«Твист Виола и Гипножаб» (гет)

Всё тот же знакомый «Совёнок». Чета Коллайдер за чаепитием. Виола и Гипножаб только что приехали из райцентра, они вернулись с приёма в женской консультации. Рептилоид сопровождал жену, хотя она порывалась проявить ненужную самостоятельность. Доктор акушер-гинеколог с удовольствием сообщил супругам, что и будущий ребёнок и мама в полном порядке. Будущий отец, используя все свои нибируанские знания, предполагал нормальное течение беременности, но всё-таки решил подстраховаться. Благо, в этой реальности медицина унаследовала и развила всё самое лучшее из советской системы здравоохранения. И вот сейчас счастливая пара болтала за зелёным чаем, заваренном рептилоидом и выпечкой, приготовленной Виолой.

— Милый, я читала твой последний рассказ и не совсем поняла его.

— Это про неудавшегося суицидника — романтика? Доморощенного вертолётчика?

— Да! С чего это вдруг он решил самовыпилиться? Вроде по описанию у него и порядочный жизненный опыт, и при такой профессии он должен был быть стрессоустойчив, а тут — не такое уж большое воздействие и ты еле успел выдернуть его в мир живых!

— Видишь ли, любимая, во-первых, ты мне льстишь! Я только подтолкнул события в нужном направлении. А вытащила его с того света и вовсе Славяна. Я всего лишь помог ей оказаться в нужном месте и в нужное время. И кому, как ни тебе знать, на что способна влюблённая женщина ради спасения возлюбленного!

Виола, мило покраснев, нежно поцеловала супруга.

— А во вторых, в моём лонгриде я изложил предысторию, о которой услышал, находясь далее рядом с этой парочкой. Славя дала мне «добро» на публикацию, и её избранник тоже не возражал. Вот, что я записал.

Вечер. Детско-юношеский лагерь на берегу моря постепенно погружался в приятную прохладу, сменившую жаркий и суматошный день. На веранде летнего кафе, за столиком, стоявшем в отдалении, прикрытом пальмами и прочей субтропической растительностью, сидела парочка. Славя в своём элегантном серо-голубом платье, украшенном скандинавским узором, нервно теребя несчастный кончик косы, внимательно слушала собеседника. Парень, переодевшийся к вечеру в джинсовую рубаху с закатанными рукавами и чёрные джинсы, негромко рассказывал ей вечную, как мир, вариацию дембельской песенки «Ковыляй потихонечку».

— Ты ждёшь рассказов о моих героических подвигах? А их не было. «…они быстро на мне поставили крест, в первый день, первой пулей в лоб. Дети любят в театре вскакивать с мест, я забыл, что это-окоп…» (Р. Киплинг). — Процитировал Виталий «певца империализма». — Перед командировкой я освежил свои навыки. Готовился оказывать помощь, вытаскивать раненых из-под обстрела. Подтянул тактическую медицину. Действительность оказалась проще и жёстче. Когда я высаживался из вертолёта, из развалин рядом с аэродромом кто-то выстрелил. Снайпер или просто одиночный боевик. Я почувствовал удар в живот. И увидел, как бетонка взлётной полосы летит мне навстречу. Пришёл в себя в палате госпиталя.

Сослуживцы, подавив врага ответным огнём, оттащили мою тушку в госпиталь, который был рядом. Там прооперировали, удалили часть селезёнки, чем и спасли. Повезло, что патрон вероятно, был обычный, с пулей со стальным сердечником, она прошла навылет. Пуля снайперского патрона сконструирована иначе. Она могла сильно деформироваться и натворить делов. Кстати, именно этот послеоперационный шрам ты видела во время нашей курьёзной встречи в душевых.

Славя смущённо зарделась, но тревожность всё ещё омрачала её лицо.

— А дальше всё просто. Придя в себя в реанимации, я осмотрелся. Тогда в армии не было особых правил относительно «персональных средств радиосвязи» и мой мобильник был рядом. И вот как раз он и зазвонил. Я подгрёб его к себе. И увидел, что звонит жена. Я сначала обрадовался родному голосу, но когда услышал, что именно она говорит, на себе испытал выражение «мир вокруг меня померк». Она, торопясь сказала, что подаёт на развод и, всхлипнув, бросила трубку.

— Как так можно! Разве можно своего мужчину так… — Славя беспомощно всплеснула руками, не найдя слов.

— Но это ещё не весь перфоманс, — грустно улыбнулся парень. — Я был под остаточным воздействием наркоза и услышанное отнюдь не прирастило мне кротости и смирения. Взглянув в окно, я увидел, что окружающий мир не только не рухнул в бездну по причине моей личной трагедии, но и продолжает вполне себе исправно функционировать. Собравшись с силами, я смог свалиться с койки. Предварительно выдернув венозные и иные катетеры (кстати, потом было больно) и устремился к окну с целью катапультирования из него. Пикантности приключению придавал то факт, что палата была на втором этаже и под окнами был широкий железобетонный козырёк. Так что я не достиг бы желаемого и просто получил бы дополнительные травмы. На шум прибежали коллеги. Вернули меня в первобытное состояние и долго корили.

Впрочем, более-менее придя в себя, я пообещал им в их заведении не устраивать подобных кунштюков. А моя бывшая поступила рационально. Она, правда не знала, насколько я утратил работоспособность, но что с таким ранением могут уволить в запас или отставку по состоянию здоровья, она понимала. А раз так, зачем ей мужчина, непригодный как денежный и материальный ресурс? Вполне логичный поступок.

— И ты разочаровался в женщинах? И считал и меня такой же? — Спросила Славя дрожащими губами.

— Я боялся поверить тебе. Хотя ты сразу показалась мне искренней. Валькирия, снизошедшая с небес к простому, ничем не примечательному мне. Но после умопомрачительных «чудес на виражах», я подумал — а вдруг снова… И чуть было не совершил глупость.

Славя, ухватив парня за руки, воскликнула, — но ведь ты нашёл в себе силы остаться!

— Да, в последний момент я почувствовал, что кто-то зовёт меня…Сначала, вроде суровый командирский рык. Я замер, прислушиваясь… А потом — твой! Твой ставший родным голос! Я хочу всегда его слышать рядом! — Сказал вертолётчик — самоучка.

— Я согласна! Я тоже очень хочу сплетать наши голоса вместе… И не только голоса, — покраснела Славя.

«…— Люблю, — сказала Сима.

— И я, — сказал горняк.

А дальше пантомима,

Её не спеть никак…»⁽¹⁾

— доносилось из колонки, как будто специально выставленной на стойку бара.

Летний вечер укутал затихающий лагерь в свои прохладные простыни. Шум моря оттеняли звуки пробуждавшегося к ночной жизни леса, обступившего лагерь, на смену зашедшему солнцу разгорались вечерние фонари. На веранде летнего кафе, кроме парочки, страстно прильнувшей друг к другу за крайним столиком, никого больше не было.

И лишь бармен, откликавшийся на имя Анатолий, задумчиво протирал бокал, тепло улыбаясь.

1) («Марк Шнейдер был маркшейдер» А.Я. Розенбаум)

Вернуться к тексту