Пророчество для леди Рейвенкло (джен)

Елена повернулась на бок и стала осторожно вылезать из-под тонкого шерстяного одеяла. Она потянулась к мантии, стараясь не производить никакого шума, но Феллан все-таки открыл глаза, обнял ее за талию и, быстро притянув к себе, поцеловал между лопаток.

— Тебе действительно нужно идти? — спросил он, проводя пальцами по ее животу.

Елена улыбнулась и чуть склонила голову, так, что светлые волосы, сейчас порядком взъерошенные, закрыли ей лицо.

— Да, я полагаю, нужно.

— Останься еще ненадолго.

В голосе Феллана, до этого расслабленном и безмятежном, прозвучала мольба. Елена быстро повернулась и поцеловала его в губы, в глаза, щеки.

— И тем не менее скоро мне придется уйти, — разгоряченная кожа еще чувствовала на себе его недавние прикосновения, будоражащие, обжигающие, кружащие голову. Елене было приятно, что он не хочет с ней расставаться. Она и сама не горела желанием уходить, но считала, что и без того задержалась по меркам всех мыслимых приличий. Пусть они делили одно ложе и одну тайну на двоих, она все-таки леди и не должна забывать о принятых порядках. Феллан потянул ее и уложил рядом с собой.

— Позже, — со счастливой улыбкой проговорил он и прикрыл глаза.

Они расположились в мужской спальне Дома Рейвенкло. Встречаться здесь было безопасно: соседи Феллана традиционно разъехались летом по домам, и пока он жил здесь в полном одиночестве. Елене было любопытно взглянуть, как живут юноши-рейвенкловцы — до сих пор она, следуя заповеди леди Ровены, не переступала порога их покоев. Это правило соблюдалось в ее Доме особенно строго: юные мужчины и женщины могли пересекаться друг с другом только в аудиториях или парке. Когда Феллан привел Елену к себе, она с некоторой гордостью подумала, что, возможно, стала первой женщиной, побывавшей здесь — кроме Ровены. Мужское общежитие, на ее взгляд, мало чем отличалось от женского, только было немного просторнее. Те же кровати, столы, кресла, большие окна. Елена нисколько не удивилась: мать всегда старалась делать между своими учениками как можно меньше различий. Очевидно, это касалось и спален. Сперва они с Фелланом много говорили, а потом все случилось само собой — как и в первый раз.

— Почему ты не уехал домой? — спросила она, рассеянно гладя его грудь, живот и время от времени опускаясь ниже. Судя по улыбке, ему это нравилось.

Феллан открыл глаза. Хотя он продолжал улыбаться, все удовольствие из его улыбки куда-то пропало.

— Едва ли там были бы рады меня видеть, — ответил он, глядя перед собой.

— Отчего ты так думаешь?

Феллан повернулся к ней лицом. Теперь на него сквозь окно падал солнечный луч, и внезапно он показался гораздо старше своих шестнадцати, грустным, изможденным, возрастным мужчиной. Елена удивленно распахнула глаза: уже не в первый раз солнце играло с ней такую странную шутку.

— Когда ты один в семье умеешь колдовать, это не делает тебя любимым сыном, — сказал он негромко.

Елена приподнялась на локте.

— Твои родители — маглы?

— Да, как и семеро моих братьев и сестер. Понятия не имею, откуда во мне это, но я выделывал всякие штуки еще в детстве. Не нарочно. Просто… все случалось само по себе.

— Само по себе, — повторила за ним Елена. Она вспомнила себя ребенком, свои первые магические проявления. Как они пугали ее и одновременно радовали. Как Ровена объяснила ей, что это совершенно нормально — обладать даром. Интересно, как справился с этим Феллан, находясь в кругу маглов?

— Да, я совершенно не мог это контролировать. Соседские дети смеялись надо мной, а кое-кто — ненавидел. Часто приходилось драться. Одно время меня защищали старшие братья, но, когда и им стало понятно, что со мной что-то не так, я больше не мог рассчитывать на их помощь.

— А твои родители? — Елена погладила его плечо. Она поняла, что он делится с ней самым сокровенным — и это в каком-то было даже более волнующим, чем все, что происходило немного ранее.

Феллан усмехнулся. Елене не понравилась эта усмешка — она вышла слишком уж сухой и горькой

— До того, как братья все рассказали им, было еще сносно, — он на мгновение прикрыл глаза. — Но однажды они увидели, как я играл с опавшими листьями, не прикасаясь к ним. Отец долго смотрел на меня. Не помню такой ярости на его лице, кроме этого случая. Все молчали. Потом он повернулся к матери и сказал, что с возрастом это должно было пройти. Что я должен был стать нормальным. Потом он опять посмотрел на меня. И сказал, что выбьет из меня зло.

— Что? — изумилась Елена. Она вспомнила, в каком страхе жила в замке отца, как боялась его и братьев. Но рядом с ней всегда была Ровена. К тому же отец никогда не бил ее, даже узнав, что она — чародейка.

Он бил только мать.

— Я не мог управлять магией, — продолжил Феллан. — Все происходило внезапно. Каждый раз, когда отец видел что-то такое, он брал лошадиную уздечку и бил меня ей. Я просил его остановиться. Просил сжалиться. Но он бил только сильнее.

— О небо…

— Однажды, когда он особенно разошелся, я обжег его. На этот раз все получилось умышленно. Я всей душой захотел сделать ему больно — так же больно, как он делал мне. И вдруг он отскочил от меня, воя и тряся рукой, той, в которой держал уздечку. Я сказал, что сделаю ему еще больнее, если он еще хоть раз тронет меня. Он ничего не ответил и ушел. Но с того дня я понял, что он меня ненавидит. Ненавидит и очень боится. Бить меня он больше не решался. Но нашел другой способ отомстить.

По напрягшимся скулам Елена поняла, что он сжал зубы. Она провела рукой по его волосам, щеке, шее, стараясь справиться с охватившим ее чувством тошноты от этой истории. Феллан перехватил ее ладонь и крепко стиснул.

— Все хозяйственные работы достались мне. Отец знал, что ударить меня он больше не сможет, но зато я не смогу ослушаться его. Думаю, он ХОТЕЛ, чтобы я взбунтовался. Тогда он бы выставил меня из дома. Сейчас я не понимаю, почему не сбежал. Мне доставалась самая маленькая порция хлеба, я работал как вол и все, что получал за это — ругань и окрики. Я решился бросить их и уйти, только когда мне исполнилось шестнадцать. Но в это время меня нашла леди Рейвенкло. Она объяснила мне, кто я и почему должен отправиться с ней. Меня не пришлось уговаривать. Это был самый лучший день в моей жизни.

Елена не сводила с него глаз. Она представила, каким одиноким был Феллан все эти годы — отвергаемый собственной семьей ребенок, не понимающий, что с ним происходит. Ее затопило состраданием и отвращением одновременно.

— Как жестоки маглы, — пробормотала она.

— Больше я не вернусь туда, — убежденно проговорил Феллан. — Я ненавижу отца — за то, как он обращался со мной. Я ненавижу мать, которая ни разу не вступилась за меня хотя бы словом. Братья и сестры чужие мне. Я чужой им всем, — на этих словах его губы снова скривились в горькой усмешке. — Каждый день я возношу хвалу небу за то, что оказался здесь. Здесь мое место и мой дом. Там мне делать нечего.

Вот что он таил, вот о чем отказывался говорить. Елена и помыслить не могла, что его жизнь будет так перекликаться с ее собственной. Во всяком случае, их чувства относительно Хогвартса совпадали абсолютно. Внезапно вспомнилась смешная предсказательница Трейлони, которая тоже росла одна в магловской деревне. Может быть, и ей пришлось пережить нечто подобное. И десяткам другим — тем, кого искала и приводила к себе Ровена. Только сейчас Елена поняла, какое великое дело взяла на себя ее мать, и сердце до краев переполнилось уважением и благодарностью к ней.

— Mon cher, — сказала Елена и привлекла его к себе. — Какое счастье, что все плохое уже позади.

Феллан тоже обнял ее, прижался щекой к ее ключицам.

— Скажи, Елена, — прошептал он, нежно погладив шею девушки. — Тебе хорошо со мной, когда мы вместе?

— Да, — ответила Елена, не задумываясь. Их первый раз был похож на безумный водоворот. Второй напоминал течение реки, исследовать которую было невероятно интересно. Не все шло гладко ввиду их неопытности, но Феллан очень старался, и его усилия приносили свои плоды. Им удалось найти подходящий темп, который, правда, пока не длился так долго, как бы ей хотелось, однако особого огорчения Елена не испытывала. Обнаженный и разгоряченный, он был слишком прекрасен, чтобы она вздумала расстраиваться из-за мелочей.

— В самом деле? — Феллан испытующе заглянул ей в лицо.

Его недоверие рассмешило Елену.

— Могу поклясться, — сказала она, шутливо поднимая руку.

Однако он не улыбнулся.

— Не смейся надо мной, — серьезно сказал он. — Я очень скучал по тебе. Я так много думал о нашей встрече и хотел тебя порадовать.

Елене стало совестно — в том числе за то, что сама она во время разлуки думала о нем вовсе не так часто.

— Извини, — она потянулась, чтобы поцеловать его. — Я не смеялась. Ты действительно умеешь обращаться с женщиной и делать ей приятно.

Своими словами она заработала улыбку — теплую и ослепительную, как солнце.

— Я рад, что ты довольна, — Феллан отвел локоны с ее лица. — И что тебе понравилось быть со мной.

— Особенно то, что ты делал мне перед тем, как я отправилась к друидам, — щеки ее невольно залила краска.

Он тихо рассмеялся.

— Я говорил, что ты запомнишь это.

— И угадал, — щеки жарко вспыхнули. — Но ты младше меня, Феллан, и говорил, что раньше не был с женщиной. Откуда тогда…

Его улыбка из теплой стала хитрой — и очень понравилась Елене.

— Похоже, любознательность у тебя в крови, — он закрутил светлый локон девушки пальцами.

— Ты солгал мне? — в голосе сама собой появилась прохлада. Без видимой причины сердце у Елены сжалось.

— Вовсе нет, — Феллан привлек ее к себе и вздохнул. — Ладно, раскрывать душу так раскрывать. Однажды я случайно увидел, как старший брат… в общем, в разговорах он называл это лучшим средством сделать жену навеки своей.

— О небо! — Елена вскинула руки к лицу.

— Ты сама хотела знать, — он снова рассмеялся. — Я не собирался подсматривать. Но когда тебе упорно не дают заснуть, нужно знать причину.

Елена не сумела удержать вскипевшие внутри пузырьки смеха. Она знала, что при подобных разговорах ей полагается стыдливо краснеть, однако картина, которую ей нарисовало воображение, при всей непристойности была чересчур забавной.

Некоторое время они молчали. Елена беспечно наблюдала за солнечными бликами, не пытаясь даже склеить воедино бродившие в голове обрывки мыслей, когда Феллан произнес совсем другим тоном:

— Теперь ты знаешь обо мне все. Я еще никому не рассказывал этого.

— Я сохраню все в тайне, — поспешила заверить его Елена, польщенная и тронутая таким признанием.

Феллан потер лоб.

— Не в этом дело. Что теперь ты обо мне думаешь?

— А что я должна думать? — не поняла Елена.

Его серые глаза сузились.

— Историю моей жизни не назовешь замечательной. Особенно для того, кто носит фамилию Рейвенкло.

Елена уставилась на него. Фраза застала ее врасплох. Она не ожидала такого.

— Ах, это. Не бери в голову. Какая разница, какая у меня фамилия? К тому же, мой отец ненамного лучше твоего.

— Но твоя мать — баронесса Рейвенкло.

— Послушай, — Елена обхватила его лицо. — Я — это я, и ты — это ты. Никто не выбирает, где ему родиться. Ты здесь, в Хогвартсе — это главное.

— Нет, — он покачал головой. И расплылся в улыбке. — Главное, что я — с тобой.

* * *

После возвращения в Хогвартс дни потекли размеренные и спокойные. Даже, пожалуй, излишне спокойные. Отвыкшая за последний месяц от повседневной рутины Елена откровенно скучала. Иногда ее навещала Саласия. Она не поднимала темы их путешествия — определенно это оказались не лучшие дни в ее жизни. Елена не осуждала ее. Большую часть времени Саласия подтрунивала над ней из-за "белобрысого мальчишки". Елена беззлобно отшучивалась, говоря себе, что как-нибудь расскажет Саласии всю правду об их с Фелланом отношениях. У нее точно земля уйдет из-под ног! Елена улыбалась украдкой, но сам разговор придерживала на потом.

По просьбе Ровены она подробно записывала все, что узнала о магии друидов. Она старалась не упустить ни единой детали, и мысли ее сами собой возвращались к Шеле, Брету и Грании. Она не представляла, как убедить Ровену в том, что их магия — самобытна, необычна, но нисколько не опасна. По отношению к матери у нее завязались довольно странные чувства: с одной стороны, Елена ощущала безграничное к ней уважение, особенно после того, как Феллан поведал свою историю. С другой — ее брала злость и досада, и в последнее время все чаще, стоило только вспомнить их разговор о «темной» друидской магии. Ровена, всегда разумная, жадная до знаний и открытая новому, отказывалась принять ее. Елена не нашла сил признаться ей в своем предназначении, но отказ принять и понять друидизм был в ее понимании равносилен отказу принять ее саму. Почему она так несправедлива? Почему не хочет вникнуть как следует? Почему уперлась рогами в «темную магию», хотя оснований так считать ровным счетом никаких? Елена сердилась, а вскоре стала испытывать настоящий гнев. Ровена была неправа.

Но она никогда не признает это.

— Как продвигается дело? — наклонившись к ней, спросил Феллан. Он ласково сжал ее плечи, пользуясь тем, что в Общей гостиной пока не было ни души.

Елена, описывавшая принцип превращения человека в животное, задумчиво отложила перо. Она ответила на его прикосновение, но скорее машинально.

— Рассчитываю скоро закончить. Мне удалось почерпнуть не так уж много, — разочарованно проговорила она.

Феллан опустился в соседнее кресло.

— Тебя расстраивает только это?

— Что?

Он протянул руку и нежно провел пальцем по ее лбу.

— Это верный признак грусти, — заметил он, улыбнувшись. — И не сходит этот признак с тебя уже несколько дней. Расскажешь мне?

Елена подняла на него глаза. И неожиданно для самой себя как на духу выложила ему все: неприятный разговор с Ровеной, ее вердикт относительно друидизма и несправедливость такого решения. Ей с трудом верилось, что это говорит она сама. Слишком много злости, огня и убеждения было в ее голосе, так много, что он звучал почти как чужой.

Феллан слушал ее, не отрываясь, и с каждой минутой его глаза все больше наполнялись беспокойством.

— Если все так, как ты говоришь, — сказал он, когда Елена закончила рассказ. — То тебе лучше послушаться леди Рейвенкло.

Елена повернула к нему голову. Феллану показалось, что в ее глазах сверкнул какой-то желтый отблеск. Очень древний и опасный.

— Почему ты так думаешь?

— Елена… — он слегка тряхнул головой, отгоняя наваждение. Ее глаза снова были нормальными, голубыми. Только прищуренными с настороженностью. — Насколько я понял, это что-то неизвестное. Этот друидизм. Твоя мать гораздо более сведуща в магии. Она знает много такого, о чем мы даже не слышали. Если ей кажется, что это темная материя, то… нужно прислушаться.

— Ты ничего не понял.

Елена откинулась назад в кресле. На ее коленях лежал свиток с недописанными формулами. Она взглянула на него рассеянно и почти сразу отвела глаза.

— Она ошибается, Феллан. Ошибается, слышишь? Все совсем не так. Не так!

Последние два слова она произнесла резко. Феллан смотрел на нее в растерянности, не зная, как отреагировать.

— И все-таки, — сказал он наконец. — Все-таки будет лучше, если ты прислушаешься к ней.

Ни с того ни с сего Елена почувствовала отчаяние. Оно было настолько невыносимым, что она выпалила, не успев подумать:

— С каких это пор ты так возлюбил мою мать? Я думала, ты мой любовник, а не ее.

Лицо у Феллана вытянулось, и Елена тут же пожалела о своих словах. То, что она сказала, прозвучало ужасно. Настолько ужасно, что она поразилась самой себе.

— Должно быть, мне не следовало ввязываться в этот разговор, — сказал он и отвернулся к окну.

— Прости меня, — Елена потянулась, сжала его запястье. — Прости, пожалуйста. Не знаю, что со мной сегодня. Как будто не я говорила.

— Хорошо бы, если бы не ты.

— Прости, Феллан, — она положила на столик свиток, чернила и перо и приблизилась к нему, опустившись на подлокотник кресла. — Я вовсе так не думаю. Наверное, я принимаю все слишком близко к сердцу. Не стоит так волноваться. Прости, я не хотела обижать тебя.

Он повернулся к ней. Хотя лицо его несколько просветлело, глаза сохраняли осторожное выражение.

— Ты слишком поглощена этим друидизмом. Ты становишься другой. Не знаю, как это объяснить, но в какой-то момент мне показалось… — он вспомнил странный желтый огонек в ее глазах и покачал головой. — Неважно. Не знаю, темная это материя или нет, но я бы на твоем месте послушался леди Рейвенкло.

— Оставим это, — Елена и впрямь больше не хотела говорить об этом с ним.

Он пожал плечами.

— Я не настаиваю.

Что-то в его напряженном теле напрямую говорило о том, что холодок никуда не ушел. Елена чувствовала это так же остро, как собственную злость. Если это не исправить сейчас, со временем трещина может стать огромной. Елена поняла, что такая перспектива ее совершенно не радует.

Она наклонилась и пощекотала ресницами за ухом у Феллана. Обычно он всегда смеялся, когда она делала так, и говорил, что у него в ухе словно завелся маленький паучок.

Елена щекотала его, пока он наконец не начал улыбаться.

— Глаз-паук, — негромко произнес он, расслабившись. — Так нечестно!

Елена тоже улыбнулась. Но отнюдь не его словам. Взгляд ее упал на свиток, на собственноручно выведенные строки о превращении человека в животного. И в этот момент пришло озарение.

Теперь она знала, что делать.

Она знала, как заставить мать поверить ей.