не ждал. — Не помешаю?

Это снова был тот парень. Девятнадцатый. Джону было так хреново, что он послал бы к черту кого угодно, но только не его. Ведь он был похож на Баки Барнса.

— Нет, — подавленно выдохнул Джон. Голос прозвучал хрипло и потерянно. — Но я сейчас не лучший собеседник. Совсем.

Приветливый, парень ловко взбежал по ступеням, легко перепрыгивая через пару. Свежий запах спортивного лосьона достиг Джона еще до того, как тот опустился рядом — не прямо рядом, а на соседнее сиденье и на ряд выше, сохраняя дистанцию, но не отдаляясь.

— Зато я вполне неплох, — он осекся, и виноватая улыбка осветила его лицо. — Чёрт, неудачно как-то прозвучало, извини, — он нервно провел рукой по волосам, взъерошивая их. — Поверь, я не злорадствовать пришел. Просто... в раздевалке на тебя было больно смотреть. Твои ребята были готовы тебя с говном сожрать. — его искренний взгляд, казалось, искал контакта.

— Это правда, — Джон криво усмехнулся. — Но я это заслужил.

— Не спеши вешать на себя ярлыки, — парень оживился, схватившись за спинку кресла перед ним. Он слегка склонился к Джону, сократив дистанцию. Теплое дыхание коснулось мочки уха Джона и оголенного участка шеи выше ворота куртки. — Короче говоря, я увидел тебя здесь, одинокого пингвина на айсберге, и подумал: если тебе тяжело, может, полезно будет поговорить с кем-то, кто не ненавидит тебя сейчас?

«Самонадеянно? Да, но чертовски человечно», — промелькнуло в сознании Уокера. Сжатый комок в его груди чуть ослабил хватку. Если этот «призрак с поля» искренне предлагает руку, почему бы не ухватиться? Может, выговориться — и правда лучше, чем заниматься самобичеванием и глодать себя изнутри.

— А почему вы всё еще здесь? — спросил Джон, механически оглядывая пустые трибуны. Голос звучал ровнее. — Разве не должны были уже мчать домой с победой?

— Ну знаешь, — парень откинулся назад, театрально изобразив досаду, брови поползли к переносице. — Вкус победы подпортил автобус. Заглох намертво.

— Вот ведь дерьмо! — Уокер хрипло усмехнулся, и это странным образом облегчило тяжесть на секунду.

— Не то слово!

— И надолго? — спросил Джон, уже чувствуя слабый, почти забытый импульс здравого интереса.

— Водитель сказал, минимум на пару часов. Парни разбрелись, кто куда, а я вот… — он просто улыбнулся, и в этой улыбке было что-то обезоруживающе открытое. — … Тебя нашел.

Уокер не смог не улыбнуться в ответ. С этим парнем было легко, и ему это нравилось. Именно этого ему сейчас не хватало.

— Я Джон, — он протянул ему руку над спинкой кресла.

— О, я уже в курсе! — Девятнадцатый широко усмехнулся, его рука твердо и тепло сомкнулась с рукой Джона в крепком, бодром рукопожатии. Тепло от его ладони разлилось по запястью, успокаивающе. — Джим Томпсон.

Уокер постарался сохранить лицо, но на мгновение перестал дышать. Его как будто током ударило. «Джим» сокращенно от «Джеймс», ну а Джеймсом, как ему было известно, был Баки, Бьюкенен Барнс.

— Честно говоря, я зверски хочу есть, — продолжал Джим, не замечая или делая вид, что не замечает микропаузы. — И если ты не против, мы могли бы смотаться куда-нибудь…

— Конечно! — Уокер вскочил на ноги резко, словно сбросив с себя часть груза. — Здесь рядом есть классная забегаловка.

* * *

Сколько раз Джон Уокер бывал в этом кафе — счет этому был давно потерян.

Раньше он регулярно приходил сюда с Нормой или с друзьями, смех звенел, планы строились на ходу. И вот теперь, когда всё это повисло под вопросом, как хрупкая гирлянда после праздника, он привёл сюда едва знакомого парня по имени Джим.

Заведение, как всегда, встречало стерильным уютом — вылизанными до блеска столиками, чуть липкими от дезинфектора, и приторным запахом жареного фритюра, въедающимся в одежду. Стандартизированный уют, искусственный, как пластиковый цветок, просто чтобы кусок в горло лез. Пара официанток, с лицами, застывшими в маске усталой вежливости, одна из которых была юной милашкой с потухшими глазами, ловко разносили добротную, но безликую еду и ядреный кофе.

Парни заняли столик у окна. Джим заинтересованно осматривался, будто изучал экспонаты в музее обыденности, его взгляд скользил по веселым плакатам с бургерами, впитывал шум гудящего как улей зала. Посетителей было много, некоторые — явно болельщики, их возбужденные голоса произносили знакомые имена, проклятия в адрес судьи. Но к счастью для Джона, без экипировки в нем никто не узнавал квотербека, в одно мгновение угробившего надежды целого матча. Уокер был безмерно рад этому. Он и так чувствовал себя ужасно, не хватало еще публичного позора в кафе с каким-нибудь придурком.

— И часто ты здесь бываешь? — бодро спросил Джим, щелкая страницами меню, которое Джон знал почти наизусть.

— Раньше... каждый четверг, минимум, — глухо отозвался он.

За окном сновали люди, кутаясь в куртки, напряженные, озабоченные своими делами. Мир шёл дальше, а он застрял в своём провале. Джим, вдруг оторвавшись от пестрых картинок блюд, поднял взгляд на Уокера. Беззаботная легкость в нём сменилась серьезностью.

— Думаешь, теперь от тебя все отвернутся? Насовсем? — осторожно спросил он, как будто касался открытой раны.

— Кто знает... Всё летит к чертям. А парни... — Уокер горько усмехнулся, — Они меня сейчас ненавидят, — он пожал плечами. — Имеют право.

— Джон, скоро они остынут, — с твердым убеждением сказал Джим, отложив меню. — Поймут, что споткнуться может каждый. Не может быть, чтобы никто из них сам ни разу не облажался по-крупному. — Он прищурился, глядя прямо на Джона. — Но свет клином на этом футболе не сошёлся, ты сам это знаешь. Мир шире стадиона.

— Да, но я сам... — Джон сжал кулак под столом. — Я был таким самоуверенным и подвёл их всех.

Джим не стал давить, просто кивнул, и Уокер мысленно поблагодарил его за эту передышку. Он действительно не готов был копаться в своих чувствах при всех. Тишина повисла между ними, но не неловкая, а скорее задумчивая, заполненная фоновым гулом кафе: лязг посуды, обрывки чужих разговоров, взрывы смеха где-то вдалеке.

— Может, что-нибудь посоветуешь? — попытался Джим перевести тему, разбивая молчание.

— Если ты правда голоден, как волк, то советую заказать блюдо дня, — усмехнулся Джон. — Обычно, это гора вполне съедобной еды.

— А ты что будешь?

Есть совсем не хотелось, ком стоял в горле, но, чтобы Джим не чувствовал себя неловко, Уокер решил остановить свой выбор на средней порции картошки фри и коле без сахара.

— Классика, — понимающе улыбнулся парень, снова утопая в меню.

Вскоре подошла официантка и они сделали свой заказ. Когда она ушла, Джим, разглядывая интерьер, вдруг замер, его взгляд зацепился за тусклый металлический блеск на шее Джона. Обычно Уокер прятал пуговицу под футболкой, но, в сегодняшнем хаосе раздевалки, он упустил это. Теперь она лежала поверх ткани, как открытая тайна.

— Эй, а это что у тебя? — оживился парень, слегка привстав. Рука его неуловимо потянулась через стол. Кончики пальцев осторожно коснулись, приподняли талисман. — Пуговица? — искренне удивился он, с интересом вглядываясь в простую форму. — Серьёзно? — бросив на Джона пытливый взгляд, он отпустил артефакт и вернулся на место.

— Ага, — буркнул Уокер, торопливо засовывая реликвию глубже под футболку. Неприятное ощущение вторжения скребнуло по нервам. Посторонний человек, пусть и похожий на Барнса, пусть и вызывающий странное доверие, не имел права касаться её.

— Талисман? Похож на военный, — не отступал Джим, заметив его реакцию, но без осуждения.

— Можно и так сказать, — уклонился Джон, отвернувшись к окну.

— У меня тоже есть, — неожиданно признался парень и Джон удивленно уставился на него. Ловким движением Джим вытянул из-под футболки потёртый армейский жетон на короткой цепочке. Он блеснул тускло в свете кафе. — Раньше висел на шее у моего брата, но он погиб в прошлом году под Кабулом.

— Мне... очень жаль, — проговорил Джон, искренне. Тема потери ударила по нему ставшей привычной горечью, смешанной с уважением. Сердце сжалось.

— Мне тоже, — тихо отозвался Джим, пряча жетон обратно. Тень легла на его открытое лицо. — Но жетон всегда со мной. Он постоянно напоминает мне... — он взглянул прямо на Джона и продолжил странно изменившимся голосом. — Брат рассказывал мне, что на войне он понял кое-что. Понял, что твои люди — не те, кто рядом с тобой только в хорошие дни. Твои люди — те, за кого ты в ответе и те, кто в ответе за тебя. Постоянно. Когда падает кто-то из них, ты поддерживаешь. Когда падаешь ты, они поддерживают тебя. И так до самого конца. Так что, может, все эти ребята… Не твои люди? Может, ты просто еще не встретил свою настоящую команду, — Джим произнёс это не как утешение, а как обнадеживающую констатацию, с тихой уверенностью солдата, знающего цену долгу. Джону странно было слышать подобное от старшеклассника-футболиста, и ему показалось, сейчас не Джим говорил с ним, а кто-то другой, сквозь вечность, и нутро его сжалось от этого ощущения. «Я схожу с ума» — подумал он.

Джим замолчал, будто позволяя Джону проникнуться его словами. Уокер растерянно смотрел на него. Мысль ударила неожиданно и звонко: «Настоящая команда — впереди». Образы из снов — не футбольные трибуны, а война — мелькнули перед глазами. Он сглотнул.

— А сегодняшний провал... — мягко продолжил Джим. — Это не конец пути, Джон, а всего лишь урок. Жесткий, горький, но всего лишь урок. Как синяк после драки. Болит, но заживет, и ты будешь сильнее. Главное — понять, где оступился, и не наступать на те же грабли. — он чуть улыбнулся. — Хотя, признаю, грабли сегодня были, что надо.

Странное дело, но Джону не показалось, что парень его поучает. Его слова звучали разумно и неожиданно мудро. «Может, стоит усвоить урок и двигаться дальше, а не зацикливаться на провале?» — решительно подумал Уокер.

Всё это время он внутренне метался, собираясь с духом, чтобы спросить о том самом — о подмигивании на поле. Абсурдность вопроса грызла его, но любопытство и какая-то иррациональная надежда оказались сильнее. Теперь он был уверен, что Томпсон — не тот, кто станет потешаться над ним.

— Послушай, Джим, — начал он сдавленно, отводя взгляд. — Я хотел спросить у тебя кое-что… Прозвучит немного дико, но обещай, что не поднимешь меня на смех.

Парень легко рассмеялся, звонко и искренне.

— Ты умеешь интриговать, Уокер! — весело воскликнул он, голос его стал прежним. — Ну валяй, выкладывай. Обещаю не ржать, как конь, — он с преувеличенной торжественностью прижал руку к груди. — Но могу разок хохотнуть.

Джон осторожно выдохнул, ощущая, как кровь приливает к лицу.

— Там, на поле, когда я этот чертов мяч выронил… — он в смятении уперся взглядом в потертую, рябую столешницу. — Ты, случайно, не подмигивал мне тогда? — выдавил он, готовый провалиться сквозь землю.

Джим честно старался сдержаться. Губы его предательски задрожали, растянулись в широкую, смешливую улыбку, глаза засверкали веселым огоньком.

— Ты же обещал! — напомнил Джон, украдкой взглянув на парня, но вдруг почувствовал, как смешная нелепость ситуации цепляет и его самого. Уголки его губ дрогнули в ответ.

Джим с шумом втянул воздух, собираясь с силами, и резко подался вперед, так что их лица оказались совсем близко.

— Слушай, Джон, ты, конечно, парень что надо, — начал он с нарочитой серьезностью, — Но, когда я на поле, голова у меня занята только мячом, пасами и тем здоровяком-защитником, который норовит вмазать мне под рёбра, — он вдруг рассмеялся, но беззлобно, и откинулся на спинку кресла. — Но эй, я подмигну тебе как-нибудь, когда ты будешь совсем не готов!

Как раз в этот момент подошла официантка с подносом, отвлекая их, к глубочайшему облегчению Джона.

* * *

Время с новым знакомым летело легко, искристо и совершенно незаметно. Впервые за долгое время Джон не чувствовал стального обруча давления, общаясь с кем-то. Его плечи, в последнее время напряженные, разжались; смех вырывался сам собой, свободно. Покончив с едой, Джим с почти детским энтузиазмом заказал гигантский, украшенный взбитыми сливками шоколадный коктейль, и искренний хохот Уокера зазвучал над их столиком. Джим весело оправдался, что имеет право — он потрудился сегодня на славу. За окном вечерело; люди мчались по промерзшему асфальту, спешили по делам, и то, как они прятали носы в воротники, убеждало, что там похолодало. В разговоре с Джимом Уокер ни словом не обмолвился о своём увлечении «Ревущими коммандос», но не потому, что нарочно избегал этого — просто поток слов лился сам, не требуя принуждения, а Джим слушал его с таким неподдельным интересом, будто даже обыденные казались ему значительными.

— Знаешь, что бесит больше всего? — разошелся Уокер, с наслаждением жалуясь на родителей, как на давнюю занозу. — Что они эту свою тревогу маскируют под ледяное спокойствие. Создают дурацкую видимость, будто их это не волнует.

— Все эти внезапные вопросы о будущем, заданные между тостом и яичницей, — сочувственно кивнул Джим, шумно потягивая коктейль через трубочку. — «Твой прадедушка был гениальным финансистом, Джим, на новый год я подарю тебе подписку на Форбс», — идеально, с легкой аристократичной ноткой передразнил он кого-то из своих родных.

— Моя мама тайно мечтает, чтобы я стал бизнесменом, — поморщился Джон. «С калькулятором вместо сердца», — мелькнуло у него.

— Мой отец открыто верит, что я стану великим футболистом, — признался парень. Его глаза, обычно теплые, на мгновение стали серьезными. — Знаешь, у него, в своё время, не вышло — из-за дурацкой травмы.

— Реализует свою мечту через тебя? — прямо спросил Джон.

Джим чуть помедлил, затем коротко кивнул. Тень сожаления скользнула по его лицу, но быстро сменилась привычной решимостью.

— Футбол — это, конечно, круто, — заговорил он, разминая пальцы на краю стола. — Но я всё больше думаю связать жизнь с политикой.

— О, правда? — искренне удивился Джон. — Сенатор Томпсон? Конгрессмен?

— Бери выше, Уокер! — рассмеялся парень, и его лицо снова озарилось солнечной улыбкой. — Мистер президент! Не то, чтобы это моя заветная цель, но чем чёрт не шутит?

Голубые глаза его лукаво блеснули. Джон подумал, что обаяния Джиму точно не занимать — возможно, он рожден покорять толпы.

— Ну, а ты? — неожиданно прямо поинтересовался парень, отодвинув пустой бокал. — Наверное, я сейчас прозвучу, как заезженная пластинка предков, но у тебя есть конкретные планы на будущее?

Уокер слегка поморщился, но понимающе улыбнулся. Это был самый больной вопрос. До сих пор единственным интересом его был футбол. Он был почти уверен, что станет профессионалом, но теперь… Он сильно сомневался. Перед ним зияла пустота. Он решал, стоит ли облекать в слова ту смутную, но настойчивую мысль, что уже несколько дней неотступно стучалась в его сознание.

— Да ладно, Уокер! — заметив его колебания, Джим легко хлопнул ладонью по столу, заставив салфетницу звякнуть. — По-моему, я уже доказал, что мне можно доверять. К тому же, я скоро уеду, а общих знакомых у нас — ноль. Так что, можешь мне сказать, или что, — он снова по-заговорщицки подался вперёд, подперев подбородок кулаком, и прищурился с преувеличенной подозрительностью. — Ты планируешь стать стриптизёром?

Джон фыркнул, а потом искренне расхохотался. Напряжение растаяло, как сливки на горячем коктейле.

— Боже, нет, даже в кошмарах!

— Ну, а к чему тогда таинственность уровня ЦРУ? — широко улыбнулся парень, откидываясь на спинку кресла.

— Ну… — голос Уокера дрогнул неожиданно, обретая какую-то торжественную хрипотцу, словно он давал клятву перед знаменем. — Я, конечно, еще как младенец в темноте, но… я всерьез подумываю о Вест-Поинте.

Джим замер. Его шутливая улыбка мгновенно испарилась, сменившись выражением глубокого, неподдельного уважения. Он медленно отставил бокал, его взгляд стал пристальным, оценивающим.

— Ого, Джон, — произнес он тихо, но очень четко. — Это… Это довольно серьезно.

Уокер неуверенно, сокрушенно покачал головой, отводя взгляд.

— Это еще всего лишь мысль. Не факт…

— Мой брат, — перебил его Джим, и в его голосе зазвучали новые, металлические нотки. — Он учился там, Джон. И если ты всё-таки решишь туда податься, знай: готовиться нужно начинать как можно скорее. Каждый день на счету.

Уокер почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Он глубоко кивнул. Его охватило острое, почти болезненное чувство нетерпения. Важно успеть вовремя, пока дверь не захлопнулась.

* * *

Когда зазвонил телефон Джима, Уокер ощутил, как что-то холодное и тяжелое сжалось у него под сердцем. Разговор, такой живой и нужный, обрывался.

— Автобус починили, — с виноватой полуулыбкой объяснил парень, быстро переговорив. Парни запросили счёт и расплатились, Джим оставил мелкую купюру под чашкой. — Оставлю больше, когда стану президентом, — бодро усмехнулся он, вставая из-за стола.

На улице поднялся холодный, порывистый ветер, гоняя по асфальту обрывки газет и пустые стаканчики. Когда они подошли к стадиону, команда, во главе с бодрым, молодящимся тренером, уже загружалась в шумно пыхтящий автобус, замерший у ворот.

— Скорее, Томпсон! — крикнул один из парней, завидев их, и ловко приподнял над землей неприметную спортивную сумку. — Я прихватил твои драгоценные шмотки из раздевалки! Скажешь мне «спасибо»!

Томпсон приветливо помахал приятелю рукой. «Он свой», — с легкой завистью подумал Джон. — «И у него есть команда».

Провожала победителей небольшая, хмурая делегация: тренер Хопкинс, надувшийся директор школы и равнодушный охранник. Они церемонно пожимали руки уезжающим, обмениваясь с ними дежурными фразами.

Парни остановились в стороне, в кольце холодного ветра и отчуждения.

— Ну что, Уокер, — после небольшой паузы, мягко улыбнулся Джим, повернувшись к нему. Его серые глаза в свете закатного солнца казались особенно теплыми. — Пообещаешь мне кое-что?

Джон вопросительно поднял бровь.

— Обещай, что не станешь киснуть? — сказал он твердо, но без давления. — Серьезно. Обещай.

Вопрос повис в воздухе. И вдруг Джон понял — да, он может пообещать. Не из вежливости, а потому что слова Джима о Вест-Поинте, о настоящей команде впереди, о сегодняшнем провале как уроке — они врезались в него, отпечатались в его сознании. Они дали ему точку опоры в этом хаосе стыда. Они помогли ему прорваться сквозь неуверенность и сомнение, и открыли глаза на путь вперед, хоть и трудный, но ясный. Он больше не тот растерянный парень, который пару часов назад прятался на трибунах. Он знает, куда двигаться дальше.

— Обещаю, — сказал Уокер уже не грустно, а с неожиданной для себя твердостью. Голос его не дрогнул.

Джим широко улыбнулся, словно получил лучший подарок. Он шагнул ближе и по-дружески положил руку Джону на плечо. Ладонь была тяжелой, теплой, уверенной. Это прикосновение, простое и сильное, словно передавало заряд той самой убежденности, о которой он говорил. Ощущение было странным: как будто тебя заземлили, сняв статическое напряжение, и одновременно подпитали энергией.

— Отлично! — весело воскликнул он. — Тогда договорились! И помни: если выпустишься из Вест-Поинта, я сделаю тебя своим министром обороны. Если ты, конечно, захочешь.

Теплый вес его руки на плече, его слова — они были как клятва, как договор о будущем. Джон почувствовал, как скованность отступает, уступая место этому новому, хрупкому, но реальному чувству покоя и уверенности.

— Томпсон! Ну, что вы там? Долго тебя ждать? — донесся нетерпеливый крик.

Ком подкатил к горлу внезапно и болезненно. Джону до жути не хотелось прощаться. Этот странный парень, этот «Джим», за пару часов стал ближе многих давних «приятелей».

— Пока, Джим, — тихо, но четко проговорил он, глотая ком.

— Еще увидимся! — широко улыбнулся парень и, прежде чем отойти, ободряюще похлопал его по плечу. Это было как печать, скрепляющая договор. — Верь в себя, Джон!

Уже стоя на ступеньках автобуса, Джим обернулся, ловя взгляд Джона, и дерзко подмигнул ему, как и обещал. Уокер чуть смущенно, но искренне заулыбался, подняв руку в прощальном жесте.

— Дружишь с соперниками, Уокер? — едкий, как уксус, голос прорвал тишину рядом. Тренер Хопкинс подкрался как тень. — Поверить не могу, что ты стал такой тряпкой.

Джон медленно повернулся к нему. Автобус с ревом трогался.

— Соперники в игре, сэр, — спокойно, с новой для себя твердостью отозвался он, провожая взглядом удаляющиеся огни. — В реальной жизни могут быть друзьями.

— Игра и есть твоя реальная жизнь, Уокер! — прошипел Хопкинс сквозь стиснутые зубы. — Должна ею быть, а если это не так, тебе вообще не место в футболе. Завтра с утра жду тебя в своем кабинете! Без опозданий!

Джон Уокер больше никогда не встречал Джима Томпсона. Но странное тепло от его руки на плече и его слова — «Обещай не киснуть» — остались с ним. Как компас, указывающий на Вест-Поинт. Как напоминание, что его настоящая команда — впереди.

* * *

В тот вечер родители проявили редкую тактичность, оставив его в покое. Только миссис Уокер, как тень, осторожно прошелестела у двери:

— Не голоден, милый? — ее голос пробился сквозь дерево, приглушенный и неестественно мягкий. Вопреки обыкновению, она не стала врываться к нему, резко распахивая дверь.

Джон, раскинувшись на кровати в темноте и пытаясь собрать осколки выматывающего дня, лишь неразборчиво промычал что-то в ответ. Парень был слишком голоден до своего будущего, чтобы чувствовать голод желудка. Он жаждал своего завтра. Слова Джима — «каждый день на счету» — стучали в висках, как метроном.

— Если проголодаешься, ужин на столе под крышкой...

Весь оставшийся вечер, плавно растворившийся в стеклянно-морозной ночи, Уокер провёл, утонув в свете монитора. Страницы Вест-Поинта мелькали: требования, нормативы, номинации, личное заявление. Цифры и сроки складывались в крутую лестницу, на которую ему предстояло взойти. Потом, взвинченный мыслями, он ворочался в постели, прокручивая события дня: неуклюжий провал на поле бледнел перед яркой вспышкой цели. Нетерпение гнало: скорее бы утро, первый шаг! Даже мимолетный Джим Томпсон, чей номер он так и не попросил (а тот так и не предложил), вызывал теперь лишь легкую, ностальгическую улыбку, а не сожаление. «Наверное, так даже лучше», — резонно подумал Уокер, всматриваясь в знакомые трещинки на потолке. — «Вдруг он оказался бы придурком с фотогеничной улыбкой?» Так Уокер успокаивал себя, но легкий укол зависти к друзьям Джима все же кольнул его.

А ночью ему снились какие-то неясные, странные обрывки, которые Джон почти не запомнил — он видел высокое серое небо, качающееся между заснеженными скалами, чувствовал холод и пульсирующую боль в левом плече. Он словно бы куда-то двигался, но не на своих двоих — его кто-то тащил, но, как он ни силился, ему не удавалось поднять голову. Во сне он провалился в забытье и всё закончилось без резкого пробуждения. Джон, стискивая в руке свою пуговицу-талисман, спокойно доспал до самого утра.