Метаморфозы по-лицейски (гет)

В лицее-интернате, где воспитанники жили под неусыпным надзором воспитательницы Горгоны Ивановны, существовало железное правило: никаких чипсов и газировки в общежитии. С подозрительным постоянством Горгона Ивановна повторяла, грозя костлявым пальцем: "Не вздумайте приносить эту гадость! Чипсы с газировкой — животикам вредно!"

Но лицеисты во главе с старшеклассником Митяем были уверены — дело не в заботе о здоровье. "Просто не хочет, чтобы мы вкусно питались", — шептались они по углам.

Помимо гастрономических запретов, существовали и другие неудобные правила: идеальный порядок в комнатах, сделанные вовремя уроки. Особенно возмущался новичок Мансур:

— Почему я должен слушаться этой старухи? — бушевал он, швыряя подушку после очередного выговора за неубранную постель. — Она же давно рехнулась!

— Не знаю, — вздыхал его сосед Славик, уныло разглядывая потолок. — Я просто хочу домой...

Но однажды, получив очередной выговор за беспорядок, друзья решились на бунт. Славик Вайт и Мансур Пинкман (как они себя торжественно назвали) поставили перед собой священную цель — протащить в общежитие запрещённые чипсы "Лойс" и газировку "Спирит".

Выбрав момент, когда Горгона Ивановна отлучилась в учебный корпус, они прокрались за ограду и в ближайшем магазине затарились "запрещёнкой". Начиненные до отказа рюкзаки предательски шуршали, когда друзья возвращались обратно.

В дверях их встретил охранник Цербер Геннадьевич — гроза всех лицеистов.

— Ах вы, негодники! — зарычал он, перекрывая проход. — Где шлялись? Что в рюкзаках? Чипсы с газировкой, да?

— Нет, мистер охранник, — бойко ответил Мансур. — Там только разрешённые вещи.

— Врёте, милюзга! — охранник выхватил рюкзак и уже собирался его вскрыть, как вдруг услышал странное тиканье.

— Что это? — его тон внезапно сменился на заинтересованный.

— Бомба С4 с автоматическим таймером, сэр, — невозмутимо пояснил Мансур.

— Ах ты, шутник, ах ты, хулиган! — охранник вдруг радостно ухмыльнулся и ласково потрепал Мансура по щеке, при этом оторвав кусок кожи с жевательной мышцей. — Да, сэр! Так точно, сэр! — тут же отрапортовал Мансур, стараясь не обращать внимания на сочащуюся кровь.

— Ну тогда проходите, милюзга.

— Спасибо, сэр.

Друзья, еле сдерживая смех, втиснулись в свою комнату на третьем этаже. Славик аккуратно поставил рюкзак на кровать, дрожащими пальцами расстегнул молнию. Будильник (который охранник принял за бомбу) засунули под кровать, а главное сокровище — пачку чипсов "Лойс" и бутылку "Спирита" — надежно упрятали под матрас.

Когда часы пробили полночь, а из-под двери перестали просачиваться полоски света, они начали операцию. Фольга на пачке зашуршала, как самый сладкий звук на свете. Первая чипсина растворилась во рту у Мансура, вторая — у Славика...

Третий хрустящий треугольник замер на полпути ко рту, когда весь корпус содрогнулся от страшного грохота. Со стен посыпалась штукатурка, в коридоре что-то тяжелое и большое начало подниматься по лестнице.

— Гаргона? — прошептал Славик, в панике засовывая чипсы под матрас и хватая первый попавшийся учебник.

Они не знали, что в заброшенной каморке первого этажа уже тысячу лун спал оборотень Евгений, запертый туда самим Протолицеистом. Но аромат запретного лакомства пробился даже сквозь вековой сон. Дубовая дверь с железными скобами разлетелась в щепки.

БУХ, БАБАХ, ЭЩКЕРЕ.

Каждый шаг чудовища оставлял в полу вмятины, стекла в окнах звенели, трескаясь по углам. На третьем этаже Мансур уже сидел за учебником, делая вид, что усердно занимается, хотя ручка в его потных ладонях дрожала, как в лихорадке.

Оборотень замер у их двери, ноздри трепетали, улавливая манящий запах. "Надуть этих остолопов", — мелькнуло в его древнем сознании. Но насоса под рукой не оказалось — пришлось прибегнуть к хитрости.

Евгений щёлкнул суставами, и в темноте коридора его облик поплыл, как вода. Через мгновение перед дверью стоял уже не оборотень, а Илья — их вечно задумчивый сосед по этажу. Для правдоподобия Евгений натянул рваные трусы (найденные в прачечной) и бабушкин халат (позаимствованный у спящей уборщицы).

Дверь скрипнула.

— Фух, это ты, Илья! — Мансур вытер пот со лба. — Я уж подумал, Гаргона Ивановна.

Оборотень лениво зевнул:

— Гаргона в лицее, змей кормит. Чем занимаетесь, господа лицеисты?

В тусклом свете ночника комната выглядела подозрительно невинно: Славик и Мансур сидели на кроватях с учебниками, а на одеяле валялся мешок с немытыми овощами.

— Да так, биологию делаем, — буркнул Славик, нервно прикрывая ногой торчащий угол чипсовой пачки.

— В три часа ночи? — "Илья" поднял бровь.

— Ага, — Мансур усердно листал учебник физики... вверх ногами.

— Хорошо. Я тогда тоже пойду уроки делать, — кивнул оборотень и вышел, притворно хлопнув дверью.

В коридоре тень снова зашевелилась. Теперь на пороге стоял... Мансур. Второй. Он невозмутимо прошёл внутрь и уселся рядом со Славиком, начав листать его конспекты.

Славик медленно перевёл взгляд с одного Мансура на другого. Его палец замер на странице учебника обществознания.

— Кто... кто из вас настоящий? — прошипел он.

— Я, — хором ответили двойники.

— Кто-то тут явно врет, — Славик почесал репу. — Надо проверять.

— Как? — синхронно спросили Мансуры.

— Так... — Славик театрально обошёл их, затем торжественно объявил: — Доподлинно известно, что у настоящего Мансура носки воняют на двадцать пять процентов селёдкой и на семьдесят пять тухлыми яйцами.

— Говоришь как настоящий химбио, — одобрил правый Мансур.

— Да, пожалуй, — кивнул левый.

— Ну-ка, ноги на проверку!

Оба Мансура послушно вытянули ноги. Славик, задержав дыхание, поочерёдно понюхал носки. Лицо его перекосилось — воняло отвратительно на все сто процентов.

— Хм... Как быть? — Славик задумчиво почесал репу, а затем положил её обратно в мешок с овощами.

И вдруг его осенило.

— Ах, да! Настоящий Мансур умеет плевать на двадцать метров!

Окно со скрипом распахнулось. Ночной воздух пах мокрым асфальтом и прелыми листьями. Внизу, освещённый одиноким фонарём, брел домой какой-то прохожий.

— На три-четыре! — скомандовал Славик.

Первый Мансур прицелился и — фьюу! — смачная слюня пролетела ровно двадцать метров, сбив с ног ничего не подозревающего гражданина.

— Неплохо, — кивнул Славик. — Теперь ты.

Сбитый первым ударом прохожий уже встал с корточек и начал отряхивать брюки. В этот момент его настиг второй плевок.

— В яблочко! — завопил Славик, увидев как прохожий падает плашмя на асфальт.

— Ты чё, охренел?! — зашипели Мансуры. — Все спят!

Как бы в подтверждение их слов, из коридора донеслось недовольное шипение:

— Да, спим, блин!

Славик виновато почесал затылок. В этот момент под ним тихо хрустнул матрас. Лицо его озарилось.

— Эврика! Настоящий Мансур знает, где чипсы. Кто скажет — тот и есть настоящий!

— Да, — сразу согласился правый Мансур. Левый лишь пожал плечами.

— Ну, кто первый? — ухмыльнулся Славик.

Фальшивый Мансур хитро прищурился:

— Ты же считаешь себя настоящим? Вот и докажи.

Настоящий Мансур не выдержал. Он вскочил с кровати и с торжествующим видом откинул матрас:

— Вот, смотри...

Это была роковая ошибка. В тот же миг "второй Мансур" сбросил облик, превратившись в огромного дракона, и вцепился когтями в заветную пачку.

С воплями "Тревога!" Мансур и Славик вылетели из комнаты, но было уже поздно. Евгений, сожрав последний чипс и допив газировку до дна, начал трансформироваться. Его тело раздувалось, как воздушный шар, наполненный ядовитыми испарениями.

— Брррррррррррррррррррр! — громко рыгнул оборотень, и у него из под хвоста повалил зеленоватый дым.

Газ расползался по коридорам, просачиваясь под двери. Окна общежития засветились зловещим ядовито-зеленым светом, будто вся общага превратилась в гигантскую лампу для дезинфекции.

— Все наружу! Быстро! — орал Митя, пытаясь организовать эвакуацию.

Но Евгений хлопнул лапой по выключателю — все двери с грохотом захлопнулись, заперев половину лицеистов внутри. Через стекла было видно, как ученики один за другим падают, усыпленные газами, словно мухи под дихлофосом.

На крыше, превратившись в двадцатиметрового дракона, Евгений гаркнул:

— Приведите мне Протолицеиста! Тогда я их отпущу!

— Сейчас придет Горгона Ивановна и пришлепнет тебя своим турецким тапком, подлец! — закричал Митя, тряся кулаком.

Дракон снисходительно усмехнулся:

— Я больше не боюсь тапков. Прошли те времена.

На улице тем временем разворачивалась душещипательная сцена. Холодный осенний дождь поливал спасшихся лицеистов, смешиваясь со слезами на их лицах. Славик всхлипывал, вытирая лицо грязным рукавом. Илья в своем бабушкином халате (и только в нем) дрожал как осиновый лист. Ветер свистел в дырах его рваных трусов, создавая странные мелодичные звуки.

Где-то вдали завыла сирена.

К общаге стягивались силы правопорядка: полицейские машины с мигалками, пожарные расчеты, бригады скорой помощи. В толпе мелькали и репортеры ëТВ с камерами.

Молодая журналистка (на вид лет сорока восьми) ухватила за рукав дрожащего Славика:

— Мальчик, что здесь произошло? — тряхнула она свежей химической завивкой.

— Я не знаю, — Славик беспомощно пожал плечами.

— Ладно, — фыркнула та и тут же крикнула оператору: — Он ничего не знает, сваливаем отсюда!

Рыжий "жигуленок" телеканала рванул с места, забрызгав лицеистов грязью.

— Ну он у нас и правда глупенький, — прокомментировала бабушка Славика, переключая с экстренных новостей на любимый сериал. — Ни мамы, ни папы, одна я да дед...

Ее голос дрогнул, когда на экране Хорхе Амиго швырнул тарелку с начос в лицо Анне Марии.

— Какой ужас! — запричитала бабуля, вытирая слезы грязным фартуком. — Как ты могла, Анна? Кто вообще добавляет горошек в начос?!

Пока бабушка Славика смотрела сериал, учителя торопливо вели дрожащих лицеистов по длинному коридору в безопасную зону. Славик, спотыкаясь на каждом шагу, дернул Мансура за рукав:

— Кто... кто этот Протолицеист? — прошептал он, оглядываясь на трясущиеся от взрывов стены.

Мансур только пожал плечами.

— Хрен его знает. Может, Дима в курсе?

Они нашли Диму в холле. Парень сидел, сгорбившись на диване, и тупо смотрел на свои дрожащие колени. Его футболка была мокрой от слез.

— С ними... с ними все будет хорошо, — неуверенно пробормотал Мансур, садясь рядом и оставляя на диване отпечаток грязной попы.

Дима всхлипнул:

— Хотелось бы верить... — Его голос сорвался в истерический плач, когда снаружи раздался особенно сильный взрыв.

За окнами разворачивалось настоящее побоище. Отряд МЧС, облаченный в противогазы, едва пересек порог общежития, как рухнул замертво — газы оказались сильнее любой защиты. Подъехавший ОМОН открыл шквальный огонь, но пули лишь весело позвякивали, отскакивая от драконьей чешуи. Разъяренный монстр одним движением языка слизал с асфальта трех спецназовцев, словно это были конфетки, а не бойцы элитного подразделения. После такой "трапезы" здание буквально источало ядовитый туман — газ теперь валил из всех щелей, как пар из перегретого чайника.

Славик, прижавшись лбом к холодному стеклу, робко спросил:

— Он... он хочет Протолицеиста. Митя, ты же знаешь, кто это?

Митя, все еще всхлипывая, поднял заплаканное лицо:

— Да... — он шумно высморкался в рукав. — В библиотеке... в "Истории лицея" читал...

Во тьме первоначальной, в хаосе безвидном, явися внезапу Протолицеист, юноша дерзостный. И возгнушася он пустотой сею, и рече: "Да будет свет!" И разлучил свет от тьмы. Потом же сотворил пластик и пластелин, вещества дивные. Отделил пластик от пластелина, и сотворил сушу земную из пластика, а из пластелина — всякую тварь: гадов ползающих, птиц пернатых (петухов червлёных и павлинов розовых), зверей диких. И воздвижел общежитие великое, и вселил в первый этаж гадов мерзких, во второй — птиц пернатых, в третий — зверей лютых. На четвертом же этаже водворися сам, яко царь небесный, взирая на творение рук своих. И виде, яко добро зело есть. И бысть вечер, и бысть утро — день един...

— Что у вас здесь происходит? — ворвалась в рассказ Мити Горгона Ивановна. Её глаза, обычно строгие, сейчас выражали тревогу.

— Дракон-оборотень сожрал человек десять и держит детей в общаге в заложниках, — бодро доложил Славик. — В остальном всё как обычно.

— Да, это плохо, — кивнула Гаргона, будто обсуждали сломанный умывальник, а не апокалипсис.

— Нам нужен Протолицеист, — добавил она.

— Вы тоже читали эту историю из библиотеки? — удивился Мансур.

— Эту историю написала я, — неожиданно заявила Гаргона. — Я его мать.

Мальчики переглянулись. Гаргона — мать Протолицеиста? Да быть не может!

— Кто-то принёс в общагу чипсы, несмотря на запрет, — вздохнула она. — Я же говорила: не приносите чипсы...

— Где нам искать вашего сына? — спросил Славик.

— Он... я не знаю, куда он ушёл. Пусть вам подскажут учителя. Обойдите их всех.

— Хорошо, — согласился Славик.

Горгона ушла. Мальчики переглянулись.

— Думаешь, правда его мать? — спросил Мансур.

— Хз, — пожал плечами Митяй. — Но она древняя, может, и правда.

Наступила тишина.

Внезапно Славик вскочил:

— Мы эту кашу заварили — нам и расхлёбывать. Идём к учителям. Вы со мной?

— Конечно, — хором ответили друзья.

— Тогда начинаем с физрука.

Физкультурный зал встретил ребят знакомым запахом пота и матов. На середине зала сидел Шива Иванович, жонглируя четырьмя волебольными мячами. Его четыре руки ловко перебрасывали снаряды по сложной траектории.

— Привет, дрыщи, — ласково кивнул он.

— Здравствуйте, Шива Иванович, — хором ответили ребята.

— Нам нужно узнать, где Протолицеист, — выпалил Славик.

Физрук замер. Мячи с грохотом покатились по полу.

— Что ты сказал? — его голос внезапно стал тихим и опасным.

— Да, нам нужно узнать, где он, — подтвердил Митяй.

Шива Иванович нервно провел рукой по лицу.

— Хорошо... — прошептал он. — Я расскажу вам, если пройдете испытание.

Он поднял один мяч и поставил перед Митяем.

— Простоите с ним минуту и не пните ногой. Легко?

— Это легко, — фыркнул Митяй.

Но едва он это произнес, как его нога сама потянулась к мячу. Раздался звонкий удар, и мяч полетел в Славика.

— На самом деле не так легко, — усмехнулся физрук. — Этот волебольный мяч заколдован. Мансур, принеси его.

Мансур покорно побежал за укатившимся мячом.

— Соберись! — рявкнул Шива Иванович. — Держи ногу! Это сложно, но ты сможешь.

— Не... могу... — скрипел зубами Митяй. Его нога сама тянулась к мячу, словно намагниченная.

Славик и Мансур бросились на пол, схватив друга за ноги. Втроём они еле сдерживали странную силу.

— Ладно, прошли, — физрук махнул рукой. — Держите волшебную карту. Она покажет вам дорогу.

Он вытащил из кармана засаленный чек и что-то нацарапал карандашом.

— Но это же просто чек... — начал Митяй.

— Карта, чек — какая разница? — перебил учитель, суя бумажку Славику. — А теперь валите! Мне жонглировать надо!

И буквально вытолкал их за дверь.

Озадаченные ребята направились к кабинету математики, по пути обсуждая услышанную от физрука историю. Митяй, шагая впереди, продолжал рассказ:

— После сотворения общаги он создал лицей и всех его обитателей, включая свою мать Горгону. Тридцать три избранных юноши получили право жить в общаге. Он наделил их лучшими качествами: умом, силой и благородством.

Славик перебил:

— И что, прям все были благородные?

— Не знаю...— произнес задумчиво Митяй.

Они свернули в коридор, где пахло мелом и старыми учебниками.

— Он сам учился в лицее и заставлял всех обитателей общаги грызть гранит науки. Так и появился наш лицей.

Мансур задумчиво ковырял дырку в рукаве:

— И что, все было мирно?

— До поры. — Митяй понизил голос. — Пока не появилась она...

— Кто? — перебил Мансур.

Митяй не успел ответить — они уже стояли у кабинета математики.

— Заходим? — спросил Славик.

— Да, — хором ответили друзья.

Пифагор Евклидович встретил их вопросом:

— Один плюс один?

— Два, — легко парировал Славик.

— Молодец, боец, — кивнул учитель. — Математиком будешь. Ну, говорите, что вам нужно?

— Мы ищем Протолицеиста, — выпалил Славик.

Пифагор побледнел.

— Прото... что? — переспросил он.

— Протолицеиста, — пояснил Митяй. — Того, кто всё основал.

— Знаю, знаю, — перебил учитель. — Но я не могу просто так сказать, где он. Это тайна. Однако дам подсказку... если выполните задание. Оно будет гораздо сложнее, чем первое.

Он прищурился:

— Сколько будет два плюс два?

Мансур замер в раздумьях. Гуманитарий до мозга костей, он перебирал варианты: "Три? Пять? Шесть?" Славик тоже напряг извилины, а лицо Мити стало каменным от концентрации.

— Можно подсказку? — выдохнул Митяй.

Пифагор почесал подбородок:

— Хм... Ладно. Число больше трёх, но меньше пяти.

Мозги друзей заработали с новой силой. Митя перебирал числа в этом промежутке. Мансур пытался вспомнить, что такое "число". Славик, спрятав руки под парту, загибал пальцы.

— Ещё подсказку можно? — взмолился Славик.

— Это либо цифра четыре, либо не цифра, — ответил учитель.

Подсказка оказалась хуже некуда. Теперь нужно было выбирать между двумя туманными вариантами, да ещё разбираться с новым словом "цифра", которого никто не знал.

— Эх, была не была... Четыре! — решился Митяй.

— Правильно! — Пифагор расцвёл и начал душить ребят в объятиях. — Молодец, Митяй! Не зря ты у нас физмат!

Друзья ликовали, будто выиграли олимпиаду.

— Итак, о Протолицеисте, — начал Пифагор, потирая лоб. — Хотя... нет, лучше идите к русичке Мнемозине Филологовне. Она должна лучше знать куда он делся.

Но раз уж пришли... — Он вздохнул и махнул рукой: — Мансур, ко мне.

Мансур подошёл. Учитель с трудом вытащил из-под стола коробку — внутри что-то тяжёлое глухо звякнуло.

— В карман. И ни слова никому, — прошептал Пифагор, передавая ношу.

Мансур сунул подарок в карман штанов. Друзья переглянулись и, разочарованные, поплелись к выходу.

— Так кто она? — спросил Мансур, когда они шли по коридору.

— Пифия, — ответил Митяй, задумчиво глядя под ноги. — Он встретил её за оградой лицея. Ясный октябрьский день, золотые листья под ногами... Она стояла в синем пальто, перебирая длинные волосы.

— Привет, — выдохнул он, заворожённо глядя на её профиль.

Она обернулась, улыбнулась:

— Привет, незнакомец.

Разговор завязался сам собой — она говорила о странствиях, он — о лицее и своих созданиях. Когда солнце коснулось горизонта, они уже договаривались о новой встрече...

— Интересная история, — перебил Мансур, — но мы уже пришли.

Действительно, перед ними был кабинет русского. Постучав, они услышали хриплое: "Войдите!"

Мнемозина Филологовна встретила их испепеляющим взглядом.

— Зачем явились, не запылились? — прогремела она басом, постукивая указкой по столу.

— Есть такой момент, — начал робко Мансур. — Нам нужно узнать о Протолицеисте. Пифагор Евклидович послал...

— Понятно, — перебила учительница. — Опять этот математик чудит. Ладно. Присаживайтесь. Диктант будете писать.

Ребята беспомощно переглянулись, но сели за парты. Мнемозина развернула журнал и начала диктовать, растягивая слова:

— Утро... было... необыкновенно... тихое... и... свежее... Солнце... только что... поднявшееся... над горизонтом...

Славик нервно постучал пальцами по пустой парте:

— Нам не на чем писать! И нечем!

— Меня не волнует, — отрезала Мнемозина, не прерывая диктовки. — ...золотило... верхушки... старых... деревьев...

Пока учительница бубнила, Славик лихорадочно озирался. Где взять бумагу? Чем писать? Ручки нет. Карандаша тоже. Под партой лежал гвоздь — может, царапать по парте? Или вскрыть вены и писать... кровью?

Митяй тем временем пытался запоминать текст, шевеля губами. Мансур же просто уронил голову на парту, смирившись с неизбежным.

Славику было страшно. Он водил глазами по кабинету — ни клочка бумаги, ни огрызка карандаша. А Мнемозина бубнила без остановки. Крах. Ни диктанта, ни Протолицеиста, ни спасения друзей. Всё кончено...

Машинально засунув руку в карман, он нащупал что-то и вдруг понял. Мнемозина-то вечно всё забывает! Наклонившись к друзьям, он прошептал план, пока учительница тянула: "...дро-ожа-щи-ми лу-ча-ми..."

— Конец диктанта, — объявила Мнемозина через три часа. — Несите работы.

Мальчики протянули смятый листок. Мнемозина, щурясь через очки, прочла вслух:

— "Сухари Воронежские к пиву, 5 пачек, 250 руб. Пиво Балтийское, 0.5 л. 8 шт. 560 руб. Носки "Приятная цена" х/б 1 шт. 48 руб."

Она медленно подняла взгляд:

— Это я диктовала?.. А эти цифры? — ткнула пальцем в оборот.

— Конечно, вы же сами... — затараторил Славик. — А цифры — номер кабинета математики!

— Ах да... — учительница задумалась, суя чек в карман, но тут же вытащила его обратно. — Погодите-ка! Чем вы писали? Ручки нет, а текст явно напечатан!

Ребята переглянулись. Положение казалось безвыходным, пока Мансур не встал с грохотом. Из кармана он извлек массивную печатную машинку — тот самый подарок Пифагора — и с размаху водрузил на стол.

— Вам подарок, Мнемозина Филологовна.

— Ох, родной мой! — всплеснула она руками, тут же увлечённо начав щупать клавиши. Но радость длилась недолго. Через мгновение её взгляд помутнел:

— Вы... кто такие? И что вам нужно?

— Мы хотим узнать о перволицеисте... Мы уже диктант писали... У нас все хорошо.

— Вот как? Хм... ну ладно вот вам перо голубя, отнесите его учителю английского. Она поможет вам.

Ребята откланялись и пошли дальше, покинув Мнемозину и ее кабинет.

Протолицеист (его звали Степа) и Пифия стали неразлучны. Каждый день он сбегал с уроков пораньше, чтобы успеть на их скамейку в парке. Там они могли часами говорить обо всём — от звёзд до состава травяных настоев.

Но их счастью мешал Евгений — вечный завистник, тоже созданный Степаном. Он воровал из его комнаты то бутерброды, то переворачивал матрас, а главное — не скрывал, что Пифия ему нравится.

— Это опять Евгений, — вздыхала Пифия, поправляя волосы. Её дар предвидения всегда подтверждался.

— Всё, хватит! — в сердцах воскликнул Степа, обнаружив пропажу очередной пачки чипсов. — Я ему устрою!

Купив новую пачку, он отправился к Пифие. Девушка, зная его горячий нрав, уже приготовила всё для особого ритуала...

Митяй не успел закончить рассказ — они уже стояли у кабинета английского. Не стучась, ввалились внутрь. Прозерпина Аидовна храпела на столе, обняв стопку тетрадей.

— Будим? — прошептал Славик.

Сначала толкали осторожно, потом сильнее. Принесли ведро воды — не помогло. Её храп раскачивал люстры, по стенам поползли трещины.

— Давайте лопатой! — предложил Мансур, доставая из-за пазухи ржавую лопату.

— Откуда у тебя... — начал Митяй.

— Всегда ношу с собой.

Били по очереди, пока черенок не треснул.

— Может, подождём? — взмолился Митяй.

— Нет, это непедагогично, — возразил Славик, продолжая лупить обломком.

Тогда Мансур вспомнил про перо. Осторожно подкравшись, начал щекотать им учительнице нос. Через минуту её лицо сморщилось, ноздри задрожали и она чихнула...

Взорвавшись от чиха как вулкан и вырвав из рук Славика обломок лопаты, она принялась лупить ребят, орать во всё горло:

"Ах вы мерзавцы! Думали, я спала? Я медитировала, твари несчастные!"

После хорошей трепки она загнала их под парту. Дети хором выкрикивали:

— Простите нас, Прозерпина Аидовна!

— Ладно, вылезайте, — смягчилась учительница. — Больше бить не буду.

Но дети не двигались.

— Я знаю, зачем пришли. Хотите что-то узнать?

— Да, — прошептал Митяй.

— Тогда вылезай, Митяй. Обижаться перестала.

— Хорошо... — Митяй начал осторожно выползать.

Как только его поясница показалась из-под парты — хрясь! — черенок со свистом опустился на спину.

— Ай! — взвыл Митяй.

— Вот так будет с каждым! — торжествующе заявила Прозерпина.

Затем она взяла сумочку и щёлкнула замком:

— Иду на маникюр. Сидите тут, подумайте о своем поведении. — Дверь захлопнулась, ключ щёлкнул.

Десять минут тишины. Потом Мансур зашевелился:

— Что делать-то будем?

— Не знаю... — Славик почесал затылок. — Надо её задобрить.

— Легко сказать...

Утром следующего дня Прозерпина вернулась с блестящим маникюром. Открыв дверь, она равнодушно осмотрела кабинет:

— На крыше какой-то дракон сидит, газ зелёный пускает. Новенький лицест?

Славик, охрипший и бледный, выполз из-под парты:

— Это... он детей держит в заложниках... Нам надо Степана найти...

— А-а, — протянула Прозерпина, разглядывая ногти. — Ну я вам не помощница. Идите к химичке — она про лицеистов всё знает.

Мальчишки бросились к выходу.

— Погодите! — крикнула она вдогонку. — Передайте ей подарок!

Железное ведро и обломок лопаты полетели ребятам вдогонку.

Побитые, но не сломленные, мальчишки брели к кабинету химии. Славик ковылял, потирая ушибленное плечо:

— Ну и чем там закончилось с Пифией?

Митяй вздохнул, продолжая рассказ:

— Степан принёс ей чипсы: "Заколдуй их. Пусть тот, кто съест, станет рабом чипсов и потеряет человеческий облик".

Пифия, зная будущее, схватила его за руку:

— Не делай этого! Тебе же хуже будет!

— Я всё продумал, — упрямился Степан.

— Нет! Ты не всё предусмотрел! Ты проиграешь!

— Я ещё никому не проигрывал!

Со слезами Пифия провела обряд. Когда она протягивала заговорённые чипсы, руки её дрожали.

Степан положил их в комнате как приманку. Как и ожидалось, Евгений стащил чипсы и съел. Превращение в дракона было мгновенным.

Когда Степан бросился в комнату с турецким тапком (подарок Пифии), та остановила его:

— Не бей! Загони в подвал!

Степан загнал чудовище в подвал и запер. В ту же ночь они с Пифией исчезли... Куда — никто не знал.

На этом история обрывалась...

Ребята подошли к кабинету химии. Калия Меркурьевна встретила их громким объявлением:

— Сегодня создаём 25 кг волшебных кристаллов! Потом продадите одноклассникам!

Она раздала пробирки с мутными жидкостями. Славик, перепутав порядок, вылил всё в одну колбу — комната мгновенно заполнилась голубой пеной, которая принялась разъедать столы и стулья.

— Ха! Йоу! Наука, мистер Вайт! — воскликнула учительница и начала раздавать подзатыльники.

В кабинете физики Исаак Ньютонович поставил задачу:

— При помощи микроволновки докажите, что тапки Горгоны — одновременно волны и частицы!

Тапков не нашлось, пришлось использовать единственный доступный кроссовок Мансура. Ребята закинули его в печь и стали ждать. Через час нагрева аппарат взорвался, оставив после себя только дымящийся пластик.

— Люблю запах напалма по утру... — философски заметил учитель, усевшись перед ребятами в шляпе и с голым торсом. — Ладно, идите к информатику.

Кабинет информатики встретил их запахом нафталина и пыли. Компутина Хакеровна, не глядя, швырнула на стол какие-то предметы:

— Пишите программу для взлома дракона. Вот перфокарты. И уголь.

Митяй машинально сунул уголь в рот. Через секунду его вырвало прямо на древний компьютер. На экране замигал логотип:

— Windows-95 активирован!

— Наконец-то лицензия! — учительница чуть не заплакала от счастья. — Теперь к биологу!

Эволюция Дарвиновна вручила им ржавый скальпель:

— Найдите в себе ДНК дракона.

После забора двух литров крови у Мити (который орал как резаный, хотя порезали ему всего лишь палец), биолог изучила образец под сломанным микроскопом:

— Гусеница в прошлой жизни... — пробормотала она, облизывая губы после "анализа" крови. Блеснув двумя парами клыков, она рявкнула: — Идите к историку!

Летопись Геродотовна устроила допрос:

— Назовите всех старост лицея!

Молчание.

— Хотя бы текущего?

Митяй беспомощно развёл руками:

— Не знаю...

— Бедный ребёнок... — вздохнула историк, поправляя его значок старосты. — К географу!

Колумбина Магеллановна с торжествующим видом вручила им карту — огромный лист 1000 на 1000 метров, сжатый до размеров спичечного коробка.

— Найдите на этой карте Протолицеиста! — потребовала она, тыча пальцем в крошечный квадратик.

— Но мы не знаем где искать! — всхлипнул Славик, вытирая грязным рукавом слёзы. — Мы к вам за подсказкой пришли!

-Ищите! — рявкнула учительница, топнув калошей.

Это испытание оказалось сложнее всех предыдущих. Они пытались развернуть карту — но бумага была сжата так плотно, что не поддавалась даже их совместным усилиям.

Вконец отчаявшись, дети плюхнулись на пол. Три дня без сна и еды, синяки от Прозерпины, бесконечные бессмысленные задания — всё это лишило их последних сил. Они сидели, обхватив колени, и тихо плакали.

За окном разворачивалось настоящее сражение. Мэр в новеньком костюме орал в мегафон: "Мы построим тебе дом у озера! За бюджетные деньги!"

Дракон лишь огрызнулся пламенем, спалив мэру причёску. Тогда вмешался президент — и вот уже сто тысяч солдат окружили район, снайперы заняли позиции на крышах, а жителей спешно эвакуировали.

— Мы не можем выполнить ваше задание... — прошептал Митяй.

— Как это не можете?! — взвизгнула Колумбина. — Это же элементарно!

— Тогда покажите, как надо! — хором взмолились дети.

Учительница замялась, нервно чертя калошей по полу:

— Я... я не могу... Я ведь учитель! Я даю задания, а вы их выполняете! Если бы я захотела...

— Вы не умеете! — вдруг осенило Мансура.

Географ покраснела как рак:

— ЧТО?! Я-то не умею? Да я в ваши годы...

— Докажите! — не отступал Мансур.

— Всё! Хватит! — завопила Колумбина, трясясь от ярости. — Мы идём к директору!

При этих словах по спине ребят пробежал ледяной холод. Только не к директору... Это было хуже всего.

Не было во всем Лицее места более зловещего, чем кабинет директора за номером 101. Не крики и не кровь определяли его суть, а нечто куда более тонкое, проникающее в самые глубины сознания, медленно, но неотвратимо разрушающее человека изнутри. Это было не просто помещение для пыток, а последняя, решающая инстанция, где директор завершала свое дело по "перевоспитанию" непокорных душ.

Ее физическое описание в памяти тех, кто там побывал было намеренно стерто, размыто, ибо истинный ужас кабинета директора заключался не в его стенах, не в орудиях пыток, а в его функции. Он был зеркалом, отражающим самые потаенные уголки человеческого подсознания. Здесь директор, с ее всевидящим оком, воплощала в жизнь то, что было самым страшным именно для тебя, извлекая это из глубин твоих снов, фобий и самых уязвимых воспоминаний.

Славик, Мансур и Митя переступили порог кабинета директора, предвкушая худшее. Директор восседала на троне из переплавленных мечей, золотая корона тяжело давила на её брови. У подножия трона лицеисты, прикованные цепями, массировали её ступни с длинными кривыми пальцами. Воздух был густ от запаха кошачьего корма и немытых ног. На камине сверкал глазами огромный чёрный кот.

— Я знала, что вы придёте, — её голос прокатился по залу. — Созвать Совет Двенадцати. Передайте секретарю.

— Слушаюсь, миледи, — залебезила Колумбина, кланяясь так низко, что лбом стукнулась о мраморный пол. Поскуливая, поплёлась к выходу.

— Садитесь, — бросила директор.

Ребята шлёпнулись на лавку, ожидая казни. Директор медленно обвела их взглядом:

— За три дня — два знаменательных события. И в обоих... — она сделала паузу, — виноваты вы.

Повисла тишина. Мансур лихорадочно перебирал в памяти их недавние "подвиги" — какое же второе событие имела в виду директор? Славик сглотнул, представив казнь: варёная печень, пока не лопнешь... Митяй просто шмыгал носом, роняя слёзы на пол.

Тупой стук в дверь нарушил молчание. Дверь скрипнула, впуская Колумбину:

— Меледи, вассалы... ой, то есть педагоги ждут, — запнулась она, поправляя очки.

— Впусти! — рявкнула директор. — Живее!

Географичка рванула к выходу, будто её хлестнули кнутом.

Девять учителей вошли торжественным шагом, рассаживаясь за массивный круглый стол из красного дерева. В центре стола стоял миниатюрный макет лицея. Колумбина и директор заняли последние свободные места.

— Одного не хватает, — заметила Мнемозина, перебирая чётки.

— Вечно она! — директор раздражённо щёлкнула пером. — Вычтем из зарплаты.

При этих словах грохот потряс здание. Пол закачался, с потолка посыпалась штукатурка, а парадный портрет директора с грохотом рухнул на пол. Прикованные лицеисты забились в истерике, лязг цепей заполнил зал.

"Дракон пришёл за нами", — мелькнуло у Мити, и слёзы хлынули ещё сильнее.

Гул нарастал, сотрясая стены. И вдруг —

Дверь распахнулась, врывая в мрачный кабинет ослепительный свет.

В дверном проёме, залитая светом, стояла Горгона Ивановна. Её турецкие тапки были покрыты пылью.

— Можно? — спросила она, задерживаясь на пороге.

— Входи, — буркнула директор, отряхивая портрет. — И тапки сними. Ты в них как стадо слонов.

Горгона молча сняла обувь и заняла место за столом.

— Ну вот и все в сборе! — радостно воскликнул Пифагор, потирая руки. — Давно не собирались!

— Педсовет у нас каждый четверг, — холодно заметила директор. — Вот только вы, Пифагор Евклидович, вечно отсутствуете.

Улыбка сползла с лица математика. Под тяжёлым взглядом директора он буквально уменьшился в размерах, вжавшись в кресло.

"Теперь-то они нас точно добьют", — мелькнуло у Славика. Мансур поймал его взгляд и провёл пальцем по горлу, скривившись: мол, конец, браток.

Директор поднялась из-за кресла и зашагала по кабинету, её тень металась по стенам. Подойдя к окну, она указала на общежитие, где военные самолёты сбрасывали бомбы, а дракон яростно отбивал их хвостом.

— Два события, — продолжила она, обрывая тишину. — Первое: вы разбудили дракона, который спал веками. Второе... — директор обвела всех тяжёлым взглядом, — вы разбудили Прозерпину.

В кабинете повисло молчание. Все уставились на учительницу английского, будто видели её впервые.

"Ну и что? Разбудили англичанку — невелика беда", — мелькнуло у Мансура.

— Её никто не мог разбудить. Никогда. С первого дня в лицее, — голос директора прозвучал зловеще.

— Что за бред? — не выдержал Славик. — Вы хотите сказать, она всё это время... спала?

— Именно так, — кивнула директор.

Директор обвела взглядом смущённых учителей. Прозерпина стояла бледная, будто увидела привидение.

— Не верю, — фыркнул Мансур. — Опять ваши сказки.

— А ты видел её хоть раз бодрой на уроках? — спросила директор, скрестив руки.

— Ну... нет. Но мы думали, она только у нас спит!

— А ты? — повернулась она к Мите.

— Я... думал, это положено...

Учителя переглянулись. Кто же спит во время урока? Тем более за партой? Настоящие профессионалы спят на полу — это всем известно.

— Теперь понятно? Она всё время спала, — заключила директор.

Дети остолбенели. Учительница, которая годами не просыпалась — это же бред!

— Откуда она тогда взялась? — директор пристально посмотрела на Горгону.

Горгона опустила глаза, её пальцы нервно теребили край фартука.

— Я не знаю... — пробормотала она, избегая взглядов.

— Лжешь! — грянула директор так, что даже прикованные лицеисты дёрнулись в цепях. Затем, понизив голос до шёпота, добавила: — Но зачем?

— Вы сами... вы просили меня... — Горгона уткнулась взглядом в пол.

Директор тяжко вздохнула:

— Да, просила. Но теперь время правды. Расскажи детям.

— Какую правду?! — хором взвизгнули ребята, внезапно оживившись, несмотря на усталость.

Горгона вытерла ладонью лоб:

— Вы же знаете историю о моём Степе...

— Знаем! — хором ответили дети. — Но где он сейчас? — перебил Славик.

— Найти его... просто, — голос Горгоны стал глухим. — Только не осуждайте меня строго...

Учителя переглянулись — в их взглядах читалось недоумение и странное сочувствие. Прозерпина застыла, будто её подменили, лишь слабые движения груди выдавали, что она жива.

— Значит, всё, что мы читали о Протолицеисте... — начал Славик.

— Не всё, — перебила директор. — Ложь только в финале.

— Я просто хотела как лучше... — Горгона сдавленно всхлипнула.

Директор неожиданно обняла её:

— Никто не осуждает. Просто скажи, как было.

Горгона зашмыгала носом. За окном грохотали взрывы — дракон ещё не сдавался. Последние лучи заката окрасили стены в багровый цвет, когда она наконец заговорила.

Вечерние тени уже сгущались над лицеем, когда Горгона заметила Пифию у входа в общежитие. Девушка стояла, вцепившись в подол своей белой рубашки, а её обычно аккуратные волосы были растрёпаны ветром.

— Я боюсь за него, — прошептала Пифия, едва Горгона подошла ближе. — Он может... он способен на безумство.

Горгона тяжело вздохнула и потрепала девушку по плечу:

— Брось, дочка. Мальчишка просто хочет проучить того балбеса Женьку. Побудет дракончиком пару дней — и обратно в человечий облик. Ты же его потом расколдуешь, правда?

Пифия лишь покачала головой, её пальцы сжали странный свёрток, который она вдруг сунула Горгоне в руки:

— Возьмите. На всякий случай.

Горгона развернула бумагу — внутри лежали бархатные тапочки с вышитыми драконами.

— Красивые, — улыбнулась она. — Но зачем мне...

— Это оружие, — перебила её Пифия. — Мощное. Не надевайте без крайней нужды.

Проводив взглядом исчезающую в дверях общежития Пифию, Горгона почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Обычно после ночного обхода она мирно ужинала с охранником Цербером Геннадьевичем, но сегодня всё было иначе.

Полночь. Шорохи за стеной. Приглушённые крики.

Горгона уже собралась идти на шум, но вдруг вспомнила про тапки. Взяв их в руки, она поднялась на четвёртый этаж, где столпились лицеисты.

— Марш по кроватям! — рявкнула она, разгоняя любопытных. — Нечего тут глазеть!

Дверь в комнату Степана была приоткрыта. Горгона толкнула её плечом — и застыла на пороге.

На полу, в луже тёмной жидкости, билось в конвульсиях нечто, покрытое чешуёй. Рядом, раскинув руки, лежала без сознания Пифия.

— Сыночек?! — Горгона бросилась вперёд, но тут дракон зашевелился и слабо простонал: "Помогите..."

Голос был Степин.

Горгона опустилась на колени, прижав ухо к брюху чудовища:

— Ты там? Отзовись!

Но ответа не последовало. Лишь хриплое дыхание и слабый стон.

— Цербер! — крикнула Горгона в коридор. — Вяжи его, пока не очухался!

Когда дракона скрутили верёвками, вызвали скорую. Врач явился через три часа, неспешно разглядывая сцену:

— Гастрит, — заключил он, послушав урчание живота дракона. — Диета, покой...

— Да он моего сына сожрал! — взвизгнула Горгона. — Режьте его, вытаскивайте Степку!

МЧСник, вошедший следом, достал бензопилу:

— Может, распилим?

— Вы что, с ума сошли?! — Горгона замахала руками. — Там же ребёнок!

— Тогда нужен эндоскоп, — пожал плечами врач. — Но он в больнице. А пока... — Он достал из кармана катану. — Может, хотя бы надрез сделаем?

Горгона не выдержала — шлёпнула его тапком по лысине:

— Быстрее езжайте, ироды! Мой мальчик погибает!

— Ладно, ладно... Ради такого случая даже проблесковые маячки включим! — провозгласил врач, гордо выпрямляясь, словно совершил подвиг.

Он удалился, оставив за собой грязные следы на полу, а Горгона снова осталась наедине с драконом.

— А с девушкой что делать? Она вроде без сознания, — спросил МЧСник, тыча пальцем в Пифию.

Горгона ахнула:

— Ой, Боже! Отнесите её к скорой, пока врач не уехал!

— Вас понял, босс, — кивнул МЧСник, закинул Пифию на плечо и потащил вниз, как мешок с картошкой.

* * *

Три часа спустя врач вернулся, снова натоптав грязи. На этот раз он тащил за собой эндоскоп, набор хирургических инструментов и выражение человека, который явно не выспался.

— Сначала посмотрим, что у него внутри, — заявил он и, не дожидаясь согласия, сунул эндоскоп в пасть дракона.

Десять минут копошения — и вердикт:

— В желудке пусто.

— Как пусто?! — Горгона схватилась за голову. — Я же слышала, как он кричал оттуда!

— Может, уже растворился? — равнодушно пожал плечами врач. — Соляная кислота, знаете ли...

— Не может быть!

— Может. Но остатки могли застрять в кишечнике.

— Так загляните в кишки! — взвизгнула Горгона.

— А вот этого не стоит, — важно ответил врач. — Этот прибор не для кишечника. Его потом мыть — а мне за это не платят. Давайте подождём, пока остатки выйдут естественным путём...

Горгона не выдержала.

ХЛОП!

Тапок со всей силы прилетел врачу в лоб. Тот закатил глаза и рухнул на пол.

Горгона, дрожа от ярости и горя, вышла в коридор.

* * *

Илья сидел в кресле, укутанный в новый халат и свежие трусы, углублённый в «Божественную комедию».

— Ты видел, кто сюда заходил? — спросила Горгона.

Илья задумался, затем торжественно продекламировал:

— "Земную жизнь пройдя до половины..."

— Видел или нет?! — рявкнула Горгона.

— Видел. Сначала зашёл Женя, потом Степа, — ответил Илья.

— Женя не выходил?

— Вроде нет.

Кошмар.

Горгона схватилась за голову: "Неужели всё так и случилось?" Она бросилась к директору.

* * *

— Он заперт внутри дракона! — рыдала Горгона, сжимая в руках тапки. — Может, он уже растворился в его утробе...

Директор внимательно выслушала, затем произнесла:

— Не переживай. Это не Женя — дракон. Это твой сын.

— Как так?!

— Ты же слышала его голос из дракона?

— Да... Кажется...

— И Степан зашёл в комнату после Жени?

— Так сказал Илья.

Директор поправила очки, её голос звучал торжественно: "Есть древняя легенда. Тот, кто убивает дракона — сам становится драконом."

Горгона сжала в руках бархатные тапки, подаренные Пифией, пока директор продолжала: "Женя ворвался в комнату Степы, устроил там погром. Найдя чипсы, он их съел и... превратился в чудовище. Когда Степан вернулся, он напал. Когда твой сын победил в схватке, он по древнему закону сам стал драконом. А затем..." Директор сделала паузу, "Он... съел останки Жени."

"Не может быть!" — прошептала Горгона, её пальцы вцепились в тапки. Мысль о сыне-чудовище вызывала отвращение, но главное — он был жив. Это давало слабую надежду.

"Давай проверим," — предложила директор. "Ты говорила, он разговаривает?"

В комнате массивный дракон лежал, скованный цепями. Его чешуйчатая грудь тяжело вздымалась. Два часа томительного ожидания — и вдруг веки дрогнули.

"Где я?" — раздался хриплый, но узнаваемый голос Степы.

"Где я?" — повторил он.

Горгона с ужасом наблюдала, как перед каждым словом раскрывалась драконья пасть. Голос звучал не изнутри — он исходил от самого чудовища.

В коридоре директор схватила Горгону за рукав:

— Видела? Твой сын не внутри дракона. Он и есть дракон.

Эта страшная правда неожиданно согрела сердце Горгоны. "Он жив! Мой мальчик жив!"

— Я не могу расколдовать его, — призналась директор, понижая голос. — Если чары наложила Пифия, только она сможет их снять. Но понимаешь, Горгона, если об этом узнают... Лицей закроют. Нас всех уволят. Никаких скандалов!

— Что же нам делать?

— Спрячем его на первом этаже. Старшеклассники перенесут. А потом... — Директор оглянулась, — Мнемозина сотрёт память всем свидетелям. Никаких шумих, никаких вопросов.

Сказано — сделано. Шестеро старшеклассников, скрипя зубами от напряжения, перетащили тяжёлого дракона в заброшенную комнату на первом этаже. Дверь захлопнули, замок щёлкнул. В тот же вечер Мнемозина провела свою работу — все свидетели забыли о произошедшем.

На следующее утро Горгона вновь сидела в кабинете директора.

— Что будем делать с Пифией? — спросила она, теребя край фартука.

Директор отложила бумаги:

— Навестим её в больнице. Говорят, состояние... необычное.

Вечером в больничном коридоре их встретил тот самый врач, которого Горгона ударила тапком. Теперь он смотрел на них абсолютно пустым взглядом.

— Уникальный случай, — сообщил он, листая историю болезни. — Пациентка в сознании, но... не просыпается. Как будто крепко спит.

— Как так? — переглянулись женщины.

— Медицина бессильна. Кстати, вы родственники? Можем выписать — пусть спит дома.

Директор отвела Горгону в сторону:

— Заберём её в лицей. Будет под присмотром.

— Но это же... — Горгона закусила губу. — Спящая девушка в общаге, дракон в подвале... Нас закроют!

— Тише! — директор оглянулась. — Нужно, чтобы Пифия была рядом. Когда очнётся — сразу расколдует Степу.

Горгона кивнула. Ради сына она готова была на всё.

Они подошли к врачу, чью память Мнемозина уже обработала — ни дракона, ни тапка он не помнил.

— Мы заберем её, — твёрдо заявила директор. — Я её сестра.

Врач скептически оглядел пожилую женщину:

— Сестра? — Его взгляд скользнул по морщинистому лицу директора. — Ну... ладно, ваше дело.

Он грубо отключил аппараты, перекинул девушку через плечо, как мешок с мукой, и выволок в коридор.

— Куда нести?

— К нашей машине, — буркнула директор.

Врач лишь пожал плечами — одной проблемой меньше. Пифию устроили в комнате воспитателей, но...

— Её нельзя здесь оставлять, — зашептала Горгона, озираясь. — Кто-нибудь обязательно...

В этот момент Пифия зашевелилась. Её губы беззвучно шептали: "Степан... нет... Лойс... Спирит..."

— Что она бормочет? — нахмурилась директор.

— Какие-то английские слова, — пожала плечами Горгона.

Лицо директора озарилось:

— Так... Это же прекрасно! — Она хлопнула в ладоши. — Будет у нас новым преподавателем английского!

Так Пифия стала Прозерпиной Аидовной — "студенткой-практиканткой" из местного педвуза. Для полной конспирации сочинили легенду: "Протолицеист героически сразился с драконом и таинственно исчез". Никто не должен был узнать правду — ни о превращении, ни о "случайном" убийстве Жени.

— Но я ничего этого не помню, — голос Прозерпины дрожал, будто разбитый колокольчик. Её пальцы судорожно сжимали край стола, оставляя на дереве следы от только что подпиленных ногтей.

Директор скривила желтые зубы в усмешке: "Тысячу лет проспала — чего вспомнишь-то?"

Пифия (а это определённо была она — несмотря на отпечаток парты на щеке и спутанные волосы) подняла глаза, и дети впервые разглядели её по-настоящему. Не сонную училку, вечно храпевшую на стопке тетрадей, а ту самую Пифию из легенд — с глазами цвета грозового неба и губами, будто вырезанными из персика.

— Значит, если я проснулась... я могу всё исправить?

— А ты уверена, что сможешь? Директор погладила свои морщинистые руки, бросая завистливые взгляды на гладкую кожу девушки. Контраст был болезненным: здесь — юность, застывшая во времени, там — старость, пропитанная запахом нафталина и кошачьей мочи.

Славик невольно поморщился. "Фу," — мелькнуло в голове.

— Я читаю мысли, сопляк, — директорская ладонь шлёпнула его по затылку. — Правда, не все. Только самые глупые.

Пифия сжалась в комок: "Я не помню заклинаний... не знаю, как..."

— Ничего нового! — директор хлопнула костяшками по столу. — Пришли молодые, красивые, всё испортили, а теперь мы, старые карги, должны разгребать!

Гаргона неожиданно обняла рыдающую девушку, прижав к своей груди, пахнущей дешёвым одеколоном и пирожками с капустой. "Не слушай её, дочка. Ты ни в чём не виновата."

За окном мир рушился. Над городом повис гриб атомного взрыва, но бабушка Славика в двухстах километрах от эпицентра спокойно доедала борщ, попутно следя за страстями Анны-Марии.

-Что за шум? — дед вошёл, отряхивая сапоги от речной тины. В сетке болтались три пескаря и пустая бутылка из-под "Столичной".

— Да воюют там с кем-то... — бабушка махнула ложкой в сторону телевизора, где в десятый раз крутили интервью перепачканного сажей Славика.

Дед замер, увидев лицо внука на экране. Без слов он сгрёб ружьё, ковбойскую шляпу и вышел, хлопнув дверью.

— Яблок Славе захвати! — донеслось ему вдогонку.

В кабинете директора царила тишина, нарушаемая только всхлипываниями Пифии. Директор обвела присутствующих взглядом:

— Вы все бесполезны. Особенно ты, — она ткнула пальцем в Пифию. — Но выход есть.

Её скрюченный палец неожиданно указал на Славика. Мальчик попятился, наступив на ногу Мансуру.

— Я?! — пискнул он.

— Ты, — директор улыбнулась так, будто предлагала не спасение мира, а дополнительный урок математики в воскресенье. — Сейчас я объясню почему.

За окном в клубах радиоактивного пепла уже проступали контуры нового кошмара — дракон рос, поглощая энергию разрушения. Но здесь, в этом затхлом кабинете, пахло надеждой.

— Есть еще одна легенда, про которую вы наверное не слышали, — начала она. — но так уж и быть, я вам поведаю истину...

В начале всех начал, когда не было ничего, кроме безмерного Хаоса, из его пульсирующей бездны самою волей небытия восстал Протолециист — юноша-дракон, димиург, первый творец.

Из своих мыслей он сотворил мир: отделил твердь от бурлящих вод, раскинул небеса, усыпал их звездами. Затем воздвиг Лицей — средоточие мудрости, и Общежитие — убежище для жаждущих знаний.

Он призвал к существованию Десять Учителей, наделив каждого уникальным магическим даром. И, наконец, он создал Директора — хранителя порядка, и свою Мать, Гаргону Ивановну — воплощение первородной силы, мудрую хранительницу очага.

Сам Протолециист принял облик юноши. Он поступил в свой Лицей, учился, смеялся и жил обычной жизнью, воплощая Аполлоническую гармонию. Но однажды в его упорядоченный мир ворвалась Любовь — Дионисийское, стихийное начало. Она была необузданной энергией, что не признавала границ и принесла Протолециисту невыносимые страдания.

Боль была столь велика, что Протолециист вновь обрел свой истинный, драконий облик. "Довольно!" — прогремел его голос, и он решил уничтожить мир, чтобы разорвать порочный круг перерождений и прекратить мучения.

Увидев это, Директор Лицея созвал Совет Двенадцати — таинственный орден, состоящий из Десяти Учителей, Гаргоны Ивановны и её самой. Их целью стало найти того, кто сможет принять бремя мира. Лицеистам давали различные испытания: на смелость перед лицом страха, на решительность в выборе, на сострадание к ближнему.

Один из них прошел все испытания, доказав свои героические качества. Этот лицеист был объявлен Спасителем. Не с мечом в руке, но с сердцем, полным понимания, Спаситель отправился навстречу Дракону. Битва была не сражением плоти, но столкновением воль. Спаситель не боролся с Драконом, но проникал в самую суть его боли, предлагая принятие.

И когда Спаситель достиг сердца Дракона, Протолециист не был уничтожен — он был принят. Он растворился, а его сущность, сила и бремя перешли к Спасителю.

В тот миг Спаситель сам преобразился. Его тело вытянулось, покрылось древней чешуей, и из спины выросли могучие крылья. Он стал новым Драконом.

И, став Драконом, он расправил свои гигантские крылья, окутал ими весь мир, всю вселенную, и начал втягивать в себя все сущее: звезды, планеты, Лицей, учителей, Гаргону Ивановну — все растворялось в его бездонной сущности, превращаясь в потенциал. Он поглотил все, что было создано, чтобы сохранить это внутри себя.

Теперь новый Дракон, бывший Спаситель, пребывает в пустоте и Хаосе, единственное, что существует. Он хранит в себе семена всех миров, всех жизней, всех судеб. Он ждет, пока в его безмерной сущности вновь не зародится та самая тоска — тоска по созиданию. И когда эта тоска станет невыносимой, он вновь развернет свои крылья, и из его снов, из его сердца вновь родится вселенная, и круг перерождений продолжится, вечный, неизменный, как сама природа бытия..

Директор закончила, явно довольная произведенным впечатлением. Все, кто был в зале прибывали в шоке от услышанного.

"Неужели спасения нет? И мне придется уничтожить дракона и весь мир?" думал Славик. "Это не возможно". Его мрачные мысли прервал знакомый кашель в углу.

— Директор, опять вы какой-то бред несете, сколько можно? — пожилой мужчина стоявший все это время в углу, подошел к столу ближе к свету.

— Дедушка! — бросился Славик в увидев деда.

— Женя, это ты? Ты жив? — завопила Гаргона.

— А зачем мне умирать? — все также весело ответил дед Женя.

Женя был жив. Живее всех живых, он стоял здесь среди учителей, постаревший он все же, тот же хитрый Женя, что и в детстве. И вот он был готов рассказать свою версию событий.

— В тот день, когда ваш сын стал драконом... — начал он, обращаясь к Гаргоне. — ну, ладно, расскажу все по порядку.

Вечер того дня выдался тихим и душным. Женя, притаившись за углом коридора, ждал, пока Степан уйдёт из комнаты. Сердце бешено колотилось — он знал, что делает глупость, но остановиться уже не мог. Ревность, злость, обида — всё смешалось в один клубок, который душил его изнутри.

— Ладно, ещё пять минут, и он уйдёт, — прошептал Женя, сжимая кулаки.

И точно: через мгновение дверь комнаты Степана скрипнула, и тот вышел, оставив её приоткрытой. Женя подождал, пока шаги затихнут вдали, затем, крадучись, как настоящий оборотень (хотя в тот момент он был всего лишь завистливым подростком), пролез в комнату.

Первое, что бросилось в глаза — большая чаша с чипсами на столе. Женя фыркнул:

— Ну конечно, «Лойс». Любимые.

Он протянул руку, схватил одну чипсину и с хрустом раздавил её во рту. Вкус был знакомый — солёный, жирный, откровенно дешёвый. Но почему-то именно эти чипсы Степан обожал.

— Вот и съел твои драгоценные чипсы, — пробормотал Женя, но тут его взгляд упал на фотографию рядом.

Молодой Степан обнимал Пифию. Они смеялись, её волосы развевались на ветру, а он смотрел на неё так, словно она — центр вселенной. Женя почувствовал, как в груди закипает что-то тёмное.

— Разобью. Сейчас же разобью, — прошипел он, хватая рамку.

Но рука не поднялась. Вместо этого он вдруг осознал всю жалкость своего положения: прятаться, воровать, завидовать…

— Что за бред? — Женя швырнул фотографию обратно на стол. — Это же просто чипсы. Просто девчонка. Просто…

Он глубоко вздохнул и случайно заметил дневник Степана, лежащий рядом. Любопытство пересилило — он открыл его.

«День первый: создал свет. День второй: создал землю…»*

— Ну и ну, — пробормотал Женя, листая страницы.

Забавные записи. Но дальше стало интереснее:

«Пифия сегодня сказала, что общалась с Ильей. Я знаю, что это глупо, но я ревную. Почему она не понимает? Я же её так люблю…»

Женя замер. Он ожидал чего угодно — хвастовства, высокомерия, — но не этой… человечности.

— Так ты тоже не уверен в себе, — прошептал он.

И в этот момент в коридоре раздались шаги.

— Чёрт!

Женя швырнул дневник на кровать и нырнул в шкаф, едва успев захлопнуть дверцу, как в комнату вошёл Степан.

— Странно… — услышал Женя его голос. — Вроде ничего не тронуто.

Степан подошёл к столу, потрогал чипсы, затем заметил дневник.

— А это почему не на месте?

Женя затаил дыхание. Но тут дверь снова открылась.

— Степа? — Это был голос Пифии.

— Как ты зашла? — удивился Степан.

— По пожарной лестнице. Мне показал Илья.

Женя сквозь щёлку шкафа увидел, как Пифия, запыхавшаяся, с растрёпанными волосами, бросилась к Степану.

— Я так переживала! Мне приснилось, что ты превратился в дракона!

Степан рассмеялся:

— Ну вот, всё в порядке. Чипсы целы, я цел.

Пифия облегчённо выдохнула:

— Значит, сон был ложным. Хорошо… Быть всевидящей — скучно. Ты же знаешь всё наперёд.

Женя видел, как Степан на мгновение нахмурился, но быстро спрятал недоверие за улыбкой.

— Кстати, — продолжала Пифия, — Женя не такой уж плохой. Может, просто простишь его?

— Может быть, — ответил Степан, но в его глазах мелькнуло что-то холодное.

Женя сжался в шкафу. Ему было стыдно.

Пифия вдруг хихикнула:

— Ладно, признаюсь, я тебя обманула.

— В чём? — насторожился Степан.

— Съешь чипсы, не бойся.

— Но если кто-то их съест, он станет драконом и все забудет!

— Конечно! — Пифия засмеялась. — А ещё дракон начнёт извергать усыпляющие газы.

— Да ты что!

— Да! И человек, который уснёт от этих газов, не проснётся никогда.

— Что, прям никогда?

— Ну, может, если потереть ему нос голубиным пером, — шутливо добавила Пифия.

Степан рассмеялся, но смех его был нервным.

— А если стать драконом, расколдоваться можно?

— Можно. Для этого нужен поцелуй любящей прекрасной девушки.

— Очень необычное заклятие.

— Съешь чипсы, Степа.

— Зачем? Ты хочешь, чтобы я стал драконом и забыл всё?

— Нет, глупый, ты не станешь драконом. Я побоялась делать такие опасные чипсы.

Женя в шкафу напрягся.

— Я заговорила первую чипсинку на понос. Тот, кто съест её, жидко обкакается.

И тут Женя почуствовал как по его ноге потекло что-то теплое...

— Ну, так будешь? — дразнила Пифия. — Нет? Хорошо, тогда я первая съем. Подумаешь, пару часов на толчке!

Они оба засмеялись, но Степан всё ещё колебался.

— Что-то ты не хочешь в туалет, — с подозрением сказал он.

— Ты мне не доверяешь?

— Нет, что ты…

— Тогда съешь чипсинку и запей газировкой.

Степан вздохнул, взял чипсу… и съел.

И тут же его тело начало меняться. Кожа покрылась чешуёй, пальцы превратились в когти, а из спины вырвались крылья.

— ЧТО ТЫ НАДЕЛАЛА?! — заревел он.

Пифия в ужасе отпрянула.

— Я… Я не понимаю… Это не должно было…

Но было уже поздно.

Крик Пифии пронзил воздух, словно стекло, разбивающееся о камень. Женя, прижавшись к стенке шкафа, видел, как она рухнула на пол, отброшенная когтистой лапой дракона. Из его пасти вырвалось облако зеленоватого газа, и Пифия мгновенно обмякла, словно кукла с перерезанными нитями.

Дракон — бывший Степан — бился в конвульсиях, его тело сотрясали спазмы, чешуя звенела, ударяясь о стены. Женя сжался в комок, стараясь не дышать. «Это я… это из-за меня», — пронеслось в голове.

Потом в комнату ворвалась Гаргона Ивановна.

— Сынок?! — её голос дрожал.

Она бросилась к дракону, но тот лишь зарычал, и Гаргона отпрянула. Вскоре появились врач и спасатели, началась неразбериха. Женя воспользовался суматохой: когда все ушли, он вылез из шкафа, дрожа от страха и стыда.

Грязные штаны липли к ногам, но думать об этом было не время. Он бросил последний на дракона, который теперь слабо стонал в углу… и побежал.

По пустым коридорам, мимо спящих лицеистов, вниз по лестнице, к выходу. Никто его не остановил.

Утром он добравшись до вокзала купил билет до родного города, даже не задумываясь, что оставил в общаге все вещи. В голове гудело одно:

«Я всё испортил. Я должен исчезнуть».

—

Родители встретили его с удивлением.

— Каникулы? Так рано? — спросил отец.

— Да… большие каникулы, — солгал Женя.

Через неделю он признался:

— Я больше не хочу учиться в Лицее.

Родители не стали спрашивать подробностей — видимо, решили, что он не выдержал нагрузки. Его перевели в местную школу, где он старался забыть всё: Степана, Пифию, тот злополучный шкаф…

Но забыть не получалось.

Каждую ночь ему снился дракон с глазами Степана. Иногда он просыпался от собственного крика, представляя, как Пифия лежит на полу, а Гаргона Ивановна плачет.

«Почему никто не ищет меня? Почему не спрашивают, где я был?»

Ответ пришёл сам собой: им было не до него.

—

Годы шли. Женя окончил новую школу, женился, завёл детей. Внуки росли, и когда старший, Славик, поступил в тот самый Лицей, Женя лишь горько усмехнулся:

— Там… странные правила. Не ешь чипсы.

Когда он пришел с рыбалками то увидел новости.

Лицей в огне. Дракон на крыше. Зелёный газ. И… Славик, дающий интервью.

— Боже правый… — прошептал дед Женя, роняя чашку с чаем.

Он всё понял.

Ничего не закончилось. Ничто не «само образовалось».

И теперь его внук — в самом центре кошмара, который он, Женя, когда-то оставил за собой.

Дед Женя вытер пот со лба и обвел взглядом всех присутствующих. Его глаза, несмотря на возраст, горели решимостью.

— Всё просто, — начал он. — Степа не просто так стал драконом. Он сам в это поверил. Пифия наговорила ему про чипсы, газы и поцелуи, а он, как настоящий Протолицеист, обладающий силой творения, подсознательно воплотил это в реальность. Он внушил себе, что станет драконом и в итоге им стал. А потом, запертый в комнате, годами слушал, как лицеисты пересказывали историю о злом Евгении и благородном Протолицеисте… и поверил, что он — Евгений.

— То есть… он сам себя убедил? — переспросил Славик.

— Именно. И теперь нам нужно его разубедить.

— Как? — хором спросили дети.

— Пифия должна его поцеловать.

В кабинете воцарилась тишина. Даже директор, обычно невозмутимая, приоткрыла рот.

— Как мы его убедим? И как мы доставим Пифию к дракону? — спросила Гаргона. — Он же окружён газом!

— Пока не знаю... — сказал дед Женя, почесав затылок. — Хотя нет, знаю.

Все замерли, уставившись на него.

— Я пойду к дракону и скажу, что я и есть Протолицеист, — начал Женя, поправляя ковбойскую шляпу. — Но признаюсь, что Пифия все это время любила только меня.

— Ха! — фыркнула Пифия, скрестив руки. — План не сработает. Протолицеист не стареет, а ты... — Она окинула его взглядом с головы до ног. — Ну, ты знаешь.

— Вернуть молодость — проще простого, — вдруг заявила химичка Калия Меркурьевна, доставая из кармана пробирку с розовой пеной. — Нужно сходить к поварихе Медее Еврепидовне.

— К той, что варит борщ из ничего? — удивился Славик.

— Именно. Она знает рецепт.

Группа двинулась в лицейскую столовую. По пути Мансур спросил:

— А что, если дракон нас всех сожрёт, пока твой дед варится в кастрюлях?

— Тогда хотя бы умрём молодыми, — подмигнул ему дед Женя.

Столовая встретила их запахом лаврового листа и чего-то подгоревшего. За плитой стояла Медея Еврепидовна — женщина с лицом, напоминающим смятый пергамент, и руками, покрытыми ожогами от вечных экспериментов с едой.

— А, новые подопытные! — радостно воскликнула она, хватая деда Женю за рукав. — В кастрюли их!

— Какие кастрюли? — испуганно отпрянул дед.

— Первая — с кипятком, вторая — с ледяной водой, третья — с молоком. Прыгай по очереди, как лягушка.

— Это же убийство! — закричал Славик.

— Наука требует жертв, — невозмутимо ответила Медея, подталкивая Женю к первой кастрюле.

Женя, стиснув зубы, прыгнул в кипяток. Через секунду он выскочил с воплем, но кожа на его лице уже разгладилась. Вторая кастрюля заморозила его в ледяной корке, а третья — молочная — завершила процесс. Когда он вылез, перед всеми стоял молодой парень лет семнадцати, с густыми волосами и ясными глазами.

— Йоу, наука! — воскликнула химичка.

— Теперь я готов, — сказал Женя, оглядывая свои руки. — Хотя... где мои штаны?

—

Когда они вышли на улицу, перед ними предстала картина, достойная самых мрачных пророчеств Иоанна Богослова. Небо, некогда голубое и безмятежное, теперь напоминало открытую рану — багровое, с гноящимися желтыми прожилками дыма. Воздух дрожал от жара, насыщенный сладковатым запахом горелой плоти и едким химическим смрадом расплавленного асфальта.

Город, их родной город, лежал в руинах. То, что вчера было домами, теперь представляло собой лишь груды обугленных кирпичей, переплетенных стальными балками, искривленными от невыносимой температуры. Деревья стояли как гигантские факелы, их стволы почернели, а листья обратились в пепел, который теперь покрывал все вокруг смертельным снегом. На перекрестках, где еще недавно играли дети, теперь зияли воронки, заполненные мутной водой, окрашенной в розовый цвет разжиженной плотью.

Особенно страшным был вид общаги. Ее каркас еще держался, но стены обрушились, обнажив комнаты, как в гигантском кукольном доме. В некоторых окнах еще теплился огонь, а из подвала доносились стоны — там, в темноте, умирали те, кому не хватило сил выбраться. Лицей стоял как последний оплот, но и его стены покрылись трещинами, а крыша просела под тяжестью катастрофы.

Но самое ужасное было впереди.

Дракон.

Его невозможно было охватить взглядом целиком. Хребет терялся в клубящихся облаках дыма, крылья, каждое размером с футбольное поле, медленно шевелились, поднимая вихри пепла. Чешуя переливалась всеми оттенками ада — от кроваво-красного до мертвенно-синего. Глаза, огромные как озера, светились холодным, бездушным светом, в котором отражались последние судороги умирающего города.

-Он... он стал больше, — прошептал Мансур, и его голос дрожал, как лист на ветру.

— Он питался энергией разрушения, — ответил Женя, и его молодое лицо было бледным. — Каждый взрыв, каждый крик, каждая смерть — все это делало его сильнее.

Они двинулись вперед, пробираясь через руины. Ноги вязли в чем-то теплом и липком — улицы были залиты кровью, которая уже начинала сворачиваться, образуя жутковатые узоры. Вдоль дорог лежали тела — одни целые, другие разорванные на части, третьи — просто фрагменты того, что когда-то было людьми. Где-то вдалеке раздался детский плач, но он быстро оборвался, заглушенный новым взрывом.

— Эх, и кто это все убирать будет? — вздохнул Славик, но в его голосе не было обычной иронии, только пустота.

Когда они приблизились, дракон медленно опустил голову. Его морда, покрытая шрамами от снарядов, была размером с многоэтажный дом. Из пасти сочился зеленоватый дым, а между клыков, каждый из которых был больше человеческого роста, застряли обрывки военной формы — последний "ужин".

-Мы привели Протолицеиста, — сказал Митяй, и его голос звучал неестественно громко в мертвой тишине.

Дракон замер. Его глаза, эти огромные бездны, сузились.

-Это он? — прогремел голос, от которого задрожала земля. В нем не было ничего человеческого — только холодная, всепоглощающая ярость.

-Да, — шагнул вперед Женя. — Я — Протолицеист. И я пришел сказать тебе правду.

— Чем докажешь? — зашипел дракон, и из его пасти повалил ядовитый туман.

— Ничем. Но она может.

Женя указал на Пифию. Девушка была бледна как смерть, ее белое платье покрылось копотью, но в глазах горела решимость.

— Это Пифия. Ты же ее любил, Женя. Она всегда любила тебя. Только тебя.

Дракон зарычал, и этот звук сотряс руины, заставив посыпаться последние уцелевшие стекла.

— Ложь! Я стал Смертью, разрушителем миров! Я видел, как плавятся кости в огне! Я вдыхал последние вздохи тысяч! Я — конец всего!

Но Пифия уже бежала вперед. Ее босые ноги скользили по крови и пеплу, но она не останавливалась. Когда она добралась до морды чудовища, то без страха вскарабкалась по чешуе, оставляя на ней кровавые следы от порезанных ладоней.

-Нет, — прошептала она, целуя дракона в ноздрю. — Ты — Степан. Мой Степан.

Мир замер. На мгновение прекратились взрывы, стих ветер, даже пламя казалось застывшим.

Потом дракон вздрогнул. Его чешуя начала трескаться, обнажая розовую плоть под ней. Крылья, эти огромные перепончатые плоскости, начали рассыпаться, как осенние листья. Тело сжималось, уменьшалось, теряя свою чудовищную форму.

И когда дым рассеялся, перед ними стоял обычный парень в рваной одежде. Степан. Его глаза были полны ужаса и понимания.

— Что... что я наделал? — прошептал он, глядя на руины.

— Все, — обняла его Пифия. — Но теперь ты свободен.

Над городом, сквозь клубы дыма, пробился первый луч солнца.

Прошел ровно год с тех пор, как Степан вернул себе человеческий облик. Город, разрушенный в дни противостояния с драконом, был восстановлен до последнего кирпича. Магия Протолицеиста вернула к жизни не только жертв недавних событий, но и тех, кто погиб задолго до них — как родители Славика, разбившиеся в автокатастрофе пять лет назад.

Свадьба Степана и Пифии стала событием, которое запомнилось всем. В лицейской столовой, украшенной белыми тканями и живыми цветами, собрались все, кто имел отношение к тем невероятным событиям.

Степан в строгом черном костюме выглядел необычайно торжественно. Лишь легкая тень в глазах напоминала о том, что этот молодой человек совсем недавно был могущественным драконом. Пифия в белом кружевном платье с длинной фатой сияла — никто бы не подумал, что эта прекрасная невеста столетиями спала в облике учительницы английского.

Особое внимание привлекала семья Славика. Рядом с ним сидели не только воскресшие родители, но и его неожиданно помолодевшие дедушка с бабушкой. Женя, снова ставший молодым после магического вмешательства Медеи Еврепидовны, уговорил ее омолодить и свою супругу Любу. Теперь они с трудом узнавали друг друга — молодая женщина с косичками и румяными щеками никак не походила на ту бабушку Любу, которую все знали.

Женя в роли шафера заметно нервничал, то и дело поправляя галстук Степану. Гаргона Ивановна в неожиданно элегантном платье исполняла обязанности свидетельницы, строго следя за тем, чтобы все шло по плану.

Илья, наконец-то сменивший рваные трусы на новые и обзаведшийся свежим халатом (хотя и не расставшийся с любимой "Божественной комедией"), скромно сидел в углу. Митяй, получивший премию за выдающиеся математические способности, терпеливо объяснял Мансуру основы арифметики.

Когда молодые обменялись кольцами, даже директор лицея, известная своей строгостью, не смогла сдержать слез. "Я всегда верила в вас", — сказала она, хотя в её искренность поверили не все.

Особый восторг вызвал свадебный торт Медеи Еврепидовны — три кастрюли, искусно задекорированные под традиционный многоярусный торт. "Главное — не спрашивать, что внутри", — шепотом предупредил Мансур, уже успевший попробовать кусочек.

Подняв бокалы с компотом (Медея клятвенно заверяла, что это действительно компот), гости услышали тост Степана: "За то, чтобы чипсы больше никогда не становились причиной апокалипсиса. И за новую жизнь — для всех нас".

"Ура!" — ответили гости, и даже директор на мгновение забыла о дисциплине, позволив себе искренне улыбнуться.

За окном лицея цвели деревья, в городе кипела обычная жизнь, а в бывшей комнате дракона теперь хранился спортивный инвентарь. Казалось, страшный сон закончился, оставив после себя лишь странные воспоминания и пару необъяснимых деталей — как тот необычный голубь на крыше, слишком уж пристально наблюдавший за происходящим...

Но теперь это была уже совсем другая история. История о любви, которая смогла победить даже самые невероятные превратности судьбы.