To Cause a Soul to Crack  (джен)

Примечания:

Флаконы с синим, рисованные схемы и души из мела.

---

Божечки, да Папирусу можно в театре играть — только гляньте на тот спектакль, что он устроил из-за ерунды, вроде рассыпанного чая.

Король тоже в своем репертуаре, раздает свой особый чай из золотых цветов, будто думает, что этот милый маленький подарочек заставит всех забыть о том, что они не смогли спасти ребенка.

Уверен, что помогаешь, да, Король?

Хотя в том, что Король шатался по окрестностям, раздавая всем свои мелкие подачки, не было ничего удивительного… а вот реакция Папируса удивила. Неожиданно было увидеть, как он сходит с ума, кричит и прижимается к стене. Божечки, вот это было интересно!

А потом он шоркал свои чистые кости, пока не поранил сам себя, и это было…

…было…

Флауи на мгновение растерялся и скользнул вниз от окна спальни. Он не понимал почему, но что-то в том, как вел себя Папирус, возвращало воспоминания — воспоминания о давно минувшем. Тогда он еще только привыкал к существованию в теле цветка и ненавидел каждую секунду пребывания в этой форме настолько сильно, что даже вредил этому телу, так непохожему на его собственное. Доходило даже до того, что он сжигал свои лозы или обрезал их об острые камни, но, разумеется, ничем хорошим для него это не оборачивалось. По крайней мере, это было каким-никаким занятием — чем-то, что ненадолго рассеивало бесконечную скуку. Но он до сих пор помнил, как сильна была тогда его печаль.

Папирус тоже выглядел печальным.

Тряпка.

Ну да, Флауи причинил ему боль, и что с того? Он же не застрял в каком-то бездушном теле на веки вечные. У него всего-то пара сломанных костей.

…Хотя это поражало — Папирус вел себя так же, как они, когда Флауи случайно застал их в комнате… с ножом…

Холодное мерзкое ощущение накрыло его, заставив содрогнуться. Хватит думать об этом.

Кроме того, все идет так, как хотелось. Ему хотелось превратить Папируса в бесполезную кучу костей. Все в соответствии с планом. Папирусу все хуже и хуже, а скоро за ним последует и Санс. Можно порад…

Удовлетворится. Да. Можно удовлетвориться тем, как все идет. Пока что.

К слову о том, как все идет, пора двигаться дальше. Если оставить Папируса как есть, то события затянутся, если, конечно, что-то не вмешается в их ход.

Он внимательно оглядел задний двор и, убедившись, что стражи ничего не заметили (конечно не заметили, тупицы), снова пробрался к окну. Само собой, Папирус все еще был в своей комнате — свернулся на кровати. Он снова оделся, лежал поверх покрывала и безучастно разглядывал огоньки на потолке. После нескольких панических атак подряд он, наверное, был истощен и вряд ли мог четко мыслить.

Идеально.

Протянув лозу, Флауи постучал в стекло.

Папирус соизволил повернуть голову только через несколько секунд, но когда он это сделал, то вскрикнул так громко, что Флауи услышал его даже через окно. Скелет отчаянно отполз назад, да так быстро, что чуть не свалился со своей детской кровати. Однако он отклонился насколько только смог, как будто несколько сантиметров сделали бы погоду.

Флауи быстро приложил лозу ко рту — тихо — и нацепил виноватый вид. Потом опустил взгляд на оконную раму, потыкал в нее лозой, нахмурился и снова взглянул на Папируса. Он не особо любил шарады, но стоит быть потише, чтобы не привлекать лишнее внимание стражей.

К счастью, Папирус быстро уловил мысль, неуверенно подполз к краю кровати, свесил ноги, но не встал. Скелет несколько раз оглядывался на дверь, но Флауи быстро покачал головой с самым печальным видом, какой только смог изобразить. Он рассчитывал, что даже в таком состоянии Папирус не сможет устоять перед возможностью помочь кому-то, кто расстроен, и, разумеется, не прогадал.

Папирус встал, немного покачнувшись (Боже, он вообще хоть что-то ел?) и, шатаясь, побрел к окну. Потянувшись через стол, скелет открыл защелку и поднял раму, у Флауи вырвался облегченный вздох, и он сунул голову в комнату.

— Спасибо, друг, — сказал цветок тихим голосом, частично чтобы избежать обнаружения, частично чтобы в голосе точно не зазвучало ни одной жесткой ноты. Доверие играет решающее значение, и следует убедиться, что Папирус сохранит все, что у него осталось. — Как у тебя дела?

Папирус поморщился, когда Флауи сунулся немного дальше в комнату, и отступил назад, с трудом удержав равновесие.

— Э-эм, нормально?

Врунишка.

— Ох, здорово! — ответил он, качнув головой и мягко улыбнувшись. — Вчера ты не вернулся на работу, а сегодня вообще не появился в лесу. Я волновался за тебя!

— О, — все, что ответил Папирус.

Как же забавно слушать его тихие, лаконичные ответы, ведь обычно он кричал про каждую мелочь, что приходила к нему в голову. И это заслуга Флауи! Трудно было сдержать хихиканье, но он справился.

Скелет переступил на месте, потирая правую лучевую и локтевую кости. (О, точно, разве не их Флауи пытался разорвать? Интересно было).

— Чт-что тебе нужно?

— Ну… — Флауи потупил взгляд и поерзал, изображая неловкость. — Я действительно волновался, друг, и я… решился проведать тебя прошлой ночью, чтобы узнать, все ли у тебя хорошо.

Папирус вздрогнул и испуганно посмотрел на цветок.

— Ой! Ты ведь не злишься на меня? — спросил Флауи, надев маску грусти. — Я сделал это лишь потому, что я твой друг! Друзья иногда проведывают друг друга, правда?

Спустя пару мгновений Папирус немного натянуто кивнул.

— Хорошо, — Флауи расслабился, только чтобы снова сыграть нервную обеспокоенность, и потер листья. — Ну, кажется, ты крепко спал, так что все хорошо! Разве что…

— Что? — спросил Папирус тихим голосом, больше похожим на писк.

— Ну… я не хочу тебя расстраивать, Папирус…

— Ч-что ты сделал, Флауи? — скелет наклонился чуть ближе.

— Ох, я ничего не делал! — ответил Флауи, подняв листья в защитном жесте. — Нооо… — он замялся, постукивая кончиками листьев друг об друга. — Папирус, давным-давно ты говорил мне… но не мог бы ты напомнить, что делает твоя особая магия?

Папирус моргнул.

— С п-помощью синей магии, мы можем держать кого-то за душу, — быстро ответил он. — И-и иногда м-мы можем немного прочитать чужую душу, — скелет выглядел растерянным и обеспокоенным, но Флауи еще не закончил расставлять все точки, которые необходимо соединить.

Цветок повесил лепестки.

— Ох…

Сжав спинку стула, Папирус сделал шаг вперед, и Флауи понял, что скелет попался.

— Что случилось?

— Ну… когда я заглянул в комнату прошлой ночью… там был твой брат, — он видел, как Папирус начал складывать кусочки вместе и внутренне ухмыльнулся от озарения на его лице. С виду же, он наклонился вперед и посмотрел на Папируса взглядом, полным абсолютной заботы. — Папирус… я думаю, он читал твою душу.

Папирус резко втянул воздух и прижал руку к груди.

— Н-нет, — выдавил он и стиснул спинку стула другой рукой. — С-Санс не стал бы… Откуда ты?..

— Он тянулся к тебе, а твоя душа светилась синим, — сказал Флауи, торжественно кивая. — И он выглядел так, будто ему очень мерзко.

Дыхание Папируса стало мелким и прерывистым, и он замотал головой, сильнее прижимая руку к грудной клетке.

— Н-нет, нет…

— Я понимаю, что в это трудно поверить, но это правда. В смысле… ты не заметил, что утром он вел себя немного… странно? — спросил Флауи, склонив голову. — Как будто что-то скрывает?

Папирус повесил голову и уставился в пол, изо всех сил стараясь снова не расплакаться.

— Так и думал, — на этот раз он позволил себе ухмыльнуться, потому что Папирус не видел его. — Наверное, больно, когда кто-то делает что-то настолько личное без твоего ведома, да?

Несмотря на все усилия, из глазниц Папируса на ковер закапали слезы.

— Не плачь, Папирус! — Флауи протянул лиану, чтобы смахнуть слезы с глазниц скелета, но Папирус вздрогнул и поднял руки в защитном жесте. Флауи проигнорировал это, вытянул лозу сильнее и погладил его по спине. — Я знаю, что мы можем это исправить.

Слезы Папируса тут же остановились, но не потому, что его утешили. Он замер от прикосновения цветка, его лицо опустело.

— Очевидно, что он не доверяет тебе, раз сделал такое, да? — Флауи ткнул его лопатку. — Да?

Папирус кивнул все с таким же пустым и невидящим взглядом.

— Папирус… — он наклонил голову и мягко улыбнулся, — ты правда меня слушаешь?

Когда скелет не ответил, Флауи постучал лозой по его шее, заставив вздрогнуть.

— Д-да, я-я слушаю, — пискнул он и с содроганием сконцентрировался на одном из лепестков справа от лица Флауи.

Цветок снова начал тереть его лопатку.

— Тебе просто нужно вернуть доверие брата, вот и все. Докажи, что ты можешь быть сильным, и… сделай что-нибудь героическое, — лоза переключилась на вторую лопатку. — Ты ведь всегда хотел сделать что-то такое, верно?

— Д-да… — Папирус отвел взгляд. — Н-но…

— Поэтому я буду смотреть в оба и скажу, если появится возможность сделать что-то великое. В конце концов, — он переместил лозу и прикоснулся к челюсти Папируса, снова заставив его дрожать, — ты ведь Великий Папирус, разве не так?

Скелет напрягся и скованно кивнул.

— Хорошо! — лоза отстранилась, и Папирус расслабился так, что едва не потерял равновесие, и ему снова пришлось хвататься за спинку стула, чтобы удержаться на ногах. Флауи позволил себе тихо хихикнуть. — Мы друзья, Папирус, и я всего лишь хочу приглядывать за тобой! Все будет просто замечательно. Увидимся! — он пошевелился, чтобы уйти, но замер. — О, и поешь чего-нибудь. Ты выглядишь так, будто тебя ветром сдует, — и с этим Флауи нырнул в окно и втянулся обратно в землю.

* * *

Появившись в комнате, он протянул руку, но замялся. Темень — хоть глаз выколи. В комнате не было окон, и свет не горел, но он знал здесь каждый уголок и каждую трещинку, так что в этом ему не было необходимости. Он мог ориентироваться с завязанными глазами, и, честно говоря, ему даже хотелось остаться в темноте.

К сожалению, даже если темнота ему не мешала, в ней многого не добьешься, так что пришлось включать свет. Чтобы разгореться старым лампам потребовалось какое-то время, и, когда они это сделали, Санс, моргая, оглядел свою лабораторию.

Он ненавидел это место.

Не так давно он счел бы эту мысль абсурдной: когда-то это была его любимая комната — в какой-то период времени даже любимое место в Подземелье. Несколько лет назад разложенные по полу чертежи, оставленные повсюду заметки и инструменты и машина, жужжащая за спиной, были здесь привычным делом.

Теперь лаборатория выглядела полностью безжизненной и опустевшей, за исключением одного-единственного чертежа, прикрепленного над верстаком, и безнадежно сломанной машины, накрытой брезентом. Это была единственная комната, в которой Сансу осточертело поддерживать чистоту, так что он просто старался поменьше приглядываться, приходя сюда.

Однако сегодня не время ходить на цыпочках вокруг страшных воспоминаний. Папирус попал в беду, и Санс должен ему помочь.

Убедив себя этим, Санс подошел к особому ящику и выдвинул его, внутри обнаружилась стопка потертых блокнотов и папок, различные инструменты, флаконы со странными жидкостями и прочее барахло. Все блокноты и флаконы были подписаны, но не на каком-нибудь из обычных языков — они были покрыты символами, понятными лишь немногим.

Санс легко мог их читать.

Выбрав один из блокнотов, он просмотрел его, зрачки скелета затуманились, пока он бегло пролистывал страницы. На некоторых были записи, которые и следовало ожидать от блокнота ученого — формулы, уравнения, описания химических реакций — но другие больше напоминали дневник, написанный странными иероглифами. Именно на этих страницах сосредоточился Санс, стараясь абстрагироваться при чтении.

…ничего необычного в течение месяца, но дежа-вю беспокоит меня…

…исчезли, поисковые отряды вернулись ни с чем, андайн сходит с ума…

…ужасные. никакого лекарства нет. попытаюсь сделать что-нибудь…

…пропал на недели, зачем я оставил его одного, не оставляй его, никогда не оставляй его снова…

Блокнот отправился в полет через комнату, и Санс тяжело вздохнул, пытаясь успокоить свою взволнованную магию и перестать дрожать. На это у него ушло всего несколько мгновений, он выпрямился, в его глазницы вернулись привычные белые огоньки, хотя все еще тусклые.

— Хех. Походу, не только у меня были проблемы, — пробормотал он, невесело улыбаясь.

Заглянув в ящик, скелет вытащил и пролистал еще один блокнот. Этот был не так щедр на детали, как предыдущий, и заполнен больше теориями и расчетами, местами записанными лихорадочным почерком. И деталей становилось все меньше, пока страницы не превратились в столбцы загадочных заметок.

она что-то скрывает.

что он делал?

послушай ее.

пытайся защитить.

Как полезно.

Хотя, наверное, сейчас он вряд ли написал бы что-то получше, если вообще потрудился бы что-то записывать.

Разочарованно хмыкнув, он отложил блокнот на столешницу и потянулся к ящику, на этот раз взявшись за толстую папку. Он потянул ее, но едва сдвинул с места — в глубине ящика за ней что-то звякнуло. Нахмурившись, он снова потянул папку, но так и не смог вытащить.

Мдя.

Временно оставив папку в покое, Санс начал выкладывать из ящика на стол флаконы и инструменты, чтобы они не мешались. Когда он докопался до задней стенки, то увидел там кое-что странное: вещица излучала слабый синий свет. Наклонившись и сунув руку в глубины ящика, он нашел источник свечения… и проблему.

Длинный флакон закатился к дальней стенке и заклинил папку на месте. Склянку пришлось покрутить и подергать, чтобы она, наконец, появилась на свет Божий, и Санс смог ее рассмотреть. Примерно на 4/5 ее заполняла светящаяся светло-голубая жидкость, кроме того, флакон был промаркирован, хотя этикетка выглядела так, будто ее сделали из обрывка бумаги. Надпись на ней гласила:

НЕ ПИТЬ.

Санс приподнял надбровную дугу.

— Опаньки, но, наверное, мне лучше знать, — и с этим отложил флакон и вытащил папку.

Страницы и файлы в ней имели приблизительно такой же вид, что и в записных книжках. Единственным отличием была некая фотография, засунутая между страниц, и Санс старательно пытался её избежать.

Нет, он сюда пришел не ради воспоминаний, формул или фотографий.

А ради единственного слова.

И, наконец, в последнем файле папки он нашел его.

Цветок.

Эта надпись повторялась, должно быть, дюжины раз на каждом свободном клочке бумаги в этом потрепанном файле.

пожалуйста, напиши побольше о цветке в следующий раз.

лады. держись от цветка подальше.

что за цветок?

я не видел цветок.

эхо-цветок? чертополох? лютик?

Больше формул. Больше химии. Список монстров, питающихся чертополохом. Список симптомов отравления лютиками. И даже несколько действительно отвратительных ботанических зарисовок (с шутливыми пометками попросить Папируса перерисовать их позже).

Среди прочего была страница с весьма… любопытным содержанием. Смахивало на очень сложную многоуровневую формулу — похоже, что-то о неких веществах, содержащихся в эхо-цветах — но эта формула была буквально похоронена под массой каракуль, складывающихся в надпись НЕ ПИТЬ, которая повторялась снова и снова и покрывала весь лист с оторванным уголком. Вспомнив недавний флакон, Санс поднял его и еще раз осмотрел этикетку, замечая, что совпадают не только очертания оборванных краев — надпись сделана точно такими же каракулями, как будто под копирку, а, может даже, тут использовался штамп. Вот только Санс точно знал, что у него нет такого штампа.

Странно.

На следующей странице была стрелка, указывающая на предыдущую, с припиской на том же языке, что и остальные заметки: ну, это было что-то. без понятия, когда это было, но у меня стойкое ощущение, что не стоит пить эту дрянь.

— Без шуток, — пробормотал Санс, откладывая флакон подальше, и продолжил пролистывать папку.

Еще больше запутанных расплывчатых заметок о цветах и множество злобных приписок над откровенно кошмарными схемами цветов. Как ни странно, обнаружилось даже пара рецептов чая, на один из которых указывала стрелка с подписью «эй, а вот этот довольно неплох», которая была перечеркнута и рядом написано «хрень, послевкусие — дерьмо».

После нескольких страниц с записями, в которых он пытался расшифровать другие записи, скелет добрался до листа с единственной надписью, сделанной большими лихорадочными символами:

цветок разговаривает.

Санс несколько секунд разглядывал слова, постукивая кончиками пальцев по столешнице. Эхо-цветы разговаривают — первое, что пришло ему на ум, но разве мог один из предыдущих «Сансов» написать такое смутное сообщение о эхо-цветах?

…Как насчет разумного цветка?

Его кости мгновенно напряглись, и его охватило чувство дежа-вю. Он знал это чувство и доверял ему все больше и больше с каждым новым тайм-лайном. А может, каждый раз доверял одинаково? Он больше не знал.

Что было важно и что поразило его — существует разумный цветок, и это уже существенно… настолько существенно, что он несколько раз писал об этом в предыдущих тайм-лайнах. А может даже опасно.

…Значит, мы имеем опасный цветок, который становился причиной неприятностей в нескольких тайм-лайнах, и Большого Пса, унюхавшего цветочный запах на…

О, Азгор.

Через миг Санс исчез.

* * *

Где-то через 8 ударов и 3 крика Папирус, наконец, осознал, что кто-то стоит за дверью. Он поднялся, тупо уставился на дверь, а потом хрипло ответил:

— В-входите.

Дверь открылась, и в комнату вошла КС04, неся небольшой коричневый бумажный пакет.

— Я заглянула в Гриллби’s, и бармен настоял, чтобы я передала это тебе, — сказала она, протягивая пакет. — Мне велено передать, что там нет жира, зато есть лапша.

От упоминания еды несуществующие внутренности Папируса скрутило. Ну или что-то подобное.

— Спасибо, — ответил он, не пошевелившись, чтобы забрать еду.

Кажется, стражница не заметила этого, просто подошла к кровати и поставила пакет так, чтобы скелет мог дотянуться.

— Хочешь воды?

«Я могу сходить сам», — подумал он, но, похоже, сейчас его тело не особо желало двигаться. Он кивнул.

04 тоже кивнула и отошла от кровати. Не говоря ни слова, она взяла ведро и полотенце, которое он так и оставил на полу, и вышла из комнаты. Он не просил ее об этом, но голова скелета кружилась от одной только мысли, что нужно снова вставать.

Так ли чувствуют себя бесполезные монстры?

Ему потребовалось время, чтобы собрать волю, поднять пакет и открыть его. Оттуда пахнуло теплом, и скоро он понял почему: внутри лежала ложка, несколько салфеток и закрытая пенопластовая миска с чем-то вроде супа. Он был желтый и с лапшой, как и говорила стражница.

Частично ему хотелось отложить все, что касается еды, но он вспомнил слова Флауи — наверное, ему все же стоит поесть, чтобы поправиться.

Флауи…

Папирус закрыл глаза, прямо сейчас у него не было сил, чтобы думать о своем… друге. На это требовалось слишком много усилий — а ему едва хватало силы воли, чтобы заставить себя поесть.

Но он справился, снял крышку и удивленно моргнул, когда ему в нос ударил аппетитный запах. Это… пахло вкусно. Он зачерпнул суп и неуверенно поднес ложку ко рту…

И внезапно понял, насколько голоден был.

Прежде чем успел заметить, скелет уже съел половину миски и почувствовал, что часть его сил возвращается. Флауи оказался прав — это было необходимо. К моменту, когда стражница вернулась с водой, он уже проглатывал последнюю ложку супа.

— Держи, часовой Папирус, — сказала 04, передавая стакан.

— Спасибо, — отозвался он, и в этот раз, когда принимал стакан, в его словах слышалась настоящая благодарность. Внезапно его посетила одна мысль, и он виноватым взглядом уставился на воду. — В-вам… вам двоим нужно только охранять входную дверь, — он сделал робкий глоток. — Ни к чему делать все это для меня.

— Может быть и нет, — ответила стражница. — Но мы хотим.

Папирус моргнул и поднял взгляд на лицо кошки, скрытое шлемом.

Но 04 больше ничего не добавила; она лишь подобрала брошенный бумажный пакет и пустую миску.

— Мы надеемся, что ты скоро поправишься, — и с этим она вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.

Папирус снова посмотрел на воду. «Поправишься, — думал он, постукивая пальцем по стеклу. — Поправишься».

От чего вообще он должен поправляться?

Воспоминания о событиях, случившихся несколько ночей назад, стали запутанными и размытыми, как обрывки кошмарного сна, и он с трудом мог заставить себя думать об этом: все, что он мог вспомнить — это голос Флауи (он много кричал, потому что… потому что… Папирус… напал на него? Сделал что-то не так? Как же трудно сложить все воедино…), и ощущение лоз (он судорожно отпил воду, отвлекая себя от воспоминаний), и Санс, не приходивший до тех пор, пока…

Санс…

Вздохнув, он поднял голову к свету на потолке. Ему не хотелось верить тому, что Флауи рассказал о брате, но… какая-то его часть знала, что существует реальная вероятность того, что это правда. Может быть, Санс скрывал не просто тот факт, что говорил с Андайн — может быть, он скрывал то, что читал его душу?

Кости Папируса застучали, когда его тело содрогнулось, и ему снова пришлось прижать руку к груди. Он чувствовал, как пульсирует душа внутри. Это так несправедливо. Он не ребенок. Брат не имел на это права. Это его мысли, его воспоминания, его чувства… ему едва ли хотелось вспоминать обо всем самому, не говоря уже о том, чтобы узнал кто-то еще. Тем более брат.

Санс, зачем ты это сделал?..

Все это ощущалось совершенно неправильно, и все на самом деле так и было — изможденность, кошмары, то, что его мозг думал, что он где-то еще — и даже до прошлой ночи он не мог отделаться от ощущения, что его взломали и каким-то образом украли нечто важное. А теперь это ощущение усугублялось предположением, что брат копался в его душе, видел то, что он хотел сохранить в тайне…

И он… выглядел так, будто ему мерзко?..

Магия Папируса сжалась в ужасе от того, что это могло обозначать. Конечно… Санс, наверное, понял, что произошло, и был зол на него, и ему было мерзко: от того, что Папирус позволил подобное, от того, что сделал ужасные вещи, от того, что так сильно испортил собственную магию…

Неудивительно, что Санс чувствовал к нему злость и отвращение. Он к себе чувствовал то же самое.

Но… может, Санс на самом деле этого не делал. Может быть, Флауи все неверно понял. На самом деле Флауи не знает, как работает их магия, да? Так что, может быть, Санс делал что-то другое, а Флауи просто не так истолковал ситуацию. В конце концов, это Санс. Его брат. Он не стал бы делать что-то подобное, верно?

…Нет, конечно, не стал. И как можно было о таком подумать? Санс никогда бы…

Туктуктуктуктук.

Вздрогнув, Папирус вынырнул из своих мыслей и обнаружил, что успел свернуться в комок. Он не помнил, когда сделал это, но аккуратно сел и снова посмотрел на дверь. Что стражи хотели на этот раз?

— В-войдите, — ответил он, выпрямляясь еще сильнее.

Дверь распахнулась, и в комнату, спотыкаясь, влетел Санс, чьи белые огоньки сияли яростью.

Взвизгнув, Папирус отшатнулся назад и впечатался в багажник автомобиля-кровати, его мысли превратились в водоворот из «он зол на тебя», «ты ему отвратителен», «он тебе больше не доверяет» и «прости», «прости», «прости»…

— Бро! — Санс стоял у кровати и протягивал руку. — Что случилось?

Папирус отполз дальше и сжался в углу у стены.

— П-прости, — прошептал он, дрожа всем телом.

— …За что ты извиняешься? — голос Санса был таким же тихим.

Когда Папирус, наконец, осмелился встретиться с братом взглядом, то был удивлен, увидев ужас и боль в чужих глазницах.

— З-за… — он подыскивал слова, когда его взгляд упал на протянутую руку Санса.

Он тянулся к тебе… и выглядел так, будто ему мерзко.

— …Все нормально, Папс, — медленно сказал Санс. Когда Папирус не взял его за руку, он опустил ее и осторожно забрался на кровать. — Я не злюсь на тебя.

Папирус содрогнулся, и его душа вспыхнула. Он лжет, думала часть его, пока другая отчаянно настаивала на том, что этого не может быть.

— Слушай, мне нужно спросить у тебя кое-что важное, лады? — он устраивался на кровати, дожидаясь, пока Папирус сядет вертикально, прижавшись спиной к спинке автомобиля. — Это может показаться странным, но…

Санс на миг отвел взгляд, собираясь с духом, а потом серьезно взглянул на брата.

— Ты что-нибудь знаешь о говорящем цветке?

Папирус замер, все сомнения в его разуме рухнули. Что-то жгло его изнутри, уродливое, едкое и злое…

— Т-ты ведь знаешь, не так ли, брат? — процедил Папирус, сжимая ладони в кулаки.

Санс побледнел.

— Ты думал, я ничего не узнаю? — он наклонился вперед, а Санс подался назад. — П-по-твоему, я все еще ребенок? По-твоему, я… дурак?

— Нет, — голос Санса был совсем тихим.

— Тогда почему ты так со мной поступаешь?! — Папирус встал на кровати, поразительно эффектный. Санс, не думая, отполз назад и начал спускаться с края кровати.

Разозлившись, Папирус отреагировал на автомате, потянулся и схватил брата за куртку. Санс тоже среагировал на автомате, цепляясь за его руку, и в этот момент Папирус кое-что осознал.

Он отдернул руку, сделал хватательное движение, и душа Санса окрасилась синим.

Один ХП.

Магические запасы полны на 4/5.

Страх. Истощение. Ненависть к себе.

Приложив еще немного усилий, он смог бы углубиться в мысли своего брата, препарировать его эмоции, вторгнуться в личную жизнь. Он мог наорать на брата, потребовать рассказать, что он чувствует, когда это происходит с ним.

Но он этого не сделал.

Что-то еще привлекло его внимание. И рука начала дрожать.

Души, хоть они и не осязаемые, можно ощутить. Они могут греть заботой, гореть энергией, становиться мягкими от сочувствия или печали, гнить от обиды и злобы.

Душа Санса была словно мел.

Хрупкая.

Какое бы мерзкое чувство не захлестнуло Папируса, оно оказалось быстро смыто абсолютным тошнотворным ужасом… Что я делаю? Зачем я это делаю? Это мой брат, это Санс, я не могу ранить его, не могу…

Глазницы Санса опустели, а выражение лица было бесстрастным, пока он болтался в воздухе, подвешенный за душу.

Дрожа, Папирус опустил его на пол и рассеял магию. Санс выглядел так, будто едва стоит на ногах, но он не упал. Он даже не пошевелился.

Папирус перевел взгляд на свою руку — ту, которой схватил душу Санса, опустился на кровать и свернулся калачиком, сжимая голову ладонями.

— Т-ты прав, бро, — сказал тихий голос, едва громче шепота.

Он не мог заставить себя поднять голову и посмотреть на Санса.

— Я-я… прос… — дыхание перехватило, и он сжался сильнее.

Через несколько секунд он ощутил, как что-то коснулось его лопатки. Разум нарисовал лозы, он вскрикнул, вздрогнул и вжался в стену. Краем глаза он увидел, что Санс отдернул протянутую руку (руку, а не лозу, руку), его глазницы все еще были пусты.

— …И ты прости, Папирус.

Он услышал шарканье тапочек по ковру, когда Санс вытаскивал себя из комнаты и закрывал дверь, Папирус не перестал сжиматься.

Он был прав, когда на днях сказал это Сансу.

Санс не должен ему доверять.

* * *

Ноги лодки начали замедляться, она опустилась в воду и причалила к берегу. В этот раз была очередь КС02 оплачивать проезд на пароме речной личности — по крайней мере, насколько он помнил, ведь с тех пор, как их отправляли за пределы Жаркоземья, прошло уже некоторое время — и он без жалоб отдал деньги.

А вот КС01 потратил немного времени, чтобы пожаловаться на свой мех, обстриженный для климата Жаркоземья. Факт в том, что он вырос в Сноудине, но с тех пор, как уехал отсюда, минули года, так что это место казалось ему холоднее, чем он помнил.

— Это, типа, кошмар, — дрожа, причитал он.

— …Тут неплохо, — тихо отозвался 02. Он глубоко вдохнул холодный вечерний воздух, а когда выдохнул, из щелей его забрала вырвались маленькие язычки пламени.

— Эх, да! — 01 вытянулся во весь рост. — Определенно! Я просто… ну, знаешь, имел в виду происшествие с часовым. Не круто, понимаешь?

— …Нам нельзя заставлять остальных стражей ждать.

— Ага, эм, ты прав.

Найти дорогу к дому скелетов было довольно просто, несмотря на то, что они жили на окраине города. Вскоре они приблизились к уютному дому, у дверей которого стояла пара утомленных стражей. При их приближении стражницы повернули головы.

— Эй, мы, типа, здесь, чтобы подменить вас, — крикнул 01, подходя к двери.

— О, слава Богу… — откликнулась 03, ее антенки повисли.

— Это был… длинный день, — усы 04 дернулись.

— …Скучно? — наклонил голову 02.

— Я бы точно так не сказала, — богомол потерла руки. — В-вам рассказывали, что случилось, да?

— Ага, типа, кто-то напал на часового, так что мы должны просто охранять его покой, чтобы никто его не доставал. Верно?

— Ну, не все так просто, — сказала 04. — Санс еще не вернулся домой, а часовой Папирус…

03 переступила на месте, секунду разглядывая снег, а потом подняла взгляд на стражей-мужчин.

— Вы… знаете, как справляться с паническими атаками?

— Эм, — 01 и 02 переглянулись.

— И вам полезно будет записать номер Санса, если Андайн вам его не дала.

— …Она дала, — ответил 02, а 01 неловко рассмеялся.

— О, правда? Я, типа, забыл записать его в свой телефон.

— …Я записал.

— Ну, э-это хорошо, — 03 коротко кивнула. — Если что-то всплывет… звоните ему или Андайн.

— И позвоните Андайн, если Санс в скором времени не вернется домой, — добавила 04.

— Ага, все поняли.

На этом стражи попрощались. 01 и 02 заняли свой пост перед домом скелетов, и, когда 03 и 04 больше не могли их слышать, 01 искоса посмотрел на своего напарника.

— Панические атаки?

— …Этого не было в деталях задания.

* * *

Не желая делать ничего больше, Санс пялился в потолок.

Он лежал на матрасе, не волнуясь о холодном сквозняке, отсутствии одеяла и том, что один из его тапочек слетел с ноги, когда он падал на свою «кровать». Он сжимал руку на грудной клетке, не царапая ее, как Папирус, а просто прижимая, как будто пытался почувствовать собственную душу.

Никогда раньше не было так плохо.

Это было больше, чем его заслуженная доля моментов никчемности — кусков дней, когда он не мог отделаться от ощущения, что ничего не имеет смысла. И тогда он просто плыл по течению или беспробудно спал, а иногда шел в Гриллби’s и набирался там до тех пор, пока не переставал волноваться о том, что важно, а что нет.

Но всегда, всегда он ждал, что Папирус придет за ним — скажет что-то, что развеет эту дымку, накричит на него, чтобы вставал и шел на работу, вытащит за шкирку из Гриллби’s и отругает, когда он протрезвеет.

Не то чтобы он сам не заботился о Папирусе, разумеется, но Папирус был единственным, кто удерживал его стабильность, кто возвращал его в чувства. Если Папирус был в порядке, то и Санс каким-то образом тоже был в порядке.

Но сейчас он не был.

Санс немного крепче сжал грудную клетку, но не настолько, чтобы стало больно.

Он был уверен — он знал — что существовали тайм-лайны, где Папирус не был в порядке: где он пропал и не вернулся, или где вернулся, но лишь в качестве горсти тонкой пыли. Дело в том, что он не мог вспомнить этого… он знал только, что такое случалось, благодаря (вот уж, спасибо) старым журналам, которые хранил. И он совершенно не знал, что случилось с предыдущими его «версиями», потому что журналы обычно обрывались на этом, но он мог себе представить.

Отправился спать и никогда больше не проснулся.

Напился до тошноты и все равно продолжал пить.

…Присоединился к брату в кучке пыли.

Но эта временная линия была не такой, как те. Папирус был жив, но не здоров. Санс не мог бросить своего брата, как твердил ему очень маленький, очень эгоистичный, совершенно прогнивший кусок его.

Видимо, этот кусочек любил вылазить в подобные моменты.

«Что хорошего в том, что сейчас ты попробуешь все исправить? — спросил он. — Ты уже все похерил».

«Я не могу махнуть рукой на Папируса. Не могу».

«В долгосрочной перспективе это не имеет значения. Все равно все просто оборвется».

«Я не могу быть в этом уверен наверняка».

«Можешь. Так всегда происходит. Ты это знаешь. Совсем недавно ты сам видел доказательства».

«Неважно».

«Да, тебе неважно».

Санс надавил ладонями на глазницы. Вот почему он перестал пытаться сильно вмешиваться во что-то — это либо ничего не давало, либо делало хуже. Он давал обещания, которые приходилось нарушать. Пытался остановить неизбежное и терпел неудачу. Что-то записывал и никогда не учился на этом, потому что все, что он писал, было слишком удручающим, чтобы просто прочитать.

«Звезды, мне нужно выпить рюмочку».

И еще одну, и еще. Напиться до бессознательности сейчас казалось отличной идеей.

Единственное, что не давало ему воспользоваться коротким путем в Гриллби’s, был тот факт, что он едва мог заставить себя шевелиться.

«Зачем я вообще пытаюсь?»

Он посмотрел сквозь промежутки между пальцами.

«Хех. Вопрос с подвохом: не знаю».

Однако он должен. Он знал, что должен. Папирусу нужна помощь, даже если не его. В телефоне записан номер Андайн, и ему нужно ей отчитаться.

…Но у входной двери стоит стража, и Папирус в безопасности. В своей комнате.

Отчет может и подождать до тех пор, пока он не почувствует себя чуть лучше, чем на грани обращения в пыль.

* * *

Карандаш выводил линии в блокноте, с поразительной точностью создавая геометрические фигуры. Некоторые были квадратами — либо заштрихованными, либо пустыми, другие были стрелками, иксами, нулями, треугольниками и другими подобными формами. Через них проходили линии, создавая узоры там, где раньше им не было места, чтобы встретиться в центре рисунка.

Парой театральных взмахов Папирус начертил на странице Х и, сунув карандаш в рот, перевернул лист.

Чаще всего, когда он не мог думать ни о чем другом, его разум переключался на схемы. Это одна из причин, почему он был так хорош в головоломках, в конце концов, они сами естественным образом зарождались в его голове. Его альбомы были полны узоров, создавая бесконечный кладезь дизайнов, которыми он мог воспользоваться, если ему требовалось обновить свои головоломки в лесу. Разумеется, некоторые работали лучше других, но все они были весьма логичными, даже если он рисовал их без особой задумки.

Он хорошо разбирался в схемах и последовательностях.

Он мог найти их в головоломках, в местах, в монстрах. Монстры тоже в некотором смысле придерживались последовательностей — даже если ему не всегда хорошо удавалось читать монстров, подобных Сансу, обычно он легко мог уловить последовательности в их внешности и действиях.

Он аккуратно пролистал страницы; среди схем для головоломок тут и там встречались наброски мест — в основном леса Сноудина и тихих пещер Водопадья — и монстров. Хозяйка гостиницы — стройная с плавными изгибами, всегда готовая предложить свободную комнату усталому путешественнику, исцеляющую магию раненому ребенку, конфетку случайно заглянувшему к ней скелету. Санс — слишком округлый для скелета почти всегда где-то между желанием пошутить и поспать. А еще…

Он вздрогнул.

Флауи — дружелюбная круглая сердцевина, шесть мягких лепестков и…

…и…

Папирус уставился на набросок.

Он хотел сделать Флауи сюрприз, нарисовав его по памяти. Обычно народу нравились его наброски, если он решался их показать — не то чтобы он делал это часто, так как предпочитал, чтобы они видели его прекрасные головоломки и магические навыки, а не что-то такое недостойное Королевского Гвардейца, как рисование — так что он подумал, что друг может оценить этот подарок. Он нарисовал его таким, каким помнил: улыбчивым, дружелюбным, терпеливым, всегда готовым выслушать, подбодрить или похвалить.

Он больше не подходил под эту схему.

Щелк.

Папирус моргнул, внезапно осознав, что раскусил карандаш пополам.

Он сел ровнее, выплюнул половинку карандаша, отложил обломки в сторону и вернулся к наброску.

Не то чтобы народ никогда не выбивался из привычных схем — черт возьми, да это происходит прямо сейчас.

Иногда изменения обозначали, что что-то идет правильно — в некоторые дни Санс мог бодрствовать дольше, а его улыбка казалась искреннее — но чаще всего они обозначали, что что-то не так.

Как-то хозяйка гостинцы заболела, и тогда горожане заботились о ней, а не наоборот. У Санса случались плохие дни, когда он спал гораздо дольше, чем обычно, и вообще не шутил.

Флауи…

Папирус закрыл глаза и застонал. Что же пошло не так? Что заставило Флауи из веселого цветка, который он нарисовал по памяти, превратиться в?..

Он взял заточенную половину карандаша и нашел в альбоме пустую страницу. Графит царапал бумагу отрывистыми штрихами, создавая грубые угловатые формы. Он отстранился от работы, сосредоточившись только на формах, серых линиях, становившихся все темнее, и грифеле карандаша, продавливающим бумагу под силой нажима.

Наконец, скелет остановился и осмотрел результат.

Он тут же перевернул страницу к более дружелюбному рисунку, сделанному месяцы назад, и его разум попал в ловушку, не способный смириться с фактом, что оба наброска — это одно и то же существо.

Бессмыслица.

Бессмыслица.

Что случилось? Что он натворил? Он пропустил назначенную встречу? Обидел его? Ранил?

Папирус помнил — потом Флауи сказал, что он причинил ему боль. Он не помнил как или почему, но это произошло, и, должно быть, именно потому Флауи превратился из этого в…

Папирус откинул блокнот к дальнему концу кровати и посмотрел на свои руки.

Головоломка, которую он не мог решить.

* * *

По лесу пронесся порыв холодного свежего ветра с запада, и ее охватило неясное предчувствие, когда он растрепал ее густую шерсть. Сейчас, без бегающих по лесу городских детей тут было тихо. Большинство ее родичей на ночь вернулись на утес, довольные и сонные после целого дня блужданий по лесу.

Однако не все они ушли, некоторые решили задержаться и поискать лучшую еду без лишней конкуренции. Другие, вроде нее, просто хотели еще несколько минут насладиться иллюзией свободы. В конце концов, никто не даст гарантии, что это затишье продлится еще день — когда-нибудь дети вернутся, чтобы мучать их.

Прямо сейчас она не хотела думать об этом.

Прямо сейчас ее копыта мягко ступали по снегу, а четыре глаза смотрели вверх, впитывая такой редкий для них вид кристаллов, сияющих в вышине.

Какая спокойная ночь.

* * *

Туктуктук

Папирус резко сел на кровати и уставился на окно широко открытыми глазами. Уже стемнело, и он не ожидал так скоро снова увидеться с Флауи. По позвоночнику пробежал холодок, когда он заметил панику, написанную на лице друга.

Туктуктуктуктуктук

После секундного колебания Папирус встал, пересек комнату и подошел к окну, за которым его ждал Флауи. Его друг буквально ерзал на месте, лозы извивались от нервной энергии, переполнявшей его, и он снова нетерпеливо постучал по стеклу. Его выражение отражало смесь страха и тревоги.

Как только окно открылось, Флауи, не теряя времени, сунул голову в комнату.

— Ох, Папирус! — зашептал он дрожащим голосом. — Я-я так боялся, что не доберусь до тебя вовремя!

Последние пару дней появление друга наполняло Папируса мерзкими опасениями и страхами. Сейчас он ощущал то же самое, но по другой причине — он не мог вспомнить, когда в последний раз видел Флауи таким испуганным.

— Чт-что случилось, Флауи?

— Там… в-в лесу, ребенок, он!.. — его речь превратилась в испуганный скулеж.

Кости Папируса передернуло — снова?!

— Т-ты уверен? — прошептал он.

— Да! Папирус, мы должны помочь ему! Я-я сам не справлюсь, я слишком слабый! — две лианы перепутались между собой, создав впечатление, что он заламывает руки. — Пожалуйста, друг, нам нужно поспешить!

Его первым порывом было вылезти из окна, но он остановил себя.

Что-то тут не так.

— Ф… Флауи, — сказал он, заставив себя смотреть другу в глаза, — ты говоришь правду?

Что-то мелькнуло на лице Флауи, но выражение боли слишком быстро вернулось, чтобы Папирус успел понять что. Может быть, ничего не было.

— Почему ты спрашиваешь?

— Я-я не… прости, — Папирус потер затылок, но внезапно вскинул взгляд на цветок. — Но… перед входом стоит стража. М-мы должны им сказать, они могут нам помочь! — он тут же развернулся к двери…

Лоза обвилась вокруг его плеча, вокруг был снег, и лес, и больше лоз, и Флауи…

— НЕ НАДО! — послышался резкий шепот.

Лоза грубо встряхнула его, другая подползла к челюсти, и скелет понял, что стоит лицом к Флауи — в своей комнате, а не в лесу. Он сухо сглотнул.

— Не надо звать стражу… они в тяжелых доспехах, это только задержит их. Мы не успеем вовремя, если будем их ждать! Ты быстрее, чем они, Папирус, кроме того…

Лоза помассировала его плечо, и он вздрогнул.

— Разве ты не хочешь снова проявить себя после своего последнего провала?

Папирус замер в хватке Флауи, все суставы закоченели. Это… это правда, то, что говорил Флауи — и о стражах, и о желании проявить себя — но он не мог отделаться от ощущения, что что-то все равно не так. Его несуществующий желудок сводило от смутного беспокойства, конечности так и чесались — ему хотелось сбежать вниз по лестнице и позвать стражей, схватить телефон и позвонить Андайн и убраться от Флауи так далеко, как только возможно.

— Ф-Флауи…

Флауи покачнулся, и его выражение вернулось к той же печали и страху, что и минуту назад.

— Если мы не пойдем сейчас же… он умрет.

Желудок подскочил к горлу, душа заныла, а в памяти всплыло упавшее дерево, беспорядочные следы, снег, который откопали слишком поздно, чтобы спасти…

— Хорошо! — проскулил он, и Флауи ослабил хватку. — Ладно, Флауи… показывай дорогу.

* * *

По лицу расползлась улыбка, и он едва успел превратить ее в обнадеженную.

— Мы справимся, друг, — прошептал он и выскочил из комнаты.

В секундном смятении Папирус отступил от окна, и на миг Флауи забеспокоился, что он действительно струсит — что на самом деле даст умереть метафорическому ребенку — хотя это совершенно не соответствовало его характеру (и было бы интересно, конечно, но прямо сейчас хотелось не этого). Через полсекунды он понял, что Папирус готовится выпрыгнуть из окна, и остановил его.

— Нет, нет, стражи, помнишь? — Флауи начал скручивать лозы на манер импровизированной веревки и зацепил их за подоконник. — Нам стоит вести себя тихо, если мы не хотим привлечь их внимание — они нас замедлят!

Папирус кивнул, слишком боясь неудачи, чтобы снова спорить. Он бросил быстрый взгляд на лозы и зажмурился, но все равно ухватился за них, вылез в окно и мягко съехал вниз.

Флауи быстро последовал за ним, но не раньше, чем закрыл окно. Лозы распутались и опустились на землю вместе с тем, как сократился его главный стебель.

— Он на северо-востоке, — сказал цветок, мотнув головой в нужном направлении. — Если поторопимся, мы сможем спасти его.

Снова кивнув, Папирус поспешил вперед — а ноги-то босые, праздно отметил Флауи — к линии деревьев за домом, но остановился. Да черт его дери, что опять?

— П-почему… почему ты не обратился к ночной страже?

О. Простой вопрос, и ответ будет правдой.

— Догго, — пробурчал Флауи, и Папирус сник.

— Ах.

— Вперед! Встретимся у моста, — поторопил Флауи, и Папирус, не теряя времени, ускорил шаг. Хорошо — очевидно, он все-таки поел, как его просил Флауи. Они быстро доберутся.

Само собой, этот широкий шаг будет полезен и по другой причине.

Ехидно хихикая, Флауи растянул свои лозы между снегом и землей на заднем дворе и взрыхлил его, одним быстрым движением скрыв все следы.

* * *

Андайн только что закончила прибираться после ужина (довольно длительный процесс, учитывая ее обычные методы готовки) и собиралась кормить свою аквариумную рыбку, когда телефон разразился мелодией, состоявшей из звуков электрогитары и голоса певицы, которая постоянно выкрикивала что-то о драконе. Вытащив телефон, она нажала на кнопку приема вызова и приложила трубку к уху.

— Как дела?

— Эй, типа, Капитан Андайн?

— О, погоди, 01, — быстро сыпанув в аквариум немного рыбьего корма, Андайн выпятила грудь и взяла более авторитетный тон Капитана стражи.

— Что такое, солдат?

— Типа, 02 и я несем стражу у дома часового, как вы, типа, сказали, и, типа, уже реально темно.

Андайн отставила баночку с кормом в сторону и нахмурилась, наблюдая, как ее питомец ест свой ужин.

— И?

— Эм… Санс еще не вернулся.

Между ее клыков вырвалось свистящее дыхание, Андайн взглянула на телефон. Уже поздно. Если Санс до сих пор не вернулся, чтобы позаботиться о Папирусе, это может обозначать кучу разных вариантов, и ни один не казался хорошим.

— Я разберусь. Свободен.

* * *

Звук колокольчиков из старой человеческой рекламы консервированного тунца вывел Санса из оцепенения. В состоянии, в котором он сейчас пребывал, скелет проигнорировал бы любой телефонный звонок, но он понимал, что этот игнорировать нельзя — в любом случае он сам собирался ей звонить. Так что поднял трубку.

— Приветики.

Андайн ответила вопросом о том, где он, пользуясь выражениями достаточно грязными, чтобы заставить мойшу в ужасе бежать.

На него не подействовало. Даже когда он не был на краю тупого оцепенения, крики Андайн никогда его не трогали.

— Дома, — ответил он, усаживаясь на матрасе.

— Как это, черт возьми, ты дома?! Никто из моих стражей тебя не видел! — каким-то образом ей удалось заставить голос звучать зло одновременно с облегчением.

— У меня свои пути, — но когда она начала отвечать, он перебил ее. — Слушай, я хотел тебе позвонить. Возможно, я кое-что узнал.

Важность темы подавила любой гнев, который мог в ней бурлить.

— Ты нашел зацепки?

— Может быть.

— Ну… почему ты не сказал мне раньше?! Ты разговаривал с Папирусом?

Санс напрягся.

— Эм, тут вот какая штука. Я, — он вздохнул, — я облажался. Папирус слишком расстроен, чтобы говорить со мной сейчас.

Чертыхнувшись под нос, Андайн сменила тему.

— Так что там за зацепки? Я могу что-то сделать?

— Я не стал бы так быстро набрасываться на это, — сказал Санс, а потом понял, как абсурдно это прозвучало, учитывая время. — Если я ошибся, вы будете гоняться за ветром в поле, а потом решите, что я псих. Сначала надо получить подтверждение у Папируса, и…

На этот раз Андайн не ответила. Она ждала этих слов.

— …Мне нужна твоя помощь.

— Получишь. Хочешь, чтобы я ему позвонила? — он слышал ухмылку в ее голосе.

— Нет, наверное, тебе стоит зайти. Он… наверное, сейчас он доверяет тебе больше, чем мне.

— Верно. Я иду.

Он взглянул на грязный ковер и заметил одинокий тапочек, спавший с его ноги. Может быть, он и подвел брата, но Папирус все еще доверяет Андайн. Если она не сможет ему помочь, то…

Санс не хотел об этом думать.

* * *

Папирусу удалось — что было довольно удивительно — прокрасться через город, не привлекая ничьего внимания. Хотя не так уж и удивительно, учитывая поздний час и тот факт, что он шел по дворам, а не по улице. Несколько раз он чуть не поскользнулся на мосту и на ледяных дорожках — и почему он не потратил пару секунд, чтобы обуться? — но драйв толкал его вперед.

Он не собирался позволить ребенку умереть. Не снова.

Часть его задавалась вопросом, почему Флауи был так скуден в деталях, но в то же время в этом был смысл — он не хотел тратить время на длинные объяснения. Каждая секунда, проведенная за разговорами, была еще одной секундой, потерянной впустую, а он потратил уже достаточно времени в комнате на колебания.

Внезапно его поразило то, где он находился — в глубине Сноудинского леса, в темноте — он задрожал и почти остановился, но не мог позволить себе повернуть назад — на его руках уже было достаточно пыли. Кроме того, с ним здесь ничего не может случиться, верно?

В конце концов с ним был Флауи — время от времени он выскакивал впереди, указывая верное направление. Они работали вместе. Он помогал ему — хотел спасти ребенка, и хотел, чтобы Папирус добился успеха.

В душе затеплилась надежда, когда он понял — Флауи снова вел себя как раньше! Он хотел, чтобы скелет помогал народу, делал правильные вещи, завоевывал всеобщее уважение! Да, возможно, до этого Папирус провалился, но Флауи собирался помочь ему, так же как и всегда!

Чем бы Папирус ни обидел Флауи в прошлом, теперь это неважно — ясно, что все осталось позади, и Флауи снова тот самый друг, каким всегда был. Это логично… ведь так?

Он практически хотел рассмеяться от радости — скелет чувствовал, будто камень упал с его плеч. Но резкий порыв ветра в спину напомнил о тяжелом положении.

Радоваться будем позже. А прямо сейчас нужно действовать быстро, пока…

— Туда! Быстрее!

Ветер практически заглушил голос Флауи, но Папирус видел его силуэт впереди, который отчаянно указывал на просвет между деревьями. Душа затрепетала, и он устремился вперед, магия стучала в костях, предчувствуя то, что он может там обнаружить.

На миг он понял, что без понятия, в какой ситуации может оказаться ребенок, но рассудил, что все поймет, как только сам увидит.

За исключением того, что, выйдя на поляну, он не увидел ничего, кроме чистого, нетронутого белого снега. Тут не было никаких следов.

— …Флауи? — позвал он, оглядываясь вокруг. Цветок исчез, и теперь магия стучала по другой причине. — Г-где тот ребенок, который попал в беду?

За его спиной раздались завывания ветра и голос, настолько низкий, что казался частью этого воя.

— Прямо здесь.

Две лозы обвили его плечи и рывком опрокинули на землю.