Метаморфозы по-лицейски (гет)

Дед Женя вытер пот со лба и обвел взглядом всех присутствующих. Его глаза, несмотря на возраст, горели решимостью.

— Всё просто, — начал он. — Степа не просто так стал драконом. Он сам в это поверил. Пифия наговорила ему про чипсы, газы и поцелуи, а он, как настоящий Протолицеист, обладающий силой творения, подсознательно воплотил это в реальность. Он внушил себе, что станет драконом и в итоге им стал. А потом, запертый в комнате, годами слушал, как лицеисты пересказывали историю о злом Евгении и благородном Протолицеисте… и поверил, что он — Евгений.

— То есть… он сам себя убедил? — переспросил Славик.

— Именно. И теперь нам нужно его разубедить.

— Как? — хором спросили дети.

— Пифия должна его поцеловать.

В кабинете воцарилась тишина. Даже директор, обычно невозмутимая, приоткрыла рот.

— Как мы его убедим? И как мы доставим Пифию к дракону? — спросила Гаргона. — Он же окружён газом!

— Пока не знаю... — сказал дед Женя, почесав затылок. — Хотя нет, знаю.

Все замерли, уставившись на него.

— Я пойду к дракону и скажу, что я и есть Протолицеист, — начал Женя, поправляя ковбойскую шляпу. — Но признаюсь, что Пифия все это время любила только меня.

— Ха! — фыркнула Пифия, скрестив руки. — План не сработает. Протолицеист не стареет, а ты... — Она окинула его взглядом с головы до ног. — Ну, ты знаешь.

— Вернуть молодость — проще простого, — вдруг заявила химичка Калия Меркурьевна, доставая из кармана пробирку с розовой пеной. — Нужно сходить к поварихе Медее Еврепидовне.

— К той, что варит борщ из ничего? — удивился Славик.

— Именно. Она знает рецепт.

Группа двинулась в лицейскую столовую. По пути Мансур спросил:

— А что, если дракон нас всех сожрёт, пока твой дед варится в кастрюлях?

— Тогда хотя бы умрём молодыми, — подмигнул ему дед Женя.

Столовая встретила их запахом лаврового листа и чего-то подгоревшего. За плитой стояла Медея Еврепидовна — женщина с лицом, напоминающим смятый пергамент, и руками, покрытыми ожогами от вечных экспериментов с едой.

— А, новые подопытные! — радостно воскликнула она, хватая деда Женю за рукав. — В кастрюли их!

— Какие кастрюли? — испуганно отпрянул дед.

— Первая — с кипятком, вторая — с ледяной водой, третья — с молоком. Прыгай по очереди, как лягушка.

— Это же убийство! — закричал Славик.

— Наука требует жертв, — невозмутимо ответила Медея, подталкивая Женю к первой кастрюле.

Женя, стиснув зубы, прыгнул в кипяток. Через секунду он выскочил с воплем, но кожа на его лице уже разгладилась. Вторая кастрюля заморозила его в ледяной корке, а третья — молочная — завершила процесс. Когда он вылез, перед всеми стоял молодой парень лет семнадцати, с густыми волосами и ясными глазами.

— Йоу, наука! — воскликнула химичка.

— Теперь я готов, — сказал Женя, оглядывая свои руки. — Хотя... где мои штаны?

—

Когда они вышли на улицу, перед ними предстала картина, достойная самых мрачных пророчеств Иоанна Богослова. Небо, некогда голубое и безмятежное, теперь напоминало открытую рану — багровое, с гноящимися желтыми прожилками дыма. Воздух дрожал от жара, насыщенный сладковатым запахом горелой плоти и едким химическим смрадом расплавленного асфальта.

Город, их родной город, лежал в руинах. То, что вчера было домами, теперь представляло собой лишь груды обугленных кирпичей, переплетенных стальными балками, искривленными от невыносимой температуры. Деревья стояли как гигантские факелы, их стволы почернели, а листья обратились в пепел, который теперь покрывал все вокруг смертельным снегом. На перекрестках, где еще недавно играли дети, теперь зияли воронки, заполненные мутной водой, окрашенной в розовый цвет разжиженной плотью.

Особенно страшным был вид общаги. Ее каркас еще держался, но стены обрушились, обнажив комнаты, как в гигантском кукольном доме. В некоторых окнах еще теплился огонь, а из подвала доносились стоны — там, в темноте, умирали те, кому не хватило сил выбраться. Лицей стоял как последний оплот, но и его стены покрылись трещинами, а крыша просела под тяжестью катастрофы.

Но самое ужасное было впереди.

Дракон.

Его невозможно было охватить взглядом целиком. Хребет терялся в клубящихся облаках дыма, крылья, каждое размером с футбольное поле, медленно шевелились, поднимая вихри пепла. Чешуя переливалась всеми оттенками ада — от кроваво-красного до мертвенно-синего. Глаза, огромные как озера, светились холодным, бездушным светом, в котором отражались последние судороги умирающего города.

-Он... он стал больше, — прошептал Мансур, и его голос дрожал, как лист на ветру.

— Он питался энергией разрушения, — ответил Женя, и его молодое лицо было бледным. — Каждый взрыв, каждый крик, каждая смерть — все это делало его сильнее.

Они двинулись вперед, пробираясь через руины. Ноги вязли в чем-то теплом и липком — улицы были залиты кровью, которая уже начинала сворачиваться, образуя жутковатые узоры. Вдоль дорог лежали тела — одни целые, другие разорванные на части, третьи — просто фрагменты того, что когда-то было людьми. Где-то вдалеке раздался детский плач, но он быстро оборвался, заглушенный новым взрывом.

— Эх, и кто это все убирать будет? — вздохнул Славик, но в его голосе не было обычной иронии, только пустота.

Когда они приблизились, дракон медленно опустил голову. Его морда, покрытая шрамами от снарядов, была размером с многоэтажный дом. Из пасти сочился зеленоватый дым, а между клыков, каждый из которых был больше человеческого роста, застряли обрывки военной формы — последний "ужин".

-Мы привели Протолицеиста, — сказал Митяй, и его голос звучал неестественно громко в мертвой тишине.

Дракон замер. Его глаза, эти огромные бездны, сузились.

-Это он? — прогремел голос, от которого задрожала земля. В нем не было ничего человеческого — только холодная, всепоглощающая ярость.

-Да, — шагнул вперед Женя. — Я — Протолицеист. И я пришел сказать тебе правду.

— Чем докажешь? — зашипел дракон, и из его пасти повалил ядовитый туман.

— Ничем. Но она может.

Женя указал на Пифию. Девушка была бледна как смерть, ее белое платье покрылось копотью, но в глазах горела решимость.

— Это Пифия. Ты же ее любил, Женя. Она всегда любила тебя. Только тебя.

Дракон зарычал, и этот звук сотряс руины, заставив посыпаться последние уцелевшие стекла.

— Ложь! Я стал Смертью, разрушителем миров! Я видел, как плавятся кости в огне! Я вдыхал последние вздохи тысяч! Я — конец всего!

Но Пифия уже бежала вперед. Ее босые ноги скользили по крови и пеплу, но она не останавливалась. Когда она добралась до морды чудовища, то без страха вскарабкалась по чешуе, оставляя на ней кровавые следы от порезанных ладоней.

-Нет, — прошептала она, целуя дракона в ноздрю. — Ты — Степан. Мой Степан.

Мир замер. На мгновение прекратились взрывы, стих ветер, даже пламя казалось застывшим.

Потом дракон вздрогнул. Его чешуя начала трескаться, обнажая розовую плоть под ней. Крылья, эти огромные перепончатые плоскости, начали рассыпаться, как осенние листья. Тело сжималось, уменьшалось, теряя свою чудовищную форму.

И когда дым рассеялся, перед ними стоял обычный парень в рваной одежде. Степан. Его глаза были полны ужаса и понимания.

— Что... что я наделал? — прошептал он, глядя на руины.

— Все, — обняла его Пифия. — Но теперь ты свободен.

Над городом, сквозь клубы дыма, пробился первый луч солнца.