ТомоМурзик (джен)

Тренировки продолжались с фанатичным упорством. Том грыз всё, что могло укрепить его челюсти: старые кости, которые он выкапывал в саду, резиновые игрушки Дадли, забытые в пыли гаража, даже деревянные ножки кухонных стульев, пока Петунья не прогоняла его с визгом. Он уже чувствовал разницу — его укус стал сильнее, увереннее. Мысль о мести, о восстановлении своего «арсенала», согревала его холодным, методичным огнём.

Однажды днем, воспользовавшись тем, что Дурсли были заняты просмотром телепередачи, Том устроил себе интенсивную сессию. Он нашел под сараем идеальный объект — толстый, прочный кусок кабеля в резиновой оплетке, выброшенный Верноном после очередного ремонта. Он вцепился в него, стараясь сомкнуть челюсти как можно глубже, чувствуя, как резина сопротивляется, а затем с хрустом поддается.

Азарт охоты, радость от разрушения, триумф от ощущения собственной силы — всё это переполняло его. Он тряс головой, рвя кабель, полностью отдавшись инстинкту. Он был хищником. Он был разрушителем. Он был...

ОСТРО!

Белая, молниеносная боль пронзила его. Острая, как лезвие, и невыносимо живая. Он разжал челюсти, отскакивая от кабеля, и в пасти тут же расплылся знакомый, металлический привкус крови.

Он прикусил язык.

Том замер, скрючившись от боли. Это была не просто физическая травма. Это было унижение. Глупейшая, идиотская ошибка, непростительная для существа, претендующего на интеллект. Он, с его блестящим умом, его стратегическим мышлением, в пылу погони за силой совершил оплошность уровня щенка, грызущего свою первую тапку.

Язык горел огнем. Каждый глоток слюны, смешанной с кровью, был напоминанием о его собственной уязвимости. Он сидел, прижавшись к прохладной стене сарая, и старался дышать глубже, пытаясь мысленно отгородиться от боли. Но она была навязчивой, постоянной, пульсирующей в такт сердцебиению.

Мысли, которые он так тщательно подавлял, вырвались на свободу. Что он делает? Что он вообще надеется доказать, грызя мусор в саду маглов? Что его великий план — это перекусывать провода и пугать толстого ребенка? Он — тень, пародия, жалкое подобие того, кем был.

Боль в языке медленно утихала, сменяясь тупой ноющей пульсацией. Но осадок остался. Горечь. Не только от крови.

Он посмотрел на свой искалеченный язык в отражении лужи. Небольшая ранка, но достаточно глубокая. Есть будет больно. Даже мурлыкать — и то больно.

С этого дня его тренировки стали другими. Менее яростными, более осознанными. Каждое движение челюстей было теперь выверено, контролируемо. Он больше не позволял инстинкту брать верх над разумом. Боль стала его учителем. Жестоким, но эффективным.

Он все еще грыз. Он все еще укреплял челюсти. Но теперь он делал это не как разъяренный зверь, а как мастер, оттачивающий свой последний, самый важный инструмент. Он научился чувствовать каждую мышцу, каждый зуб, понимать предел прочности материала... и предел прочности собственного тела.

Он понял, что сила без контроля — это не сила, а просто хаотичное разрушение. А хаос когда-то уже привел его к падению. Он не собирался повторять старых ошибок. Даже в теле кота.

Подстриженные когти, прикушенный язык... может, это и были неудачи. Но каждая такая неудача закаляла его, делала не просто сильнее, а умнее. И гораздо, гораздо опаснее.