Вестник (джен)

Министерство Магии. Март. 1996 год.

Гарри стоял неподвижно, как будто всё тело перестало слушаться. В ушах звенело, в груди пустота. Он не слышал собственного дыхания. Только эхо того мгновения, когда зелёная вспышка ударила в грудь Сириуса.

Всё произошло слишком быстро.

Он видел, как крестный отбросил Люциуса Малфоя мощным, почти играющим движением, мельком улыбнулся, как будто хотел сказать: «Ну вот, парень, почти выбрались».

И в ту же секунду вспыхнул свет. Пролетела зелёная вспышка, ослепляющая, беззвучная. Сириус замер, будто натолкнулся на невидимую стену, глаза расширились. Никакого крика, только лёгкий вздох, почти удивлённый. Тело качнулось, шаг назад, и серая вуаль поглотила его без следа. Ткань колыхнулась, будто вздохнула, и затихла. Гарри не сразу понял, что кричит. Горло саднило, звук был хриплый, звериный. Он рванулся вперёд, но Гермиона где-то позади окликнула его, будто через толщу воды. Беллатрикс стояла у обломков колонны, волосы растрёпаны, лицо испещрено пылью, а глаза сияли огнём безумия. Она покачала головой, словно учитель, уставший от глупого ученика.

— Ах, мальчишка… ты ведь правда думал, что заслуживаешь семью?

Улыбка её стала шире, страшнее, до боли в глазах. Потом, смех. Высокий, ломающийся, нервный. Она развернулась и побежала.

Гарри сорвался за ней. Пыль и пепел поднимались клубами, по стенам скользили отблески синих и зелёных заклинаний. Он слышал только собственное дыхание. Сердце билось, будто пытаясь вырваться из груди.

— ГАРРИ! — голос Гермионы звучал далеко.

Она отбилась от последнего Пожирателя Смерти. Она кинулась следом.

Гермиона метнулась вперёд, её шаги эхом отдавались в пустых коридорах Министерства магии. Мраморные стены, низкий, угрюмый потолок. Всё казалось чужим, беспощадным. Она почти не осознавала, где находится, но за мгновение до того, как повернуть за угол, взгляд случайно поймал знакомый плакат, висящий на стене. Это был огромный рекламный баннер — «Министр магии Корнелиус Фадж: курс на улучшение волшебного порядка!» — с его лицом, уверенным, чуть свысока, как всегда. Её взгляд задержался на этом изображении, не столько от того, что плакат был особенно ярким, сколько от того, что в этом моменте всё вокруг казалось настолько ненастоящим, чуждым. Эти лозунги, всё это лицемерие, власть, которую они думали, что держат в руках.

Гарри Поттер никого не слышал. Все мысли исчезли. Была только боль и её смех впереди. Коридор вывел их в круглый зал с проваленным потолком. Воздух был тяжёлым, пах озоном и кровью.

Беллатрикс стояла спиной, оглянулась. На лице сиял вызов.

— Ну что, Поттер, покажи, что умеешь?

Гарри поднял палочку. Рука дрожала, глаза блестели слезами. В груди всё кипело.

— Круцио!

Слово сорвалось, как рыдание. Луч выстрелил, ослепительный, алый.

Беллатрикс отбросило назад, она упала, выгнулась, и на миг в её крике мелькнул страх. Но уже через секунду она глухо засмеялась.

— Ах, Поттер, — шепнула, поднимаясь, — ты чувствуешь, да? Но не умеешь. Ты не умеешь ненавидеть.

Гарри шагнул ближе. Вены на шее вздулись, губы дрожали. Он хотел повторить заклинание. Сильнее, правильнее.

— Гарри, нет!

Гермиона догнала его и схватила за руку.

Он даже не сразу понял, что это она. Только ощутил тепло, запах пыли, пота и крови. Она вцепилась в его запястье, не давая поднять палочку.

— Посмотри на меня! — её голос сорвался, но в нём была сталь. — Посмотри!

Он посмотрел — глаза мутные, полные боли, как у человека, уже не верящего в мир.

— Она убила его… — выдох сорвался шёпотом. — Она убила…

— Я знаю, — прошептала она.

Она почувствовала, как его тело дрожит, как его разум срывается в пропасть. Он не был готов понять это в момент своей боли, но она знала, что ему нужно услышать другие слова.

— Вспомни, кто твой настоящий враг. — её голос стал немного тверже, как будто она подавила всё, что было уязвимо в ней.

Она чувствовала, как дрожит его рука. Пальцы сжимали палочку так, что побелели костяшки. Он сделал шаг назад, дыхание сбилось. Беллатрикс в это время отползала, усмехаясь, сжимая грудь.

— Ах…, — прошипела она. — Так трогательно…

Воздух стал густым, липким. Огонь на стенах погас сам собой. Откуда-то из темноты потянуло холодом могильным, глухим. Гермиона ощутила, как кожа покрылась мурашками. Магия изменила вкус, стала металлической, острой, как лезвие. Она подняла голову. Она увидела, как из тени рождается фигура. Волан-де-Морт. Он не появился. Вырос из темноты, как сама её суть.Тонкий, почти беззвучный, мантия колыхалась, словно в подводной воде. Кожа белая, как воск. Глазами являлись два рубина, горящих без света.

Беллатрикс упала на колени, дрожа.

— Мой Лорд… я…

— Тссс.

Гарри поднял взгляд, его губы дрожали. Он не думал, просто поднял палочку, как в бреду.

— Экспеллиармус!

Волан-де-Морт даже не взмахнул палочкой.

Он просто слегка повернул кисть, лениво, как отмахиваясь от пыли. Заклинание рассыпалось в воздухе, палочка Гарри вылетела из руки и ударилась о камень. Мгновение, и всё тело Гарри будто обмякло. Он стоял, покачиваясь, глаза полны ужаса и отчаяния. Лицо было бледным, будто из него вытянули всё силы Гермиона почувствовала, как сердце ухнуло в грудь. Он не понимал, где находится. Гермиона резко шагнула вперёд, заслонив его собой.

— Протего Максима! — голос сорвался, но она выкрикнула с отчаянной силой. Вокруг них мгновенно вспыхнул свет, ослепительный, золотистый, как волна из света и чистоты, которая обрушилась на них, словно истребляя темные силы. Купол, образовавшийся перед ними, был как последний барьер, последнее оружие, и она знала, что не может ошибиться.

Внутри купола Гарри лежал, словно потерянный, его тело беспомощно распростёрто на каменном полу. Он был без сознания. Страх, который ещё недавно переполнял её, теперь уступил место безмерной боли и тревоге. Она не могла поверить, что он здесь, рядом, но всё равно... всё было так несправедливо.

Она опустилась на колени, опираясь на землю, едва не теряя силы. Она склонилась над ним, её пальцы коснулись его виска, волосы, которые она почти не замечала, стали прилипать к её лицу от пота. Но было важно другое, важно было это мгновение, важно было, что она была с ним. С ним, когда всё казалось уже потерянным. Вдохнув и выдохнув, она закрыла глаза на секунду. Всё, что она могла сделать, — это быть рядом.

Звук за её спиной заставил её резко поднять голову. Это был не громкий звук, а скорее шорох, такой тонкий и зловещий, как тень, скользящая по воздуху. Гермиона обернулась.

Волан-де-Морт стоял там, где только что был воздух. Он двигался так плавно, как если бы его тело было частью тени, как если бы он растворялся в пространстве. Он был рядом, и его глаза смотрели на неё, горящие красным, безжалостными угрями, что не предвещало ничего хорошего. Страх почти сковал её, но она не могла отступить. Она заметила, как его губы едва двинулись, едва произнесли слово, и в следующее мгновение он коснулся пальцами купола. Это было не движение магии — это было движение неощутимой силы, не физическое, не видимое, а скорее как холодный ветер, который ощущается на коже.

Стук. Один, второй, третий. Лёгкие, короткие удары, которые эхом отозвались в её голове. И когда её взгляд скользнул по тому, как его пальцы касаются стеклянной оболочки, она поняла. Каждое касание — это шаг к разрушению. Он не спешил. Волан-де-Морт не был в ярости. Он знал, что он победит. Он просто играл с ней. С ними. И каждый его стук был как последний гвоздь в крышку гроба.

Её дыхание стало судорожным. Она снова посмотрела на Гарри, на его закрытые глаза. Он был жив, и она знала, что должна его защищать, что она не может дать ему погибнуть. Но в этот момент слёзы невольно навернулись на её глаза. Одна капля, тёплая и тяжёлая, упала на его щёку. Он даже не шевельнулся.

Гермиона вытерла её кончиком пальца, её рука слегка дрожала. Она смотрела на его лицо, на его невыразительные черты, и ей хотелось, чтобы он проснулся. Чтобы он снова был в их мире, мире, где они ещё могли бороться.

— Гарри, ты не один. Я здесь. — её голос был тихим, почти шёпотом, и хотя она не ожидала, что он ответит, эти слова были необходимы. Для неё.

Она осторожно провела рукой по его волосам, погладила их, как тогда, когда они были детьми, когда жизнь казалась гораздо проще. И в её движении была нежность, не нуждающаяся в словах. Она была его другом, его соратником, и она не могла дать ему погибнуть. Не так.

Её глаза вдруг наполнились неожиданной тягучей болью. Нет, это не была любовь, как её представляли в романах, не было фраз типа «я люблю тебя». Это было другое. Это было тихое осознание того, что она не хотела бы терять этого человека, что она не может не заботиться о нём, даже если это может быть слишком поздно.

— Ты всегда был для меня чем-то большим. — её голос едва не оборвался. Она заглотила комок в горле. — Больше, чем просто другом.

Она наклонилась, губы коснулись его виска, её прикосновение было почти невесомым, словно она пыталась скрыть свою собственную уязвимость. Она знала, что он не ответит. И это не было важно. Важен был момент. Важна была эта тишина между ними, когда всё остальное исчезало, оставляя только их, только эту связь, которую никто не мог разрушить.

Гермиона аккуратно вытерла ещё одну каплю слезы, когда та скатилась по её щеке. Она не могла бы выразить всё это словами, но в этом простом жесте, в этой тени, которая проходила между ними, было что-то важное. Что-то, что оставалось за пределами времени и пространства.

Стёкла купола начали трескаться.

Первый небольшой трещина прошла по одной из стен. И затем — вторая. И третья. И ещё, пока всё не распалось, как хрупкая посудина, когда сдавливаешь её слишком сильно.

Гермиона подняла взгляд. Волан-де-Морт стоял всё ближе, его глаза горели, его губы кривились в жестокой улыбке. С каждым ударом его пальцев по стеклу, с каждым шорохом, который доносился от этого жуткого, безумного магического существа, она чувствовала, как уходит её сила.

Гермиона стояла встала. Щит исчез, воздух стал неподвижным, словно мир задержал дыхание. Её плечи дрожали, в глазах стояли слёзы, но взгляд оставался прямым.

Волан-де-Морт не спешил. Он двигался плавно, как змея, подходя ближе. Его силуэт будто растворялся в воздухе, тень сливалась с камнем. Его голос раздался негромко, холодный, ровный:

— Глупая девчонка!

Он наклонился чуть ниже, чтобы встретить её взгляд. Гермиона подняла голову. Её дыхание было сбивчивым, губы обветрены, кровь на подбородке запеклась.

Он сделал шаг ближе.

— Я вижу, как ты держишься. Смешно.

Он протянул руку, почти не касаясь, провёл пальцами по воздуху перед её лицом.

Воздух вокруг зазвенел, как от статического разряда.

— Зачем защищаешь мальчишку? Из жалости? Или потому, что веришь в его предназначение?

— Потому что он человек, — ответила она, не отводя взгляда.

— Человек, — тихо повторил он.

Он обошёл её по дуге, как хищник, обнюхивающий добычу.

— Он умрёт. Ты знаешь это. Это его судьба.

— И всё же я буду защищать его, — ответила она, и голос её был твёрже, чем тело. — До конца.

Он остановился. Сердце Гермионы билось быстро, но дыхание выровнялось. Она смотрела на него, и в её глазах не было страха, только решимость и горечь. Волан-де-Морт приблизился вплотную. Его шепот был ледяным:

— Тогда, может быть, договор?

Она моргнула, настороженно.

— Что?

— Договор, — повторил он. — Твоя жизнь… за время. За отсрочку.

Он говорил это ласково, словно убеждая ребёнка.

— Я могу позволить ему дышать дольше. Могу дать ему ночь, день, неделю, пока не решу, что пора. А ты откроешь мне в свой разум.

Она сжала зубы. Молчание было тяжёлым.

Гермиона ощущала, как дрожат руки. В голове звенело, во рту пересохло.

— И если я соглашусь?.. — спросила она хрипло.

— Тогда он будет жить, — ответил Волан-де-Морт. — Пока я этого хочу.

Он наклонился, и их глаза оказались почти на одном уровне. Красные зрачки сверкнули.

— Решайся. Одно слово и я отпущу его. На какое-то время. Ты знаешь, что он ещё нужен мне. Но без тебя, — он чуть улыбнулся, — у него не будет даже шанса.

Она стиснула пальцы на палочке напрасно, она давно была бессильна. Глаза её метнулись к Гарри. Он лежал неподвижно, но грудь едва заметно поднималась. Гермиона закрыла глаза. На мгновение, просто вдохнула. Всё внутри неё металось: страх, боль, отвращение. Но под всем этим — ясность. Она понимала: это не спасение. Это отсрочка. И всё же, шанс. Она подняла голову. Её сердце сжалось. Она кивнула.

— Я согласна.

На мгновение всё стихло. Потом Волан-де-Морт вытянул руку и коснулся её лба. Мир ослепительно вспыхнул. Боль пронзила сознание, как тысяча игл. Гермиона вскрикнула, пальцы разжались, палочка упала на пол.

Сознание уже начинало рассыпаться, как тонкий лёд под ногами. Волан-де-Морт входил в её разум не как буря, как прилив. Медленно, неотвратимо, заполняя каждую пустоту, стирая границы между болью и мыслью. Магия его была тягучей, плотной, хищной. Но она не сопротивлялась. Не больше, чем нужно, чтобы сохранить достоинство в последних движениях.

Гермиона подняла взгляд. Мир колебался, будто стал прозрачным, зыбким.

Только одно пятно оставалось чётким —Гарри. Он лежал там же, где упал, но его пальцы шевельнулись. Нечётко, судорожно, словно тело пыталось вспомнить, как жить. Едва заметное движение, но она увидела его. И всё внутри стало тихим. Не радость, нет. Просто покой. Это знание, что самое страшное уже случилось, и всё остальное, лишь расплата.

Он жив. Она выдохнула коротко. Мысль пришла ясная, точная, как черта под длинным уравнением: Я ухожу правильно. Никаких криков, никаких прощаний. Она просто позволила чужому разуму сомкнуться над собой. Отдала всё, что ещё было её, чтобы у него остался хоть один шанс.

* * *

Хогварт. Июнь. 1996 год.

Гарри сидел в обеденном зале, его ложка бессильно покачивалась в тарелке с тушёными овощами. Взгляд потускнел, мысли бродили где-то далеко, за пределами Хогвартса, среди мракобесных мыслей, охватывающих его каждый раз, когда он оставался наедине с собой. Вокруг него было оживление. Смех, разговоры, звуки щелкающих вилок и ложек, но Гарри не слышал ничего, не мог сосредоточиться на чём-то другом, кроме как на том, что происходило в его душе. Он просто сидел, ковыряя еду, и ощущал, как тяжесть в груди становится всё более давящей, а мир вокруг исчезает. Его и без того бледное лицо выражало всю ту внутреннюю опустошённость, которая охватила его с тех пор, как Гермиона оказалась в больнице.

Он заметил, что Рон как-то странно отдалился. Рон перестал так переживать, как раньше. Рон часто говорил о тренировках по квиддичу, о том, как тяжело быть капитаном, а как-то незаметно разговоры о Гермионе исчезли из их общения. И если Гарри пытался снова вернуться к теме её состояния, Рон делал вид, что ему «не очень-то важно», что с ней происходит, пусть и глаза его слегка избегали встречи с Гарри.

Гарри помнил, как в последние дни они часто молчали в таких моментах, когда речь заходила о Гермионе. Он чувствовал, как что-то меняется между ними, как Рон всё чаще оставался в стороне, устраняясь от его напряжённых взглядов и разговоров. Возможно, это было связано с тем, что Рон не переживал так сильно, как Гарри. Звук громкого, почти крикливого голоса, оторвал его от мыслей.

— Поттер!! — раздался знакомый голос, резкий и нетерпеливый. Гарри поднял глаза, почти не осознавая, что делает, и встретился взглядом с Джинни, которая стояла в конце стола. Её лицо было напряжённым, глазами она буквально сверлила его. Несколько раз она манула рукой в его сторону, как бы призывая его подойти.

Гарри слегка вздрогнул и автоматически встал, словно его движения были запрограммированы, а не осознанны. Он не знал, чего ожидать, но внутреннее беспокойство сразу расползлось по его телу, когда он увидел выражение на лице Джинни.

— Гарри, — сказала она, чуть ли не срываясь. — Гермиона очнулась!

Эти слова, которые казались такими простыми, а для него были как спасительная нить в океане, в одно мгновение поменяли весь ход его мыслей. Он не мог сразу поверить, не мог осознать, что слышит. Почти инстинктивно он сделал шаг к Джинни, не разбираясь в том, что происходит вокруг, не думая, что нужно что-то сказать. Всё, что было важным, исчезло. Все сомнения и тревоги, которые заполнили его ум, отступили. Его сердце прыгнуло в груди, и, возможно, впервые за долгое время, он почувствовал облегчение.

— Что? Ты… ты уверена? — его голос срывался, и даже он сам удивился, как растерянно он задал этот вопрос. Неужели всё это правда?

Джинни кивнула, её губы приподнялись в маленькой, напряжённой улыбке, но в глазах было что-то большее. Что-то, что нельзя было скрыть.

— Да, — ответила она. — Она очнулась. Беги в больничное крыло, Гарри. Это всё, что тебе нужно знать.

Слова словно расколдовали его. В голове сразу вспыхнула ясность, и без всяких колебаний, почти бегом, он бросился к выходу, его ноги двигались быстрее, чем разум успевал осознавать. Он не обращал внимания на людей, не замечал, как они смотрят на него, как повсюду раздаются вопросы, потому что его мысли были только о Гермионе, только о ней.

Гарри чуть ли не падал, пока мчался через длинные коридоры, не ощущая боли в ногах, не замечая, как его дыхание становится тяжёлым и судорожным. Он почти не осознавал, как пролетел все этажи Хогвартса, не обращая внимания на свет, который искрился через высокие окна, на легкие, тихие шаги студентов, что встречались на пути. Всё, что он видел перед собой, — это дверь в больничное крыло. Огромная, тяжёлая, как некая граница между тем, что было до, и тем, что будет после.

Когда он открыл дверь, мир внутри больничной палаты показался ему пустым и холодным. Стены казались более белыми, чем обычно, как будто их цвет усиливал тревожное напряжение. Столбы света пробивались через окна, но не освещали ни зла, ни добра, только странную, бесчувственную тишину, которая витала в воздухе. Всё внутри было спокойно, слишком спокойно.

И вот она. Гермиона. Она лежала на спине, неподвижная, с глазами, устремлёнными вверх, как будто её сознание не находило ничего в этом мире более интересного, чем потолок над её головой. Она не двигалась. Гарри стоял в дверях, не в силах пошевелиться, пока его взгляд не сосредоточился на её лице. Оно казалось таким чужим. Её лицо, обычно такое живое, полное энергии, теперь было безжизненным. Тонкие черты не выражали ничего, кроме пустоты, а глаза… Эти глаза, полные силы, ума и глубоких мыслей, были просто открыты, застывшие, как стеклянные.

Он не знал, сколько времени стоял, теряясь в этой картине. В груди у него сжалась боль, и руки сами потянулись к ней. Гарри подошёл к кровати, как в трансе. Он не мог понять, что происходило. Почему она не шевелится? Почему не встречает его глазами?

— Гермиона… — прошептал он, его голос срывался на грани отчаяния. Он осторожно сел на край её койки, с лёгким треском зашуршали простыни. Его пальцы едва касались её волос, и он стал нежно их гладить, словно пытаясь вернуть её в реальность. Он был так переполнен тревогой, что его движения были робкими, но всё же полными безусловной заботы.

— Ты спасла меня. — слова сорвались с его губ, тихо, почти невесомо, как признание, которое, казалось, потеряло своё значение среди всего происходящего. Но в его сердце это было что-то важное. Ему не нужно было, чтобы она отвечала. Он просто знал, что это так.

Но Гермиона не ответила. Не пошевелилась. И это было страшно. Сильно страшно.

Гарри, подавленный и в полном отчаянии, продолжал смотреть на неё. Каждое мгновение его сознание всё больше поглощала тревога, которая превращалась в настоящий страх. Почему она не реагирует? Почему не двигается? Это было не похоже на неё. Это было не похоже на ту Гермиону, которая всегда была рядом, полна жизни, с огоньком в глазах. Он стиснул зубы, чувствуя, как сердце бьётся быстрее.

Дверь распахнулась. Кто-то вошёл. Голос был строгим, но в его нотах не было гнева, только холодное знание ситуации.

— Уберите Поттера отсюда, — сказал Дамблдор, едва взглянув на него.

Гарри застыл на месте, не желая двигаться, не желая оставлять её. Он пытался что-то сказать, но не мог. Его губы не шевелились, и всё, что он чувствовал, это пустота в груди. Он сжал её руку, но один из колдомедиков подошёл и мягко отвёл его от кровати. Несколько минут спустя, когда дверь снова открылась, перед Гарри предстал профессор Дамблдор. Его взгляд был мягким, но усталость, кажется, проникла даже в его благородное лицо.

— Гарри, — начал он спокойно, — ты должен понимать, что Гермиона подвергалась сильнейшему вмешательству Волан-де-Морта.

Гарри резко кивнул, но в его глазах был полный хаос. Дамблдор сделал небольшую паузу, наблюдая за реакцией ученика.

— Том Реддл… Он сознательно добивался того, чтобы её рассудок был разрушен. Всё, что происходило, было спланировано. Ты понимаешь, как он использует таких людей, как она.

Гарри поднял голову, но не мог произнести ни слова. В его сердце царил страх, а разум почти отказывался принимать эти слова.

— Ты должен понять, Гарри, что она была для него важной фигурой, — продолжал Дамблдор, — потому что она слишком умна. Она всегда была стратегом, всегда думала наперёд. Для Волан-де-Морта её разум был не только оружием, но и угрозой. Он просто не мог оставить её в покое.

Гарри лишь кивнул, ощущая, как ударяет осознание всего происходящего. Он не хотел верить, но чувствовал, что это правда. Он знал, что Гермиона была особенной, знала больше, чем любой другой. И это привлекло внимание самого опасного мага всех времён.

— Волан-де-Морт устроил её сознанию ад, — продолжил Дамблдор. — Он создал для неё мир, в котором она переживала боль, манипуляции, несоответствия и безумие. Это был цикл, бесконечный, который не прекращался в её разуме три месяца. Три месяца, которые Волан-де-Морт использовал, чтобы её сломать. Он делал всё, чтобы её сознание было заблокировано, а она сама — беспомощной и сломленной.

Гарри почувствовал, как его тело напряглось от боли. Это было слишком. Он не мог понять, как такое возможно, как такой ужас мог быть сотворён с человеком, которым он так сильно дорожил.

— Она была в его мире, Гарри, в мире, который Том сам контролировал, — мягко добавил Дамблдор. — Она была с ним. И всё это время, пока мы думали, что она в безопасности, её разум был в руках самого Тёмного Лорда.

Он долго не мог сдержать дыхание, ощущая, как грудь сжимаются от боли. В мире, который Том сам контролировал... Эти слова, как удар молнии, прорезали его сознание, оставив после себя туман отчаяния. Вдруг всё стало таким хрупким, таким безнадёжным. Все их разговоры, их надежды, все те моменты, когда он думал, что она рядом, что она с ним, не было в них правды. Гермиона больше не была той, какой она была до того, как Волан-де-Морт в своём мире разорвал её на куски. Она была с ним, в его мире. В мире боли, в мире, где каждое движение, каждое дыхание было подчинено его воле.

Гарри почувствовал, как этот холод пронизывает его изнутри, как он охватывает его сознание, не давая ему возможности для отдыха. Гермиона не вернётся. Не в том виде, в каком он её знал. Она будет другой. И это не было простым изменением. Это было не просто потрясение или искажение. Это было уничтожение того, что она была. Он понимал это не сразу, но сейчас осознание накрыло его полностью. Она не будет прежней. Всё, что они пережили, всё, что она когда-то собой представляла, исчезло в этом новом, чуждом мире, в котором она была пленницей.

Руки Гарри, которые только недавно нежно касались её волос, теперь судорожно сжались в кулаки. Он почувствовал, как что-то холодное и туманное заполняет его грудь, а глаза становятся тяжелыми от слёз, которые никак не удавалось сдержать. Он, наверное, не знал, что его слёзы могут быть настолько горькими.

Когда он посмотрел на Дамблдора, тот сдержанно, но настороженно встретил его взгляд. В его глазах мелькало нечто, что Гарри не мог понять. Боль? Печаль? Или тревога? Он чувствовал, что профессор скрывает что-то большее, что-то важное, но что именно, оставалось тайной. Это ощущение, что Дамблдор что-то не сказал, что-то не донёс до него, сжимало грудь. Гарри понял, что рано или поздно он выяснит всё. Он будет искать ответы, будет дёргать каждого, кто может что-то сказать. Он обязательно доберется до самой сути.

А потом, как будто сама реальность снова потрясла его, дверь больничного крыла с тихим скрипом открылась. Гарри повернул голову, и его взгляд метнулся к входу. В этот момент он услышал болезненный, почти невидимый звук. Это был звук, исходящий от Гермионы, но не в прямом смысле. Это было нечто неуловимое, как дыхание, которое возвращается, но с усилием. И, когда он снова взглянул на неё, его сердце словно остановилось. Всё внутри замерло. Это было так… болезненно, видеть её такую. От этой мысли, от осознания того, что она проходила через что-то невообразимое, его желание плакать становилось ещё сильнее, и в груди словно прожигала пустота.

Гарри едва заметил, как Дамблдор подошёл к нему, мягко обнял его плечи. Его голос был тихим, но полным понимания и сочувствия.

— Она была смелой, Гарри. Очень смелой.