To Cause a Soul to Crack  (джен)

Палящий свет и вспышки дымчатых огней, которые он видел на периферии зрения, проснувшись на цветочной клумбе, сказали о новом перезапуске. Наверное, это можно было бы считать даже немного приятным — особенно с тех пор, как тело больше не обращается в пыль — если бы не причина перезагрузки, приносящая столько разочарования.

Прежде чем он начал закипать от злости, до слуха долетело приглушенное мурлыканье. Верно, Король здесь — стоит к нему спиной — и в этой временной линии ему совершенно не хотелось иметь с ним дел. А может и несколько следующих временных линий.

Он выбрался из цветника и ушел глубоко под землю, прошелестев своими золотыми лепестками.

Итак, последняя временная линия стала более или менее абсолютным провалом. Не первым провалом, разумеется — это нормально для того, чем он занимается. Экспериментирует. Играет. Пробы и ошибки — обычная часть веселья, так можно посмотреть, что работает, а что нет, что может сойти с рук, а что нет. Но обычно система проб и ошибок включала сохранения и перезагрузки — просто вернись на пару минут назад, или на пару часов, дней, или даже недель и исправь ошибку.

Но вот сейчас было немного обидно, ведь он потерял целый год наработок.

Он думал, что в этот раз соблюдал осторожность со своими сохранениями, но нет — сохраняться стало уже слишком поздно после того, как отдельно взятый улыбающийся мусор узнал, что он пытался сделать. Независимо от того, сколько раз он перезагружал сохранение, тот всегда был там, чтобы остановить его. И с каждым разом становилось хуже, до такой степени, что с каждой новой перезагрузкой этот мусор немедленно оказывался рядом, готовый спустить с привязи свои атаки.

Размышляя об этом, он петлял между потоками магмы Жаркоземья, чьи маршруты были заучены несколько дюжин перезагрузок назад. Он ощущал жар окружающей почвы, но это было ничто по сравнению с адской атакой, так обожаемой тем комедиантом.

Чувство гнева отпустило, когда он добрался до более прохладных земель Водопадья, сейчас ему приходилось огибать родники и речушки. Обычно, если план терпел неудачу, гарантировавшую полную перезагрузку, он позволял себе потратить немного времени, чтобы собраться с мыслями и попытаться заставить все снова работать. Но сейчас он был так расстроен, так устал от этого мешка с костями, который, не переставая, разрушал его планы, что не мог даже сосредоточиться на своей старой задумке, (которая вообще не включала в себя того идиота).

Правда, он мог просто убить его — поймать, застав в врасплох, закопать одежду и пыль и продолжить приводить план в исполнение. Но тогда была большая вероятность, что другие монстры потеряют его, организуют поисковые группы, в перспективе могут найти захороненные останки… Эх, даже мертвый, он все равно способен принести неприятности.

Его тело пробила дрожь, и не только потому, что он пробирался через замерзшую землю.

Нет, этого было бы недостаточно. Никогда недостаточно просто убить его, особенно если так хочется, чтобы он заплатил за разрушение годовой работы. В этот раз придется сделать что-то иначе — сделать что-то особенное, чтобы заставить улыбающийся мусор страдать.

К счастью, не слишком трудно выяснить, с чем — или вернее, с кем — придется повозиться, чтобы получить нужный результат.

Он двинулся к поверхности, вспахав верхние слои почвы, и с хлопком вынырнул из снега, подняв в воздух небольшой фонтанчик легких снежинок.

— Приветики! — сказал он высокому скелету, который удивленно отступил при его появлении. — Я Флауи!

И он улыбнулся Папирусу своей обычной улыбкой, шелестя лепестками, когда скелет улыбнулся в ответ.

Да, понять «кто» просто.

И, похоже, это обещает стать веселым занятием.

---

Примечания:

Папирус и Флауи — классика))

Примечания:

Снег, шарф и немного неуместного доверия.

---

Снег снаружи падал крупными пушистыми хлопьями, быстро укрывая землю. Если снегопад продолжится теми же темпами, то к завтрашнему дню навалит несколько футов снега, через который придется топать по пути на работу… и которого будет более чем достаточно для постройки снежного скелета!

Папирус тихо рассмеялся и откинулся на спинку компьютерного стула, наблюдая за снегопадом в окно. На мониторе был открытый андернет-браузер, демонстрируя только что законченную длительную переписку с кем-то под ником «АЛЬФИС». Рядом с мышкой стояла кружка, в которой когда-то было какао, а плечи скелета укутывал плед в фиолетовую клетку. В целом это была приятная ночь, а снег, падающий за окном, несомненно, сделает приятным и завтрашнее утро.

Теперь все, что ему нужно, чтобы Санс пришел и почитал историю на ночь, и тогда все станет просто идеаль…

*Бип! *

Выпрямившись, он прищурился и посмотрел на экран, где появилось текстовое сообщение. Зачем он установил таймер на это время? Он не собирался ничего готовить, и новый эпизод шоу Меттатона выйдет только в пятницу, так о чем это напоминание?

Он побарабанил пальцами по краю стола, раздумывая над этим, а потом обратил внимание на время. 10-30.

— О, — вскрикнул он, вскакивая на ноги и скидывая плед. Ну конечно! Флауи говорил, что хочет встретиться сегодня вечером!

Улыбнувшись, скелет собрал плед и прошел через комнату, чтобы вернуть его обратно на кровать. Похоже, ночь еще не закончилась, и для него это просто прекрасно. Прошла неделя с тех пор, как он виделся со своим другом, и уже с нетерпением ждал новой встречи. К сожалению, это обозначает, что придется пропустить сказку на ночь (если он вообще заснет сегодня ночью), но это небольшая плата за возможность позависать с одним из своих лучших друзей.

Расправив плед, выключив компьютер и захватив со стола пустую кружку, Папирус спустился вниз по лестнице, где его сразу же встретил брат, спящий на их продавленном диване под статическое шипение экрана телевизора. Папирус вздохнул. Похоже, он не услышал бы сказку на ночь, даже если бы сейчас пошел в постель.

— Санс, — позвал он, переходя на кухню, — хочешь, чтобы я отнес тебя в твою комнату?

Его вознаградило сонное бормотание, которое стихло, когда он добрался до раковины, чтобы вымыть свою кружку.

— Я говорю, хочешь, чтобы я отнес тебя в постель?

— Мммм… хм? — пробурчал Санс из другой комнаты.

Нахмурившись, Папирус отошел от мойки, чтобы поставить свою кружку в шкаф, попутно удивляясь, как его брат умудрился проспать полдня и все равно остаться уставшим. Он подошел к дивану и неуверенно протянул руку.

— Брат?

Санс перевернулся, подслеповато моргая, потом его зрачки сосредоточились на высоком скелете.

— О… прив, бро, — сонно пробормотал он, выдав искреннюю полуулыбку.

Наконец-то!

— Санс, я просто хотел спросить, не хочешь ли ты, чтобы я…

Хрррррр…

Ну, этого стоило ожидать, и такую реакцию тоже можно считать ответом. Сансу будет хорошо и здесь, ведь до этого он засыпал даже в менее удобных местах. Пожав плечами, Папирус выключил телевизор и вышел за дверь, аккуратно прикрыв ее за собой.

Снега уже насыпало столько, что еще сантиметр, и он начал бы заваливаться в сапоги, так что Папирус был благодарен, что скелетов не тревожит холод. Даже при этом он немного плотнее замотал шарф вокруг шеи, чтобы снежинки не залетали через броню в грудную клетку — его тело не было достаточно теплым, чтобы растопить их, и ему не хотелось по возвращении домой принести с собой комок снега. Но как он ни старался, снег все же попал в сапоги, так что придется вытряхнуть их, прежде чем войти в дом, чтобы они не промокли, когда он превратится в воду.

Скелет брел по, большей части, тихому городу, отметив, что Гриллби’s был одним из немногих зданий, из окон которого все еще лился свет. Мало кто сможет увидеть его в этот час, а те, кто увидят — вроде завсегдатаев Гриллби, которые могли случайно выглянуть в окно в нужное время — не заметят ничего странного в часовом, прогуливающемся ночью. Это хорошо. Так сказал ему Флауи, хотя он не был уверен, почему.

Цветок был таким странным — он твердо настаивал, что Папирус не должен никому говорить о его существовании. Может быть, он просто стесняется, и хочет показываться только Папирусу, пока не сможет почувствовать себя достаточно уверенно, чтобы встретиться с кем-то еще? Скелет полагал, что это вполне вероятная причина. Может быть, Папирус мог бы помочь ему завести нового друга, когда-нибудь, когда он будет готов.

Однако сейчас были только он и Флауи — болтали ни о чем, считали кристаллы на потолке, хвастались магией… он не возражал против такого расклада. Что бы Флауи ни захотел сделать, Папирус поддержит его. Он будет счастлив, пока счастлив Флауи.

Снегопад усилился, но Папирус хорошо знал, куда идти, так что не переживал, если его длинная прогулка станет еще длиннее из-за погоды. Оставив Сноудин позади, он сошел с привычной дороги и углубился в лес, снег быстро заметал глубокие следы его сапог.

* * *

Флауи держался так близко к толстому стволу дерева, как позволяли его корни, и уже в пятый раз зыркнул наверх, а потом стряхнул снег с лепестков. Ну, разумеется, метель началась именно сегодня ночью из всех возможных ночей, и он не мог решить, помешает ли она его планам или нет. В конце концов, ему хотелось видеть, что происходит вокруг, хотя, может, если он наклонит верхние лепестки вот… так…

На долю секунды ему захотелось снова иметь свое старое тело, так можно было бы надеть капюшон или что-то такое, чтобы защитить глаза от снега, но он похоронил эту мысль в тот же миг, как она пришла ему в голову. Он не хотел думать об этом — не сейчас. То был не он. Он не был… Больше он не был этим.

Флауи так долго шел к этому пониманию, перезагрузка за перезагрузкой. Он не знал, как много времени провел в каждой временной линии на данный момент, но определенно наберется уже несколько лет. Его больше нельзя считать ребенком. Нет, он намного старше, он был точно уверен в этом, потому что…

Сейчас он кое-что знал.

Он знал, каково это — убить кого-то, заставить обратиться в пыль, смотреть, как разрушается душа. Он знал, каким бывает взгляд на лице того, чьи надежды и мечты раздавлены. Он знал, как причинить другим боль.

А это было занятием взрослых. Разве нет?

Однажды они сказали ему это.

Но самое удивительное, что он узнал, так это то, что существует много способов заставить других страдать — способов причинить боль, но не убить. Способов заставить души трескаться, но все еще оставаться целыми, на самом краю жизни. Конечно, трудновато, когда у твоей цели всего 1 ХП, но это значит только, что нужно быть чуточку более… изобретательным. Неуловимым.

Причиняя боль душе, причудливо связанной с целью, например.

Здесь надо действовать хитростью.

Хруст, хруст, хруст.

И здесь начинается веселье.

— Папирус! — крикнул он, ныряя в снег и выскакивая в центре поляны. — Я боялся, что ты не придешь.

Скелет топал к нему через глубокие сугробы, остановившись на мгновение, чтобы выковырять часть снега из сапог.

— Нужно что-то большее, чем простой снег, чтобы остановить Великого Папируса! — сказал он, откинув конец шарфа за спину, где его подхватил ветер. Но из-за тяжелого снега, налипшего на него, шарф лишь раз взметнулся вверх, а потом шлепнулся об заднюю часть доспеха.

Флауи заставил себя хихикнуть.

— Как у тебя дела, друг? — спросил Папирус, наклонившись вниз, чтобы лучше видеть цветок. — Ты не замерз?

— Нет, глупыш, цветы боятся холода не больше, чем скелеты, — Флауи пошевелил своими лепестками, держа верхние под углом. На секунду он подумал, отбрасывают ли они тень на его глаза, и что об этом думает Папирус.

Судя по всему, тот ничего об этом не думал. Скелет просто присел на корточки рядом с ним.

— Хорошо! Как ты поживаешь? Я не видел тебя целую неделю! — похоже, он хотел сесть, но его таз уже частично погрузился в снег — он был слишком глубоким, чтобы этого избежать.

Не переживай, тебе не придется долго так сидеть.

— Ох, просто думал о всяком. А ты как?

— Я, разумеется, нес службу в карауле! — ответил он, выпрямив позвоночник и чуть не опрокинувшись при этом. — Хотя до сих пор нет ни одного человека. Но! Кроме этого я тренировался с Андайн, так что я буду готов, если он когда-нибудь появится.

Флауи оживился, улыбнувшись немного шире. Вряд ли могла возникнуть более идеальная возможность.

— Готов? — спросил он, наклонив голову.

— О, да. Я говорил тебе, насколько сильны люди — или, по крайней мере, как я слышал, насколько они сильны — и, как часовой и будущий член Королевской гвардии, я должен быть готов вступить с ними в бой и захватить!

— А что насчет самозащиты?

— Да! — Папирус кивнул. — И это тоже. Люди…

— Папирус, можно у тебя кое-что спросить? — он качнул верхними лепестками, стряхнув нападавший на них снег и дав себе получше рассмотреть скелета. Видимо, его выражение бессознательно изменилось, потому что на лице Папируса промелькнуло беспокойство.

— Эм…

— Ты думал о тренировках, как о средстве, способном помочь тебе защититься от чего-то, кроме людей?

Папирус моргнул.

— Почему ты спрашиваешь?

Улыбка Флауи стала шире.

И без дальнейших предупреждений лоза выстрелила из-под снега и обвила ногу Папируса.

Примечания:

Не-слишком-дружелюбные шарики, не-очень-настоящая броня, не-совсем магия.

---

Шок чуть не заставил Папируса опрокинуться на спину. Он не сразу понял, что схватило его, все, что он знал — что-то схватило, и он должен вырваться. Выпрямившись и стараясь сохранить равновесие, он потянул ногу из того, что его держало. Многие монстры в этот момент упали бы, но Папирус учился сражаться в снегу, и его сапоги были не просто для красоты.

Штука, что бы это ни было, держала крепко, но, по крайней мере, скелет не собирался падать. Теперь, когда он твердо встал на ноги, разум метнулся к следующей по важности вещи:

— Флауи! — крикнул он, щурясь, чтобы разглядеть своего друга через снегопад. — Что-то нападает! Убегай отсюда, пока оно не атаковало и тебя тоже!

Как ни странно, Флауи только склонил голову. Что-то непонятное было в его улыбке, как будто сердцевина цветка вытянулась, сделав ее похожей на лицо, но в этом не было смысла — должно быть, снег искажал зрение. Разумеется, Флауи просто улыбался от облегчения, что с ним все хорошо.

Напрягшись, Папирус сильнее рванул ногу из захвата. Когда это не сработало, он в отчаянье огляделся вокруг, высматривая то, что напало на него, и надеясь, что оно не схватило и его друга тоже.

— Что ты делаешь, Флауи? — позвал он, снова взглянув на друга. — Ты должен…

В воздухе материализовалось что-то белое, и инстинкт говорил, что это никак не связано с погодой. Нырнув в сторону, Папирус рухнул в глубокий сугроб точно в тот момент, когда это что-то просвистело у него над головой и врезалось в соседнее дерево. Он обернулся и увидел дым.

Что бы его ни атаковало, оно было сильным.

— Флауи! — Папирус потянулся к ноге, пытаясь порвать то, что его держало. — Ты должен убираться отсюда, пока не пострадал! — он не видел, что это, но оно должно скоро поддаться, просто еще чуть-чуть… — Я разберусь с… Ага!

Рука в перчатке, наконец, подцепила этот посторонний предмет и выдернула из-под снега, выставив на слабый свет.

Это оказалась лоза.

Папирус прекрасно разбирался в головоломках и смог собрать кусочки воедино, причем очень быстро. Он не знал ни одного растительного монстра — по крайней мере, в окрестностях Сноудина — но точно был знаком с одним живым растением. В этом был смысл, но… и не было. Не могло быть. Флауи его друг! Он никогда не причинил бы ему вреда, ведь так? Нет, нет, Папирус просто смотрит на все под неверным углом.

— Флауи, что ты делаешь? Я… Это игра? — скелет рискнул подняться.

Флауи рассмеялся, и звук не был знакомым высоким хихиканьем. Это было искаженное гоготание.

— О, Папирус, — сказал цветок, его глаза расширились, став странной формы… чем-то напоминавшей глазницы Санса. В воздухе вокруг него появились блестящие белые шарики. — Можешь думать так, если тебе хочется.

С задушенным вскриком Папирус отскочил в сторону — к счастью, противоположную той, куда оказались направлены пули — и услышал, как они вонзились в землю, пропоров снег слева от него.

— О-остановись! — крикнул он, подняв руки, чтобы вызвать массу костей, который выстроились перед ним, образовав щит. — Что происходит?!

Пули снова выстрелили в него, но скелет смог переместить кости достаточно, чтобы заблокировать атаку. На миг он ощутил облегчение, пока не почувствовал, как что-то сильно дернуло ногу. Лоза потянула его ближе.

— Когда ты сопротивляешься, все гораздо интереснее, — прорычал Флауи, его лицо скривилось в разочаровании. Это было настолько уродливым выражением — прежде он никогда не видел своего друга таким — что Папирус ощутил тянущее чувство вины в груди.

Что он сделал не так?

— Ф-Флауи, я не хочу с тобой сражаться, — Папирус отчаянно затряс головой, выставляя перед собой новые костяные заграждения. — Я могу тебя ранить!

Лицо Флауи помрачнело.

— Ты действительно…

Что-то огромное и шипастое поднялось из-под земли неподалеку…

— …думаешь, что…

Клубок колючих лоз ударил вперед и разбил костяной щит Папируса…

— …это я…

Магические пули наполнили воздух…

— …тот, кто пострадает?

И обрушились на него.

Папирус судорожно бросал кость за костью, практически ослепленный паникой, пытаясь одновременно блокировать атаки и не попасть в Флауи. Его магия успешно отразила несколько пуль, но этого было недостаточно. Одна врезалась в правую плечевую кость, отбросив руку назад, а другие впились в нагрудную пластину боевого тела, отшвырнув скелета в снег.

От правой руки растекалась пульсирующая боль, а в груди появилось неприятное тянущее ощущение — ничего не сломано, но кости явно сильно ушиблены. Он попытался поднять правую руку, чтобы вызвать новую атаку, но она дрожала так, что ему пришлось переключиться на левую. Папирус выставил перед собой линию костей, они вытянулись вверх — выше, чем смогли бы перепрыгнуть большинство монстров — и образовали между ним и Флауи настоящую стену.

— Т-тебе не нужно этого делать! — скелет изо всех сил старался разглядеть цветок через зазоры в костяной стене. В разуме быстро мелькали мысли, пока он отчаянно пытался сообразить, чем ему удалось так расстроить своего друга. — Прости, если я обидел тебя! Пожалуйста, с-скажи мне, чт-что я сделал не так? Я исправлюсь!

Стал ли Флауи внезапно намного выше, чем обычно, или это снегопад снова подшучивал над зрением?

— Слишком поздно исправляться, — выплюнул Флауи. — Ты, доверчивый идиот.

— Д… доверчивый? — выдохнул Папирус, чувствуя, как сжались его несуществующие внутренности. Доверчивый идиот? Разве Флауи на самом деле не был?..

Он тряхнул головой и согнул свободную ногу, пытаясь подняться.

— Нет, нет, Флауи, ты… тебе не нужно этого делать!

Папирус продвинул свою атаку немного вперед, дав себе достаточно места, чтобы сесть, но когда поднял взгляд, оказался поражен неожиданным зрелищем: Флауи перегнулся через атаку, его стебель неимоверно удлинился, а сам цветок склонился вниз, как абажур неработающей лампы.

Папируса посетила внезапная мысль — если сейчас обратить Флауи в синий, то тот упадет прямо на кости и…

НЕТ.

Никаких синих атак… нельзя ранить его так.

Несмотря на то, что его всего трясло от страха, скелет посмотрел цветку в глаза искренним обеспокоенным взглядом.

— Я не знаю, что случилось, но… но я знаю, что ты хороший! Ты не должен никого ранить!

Голос Флауи прозвучал как низкий гул.

— Ничего нового сказать не можешь?

Разум Папируса попытался найти объяснение этим словам, поэтому он отвлекся, и осознание пришло к нему на долю секунды позже, чему нужно.

Со всех сторон в него летели пули, и у скелета не оставалось времени, чтобы встретить их собственными атаками. Одна ударила в его левое бедро, другая по касательной задела череп, еще одна застряла в боевом теле, еще одна попала в плечо, снова в боевое тело, в позвоночник, череп, боевое тело, грудную клетку, в его глазах мелькали звезды, в голове звенело от этой боли, боли, боли…

Лишь инстинкт самосохранения заставил его метнуть кости, вперед, целясь в Флауи.

И мир заело.

* * *

Санс свалился с дивана.

Магия в костях бурлила так сильно, что заставляла дрожать, пока его светящиеся зрачки шарили по комнате в попытке выяснить, где он находится. В гостиной… верно, он заснул, пока смотрел телик, ничего нового. Но он почувствовал…

Он не понимал, что это было. Ощущение походило на пульс чужеродного не-совсем-магического толчка — пожалуй, лучшее описание, которое Санс мог придумать. Обычно все происходило тонко, незаметно, и сопровождалось сильным чувством дежавю, но в этот раз было мощнее. Внезапнее.

Что-то случилось.

— Папирус? — позвал он, поднявшись на ноги и нетвердой походкой отправляясь на кухню. — Папирус, ты?..

Нет.

Магия в панике запульсировала быстрее, призвав желто-голубое сияние в глазнице, которое скелет быстро подавил. Он взбежал по лестнице, чуть не споткнувшись о собственные тапки, и бросился к двери в комнату Папируса, распахнув ее так сильно, что та ударилась об стену.

— Папирус! — снова крикнул он. Войдя, Санс ощутил мерзкий холод в грудине, когда обнаружил, что комната пуста.

Где он?

С резким «тук-тук-тук» он побарабанил пальцами по черепу, пытаясь вспомнить… собирался ли Папирус куда-то сегодня идти? Санс должен был почитать ему историю перед сном, но уснул, он все время засыпал, не мог заставить себя бодрствовать…

Сосредоточься, сосредоточься, это ничем не поможет…

В затуманенной голове всплыло воспоминание о том, как Папирус будил его чуть раньше. Его глаза слиплись до того, как он успел увидеть, куда пошел Папирус, но Санс слышал шаги, удаляющиеся в сторону двери…

Раньше, чем понял, что делает, Санс уже стоял у входной двери. Он открыл ее и, вздрогнув, отступил на шаг под натиском ветра и снега, бушевавших на улице.

Зачем Папирусу уходить в такую погоду?

— ПАПИРУС! — крикнул он, ветер поглотил голос скелета.

Магию скрутило, когда паника захлестнула его, без лишних мыслей он вышел за порог и отправился по глубокому снегу в ночь.

* * *

— Ну, я думаю, это лучше, чем ничего.

Папирус пришел в себя… сосредоточился, все еще больно… Флауи возвышался над ним, его стебель изогнулся под странными углами. На секунду скелет задумался о причине, а потом вспомнил свою атаку… должно быть, он направил ее в цветок.

Часть души Папируса ощутила облегчение от того, что все кости промазали, но другая часть была в ужасе. Как он мог остановить нападение Флауи, если цветок так легко способен увернуться от его атак?

Сев, он быстро оценил свои повреждения: боевое тело (которое, как ни прискорбно, не было настоящей броней) оказалось помято и разорвано, несколько костей получили ушибы, но прежде всего его ХП уменьшилось — залп сбил его до двадцати. Он невольно вздрогнул и застонал от боли в поврежденном теле. Двадцать ХП… у него было почти семьсот. Как Флауи мог быть настолько силен?

Насколько же он хотел ранить его, чтобы иметь возможность нанести такой урон?

— Ф-Флауи, — прохрипел Папирус, на миг задохнувшись от боли в груди. — Прошу, я-я хочу помочь тебе…

Цветок выпрямил стебель и сократился в размере, и, хотя он все еще был выше, чем раньше, уже не выглядел так чудовищно. Его лицо потеряло свой пугающий вид, став как прежде плоским, с глазами-бусинками и широкой улыбкой.

— Серьезно? Сейчас?

Глазницы Папируса расширились, он старался сидеть прямо, содрогаясь от боли в раненом позвоночнике и пульсирующей голове.

— Да! — ответил он, встретившись со своим другом взглядом, и попытался улыбнуться. — Я-я никогда не знал, что тебе так больно… т-так больно, что ты набросишься на меня, но я хочу помочь!

— Ох, Папирус, — мягко сказал цветок, потянувшись ближе. — Почему ты раньше не сказал мне это? Есть очень простой способ мне помочь.

Скелет чуть не повалился на спину от облегчения и нервно рассмеялся, однако его смех оборвал кашель.

— Да, да. Пожалуйста, все что…

Флауи отодвинулся, и из-под земли выстрелил толстый кнут колючей лозы.

— Не умирай.

Прежде чем Папирус успел даже вскрикнуть, хлыст качнулся и с силой обрушился на его грудную клетку, расколов нагрудник боевого тела и вколотив скелета в снег. Три ребра сломались, не выдержав натиска, боль ослепила и оглушила его, так что он не мог услышать, как над поляной разнеслись его собственные крики и хрипы.

Два ХП, — подсказало что-то на задворках его сознания, но он сам был слишком занят, задыхаясь в агонии и отвратительных рыданиях, чтобы понять, что это значит. Каждый вдох приносил новый всплеск боли, от которой хотелось расплакаться, и ему пришлось бороться, в самом деле бороться с собой, чтобы не допустить этого.

Боль никак не уходила, но Папирусу удалось собраться с силами достаточно, чтобы сквозь дымку увидеть, что Флауи маячит сверху, изучая его. Он уже не был таким высоким — опять обычный цветок — и все же, вид желтых лепестков наполнил скелета ужасом. Ему не хотелось ничего больше, чем убраться так далеко отсюда, как только возможно.

— Хмм, — наконец сказал Флауи, касаясь своего рта кончиком листика, как будто размышляя о чем-то. — Прости, Папирус, похоже, это было немного слишком. Вот, давай-ка.

Из-под снега вытянулись две короткие лозы, Папирус попытался поднять руку, чтобы встретить его атаку одной из своих, но грудь пронзило болью. Он не смог сделать даже этого, чтобы не навредить себе еще больше.

Скелет беспомощно глотнул воздух, когда лозы коснулись его грудной клетки, легкое прикосновение послало новые искры боли. Но прежде чем он успел возразить, с концов лиан, поглаживающих его грудину, потекла мягкая зеленая магия и начала сращивать сломанные кости. Через несколько секунд лианы отстранились, грудная клетка пестрила ссадинами, но теперь он, по крайней мере, мог дышать (настолько, насколько ему было нужно, во всяком случае), не утопая в полной агонии. Его ХП пополнились лишь немного, но это уже лучше, чем ничего.

…Погодите-ка…

Несмотря на ужасную тупую боль, терзающую тело, Папирус снова повернулся к Флауи, на его лице зажглась улыбка.

— В-видишь? — выдохнул он, все еще хриплым и дрожащим голосом. — Я говорил тебе, ты можешь быть хорошим!..

— Папирус, глупышка, — хихикнул Флауи, легко щелкнув лозой по его носовой кости. Потом он навис над ним, приблизив свое лицо, его глаза потемнели, а улыбка на секунду стала шире. — Это только для того, чтобы ты мог почувствовать то, что я собираюсь делать дальше!

Слова не сразу дошли до него, и Папирус секунду в замешательстве смотрел на Флауи, его челюсть медленно открывалась. Скелет попытался заговорить, но единственным звуком, который покинул его горло, был жалкий писк.

Собирается делать дальше?

Примечание:

Перед глазами, между костей, вокруг души.

Пребывая в шоковом состоянии, Папирус отстраненно заметил, что метель улеглась. Теперь снег падал легкими пушистыми хлопьями, но эта картина, что так очаровывала его немногим раньше, теперь наполняла горечью, которую он не мог до конца понять. Нагрудник боевого тела был истерзан и растрескался, снежинки скапливались в грудной клетке, укрывая обнаженные кости.

И Флауи сидел рядом, тихо посмеиваясь.

Стряхнув снег со своих лепестков, он отпустил ногу Папируса и быстро обернул пару лоз вокруг его плеч, достаточно нежно, чтобы не травмировать сильнее. Каким-то образом это напугало Папируса больше, чем все остальное, и он умоляющим взглядом посмотрел на цветок.

— Флауи, — прошептал он дрожащим голосом. — М-можно мне пойти домой?.. Уже… уже поздно, и Санс, должно быть…

— Оу, но ты так хотел позависать со мной! — хихикнул Флауи. — К чему эта спешка?

— Я-я…

Я ранен, я устал, я волнуюсь, я боюсь, я хочу домой.

Он сглотнул.

— …Не планировал задерживаться так допоздна.

— Ойй, — Флауи, хихикая, помотал головой. — Как неприятно!

Скелет услышал звук чего-то, копошащегося в снегу за спиной, и заметил толстые плети, изредка маячившие на периферии зрения. Он взбрыкнул ногами, которые теперь были свободны от лоз, но пятки не находили точки опоры в рыхлом снегу. Тихие завывания ветра давили на сознание, и он закрыл глаза, на пару секунд вообразив, что слышит их из безопасности собственной комнаты.

Лозы, обвивающие плечи, внезапно потянули, и Папирус снова задергался, борясь с резко окрепшей хваткой.

— Флауи, нет, не делай этого!

— Ох, да брось, — Флауи пренебрежительно махнул листьями. — Ты еще даже не знаешь, что «это»!

Лозы продолжали тащить его назад, и он отстраненно заметил, что глубокий снег рядом с одним из деревьев, росших на поляне, оказался сдвинут в стороны, оставив относительно чистый участок земли. Лозы резко дернули, вызвав новую порцию боли в истерзанных костях, и прижали его тело к дереву, прислонив плечами и лопатками к стволу и корням.

Папирус отбивался ногами и вырывался из объятий лоз, но они затянулись вокруг него и вдавили в дерево. Вздрогнув, он поднял обе руки и вызвал полдюжины костей, которые полетели в Флауи и крепко застряли в земле по обе стороны от него — намеренный промах. Слезы кололи глазницы, а душу грызло чувство вины, но он все равно призвал новую порцию костей и направил в своего друга.

— Я-я не хочу делать этого, Флауи!

Неодобрительно рассматривая атаки, цветок дождался, пока они не оказались в считанных сантиметрах от него, и нырнул под землю, выскочив прямо рядом с Папирусом.

— Знаешь, я разочарован в тебе, — сказал Флауи. — Мне известно, что ты умеешь сражаться, но ты никогда этого не хочешь!

Проглотив хныканье, Папирус направил еще один шквал костей в цветок, промазав на несколько сантиметров и едва избежав попадания в самого себя. Из-за боли и истощения было трудно сконцентрироваться, но больше, чем это…

— Я-я не могу ранить тебя, — пара дрожащих костей появилась в воздухе, и тут же рассыпалась. — Ты мой друг…

Флауи покачал головой.

— Папирус, Папирус. Всегда такой наивный и доверчивый, до самого конца. Даже если тебе больно.

— Н-но… — он потянулся, чтобы схватить лозы, удерживающие его, но ему едва хватало сил, чтобы просто уцепится за них — на него обрушилась смертельная усталость, — друзья… должны доверять друг другу.

Цветок не отрывал от него взгляда, пока из-под земли вырывались еще несколько лоз, две оплели каждую ногу, и еще пара обхватила каждую руку.

— Ммхммм, и, разумеется, ты делаешь все правильно, доказывая, что заслуживаешь доверия своих друзей.

Он взглянул на ноги скелета, и еще одна лоза принялась стягивать его правый сапог. Папирус слепо моргнул.

— Чт-что? Эй, — он попытался отдернуть ногу от неприятных прикосновений лозы, но другие только крепче прижали его к земле. Та, что возилась с сапогом, успешно стащила его, а потом переключилась на второй. — Стой…

Флауи прикоснулся к его челюсти еще одной своей лианой и развернул лицо скелета к себе.

— Тем, с какой легкостью ты напал на меня, ты уже доказал, что я не могу тебе доверять.

— Нет, нет. Флауи, это не то!.. — внезапно он заметил, что лозы теребят его перчатки. Когда он повернул голову, чтобы посмотреть, Флауи дернул ее обратно.

— И Андайн! — продолжил Флауи, наморщив лоб. — Что она будет делать, когда узнает, что один из ее часовых не смог справиться с крошечным цветочком?

Он не думал об этом. Но Андайн поняла бы, ведь так? Она поняла бы, что он… что он не мог атаковать друга.

— Она…

— …Никогда не взяла бы тебя в Королевскую Гвардию, учитывая, каким провалом ты оказался в качестве часового, — закончил Флауи, его личико пересекла мерзкая ухмылка. — Стыд-то какой!

Папирус сжал руки в кулаки и поморщился, ощутив прикосновение снега к фалангам. Где его перчатки?

— О, и твой брат! — вскрикнул Флауи, откинув голову назад и скорчив гримасу. — Ты же ничего так не хочешь, как защитить его, да?

Папирус внезапно осознал, что его зрение плывет, и сморгнул слезы, не уверенный, как быстро они снова скопятся в глазницах.

— Да, да… я все еще м-могу з-защитить…

— Ты не смог остановить меня, и я нанес тебе сотни очков урона, Папирус, — цветок наклонил голову вбок. — Как ты собираешься защищать господина Одно-ХП?

Глазницы Папируса расширились, и он в слепой панике дернулся вперед, вырываясь из цепких лоз.

— НЕ ТРОГАЙ САНСА, — завопил он, и даже Флауи поразился этой выходке. — НЕ ПРИКАСАЙСЯ К НЕМУ!

— Тише. Тише! — мягкий голос резко контрастировал с лианами, которые с силой вдавили его в землю и ствол дерева, Папирус не смог сдержать крик боли. — Я не буду трогать твоего брата. Даю слово.

Несмотря на страх и боль, от этих слов Папируса захлестнуло облегчение.

— Сп-спасибо!.. — прохрипел он и тут же выпустил сиплый вздох удивления, когда лоза коснулась его шеи.

— В конце концов, у меня уже есть все, что мне нужно.

Лоза обвилась вокруг шарфа Папируса, и он отодвинул голову подальше от прикосновения, стиснув зубы от боли.

— Нет, нет, это мое!..

На самом деле, все это было частями его боевого тела, которое для него сделал Санс, но шарф являлся чем-то, что появилось у него гораздо раньше — так давно, что у скелета остались только смутные воспоминания о том, как брат подарил его на день рождения, когда они были еще совсем маленькими. За эти годы на нем появилось множество затяжек и дырочек, и его покрывали строчки хорошо скрытых стежков — стежков, которые начали расползаться, когда лозы потянули ткань.

— Не порви его, пожалуйста, не порви!

Быстро все обдумав и лукаво улыбнувшись, Флауи резко дернул шарф на себя, разорвав по швам.

— НЕТ! — закричал Папирус, когда с него сдернули две половинки шарфа. Он беспомощно наблюдал, как лозы отбрасывают разодранную ткань в сторону, туда, где уже были сложены его сапоги и перчатки. Он захныкал, видя драгоценный предмет, разорванный вот так, но попытался убедить себя, что сможет залатать его, когда все закончится. Как только он выберется из этих неприятностей, то сможет сшить шарф, и тот снова станет целым, как новый. Надо просто немного потерпеть. Когда это все…

Его охватил ужас.

Когда это все закончится?

Ощутив движение вокруг своей груди, он опустил взгляд и увидел несколько лоз, дергающих разбитый нагрудник, еще сильнее разламывая его.

— Чт-что ты делаешь?

— Ну, все равно ведь сломано, — сказал Флауи, похлопывая скелета по голове и не обращая внимание на его дрожь. — Не вижу смысла оставлять это!

Папирус хотел резко возразить, но вместо этого сжал зубы, вздрагивая, когда лозы тянули куски раскуроченного доспеха. Действия тревожили раненные ребра, но кроме того от этого Папирус чувствовал себя неловко — его грудная клетка и без того была достаточно открыта, ему не хотелось, чтобы она обнажалась еще больше, особенно при таких поврежденных костях. Снег прилипал к ним и жег трещины. Может быть, его боевое тело и оставляло открытыми руки, ноги и часть позвоночника, но происходящее сейчас было просто… неправильно.

Внезапно хрустнув, нагрудник лопнул пополам, и лозы, сжимавшие грудную клетку Папируса, ненадолго ослабли, чтобы Флауи смог вытащить из-под них части костюма. Папирус попытался обнять грудную клетку, но лозы снова схватили его за руки, грубо отдернув их, и прижали к дереву, вывернув под неудобными углами.

— Ох, божечки, Папирус, ты только глянь на это! — сказал Флауи, приложив пару листов ко рту в притворном удивлении. — Твоя броня почти пропала!

Папирус задрожал сильнее, ему отчаянно хотелось прикрыть свою грудь — ему это не нравилось, это ощущалось совершенно ненормально…

— Что ж, если ты уже зашел так далеко, может быть, стоит избавиться от всего остального, а? — на этот раз пара лоз возникла рядом с его бедрами, и Папирус резко болезненно вдохнул. — Или, правильнее сказать, снять!

Лозы вцепились в нижнюю часть боевого тела и начали тянуть, Папирус дико замотал головой, сопротивляясь хватке лиан со всей той малой силой, что в нем осталась.

— Нет, нет, нет! — кричал он, слезы потекли по скулам. Он не понимал, зачем Флауи делает с ним это, но сама мысль оказаться полностью раздетым, без брони или одежды, защищавших его, оставляла в ужасе. — Пожалуйста. Прошу, нет!..

— Если бы ты на самом деле не хотел этого, — сказал Флауи, — ты бы остановил меня, да? — вдруг лозы перестали дергать нижнюю часть доспеха и ослабели. — Так вперед. Останови меня.

Папирус поднял удивленный взгляд, а затем напрягся в лианах. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы заметить пронзительный, неестественный звук, выходящий из глубины его собственного горла, но он не беспокоился о том, чтобы остановить его, только приложил больше усилий, чтобы отодвинуться. Несколько костей даже успели материализоваться в воздухе, но быстро опустились на землю, исчезая.

Лозы не сдвинулись с места.

Флауи дал этому продолжаться минуту, а потом разочарованно цыкнул.

— А я-то думал.

И последняя часть доспеха оказалась стянута.

Папирус пытался двигать ногами так быстро, как мог за те секунды свободы, пытался скрестить их, или подтянуть к себе, или сделать хоть что-то, но Флауи просто снова схватил их, и на этот раз тянул, пока не развел в стороны, так же как и руки. Это напрягало суставы, но что хуже — заставляло чувствовать себя более уязвимым и беззащитным, чем когда-либо в жизни.

Даже Санс никогда не видел его таким.

Он больше не мог сдерживать всхлипы и сморгнул горячие слезы, расчертившие скулы.

— Ф-Флауи, прошу, — прохрипел он, слишком напуганный и пристыженный, чтобы смотреть на цветок. — Пожалуйста, отпусти меня.

— Папирус, ты сделаешь что угодно ради друга, так?

После нескольких секунд раздумий он кивнул.

Флауи переместился ближе, прислонившись стеблем к грудной клетке скелета, и заглянул прямо в его лицо.

— Тогда позволь мне делать то, что я хочу, — он умоляющим взглядом смотрел в глазницы скелета. — Ты ведь сделаешь это ради меня, да?

Папирус смотрел куда угодно, но не в крохотные глазки-бусинки, его зубы отбивали дробь.

Лозы стиснули тело скелета, практически ломая кости, лицо Флауи расколола кривозубая улыбка, а маленькие глазки расширились, приобретая маниакальный блеск.

— ДА?

— ДА! — закричал Папирус, зажмурившись, его начали душить всхлипы. — Д-д-д-даааа…

Кольца лоз медленно ослабли, уменьшив боль, но все равно крепко держали.

— Хорошо, — сказал Флауи, отодвинувшись. — Это все, что мне нужно знать.

Держа глаза закрытыми, Папирус попытался собраться с силами и выбраться из лоз или снова призвать свою магию, чтобы противостоять тому, что должно произойти, но его энергия была полностью истощена. Все, что ему оставалось — это не смотреть на то, что Флауи собрался делать, может быть, тогда не будет так плохо?

Мгновение казалось, что Флауи не будет делать вообще ничего. Все, что Папирус чувствовал — это холодную землю под собой, грубую древесную кору за спиной и леденящий ветер, который иногда задувал снег между его костей. Он начал гадать, а вдруг Флауи просто собрался оставить его так? Несмотря на свое неудобное положение, он бы с готовностью принял эту участь вместо любого другого варианта, если его все-таки не освободят. Нет. Все же было бы лучше, если бы Флауи просто передумал и отпустил его. Понял бы, что нет необходимости ничего делать, просто извинился и отпустил его домой. Наверняка в нем достаточно доброты, чтобы сделать это, правда?

— Хммм.

Душа Папируса затрепетала, в надежде на лучшее.

— С чего бы начать…

И надежда разбилась.

Начать с чего? Он почти хотел спросить, но слишком сильно боялся — он не хотел знать, не хотел быть здесь, он хотел бы просто остаться дома…

Что-то очень, очень нежно начало поглаживать его затылок, спускаясь к верхним позвонкам, и Папирус ахнул, резко распахнув глазницы. Это не было больно, как он боялся, что будет, но что-то в мягкости прикосновений к костям ощущалось таким неправильным…

— Флауи, я передумал, — отчаянно сказал Папирус, слепо глядя на сугробы впереди. — Я беру свои слова назад. Я этого не хочу. Не хочу, чтобы ты что-то делал. Дай мне уйти!..

— Но ты уже сказал да, — ответил Флауи, и Папирусу не нужно было смотреть на цветок, чтобы угадать выражение его лица. — Сейчас уже слишком поздно отказываться!

— Н-нет… — лозы потыкали в межпозвоночные диски и пробрались между остистыми отростками, скелет выпрямил спину, чтобы уйти от прикосновений. — Нет, нет!

Хихикнув, Флауи провел лозой вверх по его спине, заставив взвизгнуть.

— Ох, Папирус! Если ты так реагируешь только на то, что я тыкаю твой позвоночник, не могу дождаться, чтобы посмотреть, что ты подумаешь об остальном!

В его груди разрослось ощущение гложущей пустоты — там, где магия обычно колотилась в панике, сейчас ее остатки бурлили, как расстроенный желудок.

— Нет! Флауи, я не знаю, что ты собираешься делать, но хочу, чтобы ты прекратил! — его сопротивление ослабло, он мог лишь вяло дергать конечностями в хватке лиан. — Опусти меня!

— Ты говорил, что мне можно делать все, что я захочу, Папирус, — лоза погладила его нижнюю челюсть, и он подался назад, ударившись затылком о дерево. Перед глазами скелета заплясали звезды, и он понял, что ХП опустилось до опасно низкого уровня, но это только заставило его паниковать еще сильнее.

— Я НЕ ХОЧУ ЭТОГО ДЕЛАТЬ! — завопил он, сжимая кулаки и снова закрывая глазницы. Его лицо горело от стыда, и он повернул голову, отчаянно пытаясь спрятаться от чужого взгляда. Он был часовым, стражем — он должен помогать народу, а не наоборот. Он ненавидел то, что собирался делать, но не видел другого выхода. Проглотив свою гордость, он закричал. — НА ПОМОЩЬ! ПОМОГИТЕ! САНС, ПОМОГИ! СААААААААААНС!

Лоза, которая была так нежна с ним, внезапно рванула вперед, обвила его шею и дернула на себя, пока он не встретился взглядом с прищуренными глазами Флауи.

— Зовешь на помощь? — прорычал он. — Серьезно?

Отзывчивая часть разума Папируса заметила что-то за пылающей ненавистью в глазах Флауи, но паника и ужас были достаточно велики, чтобы отвергнуть это. Всхлипнув, он развернул голову.

— Санс!..

Лоза сжала, и он подавился словами.

— Это бессмысленно, Папирус, — прошипел Флауи. — Зови хоть мамочку, хоть папочку, хоть своего мерзкого братца, но ты знаешь, что произойдет? — он грубо тряхнул его. — Ничего. Можешь кричать все, что хочешь, но никто не придёт. Этого-не-произойдет.

— Н-нет, — выдавил Папирус, бессмысленно царапая землю руками. — С-анс п-при…

Несколько лоз выстрелили из земли, вцепились в его нижнюю челюсть и, пробравшись в промежутки между челюстью и зубами, с силой протолкнулись в горло.

— Ты наговорился, Папирус, — и с этим он прижал его обратно к дереву.

Папирус невольно вскрикнул от боли, но единственный звук, который ему удалось издать сквозь узлы лиан, был лишь приглушенный стон. Он пытался укусить вторгавшиеся в рот растения, но их положение за зубами делало это невозможным — его основательно заглушили. Шипы на лозах раздирали челюсти и верхние позвонки, но он не мог ничего, кроме как скрипеть зубами от боли и дискомфорта.

— Похоже, твой братец забыл тебя, — съязвил Флауи, Папирус отказывался смотреть на него. — Какая жалость.

Хотя Санс не забывал. Он знал, что не забывал. Он просто… спит. В конечном итоге он проснется и тогда заметит, что Папирус пропал, и он придет, и спасет его… но как он узнает, где искать?

«Почему ты не сказал ему, куда идешь? — ругал он сам себя. Да, Флауи не хотел, чтобы Папирус говорил другим о нем, но он мог, по крайней мере, сказать, что собрался в лес. — Как брат сможет найти тебя?..»

Он повернул шею, пытаясь оглянуться в сторону дома. «Санс, — отчаянно думал он, — где же ты?»

* * *

Нога провалилась в очередную яму, укрытую глубоким снегом, и Санс оступился.

Вокруг него взметнулись снежинки, и он проворочался в сугробе, пока не додумался воспользоваться коротким путем, появившись в нескольких метрах от того места, где упал. Это действие вызвало легкий приступ головокружения — нельзя продолжать так тратить свою магию. Ему еще нужно сделать слишком многое до того, как резервы окажутся потрачены, и у скелета было сильное подозрение, что ему понадобится как можно больше магии, когда он доберется до места назначения.

Где бы оно ни было.

Он звонил Папирусу, но его телефон оказался дома. Обычно брат всегда брал его с собой, но, разумеется, сегодня была единственная ночь, когда он его забыл.

Потом он проверил Гриллби’s, никто из посетителей не знал, где Папирус. Но, по крайней мере, Догго упомянул, что видел за окном кого-то, идущего на запад больше часа назад, и это стало лучшей подсказкой. Следов не было — снегопад полностью их засыпал, а ветер стер все, что могло остаться.

Все, что он знал — Папирус был где-то к западу от города и к востоку от Руин, в районе, который представлял собой мили лесов и холмов.

Часть его хотела прямо здесь и сейчас вызвать гастер бластер и выстрелить в ночь.

Но он не сделал этого.

Папирус был где-то здесь, и, скорее всего, он не просто отправился на ночную пробежку. Чувство инородной не-совсем-магии все еще отзывалось в памяти, и Санс знал, что где бы его брат сейчас ни был, он не в безопасности.

— Держись, бро, — прошептал он, посильнее натягивая капюшон на череп. Лес огромен, но он знал как минимум один или пару способов, которые могут помочь, и не собирался сдаваться, пока не найдет своего брата. — Я иду.

* * *

Лоза Флауи вернулась к своему занятию, вычерчивая круги на каждом позвонке, заставляя Папируса содрогаться от каждого прикосновения. Один — дрожь — два — дрожь — три — дрожь — скелет считал каждое прикосновение, каждый позвонок, пытаясь отвлечься от ощущений и сосредоточиться только на цифрах. Это почти сработало, пока лоза на пробу опять не потыкала межпозвоночный диск. Она начала медленно вонзаться в него, надавливая все сильнее и сильнее, и Папирус выгнулся в спине, приглушенно взвыв.

Цветок хихикнул.

Сейчас лоза двинулась к его грудной клетке, мягко проникла внутрь и погладила каждое ребро. Было больно, когда лоза касалась ушибов и трещин, но в основном ощущение было…

Он не понимал. Это было неплохо, но одновременно и очень плохо. Его ребра всегда были чем-то прикрыты, а сейчас их тыкали, теребили и щекотали, и внезапно он осознал, что задыхается от ужаса, а его грудь резко вздымается, несмотря на отсутствие необходимости дышать. Стой, стой, стой, хотел бы он сказать, но из его горла вырывались только стоны.

Снова закрыв глаза, он пытался думать дальше своей нынешней ситуации, чтобы забыть о происходящем. Сколько сейчас времени? Как долго до утра? Андайн еще не проснулась? У них запланирована тренировка на это утро? Может быть, да — он надеялся, что да — потому что он никогда не опаздывал, и Андайн заметит, что он не пришел. Она позвонит ему — он оставил телефон дома? — и пойдет искать, когда он не ответит. И она не остановится, пока не найдет его. Она спасет его от этого — она или Санс — ему все равно, он просто…

Лоза погладила внутренние поверхности ребер, и он снова выгнулся, невольно извиваясь от ощущений. Его глазницы распахнулись в слепом ужасе, не видя ничего кроме пустоты над собой.

— Хее-хее! Что ты об этом думаешь? — голос Флауи отдавал отвратительной смесью жестокости и любопытства — больше второго, чем первого. Он повторил свои действия, на этот раз медленнее, щекоча кончиком лозы каждое отдельное ребро.

«Остановись, остановись!..»

Он снова начал извиваться, грудь вздымалась, из нее вырывались хрипы. Слезы сбегали по скулам, затекали в рот и капали вниз с челюстей и лоз, которые связывали их.

— Вот ведь ты плакса. Ты сам дал мне на это разрешение, знаешь ли, — лоза выбралась из грудной клетки и потянулась к лицу, чтобы вытереть слезы. Он съежился. — Кроме того… я думаю, что тебе нравится, не так ли?

Неправда! Он не понимал, почему Флауи сказал это, но не мог позволять ему думать так — он это ненавидел, точно так же как ненавидел жирную еду из Гриллби’s, так же как ненавидел каламбуры Санса…

«Санс, где ты? Пожалуйста, вытащи меня отсюда. Помоги. Мне так жаль, что я не разбудил тебя…»

Теперь лоза выводила круги по его грудине, и он прижался спиной к дереву в тщетной попытке отодвинуться. Позвоночник болел, в черепе стучало, он ощущал себя так, будто был связан часами. Неужели и правда? Разве Санс, или Андайн, или кто-то еще не должны были уже найти его? Они… они вообще собирались прийти?

Его поразило внезапной ужасной мыслью, что, может быть, они не придут — может быть, он чем-то обидел их обоих. Обычно такого не случалось — почти никогда не случалось — но он обидел Флауи, сам не понимая чем, ведь так? Вот почему, в первую очередь, с ним все это происходит. Другого варианта не может быть — Флауи хороший, у него нет причин делать плохие вещи без повода. Папирус расстроил Флауи, так что… может быть, он и брата с подругой расстроил.

Может быть, он всех расстроил.

«Прости меня, Санс, за то, что не отнес тебя в постель, за то, что злился на тебя из-за того, что ты не стирал свою одежду, прости, что кричал на тебя за носок!..»

«Прости меня, Андайн, прости, что не попал в цель на прошлой тренировке, прости, что разбил твою миску для спагетти во время кулинарного урока, прости, что я недостаточно хорош, чтобы присоединиться к гвардии…»

Папирус вздрогнул, когда лоза продолжила тыкать его, одновременно с этим утопая в вине от мысли, что обидел тех, кого любил, и он не знал, что из этого хуже.

Наконец, лоза отодвинулась от его груди, и он с облегчением вздохнул.

Пока она не подобралась к его руке.

По крайней мере, это не было так навязчиво, как тычки в грудную клетку, но он все равно напрягся, когда лоза начала исследовать его правую плечевую кость, поглаживая сверху вниз. Затем она обвила лучевую и локтевую кости, протолкнулась между ними, вышла и снова забралась между костей, как будто шнуруя их.

— Скелеты такие странные, да? — услышал он задумчивый голос Флауи. — У вас повсюду какие-то дырки, как вообще вы поддерживаете целостность?

Неприятное ощущение быстро переросло в сильную боль, когда лоза продолжила опутывать лучевую и локтевую кости, начиная разрывать их. Его рука, обвитая кольцами лоз, напоминала лапу Сноудрейка, и он закричал так громко, насколько позволили лозы, забравшиеся глубоко в горло, частично от боли, частично потому, что он не видел другого способа сказать «пожалуйста, прекрати, пока ты не сломал мне руку пополам».

— Ладно, ладно, я понял, — вздохнул Флауи, распутал лианы и убрал их от руки. — Мне больше не хочется тратить свою магию на лечение сломанных костей.

Запястье Папируса пульсировало болью, фаланги подрагивали, и он беспомощно откинулся к стволу дерева.

— Так, то же самое произойдет и с твоими ногами?

Скелет выпрямился настолько, насколько позволяли лозы, связывающие его, и замотал головой, пока та не закружилась. «Нет, нет, не надо!» — пытался сказать он, но голос больше не пробивался сквозь кляп — из-за последнего крика он поцарапался шипами и разодрал горло, так что оно и грудная клетка сейчас болели.

Флауи не обратил на него внимания, его лоза обернулась вокруг малоберцовой кости и голени, шнуруя их точно так же, как руку, и потыкала в коленную чашечку.

Папирус замер и зажмурился, пытаясь подготовить себя к боли, которая должна последовать — может быть, если подумать о чем-то другом — о чем угодно, кроме того, что собрался делать Флауи… Он подумал о разговоре с АЛЬФИС в Андернете и передаче, о которой она все время рассказывала, он подумал о кулинарном шоу Меттатона и всех рецептах, которые еще не успел испробовать, он подумал о посиделках с братом и Андайн, и это больно, это больно, остановите это, остановите…

Через несколько секунд лоза отпустила, оставив суставы с пульсирующей болью, но в основном неповрежденными.

Все… все закончилось?

Нервничая, он повернулся, чтобы взглянуть на Флауи, который изучал нижнюю половину скелета. Он тут же пожалел об этом, когда цветок вдруг развернулся к нему лицом, посмотрел в глаза и улыбнулся своей зубастой улыбкой.

— Думаю, мы готовы к самой веселой части, да?

Вообще-то скелеты не чувствуют температуру, но в тот момент Папирус ощутил ледяной холод.

Но он ничего не мог поделать, когда лоза потянулась, сжала нижний отдел позвоночника и опутала его. Его била жесткая дрожь, но он быстро вспомнил, как подсчет позвонков помогал ему раньше. Один, два, три…

Вторая лоза выстрелила из земли и потерла его бедро.

Папирус закричал бы, если бы у него только была такая возможность, но изо рта вырвался лишь слабый писк. Его дрожь стала сильнее, а грудная клетка нервно вздымалась, пока одна лоза поглаживала позвоночник, а другая — ногу.

Он чувствовал себя странно.

Он чувствовал себя странно, и не в хорошем смысле слова. Ощущение было похоже на то, что он чувствовал, когда лоза играла с его грудной клеткой — это не было плохо, но в тоже время было. От этого его лицо горело, в душе появлялось непонятное ощущение, а маленькая толика магии, которая еще оставалась в его запасах, бурлила и сворачивалась, начиная собираться в груди. Тело говорило, что ощущение неплохое, но разуму, душе, каждой его частичке это не нравилось, ему не хотелось чувствовать подобного. От этого тошнило…

Верхняя лоза добралась до копчика, и он дернулся.

«Остановись, — думал он, широко распахнув глазницы, ослепленные первобытным ужасом. Его ноющая грудь ходила ходуном, дыхание стало быстрее. — Прекрати, прекрати, мне это не нравится, я не хочу!..»

Лоза убралась, но у него было ощущение, что не для того, чтобы угодить его желанию.

Неудержимо дрожа, Папирус посмотрел вниз на Флауи, и мерзкое ощущение стало только хуже от выражения мордашки цветка. В его глазах не было ни капли жестокости или гнева.

Лишь чистое любопытство.

Папирус пытался кричать, привлечь внимание Флауи, чтобы тот увидел, что ему больно, что ему страшно, что он не хочет ничего этого, но единственный звук, который он смог издать — нечто среднее между тихим хныканьем и стоном.

Другая лоза, похоже, закончила изучать его бедро, и он ощутил миг напряженного облегчения, прежде чем она протянулась, чтобы огладить его подвздошный гребень. Дрожь пробила его тело, и в груди зародились приглушенные рыдания.

«Мне жаль, что я не остался дома, — хотел кричать он, когда ощутил, что лоза исследует внутреннюю сторону его таза. — Жаль, что я просто не пошел спать, — когда остатки его магии всколыхнулись и забурлили непонятным для него образом. — Хотел бы я быть не таким слабым», — когда лоза добралась до его лобковых костей.

В далеком уголке его разума вспыхнуло воспоминание о том, как однажды, еще до того, как он начал носить свое боевое тело, он попытался перешагнуть через шипы одной из своих головоломок. Он недооценил высоту и зацепился пахом за острие шипа, обнаружив, насколько чувствительным к боли может быть это конкретное место.

Но, похоже, то было не единственное, к чему оно оказалось чувствительным.

Хотя прикосновения Флауи к костям и так вызывали реакцию, это ощущение было намного, намного сильнее, и когда лоза поглаживала там, шевелилась там, ощущение было тем, что какая-то первичная часть его сознания распознала как удовольствие.

Остальные с ней не согласились.

Его лицо горело, дыхание прерывалось, в нижней части тела засело странное ощущение, и магия начала вращаться и скручиваться в спирали, кружиться, проявляясь в груди тусклым синим сиянием. Позднее он узнал бы, что если бы не был так измучен, а запасы магии не были бы истощены, свечение было бы яркого красивого оттенка — но сейчас оно было уродливого болезненного серо-синего цвета. Сияние просачивалось сквозь ребра и исходило от души, обычно скрытой, но теперь видимой и дрожащей в грудной клетке.

Лоза задвигалась быстрее.

Он как будто отстранился от мира. Он оцепенел, но все еще мог все чувствовать — удовольствие и боль, жар и холод, ощущение было мерзким и необычным. Часть его разума опустела, в то время как другая кричала и причитала, что он хочет уйти домой, что он хочет извиниться, что он никогда никого больше не обидит, если просто сможет выбраться из этого…

Лоза задвигалась быстрее.

Все ощущения усилились, и он опасался, что его кости разобьются в пыль — разум окутывали противоречивые чувства, душа сопротивлялась собственной магии, и он хотел вернуться домой, он не хотел этого, я не хочу этого, не хочу, я хочу домой, не хочу этого, НЕ ХОЧУ, ХОЧУ ДОМОЙ, САНС, ПОМОГИ МНЕ, ПРОШ…

Разум опустел, магия в его груди вырвалась наружу, закручиваясь в воздухе, и отчаянно заметалась в поисках чего-то, что не могла найти. Она свивалась, как рваная лента на ветру, потом задрожала и рассыпалась, тусклые искры темно-голубого цвета растворились в хлопьях снега.

Папирус ослаб и привалился к дереву.

Душа все еще светилась внутри, но теперь мутным нездоровым оттенком, трясясь, дрожа и пульсируя, как от глубокой боли, а потом исчезла из виду.

— Хех, — раздался унылый голос. — Так вот как это работает.

Одна за другой лозы, обвивавшие тело скелета, отпустили. Его руки бессильно упали на снег, оказавшись свободными, и он хрипло кашлянул, когда лозы, забивавшие горло, выскользнули изо рта. Больше он не шевелился. Он не мог двигаться. Он едва мог думать.

— Нути-с, было весело, вроде как, — сказал Флауи, но его голосу не хватало обычной жизнерадостности. — Увидимся, Папирус!

Цветок нырнул в землю, и Папирус остался один, не ощущая ничего, кроме ноющего чувства, что из него забрали что-то очень важное.

---

Примечания:

И арт к главе:

http://spinalbaby.tumblr.com/post/137329647219/a-little-bit-of-fan-art-for-an-undertale-fic-i

Примечания:

Пахнет костями, видно магию, ощущается душа.

---

Санс достиг той точки, когда выстроить в ряд гастер бластеры и дать из них залп, чтобы спалить деревья, казалось вполне разумным вариантом.

Он шел за Догами, который сейчас помогал Догарессе, врезавшейся в очередное дерево. Доги несли караул в эту ночь, и сначала Санс посчитал это за удачу — они могли найти по запаху что угодно, и там, где глаза Санса оказались бесполезны в поисках брата — в лесу, состоявшем из практически одинаковых деревьев — их носы смогли бы выследить его.

В теории.

В реальности он забыл про плохое зрение этой парочки. Да, они могли ощутить запахи в лесу. Но не всегда могли увидеть, куда идут, и частенько налетали на деревья. Ну, или чаще, чем хотелось бы Сансу.

— Так вы уверены, что мы уже близко? — спросил он, подбегая к Догам, которые поднимались на ноги. — Вы нашли верный запах, так?

— Конечно! — ответил Догами. Санс не видел его глаз, но слышал обиженные нотки в голосе. — Какими псами мы были бы, если бы не смогли уловить запах костей?

— Да, ну, это ведь не запах какого-нибудь… — Санс беспомощно всплеснул руками, — …тайника с собачьими лакомствами или чего-то такого, да?

— Ну, нет, — Догаресса украдкой глянула на мужа. — Тайник немного севернее, правда ведь?

В любой другой раз Санс посмеялся бы над этой шуткой, но сейчас только сжал кулаки, а его улыбка стала какой-то уж слишком широкой.

— Пожалуйста, не надо сейчас так шутить, — сказал он, сохраняя тон и изо всех сил стараясь, чтобы огоньки в глазницах не потухли.

Доги заскулили, потом снова понюхали воздух и двинулись дальше.

— Я просто пыталась поднять настроение, — пробормотала Догаресса.

— …Я ценю это, — плечи Санса поникли, и он двинулся вслед за часовыми. — Правда. Но Папирус пропал, и прямо сейчас даже я не могу воспринимать шутки.

Пара собак обменялась взглядами и ускорила темп.

— Папирус — хороший караульный, — Догами снова остановился, принюхиваясь к воздуху, а потом продолжил. — Он не такой хороший следопыт, как мы, но он сильный.

Догаресса кивнула.

— Да! Не знаю, зачем он вышел так поздно, но я уверена, что он сможет позаботиться о себе, с чем бы ни столкнулся.

— Если бы это было так, — пробормотал Санс, — разве бы сейчас он не был дома?

Это заставило их замолчать. Часть его хотела, чтобы они что-то сказали, чтобы у них был какой-нибудь контраргумент, способный притупить его страхи, но, по-видимому, им нечего было ответить. Вздохнув, он продолжил идти за Догами, оглядывая лес вокруг, и надеясь, что этим вечером хоть что-то пойдет правильно.

Сейчас ветер немного успокоился, по крайней мере, он уже не так сильно гонял снег, который все еще шел. Это уже можно считать за хороший знак, правда? Во всяком случае, он посчитал. И Доги взяли запах его брата — он надеялся, что это нужный запах, что они на верном пути, даже если еще не добрались. Кажется, они искали часами, но скоро они смогут найти Папируса…

— АУЧ!

Догами свалился в сугроб, споткнувшись о корень дерева, и левая глазница Санса сверкнула магией. От глубины своей досады скелет был на грани вызова бластера. Догаресса беспокойно залаяла, и он практически призвал бластер, когда вдруг понял, что она лает не на мужа.

— Санс! — крикнул Догами, вставая и указывая носом вперед. — Пахнет…

— …Костями! — закончила Догаресса, развернувшись мордой в ту же сторону.

Желто-синее сияние пропало из его глазницы, скелета пробила холодная дрожь.

— Э-это он? — заикаясь, спросил Санс, а потом прочистил горло. — Вы нашли его? Впереди?

Вильнув хвостами в подтверждение, Доги побежали вперед, прежде чем Санс, пользуясь коротким путем, оказался перед ними, напугав обоих.

— Воу. Притормозите, — сказал он, сцепив руки. Он и не осознавал, как сильно трясутся его пальцы. — Давайте я сперва посмотрю… мы не знаем, что можем там обнаружить.

Псы обменялись растерянными взглядами.

— Но, Санс, — возразила Догаресса, — мы не чуем никого другого.

— Шшш, — Санс бросил взгляд через плечо, а потом полностью развернулся и, крадучись, отправился в направлении, куда были устремлены собачьи носы. Его душа трепетала в груди, пока он пробирался по глубокому снегу, концентрируя все свое внимание на том, что было впереди.

И впереди определенно что-то было.

Он едва не подпрыгнул от звука того, как что-то упало на землю, в панике проявилась его магия. Что бы — кто бы? — там ни был, если он ударился о землю с таким звуком, то явно ослаблен, и когда Санс прислушался получше, то смог уловить тихий скрип.

Особый скрип костей.

Санс сипло выдохнул и бросился вперед, оказавшись на поляне.

— Папи?!..

Имя умерло на его метафорическом языке, а разум мгновенно покинуло все, кроме образа стройной долговязой фигуры, с трудом удерживающей себя на ногах, цепляясь за ствол дерева.

Ему потребовалась секунда, чтобы узнать своего брата, и он возненавидел себя за это.

Папирус отшатнулся назад, практически потеряв равновесие, и отчаянно попытался прикрыть грудь правой рукой, сжимая что-то в левой. Через миг Санс осознал, в чем дело — его грудная клетка была голой, и он прижимал к себе свой шарф и нагрудник от доспеха.

Обрывки шарфа и обломки нагрудника.

Красная ткань была грубо разорвана пополам, а металл, покрашенный белой краской, разбит. Несколько осколков упали на землю. Когда Санс проследил за ними взглядом, то заметил, что Папирус перенес свой вес на правую ногу, а левую приподнял, как раненный гифтрот. Суставы на ноге посинели, и несколько ссадин украшали голень. Он быстро заметил, что и правую руку покрывают точно такие же травмы, Папирус слишком аккуратно прижимал ее к грудной клетке. Сама грудная клетка тоже пестрела ушибами, и даже трещинами, пересекавшими некоторые ребра, ссадины были и на позвоночнике, и на черепе, и на шее, а на скулах темнели дорожки от слез…

Внезапно Санс понял, что свет в его глазницах потух.

— С… Санс?..

Слабый голос — голос, который обычно выкрикивал каждое слово — потряс его душу. Раньше, чем он понял что делает, Санс уже подходил к своему брату, нерешительно протягивая к нему руки.

— Папирус, — прошептал он, заставив огоньки снова вспыхнуть в глазницах. Они были маленькие, выдавая беспокойство, и боль, и ярость, которые не могла передать его вечная улыбка. — Что случилось?

Дрожа, Папирус отступил на шаг, но зацепился за корень дерева и начал падать.

Санс автоматически вскинул руку, его левый глаз разгорелся магией, когда он потянулся, чтобы поймать брата за душу…

3 ХП.

Магические резервы истощены.

Стыд. Страх. Надругательство.

Он опустил брата на землю немного слишком быстро, его глазницы распахнулись в ужасе, и он тяжело дышал.

Простое мимолетное прикосновение сказало ему слишком много… больше, чем — он понимал это — Папирус хотел, чтобы он узнал. Высокий скелет теперь лежал на земле, обхватив себя руками и подтянув ноги, и даже не смотрел на Санса.

Мгновение Санс не мог отвести взгляда от своего брата. Он, впервые за долгое время смотрел сверху вниз на скелета, который обычно возвышался над ним, таким гордым и сильным. Внезапно он вытянул руку и бросил взгляд в сторону, создав на поляне ряды светящихся синих костей — не для атаки, а чтобы подсветить пространство и разглядеть все получше.

Вокруг центра поляны глубокий снег оказался сильно примят, и в нем виднелось несколько борозд и ям, которые явно были следами атак. На некоторых деревьях темнели подпалины. Но самым странным было то, что в месте, где лежал его брат, снег как будто вспахали и намеренно убрали в сторону.

Но нигде не было никаких признаков нападавшего — даже следов.

Вздохнув, Санс рассеял магию, и атаки растворились в ночи. Он услышал скрип костей Папируса, который продолжал дрожать, и осторожно подошел к скелету.

— Бро… — прошептал он, мгновение поколебался, но положил руку на плечо брата.

Ему пришлось быстро отшатнуться назад, когда длинная рука Папируса вытянулась вверх и едва не ударила его. Удар все равно не был бы сильным, и то, как скелет неловко отполз назад всего на пару сантиметров, показывало, насколько же он истощен. Он слепо смотрел на Санса широко открытыми глазницами, его грудь вздымалась, но через несколько секунд панику в его взгляде сменило глубокое чувство вины.

— Санс! — голос Догарессы эхом разнесся по лесу, и Папирус повернул голову в том направлении. — Что там? Ты нашел его?

Санс оглянулся на Папируса, который по-прежнему сидел на земле. Половина его доспехов пропала, и он выглядел, как загнанное, раненое животное.

Папирус хороший караульный… он сильный.

Я уверена, что он сможет позаботиться о себе, с чем бы ни столкнулся.

Сглотнув, Санс развернулся в сторону других часовых.

— Все в порядке, — прокричал он в ответ. — Вы можете возвращаться на свои посты. Мы пойдем в город другой дорогой.

Повисла короткая пауза, во время которой он мог слышать, как пара тихо переговаривается, а потом Догами ответил:

— Принято! Рады были помочь.

Он дождался, пока не стих мерный хруст снега под их лапами, а потом снова развернулся к брату и подошел ближе. Теперь Папирус выглядел более собранным, но он все еще обнимал себя руками — или вернее только левой рукой, правую просто прижимал к груди — и виноватый взгляд все еще не покинул его глазницы.

Санс собирался заговорить, но Папирус опередил его.

— Я… — его голос был тихим и охрипшим, но он изо всех сил старался, чтобы тот не дрожал. — Т-ты просто… напугал меня, С-Санс, — он постарался выдавить улыбку, но не преуспел в этом — челюсть задрожала, а дыхание снова сбилось.

Может, он и не лгал, но это явно не полная история. Папирус был плох во всем, что касается лжи, и еще хуже скрывал свои эмоции, и каким-то образом, наблюдая за тем, как брат пытается скрыть свою вину, Санс ощущал себя все хуже. Они оба знали, что он уловил за то короткое прикосновение к душе своего брата.

«Ты позволил этому случиться», — прошептал мрачный голос подсознания. — «Это твоя вина».

Он отодвинул эту мысль в сторону и с усилием зажег огоньки в глазницах. Не сейчас. Сейчас надо сосредоточиться на Папирусе.

— Что произошло? — спросил он немного слишком формально.

Отбросив любые попытки улыбнуться, которые предпринимал, Папирус плотнее обхватил себя руками и постарался не смотреть на брата.

— Н…н…

Это было либо ничего, либо нет, но Санс понял, что прямо сейчас не добьется от брата ответа. Он тяжело вздохнул и мягко посмотрел на Папируса.

— Слушай, Папирус… нам стоит пойти домой, — он потянулся, чтобы положить руку на плечо брата, но передумал и отстранился. — Ты сможешь встать?

Само собой он знал ответ на этот вопрос, но хотел дать брату шанс хотя бы попытаться.

Папирус закрыл глазницы и хрипло вздохнул. Медленно выпрямив левую руку и упершись в землю, он попытался подняться. Руки и ноги дрожали, пока он старался принять вертикальное положение, и вдруг он вскрикнул и схватился за раненное колено.

Санс увидел достаточно. Закрыв глаза, он на миг отвернулся, а потом навис над своим братом.

— Я понесу тебя.

Папирус втянул воздух, в тревоге глядя на брата, а потом опустил взгляд к коленям. Он снова обнял себя дрожащими руками, но это не помогло скрыть обнаженные кости.

— Но…

Вздохнув, Санс снова закрыл глаза и выпрямился, когда к нему в голову пришла идея.

— Дай мне взглянуть на твои руки, бро, — сказал он, сделав шаг назад.

Папирус взволнованно посмотрел на него, хотя не смог встретиться взглядом.

— Это… это всего лишь я, бро, — Санс ощутил холод в несуществующем желудке, когда Папирус так и не отнял руки от своей груди. — Прошу, доверься мне.

Несколько мгновений Папирус колебался, а потом, наконец, протянул правую руку, которая дрожала и тряслась так, будто у него были проблемы с ее удержанием.

Санс скинул свою толстовку и осторожно продел руку Папируса через рукав. Он обошел его со спины и искренне улыбнулся, когда брат охотно протянул вторую руку. Когда толстовка была на месте, Санс присел рядом с братом и застегнул ее, скрыв потрескавшиеся, покрытые ушибами ребра.

Толстовка села лучше, чем он ожидал, и Санс отступил, любуясь своей работой.

— Ну вот. Тебе идет, Папс.

Папирус посмотрел на толстовку, и его челюсть снова задрожала. Он шмыгнул, а на краях его глазниц начали собираться слезы.

Ощутив тяжесть в собственной груди, Санс опустился перед братом на колени.

— Н-ну, — сказал он, протягивая руки. — Иди сюда.

И Папирус упал к нему в объятия, уткнулся головой в плечо, навалившись на него так сильно, как только осмелился. Всхлипы были тихими, смешанными в подвываниями, хоть он и пытался сдержаться, но не мог.

Сансу это удалось лучше, у него было больше практики. Он смог сдержать слезы — их сдержать было проще, чем жгучую ярость, которая клокотала в его душе. Он хотел разносить лес в щепки, пока не найдет ту больную тварь, что посмела сделать это с его братом. Он хотел швырять ее в стены пещеры, пока она не начнет молить о милосердии, которого не получит. Он хотел разрывать ее потоком выстрелов гастер бластеров, пока от этой твари не останется ничего кроме дымящейся кучки пепла.

Всхлипнув, Папирус поднял голову, и Санс осознал, что его самого начало трясти.

Он сглотнул, заставив гнев отступить, и попытался сфокусироваться на важном.

— Все в порядке, — сказал он, поглаживая спину брата и вздохнул, когда Папирус снова уткнулся в него.

— Я-я… — новый всхлип оборвал голос брата. — Я ду-думал… ты н-не п-придешь…

Слова напоминали сосульки, вонзившиеся в душу, и Санс крепче прижал Папируса к себе.

— Нет. Нет, бро, я никогда бы тебя не оставил, — становилось все труднее сдерживать свои эмоции, но ему удалось — не было выбора. — Я никогда бы не прекратил искать.

Больше Папирус ничего не говорил, и Санс обнимал его, пока рыдания не стихли, превратившись в судорожные глубокие вздохи. Он продолжал кругами поглаживать его спину и заставлять себя улыбаться.

— С тобой… с тобой больше ничего не приКЛЮЧИЦА, — сказал он, подмигнув. В таких ситуация каламбуры не вписывались и выглядели вынужденными. — Мы не снег, чтобы лежать в лесу всю зиму.*

Он медленно ослабил объятия и откинулся назад, Папирус сделал то же самое. Он выглядел еще более уставшим, чем раньше, если это было возможно — казалось, что высокий скелет мог потерять сознание в любой момент.

Честно говоря, Санс чувствовал себя немногим лучше.

— Хочешь домой? — спросил он, осторожно сжав плечо брата.

Папирус потупил взгляд, но кивнул.

Теперь осталось придумать, как это сделать. Физически, он не смог бы поднять брата, но все еще оставалась возможность подхватить его за душу.

Кажется, высокий скелет догадался, о чем он думает, и скрестил руки на груди.

Нет, слишком навязчивый вариант. А значит оставалось только одно. Санс глубоко вздохнул.

— Ладно, — сказал он, оглянулся назад, подобрал сломанный нагрудник и разорванный шарф, которые выронил Папирус. Он протянул их брату, и тот, не без смущения, прижал вещи к себе здоровой рукой. — Просто… держись за это и не двигайся, хорошо?

Он мешкал — Папирус никогда не видел этого раньше, но либо так, либо тащить его домой через снег за душу. К счастью, тот нормально справился с удивлением — а может просто не смог ничего осознать от усталости.

— Мы воспользуемся коротким путем, — Санс взял свободную руку брата в свои ладони и мягко пожал его пальцы. — Готов?

Папирус вымученно посмотрел на него, а потом кивнул.

И в мгновение ока они исчезли.

* * *

Флауи был на краю поляны.

На самом деле ему не было нужды торчать там, но не похоже, что в тот момент у него имелись другие дела. Кроме того, ему было любопытно, что предпримет Папирус, когда решит, что он ушел.

К сожалению, ответ оказался «ничего особенного». Он просто сидел, навалившись на дерево, не двигался, но и не потерял сознание или еще что.

Цветок решил, что в этом нет ничего удивительного — он ощущал, как медленно угасала энергия Папируса, с каждой новой попыткой сопротивляться его лозам. Его магия тоже довольно быстро истощилась.

Может, поэтому последний ее выброс стал сплошным разочарованием.

Целую жизнь назад, они тайком принесли ему книгу, которую их родители не хотели им читать. Он не горел желанием смотреть что там — не тогда — но они убедили его хотя бы взглянуть. Он мало что запомнил из этого, бегло проскочив через большинство слов, но была одна часть, которая его захватила.

Это должно было быть красиво. Цветная магия, кружащаяся в унисон, души, видимые и трепещущие. Самое сокровенное, самое интимное действо, что могло произойти между двумя монстрами.

Но он не прочитал, как этого добиться. У него были смутные представления (по меньшей мере, одежду надо снять), но тогда ему было все равно. Правда, сейчас он мог легко пробраться в библиотеку Сноудина и найти больше информации по этому вопросу, но разве это было бы забавно? Нет, гораздо интереснее разобраться во всем самому.

Так что, когда ему удалось достаточно обездвижить Папируса и снять его броню, он начал экспериментировать — наблюдал, что случится, если он прикоснется к нему там и сям. Подмечал, что заставляло его магию отзываться. Следил за его реакцией на разные движения. И, наконец, добился того отклика, которого хотел, и…

Это была маленькая серая лента магии. И все. Никаких ярких цветов, никакой танцующей магии, никакой… ну, ладно, душа проявилась, но выглядела не слишком здорово.

Результат был, а значит, он сделал все правильно. Тогда очевидно с Папирусом что-то не так.

Ну, неважно. Он все равно не считал это главным — не в долгосрочной перспективе. Он сможет попробовать еще раз с другим монстром, когда-нибудь потом. Что важно, так это план на эту временную линию… и он определенно работает, насколько можно судить.

Если это самое интимное действо, возможное между двумя монстрами, тогда оно может быть и самым неприятным, самым жестоким. И учитывая то, что произошло с Папирусом, похоже, это правда.

Кстати о скелете, тот не двигался, и Флауи уже начал гадать, а не умирает ли он, когда все внезапно изменилось.

Флауи увидел, как он медленно, с трудом подполз к своей одежде и броне и попытался снова надеть ее. «Удачи с этим», — подумал он, закатив глаза. — «Боже мой, Папирус, ты, правда, думаешь, что после этого у тебя осталась хоть капля достоинства?»

Но Папирусу каким-то образом удалось надеть все, кроме шарфа и нагрудника, испорченных цветком. Он прижал их к себе и тупо разглядывал несколько минут, после чего попытался встать. И не смог.

Несколько раз.

«Должно быть, это забавно», — размышлял Флауи, наблюдая, как скелет снова и снова падает. Он заставил себя похихикать над зрелищем. — «Что ты вообще пытаешься сделать? Ты правда думаешь, что можешь просто так пойти домой?»

В какой-то момент он решил все бросить и уйти, чтобы обдумать следующую часть своего плана… и тут появился он.

Ненавистный, ненавистный улыбающийся мусор. Но, ох, он представил, как приятно будет посмотреть ему в лицо, когда этот кусок дерьма найдет своего брата так. Разумеется Флауи ничего не чувствовал, но притворяться было здорово.

В конце концов, именно этого он и хотел в новом тайм-лайне.

Флауи пристально сосредоточился на том, как низкий скелет попытался подхватить душу Папируса — насколько он мог судить, это уникальная магия для пары скелетов. Он ухмыльнулся, когда мусорный мешок уронил брата и отпрянул, гадая, каково сейчас душе Папируса. Она выглядела бледной и измученной, когда он ее увидел, но ему хотелось бы почувствовать это так, как могли скелеты.

Может быть, это было похоже на что-то теплое, липкое, красное… а может быть на тягостное ощущение мертвого груза… или на жгуче пустое чувство, как…

Он перестал об этом думать.

Улыбающийся мусор надел свою толстовку на плечи брата и, опустившись перед ним, обнял, и внезапно Флауи замутило. Это была не настоящая эмоция — просто интуитивная реакция на то, как мусор смешивается с другим мусором.

«Что ты вообще творишь?» — злился он. — «Его душа повреждена, идиот. Ты ничего для него не сделаешь». Но потом он заставил себя улыбнуться и склонил голову. — «Вообще-то… вперед! Давай, продолжай думать, что можешь помочь. От этого только сломаешься быстрее, когда поймешь, что ничего ты не можешь».

А потом, обнимаясь и плача и делая все, что положено братьями, они исчезли.

Теперь Флауи остался на поляне один, пялясь на место, где они сидели пару мгновений назад. Это было немного неожиданно — он никогда не видел, чтобы мусор телепортировался со своим братом на буксире. Может быть, интересно будет отправиться за ними и посмотреть, будет ли Папирус сердится на брата за то, что тот скрывал от него это, но он уже получил от этих двоих столько, сколько мог за одну ночь.

Или утро. Скоро будет светать.

Во всяком случае, он начал эту временную линию не для того, чтобы пассивно наблюдать за событиями. Какое-то время это могло быть интересно, но события становятся скучными, если пускать все на самотек. Стоит направлять их ход, если хочется получить желаемый результат.

Пришло время поработать над следующей частью плана.

Примечание

Минутка пояснений к каламбурам:

it’s going tibia okay (все будет хорошо) tibia это большеберцовая кость, если помните, в «Вине» был похожий каламбур — tibia honestly

There’s snow need to stay out herе (незачем оставаться здесь) каламбур основан на созвучии snow/no

Примечания:

Отдохнуть, отмыться, вспомнить.

---

Он вызвал очередную волну костей и направил ее перед собой, кости вгрызлись в снег, но он все равно ощущал чужое приближение. За этим последовал новый костяной узор — быстрое чередование голубого и белого, белого и голубого — это всегда срабатывало, но он все еще мог чувствовать чужое приближение…

— Что ты делаешь, бро? Ты можешь.

Знаю, знаю, я справлюсь! Но почему тогда ни одна атака не попала в цель?..

Он лихорадочно выбросил новую волну, на этот раз коротких костей. Противник должен был споткнуться — но сейчас он стал даже ближе!

— Давай, Папирус! Я знаю, что ты можешь лучше! Ты что, серьезно забыл все наши тренировки?

Нет, Андайн, я не забыл, я делаю все, что могу вспомнить, клянусь!

Энергия быстро сходила на нет, намного быстрее, чем должна была, и противник доберется до него в считанные секунды. В отчаянье Папирус создал перед собой щит из синих костей, но вопреки всем правилам магии он прошел сквозь атаки, как будто они были ничем, и…

…и скелет оказался впечатан в дерево, замерзший и обнаженный, ощущая грубую древесную кору за спиной, и путы на конечностях, и лозы, проталкивающиеся в грудь, сжимающие позвоночник, поглаживающие ногу…

Папирус с криком проснулся и сжался, пряча лицо в коленях и тяжело дыша. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что он не чувствует холодную землю под своими костями, а лежит на чем-то теплом и мягком.

Немного расслабившись, он проморгался и увидел не лес, а свой собственный дом — гостиную, если точнее. Он лежал на диване, под головой была подушка, и его укрывало одеяло. Он не помнил, чтобы спускался сюда или засыпал на диване, однако он здесь.

…Это был просто сон?

Он пошевелился, чтобы распрямить колени, и задохнулся от боли, когда левую ногу словно обдало огнем. Нет, скорее всего, не сон. На пробу он пошевелил правой рукой, запястье тут же начало ныть. Определенно не сон. Он продолжал медленно проверять ощущения, получая новые сведения о травмах своего тела и ощущениях…

Заскулив, он подтянул ноги и обхватил себя руками. Почему он все еще чувствует, что по нему ползают лозы? Флауи здесь нет, так? Он медленно приподнялся на здоровой руке, чтобы лучше осмотреть комнату и замер, когда заметил что-то.

Рукава? Он давно не носил кофт с рукавами — по крайней мере, с тех пор, как получил свое боевое тело. Но эти рукава были синими и мягкими…

Толстовка Санса. Точно, Санс одолжил ему свою толстовку, когда он… когда он его нашел.

Папирусу захотелось спрятаться под одеялом и остаться там навечно.

Санс видел его — он видел его сломанным и побежденным, без половины брони, с лицом, грязным от слез. Не то чтобы Санс никогда не видел его в неловкой ситуации, но это… он часовой! Гвардеец! Может быть, и не Королевский гвардеец, но он все равно защищает Сноудин, и… и как он должен делать это, если не смог защитить себя?

Как он должен защищать Санса?

Никак. Вот ответ — он не может защитить Санса, и Санс это знает. Он видел, что с ним случилось. Он… видел, что стало с его душой.

Ощущение все еще было неправильным. Больно, но боль не похожа на физическую — что-то гораздо глубже. Что бы ни… случилось тогда, с ним что-то произошло — что-то, что он пока не мог понять. Магия покоилась в его душе, как и всегда, но было ощущение, что из него что-то вынули… вырвали и растерзали, и этого никогда не вернуть. Как будто его опустошили, осквернили, надругались…

Он заставил мысли уйти и вытер слезы. «Прекрати», — подумал он. — «Санс уже видел тебя таким прошлой ночью… ни к чему ему видеть это опять. Теперь ты в безопасности».

Разве? Он осторожно приподнял одеяло, просто чтобы убедиться, что внутри на самом деле нет лоз.

Их там не было. «Ты же знаешь, что их нет! Хватит об этом думать. Все кончилось — ты в безопасности и тебе надо прекратить волноваться. Сансу не нужно расстраиваться из-за этого», — Папирус повернулся на спину и уставился в потолок. — «Ты в безопасности, ты дома, в безопасности. Нет причин для страха или слез. Флауи здесь нет».

И только он собрался закрыть глаза, почти убедив себя в этом, как тихий звук совсем рядом заставил магию лихорадочно вздрогнуть. Вскрикнув, он сел, единственное, о чем получалось думать — как убраться подальше от звука. Он судорожно отполз и прижался к подлокотнику, едва не кувыркнувшись с дивана. Он тяжело дышал, наблюдая, как что-то поднимается с пола рядом с диваном…

— Бро? — пробормотал Санс, потирая одну глазницу. — Что такое?

Разумеется, это был Санс. Кто еще это мог быть?

Папирус заставил себя дышать нормально, склонился вперед и уперся взглядом в одеяло, которое все еще покрывало его ноги.

— Н-ничего, — ответил он, чувствуя слабые уколы вины.

Санс зевнул, потянулся, его кости щелкали и потрескивали, и тут Папирус осознал, что его брат спал на полу.

— Приятно видеть, что ты проснулся, — вздохнул он и улыбнулся совершенно фальшивой небрежной улыбкой. — Чувствуешь что-нибудь… — он замолчал, потом прочистил горло. — Как себя чувствуешь?

— Я… думаю, ХП восстановились… — он потратил секунду, чтобы считать душу, и понял, что в принципе это правда. — Но мне все еще немного плохо, — осмотрев правую руку, он загнул перчатку и начал массировать запястье — сустав по-прежнему отдавался болью. И вдобавок… это ощущение…

Краем глаза он заметил, как дрогнули уголки улыбки Санса.

— Сможешь вылечить?

Точно, магия. Закрыв глазницы, Папирус поднес левую руку к поврежденному запястью и…

…ничего.

Гложущее чувство пустоты вернулось, и он неосознанно обхватил руками грудную клетку.

— Н-не похоже, что моя магия… уже восстановилась.

Он заметил, что Санс изучает его, и неловко поерзал, выше натянув одеяло. «Не смотри на меня так. Я не знаю почему. Я не знаю, что случилось…» Все, что он знал — его магия украдена навсегда, но каким-то образом это понимание тоже не казалось верным.

Санс поднялся с пола и пересел к брату на диван.

— Если хочешь, позже мы можем сходить к хозяйке гостиницы, — предложил он, пытаясь сделать это ненавязчиво. — Она лечит городских детей, когда те падают и расшибают коленки.

Папирус задумчиво хмыкнул, но звук вышел унылым, он попытался скрыть его за кашлем. Обычно предложение сходить в гостиницу выглядело заманчивым — хозяйка всегда была добра и частенько угощала конфетами, но теперь… мысль о том, чтобы позволить кому-то из горожан увидеть его — часового — в таком состоянии, когда он не мог выполнять своих обязанностей…

Внезапно его поразило мыслью — кто знал о том, что с ним приключилось? Он едва помнил, как его нашел Санс, но он слышал голоса — кто-то пришел с ним. Они знали?.. Рассказали ли они кому-нибудь еще?

Он понял, что снова сжался, Санс больше не пытался изображать легкомысленную улыбку и смотрел на него взглядом, полным беспокойства. Вздохнув, Папирус заставил себя выпрямиться и снова сесть ровно.

— Я-я не могу позволить другим… узнать об этом, — пробормотал он, сжав одеяло на коленях. Он заставил себя встретиться взглядом с братом. — Т-ты не?..

— Догами и Догаресса помогали мне искать тебя, но они не в курсе, — ответил Санс. Его ладони скользнули по бокам, он в замешательстве посмотрел вниз, а потом скрестил руки. — Я никому не скажу.

Папирус ощутил каплю облегчения.

— Но…

Он окоченел, тупо пялясь на одеяло.

Санс поерзал и опустил взгляд.

— Ты не обязан отвечать мне прямо сейчас… но я хотел бы знать, что произошло.

Папирус до боли в запястье вцепился в одеяло. Что ему сказать? Цветок, с которым я дружил, внезапно напал на меня, лишил доспехов и… Он вздрогнул, ощутив тошноту и борясь с желанием снова сжаться в комок от воспоминаний. Нет, нельзя этого говорить — как вообще упомянуть Флауи, когда цветок так настаивал на том, чтобы о нем никогда никому не рассказывали?

Остается ли Флауи вообще его другом после этого? После того, что он сделал?

«Я… сказал ему «да»… — размышлял он, чувствуя, как внутри расползается знакомое ощущение пустоты. — Он ранил меня, но… я сказал ему, что он может… может делать, что хочет…» Потом он попытался передумать, но видимо так было нельзя. Он решил, что это вполне логично. Неправильно брать свои слова назад так просто. Однако Флауи напал на него раньше этого соглашения, но… может быть, он просто забыл спросить заранее?

Голова разболелась. «Это… это неважно. Флауи… не плохой. Не может быть плохим. Никто не может быть по-настоящему плохим. У него… должна была быть причина. Я не знаю какая, но… я… я верю в него».

Что-то в этой мысли вызвало сбой в дыхании, и Папирус свернулся, уткнувшись головой в колени.

— Эй, — прошептал Санс, Папирус ощутил, что он придвинулся ближе и поглаживает его по спине. — Все хорошо. Все хорошо. Тебе не обязательно говорить мне сейчас, бро.

Это хорошо, потому что сейчас он не знал даже, что сказать самому себе.

Когда Санс погладил его по спине, Папирус внезапно осознал, насколько сырой была надетая на нем толстовка. Правильно, из-за снега, что скопился в грудной клетке. Эх. Наверное, еще и грязь налипла на кости, и…

Брат убрал руку, заглянул ему через плечо, а потом спросил:

— Хочешь переодеться?

— Да, — быстро ответил он, потирая один из рукавов. — И… наверное, сполоснуться.

Без лишних слов Санс соскочил с дивана и отправился на кухню, откуда скоро вернулся с ведром мыльной воды в руках и полотенцем с мочалкой на плече. Папирус подумал о том, как здорово видеть брата, изъявляющего такое желание помогать… хотя это не то, с чем ему требовалась помощь.

Санс, непривыкший к работе, морщась, начал тащить ведро вверх по лестнице. Увидев это, Папирус нахмурился и откинул одеяло в сторону. Обычно он сложил бы его, но сейчас на это не было времени, если он хотел помочь брату. Он медленно перенес вес на ноги, вздрогнув от боли в левой, и похромал к лестнице.

— Ой, бро, тебе не надо этого делать, — Санс, крякнув от натуги, втащил ведро на очередную ступеньку, чуть не расплескав воду по лестнице. — Я почти справился.

— Нет, давай я, — скрипнув зубами, Папирус неловко прошел по ступенькам и потянулся за ведром здоровой рукой. Брат нерешительно передал его, выглядя готовым подхватить ведро (или Папируса) в случае необходимости, но высокий скелет взялся за ручку и с кряхтением поднял ведро — оно не было тяжелым, но он чуть не упал, потому что, взяв его здоровой рукой, ему пришлось перенести больше веса на больную ногу. — Я-я смогу…

Лестница была достаточно широкой, чтобы они могли подняться по ней бок о бок, и Санс все время держался рядом. Когда они добрались до второго этажа, суставы в ноге Папируса болели так, будто их пронзали копья Андайн.

Уж лучше больные кости, чем раненая гордость.

Поставив ведро, чтобы дать уставшим конечностям отдохнуть, он тяжело вздохнул.

— Это сделано… А сейчас, м-может быть, я успею собраться на работу.

— Работу? — Санс приподнял надбровную дугу. — Эм, ты немного опоздал с этим, сейчас полдень, бро.

— Ч-что?! — Папирус повернулся к настенным часам и поник, увидев, что его брат прав. — Но кто тогда будет…

— Уже написал собакам смску, так что Догго и Малый Пес знают, что сегодня им придется быть немного внимательнее, — снова подняв ведро, низкий скелет прошел через открытую дверь (постойте, разве он оставил ее открытой?) в комнату Папируса, осторожно поставил ведро и положил мочалку с полотенцем перед кроватью. — Вот. Полегче сегодня, ладно, бро?

Сначала Папирус хотел поспорить, но потом ощутил новый всплеск боли в ноге и понял, что, наверное, сегодня не лучший день, чтобы стоять на своем посту, патрулировать округу и часами проверять головоломки… Особенно, если это обозначает, что ему придется идти через лес, чего ему совершенно не хотелось. Вздрогнув, он прохромал в свою комнату и опустил взгляд на полотенце на полу.

Тем временем, Санс выходил.

— Я буду внизу, если понадоблюсь, — сказал он, осторожно прикрывая за собой дверь.

Ну, пора начинать.

Открыв дверь шкафа, Папирус обнаружил свое старое снаряжение, аккуратно развешенное на крючки, основная одежда была сложена в ящики ниже. Никому из них не требовалось много одежды, особенно после того, как они с Сансом сделали его боевое тело. Папирус ощутил неприятный комок в груди, когда осознал, что какое-то время не сможет надеть это снова… если вообще когда-нибудь сможет.

Он вытащил кофту и растянутые спортивные штаны, положил вещи на компьютерный стол и сел на кровать.

Когда он начал снимать перчатки и сапоги, его пробила дрожь от неловкости. Почему-то ему было очень неуютно раздеваться… но как еще можно вымыться? На ногах засохла грязь, наверное, таз и грудная клетка были в том же состоянии. Кроме того, нужно избавиться от этого… ощущения лиан, все еще ползающих внутри. Он мог поклясться, что все еще чувствовал их на лодыжках, запястьях, шее и…

Вздрогнув, Папирус решительно расстегнул толстовку и скинул ее с плеч, пока не успел слишком сильно задуматься об этом. Он тут же почувствовал себя слишком открытым и обхватил грудную клетку, покрытую трещинами, ушибами и — как и ожидалось — грязью. «Просто нелепо», — думал он, закрывая глаза. — «Здесь не от кого прятаться, здесь больше никого нет. Никто тебя не видит». Однако он продолжал дрожать, не в силах справиться с ощущением, что в комнате есть кто-то еще, кто разглядывает его поврежденные ребра и позвоночник.

Он резко вдохнул и, открыв глаза, лихорадочно оглядел комнату, но, разумеется, был один.

«Детский сад, — подумал он, разглядывая пол. — Нет… нет никаких причин для страха. Ты почувствуешь себя лучше, когда помоешься».

Нужно просто снять последнюю часть доспехов, тогда можно будет смыть грязь, переодеться в чистое и покончить с этим. Скрипя зубами, он поднялся, чтобы избавиться от последней части одежды, и…

…На миг ощутил себя в лесу, лозы насильно сдергивали его броню, оставив его полностью обнаженным и уязвимым. Хватали за ноги и…

Папирус вернулся в реальность и обнаружил, что сидит на полу, прижимаясь к спинке своей кровати-гоночной машины. Его кости стучали друг об друга, а по лицу катились слезы. «Ох… хватит, — он вытер глазницы, выпрямился и решительно сбросил броню. — Что я за часовой, если… если дергаюсь из-за каких-то глупостей?»

Однако ему совершенно не нравилось это чувство незащищенности — оно не беспокоило его, когда он в последний раз мыл свои кости, но сейчас у него было ощущение, что он снова открывается для всех опасностей — чтобы его ударили, ранили, изъяли магию…

Он снова зажмурился, пытаясь сосредоточиться. «Глупости. Я не могу позволить какой-то слабой панике… наверное, это все равно была моя вина… встать у меня на пути. Я просто должен двигаться дальше и в следующий раз быть сильнее. Вот… вот и все». Тряхнув головой, он поднял мочалку, окунул ее в ведро, порадовавшись, что вода все еще теплая, и начал обмывать руки.

По крайней мере, ощущение теплой мыльной мочалки ничем не походило на навязчивые прикосновения извивающихся лоз.

Отмыть грязь оказалось труднее, чем изначально предполагалось. Папирус был правшой, но шевелить этой рукой было слишком больно, так что он делал все, что мог, левой. Приходилось быть предельно осторожным с ребрами, которые все еще ныли, и он невольно содрогнулся, когда мыл внутри. Позвоночник тоже был поврежден, но теплая вода немного успокоила его. Грязь легко сошла с ног (хотя ему приходилось быть очень нежным к суставам), и ступни получилось отмыть быстро, но…

Папирус закрыл глаза. Он не хотел видеть эту часть.

Настолько быстро, насколько смог, он обмыл свой таз. Скелет сосредоточился только на этой задаче, полностью сфокусировался на том, чтобы отмыть грязь, пытаясь заблокировать воспоминания о том, откуда она там появилась. Обычно его никоим образом не волновало мытье этого места, но теперь это больше напоминало сражение с собственными мыслями, попытку удержать свою ментальную оборону.

Он справился. Его кости были чисты, но скелет чувствовал себя полностью выжатым. Он повесил мочалку на край ведра и обернулся полотенцем, радуясь, что тело опять что-то скрывает, и… остался сидеть перед кроватью, слепо глядя в пол.

Он думал, что должен встать, но понял, что не хочет двигаться. Он всего лишь помылся, а ощущал себя так, будто одновременно разгадывал пять головоломок.

В конце концов, собрав свою волю, он ухватился за край полотенца и начал вытирать правую руку.

Лоза скользнула по его плечу.

Папирус вздрогнул и шарахнулся в сторону, его магические резервы застонали, как пустой желудок, когда он на автомате попытался призвать кость, чтобы защититься. Внезапно он ощутил, как что-то ударило его по ноге, и услышал грохот, следом за этим что-то обдало его холодом, заставив отползти и прижаться к дальней стене, готовясь отбиваться от лоз, если они сделают еще одно движение в его сторону, и…

…и…

Лоз не было, он просто опрокинул ведро, разлив холодную воду по ковру.

Папирус осмотрел беспорядок, а потом уронил голову на руки.

Почему у него не получалось просто вернуться к нормальной жизни?

Примечания:

Морковь, спагетти и собачьи лакомства.

---

В лесу было спокойно, но не тихо. Снегопад прекратился, слабое дыхание ветра раскачивало деревья, заставляя их стонать. После вчерашнего ненастья на ветвях лежал снег, который изредка срывался и падал на землю с мягким хрустом. Он решил, что в довольно примитивном смысле подобное может считаться красивым.

Это напомнило ему, что Король был из тех, кто умел наслаждаться примитивной красотой, независимо от того, сколько раз видел это. Он мог любоваться панорамой столицы, цветочной клумбой в тронном зале, мимолетными лучами солнечного света, пробивающимися с поверхности, и ему никогда не надоедало.

Но Флауи был из тех, на кого лес нагонял скуку.

Конечно, в первые разы он казался симпатичным местом, и цветок провел несколько тайм-лайнов — несколько из ранних — исследуя снежные леса. Но теперь это было скучно. Все тот же снег, те же деревья, те же глупые скучные монстры, шатающиеся по одним и тем же маршрутам каждую временную линию, если только он силой не заставлял их свернуть.

Однако сегодня все должно было быть иначе, учитывая то, что он сделал прошлой ночью. Если он знал Папируса — и он был уверен, что знал, после того, как провел рядом с ним так много временных линий — скелет попытается вернуться к обычной жизни так быстро, как может, неважно, готов он или нет. Однако весь день его нигде не было видно: Флауи несколько раз перепроверил все головоломки — безрезультатно. И сейчас он ждал в лесу на холме, с которого было видно караульную станцию Папируса, но не видно его самого.

Хотя какой смысл в прятках, если тебе не от кого прятаться.

А вдруг появится улыбающийся мусор? Это тоже может быть интересно! Он не собирался делать что-то с этим идиотом прямо сейчас, но, по крайней мере, можно за ним понаблюдать. Это немного развлечет и одновременно даст представление о состоянии Папируса. Флауи решил, что мусорный мешок может охотиться за тем, кто ранил его брата. Ну что ж, удачи ему с этим. Папирус никогда не признается, что проиграл цветку.

Однако сейчас он был бы рад увидеть даже то, как бесполезная груда костей шаркает мимо, попивая кетчуп. Все что угодно, лишь бы не видеть одинаковую округу и не слышать одно и то же глупое повторяющееся...

— Эй! Чилл! Сюда!

Флауи плюхнулся лицом в снег, потом поднял голову и метнул недовольный взгляд вниз. Да, разумеется, дети-сноудрейки затеют здесь свой спор. Синий дожидался у корней дерева, а второй, с зеленоватым оперением, пробирался сквозь сугробы, неся с собой пластиковую коробку.

— Да, да, я иду, Сноу!

— Я таааак проголодался, — пробурчал Флауи.

— Я таааак проголодался, — заскулил Сноу, переступая лапами по снегу.

Качнув головой, чтобы вытряхнуть снег из лепестков, Флауи отвернулся от детей, пытаясь подумать. Может быть, он переоценил выносливость Папируса. Может, тот слишком устал, чтобы выйти на работу после вчерашней ночи.

— Как ты относишься к морковке?

— Я не отношусь к морковке, я — монстр! Ха-ха! *

Угх, теперь он вспомнил, почему избегал этого сноудрейка несколько последних тайм-лайнов. Как будто слушаешь, как молодая версия мусорного мешка выдает свои худшие каламбуры. Он зарылся глубже в снег, пытаясь абстрагироваться от их разговора, как от рекламы по телевизору. Что за безалаберность? Папирус никогда так много не спал и обычно быстро отходил от любых неприятностей.

— Хорошая шутка, Сноуи! Вот, держи.

— Ох, а что это у тебя…

Хотя, наверное, то, что он с ним сделал, было немного хуже просто «неприятности», и вполне нормально, что ему нужно больше времени, чтобы справиться с этим. Однако Флауи не терпелось перейти к плану.

— Эй, это мое!

— Да брось, я несколько недель не ел сырных завитков!

— Тогда иди и сам стяни их для себя! Будь настоящим бунтарем!

— Я… эм… я слишком уЛЕДный для бунтарства.*

Дурацкий каламбур. Так о чем он?.. Ах, да, может, если объявится мерзкий братец Папируса, можно было бы подумать, как подстроить свой план под него? Прямая встреча с мусорным мешком предполагалась только на поздних стадиях плана, но, может, можно сократить время и выкинуть несколько этапов.

— О чем ты говоришь? Ты уже бунтарь!

— Нет!

— Сноуи, ты сбежал из дома!

— Но… так ведь…

Проехали. При этой болтовне нереально сосредоточиться. Расстроенно рыкнув, Флауи зыркнул на детей. Может, в этот раз они скажут что-то интересное.

— Это абсолютное бунтарство.

— Н-но на самом деле я не хотел бунтовать! Я хотел быть к-комиком.

— Так иди на курорт, — фыркнул Флауи, со скуки оглядывая лес. — Хоть бы раз что-то другое.

— Так иди на курорт! Там ты можешь стать комиком.

— Но мой отец так холоден ко мне…*

— Соберись! Покажи там всем, кто босс!

Сноу неуверенно заскулил.

— Ну, а если ты не собираешься ничего с этим делать, то хватит ныть и отдай мои закуски!

— Но я голодный!

— Начинай сам о себе заботиться!

— У тебя сердце изо льда! *

Ох, ну вот. Если они не собираются ничего менять, тогда придется все делать самому.

— Давайте-ка посмотрим, как хорошо вы сможете придумывать свои тупые снежные шуточки под снегом, — буркнул Флауи, и лоза обвилась вокруг основания дерева, под которым стояли дети. Он с силой тряхнул дерево, рассчитывая сбить снег с ветвей.

Но тряска оказалась слишком сильной, и снег попадал вокруг снойдрейков, не завалив их, как он надеялся. Скрип и треск заставил детей на секунду прервать свой разговор.

— Т-ты ничего не слышал? — Чилл, приспустив очки, оглядел лес.

Угх, да что не так с этим деревом. Трясись же, тупица...

Лоза приложила больше усилий, и с веток рухнул приличный снежный ком, завалив синего сноудрейка с головой.

И ствол треснул.

Несмотря на отсутствие ушей, Флауи поразился тому, насколько громким может быть звук падения дерева. Не думая, он прижал листья к лепесткам по бокам головы, но это не спасло от громогласного треска, заполнившего воздух, когда дерево наклонялось все ниже и ниже. Он уловил крики сквозь грохот и вытянул стебель, заинтересованно ухмыляясь. Это что-то новенькое.

Из-за эха Флауи не мог разобрать, о чем там визжит зеленый сноудрейк, но догадаться было нетрудно, если учесть, что из-под упавшего ствола торчит голова и левое крыло синего сноудрейка. Тот задыхался, свободное крыло трепыхало, размазывая по снегу серый порошок.

— СНОУИ! — кричал другой сноудрейк, хлопая крыльями и отчаянно раскапывая когтями снег вокруг брата.

К слову, снег уже совсем посерел. Флауи хихикнул.

Ууупс.

— ПОМОГИТЕ! КТО-НИБУДЬ!

Наблюдая за представлением, он услышал собачий лай вдали и понял, что случайно изменил план игры. Но. Неважно.

Можно все обернуть в свою пользу.

* * *

Бармен мерил его взглядом сверху вниз, что впечатляло, учитывая, что Санс не видел его глаз за очками.

— Ага, Гриллби, я в курсе. Как я говорил, когда она придет, просто добавь это к моему счету, лады? Я заплачу в конце недели, как и всегда. Ну, или почти всегда, — подмигнул он. — Сделай мне скидочку сегодня, ладно? * У меня тут произошло… кое-что. И она делает мне одолжение, — он качнулся назад на барном стуле и нацепил на лицо беззаботное выражение, хотя ощущал себя по-другому.

Гриллби пробормотал что-то своим тихим трескучим голосом.

— О, — Санс погладил водолазку на уровне живота. — Ну, скажу тебе начистоту* — в стирке. Кетчупом вчера облился.

Еще один треск. По затылку Санса стекло несколько капель пота, и вовсе не от жара, излучаемого монстром перед ним.

— …Ладно, — он оглядел бар. Сейчас было около двух часов дня — довольно мертвое время, учитывая, что большинство монстров уже пообедали — но он не собирался рисковать. Навалившись на барную стойку, он сказал, понизив голос:

— Да, прошлой ночью кое-что случилось. Но я реально сейчас не могу рассказать, понимаешь?

Гриллби всем видом показал, что понимает.

— Серьезно не могу, — он улыбнулся чуть шире. — Челюстно говоря*, если бы у меня не было дел, срочно требующих моего внимания, я бы, наверное, что-нибудь заказал, — он вздохнул, а его улыбка дрогнула. — Но не могу, не тогда, когда тут такое произошло.

Ответа не было.

Если бы у Санса были ногти, он, наверное, уже проковырял бы дырку в столешнице. А так просто побарабанил по ней пальцами, а потом ударил кулаком и закрыл глазницы руками.

— Папирусу очень плохо. Пожалуйста, сделай это ради меня.

Гриллби смотрел на него, а потом кивнул головой.

Санс уловил движение через промежутки между пальцами и, вздохнув, снова откинулся назад.

— Спасибо, приятель. Я твой должник, — он улыбнулся чуть более искренне и не сдержал легкий смешок. — Во всех смыслах. Я принесу тебе деньги, как только смогу. Увидимся.

Легко махнув рукой, он спрыгнул с табурета и вышел за двери.

И пнул кучку снега.

— А ведь не собирался никому говорить, — тихо проворчал он. Разумеется, он не выдал Гриллби никаких подробностей, но это все равно было больше, чем нужно. Вот почему он ненавидел обещания.

Но у него не было времени, чтобы стоять и злиться на себя. Папирус скоро закончит сушить свой ковер и поймет, что его нет. Кроме того, гость тоже скоро явится. Выпрямившись и по привычке попытавшись сунуть руки в карманы, которых не было, Санс коротким путем отправился домой.

Оказавшись в гостиной, он с разочарованием обнаружил, что она пуста, хотя в этом не было ничего удивительного. Он сел на верхнюю ступеньку лестницы и постучался костяшками в дверь Папируса.

— Эй, Папс, ты… — «в порядке? ты и так знаешь ответ на это, тупица…» — скоро выйдешь?

— …Да, — Сансу пришлось напрячься, чтобы расслышать голос брата. — Д-дай мне пару минут, брат.

Обычно он мог услышать Папируса из любого уголка дома — даже когда Санс был в лаборатории, а Папирус в своей комнате. Но сейчас он говорил так тихо…

Как только найдет того, кто сделал это с братом, Санс распылит его быстрее, чем вы успеете сказать «хот дог»… Нет, слишком долго. Быстрее, чем вы успеете сказать «пес». Быстрее, чем...

Тук, тук.

Санс внезапно осознал, что его глаз снова светится, быстро потушил его и направился вниз, чтобы ответить на стук.

Хозяйка гостиницы — стройная крольчиха в желто-голубом платье — встретила его на крыльце, вежливо улыбаясь.

— Здравствуй, эм, Санс?

— Ага, так меня обычно и зовут, — ответил Санс с полуулыбкой, отступив от двери. — Входите.

Кролик вошла, озираясь вокруг и шевеля ушами.

— Ты говорил, что твоего брата нужно немного подлечить? — спросила она, окинув дом неопределенным взглядом. — Он дома?

— Да, он спустится через минуту, — Санс пошаркал к дивану, сложил одеяло и, собрав подушки, перекинул их на одну сторону. Скелет присел и махнул хозяйке гостиницы.

— Кстати, в Гриллби‘s все оплачено. Вы можете забрать свой обед, когда закончите.

— О, спасибо, — хозяйка подошла к дивану, но не села, а подняла свой взгляд к верхней площадке лестницы.

Санс нахмурился и проследил за ее взглядом. Он надеялся, что Папирус на самом деле имел в виду то, что сказал, говоря, что спустится через пару минут, Санс слышал, как кролик нетерпеливо притопывала лапкой по ковру.

— Ну и погодка вчера была, да? — спросил он, улыбаясь шире. Когда она взглянула на него, он подмигнул. — Похоже, мой бро умудрился продрогнуть до костей.

Кролик искренне улыбнулась, тихо посмеиваясь, ее взгляд стал дружелюбнее.

— Я сделаю все, что смогу, но ты знаешь, что я не очень сильный целитель, — выражение ее лица изменилось, а ушки поникли, когда она в смятении посмотрела ему в глаза. — Гостиница помогает сама по себе. Он мог бы просто переночевать там.

Санс скрыл бешеную работу мозга за неизменной улыбкой. «Нет, потому что на моего брата кто-то напал и теперь ему слишком стыдно выйти на улицу» — вот какой был ответ, но он не собирался говорить этого. Проблема была в том, чтобы найти версию, на которую купится хозяйка гостиницы.

— О, — внезапно рассмеялась она. — Верно, он не хочет никого больше заразить?

Да, это подойдет.

— Хех. Папирус щедрый парень, но болезнь — это не то, чем он хотел бы делиться.

Скрип.

Они развернулись к двери.

— Санс? — Папирус, хромая, вышел из комнаты. Вместо его обычного боевого тела — все еще сломанного, вспомнил Санс — на нем была широкая розовая кофта бренда МТТ, которая заканчивалась сразу под грудной клеткой, и слишком длинные серые спортивные штаны, скрывающие лодыжки. — С кем ты?..

Он увидел хозяйку и отшатнулся, прижавшись затылком к стене.

— Здравствуй, Папирус! — сказала кролик, махнув ему. — Прости, что напугала. Почему бы тебе не спуститься?

Папирус смотрел на нее, открыв рот, но быстро исправился, когда поймал вопросительный взгляд Санса.

Санс улыбнулся кролику, поднялся с дивана и подошел к лестнице.

— Она была так добра, чтобы заглянуть к нам на обеде, — объяснил он. — Она поможет подлечить тебя.

— О-о, — высокий скелет перенес вес на здоровую ногу и, снова оглянувшись на кролика, попытался улыбнуться ей. («Тебе еще работать и работать, если ты хочешь обмануть хоть кого-то», — подумал Санс). — Да. М-минутку!

Когда Папирус захромал вниз по лестнице, радостное выражение хозяйки гостиницы сменилось беспокойством.

— …Что-то случилось? — спросила она, переводя взгляд между Сансом и его братом, который выглядел напуганным. — Как ты так...

— Эх, ничего страшного. Ну, разве что страшный гололед, да, Папирус? — быстро вмешался Санс.

Папирус медленно преодолел последние ступени, явно дрожа, и внезапно очень заинтересовался ковром.

— Я… это…

— Да просто поскользнулся, — закончил Санс, пожав плечами. — Не о чем беспокоиться, хотя его немного, эм, потрепало.

— Да уж, вижу, — хозяйка гостиницы подошла к Папирусу, который сперва отшатнулся, а потом быстро попытался вернуться на место, перенес слишком большой вес на раненую ногу и поморщился. Кролик посмотрела на его ногу, а потом подняла взгляд.

— Тебе не стоит нагружать эту ногу, милый. Пойдем, я осмотрю тебя на диване...

— И з-здесь хорошо! — сказал Папирус, присаживаясь на ступеньку. По его черепу заструился пот, и даже когда он сжимал лестницу, ему все равно с трудом удавалось скрывать дрожь.

Санс сглотнул, уже сожалея, что пригласил кролика. Может, это была плохая идея.

— Ох, я все время забываю — не стоит подходить близко к тому, кто простужен, — нервно рассмеялась кролик, Санс тихо вздохнул. Он не понимал, купилась ли она на всю эту «болезнь» или подыгрывала просто из вежливости, но он был благодарен ей за это. — Не мог бы ты закатать штанину? У меня не много сил, но с хромотой я справлюсь.

Теперь Санс наклонился вперед, внимательно наблюдая за своим братом. Тот все еще заметно нервничал от перспективы чужих прикосновений, и Санс приготовился вмешаться, если что-то пойдет не так.

Пустой взгляд Папируса стал еще рассеяние, и он сглотнул, настолько, насколько мог сглотнуть монстр без горла. Трясущимися руками он потянулся вниз, сжал край левой штанины, закатал ее, закрыл глаза и отвернулся. Его голень, бедренная кость и коленная чашечка пестрели ушибами.

— Ооох, как плохо, — нахмурилась хозяйка, наклонившись, чтобы лучше рассмотреть. — Неудивительно, что ты хромаешь! Секундочку, дай я посмотрю, можно ли… — она протянула лапы, окутанные зеленым сиянием, и подошла так, чтобы коснуться травмированной ноги. Сияние медленно разгорелось, отбрасывая зеленоватые отблески, и магия начала принимать форму.

К удивлению Санса — хотя его это и не должно было удивлять — магия сформировалась в маленькую зеленую морковку и пучок салата, хотя это было неважно: когда магия коснулась ноги Папируса, она растеклась по его костям, заставив светиться мягким зеленым. Потемневшая кость изменялась на глазах, трещинки затягивались, оставляя за собой гладкую матовую поверхность.

Но Папирус, кажется, не расслабился под действием целебной магии, сейчас он разглядывал потолок широко распахнутыми глазницами, крепко сжимая зубы. И не переставал дрожать.

— …Ну вот, — кролик опустила лапы, ее уши повисли, и она устало улыбнулась скелету. — Это… это должно было помочь. Ну как ты?

Папирус не ответил.

— …Папирус?

Он моргнул и вернулся в реальность.

— О! Эм… — он посмотрел на ногу и приподнял ее. На этот раз на его лице заиграла настоящая, хоть и слабая, улыбка. — В-вауви, теперь гораздо лучше. Спасибо! — он еще раз тряхнул ногой, и штанина соскользнула на место.

— Хорошо! Я рада, — кролик выпрямилась, потянулась и почесала голову. — Ну, хорошо, что ты угощаешь меня обедом, Санс. Похоже, мне это понадобится.

Санс кивнул и улыбнулся.

— Без проблем. Еще раз спасибо.

Хозяйка гостиницы направилась к выходу, но остановилась и снова обернулась к скелетам.

— О, Папирус…

Он замер, улыбка пропала без следа.

— Д… да? — спросил он гораздо тише.

Санс нахмурил бы брови, если бы они у него были.

Сунув руку в карман, она вытащила синий леденец на палочке и, улыбаясь, протянула ему.

— Раз ты не мог сам зайти к нам, я решила принести тебе конфетку.

— О… ох, — Папирус моргнул и протянул за конфетой дрожащую руку. Хозяйка гостиницы не отводила от него взгляда. — Сп-спасибо.

— На здоровье, — сказав это, она пошла к двери, но всю дорогу поглядывала на скелетов. — Надеюсь, скоро тебе полегчает, Папирус! Сноудин всегда кажется таким безопасным, если ты нас защищаешь.

Дверь открылась и закрылась, кролик ушла.

Папирус сгорбился, спрятав лицо в ладонях.

Теперь Санс отлип от поручня, подошел к брату и протянул руки, чтобы погладить его по спине.

— Прости за это, бро, — тихо сказал он. Папирус отклонился от прикосновения и сбросил его руку. — Я должен был что-то сделать. Но ведь твоей ноге сейчас лучше, да?

Высокий скелет что-то пробормотал в свои ладони.

— Прошу, бро… я ничего ей не сказал. Ты сам слышал легенду, которую я выдумал, — когда Папирус ничего не ответил, он вздохнул. — Да брось, давай лучше что-нибудь поедим. Хех, здорово, что ты всегда готовишь спагетти про запас. У нас целая спагетонна остатков, хватит, чтобы всю Королевскую гвардию накормить.

Наконец Папирус опустил руки и уставился в пол.

— Я не голоден, — ответил он, устало моргая. Кажется, он снова вспомнил про конфету и начал вращать палочку между пальцами.

— Тебе все равно стоит поесть, бро. Как-то ведь нужно восстанавливать твой магический запас и ХП, — Санс потянулся, помедлил немного и, взяв левую ладонь брата, осторожно потянул на себя. — Пойдем.

— Хорошо, брат, — вздохнув, Папирус поднялся на ноги. Они направились к столу, и Санс с облегчением увидел, что его хромота прошла.

— Отлично. Сейчас я что-нибудь разогрею, — с этими словами Санс ушел на кухню.

Он вернулся через несколько минут с бутылкой кетчупа, стаканом воды и тарелкой спагетти, довольно давно приготовленными Папирусом и не такими свежими, но все еще… съедобными. Ну как съедобными, скорее не очень, но Папирус все равно их ел. Он поставил тарелку перед братом и сел на стул рядом, взяв в руки кетчуп.

Папирус смотрел на спагетти. Но не ел.

Санс проглотил кетчуп и взглянул на брата строгим взглядом.

— Бро, это на тебя не похоже.

— …Я-я знаю, — Папирус обнял себя руками, скривившись, когда сгибал правую руку. — Прости.

— Не извиняйся, просто… ешь, — он жестом указал на тарелку.

Задержав дыхание, высокий скелет потянулся за вилкой, правая рука тряслась. Он наколол лапшу на вилку, сунул в рот, и сразу же закашлялся. Кое-как проглотив, скелет оттолкнул тарелку.

Санс вздернул надбровную дугу. Готовка Папируса, конечно, не фонтан, но чтобы он сам так на нее реагировал…

— В-в жел-лудке не держится, — заикнулся Папирус (Санс подавил желание пошутить про то, что технически у них нет желудков). Сглотнув еще раз, он ощутил, что шейные позвонки словно сжались. — Что-то мне нехорошо.

Санс почувствовал укол недовольства от того, что его брат, похоже, ничего не съест, но недовольство ничем не поможет.

— Мдя, могу понять, у тебя сейчас других хлопот полон рот. Но лучше уж так, чем никак.

Папирус, пивший воду, поперхнулся, но Санс был рад это увидеть.

— Вот об этом я и говорю, бро! Только глянь? По усам потекло, а в рот не попало.

— Но у меня нет усов, — высокий скелет выглядел еще встревоженнее, и ни капли не счастливее. Он поставил стакан, взял леденец и снова начал крутить его между фалангами. Несколько минут Папирус молчал, задумчиво наблюдая за вращением конфеты.

— Э-это не безопасно.

Санс приподнял бровь и окинул брата скептическим взглядом

— Что, вода? Ой, да ладно. Мы скелеты, у нас кишка тонка, чтобы...*

— Санс!

Он вздрогнул, когда брат швырнул конфету на стол и снова закрыл лицо руками. Высокий скелет втянул воздух, и Санс выпрямился, ожидая, что он заговорит.

— …С-Сноудин. Сноудин не безопасен.

Это… о, хозяйка гостиницы говорила что-то об этом.

Голос Папируса дрогнул.

— Я-я ужасный часовой.

— Нет, не правда, — на автомате ответил Санс и, прочистив горло, продолжил. — Ты делаешь офигенные головоломки и все время тренируешься с Андайн. Она постоянно рассказывает, какой ты крутой.

Другой скелет не ответил, но Санс услышал напряженный вздох — он снова сдерживал слезы.

Санс вскочил со своего места, обошел стол и положил руку ему на плечо.

— Ты хороший часовой, Папс, и я говорю это не потому, что я твой брат, — ответа все еще не было, так что он шагнул ближе. — Бро… ты мне не доверяешь?

И плотина прорвалась.

Обхватив Папируса за плечи, Санс осторожно прижимался к нему, поглаживая по спине, пока высокий скелет рыдал. Он ничего не говорил, просто обнимал его и ждал. В какой-то момент Папирус сам прильнул к Сансу — простой жест ответил на вопрос, который он задал до этого.

От этого на душе Санса стало легче.

В конечном итоге, несколько раз протяжно вздохнув, Папирус успокоился достаточно, чтобы говорить. Его голос все еще хрипел и дрожал, когда он сказал:

— Я… не доверяю себе.

Санс напрягся.

— Что?

Папирус отстранился, разглядывая пятно на столе и пытаясь не смотреть на брата.

— И т-ты… ты тоже не должен.

Душа Санса потяжелела.

— Почему ты так говоришь?

Высокий скелет поставил левую руку на стол и уперся в нее головой.

Сансу потребовалось время, чтобы собраться и подобрать слова, но, в конце концов, он положил ладонь на плечо брату и крепко пожал.

— Слушай, бро. Ты — Великий Папирус, ты лучший брат, о котором только можно мечтать. Не позволяй никому говорить о тебе иначе, ладно? — когда Папирус не ответил, Санс убрал руку и глубоко вздохнул. — Неважно, что случится, если будет нужно, я с кем угодно… — он подпихнул брата локтем в бок, — расплачусь за тебя.*

Папирус фыркнул. На его лице появилась слабая улыбка, и Санс заулыбался шире.

Но это длилось лишь мгновение, Папирус снова опустил взгляд к столу.

— …Мне правда хочется, чтобы ты поговорил со мной, когда будешь готов, — признался Санс. Он попытался спрятать руки в карманы своей толстовки, но вспомнил, что она все еще в комнате брата. — А пока просто постарайся успокоиться.

Бззз, бзззз.

Санс на автомате сунул руку в карман шорт и, вытащив телефон, открыл его. Он быстро глянул сообщение и собирался уже убрать телефон, но внезапно снова впился взглядом в экран и перечитал текст.

Смс от Догго само по себе было чем-то феноменальным, потому что обычно он пользовался голосовыми сообщениями, но пара слов в этом сообщении была написана им.

Ребенок умер.

Он наклонился ниже и прищурился, пытаясь понять исковерканную мешанину слов. Деревня у… Деревня… Дерево? Дерево упало? Это кое-что проясняло. Что еще… Стан… ший… Станция. У одной из наблюдательных станций. И еще одно слово, начинающееся на п… па… папи...

Несуществующий желудок Санса ухнул вниз, и он оторопело вернул телефон в карман.

Папирус слегка приподнял голову, вопросительно взглянув на него.

Санс быстро оправился, даже если его мутило, брат не должен знать об этом. Не тогда, когда он уже так сильно сомневается в себе.

— Эм, это от Догго, — Санс покачнулся на пятках. — Спрашивал, приду ли я сегодня в Гриллби’s играть в покер.

Папирус выпрямился и потер раненую руку.

— И-и ты собираешься пойти?..

— Тебе будет легче, если сегодня я останусь дома?

Высокий скелет потупил взгляд.

— Эй, если хочешь, чтобы я остался, то все норм. Я им отпишусь, — Санс снова вытащил телефон и быстро напечатал:

встреч веч за грллбз

Закончив, он убрал телефон.

— Ну, а сейчас. Как насчет того, чтобы ты все-таки попробовал еще что-то съесть? Это поможет, бро, поверь мне. Тебе нужно вернуть свои ХП.

— …Хорошо, брат.

* * *

Судя по количеству окурков собачьего лакомства, у Догго был тяжелый день.

Часовой прислонился к задней стене здания, жуя тлеющее лакомство и слепо уставившись на кромку леса за Гриллби’s. Обычно «слепо» обуславливалось тем, что он не видел деревьев, но не сегодня вечером.

— Как приятно пообщаться со столь видным монстром, — сказал Санс, Догго взвизгнул, отшатнулся назад и чуть не поперхнулся своим лакомством.

— Кто там?! — прорычал пес, шныряя вокруг взглядом широко открытых глаз.

Санс по обыкновению сунул руки в карманы (толстовка наконец-то вернулась к нему из стирки) и качнулся вперед-назад, сделав себя видимым.

— Всего лишь я, Догго. Что у тебя там?

Догго выдохнул струю дыма через нос и снова прислонился к стене. Он прижимал уши к голове и подергивал кончиком хвоста.

Санс не собирался винить его за нерешительность, но и тратить время не хотел — Папирус отправился в постель, а он сказал, что будет смотреть телевизор внизу.

— Я получил твое сообщение, но ты немного, эм, поскупился на детали.

— Я торопился! — рыкнул пес. — Мы должны были проводить второго ребенка домой.

Санс моргнул.

— Второго ребенка? — он потряс головой, ерунда какая-то. — Наверное, тебе лучше начать с самого начала?

— Речь о паре подростков, которые любили играть в лесу. Я услышал, как один из них закричал, и мы с Малым Псом отправились искать их. И когда мы прибежали, ну… — Догго замялся и сделал еще одну длинную затяжку. Санс ждал. — Я-я увидел одного из парнишек — сноудрейка в солнцезащитных очках — он раскапывал снег и плакал, но второго я не видел… А потом поднялся ветер и…

Он резко сжал лакомство зубами, горящий конец отломился и с шипением упал в снег.

— Пыль.

Может у Санса и не было желудка, но в тот момент внутри что-то явно сжалось. Он слишком хорошо знал, каково это — увидеть подобное.

— Чья? — тихо спросил он, мысленно вспоминая подростков, которые ежедневно играли в лесу.

— Мл-младшего. Того, который сбежал из дома.

О, нет.

— Сноуи, да? — Санс больше не пытался оставаться в поле зрения Догго, закрыв глаза, он прислонился к стене рядом с ним. Скелет не очень хорошо знал Сноуи, но был знаком с его отцом — одним из других комиков курорта. Старший сноудрейк и без того переживал из-за смерти жены и того, что сын сбежал из дома. Как он с этим справится?

— Но… — Догго дрожащими руками зажег новое лакомство. — Санс? Ты еще здесь?

Санс помахал рукой.

— Да. Эх. Это случилось рядом со станцией твоего брата, — Догго сунул хвост между ног и уныло вздохнул. — Прямо за ней.

На миг его душа окрасилась синим, но он справился с этим и развернулся, чтобы Догго увидел его.

— Ага, я читал в твоей смске. Но какая разница? Ты говорил, что парнишка уже был мертв, когда вы туда пришли.

— Ну, эм… другой ребенок сказал, что он не сразу стал пылью, — Догго взволнованно переступил с ноги на ногу. — Он был… все еще жив за минуту до того, как мы пришли.

Хорошо, что Догго не мог видеть, как тускнеют огоньки в его глазницах, однако он видел, что скелет соскальзывает по стене на землю.

Догго присел рядом и протянул новое угощение. Санс без задней мысли принял его и сунул в рот, они несколько минут просидели в тишине.

— Так, эм. Доги говорили, что Папирус пропал прошлой ночью. А сейчас у него выходной?

Санс похолодел от вопроса пса, хотя в нем не было ничего удивительного.

— Я... — он закашлялся и вынул косточку изо рта. — Я тоже не много об этом знаю. И не надо мне говорить, что типа ты вообще не в курсе.

— Прости! — проворчал Догго, сморщив нос. — Наверное… просто плохой день.

— Худший, — согласился Санс, постукивая пальцами по колену, его зрачки опять померкли. — Знаешь, не говори Папирусу. Никогда, — он сунул один конец лакомства в рот и снова пожевал его.

— Верно.

Они посидели молча еще несколько минут, а потом Санс внезапно вскочил, заставив Догго взвизгнуть. Черт возьми, он почти забыл, что Папирус думает, будто он до сих пор сидит внизу.

— Слушай, мне надо возвращаться, — сказал он, махнув своему товарищу по службе. — Держись. Я завтра выйду на работу.

— Спокойной ночи, Санс, — ответил Догго, скрестив ноги и закуривая очередное лакомство.

Как только пес отвернулся, Санс коротким путем отправился домой. Оказавшись в гостиной, он сел на диван, откинулся на спинку и позволил звукам телевизора заглушить свои мысли.

Он бы отдал вселенной все, что угодно, только чтобы перестать ненавидеть себя хотя бы на один тайм-лайн.

Примечания

А теперь по традиции каламбуры. Начнем со Сноуи, который на самом деле довольно плохой шутник:

* Чилл спросил, нравится ли ему морковка, а он ответил:

They’re okay. They don’t rot my teeth! (Она нормальная. От нее не гниют мои зубы). Весь смысл в слове rot (гнить), которое имеет смысл «нести вздор». Что-то про то, что морковь не заговаривает ему зубы.

* I’m too cool to rebel (слишком крутой для бунтарства) — созвучие cool и cold (холодный)

* But my dad’s so cold to me (отец так холоден ко мне) — ну, тут все и так очевидно.

* This isn’t very n-ice of you! (не очень мило с твоей стороны) — ice (лед)

А теперь пошутейки от Санеса, которые гораздо тоньше:

*You’ve got-tab-be easy on me (будь со мной полегче) — тут обыгрывается фраза gotta be easy, а tab это счет

* Well, I’ll come clean to ya (буду честен с тобой) — clean — чистота (применительно к вещам в том числе)

* we don’t have the guts (у нас нет внутренностей) — но guts это еще и мужество.

* I’m tear for ya’ (порву за тебя) — tear это слеза, так что одновременно поплачу за тебя. (расплАчусь/расплачУсь... Так себе, конечно, перевод)

*It’s a real treat to talk with you (действительно приятно поговорить с тобой) — treat одновременно удовольствие и глагол рассматривать.

А еще Санс прикольно сокращает слова для смс. Я так не умею))

talk w/ u tonite bhind grillbz

Примечание:

Потрепанный шарф, случайное нападение, неожиданное знакомство.

Руки Папируса быстро порхали над красной тканью, ритмично втыкая и протягивая сквозь нее иглу. Единственным освещением в комнате служил телевизор, где сейчас крутили один из фильмов Меттатона — робот просто позировал под дождем цветочных лепестков под тихий шепот фоновой музыки. Это в сочетании с дрожащей правой рукой затрудняло работу Папируса.

Через какое-то время руку начало сводить, и он отложил разорванный шарф.

Как бы ему хотелось быть способным поспать больше, чем несколько часов.

Конечно, он пытался, но эта попытка привела лишь к неприятным сновидениям, наполненным запахом золотых цветов, ощущением лоз, извивающихся внутри, и тупой боли в костях. Он проснулся в холодном поту и с ноющим запястьем — последнее благодаря тому, что скелет спал на руке. Похоже, сон сегодня не вариант.

Вздохнув, он опустил взгляд на правое запястье, помассировал его и, закрыв глаза, сосредоточился. Спустя довольно долгое время, зеленое свечение окутало левую ладонь и стекло вниз, медленно облегчая боль в костях. Ему удалось продержать магию несколько секунд, прежде чем отдернуть левую руку, задыхаясь и дрожа.

Лечить самого себя изначально трудное занятие — и совершенно невозможное в бою — но еще труднее, когда твои магические резервы пополняются в час по чайной ложке. Однако он старался вливать немного исцеляющей магии в запястье каждый час или около того — уже лучше, чем ничего. С такой скоростью можно залечить руку к утру.

Если бы только удалось что-то сделать с этим… ощущением.

Оно не оставляло даже после того, как он вымыл все свои кости — ему все еще казалось, что лозы сжимают тело, ползают по нему, снова вдавливают в снег и пачкают землей. Но когда он опускал взгляд к рукам или ногам, то не видел никакой грязи — ее и не могло там быть. Кости были совершенно чисты, но… ощущались определенно иначе.

Вздрогнув, Папирус оторвал взгляд от своих костей и обратил его на шарф. Обычно он мог с легкостью починить его, но не сейчас, при больном запястье и слабом источнике света. Единственное, что мешало включить свет — скелет не хотел разбудить Санса.

…Хотя, кухня находится прямо под комнатой Санса, и свет оттуда не просочится под его дверь.

Подхватив половинки шарфа и швейные принадлежности, он отправился на кухню, где разложил все вещи на столе и щелкнул выключателем. (При свете не проявилось никакой грязи — Санс любезно постирал ткань вместо него). Помассировав запястье несколько минут, Папирус снова приступил к работе, под ярким светом она стала гораздо проще.

Ему не в первый раз приходилось чинить свой шарф: тот был довольно длинным и частенько цеплялся за ветки, хотя в последние годы Папирус старался быть осторожнее. Если бы кто-то присмотрелся к ткани, то заметил бы стежки на местах разрывов, особенно тех, которые остались со времен, когда он только учился шить.

Но ему впервые приходилось сшивать куски шарфа.

Не то чтобы это невозможно — особенно для него — но видеть любимый предмет одежды в таком состоянии было, мягко говоря, неприятно.

Особенно учитывая обстоятельства, которые к этому привели...

Игла воткнулась в палец, и это не было случайностью, Папирус отпустил шарф и вцепился в столешницу дрожащими руками. Закрыв глаза, он сосредоточился на дыхании и тихой музыке, льющейся из гостиной. Вдох… выдох. Вдох… выдох.

Пора возвращаться к работе. Следи за иглой с нитью. Старайся сделать шов настолько незаметным, насколько возможно. Игнорируй боль в запястье. Просто сосредоточься на шитье. Сосредоточься, сосредоточься, сосредоточься.

Пятнадцатиминутное занятие отняло гораздо больше времени, из-за того, что он постоянно прерывался на массаж запястья (и попытки исцелить его), но, наконец, шарф снова был цел. Отложив швейные принадлежности, Папирус расправил ткань дрожащими руками, как будто боясь, что она может снова развалиться от одного неверного движения.

Он осторожно обмотал шарф вокруг шеи и вздохнул от знакомого ощущения мягкой ткани, скрывающей верхние позвонки. Мелочь, но он ощутил себя гораздо безопаснее — не говоря уже о том, что завершение тонкой работы дарило дополнительное облегчение.

Может быть, сейчас он сможет отдохнуть остаток ночи.

Решив убрать швейные принадлежности утром, он оставил их на столе и пошел обратно в гостиную, выключив по пути свет в кухне. Там он плюхнулся на диван, рассеянно гадая, что пропустил в фильме...

На экране прямоугольного робота осыпали желтые лепестки.

Папирус быстро схватил пульт и несколько раз ударил по кнопке питания, телевизор замерцал и потух. Скелет пялился на экран, все еще сжимая пульт, и пытался унять дрожь. Когда это не сработало, он выронил пульт, подтянул длинные ноги к груди и свернулся клубочком, прижав шарф к лицу.

«Просто перестань думать об этом, — прокручивал он в голове, вцепляясь в мягкую ткань. — Ты в порядке. Прекрати думать об этом».

Внезапно запястье свело болезненной судорогой, он с рычанием сжал его другой рукой и преобразовал всю свою магию и силу воли в ярко-зеленую вспышку.

Боль полностью пропала. Как и его энергия.

Со слабым стоном Папирус повалился на бок. Спина, ребра и череп все еще болели, но он ощутил себя еще слабее от одной только мысли попытаться вылечить и их тоже. Рука и нога были здоровы, а шарф — цел, и это уже кое-что. Это уже хорошо. Сегодня произошло что-то хорошее.

Держа это в голове, он, наконец-то, провалился в сон.

В сон, пронизанный желтым, зеленым и серым.

* * *

Свет, отраженный от желтого бумажного листочка, поприветствовал скелета, когда тот разлепил глазницы.

Папирус решил сесть, но запутался в одеяле, которым не помнил, чтобы накрывался. Выпутавшись, он протер глазницы. Как долго он спал?!

Ему потребовалась пара секунд, чтобы понять, что бумажка и одеяло не появились из ниоткуда, и он потянулся, чтобы подобрать стикер, с удовольствием отметив, что рука больше не болит. Это оказалась коротенькая записка, написанная знакомым почерком:

спи спокойно, бро.

я на работе, пиши, если понадоблюсь.

p.s. шарф отлично выглядит.

Он перечитал записку несколько раз. Почерк абсолютно точно принадлежал Сансу, но вот слова…

Санс? Добровольно отправился на работу? Без него?

Папирус обнаружил, что задается вопросом, а не попал ли он случайно в альтернативное измерение, как в том научно-фантастическом бреде, которым периодически увлекался брат. Санс никогда не ходил на работу без изрядной доли жалоб и ворчания. Что он задумал? Папирус что-то упускает?

Потирая ушиб на затылке, Папирус снова расслабился на диване и ненароком бросил взгляд на настенные часы. Десять утра — он уже давно должен быть на рабочем месте. Почему Санс его не разбудил? Не мог же он просто…

Нет, нет, это неправильно. Нельзя снова пропускать работу. Хромота прошла, и запястье больше не болит — конечно, еще остались кое-какие травмы, но ничего, что могло бы помешать ему вернуться к работе над головоломками и стоянию в карауле.

…Если исключить, что он уже доказал, что в последнем не был хорош.

Кости Папируса как будто прибавили в весе, пока он складывал одеяло и переносил его в комнату. Скелет сел на кровать и провел некоторое время, разглядывая заплатки на ковре, который все еще пах мылом.

Это правда то, чего от него хотел Санс? Просто… сидеть дома весь день и ничего не делать?

Внезапно Папирус выпрямился, с раздражением вспомнив совет, который сам вчера дал своему брату.

Я не доверяю себе. И тебе тоже не следует.

…Может, он прислушался к этому совету.

Папирус потянул за край шарфа и, уткнувшись в него носовой впадиной, сделал несколько судорожных вдохов. Но не заплакал — не мог себе позволить, не сейчас. Он ничего не получит, если будет просто сидеть и жалеть себя.

— Может быть, я-я и не заслуживаю доверия, — пробормотал он в шарф, — но это не значит, что я не могу ничего сделать, правда ведь?..

Нет, разумеется. Он все еще может выполнять свои обязанности часового. Он должен — это его работа. Конечно, он опоздал, но, как обычно говорил его брат, лучше поздно, чем никогда. В любом случае, не стоит пропускать еще один рабочий день.

Решительно выдохнув, Папирус встал с кровати и вытащил чистую одежду. Какой-то миг он искал нагрудник боевого тела, пока не вспомнил, что с ним случилось, так что вместо него пришлось выбрать скучную серую толстовку с капюшоном. Толстовка была длиннее, чем его нынешняя кофта, но все равно не достаточной длины, чтобы полностью скрыть позвоночник. Но остальные вещи остались прежними — нижняя часть доспеха, привычные сапоги, перчатки и шарф.

Оглядывая себя в зеркало, он с удивлением понял, что сутулится. Ему с детства не приходилось сознательно контролировать осанку, а с возрастом он стал в этом лишь лучше. Возможно, частично причина была в непривычной одежде — вернее, в мешковатой толстовке. Позже стоит придумать что-то на этот счет, а сейчас пора завтракать и идти на работу.

Заставить себя съесть хоть немного спагетти оказалось так же трудно, как и вчера — его подташнивало всякий раз, как он клал что-то в рот, не говоря уже о необходимости это проглатывать…

Скелет обхватил шею руками и помассировал ушибленные позвонки, чувствуя, будто в горле встал комок и он задыхается, хотя на самом деле ничего подобного не было. Лозы не сдавливали его, но это не значило, что он мог легко отмахнуться от ощущений.

«Хватит, это всего лишь спагетти, — думал он. — Санс был прав — мне нужно есть, чтобы восполнить ХП и магию». По крайней мере, последняя восстановилась достаточно, чтобы можно было призвать какую-нибудь атаку в случае необходимости. Он заставил себя проглотить еще немного еды, борясь с тошнотой, а остальное убрал обратно в холодильник.

Подойдя к тумбочке, чтобы покормить домашний камень перед выходом, он заметил вчерашний леденец. Больше из-за любви к порядку, чем из-за чего-то еще, он сунул конфету в карман толстовки, кинул на камень щепотку посыпки, вернул баночку с ней на место и развернулся лицом к двери.

Пора отправляться на работу.

Не без колебаний он покинул дом и отправился через Сноудин, стараясь демонстрировать столько уверенности, сколько возможно. Однако это было сложнее, чем он ожидал, особенно когда рядом проходили другие монстры.

Обычно в том, что жители оборачивались ему вслед, не было ничего странного, учитывая, каким он был громким и эффектным, но сегодня скелет как будто чувствовал на себе еще более пристальное внимание. Каждый раз, когда кто-то смотрел на него, ему приходилось бороться с желанием втянуть голову в плечи и обхватить себя руками. А ощущение толстовки вместо привычного нагрудника только делало все хуже — заставляя чувствовать себя полностью открытым. Папирус мог поклясться, что другие монстры смотрели на него дольше обычного, хоть он и пытался убедить себя, будто дело в том, что сегодня он вышел на работу позже обычного и одет немного по-другому. Поэтому они, наверное, просто убеждались, что скелет, который прошел мимо, действительно Папирус. Это логично, правда ведь?

Однако он все равно не мог отделаться от ощущения, что на самом деле они пялились, оценивали его, пытались понять, достоин ли он стать будущим членом гвардии или даже часовым Сноудина. Он не чувствовал, что достоин, и начал гадать, смогут ли они принять его.

Но никто не сказал ему ни слова, кроме нескольких тихих «привет». Он целую вечность проходил через город, а никто не подошел и не спросил, где он был вчера.

Может, ему просто мерещится.

Наконец, он добрался до яркой вывески «Добро пожаловать в Сноудин», а потом и до моста, ведущего в лес. Да, похоже, все в его голове — никто не прогнал его, и он мог просто взять и пойти на работу, как будто ничего не слу...

Перед глазами вспыхнули звезды, он пошатнулся, а через миг в затылке расцвела острая боль. Ему удалось устоять на ногах, но это не помогло отогнать панику при воспоминании о волшебных пулях, которые летели в него, вонзались в кости, сокращали ХП. Он не мог позволить этого снова, нужно что-то делать...

Все еще ошеломленный после удара, Папирус развернулся и с криком бросил большую кость в сторону нападавшего.

— ААА!

Крик пробился сквозь его панику, и скелет с удивлением узнал в нем голос подростка, а не цветка, которого ждал.

Как только зрение прояснилось, Папирус, наконец, разглядел низкого сине-зеленого монстра, который в шоке пялился на кость, торчавшую из земли. Это был сноудрейк — один из подростков-сноудрейков, с которыми он частенько сталкивался, совершая обход по лесу. К счастью, его не задело, но он определенно испугался, хотя страх быстро обратился в гневный взгляд, которым ребенок одарил Папируса, перед тем как убежать.

Скелет посмотрел ему вслед и переключился на кость, которую сам бросил, пока разум продолжал обрабатывать ситуацию. Внезапное осознание произошедшего окатило его волной леденящего ужаса.

Звезды, он напал на ребенка.

— По-погоди! — позвал он маленького монстра, бросаясь вдогонку, но пошатнулся и чуть не упал в снег. — Ты в порядке?!

Но подросток уже пропал, наверное, убежал в город.

Папирус довольно долго смотрел на восток, пытаясь собрать воедино то, что произошло. Не было ничего необычного в том, что время от времени часовые подвергались нападению подростков. Но обычно попасть под такое «нападение» обозначало просто быть забросанным снежками. Весело… и не так больно, как сейчас.

Оглянувшись туда, где он стоял несколько минут назад, Папирус увидел снежный ком, угодивший в него, и подошел, чтобы поднять его. Он оказался тяжелее простого снежка и, видимо, это был вовсе не обычный снег, а кусок льда, облепленный снегом.

Но… зачем ребенок бросил в него этим?

И зачем он напал на ребенка в ответ?

Даже если он сталкивался с прямой опасностью, насилие никогда не было его первым импульсом. Для атаки всегда должна быть причина — может быть, нападавший был смущен или испуган, или не пытался на самом деле никого ранить. Тогда почему первой мыслью скелета было бросить одну из своих костей в нападавшего?

В ребенка?

И совершенно неважно, что он не сразу понял, что позади стоял ребенок — это не оправдание. Нельзя раскидываться костями вокруг, что бы там ни было. Кто-то мог пострадать! Ребенка не задело, но удар прошел слишком близко, и… и…

Может, сегодня стоило все же остаться дома.

Однако сейчас в город возвращаться слишком поздно, к тому же там ему придется столкнуться с родителями ребенка, а сама мысль об этом вызывала тошноту. Возможно — просто, как вариант — можно попросить помощи у Санса, потом, если они пересекутся во время патруля. Да. Неплохая мысль.

Потирая новую шишку на затылке, Папирус потащился через глубокий снег к мосту и не спеша пересек его. День только начался, а в голове уже было слишком много забот.

* * *

Деревья отбрасывали на снег глубокие тени, и в лесу царил легкий полумрак, пронизанный тонкими лучами света, в которых поблескивали, словно драгоценности, снежинки. Порыв ветра, качнув заиндевелые ветви, подхватил конец отремонтированного шарфа Папируса.

Папирус бывал в этой части леса больше раз, чем можно сосчитать, и никогда не боялся, что за деревами может кто-то таиться. Но теперь он стоял как вкопанный, вглядываясь в стволы деревьев словно в бездну рядом со свалкой в Водопадье. Знакомые тени казались чуждыми и угрожающими, и он мог поклясться, что видел, как что-то шевелится между деревьями.

Он не мог сдвинуться с места.

Он пытался. Говорил себе, что бояться нечего, что он ходил тут тысячи раз, что нужно всего лишь пройти короткую скользкую тропинку, перепрыгнуть через провал, где ждала одна из его собственных головоломок, а там уже рукой подать до станции. Все как всегда, нечего бояться. Тут ничего нет. Никто не будет настолько глуп, чтобы нападать на кого-то на льду, где легко можно ускользнуть от противника.

Он прокрутил в голове все рациональные доводы, почему у него не должно быть причин для страха, но все равно не мог сдвинуться с места.

Ему потребовалось время, чтобы осознать, как трясутся колени, и что дрожь быстро перекидывается на остальное тело.

Но он все равно не мог пошевелиться.

Позади, совсем близко — станция Большого Пса, да и Сноудин немногим дальше. Он мог просто развернуться и отправиться домой, и сидеть там. Очевидно, что он не в состоянии нести стражу.

Но его увидит Большой Пес, а значит, и другие часовые и стражи узнают, что он сбежал со своего поста. А еще ему придется пересечься с родителями того подростка и объяснять, зачем он напал на их сына. И тогда народ начнет гадать, а способен ли он вообще справиться со своей работой.

Но если он пойдет вперед, то…

Он не мог сделать и шага.

Папирус решительно топнул ногой, но быстро сгорбился, спрятав лицо в ладонях.

— Что не так с В-Великим Папирусом, что он не может даже приступить к своей работе?! — крикнул он в толстую ткань своих перчаток.

Скелет медленно выпрямился, отнял руки от лица и тоскливо огляделся по сторонам. Только начав задаваться вопросом, что будет, если простоять здесь весь день, он заметил тропу.

Все верно — вторая тропа, ведущая в обход холма, и там было меньше деревьев. Он редко ходил по ней, а если и ходил, его разум обычно занимала перенастройка головоломки с ледяными переключателями, но, может быть, сегодня стоит выбрать этот маршрут.

Может, он все-таки справится с собой.

Делая глубокие вдохи и выдыхая клубы пара в морозный воздух, Папирус начал свой спуск вниз, сосредоточившись на том, чтобы успокоить нервы и не поскользнуться.

— Это… похоже на короткую дорогу, которыми пользуется Санс, — бормотал он себе под нос, пытаясь выдавить улыбку. — Нье-хе-хе.

Но, дойдя до дна, он понял свою ошибку — путь привел его к крутому обрыву и темной пещере, тропа не огибала холм полностью.

Эх.

Посмотрев с обрыва, Папирус увидел несколько домиков далеко внизу, вздохнул и развернулся. Он шел назад, не отрывая взгляда от своих следов, и думал, что делать — оправиться дальше через лес или пойти домой — когда заметил еще одну цепочку следов в снегу, пересекающихся с его. Следы были меньше и на приличном расстоянии друг от друга, будто их оставило существо с длинными ногами, но он не помнил никого...

— Часовой, — прозвучал глубокий голос прямо за спиной, Папирус дернулся, взвизгнув, и быстро развернулся вокруг оси. Он распахнул глазницы, материализовал несколько костей, и лишь потом понял, кто перед ним стоит.

Его внимательно разглядывал гифтрот, из его — ее, осознал Папирус, когда заметил крупные рога — горизонтального рта и носовых впадин сочилось туманное дыхание. Она прищурила верхние глаза, а широко открытыми нижними оглядывала его с головы до ног. Через несколько секунд молчания Папирус заметил, что гифтрота обвивает рождественская гирлянда, которая застряла в левом роге и обмоталась вокруг правой передней ноги.

— О-ох, — выдохнул Папирус и отступил на шаг, когда понял, что слишком сильно пялится. Волшебные кости растаяли в воздухе. — Вам… вам нужна помощь.

Она отвела взгляд и повесила уши. Папирус мгновенно забыл про собственное беспокойство и потянулся, чтобы снять гирлянду с ее рогов.

— Не волнуйтесь, — сказал он, осторожно вытягивая украшение из миниатюрных деревьев, служивших ей рогами. — Всего секундочку.

И зачем подростки так издеваются над гифтротами? Обычно эти монстры держатся в стороне от всех и никогда ни на кого не нападают. Конечно, их внешний вид немного… пугающий, со всеми этими четырьмя глазами, вертикальными челюстями и клыками, но они всегда были мирными, по большей части.

— Я едва не столкнулась с вами, — внезапно прошептала гифтрот, Папирус взглянул ей в глаза. — Видно, вас обуревали… мысли.

— Все нормально, — ответил он, вытянув, наконец, гирлянду из рогов. Он наклонился и перешел ко второй части украшения, обвязавшейся вокруг ее ноги. — Я… мой долг, как часового, не только совершать обходы, но и присматривать за другими. Вы всегда можете обратиться к нам, если вам понадобится помощь.

В конце концов, украшение было убрано, гифтрот топнула ногой и покачала рогами.

— Бремя снято, — сказала она, вновь подняв голову. Анатомия гифтротов не позволяла им улыбаться, но Папирус увидел облегчение в ее взгляде.

Жаль, что у него не было для нее подарка…

О!

Сунув руку в карман, он достал леденец, который получил на днях, и протянул его монстру.

— Это вам, — сказал он, слабо улыбнувшись. — Я знаю, что это немного, но…

Гифтрот сомкнула челюсти на конфете и сжевала ее вместе с оберткой и палочкой.

Папирус заторможенно убрал руку, понимая, что только что легко мог лишиться одного из пальцев.

— Н-ну, рад, что вам понравилось, — он бросил взгляд на кольца гирлянды в руках и перевесил ее на плечо. Стоит отнести это на караульную станцию.

Похрустев конфетой, она проглотила ее, закинув голову.

— Благодарю, часовой, — прошептала гифтрот и развернулась, чтобы уходить.

— П-подождите! Пока вы не ушли, — крикнул Папирус, не успев даже подумать. Она покачнула рогами и обернулась, взглянув на него нечитаемым взглядом. Скелет озирался по сторонам, понимая, как глупо прозвучит его просьба. Ему пришлось подставить руку под подбородок, чтобы спрятать свою дрожащую челюсть. — Эм, ну, — он сглотнул, убрал руку и посмотрел в одну из пар глаз гифтрота. — Сейчас я кое-кого ищу… но я не могу четко видеть в т-темноте леса на этом холме. — Это правда… по большей части, хоть и неполная причина, по которой он просил помощь. — Ваше зрение явно лучше моего, так что, может быть, вы могли бы… могли бы составить мне компанию по дороге через лес?

Гифтрот несколько секунд смотрела на него, а потом отвернулась.

— Ведите.

Борясь с желанием запрыгать от облегчения, Папирус вместо этого направил свою энергию в подъем на холм. Его временная спутница молча шла следом, но, кажется, поход не раздражал ее. Когда они поднялись, гифтрот вышла вперед и пошевелила ушами, вслушиваясь в ледяной лес.

— Здесь вы ведете свои поиски? — спросила она.

— Д… да, — ответил он, переступая с ноги на ногу и дергая шарф. — Остальная часть леса была довольно светлой для меня, но здесь...

— Понимаю, — бросила она и начала углубляться в лес, Папирус побежал за ней.

Этот участок был все таким же гнетущим и жутким, но Папирус держался поближе к гифтроту, которая легко шагала по ледяной тропе. А вот скелет не раз скользил и едва не падал на особенно гладких местах, и каждый раз ему приходилось бороться с желанием схватиться за другого монстра, понимая, что она вряд ли это оценит.

На полпути гифтрот внезапно остановилась, и Папирусу пришлось приложить усилия, чтобы не выказать своего страха.

— В ч-чем дело? — заикаясь, спросил он и завертел черепом по сторонам, но не заметил ничего в лесном полумраке. Когда Папирус обернулся на другого монстра, то увидел, что она, опустив голову к земле, качает ей из стороны сторону. Он уже собрался спросить, что она делает, как гифтрот резко мотнула головой и громко щелкнула челюстями. Он дернулся в сторону, поскользнулся и опрокинулся на спину.

— Оуу…

— У вас проблема? — гифтрот оглянулась на него, что-то пережевывая.

И тут он увидел листья у нее во рту и мысленно пнул себя.

— Н-нет. Я просто оступился, ньех-хех, — он чувствовал, как краснеет, и понадеялся, что гифтрот этого не заметила. Пошатываясь, скелет поднялся на ноги, и они отправились дальше.

Наконец, они миновали темный участок тропы и вышли на маленькую поляну, где была головоломка с ледяными переключателями, которую Папирус собирался настроить. Гифтрот проглотила траву, которую жевала все это время, и тряхнула рогами.

— Вот мы и пришли, часовой, — сказав, она развернулась, чтобы уйти.

— Ой! Спасибо вам! — крикнул он ей в след. Она обернулась.

— Удачи в поисках. Я ничего здесь не видела, — с этими словами она пошла в лес, цокая нескользящими копытами.

Папирус улыбнулся и направился к головоломке, легко перешагнув через провал.

— Ничего кроме заблудших желтых трав.

Его ноги внезапно потеряли опору, и он проскользил вперед, врезавшись в сугроб на другой стороне поляны.

---

Примечания:

Арт к главе:

http://asleepyskeleton.tumblr.com/post/139897574858/undecorating-the-gyftrot-from-the-latest-chapter

Примечания:

Как лепестки увядшего цветка, как холодок, бегущий по спине, как раскаленное железо.

---

Флауи разглядывал одну из своих лоз, на которой красовались глубокие следы зубов, сочащиеся соком, стекавшим на снег и замерзавшим при минусовой температуре. Он потряс лианой, пытаясь избавиться от жгучей боли, а потом втянул лозу под землю.

Ну, вот тебе и награда за желание повеселиться. Хотя пытаться напугать Папируса, пока гифтрот ошивался рядом, наверное, не было самой умной затеей.

По крайней мере, полностью не откусил. И что еще интереснее — Флауи никогда раньше не видел, чтобы Папирус просил помощи у гифтрота, а еще можно смело сказать, что скелет скинул свое ленивое оцепенение и теперь снова в строю. А ведь цветок уже заждался и чуть было не ушел со скуки следить за Сансом и, может даже, начать снова перестраивать планы. (Или, как вариант, все быстренько перезагрузить, если он не забыл сохраниться заранее).

И не менее смело можно говорить, что теперь скелет походил на нервную развалину.

Идеально.

Какое-то время Флауи держал дистанцию, просто наблюдая, как Папирус неуверенно перенастраивает свои головоломки. Он постоянно оглядывался через плечо, когда рядом не было других часовых, но у Флауи довольно ловко получалось нырять под землю прежде, чем его замечали. Как же хотелось подобраться поближе и хорошенько напугать скелета, но цветку удавалось сдерживаться — если напугать его сейчас, когда он так близко к другим караульным постам, можно привлечь ненужное внимание остальных часовых.

Папирус перекидывался несколькими фразами с каждым из часовых, пока шел к своей станции, но никто из них не упомянул о произошедшем вчера — даже Малый Пес и Догго. Единственной странностью в поведении первого было то, что он не вытянул шею, когда Папирус похлопал его по голове, а вот Догго вел себя более подозрительно — нервно попыхивал собачьим лакомством и был немногословен. Кажется, Папирус принял это на свой счет, и, когда он, наконец, добрался до своей сторожевой станции, его дух заметно увял.

Флауи ждал его, прячась в деревьях за его станцией. Однако до того как Папирус успел подойти достаточно близко, Флауи протянул одну из лоз к ближайшей ветке и быстро позаботился о том, что в дальнейшем могло доставить ему лишние хлопоты. Лиана обвила крошечную камеру и раздавила ее, сбросив обломки на землю. Пара взмахов листьями — и этот хлам оказался надежно зарыт под снегом, а Флауи смог переключить свое внимание на Папируса.

Скелет занял привычное место в убогой картонной коробке и закинул гирлянду, которую все так же носил на плече, под прилавок. Флауи ухмыльнулся. Наконец-то можно двигаться дальше. Сначала он хотел просто выскочить перед Папирусом, как обычно, но потом к нему в голову пришла идея поинтереснее.

Нырнув под землю, Флауи пробрался к Папирусу и осторожно высунул голову из снега, достаточно медленно, чтобы скелет его не заметил. Он тщательно осмотрел его и отметил, что толстовка с капюшоном не полностью прикрывает его позвоночник. Это делало все проще.

Подняв лозу из-под снега, он незаметно протянул ее в сторожевую станцию и, подобравшись к открытому позвоночнику, резко сунул ее вверх под мешковатую кофту.

Папирус закричал, опрокинул табурет и бросился вон из сторожевой станции, едва не сломав картонную конструкцию. Он отползал спиной вперед, нервно цепляясь руками за снег, и его движения стали еще дерганнее, когда он увидел Флауи. Рядом со скелетом материализовалось несколько костей, и он, наконец, уперся в дерево, выдавая нечленораздельные звуки, которые никак не складывались в слова.

— Божечки, Папирус, разве так принято приветствовать друга? — спросил Флауи с улыбкой, в которой невозможно было заподозрить подвох.

Скелет, дрожа с головы до пят, поднялся на ноги, глядя на Флауи так, будто на самом деле не видел — на его лице был тот самый запуганный взгляд, который говорит, что смотрящий не доверяет своим глазам.

С некоторого расстояния донеслось эхо обеспокоенного лая Догго, и Папирус вынырнул из своей паники. Он внезапно посмотрел вверх, а потом снова опустил взгляд на Флауи, который сложил бровки домиком и прикрыл листиком рот.

Папирус закрыл глаза, сделал несколько глубоких вдохов и крикнул в ответ:

— П-прости! Ничего особенного!

От другого часового больше ничего не было слышно, так что они вернулись к разглядыванию друг друга. Флауи нырнул в снег и выскочил ближе, Папирус сильнее вжался спиной в дерево, притянув призванные кости ближе, как будто они могли его защитить. От этого зрелища цветок чуть не рассмеялся, но сдержал себя. Вместо этого он заговорил, и в его голосе не было даже намека на насмешку:

— Что-то не так? — он наклонил голову, продолжая играть саму невинность. — Ты ведешь себя так, будто боишься меня. Разве ты не часовой или что-то в этом роде? Какой часовой будет бояться цветка?

Папирус все еще дрожал и дышал с трудом, пытаясь не удариться в бесконтрольную панику. Сунув руку за спину, он потрогал позвоночник, где Флауи коснулся его, и дрожь мгновенно стала сильнее. Наконец, сделав очередной глубокий вдох, он посмотрел на Флауи и выдохнул через носовую впадину.

— Чт-что ты здесь делаешь? — сказал он, пытаясь сделать свой голос требовательным, но ему не удалось скрыть испуганный тон.

Флауи изобразил на лице убедительное выражение непонимания.

— Что? Мне нельзя навестить друга? — он качнул головой и изменил выражение на скорбь. — Серьезно, чего ты так боишься? Вообще-то, это мне стоит бояться тебя!

Магические кости опустились, и Папирус упал бы там, где стоял, если бы не застыл на месте. Однако его челюсть шокировано отвисла.

— Чт… О чем ты, Флауи?

— Ты правда не помнишь? — Флауи наклонил голову, сохраняя выражение боли на лице. Внутри он ухмылялся от того, как легко было запутать Папируса. — Ты забыл все те кошмарные вещи, которые сделал со мной пару ночей назад?

Папирус сжал дрожащие челюсти и, покачав головой, спрятал лицо в ладонях.

— Нет, нет, все не так, — он отнял руки от лица и наклонился к Флауи. — Ты… это ты сделал… ты…

— Что я? — хлопнул глазками Флауи.

Папирус вцепился в шарф, и весь его гнев растаял, сменившись страхом.

— Т-ты… твои л… ты п-п-пытался… ты… — он снова медленно прислонился спиной к дереву и потер череп.

— Папирус? — Флауи подался ближе. Это так увлекательно. Ничего из того, что он вытворял раньше, не заставляло Папируса вести себя так — а сейчас все было новое, и ему хотелось посмотреть, куда это заведет. — Что я сделал?

Слезы кололи уголки глазниц скелета, и он сполз в сидячее положение, уткнувшись головой в руки. Он крепко зажмурился, его трясло, грудь тяжело вздымалась и, наконец, он крикнул:

— Т-ты ранил меня!

— Ранил тебя? — цветок отпрянул с потрясенным взглядом. — Почему, Папирус! Разве бы я мог что-то сделать, чтобы ранить тебя?

Папирус явно сражался с рыданиями, прижимая шарф к лицу.

— Нет, нет, нет, нет, нет, нет…

— Ну, если тебе нечего сказать, думаю, это тоже неплохо, — ответил Флауи, пожав листьями, будто скелет мог увидеть это. Он выдернул еще одну лозу и потянулся к Папирусу. — Ну-ну, Папирус. Все хорошо.

Как только лоза коснулась его, кости, зависшие рядом, внезапно выстрелили вперед, едва не пронзив Флауи. Тот успел уклониться от атаки, вовремя нырнув под землю, а потом снова высунулся. Там, где он когда-то был, теперь из земли торчали шесть костей.

— Посмотри на это! — крикнул он, изображая ужас.

Наконец, Папирус поднял взгляд, пытаясь стереть с лица следы слез.

— Видишь? — сказал Флауи наполовину расстроенным, наполовину обвиняющим тоном и указал на кости. — Вот о чем я говорю! Ты точно так же напал на меня прошлой ночью! — он наклонился ниже и нахмурился. — Ты ведь помнишь это, да?

По выражению Папируса было ясно, что он помнит, но скелет замотал головой.

— Н-нет, нет, Флауи, это не…

— Не знаю, что на тебя нашло, но нельзя так просто нападать на окружающих, — он потянулся, обвил лозой подбородок Папируса и потянул, пока тот не встретился с ним взглядом. — Особенно, если они ничего тебе не делали!

Он вытянулся сильнее, пока не смог разглядеть мелкие трещины на шее и челюстях скелета, где он сжал его немного слишком сильно несколько ночей назад.

— Ничего, на что ты не соглашался, я имею в виду.

Флауи с интересом поднял брови, когда Папирус отпрянул и свернулся в комочек. Рядом с ним неуверенно появилось несколько костей, но практически сразу они задрожали и растаяли. Новые несформированные атаки изредка вспыхивали в воздухе мерцающими сине-белыми огоньками.

Ну, он уже видел, как Папирус сопротивляется собственной магии, но в этот раз было что-то новенькое.

И, кроме того, цветок видел лицо скелета, которое тот прятал за своими ногами, и даже если большую часть скрывал шарф, все равно было интересно. Он не подозревал, что скелет физически способен выглядеть больным.

— Ну-ну, друг, — промурлыкал Флауи, имитируя успокаивающий тон своей матери. Он снова протянул лозу и положил ее на спину Папируса.

Папирус резко вдохнул, и магия вновь обрела форму костей. Он напряженно замер, а потом кости затряслись и разбились. Его тело ослабло как лепестки увядающего цветка, и теперь Флауи проще стало рассмотреть выражение Папируса — или, вернее, его отсутствие. Теперь скелет не фокусировал ни на чем взгляд, как будто полностью отстранился от мира вокруг.

Флауи улыбнулся и погладил его по лопаткам.

Некоторое время он молчал, дожидаясь, пока Папирус снова соберется. Но даже через несколько минут скелет оставался в том же состоянии, и Флауи взял на себя обязательство подтолкнуть разговор.

— Знаешь, а ведь ты до сих пор не извинился.

Когда Папирус все так же не ответил, Флауи потер лозой его ребра, которые, как он знал, все еще болели. И потер сильно.

Папирус вскрикнул, вернувшись к жизни, и завертел головой по сторонам. Несколько раз моргнув, он опустил взгляд вниз, ахнул, увидев Флауи, и снова попытался отползти. Разумеется, единственное, чего он добился — ударился затылком о ствол. Обхватив голову руками и шипя от боли, он снова посмотрел на цветок.

— Я сказал, — продолжил Флауи, наклонив голову, — что ты все еще не извинился передо мной, — он вытянул еще одну лозу и потыкал в одну из костяных атак, которые до сих пор торчали из земли. — Ты мог меня ранить!

— Я-я… — Папирус посмотрел на атаки, снова на Флауи и повесил голову. — Из...вини… — пробормотал он.

Выдав полуулыбку, Флауи похлопал скелета по плечу, заметив, как он вздрагивает.

— Тогда я, наверное, прощаю тебя, если этого больше не повторится, — он внимательно изучил скелета. — Не повторится ведь?

— Н… н-н….

— Сойдет! — Флауи убрал свои лозы и хихикнул, но внезапно поднял листья ко рту в наигранном удивлении. — О, Папирус! Я чуть не забыл.

Скелет начинал подниматься на трясущиеся ноги, пытаясь помочь себе, держась за дерево, но от слов Флауи напрягся и, бросив быстрый взгляд в строну цветка, сглотнул.

— В ч-чем дело, Флауи?

Он снова изучил скелета, отметив его напряженную позу, дрожь, то, как он не мог смотреть ему в глаза. Часть его задалась вопросом, может быть, взваливать на Папируса эту информацию будет уже чересчур — в конце концов, не хотелось слишком рано ломать скелета. Процесс нужно растянуть достаточно, чтобы задеть этим его братца-идиота. Но если прождать слишком много, это может и не сработать.

Ох, ладно. Он сохранялся, и в случае чего можно вернуться.

Флауи кивнул головой на наблюдательную станцию Папируса.

— Ой, да так… просто, мне кажется, что тебе стоит кое-что знать, ты ведь часовой и все такое.

Он исчез под землей, вынырнул рядом с деревьями за станцией и поманил скелета листьями.

— Иди за мной.

Папирус смотрел на него, но не двигался. Улыбка Флауи немного дрогнула.

— Ты меня не слышал? Я говорю, иди за мной.

Скелет сделал шаг назад.

— Папирус… — он наклонил голову, разочарованно хмурясь. — Разве ты мне не доверяешь?

Скелет поморщился и не ответил ни кивком головы, ни качанием.

— Так хочется все делать по-плохому? — Он протянул лозу к ногам Папируса, так, чтобы тот заметил это, и скелет отпрыгнул от нее в направлении Флауи. Цветок ухмыльнулся. — Видимо, нет.

Он снова ушел под землю и выскочил в нескольких метрах дальше, и Папирус с огромным нежеланием пошел за ним.

* * *

Санс, стоя спиной к двери, разглядывал туман, скрывавший потолок пещеры.

Сейчас было несколькими минутами позже его обычного появления здесь, и в нормальной ситуации он бы уже постучал. Хоть и рутина, как и все, что он нынче делал, но это занятие ему не надоедало. Конечно, шутки были старыми — шутки имеют тенденцию устаревать, если повторять их так часто — но это неважно.

Ее смех никогда не устаревал.

Он не был похож на смех, который скелет так часто слышал в Гриллби’s или на курорте — смех, говорящий, что он был смешным, занимательным. Не то чтобы он не ценил это, но по сравнению с ее смехом…

Ее смех как будто бурлил в грудной клетке — богатый глубокий звук. Ее смех говорил, что его шутки были единственной вещью, поддерживающей ее. Светом во тьме. Лекарством от одиночества.

Этим были его шутки для нее. И этим же был ее смех для него.

Пониманием, что кто-то может положиться на его помощь…

Санс тихо вздохнул и выпустил облачко пара в холодный воздух.

Он потерял это чувство…

«Но это не значит, что она не рассчитывает на тебя», — рассудил он и закрыл глаза.

Подняв руку, он постучал в дверь костяшками пальцев.

Тук, тук.

Раздался взволнованный вздох, а за ним тихий облегченный смешок.

— Кто там?

Он открыл одну глазницу и слабо улыбнулся.

— Захариус.

— Какой Захариус?

Прикрыв рот ладонью, он изобразил звук полоскания горла и ответил:

— Выкрючи оду ири я захариус!

И снова из-за двери донесся богатый смех, от которого в его душе стало немного светлее.

— Теперь, — сказала она, отсмеявшись, и он слышал улыбку в ее голосе, — моя очередь.

Тук-тук.

Он ощутил улыбку — настоящую улыбку — расцветающую на лице и повернулся, облокотившись плечом на дверь.

— Кто там?

— Печаль.

Улыбка превратилась в нейтральную. Ох.

— Эм. Какая печаль?

— Ой, не печалься ты так! Это всего лишь шутка!

Санс медленно сполз в сидячее положение. «Неудачное время, Леди», — подумал он, но заставил себя рассмеяться, даже если в памяти всплыло воспоминание о брате, рыдающем у него на плече.

— Х-хех. Хорошая шутка.

Повисла тишина, и он услышал, как она поерзала за дверью.

— …Что-то не так? — спросила она.

— Неа, — быстро бросил он, пожав плечами. — Ничего особенного.

— Не надо думать, что если я тебя не вижу, то не слышу перемен в твоем голосе.

Санс вздернул надбровную дугу. Черт, а она хороша.

— Ты всегда можешь со мной поделиться, если хочешь, конечно. Но ты не обязан принимать мое предложение, — она помолчала. — В любом случае, твоя очередь.

Вздохнув, он устроился поудобнее и поднял руку над плечом, чтобы снова постучать. Но остановился, опустил руку и уставился на нее.

— Ну, — начал он, и не продолжил.

— Да?

Его взгляд на мгновение замер, а потом он пренебрежительно махнул рукой и сунул ее в карман толстовки.

— Не. Не хочу тебя этим грузить.

Он снова услышал улыбку в ее голосе, но в этот раз насмешливую.

— Ты ничем меня не загрузишь. Разве что начнешь излишне разгружать мою конфетницу, — улыбка пропала. — Расскажешь, о чем ты задумался?

В какой-то момент он почти отмахнулся от ее слов, но остановил сам себя.

— Похоже, я не могу проигнорировать такое сладкое предложение, да? — он дал себе возможность насладиться ее смехом, а потом продолжил. — Просто… эх, кое о ком, с кем я знаком.

— Кто-то из тех, о ком ты мне рассказывал?

Да.

— Неа, просто знакомый.

— В чем же дело?

— Ну… — он разглядывал тапочки, пытаясь сообразить, как рассказать, не выдав всего. Возможно, идея была не такой и хорошей.

— С ним что-то не так, наверное, а я хотел бы помочь.

— Тебе известно, что не так?

— В том и фишка, — он пожал плечами. — Я не знаю. Он не говорит мне.

К его удивлению, снова раздался ее смех, он практически ощущал его вибрации через дверь.

— Эй, я рассказываю много шуток, но, эм… это не одна из них.

— Прости! Просто описание твоей проблемы звучит так знакомо.

О чем она… оу. Санс потер лицо руками и поморщился, осознав собственное лицемерие.

— Ага, похоже, ты меня подловила.

— Ммм. Возможно, с этой точки зрения тебе удастся понять, почему кто-то может не хотеть обсуждать с тобой свои проблемы.

Потому что… он не хочет волновать меня? Его улыбка снова стала дежурно-нейтральной.

— Не уверен, что все так просто. Я чувствую, будто… что-то происходит.

— Почему ты так чувствуешь?

Потому что я нашел его посреди леса, половина его доспехов пропала, а тело покрывали ушибы. Потому что он вздрагивает каждый раз, как я касаюсь его. Потому что он кричит во сне.

— Хз. Наверное, потому что он выглядит не очень.

— Поэтому ты боишься, что с ним могло что-то случиться.

Я знаю, что с ним что-то случилось.

— Ага, походу.

— Тебе кажется, что он все еще может быть в опасности?

Санс задумался.

— На самом деле, я не знаю.

— …Ну, — он услышал, как она сдвинулась за дверью. — Тебе нельзя заставлять его говорить. Этим ты можешь только сильнее навредить, если он действительно как-то пострадал.

— Так… как же мне тогда помочь?

Молчание.

Санс прождал несколько минут, но ответа все так же не было. Он начал задаваться вопросом, затерялась она в своих мыслях или просто ушла, оставив его самого разбираться во всем — правда, не казалось, что это в ее стиле.

…Если исходить из того мизера, что он знал о женщине, которую ни разу не видел.

— Тебе…

Ее голос слегка дрогнул, Санс сел прямо.

— Тебе нужно дать ему самостоятельно прийти за помощью. Но… присматривай за ним. Пожалуйста.

Даже через дверь в ее голосе была слышна легкая хрипотца, и душа скелета вздрогнула. Если бы он не знал ее, то решил бы, что когда-то она оказывалась на его месте.

— Ты хорошо его знаешь, — продолжила она, — он тебе доверяет?

— Да, — он сухо сглотнул и навалился на дверь. — Думаю, доверяет…. Надеюсь, доверяет.

Он поймал себя на том, что съеживается.

— Тогда дай… ему понять, что ты рядом. Дай ему понять, что он может прийти к тебе, — она снова передвинулась, и по ее голосу, ставшему немного глуше, он догадался, что она приблизилась лицом к двери. — Я не знаю, что случилось с твоим… другом, но я знаю вот что: если он пострадал, то может сделать что-то очень глупое.

Санс резко втянул воздух, в котором не нуждался.

— Пожалуйста, проследи, чтобы этого не произошло.

Бззз, бззз.

Санс крепко зажмурился, пока доставал телефон и решал, стоит ли читать сообщение. Но потом в голову пришла мысль, что это мог быть Папирус, так что он сел и посмотрел на телефон. Оказывается, он пропустил еще одно сообщение — от Догго, судя по внешнему виду — но самое новое было не от Папируса, а от другого часового.

Санс, тебе стоит проверить станцию брата. Камера пропала, и я волнуюсь :( Слышал, кто-то там вчера поранился????

Скелет прищурил глазницы, пока читал сообщение, а потом сунул телефон в карман.

— Спасибо, Леди, — сказал он, разворачиваясь к двери. — Я буду держать тебя в курсе.

— Пожалуйста.

— Слушай, эм, мне надо идти. Они хотят, чтобы я кое-что расследовал в лесу.

— …Ну, что ж. Было приятно пообщаться с тобой.

Печаль в ее голосе не прошла незамеченной, он ощутил укол жалости в душе.

— Увидимся, Леди.

— До свидания.

* * *

Папирус ощущал себя как во сне.

В реальности он пробирался через сугробы метровой глубины, но не чувствовал ни холода воздуха, ни влаги снега. Лесные деревья как будто качались где-то вдалеке, и Флауи…

…нет, Флауи был здесь. Если бы его здесь не было, скелет бы за ним не шел.

«Ты можешь развернуться, — говорила отдаленная часть его мозга. — Можешь развернуться и позвать на помощь».

«И тогда он ранит тебя, — вторила близкая, перепуганная часть его. — Просто делай, как он хочет, и он не причинит вреда. Кроме того, ты его друг, да?»

Его пробила дрожь, и он покачнулся, с трудом удерживая внимание на цветке, который все время выскакивал из снега в нескольких метрах впереди.

Казалось, что они бороздили снег часами, но на самом деле поход занял минуту или две, и они добрались до места назначения — большого поваленного дерева. Папирус тупо уставился на него, немного расфокусированным взглядом. Он отрешенно опознал в этом дереве то, скрип которого постоянно слышался позади своей станции — в ветреные дни звук разносился особенно далеко.

Но приглядевшись, он начал замечать, что снег вокруг ствола придавлен не так, как бывает, когда дерево просто падает. Папирус достаточно побродил по лесу, чтобы видеть разницу. Снег выглядел так, будто его копали — лихорадочно, судя по всему — и там все еще виднелись следы когтей.

Папирус несколько мгновений, недоумевая, разглядывал эту картину, а потом развернулся к Флауи, который выжидающе смотрел на него.

— Что случилось? — наконец спросил он.

— Давай, Папирус. Я знаю, что ты умненький.

Он слишком устал, туман в голове мешал разобраться в чем-то подобном, но он все равно попытался. Скелет начал внимательно осматривать место происшествия, стараясь сложить кусочки воедино. Очевидно, в этом деле замешаны несколько монстров, собачьи следы значили, что здесь были часовые, а следы когтей, похоже, принадлежали сноудрейкам.

…Сноудрейкам…

В затылке вспыхнула боль, и он снова лихорадочно осмотрел сцену, отчаянно надеясь, что ошибается. На некотором удалении от ствола он заметил два ряда когтистых следов — один побольше, второй поменьше — но назад вела только одна цепочка следов.

А это значит…

— О-он… — скелет запнулся, бросив еще один взгляд на следы. — Сноудрейк… пострадал здесь.

«И его унесли, — проскользнула у него безумная мысль. — Его унесли домой, где его вылечат, он немного отдохнет, и с ним все будет хорошо…»

— Ты сам видишь, — Флауи перевел многозначительный взгляд вниз, туда, где снег был частично выкопан из-под бревна.

Выкопан. Им пришлось откапывать его. Конечно. В этом есть смысл. Они откопали его и унесли. Но… нет никаких следов, что тело тащили. Только что откапывали когтями и лапами. Только откапывали.

Тело не вытащили.

Только откапывали.

Две цепочки следов лап, а потом только одна.

Это идеально складывается. Как кусочки мозаики. Он разгадал головоломку, превратил все Х в О, и шипы исчезли. Но все же он не мог двинуться дальше — все, что он мог, лишь смотреть на завершенную картину.

Скелет оказался на коленях даже раньше, чем понял, что падает. Он потянулся к куче выкопанного снега, но отдернул руку, испугавшись, что перчатка запачкается.

Они так близко к его станции. Казалось, что путь был длинным, но это не так. В случае необходимости, с его-то длинными ногами, можно было добраться сюда меньше чем за минуту.

И вчера была необходимость.

Но его здесь не было.

Лоза Флауи коснулась плеча, и он вздрогнул.

— Наверное, тебе не стоит раскисать из-за этого, ага?

Лоза пропала, и, кажется, все замедлилось. Он с трудом соображал, все, что стояло перед его глазами — выемка в снегу, где когда-то лежал молодой монстр, и откуда он больше не поднялся. Где он обратился…

Разум отказался обдумывать это дальше. Он мог только смотреть.

Папирус не знал, как долго просидел там, и не заметил, чтобы Флауи все это время что-то говорил. Но медленно до него начал доходить равномерный звук откуда-то из-за спины: тихий хруст, хруст, хруст, который внезапно ускорился в темпе.

— Папирус?!..

Он быстро развернулся, шаря по глубокому снегу взглядом широко распахнутых глазниц, магия продолжала гулко стучать, даже когда он заметил в нескольких метрах второго скелета. Через пару мгновений паника утихла достаточно, чтобы он узнал Санса, а потом резко отступила, и высокий скелет снова погрузился мутное оцепенение. И снова он поймал себя на том, что задумывается, уж не сон ли все это — может, он задремал на своей станции, и весь этот кошмар ему приснился. С тех пор, как Флауи заговорил с ним, ничто не казалось реальным. Он даже не был уверен в реальности Санса.

Санс оказался рядом до того, как Папирус понял, что он направился к нему. Высокий скелет тупо моргнул.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Санс, наклоняясь, чтобы положить руку на плечо брата. Контакт выдернул его из оцепенения, и он дернулся в сторону.

— М-мне… пришлось п-пойти на работу, — медленно ответил он, разглядывая отпечатки на снегу — его собственные, следы тапочек Санса и неглубокие провалы в сугробах каждые несколько футов или около того. Его несуществующий желудок свело, и он ощутил острое желание обернуться, чтобы посмотреть на поваленное дерево, но одновременно с этим он боялся, что оно на самом деле окажется там.

— Бро, зачем было сегодня ходить на работу? — Санс раздраженно взмахнул руками, но быстро смягчился, заметив, что Папирус вздрогнул. — Неужели ты не можешь даже немного пофилонить?

Пофилонить — бездействовать — именно этим он и занимался, и вот что случилось… поэтому… Вздрогнув, он нерешительно повернул голову, снова увидел дерево и спрятал лицо в ладонях.

Рядом его брат глубоко вздохнул и сказал:

— Это не твоя вина.

Гнев прошил высокого скелета, словно копья Андайн.

— Разумеется, моя! — крикнул он, сжав кулаки и обрушив их на снег. Действие не вызвало никакого достойного звука, однако Санс отступил. — Это наша работа, Санс! Вот почему мне нельзя пропускать работу! Эт-это… все…

«…По твоей вине, — закончил один голос в голове, но сразу за ним отчаянно заговорил другой: — Все в порядке, в следующий раз ты справишься лучше, ты можешь лучше, у тебя все еще есть второй шанс…»

Но у сноудрейка второго шанса не будет.

Он содрогнулся достаточно, чтобы кости загремели.

Потому что его больше нет.

Папирус не был уверен, когда начал плакать, но не мог остановиться, завывая в перчатки от тяжести, обрушившейся на него, душившей его, угрожая раздавить и сломать. «Ребенок мертв из-за меня, и это я не смог спасти его…»

Санс нежно приобнял его и сел рядом в глубокий снег. Через несколько секунд Папирус, наконец, уткнулся в плечо брата, рыдая и задыхаясь, а Санс с глухим стуком прислонился к его черепу своим. Высокий скелет не сразу осознал, что шепчет его брат: это не твоя вина, не вини себя, никогда не думай, что ты в этом виноват, на тебе нет его пыли.

Бессмысленно. Ничто не могло вытравить мысли вроде «если бы только я был здесь».

Хотя он не имел понятия, сколько проплакал, но когда закончил, грудная клетка сильно болела, и он ощущал себя полностью разбитым. Дыхание было глубоким и неустойчивым, каждый вдох ненадолго усиливал боль в ребрах, но он ничего не мог с собой поделать.

Санс все еще был с ним, все еще обнимал и изредка поглаживал по плечам. Он дождался, когда его дыхание успокоится, потом отстранился, встал и протянул руку.

— Давай. Вернемся к тебе на станцию.

Сделав еще один глубокий судорожный вздох, Папирус принял руку брата и поднялся на ноги. Его захлестнула волна головокружения, заставив покачнуться, но Санс снова был рядом, подхватил его и помог устоять. Лишь через несколько минут он разогнал онемение конечностей и смог отправиться через снег к станции.

Он ощутил взгляд Санса, когда пошел вперед, но не слышал, как позвонки брата практически хрустнули, когда тот резко вытянул шею, неодобрительно пялясь на затылок Папируса.

— Кто это сделал?

За день произошло столько всего, что Папирус практически забыл про шишку на затылке.

— Д… другой сноудрейк, — ответил он, на мгновение закрыв глаза в попытке вспомнить имя. Ощущение было таким, будто он выкапывает что-то из-под толстого слоя грязи, прежде чем память, наконец, вернулась. — Ч-Чилл. Чилдрейк.

— Ага, ох и проуЧИЛЛ бы я его за то, что нападает на моего брата,* — выплюнул Санс. — Что он…

— Он был расстроен, — перебил Папирус, останавливаясь, чтобы потереть затылок. Прикосновение все еще было неприятным. — О-он… наверное д-думает, что я…

— Это не твоя вина, бро, — сейчас эта фраза стала просто набором звуков, и помощи от нее было ровно столько же.

Они подходили к посту, и Папирусу захотелось пойти быстрее, чтобы добраться до табурета раньше брата. Упомянутый табурет лежал на земле, и скелет наклонился, чтобы поднять его.

— Ты, эм, не видел, чтобы кто-нибудь шатался между деревьев поблизости? — внезапно спросил Санс, и Папирус в замешательстве оглянулся на брата. Низкий скелет пялился на снег под ногами, а потом перевел взгляд на ближайшую сосну.

Он понятия не имел, к чему клонит брат, и просто пожал плечами.

— Я ничего не видел, — ответил он, перевернул табурет и сел.

К удивлению, через минуту Санс подошел к нему, протягивая рогоз в булке. Папирус отшатнулся от него, пытаясь оттолкнуть руку брата.

— Только кусочек, — попросил Санс. — Ты недостаточно ешь.

«Как будто нездоровая пища поможет», — хотелось возразить ему, но в тот момент он слишком устал для спора. Скелет взял хот-дог у брата и осмотрел — по крайней мере, без приправ. Нерешительно поднеся его ко рту, он откусил.

На вкус ужасно, а текстура соцветия — зернистая и неприятная, потребовалось немало усилий, чтобы не выкашлять все прямо на толстовку. Поднапрягшись, он проглотил и вернул остальное Сансу. Трудно сказать, увеличило это его ХП или нет, сейчас он чувствовал себя слишком разбитым и слишком уставшим, чтобы волноваться об этом.

На короткий миг он задумался, а не так ли себя постоянно чувствует Санс.

— Эй, — Санс выпрямился, держа в руке моток гирлянды, которую Папирус забросил под стойку. — А это откуда взялось?

— Гифтрот, — пробормотал Папирус. — Я помог одному сегодня.

— Хех. Те твари обычно не поднимаются на холм, их пещеры внизу.

— Она и не поднималась. Э-это я спустился к обрыву, там она меня и увидела.

Когда Санс не ответил, Папирус посмотрел на него и удивленно моргнул, заметив, что зрачки пропали из глазниц брата. Странно. Что могло его так расстроить?

— Она… не пострадала, — медленно добавил он. — Я-я снял с нее гирлянду, и она…

— Не ходи туда, — зрачки снова мерцали в глазницах Санса — крошечные точки света были полны беспокойства. — Пожалуйста, — он обнял Папируса и притянул к себе, наверное, даже слишком крепко.

Папирус съежился, отстранился и осторожно потер грудную клетку, где брат прижимался к нему.

— Слушай, тебе вообще не стоит тут торчать, — Санс обернулся к востоку, в сторону Сноудина. — Тебе еще не слишком хорошо, чтобы…

— НЕТ! — крикнул Папирус, неуклюже вскакивая с табурета, снова едва не перевернув его. — Я-я не могу уйти! Если я не буду нести стражу, тогда…

— Папирус, — Санс на мгновение закрыл лицо руками, а потом снова посмотрел на него. — Это не твоя вина. Тебе не…

— Моя! — крикнул он. — Я… если бы я не пропустил работу…

Слова потекли изо рта Санса быстрее, чем он когда-либо слышал от брата:

— Ты прихромал бы туда на вывихнутой ноге, без крупицы магии, и не смог бы даже на миллиметр сдвинуть то дерево. Ты бы только из первого ряда посмотрел, как он обращается в прах. Тебе этого хотелось?

Ростом Санс доходил ему только до груди, но Папирус ощутил себя на голову ниже брата. Он был таким глупцом. Санс прав. Его травмы и полностью истощенные магические резервы сделали бы невозможными любые попытки помочь в той ситуации.

…Но это все равно была его вина.

— Я… — он тупо разглядывал землю и дергал шарф, пока тот не начал его душить. — Я… если бы я… если бы я не пошел…

Глазницы Санса расширились, и он шагнул вперед.

— …Куда не пошел?

Он на самом деле ощутил, будто задыхается. Он не мог этого сказать — если он расскажет, как был глуп, как был слаб, позволив Флауи одолеть себя… если расскажет, каким опороченным себя чувствовал…

Санс и так уже старается вытравить мысли о том, что высокий скелет мог чем-то помочь сноудрейкам. Папирус не мог позволить ему говорить что-то подобное о произошедшем накануне.

— Несколько дней назад… — начал Санс, и Папирус оцепенел, — ты куда-то шел, когда?..

— Нет! — выпалил он, обнимая себя за плечи.

— А еще после мытья ты необычно…

— Пожалуйста, — всхлипнул Папирус, сгорбившись и втянув голову в плечи.

Пожалуйста, не заставляй меня вспоминать.

— …Прости, — Санс вздохнул. — Я просто… хотел бы понять, как помочь тебе, бро.

Папирус поднял взгляд и увидел, что брат смотрит на него, настойчиво пытаясь заглянуть в глазницы.

«…Хотел бы и я это знать».

Через несколько мгновений Санс снова развернулся в сторону Сноудина.

— Если ты не хочешь идти домой… тогда, по крайней мере, пойдем со мной в Сноудин, там мы можем… — он беспомощно пожал плечами. — Я не знаю, купим тебе что-нибудь от головной боли или, может, найдем кого-то, кто сможет вылечить твою шишку.

Папирус поморщился.

— Но…

— Это типа патруля, Папс. Мы ведь можем проверять местность, пока идем, верно?

Это… не звучало, как плохая идея, да и неплохо бы достать что-то, чтобы избавиться от боли.

— В… верно.

Санс тут же расслабился, его улыбка стала куда более искренней.

— Здорово. Пойдем.

Он повел брата через деревья, решив прогуляться живописным путем, а не расчищенными дорожками, которыми обычно пользовались часовые. Папирус подозревал, что брат делает так, чтобы избежать других часовых, и был этому рад.

Чему он не был рад — так тому, что Санс залип в свой телефон. Разве не он говорил, что это типа патруль? Не то чтобы в тот момент и сам Папирус мог достаточно сосредоточиться, чтобы обнаружить странности в лесу, но…

Санс остановился, безучастно пялясь в экран телефона, а потом развернулся к брату, и взглянул на него широко открытыми глазницами.

— Ты кричал раньше?

О чем это он?.. Папирус кинул взгляд на телефон в руках Санса, потом на него самого и быстро собрал в голове картинку. Должно быть, Догго… ох.

— Ну… да, — запинаясь, ответил он, и внезапно заметил неприглядный кустик чертополоха, торчащий из-под снега. — Когда… когда увидел… — он умолк, надеясь, что Санс сам сделает неверные выводы.

И он сделал.

— …Прости, бро, — сказал он, сунул телефон в карман и отправился дальше. — Все довольно плохо… но ты не можешь…

— Знаю, — перебил Папирус. Он прекрасно понимал, к чему вел Санс, но его заверения звучали все более бессмысленными. Сейчас ему не хотелось ничего, кроме того, чтобы кости были целы, а воспоминания о паре последних дней полностью стерты. Тогда, наверное, он снова мог бы быть счастлив. Наверное, он мог бы беспокоиться о том, чтобы хватило времени построить скелета из снега, а не о косвенных причинах чьей-то смерти.

…И не о том, как лозы выстреливают из ниоткуда, чтобы связать его против воли.

Тошнота подкатила с новой силой, и отсутствие желудка стало единственной причиной, почему его не вырвало.

Остальная часть пути прошла в относительной тишине. В конце концов, им пришлось вернуться на главную дорогу, пересечь головоломку Папируса с ледяными переключателями и проскользить по затененной дорожке. У высокого скелета никогда не было столько проблем со льдом, как сегодня, он постоянно падал, и Сансу приходилось помогать ему вставать на ноги. Он понимал, что устал, но сейчас изнеможение на самом деле дало о себе знать.

Они прошли станцию Большого Пса, по счастливой случайности избежав встречи с ним самим, правда, ненадолго. Страж повстречался им чуть дальше и, слава звездам, не пытался прыгнуть на них, как он иногда делал. Хотя Папирус все равно поморщился, когда Пес понюхал его и плюхнулся на задние лапы, громко при этом чихнув.

— Простудился, здоровяк? — небрежно поинтересовался Санс, наблюдая, как Пес трет нос лапой.

Большой Пес помотал головой — так, как обычно делают собаки, а не в качестве ответа на вопрос — еще раз понюхал Папируса, еще раз чихнул и зарычал.

— Хм, тогда, наверное, аллергия, — Санс пожал плечами и двинулся дальше, пока Папирус тупо стоял, вспомнив лозы, касавшиеся его несколько раз за сегодня.

Большой Пес поднял голову.

— Н-наверное, чертополох, — запинаясь, ответил Папирус и, пошатываясь, отправился за Сансом, оставив стража в замешательстве.

К моменту, когда они добрались до Сноудина, все, о чем мог думать Папирус — как он устал и как все болело. Каждый раз, когда он мысленно возвращался к тому, что узнал сегодня и с кем столкнулся, разум перепрыгивал на другое, словно эти воспоминания были раскаленным железом. Истощение было неприятным, однако с ним одним еще можно справиться. Но больше он бы не вынес, не сейчас.

К сожалению, жизнь устроена иначе.

— ПОМЯНИ ЧЕРТА!

Голос был достаточно громким, чтобы прорезать туман мыслей Папируса, и более чем громким, чтобы его услышала половина города. Но не громкость голоса беспокоила скелета, а его владелец.

Одетая в полный доспех, зажимая шлем подмышкой, к ним целенаправленно шла Андайн.

И взгляд ее не отрывался от Папируса.

Примечание:

Тук-тук шутки из оригинала:

Knock, knock

“Who’s there?” (кто там)

“Dwayne.” (Двейн)

“Dwayne who?” (Двейн, кто?)

“Dwayne the tub, I’m dwowning.” (исковерканное "перекрой трубу, я тону")

Knock, knock.

“Who’s there?” (кто там?)

“Boo.” (Бу)

“Uh, boo who?” (Бу кто? В английском это звучит как бу-ху, напоминая звук плача)

“Do not cry! It is only a joke!” (не плачь это просто шутка)

I’m not very chill with him attacking my bro like that (меня не устраивает, что он напал на моего брата) — в данном контексте Санс использует имя Чилдрейка (chill) в качестве синонима слова "спокоен".

Не удивляйтесь, что в хот-доге, которым Санс угощает Папса, лежит рогоз. В игре описание предмета гласит: «Мясо» сделано из чего-то, что называется «водяной сосиской». Водяной сосиской как раз и называют рогоз.

Примечания:

Сноудрейки и обвинения, копья и разговоры, гирлянды и приказы.

---

Папирус понятия не имел, что здесь забыла Андайн, но тот факт, что она в полной броне, намекал, что пришла она не для дружеской беседы.

Разум начал перебирать массу вариантов, которые только сильнее запутывали: она решила возложить на него ответственность за смерть сноудрейка? Она решила, что скелет непреднамеренно убил его? Она его уволит? Арестует? Что если она узнала о?!..

— Эй! — крикнул Санс, внезапно возникший перед Папирусом, раскинув руки в стороны. — Что за дела?

До Папируса стало медленно доходить, что он тихо бормочет спутанные извинения, а также то, что у него возникли проблемы с ногами.

Андайн не обратила внимания на его слова — либо не услышала, либо ей было все равно. В любом случае, подойдя достаточно близко, она положила руку на череп Санса, оттолкнула маленького скелета и, схватив Папируса за руку, вытянула его из-за брата.

— Сюда иди!

Ноги Папируса не слушались, Андайн буквально волочила его по снегу к весьма сердитым — или недоумевающим — сноудрейкам. Низкий в солнечных очках прятался под крылом родителя. Одним быстрым движением Андайн вздернула Папируса и швырнула прямо перед младшим монстром.

— Теперь давай, расскажи это всем, Папирус, — сказала Андайн, держа его за плечо. Это единственное, что не давало ему упасть. — Ты напал на ребенка?

Потребовалось время, чтобы осознать вопрос. Он моргнул раз, другой, опустил взгляд на сине-зеленого монстра и через пару секунд до него дошло, что сегодня они уже виделись. Андайн пришла расспрашивать его об этом?

— Что ты себе такое?!.. — голос Санса был всего в одном тоне от крика, а напряженные ноты, звеневшие в нем, лишь доказывали это. В своих тапочках он догнал Андайн только сейчас.

— Он говорит, что Папирус напал на его ребенка, — ответила Андайн. — И мне уже рассказали полную версию… погоди-ка секунду, — должно быть, она заметила синяк на затылке Папируса, потому что он ощутил, как ее рука внезапно прикоснулась к нему. — Что за?..

Папирус хотел отклониться от прикосновения Андайн, но побоялся, что упадет.

— Я… он не виноват… — тихо ответил скелет.

— Так я и думала! Вот… — без предупреждения, Андайн схватила его за плечо и развернула на месте, чтобы продемонстрировать внушительный ушиб на затылке.

В любое другое время его не заботило бы, что Андайн начнет рукоприкладствовать, но сейчас ее хватка в сочетании со всем происходящим пугала. Синие огоньки несформированной магии заискрились вокруг его ладоней, но он быстро заставил их развеяться.

— Мелкий, ты это сделал? — он услышал вопрос Андайн и звук когтистых лап, переступающих на месте.

— Я-я, — Чиллдрейк нахохлил крылья, но его голос дрожал. — О-он сам напросился! Э-это его вина! Е-если бы не он, С-сноуи был бы…

Папирус повесил голову, Санс прикоснулся к нему и аккуратно погладил по руке.

К всеобщему удивлению голос Андайн зазвучал гораздо мягче:

— А нападение на часового вернет его обратно?

Молодой монстр шмыгнул носом, и его голос стал приглушеннее — возможно, он уткнулся лицом в родителя.

— Я… Я не знаю…

Теперь пришла очередь взрослого вступить в разговор.

— …Чиллдрейк не должен был этого делать, — признался он. — Но и часовой не должен был нападать на моего сына.

— …М-мне очень жаль… — прохныкал Папирус, желая иметь возможность просто провалиться в снег и исчезнуть отсюда.

Повисла секундная пауза, а потом Андайн ответила:

— Ну, очевидно, его не ранили, — она положила руку на плечо Папируса и наклонилась, чтобы попасть в его поле зрения. — Но, думаю, даже в качестве предупреждения это было немного слишком, Папс.

Это не было предупреждением. Папирус закрыл глазницы.

— Вот именно, — снова вступил взрослый сноудрейк. — Что если бы он попал в моего сына?

— Ну, не попал же, — Андайн снова посмотрела на Папируса и нахмурилась. — Но, мужик, сколько раз твой ребенок ударил его?

Внезапно ее рука задрала толстовку и обнажила позвоночник Папируса, тот вскрикнул, отшатнувшись вперед. Он упал бы, если бы не Санс, успевший вовремя его подхватить.

— …Ты в порядке? — снег хрустнул, когда Андайн сделала шаг назад.

С минуту никто ничего не говорил, Папирус понимал, что они пялятся на него. Он изо всех сил старался сохранять равновесие, но его ноги тряслись. Наконец, тишину разорвал Санс.

— Нам нужно домой, — объявил он и сразу же потянул Папируса в сторону дома.

— …Верно. В любом случае… — Андайн, должно быть, снова развернулась к сноудрейкам, — это больше не повторится. Особенно если твой ребенок сам не будет ни на кого бросаться. — Ее доспехи заскрипели, когда она поворачивалась, но Папирус и Санс ушли уже слишком далеко, чтобы слышать, что она говорила Чиллдрейку.

Если этим утром на Папируса пялилось лишь несколько монстров, сейчас, без сомнения, пялились все. Все, что ему оставалось — натянуть шарф на лицо и молиться, чтобы это поскорее забылось.

* * *

Санс хлопнул дверью шкафа куда сильнее, чем было нужно. Она, скрипнув петлями, отскочила назад, покачнулась и медленно закрылась. Скелет прожигал ее взглядом, слишком злой и потерянный в мыслях, чтобы сделать что-то еще.

Капец какой-то.

Он-то рассчитывал, что возвращение Папируса в Сноудин пойдет ему на пользу, что брат отдохнет дома и расслабится, старший скелет совершенно не хотел, чтобы все произошло так. По крайней мере, сейчас Папирус лежал в постели, и Санс надеялся, что обезболивающие усыпят его и дадут хоть немного покоя. Видит Бог, после произошедшего в лесу и того дерьма, что вылила на них Андайн, Папирус его заслужил.

БАХ, БАХ.

— Эй, открывай!

Санс скрипнул зубами, а его рот скривился в подобии недоброго оскала. Даже если у него был острый соблазн оставить ее торчать на морозе, пока жабры не застынут, скелет понимал, что если заставить ее ждать слишком долго, она просто вынесет дверь. Выждав секунду, чтобы собраться, он подошел к двери, открыл ее и быстро выскользнул за порог.

Разумеется, там стояла Андайн, все так же сжимая шлем подмышкой.

— Ты дашь мне войти или…

Санс закрыл за собой дверь.

— Ладно, пусть так, если тебе хочется морозить свою задницу здесь.

В другой раз скелет пошутил бы об отсутствии у него вышеупомянутых частей тела, но сейчас было не то время.

— Что, — резко прошептал он, — по-твоему, ты творила?

— Устраняла конфликт, — парировала Андайн. — Мне донесли, что один из часовых напал на ребенка. У нас и без того тут бардак из-за… — она кинула быстрый взгляд в сторону, плавники на голове на миг опустились, но она тряхнула головой и вернула внимание к Сансу. — Все покатится в тартарары, если народ решит, что вы, ребята, на кого-то напали.

— Ага, и ставить Папируса на место вот так, разумеется, охренеть как поможет.

— Откуда мне было знать, что он признается? — выкрикнула Андайн, обнажив острые зубы.

Санс приложил палец ко рту, обернулся на дом, а потом вперился взглядом в Андайн.

Та поняла знак и выдохнула сквозь зубы. Развернувшись, она села на крыльцо, скорее, чтобы быть на одном уровне с Сансом, а не по какой-то другой причине. Но она не смотрела ему в глаза, она смотрела на снег.

— Это на него не похоже.

Санс не стал садиться рядом с ней.

— Знаю.

— А я знаю, что он довольно быстро оправляется после тренировки, даже если ему там неслабо досталось. Рыбе понятно, что с ним что-то не так, он никогда бы не перевернулся вверх брюхом от парочки хороших лещей, — она нахмурилась и пристально посмотрела на Санса. — Что случилось?

Он откинул голову назад, разглядывая далекий потолок и в сотый раз жалея, что дал Папирусу обещание.

— …Его потрясла смерть ребенка, — в конце концов, сказал он. — Винит себя в этом.

— Ну… слушай, я не обвиняю его или что-то такое, но почему его там не было? — она отставила шлем и снова встретилась взглядом с Сансом.

— Не обвиняешь? — повторил Санс, кривя рот в невеселой улыбке. — А похоже, что именно этим ты и занималась.

— Я его друг, идиот! Зачем бы мне впутывать его в неприятности? — огрызнулась Андайн, но заставила себя успокоиться, когда он посмотрел на нее. — К слову, — продолжила она резким шепотом, — ты и сам выставил себя немногим лучше, уклоняясь от вопросов.

Санс сумел подавить дрожь — она была права. Ему смертельно не хотелось признавать, но она была права.

— Слушай, я получаю рапорты от других стражей о том, кто находится на постах или в патруле, а кто нет. Папирус никогда не прогуливал. Никогда не опаздывал. Догами говорил мне, что несколько месяцев назад он вышел на работу больным, потому что не хотел пропустить ни дня.

Санс поморщился, он и забыл об этом.

— Он… — начал скелет, но запнулся.

— И вот еще что, — Андайн наклонилась поближе, хоть раз в жизни понизив свой голос без напоминания. — Чиллдрейк сказал, что это не он оставил синяки на позвоночнике Папируса. Не хочешь это объяснить?

Санс полностью развернулся к Андайн. Она смотрела прямо в его глазницы, хмуря брови и подозрительно сияя своим узким зрачком.

Он точно знал, о чем она думала, но она смертельно ошибалась.

…Прости, Папирус. Все станет только хуже, если я продолжу пытаться прикрыть тебя.

Глубоко вздохнув, Санс тяжело опустился на крыльцо рядом с Андайн. Он не отводил от нее взгляд, боясь, что она неверно все поймет, если этого не сделать.

— Только никому ни слова, — прошептал он.

Андайн стиснула ладони.

— Что случилось?

— …Пару ночей назад я проснулся, а Папируса нет, — он все еще помнил резкий холод ветра, который, завывая, наметал сугробы на улице. Есть у тебя кожа или нет — а все равно неприятное ощущение. Кости пробила мерзкая дрожь. — Кто-то сказал, что видел, как он уходил из города. Я попросил помощи у Догов, и… ну, они взяли след, но я был тем, кто его нашел. Он…

Воспоминание отозвалось болью, а в душу вгрызлось чувство вины — он не мог поверить, что нарушает обещание, данное брату, и выдает все Андайн. Единственной из всех возможных монстров. Разве может это ужасное происшествие теперь остаться в секрете?

Он опустил голову, закрыл лицо руками и замолчал. Когда он снова продолжил, голос превратился в резкий шепот.

— Не дай Папирусу узнать, что я рассказал тебе.

Через миг он поднял взгляд, чтобы снова встретиться с ее глазом. Гнев никуда не пропал, но, по крайней мере, он не был направлен на скелета. Пристально глядя на нее, Санс прошептал:

— Кто-то напал на Папируса.

В следующее мгновение Андайн уже была на ногах, сжимая материализовавшееся копье.

— Я убью его.

Санс тоже вскочил и поднял руки.

— Не…

— Кто это был? — Андайн шагнула ближе, поэтому ему пришлось задрать голову, чтобы смотреть на нее. — Как он выглядел? Это был кто-то из Руин? Кто-то из города? Клянусь, я вытащу его за уши и…

— Я не знаю, — прошипел Санс. — Там не было никаких следов того, кто его ранил. И Папс ничего не рассказал.

— А ты спрашивал?

— Спрашивал! — он сжал кулаки и прищурился. — Он просто… молчит, когда я пытаюсь поговорить с ним об этом. Он уже два дня в кошмарном состоянии, и я не собираюсь лишний раз давить на него.

Андайн резко воткнула копье в землю, все еще сжимая древко. Она прошипела проклятье сквозь зубы и посмотрела в сторону входной двери.

— Не смей.

— Что, по-твоему, я собираюсь делать, задержать его и допрашивать? — огрызнулась Андайн, прожигая его взглядом. — Я не идиотка. Но нам нужно выяснить, кто это с ним сделал.

Санс быстро перегородил дверь.

— Тебе нельзя с ним разговаривать, — сказал он немного дрожащим голосом. — Не тогда, когда он…

Андайн провела ладонью по лицу.

— И пока мы ждем, что он оправится, нападавший ранит еще кого-нибудь. Этого ты хочешь?

Если бы у Санса были внутренности, их бы свело.

— …Что?

— Кто бы ни ранил Папируса, он все еще здесь — он может напасть на кого-то еще. Или снова напасть на Папируса.

Санса замутило. Он так сосредоточился на заботе о брате, что совершенно забыл о том, кто сделал с ним это. Сунув руки в карманы, скелет рассеянно осмотрел копье, которое Андайн оставила воткнутым в землю.

— Слушай, — наконец сказал он, — я попытаюсь самостоятельно добыть какую-нибудь информацию, ладно? Ты… — он вздохнул, сдаваясь. — Ты первой все узнаешь.

Андайн торжественно кивнула, а потом наклонилась за шлемом, но прежде чем надеть его, замерла и посмотрела на Санса почти кротким взглядом.

— Уверен, что мне нельзя, типа, что-нибудь ему сказать? Я хочу, по крайней мере, извиниться, что напугала его.

Хотя он частично подозревал, что она говорит это просто, чтобы получить возможность выжать из Папируса какую-нибудь информацию, ее поза и взгляд говорил о другом. Он помешкал, но все-таки открыл дверь.

— Наконец-то, — вздохнула она, потирая шею, и переступила порог. — Я уж думала, что у меня жабры отмерзнут.

Санс вошел следом, закрыл дверь и замер, пока Андайн топала вверх по лестнице. Ему нестерпимо хотелось пойти с ней и убедиться, что она не наговорит Папирусу каких-нибудь глупостей, но, наверное, Папирусу будет только хуже, если над ним начнут нависать.

Как будто может быть еще хуже.

…Ну, по крайней мере, можно слышать повышение голоса. Если Андайн скажет что-то, что расстроит Папируса, Санс вышвырнет ее из дома за душу. Никто больше не обидит Папируса.

И он об этом позаботится.

* * *

Папирус не был уверен, что хуже — боль в костях или дурнота в грудной клетке.

Обезболивающие, которые он принял, должны были помочь с первым, но только усилили второе. Наверное, это потому, что он недостаточно ел, но еда была еще одной вещью, вызывающей у него тошноту. По крайней мере, его не могло вырвать — уже хорошо, да? Прямо сейчас стоит фокусироваться на хорошем, даже если это всего лишь мелочи.

Разве что он слишком устал, чтобы фокусироваться на чем-то, и ощущал себя слишком больным, чтобы спать. Обычно бессонница его не беспокоила — он мог бодрствовать несколько дней и даже не вздремнуть — но сейчас он был куда более уставшим, чем обычно…

Но это была только его вина. Некого винить, кроме себя самого — он испортил собственную головоломку, споткнулся обо все переключатели, сбил решение, и теперь надо все исправлять.

Вот только все так перепуталось, что теперь непонятно, как вообще можно что-то исправить.

Ему хотелось… хотелось, по крайней мере, просто поспать. Полностью отключиться, как часто делал Санс. Проспать весь день и ночь и потом, проснувшись, может быть, почувствовать себя более способным разобраться в той каше, в которой он оказался. Было бы здорово.

Если бы он только смог… смог проигнорировать боль в костях и ноющее ощущение в грудине и поспать…

Топ, топ, топ, топ.

Или нет.

Кто-то поднимался по лестнице, и, судя по звуку шагов, этот кто-то был не Санс.

Все мысли о сне выветрились из головы, когда Папирус понял, кем, скорее всего, был этот кто-то.

Скелет в панике схватил одеяло, натянул на голову и свернулся в дрожащий комок, надеясь, что монстр, может, не заметит трясущуюся кучу под покрывалом. Нет, нет, нет, нет, нет…

Дверь распахнулась без стука, и в комнату вошли.

— Привет, Папирус.

Обычно Папирус с энтузиазмом приветствовал своего Капитана и лучшего друга, но сейчас он только сильнее свернулся под одеялом. Нет, нет, нет… он знал, что виноват, но не был готов к этому!..

— …Папс? — тяжелые шаги прошли к изголовью кровати, и Андайн, схватив одеяло, потянула на себя.

Папирус взглянул на Андайн — свет из коридора отражался от ее доспехов — и зажмурился. «Нет, это все твоя вина, — думал он, неуверенно садясь. — И ты должен принять это».

Все так же закрыв глазницы, он отвернулся и, наконец, встав на колени на кровати, протянул вперед обе руки.

Несколько длинных напряженных мгновений в комнате царила тишина, за исключением стука трясущихся от страха костей.

— …Что… ты делаешь?..

Рискнув открыть глазницы, Папирус повернулся к Андайн и удивился, увидев на ее лице полное смятение.

— Т-ты, — запинаясь выговорил он, — р-разве не арестовать меня пришла?

Андайн еще несколько секунд смотрела на него, приоткрыв рот от удивления, и внезапно громко рассмеялась.

Протянутые руки Папируса задрожали, он в полном недоумении посмотрел на Андайн, гадая, почему она до сих пор не заковала его в наручники.

— Папирус! — выпалила она, утирая слезы с глаза и с трудом удерживаясь на ногах. — Я не собираюсь тебя арестовывать!

Челюсть скелета отвисла, и он опустил руки на колени.

— Н-но… т-ты не п-понимаешь, Андайн! Я н-напал на ребенка! — в отчаянии он наклонился вперед, одной дрожащей рукой сжав пижаму на груди — он снял шарф. — Я м-мог ранить его!

Веселый вид Андайн быстро растаял, сменившись обеспокоенностью, и она опустилась на колени перед кроватью.

— Эй, эй, — сказала она куда более мягким голосом. — Все в порядке. Я все утрясла. Просто будь осторожнее и подобное не повторится, но… — она потерла лицо и отвела взгляд, выглядя почти… стыдливо? — Я пришла сюда просто, чтобы извиниться за то, что таскала тебя по городу. Я не хотела тебя напугать.

Папирус сел на пятки, как будто смысл слов ударил его — она на самом деле пришла сюда не для того, чтобы арестовывать его. Но… нет, такого не может быть, он!..

— Н-но я мог его ранить! — повторил он, пытаясь заглянуть в глаз Андайн, когда она повернулась лицом, но вместо этого посмотрел правее глазной повязки. — И-и другой сноудрейк, меня не… меня там не было!..

— Ты был… — она замялась, прикусила губу, а потом пожала плечами. — Тебе нездоровилось, да? Это был просто больничный. В том нет твоей вины.

— Есть! — крикнул он и судорожно вдохнул, чувствуя, как слезы начинают струиться по черепу. Скелет быстро стер их рукавом — как можно позволить Андайн увидеть свои слезы?! — Если бы не это…

— ЭЙ!

Испуг подавил все рыдания, сдерживаемые в груди, и он быстро вскинул голову, взглянув на Андайн, которая поднялась в полный рост. Она снова выглядела Капитаном, а не просто другом. Она прищурилась.

— Встать.

Папирус, не задумываясь, повиновался, вскочил на кровати и сразу же получил приступ головокружения. Прежде чем он успел упасть, Андайн схватила его за руки и помогла спуститься с кровати, потом положила ладонь ему на плечо и пристально посмотрела в лицо, но он не смог встретиться с ней взглядом.

— Смирно, часовой.

Собравшись, он выпрямил позвоночник, вздрогнув от боли, к счастью, немного притупившейся, благодаря обезболивающим.

— Посмотри мне в глаза, часовой.

Его челюсть задрожала, этот приказ казался невыполнимым.

— Я сказала, посмотри мне в глаза, часовой.

Папирус зажмурился, его тело сотрясала дрожь, но он не мог ослушаться своего командира.

— Д… да, сэр, — сказал он, наконец, заставив себя развернуться к ней. Хотя ему пришлось немного откинуть голову, из-за разницы в росте, но их взгляды встретились, и он оказался немного удивлен, не обнаружив там гнева.

— Хорошо, — сказала она, слегка передернув плечами. Она не убрала руку, наверное, потому что догадывалась, что в противном случае скелет упадет. — Теперь повторяй за мной: «Я Великий Папирус»!

…Она же не… ох. Он нерешительно моргнул.

— Я-я… В-Великий Папирус.

Трудно было передать свой обычный энтузиазм — слова ощущались как-то не так.

— Что?! — крикнула она, и скелет поморщился. — Я тебя не слышу!

Он снова закрыл глазницы и сделал глубокий вдох, собираясь сказать громче.

— Я… Я В-Великий Папирус!

— Громче!

Было трудно, но он не мог оплошать перед Андайн.

— Я-я Великий Папирус!

— ГРОМЧЕ!

Несмотря на больные ребра, он набрал побольше воздуха в грудь и приподнялся на цыпочках.

— Я ВЕЛИКИЙ ПАПИРУС!

— ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ДА, ТЫ ТАКОЙ! — и внезапно рука, которая лежала на плече, обвилась вокруг грудной клетки и притянула его к чужим доспехам в сокрушительном объятии. Андайн подняла вторую руку, чтобы обхватить скелета крепче, но остановилась, когда он вскрикнул от боли.

— Ой, извини, — сказала она и осторожно ослабила хватку, хотя все еще держала его в объятиях.

— Я… в порядке… — выдохнул он, ощущая, что его пошатывает.

Андайн не выпустила его из объятий, но нежно погладила череп второй рукой, как будто гладила ребенка по волосам, избегая травмированных мест. К своему удивлению, скелет понял, что прижался к нагруднику, уткнувшись в него лбом. Частично из-за усталости, а частично, потому что ощущал себя… в безопасности… рядом с ней.

Наверное, Папирус мог бы так и уснуть, если бы она снова не отодвинула его, взяв за плечи. Она наклонилась, чтобы быть с ним на одном уровне, и теперь заглянуть ей в глаза было проще простого.

— Ты — Великий Папирус, хорошо? — сказала она, кривя рот в зубастой улыбке. — Не давай никому заставить тебя думать иначе!

Слова показались знакомыми, и он вспомнил, что Санс вчера говорил что-то подобное. Если честно, он чувствовал себя не более «великим», чем вчера, но… он мог попытаться.

— Д-да, сэр! — ответил он, кивая.

— Хорошо, — она снова выпрямилась в полный рост. — Вольно!

И с этим она отпустила его. А учитывая, что ее руки были единственным, что поддерживало Папируса, скелет тут же рухнул на кровать.

— …Оооой.

Падение выбило из него воздух, но он нисколько не обиделся на нее. Скелет был достаточно легким, а кровать достаточно мягкой, чтобы это было не слишком больно. Наверное, он мог бы даже так и уснуть, несмотря на то, что его ноги свисали с кровати.

— Все нормально, — пробормотал он, махнув рукой.

Андайн фыркнула, покачала головой и повернулась, ее взгляд упал на что-то, лежавшее на столе.

— Это что?

Папирус приподнял череп, чтобы понять, на что она смотрит — это оказалась свернутая гирлянда — скелет снова опустил голову.

— Помог гифтроту.

— Хех.

Он услышал, как лампочки скребут по столу, намекая, что она подняла гирлянду, но он слишком устал, чтобы сейчас задумываться об этом. Он почти задремал, когда в комнате снова раздался голос Андайн.

— ЭЙ!

Скелет удивленно вздрогнул и, вздохнув, приподнялся на одной руке, потирая лицо второй.

— Чт… что?.. — спросил он, изо всех сил стараясь сосредоточиться на ней.

— Я знаю, что тебе с этим делать! Держи, — она швырнула ему кольца гирлянды и выскочила из комнаты, загрохотав тяжелыми сапогами по лестнице.

Папирус снова вздохнул и сел. Нужно просто смириться с тем, что ему не удастся поспать, пока Андайн не уйдет. Это невозможно, даже если она вышла из комнаты — снизу доносился звон, бряцанье и возгласы сбитого с толку Санса.

А через несколько минут она снова ворвалась к нему в комнату, на этот раз без тяжелой брони (на ней остался топ и шорты), неся молоток и горсть гвоздей. Что она собралась делать? Начать незаконное строительство в его комнате?

— Я знаю, что ты устал, — сказала она, наклоняясь, чтобы забрать гирлянду, — но это займет всего секунду, и потом ты скажешь мне спасибо!

— Хорошо, — пробормотал Папирус, неуверенно пересаживаясь, когда она встала на кровать рядом с ним. Она протянула руку, и он неохотно принял ее, позволив поднять себя на ноги. Ему пришлось прислониться к стене, чтобы удержаться в вертикальном положении.

— Так что мы делаем?..

Теперь Андайн зажимала несколько гвоздей между клыками и примеряла гирлянду к потолку.

— Альфис мне кое-что показала! — она ткнула молотком в другой конец гирлянды. — Тяни ее в тот угол.

Папирус сделал, как сказали, устало моргая и задаваясь вопросом, зачем вообще все это нужно.

Она начала наживлять гвозди между двумя проводами и прибивать их к углу. Уставший Папирус держал другой конец гирлянды, пока она потихоньку продвигалась к нему, прибивая огоньки из угла вдоль кровати.

— Жаль, что она короткая, — вздохнула Андайн и, спрыгнув с кровати, помогла спуститься Папирусу, чтобы тот не упал. — Можно было развесить огоньки по всей комнате! Но, думаю, пока и так сойдет.

Папирус смотрел, как она шарит вилкой за кроватью в поисках розетки. Она победно вскрикнула, и через миг вспыхнул свет.

— Вот! — сказала она, скрестив руки. — Что думаешь?

Папирус уставился на гирлянду, которая заливала угол его комнаты теплым светом, и почувствовал, как на лице расползается слабая улыбка — первая за последнее время.

— Выглядит… очень здорово, — сказал он, имея в виду именно это. — Сп-спасибо.

— Без проблем, чувак, — ухмыльнулась ему Андайн. — А теперь ложись спать, или твой брат меня убьет.

— В-верно, — он осторожно залез под одеяло и расслабился. — Спокойной ночи, Андайн.

— Увидимся, Папс, — и с этим она вышла из комнаты…

…только чтобы снова навалиться на косяк.

— О, пока не забыла.

Что еще? Он приподнялся, пытаясь сфокусировать на ней расплывающийся взгляд. Она снова вошла в комнату, всем видом излучая силу, даже без доспехов.

— У меня для тебя новое задание, часовой!

Папирус моргнул.

— К-какое?

— Я хочу, чтобы ты, — она указала прямо на него, — оставался дома и отдыхал, пока тебе не станет лучше. И никаких там «пойду-на-работу-хотя-чувствую-себя-полной-развалюхой».

Несмотря на утомление, он удивился.

— Н-но…

— Это приказ!

— Д-да, сэр.

— Хорошо, — наверное, она улыбалась, но было трудно сказать из-за тумана перед глазами. — Вольно!

И, наконец, он услышал, как она спускается по лестнице. Папирус вздохнул и откинулся на кровать, чувствуя, как ощущение боли в костях немного отступает. Огоньки над головой походили на ночник, их мягкое свечение напоминало единственную хорошую вещь, которую ему удалось сделать за сегодня. Даже если он ужасно себя чувствовал, у него, по крайней мере, есть это.

И еще отличный друг и Капитан.

От приятных мыслей в груди Папируса расцвело тепло, и ему, наконец, удалось провалиться в сон.

Примечание:

Досада, откровение и обещание.

Флауи ненавидел дома. В них редко когда можно было беспрепятственно попасть, и, даже если ему это удавалось, замести следы, чтобы остаться незамеченным — задачка не из легких. А в некоторых домах, вроде дома скелетов, так и вообще невозможная.

Так что по большей части он просто прятался под углом переднего крыльца или отирался под окнами, пытаясь услышать все, что можно так, чтобы его не заметили. Даже раньше он мог расслышать в лучшем случае половину разговора, а сейчас и того меньше. Обычно Папирус говорил достаточно громко, чтобы его слова были слышны даже снаружи, но не при нынешних обстоятельствах. (Флауи даже немного гордился этим фактом, если бы только он не мешал собирать информацию). А этот его тупой братец, который вообще никогда не повышал голос… от него по жизни толку ноль. Так что единственная надежда заключалась в том, что кто-то что-то скажет рядом с окном или ненароком оставит дверь открытой. По крайней мере, последнее происходило не так уж редко, несмотря на климат — видимо скелеты не переживали, если в дом попадет немного холодного воздуха.

Удача улыбнулась ему в тот же вечер, когда горячая капитан Королевской гвардии нанесла визит скелетам, а он как раз скрывался под тонким слоем снега под крыльцом.

Он видел спектакль в городе — жаль, что тот закончился до того, как Папирус влип в настоящие неприятности, но, по крайней мере, его немного, да задело. Скелет выглядел так, будто готов признать что угодно! Флауи надеялся, что Андайн пойдет к ним в дом, чтобы обвинить Папируса — может даже утащить его куда-нибудь, где он будет уязвим — но этого, к сожалению, не произошло.

Зато произошло что-то другое: братца Папируса чуть не обвинили в домашнем насилии. Божечки, как волнительно! Флауи придержал эту идею на потом, потому что пока ему было интересно посмотреть, что произойдет здесь и как это может повлиять на планы. Звучало так, будто пустоголовый скелет даже не понимал, что на самом деле случилось с Папирусом, что, наверное, к лучшему. Вот это будет потрясение для его мирка, когда он догадается. У Флауи был план на тот случай, если братец Папируса не включит свои мозги еще день или два или Папирус не подкинет ему каких-нибудь идеек (хотя не похоже, что он вообще понял, что именно с ним произошло).

Флауи с трудом задушил хихиканье, когда Андайн сказала, что народ будет в опасности, если они не найдут напавшего на Папируса.

О, ты даже не представляешь!

Он не ушел, когда братец Папируса впустил Андайн в дом. Разумеется, рыба не станет торчать там всю ночь, и, когда она будет уходить, можно будет получить еще немного информации.

Само собой, его прогнозы оправдались. Хоть деньги ставь.

Флауи внимательно следил через окно, как Андайн плетется вниз по лестнице и надевает свои доспехи. Даже если ее голос был громким, сквозь все это лязганье металла было трудно разобрать, о чем она говорила, но немного он уловил.

— …украсили… комнату… ночник… кроватью! …подбодрить его…

Он скорчил рожицу. «Божечки, ночник! Чтобы все поправить, да?» Не особо полезная информация, да еще и раздражает.

Сейчас говорил братец Папируса, но сквозь окно из его тихого бормотания было невозможно ничего вычленить, да еще и этот скрежет доспехов Андайн, идущей к двери.

…Дверь!

Флауи нырнул под снег и окопался под крыльцом в своем привычном тайнике. Само собой дверь открылась, и вышла Андайн.

— …так что убедись, что он останется там, ладно? — сказала она, удерживая дверь открытой.

Идеально.

— Не могу ничего обещать, — ответил братец Папируса разбитым тоном. — Папирус ненавидит сидеть на одном месте. Он даже сегодня не остался дома, несмотря на то, как плохо себя чувствовал.

— Сейчас будет проще, он получил прямой приказ от меня.

Флауи начало трясти. «Ты что, заставила его сидеть дома?» Лозы кольцами свернулись под землей, это все усложняет.

— Но мне при этом надо выходить завтра на работу? — голос мусора отдавал недоверием. — Оставить его дома одного?

«Да», — взмолился Флауи, глядя на снег над головой.

— Я позабочусь об этом. Ты патрулируешь лес и пытаешься найти информацию о нападавшем, если Папирус сам тебе ничего не расскажет, — что-то несколько раз лязгнуло, и звук голоса Андайн отозвался эхом — наверное, она надела шлем. — Я делаю это твоим официальным заданием: выясни, кто его ранил, и немедленно сообщи мне. Понятно, часовой?

— Вас понял, Кэп.

— Хорошо. Вольно.

— Спокойной ночи.

Бряцанье брони и хруст снега ознаменовали, что Андайн уходит, а хлопок двери подтвердил это. Как только шаги достаточно отдалились, Флауи вынырнул и стряхнул снег с лепестков.

Божечки, а эти ребята знали, как пощекотать ему нервы.

Неважно. Он вытащит Папируса из дома так или иначе, а те идиоты осознают свою ошибку только когда будет слишком поздно.

* * *

Санс хотел бы сидеть на одной из своих сторожевых станций, продавать хот-доги и смешить прохожих. Он хотел бы стоять у двери и обмениваться шутками с Леди. Он хотел бы лежать в своей комнате на своем затасканном матрасе.

Он хотел бы быть где угодно, только не тут, в комнате своего брата, стоя в нескольких шагах от кровати в форме гоночной машины.

По крайней мере, Папирус крепко спал. Пока. Он съежился под одеялом и впервые за последнее время выглядел умиротворенно, этот образ подчеркивало мягкое сияние огней на потолке.

Если бы Санс попытался забыть события последних нескольких дней, он мог бы запросто представить, что стоит здесь только для того, чтобы проверить спящего брата, что ничего плохого не произошло, что это был всего лишь кошмар, и он лишь убеждается, что с Папирусом все в порядке.

Но это было не так, и пытаться представить обратное — глупость.

Его левая рука дернулась — причина, по которой он стоял здесь, была коварной и ужасной, и он ненавидел себя за это. Но либо так, либо ждать, что Папирус сам все расскажет… а с учетом нападавшего, который все еще скрывается где-то в тени, ждать так долго нельзя.

Сделав глубокий вздох, Санс взглянул прямо на грудь брата, и в его левой глазнице блеснул синий.

Душа Папируса мгновенно проявилась, светясь темно-синим через ребра и пижамную рубашку, и…

Двести сорок семь ХП.

Половина магических запасов.

Истощение. Страх. Беспокойство.

Не многие монстры понимали этот тип магии. Насколько они знали, обращение души в синий позволяло пользователю потянуть захваченного монстра за душу. Это правда, но не вся.

Обращение в синий давало пользователю войти в прямой контакт с душой — способ прочитать ее.

Само собой, все было не так просто и чисто. Обращение в синий обычно использовалось в битвах и тренировках, так что времени на чтение чего-то большего, чем ХП и магия, на самом деле не было. Требовалось много сил и энергии, чтобы узнать что-то помимо этого, если пользователь не был близок к затронутой душе.

Но у Папируса можно было быстро выведать все его непосредственные эмоции… а если бы Санс действительно захотел, то смог бы копнуть глубже.

Он не впервые занимался подобным, однако за долгое время это был первый раз. Он присматривал за Папирусом с тех пор, как тот был еще детскими косточками, и понял, что этот трюк весьма удобен, чтобы выяснить, почему плачет младший брат, или что ему нужно. Но…

Папирус больше не был кучкой детских косточек, которую можно легко подхватить на руки. Теперь он взрослый скелет со своими секретами и границами.

Хотя, немного поднажав, Санс мог зайти за эти границы и в теории узнать все, что хотел — неважно, какие секреты Папирус пытался скрыть.

Он опустил голову и закрыл глазницы. «Это неправильно», — думал он, сдерживая дрожь. Будь он на месте брата, то точно не хотел бы, чтобы кто-то лез к нему в душу, пытаясь выяснить самые темные и глубокие секреты.

Но…

Он затаил дыхание и сосредоточился. «Папирус в беде, — рассудил он. — Если я этого не сделаю… все может стать хуже. Если я этого не сделаю, Папирус может пострадать».

Не то чтобы ему станет лучше, если он узнает, что брат вторгался к нему в душу.

«Это чтобы помочь ему. Я не хочу заставлять его рассказывать мне напрямую, а если я буду осторожен, то он никогда не узнает».

Это определенно не этично.

«Ну, я был ученым. И это научило меня, что не всегда можно следовать законам этики».

Папирус захныкал, выдернув его из мыслей, и Санс быстро повернул голову в сторону брата. Высокий скелет все так же спал, не подозревая о волшебной хватке.

«Не ненавидь меня, Папс, — отчаянно подумал он, как будто брат мог его услышать. — Мне очень жаль».

С этим он закрыл глаза и сосредоточился.

Истощение. Он так устал. Кости болят. Ему хочется просто поспать. Ну, это довольно очевидно. Раз он спит, само собой это будет главным его ощущением.

…Нет, должно быть что-то большее. Папирус редко уставал — он мог не спать днями напролет и иногда приходилось прилагать немало усилий, чтобы уговорить брата лечь в кровать и отдохнуть. Однако последние несколько дней Папирус был вялым, что на него совсем не походило.

Санс вытащил левую руку из кармана и протянул ее к брату, чтобы усилить фокус. «Почему ты так устал, бро?»

Истощение. Он так устал. Если поспать, может быть, сон унесет прочь боль, и страх, и проблемы, и все станет лучше, когда он проснется…

Санс, задыхаясь, отдернул руку, душа Папируса исчезла.

«Нет, бро, нет, не надо так думать. Отдохни, если нужно, но… — ноги задрожали, он осел на пол и уставился на узоры на ковре, — не превращайся в меня».

Сделав несколько глубоких вдохов и закрыв глазницы, Санс снова протянул руку, чтобы еще раз окрасить душу Папируса в синий.

Страх. Он напуган. Великий Папирус не должен бояться, но он боится. Он боится леса. Боится остаться один. Боится… нет, нет, не боится. Не боится. Не его. Но боится, нет, не боится, не должен, это все равно его вина…

Санс открыл одну глазницу, светящийся огонек остановился на лице Папируса. Он никогда не подозревал, что в его брате может быть столько противоречий. «Кто так напугал тебя, Папс?»

Страх. Он боится снова увидеть друга, хоть и не должен. Это его друг. Его друг может быть хорошим. Даже если его друг — нет, нет, это его вина. Все только его вина, нельзя винить друга в том, что произошло. Это только его вина, нельзя обвинять друга, только его вина, и ничья больше и особенно не друга… он друг…

Душу Санса кольнуло, когда он почувствовал внутренний конфликт. Он не мог продвинуться дальше этого — если даже Папирус не способен пробиться сквозь свои внутренние ментальные заслоны, то куда уж там Сансу. Папирус корил сам себя за то, что произошло, но Санс не мог ему помочь, если не получиться выяснить, что вообще произошло.

«Это не твоя вина. Что бы ни случилось, не твоя. И кто бы ни сделал этого с тобой, он тебе не друг, бро, не друг… он…»

Он… вот она подсказка. Напавший на Папируса был мужчиной и кем-то, кого Папирус считал другом. Но… кто бы это мог быть? Единственный, с кем Папирус общался регулярно, кроме брата, это Андайн. Кто же этот загадочный «друг», и почему Папирус никогда не упоминал его раньше? Что он скрывал от?..

Кости Санса содрогнулись, но он все равно заставил себя сосредоточиться на Папирусе еще раз и попытаться уловить его последнюю эмоцию.

Беспокойство. Кости болят. Тело болит. Ну, да, он не полностью исцелился, одно это было веским показателем того, что с ним что-то не так — его магия восстанавливалась с абсурдно низкой скоростью, а еда, которую он потреблял, не восполняла столько магии и ХП, сколько должна была.

Но почему?

Беспокойство. Ему больно и он не чувствует себя в безопасности, даже в своем собственном доме, и неважно, сколько он моет свои кости, все равно чувствует себя грязным…

Не задумываясь, он отпустил синий и схватился левой рукой за грудь, издав задушенный всхлип. Грудная клетка тяжело вздымалась, тело тряслось, а из глазниц давно пропали огоньки.

Этого не может быть.

Это не может быть тем, о чем он подумал.

Силой уняв дрожь, Санс зажег огоньки в глазницах и снова посмотрел на брата. Теперь Папирус сильнее свернулся на кровати и дрожал под одеялом — кошмар. Может быть, это повлияло на чтение, может быть, он просто ухватился за ошибочное ощущение, которое привиделось Папирусу в кошмаре.

Но это все равно не объясняет, почему он мог бы почувствовать…

Нет, нет, этого не может быть, должно быть что-то еще, должно!..

Санс нерешительно протянул руку и снова вызвал душу брата.

Беспокойство. Он чувствует себя неправильно. Ничего не ощущается правильным. Ему больно и у него постоянное ощущение, как будто… как будто… он хватает его запястья, лодыжки, руки, ноги, челюсть, позвоночник, ребра, таз…

Руки Санса взлетели вверх, чтобы зажать рот, его глазницы и разум опустели. Ему стало плохо. Несуществующий желудок не мог ничего исторгнуть, но он ощущал тошноту, и страх, и ужас, и как это могло случиться с Папирусом, кто с ним это сделал, как он позволил этому произойти?!

Но ведь это все время было понятно, да? С самого начала было очевидно, что произошло. С того момента, когда он впервые попытался схватить душу Папируса тогда на поляне. Стыд, страх, надругательство — очевидно, но он просто не захотел этого замечать. Не хотел верить, что произошло именно это. Не мог… это не могло случиться с его братом.

Этого не могло случиться с Папирусом.

Когда он впервые почувствовал это, его разум изрыгнул что-то вроде оправдания — что, возможно, Папирус стыдился проигрыша в битве. Подобное случалось раньше — в прошлом после проигрыша Андайн он приходил домой расстроенным. Но это не объясняло…

Нет, нет, нет…

Санс схватился за голову, вспомнив состояние, в котором нашел своего брата — множественные травмы, разбитые доспехи, опустошенные запасы магии. Это произошло потому что кто-то… кто-то, кого Папирус считал другом…

К нему медленно пришло осознание, что в комнате появился еще один звук кроме его тяжелого дыхания: глубокий магический гул, который резонировал в его грудной клетке, душа забилась сильнее и левый глаз внезапно вспыхнул. Чувства бурлили в нем, переполняя яростью и едва сдерживаемой агрессивной магией, силы активировались по собственному желанию.

Он хотел убивать.

Он хотел убить ту тварь, что сделала это с его братом.

Никто не мог так с ним поступать — не с его младшим братом, который не обидит и мухи. Не со счастливым, энергичным скелетом, который не хотел ничего, кроме как быть любимым. Но это произошло — ему предложили дружбу, в которой он нуждался, а потом отняли и извратили…

Он хотел убить его.

Гул в груди внезапно перерос в завывание, и удар паники пробился через ярость, когда он понял, что делает его магия.

Нет, нет, нет, не здесь…

В отчаянье он вскочил на ноги, но времени, чтобы бежать уже не осталось. Раздосадованно рыкнув, он шагнул вперед через короткий путь из комнаты брата за пределы дома и оказался в снегу. Магия уже выходила из тела, белые точки мерцали и переливались над его головой, сливаясь во что-то массивное.

Прямо за линией деревьев виднелась река, и всего несколькими секундами позже скелет обнаружил, что смотрит в ее ледяные воды.

Из их глубины на него взирало собственное отражение, вечная улыбка превратилась во что-то уродливое, полное гнева и отвращения, левая глазница заплыла яростным сиянием Справедливости, подавившим слабый проблеск Терпения.

И нависший над головой огромный хищный череп, из чьей пасти сочилась сырая магия, был достаточным тому доказательством.

Он не видел желанной цели — ох, как бы ему этого хотелось — но эта тоже вполне достойная. Взмахнув левой рукой, он наклонил череп, пока тот не нацелился на отражение его светящихся глаз, и отпустил магию.

Череп разинул челюсти, и поток чистой магии выстрелил в воду, заставляя ее вскипать и испаряться, пузыри исказили отражение, превратив в неузнаваемую мешанину синего, желтого и серого. Санс продолжал атаковать, направляя в выстрелы всю свою ярость и ужас и делая все возможное, чтобы очистить себя от этих кошмарных ощущений, и гастер-бластер повиновался, продолжая извергать стабильный поток магии.

Он стрелял до тех пор, пока пальцы не начали дрожать, а дыхание не сбилось и, наконец, рука опустилась. Череп над ним резко просел в воздухе и исчез.

Гнев исчез вместе с ним, оставив лишь глубокое, мерзкое ощущение душевной боли.

— …Папирус…

Внезапно его поразил ужас, когда он осознал, что оставил брата одного в доме, и он тут же вернулся, споткнувшись о ковер в комнате Папируса.

Найдя равновесие, он резко вскинул голову и ощутил волну облегчения, увидев, что Папирус все так же свернулся под одеялом.

Но облегчение длилось недолго, стоило ему вспомнить, почему он вообще ушел… почему магия превратила его в берсерка.

Санс снова сжал футболку на груди. Душа пульсировала от боли.

— Папирус… — прошептал он, протянул руку и погладил брата по голове. Папирус поморщился, и Санс, вздрогнув, отдернул руку и отвернулся: невыносимо было смотреть на брата, не имея возможности ему помочь… провалив возможность ему помочь.

Он замер, слепо уставившись на окно, и моргнул.

Подземелье вступило в ночной цикл, так что снаружи было темнее и труднее разглядеть детали. Но он подумал, что увидел…

Прежде чем осознал, Санс уже забирался на компьютерный стол брата, стараясь ничего не сбить на пол, и смотрел в окно.

Нет, там ничего не было. Конечно. Они на втором этаже — глупость какая.

Но все равно у скелета было дурное предчувствие. Он думал, что что-то увидел, но…

Прищурившись, он призвал несколько синих костей по ту сторону стекла и опустил их, чтобы осветить землю. Никаких следов. Само собой, не исключено, что этом вопросе замешаны летающие монстры… хотя здесь такие не появлялись. Обычно, по крайней мере.

Он просто параноик. Сказывается нехватка сна.

Глубоко вздохнув, Санс спустился на пол и оглянулся на кровать. И снова почувствовал это — ощутил тот же самый тошнотворный позыв и боль в душе от понимания того, что случилось с братом.

Но он все равно неуверенно подошел к Папирусу и, опустившись перед ним на колени, уткнулся черепом в матрас.

— Я никогда не позволю этому случиться с тобой снова, бро, — прошептал он, борясь с желанием взять брата за руку. — Я никогда никому не позволю навредить тебе.

«Ты уже позволил, — сказал темный голос, но сейчас скелет слишком устал, чтобы закрыться от мыслей. — Ты не смог защитить его, так же как и всегда».

Не то чтобы он мог вспомнить это «всегда» — только понимал, что, видимо, что-то такое происходило. С каждым новым тайм-лайном — или, насколько он мог судить, с тем, что было новым тайм-лайном — он твердил себе, что не позволит никому навредить Папирусу. Этот Папирус будет в безопасности, счастлив.

«И, разумеется, это всегда срабатывает».

Свет пропал из глазниц.

«Почему ты все еще пытаешься?»

Он закрыл глаза. «Потому что Папирус этого заслуживает. Он заслуживает все, что у меня только есть».

«Даже если ты ни разу ему не помог?»

«Может, на этот раз помогу».

«Ты этого не знаешь».

«Нет, не знаю».

Санс ждал, но никаких других темных мыслей не возникло. Выпустив дыхание, которое он не понял, когда задержал, скелет позволил напряжению покинуть его тело и навалился на борт кровати-гоночной машины.

Золотистые огоньки дразнящее мерцали на периферии зрения, когда он, наконец, сдался сну.

* * *

Нет, нет, нет…

Это преследует его. Неважно, куда бежал, он все равно ощущал, что его нагоняют. Он бежал так долго, но, казалось, никуда не добрался. Вокруг было слишком темно, чтобы сказать… хотя он точно был в лесу, но все деревья выглядели одинаково…

Он сделал шаг влево и услышал, как оно движется в том направлении. Он развернулся и побежал в другую сторону, но оно шевелилось и там тоже…

— Н-не подходи! — крикнул он, окружая себя костями. — Убирайся!

Так он будет в безопасности… оно не сможет дотянуться, он в безопасности, все будет хорошо…

Что-то легко коснулось его черепа, он отшатнулся от прикосновения. Нет, нет, этого не может быть, как оно смогло пройти…

Оно было в его грудной клетке под боевым телом, играло с ребрами, грудиной, позвоночником, и он вскрикнул, бессмысленно хватая вздох, потянулся, чтобы найти это и выдернуть, но не мог ничего увидеть — он мог лишь чувствовать, что оно с ним делает, заставляя его извиваться и корчиться.

Разве тебе не нравится?

НЕТ!

Он царапал грудь — боевое тело исчезло — тянул и скреб собственные ребра, и это приносило боль, но он должен был его остановить. Пожалуйста, это нужно остановить, нужно…

— Хватит, хватит!

Что-то схватило его запястья и оттянуло их, но он визжал, сопротивлялся, отпинывался ногами, мотал головой и боролся всеми силами, что у него были...

— ПАПИРУС!

Он на миг замер и осознал, что находится не в лесу. На самом деле он в своей комнате, а над ним мерцают два тускло светящихся огонька — нет, зрачка.

— С… Санс?

Санс тяжело вздохнул, отпустил его запястья и соскользнул с кровати. Папирус сложил руки на груди и тут же вскрикнул — ребра болели. Разумеется, на них еще остались синяки и ссадины, но боль почему-то была более… свежей.

— Ты… во сне… — сказал Санс, глядя в сторону и жестом указал на грудную клетку Папируса.

О.

Вздрогнув, он подложил руки под спину, боясь, что может попытаться снова. Он мог поклясться, что все еще ощущает отголоски чего-то… нет, лоз, извивающихся внутри грудной клетки, призрачное прикосновение к каждому отдельно взятому ребру. Часть его все еще хотела расцарапать собственные кости, или, по крайней мере, почесать их, если бы так это ощущение могло уйти…

— Пожалуйста, не… не причиняй себе вреда, бро.

Папирус снова взглянул на Санса и внезапно заметил, насколько… уставшим выглядел его брат. Уставшим не в том смысле, как обычно, когда ему не удавалось достаточно подремать — хотя и это тоже было — скорее так, будто его разум занимало слишком много всего.

— С-со мной все будет хорошо, брат, — ответил Папирус с вымученной полуулыбкой. Это была не совсем правда. Но и не ложь. Он надеялся, что когда-нибудь с ним правда все будет хорошо, только не знал, когда это произойдет.

Санс неубедительно посмеялся.

— Ага, уверен, что так и будет, бро, — он отступил и позволил Папирусу свесить ноги с кровати, чтобы начать подниматься. — Что тебе такое, эм, приснилось?

Не успев подняться, Папирус замер и содрогнулся.

— П-просто кошмар.

— Я догадался, — Санс раскачивался на пятках, пока Папирус неуверенно поднимался, а потом заглянул ему в глаза. — Но о чем?

…К чему он клонит?

— Что-то… напало на меня, г-гналось за мной, — признался он, уставившись себе под ноги и зарываясь пальцами в ковер.

— Ты помнишь, что…

— Нет, — выпалил он, вскинув голову. — Я-я не видел.

По крайней мере, это не ложь.

— Прости, — Санс потянулся, чтобы погладить его по спине, но Папирус отшатнулся — жест был слишком похож на что-то другое. — Ты не обязан мне рассказывать, если не хочешь.

В этот раз Папирус смотрел ему в глаза.

— Тогда зачем ты спрашиваешь? — поинтересовался он натянутым голосом.

Санс удивленно отступил, а потом отвел взгляд. Через миг он пожал плечами и вздохнул. Сперва Папирус думал, что брат начнет спорить, но вместо этого он сменил тему.

— Андайн сказала мне, что ты остаешься дома, но… мне она велела выходить на работу.

Он просто смотрел. Даже если ему не хотелось, чтобы Санс что-то выведывал, еще больше ему не хотелось!..

— Т-ты уверен?

— Нет, вообще-то, — он сунул руки в карманы и покосился на дверь. — Она сказала мне, что позаботится о чем-то, или что-то такое, но не сказала о чем. Так что… вот что я тебе скажу. Я накормлю тебя завтраком, а потом позвоню ей, и посмотрим, как все пойдет.

Папирус кивнул.

— Л-ладно.

— Ага. Спускайся вниз, — и с этим Санс вышел из комнаты и закрыл за собой дверь, предоставив Папирусу немного уединения, чтобы он мог переодеться.

Хотя ему хотелось снова надеть свое боевое тело, это показалось бы глупостью, даже если бы такая возможность была, ведь он дома. Так что он схватил футболку — слишком короткую, чтобы прикрывать позвоночник — и чистую пару спортивных штанов.

Переодевшись, он опустил взгляд на грудную клетку. Нет, внутри ничего не было, но это никак не влияло на ощущения. Чесать и скрести, разумеется, будет бессмысленно, но, может, если еще раз вымыться?.. Да, может быть, стоит попробовать это позже. В прошлый раз не сработало. Но, может, в этот раз поможет. Он надеялся, что поможет.

Он спустился вниз и тут же окунулся в аромат черного кофе и разогретых спагетти. Последнее было всем, что он ел в последнее время, и в обычных условиях ему было бы все равно, но… ну, честно говоря, ему и сейчас было все равно. У него не было аппетита, так что вся еда казалась одинаковой: либо безвкусной, либо мерзкой.

— Ну вот, — сказал Санс, поставив тарелку на стол. — Съешь столько, сколько можешь, ладно?

Папирус не знал, сколько в него влезет, но все равно сел и уставился на мешанину лапши и порезанных овощей, пытаясь заставить себя поесть.

Санс сел напротив, потягивая черный кофе из кружки. Когда Папирус посмотрел на него, то обнаружил, что брат выглядит странно апатичным. Обычно он беззаботно болтал или разгадывал свежий кроссворд, но сегодня Санс слепо пялился в центр стола. Он даже не захватил газету.

Что происходит? Андайн наговорила ему что-то прошлой ночью?..

Не в состоянии больше смотреть на еду, Папирус поднялся из-за стола и направился к двери.

Санс вынырнул из мыслей и поднял на брата тревожный взгляд.

— Ты куда?

— За газетой, — ответил он, открывая дверь…

…и с удивлением отшатнулся назад при виде двух огромных, закованных в броню Королевских стражей, стоящих к нему спиной.

Услышав, что дверь открылась, они повернули головы. Хотя на них были шлемы, специфика их строения сразу бросалась в глаза: у первого из шлема торчала пара заостренных ушей и несколько усов, а его ноги обвивал длинный хвост, а из-под шлема другого выглядывали две зеленых членистых антеннки.

— …Доброе утро, — сказала кошка, чей мягкий, но серьезный голос эхом отразился от стенок шлема.

— П-привет, — голос богомола, тоже женщины, был тверже и не такой доверительный.

— Эм, приветик, — отозвался Санс.

— Д-доброе утро, — Папирус потер челюсть, когда осознал, что она отвисла. — Эээ… чем мы можем вам помочь?

— Как раз за этим мы здесь! — жизнерадостно ответила богомол, но вздрогнула, когда кошка прочистила горло.

— Ты ведь часовой Папирус? — кошка развернулась к нему лицом, и богомол последовала ее примеру. Когда Папирус кивнул, она продолжила. — Нам сообщили о твоей ситуации. Андайн направила нас сюда, чтобы защитить тебя от новых нападений.

Скелет шокировано замер.

Новых?!

Громкий кашель и фырканье заставили его переключить внимание на Санса, который судорожно вытирал рот рукавом.

— Простите, — прохрипел он, а потом прочистил горло. — Просто вы СТРАЖно меня удивили.

Богомол хихикнула, а кошка промолчала.

— Не могли бы вы, эм, закрыть дверь с той стороны? Мы не хотели прерывать ваши обязанности.

— Конечно, — ответила кошка, потянулась к ручке и захлопнула дверь.

Папирус вздрогнул и медленно развернулся лицом к брату, его захлестнуло неприятное ощущение.

— Н… но… вые… нападения? — прошептал он.

У Санса было несколько видов улыбок на все случаи жизни, и слишком широкая, которую он нацепил сейчас, поведала Папирусу то, чего он не хотел бы знать.

— Эм, ага, подождешь секунду? — он развернулся и отправился к лестнице, по пути выуживая телефон из кармана, чтобы, несомненно, позвонить Андайн. Похоже, она довольно быстро сняла трубку, Санс зло сузил глазницы.

— Есть что сказать? — спросил он, пересекая верхнюю площадку. — Ага, а вот у меня есть парочка фактов для тебя...

Папирус на автомате отключился от остальной части разговора, когда Санс захлопнул дверь своей спальни. Еще миг или два он стоял на месте, а потом неуверенно подошел к дивану и опустился на него.

Он ей рассказал.

Папирус не хотел, чтобы кто-то знал, а Санс рассказал не просто кому-то — он рассказал Андайн! Это объясняло, почему он выглядел таким виноватым этим утром, и…

Папирус свернулся, уткнувшись лицом в колени и дрожа.

Его дрожь была не совсем от горечи.

Прошло еще несколько долгих минут, прежде чем Санс вышел из своей комнаты, но Папирус не поднял на него взгляд. Он слышал тихое шарканье тапочек Санса по ковру, а потом шуршание, когда Санс сел на верхнюю ступеньку лестницы.

Тишина, висевшая между ними, была плотнее и тяжелее, чем туман между Сноудином и Водопадьем.

Тем, кто нарушил молчание, был Санс, но что бы он ни собирался сказать, это не имело значения — звук всего лишь стал искрой, от которой возгорелось пламя.

— Ты сказал ей! — крикнул Папирус, вскинув голову, чтобы взглянуть на брата. Улыбка Санса была настолько слабой, насколько позволяла его физиология, на его лице отпечаталась боль и чувство вины. — Ты обещал, что никому не скажешь, и потом рассказал Андайн?!

— Бро, — его голос хрипел, — все не так...

Папирус уже поднялся и вышагивал по гостиной, глядя себе под ноги.

— Из всех монстров, ты сказал ей, сказал нашей начальнице, той, кто тренирует меня для вступления в Королевскую гвардию, и… и теперь… — стараясь держать под контролем свои слова, он яростно вытер слезы, хотя они все равно продолжали капать на ковер. Санс попытался высказаться, но ему не удалось. — Теперь она думает, что… мне нужна охрана, чтобы присматривать за мной! Будущий Королевский страж под присмотром других стражей...

— Ты дашь мне хоть слово вставить?! — крикнул Санс, дрожащим от напряжения голосом. — Если бы я ей не сказал, она бы обвинила меня в том, что я тебя бью.

Папирус поднял голову и шокировано взглянул на брата.

— О… обвинила тебя?.. — на миг его гнев утих, но не окончательно. Он все еще бурлил внутри, обжигая душу, ища цель, на которую можно вылиться. И раньше, чем разум успел вернуться к Папирусу, ярость снова захватила его, заставив лицо пылать жаром. — Ты… Ты мог хотя бы быть честным со мной! Почему ты не сказал мне, что тебе пришлось говорить с ней?!

— Не ты один тут имеешь право обвинять кого-то в бесчестности, Папс, — огрызнулся Санс, прищурив глазницы. — Не тогда, когда ты сам не хочешь рассказывать мне, что слу...

Зарычав, Папирус прижал ладони к голове и бросился на кухню, где, прислонившись к стойке, впился пальцами в череп. Это уже слишком, все это — его плечи дрожали, и он сжал зубы, пытаясь задушить сердитые рыдания.

Послышалась серия быстрых шагов, когда Санс сбежал по лестнице, а потом его отчаянный голос забормотал тихие слова, которые Папирус не мог уловить сквозь собственные рыдания. Его слова стали четче с тем, как он вошел в кухню и приблизился к брату.

— …Папс, прошу, прости меня. Я не хотел срываться на тебя. Пожалуйста, приятель, я не собирался ничего рассказывать Андайн, но тюрьма не пойдет мне на пользу, да и тебе от этого лучше не станет. Я хочу помочь тебе, но не знаю как...

Он стоял прямо за спиной, и Папирус выкинул руку назад, слишком злой, чтобы нормально прогнать его. Однако этот жест, по крайней мере, оборвал его речь, Санс молча отступил.

— Я-я… пойду на работу.

Папирус ожидал, что дверь хлопнет, но она закрылась тихо.

Гнев покинул его, и Папирус согнулся пополам, уткнувшись лицом в столешницу и все еще цепляясь руками за череп.

Что он натворил?

---

Примечания:

Королевские стражи из этой главы это 03 и 04 — вырезанные противники в игре. Если интересно, можете погуглить)

Арт к главе:

http://asleepyskeleton.tumblr.com/post/148673417973/rage-and-revulsion-from-chapter-eleven-of-my

Примечания:

Врученные подарки, навязчивые лозы, невысказанные истины.

---

Утоптанный снег хрустел под тапочками, но ему было плевать. Он слышал, как один из стражей что-то сказал ему, но не понял, что. Даже порывы ветра, теребившие полы расстегнутой толстовки, его не волновали. Его разум был занят другими вещами.

Шаг, шаг, шаг. Сутулость, руки в карманах, обычная улыбка, яркие глазницы. Стандартная приветливость со встречными.

Веди себя так, будто твой брат не ненавидит тебя.

Наверное, он и не ненавидел — или Санс надеялся, что не ненавидел, о, Азгор, как же он на это надеялся — но у него определенно есть все основания для этого. И Санс не стал бы его винить — он бы и сам себя ненавидел, окажись вдруг в сапогах Папируса.

Черт, да он и так себя ненавидел.

Проходя мимо Гриллби’s, Санс ненадолго опустил взгляд к земле, стараясь при этом максимально хорошо скрыть свои эмоции. Скелет знал, что бармен мог читать его, как открытую книгу, и стоит ему случайно выглянуть в окно, он тут же заметит, что что-то не так. У Санса не было весомой причины смотреть на снег, но он притворился, будто изучает какие-то очень любопытные следы на снегу.

И, к его собственному удивлению, он на самом деле увидел очень любопытные следы.

Они были большими и продавливали утоптанный снег. Кроме того, следы были слишком широкими, чтобы принадлежать кроликам. Не говоря уже о том, что их владелец обладал тремя пальцами… и подушечками.

Санс вскинул голову и поспешил вперед. Что ему сказал страж, когда он уходил? Что-то насчет того, чтобы передать привет?..

Он застыл на месте.

На окраине города стоял сноудрейк, с которым Андайн общалась на днях… и разговаривал с огромным златогривым монстром в фиолетовой мантии.

Секундой позже сноудрейк прервал свою речь и удивленно закудахтал, увидев Санса, который внезапно появился в метре от них. Услышав необычный звук, высокий монстр повернулся, его глаза на миг распахнулись, а потом на лице расцвела теплая улыбка.

— Приветствую, Санс.

— Приветики, Величество, — ответил Санс, покачиваясь на пятках.

Сноудрейк окинул его изумленным взглядом оскорбленной невинности, но Азгор только кивнул.

— Рад тебя видеть, — сказал он. — Хотелось бы только, чтобы это было при более счастливых обстоятельствах.

Санс не изменился в лице, хотя эти слова зажгли в его душе тревогу. Но потом тревога улеглась, и ее место заняло уныние, стоило ему осознать, зачем Король, скорее всего, прибыл в Сноудин.

— Ага, — все, что он ответил.

Сноудрейк переводил взгляд с Санса на Азгора, потом нахохлился и с низким поклоном обратился к Королю.

— Благодарю за то, что вы пришли, Король Азгор.

— Приятно было поговорить с тобой.

Сноудрейк кивнул и пошел в сторону своего дома. Азгор развернулся к Сансу.

— Я направляюсь в лес, чтобы навестить Королевских стражей и часовых. Ты можешь сопровождать меня, — предложил он.

На лице Санса ненадолго зажглась искренняя улыбка.

— Это большая честь для меня, Ваша честь.

— Ну что ты, это преувеличение, — Азгор слегка улыбнулся. — Ты судья, а не я.

— Эх, похоже, я по-королевски облажался с этим.

Азгор хмыкнул и начал прогулку к мосту, Санс легко поспевал за ним. Король всегда имел тенденцию к неторопливой ходьбе — его доспехи весили немало, да и сам он, что скрывать, был далеко не пушинкой — но сейчас Санс отмечал некоторую вымученность в его движениях и тусклую улыбку.

Не трудно догадаться почему.

— Я так понимаю, это была не первая ваша остановка, — сказал Санс, глядя прямо вперед. Уголком глазницы он заметил, как Азгор опустил голову.

— За сегодня первая… но, да, вчера я тоже сюда приходил.

В его словах была легкая незавершенность, однако Санс знал, что подгонять его нельзя. Король продолжит, если захочет, а Санс выслушает.

Они молча перешли мост. Когти Азгора изредка царапали скалистую поверхность и соскабливали с нее старую краску, которую Папирус наносил несколько месяцев назад. Сансу пришлось постараться, чтобы не вздрогнуть при мысли о брате. Наконец, Азгор сделал судорожный вдох.

— Мистеру Дрейку очень плохо.

Санс ничего не ответил, хотя душа болела о коллеге-комике.

— Пока он поживет у меня. Я предлагал его проводить, но… — его голос снова прервался, и Король сглотнул.

— Держу пари, ваша обходительность очень много для него значит, — предположил Санс, и Азгор потер глаза. — Это… здорово. Когда есть кто-то, кто может понять. Кто знает, как помочь.

Огоньки в глазницах Санса замерцали, когда его взгляд упал на сколы краски на выступе.

Он услышал, как Азгор громко сглотнул.

— Т-ты прав, Санс, — прошептал он, сошел с моста и на миг задержался у края оврага. — Ты прав.

Наблюдательная станция Большого Пса была совсем рядом, и Санс не винил Азгора за желание постоять и собраться. Он чувствовал то же самое.

Пока они стояли, вдыхая свежий воздух (один из них, по крайней мере), Азгор задумчиво хмыкнул и, сунув руку в карман, вытащил оттуда маленький мешочек.

— Я раздавал это всем стражам и часовым, — сказал он, передавая его Сансу. — Этот для тебя.

— О, класс, — Санс принял мешочек из большой королевской лапы и повертел в своих руках. Тот был маленький, кремового цвета, с вышивкой в виде руны Дельта и перевязан желтой лентой. С любопытством он развязал ленту, и от содержимого мешочка сразу же разлился отчетливый аромат — сильный, но не неприятный. Насколько Санс разбирался в смене сезонов на поверхности, этот запах напоминал весну.

…И что-то еще, что-то заворочалось на задворках его разума, но он не вполне понял это ощущение.

И это его беспокоило.

* * *

— Это листовой чай, приготовленный из цветов из Королевского сада, — ответила стражница, передавая ему мешочек.

Папирус отметил, как плохо двигались руки богомола в перчатках, как будто те плохо подходили под форму ее когтей, но без вопросов принял пакет.

В какой-то момент он отлип от столешницы и прибрался — убрал недоеденные спагетти, поставил кружку Санса в микроволновку и вытер разлитый кофе со стола. После этого он тупо сидел на диване, пялясь в пустоту и пытаясь отогнать воспоминания о том, как сорвался на собственного брата. Ему все еще было больно… но Санс не заслужил подобного.

Сансу не пришлось бы рассказывать Андайн, если бы она не пришла в Сноудин, потому что сноудрейка убили, потому что Папирус пропустил работу, потому что чувствовал себя ужасно, потому что оказался… оказался таким слабым и глупым…

Стук вырвал его из размышлений, и он открыл дверь, обнаружив за ней стражей, неловко вручивших ему подарок. Он был от самого Азгора — факт достаточно интересный, чтобы разогнать туман в голове Папируса, хоть и ненадолго.

— Спасибо, — сказал он, разглядывая руну, вышитую на мешочке. Скелет провел по ней большим пальцем, как будто пытаясь убедиться, что она настоящая. — Это на самом деле от Короля?.. Он правда был здесь?

— Был, — подтвердила кошка. — Но он не хотел беспокоить тебя, поэтому поручил нам передать тебе подарок.

— Он и нам тоже дал по одному, — добавила богомол, демонстрируя ее собственный мешочек.

— Вауви. Э-это очень мило с его стороны.

И это так и было. Папирус не был экспертом по чаю, но знал, что Король выращивает в своем саду определенные виды растений, которые не встречаются больше нигде в Подземелье, поэтому получить чай, сделанный собственноручно Королем, было особым удовольствием.

— Надеюсь, тебе понравится! И мы, эм, надеемся, что тебе станет лучше, — сказала богомол, подмигивая одним из своих глаз на ножке.

Кошка хмыкнула в подтверждение и мягко закрыла дверь.

Папирус разглядывал мешочек, пораженный щедростью Короля. Было бы здорово увидеть Короля Азгора лично, но в то же время он был рад, что их первая встреча с Королем не состоялась тогда, когда он пребывал в таком состоянии. С самого утра он был не в лучшей форме, а сейчас все стало даже хуже, с тех пор как он…

Вздохнув, Папирус снова сел на диван и вытащил телефон. Ему правда стоило написать Сансу смс с извинением или позвонить ему — не надо было так кричать на брата. Он не в первый раз ссорился с братом, но никогда до этого не срывался так сильно. Да что с ним не так? Как будто… как будто все отвратительные ощущения внутри превратились в гнев, который он не смог остановить, и…

Опенинг «Готовим вместе с Роботом-Убийцей» заставил его вздрогнуть, и ему понадобилась секунда, чтобы осознать, что это звонил телефон. Повертев его в руках, Папирус открыл крышку и поднес аппарат к голове.

— А-алло? Э-это Папирус.

— Тебе лучше, часовой?

Андайн. Папирус почти улыбнулся, пока не вспомнил, что она знала о том, что с ним случилось в лесу… ну или столько, сколько Санс ей рассказал, по крайней мере. Сглотнув, он заставил себя рассмеяться.

— Е-еще даже дня не прошло, Андайн.

— Пф! Правда, что ли? — она посмеялась на том конце провода, а потом затихла.

В этот момент в разуме Папируса закопошились мысли. Она собирается сказать, что прекратит тренировать его? Что он провалился? Что она передумала, и смерть сноудрейка на самом деле?..

— Эх, звоню, просто чтобы… извиниться за стражу, — смущенно сказала она. — И не могу поверить, что говорю это, но не злись на брата, ладно?

— Немного поздно для этого, — Папирус сгорбился, перебирая пальцами края мешочка с чаем.

— Ах. Бл… дерьмо, — Андайн резко вздохнула. — Слушай, это была моя вина, ясно? Я приказала ему рассказать, что с тобой случилось.

Папирус сжал мешочек, грубо потирая мягкую ткань между пальцами. У него в горле встал ком… он не хотел, чтобы новость разошлась, не хотел, чтобы вообще кто-нибудь знал… — Т-ты… ты говорила стражам?..

— Ну, да? По-твоему, я стала бы сидеть ровно и давать какому-то придурку шанс докапываться до тебя?

Он поморщился. Флауи сделал это… только потому, что скелет дал ему разрешение. Флауи не сделал бы ему ничего, если бы он сам не сказал, что все нормально. А теперь…

— О-они… они считают меня слабаком?

Он резко отдернул телефон в сторону, когда на том конце провода раздался громкий «ПФФФФФ».

— ТЕБЯ? Слабаком? — выпалила Андайн. — Фухухухуху. Шутишь, что ли?

Папирус сел прямо, отчасти удивленный внезапной активностью Андайн, а отчасти оскорбленный ее легкомысленным отношением.

— Эй, слушай: насколько крепкий по-твоему Король Азгор?

Папирус моргнул.

— Эм. Он с-силен. Супер силен? О-он Король всех монстров! Он… — ну, кроме того, он супер милый и даже мягкий. Все это знают. Но когда дело дошло до битвы, он был тем, кто повел монстров против людей. Разумеется, он был крепким.

— А что если я скажу, что надрала его пушистую задницу в спарринге?

— Т-ты что?

— Зуб даю, надрала! Как, по-твоему, я стала Капитаном Королевской Гвардии?

Папирус потер лоб, пытаясь уложить эту информацию в голове.

— В-вауви…

— Так ты считаешь его слабаком?

Он встрепенулся и обиженно прищурил глазницы.

— К-конечно нет!

Веселье пропало из голоса Андайн, теперь он звучал серьезно.

— Так с чего ты вдруг решил, что ты сразу стал слабым, один раз получив по своей костлявой заднице?

До Папируса не сразу дошло то, что сказала Андайн. Но когда он понял, то откинулся к спинке дивана, все еще не до конца веря сказанному.

— Но…

— Ты один из самых сильных монстров, которых я знаю, Папирус, и я не шучу! Ты Великий. И не надо думать иначе только потому, что какой-то ушлепок единожды стал сильнее тебя.

Папирус был очень рад, что разговаривает с ней по телефону, а не лично, так она не могла увидеть слезы, которые он отчаянно пытался утереть воротником футболки.

— Сп… спасибо, Андайн, — с трудом выговорил он.

— Без проблем, чувак, — он слышал улыбку в ее голосе. Она замолчала, как будто о чем-то задумалась, и Папирус замер. — Да, пофигу. Поправляйся, а как только это сделаешь, я преподам тебе мега-особый кулинарный урок, ладно?

Папирус расслабился.

— Л-ладно.

— Круто! Увидимся позже, обалдуй.

*Щелк*

Закрыв телефон, Папирус какое-то время смотрел на него, потом повертел в руках и вернул в карман. Ему стало лучше от понимания, что Андайн не разочаровалась в нем, что она не смотрит на него свысока из-за произошедшего в лесу. Это значит, что стражи тоже не?.. Хорошо бы.

Он вздохнул, снова потирая лоб. У него начинала болеть голова, возможно, потому, что он давно ничего не ел и не пил. У скелета все еще не было аппетита, но, наверное, стоит выпить воды… или чаю?

Подняв маленький мешочек, он снова осмотрел его. Может, чай поможет избавиться от головной боли, успокоиться? Может, даже вернуть аппетит? По крайней мере, заваривание чая тоже занятие — все лучше, чем просто целый день просиживать диван. Как бы плохо ему ни было, он не мог просто сидеть и ничего не делать.

Решившись, он поднялся на ноги, и его тут же накрыла волна головокружения, которую пришлось переждать. Да, определенно стоит поесть — хочется или нет.

Почувствовав себя лучше, он отправился на кухню, по пути развязывая мешочек и гадая, из каких цветов Король сделал этот…

Лента соскользнула с горловины, и в воздухе разлился запах.

Папирус был в лесу.

* * *

— Ох, прошу прощения за это, Большой Пес.

Пес фыркнул в ответ и продолжил грызть подаренную кость.

— Я думаю, Вас простили, Величество, — сказал Санс, подмигивая. — Только гляньте на эту щенячью радость*.

Большой Пес с огромным энтузиазмом подлетел к ним, как только заметил. Он бросился к Королю Азгору и тут же принялся безудержно чихать, потому что в его чувствительный нос ударил запах чая. Разумеется, у Азгора для него был другой подарок.

— Похоже на то, — ответил Король, опускаясь на колено, чтобы быть на одном уровне с Псом. — Ты прекрасный страж, несмотря на то, что случилось. Каждый делал все, что было в его силах, чтобы… спасти… — он запнулся.

Большой Пес заскулил и умудрился лизнуть Азгора в лицо, не выпуская кость из пасти.

Азгор вымученно посмеялся, похлопал Пса по голове и поднялся на ноги.

— Ты ведь будешь приглядывать за детьми, которые приходят в лес, да?

Пес тявкнул, выронил кость из пасти и наклонился, чтобы подобрать ее.

— Хорошо. Приятно было повидаться, Большой Пес.

Фыркнув, Пес выскочил из доспехов и утащил кость на свою станцию, где улегся, высунув морду, и продолжил жевать лакомство.

Санс, покачиваясь на пятках, ждал, когда Азгор отправится дальше, чтобы последовать за ним.

— Ох уж эти собаки, все бы им кости грызть, а на чай чихать хотели, хех, — вставил Санс, сдерживая улыбку.

— Вовсе нет, — Азгор бросил на Санса задорный взгляд. — Я знал, что у Большого Пса аллергия на большинство цветов с того момента, как он вступил в Гвардию. Поэтому я стараюсь приносить ему другие гостинцы.

— Ага. Наверное, поэтому его станция здесь, тут редко встретишь цветы, — Санс задумался, а потом пожал плечами. — Разве что чертополох. Но он еще нюх не потерял, чтобы специально к нему соваться.

— Ну, нет, чертополох — один из немногих цветов, на которые у него нет аллергии. Довольно удобно для него.

Санс кивнул, а потом остановился.

— Погодите-ка…

Прежде чем он успел додумать, что-то резко дернуло его толстовку, и он оступился от удивления. Скелет быстро отскочил в сторону и развернулся, чтобы увидеть…

Азгор разразился искренним смехом, пока Санс в недоумении замер, разглядывая того, кто, возможно, был самым маленьким гифтротом из всех, кого он видел. Он покачивал головой, увенчанной крошечными рожками, и взбивал снег копытцем, тихо ворча. У малыша было четыре огромных глаза и серебристо-белый мех, а не обычный кремово-коричневый. Хотя зубы были такими же острыми, как у взрослых гифтротов, и он быстро пустил их в ход, попытавшись снова цапнуть Санса за толстовку.

— Оу, ты, — Санс протянул руку, обратил душу гифтрота в синий и немного приподнял его над землей, тот принялся удивленно перебирать ногами в воздухе. Чтение души показало полные запасы ХП, даже с небольшим перебором и бьющую через край магию — практически безошибочный признак молодого монстра. — Не подлизывайся ко мне.

Олененок заблеял и в замешательстве уставился себе под ноги, все так же продолжая бежать на месте.

— Я не видел молодого гифтрота уже несколько лет, — сказал Азгор, присаживаясь на снег, чтобы получше разглядеть малыша.

— Ага, а я вообще никогда такого не видел, — Санс поморгал и снова посмотрел на гифтрота. — Ни разу в жизни.

— Должно быть, его привлек запах чая, — Азгор протянул руку и осторожно почесал под челюстью олененка. Сперва тот выглядел удивленным, а потом подался к руке, издавая тихие булькающие звуки.

Из соседнего перелеска донесся гортанный зов. Монстры подняли головы и увидели взрослого гифтрота-самца — судя по небольшим рогам — выходящего из-за деревьев. Олененок снова заблеял и попытался побежать к родителю, Санс освободил его, позволив сбежать.

Гифтрот обнюхал своего олененка и недовольно уставился на Санса и Азгора, но злой взгляд быстро растаял, сменившись удивлением. Гифтрот элегантно поклонился.

— Король Азгор.

Олененок несколько раз перевел взгляд между Азгором и своим родителем, а потом неуклюже повторил жест.

— Приветствую, — сказал Азгор, улыбнувшись монстрам. — Какой у вас дружелюбный малыш.

А вот улыбка Санса была чуть менее искренней.

— Эй, эм, что-то случилось? Никогда не видел, чтобы вы, ребята, водили сюда своих детей. Или вообще заходили так далеко от своих пещер, если уж на то пошло.

— Наши разведчики несколько дней не видели подростков, которые мучают нас, — ответил гифтрот, поднимаясь. Олененок все еще кланялся, не заметив действий своего отца. — Сейчас лес для нас стал безопаснее.

От этих слов лицо Азгора мгновенно помрачнело, а Санс расслабился и кивнул.

— Ах, ясно.

Подростки обходили лес стороной после того случая — вполне логично, что гифтроты будут чувствовать себя безопаснее.

— Подростки… все еще мучают их? — тихо спросил Азгор, искоса глянув на Санса.

— Нам нужно идти, — сказал гифтрот, тряхнув рогами. — До свидания, Король Азгор, часовой, — он развернулся и направился в лес, а через секунду олененок понял, что его родителя больше нет рядом. Он обернулся туда, где тот в последний раз стоял, встрепенулся и ускакал следом за взрослым.

Как только гифтроты скрылись, Азгор вздохнул и отправился дальше.

— Думаю, мне стоит снова поговорить с подростками. Подобное не должно продолжаться.

— Ага, — согласился Санс. Азгор определенно не соберется поговорить об этом с подростками, а если и соберется, то сделает это так мягко, что подростки просто наплюют на его слова, и проблема никуда не денется. Но, несмотря на свою вторую работу, Санс не собирался судить Короля за это.

Он больше беспокоился о чем-то, что приходило ему в голову раньше — о чем-то, что не вписывалось в общую картину — но он потерял ход мыслей, когда олененок отвлек их. Вроде что-то насчет чая? Большого Пса? Он не мог вспомнить.

Ну…

Он раздраженно вздохнул.

Может быть, потом вспомнится.

* * *

Холодный ветер гонял крупные снежинки и изредка стряхивал комья снега с веток деревьев. Но он не уделял этому внимания, разум занимали только лозы, прижимавшие его к стволу и дергающие доспехи. Он извивался, пытаясь вырваться, ему что-то говорили, но он не разбирал слов за звуком собственных криков.

Хотя в этом не было смысла — он знал, что находится дома, сейчас день, но при этом он ощущал грубую кору под позвоночником, слышал свой голос, чувствовал лозы, рвущие броню на части, и все это тонуло в запахе золотых цветов и подавляющем страхе, таком же, как поглотил его той ночью.

— У-уйди! — крикнул он, отбиваясь от лоз — это было проще, чем должно было быть. Но он все равно ощущал, как те тянут и удерживают его. — Чт-что присходит?!

Все происходило слишком быстро, его доспехи уже исчезли, и он чувствовал, как лозы ползают по нему, щупают позвоночник, ребра, грудину…

— Хватит, хватит, хватит, хватит!

Он вырвал запястья из цепкой хватки лоз и попытался схватить ту, которая сейчас ласкала грудную клетку, но она постоянно ускользала… И в этом по-прежнему не было смысла, ведь он был в своем доме, он знал, что должен быть дома, где подобного просто не могло произойти, так почему он чувствует эти лозы…

— Часовой!

Он уловил скрипучий голос, но его больше занимала необходимость избавиться от лианы, которую он все еще не мог поймать, но которая точно ползала по грудной клетке.

— Ч-часовой, эм, Пап… Папирус!

Это была стражница — одна из Королевских стражей. И ее голос звучал испуганно. Но его определенно не волновало то, что она где-то рядом, ведь лоза никуда не делась и не останавливалась.

— Папирус, пожалуйста, ты в безопасности, — сказала страж, пытаясь говорить спокойнее.

Часть разума скелета понимала, что она права, но он не ощущал себя в безопасности — он чувствовал холод воздуха, лозы и многое другое, но ничего из этого не имело смысла…

— Ты у себя дома. 04 и я присматриваем за тобой. З-здесь нет никого, кто мог бы обидеть тебя. Пожалуйста…

Собрав всю силу воли, он сфокусировался, поднял взгляд и увидел комнату и стража, стоящую над ним на коленях. Слева были телевизор и лестница, справа — диван, а он сам сидел, прижавшись спиной к стене. Да, он был дома, но при этом так напуган, и все еще ощущал…

— Пожалуйста, сделай глубокий вдох, и-и, эм, посмотри на меня. И продолжай глубоко дышать, ладно?

Папирус попытался последовать совету, глубоко вдохнув. Хотя это немного успокоило, он не мог унять дрожь, и ему все еще казалось, что он там — все еще казалось, что он ощущает, чувствует запах… его…

Что-то усыпало весь пол, где стояла на коленях стражница. Что это?

— Хорошо. Все будет хорошо, — сказала она.

— Принеси ему что-нибудь попить, 03, — со стороны двери донесся спокойный голос.

03 обернулась к дверному проему, а потом снова к Папирусу.

— Я на минутку схожу на кухню, ладно? — и с этим она медленно поднялась и отправилась в сторону кухни, откуда до Папируса долетел звон стекла, журчание воды и гудение микроволновки. Он заставил себя сосредоточиться на этих звуках, чтобы отогнать страх и убедить разум в том, что он на самом деле дома, а не в лесу.

Но почему он почувствовал себя так? Ведь никаких предпосылок не было! Он дома, куда Флауи явно не смог бы попасть. Неужели…

Неужели он сходит с ума?..

Он настолько погрузился в свои мысли, что испугался, когда перед ним внезапно появилась 03. Папирус непроизвольно вскрикнул и дернулся назад, ударившись головой о стену. Почему он так испугался? Это просто страж, и он знал, что она здесь. Так почему…

— Ой, я не хотела пугать тебя… Вот, — стражница, снова севшая на колени перед ним, протягивала стакан с холодной водой.

Он неловко принял стакан и выпил воду, не заботясь, что часть пролилась мимо рта. Быстро закончив, он отставил пустой стакан в сторону, и стражница передала ему второй предмет, который принесла с собой — чашку с разогретым кофе. Кофе Санса, если быть точнее.

Папирус взял ее немного неуверенно. Делить еду с братом никогда не казалось ему чем-то странным — он просто не ел и не пил то, что предпочитал Санс. Хотя он не ненавидел кофе, и… и…

Он вдохнул терпкий аромат, который прогнал запах золотых цветов, а вместе с ним и напряжение скелета.

Тепло кружки согревало ладони, и он поднес ее к лицу, чтобы продолжить вдыхать этот запах. Ощущение тепла, аромат и вид черного кофе еще сильнее убеждали, что он не в лесу, что он дома. Это помогло ему обрести почву под ногами.

…Кофе, а помогло…

Папирус заворчал, позволив раздражению выйти наружу, и купаясь в этом чувстве. Злиться на что-то было так нормально.

— Тебе лучше?

Вынырнув из мыслей, он снова посмотрел на стражницу — он и забыл, что она тут.

— Д… да, — ответил он, вернув взгляд к кофе, и еще раз втянул запах.

— Хорошо. Здорово, — сказала она, заметно расслабившись. — Я соберу чай, а ты просто отдыхай, ладно?

Он кивнул, а потом в замешательстве моргнул. Чай. Правильно — он нес мешочек на кухню, чтобы заварить чай, когда почувствовал его запах, а потом…

— Если хочешь, я могу отдать тебе свой пакетик…

— Нет! — выкрикнул Папирус и резко сел, чудом не облившись горячим кофе. Когда страж в недоумении повернулась к нему, он неловко кашлянул и отвел взгляд. — Э-это ваш подарок. Я сам виноват, что рассыпал свой чай, это моя промашка.

— Ладно, — стражница кивнула и оглянулась вокруг в поисках шкафа, где мог стоять пылесос.

Папирус с трудом поднялся на ноги, поборов волну головокружения, одним глотком осушил кружку с кофе, позволив горькому вкусу смыть запах цветов, и прошел мимо 03. Обычно его бы раздражало, что она прибирается за него, частично так и было — она делала за него то, с чем он прекрасно мог бы справиться. Но… в то же время ему совершенно не хотелось иметь ничего общего с этим запахом. Слишком сильно похожим…

Он вздрогнул.

Папирус поставил кружку в раковину с намерением помыть ее позже, набрал ведро мыльной горячей воды и понес его в комнату. Он обнаружил, что это труднее, чем в прошлый раз, даже если рука и нога исцелились, его накрыло головокружение от голода и дрожь от выпитого кофе. И ему пришлось приложить больше усилий, чем ожидалось, чтобы просто дотащить ведро до лестницы. Стражница оторвала взгляд от пылесоса и с тревогой в глазах проследила за скелетом.

— Часовой, хочешь, чтобы я…

— Нет.

Хватит и того, что она за него прибирается. Ему не нужна ее — или Санса, или еще кого-нибудь — помощь, чтобы справиться с такой простейшей задачей. Как будто он детские кости, как будто зависим от окружающих, как будто неспособен позаботиться о себе…

Он споткнулся об ступеньку, и часть воды расплескалась на ковер.

— П-Папирус, это не проблема…

— 03, — резкий голос второй стражницы разнесся по дому.

— Я-я в порядке! — выкрикнул Папирус. В его груди как будто завязался тугой узел, и он потащил ведро дальше, стараясь не вздрагивать, когда вода снова выплеснулась через край, а потом еще раз и еще. У него никогда раньше не возникало с этим столько проблем. Он мог это сделать. Мытье — простейшая вещь на свете.

Он в силах о себе позаботиться.

Дверь закрылась, одежда была быстро снята, и он принялся тереть свои кости, пока в голову не успели закрасться мысли о смущении.

Да, он мылся буквально несколько дней назад, и нет, на нем не было следов грязи. Но это неважно — на этот раз он хотел избавиться от ощущения лоз. Он не стал задерживаться и проявлять осторожность к травмированной грудной клетке — просто грубо шоркал ребра, игнорируя резкую боль, когда мочалка цеплялась за трещины в костях. Он не собирался останавливаться, пока не добьется уверенности, что чужеродные ощущения пропадут, что перестанут возвращаться без причины, что мозг не будет больше подкидывать воспоминания… воспоминания, которые хотелось забыть…

Он слишком сильно тер сломанное ребро и случайно надломил его сильнее, боль прошила все тело.

Вскрикнув, он хлопнул обеими руками по полу, фаланги левой впились в ворс ковра — а правой все еще сжимали мочалку, выдавливая из нее пену. Его грудь резко вздымалась, и он не мог унять дрожь, дожидаясь, пока боль утихнет. Хотя она медленно возвращалась к тому же тупому ноющему чувству, что и раньше, ощущение копошащихся лоз — грязи — никуда не делось.

Он подтянул ноги к груди, обхватил себя руками и уткнулся лицом в колени. Слезы опять настигли его.

* * *

Леди молчала.

Санс рассеянно разглядывал свои следы на снегу, ведущие к двери, хотя на самом деле не видел их. Азгор ушел — он вернулся домой, после встречи с Догго — и Санс задавался вопросом, может, ему стоило поделиться с Королем своими переживаниями. Но он не стал — у него не было причин взваливать на него лишние проблемы. Он и без того был расстроен смертью ребенка — и незачем заставлять его волноваться о чем-то еще кроме этого.

Так что вместо этого он набрался смелости и рассказал Леди.

«Плохая идея, — думал он. — Как и все остальные мои идеи».

— …Ты…

Он выпрямился, привалился к двери и внимательно прислушался.

— …Ты уверен? Ты точно уверен, что с ним случилось это? — ее голос звучал серьезно, хотя в нем слышались ноты шока и ужаса.

— Как бы я хотел сомневаться, — ответил он. — Но я уверен.

Снова тишина. Он подергал молнию на толстовке.

— Это… — она подбирала слово — … «ужасно» слишком мягкое слово. Непростительно.

— И не говори, Леди, — промямлил Санс.

— Но ты не знаешь кто?..

— Не в обиду тебе. Но если бы я знал, что за мразь сделала это, я бы уже выслеживал ее, а не разговаривал с тобой, — прозвучало жестче, чем он хотел, но с этим уже ничего не поделать.

— …Понимаю, — в голосе не было и тени обиды, что стало облегчением для скелета. — Тогда верным направлением действий будет поиск нападавшего.

Он скрипнул зубами.

— Я над этим работаю. Что мне хочется понять, так это чем можно помочь ему. Тем более, что он… — Санс умолк, стыдясь сказать остальное.

— Он что?

— Я… я сомневаюсь, что он вообще понимает, что с ним случилось, — скелет снова потянул свою молнию. — Он еще… не знает об этом.

Он расслышал испуганный вздох за дверью.

— Ты не говорил мне, что он так молод!

— Ага, эм, вот в чем штука… не так и молод.

На несколько мгновений женщина снова замолчала.

— …Значит, его родители ужасно безответственны. Им стоило…

— Эм, — Санс закрыл глазницы. — Родителей в его жизни не наблюдается.

— Тогда у него нерадивые опекуны. Их это не оправдывает.

— Даже если он никогда не спрашивал? — спросил Санс, уже зная ответ.

— Неважно. Ни в коем случае нельзя пренебрегать этими знаниями. Ребенок должен понимать это, когда достигает определенного возраста.

Санс пошоркал тапочкой по насту.

— Но как теперь с этим быть?

Тяжело вздохнув, Леди, похоже, прислонилась к двери.

— Это… будет трудно. Но… наверное, стоит поднять эту тему. Когда ему станет лучше, — она замешкалась. — Как у него дела?

Санс с облегчением уцепился за возможность сменить тему.

— Плохо. И становится хуже… Он даже говорить со мной не хочет…

— Не могу его винить. Ты бы хотел обсуждать с кем-то этот ужас, будь на его месте?

Она в чем-то права, но…

— Хотя от этого мне легче не становится.

— Речь не о тебе, — ее голос был твердым. — Речь о нем, и если он хочет поправиться, то должен рассказать тебе, но в свое время и на своих условиях, если вообще решится рассказать.

Санс поморщился.

— Ага… я… мдя. Твоя правда.

Через минуту она снова заговорила, и ее голос звучал гораздо мягче.

— Он был… ранен, в целом? Об этом уже позаботились?

Ну, по крайней мере, это была куда более конкретная тема.

— Ранен, да. Вылечился, нет. Не полностью, во всяком случае. Он не может нормально питаться, а когда ест, восстанавливается только… — он быстро прикинул и предположил, — примерно половина того, что должно быть? С магией то же самое.

— Такое случается, особенно после настолько травмирующего опыта. Если душа была ранена, восстановление замедляется.

— …Не знал, — его улыбка растянулась слишком широко. Имея всего одно ХП, он ничего не знал о тонкостях лечения. Да и отсутствие любой исцеляющей магии делало все еще сложнее. — Есть ли что-нибудь, что я могу?..

— Высококачественная еда поможет в восстановлении, но ты говорил, что у него нет аппетита?

— Да. Могу понять, почему ему так тошно есть. Учитывая то, что его… — «гложет» было самым лучшим словом для завершения предложения, но каламбурить о нынешнем состоянии брата — это что-то выходящее за все рамки. — Ну, в общем, я в целительстве полный ноль.

— Наверняка кто-то в городе сможет исцелить его?

О, Боже.

— И с этим тоже есть проблемка. Понимаешь, эм… На самом деле ему не хочется, чтобы кто-то знал, — он нервно почесал коленную чашечку и вздрогнул, осознав свою ошибку.

— …Если он не хочет, чтобы кто-то знал, — начала она, и в ее голосе звенел гнев, — зачем ты рассказываешь мне?

Санс замолчал, ковыряя заснеженную землю пальцем и скрипя зубами. Через несколько секунд он вздохнул и развернулся, взглянув на дверь.

— Леди… ты говорила мне убедиться, что он не наворотит глупостей. Ну, он все ближе и ближе к этому, и я обязан что-то сделать, но я не знаю что, если он…

— Ты должен присматривать за ним, чтобы он не принимал необдуманных решений.

Санс повесил голову. «Для этого уже слишком поздно».

— …Что он сделал?

Голос Санса звучал еще тише обычного, что казалось просто невозможным.

— Он отталкивает меня. Царапает грудь. Он… Однажды он даже ходил к обрыву.

— О-о Боже, — ахнула она. — Похоже, он борется с огромной внутренней виной.

— Ага. Он думает, что сам во всем виноват. Говорит, что тот, кто ранил его — его… — Санс ощутил горький привкус этого слова, — друг.

— Определенно нет! Но ты знаешь, что это за «друг»?

— Нет, он не хочет мне говорить.

— Убедись, что он больше никогда не встретится с этим так называемым другом, — ей потребовалось время, чтобы успокоиться. — И… постарайся, чтобы он понял, что в этом нет его вины.

Вздохнув, Санс снова прислонился спиной к двери.

— Легче сказать, чем сделать.

— Постарайся. Убедись, что он чувствует себя в безопасности. Будь рядом и успокаивай.

— Последнее время он был довольно мрачным. Трудно его успокоить.

— Ну, может быть, ты мог бы ему приготовить — нет, ты ведь говорил, что у него нет аппетита. Тогда, может, тебе заварить для него хороший чай? Он вызывает аппетит.

— Стоит попробовать, — сунув руку в карман, Санс нащупал мешочек, подаренный Королем.

И тут же вскочил на ноги, широко распахнув глазницы.

Чай. У Большого Пса аллергия на чай. И вчера он расчихался от запаха Папируса, но поблизости не растет цветов, которые могли вызвать такую реакцию.

Цветы.

Папирус пах цветами.

Тысячи беспокойных колокольчиков зазвенели в его черепе, и он неосознанно начал отходить от двери.

Он осознал себя за миг до того, как срезал путь.

— Мне нужно идти, Леди. Кажется, у меня появилась идейка.

— Что ты?..

Это все что он услышал перед тем, как прошел коротким путем.

Примечание:

Санс говорит "He looks pretty doggone happy" — он выглядит чертовски счастливым. Doggone это что-то вроде fucking, а dog — собака... меня так и подмывало ввернуть что-нибудь про то, насколько подарок Азгора ПЁСдатый, но Санс вряд ли бы стал так выражаться при короле))

Примечания:

Флаконы с синим, рисованные схемы и души из мела.

---

Божечки, да Папирусу можно в театре играть — только гляньте на тот спектакль, что он устроил из-за ерунды, вроде рассыпанного чая.

Король тоже в своем репертуаре, раздает свой особый чай из золотых цветов, будто думает, что этот милый маленький подарочек заставит всех забыть о том, что они не смогли спасти ребенка.

Уверен, что помогаешь, да, Король?

Хотя в том, что Король шатался по окрестностям, раздавая всем свои мелкие подачки, не было ничего удивительного… а вот реакция Папируса удивила. Неожиданно было увидеть, как он сходит с ума, кричит и прижимается к стене. Божечки, вот это было интересно!

А потом он шоркал свои чистые кости, пока не поранил сам себя, и это было…

…было…

Флауи на мгновение растерялся и скользнул вниз от окна спальни. Он не понимал почему, но что-то в том, как вел себя Папирус, возвращало воспоминания — воспоминания о давно минувшем. Тогда он еще только привыкал к существованию в теле цветка и ненавидел каждую секунду пребывания в этой форме настолько сильно, что даже вредил этому телу, так непохожему на его собственное. Доходило даже до того, что он сжигал свои лозы или обрезал их об острые камни, но, разумеется, ничем хорошим для него это не оборачивалось. По крайней мере, это было каким-никаким занятием — чем-то, что ненадолго рассеивало бесконечную скуку. Но он до сих пор помнил, как сильна была тогда его печаль.

Папирус тоже выглядел печальным.

Тряпка.

Ну да, Флауи причинил ему боль, и что с того? Он же не застрял в каком-то бездушном теле на веки вечные. У него всего-то пара сломанных костей.

…Хотя это поражало — Папирус вел себя так же, как они, когда Флауи случайно застал их в комнате… с ножом…

Холодное мерзкое ощущение накрыло его, заставив содрогнуться. Хватит думать об этом.

Кроме того, все идет так, как хотелось. Ему хотелось превратить Папируса в бесполезную кучу костей. Все в соответствии с планом. Папирусу все хуже и хуже, а скоро за ним последует и Санс. Можно порад…

Удовлетворится. Да. Можно удовлетвориться тем, как все идет. Пока что.

К слову о том, как все идет, пора двигаться дальше. Если оставить Папируса как есть, то события затянутся, если, конечно, что-то не вмешается в их ход.

Он внимательно оглядел задний двор и, убедившись, что стражи ничего не заметили (конечно не заметили, тупицы), снова пробрался к окну. Само собой, Папирус все еще был в своей комнате — свернулся на кровати. Он снова оделся, лежал поверх покрывала и безучастно разглядывал огоньки на потолке. После нескольких панических атак подряд он, наверное, был истощен и вряд ли мог четко мыслить.

Идеально.

Протянув лозу, Флауи постучал в стекло.

Папирус соизволил повернуть голову только через несколько секунд, но когда он это сделал, то вскрикнул так громко, что Флауи услышал его даже через окно. Скелет отчаянно отполз назад, да так быстро, что чуть не свалился со своей детской кровати. Однако он отклонился насколько только смог, как будто несколько сантиметров сделали бы погоду.

Флауи быстро приложил лозу ко рту — тихо — и нацепил виноватый вид. Потом опустил взгляд на оконную раму, потыкал в нее лозой, нахмурился и снова взглянул на Папируса. Он не особо любил шарады, но стоит быть потише, чтобы не привлекать лишнее внимание стражей.

К счастью, Папирус быстро уловил мысль, неуверенно подполз к краю кровати, свесил ноги, но не встал. Скелет несколько раз оглядывался на дверь, но Флауи быстро покачал головой с самым печальным видом, какой только смог изобразить. Он рассчитывал, что даже в таком состоянии Папирус не сможет устоять перед возможностью помочь кому-то, кто расстроен, и, разумеется, не прогадал.

Папирус встал, немного покачнувшись (Боже, он вообще хоть что-то ел?) и, шатаясь, побрел к окну. Потянувшись через стол, скелет открыл защелку и поднял раму, у Флауи вырвался облегченный вздох, и он сунул голову в комнату.

— Спасибо, друг, — сказал цветок тихим голосом, частично чтобы избежать обнаружения, частично чтобы в голосе точно не зазвучало ни одной жесткой ноты. Доверие играет решающее значение, и следует убедиться, что Папирус сохранит все, что у него осталось. — Как у тебя дела?

Папирус поморщился, когда Флауи сунулся немного дальше в комнату, и отступил назад, с трудом удержав равновесие.

— Э-эм, нормально?

Врунишка.

— Ох, здорово! — ответил он, качнув головой и мягко улыбнувшись. — Вчера ты не вернулся на работу, а сегодня вообще не появился в лесу. Я волновался за тебя!

— О, — все, что ответил Папирус.

Как же забавно слушать его тихие, лаконичные ответы, ведь обычно он кричал про каждую мелочь, что приходила к нему в голову. И это заслуга Флауи! Трудно было сдержать хихиканье, но он справился.

Скелет переступил на месте, потирая правую лучевую и локтевую кости. (О, точно, разве не их Флауи пытался разорвать? Интересно было).

— Чт-что тебе нужно?

— Ну… — Флауи потупил взгляд и поерзал, изображая неловкость. — Я действительно волновался, друг, и я… решился проведать тебя прошлой ночью, чтобы узнать, все ли у тебя хорошо.

Папирус вздрогнул и испуганно посмотрел на цветок.

— Ой! Ты ведь не злишься на меня? — спросил Флауи, надев маску грусти. — Я сделал это лишь потому, что я твой друг! Друзья иногда проведывают друг друга, правда?

Спустя пару мгновений Папирус немного натянуто кивнул.

— Хорошо, — Флауи расслабился, только чтобы снова сыграть нервную обеспокоенность, и потер листья. — Ну, кажется, ты крепко спал, так что все хорошо! Разве что…

— Что? — спросил Папирус тихим голосом, больше похожим на писк.

— Ну… я не хочу тебя расстраивать, Папирус…

— Ч-что ты сделал, Флауи? — скелет наклонился чуть ближе.

— Ох, я ничего не делал! — ответил Флауи, подняв листья в защитном жесте. — Нооо… — он замялся, постукивая кончиками листьев друг об друга. — Папирус, давным-давно ты говорил мне… но не мог бы ты напомнить, что делает твоя особая магия?

Папирус моргнул.

— С п-помощью синей магии, мы можем держать кого-то за душу, — быстро ответил он. — И-и иногда м-мы можем немного прочитать чужую душу, — скелет выглядел растерянным и обеспокоенным, но Флауи еще не закончил расставлять все точки, которые необходимо соединить.

Цветок повесил лепестки.

— Ох…

Сжав спинку стула, Папирус сделал шаг вперед, и Флауи понял, что скелет попался.

— Что случилось?

— Ну… когда я заглянул в комнату прошлой ночью… там был твой брат, — он видел, как Папирус начал складывать кусочки вместе и внутренне ухмыльнулся от озарения на его лице. С виду же, он наклонился вперед и посмотрел на Папируса взглядом, полным абсолютной заботы. — Папирус… я думаю, он читал твою душу.

Папирус резко втянул воздух и прижал руку к груди.

— Н-нет, — выдавил он и стиснул спинку стула другой рукой. — С-Санс не стал бы… Откуда ты?..

— Он тянулся к тебе, а твоя душа светилась синим, — сказал Флауи, торжественно кивая. — И он выглядел так, будто ему очень мерзко.

Дыхание Папируса стало мелким и прерывистым, и он замотал головой, сильнее прижимая руку к грудной клетке.

— Н-нет, нет…

— Я понимаю, что в это трудно поверить, но это правда. В смысле… ты не заметил, что утром он вел себя немного… странно? — спросил Флауи, склонив голову. — Как будто что-то скрывает?

Папирус повесил голову и уставился в пол, изо всех сил стараясь снова не расплакаться.

— Так и думал, — на этот раз он позволил себе ухмыльнуться, потому что Папирус не видел его. — Наверное, больно, когда кто-то делает что-то настолько личное без твоего ведома, да?

Несмотря на все усилия, из глазниц Папируса на ковер закапали слезы.

— Не плачь, Папирус! — Флауи протянул лиану, чтобы смахнуть слезы с глазниц скелета, но Папирус вздрогнул и поднял руки в защитном жесте. Флауи проигнорировал это, вытянул лозу сильнее и погладил его по спине. — Я знаю, что мы можем это исправить.

Слезы Папируса тут же остановились, но не потому, что его утешили. Он замер от прикосновения цветка, его лицо опустело.

— Очевидно, что он не доверяет тебе, раз сделал такое, да? — Флауи ткнул его лопатку. — Да?

Папирус кивнул все с таким же пустым и невидящим взглядом.

— Папирус… — он наклонил голову и мягко улыбнулся, — ты правда меня слушаешь?

Когда скелет не ответил, Флауи постучал лозой по его шее, заставив вздрогнуть.

— Д-да, я-я слушаю, — пискнул он и с содроганием сконцентрировался на одном из лепестков справа от лица Флауи.

Цветок снова начал тереть его лопатку.

— Тебе просто нужно вернуть доверие брата, вот и все. Докажи, что ты можешь быть сильным, и… сделай что-нибудь героическое, — лоза переключилась на вторую лопатку. — Ты ведь всегда хотел сделать что-то такое, верно?

— Д-да… — Папирус отвел взгляд. — Н-но…

— Поэтому я буду смотреть в оба и скажу, если появится возможность сделать что-то великое. В конце концов, — он переместил лозу и прикоснулся к челюсти Папируса, снова заставив его дрожать, — ты ведь Великий Папирус, разве не так?

Скелет напрягся и скованно кивнул.

— Хорошо! — лоза отстранилась, и Папирус расслабился так, что едва не потерял равновесие, и ему снова пришлось хвататься за спинку стула, чтобы удержаться на ногах. Флауи позволил себе тихо хихикнуть. — Мы друзья, Папирус, и я всего лишь хочу приглядывать за тобой! Все будет просто замечательно. Увидимся! — он пошевелился, чтобы уйти, но замер. — О, и поешь чего-нибудь. Ты выглядишь так, будто тебя ветром сдует, — и с этим Флауи нырнул в окно и втянулся обратно в землю.

* * *

Появившись в комнате, он протянул руку, но замялся. Темень — хоть глаз выколи. В комнате не было окон, и свет не горел, но он знал здесь каждый уголок и каждую трещинку, так что в этом ему не было необходимости. Он мог ориентироваться с завязанными глазами, и, честно говоря, ему даже хотелось остаться в темноте.

К сожалению, даже если темнота ему не мешала, в ней многого не добьешься, так что пришлось включать свет. Чтобы разгореться старым лампам потребовалось какое-то время, и, когда они это сделали, Санс, моргая, оглядел свою лабораторию.

Он ненавидел это место.

Не так давно он счел бы эту мысль абсурдной: когда-то это была его любимая комната — в какой-то период времени даже любимое место в Подземелье. Несколько лет назад разложенные по полу чертежи, оставленные повсюду заметки и инструменты и машина, жужжащая за спиной, были здесь привычным делом.

Теперь лаборатория выглядела полностью безжизненной и опустевшей, за исключением одного-единственного чертежа, прикрепленного над верстаком, и безнадежно сломанной машины, накрытой брезентом. Это была единственная комната, в которой Сансу осточертело поддерживать чистоту, так что он просто старался поменьше приглядываться, приходя сюда.

Однако сегодня не время ходить на цыпочках вокруг страшных воспоминаний. Папирус попал в беду, и Санс должен ему помочь.

Убедив себя этим, Санс подошел к особому ящику и выдвинул его, внутри обнаружилась стопка потертых блокнотов и папок, различные инструменты, флаконы со странными жидкостями и прочее барахло. Все блокноты и флаконы были подписаны, но не на каком-нибудь из обычных языков — они были покрыты символами, понятными лишь немногим.

Санс легко мог их читать.

Выбрав один из блокнотов, он просмотрел его, зрачки скелета затуманились, пока он бегло пролистывал страницы. На некоторых были записи, которые и следовало ожидать от блокнота ученого — формулы, уравнения, описания химических реакций — но другие больше напоминали дневник, написанный странными иероглифами. Именно на этих страницах сосредоточился Санс, стараясь абстрагироваться при чтении.

…ничего необычного в течение месяца, но дежа-вю беспокоит меня…

…исчезли, поисковые отряды вернулись ни с чем, андайн сходит с ума…

…ужасные. никакого лекарства нет. попытаюсь сделать что-нибудь…

…пропал на недели, зачем я оставил его одного, не оставляй его, никогда не оставляй его снова…

Блокнот отправился в полет через комнату, и Санс тяжело вздохнул, пытаясь успокоить свою взволнованную магию и перестать дрожать. На это у него ушло всего несколько мгновений, он выпрямился, в его глазницы вернулись привычные белые огоньки, хотя все еще тусклые.

— Хех. Походу, не только у меня были проблемы, — пробормотал он, невесело улыбаясь.

Заглянув в ящик, скелет вытащил и пролистал еще один блокнот. Этот был не так щедр на детали, как предыдущий, и заполнен больше теориями и расчетами, местами записанными лихорадочным почерком. И деталей становилось все меньше, пока страницы не превратились в столбцы загадочных заметок.

она что-то скрывает.

что он делал?

послушай ее.

пытайся защитить.

Как полезно.

Хотя, наверное, сейчас он вряд ли написал бы что-то получше, если вообще потрудился бы что-то записывать.

Разочарованно хмыкнув, он отложил блокнот на столешницу и потянулся к ящику, на этот раз взявшись за толстую папку. Он потянул ее, но едва сдвинул с места — в глубине ящика за ней что-то звякнуло. Нахмурившись, он снова потянул папку, но так и не смог вытащить.

Мдя.

Временно оставив папку в покое, Санс начал выкладывать из ящика на стол флаконы и инструменты, чтобы они не мешались. Когда он докопался до задней стенки, то увидел там кое-что странное: вещица излучала слабый синий свет. Наклонившись и сунув руку в глубины ящика, он нашел источник свечения… и проблему.

Длинный флакон закатился к дальней стенке и заклинил папку на месте. Склянку пришлось покрутить и подергать, чтобы она, наконец, появилась на свет Божий, и Санс смог ее рассмотреть. Примерно на 4/5 ее заполняла светящаяся светло-голубая жидкость, кроме того, флакон был промаркирован, хотя этикетка выглядела так, будто ее сделали из обрывка бумаги. Надпись на ней гласила:

НЕ ПИТЬ.

Санс приподнял надбровную дугу.

— Опаньки, но, наверное, мне лучше знать, — и с этим отложил флакон и вытащил папку.

Страницы и файлы в ней имели приблизительно такой же вид, что и в записных книжках. Единственным отличием была некая фотография, засунутая между страниц, и Санс старательно пытался её избежать.

Нет, он сюда пришел не ради воспоминаний, формул или фотографий.

А ради единственного слова.

И, наконец, в последнем файле папки он нашел его.

Цветок.

Эта надпись повторялась, должно быть, дюжины раз на каждом свободном клочке бумаги в этом потрепанном файле.

пожалуйста, напиши побольше о цветке в следующий раз.

лады. держись от цветка подальше.

что за цветок?

я не видел цветок.

эхо-цветок? чертополох? лютик?

Больше формул. Больше химии. Список монстров, питающихся чертополохом. Список симптомов отравления лютиками. И даже несколько действительно отвратительных ботанических зарисовок (с шутливыми пометками попросить Папируса перерисовать их позже).

Среди прочего была страница с весьма… любопытным содержанием. Смахивало на очень сложную многоуровневую формулу — похоже, что-то о неких веществах, содержащихся в эхо-цветах — но эта формула была буквально похоронена под массой каракуль, складывающихся в надпись НЕ ПИТЬ, которая повторялась снова и снова и покрывала весь лист с оторванным уголком. Вспомнив недавний флакон, Санс поднял его и еще раз осмотрел этикетку, замечая, что совпадают не только очертания оборванных краев — надпись сделана точно такими же каракулями, как будто под копирку, а, может даже, тут использовался штамп. Вот только Санс точно знал, что у него нет такого штампа.

Странно.

На следующей странице была стрелка, указывающая на предыдущую, с припиской на том же языке, что и остальные заметки: ну, это было что-то. без понятия, когда это было, но у меня стойкое ощущение, что не стоит пить эту дрянь.

— Без шуток, — пробормотал Санс, откладывая флакон подальше, и продолжил пролистывать папку.

Еще больше запутанных расплывчатых заметок о цветах и множество злобных приписок над откровенно кошмарными схемами цветов. Как ни странно, обнаружилось даже пара рецептов чая, на один из которых указывала стрелка с подписью «эй, а вот этот довольно неплох», которая была перечеркнута и рядом написано «хрень, послевкусие — дерьмо».

После нескольких страниц с записями, в которых он пытался расшифровать другие записи, скелет добрался до листа с единственной надписью, сделанной большими лихорадочными символами:

цветок разговаривает.

Санс несколько секунд разглядывал слова, постукивая кончиками пальцев по столешнице. Эхо-цветы разговаривают — первое, что пришло ему на ум, но разве мог один из предыдущих «Сансов» написать такое смутное сообщение о эхо-цветах?

…Как насчет разумного цветка?

Его кости мгновенно напряглись, и его охватило чувство дежа-вю. Он знал это чувство и доверял ему все больше и больше с каждым новым тайм-лайном. А может, каждый раз доверял одинаково? Он больше не знал.

Что было важно и что поразило его — существует разумный цветок, и это уже существенно… настолько существенно, что он несколько раз писал об этом в предыдущих тайм-лайнах. А может даже опасно.

…Значит, мы имеем опасный цветок, который становился причиной неприятностей в нескольких тайм-лайнах, и Большого Пса, унюхавшего цветочный запах на…

О, Азгор.

Через миг Санс исчез.

* * *

Где-то через 8 ударов и 3 крика Папирус, наконец, осознал, что кто-то стоит за дверью. Он поднялся, тупо уставился на дверь, а потом хрипло ответил:

— В-входите.

Дверь открылась, и в комнату вошла КС04, неся небольшой коричневый бумажный пакет.

— Я заглянула в Гриллби’s, и бармен настоял, чтобы я передала это тебе, — сказала она, протягивая пакет. — Мне велено передать, что там нет жира, зато есть лапша.

От упоминания еды несуществующие внутренности Папируса скрутило. Ну или что-то подобное.

— Спасибо, — ответил он, не пошевелившись, чтобы забрать еду.

Кажется, стражница не заметила этого, просто подошла к кровати и поставила пакет так, чтобы скелет мог дотянуться.

— Хочешь воды?

«Я могу сходить сам», — подумал он, но, похоже, сейчас его тело не особо желало двигаться. Он кивнул.

04 тоже кивнула и отошла от кровати. Не говоря ни слова, она взяла ведро и полотенце, которое он так и оставил на полу, и вышла из комнаты. Он не просил ее об этом, но голова скелета кружилась от одной только мысли, что нужно снова вставать.

Так ли чувствуют себя бесполезные монстры?

Ему потребовалось время, чтобы собрать волю, поднять пакет и открыть его. Оттуда пахнуло теплом, и скоро он понял почему: внутри лежала ложка, несколько салфеток и закрытая пенопластовая миска с чем-то вроде супа. Он был желтый и с лапшой, как и говорила стражница.

Частично ему хотелось отложить все, что касается еды, но он вспомнил слова Флауи — наверное, ему все же стоит поесть, чтобы поправиться.

Флауи…

Папирус закрыл глаза, прямо сейчас у него не было сил, чтобы думать о своем… друге. На это требовалось слишком много усилий — а ему едва хватало силы воли, чтобы заставить себя поесть.

Но он справился, снял крышку и удивленно моргнул, когда ему в нос ударил аппетитный запах. Это… пахло вкусно. Он зачерпнул суп и неуверенно поднес ложку ко рту…

И внезапно понял, насколько голоден был.

Прежде чем успел заметить, скелет уже съел половину миски и почувствовал, что часть его сил возвращается. Флауи оказался прав — это было необходимо. К моменту, когда стражница вернулась с водой, он уже проглатывал последнюю ложку супа.

— Держи, часовой Папирус, — сказала 04, передавая стакан.

— Спасибо, — отозвался он, и в этот раз, когда принимал стакан, в его словах слышалась настоящая благодарность. Внезапно его посетила одна мысль, и он виноватым взглядом уставился на воду. — В-вам… вам двоим нужно только охранять входную дверь, — он сделал робкий глоток. — Ни к чему делать все это для меня.

— Может быть и нет, — ответила стражница. — Но мы хотим.

Папирус моргнул и поднял взгляд на лицо кошки, скрытое шлемом.

Но 04 больше ничего не добавила; она лишь подобрала брошенный бумажный пакет и пустую миску.

— Мы надеемся, что ты скоро поправишься, — и с этим она вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.

Папирус снова посмотрел на воду. «Поправишься, — думал он, постукивая пальцем по стеклу. — Поправишься».

От чего вообще он должен поправляться?

Воспоминания о событиях, случившихся несколько ночей назад, стали запутанными и размытыми, как обрывки кошмарного сна, и он с трудом мог заставить себя думать об этом: все, что он мог вспомнить — это голос Флауи (он много кричал, потому что… потому что… Папирус… напал на него? Сделал что-то не так? Как же трудно сложить все воедино…), и ощущение лоз (он судорожно отпил воду, отвлекая себя от воспоминаний), и Санс, не приходивший до тех пор, пока…

Санс…

Вздохнув, он поднял голову к свету на потолке. Ему не хотелось верить тому, что Флауи рассказал о брате, но… какая-то его часть знала, что существует реальная вероятность того, что это правда. Может быть, Санс скрывал не просто тот факт, что говорил с Андайн — может быть, он скрывал то, что читал его душу?

Кости Папируса застучали, когда его тело содрогнулось, и ему снова пришлось прижать руку к груди. Он чувствовал, как пульсирует душа внутри. Это так несправедливо. Он не ребенок. Брат не имел на это права. Это его мысли, его воспоминания, его чувства… ему едва ли хотелось вспоминать обо всем самому, не говоря уже о том, чтобы узнал кто-то еще. Тем более брат.

Санс, зачем ты это сделал?..

Все это ощущалось совершенно неправильно, и все на самом деле так и было — изможденность, кошмары, то, что его мозг думал, что он где-то еще — и даже до прошлой ночи он не мог отделаться от ощущения, что его взломали и каким-то образом украли нечто важное. А теперь это ощущение усугублялось предположением, что брат копался в его душе, видел то, что он хотел сохранить в тайне…

И он… выглядел так, будто ему мерзко?..

Магия Папируса сжалась в ужасе от того, что это могло обозначать. Конечно… Санс, наверное, понял, что произошло, и был зол на него, и ему было мерзко: от того, что Папирус позволил подобное, от того, что сделал ужасные вещи, от того, что так сильно испортил собственную магию…

Неудивительно, что Санс чувствовал к нему злость и отвращение. Он к себе чувствовал то же самое.

Но… может, Санс на самом деле этого не делал. Может быть, Флауи все неверно понял. На самом деле Флауи не знает, как работает их магия, да? Так что, может быть, Санс делал что-то другое, а Флауи просто не так истолковал ситуацию. В конце концов, это Санс. Его брат. Он не стал бы делать что-то подобное, верно?

…Нет, конечно, не стал. И как можно было о таком подумать? Санс никогда бы…

Туктуктуктуктук.

Вздрогнув, Папирус вынырнул из своих мыслей и обнаружил, что успел свернуться в комок. Он не помнил, когда сделал это, но аккуратно сел и снова посмотрел на дверь. Что стражи хотели на этот раз?

— В-войдите, — ответил он, выпрямляясь еще сильнее.

Дверь распахнулась, и в комнату, спотыкаясь, влетел Санс, чьи белые огоньки сияли яростью.

Взвизгнув, Папирус отшатнулся назад и впечатался в багажник автомобиля-кровати, его мысли превратились в водоворот из «он зол на тебя», «ты ему отвратителен», «он тебе больше не доверяет» и «прости», «прости», «прости»…

— Бро! — Санс стоял у кровати и протягивал руку. — Что случилось?

Папирус отполз дальше и сжался в углу у стены.

— П-прости, — прошептал он, дрожа всем телом.

— …За что ты извиняешься? — голос Санса был таким же тихим.

Когда Папирус, наконец, осмелился встретиться с братом взглядом, то был удивлен, увидев ужас и боль в чужих глазницах.

— З-за… — он подыскивал слова, когда его взгляд упал на протянутую руку Санса.

Он тянулся к тебе… и выглядел так, будто ему мерзко.

— …Все нормально, Папс, — медленно сказал Санс. Когда Папирус не взял его за руку, он опустил ее и осторожно забрался на кровать. — Я не злюсь на тебя.

Папирус содрогнулся, и его душа вспыхнула. Он лжет, думала часть его, пока другая отчаянно настаивала на том, что этого не может быть.

— Слушай, мне нужно спросить у тебя кое-что важное, лады? — он устраивался на кровати, дожидаясь, пока Папирус сядет вертикально, прижавшись спиной к спинке автомобиля. — Это может показаться странным, но…

Санс на миг отвел взгляд, собираясь с духом, а потом серьезно взглянул на брата.

— Ты что-нибудь знаешь о говорящем цветке?

Папирус замер, все сомнения в его разуме рухнули. Что-то жгло его изнутри, уродливое, едкое и злое…

— Т-ты ведь знаешь, не так ли, брат? — процедил Папирус, сжимая ладони в кулаки.

Санс побледнел.

— Ты думал, я ничего не узнаю? — он наклонился вперед, а Санс подался назад. — П-по-твоему, я все еще ребенок? По-твоему, я… дурак?

— Нет, — голос Санса был совсем тихим.

— Тогда почему ты так со мной поступаешь?! — Папирус встал на кровати, поразительно эффектный. Санс, не думая, отполз назад и начал спускаться с края кровати.

Разозлившись, Папирус отреагировал на автомате, потянулся и схватил брата за куртку. Санс тоже среагировал на автомате, цепляясь за его руку, и в этот момент Папирус кое-что осознал.

Он отдернул руку, сделал хватательное движение, и душа Санса окрасилась синим.

Один ХП.

Магические запасы полны на 4/5.

Страх. Истощение. Ненависть к себе.

Приложив еще немного усилий, он смог бы углубиться в мысли своего брата, препарировать его эмоции, вторгнуться в личную жизнь. Он мог наорать на брата, потребовать рассказать, что он чувствует, когда это происходит с ним.

Но он этого не сделал.

Что-то еще привлекло его внимание. И рука начала дрожать.

Души, хоть они и не осязаемые, можно ощутить. Они могут греть заботой, гореть энергией, становиться мягкими от сочувствия или печали, гнить от обиды и злобы.

Душа Санса была словно мел.

Хрупкая.

Какое бы мерзкое чувство не захлестнуло Папируса, оно оказалось быстро смыто абсолютным тошнотворным ужасом… Что я делаю? Зачем я это делаю? Это мой брат, это Санс, я не могу ранить его, не могу…

Глазницы Санса опустели, а выражение лица было бесстрастным, пока он болтался в воздухе, подвешенный за душу.

Дрожа, Папирус опустил его на пол и рассеял магию. Санс выглядел так, будто едва стоит на ногах, но он не упал. Он даже не пошевелился.

Папирус перевел взгляд на свою руку — ту, которой схватил душу Санса, опустился на кровать и свернулся калачиком, сжимая голову ладонями.

— Т-ты прав, бро, — сказал тихий голос, едва громче шепота.

Он не мог заставить себя поднять голову и посмотреть на Санса.

— Я-я… прос… — дыхание перехватило, и он сжался сильнее.

Через несколько секунд он ощутил, как что-то коснулось его лопатки. Разум нарисовал лозы, он вскрикнул, вздрогнул и вжался в стену. Краем глаза он увидел, что Санс отдернул протянутую руку (руку, а не лозу, руку), его глазницы все еще были пусты.

— …И ты прости, Папирус.

Он услышал шарканье тапочек по ковру, когда Санс вытаскивал себя из комнаты и закрывал дверь, Папирус не перестал сжиматься.

Он был прав, когда на днях сказал это Сансу.

Санс не должен ему доверять.

* * *

Ноги лодки начали замедляться, она опустилась в воду и причалила к берегу. В этот раз была очередь КС02 оплачивать проезд на пароме речной личности — по крайней мере, насколько он помнил, ведь с тех пор, как их отправляли за пределы Жаркоземья, прошло уже некоторое время — и он без жалоб отдал деньги.

А вот КС01 потратил немного времени, чтобы пожаловаться на свой мех, обстриженный для климата Жаркоземья. Факт в том, что он вырос в Сноудине, но с тех пор, как уехал отсюда, минули года, так что это место казалось ему холоднее, чем он помнил.

— Это, типа, кошмар, — дрожа, причитал он.

— …Тут неплохо, — тихо отозвался 02. Он глубоко вдохнул холодный вечерний воздух, а когда выдохнул, из щелей его забрала вырвались маленькие язычки пламени.

— Эх, да! — 01 вытянулся во весь рост. — Определенно! Я просто… ну, знаешь, имел в виду происшествие с часовым. Не круто, понимаешь?

— …Нам нельзя заставлять остальных стражей ждать.

— Ага, эм, ты прав.

Найти дорогу к дому скелетов было довольно просто, несмотря на то, что они жили на окраине города. Вскоре они приблизились к уютному дому, у дверей которого стояла пара утомленных стражей. При их приближении стражницы повернули головы.

— Эй, мы, типа, здесь, чтобы подменить вас, — крикнул 01, подходя к двери.

— О, слава Богу… — откликнулась 03, ее антенки повисли.

— Это был… длинный день, — усы 04 дернулись.

— …Скучно? — наклонил голову 02.

— Я бы точно так не сказала, — богомол потерла руки. — В-вам рассказывали, что случилось, да?

— Ага, типа, кто-то напал на часового, так что мы должны просто охранять его покой, чтобы никто его не доставал. Верно?

— Ну, не все так просто, — сказала 04. — Санс еще не вернулся домой, а часовой Папирус…

03 переступила на месте, секунду разглядывая снег, а потом подняла взгляд на стражей-мужчин.

— Вы… знаете, как справляться с паническими атаками?

— Эм, — 01 и 02 переглянулись.

— И вам полезно будет записать номер Санса, если Андайн вам его не дала.

— …Она дала, — ответил 02, а 01 неловко рассмеялся.

— О, правда? Я, типа, забыл записать его в свой телефон.

— …Я записал.

— Ну, э-это хорошо, — 03 коротко кивнула. — Если что-то всплывет… звоните ему или Андайн.

— И позвоните Андайн, если Санс в скором времени не вернется домой, — добавила 04.

— Ага, все поняли.

На этом стражи попрощались. 01 и 02 заняли свой пост перед домом скелетов, и, когда 03 и 04 больше не могли их слышать, 01 искоса посмотрел на своего напарника.

— Панические атаки?

— …Этого не было в деталях задания.

* * *

Не желая делать ничего больше, Санс пялился в потолок.

Он лежал на матрасе, не волнуясь о холодном сквозняке, отсутствии одеяла и том, что один из его тапочек слетел с ноги, когда он падал на свою «кровать». Он сжимал руку на грудной клетке, не царапая ее, как Папирус, а просто прижимая, как будто пытался почувствовать собственную душу.

Никогда раньше не было так плохо.

Это было больше, чем его заслуженная доля моментов никчемности — кусков дней, когда он не мог отделаться от ощущения, что ничего не имеет смысла. И тогда он просто плыл по течению или беспробудно спал, а иногда шел в Гриллби’s и набирался там до тех пор, пока не переставал волноваться о том, что важно, а что нет.

Но всегда, всегда он ждал, что Папирус придет за ним — скажет что-то, что развеет эту дымку, накричит на него, чтобы вставал и шел на работу, вытащит за шкирку из Гриллби’s и отругает, когда он протрезвеет.

Не то чтобы он сам не заботился о Папирусе, разумеется, но Папирус был единственным, кто удерживал его стабильность, кто возвращал его в чувства. Если Папирус был в порядке, то и Санс каким-то образом тоже был в порядке.

Но сейчас он не был.

Санс немного крепче сжал грудную клетку, но не настолько, чтобы стало больно.

Он был уверен — он знал — что существовали тайм-лайны, где Папирус не был в порядке: где он пропал и не вернулся, или где вернулся, но лишь в качестве горсти тонкой пыли. Дело в том, что он не мог вспомнить этого… он знал только, что такое случалось, благодаря (вот уж, спасибо) старым журналам, которые хранил. И он совершенно не знал, что случилось с предыдущими его «версиями», потому что журналы обычно обрывались на этом, но он мог себе представить.

Отправился спать и никогда больше не проснулся.

Напился до тошноты и все равно продолжал пить.

…Присоединился к брату в кучке пыли.

Но эта временная линия была не такой, как те. Папирус был жив, но не здоров. Санс не мог бросить своего брата, как твердил ему очень маленький, очень эгоистичный, совершенно прогнивший кусок его.

Видимо, этот кусочек любил вылазить в подобные моменты.

«Что хорошего в том, что сейчас ты попробуешь все исправить? — спросил он. — Ты уже все похерил».

«Я не могу махнуть рукой на Папируса. Не могу».

«В долгосрочной перспективе это не имеет значения. Все равно все просто оборвется».

«Я не могу быть в этом уверен наверняка».

«Можешь. Так всегда происходит. Ты это знаешь. Совсем недавно ты сам видел доказательства».

«Неважно».

«Да, тебе неважно».

Санс надавил ладонями на глазницы. Вот почему он перестал пытаться сильно вмешиваться во что-то — это либо ничего не давало, либо делало хуже. Он давал обещания, которые приходилось нарушать. Пытался остановить неизбежное и терпел неудачу. Что-то записывал и никогда не учился на этом, потому что все, что он писал, было слишком удручающим, чтобы просто прочитать.

«Звезды, мне нужно выпить рюмочку».

И еще одну, и еще. Напиться до бессознательности сейчас казалось отличной идеей.

Единственное, что не давало ему воспользоваться коротким путем в Гриллби’s, был тот факт, что он едва мог заставить себя шевелиться.

«Зачем я вообще пытаюсь?»

Он посмотрел сквозь промежутки между пальцами.

«Хех. Вопрос с подвохом: не знаю».

Однако он должен. Он знал, что должен. Папирусу нужна помощь, даже если не его. В телефоне записан номер Андайн, и ему нужно ей отчитаться.

…Но у входной двери стоит стража, и Папирус в безопасности. В своей комнате.

Отчет может и подождать до тех пор, пока он не почувствует себя чуть лучше, чем на грани обращения в пыль.

* * *

Карандаш выводил линии в блокноте, с поразительной точностью создавая геометрические фигуры. Некоторые были квадратами — либо заштрихованными, либо пустыми, другие были стрелками, иксами, нулями, треугольниками и другими подобными формами. Через них проходили линии, создавая узоры там, где раньше им не было места, чтобы встретиться в центре рисунка.

Парой театральных взмахов Папирус начертил на странице Х и, сунув карандаш в рот, перевернул лист.

Чаще всего, когда он не мог думать ни о чем другом, его разум переключался на схемы. Это одна из причин, почему он был так хорош в головоломках, в конце концов, они сами естественным образом зарождались в его голове. Его альбомы были полны узоров, создавая бесконечный кладезь дизайнов, которыми он мог воспользоваться, если ему требовалось обновить свои головоломки в лесу. Разумеется, некоторые работали лучше других, но все они были весьма логичными, даже если он рисовал их без особой задумки.

Он хорошо разбирался в схемах и последовательностях.

Он мог найти их в головоломках, в местах, в монстрах. Монстры тоже в некотором смысле придерживались последовательностей — даже если ему не всегда хорошо удавалось читать монстров, подобных Сансу, обычно он легко мог уловить последовательности в их внешности и действиях.

Он аккуратно пролистал страницы; среди схем для головоломок тут и там встречались наброски мест — в основном леса Сноудина и тихих пещер Водопадья — и монстров. Хозяйка гостиницы — стройная с плавными изгибами, всегда готовая предложить свободную комнату усталому путешественнику, исцеляющую магию раненому ребенку, конфетку случайно заглянувшему к ней скелету. Санс — слишком округлый для скелета почти всегда где-то между желанием пошутить и поспать. А еще…

Он вздрогнул.

Флауи — дружелюбная круглая сердцевина, шесть мягких лепестков и…

…и…

Папирус уставился на набросок.

Он хотел сделать Флауи сюрприз, нарисовав его по памяти. Обычно народу нравились его наброски, если он решался их показать — не то чтобы он делал это часто, так как предпочитал, чтобы они видели его прекрасные головоломки и магические навыки, а не что-то такое недостойное Королевского Гвардейца, как рисование — так что он подумал, что друг может оценить этот подарок. Он нарисовал его таким, каким помнил: улыбчивым, дружелюбным, терпеливым, всегда готовым выслушать, подбодрить или похвалить.

Он больше не подходил под эту схему.

Щелк.

Папирус моргнул, внезапно осознав, что раскусил карандаш пополам.

Он сел ровнее, выплюнул половинку карандаша, отложил обломки в сторону и вернулся к наброску.

Не то чтобы народ никогда не выбивался из привычных схем — черт возьми, да это происходит прямо сейчас.

Иногда изменения обозначали, что что-то идет правильно — в некоторые дни Санс мог бодрствовать дольше, а его улыбка казалась искреннее — но чаще всего они обозначали, что что-то не так.

Как-то хозяйка гостинцы заболела, и тогда горожане заботились о ней, а не наоборот. У Санса случались плохие дни, когда он спал гораздо дольше, чем обычно, и вообще не шутил.

Флауи…

Папирус закрыл глаза и застонал. Что же пошло не так? Что заставило Флауи из веселого цветка, который он нарисовал по памяти, превратиться в?..

Он взял заточенную половину карандаша и нашел в альбоме пустую страницу. Графит царапал бумагу отрывистыми штрихами, создавая грубые угловатые формы. Он отстранился от работы, сосредоточившись только на формах, серых линиях, становившихся все темнее, и грифеле карандаша, продавливающим бумагу под силой нажима.

Наконец, скелет остановился и осмотрел результат.

Он тут же перевернул страницу к более дружелюбному рисунку, сделанному месяцы назад, и его разум попал в ловушку, не способный смириться с фактом, что оба наброска — это одно и то же существо.

Бессмыслица.

Бессмыслица.

Что случилось? Что он натворил? Он пропустил назначенную встречу? Обидел его? Ранил?

Папирус помнил — потом Флауи сказал, что он причинил ему боль. Он не помнил как или почему, но это произошло, и, должно быть, именно потому Флауи превратился из этого в…

Папирус откинул блокнот к дальнему концу кровати и посмотрел на свои руки.

Головоломка, которую он не мог решить.

* * *

По лесу пронесся порыв холодного свежего ветра с запада, и ее охватило неясное предчувствие, когда он растрепал ее густую шерсть. Сейчас, без бегающих по лесу городских детей тут было тихо. Большинство ее родичей на ночь вернулись на утес, довольные и сонные после целого дня блужданий по лесу.

Однако не все они ушли, некоторые решили задержаться и поискать лучшую еду без лишней конкуренции. Другие, вроде нее, просто хотели еще несколько минут насладиться иллюзией свободы. В конце концов, никто не даст гарантии, что это затишье продлится еще день — когда-нибудь дети вернутся, чтобы мучать их.

Прямо сейчас она не хотела думать об этом.

Прямо сейчас ее копыта мягко ступали по снегу, а четыре глаза смотрели вверх, впитывая такой редкий для них вид кристаллов, сияющих в вышине.

Какая спокойная ночь.

* * *

Туктуктук

Папирус резко сел на кровати и уставился на окно широко открытыми глазами. Уже стемнело, и он не ожидал так скоро снова увидеться с Флауи. По позвоночнику пробежал холодок, когда он заметил панику, написанную на лице друга.

Туктуктуктуктуктук

После секундного колебания Папирус встал, пересек комнату и подошел к окну, за которым его ждал Флауи. Его друг буквально ерзал на месте, лозы извивались от нервной энергии, переполнявшей его, и он снова нетерпеливо постучал по стеклу. Его выражение отражало смесь страха и тревоги.

Как только окно открылось, Флауи, не теряя времени, сунул голову в комнату.

— Ох, Папирус! — зашептал он дрожащим голосом. — Я-я так боялся, что не доберусь до тебя вовремя!

Последние пару дней появление друга наполняло Папируса мерзкими опасениями и страхами. Сейчас он ощущал то же самое, но по другой причине — он не мог вспомнить, когда в последний раз видел Флауи таким испуганным.

— Чт-что случилось, Флауи?

— Там… в-в лесу, ребенок, он!.. — его речь превратилась в испуганный скулеж.

Кости Папируса передернуло — снова?!

— Т-ты уверен? — прошептал он.

— Да! Папирус, мы должны помочь ему! Я-я сам не справлюсь, я слишком слабый! — две лианы перепутались между собой, создав впечатление, что он заламывает руки. — Пожалуйста, друг, нам нужно поспешить!

Его первым порывом было вылезти из окна, но он остановил себя.

Что-то тут не так.

— Ф… Флауи, — сказал он, заставив себя смотреть другу в глаза, — ты говоришь правду?

Что-то мелькнуло на лице Флауи, но выражение боли слишком быстро вернулось, чтобы Папирус успел понять что. Может быть, ничего не было.

— Почему ты спрашиваешь?

— Я-я не… прости, — Папирус потер затылок, но внезапно вскинул взгляд на цветок. — Но… перед входом стоит стража. М-мы должны им сказать, они могут нам помочь! — он тут же развернулся к двери…

Лоза обвилась вокруг его плеча, вокруг был снег, и лес, и больше лоз, и Флауи…

— НЕ НАДО! — послышался резкий шепот.

Лоза грубо встряхнула его, другая подползла к челюсти, и скелет понял, что стоит лицом к Флауи — в своей комнате, а не в лесу. Он сухо сглотнул.

— Не надо звать стражу… они в тяжелых доспехах, это только задержит их. Мы не успеем вовремя, если будем их ждать! Ты быстрее, чем они, Папирус, кроме того…

Лоза помассировала его плечо, и он вздрогнул.

— Разве ты не хочешь снова проявить себя после своего последнего провала?

Папирус замер в хватке Флауи, все суставы закоченели. Это… это правда, то, что говорил Флауи — и о стражах, и о желании проявить себя — но он не мог отделаться от ощущения, что что-то все равно не так. Его несуществующий желудок сводило от смутного беспокойства, конечности так и чесались — ему хотелось сбежать вниз по лестнице и позвать стражей, схватить телефон и позвонить Андайн и убраться от Флауи так далеко, как только возможно.

— Ф-Флауи…

Флауи покачнулся, и его выражение вернулось к той же печали и страху, что и минуту назад.

— Если мы не пойдем сейчас же… он умрет.

Желудок подскочил к горлу, душа заныла, а в памяти всплыло упавшее дерево, беспорядочные следы, снег, который откопали слишком поздно, чтобы спасти…

— Хорошо! — проскулил он, и Флауи ослабил хватку. — Ладно, Флауи… показывай дорогу.

* * *

По лицу расползлась улыбка, и он едва успел превратить ее в обнадеженную.

— Мы справимся, друг, — прошептал он и выскочил из комнаты.

В секундном смятении Папирус отступил от окна, и на миг Флауи забеспокоился, что он действительно струсит — что на самом деле даст умереть метафорическому ребенку — хотя это совершенно не соответствовало его характеру (и было бы интересно, конечно, но прямо сейчас хотелось не этого). Через полсекунды он понял, что Папирус готовится выпрыгнуть из окна, и остановил его.

— Нет, нет, стражи, помнишь? — Флауи начал скручивать лозы на манер импровизированной веревки и зацепил их за подоконник. — Нам стоит вести себя тихо, если мы не хотим привлечь их внимание — они нас замедлят!

Папирус кивнул, слишком боясь неудачи, чтобы снова спорить. Он бросил быстрый взгляд на лозы и зажмурился, но все равно ухватился за них, вылез в окно и мягко съехал вниз.

Флауи быстро последовал за ним, но не раньше, чем закрыл окно. Лозы распутались и опустились на землю вместе с тем, как сократился его главный стебель.

— Он на северо-востоке, — сказал цветок, мотнув головой в нужном направлении. — Если поторопимся, мы сможем спасти его.

Снова кивнув, Папирус поспешил вперед — а ноги-то босые, праздно отметил Флауи — к линии деревьев за домом, но остановился. Да черт его дери, что опять?

— П-почему… почему ты не обратился к ночной страже?

О. Простой вопрос, и ответ будет правдой.

— Догго, — пробурчал Флауи, и Папирус сник.

— Ах.

— Вперед! Встретимся у моста, — поторопил Флауи, и Папирус, не теряя времени, ускорил шаг. Хорошо — очевидно, он все-таки поел, как его просил Флауи. Они быстро доберутся.

Само собой, этот широкий шаг будет полезен и по другой причине.

Ехидно хихикая, Флауи растянул свои лозы между снегом и землей на заднем дворе и взрыхлил его, одним быстрым движением скрыв все следы.

* * *

Андайн только что закончила прибираться после ужина (довольно длительный процесс, учитывая ее обычные методы готовки) и собиралась кормить свою аквариумную рыбку, когда телефон разразился мелодией, состоявшей из звуков электрогитары и голоса певицы, которая постоянно выкрикивала что-то о драконе. Вытащив телефон, она нажала на кнопку приема вызова и приложила трубку к уху.

— Как дела?

— Эй, типа, Капитан Андайн?

— О, погоди, 01, — быстро сыпанув в аквариум немного рыбьего корма, Андайн выпятила грудь и взяла более авторитетный тон Капитана стражи.

— Что такое, солдат?

— Типа, 02 и я несем стражу у дома часового, как вы, типа, сказали, и, типа, уже реально темно.

Андайн отставила баночку с кормом в сторону и нахмурилась, наблюдая, как ее питомец ест свой ужин.

— И?

— Эм… Санс еще не вернулся.

Между ее клыков вырвалось свистящее дыхание, Андайн взглянула на телефон. Уже поздно. Если Санс до сих пор не вернулся, чтобы позаботиться о Папирусе, это может обозначать кучу разных вариантов, и ни один не казался хорошим.

— Я разберусь. Свободен.

* * *

Звук колокольчиков из старой человеческой рекламы консервированного тунца вывел Санса из оцепенения. В состоянии, в котором он сейчас пребывал, скелет проигнорировал бы любой телефонный звонок, но он понимал, что этот игнорировать нельзя — в любом случае он сам собирался ей звонить. Так что поднял трубку.

— Приветики.

Андайн ответила вопросом о том, где он, пользуясь выражениями достаточно грязными, чтобы заставить мойшу в ужасе бежать.

На него не подействовало. Даже когда он не был на краю тупого оцепенения, крики Андайн никогда его не трогали.

— Дома, — ответил он, усаживаясь на матрасе.

— Как это, черт возьми, ты дома?! Никто из моих стражей тебя не видел! — каким-то образом ей удалось заставить голос звучать зло одновременно с облегчением.

— У меня свои пути, — но когда она начала отвечать, он перебил ее. — Слушай, я хотел тебе позвонить. Возможно, я кое-что узнал.

Важность темы подавила любой гнев, который мог в ней бурлить.

— Ты нашел зацепки?

— Может быть.

— Ну… почему ты не сказал мне раньше?! Ты разговаривал с Папирусом?

Санс напрягся.

— Эм, тут вот какая штука. Я, — он вздохнул, — я облажался. Папирус слишком расстроен, чтобы говорить со мной сейчас.

Чертыхнувшись под нос, Андайн сменила тему.

— Так что там за зацепки? Я могу что-то сделать?

— Я не стал бы так быстро набрасываться на это, — сказал Санс, а потом понял, как абсурдно это прозвучало, учитывая время. — Если я ошибся, вы будете гоняться за ветром в поле, а потом решите, что я псих. Сначала надо получить подтверждение у Папируса, и…

На этот раз Андайн не ответила. Она ждала этих слов.

— …Мне нужна твоя помощь.

— Получишь. Хочешь, чтобы я ему позвонила? — он слышал ухмылку в ее голосе.

— Нет, наверное, тебе стоит зайти. Он… наверное, сейчас он доверяет тебе больше, чем мне.

— Верно. Я иду.

Он взглянул на грязный ковер и заметил одинокий тапочек, спавший с его ноги. Может быть, он и подвел брата, но Папирус все еще доверяет Андайн. Если она не сможет ему помочь, то…

Санс не хотел об этом думать.

* * *

Папирусу удалось — что было довольно удивительно — прокрасться через город, не привлекая ничьего внимания. Хотя не так уж и удивительно, учитывая поздний час и тот факт, что он шел по дворам, а не по улице. Несколько раз он чуть не поскользнулся на мосту и на ледяных дорожках — и почему он не потратил пару секунд, чтобы обуться? — но драйв толкал его вперед.

Он не собирался позволить ребенку умереть. Не снова.

Часть его задавалась вопросом, почему Флауи был так скуден в деталях, но в то же время в этом был смысл — он не хотел тратить время на длинные объяснения. Каждая секунда, проведенная за разговорами, была еще одной секундой, потерянной впустую, а он потратил уже достаточно времени в комнате на колебания.

Внезапно его поразило то, где он находился — в глубине Сноудинского леса, в темноте — он задрожал и почти остановился, но не мог позволить себе повернуть назад — на его руках уже было достаточно пыли. Кроме того, с ним здесь ничего не может случиться, верно?

В конце концов с ним был Флауи — время от времени он выскакивал впереди, указывая верное направление. Они работали вместе. Он помогал ему — хотел спасти ребенка, и хотел, чтобы Папирус добился успеха.

В душе затеплилась надежда, когда он понял — Флауи снова вел себя как раньше! Он хотел, чтобы скелет помогал народу, делал правильные вещи, завоевывал всеобщее уважение! Да, возможно, до этого Папирус провалился, но Флауи собирался помочь ему, так же как и всегда!

Чем бы Папирус ни обидел Флауи в прошлом, теперь это неважно — ясно, что все осталось позади, и Флауи снова тот самый друг, каким всегда был. Это логично… ведь так?

Он практически хотел рассмеяться от радости — скелет чувствовал, будто камень упал с его плеч. Но резкий порыв ветра в спину напомнил о тяжелом положении.

Радоваться будем позже. А прямо сейчас нужно действовать быстро, пока…

— Туда! Быстрее!

Ветер практически заглушил голос Флауи, но Папирус видел его силуэт впереди, который отчаянно указывал на просвет между деревьями. Душа затрепетала, и он устремился вперед, магия стучала в костях, предчувствуя то, что он может там обнаружить.

На миг он понял, что без понятия, в какой ситуации может оказаться ребенок, но рассудил, что все поймет, как только сам увидит.

За исключением того, что, выйдя на поляну, он не увидел ничего, кроме чистого, нетронутого белого снега. Тут не было никаких следов.

— …Флауи? — позвал он, оглядываясь вокруг. Цветок исчез, и теперь магия стучала по другой причине. — Г-где тот ребенок, который попал в беду?

За его спиной раздались завывания ветра и голос, настолько низкий, что казался частью этого воя.

— Прямо здесь.

Две лозы обвили его плечи и рывком опрокинули на землю.

Примечания:

Пахнет цветами.

Пахнет костями.

Ощущается магия.

---

Дверь скрипнула, открываясь, аккомпанементом этому звуку стали резкие завывания ветра. Он с трудом уловил, как Андайн что-то проворчала — наверное, о погоде — потом закрыла дверь и протопала вверх по лестнице. Шаги были легкими, а значит она без брони — что в принципе логично. Его посетила короткая мысль, а вдруг ей хватило тупости примчаться сюда в майке или футболке, как она частенько делала.

Тук-тук-тук.

— Давай, Санс, не говори мне, что ты там дрыхнешь, — ее голос был тише ожидаемого, наверное, она сдерживалась, чтобы не расстраивать Папируса в соседней комнате.

Поднявшись с матраса, Санс потянулся и услышал щелчки и потрескивание магии, удерживающей его суставы вместе. Никуда не торопясь, он зашаркал по ковру, чтобы открыть дверь.

— Приветики, Кэп.

Андайн хмуро разглядывала его, приподняв одну бровь. Надо отдать ей должное — сегодня она оделась в теплую куртку.

— Дерьмово выглядишь, — сообщила она, отступая, чтобы он вышел в коридор.

Улыбка Санса дрогнула.

— Хех, не знал, что у нас тут модный показ, — парировал он, выскользнул из комнаты и закрыл дверь.

— Расскажешь, что ты там нашел? — спросила она, понизив голос.

— Сначала поговори с Папирусом, — огоньки в глазницах Санса метнулись в направлении комнаты брата. — Он все еще верит тебе. Если нам удастся до него достучаться, может быть, я смогу что-то из него выудить.

Андайн странно посмотрела на него, но согласилась и развернулась к двери Папируса. Санс тихо шел за ней, остановившись на расстоянии, когда она постучала в дверь.

— Эй, Папирус! Открывай, болван.

Нет ответа.

Лицевые плавники Андайн опустились, и она постучала снова.

— Папирус?!

Все еще нет ответа.

Она оглянулась на скелета, но Санс только беспомощно пожал плечами.

— Он никогда не запирает дверь. Входи.

Закусив губу, Андайн открыла дверь и вошла.

— Папирус?

Санс прислонился к стене и закрыл глаза. Когда Андайн сломает лед, он сделает свой шаг.

Несколько секунд царила тишина и молчание.

— Ну, и где он?

Вздрогнув, Санс вбежал в комнату, Андайн стояла посередине, в замешательстве озираясь вокруг. Гирлянда была включена и мерцала под потолком, на кровати лежали рисовальные принадлежности, но Папируса нигде не было.

— О, поняла, — сказала Андайн, с улыбкой, в которой не было того облегчения, которое должно было быть. Она подошла к шкафу и распахнула дверцы с видом того, кто готов подхватить скелета, который должен оттуда выпасть.

Ничего кроме одежды.

По позвоночнику Санса пробежал холодок, и, резко развернувшись, он слетел вниз по лестнице, едва не спотыкаясь, лихорадочно оглядел гостиную и бросился на кухню.

— Папирус!

Андайн быстро спустилась следом и проверила чулан под лестницей.

— ПАПИРУС!

Кухня оказалась пуста, Сансу поплохело, он вышел оттуда и чуть не столкнулся с Андайн.

— Где, черт возьми… — она запнулась, в ужасе глядя на него.

Ему потребовалось мгновение, чтобы заметить синие и желтые отблески на ее чешуе и стенах комнаты, и Санс зарычал, заставив магию утихнуть. Но вместо привычных белых огоньков в его глазницах была лишь темнота.

— Где он?

Входная дверь открылась, они оба резко повернули головы и увидели пару Королевских стражей, входящих в дом.

— Типа, что такое, Капит…

Андайн подлетела к ним, и как бы ни были огромны стражи, они оба попятились, увидев разъяренного Капитана Гвардии.

— Кто-нибудь покидал дом?

— …Нет, Капитан Андайн.

— И вы все время несли стражу?

— Типа, да?

Санса поразила мысль.

— В комнате Папируса есть окно…

— ПРОВЕРЬТЕ ЗАДНИЙ ДВОР! — взревела Андайн и выбежала за дверь следом за своими стражами.

Санс поспешил за ними, вздрогнув от резкого ветра, встретившего его на пороге. Ему вспомнилась пурга несколько ночей назад, но в этот раз не было снега. Сражаясь с порывами, он шел за Андайн и стражами вокруг дома.

— Тут, типа, никаких следов? — прокричал КС01.

Андайн щелкнула клыками так, будто хотела раздробить их друг об друга.

— Привести сюда псов.

— Типа, кого…

— ВСЕХ!

Когда охранники побежали прочь, Андайн подошла к Сансу, ее хвост плетью хлопал по ветру.

— Что могло случиться, Санс?

Санс изо всех сил боролся с одуряющим шоком, которым его грозила захлестнуть мысль, что Папирус сбежал, эта идея была настолько ужасной, что мозг даже не до конца мог ее осознать, а уж мысль, что могло произойти что-то хуже… сосредоточься, сосредоточься, ты нужен Папирусу, сосредоточься…

— Санс?

Он заставил себя встретиться с взглядом ее прищуренного желтого глаза.

— Ладно, ты мне, наверное, не поверишь, но у меня есть веские основания полагать, что тут замешан говорящий цветок.

Андайн чертыхнулась.

— Ты должно быть шутишь! Папирус ушел Бог знает куда, а ты говоришь мне, что во всем виноват цветок?!

— Я понимаю, что это звучит глупо, Андайн, но…

— Ты опять напился, Санс? Потому что если это так…

— Вообще-то, нет, — огрызнулся Санс. — Тебя убьет, если ты хоть раз в жизни меня послушаешь?

— Нет, но это может убить твоего брата.

Санс застыл, холод ветра отступил на задний план под давлением горячего гнева, зародившегося в черепе и грудной клетке. Он сжал зубы и кулаки и взглянул на Андайн, которая уже шла к дороге.

— Пока ты гоняешься за говорящими цветами, я отправлю псов на поиски Папируса, — крикнула она сквозь завывания ветра.

Его глаз вспыхнул, но в этот раз он не стал подавлять магию.

— Ты не найдешь его, если не!.. — голос, непривычный к крику, утонул в ветре.

В нем бурлила магия — гнев на Андайн и мучительное беспокойство за Папируса превращались в отвратительное безымянное ощущение, которое очень быстро грозило проявить себя в виде бластера. Но он не мог этому поддаваться — это ничем не поможет, и Папирус снова пострадает, если он ничего не предпримет…

Раньше, чем понял, что делает, он уже был в комнате брата и лихорадочно осматривался, ища любой намек на то, что могло с ним случиться. Окно закрыто, что казалось нелогичным — как он мог выбраться наружу, не открывая окно? (Кто-то еще закрыл его? Кто-то еще зашел через окно?) Компьютер был выключен, и Санс надавил кнопку питания, надеясь, что сможет найти в нем какие-нибудь зацепки.

«Папирус, — отчаянно думал он, нетерпеливо притопывая ногой в ожидании загрузки компьютера. — Папирус, почему ты убежал? Ты мог бы, по крайней мере, оставить мне записку или?..»

Он на миг отвернулся от компьютера, и взгляд упал на альбом, лежащий на кровати. Не имея других занятий, пока не загрузится компьютер, он подошел к кровати, поднял альбом…

…и замер, увидев радостный цветок, сияющей улыбкой со страницы.

Он знал этот цветок. Не знал откуда, но знал этот цветок, даже если не помнил, чтобы видел его раньше. Должно быть, это и есть тот самый цветок.

Одним быстрым движением он вырвал лист из альбома и, повинуясь какой-то прихоти, пролистал дальше, надеясь на еще одну подсказку — но не ожидал, что окажется прав.

Набросок бросился в глаза и напугал его так сильно, что скелет отшвырнул альбом на кровать. Черные, похожие на глазницы глаза-дыры пялились на него, а рот скалился в слишком широкой и слишком зубастой ухмылке. Лозы, покрытые длинными грозными шипами, кольцами свивались вокруг цветка и обрамляли рисунок. Но то, что поразило его больше всего — форма цветка и лепестков была точно такая же, как и на наброске, который он вырвал.

Его накрыла волна тошноты, сначала от мысли, что эта штука ранила Папируса, а потом от мысли, что эта мерзопакостная дрянь посмела притронуться пальцем — лозой? — к его брату…

Он вырвал страницу из альбома и после секундного раздумья отправился в свою лабораторию, а уже потом в нужное ему место.

* * *

— Пожалуйста, пожалуйста, тебе не нужно этого делать!..

Флауи успокаивающе пошикал и, туже сжав запястья (привязанные к дереву) и лодыжки (прикованные к земле), потянул красный шарф. Сперва он даже удивился, где Папирус раздобыл новый шарф, но, присмотревшись, понял, что это все тот же — он просто сшил его. Божечки, неужели он правда так сильно о нем волновался?

— Конечно же, нужно, — возразил он, из-под земли вырвалась еще одна лоза, чтобы помочь первой размотать шарф с шеи скелета. — Будет очень сложно перейти к следующей части со всей этой одеждой, она мешается. Мои лозы перепутаются.

Если раньше глаза Папируса были большими, то сейчас они стали просто огромными, и он удвоил свои усилия, извиваясь в путах, но смог лишь немного пошевелить руками и ногами.

— НЕТ! — крикнул он, слезы собрались по краям его глазниц. — Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет…

Флауи с отвращением поморщился. Честное слово, Папирус уже слишком взрослый, чтобы заниматься такой ерундой. Флауи не плакал целую вечность.

— Ну что ты за плакса, — сказал он, утирая тканью шарфа, который ему, наконец, удалось стащить, глазницы скелета. — Успокойся! Первый шаг закончен! Теперь шаг два, — отбросив шарф в сторону (ветер подхватил его и прижал к дереву неподалеку), он начал пробираться другой лозой под футболку Папируса.

Скелет напряженно вздохнул и вжался в дерево, как будто это каким-то магическим образом могло защитить его от лозы.

— Чт-что ты хочешь сделать, Флауи? Ты об-бижен на меня? Я-я обещаю, что бы я ни сделал, я все исправлю…

— Разумеется, исправишь! — хихикнул Флауи, начиная задирать футболку над грудной клеткой Папируса к его рукам, но остановился, осознав проблему. — В смысле. Этим мы и займемся через минуту.

— Я-я не понимаю! — проплакал Папирус. Его ребра издавали интересные звуки, когда в них задувал ветер. — Что аааАААААА! — вопрос превратился в вопль, когда Флауи одним быстрым движением сорвал футболку.

Вот так! Самый легкий способ. Божечки, все куда проще, когда он носит обычную одежду, а не эту свою надоедливую броню.

Отбрасывая разорванную футболку в сторону, он заметил, что конечности Папируса дергаются в хватке лоз, но в этот раз скелет пытался не вытянуть запястья из опутывающих их лиан, а скрестить руки над грудной клеткой.

— Оу, стесняешься? — ухмыляясь, он щелкнул лозой по одному из неповрежденных ребер и насладился резкой дрожью, которую вызвало это движение. — Тут нет ничего такого, чего я раньше не видел, знаешь ли.

— Но я не хочу… — всхлипнул он, качая головой. — Я-я думал, мы д-друзья, Флауи…

— А кто сказал, что мы не друзья? — Флауи наклонил голову в притворной невинности. — Я к тому, что — вот мы здесь, тусуемся вместе в лесу! Как и положено друзьям.

— Но ты соврал! — Папирус заставил себя посмотреть ему в глаза, хотя было предельно ясно, что он хотел отвернуться. — Т-ты сказал, что кто-то попал в беду…

— Ох, я не врал, — протянув вниз пару лоз, он начал возиться с завязками, которые удерживали спортивные штаны Папируса на бедрах. От этого скелета снова пробила дрожь, но он предпринял героическую попытку отодвинуть таз подальше от лиан. — В смысле, ты в беде… Ты мог бы просидеть дома весь день! Только что в этом хорошего? К тому же, я думаю, ты уже потратил достаточно времени на себя, а мне одному тут так скучно.

— Т-ты мог бы п-просто попросить, — заикаясь, сказал Папирус, закрыв глаза и пытаясь сесть так, чтобы сильнее прижаться тазом к дереву. Честное слово, и чего он хочет этим добиться? — М-мы могли бы п-позависать в моей к-комнате! Эт-это было бы весе-а-а-ааААА!

Флауи, наконец, развязал узел и теперь тянул штаны вниз — лозы прикасались к костям Папируса, хотел он того или нет.

— Но я думал, что сделаю тебе приятный сюрприз, приведя сюда! Видишь? — быстро дернув, Флауи спустил штаны Папируса к его лодыжкам, заставив скелета резко вскрикнуть. — Сюрприз! — и подбросил в воздух немного снега, словно конфетти. — Ох, незадачка, штаны все еще мешаются.

— Нет, нет, нет, нет нетнетнетнетнет… — скелет напрягся, стараясь пошевелить ногами, наверное, в какой-то слабой попытке прикрыться, как будто в этом была хоть капля смысла.

Вздохнув, Флауи просунул несколько лоз через штанины и потянул, раздражаясь из-за эластичности ткани.

— Давай, Папирус, не накручивай себя, мы еще ничего не сделали. Ты же хочешь сохранить свои силы!

Хмм, может быть, доспехи все же были проще этой ерунды. Ох, ладно. Немного сконцентрировавшись, он создал ряд длинных шипов на каждой из лоз, которой держал штаны, и разорвал дурацкую одежду.

— НЕТ! — вопил Папирус. — П-пожалуйста, не надо, Флауи, нет!..

— Упс! Уже закончил, — ответил Флауи, мерзко хихикая, отбросил ткань и осмотрел теперь уже полностью обнаженного скелета. — Вот, разве так не лучше?

— НЕТ!

— Ой, я уверен, что ты передумаешь! Просто дай-ка мне… — он убрал все лозы, кроме тех, что связывали Папируса, и еще одной, затем встряхнул свободной, и шипы тоже исчезли. В конце концов, ему не хотелось, чтобы скелет пострадал. Посмеиваясь, он протянул лозу к его шее и…

Прямо перед лозой появились несколько маленьких костей, создав щит над лицом Папируса и верхней частью его тела.

Черт подери! Он забыл, что в этот раз не измотал магию скелета, но это не беда. Он притворно взвизгнул и отдернул лозу.

— Ой! Папирус! — захныкал он, и костяной щит дрогнул. — Ты же говорил, что не будешь атаковать меня! Ты обещал!

— Я-я… — из груди Папируса вырвался судорожный всхлип, и кости растаяли. — Прости…

— Все в порядке, друг! А теперь, на чем мы остановились… — улыбнувшись, Флауи снова потянулся к шее Папируса, но скелет отодвинул голову подальше.

— ПОСТОЙ! — взвизгнул он. — П-постой, постой, постой!

Флауи нахмурился.

— Ну что еще?

Папирус снова смотрел ему в глаза, и на этот раз в его глазницах был отблеск ясности.

— Т-ты не… не спросил меня… с-согласен ли я, — запинаясь, сказал он, и на его лице появился слабый намек на обнадеженную улыбку. — Ты не спросил…

Флауи потребовалась вся его сила воли, чтобы не рассмеяться. Папирус на самом деле думал, что что-то подобное может удержать его от того, что он хочет? Вот так умора!

Но… это подкинуло ему идею. Конечно, почему бы не подыграть?

— Ох, прости! Вылетело из головы, — терпеливо улыбнувшись, Флауи протянул лозу к левой руке Папируса и помассировал ее. — Папирус, ты ведь разрешишь мне поиграть с тобой, да?

Папирус смотрел ему в глаза, стараясь выглядеть как можно более суровым, вот только заикание не шло этому на пользу.

— Н-н-нет — ответил он, уверенно качая головой. — Нет, Ф-Флауи, я-я не разрешаю!

Отпустив руку, Флауи нацепил разочарованный вид.

— …О… — тихо сказал он, нахмурился и отвернулся, опустив голову. Но продолжал держать лозу рядом с рукой Папируса. — Неудобненько получилось.

Из груди Папируса вышел судорожный вздох, и его дыхание, бывшее быстрым и паническим, стало ровнее.

— Божечки, а я так надеялся, что ты мне разрешишь! Но… — он наклонил голову в одну сторону, а потом в другую, — наверное, я дам тебе минутку, чтобы еще подумать.

Без предупреждения лоза цветка обвила левую локтевую кость Папируса и резко рванула вниз, ломая ее.

Последовавший крик боли заглушился еще одной лианой, которая быстро пропихнулась в горло.

Он даст ему несколько минут.

* * *

— Это не может быть правдой.

— Простите, Капитан Андайн, но…

ТРЕСК!

Раздался звон разбитого стекла и визг перепуганных собак, когда Санс приземлился на стол. Обычно он был аккуратен со своими короткими путями, но сейчас было не «обычно». Он слышал гневное потрескивание Гриллби за спиной, но в данный момент его это не волновало.

— Какого черта?! — крикнула Андайн, от неожиданности отпрыгнувшая в сторону. Собаки, собравшиеся в баре — все, за исключением Догго — беспокойно скулили.

— Ладно, Андайн, — Санс стряхнул осколки стекла с толстовки, покопался в карманах, вытащил оттуда пару листов и протянул их Андайн. — Это из альбома Папируса.

Андайн быстро осмотрела рисунки и нахмурилась.

— Хорошо, это странно, но не доказывает…

— Большой Пес, — пес оживился, когда его позвали. — Ты помнишь это?

Увидев очередной предмет, который Санс вынул из кармана, Пес поморщился и заскулил.

— Я не заставлю тебя это нюхать, — сказал Санс, сохраняя натянутое терпение, но не убирая мешочек с листовым чаем, — но ты знаешь, что это, да?

Большой Пес чихнул.

— Скажи, Большой Пес. Ты уловил этот запах на Папирусе вчера?

После напряженного момента пес повесил уши и проурчал или пропыхтел что-то, чего Санс не смог разобрать. Он бросил взгляд на Догами, тот поморщился.

— Он… он говорит «да», и подумал, что это странно, потому что золотые цветы здесь не растут. Но не стал ничего говорить, потому что Папирус выглядел очень печальным.

Поборов внезапное желание придушить собаку, Санс повернул голову к Андайн.

— Видишь?

Плавники Андайн дернулись.

— Может быть, запах был на нем по какой-то другой причине? — она беспомощно пожала плечами. — Ты же не ждешь, что мы так сразу поверим…

— Притормози. Малый Пес?

Шея собаки вытянулась, а хвост пришел в движение.

— Мне нужна твоя помощь, приятель.

* * *

Лепестки Флауи колыхались из стороны в сторону, пока он, напевая песенку под нос, раскачивал головой. Это была мелодия колыбельной, которую мать пела ему целую жизнь назад, чтобы помочь уснуть, но он мурлыкал ее в более быстром темпе. Разумеется, в своем нынешнем состоянии он не мог спать, но ему не хотелось вогнать себя в сонную дымку, дожидаясь, пока Папирус примет решение.

Папирус! Точно. Наверное, несколько минут уже прошло, да? Он больше не ощущал вибрации крика в своей лозе — теперь дыхание скелета было глубоким и судорожным — так что, видимо, прошло уже достаточно времени.

Вновь обернувшись к скелету, он увидел, что тот широко распахнул глазницы, а по скулам к челюсти тянутся дорожки слез. Но, похоже, он в сознании — должно быть, боль хоть и была сильна, но недостаточно, чтобы вырубить его.

— Хорошо, пока хватит, — мягко сказал Флауи и обвил края сломанных костей парой лоз.

Папирус тут же оживился и сжал кулаки, из его груди вышел слабый стон. Он закрыл глаза и, хныча, отвернулся от сломанной кости.

— Просто сиди смирно. Три, два…

Одним быстрым движением он соединил обломки и применил к ним исцеляющую магию, срастив перелом. Папирус резко визжал и дергался от боли. Может, теперь он будет посговорчивее.

— Вот, так-то лучше! — улыбнувшись, Флауи вытащил лозу изо рта Папируса и, зацепив ей его челюсть, заставил смотреть на себя. — Ну, а теперь, когда у тебя было время все хорошенько обдумать, что скажешь? Хочешь повеселиться?

Дыхание Папируса было рваным, а взгляд все еще немного расфокусированным, но, сглотнув пару раз, он смог посмотреть Флауи в глаза.

— Нет, — прошептал он, слегка качнув головой.

С ума сойти!

Флауи моргнул раз, другой, но выражение Папируса оставалось твердым — ну, или настолько твердым, насколько получалось в данной ситуации.

— Уверен?

Папирус слабо кивнул.

Тяжело вздохнув, Флауи снова отвернулся. Краем глаза он видел, как скелет поморщился, развернул голову и сжал левую руку в кулак.

— Ну… ладно, — сказал Флауи, пожимая главным стеблем наподобие плечей. — Я дам тебе еще немножечко подумать.

Он ощутил, как напрягся в его хватке Папирус, и подавил желание похихикать. Пропихнув лозу в его грудную клетку, он сжал одно из нижних ребер и дернул.

Благодаря второй лозе крики утонули в горле скелета.

* * *

Они снова стояли за домом Санса, смотрели на окно Папируса. Стражи и псы переговаривались между собой, но Санс отвел Малого Пса от толпы поближе к дому и протянул ему мешочек с чаем.

— Понюхай это, ладно?

Пес понюхал чай, фыркнул и наклонил вытянувшуюся шею к Сансу.

Натянуто улыбаясь, скелет похлопал Пса по спине.

— Теперь мне нужно, чтобы ты очень помог мне, ладно, приятель?

Малый Пес тявкнул, его шея вытягивалась все длиннее и длиннее под поглаживаниями Санса. Как только голова оказалась на уровне окна Папируса, Санс убрал руку.

— Теперь понюхай там наверху!

Обнюхав подоконник, пес внезапно громко пролаял и покачнулся назад, когда шея начала возвращаться к нормальной длине. Догаресса прыгнула вперед и поймала его до того, как он упал на спину.

— Ну? — Санс уже знал ответ и изо всех сил старался утихомирить мерцание в глазу, потому что магия взволнованно пульсировала внутри.

— Малый Пес говорит, что хоть и слабый, но там есть тот же самый запах.

Санс выдохнул воздух, который не помнил, когда задержал.

— …Хорошо, так, это уже что-то, — Андайн поскребла затылок.

Скелет развернулся к ней лицом.

— Ты сверялась с Альфис?

— Да. Она говорит, что одна из камер засняла, как он пересекает мост, но после этого он пропал из вида.

— Тогда поищем его в лесу, — сказал Санс, оглядываясь на псов и Королевских стражей, которые не сводили с него взглядов. Его магия снова бурлила внутри, но сейчас от надежды — он доказал, кто ранил Папируса, сейчас псы могли отследить его по запаху, и он мог добраться до брата раньше, чем что-то произойдет. — И мы найдем. Если не Папируса, то того, кто его ранил. Если поторопимся…

— С-с этим есть проблемы, — сказал Догами, делая неуверенный шаг вперед. — Его следы замели, и… — он обернулся к жене и повесил голову.

— …Ветер дует в сторону леса, — закончила Догаресса. — Нам его не отследить.

Огоньки в глазницах Санса мигнули.

* * *

— Папирус, — Флауи толкнул скелета в плечо. — Папиииирус.

Папирус со стоном попытался отодвинуться от прикосновения, только чтобы захныкать от боли, когда движение растревожило практически сломанное пополам ребро. Он дрожал не переставая, и вдобавок Флауи ощущал слабую вибрацию лозы, которую пропихнул ему в горло — наверное, он издавал какие-то звуки — было похоже на болезненные вдохи, за которыми следовало пронзительное хныканье.

Идиот. Ему не нужно дышать.

Поначалу наблюдать за этим было забавно, но уже начинало надоедать. На этот раз он даже не стал предупреждать скелета — просто обвил лозу вокруг сломанного ребра и грубо вправил кость на место. Наверное, Папирус закричал, трудно было понять из-за лозы, которая все также душила его. Капелька исцеляющей магии — и ребро срослось, а Флауи убрал свои лозы.

— Вот, теперь гораздо лучше, да? — спросил Флауи, нежно улыбаясь скелету. — Как ты себя чувствуешь?

К огромному удовольствию цветка, в ответ на этот вопрос Папирус свирепо зыркнул на него, ну или попытался, по крайней мере. Может быть, в нем все-таки есть бунтарский дух!

Мгновение Флауи разглядывал его, думая, что сломать дальше, если он снова откажется, хотя, по-честному, ему уже наскучила эта игра. Кроме того, если продолжить, то можно полностью измотать Папируса, чего в этот раз хотелось избежать. Тогда как же… ооо, вот как!

Ухмыляясь, Флауи обмотал лозой правую ключицу скелета и на пробу мягко дернул ее. Папирус втянул побольше воздуха и снова закрыл глаза, но Флауи только тихо хмыкнул.

— Ну, ну, я уверен, что ты уже устал от этого, да? — спросил он.

Теперь Папирус открыл глаза, и на его лице проскользнула смутная надежда.

— Д-да… — его голос хрипел. Любопытно: Флауи не пускал в ход шипы. Мог ли скелет надорвать свой голос, даже если у него не было горла?

— Так я и думал… хочешь, поделаем что-нибудь другое? — Флауи немного подождал, качнул головой, а потом снова несильно потянул ключицу. — Или вернемся к этому?

— Н-нет! — ахнул Папирус. — Н-нет, не надо этого, не надо!..

— Ладненько! — он убрал лозу. — Тогда не буду.

Папирус глубоко вдохнул и расслабился в путах.

— Сп-спасибо! — сказал он, и в его взгляде светилось облегчение. — М-можно… можно мне теперь пойти домой? — его конечности слабо дернулись. — М-мне кажется… мы уже достаточно здесь находимся, Флауи.

— Хмммм, — Флауи коснулся рта одним из листочков, как будто размышляя, а потом усмехнулся. — Еще нет!

Без предупреждения лоза втиснулась между Папирусом и деревом, к которому он прислонялся, и потерла его обнаженный позвоночник. Пробиваться лозой сквозь все эти древесные корни было почти больно, но шок и ужас на лице скелета стоили того. Он мучительно выгнул позвоночник, пытаясь уйти от прикосновения.

— НЕТ! — взвизгнул он, с новой энергией натягивая свои оковы, пока лоза гладила его позвоночник вверх и вниз, щекоча остистые отростки. — НЕТ, ФЛАУИ, ПОЖАЛУЙСТА! Я НЕ ХОЧУ ЭТОГО!

— Еще как хочешь, глупенький! — Флауи пренебрежительно махнул лозой. — Ты сам сказал, что хочешь поделать что-то другое, так что этим мы сейчас и занимаемся!

Теперь по скулам скелета катились свежие слезы — жалкое зрелище для взрослого скелета. Хотя вся эта ситуация была довольно жалкой для взрослого скелета.

— Т-т-ты провел меня! — заикаясь, сказал он, все его тело содрогнулось, когда лоза погладила его челюсть.

Конечно же, провел, доверчивый ты идиот!

— Пф, нет! Я делаю точно то, что ты мне сказал.

На пробу он начал обматывать свою лозу вокруг позвоночника скелета, гадая, можно ли пропихнуть ее между ребрами в грудную клетку и так опутать весь позвоночник целиком. Он не знал, среагирует ли магия на это так, как ему хотелось, но все равно было любопытно. В любом другом тайм-лайне, где он каким-то образом пересекался с Папирусом, Флауи просто ранил и ломал его. И никогда не пытался играть с его телом. До сих пор, по крайней мере.

Когда лозы проскользнули между ребер и обвили позвоночник, Папирус обмяк, и его лицо потеряло всякое выражение. Флауи даже подумал, что он отключился, но этого не могло быть. Если сосредоточиться, можно ощутить магию, стучащую в костях Папируса все быстрее и быстрее от каждого нового прикосновения. Нахмурившись, цветок затянул свою хватку на позвоночнике скелета и коротко рванул его — недостаточно, чтобы сломать, однако вполне хватит, чтобы сделать больно.

Папирус хрипло вскрикнул, но его взгляд снова сфокусировался, выдавая его страх и мольбу.

— Ф-Флауи, это не-неправильно, — запинаясь, выговорил он, когда лоза медленно размоталась. — Д-друзья… так не поступают!

Флауи скривился и в этот раз придвинулся ближе к лицу Папируса. Скелет отклонился, пока не прижался к дереву, и напряженно захныкал, потому что лозы проникли в его грудную клетку и слегка пощекотали нижние ребра. Просто потерли их — никакой грубости.

— Друзья делают приятное друг для друга, — прорычал Флауи, и его лицо превратилось во что-то еще более жестокое и злое. — А сейчас мне точно не приятно от того, что делаешь ты, Папирус.

Не то чтобы Флауи вообще могло быть приятно — или тепло, или спокойно, или весело — ничего подобного. Отсутствие души сделало его таким. И он понимал, что обвинять в этом Папируса не совсем справедливо.

Но когда жизнь была справедлива к самому Флауи?

Папирус все еще пытался отстраниться от лоз в грудной клетке. Правая рука дергалась в хватке цветка (левая лежала неподвижно, наверное потому что все еще болела), но он очень усердно пытался не отводить взгляда от Флауи.

— М-м-мне ж… нгхх… жаль, — пробормотал он, его голос сорвался, когда лоза прошлась по травмированному ребру. — Н… ты прав! Н-но я х-хочу помочь тебе…

Флауи отпрянул.

— Тогда кончай ныть и жаловаться, когда я делаю тебе одолжение.

— Н-но т-ты сказал, что х-хочешь, чтобы мне было п-п-п… — он подавился словом, потому что лоза потыкала в ребро, которое сломала несколько минут назад. Наконец он перевел дыхание и отчаянно посмотрел на Флауи. — Это неприятно, вообще неприятно. М-мне это не нравится, пожалуйста…

— О? — оттянув свои лозы от грудной клетки Папируса, цветок притворился удивленным. — Ну, тогда тебе надо было просто сказать мне, глупенький!

Сначала в глазницах скелета появились проблески надежды, но его выдали взгляды, которые он бросал вокруг себя. Хех, может быть, в этом пустом черепе все же есть зачатки мозга?

Флауи надеялся, что нет.

Лоза снова выстрелила в его грудную клетку и потерла внутреннюю часть грудины. Папирус резко втянул воздух и снова отпрянул. Флауи хихикнул.

— Так приятно?

— НЕТ! Нет, нет, нет, нет, нет! — крики протеста Папируса расходились со слабым розовым румянцем на его лице. Флауи признавал, что еще не до конца в этом разобрался — как Папирус мог так явно чувствовать удовольствие и так же явно ненавидеть происходящее — но не собирался жаловаться. Однако решил подыграть.

— Оой, извини! — он снова убрал лозу, но Папирус продолжал трястись и тяжело дышать. Цветок снова потянулся и погладил шею скелета. — А так?

— НЕТ! — Папирус замотал головой и как можно дальше отодвинулся от прикосновения Флауи, изгибая позвоночник. — М-мне ничего из этого не нравится, Флауи.

— Ну конечно нравится! — хихикнул Флауи, погладив его лозой по голове, а потом снова убрал ее. — Мы просто должны найти, где тебе понравится больше всего!

Само собой, Флауи точно знал, где это было, но дразнить так весело!

Дальше он переключился на руку Папируса — ту, что не была сломана — и потер лозой вверх-вниз. Папирус все еще дрожал, но уже не так сильно.

— Эм, д-да, — запинаясь, выдавил Папирус, не глядя на Флауи. — З-з-здесь… х-хорошо. М-можешь продолжать здесь!

Нахмурившись, Флауи искоса посмотрел на Папируса: он ощущал, что бешено бьющаяся в костях магия слегка замедлилась. Цветок быстро сменил раздраженный вид улыбкой.

— О, тебе незачем врать мне, друг! — он наклонился ниже и протянул лозу к правой ноге Папируса. — Я помогу понять, где тебе приятнее всего!

Почти мгновенно он ощутил, как ускорилась магия Папируса, а сейчас еще и из грудной клетки скелета появилось слабое голубое свечение. Видимо, Папирус тоже это чувствовал, потому что его голос превратился в пронзительное хныканье, и он снова принялся причитать.

— Нет, нет, пожалуйста, Флауи, прошу, т-тебе не надо этого д-делать, мне хорошо. М-мне не нужно…

Флауи позволил ему бормотать эту чушь, пока сам играл с его бедрами, тыкал и поглаживал. Когда он занимался чем-то подобным несколько ночей назад, то поймал себя на том, что колеблется, и этой ночью ощущения были похожими. Совершенная глупость, он знал это — остаточные отголоски из детства.

Прошло довольно много времени с тех пор, как он ощущал подобное в последний раз. Впервые это чувство посетило его после первой перезагрузки — тогда он смотрел в один из множества лавовых бассейнов Жаркоземья, постепенно ослабляя свои корни. Такое происходило и в других временных линиях — когда он осознал, что из-за его способности все может сойти ему с рук, когда он начал понимать, какую боль можно причинить окружающим.

Неважно, какими действиями: говорить гадости, распространять лживые слухи, нападать на невиновных, убивать монстров — каждый раз было одно и то же назойливое чувство. Ты не должен был этого делать.

Конечно, это раздражало, но с каждым разом ощущение все больше и больше притуплялось. В конце концов, что в этом такого? Какой в этом смысл, если у него нет родителей, которые могут наказать, если никто не посадит его в тюрьму? Какой смысл, если, немного сконцентрировавшись, он может повернуть все вспять?

Вопрос с подвохом — никакого.

Так же, как и сейчас.

Проглотив все бессмысленные отговорки, он сунул свою лозу в таз Папируса.

Папирус закричал, магия в его грудной клетке внезапно ярко вспыхнула, и душа проявилась в поле зрения. Флауи быстро переключил на нее свое внимание, продолжая не глядя двигать лозой, не особо задумываясь над тем, что делает. Это было намного интереснее, да и магия в этот раз была куда ярче и подвижнее, чем несколько ночей назад. Это было именно то, что ему хотелось увидеть.

— С-С-СААААААНС! — снова закричал Папирус и замолчал, отчаянно переводя дыхание, будто это действие было эквивалентно марафону. Слезы все так же текли по его лицу, которое сейчас горело румянцем. — САНС! П-П-ааааа — ПОМОГИ МНЕ! НГХХХХ!.. П-ПРОСТИ! П-ПРОСТИ ПОЖА-ааааах!

На миг Флауи задумался, почему скелет не делал так в прошлый раз, но потом вспомнил — тогда он заткнул ему рот. Сейчас тоже стоило так сделать, но какая уже разница? Не похоже, что кто-то сможет услышать его сквозь этот ветер.

— Прибереги свою энергию, друг, — сказал он, поглаживая челюсть скелета, когда тот снова запыхался. — Она тебе понадобится!

Ощущение магии в теле скелета было близким к чему-то… оно немного напоминало ощущения, исходящие от Ядра — гул электричества и магии, которые то распространяло по всему Подземелью, но только не такое интенсивное, разумеется, хотя это ощущение продолжало нарастать, когда Флауи быстрее задвигал лозой и потер переднюю часть тазовых костей.

Он не отрывал взгляд от души Папируса, магии, кружащейся вокруг нее. Это было так красиво! Объективно, разумеется — он знал, что если бы обладал душой, мог бы на самом деле по достоинству оценить это зрелище. Кстати о душах, душа Папируса дрожала и пульсировала, а свечение, которое она испускала, было довольно тяжелым и нездоровым, даже если ее окружала магия.

На миг ему стало любопытно, а вдруг душа Папируса расколется раньше Санса.

Ну, есть только один способ это выяснить!

Двумя быстрыми движениями Флауи выдернул лозы и снова толкнул их в таз.

Папирус дернулся, выгнулся в позвоночнике, когда магия, скопившаяся в грудной клетке, вырвалась наружу. Она разделилась на множество лент, которые трепетали на открытом воздухе, потом снова свились в единую спираль, вращающуюся и стремительно танцующую в сумерках все более и более безумно, пока она не взорвалась, распавшись на полупрозрачные сверкающие ленточки, что рассыпались искрами, которые унес ветер.

Флауи ощутил внутри какую-то горечь.

Он обнаружил, что ему недостаточно, даже когда Папирус рухнул на ствол дерева, хватая воздух мелкими глотками, которые иногда перетекали в слабые задушенные всхлипы. Да, это было красиво, решил он, но всего несколько секунд, а потом все закончилось. И все эти труды ради пары магических блестяшек?!

Нет, нет, он все еще что-то упускает. Или Папирус… возможно. К слову о нем, Флауи вернул свое внимание к скелету, который выглядел истощенным, но…

Тихо хмыкнув, он прикоснулся к позвонкам Папируса. Скелет вздрогнул, но Флауи успел почувствовать что-то еще…

Магия все еще бурлила в нем.

Неимоверно широкая улыбка растянула лицо Флауи.

— Ну, Папирус, — сказал он, и скелет поднял на него изумленный взгляд. Видимо, ему понадобилось время, чтобы разглядеть выражение цветка, и на его лице постепенно проступил ужас. — Готов ко второму раунду?

* * *

Магия Санса зудела и грызла каждую кость, умоляя телепортироваться, вызвать гастер-бластер, сделать хоть что-нибудь. Но он должен был терпеть — телепортация бесполезна, когда не знаешь, куда телепортироваться, а призывать бластер бессмысленно без цели. И ему нужно сохранить каждую крупицу магии, чтобы быть готовым противостоять…

Магия зашевелилась, заставив глаз вспыхивать сине-желтым, пока ему не удалось снова утихомирить ее.

Рядом была Андайн, которая тоже сопротивлялась преобразованию гнева в магическую форму. Она смертельной хваткой стиснула одно из своих волшебных копий, что отбрасывало яростное свечение на лес, через который они бежали.

Псы разделились на две группы — Догами и Большой Пес в одной, Догаресса с Малым Псом во второй — и сейчас обыскивали другие части леса, делая все возможное, чтобы побороть встречный ветер. Догго тоже вызвали и велели обыскать и вынюхать все вокруг сторожевых станций настолько хорошо, насколько сможет, чем он сейчас и занимался. Тем временем Стражи остались у моста на случай, если Папирус вернется в городок.

По крайней мере, Андайн немного лучше видела в лесу, чем Санс — большую часть своей жизни она провела в сумрачных пещерах Водопадья, и ее единственный глаз лучше адаптировался к темноте, чем зрение скелета.

— ПАПИРУС! — позвала Андайн, но даже ее крик унесло ветром. Громко рыкнув, она вытащила свой мобильный телефон и нажала на номер в быстром наборе.

— Ал, есть…

Санс едва мог слышать заикающуюся речь Альфис, но, судя по тону ее голоса, она все еще ничего не увидела… и, наверное, не увидит.

— Продолжай искать!

Альфис пробормотала что-то в ответ, и Андайн, закрыв телефон, сунула его на место.

— Все еще ничего, — прорычала она, повернувшись к Сансу. — А ты так и не вспомнил, где была та поляна, на которой ты нашел его в прошлый раз?

— Нет, — Доги вели его странным петляющим путем, из-за чего было трудно понять, в какой части леса они оказались. — И я сомневаюсь, что они будут в одном и том же месте дважды.

— Тогда шевелись!

Вообще-то они и не замедлялись, и Санс даже хотел с ней поспорить по этому поводу. Молчание обозначало, что ему снова придется слушать этот голос — тот, который каждую свободную минуту нудел: это твоя вина, Папирус сбежал из-за тебя, если бы ты не был таким тупицей, если бы не был таким ужасным, нетерпеливым братом-идиотом, наверное, он все еще был бы дома, а теперь он уже может быть просто кучкой блестящей пыли в сердце леса…

— ПАПИРУС! — крикнул Санс хотя бы для того, чтобы его настоящий голос заглушил внутренний. — ПАПИРУС!

Лес не дал ответа, и Санс напрягся от глубокой боли в душе.

В конце концов, это все на самом деле его вина.

* * *

От ветки дерева напротив отходило восемь веточек поменьше. Остальные было трудно посчитать, потому что на них лежал снег, но вот ветер сдул его, и он снова пересчитал веточки, а потом еще раз, а потом изучил углы, которые они образовывали, пытаясь угадать, сколько градусов в них было, и как бы выглядела головоломка, если бы ему каким-то образом удалось заложить в нее эти углы или числа.

Он проделал это так много раз, что теперь его задача превратилась в бессмысленный набор цифр, вертящихся в голове, но он пытался влить в нее каждую каплю своей концентрации, потому что если отвлечься, то…

Лоза хлестнула по ушибу на голове, и в порыве паники он вернулся обратно в реальность, где две лозы держали его лодыжки, две — запястья, три поглаживали внутреннюю поверхность ребер, одна ритмично сжимала позвоночник и больше, чем он осмелился бы посчитать, скользили внутри таза.

Тело Папируса била сильная дрожь, которая никак не унималась. Грохот костей частично приглушали лозы, облепившие его. Он пытался сделать вдох, и ему казалось, что он задыхается, даже если на самом деле у него не было горла, легких или чего-то еще, необходимого для этого занятия.

— Ты что, игнорируешь меня, Папирус? — спросил Флауи, приблизившись к его лицу.

— Н-нет, нет, нет, нет, нет… — тихо забормотал он — говорить было все труднее. Он сорвал голос от крика. Он так устал, даже если магия все еще не до конца истощилась, хотя ему безумно хотелось обратного. Внезапно он возненавидел свои магические резервы, возненавидел тот факт, что тренировался с Андайн, чтобы у него было больше магии и больше выносливости, сейчас весь его усердный труд обернулся против него же. А он просто хотел выбраться, он не хотел этого…

Но Флауи не остановился, даже когда его магия… взорвалась, разорвав душу, и хлынула наружу. Он не мог вспомнить, что произошло потом, пока Флауи не заговорил снова и не начал все сначала.

Все было слишком резко. Он чувствовал, будто его кости — те, что еще не были сломаны — растрескаются, будто магия снова будет вырвана из него, и утрату уже никогда не получится восполнить, будто душа расколется надвое. Единожды или дважды он пытался вернуть магию, пытался снова втянуть ее в душу, но попытка только отдалась болью в теле, а магия лишь сильнее обезумела.

Вдобавок ко всему он был в абсолютном ужасе. Флауи снова подводил его к этому магическому взрыву, и он боялся того, что может произойти — боялся, что на этот раз просто рассыпется пылью, или его магия навсегда пропадет, или душа разорвется. Он не представлял, сколько это продолжалось, но по его ощушениям уже целую вечность, и никто не пришел. Он не знал, в какой части леса находится, и никто не знал.

В минутном просветлении он вспомнил прошлый раз — точно такая же ситуация, он был вдали ото всех, и никто не нашел его, пока не стало слишком поздно, и как он мог допустить это снова? Как мог быть таким глупцом?

…Может, он это заслужил?

Лозы внутри его таза задвигались быстрее, и он ощутил, что магия вскипела. От этого все его тревоги вернулись с новой силой. И он не смог сделать ничего другого, кроме как снова начать кричать.

— САНС! АНДАЙН! ПОМОГИТЕ!

Лоза ворвалась к нему в рот, обвила верхние позвонки и запрокинула его голову назад. Он подавился, и задохнулся, и его замутило, когда Флауи заглянул ему прямо в глазницы.

— Их здесь нет, Папирус, — прошипел цветок. — Только я.

Лозы задвигались быстрее.

* * *

Несмотря на резкие порывы ветра, она чувствовала себя как никогда расслабленной и непринужденной.

Удивительная удача.

Сначала подростки, которые мучали ее, исчезли из леса. Потом туман наверху немного рассеялся, и ей удалось полюбоваться прекрасным потолком пещеры там, в вышине. Теперь она уловила запах очень вкусных растений — тех, что она пробовала лишь раз в жизни.

О, хвала ангелам за эту ночь!

Снег едва слышно похрустывал под копытами, пока она шла по лесу, изредка останавливаясь, чтобы убедиться, что направление верное. Хотя запах был очень четким, потому что она приближалась с подветренной стороны. Наверное, если бы она отправилась к утесу, то не уловила бы его и потому сейчас радовалась, что решилась на эту авантюру и задержалась чуть дольше, чем ее собратья.

Но когда она снова остановилась понюхать воздух, что-то заставило ее задуматься.

Ветер принес голос.

Ее ноги напряглись, уши дернулись, а глаза превратились в щелки. В этот час тут редко встречались монстры — лес не был пристанищем ни для каких ночных монстров. Тут обитали только птицы и животные, но никто из них не умел разговаривать. Если в такое время в лесах и можно было встретить монстра, то вряд ли его намерения будут чисты.

В ее разуме всплыли образы сноудрейков и айскэпов, злорадно замышляющих какую-то пакость.

Ей захотелось сбежать. Она легко могла вернуться в безопасность пещер на утесе, особенно пока у нее есть фора. Но опять же… вредные подростки или нет, она может обогнать любого в темноте. А этот чудесный запах так и манит…

Что ж… она расслабилась, хотя все ее чувства оставались начеку. Она уже рискнула зайти так далеко, можно рискнуть еще немного.

Она снова двинулась вперед, чуть медленнее и осторожнее, поворачивая уши и улавливая любые звуки.

Звуков стало больше, и они звучали немного знакомо. Она попыталась вспомнить голоса детей и сравнить с этим, но они были разные. Этот голос был старше… может быть, один из часовых или стражей?

Да, наверное, так и есть. Вполне логично, что один из них мог бродить по лесу ночью, и они никогда не делали ничего, способного причинить вред ее сородичам.

И все же… что-то в этом было не так. Зачем кому-то из этих монстров кричать в лесу? Разве что он попал в неприятности? Вдобавок к этому…

Было что-то еще — ощущение в воздухе, которое она не узнавала и поэтому отодвинула на задний план. Но явно происходит что-то странное.

Теперь вперед ее толкало любопытство и желание понять, с чем может быть связана эта странность. Похоже, звуки были в той же стороне, что и источник запаха, что очень даже на руку.

Когда она прошла еще немного, то поняла, почему голос показался знакомым: это тот часовой, которого она встретила несколько дней назад. Хотя он был странноватым, но далеко не злым, так что она не сомневалась, что можно встретиться с ним снова. Но звуки, которые он издавал… такие несчастные.

Звук и запах стали ближе, как и ощущение в воздухе. Сейчас игнорировать его больше не получалось, но от этого все становилось только загадочнее, учитывая, что впереди явно не было других монстров, иначе бы она уловила и их запах. Она почти засомневалась, стоит ли ей идти дальше — в конце концов, не совсем вежливо вмешиваться в чужие дела так запросто — только вот ничего не складывалось. Если происходило то, о чем она подумала, тогда почему это происходит в середине леса, и почему часовой так печалится по этому подводу?

И почему этот запах такой сильный?

Через минуту она подошла достаточно близко, чтобы из-за деревьев можно было увидеть поляну, хотя все еще не понимала, что там происходит. Если она пришла в неподходящее время, то монстр (или монстры) будут слишком заняты, чтобы заметить ее, и она успеет тихо удалиться, так что никто ее не увидит. Определенно.

С этой мыслью она выступила из-за деревьев.

Часовой был опутан гирляндой.

Две пары ее глаз моргнули по очереди, а зрачки сузились. Нет, это не гирлянда, вокруг и внутри него извивались растения. Он выглядел очень странно, и ей понадобилось мгновение, чтобы осознать, что на нем ничего нет, а воздух загустел от очень специфического вида магии, но кроме этого в нем висел такой же густой запах растений… извивающихся, копошащихся растений, которые шевелились так, словно были живыми.

Ее разум попал в ловушку — в том, что она видела, совершенно не было смысла, и на миг она даже подумала, что уснула, и это все сон. Но запах растений и ощущение магии были слишком реальны для сна.

Реальны и очень опасны.

Она снова напрягла мышцы ног, готовясь подпрыгнуть и убежать, бежать подальше и не оглядываться. Если растение — или что бы там ни было — достаточно сильное, чтобы прижать часового к земле, его силы хватит, чтобы поймать и ее тоже.

Но…

Взгляд ее глаз — сначала верхней пары, потом нижней — вернулся к часовому, его покрасневшему лицу, искаженному агонией, к слезам, капающим с подбородка.

Происходящее не было тем, на что он давал согласие.

Глядя на растения, обматывающие его руки и ребра, она переступила ногами и вскинула голову, вспомнив ощущение гирлянды, опутавшей ее собственные рога и переднюю ногу.

Черпая силы из глубины своей души, она сосредоточилась на растении.

В воздухе появились светящиеся снежинки, которые кружились, не обращая внимания на ветер.

* * *

Папирус не знал, сколько еще сможет вынести.

Он в тысячный раз пересчитал хворост, который видел, пытался посчитать ветви на дереве, посмотрел выше и подумал, сколько кристаллов на потолке, потом снова перевел взгляд ниже…

И моргнул, обнаружив, что на дереве прибавилось ветвей.

Он попытался понять почему — может, потому что снег упал с новых веток? — а потом сдался и просто начал считать их, но когда его взгляд проследил за ветвями, он понял, что они не связаны с деревом.

Они соединялись с головой.

Внезапно он увидел в воздухе снег, которого раньше не было, он светился и странно вихрился.

Флауи тоже это заметил, потому что его лозы перестали двигаться, и он, прищурившись, смотрел вверх.

— Что за…

Без предупреждения снежинки, словно градины, обрушились на землю — нет, на лозы Флауи. Ни одна из них не попала в снег, каждая ударила Флауи, оставив глубокие рытвины на его лозах, как будто снежинки делали это специально, как будто их направили…

…Как будто они были магическими.

Взвыв от внезапной боли, Флауи попытался втянуть лозы под землю, в замешательстве озираясь по сторонам.

— Часовой!

Он тут же узнал этот глубокий голос — гифтрот, которой он помог раньше — но это все не могло быть по-настоящему. Мгновение назад Флауи… мучал его, а потом появилась гифтрот?

Раньше, чем он разобрался в происходящем, гифтрот уже была рядом, цепляла рогами лозы, которые все еще копошились внутри, и вытаскивала их, заставляя скелета безудержно вздрагивать.

— Скорее, хватайся за шею. Нам нужно бежать, пока…

Ее голос оборвался хриплым криком, когда что-то врезалось ей в бок и сбило на землю. Папирус узнал белую вспышку — магические пули, которые раньше Флауи использовал на нем. В воздухе появилось еще больше пуль, и все они были нацелены на гифтрота.

Флауи напал на гифтрота.

Флауи…

Он напал на кого-то. Он ранил кого-то. Флауи ранил и его, но это было другое, а сейчас он напал на кого-то еще. Это неправильно, нельзя позволять ему!..

— ГИФТРОТ! — крикнул он, собирая магию. Большая ее часть скопилась в грудной клетке, все еще скручиваясь и свиваясь, но он вытащил ее из груди и придал форму костей. Упомянутые кости дрожали и тряслись, будто хотели принять другую форму, но он сосредоточился, как мог, и заблокировал костями магические пули.

Краем глазницы он заметил, как Флауи отшатнулся в удивлении, а потом поднял свои лозы. «Нет, нет, нет, нет, ты не посмеешь!..»

С гневным криком, Папирус отправил кости в лозы Флауи, заставив того отдернуть их от гифтрота, которая, шатаясь, поднималась на ноги.

— Уходи! — крикнул он — ей, не Флауи. Она ранена, и Флауи мог снова напасть. — Н-найди помощь!

Она зажмурила от боли одну пару глаз, но перевела взгляд второй пары между ним и Флауи и заковыляла прочь.

— Вернись сюда, ты… — голос Флауи дрожал от гнева.

Собрав все свои силы, Папирус поднял из земли костяной частокол и проткнул лозы, которые собирались схватить ее. Флауи взвизгнул, и собственные кости Папируса содрогнулись вместе с его магическими костями — было трудно поддерживать атаки, когда магия хотела принять совершенно иную форму — а потом магия, наконец, лопнула и осыпалась серо-синими искрами.

Он больше не мог — не мог дальше поддерживать атаки, но все было нормально, теперь все хорошо, гифтрот убежала. И он попытался сосредоточиться на Флауи, попытался встать, попытался сурово смотреть на него сквозь боль и истощение.

— Т-ты ранил ее! — крикнул он. Флауи переключил свое внимание на скелета, который начал подниматься на ноги, стараясь заставить свои измученные, побитые конечности слушаться. — Она пыталась помочь мне, а ты ее ранил! З-зачем ты…

Очередная лоза вынырнула из-под земли, схватила его за шею и притянула обратно. Папирус ахнул, вцепился в лозу, но две новые обвили его запястья и оттащили руки, а другие лозы снова впились в лодыжки и позвоночник…

— Папирус, Папирус, Папирус, — Флауи поднялся над землей, вытягиваясь все выше и выше, и, хотя он улыбался, но выглядел таким злым, что Папирус отвел взгляд. — Мне кажется, что ты упускаешь кое-что очень важное!

Папирус не до конца понимал, что Флауи имеет в виду или что собирается делать теперь, но твердо решил, что не хочет этого знать, и закрыл глаза.

Это был неверный ответ, Флауи сжал его челюсть и дернул голову, заставив смотреть на себя.

— Ты говорил, что не хочешь ранить меня, — сказал Флауи, и его лицо расколола очень странная улыбка. — Но раз уж ты все равно решился на это, думаю, будет вполне справедливо, если я сделаю то же самое, да?

Дыхание Папируса участилось, грудная клетка тяжело вздымалась, пока он глотал воздух, пытаясь понять — и одновременно не желая — о чем говорит Флауи.

Постепенно до него начало доходить, что на шее, запястьях, позвоночнике и лодыжках появилось неприятное покалывание. И это ощущение становилось все сильнее — из просто неприятного перерастая в боль. Что-то кололо его, вонзалось в кости, впивалось в чувствительные суставы и межпозвоночные диски…

Лозы покрыли острые шипы, и Папирус взвыл от боли.

Флауи долго разглядывал его, нависая над скелетом, словно уличный фонарь. Сквозь дымку боли Папирус сумел поймать взгляд цветка, и его захлестнула новая волна ужаса, когда он осознал, что было в потемневших глазах Флауи.

Холодное, ненасытное любопытство.

Сам Флауи не двигался, но двигалось все вокруг него. Из-под земли поднималось все больше лоз, и на каждой были такие же длинные острые шипы. Наконец, Флауи склонил голову.

— Нам стоит вернуться к тому, на чем мы остановились, друг?

Душу Папируса как будто сковал лед.

— САНС! АНДАЙН! ПОМОГИТЕ! — закричал он, когда лозы потянулись к нему. — САААААНС!

* * *

Санс не знал, сколько еще сможет вынести.

Неважно, как далеко они прошли — каждый сантиметр этого леса выглядел одинаково. Он мог поклясться, что они ходили кругами, проходили одни и те же деревья, сугробы, кусты. Андайн еще не раз звонила Альфис и запрашивала у стражей отчеты о положении дел, но все было по-прежнему. Лес велик, а ветер работает против них, хотя он постепенно сбавлял обороты.

К этому моменту могло произойти огромное количество ужасов, и не имея иного варианта, разум Санса зацикливался на каждом, как бы сильно Санс ни пытался этого не делать. Хотя неважно, что из этого было правдой, если что-то и имело значение — так то, что ничего хорошего с Папирусом не могло случиться, а Санс не мог его найти.

Когда же этот кошмар закончится?

Тряхнув головой, он попытался сосредоточиться на Андайн, которая шла на несколько шагов впереди (ему приходилось стараться, чтобы придерживаться ее темпа), но если бы она увидела что-то, то уже бы сказала. Лес вокруг был как никогда холодным, мрачным и пустым, а ветер по-прежнему свистел, раскачивал ветви деревьев, и мягко похрустывал…

Он замер на месте.

— Андайн, стой.

Капитан утробно рыкнула и, резко развернувшись, бросила на него недовольный взгляд.

— Что еще…

— Заткнись, — шикнул он, вытянув руку, и прислушался.

Хруст, хруст, хруст, топ, хруст…

Андайн напряглась, подготовив копье.

— Кто там? Покажись!

Хруст, хруст, хруст, топ, хруст, хруст, хруст…

Что-то двигалось к ним так быстро, как осмеливалось, и, хотя было трудно разглядеть фигуру целиком, свет копья Андайн отразился в двух парах глаз. Санс приготовился схватить того, кто бы там ни был, синей магией, когда глубокий голос крикнул:

— Помогите! Часовые!

Напряжение отступило, Андайн опустила копье, а Санс в замешательстве моргнул. К ним, пошатываясь, вышла гифтрот, уверенно ставя на снег три из своих ног, левую заднюю она бережно приподнимала, и беглого взгляда хватило, чтобы понять почему: на бедре выделялся глубокий серый ожог.

— Я позабочусь об этом, — сказала Андайн, подходя ближе. Она опустила копье, на секунду сосредоточилась, и ее правая рука засветилась зеленым. Она поднесла ее к гифтороту, и магия преобразовалась в форму рыб и суши, которые поплыли к ране.

Магия Санса ускорилась, когда он шагнул ближе к гифтроту, если его глаз и мерцал, она никак на это не отреагировала. Андайн не могла тратить свою концентрацию во время лечения на разговоры, поэтому вопросы задал Санс.

— Что случилось? Ты видела…

Взгляд всех четырех глаз сосредоточился на нем.

— Другой часовой в опасности.

Андайн что-то крикнула, но он не услышал. Одновременно его накрыли холод, злость и желание что-то делать, магия отреагировала, повинуясь собственной воле. Она вырвалась из него раньше, чем он успел ее остановить, и внезапно над ними навис огромный хищный череп, блокируя свет кристаллов над головой.

Гифтрот в страхе отшатнулась, но с большей легкостью, чем раньше — травма была залечена. Андайн снова заорала — в этот раз на него — но он проигнорировал, потянулся к гифтроту и уставился на нее сверкающими глазами.

— Отведи меня к нему.

Страх испарился, гифтрот опустилась коленями на снег и позволила Сансу забраться к ней на спину. Без лишних слов он сделал это, держась за ее рога для поддержки, она поднялась и сорвалась с места.

— ПОДОЖДИТЕ, ИДИОТИНЫ! — позвала Андайн и рванула следом, но не так быстро, как ей хотелось бы. Гастер-бластер плыл за ними по воздуху.

Через несколько минут Санс ощутил, как в кармане загудел телефон, но не стал отвлекаться на него. Гифтрот оживилась.

— Ветер успокаивается, — пропыхтела она, и Санс понял, что это значит. Ему не надо было проверять телефон, чтобы знать, что говорилось в сообщениях:

Пахнет цветами.

Пахнет костями.

— НННННГГГРРРРРААААА! — проревела Андайн, и ее голос разнесся дальше, чем раньше. — ЭТОТ УРОДЕЦ УМРЕТ!

Санс не сказал этого, но сквозь пульс магии и боль в душе чувствовал то же самое.

Держись, Папирус. Мы идем.

* * *

Внутрь.

Семь кристаллов складывались в ковш. Ему хотелось объединить их во что-то похожее на ковш, описанный в книгах Санса, но он не был уверен, что это правильное число кристаллов или что форма действительно должна быть такой. Хотя она напоминала ложку, которой он перемешивал спагетти с соусом, так что все равно неплохо, да? Наверное, Санс смог бы…

Наружу.

Если второй раз взять пару кристаллов из созвездия-миксера, то можно собрать еще один, и теперь он видел уже два треугольника — первый в конце ложки — образовывающие ушки над овальной головой. Напоминает персонажа, о котором постоянно рассказывала АЛЬФИС, когда они общались с ней по Андернету. Может, стоит рассказать ей об этом, когда…

Внутрь.

Вот оно! Прямо там! Похоже на копье Андайн! Да, немного упрощенное, но выглядит круто! Андайн всегда такая крутая. Она тоже решит, что это шикарно, он точно знал…

Наружу.

Коробка! У него получилось найти коробку! И она выглядела как Меттатон! Углы, конечно, не идеально прямые, но довольно близко к этому! Если бы только где-нибудь на потолке можно было увидеть больше кристаллов, наверное, получилось бы…

Внутрь.

В Водопадье много кристаллов! Нужно когда-нибудь сходить туда, взять с собой Санса, Андайн и, может даже, АЛ…

Наружу.

Хотя пока что он располагал только этими, но ничего, ему хватит, он изобретательный…

Внутрь.

Вот круг, да, а точки сходятся вместе, напоминая Флау… нет, нет, нет…

Наружу.

ТАМ! Можно соединить кристаллы в длинную кривую, и под определенным углом они будут выглядеть, как… нет, нет, нет…

Внутрь.

Он больше не мог этого делать.

Наружу.

Не мог больше играть в эту игру, она не помогала.

Внутрь.

Санс, где же ты?

Наружу.

Санс, пожалуйста, помоги.

Внутрь.

Прошу, прошу.

Наружу.

Помоги.

* * *

Игра снова становилась скучной.

Крики было интересно слушать только первые полминуты, а потом он заткнул ему рот; слишком уж трудно сосредоточиться при таком шуме. В конце концов, ему нужно следить за ХП Папируса, насколько возможно, и помаленьку применять лечебную магию, чтобы быть уверенным, что все случайно не зайдет слишком далеко. От этого метода было немного больше… ущерба, чем от всего остального.

И кроме того…

Хотя будет приятно посмотреть, как улыбающийся мусор наткнется на пыль родного брата, это можно сделать в любой другой временной линии. А прямо сейчас Папирус нужен живым, чтобы мусорный мешок увидел, насколько сильно, насколько непоправимо он все испортил на этот раз.

Они скоро будут здесь — он точно знал, и на самом деле не расстраивался по поводу гифтрота — по факту это оказалось счастливой случайностью. Наверное, она побежала за помощью. А значит мусорный мешок и те жалкие парни, которых он притащит на хвосте, доберутся сюда раньше, чем станет слишком скучно.

А скучно становилось очень быстро. Папирус перестал реагировать, и даже если он оставался в сознании, больше ничто не могло заставить его сосредоточиться. Можно сломать еще одну кость, но, скорее всего, он просто потеряет сознание от боли, если вообще не умрет. Ох, ладно.

Тутухтутутухтутухтутух

Ах, вот и они! Наконец-то.

Хихикая, он вытащил свои лозы, и они скрылись под землей — как шланг пылесоса, втягивающийся в него, ударяясь об углы и стены по пути. Папирус слишком надорвал голос, чтобы кричать, и лишь тихо поскуливал при этом.

— Ну, вот они и явились. Повеселись, объясняя им все это, Папирус!

Дружелюбно помахав лозой на прощание, Флауи нырнул под землю, и Папирус остался один.

* * *

Магия Санса стучала в костях, глаз не переставая мерцал от безумной энергии. Он не мог вспомнить, когда в последний раз был таким бодрым, таким напуганным. Даже зная, что они на пути к Папирусу, он чувствовал беспокойство — каждый удар копыта по снегу казался лишним, и он чувствовал, будто им понадобятся годы, чтобы достичь цели, хотя они двигались очень быстро. К этому моменту Андайн безнадежно отстала, неспособная поддерживать темп гифтрота, и псы не отправляли больше никаких отчетов.

— Далеко еще? — он понял, что рычит.

— Запах растения пока еще довольно далеко, — пропыхтела гифтрот. — Но часовой ближе.

Потребовалось какое-то время, чтобы слова дошли до запертого в панике разума Санса, но когда это произошло, тот заработал. Сейчас цветок дальше от Папируса? Это значит, что Папирус сбежал?

Впервые за долгое время в душе Санса зажглась искра надежды. Может, через пару мгновений он увидит Папируса, бегущего к ним, и сможет переместить их всех домой или в Водопадье, да, черт возьми, даже в Коридор Правосудия — куда угодно, только подальше от этого богом забытого леса. Туда, где безопасно и нет того монструозного растения, которое он видел в альбоме Папируса. Он может увести брата подальше, а потом убить ту дрянь, и этот кошмар закончится.

Все будет хорошо.

Эти мысли начали успокаивать его магию. Смягчать его самого. Хотя гастер-бластер все так же летел за ними следом. Он сохранял атаку наготове, но сейчас ему хотелось хранить надежду, что Папирус сбежал. Часть его понимала, как это глупо — обычно все его надежды разбивались — но он так сильно хотел, чтобы сегодня вечером хоть что-то пошло правильно…

Гифтрот остановилась, тяжело дыша.

Санс выпрямился и огляделся вокруг в надежде увидеть Папируса. Но высокого скелета, бегущего к ним, нигде не было видно — только темная поляна. Нахмурившись, он соскользнул со спины гифтрота, которая все еще судорожно хватала морозный воздух, слишком измотанная, чтобы говорить.

Но только он отошел от нее, как сразу заметил на снегу вокруг явные признаки борьбы и с ужасом увидел обрывки одежды, разбросанные по поляне. Душа подпрыгнула к горлу, и он бросился к одному из деревьев, за кору которого зацепилась знакомая красная ткань. Он поднял ее, бегло осмотрел, и его душа испуганно застучала в груди.

Папирус не оставил бы свой шарф.

Он медленно обернулся туда, откуда они пришли, и каждая его кость содрогнулась, когда Санс увидел стройную фигуру, распластанную рядом со стволом дерева.

— Папирус?!

Примечание:

Пытайся, пытайся, пытайся опять.

Ему, наконец, удалось освободиться.

Он видел этот шокированный взгляд в глазах цветка, особенно когда удалось призвать шквал атак — ни одна из них, само собой, не попадет по нему — и выставить их, нацелив четко в голову Флауи. Он велел ему больше так не делать, сообщил, что они закончили, и Флауи нужно остановиться. Флауи быстро втянул свои лозы, но не раньше, чем исцелил его, и исчез.

Пришлось повозиться, но ему удалось привести одежду в достаточно приличную форму, чтобы надеть, и он отправился через лес босиком. Дорога домой заняла довольно много времени, но он это сделал. Прямо сейчас осталось только вернуться в свою комнату и поспать, а потом, может быть, завтра, он организует встречу с Флауи и поговорит о его поведении.

Флауи извинится, скелет был уверен. Он скажет, что ему жаль, что он не хотел никого ранить и никогда больше не сделает ничего подобного, и они смогут вернуться к их обычным простым разговорам ни о чем. Может быть, Папирус даже научит его тому, как быть добрее и дружить с другими монстрами. Вроде Санса.

— Папирус!..

Сначала он удивился, услышав голос Санса в лесу, но потом решил, что это логично. Очевидно, брат пошел его искать.

— Папирус, проснись, проснись…

Что за шутка? Разумеется, он не спит! Он спросил Санса, о чем тот вообще, но слова почему-то не выходили правильно.

— Я здесь, Папс, с тобой все будет хорошо, открой глаза…

Но его глаза открыты! И хотя он слышал Санса, но не видел его оттуда, где стоял… сидел? Почему он сидит? Когда он успел сесть?

…Почему все так ноет?

Почему так болит?

Почему так больно…

Больно.

Почему ему больно, почему так больно, словно все тело пронзают сотни копий Андайн. Больно, больно, он не хотел к этому возвращаться, зачем он вернулся?

— Ты меня слышишь?

«Я не хочу возвращаться, не заставляй меня».

— Папс, прошу, посмотри на меня…

Он не хотел, но сделал, размытое зрение уловило только пятна — два? четыре? два? — а потом зрение прояснилось. Прямо ему в глаза смотрел Санс, и огоньки в его глазницах были маленькими и тусклыми.

Это все, что он успел понять, прежде чем боль захлестнула его, угрожая раздавить, но он не мог передвинуть кости, а когда попытался закричать, все, что получилось — лишь болезненный писк.

Больно.

Он хотел вернуться туда, где был раньше — туда, где не было больно, но не знал как. Он не понимал — больше ничего не понимал. Все болело таким образом, о котором ему не хотелось даже думать, особенно в центре — не в середине тела, позвоночнике или грудной клетке, а в самом ядре, и эта боль грозилась уничтожить его, разорвать магию по швам, раскрошить кости в труху.

Санс все еще был рядом, чего-то ждал, какого-то ответа, каких-то слов.

«Санс?..

Моя душа болит…»

* * *

Санс смотрел Папирусу в глаза, потому что боялся, что если посмотрит еще куда-нибудь, его вырвет.

Никогда, даже в худших кошмарах, он не видел брата таким. Темные круги, окольцовывающие его едва открытые глазницы, сами по себе были достаточно плохи, но остальные части его тела…

Кости покрывали глубокие порезы, которые выглядели так, будто Папируса, каждую его кость снова и снова кромсали мясницким ножом, или кололи острым шилом… Кроме того, травмы были не только на наружной стороне костей — по факту, худшие находились внутри, на обратной стороне ребер, вентральной поверхности позвоночника… внутри его таза.

Его несуществующий желудок свело от мучительного сочувствия.

— Все хорошо, все хорошо, — бормотал он, не уверенный, что брат может его слышать. Глазницы Папируса были открыты, но он ничего не произнес, кроме пары слабых звуков. Санс боролся с желанием сжать плечо брата — плечи были так же истерзаны, как и любая другая часть его тела, а он не мог вынести даже мысль о том, чтобы причинить Папирусу больше боли.

Больше, чем он уже причинил.

Он ненавидел себя за то, что так долго не понимал, что происходит, ненавидел факт, что пришел сюда слишком поздно, ненавидел то, что у него нет исцеляющей магии, кстати, об исцелении…

Звезды, он вообще сможет протянуть до прихода Андайн?!

Внезапно его захлестнуло отчаянье, Санс прочистил горло, обнаружив, что бороться со слезами гораздо труднее, чем обычно.

— Бро, я… все неуКОСТЬнительно будет хорошо, верно? Но мне нужно взглянуть на твою душу, ладно?

Челюсть Папирус едва заметно сдвинулась, но за этим не последовало никаких звуков.

— Ладно… — Санс сделал шаг назад, развеял бластер и попытался сконцентрировать свою обезумевшую магию на чем-то полезном. — Ладно, ладно…

Левая рука вытянулась вперед, глаз вспыхнул, и он, наконец, активировал свою синюю магию.

1 ХП.

Магические резервы пусты.

Время замедлилось.

Магия пропала, но до этого он успел почувствовать все.

Никакой ошибки. Он держал душу брата своей магией достаточно раз, чтобы знать, как она выглядит. Чтобы знать, как он себя чувствует.

И душа Папируса сместилась в его хватке.

Не то чтобы она сдвинулась сама по себе, но сместилась, как кусок ткани, который выглядит целым, до тех пор, пока вы его не поднимите, и тогда разрывы становятся очевидны.

В какой-то момент время снова возобновило свой ход, потому что Санс понял, что опускается коленями в снег, а его душа болит… но не такой страшной болью, как душа брата.

Он не мог оторвать взгляд от груди Папируса, а в его разуме застыло зрелище хрупкой смутно окрашенной души и идущей от ее центра тонкой трещины.

* * *

Флауи покачивался вперед и назад, разглядывая землю перед собой. Одна из лоз пробила снег и вырисовывала на нем узоры — круг здесь, кривая там. Конечно, он никогда не был так хорош в этом, как они — они всегда проявляли больше творческих способностей — но он, по крайней мере, добился некоторого сходства.

И он мог сказать, что для маленькой каракули на снегу это выглядело довольно неплохо!

Там был он — во всей своей неприглядной, грязной славе, с огромными слезами в глазницах — цветок случайно нарисовал одну из больших слез поверх его рта, но, ох, хорошо, так эта бесячая улыбка, наконец, превратилась в гримасу.

Но чего-то все равно не хватает…

Поднявшись выше, Флауи снова вытянул лозу и аккуратно выцарапал на снегу сердечко души в груди фигуры и в два быстрых движения разрезал ее пополам.

Вот так вот!

Разумеется, это просто догадка. Он не мог быть точно уверен, как мусорный мешок отреагирует, когда, наконец, решит показать здесь свою отвратную рожу. Но как только это произойдет, он узнает: цветок убрался с поляны, где оставил Папируса, но не слишком далеко. В конце концов, он должен дать себя найти — или, если его не найдут, можно просто вернуться к ним. И тогда он, наконец, сможет увидеть, как закончится игра.

Хотя он уже знал. Он правильно сыграл свою партию — сделал все, что должно было привести к хорошей большой отвратительной трещине в душе мусорного мешка.

…О! Или может… может, он просто возьмет и умрет от разбитого сердца?

Божечки, разве это не что-то с чем-то?

* * *

— Растение недалеко.

Его позвоночник распрямился со слышимым щелчком, и ему понадобилась вся сила воли, чтобы не проорать гифтроту о том, насколько ему насрать на этот цветок прямо сейчас.

Но ему было не насрать, напомнило что-то на задворках разума, потому что если сейчас он плюнет, то цветок просто вернется и снова нападет на Папируса, и снова, и снова, и снова…

Он до боли сжал кулаки и заставил себя сконцентрироваться на текущей ситуации. Андайн будет здесь в любой момент, но он не знал, протянет ли до тех пор Папирус. Но что можно сделать? У него вообще нет целительной магии — ничего. У него нет еды, и он не может телепортироваться, чтобы найти кого-то, потому что не представляет, как найти путь обратно… а это означает, что у него не получится телепортировать Папируса и не потерять при этом шанс поймать тот жалкий сорняк и положить всему конец.

— Часовой? — гифтрот выдернула его из мыслей.

— Лечение, — прохрипел он и услышал, как она переступила за спиной. — Ты это можешь?

— Хммм.

Гифтрот вошла в его поле зрения, склонила голову к Папирусу и опустила уши, из ее рта вырвался еще один тяжелый вздох. Она закрыла нижнюю пару глаз и сосредоточенно прищурила верхнюю. Между ее рогами образовалась зеленая магия, приняла форму подарочной коробки и опустилась к грудной клетке Папируса.

Дрожь пронзила его тело, и пара серых трещин на ребрах затянулась, оставив после себя тонкие шрамы. Кроме того Папирус начал выглядеть как-то иначе, как будто обрел цвет, и Санс отчаянно отогнал любые мысли о том, что это могло значить. Его грудная клетка тяжело поднялась, он снова вздрогнул, и из его горла просочился слабый стон.

Скрипнув зубами от разочарования, Санс посмотрел на гифтрота.

— Это все, что ты можешь?

— Хммм.

В воздухе образовался очередной зеленый подарок и опустился к грудной клетке Папируса, закрылось еще несколько ран, но гифтрот уже взмокла и задыхалась от усталости, из ее пасти вырывались клубы теплого пара.

— Исцеление не сильная моя сторона, — пробормотала она.

Со скоростью, которой он обычно не славился, Санс вскочил на ноги и грубо схватил гифтрота за рога.

— Ты не можешь позволить ему умереть, — выдавил он.

Резким рывком она вырвала рога из его пальцев, обратила на него обе пары своих глаз и прищурилась.

— Зачем, по-вашему, я пытаюсь выследить растение? — тихо прорычала она. Когда он ответил ей непонимающим взглядом, она продолжила: — Какая у него могла быть причина оставлять часового здесь, если не в качестве приманки?

Санс встрепенулся и завертел головой, поддавшись приступу паники.

— Я кое-что смыслю в ловушках, часовой.

Он сухо сглотнул.

— Ты думаешь, это?..

Гифтрот понюхала воздух, а потом покачала рогами.

— Оно так же далеко от нас, как и раньше, но я не знаю, что у него на уме. Мы должны быть начеку, — она посмотрела на Папируса, и ее взгляд смягчился. — …Мне очень жаль. Я понимаю ваш гнев.

Санс сделал глубокий вдох, пытаясь успокоить мешанину своих эмоций — потеря контроля не пойдет ему на пользу и конечно не поможет Папирусу.

…Папирус…

Санс подполз к нему так близко, как осмелился, и сел в снег.

— Бро? — он изо всех сил старался, чтобы его голос не дрожал, и, протянув руку, взял ладонь Папируса. По крайней мере, на ней не было травм. — Ты меня слышишь?

Через секунду голова Папируса немного повернулась в его сторону, и, кажется, в глазницы вернулось немного света. Но он не сжал его руку в ответ.

— Прости. Я… — он тяжело сглотнул, чтобы не дать рыданиям вырваться из груди. — П-прости, что позволил это.

Тело Папируса сотрясла дрожь, и он закрыл глазницы.

— Ему не хватает защиты, — сказала гифтрот, и Санс замер, пока она не продолжила: — На нем нет одежды или меха или чего-то похожего. Можно ли что-то сделать, чтобы он не замерз?

Санс тряхнул головой и заставил себя безрадостно посмеяться.

— Скелеты не мерзнут…

Топтоптоптотоп

В голове Санса одновременно вспыхнули две мысли: Андайн догнала их и Папирус в неподобающем виде.

Шипя проклятия сквозь зубы, Санс сорвал свою толстовку и неловко прикрыл ей нижнюю половину Папируса как раз в тот момент, когда Андайн влетела на поляну.

— Где этот сукин…

Андайн замерла на месте, клубы снега, которые она подняла, медленно осели, а она все так же молча смотрела на Папируса. Желтые отблески ее глаза, сузившегося от страха, четко выделялись на фоне холодного синего пейзажа, Санс слишком хорошо понимал, что она чувствует.

— Прошу тебя, — позвал он дрожащим голосом.

Гифтрот отступила в сторону, когда Андайн, выронив копье, упала на колени и потянулась к Папирусу, бормоча проклятья, смешанные со словами ужаса и отрицания.

— Папс? — прошептала она, положив руку ему на плечо, и тут же отдернула, когда он вздрогнул, тихо постанывая.

Убрав руку, как будто боясь, что он разобьется от прикосновения, Андайн осмотрела скелета сверху вниз, пытаясь оценить ущерб. Санс видел, как ее взгляд скользнул по обрывкам одежды, разбросанным по поляне, и задержался на толстовке, которой он укрыл Папируса. Ее собственное тело содрогнулось, а голос задрожал от плохо сдерживаемой печали и ярости.

— Это он с ним сделал?

Санс не мог говорить, только крепче сжал руку Папируса. Часть его ждала, что гифтрот что-то выболтает, потому что казалось, что это вполне ей свойственно, но когда он покосился на нее, то обнаружил, что рогатый монстр повесила голову и слепо смотрит в снег.

Но он не сомневался, что Андайн сама обо всем догадалась.

Теперь ее взгляд сосредоточился на нем, сверкая чистой ненавистью. Он мог поклясться, что на миг увидел лазурную вспышку под ее повязкой.

— Я убью это.

* * *

Его ничего не заботило.

Санс прочитал его душу и теперь все знал, а Папирус теперь воочию увидел реакцию своего брата. Увидел этот взгляд, полный ужаса и омерзения, увидел, как он опускается на колени в снег, после того, как всего на секунду взял его душу в руки. Его это не удивило, учитывая, как сильно он пострадал. Разумеется, он будет выглядеть кошмарно, он и чувствует себя кошмарно.

Это неважно.

Он уже доказал, что не способен ни на что — быть хорошим стражем, хорошим братом, хорошим другом, даже защитить себя. Взгляд Санса подтверждал, что он был отвратительным мерзким провалом.

Боль уже грозила добить его.

Так почему бы не позволить ей это?

Когда он ощутил, что начинает соскальзывать в оцепенение — а может даже в небытие — его пронзил свежий укол исцеляющей магии в районе грудной клетки. Это возвратило ему несколько ХП и выдернуло в сознание, вместе с ним вернув всю боль, и он не смог унять дрожь, попытался протестовать, но не получилось.

Остановитесь.

Еще одно прикосновение исцеляющей магии.

Хватит.

Он не хотел продолжать существовать. Больше не видел в этом смысла.

Приглушенные голоса вокруг поднялись в гневе — на него, само собой. Даже когда он не мог двигаться, все равно приносил неприятности, все еще причинял боль окружающим. Тогда зачем они хотели исцелить его? Зачем хотели его вернуть?

Он услышал рядом голос — голос Санса — и что-то взяло его руку. Почему? Что происходит?

Приложив все свои силы, чтобы повернуть голову, он увидел, что рядом с ним сидит Санс. Он что-то говорил, Папирус силился разобрать его слова.

— …позволил это…

Он снова вздрогнул и закрыл глаза. «Я знаю, прости, прости…»

Еще слова, на этот раз тише. Санс отпустил его руку, и что-то накрыло нижнюю половину тела. А через мгновение послышался другой голос, который он узнал бы где угодно — Андайн.

Она тоже была зла.

Он не мог посмотреть на нее, не мог, ему не хватало сил, вынести стыд перед Капитаном и другом за свой абсолютный провал. Он больше не хотел быть здесь, хотел только, чтобы все прекратилось…

Боль прострелила плечо.

Она пропала так же быстро, как и появилась, притупившись до ноющей ломоты в костях. Если бы у него оставалась энергия, сейчас он бы тяжело дышал, но дыхание не было чем-то необходимым для скелетов, так что он этого не делал.

Он услышал, как она заговорила снова, и почувствовал гнев за ее словами, но кроме этого… сожаление?..

Конечно она сожалеет, что доверилась кому-то вроде него. Почему он был так туп, чтобы думать, что когда-нибудь станет достаточно силен или умен для вступления в Королевскую гвардию?

Санс снова схватил его за руку, но что-то в этом казалось странным. Он не имел привычки хватать за руки кого-то, на кого злился.

…Разве они не на него злятся?

Как бы отвечая на его вопрос, заговорила Андайн, и он разобрал ее слова:

— Я убью это.

Это. Не его. Но что тогда за это? Или кто…

…кто…

Ужас пронзил его. Он впился в тело сильнее боли и усилил агонию в душе. Глазницы распахнулись, челюсть открылась так широко, как только было возможно, грудная клетка тяжело вздымалась, пока он пытался выдавить слова.

— аааааааАААААА…

Вместо слов его горло покинул хриплый крик, и он снова начал тяжело дышать, пытаясь увидеть что-то расфокусированным взглядом, но он понимал, что сейчас они должны смотреть на него. Ему необходимо что-то сказать. Необходимо.

«Не делайте этого, не убивайте его, я не могу быть причиной чьей-то смерти».

— Н… не… у…

«Пожалуйста, не убивайте его, он может перестать, я не смогу стать лучше, но он все еще может измениться».

— Н-не… уби…

«Прошу, не убивайте моего друга».

* * *

Рот Андайн округлился, гифтрот несинхронно моргала глазами, а из глазниц Санса пропал свет.

Первые слова, произнесенные Папирусом с тех пор, как они его нашли, и они были о защите напавшего на него.

Трое монстров не могли вымолвить ни слова.

— …Но мы не можем все так оставить! — наконец, крикнула Андайн. — Этот подонок все еще рядом! Он не ожидает, что мы…

— Тише! — бросил Санс, его улыбка превратилась в уродливую гримасу.

Она обернулась на него.

— Ты хочешь пощадить этого урода?!

Он снова смог найти в себе силы заговорить, и его голос был низким и смертельно спокойным.

— Я не думаю, что у нас есть возможность отбросить его желания.

— Ты рехнулся!

Закрыв глазницы и делая вдох, он готовил себя, напоминая, что почувствует. Он открыл глазницы — в одной полыхнуло лазурное сияние — и обратил душу брата в синий.

Он мысленно отошел в сторону от потока информации, который лился из души, и сосредоточился на Андайн и гифтроте. Лицо Капитана побледнело, а гифтрот втянула воздух и задержала дыхание. Убедившись, что они получили полное представление, он отпустил свою магию.

Андайн выругалась сквозь зубы.

Тем временем Санс снова закрыл глазницы, собрался с мыслями и сфокусировался, поборов свою печаль, гнев и боль. Ему не нравилось делать все так, но…

Он открыл глаза.

— Я с лихвой позволил Папирусу страдать, и я не намерен продолжать это дальше.

— Тогда что нам делать? — спросила Андайн, и ее лицевые плавники сокрушенно опустились. — Просто пустить все на самотек и надеяться, что это больше не повториться с ним? С нами?

Гифтрот фыркнула, тряхнув рогами.

— Нет, — Санс еще секунду смотрел на Папируса, а потом протянул руку и мягко пожал ладонь брата. Часть его хотела чего-то другого — втянуть в объятия, прижать к себе — но он боялся, что сделав это, может уже не отпустить. — Нет. Этого я не намерен делать, — пальцами другой руки он прикоснулся к чему-то в кармане своих шорт. — У меня есть план.

Наконец, он повернулся к Андайн.

— Последи за Папирусом вместо меня, и вылечи, если сможешь. И убедись, что собаки помогут, когда появятся здесь.

Андайн прищурилась.

— Издеваешься? Хочешь, чтобы я сидела здесь, пока твой слабый за…

— Я не планирую сражаться, — холодно ответил он. — Говорю же, у меня есть план, — потом он повернулся к гифтроту. — Можешь отвезти меня к растению?

Хотя казалось, что она воспряла духом, он заметил, что ее тело слегка поникло. Несмотря на это она кивнула.

— Разумеется.

— Ладно, — он снова развернулся к Андайн. — Дай мне полчаса, или пока собаки не придут. Если я не вернусь, оставь Папса с ними и иди по следам гифтрота.

После этих слов Андайн слегка расслабилась.

— Хорошо, — она пересела ближе к Папирусу и осторожно положила свою руку поверх его.

Поколебавшись, Санс снова подошел к брату и осторожно погладил по голове, старательно избегая любых ссадин и ран.

— Я вернусь, бро. Эта штука никогда тебя больше не обидит.

Челюсть Папируса дрогнула.

— Бу… дь… ос… то…

— …Буду, — Санс еще секунду смотрел на брата, а потом обратился к гифтроту. — Выдвигаемся?

Она кивнула и опустилась коленями на снег. Он быстро оседлал ее, держась за рога.

— Отвези меня туда, а остальное оставь на меня.

— Понятно.

И с этим она побежала.

* * *

Папирус слышал, как они уходят. Он хотел позвать Санса, но голос снова перестал ему подчиняться. Он не имел понятия, что задумал его брат, но это вызывало беспокойство — что Санс сделает с Флауи? Что Флауи сделает с Сансом?.. Что если Флауи сделает с Сансом то же самое, что сделал с ним?!

Что-то ярко-зеленое блеснуло рядом с его грудной клеткой и шеей, и он вскрикнул — куда тише, чем раньше.

— Шшш. Держись, — Андайн старалась, чтобы ее голос звучал мягко, но насколько он знал ее, это ненадолго.

Еще больше исцеляющей магии просочилось в его верхние позвонки и ребра, облегчив дыхание. Его грудь тяжело поднялась, и он застонал.

— Почти…

К нему медленно пришло осознание, что ХП потихоньку увеличивается, и вместе с этим пришло ощущение ран на груди и шее. Он не думал, что возможно почувствовать больший стыд, чем он уже чувствовал, но вот он здесь — пытается сдержать всхлипы и стоны боли, которые сейчас, когда к нему вернулся голос, пузырились внутри. Но все старания прошли напрасно, потому что слезы снова начали собираться в глазницах.

— Тебе, эм… должно быть больно, да? — спросила она, пошевелив лицевыми плавниками. — Слушай… не стесняйся. Я… — она прикусила губу, — я плакала, когда Азгор как-то раз навалял мне на тренировке… Немного так.

Несмотря на то, как жалко, насколько ужасно он себя чувствовал, Папирус не смог сдержать тихий смешок, услышав неловкость в голосе Андайн.

— Эй! — крикнула она, и в ее тон вернулась привычная грубость. — Я приказывала тебе смеяться?!

И вся легкость мгновенно пропала, ее заменил ужас, скелет вздрогнул — он снова напортачил, расстроил Андайн, разозлил ее…

— П-прости, Андайн, прости!..

— Ох, черт возьми, я просто пошутила, Папс! — поправилась она, и ее голос снова стал мягче. — Агх, просто… иди сюда.

Не успев даже возразить, сказать, что не может двигаться, скелет ощутил, что Андайн подсела ближе и прислонилась спиной к дереву. Она взяла его под руки — ох, как больно! — и он схватил воздух ртом, когда она перетащила его к себе на колени. Боль прострелила его таз и позвоночник, заставив кричать:

— Нет, нет, нет, нет, нет!

Но к его удивлению, он услышал, как Андайн расстегнула пальто, и моргнул, когда она укрыла его полами, прижимая к своему теплому телу. Практически агония для его нижней половины, но, опять же, сидение на холодной земле было не лучше.

— Все хорошо, все хорошо, — шептала она, обвив его руками, но не крепко — так, чтобы не навредить. — Я не сделаю тебе больно и удостоверюсь, что никто больше этого не сделает.

Еще одна дрожь прошила его тело, и он закрыл глаза, в разуме кишели мысли… он мой друг, но я ранил его, и поэтому он сделал это со мной, это моя вина, не его…

Он ощутил, как ее грудь заколыхалась от неловкого, вымученного смеха.

— Ты всю мою футболку слезами устряпал, чувак, — сказала она, осторожно утирая его лицо рукой. Он и не понял, что снова начал плакать, но слишком сильно устал, чтобы остановить поток слез. — Эх, я в этом вообще не шарю…

— Э-это… — заикаясь, начал он, не отрывая взгляд от собственной грудной клетки. Хотя ее магия исцелила несколько ран, он все еще видел тонкие шрамы, оставшиеся на их месте. — Э-это… м-моя вина.

— Что это? — на автомате спросила Андайн, но секундой позже опомнилась. — Нет! Почему ты так думаешь?!

«Потому что я сказал ему, потому что он спросил, а я сказал, потому что я обидел его, потому что я плохой друг, потому что я все равно это заслужил…» Мысли роились в его голове, но он ничего не сказал. Душа была слишком тяжелой, и слишком легкой, и слишком хрупкой, чтобы выдержать разговор, как будто она могла разрушиться или вытечь через грудную клетку, а, может, все сразу. Он попытался поднять одну руку, чтобы прижать ее к ребрам, но не смог найти сил даже на это.

— Послушай, Папирус, это вовсе не твоя вина, — сказала она, несильно сжимая его. Он поднял на нее взгляд и вздрогнул, увидев, что она смотрит на его ничем не прикрытые ноги. — То, что эта дрянь сделала с тобой… это… это непростительно. Никто не заслуживает подобного, особенно ты.

На удивление, ее голос слегка дрогнул, и было похоже, что она попыталась скрыть это за повышенной громкостью.

— Что за больная тварь! Ни один монстр в Подземелье не посмеет причинить кому-то такую боль! Мы же не люди! Мы не должны вести себя, как они!

Блеск в глазах Андайн заставил Папируса безудержно вздрогнуть — он понимал, что она злится от его имени, но видеть ее такой из-за того, что он влип в неприятности…

— Я убью его, — прорычала она, оскалив желтые клыки, и глазницы Папируса в тревоге распахнулись. — Я вырву этот сорняк из земли и буду пронзать его, пока…

— А-Андайн, нет! — вскрикнул Папирус, слезы снова заструились по его скулам. — Н-нет, нет, н-не делай этого, пожалуйста, пожалуйста…

Над ними повисла давящая тишина, смешанная с тяжелым напряжением. Папирусу потребовалось мгновение, чтобы осознать, что не он один трясется — Андайн тоже дрожала, все так же прижимая его к своему телу. Посмотрев в сторону, она вытерла лицо тыльной стороной ладони, облаченной в перчатку.

Сосредоточившись на том, чтобы успокоить свое дыхание, она потянулась к нему и нежно погладила по затылку, огибая ушибы. Папирус закрыл глаза, стараясь игнорировать боль и вместо этого сосредоточиться на ощущении ее пальцев, поглаживающих голову, на звуке ее дыхания, на биении ее души — сильной, надежной и ноющей от боли.

— …Прости, Папс, — пробормотала Андайн, наконец разбив молчание. — Я не очень хороша в таком. Но…

Она слегка передвинула его в объятиях, и он открыл глаза, когда она осторожно откинула полы своего пальто.

— Я смогу это сделать.

Папирус моргнул, частично, чтобы избавиться от слез в глазницах, частично из-за зеленого сияния, текшего от рук Андайн.

— Я не врач, но я могу хотя бы немного помочь, — она прижала ладонь к его голове, и он ощутил, как исцеляющая магия просачивается в его затылок и челюсть.

Даже если он чувствовал, как рассасываются ушибы и затягиваются ссадины, исцеляющая магия ничего не могла поделать с болью в душе. Даже если его тело исцелится, что потом? Он никогда не сможет вступить в гвардию. Он никогда не сможет снова посмотреть Андайн в глаза, как своему Капитану. Черт, да он даже сомневался, что сможет снова вернуться к обязанностям часового. Он никогда не вернется к тому, что имел раньше. Никогда… никогда…

Его правую руку свело болью, и он вскрикнул. Постепенно давление и боль уменьшились, но не исчезли полностью, и ему потребовалось время, чтобы понять, что Андайн сжимает его руку. Он взглянул на нее и с удивлением встретился с ее широко открытым глазом, зрачок сжался, а губы оттянулись назад, обнажив клыки.

Она казалась… испуганной?

— Н-не делай так, — ее дыхание сбилось, и Папирус задался вопросом, что она могла увидеть. — Я прослежу, чтобы этот сопляк не добрался до тебя снова, и твой брат вернется, и мы выведем тебя из этого леса и отведем к тому, кто сможет тебя подлатать. Хорошо?

Он не услышал последнюю часть — упоминание брата накрепко застряло в голове.

Санс!..

— Ч-что… ч-что Санс собрался делать?..

От этих слов Андайн вздохнула и отвела взгляд.

— Я не знаю… но лучше бы ему поторопиться.

Папируса захлестнуло беспокойство: что если Флауи нарушит свое обещание и ранит Санса? Если Санс ранит Флауи и только разозлит его? Что если… что если…

Андайн внезапно встрепенулась, а потом наклонилась, чтобы заглянуть ему в глазницы.

— Эй, — теперь в ее взгляде была уверенность, которая производила впечатление, даже если на девушке не было брони. — Пора приниматься за обязанности часового.

Папирус моргнул. Она серьезно?

— Н-но…

— Мне нужно, — она поправила его положение и пересадила выше на коленях, — чтобы ты высматривал и выслушивал псов. Не отключайся. Не утопай в своих мыслях. Это важно, часовой. Дай мне знать, если ты увидишь или услышишь, что они приближаются к нам. Понятно?

Она была серьезна. Он так устал и не понимал, почему она не могла сделать все сама, но… мысль о том, чтобы дать кому-то другому мучиться, была невыносима. В нынешнем состоянии потребуется вся его концентрация, но он может с этим справиться.

— Д-да, Капитан.

— Хорошо, — положив руку ему на спину, она снова начала разжигать исцеляющую магию. — Не отвлекайся ни при каких условиях, часовой.

Когда Папирус ощутил, что исцеляющая магия начала просачиваться в его кости, у него снова возникло искушение погрузиться в мысли о своем состоянии. Но… нет, Андайн дала ему задание, и он не имел права провалить его. Не снова.

В лесу царила тишина, псов нигде не было видно, но он следил за окружением. Он будет хорошим часовым.

Он должен.

* * *

Душа Санса бухала в такт копытам.

Ему приходилось прикладывать все возможные силы, чтобы сдержать магию в узде, чтобы не дать проявиться очередному гастер-бластеру, чтобы подавить сияние в глазнице, чтобы не позволить абсолютной ярости сожрать его живьём.

— Мы… близко… — пропыхтела гифтрот. Ее речь становилась все невнятнее, и Санс бегло подумал, как много она бегала по лесу сегодня вечером. И, наверное, то, что она таскает его на спине, никак не идет ей на пользу. Нужно будет найти способ отблагодарить ее позже, как только они закончат задуманное.

Если это когда-нибудь закончится.

В его разуме снова возникло видение брата — лежащего сломанным на поляне, неспособного двигаться, едва способного говорить — и мысль, что он сам довел ситуацию до подобного, лишь сильнее подхлестнула его гнев, который грозился взорваться шквалом опасной магии.

«Нет, — напомнил он себе. — План сработает. Должен».

— Скоро, гифтрот? — спросил он, сосредоточившись в основном на том, чтобы удержаться у нее на спине.

— Я-я… я дум…

Мир накренился, и гифтрот внезапно оказалась в нескольких метрах от него, хрипло крича. В его разуме все перемешалось, но на краткий миг он подумал, что она, должно быть, оступилась и отправила его в полет. Вот только он не помнил, как она падала, и не помнил удара об землю.

Он попытался встать, но ноги встретили пустое пространство.

Он напрягся, чтобы поднять руки, и понял, что они крепко прижаты к телу.

Мир медленно пришел в норму, и он ощутил, как его магия пульсирует внутри — холодная, безумная и пугающая. Краем глаза он заметил гифтрота, подвешенную в воздухе, точно так же, как и он, с помощью нескольких лоз, обвитых вокруг ее тела. Копыта били по воздуху, и она потрясенно мотала головой.

— Ловушка… — прохрипела гифтрот, все четыре глаза закатились. — Л-ловушка…

— Верно!

Высокий жизнерадостный голосок пронзил его, ударив мощным ощущением дежавю. Он чувствовал, что должен был узнать его, но не узнавал.

Хотя на самом деле знал, кто это.

А теперь и заметил, когда тот выпрыгнул между деревьев неподалеку. Но, внезапно, он нырнул в снег и через миг возник всего в шаге от них.

Скелету потребовалась вся его сила воли, чтобы не отвести от этого взгляд.

Это был золотой цветок — Санс узнал бы его где угодно — но у него было лицо. Набросок Папируса оказался даже точнее, чем скелет думал, начиная от количества лепестков и заканчивая тем, как стебель поддерживал бутон, но все же…

Рисунок не передавал — не мог передать — явную ненормальность штуки, представшей перед ним. Пока он разглядывал растение — не растительного монстра, а именно растение, которое двигалось, словно живое дышащее существо, так, будто у него была своя воля — по его метафорической коже ползли мурашки. Особенно пугало то, как цветок покачивался и дрожал, словно ребенок, едва сдерживающий свое волнение перед открытием долгожданного подарка.

И помимо этого было кое-что еще — он ощущал это, он всегда мог чувствовать это в монстрах, и сейчас такое же ощущение исходило от этой штуки, чем бы она ни была.

У него был УР.

— Божечки, ну вы, ребята, конечно, и тупые! Поверить не могу, что вы решили, будто сможете так просто достать меня! — оно смерило Санса взглядом, оно расплылось в глумливой ухмылке, демонстрирующей зубы. — Разве ты не был ученым когда-то, а, мусорный мешок? Мне казалось, что ты должен быть умнее!

Первое, что он сделал, прежде чем ответить — попытался обратить эту вещь в синий. Даже не протягивая руку для фокусировки, он все равно мог пользоваться магией, вот только что-то было не так. Его магия не находила внутри этого существа ничего, за что можно было зацепиться.

Внезапно он осознал, в чем дело, и ему с трудом удалось сдержать крупную дрожь.

Несмотря на нарастающий ужас, Санс не позволил себе ничем выказать свою реакцию. Он продолжил фальшиво улыбаться, стараясь, чтобы его улыбка не превратилась в гримасу.

— Ага, — ответил он, удерживая голос настолько спокойным, насколько было возможно. — Походу, немного подрастерял сноровку.

Цветок на миг наморщил лоб, а потом его взгляд стал безразличным.

— Не то чтобы мне было какое-то дело! — сказал он и тут же вернулся к своему отвратительно жизнерадостному поведению. — Я не мог дождаться, когда поговорю с тобой.

— Мог бы сделать это в любое время, знаешь ли, — ответил Санс, приподняв надбровную дугу. — Обычно я довольно свободен и ничем не связан.

Черты цветка определенно исказила вспышка раздражения, ухмылка Санса от этого стала немного более естественной, но ненадолго, лишь пока он не вспомнил, что натворил этот цветок.

Внезапно гифтрот захрипела, вскинула голову и замолотила конечностями по воздуху. Санс повернул к ней череп, и ему потребовалось лишь мгновение, чтобы понять, что лозы вокруг ее груди и живота затягиваются. Он быстро повернулся к цветку.

— Это, по-твоему, шутка, улыбающийся мусор? — прорычал он. — Разве что тебе наплевать на эту зануду, — он сделал паузу, и уголки его рта дернулись. — Или на своего брата.

Тело скелета невольно напряглось, а магия внутри забурлила. Он отчаянно попытался сдержать ее и заставить тело снова расслабиться, но было уже слишком поздно, довольный собой цветок расплылся в широкой злорадной улыбке.

Он добился нужной реакции.

— Да, — сказал он, приближаясь к Сансу. — Тебе ведь и правда наплевать на все, что касается твоего брата, верно?

Санс заставил себя улыбаться, даже если чувствовал, что должен делать совсем не это. Не реагируй. Не реагируй. Не реагируй. Не реагируй.

Но, похоже, цветок не собирался так просто отступать. Он вытянул стебель вверх, выше, чем можно было ожидать от его габаритов, и почти прижался к лицу скелета.

— Хах, даже отрицать не будешь?

Не реагируй, не реагируй, не реагируй…

— Ты ненавидишь его, правда?

Не реагируй, не реагируй…

Наконец, улыбка цветка потухла, а на лбу появились морщины.

— …Что ж, — сказал он, тряхнув лепестками. — Как я и говорил, похоже, до этого гифтрота тебе совсем нет дела.

Гифтрот снова закричала, Санс в отчаянии повернулся к ней. В этот раз она выпучила глаза, и в воздухе рядом с ней начали сливаться белые точки… снежинки?

— Ох, нет, нельзя!

Виноградные лозы вокруг Санса затянулись, и его кости напряглись, отчаянно сопротивляясь хватке, чтобы сохранить единственное очко здоровья.

Цветок еще немного подержал его так, заглядывая ему прямо в глазницы, а потом перевел взгляд на гифтрота, которая настороженно наблюдала за ними.

— Если один из вас атакует меня, я раздавлю другого. И так, чисто для справки? У него всего одно ХП.

Гифтрот судорожно выдохнула, и волшебные снежинки растаяли.

— У-ужасное растение…

— И ты, — он снова качнулся ближе к лицу Санса. — Тебе лучше быть поразговорчивее, иначе я сломаю твой позвоночник.

Так что он заговорил, сказал пару ласковых, которые заставили цветок ухмыльнуться.

— Тц, следи за языком! — съязвил он, насмешливо склонив голову. Но лозы немного ослабли, дав гифтроту вздохнуть чуть свободнее, так же как и ему. — Но раз уж мы снова говорим, давай-ка вернемся к делу: скажи мне, ты ненавидишь своего брата?

Он больше не мог поддерживать улыбку, но, по крайней мере, попытался сохранить бесстрастное выражение.

— Нет, — прошептал он.

— Серьезно! Не надо меня дурачить. В смысле, я к тому, что ты позволил ему выйти из дома так поздно ночью… — скелет не успел возразить, а цветок отклонился, поднял из-под земли очередную лозу, приложил ее кончик к одному из листьев, делая вид, что подсчитывает что-то, загибая пальцы, и продолжил: — Так, дальше ты не сделал ровным счетом ничего, чтобы помочь ему, без предупреждения привел постороннего в дом, старательно скрывал его провал от него самого, чтобы у него не осталось другого варианта, кроме как выяснять все самому… О! И давай не будем забывать, что ты вторгся в его личную жизнь: пробрался в его комнату под покровом ночи, чтобы выведать его мысли, — он склонил голову. — Какая забота с твоей стороны.

Ярость вскипела в Сансе, и он не смог сдержать дрожь.

— Т-ты шпионил за нами!..

— Ага! Но, эй, не моя вина, что я на самом деле что-то обнаружил. Я мог бы шпионить за тобой и узнать только, что ты хороший заботливый брат, а может даже еще лучше — тот, кто вообще не дал бы ему вляпаться в эти неприятности! — его лицо пугающе изменилось, стало более злобным и теперь походило на второй рисунок Папируса.

Но это не было так ужасно, как обвинения, выдвинутые против Санса растением — все правдивые.

«Но… нет, нет, сосредоточься, Санс, он просто отвлекает внимание от…»

— А что насчет тебя? — спросил скелет, глядя в темные, похожие на провалы, глаза цветка. — Зачем ты так поступил с Папирусом?

От этого лицо цветка вернулось в норму — насколько может быть «нормальным» ожившее растение — и он хитро улыбнулся.

— Любопытно было.

Ярость пронзила его тело, заставив каждую кость напрячься.

— И все?!

— Любопытно было, — продолжил цветок, — как сильно ты на самом деле заботишься о своем брате. Как на самом деле близки ваши души. Как сильно я могу ранить его, пока вся эта боль, в конечном итоге, не выплеснется на тебя, — он качнул головой. — И ответ куда интереснее, чем я думал. В смысле, если бы ваши души на самом деле были так близки, то ты бы знал, как помочь ему, ведь так?

Это снова перевернуло все с ног на голову. Он понимал, к чему ведет этот разговор. Понимал, что цветок пытается вывести его, но не мог возразить — его разум оказался слишком занят, исторгая из себя оправдания, придумывая, почему цветок был неправ, потому что он должен быть неправ. Но душа ныла, и он покачал головой.

— Я пытался, — прохрипел он. — Я перепробовал все, что мог придумать.

— Ну, что ж, похоже, ты так и не придумал то, что действительно могло помочь. Видимо, ты не так уж и хорошо знаешь своего брата, — прошипел цветок, наклонившись вперед и вглядываясь в глазницы Санса. — Ты можешь пробовать, сколько тебе влезет, и все равно ничего не добьешься. Можешь стараться и стараться изо всех сил, но твоему брату станет только хуже, ты никогда ничего не делаешь лучше. Все неприятности из-за тебя.

Теперь скелет дрожал сильнее, даже если лозы сдерживали его. Он хотел бы взять себя в руки, но цветок узнает и снова может ранить гифтрота…

— Я-я все еще могу помочь ему. Я сделаю все, что только возможно, могу…

Цветок, откинув голову назад, разразился визгливым хохотом и смеялся, пока из его глаз не потекли слезы, которые застыли на его лепестках.

— О! — выдохнул он, вытирая лицо лозой. — Я знал, что ты комик, но это было просто нечто!

Он снова встретился взглядом с Сансом, и его лицо прорезала зубастая улыбка.

— Все, что ты можешь — недостаточно, — внезапно его черты смягчились, он наклонил голову и спросил тихим голосом: — Хочешь, я открою тебе секретик?

Ответит он или нет, не имело никакого значения, поэтому он промолчал. В этом вопросе у него не было выбора, и цветок это знал.

Так что он наклонился ближе и прошептал:

— Он рыдал и звал тебя.

Санс перестал дышать.

Перед его внутренним взором промелькнула непрошенная картина — туманная, но достаточно реалистичная — Папирус, подвешенный на лозах так же, как и они сейчас, растение, делающее с ним все, что вздумается. Скелет кричал и звал брата, а его голос уносил ветер. Папирус…

Он моргнул и дернулся в путах.

Папирус?!

Каким-то образом Папирус был здесь. Он не понимал, как так вышло, но внезапно осознал, что смотрит в сведенное болью лицо брата, которое замерло в считанных сантиметрах от его.

— САНС! ПОМОГИ МНЕ, САНС! — и это был голос Папируса, определенно его, но Санс точно знал, что не смог бы так четко это представить…

Ему потребовалось время, чтобы понять, что лицо брата обрамлено золотыми лепестками. В груди болезненно кольнуло, и вместе с этим пришло осознание, что это цветок — он взял лицо его брата, он говорил голосом его брата…

— СААААААААНС! — закричал он, покачивая головой. — САНС, ПОМОГИ МНЕ, ПРОШУ!

Скелета прошиб холодный пот, его трясло, и он не смог сдержать свой дрожащий голос:

— Х-хватит.

По лицу Папируса — цветка — потекли слезы.

— С-С-СААААНС! П-П-ПОМОГИ! ПРООООСТИИИИ!

— Х-хватит, остановись, пожалуйста, — он чувствовал капли пота, теперь бегущие по его лицу — а пот ли это? — а душа разрывалась и болела, магия кипела, бурлила, действовала, повинуясь собственной воле, и он не мог остановиться. — Пожалуйста, прошу.

— СААААНС, П-ПО-аааааааааа— ПОМОГИ! ПРОШУ, С-СПАСИ МЕНЯ! ПРОСТИ-ииииааааа! НЕ БРОСАЙ МЕНЯ ЗДЕСЬ! СААААНС…

— ХВАТИТ!

Пронзительный визг наполнил воздух, и лицо Папируса исчезло, ему на смену пришло жестокое, вытянутое лицо цветка, освещенное яростным сиянием сырой магии.

Но, кажется, его не волновала нависшая над ним опасность попасть под беспощадный удар. Вместо того, чтобы шарахнуться назад, он перевел взгляд на гифтрота, которая снова захрипела в ужесточившейся хватке лоз.

Тело Санса продолжало колотить от гнева, печали, боли, от попытки сдержать появление гастер-бластера, который хотел проявиться и излить все его эмоции одним неистовым взрывом. Потребовались почти все его силы, но, в конечном итоге, атака растаяла и исчезла в мерцающих серых хлопьях отработанной магии.

Он больше не мог думать. Единственное, что регистрировало его сознание — эхо мучительных криков Папируса, зовущего брата, который пришел слишком поздно, чтобы спасти его.

Вот почему. Вот почему он никогда ни к чему не прикладывал усилий…

…но поэтому же ему нужно постараться сильнее.

Ради Папируса.

Лоза коснулась его лица, прямо под глазницей, и он вздрогнул.

Убрав лозу, цветок посмотрел на нее и усмехнулся.

— Вот ведь плакса, — выплюнул он.

Его глазницы потемнели, и он больше не мог видеть. Он едва мог чувствовать, как лоза сжимает его, или холодный воздух вокруг. Единственное ощущение, в котором он был уверен — острая боль в душе.

— У-ужасное растение…

Он услышал скрип сжимающегося стебля.

— Это все, что ты собиралась сказать?

— Ты… и-и сам не безвинен, — выдохнула она. — Брат часового пытался помочь ему… что гораздо больше… чем можно сказать о тебе…

Зрение Санса вернулось, он моргнул и посмотрел на цветок, который теперь уставился на гифтрота.

— Откуда тебе знать? — прошипел он.

— Я видела тебя, — ответила она, ее грудная клетка поднималась с видимым усилием. — Ты держал часового… надругался над его магией… против его воли… отвратительный…

— Надругался? Пф! — он пренебрежительно взмахнул лозой, как будто гифтрот только что описала не один из самых ужасных актов, который можно совершить с монстром, а какую-то мелочь. — Я просто играл, и все! Я хотел поэкспериментировать, попробовать новое. Понимаешь?

Очевидное легкомыслие в словах цветка поразило Санса ужасом и вывело из ступора. Он подтянулся вверх, насколько позволяли связывающие его лозы, и посмотрел на цветок, который сейчас опустился к земле, ближе к гифтроту.

— Т-ты тот… кто совершил столь мерзкий акт… ты н-не можешь осуждать… брата часового…

— Ой, умоляю. Как будто провалы его брата не хуже.

Санс сжал руки в кулаки и внезапно ощутил, как что-то перекатилось в кармане. И тут все резко вернулось — план, у него ведь был план, и сейчас единственный шанс…

— Он бы не совершил ничего н-неверного, если бы не т-ты…

— Да, да, может быть, я был немного груб. Ну, и что, по-твоему, мне сейчас с этим сделать?

Наконец, Санс смог вернуть свой голос и, вытащив что-то из кармана, сосредоточился на определенном месте на земле.

— Отправиться в ад, — выплюнул он.

Цветок качнул головой назад и с недоумением посмотрел на него.

— И пока ты там… — в мгновение ока он пропал из пут цветка и, появившись прямо перед ним, сдернул колпачок и ударил, — подумай о том, что ты натворил, у тебя на это будет предостаточно времени.

* * *

— К-Капитан! Андайн! Я их слышу.

— Хннннн?.. — простонала Андайн, поднимая голову и пытаясь добиться, чтобы окружение не расплывалось перед глазами. Если бы у нее были оба глаза, скорее всего, сейчас для нее все двоилось бы. Боже, какой сегодня день? Она чувствовала себя так, будто лечила часами, но не успела даже толком закончить с грудной клеткой. Как врачам это удается? — Что?

— П-псы! — крикнул Папирус. — Они близко!

— О… О! — она выпрямилась, и в позвоночнике что-то хрустнуло — вау, как же это было кстати — и, само собой, она тут же услышала лай и вой, доносящиеся с двух разных направлений и быстро приближающиеся. — Ты прав! Отличная работа, Папс!

— Э-эм… — вздрогнув, он поерзал у нее на коленях — чрезвычайно неприятное движение из-за того, что кости потерлись об ее одежду — и позволил себе без сил упасть на ее грудь и живот.

— Что такое? — спросила она, с недоумением глядя на скелета, а потом моргнула.

Ах, да. Он, вроде как, немного не одет, мда?

— Пфф. Иди сюда, — подобрав полы своего пальто, она снова укутала его. Убедившись, что он должным образом укрыт — как ее пальто, так и толстовкой Санса — она обняла его руками. — Я бы одолжила тебе свои штаны, но моя чешуя, типа, замерзнуть может.

Она заставила себя посмеяться, но понимала, что он очень, очень не хотел быть увиденным так. И причину она тоже понимала, хотя ей была противна сама только мысль об этом. То, каким они нашли его, одежда, разбросанная повсюду, и то, как Санс прикрыл нижнюю половину его тела…

Мысль, что какой-то больной урод оказался не только достаточно жестоким, но и достаточно мерзким, чтобы сделать что-то подобное — и не просто с кем-то, а с Папирусом, с самым милым растяпой-скелетом, которого она когда-либо встречала…

Звезды, ей хотелось вонзить копье в лицо той мрази.

— Капитан Андайн! — позвала Догаресса, а следом за ней гавкнул Малый Пес.

— Капитан! — голос Догами почти перекрыл протяжный вой Большого Пса.

Просунув одну руку под колени Папируса (стараясь при этом не дать упасть толстовке Санса) и обхватив второй скелета за плечи, Андайн поднялась, наконец-то распрямив усталые ноги.

— Мы здесь!

Папирус еще сильнее задрожал, сжался и спрятал лицо в пальто, как будто ему было стыдно. Ужасное зрелище, особенно учитывая, что скелет крайне редко чего-то стыдился.

Наконец, собаки вышли к ним и беспокойно обнюхали поляну. За этим последовала серия громких чиханий Большого Пса, который попятился, зажав хвост между ног. Папирус дернулся от этих звуков.

Должно быть, Андайн пробормотала ему тихие слова поддержки, но бедный парень так смущался, что не слышал ее, тогда она просто покрепче прижала его к груди.

— Все в порядке, Большой Пес, — сказала она, окинув взглядом скулящего стража. — Ты можешь отойти подальше от запаха, если тебе нужно. Мы уже нашли Папируса.

Догами оторвался от осмотра местности и с энтузиазмом повернулся к Андайн.

— Папирус невредим?

Лицевые плавники Андайн дернулись, и она опустила взгляд на скелета в своих руках.

— Теперь он с нами.

Снова подняв глаза, она заметила Малого Пса, обнюхивающего клочки разорванной одежды. Уши стражника поникли, и, скуля, он поднял обрывки.

Возможно, псы и не выглядели грозно, но они не без причины состояли в страже. Малый Пес посмотрел на лоскуты в своих руках, на Папируса, потом на Большого Пса, который стоял в отдалении, тихо скуля, что не имело совершенно ничего общего с его сопливым носом. Тем временем Догами подошел ближе и взглянул на Папируса.

— Как ты себя чувствуешь, часовой? — спросил он.

Папирус поежился в ее объятиях.

— Вел… иколе… — начал он, а потом сглотнул. — М-мне уже лучше.

Звезды, от того, как он говорил, ей хотелось кинуть кого-нибудь через плечо.

— Пахнет цветами, — позвала Догаресса, привлекая к себе всеобщее внимание. Она указывала на запад, в том направлении, куда ушли гифтрот и Санс. — В той стороне!

— Ладно, парни, — сказала Андайн, поудобнее перехватывая Папируса. — У Санса, вроде, был какой-то план, так что он ушел вперед. Мы пойдем за этим цветком и найдем его. — Скелет напрягся в ее руках, поэтому она добавила: — Но не нападайте на него, всем ясно?

Собаки в замешательстве переглянулись, но никто не осмелился усомниться в приказе Капитана.

— Так точно!

Внезапно ей в голову пришла одна мысль, и она развернулась к Догам.

— Но сперва… Догами? — Пес посмотрел на нее. — Дай мне свой плащ.

Пес без колебаний снял плащ, под которым оказались кожаные доспехи. В сочетании с его мехом они не дадут ему замерзнуть. Так как руки Андайн были заняты, он накинул плащ ей на плечо.

Убедившись, что плащ не соскользнет, она бросилась прочь с поляны, подальше от взглядов псов. Андайн поставила скелета на ноги, все еще придерживая за плечи, и расстегнула полы пальто. Скелету едва хватало сил, чтобы прижимать к себе толстовку Санса, его ноги дрожали, и она слышала напряженный стон, вырвавшийся из его горла, поэтому Андайн постаралась все сделать быстро.

— Вот, Папирус, — прошептала она, накидывая плащ Догами ему на плечи. Он был немного короток и доходил только до коленей, но все равно неплохо справился с поставленной задачей.

Она заметила облегчение, промелькнувшее в глазницах скелета, и ощутила, что ее собственная душа немного потеплела от этого.

— Сп-спасибо, Андайн, — прошептал он, и она, улыбнувшись, снова подхватила его на руки.

Вернувшись на поляну, она свистнула Большого Пса, который немного неуверенно подошел к ним.

— Ладно, здоровяк, мне нужно, чтобы ты остался и присмотрел за Папирусом…

— Нет! — крикнул Папирус, слабо напрягшись в объятиях Андайн. — Н-нет, м-мне нужно… у-увидеть Санса, и-и…

— Мы не можем взять тебя с собой, Папс! — ответила Андайн. — Что если эта штука попытается снова навредить тебе?

Малый Пес что-то тявкнул, а Большой фыркнул в знак согласия.

— Оно может вернуться сюда, — перевела Догаресса. — Папирусу будет безопаснее со всеми нами, а не только с одним.

Андайн стиснула зубы.

— Угх, не подумала об этом… — она перевела взгляд на Папируса. — Ты уверен?

К ее удивлению, Папирус отвернулся.

— Н-нет. Но… я должен… у-убедиться, что С-Санс…

Она не могла винить его, надеялась только, что не пожалеет об этом позже.

— Ладно. Держись крепче! — она обвела взглядом остальных стражей. —

Выдвигаемся!

Этим Андайн подхлестнула псов, и они бросились вперед по следам гифтрота на запах цветов. Папирус вцепился в ее пальто со всей силой, что в нем оставалась, и плотно зажмурился. Андайн бросила на него быстрый взгляд, а потом сосредоточилась на том, чтобы выбирать дорогу.

Ладно, Санс… тебе лучше быть живым, ради Папируса, иначе я урою тебя.

* * *

Что ж, улыбающемуся мусору удалось застать его врасплох.

Флауи увидел лазурную магию, приближающуюся к нему быстрее, чем он смог бы отреагировать и уйти под землю, а потом что-то ударило его в глупо раззявленный рот. К удивлению, это его не ранило — о, конечно, душа мусорного мешка, наверное, ослабла, а вместе с ней и его магия. Идиот.

Хотя можно подыграть — заодно подумать, что произошло. Есть где-то секунда, пока мусорный мешок не может сбежать, и сейчас у Флауи есть возможность убить доставучего гифтрота и, наконец, добиться того, чего он хотел — проложить прекрасную, большую трещину через душу комика.

Он выиграл, вот что произошло! Он потратил столько времени, чтобы заслужить доверие Папируса, а потом сломал его и сломал скелета, а потом этим сломал мусорный мешок! Все эти месяцы работы окупились, и это того стоило.

Он выиграл, вот что произошло! Он потратил столько времени, чтобы заслужить доверие Папируса, а потом сломал его и сломал скелета, а потом этим сломал мусорный мешок! Все эти месяцы работы окупились, и это того стоило.

Он выиграл, вот что! Заслужил доверие Папируса, сломал его, сломал скелета, сломал мусорный мешок! Все эти месяцы работы того стоили.

Выиграл, заслужил доверие и сломал его, сломал Папируса, сломал мусорный мешок, все того стоило.

Выиграл сломал доверие папирус мусорный мешок стоило стоило сломать разбить душу гифтрот.

выиграл стоило папирус душа трещина мусорный мешок сломать лозы двигайтесь сломать разбить доверие стоило стоило стоило выиграл что случилось двигайтесь лозы убить двигайтесь лозы раздавить убить снег деревья не остановить стоило.

лес снег магия скелет нужно вытянуть лозы гифтрот двигайся убей нужно вытянуть сохраниться снег снег снег магия стоило двигайся сохранить файл повторить повторить повторить цикл сбой сохранить файл повторить не могу снег убить сломать душу не могу протянуть не могу протянуть не могу протянуть

небо скелеты монстры рыба псы псы псы псы убить убить убить убить планы сломать цикл сохранить файл цикл сохранить файл цикл сохранить файл цикл сохранить файл стоило помогите помогите

помогите

* * *

Андайн устала.

Хотя они дружили не так долго, Папирус тренировался с ней достаточно, чтобы знать, как быстро она могла двигаться, как устойчиво ступала по снегу, как дышала, прикладывая к чему-то усилия. И хотя она не сказала бы этого, он видел, что идти в ногу с собаками стоит ей немалых трудов, что она периодически скользит на подмерзших участках, что ее дыхание звучит так, будто она пересиливает себя.

Само собой, понятно почему. Она весь день занималась обычными обязанностями Капитана Королевской гвардии, потом искала его, потом лечила… ну или пыталась.

Судя по лесу вокруг, по тому, что он мог разглядеть больше деревьев, а сияние кристаллов на потолке становилось все более тусклым, почти рассвело.

Она была на ногах всю ночь, так же как и псы, так же как и Санс.

Это ты виноват, если бы ты не был так туп, чтобы дать этому произойти, они все были бы в порядке, спали бы в своих постелях, и ты тоже, это все твоя вина.

Это правда. Он плохой часовой, плохой брат, плохой друг. Все его вина.

Но он ничего не мог изменить — то, что случилось, уже не исправить. Он не мог ничего восстановить, перезагрузить, перерисовать — все было разрушено. Все…

Руки судорожно сжались вокруг него, стиснули правое бедро и плечо, боль выдернула его из мыслей.

— Держись, Папс — выдохнула Андайн, и он ощутил, что ее темп ускорился. — Мы почти на месте. Держись, пожалуйста.

Папирус вскинул голову и испугался бледности ее лица — у нее было такое же выражение ужаса, которое он видел не так давно на поляне. Он не понимал, почему она все еще продолжает делать это лицо, почему выглядит такой перепуганной, но не мог видеть Андайн — сильного, смелого, доблестного Капитана Королевской стражи — такой.

— Я-я… п-попытаюсь.

— Так держать, часовой.

Часть его не хотела держаться — он не ощущал себя ничем иным, как грудой потрепанных сломанных костей, которую Андайн приходится тащить на себе. Было бы проще, если бы она бросила его. Но… она назвала его часовым, а значит, это был приказ. Он должен держаться, в противном случае, это будет неподчинением, и он… он провалится снова.

Поэтому он попытался собраться, попытался сдержать негативные мысли, попытался наблюдать за псами, бегущими рядом, смотреть на медленно-медленно светлеющий потолок, прислушиваться к стуку души Андайн. Сосредоточиться на этом, сосредоточиться, сосредоточиться…

Многоголосица собачьего лая разбила его концентрацию, а возможные причины лая послали по телу волны ужаса, и он вцепился в Андайн, вцепился в толстовку Санса.

— Чт-что?!

— Санс! — крикнула Андайн, наклонилась и бросилась вперед, прямо между строем псов.

Санс — он здесь, они нашли его, они видели его, а значит, он не стал пылью, но тогда Флауи?..

Напрягшись в объятиях Андайн, Папирус развернулся достаточно, чтобы увидеть то, что находилось впереди, но обзор блокировали собаки.

Когда он уже собрался спросить, что там, они остановились. Большой Пес чихнул первым и замер на месте, за ним следом расчихался Малый Пес и, скуля, попятился назад. Догами и Догаресса застыли на месте, и без плаща, укутывавшего Догами, Папирус видел, как встопорщился мех на его загривке.

Пара Догов стояли достаточно далеко друг от друга, так что Андайн проскочила между ними, и Папирус наконец увидел.

К ним спиной, прижав уши к голове, стояла напряженная гифтрот, а Санс пустыми глазницами смотрел на что-то на земле.

— САНС? — позвал Папирус хриплым голосом.

Санс вскинул голову, огоньки в его глазницах замерцали и снова зажглись. Он смотрел в их направлении, но не на Папируса, а когда они подошли ближе, снова опустил взгляд.

Дрожь прошила тело Папируса. Почему Санс не смотрит на него? И где Флауи?

Прежде чем он успел всерьез задуматься об этом, шаги Андайн замедлились, и она произнесла тихим голосом:

— Что за…

И, наконец, Папирус увидел это — на земле в нескольких местах что-то было, оно странно извивалось, а потом…

Он увидел желтые лепестки, и его разум опустел.

Это был Флауи — он был той штукой на земле. Он и его лозы корчились, подрагивали, свивались неестественными повторяющимися движениями. Его распахнутые глаза подергивались как от нервного тика, рот то кривился в зубатой улыбке, то сжимался в линию снова и снова, в уголках губ пузырилась молочно-голубая пена.

Он был жив. Он был жив, но…

— Что, — прохрипела Андайн, и он услышал ужас в ее голосе, — ты сделал?

Когда Санс так и не ответил, Папирус оторвал взгляд от корчащегося тела Флауи и перевел его на брата.

Санс посмотрел на Андайн, а потом на свою руку. В ладони было зажато что-то стеклянное с бумажной этикеткой, надпись на которой гласила:

НЕ ПИТЬ.

---

Примечания:

Арт к главе:

http://asleepyskeleton.tumblr.com/post/153085290206/it-wasnt-your-fault-from-the