Тот, кто рядом (гет)

Алена звонит через два дня поздно вечером.

— Марк…

В голосе — неуверенность и, похоже, алкоголь.

— Что-то случилось?

— Марк… Давай встретимся.

— Хорошо, — киваю в трубку. — Когда?

— Сейчас… можно?

— Что случилось? — спрашиваю с беспокойством.

— Ой… Марк. Ничего серьезного. Просто… у меня в голове каша… И крыша едет… Ты мне нужен.

Вздыхаю.

— Приезжай. Бери такси и приезжай. Я оплачу.

— Хорошо, — соглашается.

 

Лицо осунувшееся, под глазами круги. Запах вина.

Отдаю таксисту требуемую сумму.

Обхватывает меня руками, едва машина отъезжает.

— Марк… Ты живой, настоящий… Скажи… скажи, что ты меня обманул тогда, а?

— Пойдем в дом, — говорю после небольшой паузы.

Повисает на мне, шумно дыша.

— Нет, ты скажи… скажи, что это был мой бред, вызванный стрессом… ведь вампиров не существует. Это выдумка, сказка.

Помогаю зайти внутрь, снять пуховик и надеть тапочки.

— Лена?

Поднимаю голову.

— Андрей, иди наверх, пожалуйста. Я тебя позову, когда ты мне понадобишься.

Нервно кивает.

— Понял…

Запах злости.

Его проблемы. У меня сейчас другие заботы.

 

Усаживаю на диван в гостиной.

— Марк… Ты не можешь быть вампиром, — с пьяной уверенностью говорит Алена, смотря куда-то на потолок.

Секунду смотрю на ее глупое лицо, касаюсь искрой силы.

Мне надо ее отрезвить.

Отключается.

Изменяю лицо, припадаю к локтевому сгибу.

В себя приходит через полминуты, даже не заметив выпадения из реальности.

— Вот не можешь, я так думаю. И что ты скажешь?..

— Скажу, что ты сейчас исключительно быстро трезвеешь.

— Правда?.. — спрашивает, собираясь пьяно возмутиться, но замирает на полуслове.

В крови — ни капли алкоголя.

— Как ты… это сделал?

— Одна из наших особенностей, Алена.

— Так ты все-таки…

— Да. Алена, я всегда выполняю свои обещания. Я обещал ответить правду — я ответил.

— Это тоже… одна из твоих особенностей?

Качаю головой.

— Нет. Это один из наших моральных принципов.

— А что еще?.. Какие еще отличия есть у вас?

— Много каких. Тебе какие интересны — физиологические, социальные, бытовые?

Моргает.

— Марк… Не сердись… Я… мне сейчас трудно. Я пытаюсь поверить в то, что ты мне сказал. Но не получается. Ты для меня по-прежнему Марк…

Сажусь рядом, беру ее руки в свои.

— Кстати. Андрей с Антоном знают? — спрашивает, внезапно опомнившись.

— Знают, — киваю. — И Антон… Он такой же, как и я.

Замирает в ошеломлении.

— Как так?

Виновато пожимаю плечами.

— Вот так… Я не один на белом свете.

— Ты… племянника сделал таким же, как ты сам?

Осуждающий тон.

Качаю головой.

— Антон мне не племянник. Он птенец моего птенца… В смысле, я обратил того, кто потом обратил Антона. Но его Старший пропал… поэтому Антон живет со мной.

— Обратил?

— Сделал таким же, как я сам, — цитирую Алене ее же фразу.

— И как?..

— Давай не сейчас, — сжимаю ее ладонь.

 

Ерзает.

— Марк… Я так и не поблагодарила тебя толком… за Витю… Все прошло как-то в суматохе…

Пожимаю плечами.

— Я понимаю. Кстати, как он там?

— Отлично. Жив, здоров. В школу ходит.

— Это хорошие новости, — киваю.

— Марк… Меня один вопрос мучает. Зачем ты обратно в море прыгнул?

— Это когда? — пытаюсь понять, о каком из моментов она говорит.

— Когда его достал из воды…

— А… Чтобы спасатели не мешали.

— Зачем?

Делаю вдох, затем выдох.

— Он пробыл в воде слишком долго. Они бы его не оживили.

— А ты… Ты, значит..?

Смотрю ей в глаза.

— Да.

— Одна из твоих… особенностей?

— Да.

Сжимается от осознания произошедшего.

— Марк… Спасибо. Я тебе должна.

Отпускаю ее руку, поднимаюсь с дивана.

За окном — ночь.

— Алена. Никогда не говори о долге вампиру.

Получается резко.

— Почему?

Поворачиваюсь, смотрю на нее тем взглядом, которым смотрел на тайских нянек.

— Потому что с тебя могут потребовать его вернуть.

Вздрагивает.

— Как?

— В твоем случае — жизнь за жизнь. Твоя жизнь или жизнь любого из твоих детей.

Еще раз вздрагивает.

— Марк… но ты же не станешь…

— Не стану, — подтверждаю. — Но для возврата долга не обязательно убивать. Один из вариантов — служение. Жизнь за жизнь. Каждая минута твоей жизни станет моей собственностью.

— Марк… — во взгляде растерянность.

— Алена, — говорю мягко. — Я не требую этого. Просто информирую. В следующий раз — будь осторожна.

— Ты меня напугал, — облегченно вздыхает, проводит рукой по волосам.

Молчу.

 

— Мне надо привыкнуть, — говорит через минуту. — Ты необычный.

— Знаю, — соглашаюсь. — Я — не человек. К этому даже Андрей до сих пор не привык. Чаю хочешь?

Кивает.

 

Наливаю Алене чай, кладу чайную ложку сахара.

— А мой муж никак не мог запомнить, сколько сахара класть, — улыбается, глядя в кружку.

— Я никогда ничего не забываю, — пожимаю плечами.

— Никогда?

— Никогда.

— Совсем?

— Совсем. Хочешь, расскажу, о чем беседовала та пара, которая стояла рядом с нами на набережной?

— На какой набережной?

— Помнишь, мы летом гуляли? Шары в воздух запускали. Вот тогда рядом с нами стояла пожилая пара…

— Ой, хватит, — жмурится. — Я их-то не помню…

Улыбаюсь.

— Марк… А как стать таким, как ты?

— Попросить, — смотрю на нее внимательно. — Но только если ты действительно этого хочешь.

— А если… если я не знаю?

— Тогда не проси.

— А это… больно?

 

…горло охвачено огнем…

…боль…

…дышать невозможно…

…боль…

 

— Нет.

Задумывается, зевает.

— Ляжешь спать человеком, проснешься — Дочерью Ночи.

— Можно… я подумаю?

Киваю.

— Конечно.

* * *

Остается ночевать.

Укладываю на кровати в одной из спален.

— А ты? — обвивает руками мою шею.

— Алена… — говорю. — Тебе надо выспаться.

— А тебе?

— Мне — нет. Я не сплю.

— Совсем?

— Совсем, — киваю. — Но могу полежать рядом.

— Полежи, — просит.

Ложусь рядом

* * *

Привычно добавляю силы в Аленин сон, перекладываю ее на подушку.

 

— Как она? — интересуется Апрель, когда я вхожу в кухню.

— Нормально, — пожимаю плечами. — Пытается привыкнуть к мысли, что я не человек. И ты тоже.

Хмыкает, отодвигает ноутбук.

— Получается?

Наклоняю голову, задумчиво поджимаю губы.

— Вроде да…

— А вот твой слуга — не очень.

— В смысле?

— Ох, Шеш! Ты по сторонам хотя бы глядишь? Ты когда кошку последний раз видел?

Задумываюсь.

— Во-от…

— Днем я ее видел, — оправдываюсь.

— А вспомнить сразу не смог. Старший… Очнись, оглянись! Отклейся от своей человечицы хоть на миг! У тебя еще живность дома имеется! Слуга, который в комнате сидит уже часа четыре, повинуясь твоему приказу! Кошка, которая вечером терлась у твоих ног, а ты даже не посмотрел в ее сторону. Птенец, наконец. Который уже две недели голодает.

— Прости, — каюсь. — Пойдем охотиться?

— Выпусти слугу, потом пойдем, — вздыхает.

 

Поднимаюсь на второй этаж, захожу в комнату.

В глазах слуги — беспокойство.

— Все в порядке? — спрашиваем хором друг у друга.

Смущается.

— Нормально… — отвечает.

— И у меня нормально, — киваю. — Алена спать легла. Мы с Апрелем отлучимся. Тебе в комнате сидеть не обязательно.

Вздыхает.

* * *

Поднимаемся с Апрелем в ночное небо.

До рассвета — часа два.

— Мы успеем? — спрашивает.

— Должны.

 

Кружимся над городом.

Людей почти нет.

Наконец, замечаю спешащую парочку.

Как раз на двоих.

Опускаемся шагах в десяти. Апрель соскальзывает со спины, становится справа от меня.

Значит, мой — слева. О'кей.

Ускоряюсь.

 

Не успевает даже понять происходящее, как получает порцию парализующего яда в шею.

Рву рукав, впиваюсь в предплечье.

 

Внезапно рядом раздается сдавленный вскрик Апреля.

Крутит головой, зажимая рот ладонью.

Его добыча резво ползет куда-то в сторону.

— * * *

! — выдавливает из себя птенец.

Прерываюсь.

— Что такое? — беспокоюсь.

— Серебро… тьфу… больно-то как…

Хмыкаю.

Делаю три шага, догоняю. Разрываю воротник, сильнее обнажая шею.

Серебряная цепочка.

Пытается сопротивляться.

— Не надо… пожалуйста…

Тьфу. Ненавижу разговоры во время еды.

Наматываю на руку ее же шарф, срываю цепочку с крестиком.

Подтаскиваю к птенцу.

— Доедай.

Апрель поднимает на меня страдальческий взгляд, кивает, не отпуская ладонь от лица.

 

Моя добыча лежит, не двигаясь.

В глазах — паника.

Кровь стекает по коже руки, впитываясь в грязь, пачкая разорванную одежду.

Возвращаюсь к прерванному процессу.

* * *

Критически оглядываю птенца.

В процессе еды измазался в крови и грязи.

Обожженный серебром рот не позволил железе выдать нормальный яд. Пил из шеи, добыча дергалась.

Моя бывшая добыча выглядит аккуратнее.

 

— Сильно болит? — спрашиваю.

Кривится, кивает.

— Нож возьми в следующий раз, чтобы не кусать. Если не заживет.

Кривится еще сильнее, опять кивает.

* * *

Домой возвращаемся перед восходом.

Приземляюсь во дворе.

-…не соглашайся. Он будет тебя уговаривать… прошу, не надо.

Прислушиваюсь.

Голос Андрея.

— Почему? — голос Алены.

— Потому что они — не люди.

— И что?

— Лен… Они людей убивают. Ради еды. Люди — шлак. Не становись такой же…

Открываю входную дверь.

Разговор прекращается.

Апрель прячется в комнате ожидания.

В душ не успеваем.

Мне легче. Я выйду через пятнадцать минут.

* * *

Выхожу из комнаты ожидания, снимаю запачканную одежду.

Почищу чуть позже.

 

Моюсь в душе теплой водой. Мне температура неважна, но в теплой воде мыло лучше пенится.

Натягиваю футболку, джинсы. Выхожу.

Алена обувается у дверей, накинув на плечи пуховик.

— Уже уходишь?

Вздрагивает.

Страх. Неприязнь.

— Я тебя чем-то обидел?

Молчит.

Подхожу ближе.

Рефлекторно отодвигается.

Останавливаюсь.

— Алена… Я чувствую твои эмоции. Поясни, что я сделал не так.

Поднимает голову.

— Все в порядке, Марк.

Пожимаю плечами.

— Как хочешь. Ты такси вызвала?

— Меня Андрей отвезет.

Качаю головой, приоткрываю входную дверь, зову:

— Андрей, подойди.

Возится с машиной. Услышав мой зов, подходит.

— Так, люди. Давайте начистоту. Я очень не люблю подобные игры за моей спиной.

Переглядываются.

— Андрей. Что ты рассказал Алене?

Лицо покрывается пятнами. Облизывает пересохшие губы

— Ладно, пойдем с другой стороны. Алена, что тебе рассказал Андрей?

— Марк… Не надо, а? Что за допрос? Я просто решила уехать. Я загостилась.

Ложь.

Пожимаю плечами.

— Как хочешь. Иди. Андрей, вызови Алене такси.

— Он отвезет.

— Не отвезет, — отрезаю.

«Он» тычет в кнопки телефона дрожащими пальцами:

— Прости. Я вызову такси…

Алена смотрит на меня, стиснув зубы.

— Марк, тебе жалко?

Киваю.

— Жалко.

Сопит.

— Тебе же жалко сказать мне правду, — пожимаю плечами.

— Да что ты за тварь такая! — хватает шапку, выскакивает за дверь.

Андрей бросается следом, но его останавливает мой окрик.

Замирает, поворачивается.

Лицо белое.

Ловлю взгляд.

— Тварь, значит… — медленно произношу, вкладывая крохотную частичку силы. — Спасибо, слуга. Удружил. Что еще ты ей рассказал?

Жмется к стене, сползает на пол.

— Хозяин…

Молчу.

— Пожалуйста…

— С начала и до конца. Каждое твое слово в разговоре. Время пошло.

В голосе — холод.

 

Запинаясь, перескакивая с одного на другое, пересказывает весь разговор.

Влюблен в Алену лет шесть. Это раз. Не может смириться с тем, что его хозяин убивает людей. Это два. Если Алена станет вампиром, то его любовь навсегда останется безответной. Три. И четыре: готов пойти на все, чтобы отговорить ее от обращения; чтобы она не стала такой же убийцей, как я.

Алена, оказывается, думала, что я питаюсь кровью животных. Как вариант, предполагала пакеты со станции переливания в холодильнике или регулярное донорство со стороны Андрея. Правда вызвала у нее вполне понятную реакцию: негатив и отторжение.

Немалую роль в этом сыграли стереотипы, навязанные фильмами. Если вампир выступает в роли положительного героя, то питается исключительно кровью животных и воюет с «людоедами». Если вампир — персонаж отрицательный, то, конечно, он обожает выпивать людей досуха и презирает положительных «животноедов».

Жизнь оказывается сложнее. В жизни «животноеды» попросту невозможны. Если al’lil решит отказаться от человеческой крови, то он может сразу пойти смотреть восход. Альтернативы не предусмотрены.

Постарался, приукрасил некоторые моменты. Не забыл упомянуть о том парне, которого я приволок домой «про запас». Алена, естественно, впечатлилась.

 

— И что ты предлагаешь мне с этим всем делать? — спрашиваю слугу, когда он, наконец, замолкает.

Молчит, сжавшись в углу, низко опустив голову.

— Андрей. Моя кошка и то умнее. А ты… Натворишь «делов», а потом сидишь в углу, трясешься. Потому что понимаешь, чего наделал. Знаешь поговорку: «Благими намерениями вымощена дорога в ад?»

Кивает.

Пожимаю плечами.

— Андрей. Я пытался быть тебе хорошим хозяином, видит Тьма. Мне для тебя никогда ничего не было жалко. Я всегда старался дать тебе лучшее. Я ничего не скрывал от тебя. Я старался завоевать твое доверие и, пусть не любовь, но хотя бы приязнь. Но, как оказалось, я для тебя был всего лишь монстром, маскирующимся под доброжелательного друга. И при очередной возможности ты решил «проявить благородство» и «спасти принцессу».

— Хозяин… простите, пожалуйста… Я виноват…

Качаю головой.

— Нет, Андрей. Ты не чувствуешь вины. Ты снова так поступишь, если подвернется возможность. Ты снова полезешь спасать принцессу от злого вампира. И вины твоей тут нет, по большому счету.

Опираюсь плечом о стену, скрещиваю руки на груди.

— Проблема в том, Андрей, что ты так поступил из любви к ней и неприязни ко мне. Если бы ты относился ко мне с симпатией, то для тебя не было бы проблемой возможное обращение своей подруги. Ты бы был счастлив и горд, что она разделит Ночь с твоим хозяином. Но я в твоих глазах — монстр. Враг. И ты поступил так, как тебя вел твой человеческий инстинкт. Защитить свою самку от врага.

Молчит.

— Андрей. Мне не нужен такой слуга. Я отпускаю тебя. Договор больше не действителен.

Вскидывает голову.

— Что?

— Договора больше нет, — повторяю.

— А Маша?.. — произносит одними губами, задохнувшись от понимания ситуации.

Вместо ответа разворачиваюсь, направляюсь в ванную, где бросил свою грязную одежду.

Ее надо почистить.

— Хозяин… Пожалуйста… — летит вслед.

Прикрываю за собой дверь, расправляю плащ.

 

Дверь распахивается буквально через пару секунд.

В проеме — Андрей.

— Хозяин!

— Закрой дверь, не мешайся.

Опускается на колени, склоняется до самой земли.

— Пожалуйста…

Как будто не знает других слов.

 

Откладываю плащ, поворачиваюсь к Андрею.

— Андрей. Я неясно выразился? Свободен.

— Что будет с Машей?

— А что с ней должно быть? Она и так прожила лишний год.

— Хозяин… Прошу…

— Ты своего добился. Что тебе еще надо?

— Я больше не буду…

Качаю головой.

— Будешь, Андрей. Будешь. Даже если я тебя сейчас прощу, сделаю вид, что все хорошо, то ты не перестанешь меня ненавидеть. А если я тебя накажу, то ты еще больше будешь меня ненавидеть и бояться. Мне это не нужно. Мне и так хватает ненависти от рода людского. Поэтому избавь меня от своего общества.

— Все, что угодно… Хозяин… Пожалуйста… Все, что угодно… Любое наказание…

— Ты сделал выбор, Андрей. Между своей дочерью и Леной.

Издает полустон-полувой.

Добавляю в голос немного силы.

— Пошел. Вон.

Его словно сметает.

Как бы он ни любил свою дочь, инстинкт самосохранения иногда действует независимо от головы.

Слышу, как хлопает входная дверь.

Вот и ладно.

Беру в руки плащ.

* * *

Из комнаты ожидания выхожу почти сразу, как только солнце заползает за горизонт. Спустя пару секунд появляется Апрель.

— Душ, душ, милый душ! — скидывает с себя грязную одежду едва ли не на бегу и скрывается в ванной.

 

Появляется из дверей, фыркая и вытирая мокрые волосы полотенцем.

— С легким паром, — подначиваю.

Хмыкает, поднимает голову

— Взаимно. Извини, что поздновато поздравляю.

Улыбаюсь.

— Кстати. Слышал, как ты тут со своим слугой ругался…

— Он больше не слуга, — поднимаю вещи, отношу в корзину для стирки.

— Сказал бы «Вау!», да все слышал. А я говорил, что он тебе нафиг не нужен. Впрочем, твое дело.

Пожимаю плечами.

— Апрель, ты водить умеешь?

Кивает.

— Но только по воспоминаниям.

— Годится, — делаю вывод. — Будь добр, заведи машину внутрь. А то Андрей ее вывел из гаража, чтобы Алену отвезти, а назад не загнал.

— Попробую, — соглашается.

* * *

Накладываю кошке корм.

Мурчит, хрустит едой.

Наливаю воды.

 

Телефонный звонок.

Достаю аппарат из кармана.

Алена.

Медлю, но нажимаю «прием».

— Алло.

— Марк? — переходит к делу сразу, без приветствия. — Я согласна на обращение.

Голос сух и деловит.

Молчу.

— Только у меня есть некоторые условия, — добавляет.

Забавно.

— Приезжайте вдвоем, — говорю в трубку после паузы. — Пообщаемся.

* * *

Появляются через три часа.

Натягивают тапочки, проходят в гостиную.

Взглядом Алены можно поджигать костры.

Андрей смотрит исключительно в пол. Тело напряжено.

Усаживаются на диван.

Передвигаю кресло так, чтобы оказаться к ним лицом.

— Слушаю вас, — усаживаюсь, закидываю ногу на ногу.

— Марк. Ты хотел сделать меня такой, как ты сам. Я готова, — решительно заявляет Алена. — Что для этого нужно?

— Во-первых, объяснить мне, почему ты так решила.

— Какая разница. Это мое решение.

Качаю головой.

— Я не про это. Почему ты решила, что я хочу тебя обратить.

— Ты сам про это говорил.

Хмыкаю.

— Нет, не говорил.

— Марк…

— Алена, у меня абсолютная память. Я могу повторить каждое слово с момента нашего знакомства год назад. Слов, что «я хочу тебя обратить» или им подобных — не было.

— Ну, хорошо, не говорил. Но ведь хотел!

— Нет.

В глазах замешательство.

— Но ведь не возражаешь!

Киваю.

— Не возражаю.

— Так чего ждешь?

Добавляю в голос терпеливые нотки.

— То, что я не возражаю, еще не значит, что я этого хочу. В первую очередь, выбор за тобой.

— Я согласна.

— Теперь в благородного рыцаря решила поиграть принцесса… — говорю в угол. — Нет, Алена. Так не пойдет. Я должен знать твои мотивы.

— Какая разница!

— Большая, Ален. Я хочу знать, почему ты решила бросить все, что у тебя есть. Ты любящая мать и прекрасная дочь. Зачем тебе оставлять все это?

— Я так хочу!

— Тогда мой ответ: «Нет». Обращение — не прихоть.

 

В гостиную входит Апрель.

— Пардон, я не помешаю?

Указываю на второе кресло.

— Не помешаешь.

— Не смог удержаться, чтобы не принять участие в такой беседе, — довольно заявляет, запрыгивая.

Кресло натужно крякает, но выдерживает.

Лицо умиротворенно-счастливое.

— Продолжайте, продолжайте, — говорит умильным голосом.

— Клоун, — кидаю в его сторону.

— Мгм, — соглашается.

Улыбка до ушей.

 

Алена пытается собраться с мыслями.

— Что за условие ты хотела мне поставить? — перевожу тему.

— Чтобы ты оставил Маше жизнь и здоровье, — отвечает сразу.

— Ах, вот откуда ноги растут, — усмехаюсь. — Наш пострел везде поспел.

Меняю позу.

— Алена. Ты сейчас предлагаешь мне, если переводить на человеческие понятия, чтобы я подарил тебе миллион долларов и добавил еще и виллу на Канарах. Обращение — это не товар. Это дар. Оно не покупается и не продается. Ты должна хотеть не Машину жизнь, а само обращение. Иначе это станет проклятьем. Для тебя и для меня.

— А для тебя почему?

— Потому что после твоего пробуждения начнется ученичество. И мы будем вместе на ближайшие двести лет. Двести лет, Алена. И на это время ты будешь всегда рядом со мной. Неотлучно. И как ты думаешь, легко ли мне будет учить птенца, который жалеет о своем обращении?

— Переживешь как-нибудь.

— Я — да, — киваю. — А ты? Алена, я не хочу терять птенцов.

— Обратишь еще кого-нибудь.

— Ты хочешь Машину жизнь? — добавляю в голос немного жесткости. — Хорошо. Обмен. Жизнь твоей Ани — на ее. Согласна?

Во взгляде — ненависть.

— А что, родишь еще кого-нибудь, — говорю равнодушно, смотря в глаза.

Ненависть.

— Тогда почему ты предлагаешь мне подобное? — спрашиваю с легкой грустью. — Алена… Птенец — это ребенок. Наш, вампирский. И отношение к нему — аналогичное. А терять детей — больно. Очень больно.

— Как будто ты знаешь, — фыркает.

— Знает, — с внезапным холодом в голосе говорит Апрель. — Знает. И дай Тьма, чтобы больше не узнавал.

Виноватый взгляд.

— Прости…

— Алена… Я с тобой сегодня максимально честен и открыт. Я не использую в разговоре силу. И я хочу, чтобы это доверие было взаимным.

— Доверять тебе?

Киваю.

— Да. И ты доверяла, помнишь? Разве я сделал хоть что-то, чтобы его обмануть?

— Если бы я знала…

— Что ты бы знала? Что я вампир? Так ты узнала. И что ты сказала мне тогда? Повторить?

Закусывает губы. С ресниц капает влага, смывая тушь с ресниц.

— Что изменилось, Алена? Я прошу, поясни. Почему ты меня возненавидела за какие-то полночи?

— Ты убийца, Марк. Ты маньяк.

— Убийца — да. Маньяк — нет.

Несогласие.

— Алена. Я — не человек. Не подходи ко мне человеческими мерками. Ты тоже питаешься низшими существами и особо маньяком себя не чувствуешь.

— Какими?

Апрель фыркает, прикрывает рот ладонью.

— Мадам, как будто вы котлеты не едите… Или колбасу.

— Но это же не из людей!

— Не из людей, — соглашается птенец. — Но мы тоже не едим себе подобных. Что вас не устраивает?

— Нельзя есть людей!

— Нам с голода помирать, что ли? — поднимает брови.

— Искать альтернативы!

— Зачем?

— Потому что людей есть нельзя!

— Заладила… «Нельзя, нельзя»… А сама коровку кушаешь, — ворчливо заявляет ручке кресла. — Взяла бы и нашла альтернативу.

— Но это корова…

— Алена, — вздыхаю. — Вы, люди, для нас такие же низшие существа, как для вас — корова или та же свинья…

— Со свиньей меня сравниваешь уже… Спасибо.

— * * *

, какая же ты трудная, — птенец взлетает над креслом, врезается головой в потолок. — Ай-й-й…

Падает обратно, едва не сломав многострадальный предмет мебели.

— У нас нет выбора, Алена, — говорю еще раз. — Понимаешь? Нет. Выбора. Что изменится оттого, что я буду скорбеть о каждом выпитом? Ты скорбишь над котлетой?

— Марк… почему ты так относишься к нам, к людям?

— Потому что я вампир, Алена. Я — другой. Я не живу с мыслью, что человек — венец творения.

— А вы, вампиры? Вы — венец творения?

Пожимаю плечами.

— Не знаю. Возможно, да. Возможно, нет. Какая разница?

— А если появится кто-то, кто будет так же питаться вами?

— Сдохнет с голоду, — хихикает Апрель. — Нас по пальцам пересчитать можно.

В комнате повисает молчание.

— Алена. Ты хороший человек. Я очень тепло отношусь к тебе. Если ты решишь разделить со мной Ночь, я почту это за честь. Но не в качестве платы за жизнь Маши.

— А что ты хочешь за ее жизнь?

— Другую жизнь.

— Чью?

— Неважно.

— Моя подойдет?

Молчу, глядя ей в глаза.

— Хочешь в слуги? — медленно произношу. — Если ты согласишься на метку, ты никогда не сможешь войти в Ночь. Обращение для тебя станет невозможным. И ты больше не увидишь свою семью.

— Почему?

— Потому что таково мое условие. Ты будешь видеть Машу, будешь общаться с ней, но своих близких, в том числе и детей, не увидишь никогда. И никогда не узнаешь, как у них дела.

— Почему?!!

— Таково мое условие, — повторяю. — Если тебе действительно важна жизнь Маши.

Беспомощно смотрит то на меня, то на Андрея, снова на меня.

— Хозяин… — решается мой бывший слуга. — Я молю вас о прощении.

Сползает с дивана, утыкается лицом мне в тапочки.

Запах — животный.

— Андрей… — пытается одернуть его Алена, но осекается. — Марк…

Поднимаю брови.

— Так нельзя… Марк, что ты делаешь?

— Что я делаю?

— Зачем ты так с ним?

— Зачем? — вспыхивает Апрель. — Зачем?! Алена, он с этим придурком носился, как с писаной торбой. Это Андрюше, то Андрюше… Школа для дочери — лучшая в мире. Одежда — дорогая. Автомобиль — пожалуйста. Обед из ресторана — хоть каждый день. Москва, Англия — путешествуй — не хочу. Подарками обсыпал… На кармане у Андрюши твоего меньше сотни не водилось. Сто тысяч, Алена. И что в итоге? А в итоге закулисные игры. Зачем это Марку? Зачем ему слуга, который строит за его спиной козни?

— Какие козни, Антон?

— Простые. Если бы не его рассказ, ты не смотрела бы сейчас на Марка волком. Учитывая, как Марк к тебе относится…

— А врать мне было можно?

— Уй-й… Алена. Он рано или поздно сказал тебе это сам. Всякой вещи свое время. Он же тоже не сразу заявил, что он вампир, правда? Может, ему надо было с порога клыки продемонстрировать?

— Антон… Не надо утрировать.

— Я не утрирую, — поджимает под себя ноги. — Я правду говорю. Мы ассоциируемся отнюдь не с мягкими пушистыми котятами. Поэтому доверие завоевывать приходится именно так — медленно и постепенно.

— И зачем?

— Зачем вообще друзья? — спрашиваю.

Достает из сумки зеркало, оглядывает заплаканное лицо с потеками туши.

— Я был плохим другом, Ален? Тебе со мной было неудобно и тяжело?

— Марк…

— Иногда Вечность надоедает, — поднимаюсь с кресла, подхожу к окну. — Иногда устаешь от ее бесконечного холода. Иногда хочется простого тепла. Тепла человеческой души. И готов разбиться в лепешку, лишь бы еще раз, хотя бы на краткий миг увидеть в глазах — доверие. Радость от общения. Приязнь. Или даже любовь.

— Марк… — прячет зеркало обратно.

— Алена, — поворачиваюсь. Я никогда не обижаю своих друзей. И никому не позволяю их обидеть. Причем я на самом деле это выполняю. Мои возможности выше человеческих. Я могу наделить здоровьем, богатством, защитой. И мне не жалко. Для друзей. Но только для них.

— Почему?

— Вы, люди, отучили меня благодетельствовать всех подряд.

— И чем же?

— Чем? — усмехаюсь. — Тем, чем вы отвечали. Ненавистью на приязнь. Предательством на помощь. Подлостью на доверие.

— Но не всегда же…

— Не всегда. Почти всегда.

Молчит.

— Марк… Не убивай Машу.

— Ее отец не выполнил договор, — пожимаю плечами.

— А ты просто так не убивай. Не ищи предлог. Отступи хоть на миг от своих дурацких правил!

Смотрю на Андрея.

Сжался в комок у кресла.

Алена встает с дивана, подходит ко мне.

Тонкие руки обхватывают мое тело.

Слегка боится.

— Марк. Ты хочешь, чтобы я тебе доверяла? — спрашивает, прижавшись к груди. — Так докажи, что в тебе есть хоть немного от человека. Пусть Маша живет.

Аккуратно кладу руки ей на плечи, провожу пальцами по затылку и шее.

— Это изменит твое отношение ко мне?

— Да.

— Хорошо.

Отстраняется, недоверчиво глядит мне в лицо.

— Хорошо?

Киваю, поворачиваюсь к Андрею.

— Приведи себя в порядок. Возобновляю договор.

Недоверчиво поднимает голову.

На кресле протяжно вздыхает Апрель.

* * *

— Раньше я думал, что Аугусто был более человечным, чем ты. Сейчас я вижу противоположное, — заявляет птенец, водя пальцем по столешнице.

Алена и Андрей в ванной наверху.

— Я не Аугусто.

— Знаю…

— Не сравнивай, Апрель. Мы — разные.

— Знаю, — повторяет, заканчивая выписывать невидимый замысловатый вензель. — Шеш. Объясни, зачем тебе морока с этими людьми?

— Пусть будут, — пожимаю плечами. — Все равно это ненадолго.

— Ненадолго?

— Да. Всего каких-то полвека.

Замирает, подняв брови, потом разочарованно выдыхает.

— Полвека… Треть моей жизни!

— И бесконечно малое по сравнению с Вечностью. Апрель. Какая разница, сколько ты прожил? Не смотри назад.

Кивает.

— Ты прав. Прости. Глядя на этих людей… Я сам вспоминаю, как был человеком.

 

На стол запрыгивает кошка, переступает с лапы на лапу.

Одновременно протягиваем руки, гладим мягкую шерстку.

— Апрель…

Смотрит выжидающе.

— Ты сильно жалеешь? — спрашиваю.

— О чем?

— О том, что стал al’lil?

Задумывается на пару секунд, затем пожимает плечами.

— Шеш… Мне было одиннадцать. Можно сказать, я человеком-то толком не был.

— Но забыть не можешь, — полуутвердительно-полувопросительно произношу, глядя на птенца.

— Не могу…

— Это нормально. Лет через сто привыкнешь. Еще через сто — почти забудешь.

— А потом забуду навсегда? — спрашивает с болью.

— Нет, Апрель. Потом воспоминания вернутся. Но вернутся в новом качестве. И только тогда тебя можно будет назвать взрослым al’lil.

В двери кухни стучат.

— Заходи, Алена, — говорю.

— Откуда ты знаешь, что это я? — любопытствует.

— Я вот как размышлял. Андрей бы стучать не стал. Он вообще бы не пришел сюда. Значит, остаешься ты.

— Логично.

— А если честно — учуял.

Хмыкает.

— Все шутишь. Есть что выпить?

— Тебе зачем? — Апрель поворачивается на стуле, глядит на Алену.

— Андрею дать. Его трясет.

— Шок, — делаю заключение. — Денек выдался не очень.

— Не очень?! — в голосе женщины — гневные нотки. — Марк!!! Он весь день был на себя не похож!!! Я в жизни не видела до такой степени затравленного человека!

— Сам напросился, — пожимаю плечами. — Алена. Что ты сейчас от меня хочешь? Спиртного? Где-то настойка была, пятьдесят три градуса. Поищи в холодильнике. Если Андрей ее всю не выпил до этого.

Лезет в холодильник, достает початую бутылку, кусок копченой колбасы и половину лаваша.

— У тебя в холодильнике почти ничего нет, как ты живешь?

Пожимаю плечами.

— С голоду не умер.

Апрель фыркает в кулак.

— Антон… Не смешно.

— Угу, — соглашается и снова фыркает.

— Марк… Что такого я сказала?

— Ничего, — пожимаю плечами. — Иди уже. Отнеси Андрею настойку.

 

Кошка трется мордой о мой нос.

— Кис-кис! — зовет Апрель.

Разворачивается к птенцу, приподнимаясь на кончиках задних лап.

Убираю от лица кошачий хвост.

Птенец заливается смехом.

 

Алена уходит наверх, унося бутылку и найденную еду.

Вниз спускается через полтора часа.

 

— Марк. Ты не будешь против, если я останусь? Я не могу оставить Андрея… в таком состоянии.

— Оставайся, — киваю. — Кстати, как он там?

— Спит… Марк. Не тревожь его, хорошо? Он от одного упоминания о тебе чуть ли не в истерику впадает.

— Ладно, — соглашаюсь. — Посижу тут.

— Лучше поднимись, — возражает Апрель. — Укуси.

— Антон! — возмущается Алена.

— Что я такого сказал? — поднимает брови. — Вольет пару капель исцеляющей жидкости, снимет нервное напряжение. Алкоголь алкоголем, а укус вампира может с того света вытащить. Впрочем, кому я рассказываю…

Встаю со стула.

— Наверное, так и сделаю.

 

Спит в позе эмбриона.

Касаюсь силой, чтобы не разбудить. Разгибаю руку, сведенную едва ли не судорогой, привычно впиваюсь в предплечье.

Глоток крови.

Коктейль из алкоголя и адреналина.

Рассудок держится на честном слове.

Медленно ввожу нужные вещества, ощущая, как уходит нервное напряжение, как расслабляются сжатые мышцы.

 

Проснется часов через десять.

* * *

Алена хлопочет на кухне, что-то готовит. Апрель, выражая всем своим телом безнадежность, чистит морковь.

— Иди, поспи, — предлагаю женщине. — Ты сегодня так и не ложилась.

— Не хочу. Утром Андрея надо накормить.

— Он проснется после обеда.

— Значит, обедом.

— Обед можно из ресторана заказать.

— Марк. Я сказала, что не хочу спать. Зачем ты меня гонишь?

— Не гоню, — иду на попятную. — Не хочешь, не ложись. Думаю, Андрею будет приятно поесть домашнее.

Нехитрый комплимент Алене льстит.

— Ты будешь?

— Нет, — качаю головой. — Привыкай. У нас монодиета.

Вздыхает.

Апрель хихикает.

— Антон! Чего смешного?!

— Лена! Хочешь честно? — ухмыляется. — Ты забавная.

— Рот закрой, шпана.

Птенец замирает на секунду, потом заливается смехом.

— Не могу… «Шпана»… Я — шпана… Старший, ты слышал?

Не выдерживаю и тоже фыркаю.

— Марк! Еще ты! Что не так?!

— Алена, прости. Просто… Эта «шпана» старше тебя в пять раз.

Хлопает глазами.

— В смысле?

— В прямом, — говорит Апрель, откладывая очередную морковку. — Мне сто пятьдесят шесть лет.

— А тебе? — поворачивается ко мне.

— Шесть тысяч, — смотрю ей в глаза. — Шесть тысяч двести восемь, если точнее.

Вздрагивает.

В окне — пробуждение нового дня.

— Так, мадам. Я прошу прощения, но мне придется вас покинуть до вечера, — разводит руками птенец.

— Я тоже отлучусь на минут пятнадцать, — киваю. — Побудешь?

— Вы куда?

— Надо.

 

Пережидаю.

Возвращаюсь в кухню.

 

Алена спит за столом, положив голову на руки.

Переношу на одну из кроватей, укрываю одеялом. Добавляю немного силы.

Ей надо поспать. Сутки действительно выдались тяжелыми для нее.

Она — человек.

* * *

Подзываю кошку.

Подбегает.

Провожу рукой по мягкой шерстке, чешу за ухом.

От удовольствия падает на бок, трется затылком о пол, выгибается.

— Мур! — заявляет укоряющее.

— Прости, я последнее время совсем замотался, — оправдываюсь.

— Мур, — извиняет.

Поднимаю за бока, ставлю на стол.

Крутится, подставляя себя моим рукам.

— Думаешь, я правильно поступил? — спрашиваю.

Перебирает лапками.

— Наши отношения со слугой никогда не станут прежними.

Смотрит мне в глаза, прищурившись.

— Я давно не играл в игры с людьми, — поднимаю ее за передние лапки, заставляя переступать по столу, словно в танце. — С тобой проще.

Соглашается.