The Dust Storm (гет)

Киллиан отложил в сторону ворох ветоши, которым последние несколько часов затыкал все щели, которые только смог отыскать, в доме любимой тетки Джесс. Несколько лет подряд Джонс упорно пытался убедить родственницу переехать к нему в Сторибрук, но та отнекивалась, мотивируя тем, что: «Ты молодой, сынок, тебе работа нужна, семья, куда я свои старые кости повезу? Лучше ты ко мне приезжай. Почаще». И Киллиан ворчал, закатывал глаза, ругался, но повиновался, в глубине души понимая, что ни за что не сможет позволить тете Джесс видеть, как он топит собственную жизнь в депрессии и роме.

Робин чем-то гремел в сарае и Джонс был почти рад, что сослуживца и друга нет сейчас поблизости, потому как его осторожные расспросы сбивали с толку, Локсли, как и всегда, видел побратима насквозь.

Миля пролетала за милей, метель, начавшаяся сразу, как мужчины отъехали от Сторибрука, лишь усиливалась, и ни дворники, ни шины уже не справлялись со своей задачей. Робин задумчиво смотрел на трассу, видя одному ему известные картины, Киллиан пытался дремать, но разнывшаяся на такую дурную погоду рука и тяжелые мысли не давали ему так просто отключиться. Он не был суеверным, а годы, проведенные на службе, и вовсе отучили его выискивать странные знаки и совпадения, но сердце грызла неясная тревога за Эмму, словно бы, она отчаянно хотела, но боялась озвучить свою просьбу остаться, а сам Джонс не решился спросить. Что такое пара-тройка дней? Он обещал быть дома к Рождеству. Но по радио играла одноименная песня, а на душе спокойнее не становилось.

Робин повернул направо и сбавил скорость, выравнивая нервно вихляющую машину, после чего приглушил звук приемника и потряс Киллиана за плечо.

— Не спи, замерзнешь.

— Да ну тебя, мы ж в машине!

— Значит, я замерзну. Со скуки. А вообще, Джонс, я серьезно, присматривал бы ты за дорогой. Трасса скверная, метель, а меня просто вырубает от усталости.

— Мы же всего несколько часов проехали, — недоуменно пробормотал Киллиан.

— На погоду ноют старые раны. А я контуженный, ты помнишь…

— Держись, Роб, без тебя мне не справиться, — совсем как годы назад попросил Джонс. Робин бросил на друга хмурый взгляд и покрепче вцепился в руль.

— Что ты решил?

— По поводу чего?

— По поводу Эммы. Я тебя давно таким не видел, очень давно.

— Это каким же? — хмыкнул Джонс, чувствуя, как к щекам приливает кровь.

— Одухотворенным, что ли. Не знаю. Ты улыбаться начал, шутить, хотя, если честно, у тебя скверное чувство юмора. И ты страшно рад, что тебе не надо работать в участке.

— Все слишком сложно, Роб, слишком сложно. И Эмма убежит от меня без оглядки, если я ей расскажу некоторые вещи из моего прошлого.

— А ты пробовал? Она — нормальная девка, тем более, примчалась к тебе, когда ты руку сломал. И вы похожи, это даже Реджина заметила.

— Я не могу злоупотреблять ее человечностью, Робин. И мои демоны — это ситуация пострашнее перелома.

— Как знать, Киллиан, как знать. Эмма тоже не выглядит комнатным растением. Попытайся, хотя бы.

— Я не хочу ее отпускать, — чуть слышно произнес Джонс.

* * *

А в это самое время Эмма сидела, кутаясь в банный халат Реджины строгого бордового оттенка, выданный, как временная одежда, и пыталась совладать с мыслями. Сама Реджина хозяйственно крутилась у плиты, доваривая куриный бульон. На подоконнике горела небольшая керосиновая лампа, — частая гостья дома мэра во время перебоев с электрикой, и свет ее разгонял сгрудившиеся по углам тени. Тени прошлого, от которого не убежать, как ни пытайся. Прошлого, которое не отпустить мановением руки, потому что оно всегда незримо таится поблизости. В шуме осенних листьев, в корке, что покрыла лужи в первые недели декабря, в елке с разноцветными шарами, к которым никогда не прикоснется детская рука, и кошмарах, что продолжают преследовать ночами со рвением гончих, почуявших след.

Реджина налила в миску супа, плеснула в бокал щедрую порцию рома для Эммы и яблочный чай для себя, и устроилась напротив.

— Рассказывай давай. В таком состоянии я тебя не оставлю.

— Может, я, просто, спать пойду? — попыталась отшутиться Эмма.

— Ну да, обязательно. У тебя зуб на зуб не попадает, и это не от холода. Поверь моему опыту.

— Это откуда же? — удивленно изогнула бровь Эмма.

— Знаешь, что такое посттравматический синдром? А у меня двое его носителей. Не смотри, что мне тридцать пять лет, я видела жизнь, мисс Свон, и я знаю, когда человека реально что-то тревожит.

Эмма прижала ладони к пузатой зеленой чашке с бульоном и закрыла глаза, собираясь с духом.

— Я встретила Нила, когда мне едва исполнился двадцать один. Я все детство скиталась по приютам, сбегала, меня возвращали, я снова сбегала и так продолжалось до бесконечности. Пару раз меня пытались удочерить приличные с виду семьи, и мне хорошо жилось вместе с ними до тех пор, пока у них не появлялись собственные дети и меня не возвращали обратно, как… Как наскучившее домашнее животное, что ли. Я, знаешь ли, шутила, что у меня призвание такое — дарить людям их счастливую сказку, но самой в ней не участвовать. Я смирилась и снова пустилась в бега. Там я познакомилась с такой же оторвой, как была сама. Ее звали Мелани, и она была моим единственным другом. Мы даже сделали парные татуировки, видишь, у меня лютик на запястье? И все было хорошо, пока я не застала ее в одной постели с Нилом. Моей постели. В один вечер я лишилась и друга, и любимого. Ты можешь сказать, что он законченный кретин, но я любила его. Нил говорил, что я особенная, что я заслуживаю счастья, он обещал, что не бросит, и я верила. Он воровал по супермаркетам еду и всякие мелочи, вроде этой подвески с лебедем, а мне тогда казалось, что это и есть моя сказка. Мне едва перевалило за двадцать, Редж, все мои мозги съели гормоны. Но даже тогда я понимала, что скитаясь от штата к штату и скрываясь от копов, мы долго не протянем, и надо получать образование, искать работу и все прилагающееся. Нил думал иначе, ему нравилась жизнь, свободная от предрассудков и правил, а как я поняла через семь лет, и свободная от ответственности так же. Он был бродячим музыкантом и какое-то время его занятие, действительно, приносило доход, пока его за руку чуть не поймала полиция. Это и стало переломной точкой моей юности. Я пошла учиться, стала залоговым поручителем, арендовала квартиру, словом, наладила собственную жизнь без всяких идиотов. А потом он возник на моем пороге, и все началось заново. Я работала и училась, он продолжал пропадать по барам и обещать мне розовые замки. Я любила его. Не знаю, может, просто, боялась остаться одна, но я верила ему, пока в один прекрасный вечер не увидела их с Мелани. Я кричала на всю улицу и вышвыривала его вещи из окна, я таскала за волосы саму Мелани и убила бы их обоих, если бы не последние месяцы в колледже и хороший, уже на тот момент, заработок. Я выставила их вон и единственным, чего мне по-настоящему хотелось, было вытравить эту проклятую татуировку. Меня опять вышвырнули вон, как паршивую кошку, и именно тогда, когда я почти поверила в то, что заслуживаю свою сказку.

Реджина слушала, не перебивая, справедливо рассудив, что набившие оскомину фразы, вроде: «Эмма, мне так жаль», не помогут, а лишь усугубят и без того скверную ситуацию, потому лишь плеснула в стакан еще рому и веско откомментировала.

— Но в бары тебя тянет по-прежнему.

— Да, как видишь, — осушив бокал парой глотков, хохотнула Свон.

— Киллиан не такой. Он, возможно, не самый правильный и дисциплинированный и порой мне хочется его прибить, но он порядочный человек, Эм.

— Так вот, после того, как я несколько дней провела в пустой и темной квартире, в одно прекрасное утро я чуть не упала в обморок от накатившей тошноты и головокружения. Я думала, что что-то не то съела и что, вообще-то, давно пора нормально поесть, но в ящике нашелся тест на беременность, а несоответствия в графике добавили последнее звено в паззл. Я поняла, что беременна от кретина. Нил был далеко, моя зарплата позволяла вырастить ребенка в одиночку, и малыш не был виноват в том, что его папа, попросту, оказался козлом. Я решила его сохранить. Я… — голос Эммы сорвался, в глазах блеснули злые и отчаянные слезы, — Я всего лишь хотела любить кого-то. Кого-то, кто любил бы меня. Первые месяцы прошли относительно спокойно, но когда я была на третьем месяце, в мою квартиру заявилась пьяная Мелани, начала с порога орать какой-то бред, что Нил попал в аварию, что это все из-за меня, и все такое. Она прыгала на меня с кулаками, я выставила ее вон, но все прошедшие события вспомнились с новой силой, я до глубокой ночи проплакала в ванной на полу, а на рассвете обнаружила, что лежу в луже крови. Я потеряла его, Редж. Мой собственный ребенок не захотел со мной оставаться, и мое собственное тело его не приняло, не защитило, а все из-за Нила.

Эмма резким движением размазала по щекам слезы и без спросу налила себе рома. Реджина вздохнула и, пересев ближе, взяла Свон за руку.

— Тебе нужно отдохнуть, Эмма. Принять ванну, выпить какао, ты, кажется, любишь, и пойти спать. Ты больше не та детдомовская девочка, которую никто не хотел, и здесь у тебя есть друзья. Обещаю. И Киллиан.

— Зачем я ему такая, если даже мой собственный ребенок меня оставил? — шмыгнула носом уже захмелевшая Эмма. Реджина не ответила, лишь крепче прижала ее к себе.

— Пойдем, я покажу тебе, как набрать ванну.

* * *

Когда дверь ванной комнаты захлопнулась за Эммой, Реджина убрала со стола посуду и набрала номер Робина.