Изменница (гет)

Гермиона пришла в себя лишь спустя два долгих месяца.

Спасение нашлось благодаря Нарциссе, которая в дальних, пыльных закоулках библиотеки Блэков обнаружила древний ритуал, способный помочь в её состоянии. Обряд был создан одним из глав рода Блэк, но не использовался уже много веков. Его подробное описание сохранилось лишь в личном дневнике Агуриуса Блэка.

В записях говорилось, что Агуриус, уже будучи немолодым главой семьи, полюбил юную маглорожденную ведьму, и она ответила ему взаимностью. Опасаясь осуждения многочисленных родственников, он так и не сделал ей предложения, решив оставить её в качестве любовницы. И, возможно, они прожили бы вместе ещё долгие годы, если бы судьба не вмешалась: девушка забеременела. Магии в ребёнке оказалось слишком много, и она стала постепенно убивать мать. Даже поспешный брак не мог её спасти.

Отчаявшийся Агуриус обратился к своей младшей сестре, недавно ставшей Хранительницей рода. Та прониклась историей и согласилась помочь. Опытный ритуалист, Агуриус разработал обряд, который, по его расчётам, при проведении Хранительницей в ночь полнолуния мог сдержать разрушительную силу магии и дать женщине шанс выжить.

Ритуал требовал редкого зелья и глубокого знания рун, но в остальном был относительно прост. Главным его недостатком было то, что провести его могла только Хранительница рода. Поскольку таких не рождалось уже много лет, воспоминание об обряде стёрлось, а книга с его описанием пылилась в самом дальнем углу библиотеки, пока Нарцисса, упрямо перебирая полки, не наткнулась на неё. В дневнике значилось, что обряд позволил спасти жизнь возлюбленной Агуриуса, не навредив ребёнку.

Подготовка заняла несколько дней. Нарцисса, несмотря на внешнее спокойствие, ощущала, как в груди всё время стягивается ледяной ком. Она слишком хорошо знала, чем грозят ошибки в древних обрядах: одна неверная руна, неверно рассчитанный глоток зелья — и всё пойдёт прахом. А здесь цена ошибки — жизнь нерождëнного ребенка и девушки, которая была дорога её близким.

В ночь полнолуния Мэнор погрузился в тягучую, тревожную тишину. Даже ветер, казалось, обошёл стороной старые стены. В небольшой, специально подготовленной зале, стены которой были увешаны символами защиты, стояла низкая каменная чаша с густым зельем, источающим пряный, почти горький аромат. Пламя факелов дрожало, отбрасывая на стены длинные тени, похожие на изогнутые когти.

Гермиона лежала на резном ложе в центре круга из рун. Она была бледна до прозрачности, дыхание её едва уловимо колыхало грудь. Драко стоял у изголовья, следя за каждой мелочью. Его лицо оставалось непроницаемым. Он делал то, что должен, но волновался слишком сильно.

Нарцисса стала в центр круга, чувствуя, как холодный камень под ногами отдаёт в кости. Она подняла руки, начав читать древние слова, и с каждым звуком в воздухе становилось плотнее, тяжелее. Магия собиралась, словно туман перед грозой, и медленно стекалась в её ладони.

В какой-то момент она ощутила, как сила начинает ускользать, тянуть за собой её собственные жизненные силы. В висках зашумело, перед глазами заплясали искры. Ей пришлось вцепиться в ритуальный посох так крепко, что побелели пальцы. Но отступить она не могла — не тогда, когда от этого зависела жизнь ребёнка и матери.

Она видела, как вокруг Гермионы начинают вспыхивать мягкие золотистые нити — магия ребёнка, которую обряд постепенно направлял и смягчал, чтобы она больше не разрывала сердце и сосуды матери. Эти светлые нити медленно вплетались в ауру Гермионы, успокаивая её пульс и выравнивая дыхание, будто кто-то нежно укрывал её невидимым одеялом.

Когда последний символ в круге вспыхнул и медленно погас, Нарцисса ощутила, как ноги подгибаются. Она едва не рухнула на колени, но тут же у плеча оказался Драко. Он протянул фиал с восстанавливающим зельем, и только после глотка жгучей жидкости мир перестал плыть перед глазами. Восстанавливать силы Нарциссе пришлось ещё несколько дней, но усилия были вознаграждены: уже через три дня Гермиона пришла в сознание, а спустя неделю смогла самостоятельно передвигаться по Мэнору.

Всё это время рядом с ней почти постоянно находились целитель и Драко. Люциус тоже старался уделять ей каждую свободную минуту. Однажды он порадовал Гермиону известием, что по решению суда Роза после Нового года останется с матерью, но тут же огорчил, заявив, что она официально уходит в декретный отпуск. Гермиона не была в восторге от этой перспективы, но спорить с мужем не стала.

Драко, напротив, постарался приободрить её, напомнив, что у неё остались верные друзья. Он рассказал, что к нему несколько раз заходили Луна и Поттер. От них он узнал, что Роза гостит у Молли Уизли вместе со своими кузинами, но умолчал, что до этого девочка жила с отцом и Лавандой в небольшом коттедже.

Лаванда так и не смогла принять ребёнка Рона, как своего, и в итоге он забрал дочь и отвёз к своей матери, желая оградить Розу от холодного отношения и постоянных скандалов. Тем временем, отец Лаванды продолжал подыскивать ей хорошего мужа. Рона он считал не больше, чем мелким капризом. Ребёнка Лаванды и Рональда мистер Браун собирался ввести в свой род и воспитать по собственным представлениям о «достойном наследнике». Свою дочь он давно перестал рассматривать в этой роли, считая её неспособной ни управлять родом, ни быть хорошей матерью. В глубине души он был даже благодарен Рону — теперь Лаванда, связанная браком, вряд ли сможет противиться его планам.

Через несколько дней после того, как Гермиона пришла в себя, сопротивляться Гарри Поттеру, который настойчиво добивался встречи, стало невозможно, и Драко вынужден был согласиться.

Для Гермионы эта встреча стала испытанием. Несмотря на попытки Драко и Нарциссы убедить её, что Гарри всё ещё её друг и искренне переживает, она не могла забыть слова Джинни и Рона. Их предательство оставило глубокую трещину, и Гермиона боялась, что Гарри выберет сторону жены, а не подруги, с которой уже давно утратил прежнюю близость.

— Гермиона, ты как? — выпалил он с порога. — Я так переживал за тебя… Прости меня, пожалуйста. Я ужасный друг, но я правда не знал, что вы разводитесь… и о Лаванде тоже не знал. Драко не пускал меня к тебе и говорил, что ты сама всё расскажешь. — Он говорил быстро, чуть сбивчиво, и всё это время прятал глаза.

И Гермиона выдохнула. Перед ней стоял взрослый мужчина за тридцать, отец троих детей, а мялся он, как школьник, забывший домашнее задание. Женское сердце сдалось: она поняла, что Гарри действительно переживал за неё, и что он по-прежнему её друг. С души словно упал тяжёлый камень.

— Со мной всё хорошо. Не переживай, — тихо ответила она, а потом, не выдержав, спросила о том, что мучило с момента пробуждения:

— Как там Роза? Зачем её привели на заседание?

— Я не знаю, правда. Сейчас она у Молли. Там сейчас целый детский сад, так что она не скучает точно. Но я подробностей не знаю, мы с Молли, Джинни и Роном очень поругались и сейчас почти не разговариваем, да и у меня сейчас завал на работе. Я, кстати, Хорька уже достал. Может, ты мне расскажешь, что произошло, и почему тебе стало так плохо прямо на заседании? Я думал о проклятии, но Драко утверждал, что дело не в этом, и я очень волнуюсь за тебя.

— Если честно, Рон и Молли были не так уж и не правы, обвиняя меня в неверности, правда, не угадали с личностью. Я вправду беременна, только не от того Малфоя, — тяжело вздохнув, сказала Гермиона. Срок был хоть ещё и не очень большим, но девушка предпочла рассказать всё до того момента, когда скрывать будет бессмысленно. Пусть лучше Гарри выскажет ей всё сейчас, чем она будет мучиться в неведении, как он ко всему отнесётся.

— Что? Ты хочешь сказать, что ты спала с Люциусом Малфоем? — глаза Гарри обрели форму чайных блюдец. Гарри был удивлён и растерян, он не понимал, как за фасадом идеальной семьи могло скрываться такое?! Ему не хотелось верить, что его лучший друг изменял своей жене — его лучшей подруге — с бывшей своей подружкой. Но такой поступок был хоть и неприятен, но вполне в характере Рональда, да к тому же Лаванда ещё со школы положила на юношу глаз. Но вот его лучшая подруга, примерная девочка, которая даже в школе не любила нарушать правила и предпочитала жить, соблюдая все устоявшиеся нормы поведения и придерживаясь правил морали, никак не вязалась с образом изменщицы. Да и человек, с которым изменяла Гермиона мужу, с точки зрения Гарри, был не самым приятным типом — скользкий, хитрый, злой. Несмотря на то, что он свидетельствовал за его сына и жену, Люциус вызывал у Гарри стойкие неприятные ассоциации. Понять и принять тот факт, что его лучшая подруга беременна от такого сомнительного типа, было крайне сложно. Гарри казалось, что Люциус Малфой вообще не способен на человеческие эмоции и желания, и тот факт, что он переспал с Гермионой и, судя по всему, признал собственного ребёнка, раз Гермиона находится в Мэноре, вызывал у Поттера когнитивный диссонанс и сбой всей системы ценностей. Но Гермиона восприняла эту невольную паузу по-своему и со слезами на глазах продолжила:

— Мы уже поженились. Ты теперь меня возненавидишь?

Несмотря на то, что она пыталась убедить себя, что его ответ ей не важен, Гермиона больше всего сейчас боялась услышать: «ДА». Ей казалось, что тогда весь её мир рухнет, она потеряет того, кого всегда считала ближе собственной семьи. Кто смог стать ей настоящим и другом, и фактически братом. Лишиться его означало потерять часть себя. Ей очень хотелось, чтобы хоть кто-то из прошлого остался с нею в её новой жизни.

— Нет, нет, что ты, — Гарри нахмурился, словно само предположение ранило его. Было неприятно, что Гермиона вообще могла подумать, будто он станет её ненавидеть только из-за признания в связи и браке с Люциусом Малфоем. Возможно… да, скажи она это несколько месяцев назад, он бы взорвался, отшатнулся, потерялся в обиде и непонимании. Но сейчас? После того, как вскрылись отношения Рона и Лаванды, после того, как он успел узнать Драко чуть лучше, увидеть его взгляд на мир… всё уже казалось другим.

Он вдруг ясно понял: важно не то, с кем Гермиона делит свою жизнь, а то, что это никак не разрушает их дружбу. Она всё так же — его лучшая подруга. Та девочка, которую он спас от тролля, дрожавшая в женском туалете. Та девушка, что с риском для себя шла рядом, охотясь за хоркруксами. Та, кто ни разу не предала его.

А её личная жизнь… чёрт, да какое это вообще его дело? У него и так не слишком много настоящих друзей, чтобы разбрасываться ими по глупым причинам.

— Если честно… — он замялся, подбирая слова, — если бы я не видел, как к тебе относится Хорёк… как Люциус обнимал тебя в зале суда, — Гарри поймал её удивлённый взгляд и торопливо пояснил: — Мне Кингсли показал воспоминания, когда я пришёл на разборки. Если бы я не видел, как тебя ненавидят Уизли, сколько грязи льют на тебя… наверное, я бы осудил тебя.

Он глубоко выдохнул, признаваясь даже самому себе:

— А сейчас я уже не уверен, кто прав, а кто виноват.

В уголках губ мелькнула тень усмешки, в которой смешались усталость и лёгкое недоумение:

— Хотя, стоп, как вы вообще поженились? Он же женат?!

— Малфои развелись. Нарцисса оказалась прекрасной женщиной и, как только узнала о нашей ситуации, сразу согласилась на развод и вызвалась помогать мне. Она ведь всё то время, пока я была без сознания, была рядом и заботилась обо мне. Это так странно, я всегда считала, что Рон будет со мной и в горе, и в радости, а Малфои — чуть ли не последнее зло. Но когда мне плохо, рядом находятся именно они.

— Как так? Герми, скажи, как всё это произошло? Когда мир успел так измениться? — грустно произнёс Гарри.

За то время, пока Гермиона лежала без сознания, они с Драко стали видеться гораздо чаще. Поначалу Гарри приходил лишь затем, чтобы узнать новости о её состоянии — короткие, почти сухие визиты, ограниченные дежурными вопросами и осторожными ответами. Но постепенно разговоры стали уходить дальше, распахивая двери в темы, о которых они никогда раньше не говорили.

Гарри с неожиданным интересом слушал Драко, когда тот рассказывал о своих исследованиях. Ему и в голову раньше не приходило, что колдомедицина — это не только умение вовремя наложить заклинание или сварить зелье, а целая научная отрасль, где каждый день ищут ответы на вопросы, казавшиеся невозможными. Драко говорил о редких болезнях, сложных случаях, новых методах диагностики — и в этих рассказах было столько увлечённости, что Гарри невольно ловил себя на том, что хочет слушать ещё.

В ответ он делился историями из своей службы — порой забавными, порой тяжёлыми, но всегда живыми. Они учились смеяться вместе, даже над тем, что прежде казалось слишком личным, чтобы обсуждать.

Однажды всё вышло за рамки обычных разговоров. У Гарри выдался особенно тяжёлый день — нервы были на пределе, а вечер не приносил облегчения. Он заглянул к Драко уже под закрытие, надеясь хотя бы на пару слов. Драко только что вернулся из операционной — операция была сложной, и, несмотря на все усилия, младенца спасти не удалось. Женщина обратилась слишком поздно, и теперь это «слишком поздно» тянуло за собой ощущение безысходности.

Домой тащить этот груз не хотелось. И вот они оказались в тихом баре, где шум посетителей смешивался с запахом крепкого виски. Поначалу говорили о пустяках, но чем глубже в ночь, тем честнее становились слова. Они делились тем, что когда-то не могли друг другу сказать, и в какой-то момент стало ясно — старых обид больше нет. За годы, прошедшие с детства, они стали совсем другими людьми, и теперь могли позволить себе быть просто собой.

Гарри было легко рядом с Драко. Он оказался совсем не тем заносчивым мальчишкой, которого Гарри помнил из школьных лет. В его характере было что-то от Гермионы — та же непоколебимая тяга к знаниям, та же готовность часами копаться в деталях ради точного ответа. Гарри видел такие горящие глаза только у Луны и Невилла. И впервые в жизни он поймал себя на мысли, что, возможно, он сам выбрал не то место в жизни.

Нарциссу он за это время видел лишь несколько раз, но каждый из них оставлял странное послевкусие. Она казалась воплощением сдержанной элегантности — умела слушать, отвечать так, чтобы чувствовалась поддержка, и при этом никогда не переступала границ. Она помогла Гарри разобраться с наследством Блэков, но делала это так ненавязчиво, что он не сразу понял, сколько времени и сил она вложила. В её заботе было что-то тихое, почти домашнее, чего Гарри давно не испытывал.

За два месяца Малфои стали ему ближе, чем Уизли, от которых он всё чаще получал упрёки, холодные взгляды и мелочные замечания. Гарри не мог до конца понять, когда всё так изменилось — и почему теперь тепло он находил там, где раньше ждал только холода.

— Я тоже плохо понимаю, что происходит, — вздохнула Гермиона. — Знаешь, сейчас всё не так, как казалось в детстве. Раньше для нас Нора была вторым домом, я даже считала Молли своей второй мамой... А сейчас... с Люциусом так хорошо и спокойно. Рядом с ним я чувствую себя как за каменной стеной. Драко стал мне хорошим другом. Знаешь, слизеринцы, в отличие от нас, действительно умеют дружить. У них была своя компания — Драко, Пэнси, Тео и Крэбб с Гойлом. В Хоге к ним добавились Алисия с Блейзом. Они каждое второе мая, где бы они ни были, вырываются в Лондон и приходят на могилу к другу, вспоминая, каким он был, но это — только для них шестерых. Винсент Крэбб был их другом, и они каждый раз в этот день собираются, чтобы почтить его память. Они совершенно разные, но они действительно настоящие друзья. Они собираются на каждый день рождения, они не кричат о своей дружбе, но сделают друг для друга всё. Они даже меня приняли в свой коллектив. А мы? Я уже не помню, когда мы в последний раз собирались, и мне кажется, если бы мы не связали свою жизнь с Уизли, то наши пути с Роном разошлись бы так же, как и с остальными. Мы даже с тобой, Гарри, чёрт знает когда просто встречались и разговаривали.

— Я заметил, с какой заботой о тебе отзывался Хорёк. Мы даже смогли поладить на этой почве. Но, Гермиона! Как всё то, что мы считали белым, стало чёрным, а чёрное — белым? — голос Поттера дрогнул, в нём слышалась и усталость, и искреннее непонимание.

— Потому что вы совершенно не умеете различать полутона. Привет, Герми, здравствуй, герой, — раздался от двери чуть насмешливый, но на удивление тёплый голос. В комнату вошёл Малфой. На его лице играла едва заметная улыбка, взгляд же был внимательным, почти изучающим. Ему понравилось то, что он услышал — разговор Гермионы и Поттера звучал, как первый треск льда, когда река начинает освобождаться от зимнего плена. Он понял: они наконец-то сняли те кривые очки, которые Дамблдор в своё время надел им, приучив видеть мир только в двух красках.

Для Драко этот момент был почти личной победой — не ради себя, а ради того, чтобы они, наконец, начали мыслить шире, без фанатичного деления на «свет» и «тьму». Он чувствовал: если чуть подтолкнуть их, можно будет показать то, что слизеринцы усваивали с молоком матери — умение жить в полутенях, в сложных сочетаниях цвета и смысла.

— Вообще-то, это не очень культурно — влезать в чужие разговоры, — нахмурился Гарри, но в его голосе не было прежней остроты, лишь усталое недовольство.

— Я не хотел, — почти виновато ответил Драко, поднимая руки в притворной защите, — оно само вышло.

— А что ты имел в виду, говоря о полутонах? — с интересом спросила Гермиона, поворачиваясь к нему. В её взгляде было любопытство исследователя, но и что-то ещё — настороженность, готовая в любую секунду перерасти в спор.

Малфой задержал на ней взгляд чуть дольше, чем требовал этикет, словно проверяя, готова ли она услышать то, что он собирался сказать.

— Ну смотрите. Нет ничего абсолютно хорошего и абсолютно плохого. Мир не делится на чёрное и белое, в нём много полутонов, цветов, оттенков, яркостей. При этом чаще всего истинная личность человека прячется за каким-либо фасадом. Большинство предпочитают прикрываться маской святых и даже самый ужасный поступок могут обелить в своих и чужих глазах. А кто-то, наоборот, не хочет вечно соответствовать чьим-то ожиданиям, он честен перед собой и окружающими, и все считают его злом в последней инстанции. Например, тот же Дамблдор — величайший Светлый волшебник и бла, бла, бла. Он привёл тебя, Гарри, к победе, он победил Гриндевальда, он пожертвовал собой. Он хороший?

— Ну, да, — неуверенно произнесла Гермиона, не понимая, к чему он клонит.

— Ну вот, так думает большинство обывателей. А если копнуть глубже? Он же, по сути, вырастил Тёмного Лорда, он направил его к тьме, он сделал из Гарри жертву и желал его смерти. С тем же Гриндевальдом была какая-то мутная история, но тут уже, конечно, больше домыслов, чем фактов. Но, согласитесь, достаточно странно, что великого и ужасного Тëмного лорда побеждает простой учитель Трансфигурации? Но если опустить это, то ведь именно из-за него погибли твои, Поттер, родители. Ведь любой волшебник знает, что нет нечего безопаснее родового поместья, так зачем прятать семью в каком-то странном доме на отшибе под Фиделиусом? Из-за него, точно так же, как и из-за Тёмного Лорда, погибало множество волшебников, только если к Лорду чаще всего шли осознанно, да и в битвы он до определённого времени посылал только взрослых и опытных бойцов, то ваш «великий светлый» не гнушался использовать вчерашних школьников, и ещё в школе приучал их к мысли о всеобщем благе. Образование в Хогвартсе при его директорстве скатилось ниже плинтуса, да и к тому же появилось очень чёткое разграничение: Слизерин — Гриффиндор, плохой — хороший. Причём, многие это понимали тогда, но по-прежнему считают покойного директора святым. И прежде, чем вы начнёте спорить, приведу в пример типичного представителя тьмы, моего крёстного — Северуса Снейпа. Вы ведь все до последнего считали его злом во плоти, вы ненавидели его за грубость и колкие слова, а он всего лишь пытался приучить вас к умению противостоять опасностям и реалиям волшебного мира, и с большинством это работало. Ты, Поттер, ненавидел его за излишние придирки, а он просто пытался научить тебя мыслить своей головой и на самом деле всегда тебя защищал. Он пытался спасти ваших безрассудных сокурсников, которые не понимали, что при Кэрроу нужно вести себя тише воды и ниже травы, и постоянно их провоцировали. Причём, хочу заметить, нам от бывшего декана были даны чёткие указания не провоцировать «грифов», следить за ними и по возможности препятствовать их безрассудствам. Эти указания были даны нам с Пэнси, как старостам, и мы присматривали за мелкими вместе с равенкловцами, многие из которых были в вашем Ордене, но с ними было договориться проще. Самое ужасное, что никто не пытался смотреть глубже, ведь нет абсолютного света и абсолютной тьмы. В каждом есть и то, и другое, просто люди видят только одну сторону и, в принципе, не пытаются увидеть то, что выбивается из образа.

— А как же твоя тётушка Белла или Волдеморт?— спросил Гарри.

— А как же Фенрир или те же Кэрроу? — добавила Гермиона.

— Хм, а вы никогда не задумывались, что всё не так просто? Ну, давайте начнём с конца. Вы знаете, что Алекто и Амикуса воспитывали в лучших традициях чистокровных семей, они были жестоки и любили пытать маленьких детей. А теперь закулисная история: когда Алекто было лет восемь, она случайно оказалась в магловском квартале. Алекто, как истинный старший брат, пошёл за ней, он решил не привлекать взрослых или домовиков, ведь он считал себя виноватым в том, что его сестра пропала. В итоге нашел он её в не самом благополучном магловском квартале: на восьмилетней девочке не было живого места, ходили слухи, что её даже изнасиловали, но это не подтверждено. Амикус был безумно зол, и его жажда спасти сестру каким-то образом передала ей частичку магии. С тех пор они ненавидели детей, тем более маглорожденных. Согласитесь, их можно понять. Их психика и так была покалечена их родителями, а то ужасающее происшествие полностью их сломило. Согласитесь, сложно не ненавидеть тех, кто нападает на маленьких, беззащитных детей. А потом их родители привели их к Тёмному Лорду, что только усилило их жажду отомстить магглам. Да, они во многом были не правы, но тот случай их сломал, они стали беспрекословными марионетками родителей, а дальше — и Тёмного Лорда. На самом деле, Алекто была талантливым прорицателем, но одно событие полностью сломало ей жизнь. Амикус рассказывал, что его сестренка ещё в пять лет предсказала падение и возрождение Лорда. Но после дар у девочки практически полностью исчез. Сестра Дамблдора после того, что пережила, лишилась магии, а Алекто панически боялась людей, её страх не лечили, его просто обратили в ненависть.

— А Амикус, — продолжил Драко, — был талантливым тёмным магом, он придумывал много запрещённых заклинаний и в детстве мечтал заниматься исследованиями. Благодаря ему, его сестра осталась жива, и в дальнейшем он делал всё, чтобы Алекто было хорошо и она не чувствовала себя лишней, он был постоянно рядом. Он ведь из-за неё пошел к Лорду, где ему пообещали помочь сестре, которая практически лишилась магии. Он придумал для неё артефакт, который передавал магию из другого источника. Тот же Дамблдор не сделал ничего такого для своей сестры! Это не оправдывает ничего из того, что они сделали. Но был ли у них шанс вырасти другими?

— Нет, — потрясëнно произнесла Гермиона, понимая, что, когда Драко закончит рассказ, жизнь её уже не будет прежней. Она представила, что должны были чувствовать девочка и её брат после всего, что случилось с ними. По-хорошему, их нужно было сразу отвести к психологу, а не к Тёмному Лорду.

— Продолжим? Фенрир Сивый — это единственный, гм.. человек, которого я не переношу. Но и он не совсем виноват, что он такой. Его родители были не самыми благополучными людьми, вернее, отца он не знал, а его мать была наркоманкой и местной «дамой по вызову». Однажды она выгнала гулять на улицу пятилетнего ребенка, где его и укусил оборотень. В первое же полнолуние он превратился и укусил свою мать. Это, да и наркотики сделали своё дело — она не выжила. За этим наблюдал её сутенер, который сначала заставил мальчика почувствовать вину, а потом решил вырастить из него идеальную машину для убийств. В восемь лет этот ребенок уже активно питался человеческой плотью, и считал святым того, кто его укусил. В одиннадцать он загрыз сутенера своей матери. Годом позже он решил «облагодетельствовать» как можно больше людей, а в пятнадцать у него уже была своя группировка, и они были довольно известны даже в маггловском мире. Но остальное — скорее аргументы против. Вы по-прежнему считаете его безумно ужасным, несмотря на то, как он рос и какое воспитание получил? Да, он безусловно злой и безжалостный, но даже мне страшно представить что творилось с его психикой и сколько у него диагнозов было.

— Нет, но я ведь тоже рос не в самых хороших условиях, но не вырос таким, — попытался задействовать последний аргумент Гарри.

— Ты никогда не был любимым ребенком, но ты не видел с самых малых лет разврат и наркотики, тебе не давали вместо еды вкусную таблеточку. Тебя не выгоняли в маленьком возрасте гулять на не самую благополучную улицу только из-за того, что ты мешаешь какому-то ебарю трахать твою мать.

— Это ужасно, — тихонько произнесла Гермиона. На глаза навернулись слезы, она представила, каково было расти маленькому мальчику в тех условиях, и как потом он принял расчëтливый интерес к его необычности за любовь.

— А откуда ты это знаешь? — с подозрением спросил Гарри.

— Отец и немного крёстный рассказывали мне. В молодости они проводили много времени вместе, вместе отдыхали. А Малфои должны знать всё — как о своих друзьях, так и о своих врагах. Ну, а с Тёмным Лордом, допустим, тоже всё понятно. Ты ведь видел его историю. Ты представляешь, как это — расти в приюте, где каждый хочет тебя ударить или унизить, отобрать все твои вещи только потому, что ты отличаешься от всех? Это естественная реакция любого ребенка — защититься. Ты даже не представляешь, сколько раз он был в карцере. За что ему было любить людей, которые превратили его детство в ад?

— Но Дурсли тоже порой меня морили голодом и запирали в чулане. И я регулярно получал затрещины от Дадли.

— У вас разные характеры, это тоже нужно брать во внимание. А теперь вернемся к Лорду: как видим, в детстве он был нормальным ребёнком, да, сильным, да, умеющим постоять за себя и иногда перегибающим палку, но ребёнком. А потом появился Дамблдор с волшебной сказкой, и он же, зная отношение детей к мальчику, отговаривал директора Диппета оставить мальчика в Хогвартсе. Он отправил его в место, где бомбили, где шла война. Отправить пятнадцатилетнего мальчика практически на смерть, туда, где на его глазах убили многих его знакомых ребят? И это ваш Оплот Света?!

— А почему он не поехал к друзьям?

— Да потому, что, чтобы представить друга родителям, нужно разрешение от его родителя или опекуна, иначе визит незнакомого ребёнка в чужой дом считается похищением. Опекуном всех магглорожденных волшебников и сирот в возрасте с одиннадцати до семнадцати лет в магическом мире является директор Хогвартса. Дамблдор уговорил директора Диппета не отправлять мальчика к моему дедушке, с которым они дружили, на лето, поскольку мы можем его обидеть. Как итог, Том попадает под бомбëжку и начинает панически бояться смерти, соответственно ищет способы её избежать. Потом он начинает проповедовать неплохие идеи, многие из которых, кстати, мой отец по-прежнему пытается внушить министру. А потом сходит с ума, но даже в этом психе, по словам отца и крёстного, проскакивало то, благодаря чему они пошли за ним.

— Как директор мог с ним так поступить?— тихонько всхлипнула Гермиона.

— Я не знаю. Но согласитесь, теперь он не выглядит настолько ужасным, — сказал Драко, а потом быстро провёл палочкой над Гермионой, и то, что он увидел, ему не понравилось — девушка снова нервничала, истощая этим свой и без того скудный магический резерв, во время беременности сильно связанный с эмоциями. — Так, на сегодня, пожалуй, хватит. Тебе пора отдохнуть.

— Подожди, расскажи, пожалуйста, о Беллатрисе Лестрейндж, — попросила Гермиона.

— Нет, тебе лучше отдохнуть, — мягко произнёс Драко.

— Ну, только про неё, и я сразу отправлюсь спать, обещаю, — попросила Гермиона. Она знала, что ей нужно это услышать, ведь шрам, оставленный Беллатрисой, до сих пор напоминал ей о её мучениях, и она по-прежнему ненавидела эту женщину, даже зная, что та уже много лет как в могиле. И она знала, что если есть хоть что-то, что её оправдывает, она должна это выслушать.

— Ну, эта история не настолько интересная, она просто сумасшедшая.

— Драко!

— Ладно, — вздохнул Драко. — Но эта история не столь впечатляющая. Беллатриса была избалованным ребёнком, которому позволялось всё. Лучшее доставалось только ей. У Блэков вообще так: вся любовь — старшему ребёнку, остальные в тени. Так было и с Сириусом, и с Беллой. В юности она была ослепительно красива, имела толпу поклонников и не гнушалась принимать их внимание. Когда пришло время замужества, она уже влюбилась в Тёмного Лорда — тогда ещё молодого, харизматичного политика. Он провёл с ней несколько ночей, но вскоре переключился на других.

Беллу выдали за Рудольфуса Лестрейнджа. Она побесилась, а потом успокоилась: работала на Лорда, вечера проводила дома. Пару раз участвовала в рейдах, но, узнав о беременности, решила остепениться. Мама говорила, что она никогда не видела сестру такой счастливой. Белла почти забыла о Лорде.

А потом… они с мужем оказались не в том месте и не в то время. Аврорский рейд. Среди авроров были родители Невилла. Решив, что Лестрейнджи что-то замышляют, они напали. Белла пыталась защищаться, но в неё попало заклятие, и она потеряла ребёнка. Это сломало её. Мама говорила, что сестра буквально обезумела от горя и ярости.

Тёмный Лорд, ещё будучи в относительном здравии, решил помочь и провёл тёмный ритуал, чтобы сохранить её разум. Но что-то пошло не так: Беллу связало с ним эмоциональной нитью, и её психическое состояние стало зависеть от его. Когда он развоплотился, у неё окончательно сорвало крышу. Она жаждала мести и выбрала мишенью Лонгботтомов.

— Но при чём тут ненависть к маглорожденным? — спросила Гермиона. — Я ведь не была виновата в её бедах.

— Воспитание, — коротко ответил Драко. — И связь с Лордом. Сильнейшая эмоциональная зависимость.

Он резко сменил тон:

— А теперь — в кровать. И выпить всё, что предписали я и мистер Смит. Иначе до конца беременности друга своего не увидишь, — притворно сурово сказал Малфой.

— Но, Драко, это же та-а-ак долго! — протянула она, подыгрывая.

— Тем более. Живо в постель, — приказал он, и девушка, вздохнув, поплелась выполнять его указания.