Потерянная — незнакомая себе (гет)

Седрик Диггори был любимым сыном и настоящей гордостью своей семьи.

Отец его — человек вспыльчивый, честолюбивый и полон энергии, — всегда стремился к новым победам и не умел жить без ощущения триумфа. Мать же, напротив, была воплощением спокойствия и рассудительности. Простая в обращении, но удивительно красивая, она умела удерживать равновесие там, где муж бросался в вихрь страстей. Возможно, именно это сочетание — её красота и уравновешенность — сделали её для мистера Диггори своеобразным трофеем, ещё одним доказательством его побед. Но, в отличие от других своих «достижений», жену он действительно ценил и искренне дорожил ею.

Несмотря на противоположность характеров, супруги сумели найти общий язык, выстроив редкое гармоничное равновесие в семье.

Седрик рос в этой атмосфере. Отец возлагал на него множество надежд, порой видя в сыне продолжение своих честолюбивых планов. Он подталкивал его вперёд, мечтая взрастить в нём то же тщеславие, которое сам носил в себе с юности.

Но Седрик унаследовал больше от матери.

Он оказался удивительно спокойным, уравновешенным и добрым человеком. Каждое его достижение отец пытался превратить в повод для гордости и сравнения, но Седрик сохранял скромность и не позволял славе вскружить себе голову.

Сначала эта черта раздражала мистера Диггори — ему казалось, что сын слишком «простой» и не умеет наслаждаться блеском собственных побед. Но позже, видя, как окружающие искренне восхищаются Седриком именно за его добродушие и отсутствие заносчивости, отец смирился. Более того, он начал гордиться тем, что его сын выделяется не только успехами, но и тем, каким человеком он стал.

Благодаря унаследованному от матери спокойствию и внимательности, Седрик сумел перенять и кое-что от отца: ту самую целеустремлённость и бесстрашие. Правда, в характере мистера Диггори отвага нередко рождалась из гордости и упрямства, но Седрик сумел вырастить это качество в себе в более благородной, уравновешенной форме.

Ярким примером служила его игра в квиддич. В роли ловца он проявлял исключительную ловкость, внимательность и выдержку, что позволяло ему достигать значительных высот в спорте. Ему действительно нравилось это занятие — оно дисциплинировало, закаляло терпение и помогало держать себя в форме. Но, несмотря на успехи и признание, Седрик никогда не видел в квиддиче своей будущей карьеры. Он рассматривал спорт скорее как школу характера. В глубине души он мечтал о работе в Министерстве магии и предпочёл бы карьерный рост в более серьёзной сфере.

Хотя внимание окружающих почти всегда было приковано к нему, Седрик не стремился купаться в славе. Он ценил не количество поклонников, а качество людей рядом. Его не интересовали громкие имена или высокий статус — он тянулся к тем, кто был умен, честен и верен. Именно такие качества он уважал больше всего.

Он прекрасно осознавал свою популярность среди девушек — многим импонировала его внешность, обаяние и мягкая уверенность. Но Седрик никогда не был ловеласом. Это было не в его принципах. Он глубоко уважал однолюбие своего отца и ту преданность, что тот проявлял к жене, поэтому сам не хотел играть чужими чувствами.

Выбирая друзей и подруг, он обращал внимание на иные качества: весёлость, доброту, упорство. Такие черты он особенно ценил в девушках. Поэтому рядом с ним чаще всего можно было заметить Кэтти Белл, Анджелину Джонсон, Чжоу Чанг и многих других, особенно тех, кто, как и он, горел спортом и умел бороться за свои цели.

Но одна встреча перевернула его размеренную, спокойную жизнь в совершенно иное русло. Сначала Ева казалась ему всего лишь младшей курсницей — наивной, не до конца рассудительной и слишком юной, чтобы воспринимать её всерьёз. Однако со временем она начала меняться, и в его глазах открывалась с иной стороны.

Её искренняя симпатия была для него лестной, но, следуя своим принципам, Седрик не позволил себе ответить лишь из-за интереса. Он никогда бы не стал играть с чувствами девушки.

Тем более Ева вновь и вновь показывала невероятную стойкость характера. Это удивляло его — порой её упорство шло вразрез с его собственными представлениями о здравом смысле. Но именно это и притягивало. Седрик начинал чувствовать, что она видела то, чего другие не замечали.

Впервые он задумался об этом, когда Ева, вопреки всем очевидным признакам того, что имя Поттера оказалось в Кубке Огня намеренно, не усомнилась в нём. Она была одной из немногих, кто поверил Гарри на слово и встал рядом, оказавшись для него настоящей опорой там, где даже близкие друзья колебались. Седрик ясно понял тогда: перед ним совсем не простая девочка, как ему казалось раньше. В ней было что-то особенное.

Участие в Турнире трёх волшебников было для Седрика чем-то очевидным и естественным. Он чувствовал в себе силы, был готов к испытаниям и без колебаний бросил своё имя в Кубок Огня. Но когда узнал, что задания окажутся куда опаснее, чем простые испытания, Седрик на мгновение опешил. И всё же он сумел собраться, преодолеть первый тур и доказать, что достоин звания чемпиона. С того момента он уже не воспринимал турнир как обычное событие — теперь это было серьёзное испытание, к которому следовало готовиться с полной ответственностью.

Ко второму туру он подошёл куда внимательнее и собраннее. Разгадав тайну золотого яйца, Седрик сумел найти подходящие заклинания, чтобы дышать под ледяной водой и при этом не окоченеть от холода. Это придавало уверенности, и, чувствуя, что подготовка идёт как надо, он позволил себе немного расслабиться.

Впереди был бал, и Седрик твёрдо решил пригласить Еву. Он всё чаще ловил себя на мысли, что его интерес к этой странной и удивительной девушке растёт с каждой встречей. Однако, когда наконец сделал шаг и пригласил её, его удивил её ответ: Ева отказалась, ссылаясь на обещание, данное другому. На миг Седрик почувствовал лёгкую досаду, но почти сразу сменил её уважением. Она оказалась не из тех ветреных девушек, которые бросают друзей ради более выгодного или блестящего варианта.

Он понимал её. Сам Седрик никогда не позволял себе отказаться от выбранного пути ради чьего-то восхищения или мимолётной славы. И именно поэтому он уважал Еву ещё больше. Получив её согласие позже, он не стал принимать другие предложения, хотя ему намекали на это девушки куда более эффектные и заметные, вроде Флёр.

Но Ева сумела удивить его ещё раз. Седрик думал, что раз они пойдут вместе на бал, то сможет поближе узнать её на рождественских каникулах. Однако внезапно оказалось, что она уезжает домой. Когда он услышал об этом от ее друга, был искренне поражён — и даже немного разочарован.

Невилл, заметив его недоумение, поспешил объяснить: Ева совсем недавно обрела семью, ведь раньше жила в приюте. Теперь у неё впервые появилась возможность провести праздники дома, в кругу близких, и это значило для неё очень многое. Объяснение Невилла рассеяло его удивление и смягчило досаду. Седрик понял — и принял её выбор.

Но, несмотря на это, он не спешил отвечать на приглашения Чжоу и других девушек, которые предлагали составить им компанию в Хогсмиде. Седрик ждал Еву.

Когда она вернулась в Хогвартс перед самым балом, выглядела необычайно счастливой, словно внутри неё светился какой-то новый огонь. Казалось, каникулы вернули ей то, чего прежде не хватало: ощущение дома, тепла и радости. Она, как и прежде, не оставляла Невилла ради его компании, и хотя это немного задевало Седрика, он принимал это как факт.

А потом наступил бал. И когда Седрик увидел Еву в вечернем платье, он был поражён. Перед ним стояла не та тихая, неприметная девочка, какой её привыкли видеть многие. Она словно сбросила с себя прежний образ — и расцвела. В её облике была лёгкость и утончённость, красота и сила. Седрик не мог отвести глаз.

Даже во время открытия бала, когда Ева танцевала с ним, она держалась так уверенно, так изящно, что он ловил себя на том, что не замечает никого вокруг. Всё его внимание принадлежало только ей. Он был по-настоящему восхищён.

Но после бала Ева словно стала избегать его. Седрику казалось, что он поступил неправильно, оставив её одну и предпочтя общество друзей. Она отрицала, что была обижена, но он всё же был уверен: её это задело.

Однажды он поджидал её в библиотеке и решился подойти. К своему удивлению, он застал Еву за изучением окклюменции — одного из самых трудных и малоизученных направлений магии. Сначала Седрик подумал, что это просто прихоть, желание занять свободное время необычным чтением. Но когда они разговорились, он понял: она относилась к этому с поразительной серьёзностью.

С каждым их разговором Седрик всё яснее видел, что Ева делает успехи. Там, где другие давно бы сдались, она продолжала идти вперёд. Более того, по его мнению, вскоре она даже превзошла его — и это притом, что он занимался с преподавателями, а она осваивала всё самостоятельно, лишь по книгам. Ева вновь доказала: она не из простых девушек. И это впечатляло его всё сильнее.

Во время второго испытания Седрик сумел проявить себя лучше многих. Он ожидал увидеть в глазах Евы восхищение, признание его силы и успеха. Но, к его огорчению, не заметил ничего подобного. Она будто вовсе не смотрела на него.

Когда Ева, не раздумывая, кинулась за Поттером, рискуя собственной жизнью, сердце Седрика сжалось от страха. Он не ожидал, что ей хватит такой решимости — и что ради друга она пойдёт на столь безрассудный шаг. Когда её, едва живую, унесла к себе мадам Помфри, Седрик, сидя в ожидании результатов тура, впервые за долгое время чувствовал тревогу, которая перекрывала даже собственные амбиции.

Он понял: эта девушка пробудила в нём нечто большее, чем обычный интерес или увлечение. Впервые ему стало по-настоящему страшно её потерять.

Когда он вошёл в больничное крыло и увидел Еву в относительно хорошем состоянии, облегчение накрыло его волной. Но вместе с этим пришло и другое чувство — горькое, пронзительное.

За всю свою жизнь Седрик впервые понял, что просчитался. Его внимательность подвела его. Он упустил очевидное.

Ева была влюблена. Но не в него. А в Гарри Поттера!

Он слепо верил, что их чувства были лишь прочной дружбой, и не замечал очевидных звоночков. Или, быть может, не хотел замечать. Он не мог обвинять Еву в игре на его чувствах — это было бы несправедливо. Она никогда не вела себя так. Напротив, её честность и вежливость лишь сильнее подчеркивали правду: она не могла прямо сказать, что не отвечает ему взаимностью. А он… он, словно глупый мальчишка, навязывался, как дурак, уверенный в своём праве.

С этими мыслями Седрик вышел из больничного крыла и направился в укромное место, подальше от лишних глаз. Там возле окна смотрящего в запретный лес, вдали от чужих взглядов, его охватило чувство, с которым он никогда прежде не сталкивался. Он ощущал себя обманутым, заведённым за нос, хотя разум подсказывал: Ева никогда бы не сделала этого нарочно. Но сердце бушевало, не слушая доводов рассудка.

Ревность и злость обрушились на него лавиной. До этой минуты он был уверен, что умеет держать себя в руках, что способен спокойно принимать отказы, не навязываться тем, кому он не нужен. Но вдруг понял: он всё же сын своего отца — того, кому всегда было трудно смириться с отказом и унижением.

Седрик тяжело дышал, пытаясь успокоиться. Но гнев всё же прорывался наружу. Позднее понимание истины обжигало, унижало, и ему казалось, будто весь мир видел его слабость. В отчаянии он со всей силы ударил кулаком по стеклу. Окно треснуло, в отражении на осколках он увидел своё лицо — искажённое, злое, униженное. Таким он себя не знал. И ненавидел за это.

Холодный воздух хлынул через разбитое стекло, обжигая кожу, но внутри Седрика бушевал огонь — огонь разочарования, обиды и горечи. И это чувство не покидал его с каплями крови на его руках от порезов стекла.