Маленькая Птичка большого полета (джен)

Хадиджа, бывшая Кюджюбиркус, бывшая Шветстри Бхатипатчатьхья

_____________________________________________________________

Осман Хадидже поначалу совсем не понравился. Был он весь каким-то нескладным, коренастым и некрасивым, со слишком широкими плечами, совсем непохожий на уличных танцоров, среди которых росла Шветстри и по которым привыкла сверять красоту мужчин — гибких, поджарых, высушенных калькуттским солнцем до звона. У Османа же было слишком много того, что акробаты называли «дурным мясом». Он не был бесформенным или рыхлым, вовсе нет, ежедневные занятия матраком и стрельбой из лука накачали рельефной силой его мышцы — но это были не те мышцы, к которым привыкла Шветстри. И не те занятия. А Хадидже пока еще не имела возможности к чему-либо привыкнуть или с чем-нибудь сравнивать — не с евнухами же, в самом-то деле!

К тому же был Осман каким-то пегим, и волосы словно с подпалинами, не то чтобы совсем блеклые, но какие-то будто слегка побитые молью, как пакля или выгоревшая на солнце шерсть уличной шавки. Короче, совсем не таким представляла себе будущего султана Хадидже.

Однако правильная перчатка должна уметь хорошо прятать и прятаться — не только людей и вещи, но и мысли и чувства, не только на время, но и навсегда, не только от посторонних, но и от себя самой. От себя самой что-то спрятать иногда куда важнее.

И потому Хадидже глубоко-глубоко запрятала острую неприязнь, охватившую ее при первом знакомстве с шахзаде Османом — в самый дальний угол самого глубокого подвала души запрятала. А дверь в тот подвал не просто заперла крепко-накрепко — замуровала, покрыла узорчатой штукатуркой заподлицо со стеной и расписала вьющимися лозами с цветами столь восхитительными, что достойны садов Аль-Джаннат. Чтобы ни следа не осталось от когда-то существовавшей тут двери. Чтобы никто не имел ни малейшей возможности догадаться, глядя на подобную красоту, какая же непозволительная мерзость за ней сокрыта. Никто-никто. В том числе и сама Хадидже.

Неприязнь к Осману никак не способна помочь Хадидже стать его избранницей. А значит — лишняя она. Ненужная и даже вредная. Вот и пусть себе чахнет в глубоком подвале, замурованная и забытая, покрывается паутиной и плесенью, туда ей самая и дорога. А Хадидже будет сидеть у каменной стены, спиной ощущать исходящее от нее тепло, следить восторженным взглядом за происходящим на тренировочной площадке и восхищаться. На свету, между прочим, сидеть. На самом солнцепеке — чтобы всем желающим было отлично видно ее восхищение ловкостью и силой шахзаде, всех троих вместе и каждого по отдельности. Хотя больше всего, конечно же, восхищала ее мудрость Кёсем, которая привела «своих девочек» на первое знакомство с племянниками султана Мустафы не куда-нибудь, а в тренировочный двор для занятий матраком.

Потому что если и существовало на мужской половине дворца что-то, восхищение чем Хадидже не надо было изображать, так это матрак. Матрак Хадидже восхитил с первого взгляда и до самой глубины души, тут притворяться не требовалось даже перед самой собой.

Матрак ничем не напоминал ни показательную и насквозь фальшивую борьбу цирковых, растянутую и всю насквозь показушную, ее почему-то ужасно любили в южных провинциях и постоянно просили еще хотя бы на разик продлить. И на уличные драки, кровавые и беспощадные, но, как правило, стремительные, словно удар молнии, он тоже не походил. Это был настоящий танец — но танец опасный, боевой, танец на грани жизни и смерти. Полный скрытой силы и откровенной угрозы, танец агрессивный, напористый, сметающий любые преграды, и не важно, что выступает в качестве таких преград — каменная стена или хрупкое человеческое тело. Сердце воздушной плясуньи сладко замирало каждый раз, когда ротанговый меч со свистом вспарывал воздух на расстоянии волоса от тела ловкого танцора, снова избежавшего удара — в который уже раз. Это был настоящий танец смерти, богиня бы наверняка одобрила, а кто такая Хадидже, чтобы противоречить богине и сомневаться в одобренном ею?

— Правда же, он прекрасен? — с восторженным придыханием то ли спросила, то ли просто не смогла удержать в себе переполнявшего ее восхищения Мейлишах, сидящая слева от Хадидже, а Ясемин, сидящая справа, ничего не сказала, только вздохнула судорожно и потом задышала часто-часто.

— О, да! — выдохнула Хадидже в ответ то ли подругам, то ли собственным мыслям. И ничуть не покривила душой при этом.

И даже вовсе не потому, что именно в тот миг по случайности задержала взгляд на Мехмеде — а тот действительно был великолепен, от роскошных волос, черных и блестящих, словно вороново крыло, до узких босых ступней, уверенно попирающих утрамбованную до каменной твердости тренировочную площадку. Его покрытое потом полуобнаженное тело было словно отлито из бронзы, но бронзы живой, умеющей не просто двигаться, а танцевать на тонком лезвии между жизнью и смертью, бросая вызов целому миру.

Впрочем, его партнер по учебному бою был прекрасен ничуть не менее — и тело его ничуть не меньше блестело и перетекало под солнцем жидкой бронзой, извиваясь в немыслимых скрутках и буквально в последний миг ускользая из-под казавшегося неминуемым удара гибкой палки. Партнером этим был Осман — и в азарте боя, пусть даже учебного, был он воистину восхитителен. И даже рыжеватые волосы его ничуть не портили — теперь они казались огненными, вспыхивая живым пламенем каждый раз, когда, уклоняясь, воин-танцор дергал головой особенно резко. Ранее, когда он расслабленно стоял, отдыхая между тренировочными боями, он мог казаться нескладным и некрасивым увальнем, но умелый танцор не мог быть некрасивым никогда! И в груди у Хадидже сладко ныло каждый раз, когда ей казалось, что стремительный взгляд Османа задерживается на ней, Хадидже, на полмига долее, чем на ее соседках. И бабочки танцевали в ее животе, и щекотали изнутри мягкими крыльями, и становилось жарко-жарко, куда жарче, чем должно было быть даже на самом солнцепеке или в горячем зале парильни.

Конечно же, он победил! Да и как могло быть иначе? Никак. Выбил палку из рук Мехмеда, одним ударом кинул его на землю и прыгнул сверху, словно молодой горный барс. А потом хохотал, запрокинув к небу сияющее лицо — и небо смеялось ему в ответ, и сердце Хадидже тоже смеялось, вторя им обоим, ибо не было на всей земле зрелища прекраснее.

Но первым к зрительницам по окончании тренировки подошел не Осман, а Мехмед. Осман не торопился, все еще пребывая в горячке минувшего боя и споря с наставником-матракчи о чем-то, понятном лишь им двоим, что-то доказывая и горячась, размахивал руками и чертил в пыли концом учебного посоха. Рядом вертелся третий шахзаде, бросая на зрительниц короткие взгляды и делая вид, что вовсе ими не интересуется и даже не замечает, но при этом стараясь принять то одну горделивую позу, то другую — и так, чтобы обязательно было видно этим самым зрительницам. И было понятно, что он еще совсем мальчишка.

А вот Мехмед — он был совсем другой, его назвать мальчишкой не поворачивался язык. Впрочем, как и Османа. Только Осман оставался на площадке, весь во власти мужских игр, которые были для него важнее, а Мехмед — вот он, рядом уже. Вот просто так взял и подошел, потный, разгоряченный, полный боевого азарта и ничуть не униженный только что пережитым поражением. И был он прекрасен лицом и статен телом настолько, что перехватывало дыхание при одном только взгляде. И пахло от него остро и приятно. И заговорил он с Мейлишах, но смотрел при этом на Хадидже. И как-то почти сразу же стало понятно, что только из-за нее он и подошел к ним троим, и сердце Хадидже пело от этого понимания.

Осман подошел позже.

ПРИМЕЧАНИЯ

Матрак — вид военного единоборства. где элементы рукопашного боя сочетаются и чередуются с боем на мечах.

Матракчи — наставник по матраку.

Чапати — тонкая бездрожжевая лепешка из ржаной. гречневой или кукурузной муки.

Алу-паратхи — картофельная лепешка, может быть с овощной. сырной или даже мясной начинкой.

Лонга — юбка из двух прямоугольных кусков ткани, скрепляемая только пояском на бедрах. как правило, относилась к детской одежде.

Сальвари — свободные штаны с приспущенным поясом на жесткой кокетке, широкие в бедрах. присборенные на икрах и идущие в обтяжку на голенях до щиколоток.

Камиз — верхняя рубаха типа туники, до середины бедра.

Чоли — детская укороченная рубашечка, напоминающая топик, оставляет открытым живот.

Лангот — набедренная повязка, в Индии носили как мужчины, так и женщины.

Чурибара — широкие сверху и сособоренные у щиколоток штаны.

Чиптамаранг — крупный и сладкий мандарин.

Кюджюкбиркус — маленькая птичка.

Шветстри — белая женщина.

Валиде — мать правящего султана.

Шахзаде — сын султана.

Хасеки — любимая жена или наложница султана, мать наследника.

гедзе — та, на которую султан или шахзаде бросил благосклонный взгляд, выделив из прочих, но пока не пригласил переступить порога своей спальни.

икбал — наложница, которую султан один раз почтил своим вниманием и позволил переступить порог своей спальни.

кадине — мать сына султана.

Кёсем — единственная, самая любимая жена или наложница султана.

гедиклис — младшие ученицы в школе наложниц.

калфу — наставницы в школе наложниц.

Кызляр-агасы — старший евнух.

Дар-ас-Саадет — Сад Наслаждений и Цветов, Сад Тысячи Наслаждений, женская часть дворца.

илыклык — первый, “холодный” зал банного отделения, с фонтаном и скамейками для отдыха.

Харарет — горячий банный зал со специальным нагретым массажным столом из цельного камня.

хола — детская одежда, что-то вроде открытой короткой туники.