Изгоняя тьму (гет)

Кровь.

По её груди потекла струйка крови, пачкая порезанную футболку.

Порез.

От левого плеча до верха её груди зиял неглубокий порез от лезвия косы.

Рей улыбнулась и задержала дыхание, когда Зак опустил на неё косу, но закрыла глаза и поморщилась, чувствуя, как лезвие разрезает её кожу. В этот момент она ни о чём не думала. Ей не было страшно, она не думала о смерти — просто почувствовала острую боль и услышала шум косы, звякнувшей у неё ног.

Она открыла глаза, чтобы посмотреть вниз, на клинок между ними. Кажется, косу, которой отняли бессчетное количество жизней, опустили с такой силой и отчаянием, что она чуть асфальт не проломила.

С кончика капала кровь. Скользила по краю лезвия, стекала и капала на асфальт. Одна капля, другая. После третьей до Рейчел Гарднер дошло.

Она была жива.

Он её не убил.

Он точно опустил косу, чтобы убить её — но не убил. Он её ранил, и больно, он хотел её зарезать, но всё-таки он её не убил. Неосознанно он удержался, скосил, чтобы всего лишь ранить, чтобы её не убить.

Рей резко подняла голову, её сердце колотилось так быстро, что могло разорваться.

 — Зак…

Её оборвал лязг выброшенной косы в паре метров от них. Она замолкла, но её мысли затихли, время остановилось, всё вокруг них остановилось. Как будто в гробовой тишине сама вселенная затаила дыхание.

И Зак сломался.

Словно мир затрещал по швам.

Айзек Фостер обнял её, падая на колени, утыкаясь лицом в изгиб её шеи.

И впервые он заплакал.

 — Прости, — он прижимал её так крепко, что было больно, но его руки дрожали. — Прости меня, блядь, извини!

В его голосе смешались отчаяние, злость, печаль — и прежде всего, неизмеримая боль, льющаяся из его сердца.

 — Почему ты не сбежала?! Почему ты просто стояла? Почему не выстрелила? По-поче… Почему, блядь, ты верила мне до последнего?

Она чувствовала его слёзы на своей коже, она могла буквально услышать, как они капали на землю, и она слышала его надтреснутый голос. Ей стало так больно за него, что она обняла его так крепко, как только могла. Скользнув пальцами в его волосы, она прижалась щекой к его голове, игнорируя собственные слёзы.

 — Потому что ты человек, Зак, — ответила она. — Потому что я дорожу тобой и верю в тебя. Потому что ты куда лучше, чем тебе кажется. И я просто не могу тебя отпустить.

 — Прости, — всхлипнул он. — Мне просто так, блядь, жаль. Извини. Я уже ни хуя не понимаю, извини.

 — Я жива, — ей было больно, но она улыбалась, потому что в каком-то смысле, ей эта боль нравилась. — Прямо сейчас я жива.

 — Я тебя ранил.

 — Но ты меня не убил.

Он продолжал плакать, и она нежно зашептала ему на ухо что-то тягуче-утешающее, поглаживая его по волосам и позволяя проливать все слёзы, что накопились в его душе за всю жизнь. На каждое его извинение она говорила, что всё хорошо, что она всё понимала. Всё хорошо. Пусть физически она была ранена, но эмоционально она в жизни не была к нему настолько близко. Прямо сейчас она даже могла назвать себя счастливой.

Она была жива, и он пришёл в себя. У них получилось. А другого она и не хотела.

 — Я не убегу от тебя. Я здесь. Я тебя не отпущу. Ты не потерял меня.

Нет, он не терял её ни на йоту.

 — Спасибо, — он наконец прекратил извиняться. — Спасибо, что… терпишь меня. Спасибо, что не испугалась. Спасибо, что продолжаешь мною дорожить. Просто спасибо, что ты есть, блядь, большое спасибо, что ты есть.

Он не хотел, чтобы его спас кто-то другой.

Рей хотела ответить, но от нового прилива слёз горло сжалось. Это было слишком — она не могла ничего сказать, теперь уже нет, особенно после этих слов. Так что она просто закрыла глаза и крепко обняла его — сломленного парня, который видел в ней целую вселенную. Она растворилась в его объятиях, потому что когда Зак того хотел — его слова тоже могли ударить в самое сердце.

* * *

Иногда просто было нечего сказать. Иногда молчание было лучше и приятнее, и ничего не нужно было говорить.

Прямо сейчас они ничего друг другу не говорили, но это не имело значения. Всё, что было важно — она была жива, она была здесь, в его руках, и они не собирались друг друга отпускать. Он так хотел, чтобы она продолжала быть рядом, чтобы самому оставаться в здравом рассудке, чтобы наконец-то переступить границу, которую он прочертил между собой и нормальными людьми. Чтобы он понял, что он до сих пор человек.

«Ты же не монстр.»

Она сказала это несколько раз, и действиями дала понять, что никогда не видела в нём монстра — но только сейчас он мог принять её слова. Когда она показала ему силу своей веры в его человечность.

Было трудно поверить, что он не монстр, но она могла быть права. Возможно, он рано или поздно позволит себе осознать себя самым обычным человеком. И даже если у других людей были все права звать его монстром, учитывая, сколько крови он пролил — он не обязан был им верить.

Он мог быть монстром, мог быть Переулочным Убийцей — но на этом ничего не заканчивалось. Он — тот, кто, несмотря на слепую жажду крови, сумел уберечь дорогого ему человека. Он — тот, кто всё-таки мог смеяться, улыбаться, злиться, смущаться, плакать, дорожить, позволять притрагиваться к своей душе и телу. Он — тот, кто облажался, совершил просто тучу ошибок, о некоторых пожалел и пытался двигаться дальше, и выжил, когда жизнь его ебала и выбрасывала, как побитую шлюху.

Он был другом Рей. Он был приёмным сыном Грея. Он был родным ребёнком Сихам. Он был просто Зак.

И в глубине души он всегда был и всегда будет Айзеком Фостером.

* * *

— Айзек Фостер. Вот, как тебя зовут. А теперь повторяй.

— Айзек Фостер.

 — Молодец. А теперь смотри мне в глаза и слушай, Айзек Фостер. Ты не забудешь своего имени. Никогда не забудешь, кто ты.

 — Кто я…

 — Ага. В первую очередь — выживание. Когда случается пиздец, у тебя не будет никого, кроме себя самого. Выживай, даже если ты один. Выживай, даже если нужно кинуть всех. Понимаешь меня?

 — Понимаю.

 — Хорошо. И, раз уж ты понял, я оставляю тебя здесь. Выживание, сам понимаешь.

Пауза.

 — Ты меня понимаешь?

 — …Понимаю.

 — Эй, я и сама знаю, что жизнь — дерьмо. Жизнь — сука похлеще меня. Она будет ебать тебя и выбрасывать, как побитую шлюху, потому что по-другому не бывает. А ещё ты будешь много и долго лажать, Айзек. Я налажала достаточно, и знаю, что совершаю очередную ёбаную ошибку прямо сейчас. Не закончи, как я, понял?

 — Понял.

 — Эй, милочка, закругляйтесь. Вам пора.

 — ЗАВАЛИ ЕБАЛО, Я ЖИЗНИ ЕГО УЧУ! Блядь, было бы у меня время, был бы у меня этот ёбаный выбор… Я бы никогда в жизни того ебаната к тебе не подпустила. Никогда.

 — Сихам…

 — Ты выжил, Айзек. Будет лучше, если ты и это переживёшь, а потом надерёшь мне задницу за всю хуйню, что я тебе сделала… Зря я тебя полюбила.

* * *

Оу.

Теперь он вспомнил.

Конец воспоминания.

Он наконец-то всё вспомнил.

Сихам смотрела ему в глаза с таким выражением, как обычно, когда она заставляла его что-то пообещать.

И сказала…

* * *

— И никогда, блядь, не позволяй никому говорить, что ты — монстр.

* * *

 — Рей?

 — Да?

 — Ты в порядке?

 — Ага, а ты?

 — Тоже норм.

Он не врал — он был в порядке. Он всё ещё плакал, дрожал и чувствовал себя так, будто по нему ёбаный ураган прошёл — слишком тихий, чтобы заметить заранее (в конце концов, Рей всегда была тиха, как штиль) — но он был в порядке.

Он задумался об этом, и это было немного странно. Прошло довольно много времени с тех пор, как он думал «я в порядке», и он действительно был в порядке. Он как будто посмотрел на жалкое состояние разбитого человека-монстра, осознал весь ущерб, причинённый самому себе, все старые шрамы и всё, что позже нужно будет исцелить и исправить, но при этом осознал, что он это пережил и, несмотря на всё это, он был в порядке.

Ему было ни классно, ни круто, ни плохо, ни ужаснее некуда. Ему просто было нормально.

 — Не уходи, — взмолился он.

 — Не уйду, — уверила она, и её дыхание пощекотало его ухо.

Он внезапно осознал, как сильно скучал по ней. Не только её прикосновениям, не только по голосу или запаху — но по ней, её присутствию, её существу. Он скучал по мыслям о ней, скучал по заботе о ней, скучал по ней в своей голове. Как будто жажда крови начисто стёрла её из памяти, и этот пробел был слишком болезненным.

 — Я скучал по тебе.

 — Боже, это я должна была тебе сказать, — слабо хихикнула она. — Ты знаешь, как я переживала?

 — Извини, — пробормотал он. — Я… нет, я знаю, рано или поздно это снова случится, — признал он. — Не сейчас, может, не скоро, не так сильно, но я могу однажды снова впасть в такое безумие, и тебе придётся снова возвращать мою задницу в реальность. Но! — уточнил он. — Зато я знаю, что не убью тебя.

Он понимал, что ему до стабильности и здравомыслия далеко. Пиздец продолжался, жажда крови никуда не исчезала и могла стукнуть ему в голову в любой момент. Даже если он стал спокойнее, уравновешеннее, даже если он менялся и хотел этого всей душой — опасность и готовность убивать были на месте. Он не жалел ни об одном из своих убийств, и мысль о невинных жертвах до сих пор его не тревожила.

Но теперь он мог лучше это контролировать. Он не нуждался в убийствах — и это было большим шагом вперёд.

 — И я это знаю. Я буду возвращать тебя столько, сколько потребуется, — пообещала она.

Она лучше кого бы то ни было знала, что он её не убьёт. Она до конца знала, что не убьёт, до конца верила в него и в его человечность. Она слишком сильно дорожила им, этим тупицей. И с самого начала она была права.

Он не мог убить её.

Почему-то эта мысль утешала.

 — О, кстати, — начал он.

 — Что?

 — Ты назвала меня «Айзек».

Ох, бля, как же она тогда его имя произнесла. Просто полное бля.

 — Я говорила с отцом Греем, — смущённо объяснила Рей.

Ну, разумеется, по-другому она бы и не узнала его полное имя. Он почувствовал странное смущение, зная, что она встретилась с Греем, что его приёмный отец теперь знал, кто она такая — но кажется, всё прошло более-менее хорошо.

 — И что ты… говорила?

 — Я, э-э-э, изначально хотела, чтобы ты меня убил, и пришёл в себя… Ну, я думала, что этого хватит, — позорно призналась она. — Хотела уточнить, сработает ли наверняка.

Пауза.

 — Я так понимаю, хуёвее плана ты не придумала.

Он сейчас действительно был счастлив, что Грей её отговорил. Да, это наверняка сработало бы, но этого поворота он хотел в самую последнюю очередь. Ей определённо нужно было больше ценить свою жизнь — она не особо колебалась, когда подвергала свою жизнь опасности. Зак даже не знал, существует ли у неё какой-то инстинкт самосохранения.

 — Ну, не знала я, что делать, ладно? Я пошла к нему, потому что мне нужен был совет. Хотя он мне чёткого ответа не давал, зато много рассказал о тебе, чтобы я лучше тебя поняла.

 — Например?

Она ответила не сразу.

 — Как вы познакомились. И… что ты думаешь обо мне. И то, что я… изменила для тебя.

О, нет. Боже, блядь, Грей наверняка кипятком ссал от возможности растрындеть, как часто Зак о ней говорил, что он называл её своим солнечным лучиком и чувствовал себя человеком рядом с ней. Конечно, этот приёмный папаша не пожалел подробностей, какой особенной Рейчел Гарднер была для Айзека Фостера, как сильно изменилась его жизнь после встречи с ней. Чем дальше Зак развивал эту мысль, тем сильнее чувствовал, как краснеет под бинтами, и стыдно стало просто донельзя.

 — Он рассказал всё это, чтобы я понимала, что у меня есть шанс вернуть тебя, — быстро оправдалась Рей. — Потому что меня ты бы послушал. Зато его рассказ отговорил меня от, э-э-э, экстремального запасного плана.

 — Э-это хорошо, — слегка заикнулся он.

 — Он рассказал, каким ты был до нашей встречи, — откашлявшись, продолжила она как можно спокойнее. — Ты сильно изменился с тех пор.

 — …Да, есть немного.

Если он смог вырасти и повзрослеть — то отчасти благодаря ей. До неё он медленно двигался в каком-то направлении, не думал, что ему стоит как-то меняться, да и не хотел особо — не видел смысла. А после неё? Совсем другая история. Он решил наконец-то созреть, исцелиться, и был счастлив, что принял это решение. Пусть оно было трудно, пусть было больно, но это того стоило. Так пиздецки стоило. Он, наверное, никогда не сможет полностью выразить, сколько хорошего она принесла в его жизнь, сколько радости и счастья.

Ну, из того, что он мог показать: он плакал.

Среди того множества, полученного от неё, он научился по-человечески плакать.

Раньше он не умел плакать, и думал, что никогда не сможет. Раньше ей приходилось плакать вместо него. А теперь вот он, сам проливал слёзы за себя, и если бы не она — он бы в жизни не смог выплакаться.

Она, наверное, была единственным человеком, который видел его таким уязвимым и беззащитным. Даже Грей, повидавший его в полном пиздеце, не удостоился такой чести. Зак просто не мог позволить себе быть настолько слабым перед кем-то, кроме Рей.

 — Грей рассказал мне, почему ты начал убивать, — осторожно продолжила Рей. Он напрягся. — Он рассказал, как ты сбежал из приюта, и каким ты был, когда… он тебя нашёл.

Зак молчал. Он не гордился тем монстром, которым был до встречи с Греем. За те с два половиной года он убил людей больше, чем Рей за всю жизнь встретит, и большинство его убийств были абсолютно бессмысленными. Конечно, он был абсолютно свободен, и это было круче некуда, но он был опьянён собственными убийствами, был невероятно жестоким и смертоносным.

В каком-то смысле, он уничтожал самого себя.

 — Много рассказал?

 — Всё, что знал.

Зак вздохнул.

 — Ясно, — она знала много, и одновременно самую малость. — Думаю, мне стоит самому всё рассказать.

 — Да не нуж… Зак! — вскрикнула она, когда он поднялся и в секунду подхватил её на руки.

 — Не-а, я хочу рассказать, — пожал он плечами. — Ты заслужила знать.

Она заслужила знать, как он докатился до такого срыва и кровавого веселья, как он привык убивать. Он понимал, что это ненормально, даже если долгое время это было его нормой после приюта. Даже Грей, повидавший всякое (повидавший Хадию), охренел после такого крышесносного веселья, продлившегося несколько дней.

Зак не был уверен, как в итоге стал настолько повёрнутым, но кое-как объяснить словами он мог. Конечно, приют сыграл здесь самую большую роль, но большинство людей просто получили бы травму на всю жизнь, не считая травмы от убийства двух людей в ходе спасения. Зак просто увидел в этом своё освобождение, понял, что он может убивать, и что это ему нравилось. Может, всё дело было в изначальной нулевой морали (Сихам же учила его пробиваться в жизни, а не тупо плыть по течению). Может, он просто ещё тогда привык к жестокой и тёмной жизни в подворотнях, пока рос.

И тот ужастик. Всё точно пошло с него.

 — Ну что, двигаем, — сказал он.

 — Я могу идти сама!

Он спокойно посмотрел на неё, в очередной раз проклиная себя за то, что её ранил.

 — Ты истекаешь кровью.

 — Зак, я в порядке, — настояла она. — Не так уж и болит.

За её словами он услышал «это пустяки в сравнении с тем, что я прошла», и что хуже, он понял, что ей всё-таки было больно. И от этого осознания заболело уже у него.

 — Даже если так, ты ранена, — покачал он головой и крепче ухватил её колени и плечи — блин, она была такой лёгкой, что он почти не чувствовал её вес. — Я понесу тебя. Ты на сегодня достаточно сделала… — он сделал паузу, и сказал уже мягче: — Пожалуйста, позволь о тебе позаботиться.

 — Но я… — Рей немного поколебалась, но затем просто обняла его за шею и прижалась к груди. Его сердце снова пустилось в пляс, и она, расслабившись, пробормотала: — Ладно. Спасибо.

Она звучала действительно уставшей. За сегодня она просто вымоталась. Наверное, всерьёз переживала, и вся неделя у неё выдалась не сахарная. Он напал на неё, вынудил побегать, едва не убил её не раз и не два, оставил на ней порезы, заставил плакать… А она просто поблагодарила?

Она реально не знала себе цену.

С другой стороны, он был просто последним ебанатом, нарушившим все данные себе клятвы и обещания. Он подверг Рей опасности, заставил пойти её чуть ли не на крайние меры, чтобы вернуть его в чувство — об этом он будет жалеть ещё долго и упорно. Его извинений никогда не будет достаточно, чтобы отплатить.

 — Нет, — прошептал Зак, направляясь в здание. — Это тебе спасибо, Рей.

Он чмокнул её в макушку, отчаянно желая найти слова лучше, быть мягче, и понёс её в свою квартиру.

Домой.

Позади них, абсолютно позабытые, остались лежать выброшенная коса, обронённый пистолет, а среди крови и слёз — отброшенные призраки его прошлого.

* * *

 — Ты в порядке? — в очередной раз спросил Зак.

Рей резко кивнула. Он продолжал винить себя за всё случившееся, поэтому смотрел до невозможности мягко; но его взгляд снова был таким пристальным и давящим, что она чувствовала себя маленькой. Они сидели на диване друг напротив друга, на его коленях покоилась аптечка, и он чувствовал под пальцами на её шее быстрый и какой-то нервный ритм её пульса.

Её волосы были влажными, она снова была одета, не считая белья, в одну толстовку. Контакт её голой кожи с мягкой текстурой ткани дарил тепло и утешение, наполняя успокаивающим ароматом Зака. У неё не болело ничего, кроме раны на теле, и это действительно были пустяки: в прошлом она переживала куда худшие раны. Во всяком случае, кровь больше не шла. Она вышла из душа несколько минут назад, Зак помылся раньше — она его отправила первым — и её раны уже были промыты. По возвращении в комнату, он уже ждал её на диване с аптечкой, и как-то было ясно, что он не собирался позволять ей в одиночку заниматься лечением.

 — Да всё нормально, — сказала Рей.

Сейчас он вёл себя очень нежно и обходительно, как будто не знал, как ещё ему извиниться. Все его жесты были мягкими, начиная с того, как он заправил волосы ей за ухо, и заканчивая его пальцами, скользящими по её шее, достигая молнии толстовки. На секунду он замер и робко на неё глянул, пока не получил от Рей успокаивающий кивок. Зак прикусил нижнюю губу, медленно расстёгивая толстовку на ней, и опустил левый рукав, обнажая ярко-красный порез — его последний удар. Он осторожно коснулся раны большим пальцем.

 — Болит?

Она уже собиралась сказать «нет», но одёрнула себя.

 — Чуть-чуть. До свадьбы заживёт.

Он опустил глаза, на этот раз без лишней скромности. Он посмотрел на её ногу, на руку, поднял взгляд на левое плечо и щеку — на порезы, которые он ей оставил во время погони.

 — Так и знал, что ты не убежала целой, — тихо рыкнул он.

 — Да я ничего не почувствовала даже, ты же знаешь, прилив адреналина…

Зак опустил голову ей на плечо.

 — Я такой ебанат. Мне так жаль, что я никакими словами передать не могу.

 — Всё хорошо, — она мягко похлопала его по спине. — Клянусь, я в порядке, Зак. Мне просто нужно продезинфицировать раны и…

 — Я сам, — и выпрямился, пока она непонимающе моргала. Он тоскливо посмотрел ей в глаза. — Позволь мне.

«Пожалуйста, позволь о тебе позаботиться».

Рей почувствовала, как покраснела.

 — …Ладно.

Он улыбнулся — донельзя грустно улыбнулся — и, открыв аптечку, распылил на компресс антисептик. Осторожно, мягко, словно боялся сделать неверное движение и причинить ей боль, он отточенными движениями скользнул по порезам. Достигнув последней раны — той, что на теле — его рука на несколько секунд задержалась над её грудью, чтобы ощутить трепещущее сердце.

 — …Ты нервничаешь?

 — Да, — выдохнула она.

Смущённый, он резко убрал руку.

 — О. Ой, э-э-э… Извини, — промямлил он, вынимая из аптечки свежий компресс и пластырь. — Мне просто… нравится слушать твоё сердце. Напоминает мне, что ты живая. Если тебе некомфортно, — протараторил он напоследок, — тресни меня.

 — Нет… Всё нормально. Я не знаю, почему нервничаю… Продолжай.

 — …Ладно, — облегчённо вздохнул он. Рей была рада, что он не стал задавать больше вопросов.

Он аккуратно положил компресс ей на плечо, закрепил несколькими полосками пластыря, и сделал то же самое на её груди, закрывая порез полностью. Его движения были отточены до автоматизма — он привык лечить раны — но он следил за каждым из своих движений, давая понять, что он старался сделать куда большее, чем простую перевязку. Не такие серьёзные раны он просто, но нежно и заботливо перемотал повязкой. Было на удивление приятно наблюдать обычно грубого и жёсткого Зака таким нежным.

Едва он закончил, он отложил всё на столик и мягко провёл руками по её коже. Начиная с ног, он дошёл до её ладоней, поднялся к плечам, провёл вдоль шеи, чтобы в итоге обхватить щёки, и ощущение его ладоней на коже посылало какой-то странный ток по её телу, отдающий дрожью вдоль её позвоночника.

 — Зак… — начала она, чувствуя, как сердце снова ускоряется.

Он прижался губами к её лбу, обхватывая рукой талию и притягивая её к себе на колени. Рей едва не растаяла. Она прижалась к нему, чувствуя, как он утыкается лицом в её волосы, мягко чмокая в макушку.

 — Тебе вправду чего-то не хватает, — заметила она и откинулась на его грудь, расслабляясь в его крепких объятиях.

 — Да ты, бля, не представляешь, как я по тебе скучал. Как будто на целую неделю тебя стёрли из моей головы, и теперь, когда я думаю об этом… Это так страшно, — невесело усмехнувшись, признался он.

В такой близости она могла услышать его сердце. Постепенно, пока она успокаивала бушующие нервы, всё сильнее нервничать начинал Зак. Его руки снова дрожали, но он не проявлял ни малейшего желания отпустить её. Слишком в ней для этого нуждался.

Она вправду не знала, что сейчас сказать.

 — Я…

 — Всё хорошо, — мягко перебил он, целуя её в висок. — Ничего не говори. Ты и так для меня сделала достаточно.

Любые протесты исчезли, не успела она открыть рот. В голосе Зака, в этой непривычной нежности звучало что-то очень зрелое, что она слышала нечасто. Рей решила не спорить.

 — Итак, — пробормотала она. — С чего начнёшь?

* * *

 — С чего начнёшь?

Зак легко усмехнулся.

 — А с чего бы так начать? Да хрен знает. Эта часть моей жизни — сплошной пиздец. Наверное, надо начать с того, как я… решился на убийство, — со вздохом он кивнул. — Ага, для начала будет неплохо.

Его большой палец медленно выводил круги на её плече, пока Зак погружался в воспоминания. Это было нелегко — перед Рей таким не погордишься — но он также не знал, как говорить о таком. Раньше он даже не задумывался на эту тему. Он просто убивал и убивал, не думая, почему ему оно так легко даётся.

Сейчас у него было несколько ответов. И может быть, причины будут лучше простого и приевшегося «я же монстр».

 — Наверное, есть три причины, — начал размышлять вслух Зак. — Во-первых, моё детство. Меня не учили глубокой морали, передо мной не ставили преград: я родился в подворотне, и там же вырос. В десять я попал в приют, а значит, у меня было десять лет, чтобы научиться сражаться, воровать, защищаться и выживать. Я уже привык к стычкам, потасовкам, постоянным ранам и травмам — что у других, что у… меня.

Тёмный мир уже был его родным, когда он жил с Сихам. Анархия уже была его нормой. Кровь, драки и раны были рутиной. Его нынешняя жизнь, не считая убийств, была отчасти такой же, как и в детстве, до приюта. Он с рождения не видел в хаосе и жестокости ничего ужасного или странного.

 — Жизнь есть жизнь, а в переулках она ничего не значит и ничего не стоит, — продолжил он. — Ты сам на себе. Выживай, как можешь, даже если придётся делать худшее. То есть, меня, по сути, даже не напряг сам факт, что меня поджёг какой-то чел, который меня ненавидел, — хихикнул он. — Я рисковал жизнью больше, чем посчитать смогу, и это было… нормально.

А в чём тут была норма?

Он усвоил, что каждому «норма» своя — а в подворотне все, без исключения, считали хаос и анархию нормой. Отчасти он понимал, что его «норма» не была чем-то нормальным для других людей, что его «норма» странная, что его мир изначально стоял особняком, на который все остальные смотрели сверху вниз. И эти все остальные были по-настоящему «нормальными».

Из светлого мира.

Зак прикрыл глаза.

 — Да, уже тогда насилие было для меня нормальным.

Светлый мир считал его монстром. Даже в подворотнях его считали монстром. И он это принял. В конце концов, когда все соглашаются называть что-то одним именем, это становится «нормой»?

Все же называют кошку «кошкой». И всем нормально её так звать.

И если все назовут что-то «монстром», значит, они правы? Он вправду был монстром?

Монстр. Мелкий монстр. Уродливый монстр. Он слышал это в свой адрес много раз, снова и снова, каждый назвал его монстром — и для него стало «нормой» быть монстром.

 — Но кем-то дорожить? Думаешь, я не знаю, что человеческая жизнь важна, и что убийство причиняло боль?

Он был уверен, она услышала невысказанное «так же, как и ты». У них были разные взгляды на мир, разные понятия «нормы», хоть они, как люди, и были похожи. Они оба привыкли к насилию, но насилие в их жизни было разным и, разумеется, по-разному на них повлияло. Если Рей выросла добренькой и топила себя в самобичеваниях всякий раз, когда кого-то обижала, то Зак вырос в поехавшего серийного убийцу, которому мало что мешало спокойно спать по ночам.

 — Не-а, — покачал он головой. — Меня этому не учили. Люди убивают друг друга каждый день, и мир, почему-то, до сих пор вертится.

Это было его нормой. Он был способен лишить кого-то жизни, пошутить об этом и даже найти в этом что-то хорошее. Он поставил своё выживание превыше чужих жизней. Это была норма, которую все остальные нормой не назвали бы. Норма, принадлежащая монстру.

 — Во-вторых, приют. Я говорил, что он из меня последнюю душу вытряс. Я действительно прочувствовал, что такое истинное выживание. Я делал всё возможное, чтобы выжить и… — Зак прикусил губу. — Да, я забыл, как быть человеком. Я забыл, что такое чувства. Никакой морали больше не существовало. Ты бы сейчас могла думать, что убийство хозяев меня травмировало, или ещё что-то. Всё, чего я хотел — чтобы они сдохли, и убить их оказалось самым быстрым и простым решением проблемы.

Он хотел избавиться от них. Он хотел, чтобы они исчезли. Он хотел свободы и расплаты за всё, что он вытерпел.

 — Решение, — горько повторил он. — Ага, это было решением.

Ещё до приюта он знал, что убивать плохо, ужасно и убийство никогда не стоило воспринимать легкомысленно. После приюта он забыл, что ему не стоило так сильно наслаждаться убийствами.

 — В моих глазах они заслужили убийства, но кроме меня, это некому было сделать. Я наконец-то был свободен, — подвёл итог он. — Это было просто освобождение. Способ выжить. Но ты, наверное, и так знаешь.

 — Да, — подтвердила она. — Отец рассказывал.

Она положила свои руки на него и подняла голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Она мягко уткнулась в его лоб своим, и он смутился, почувствовав её щекочущее дыхание на своих губах.

Блядь, ну так не хотелось сейчас думать, какая она милашка, но сейчас он всё-таки не удержался от этой мысли. Стоило продолжить рассказ, если он не желал сейчас потонуть в её прекрасных голубых глазах.

 — Так, ты ещё не знаешь, как мне ёбнула в голову мысль «ух ты, надо их мочнуть»? — слегка застенчиво продолжил он. — Я, э-э-э, и сам плохо тут уверен.

Ему показалось настолько очевидным, что убийство — лучшее решение, что он вообще не осознал, что большинство людей к этой мысли не пришли бы. Он и не думал сомневаться, не переживал по этому поводу. Убить их действительно было лучше и очевиднее всего.

 — Это «в-третьих». Фильм.

 — Фильм?.. — осторожно переспросила она.

 — Старый стрёмный ужастик. Не знаю, как он назывался. Я его увидел на сломанном телевизоре в приюте, и я видел только одну сцену — может, это концовка была, или типа того. Была какая-то парочка (наверное, главные герои), они были до усрачки перепуганы, о чём-то базарили в глухой подворотне, и они уже тогда меня взбесили, — легко проворчал он.

Только сейчас он понял, что, в каком-то смысле, та парочка напоминала ему хозяев.

 — А потом, ну ни себе ж хуя, пришёл маньяк и покрошил их топором, — вспомнил он. — И он так… счастливо смеялся, как будто порешить их было самой лучшей хернёй на свете. Там ещё везде была кровь, кишки, все дела…

Зак отстранился и отвёл взгляд. Было так странно снова думать об этом, снова восстанавливать эту сцену в памяти, пытаться анализировать свои мысли в тот момент. Это было странно, потому что сейчас он сам не мог понять, какого хрена настолько резко стал маньяком, которым жил до сих пор.

 — Не знаю, я… — поколебался он. — Думаю, это было каким-то катализатором.

Этот фильм пробудил в нём самую тёмную и жестокую часть, скрытые способности. Он почему-то подозревал, что он с этим родился. У Сихам была та же нечеловеческая мощь и жизненная сила, и она тоже могла впасть в раж, когда с кем-то дралась. А если её генов было мало — она и про своего Райса говорила, что он мог выключить доброго мужика и хорошенько так кому-то вломить.

Преступления были у него в крови.

Но никто из его семьи не докатился до увлечения убийствами.

 — Наверное, тогда я понял, как легко кого-то убить, — попытался объяснить Зак. — И какой это простой выход. Кто-то стоит на пути? Пусть сдохнут — и стоять не будут. Они никогда не тронут… — он резко улыбнулся, всё ещё избегая взгляда Рей. — В конце концов, именно это и делали в подворотнях, да? Именно это хотел сделать со мной бывший Сихам, да?

Зак обхватил тело Рей, медленно расплываясь в улыбке.

 — Так почему бы мне… не сделать так же?

Люди убивали друг друга, чтобы избавиться от помехи, а он хотел избавиться от хозяев, так почему бы не убить их? У него были навыки, у него было оружие, у него было абсолютное желание увидеть, как они сдохнут. Почему бы не ускорить этот момент?

Почему бы не сделать это самому?

Почему бы…

 — Зак, ты мне рёбра сломаешь, — слабо заметила Рей.

Он тут же осознал, как крепко её схватил, и его безумная улыбка исчезла, прежде чем он быстро убрал руки.

 — Бля, извини, пожалуйста, ты в порядке? — запаниковал он. — Я немного увлёкся…

Она положила палец ему на губы, и в ту же секунду он замолк. Ей не нужно было ничего говорить или объяснять. Она просто молча на него глянула так, что он понял — она не злилась, всё было хорошо, можно было продолжать.

Через секунду Рей прижалась к его груди, и он с каким-то тупым счастьем снова её обнял.

 — И ты подумал, «почему бы тебе не сделать так же», — напомнила она.

Она говорила так низко и задумчиво, что Зак сразу понял, о чём она сейчас думала.

 — Ну да, здесь я проебался, — проворчал он. — Я знаю. Я понимаю.

 — Я ничего не говорила.

 — Ты подумала, это ещё хуже.

Она еле слышно рассмеялась. Бля-я-ядь, как же сильно ему нравился звук её смеха. Он едва не начал умолять засмеяться снова, едва не сказал, как сильно скучал по её смеху, едва не осыпал её улыбающееся лицо поцелуями.

Вот такой её смех был лучшим доказательством, что она жива, здорова и счастлива.

А бог был свидетель, как сильно он желал ей счастья.

 — И тебя так сильно изменил фильм?..

Он и сам знал, как трудно поверить, что какой-то фильмец резко превратил его из инструмента в монстра, как он стал спусковым крючком. Даже он с трудом верил.

Зак выпустил хриплый смешок.

 — Если тебе интересно, как сильно эта хуйня на меня повлияла — вспомни мою реакцию, когда ты спросила про мой первый фильм, и почему у меня нет телевизора.

 — Оу… — и до неё дошло. — Да, я помню.

 — У меня всегда в ушах стоит это ёбаное шипение из телевизора, когда мне снятся кошмары, и мне потребовалось много времени, чтобы подойти к телевизору Грея без лишних нервов, — вздрогнул он. — Я долго не мог посмотреть какой-либо фильм. Это не было моей травмой, или ещё чем-то таким, но именно фильм окончательно превратил меня в монстра, и это было не самое приятное воспоминание. Я просто решил держаться подальше от этого и, как видишь, до сих пор держусь.

Это немного походило на её опасения по поводу маленьких животных после её срыва. Конечно, сейчас дело обстояло получше, но она никогда не могла расслабиться полностью. В глубине души всегда оставался страх проснуться с собственноручно зашитым трупиком на руках. И Зак был таким же. После первого срыва он не мог подойти к телевизору — вдруг тот сломается, начнёт шипеть и снова превратит его в монстра?

 — Так вот, почему… — поняла она, вспоминая тот день, когда они обсуждали фильмы, и его уклончивые ответы. Она побледнела. — Я знала, что этот разговор имел отношение к срыву, но не думала…

Теперь пришла его очередь класть ей на губы кончики пальцев.

 — Рей. Оно в любом случае не обошло бы меня стороной.

 — М-мне так паршиво из-за… того, что я всё запустила, — сказала она, опуская глаза.

Он поднял её за подбородок, чтобы посмотреть ей в глаза.

 — Я бы лучше тысячу раз своё прошлое пережил, чем никогда не встретился с тобой.

За всю его ёбаную жизнь, она — лучшее, что с ним происходило.

Рей неверующе на него посмотрела и густо покраснела, прежде чем смущённо уткнуться ему в грудь. Она крепко обняла его, очень крепко, а потом еле слышно поцеловала между его ключицами.

 — Спасибо, — пробормотала она. — Я чувствую то же самое.

Ох, блядь.

Ох, блядь-блядь-блядь, однажды она его до инфаркта доведёт. Его мысли заглохли на пару секунд, потому что она была ну такой милашкой, и всё, что он смог сделать — точно так же крепко и смущённо обнять её спину. Ну почему она была настолько прекрасной? Она не могла просечь, что в таком её ангельском виде он начисто терял все мысли и слова? Этот рассказ станет настоящей пыткой, если она каждые две минуты будет превращать его в лужицу.

 — Мне продолжать, или ты и дальше будешь умилять меня по самые не балуй? — незлобно рыкнул он.

Спустя какую-то паузу она прочистила горло.

 — Будь добр, продолжай.

 — Бля-я-я, — протянул он. — Убивать реально было проще, чем об этом говорят.

 — Немногие с тобой согласятся.

 — Мне с первого раза было легко.

 — У тебя не случилось шока?

 — Меня не учили морали, а последнее я растерял в этом приюте. Убить кого-то мне казалось не ужаснее всего остального, — пожал он плечами. — Я привык, что рядом вечно кто-то умирал, и раньше как-то шока у меня не было. Так что да, единственная разница заключалась в том, что именно я сделал дело и избавился от этих уёбков.

Он три года закапывал трупы. Он привык к смерти, крови и безжизненным телам. Люди жили, люди умирали — он видел это снова и снова. Только теперь причиной смерти был он.

 — Я взял нож и вспомнил, что умею с ним обращаться. Сихам в глубоком детстве меня учила, — усмехнулся он, впрочем, без лишней иронии. — И я вспомнил, как использовать его для сопротивления.

Пусть Сихам была плохим родителем — но она была хорошим учителем, когда доходило до боя. Либо так, либо Зак оказался слишком охуенным учеником, который очень хотел знать, как кого-то порезать. Наверное, для начала стоило научиться читать и писать, но в приюте это не спасло бы ему жизнь, в отличие от умения обращаться с ножом.

 — А остальное и так очевидно.

 — Ты их убил.

 — Ага, — и сделал паузу. — И насладился каждой секундой.

Она не ответила, просто скептически посмотрела на него. Со стоном он закатил глаза.

 — Ну бля, я говорил, что проебался! Я просто внезапно понял, что они сейчас отплатят мне за всё хорошее, и что они полностью в моей власти, и э-э-э… — к сожалению, у него не было менее косячных описаний. — Я тогда повеселился на славу. ТОЛЬКО БЕЗ КОММЕНТАРИЕВ.

Он знал, о чём думала Рей. Наверняка в голове у неё было «ну что за хуйня?» (или версия повежливее), но она слишком хорошо его знала, чтобы удивляться, да и сама видела, как он давным-давно тащился от мысли, что убьёт её. Теперь Заку было немного стыдно признаваться, что с самого начала для него всё было похоже на игру.

 — Я был так счастлив избавиться от них, — в оправдание промямлил он. — Это были такие острые ощущения. Внутри меня так трепетало. Как будто влечение настигло.

Наступила долгая пауза.

 — Так, ладно, не спрашивай, почему мне оно было похоже на влечение, я сам не знаю.

 — …Серьёзно?

Зак тяжело вздохнул.

 — Может, я просто осознал свою силу и внезапную свободу. Может, я просто наконец-таки сорвал всю свою злость. Я не знаю. Но меня это увлекло, для меня убивать было просто, удобно, и я был в этом хорош. Как будто я раздавил бесящего жука.

Он вернулся в воспоминания, чуть крепче прижал Рей — и теперь, думая об этом, «раздавил бесящего жука» как нельзя лучше подходило под описание его чувств. Как будто над головой носились жуткие зудящие комары, и он почувствовал настоящее удовлетворение, окончательно от них избавившись. Они встали на его пути, и он убил. Было круто.

Он решил не задавать себе других вопросов.

 — Потом я сбежал. Вообще не знал, что мне делать и куда идти. У меня не было ничего, но я знал, что и каких-либо ограничений у меня тоже нет. Это была абсолютная свобода.

И она его опьянила, до глубины души. У него не было никаких границ, никаких тормозов. Его не удерживала ни мораль, ни осознание добра и зла. Всё, что имело значение — полученная свобода. Он собирался наверстать три года чистого ада.

 — И я умел убивать. Я только что открыл в себе нечто новое, и в моём случае, весьма полезное. Не советую, конечно, но это было полезно, — он не удержался от улыбки. — Полезнее некуда в выживании, даже если я убивал гораздо чаще, чем для простого выживания.

Улыбка медленно померкла. Часто выживание для него было просто оправданием. Он далеко не раз мог обойтись без убийства.

 — Но да, с этого всё началось.

Так родился Переулочный Убийца.

 — Потом пошла та часть моего прошлого, которой я вправду не горжусь. Заметь, я не жалею, — указал он. — Не знаю, почему, но я не могу заставить себя почувствовать хоть какие-то угрызения совести. Я типа как убиваю, но кошмаров об этом не вижу. Я даже не помню, как выглядели те, кого я убил.

Как бы он ни старался, он не мог вспомнить ни одну из своих жертв. Кого-то он помнил, вроде Макса или Чарльза, но их он до убийства знал. Остальные были как в тумане.

 — Но на самом деле я обожаю смотреть, как счастливые лица наполняются отчаянием.

Не считая её. При виде отчаяния на её лице, в его груди только паника нарастала.

 — Может, это всё пошло с моего первого убийства, — он вспомнил трепет, который чувствовал, когда увидел реакцию хозяев. — Когда я смотрел на их отчаянные рожи — это было всем, что меня зацепило.

Потом он захотел увидеть во второй раз. В третий, в четвёртый, снова и снова. Просто чтобы ощутить эту дрожь возбуждения при виде отчаявшейся жертвы. Больше он о жертвах не помнил ничего.

 — Да и после их смерти я мало внимания на них обращал. После убийства они меня не интересовали. Просто очередная жертва. Очередной человек. Забыл, забил, пошёл дальше.

Будь то кровавое безумие или полное спокойствие, выживание или веселье, независимо от причин и способов убийства — он не запомнил ни одну из жертв. Они вылетели из головы, едва испустили последний вздох.

 — Например, спроси, как выглядела моя последняя жертва… Я этого не вспомню. Мне это нахуй не было нужно.

Рей была человеком, старающимся дать как можно больше добра и заботы окружающим, даже случайным незнакомцам. Она не видела в смерти ничего рутинного, поэтому его логика могла быть поистине новым взглядом.

Она прищурилась.

 — Странно, я даже не удивлена.

 — Да, но и я тоже. Я никогда не задумывался об этом. Это же подворотня, люди дохнут каждый день и без моего вмешательства, так почему меня оно должно ебать? Я даже не думал, что другие своих жертв запоминают, — сказал он.

 — Ты…

Зак щёлкнул ей пальцами по лбу, чтобы перебить.

 — Без комментариев. Я не договорил. Я уже вижу твой осуждающий взгляд, и этого хватит.

 — У меня осуждающий взгляд?

 — Ты же явно осуждаешь.

Рей на секунду призадумалась.

 — …Типа того?

 — Вот, видишь? — простонал он. — А потом будет ещё много за что осудить. Бля, наверное, твоё осуждение будет единственным, почему я буду сожалеть, — усмехнулся он.

 — Ладно, вот, я тебя осуждаю.

Он зыркнул на неё.

 — ПРОСИЛ БЕЗ КОММЕНТАРИЕВ.

 — Не комментирую, — она подняла руки. — Просто сказала. Будь добр, продолжай.

Он закатил глаза, прежде чем продолжить, но не мог не признать, что такие лёгкие споры обнадёживали. Пусть он был стрёмным и пустившимся во все тяжкие, независимо от того, насколько у них были разные взгляды на жизнь — она принимала. Не соглашалась, но принимала.

Принимала его таким, какой он есть.

 — Я рассказывал тебе про всякую весёлую хуйню. Типа, взрыва в убежище бандитов или воровства у ёбаной мафии. Как я сбегал от копов по крышам… — Зак на секунду прикрыл глаза. — Был свободным.

В этот период его жизни было много классного, много весёлого и захватывающего, не имеющего отношения к убийствам. Новый опыт, скрасивший его жизнь. Он чувствовал себя живым.

Рассвет. Солнечное тепло на коже. Ощущение ветра в волосах. Прилив адреналина во время рискового дела. Вкус ворованных конфет. Старик, протягивающий ему кусок хлеба. Хоть это было раз в жизни, но вид океана. Езда на крыше поезда. Запах жары и спускающихся сумерек в городе после дождя. Солнечный душ посреди весны.

Каждый вдох свежего воздуха. Знание, что он всё ещё жив.

 — Ага, было весело и здорово быть свободным. Никто не указывал, что делать. Я даже взрыв устроил, и мне никто ничего не сказал.

Он открыл глаза и задумчиво посмотрел ей в глаза.

 — Но с другой стороны, я всё ещё был сломлен. Я не хотел признавать, что приют не обошёл меня стороной, думал, что это слабость… Так что я, типа, оправдал весь свой пиздец тем, что я монстр, — в его ушах до сих пор стояли её слова. Настолько верные, что он не хотел их слышать. — Ты была права.

Она обхватила его лицо руками и мягко прижалась лбами. Она всегда так делала, когда слов было катастрофически мало, чтобы передать все чувства, и Зак затерялся в её глазах.

 — Мне было трудно спать по ночам. Меня продолжал преследовать этот ёбаный телевизор и приют. Иногда я впадал в безумие, потому что мозг меня убедил, что я всё ещё там, я срывался и убивал снова и снова. Иногда я убивал просто чтобы доказать себе, что хозяева уже сдохли.

Ох, как же он ненавидел просыпаться посреди ночи в поту, задыхаться в убеждении, что рано или поздно его снова выпрут под ёбаный дождь закапывать очередной труп. Ад на земле продолжал преследовать его. Как бы он ни убеждал себя, что всё заебись — он не мог себя обмануть. Яд сомнений, что его свобода была всего лишь сном, был рядом, шептал ему на ухо, причиняя боль и вызывая злость. Но прежде всего, он был напуган. Даже попытавшись забыть или отмахнуться — дискомфорт и призраки прошлого никуда не делись. Единственным способом избавиться от тревоги и ярости было убийство. Любые воспоминания о приюте неотвратимо приводили к убийству.

 — В большинстве случаев я просто топил плохие воспоминания в этом кровавом возбуждении, — с грустью признал он. — Я действовал импульсивно. Я хотел почувствовать эту силу всякий раз, когда ночные кошмары заставляли меня чувствовать слабость.

Слабость. Его злейший враг. Сбежав из приюта, он пообещал себе, что больше никогда не будет слабым, что он выживет несмотря ни на что, и в нём всегда будет сила разрушить любую преграду на своём пути.

Зак безрадостно рассмеялся.

 — Всякий раз, когда я отдалённо чувствовал слабость, даже неосознанно, я шёл и убивал, чтобы чувствовать себя сильным.

Он слегка отстранился, чтобы лучше её видеть, лучше ощутить прикосновения её кончиков пальцев к его вискам. Одной рукой он плотно обхватил тело Рей, а свободную он положил на её пальцы, осторожно обхватывая между ними.

 — Я путешествовал с кучей банд, — продолжил он. — Я узнал о разном оружии от мафии. Очень долго я жил один, я побывал в бесчисленных городах, в их переулках и подворотнях, и убивал. Я убивал, чтобы выжить, я убивал копов, и убивал кучу людей, которых можно было и пощадить. Были необходимые жертвы, были просто подвернувшиеся под руку, — нахмурился он. — Я этим не горжусь.

Он мог не жалеть обо всех убийствах, но он ими не хвастался. Все эти ненужные жертвы никогда не будут в его глазах хорошими или пустыми. Случайными — да, привычными — возможно, но не пустыми.

Очередное доказательство, каким он был безумным и беспощадным.

 — Я был королём. Я чувствовал себя королём. Я хотел быть таким. Чуть ли не… богом.

Будучи таким сильным, его бы никто не поставил на колени. Будучи таким могущественным, он бы нагонял страх на всех и каждого. Будучи таким опасным, он был бы неприкосновенен.

У него не могло быть травм. И никогда не случилось бы вновь.

 — Но на самом деле я просто был сломленным пацаном, убегающим от своего прошлого.

Он просто не хотел когда-либо быть слабым. А в его глазах было бы слабостью признать, что он поступал неправильно, осознать, что он медленно уничтожал самого себя во тьме, вспомнить о времени, когда он был всего лишь инструментом.

«Со мной всё в порядке», хотел он убедить самого себя.

Так что он скрыл раны на своей душе ярко-алыми пятнами и безумием.

 — Я затерялся в крови. Я затерялся в сплошном насилии. Убийства, разрушения и чужая боль были наилучшими решениями проблем. В каждом из городов, где я был, на меня нападало безумие, и я не жалел. Я был зверем. Я был монстром, — резко заявил он.

 — Зак… — встревоженно начала Рей.

 — Не-а, — мягко перебил он. — Я знаю, что говорю. До встречи с Греем я не имел ничего общего с человеком.

Ей потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, и она медленно кивнула.

 — Как вы познакомились? Он рассказывал, но мне и твоя история интересна.

 — Я был ранен после очередной стычки с копами. Наверное, меня тогда подстрелили, я не помню. Я спрятался в грузовике, который, оказывается, принадлежал одной из здешних банд. Они нашли меня, проехавшего зайцем, мы посрались, я получил ещё люлей… — Зак чувствовал, что лишние подробности здесь ни к чему. — В общем, потом я сбежал и укрылся в церкви, там было ближе всего и никого не было. Я поспал, а потом попытался свалить и наткнулся на Грея.

Встреча с Греем была просто что-то с чем-то. Зак попытался напасть, пытался убить, не собирался ничего слушать и изначально даже близко не доверял.

Но к концу встречи Грей был жив и невредим, и он убедил Зака, что церковь открыта для него в любой момент. Зак возвращался в церковь ещё несколько раз, пока, наконец, не доверился Грею и не стал ему кем-то типа приёмного сына.

 — …Ну, всё, что я могу сказать — говорить он умеет, — вздохнул Зак.

Он не мог сказать ей больше из уважения к частной жизни священника. Но, наверное, сейчас большее ей было ни к чему.

 — Наверное, он долго завоёвывал моё доверие, приучал меня к мысли, что он рядом и на него можно было положиться. Но за пять минут он убедил меня, что не представляет опасности, — вспомнив, легко хохотнул он.

Учитывая, что до сих пор Зак на него не нападал — это ему удалось.

 — Он сказал, что привык к таким, как ты, — вспомнила Рей.

 — Ага, определённо. Мне даже кажется, что я ещё не самый тяжёлый случай… — он прищурился, пока не понял, что Рей сейчас не может уловить его мысль. — Я… когда-нибудь расскажу тебе подробнее, — смущённо закончил он. — Я просто рад, что он всегда был рядом и никогда во мне не разочаровывался, как бы ни ехала у меня крыша. И всё ещё не разочаровался. Ага.

Однажды он смог бы всё высказать. Однажды он смог бы как полагается его поблагодарить. Однажды он смог бы отплатить.

Он пообещал себе в тот день, когда Грей подарил ему собственную квартиру.

Однажды Зак скажет Грею, как сильно благодарен за то, что он стал ему отцом.

Рей мягко улыбнулась, и внезапно в груди Зака заболело от желания расцеловать её лицо, рассказать по-французски, как сильно он ею дорожил, скользнуть пальцами по её коже и ощутить её сердцебиение. Крепко обнять и навсегда защитить от всего на свете.

 — И я рад, что ты здесь, что ты мне доказала, что я могу измениться, — сказал он, его голос слегка дрожал от переполняющих чувств. — Я говорил, что меня не учили заботиться о ком-то помимо себя. Когда я тебя встретил, я не знал, почему мне вообще это захотелось, и что теперь мне делать, и теперь я просто…

Ему не хватало слов, потому что ни одно слово не могло сейчас выразить его чувства по отношению к ней. Ни одно слово не было достаточно сильным, чтобы описать её значение в его жизни. Ему никогда не хватит слов ни сказать, ни описать его чувства.

Но кое-что он сказать мог.

 — Я просто…

Не могу тебя отпустить. Нуждаюсь в тебе. Боюсь потерять тебя. Представляю будущее с тобой и не могу представить без тебя. Хочу повзрослеть рядом с тобой. Счастлив, что ты стала для меня такой важной.

Я столько хочу для тебя сделать, что не знаю, будет ли правильным назвать это обычной «заботой».

 — Я просто хочу сказать тебе «спасибо» за то, что ты есть в моей жизни.

Да. Спасибо, что родилась.

* * *

Рей осталась у Зака на все выходные.

В каком-то смысле это напоминало ей то время, когда она больше двух лет назад впервые пришла к нему домой, и Зак два дня выхаживал её. Она до сих пор могла чётко вспомнить растерянную и разбитую четырнадцатилетнюю девочку, которая провела первые дни в месте, что позже стало ей новым домом, отчаянно полагаясь на мужчину, которого она знала меньше трёх месяцев. И этот же мужчина всегда был рядом, даже если это была чистая случайность, изменял своим привычкам, никогда не отталкивал и позволял положиться, поддерживая своим грубым способом, пока Рей не приходила в себя.

Теперь роли поменялись. На этот раз она его утешала, помогала обрести эмоциональную стабильность и уверенность, что Зак мог на кого-то положиться.

Теперь она была рядом с ним.

После первой ночи они проснулись глубоко за полдень, всё ещё сонные. Рей чувствовала, как тело ломит после пережитой погони, и с радостью осталась в объятиях Зака, не спеша просыпаться.

 — Ты в порядке? — это были их первые слова друг другу, вопрос, заданный одновременно.

Она засмеялась. Он надулся. В итоге, она первая ответила «да», поэтому он слегка улыбнулся и чмокнул её в лоб.

Потом, когда она вполне очевидно попыталась выбраться из постели, Зак начал категорически отказываться — и в итоге отпустил её, оторвался от её шеи, когда у них начало урчать в животах.

Он старался не показывать, не знал, как извиняться — но продолжал злиться на самого себя за то, через что заставил ей пройти. Он шесть раз проверил её раны, трижды спросил, как она себя чувствует и постоянно поддерживал физический контакт.

Она не возражала.

Зак всё ещё был уязвим, и даже если его обычная тупая грубость возвращалась, он продолжал быть нежным и обходительным с ней. Чуть где приложит больше силы — и тут же начинал извиняться и тревожиться, пока Рей не просила перестать суетиться. Он постоянно переживал, что снова ранит её, что уже нанесённые раны причиняли ей дискомфорт — в общем, метался, как мог. Он не доверял самому себе ни на каплю, но искренне хотел позаботиться о Рей. Он вёл себя так неловко, даже почти застенчиво и постоянно переспрашивал разрешения.

Рей всё ещё не возражала.

Именно он с невероятной осторожностью менял её повязки и следил, чтобы раны затягивались. Царапины, полученные во время погони, должны были вот-вот зажить и отправиться в недра воспоминаний. А вот на груди у неё навсегда останется тонкий шрам — Зак, поморщившись, сказал ей об этом.

 — Всё хорошо, — пожала плечами Рей. Она за эти выходные уже привыкла говорить «всё хорошо». — Это единственный шрам, которому я буду счастлива.

Он нахмурился.

 — Потому что я тебя не убил?

 — Ага, — ответила она. — Это доказательство, что ты человек.

После этого его, кажется, всё меньше напрягало, что останется шрам.

Во вторую ночь он уснул под звук её сердцебиения. Он прижался ухом к её груди, обхватив руками талию, пока она пальцами водила по его волосам. Как будто он наконец-то позволил себе побыть ребёнком, неуверенным, нуждающимся в успокоении.

Через два часа он проснулся в слезах и случайно её разбудил. Рей повторяла ему, что всё хорошо, всё будет хорошо, и шептала ему на ухо всякие нежности. Она снова и снова повторяла Заку, что он человек, а не монстр, и, поцеловав его в лоб, выводила на его коже какие-то узоры, пока он снова не уснул.

На следующий день Зак был смущён дальше некуда, но Рей до сих пор не возражала.

Даже если во время её срыва они были куда менее тактильными, он сделал для неё не меньше. Он был рядом, следил, чтобы она поправлялась, и тоже не думал возражать — с чего бы она возражала?

Потом он постарался не быть таким прилипалой (как он сказал) как раньше, но Рей всё равно наслаждалась, когда он был таким милашкой (как она сказала) и позволяла ему касаться себя, сколько он пожелает. В каком-то смысле, ей тоже хотелось чувствовать, что Зак рядом, что он не убежит, и была более чем рада так часто ощущать его близость. Она тоже скучала и боялась его потерять, что теперь не могла просто так отпустить. Даже если её сердце пускалось в пляс, а мозги отключались всякий раз, когда она чувствовала на своей коже его губы, тактильный контакт был невероятно тёплым и утешительным. Они оба в этом нуждались.

Им обоим нужно было почувствовать себя в безопасности.

Единственной проблемой было вырваться из его рук в понедельник утром, но она контратаковала парализующим поцелуем в щеку. Зак на секунду замер, и она воспользовалась случаем, чтобы ускользнуть в ванную, даже если он ворчал после этого.

 — Обманщица.

Ещё одного поцелуя в щеку было достаточно, чтобы растопить его сварливое настроение.

 — Я завтра вернусь, — успокоила она, и Зак неохотно отпустил её из последнего объятия.

Ей бы хотелось вернуться уже сегодня, но нужно было показать родителям, что к счастью, или, к сожалению, она не стала последней жертвой Переулочного Убийцы. Не то чтобы они горели интересом, когда она пришла домой, но хотя бы они не объявят её мёртвой. Она даже не была уверена, что её отсутствие заметили, но ей было плевать.

Она предпочла бы никогда не возвращаться в этот дом.

Когда она пришла к Заку на следующий день, ей на полном серьёзе казалось, что он её с порога захватит в медвежьи объятия. Что ж, обошлось без этого, но он всё равно спрыгнул с дивана и пошёл к ней.

 — Привет, — улыбнулась она.

Кажется, он изо всех сил сдерживался от объятий. Вместо этого Зак осторожно обхватил её лицо ладонями, прежде чем нежно поцеловать в лоб.

 — Здоров.

Сердце Рей продолжало колотиться, когда он отступил на шаг назад.

 — Тебе лучше? — спросила она, кое-как собрав мысли в кучу.

 — Просто соскучился, — неохотно проворчал он. — Но да, я в порядке.

Она расплылась в тёплой улыбке.

 — Зак, прошёл всего день.

 — Знаю, — ответил он. — Надо перестать быть таким прилипалой.

 — Ты милашка.

 — Прилипала.

 — Тебя всё равно нужно было утешить, — напомнила она.

Он нахмурился, но через секунду кивнул.

 — …Да, и ты до сих пор… нужна мне, но не так сильно, как на выходных.

Он, очевидно, до смерти хотел снова схватить её в объятия, но ещё он хотел перестать так зависеть от прикосновений. Рей тоже хотела бы пообниматься, но понимала, что он не хотел слишком привыкать к её присутствию и снова скучать, когда она уйдёт на один день. Она решила не настаивать.

Раньше она слишком на него давила, и не хотела повторять. В эти выходные Рей прочувствовала, как сильно Зак боялся её потерять, а она до этого просто заставляла его игнорировать этот страх из-за своей глупой привязанности. Она просто поставила свои чувства превыше этого. Даже если он сказал ей, что она могла быть эгоисткой, она поступила слишком эгоистично, а Зак был прав, что злился на неё. Она наверняка кучу раз обидела его своей напористостью, безрассудством и невнимательностью.

От этих мыслей заболел живот.

 — Зак… — нерешительно начала она. — Извини.

В тот момент, когда Зак просил, чтобы она не позволила ему убить её, она поняла, что должна была извиниться. Она поняла всю свою глупость и ошибку, когда бездумно пошла на такой риск. Она ещё тогда хотела извиниться за свою глупость, и сейчас, когда всё более-менее утряслось, появился шанс рассказать, как она сожалела из-за своего упрямства и высокомерия.

 — Ты боялся потерять меня, а я продолжала давить и игнорировать твои чувства, — она опустила голову. — Ты был прав, ты мог меня убить. Извини, что так сглупила.

Он удивлённо моргнул, и несколько секунд тупо не знал, что ответить. Он не ждал её извинений, и сейчас просто открывал и закрывал рот в попытке найти какие-то слова. Затем он просто тяжело вздохнул и встрепал её волосы.

 — Да не парься. В итоге я очень даже счастлив, что ты не сдавалась.

 — Нужно было послушать тебя и немного оставить в покое, — мрачно пробормотала она.

Она всё ещё винила себя. Нельзя было игнорировать чужие чувства, нельзя было давить на него из-за своего эгоизма. Как бы она не хотела расставаться с ним, нужно было думать дважды, прежде чем тупо отмахиваться от его предупреждений. Он куда лучше её знал, насколько опасен.

Он знал, что не сможет себя контролировать. Он знал, что не узнает её. Он знал, что не поймёт, на кого напал, пока не увидит её труп.

Рей могла в тот день расстаться с жизнью, и он знал это куда лучше, чем она. Даже если она была абсолютно уверена, что он её не убьёт, даже если она в конце концов оказалась права, нужно было воспринять его опасение чуточку серьёзнее.

 — Извини.

Стоило хотя бы попытаться воспринять.

Зак просто улыбнулся.

 — Извинения приняты.

 — …Ты имеешь полное право злиться на меня.

 — Не-а, — пожал он плечами. — Конечно, было бы неплохо, если бы у тебя прибавилось извилин, но ты всё ещё здесь, мне стало легче, и у меня нет причин на тебя обижаться.

Рей сейчас стоило огромных усилий не впасть в самоненависть. Она всё ещё винила себя, и эта жёсткость продолжала расти. В голове голосок шептал, что она его обидела, не заслужила его в своей жизни, могла поступить гораздо лучше. И гораздо больших усилий сейчас стоило отмахнуться и просто поверить Заку. К счастью, она знала, что он был абсолютно с ней честен, а не говорил из чистой вежливости. Она знала, что у него не было никаких подтекстов, и он не мог даже близко скрывать свои чувства. Он вправду не обижался.

Так что, она могла бы тоже не злиться на саму себя.

 — Ну, то есть, не всё в жизни малина. Иногда мы ссоримся, и это нормально, — добавил он. — Зато теперь ты выучила урок, и в следующий раз всё пройдёт лучше, да? — Рей твёрдо кивнула, и он встрепал ей волосы. — Ты знаешь, чего в следующий раз делать не нужно.

 — Я постараюсь.

Она, наконец, позволила себе улыбнуться.

Всю свою жизнь она была убеждена, что хуже неё никого не было, что вместо неё мог родиться куда лучший человек — но теперь этим словам необязательно было верить. Даже если это была правда, она научилась не сдаваться после ошибок. И она хотела постараться использовать эти ошибки, чтобы стать лучшим человеком.

Она сказала «я постараюсь» от чистого сердца.

Зак мягко ей улыбнулся.

 — Какая умница.

Ох.

Эти два слова запустили реакцию в её разуме, и на секунду у неё заболело в груди, а дыхание сбилось. Эти два коротких слова слишком напомнили о его губах, касающихся её уха, о его руках, прижимающих её, словно какое-то сокровище. О том, как его тело дрожало от сдерживаемой жажды крови, как он цеплялся за неё, и как он говорил — низко, мягко, достигая самого её сердца.

О, Боже. Он оказывал на неё слишком сильное влияние.

 — Рей, всё норм? — спросил он, обеспокоенный молчанием.

 — Я… — она сглотнула ком в горле. — Я…

Да. Она была в полном порядке. Просто её лицо покраснело до самых корней волос — и всё.

 — Кстати, я вчера нашёл.

Зак засунул руку в большой карман толстовки. Рей не обращала внимания, стараясь угомонить бешено колотящееся сердце, но потом всё же посмотрела на предмет в его ладони.

Он протягивал её пистолет.

Самообладание вернулось в ту же секунду.

 — Я… не знаю, пригодится ли он.

Конечно, она уже заметила косу у его стены, но не думала, что он и её пистолет подобрал. В конце концов, теперь она была в безопасности, и пистолет был ей ни к чему.

 — Ты не можешь знать наверняка, — покачал он головой. — Не обязательно носить с собой, просто… пусть будет. С твоими ебанатами-родителями чего только ждать не приходится.

Рей собралась было протестовать, но задумалась. Она вспомнила свою капризную маму, папу-алкоголика, о часах, проведённых без сна в страхе, что вот-вот к ней вломятся в комнату, о своём стремлении быть невидимкой, обо всех приобретённых в такой жизни навыках и рефлексах. Она помнила холодок страха, постоянно ползущий по её коже, когда она находилась рядом со своей так называемой «семьёй».

 — Да, — вздохнула она. — И правда. Мама может завести очередного жуткого любовника. Папа может бросить в меня что-то опаснее банки пива. Не думаю, что дойдёт до пистолета, но…

Но она помнила ту ночь, когда Макс пытался зайти к ней в комнату, и как сильно ей хотелось иметь какое-то оружие. Ей нужно было что-то более угрожающее, чем ручка, чтобы она чувствовала себя в большей безопасности и смогла отпугнуть Макса, если бы он действительно выломал дверь. Она хотела что-то, чем она могла бы пригрозить, и в этом смысле оружие не было такой уж плохой идеей.

Даже если бы она сейчас встретилась с Максом — она бы просто сбежала. С оружием или без него.

 — Но, как ты сказал… — горько закончила она, — я не могу знать наверняка.

И убрала пистолет в свою сумочку.

 — Почему ты не выстрелила в меня?

Вопрос прозвучал на ровном месте. Рей сделала паузу, прежде чем непонимающе посмотреть.

 — Я… вроде бы говорила?

 — Да, потому что… мы с тобой не инструменты, — вспомнил Зак. В его глазах что-то изменилось. — Я помню. Но ты отразила пулей ёбаный летящий нож. С таким навыком ты могла бы выстрелить и не убить. Ты могла бы меня ранить.

Она открыла рот, но захлопнула его, сглатывая ком в горле. Он был прав, у неё хватало точности. Она могла бы задеть пулей руку, но не прострелить, и рана была бы совсем несерьёзной. Она могла бы вывести его из боя без лишнего риска, и боль могла бы отрезвить его настолько, чтобы она могла что-то сказать, не боясь, что он её зарежет.

 — Ты же обещала дать мне отпор, если потребуется, — напомнил он. — И момент подходил как нельзя кстати.

Она не могла ему врать, и она всегда держала своё слово. Зак хотел знать, почему она не сдержала обещание, но даже без выстрела она привела его в чувство, так что он не обижался.

Рей прикусила губу.

 — …Ты прав.

 — Ну, и? — с нажимом спросил он. — Почему ты обращаешься со мной, как с барышней?

Почему?

Она колебалась. Она не знала, что ему сказать, и предпочла бы вообще не отвечать на этот вопрос. Она бы изначально предпочла, чтобы этого вопроса не прозвучало, чтобы он удовлетворился прошлым ответом, чтобы у неё было больше времени на оправдание.

Но она не могла. Не могла ему соврать.

Это было невозможно, нереально. Она обещала себе быть всегда искренней и честной с Заком, потому что он никогда не врал ей.

Рей посмотрела ему в глаза, слова вырвались, и она не могла их сдержать.

 — Потому что я люблю тебя, Зак.

* * *

Наверное, она немного им увлеклась, когда ей было четырнадцать, и он спел ей.

Увлеклась совсем чуточку, по-детски, потому что впервые её увидели в худшем из состояний, и человек, которому она и даром не была нужна, принял её со всеми недостатками. Он позаботился о ней.

Её жизнь была разбита, и Зак решил стать её частью.

Её раненое сердце, глупое раненое сердце воспринимало каждый его акт доброты истинным чудом. Её сердце желало ещё больше его утешающей близости, скрашивающей её жалкое существование. Желало больше этого чуда.

Тогда она ничего не поняла.

Трепет в груди, лёгкость настроения, волнующие чувства, которые она к нему испытывала — она приняла всё за простую, но глубокую привязанность к человеку, который становился для неё всё важнее. Она же раньше не влюблялась, у неё не было ни единой причины кого-то любить сейчас (особенно собственных родителей), и она была сломленным подростком, какое ей было дело до любви? Всё, что она чувствовала к нему наверняка было крепкой дружбой.

Но ей стоило об этом подумать.

Она узнала, что такое дружба в тот же год, когда встретила Ленни и Адриану, сильнее сблизившись с остальными друзьями. Она снова узнала, каково дружить с кем-то, проводить время — она училась заново, и запоминала всякий раз, когда была с Адрианой, с Ленни, с Эдди, с Кэти и Денни, даже с Эмили.

С Заком всегда было по-другому.

Она не чувствовала бабочек в животе, когда друзья ей улыбались. Она не чувствовала дрожи вдоль позвоночника, когда они на неё слишком пристально смотрели. Она не чувствовала настолько тупого счастья, когда слышала от них комплименты. Её сердце не сходило с ума от каждого акта привязанности.

Ни один из её друзей не превращал её в раскрасневшуюся лужицу, не способную ни думать, ни дышать, с болью в груди и рассудком, покоряющим космос.

Это делал только Зак.

Рей не знала, почему, не знала, как, но как бы там ни было, её привязанность к нему переросла во что-то иное, чем дружба — и до неё дошло, только когда они танцевали. Во время их танца она, наконец-то, поняла, что глупо и бесповоротно влюбилась в Зака.

«Почему?», спрашивала она саму себя.

И здесь, наверное, была своя последовательность.

Он всегда был рядом, когда она в этом нуждалась. Он предоставил ей место, где она могла в любой момент быть в безопасности. Он всегда был готов прийти на помощь, дал понять, что она может положиться на других. Он заставил её стоять за себя и не позволять другим относиться к ней, как к мусору. Он заверил, что она была в здравом уме. Ему нравилась — и сейчас нравится — её улыбка, и он сказал об этом. Он пытался подбодрить и утешить, даже когда не понимал, что с ней происходит. Он рассказывал ей истории, даже когда минуту назад сказал, что не был каким-то сказочником. Всякий раз, когда она засыпала на диване, он нёс её на кровать и укрывал одеялом. Он искал её, даже когда она его обидела. Он решил её куда-то сводить на день рождения в качестве извинения за грубость, и одновременно прощая её. Он спас её, он слушал её, он держал её за руку. Он танцевал с ней и обещал рассказать больше о себе.

Он изменял собственным привычкам, проявлял к ней доброту, о которой не подозревал, дорожил ею, был самим собой и вынуждал её не закрываться. Он неосознанно помог ей исцелиться. Он просто был.

Взросление — это процесс. Исцеление — это процесс.

Любовь тоже была процессом.

С каждой новой встречей он превращал это глупое подростковое увлечение в более глубокие, зрелые чувства, со всем комфортом сросшиеся с её сердцем. А она осознала уже на полпути.

Он пришёл в её жизнь, ворвался самым грубым образом, и она влюбилась, как последняя дурёха.

Но всё же не могло быть настолько идеально, да?

Зак не был — да и сейчас не особо — готов к любви. Рей на самом деле не была уверена, что у него могут быть к кому-то романтические чувства, или даже мысли об этом. В пятнадцатый день рождения, он начал подмечать в ней нечто женское, но она продолжала быть в его глазах малявкой, не представляющей никакого романтического интереса. Признание только всё бы испортило. Было бы неловко, некомфортно, даже странно. Он бы не знал, как на такое реагировать, и их дружба пошла бы коту под хвост.

А они оба нуждались в этой дружбе, в этой связи. Нуждались друг в друге. Она не могла просто пойти на риск, не могла так сильно смущать его и тревожить своими чувствами.

Она могла бы попытаться заставить себя забыть об этом и двигаться дальше. Но едва она поняла, что влюбилась, она поняла, что избавиться от этого будет непросто.

Даже, скорее невозможно.

Зак проник в самое её сердце, скрепил осколки её души своим расплавленным золотом и вернул жизнь в её глаза. Она не могла перестать его любить.

Поэтому решила молчать. Проще некуда.

Ему необязательно было знать, что она видит в нём больше, чем друга. Её любовь была не к месту. Молчать было не так уж и сложно — не стоило ничего скрывать, она просто избегала слов «я в тебя влюбилась» и сопротивлялась импульсу поцеловать его в губы. Но, чем больше времени проходило, тем чаще она мечтала, чтобы в один прекрасный день он ответил ей взаимностью.

Она думала пустить всё на самотёк, игнорировать любовь, пока они оба не станут достаточно зрелыми, и она смогла бы сказать ему без лишнего риска.

Тупица ты, Рейчел Гарднер.

Стоило думать дважды.

* * *

Ей стоило подумать дважды, прежде чем так сильно влюбляться в Айзека Фостера.

* * *

Зак смотрел ей в глаза, и в эту секунду на его лице отразилось лёгкое замешательство, смущение, и эта единственная секунда напряжённого трепета и молчания показалась Рей слишком уж длинной.

А потом он разразился хохотом.

 — Да ну, не-е-е-ет, это же нереально!

Его смех звучал как треснутое стекло, как чьё-то разбитое сердце.

Например, её.

 — Я на секунду реально испугался, не шути так!

Ох, больно.

В её груди заболело.

На самом деле болело везде — в голове, в сердце, в душе, во всём теле. Было больно, боже, так больно, что захотелось исчезнуть в тишине и пустоте.

Но она улыбнулась.

 — Извини, — засмеялась Рей. — Ты же знаешь, какое у меня ужасное чувство юмора.

И всё же, она впервые ему соврала.

* * *

 — Кто для тебя Зак? — спросил отец Грей.

Ей стоило бы извиниться и уйти, сказать «просто друг» и оставить всё, как есть. Стоило бы подумать дважды, прежде чем говорить правду. Стоило бы сохранить всё в тайне, похоронить чувства глубоко в сердце, забыть и двигаться дальше.

Стоило бы.

Но она уже не могла терпеть, и слова вырвались прежде, чем она смогла их сдержать.

 — Мужчина, которого я люблю.