The Dust Storm (гет)

«Pour me another round

I may as well drowned

In an ocean an ocean of bourbon and her mouth»

Colin O'Donoghue — The Dust Storm ©

Дождь оставлял грязные разводы на ветровом стекле. Трасса блестела в тусклом свете уличных фонарей, знаки предупреждали и предостерегали, но женщине за рулем видавшего виды смешного желтого «жука» было плевать на их пугающие угрозы.

Трасса змеей рвалась вперед, уводя далеко от города пресловутой «американской мечты», казавшейся сейчас дерзкой насмешкой над самой собой. Облысевшие шины не слишком уверенно чувствовали себя на мокром от дождя асфальте, в салоне пахло дымом и отчаянием, но женщина лишь крепче вжимала педаль акселератора в пол и неслась вперед.

Линии электропередач гудели от порывов ветра, «жук» давно уже сбился с пути, заплутав среди бесконечных крошечных городков, наполненных счастьем и покоем — роскошь и глупость. Позади остался шумный Нью-Йорк и хлопотливый Бостон, суетливый Джерси и прошлая жизнь. На заднем сиденье валялись чеки из дешевых забегаловок, расставленных вдоль трассы, как шахматы на доске, заранее обреченной на провал игры. В толстой сумке спутались нерешенные дела и потерянная работа.

Машина неслась вперед, женщина стремилась забыть. Один лишь дождь размазывал грязь по стеклам, унося с собой надежду на то, что небо прояснится. Датчики мигнули, сообщая о том, что бензина в «жуке» осталось всего на тройку миль, и ноябрьская ночь, проведенная среди поля — плохое лекарство от отчаяния. Женщина с силой стукнула кулаком по рулю, понимая, что налички у нее осталось на стаканчик кофе, а кредитки в поле не принимают, и свернула под указатель, толком не рассмотрев названия. Наверняка, нечто из того, чего даже на картах нет.

Слева мелькнула старомодная городская башня, огни зловеще замигали желтым светом, машина завихляла из стороны в сторону: мокрая трасса подернулась ледяной коркой, сообщая о нередких для штата заморозках, и женщина вдруг отчаянно зашептала просьбу о том, чтобы доехать. Она не просила места назначения, не спрашивала себя, чем будет расплачиваться, она мчалась наугад, устав бороться с самой собой, но педаль вжималась в пол, выжимая последние силы из желтого «жука», нахально возомнившего себя символом ее несбывшегося счастья.

Женщина вырулила на более-менее освещенную дорогу и заозиралась в поисках бара, ночевка в мотеле ей не светила, а для расплаты натурой она пока была достаточно трезва. Усмехнувшись и выделив в уме слово «пока», женщина припарковалась у бара с туповатым на ее взгляд названием «Пыльная буря». Хлопнула дверь, звякнули в кармане ключи с подвеской, изображающей лебедя, и весь мир утонул в табачной завесе и душераздирающей блюзовой мелодии, доносившейся со сцены.

Откашлявшись и пару раз ударившись о выросшие некстати столы, женщина протолкалась к стойке, но бармена за ней не обнаружила. Певец насиловал микрофон, раздираясь от любви к пыльной буре, но заставив себя, наконец, рассмотреть его поближе, женщина нервно облизнула верхнюю губу. Вытертые джинсы, черная рубашка, расстегнутая почти до пупа, невозможное количество переплетенных между собой цепочек на шее, трехдневная щетина и похотливый взгляд синих глаз, которым он окинул гостью. Женщина выплюнула ругательство и оседлала стул, наблюдая за тем, что парень выделывает с гитарой. Не будь она так раздражена, можно, пожалуй, было бы прикинуть, насчет того, что натура — не самый плохой вариант расплаты.

Дохрипев до конца песню, и сделав под конец хвастливый финт на гитаре, певец спустился со сцены и направился к стойке.

— Хэй, лесс!

— Я дождусь бармена в этой дыре?

— Он как раз перед тобой. Прости, не мог не закончить песню.

— Такими делами ты всех клиентов распугаешь.

Парень развел руками.

— В моей дыре клиенты — не частые гости, скорее сюда приходят надраться, забыться и забыть. А вот, такие, как ты….

— Я не сильно отличаюсь от других.

— Давай налью тебе выпить, — предложил бармен и лукаво подмигнул, — За счет заведения.

— Не стоит, если в твоей дыре есть терминалы.

— Прости, лесс, только наличка.

— Что за собачьи клички, — возмутилась женщина, разглядывая скудный ассортимент за спиной парня.

— Я из Ирландии, — отозвался бармен, плеснув в квадратный бокал виски.

— Ты даже не спросил, что я буду.

— С таким выражением лица, как у тебя, лекарство одно — виски. Хотя нет, два.

— И какое второе? — с любопытством спросила женщина, чувствуя, как жаркая горечь разливается по горлу.

— Секс.

— Вот так сразу?

— Ну, ты, явно не к любимой тетушке приехала в нашу дыру и сидишь здесь в полночь, — заявил самоуверенный бармен, плеснув и себе виски.

— Отвали, приятель, мне психотерапевт не нужен.

— А зря, я как раз по этим делам.

— У тебя самоуверенности как у электрического столба посреди поля.

— Это почему? — отсмеявшись, спросил парень.

— Толку мало, а мнит из себя солнце.

— Один ноль в твою пользу, крошка. Давай налью тебе еще?

Последующие несколько часов прошли за распитием виски и обменом саркастичными шутками, одна другой обиднее. Бармен смеялся, но в его глазах женщина видела боль. Боль, хорошо знакомую ей самой. Ту самую, от которой она неслась по залитым дождем трассам, но так и не смогла убежать. Была уже поздняя ночь, когда она нехотя слезла с барного стула, но неугомонный бармен, едва ли трезвее нее самой, ухватил ее за запястье, заставив обернуться.

— Куда ты? Я даже не знаю, как тебя зовут.

— Я тебе сказала, что мне психотерапия не нужна.

— Но это всего лишь имя.

— Имя дает ложную надежду.

— Раз так, то пошли ко мне.

Три часа назад она бы еще сомневалась, но виски, бар, глубокий баритон и то, что он выделывал с гитарой, сделали свое дело. Женщина облизнула верхнюю губу и схватила его за руку.

— Пойдем, только ты….

— Что, лесс? Что ты хочешь, чтобы я сделал?

— Помоги мне забыть.

День не задался с самого утра: в первую очередь из кассы пропала вся наличка. Невелика потеря, там было около двух сотен долларов, но, тем не менее, паскудно. Либо он не запер вчера бар, либо крошка, разделившая с ним довольно-таки бурную ночь и свалившая в неизвестном направлении на рассвете, посчитала, что ее вчерашние действия достойны большего, чем бутылка виски на двоих, и, что греха таить, запоминающегося оргазма.

Бармен хмыкнул и провел тряпкой по сияющей стойке: крошка оказалась горячей и нетерпеливой. То ли выпитое сыграло свою роль, то ли, действительно, оба были на пороге отчаяния, когда случайная ночь может решить многое или, хотя бы, забыться, но факт остается фактом: она даже не дала ему выпутаться из рубашки, одним движением разорвав петлю и пуговицу, остальное было делом техники.

— Подожди, эй?

— Мне некогда ждать, и ты здесь не за этим, — ответила случайная знакомая, жарко облизнувшись и толкнувшись бедрами мужчине в пах, — Давай, шевелись.

Он не привык, чтобы его просили дважды. Кружевное белье оказалось не в пример прочнее его и без того разорванной клетчатой рубашки, а может, сказывались годы, проведенные на службе во флоте, когда он выучился одной рукой вязать узлы, а другой — их рвать? В тот момент бармену было не до размышлений о собственном прошлом, ладонь, скользнувшая по внутренней стороне бедра его случайной подружки, и пальцы, проникшие внутрь, определенно, знали свое дело лучше своего погрязшего в виски и муках совести хозяина.

Крошка закинула ногу ему на талию, облизнула его нижнюю губу и запрокинула голову назад, получив по носу армейским жетоном, болтавшимся на груди бармена.

— Сними это, мешает.

— Нет.

Что-то было в их помутившихся взглядах такое, что заставило замолчать и молча принять как данность: боль и одиночество, глухая тоска, от которой хотелось выть даже в такие ночи, как эта. Боль, которую не заглушить ни алкоголю, ни сексу.

Позже, когда пальцы бармена будут перебирать спутавшиеся пряди этой странной незнакомки, ему в ладонь скользнет ее подвеска в форме лебедя. Странная, облезлая с боков, она явно была куплена в какой-то забегаловке, стоящей среди летящего вперед шоссе.

— Отдай. Не только у тебя есть прошлое, — со злостью отозвалась женщина, вырывая подвеску.

— Может, все-таки, скажешь, как тебя зовут?

— Отвали. Ты сделал, что от тебя требовалось.

Она несла чушь, но он видел, что боль в ее взгляде никуда не делась, а желание, с которым она жалась к нему всего двадцать минут назад, говорило о том, что случайная ночь — это совсем не то, что ей хотелось получить.

— Останешься?

— Я не остаюсь до утра.

Ему хотелось зарыться носом в ее волосы, еще хранившие запах дорогого парфюма, и никуда не отпускать, но, кажется, здесь все его таланты Казановы оказались бессильны.

И она ушла, попутно собирая разбросанные по спальне вещи и избегая смотреть на мужчину, с которым только что провела случайную ночь. Он не был похож на других, казалось, что еще минута-другая, и она примет его предложение остаться. Бармен так же, как и она сама, не искал секса с первой встречной, но алкоголь и прошлое провернули с ними хорошо известный фокус. «Имя — это уже близость, а она дает надежду», — крутилась в голове фраза, ставшая ее девизом за последние шесть месяцев, и она не собиралась этому правилу изменять. Все, что он о ней запомнил, был цветок лютика на запястье и глубокие зеленые глаза. Ах, да, еще спертая из кассы наличка.

Бармен криво усмехнулся, заправил за воротник выпавшие армейские жетоны, и поморщился, услышав, как снаружи прогремел гром и щедро полил ноябрьский дождь. Рука машинально елозила тряпкой по полкам, пока что-то не звякнуло об одно из его многочисленных колец, и на свет не появилась сумочка его новой знакомой, а в ней — документы, кошелек и украденная двухсотка. Уже прикидывая, как далеко ей удалось убраться, мужчина услышал, как звякнул замок на входной двери, и на пороге возникла промокшая до нитки и ужасно жалкая блондинка.

— Мгновенная карма, слышала о таком, лапушка? — усмехнулся бармен, перебрасывая сумочку из одной руки в другую.

— Я…. Ты…. Просто….

Алкоголь выветрился, ночь прошла, и бармен увидел перед собой брошенную маленькую девочку, которая все силится выйти на верную дорогу, а поток машин и людей преграждает ей путь и запутывает еще больше.

— Проходи, в полицию я на тебя точно не подам.

— Почему?

— А что с тебя взять? — поднял бровь мужчина, отбрасывая в сторону тряпку, — Кроме оргазма.

— То есть, будешь держать меня в рабстве, пока я не отработаю то, что украла?

— У меня есть идея получше.

— Какая?

— Закажем пиццу, выпьем кофе, и ты скажешь мне, наконец, свое имя. Заходи, слушай, не кисни на пороге, холодно.

— Переживаешь за мое здоровье? — хмыкнула вошедшая.

— Нет, не люблю холод.

И она послушалась, прошла внутрь и обреченно встала у стойки. С нее ручьями стекала вода, ливень застал врасплох, «жук» заглох, и все произошедшее совсем недавно вдруг показалось еще одной ошибкой в бесконечном списке ее грехов.

— Я уж думал, что придется тебя по своим каналам разыскивать, — отозвался бармен, прижимая плечом телефон и пытаясь одновременно принести из кухни дрова для камина, — Тебе какую пиццу?

— С ананасом, — безразлично отозвалась женщина, выжимая мокрую прядь на пол.

— Надо отучить тебя от извращенных пристрастий, лапочка.

— Как знать, может ты одно из них?

— Тогда у тебя хороший вкус. Эй, иди сюда, не стой без дела.

Она вошла в кухню, где он тут же сгрузил на нее поднос с тарелками, приборами и банкой кофе.

— Вот, неси наверх. Дорогу, надеюсь, помнишь?

— Такое забудешь. А что, часто приходится ловить случайных подружек?

— Ты первая. И, это, прихвати спички для камина, прямо под стойкой.

— Дорогу помню.

— И еще….

— Да?

— Мне надоело называть тебя: «Слушай».

Женщина пожала плечами и пошла из кухни, но на пороге обернулась и окинула оценивающим взглядом повернувшегося к ней спиной бармена.

— Раздумываешь над тем, с какого ракурса я лучше, лапочка?

— Жду, когда ты повернешься ко мне не кормой.

— А чем плоха моя корма?

— Привыкла знакомиться с людьми, глядя в глаза.

— Ах, ну раз так….

Бармен отряхнул руки, сгрудил в кучку дрова и обернулся.

— Киллиан Джонс к вашим услугам, миледи.

— Эмма. Эмма Свон.

Эмма все-таки уехала. Не то чтобы ей было куда спешить или Киллиан потерпел сокрушительное поражение, пытаясь обаять неприступную красотку, проведшую с ним ночь, утро и полдень, просто Эмма не привыкла задерживаться на одном месте дольше, чем на месяц.

Коробки с нехитрыми пожитками, и те неделями стояли в коридорах ее бесконечных съемных квартир, пока их хозяйка вновь не срывалась с места и не уносилась в ночь. Эмма стремилась обогнать саму себя, потому гнала «жука» вперед, не задумываясь о цели путешествия и конечной остановке.

В Джерси она уже почти поверила, что ее гонка окончена, до того все казалось идиллически правильным: работа, уютный домик на побережье, запах соли, принесенный ветром с моря, блинчики по выходным и…Нил.

Воспоминание о парне, занимающее мысли Эммы последние полтора года, заставило сердце болезненно сжаться, а ладонь — машинально нащупать подвеску с лебедем, то и дело выскальзывающую из воротника клетчатой рубашки. Рубашка оказалась Эмме велика, оно и понятно, но другие ее вещи выглядели еще хуже: давно нестиранные, мятые, кое-как сгруженные в видавшую лучшие времена дорожную сумку. Пришлось довольствоваться тем, что есть. Рубашкой Киллиана.

Свон хмыкнула и покачала головой, досадуя на саму себя: еще сутки назад он был случайной связью на одну ночь, незнакомцем с умопомрачительным голосом, любовником, надо признать, весьма неплохим любовником, а теперь…. Она, что, скучает? Эмма сердито фыркнула и выругалась сквозь зубы. Еще чего!

В бардачке, среди завалов бумаг, чеков, потекшей косметики и таблеток от головы, лежала сунутая Киллианом на прощание двухсотка, оказавшаяся без налички Эмма была благодарна. Мелочь, случайный знак внимания, молчаливая просьба остаться. Вспомнилось, как он стоял в проеме, босой и с закатанными по локоть рукавами, а она мяла подол его рубашки.

— Оставайся. Куда ты сейчас?

— Не знаю, — пожимает плечами Эмма. И она не врет в эти минуты.

— Раз не знаешь, значит, оставайся.

— И что?

— Будешь помогать мне в баре. А хочешь, поищем тебе работу, — неуверенно мнется Киллиан, хмурясь.

— Я разнесу твой бар за два вечера, я совершенно неприспособленна к хозяйству.

— Если я его не разнес за первый год, то ты справишься, — Джонс старается приободрить уже раздумывающую Эмму, — Знаешь, после службы во флоте оказаться, вдруг, на суше….

Он замолкает на полуслове, не желая копаться в прошлом. И Эмма благодарна. Они не готовы. Оба. А вечер в компании пиццы и шуток за триста еще ни о чем не говорит, но ей было уютно. Сидеть вот так, закинув ноги Киллиану на колени, украсть у него последний кусок пиццы, смеяться над особо сальной шуткой и делать вид, что ей никуда не надо. Сделать вид.

Киллиан всучивает ей на прощанье деньги и свою рубашку, в которую она и так нагло куталась почти двое суток. В кармане спрятан номер его телефона, а в глазах сквозит боль. Он ничего не говорит и ни о чем не просит, он слишком хорошо знает ее взгляд и эти ссутуленные плечи.

Потому-то Эмма скользит взглядом по залитой дождем трассе, забывая, что хочет уехать, придумывая причину вернуться. А город уже готовится к Рождеству, магазины украшают витрины, и этот дождь совсем ни к месту. И она чувствует свое одиночество острее, чем когда-либо.

В сумке, заброшенной на заднее сиденье, трезвонит телефон, вырывая Эмму из серых мыслей. И как раз вовремя: она чуть не врезается в бордюр, зазевавшись. Притормозив, Эмма проявляет чудеса акробатики, изгибаясь с водительского места, и подносит трубку к уху.

— Алло?

— Мисс Эмма Свон? — по-деловому сухо осведомляются на том конце провода.

— Да, а….

— Городская больница Сторибрука номер два, доктор Вейл. Киллиан Джонс доставлен к нам в учреждение с переломом и небольшим сотрясением.

— О, Господи, — шепчет Эмма, — Но почему вы звоните мне?

— Сегодня утром мистер Джонс указал вас своим контактным лицом.

— Как вас найти? — торопливо перебивает Эмма, пытаясь накарябать на чеке из забегаловки адрес больницы.

Через пять минут она уже разворачивает «жук», не заметив, что подобралась почти к самой городской черте, и несется обратно в Сторибрук.

Эмма неслась в больницу, обгоняя тусклый свет фонарных столбов, изо всех сил стремившийся осветить ей дорогу. Она пока не представляла, что скажет Киллиану при встрече и не знала, радует ли ее неожиданно исполненное желание — остаться в городке подольше, — скорее, столь откровенное вмешательство в ее планы раздражало. Планы.… Пусть Эмма смутно представляла, куда отправится после Сторибрука, она, все же, не привыкла, чтобы кто-то, пусть и косвенно, но командовал ею. Она даже Нилу этого не позволяла, а с Нилом ее связывала целая вечность.

Эмма вздохнула и повернула направо, сверившись с собственным неразборчивым почерком, накарябанном на мятой бумажке. Скучала ли она по Нилу? Желала ли встретить его еще раз? А если и желала, то, скорее, для того, чтобы от всей души врезать ему в челюсть, и уйти, не оборачиваясь. Он посмел подарить ей ощущение того, что она нужна кому-то, что и такую, как Эмма, можно полюбить. Нет, не так, можно влюбить в себя, а после растоптать и уйти в ночь с гордо поднятой головой.

Свон кивнула самой себе и свернула под нужный указатель, осторожно выбирая место для парковки в залитом дождем больничном дворе. Сквозь зубы так и рвалось желание вслух послать Нила ко всем чертям, только, увы, легче не станет. Для начала, надо разобраться с… как его там? С Джонсом.

С такими мыслями Эмма вышла из машины, отругав себя за привычку хлопать дверью, и вошла в кристально чистое здание сторибрукской больницы. Она не любила подобные места, они напоминали ей о бесконечных детдомовских медосмотрах, ненавистных уколах, а позже — отчаянном подростковом желании найти у себя какой-то недуг, что поможет на пару дней откосить от занятий. Эмма усмехнулась и прошла к стойке регистратуры, где миловидная брюнетка с вызывающе бордовыми губами листала какой-то журнал.

— Простите, эээ, — Эмма прищурилась, рассматривая бейджик на груди медсестры, — Мисс Руби, где я могу найти Киллиана Джонса?

— А вы…. — брюнетка, наконец, оторвалась от созерцания модели в купальнике, напомнившем Эмме набор из связанных между собой бельевых веревок, нежели предмет одежды, и взглянула на возмутительницу своего спокойствия.

— Эмма. Эмма Свон, его контактное лицо.

— Ах, вот как, — задумчиво протянула Руби, — Вам прямо по коридору и налево, там вас ожидает доктор Вейл. Удачи.

— Удачи?

— На месте поймете, — все так же туманно ответила медсестра и вернулась к журналу.

Эмма пожала плечами и последовала совету брюнетки. Через несколько метров ей стала понятна причина столь странного напутствия: женщина в брючном костюме строго отчитывала доктора, отгородившегося от нее стопкой папок. Мужчина, одетый в джинсы и клетчатую рубашку — образец канадского лесоруба и, видимо, муж этой дамочки периодически пытался достучаться до своей спутницы, но пока тщетно.

— Реджина, дорогая, послушай….

— Робин, помолчи хоть ты! — огрызалась дамочка и вновь напускалась на доктора.

— Госпожа Миллс, пожалуйста, — неуверенно вставлял доктор.

— Вейл, что это за самоуправство? Прекратите мямлить и ответьте, наконец! И да, с недавних пор я госпожа Локсли.

Эмма улыбнулась: надо же, Робин Локсли. Действительно странное место этот Сторибрук.

— Прошу прощения, госпожа Локсли, но мистер Джонс сегодня утром поменял свое контактное лицо, потому я не имею права разглашать информацию о его состоянии кому бы то ни было до прихода мисс…. — с этими словами доктор зарылся носом в ближайшую папку, пытаясь разыскать в ней ответ.

— Пока что я — мэр этого города и хотите вы этого или нет, но вам придется впустить нас к Киллиану! — вновь взъярилась Реджина, впрочем, руку мужа не сбросила, — И да, кто его контактное лицо?

Эмма мысленно присвистнула, рассматривая властную дамочку, и прошла, наконец, к присутствующим.

— Я.

— Простите, а вы кто? — спросила Реджина, развернувшись вполоборота.

— А это — его контактное лицо, мисс Эмма Свон, госпожа Локсли, — ответил за Эмму Вейл.

— Верно, это я, — растерянно пробормотала Свон.

— Киллиан так вас и описал: нахальная блондинка, которая сведет любого с ума.

— Одному уже посчастливилось, — едко произнесла Реджина, внимательно рассматривая пришедшую, — Итак, мисс Свон, позвольте поинтересоваться, где вы изволили так долго пропадать, что нам стало известно о вашем существовании лишь сегодня?

Эмма фыркнула и переступила с ноги на ногу, отчаянно желая исчезнуть из этого чокнутого городка и его не менее адекватных жителей. Но сначала…. Проверенным движением охотницы за злостными неплательщиками Эмма отодвинула в сторону опешившую мадам мэра и прошла в палату. Сначала она расправится с невыносимым барменом!

За дверью вновь послышались разборки властной хозяйки города и нелепо лепетавшего что-то докторишки, потом, кажется, в дело вмешался муж Реджины и утащил женушку к кофейному автомату. Этот «лесоруб» Эмме понравился, что же до миссис Локсли, то она упорно напоминала одну из воспитателей детского дома. Свон отогнала противные мурашки и прошла к кровати, на которой возлежал Джонс.

— Ты…. Да ты…. — начала Эмма, набирая в грудь побольше воздуха для тирады.

— Сногсшибательный негодяй, ради которого ты отменила все свои планы, так, лапушка? — нахально усмехнулся Киллиан и изогнул правую бровь.

Эмма выругалась и оседлала ближайший стул.

— Скажи спасибо, что я спасла твою задницу от мэра, она там рвет и мечет.

— Реджина-то? Не переживай, ей свойственно, в ее положении, — подмигнул Джонс и попытался сесть в кровати.

— Сумасшедший дом какой-то: беременная женщина рассекает по больнице на двенадцатисантиметровых шпильках, чокнутый бармен указывает контактным лицом первую встречную, доктор двух слов не свяжет….

— Не переживай, красавица, ты привыкнешь. Я же привык, — обворожительно, насколько позволял забинтованный по самые глаза лоб, улыбнулся Джонс, пропустив мимо ушей все остальное.

— Что с тобой стряслось? — Эмма, наконец, вспомнила о цели своего визита.

— Да так: полез менять лампочки на вывеске, оступился, полетел со стремянки, сломал руку и заработал сотрясение.

— Додумался, — пробормотала Свон, — Чего тебя туда понесло вообще? Еще и такую погоду?

— Не придумал предлога лучше, чтобы вернуть тебя обратно.

Джонс нахально улыбался, рассматривая Эмму из-под сползшего бинта, а на лице Свон явственно читалось, что она с ним сделает в ближайшее время.

— Я тебе сейчас вторую руку сломаю, клянусь, — сквозь зубы пообещала взбешенная женщина, но выполнить задуманное ей не дали.

— Мисс Свон, уделите мне пару минут вашего драгоценного времени, а потом можете совершать самосуд над Киллианом.

Реджина, втиснувшаяся в приоткрытую дверь, несмотря на обоюдные протесты мужа и доктора, с интересом рассматривала метавшую молнии парочку. Эмма одарила Джонса хмурым взглядом.

— Мы еще не закончили.

— Конечно, лапушка.

— Кто она тебе, скажи честно? — наклонившись ближе, прошептала Свон.

— Они — единственная семья, которая у меня есть, — серьезно ответил Джонс, ловя на прощание ладонь Эммы.

— Точно ненормальные, — буркнула в ответ блондинка и направилась к выходу.

Эмма угрюмо плелась вслед за бодро цокающей каблучками госпожой мэром. На улице вновь моросил мелкий противный дождь, оставляя на асфальте радужные разводы от пролитого недавно бензина. Так же и в жизнь периодически вмешивались яркие краски, впоследствии оказывающиеся переработанным продуктом. Свон покачала головой и поглубже сунула нос в неизменную красную куртку — единственное, что осталось ей от прошлых лет.

Сторибрук готовился к Рождеству, до которого оставалось чуть больше трех недель. Дома стремились перещеголять друг друга в том, у чьего оленя нос краснее, а рога ветвистее. Лампочки, навешанные в беспорядке то тут, то там, вспарывали ранние сумерки, и люди улыбались, на миг задерживаясь у праздничной иллюминации. Эмма не любила праздники, так же, как и имя, считая их ложной надеждой.

Так размышляя, она и не заметила, как дошла до закусочной, носившей название «У бабушки», и вошла внутрь за мэром. Захотелось, вдруг, посмотреть, как ведет себя с подчиненными Реджина, вероятно, будет раздавать указания и здесь, и как только муж ее терпит! Однако завидев посетителей у входа, пожилая женщина с добродушной улыбкой бросилась навстречу.

— Реджина, дорогая! Что же ты в такую погоду расхаживаешь, да еще и на каблуках? Позвонила бы, я бы кого-то прислала! — причитала хозяйка кафе, осматривая мэра с ног до головы, — Как ты себя чувствуешь?

— Все хорошо, бабушка Лукас, уверяю вас, все хорошо. Нужно было поговорить с нашей гостьей.

Только сейчас пожилая женщина обратила внимание на съежившуюся в дверях Эмму, что хмуро осматривала кафе.

— Конечно-конечно, проходите. Что подать? Есть твои любимые блинчики с творогом, малышу будет полезно, — подмигнула бабушка Лукас, буквально под локоть утаскивая Реджину и Эмму к ближайшему столику, — А вам, мисс….

— Свон. Эмма Свон. Мне какао и тост, — буркнула Эмма, усаживаясь напротив мэра, чем заработала удивленную улыбку последней.

— Что? Думали, что я только пивом и сигаретами питаюсь, госпожа Локсли?

— Нет, напротив, теперь я, кажется, начинаю понимать, чем вы зацепили нашего Киллиана, — протянула Реджина, принимая заказ.

Эмма несколько минут молча пялилась в пустоту перед собой: ситуация, определенно, сводила ее с ума. Город сумасшедших, полные противоположности, считавшие друг друга…. Семьей? Зря она, все-таки, пошла на поводу у Джонса и вернулась.

— Что, мисс Свон, думаете, что попали в сумасшедший дом? — отложив вилку в сторону, начала Реджина, — Напрасно думаете, мы не столь безнадежны, просто, эммм, со странностями.

— Кто вы Киллиану? — пропустив мимо ушей все вышесказанное, в лоб спросила Эмма.

— Мы — его семья. Мой муж спас Киллиана из плена, и после они волею судьбы оказались в Сторибруке, — издалека начала Реджина, — Это долгая и печальная история, мисс Свон, для обоих из них. Киллиан потерял брата, звание, женщину, которую любил, и вдобавок угодил в плен к иракцам. Моему мужу просто чудом удалось организовать операцию по поискам пропавшей команды…. — мэр задумчиво покрутила вилку, раздумывая, как много о прошлом Джонса стоит знать Эмме, — Киллиан служил в морском флоте, дослужился до звания лейтенанта, шел к тому, чтобы стать капитаном, как его брат, но, что-то пошло не так. Они сильно повздорили перед серьезной операцией в Ираке, Джонс ослушался командования, наделал множество ошибок. Когда он оказался в Сторибруке, мы два месяца пытались его разговорить, отобрать бутылку виски и накормить. Мой муж был единственным, на кого Киллиан хоть как-то реагировал. Увы, психотерапия в таких ситуациях бессильна. Надеюсь, вы понимаете, о чем я, мисс Свон.

Реджина все говорила и говорила, пытаясь достучаться до Эммы, а та видела перед собой пустыню, людей, прикрывающихся именем Аллаха, но при этом совершающих нечеловеческие деяния, песок и кровь. Она вспомнила армейские жетоны, которые видела у Киллиана, и поежилась, словно бы от холода.

— Я понятия не имею, как вы познакомились, но если он так быстро поменял свое контактное лицо, значит, чем-то вы сумели его задеть, Эмма. А этого за четыре года никому не удавалось, и кто еще знает, скольких лет после смерти Мелис.

— Мелис? — выныривая из раздумий, спросила Эмма.

— Да. Девушки, которую он полюбил в иракском плену. Мила. Он ее потерял. Ее тоже.

Слова Реджины тяжело оседали во взбудораженных мыслях Эммы. Какао остывало, дождь усиливался, бабушка Лукас предусмотрительно разжигала свечи, не доверяя здешней погоде, а картинки перед глазами вихрем клубились и уносили все дальше, в глубины черного, как смола, прошлого.

— А остальная его семья? — глупо спросила Свон, вызвав внимательный взгляд Реджины.

— Его отец бросил их с братом еще в детстве, мать умерла, когда Киллиану было чуть больше пяти лет. Они скитались по приютам, сбегали, их возвращали, они снова сбегали, пока не нашлась какая-то дальняя тетка по линии матери и не усыновила их с Лиамом, так звали его брата. Мальчики выросли, ушли служить, пробились в морской флот, дальше вы знаете.

— Я тоже детдомовская, — прошептала Эмма, помешивая в остывшем напитке давно осевшие на дно сливки.

— И раз вас занесло в Сторибрук, то, смею предположить, что идти вам явно некуда, — проницательно заявила Реджина.

— Если я скажу, что мы с Киллианом знакомы два дня и то, потому что случайно переспали, вы поверите? — с вызовом спросила Свон.

— Мисс Свон, я не вправе судить, у каждого из нас было прошлое, но я вижу лишь, что Киллиан сумел разглядеть в вас нечто, что недоступно даже вам самой, мне этого достаточно. И, кстати, у нас освободилась должность шерифа, так как Киллиан временно не у дел, а мой муж квохчет надо мной. Я беременная, а не инвалид, — сердито пробурчала Реджина собственным мыслям.

Эмма удивленно воззрилась на мэра.

— Мне? Шерифом? Серьезно?

— А что? Если у нас военные поют в барах, а чемпионка по стрельбе из лука держит закусочную, то и вам место найдется. Кем вы были раньше?

— Залоговым поручителем, — пробормотала Свон.

— Тем более. Оставайтесь, Эмма, кто знает, может, это шанс начать все заново?

Противный дождь, начавшийся еще с обеда и разогнавший жителей города по домам, и не думал заканчиваться, к вящему раздражению Эммы.

Хуже ноябрьского дождя может быть только майский снег, да и то, от него вреда меньше. Свон сердито брела по лужам, отчаянно жалея, что отказалась от помощи Реджины, которую ни погода, ни беременность не смогли отучить от любви к лихачеству за рулем. И не скажешь, что она управляет целым городом, и, судя по всему, жители ее любят. Буйная дамочка! Эмма усмехнулась себе под нос — Реджина начинала ей нравиться. Отчаянные люди, попавшие в отчаянные обстоятельства.

Однако, что делать с советами, даже не так, с настоятельной просьбой госпожи Локсли, Свон пока еще не решила. По-правде сказать, Реджина была права: Эмме, действительно, некуда было идти. И нечего терять. Но и перспектива застрять в Сторибруке на неопределенный срок, надо признать, привлекательной не выглядела. Свон пока была далека от отчаяния, а жизнь в бесконечной гонке от самой себя приучила ее не задерживаться на одном месте дольше, чем на несколько месяцев. Произошедшее между ней и Нилом лишь еще больше укрепило в ней эту незыблемую веру в самостоятельно изобретенное правило.

По вине бывшего парня Эмма потеряла работу, он оболгал ее особо наглым образом, сорвал дело и оставил без каких-либо сбережений, попросту вынеся все накопленное из съемной квартиры в Джерси. Пальцы Свон непроизвольно сжались в кулаки: она думала, что станет легче, все сгладится, забудется, но с каждым прожитым днем желание убить Нила лишь возрастало. Из-за него она посмела поверить, что и ей положено счастье, работа, постоянный заработок, кофе после обеда и блинчики по выходным. Позволила себе поверить. Эмма злобно пнула попавшийся под ботинок камешек и пошла дальше по улице Сторибрука.

С каждой минутой предложение Реджины казалось все заманчивее, а дождь — всё противнее. Можно будет заглянуть к бабушке Лукас, она, кажется, сдает комнаты неподалеку от закусочной, а с утра заявиться к мэру и узнать, как пройти в участок. И всё бы хорошо, если бы не надо было следить за состоянием Джонса, вероятно, уже сведшего с ума всю больницу. Свон покачала головой: она пока не разобралась, что к нему чувствовала, к тому же, всё произошедшее было слишком странным, чтобы так быстро понять. Однако, его история, пусть и вскользь, но рассказанная Реджиной, что-то всколыхнула в Эмме. Как знать, может, это было ее собственное вечное одиночество?

На городок стремительно опускались сумерки, кутая в рваный полог ржавые желтые фонари. На улице, и без того мокрой, стало совсем неуютно. Свон поежилась и уже хотела в потемках возвращаться назад и искать закусочную, как ее внимание привлек свет в здании мэрии и валивший из окна дым. Недолго думая, Эмма рванула туда.

Открывшаяся ей картина, скорее, изумляла, чем пугала: Реджина носилась кабинетам в поисках огнетушителя, а на столе в ее кабинете весело догорала папка с квартальными отчетами. Эмма выплюнула проклятье, схватила вазу и вылила ее содержимое на очаг возгорания, в тот самый момент госпожа Локсли вернулась к себе.

— Мисс Свон, вы как раз вовремя, — приветствовала с порога Реджина.

— Не знала, что вы курите на рабочем месте.

— А я не курю. Это свечка, восточные благовония. Говорят, нервы успокаивает.

— Оригинальные у вас методы терапии, госпожа мэр. И что же произошло дальше? — разыскав в завалах бумаг пачку салфеток, Эмма принялась убирать учиненное безобразие.

— Я, видимо, задремала, свечка опрокинулась, а вам как раз случилось проходить мимо, вот и….Как раз вовремя, — весело откликнулась Реджина.

— Да, а Киллиану случилось рухнуть с лестницы, и надо же, какая удача, именно я оказалась его контактным лицом! — сердито пробормотала Свон.

— Вот видите, Эмма, этому городу просто необходим новый герой. Оставайтесь! И еще, зайдите к Киллиану, он там уже извел всю больницу.

— Слушайте, вам не шериф, вам воспитатель нужен, по-моему! — Эмма скрестила руки на груди и с вызовом посмотрела на явно забавляющуюся Реджину. Та лишь пожала плечами.

— Такие времена, мисс Свон, такие времена. Так что, согласны?

— Давайте значок и рассказывайте, что нужно делать, — смилостивилась, наконец, будущая гроза Сторибрука.

* * *

До больницы Эмма добралась далеко за полночь, нарушив все мыслимые и немыслимые правила посещения. Однако Руби по-прежнему дежурила за стойкой и даже предложила голодной и ужасно злой Свон кофе и пончик, а после тайком провела в палату к Киллиану.

Бармен с отсутствующим видом переключал каналы небольшого телевизора, прикрученного прямо под потолком, и как ни в чем ни бывало, отхлебывал из фляжки нечто, подозрительно пахшее ромом.

— Нет, Джонс, ты просто невыносим!

— Не ты первая, кто мне об этом говорит, лапушка, — лучезарно улыбаясь, мужчина отсалютовал ей флягой.

— И как они тебя только терпят?

— А что им остается? Мой бар — единственное приличное место в городе, где можно спрятаться от собственной жены и серьезно поговорить по-мужски. Садись, не стой в дверях. Я слышал, ты сегодня совершила подвиг!

— Как быстро разносятся сплетни, — пробормотала Эмма, одним движением отнимая у Киллиана фляжку и делая глоток, — Фу, как ты пьешь эту дрянь? И вообще, разве тебе можно?

— Ну, я ж не беременный, в этом я точно уверен. А перелом — это всего лишь перелом. Так что там у тебя? Удалось Редж тебя уломать?

— Вы здесь все точно ненормальные! И как только город до сих пор стоит?

— Вот видишь, как мы в тебе нуждаемся! — Киллиан изогнул бровь и попытался забрать выпивку, за что получил по руке от Эммы.

— Если серьезно, то я не знаю, Джонс, — посерьезнела вдруг Эмма, — Реджина ждет, что я сделаю «бибиди-бобиди-бу», и всё встанет на свои места, а мне бы сначала с собственной жизнью разобраться.

— Я знаю, душа моя, я знаю этот взгляд. Тебе некуда идти, ты устала начинать все сначала, но и оставаться на одном месте тоже долго не можешь. Вот и гонишься вперед и вперед. Я сам был таким, пока не попал в Сторибрук, — Киллиан придвинулся ближе и попытался взять Эмму за руку.

— Я тебе еще в первый вечер сказала, что мне психотерапевт не нужен!

— Ты, как открытая книга, Свон, и я…. Знаешь, позволь мне стать твоим другом. Я лучше, чем хочу казаться, несмотря даже на то, что самоуверенности у меня хоть отбавляй, — пошутил Джонс, но в голосе слышалась плохо скрываемая горечь, — И я не из тех парней, которые снимают подружку на ночь, а после исчезают в неизвестном направлении. Тогда мы оба неслабо надрались, и нам просто нужно было забыться, но на самом деле всё далеко не так безнадежно, как ты могла подумать….

— Но, Киллиан….

— Не перебивай, Свон, дай договорить. А по поводу «некуда идти», у меня наверху, над баром, квартира, если ты забыла. Переезжай ко мне, тем более, Вейл обещал меня завтра выписать. Он опасается за психическое состояние своих докторов.

Эмма фыркнула и закатила глаза.

— Не переживай, я не буду покушаться на твою честь, во всяком случае пока, — закончил свою речь Киллиан, — Так что?

— Я разнесу твой дом…. Я….я неприспособленна. Я даже готовить не умею, — лепетала Эмма, не зная, что и думать.

— Не переживай, у тебя есть для этого есть я.

— Ты однорукий.

— Это не проблема. Оставайся, Свон, хотя бы до Рождества.

За два часа до рассвета Эмма, все-таки, выскользнула в окно, проигнорировав настойчивые просьбы Киллиана остаться в больнице до утра. Она и так задержалась в его палате, ненароком задремав в кресле. С ним рядом было тепло, так, как не было уже очень давно в ее наполненной событиями жизни. Они смотрели древнюю комедию, хохотали в подушку над наивными шутками, честно стараясь не разбудить соседей, получили выговор от Руби и предложили ей рома в знак примирения. А потом Киллиан всучил Эмме ключи от бара и от квартирки, что пристроилась под самой крышей.

— Бери, Свон, не в участке же тебе ночевать.

— Бывали в моей жизни ситуации и похуже, — бурчала в ответ шериф, отмахиваясь.

— У всех бывало, но надо стремиться к лучшему, — назидательно отвечал Джонс, — А ты торчишь в прошлом.

— Что тебе до моего прошлого?

— Как минимум то, что ты уже пятый час честно пытаешься уйти. Ну, так, что?

И Эмма нехотя согласилась. Как знать, может они и правда оказались тогда в несвойственной обоим ситуации? Но верить людям Свон попросту не умела, считая эмоции лишней тратой времени и сил.

— Меня выписывают сегодня утром, — сообщил на прощанье Джонс, — Так что долго тосковать в одиночестве тебе не придется.

— Судя по тому, что рассказала мне Реджина о делах в участке, ближайшую неделю мне придется жить там.

— Редж любит преувеличивать, Свон, не воспринимай ее слова всерьез.

— Ну да, если даже ваш местный пьяница, как его, Лерой, кажется, завидев мэра, истово крестится и переходит на другую сторону…. — проворчала Эмма, Киллиан расхохотался и помахал облаченной в гипс рукой.

— Увидимся вечером, душа моя.

* * *

Рассудив, что до начала рабочего дня еще несколько часов, и значит, она успеет воспользоваться навязанным гостеприимством Киллиана и принять душ, Эмма осторожно открыла дверь и вошла в бар. Внутри пахло древесиной и ромом, напоминая о палубе какого-нибудь корабля, только и мечтающего вырваться из тесного порта в морские просторы. В помещении царил идеальный порядок, пол был чисто выметен и вымыт, стаканы расставлены по местам, и не скажешь сразу, что вечерами место превращалось в образчик «разврата и свободы», как любезно окрестил его Киллиан. Быть может, он опять преувеличивал?

Эмма долго рассматривала висящий на стенке штурвал, не решаясь прикоснуться, после чего прошла к ступенькам и поднялась наверх. В спальне, уже знакомой Свон по недавним событиям, так же, как и в баре, все лежало, стояло и висело на своих местах, вызывая невольную зависть и легкое раздражение. Ни воспитатели в приютах, ни бывшие парни, ни сама Эмма впоследствии так и не смогли привить ей, какое бы то ни было, ощущение порядка.

С такими мыслями она присела на краешек кровати и вздохнула, борясь с желанием упасть на подушку и проспать до обеда. Что-то блеснуло в лучах рассветного солнца, Эмма присмотрелась и увидела, что фотография, стоящая на тумбочке, отражала свет, проникающий сквозь неплотно закрытые занавески.

Фото изображало улыбающихся Робина и Реджину, Киллиана, весело поднявшего вверх бутылку шампанского, и поставившего рожки госпоже мэру. За их спинами стояла на приколе небольшая яхта традиционного белого цвета. Надпись на борту гласила «Элис», и ей, судя по бутылке спиртного, предстояло боевое крещение перед выходом в открытый океан. Эмма нахмурилась, размышляя, кому могло принадлежать это имя перед тем, как им нарекли яхту. Странно, парень живет в баре, в то время как сердце его рвется в море. Киллиан прав: она слишком застряла в прошлом.

Эмма покачала головой, поставила рамку на место и с чистой совестью отправилась в душ, гадая, есть ли у Джонса кофе, и успеет ли она перехватить его перед началом рабочего дня.

* * *

Закопавшись с головой в документацию и попутно отвечая на звонки обрывающих телефон жителей, Эмма уже искренне жалела, что согласилась принять предложение Реджины. Очевидно и Робин, и Джонс связывали работу шерифа с погоней за преступниками и ловлей городских пьяниц, считая документацию досадной помехой в азартной гонке по улочкам города. Свон спрятала руки в рукава белого кашемирового свитера, решив дать себе пятиминутный перерыв. В участке было холодно, в глазах уже двоилось от наползающих друг на друга строчек, а телефон раскалился от звонков.

— Алло? Понго? Кто это? Что? Бабушка Лукас, дайте ему вафельку и он отстанет. Что? Ну, или пинка, пока хозяин не видит. Я не бессердечная! Я просто не люблю, когда меня дергают по пустякам, — со вздохом сообщила Эмма уже замолчавшей трубке.

— Понго — это не пустяк, Свон, это злостный расхититель запасов бабули, — сообщили из-за открывшейся двери, и на пороге возник лучезарно улыбающийся Киллиан.

— Джонс! — рявкнула Эмма, швыряя в пришедшего папкой, — Я вас с Локсли под замок посажу и скажу Реджине, чтобы лишила значка, это ж надо, такой бардак развести в документах! И вообще, что ты здесь делаешь?

Киллиан отложил в сторону пойманную папку и потряс перед носом у Эммы пакетом.

— Я принес тебе обед и обогреватель, тут холодно. А Вейл меня сегодня выписал, как и обещал, я, правда, ручку держать не могу, так как правая рука в гипсе, но с отчетами тебе помогу.

Эмма сдула упавшую на глаза прядь и хмуро воззрилась на Джонса.

— Я думала, ты пойдешь домой, спать….

Киллиан ответил не сразу, исчезнув под столом и пытаясь попасть вилкой обогревателя в розетку.

— Вот, порядок, сейчас будет тепло. Ты знаешь, я в больнице на всю жизнь выспался, открывать бар пока смысла нет, а больничный — это слишком размытое понятие. Никто не будет проверять, где я его провожу, так что, давай, двигайся, буду помогать. И поешь, в конце концов!

— Ты не отстанешь, правда, папочка?

— Ни в коем случае! — подмигнул Джонс, вспрыгивая на стол и вручая Эмме пакет с сэндвичами.

Некоторое время они молча жевали и отбирали друг у друга пончики, после чего Киллиан нахально вытер пальцы недописанным отчетом и метко швырнул в урну скомканные бумажки.

— Я развесил твои вещи сушиться, ты забыла выключить стиральную машинку.

— Ох, блин, прости растяпу.

— Ничего, бывает, так с чего начнем?

Эмма с минуту раздумывала, а после привычно задала в лоб, мучивший ее вопрос.

— Киллиан, я видела фото у тебя на тумбочке….

— Верно, у яхты? Это был самый прекрасный подарок, который я получал в своей жизни.

— Да…. А ее имя, яхты, кто это?

— Любопытство сгубило кошку, Свон, но причин для ревности нет — упрекнул Джонс, — Элис — это моя мать.

Грозовые тучи, еще с полудня стратегически обложившие подступы к Сторибруку, грозили в любую минуту броситься в наступление и разразиться дождем. Ветер вздымал волны и пригибал верхушки ив, росших вдоль линии доков, вода с шумом разбивалась о волнорезы, пена щедро окатывала мокрые деревянные доски. К ночи пророчили шторм, и впервые Эмма была согласна с прогнозом синоптиков.

В доках расставили таблички с предупреждениями, чтобы никто и близко не вздумал подходить к обычно мирному заливу, но разве Свон могли остановить какие-то предостережения? А уж теперь, когда в кобуре покоилось табельное оружие, а на груди красовался значок шерифа, ей и вовсе всё было нипочем.

Эмма любила дикую стихию, бушующие волны, неистовый ветер, пробирающий до костей, тяжелые дождевые капли, с шумом разбивающиеся о доски, стихия никогда не лгала. Дикость и необузданность — этого частенько не хватало в скучной жизни залогового поручителя.

По-хорошему, давно стоило бы укрыться в помещении, завернуться в три одеяла и переждать непогоду там, но Эмма рассудила, что ее продуваемая всеми ветрами красная кожанка видала и не такое, замкнула до утра участок и отправилась проветрить тяжелые мысли, под стать надвигающемуся шторму.

Сапоги ступали по скрипящим доскам, шум ветра перекрикивал липкий комок сомнений, что вопил Эмме возвращаться, но она упорно шла вперед, пригнув голову от бешеных порывов. Редкие лодки рыбаков, с рассветом неизменно выходящих на промысел, болтались как щепки, то и дело грозя развалиться и исчезнуть под водой. Долг шерифа заставил Эмму поближе присмотреться к креплениям и принять для себя некое решение. Конечно, какое ей может быть дело до пьяных вдрызг мужчин, любящих побаловаться рыбкой? С другой стороны, может это их единственный источник дохода, а непогода просто-напросто помешала им позаботиться о лодках? И утром будет поздно. А тут еще рассказ Джонса о своей семье разбередил раны, о существовании которых Свон уже и думать забыла….

Они с Киллианом третий час пытались навести порядок в документации, а на деле — почти разругались. Джонса раздражала привычка Эммы все контролировать, Свон в свою очередь надеялась выставить горе-помощника вон и спокойно довести работу до конца. А потом ее случайная фраза о матери перевернула всё с ног на голову, и обычно отпускающий шуточки по поводу и без бармен стал серьезным и непривычно молчаливым.

— Мои родители жили плохо, постоянно ругались, не имея для этого весомых поводов, как мне тогда казалось. Лиам заканчивал школу, а я был малолетним разбойником, который лишь добавлял седых волос моей матери. Отец пил без продыху, порой у него случались моменты просветления, и тогда он клялся, что исправится, найдет работу, и все такое, а потом он встречал где-то армейских друзей, и канитель начиналась заново. Мать тянула всю семью, стараясь, чтобы мы с Лиамом ни в чем не нуждались. Брат казался мне тогда ужасно взрослым и умным, но я ошибался. Накануне он серьезно повздорил с отцом, когда тот замахнулся на маму. Лиам кричал, что знать не хочет такого, как отец, что заберет меня, мы уедем в Дублин и будем жить по-своему. Мама плакала и просила не дурить, обещала, что они разведутся с папой, лишь бы только Лиам не уезжал из дома да еще в бурю. Ирландия, Свон, суровый край, — Джонс перевел дыхание, не оборачиваясь на молчаливо замершую в нескольких шагах Эмму, и подумал, что ему бы не помешала сейчас сигарета или фляжка рому, но Вейл после сотрясения даже смотреть в сторону выпивки запретил.

Тучи обкладывали небо, тьма подкрадывалась все ближе и ближе. Киллиан скрестил руки на груди, отгораживаясь от мира, и продолжил.

— Мама отчаянно верила в придуманное благополучие нашей семьи, знаешь, сказки со счастливым концом, который заслужили все благонадежные? Да только отец благонадежным перестал быть очень давно! — Бармен сердито стукнул кулаком по столу, обиженно звякнул телефон и съехал на край, — Ему было скучно жить той жизнью, которой жили все в обретшей, наконец, спокойствие Ирландии. Он поехал в Британию искать лучшей жизни, когда Лиаму было едва ли больше пяти лет, а в конечном итоге пошел добровольцем на войну, которую проклятые англосаксы развязали с Аргентиной за Фолклендские острова! Мать продолжала тянуть на себе брата, выплачивать долги, которые успел заиметь отец, отмахиваться от сплетен о том, что у папаши на каждом континенте новая семья, и верить… Мама упорно верила, что все образуется. И да, отец вернулся, несколько лет вел порядочную жизнь, а потом всё дальше и дальше скатывался в выпивку. Мое рождение было еще одной надеждой матери на счастье, на то, что, возможно, ребенок укрепит их брак и все такое. Она отвергала ухаживания нормальных мужиков нашего городка и с упрямством утопающего рисовала свою собственную сказку. И вот Лиам ушел, громко хлопнув дверью, вслед за ним из дома выполз отец, а мы остались. Что я мог тогда понять, Свон? Я едва до дверной ручки доставал…. Мать бродила по дому, держась за сердце, я ревел и просил есть, звал Лиама, а снаружи шумела буря, совсем такая, как сегодня. Я навсегда запомнил ледяной каменный пол под моими драными носками, опрокинутый на пол чайник с кипятком и маму, что упала на пол кухни. Она до последнего шептала мне, что все будет хорошо, что папа вернется….

Киллиан швырнул попавшийся под руку стакан, расплескав по бумагам кофе, но Эмма даже виду не подала, что заметила.

— Мама любила этого кретина, который даже на похороны ее не пришел — пьяный валялся под заборами в компании таких же, как сам! Я проревел до утра, а когда слез уже не осталось, то просто выл в залитое дождем окно, а утром пришел Лиам, вытер мне сопли и отвел к соседке, чтоб накормила. Мы слишком рано повзрослели, Свон, у нас не было выбора. Отчаявшись достучаться до пропившего все отца, соседи обратились в органы опеки, и началась наша гонка от интернатов. Я кусался и лягался, куда мог достать, когда Лиама уводили в одни двери, а меня за шкирку утаскивали во вторые. Брат пытался улыбаться: «Не реви, малой, я за тобой вернусь»…. И всегда возвращался. Он прогуливал занятия, бросил школу, лишь бы суметь остановить мои бесконечные истерики по поводу и без. Мы сбегали, жили под мостами, воровали из забегаловок и путешествовали с дальнобойщиками. Лиам доставал из-за пазухи украденный кусок хлеба и насильно запихивал в меня, а я вытирал вечно сопливый нос и спрашивал, что же дальше? «Я тебя не брошу, пацан, что-то да будет». И так и было. Если кто-то в нашей семье и умел держать слово, то это точно был мой брат. Год мы скитались и прятались, нас ловили, возвращали и мы снова пускались в бега. Копы пытались образумить Лиама, как более старшего и взрослого, говорили, что если себя не жалко, то пусть обо мне подумает, а он отвечал, что именно этим и занимается, и если нас снова разделят, все начнется сначала.

Слова гулко отзывались хорошо знакомой болью в душе Эммы. Насквозь сырые и холодные коридоры интернатов, прикрывающихся гордой иллюзией никогда не существовавшей семьи. Воспитатели, вдалбливающие в головы мораль, которую с наступлением заката тут же разрушат ребята из старших. Семьи, которые обещают сказку, а потом возвращают обратно, как паршивую кошку, и девочку с зелеными глазами, смотрящую вслед машине, что в очередной раз разбила ее мечту о чуде. Эмма слишком хорошо знала, что такое воровать из закусочных, бегать от копов и спать под мостами, чтобы нарушать исповедь Киллиана фальшивыми словами о том, что ей жаль.

И в ее, и в его жизни было достаточно ситуаций, отучивших верить и людям, и их неискренним словам, потому она просто была рядом. Не брала за руку, не заглядывала в потемневшие от гнева и невысказанной печали глаза, не обещала, что все обязательно будет хорошо. Потому что прошлое доказало обратное. Потому что ей, действительно, жаль, и он об этом знает. Она была. Она разделяла его боль и его молчание. А потом пошел дождь, и Эмма насильно вытолкала Киллиана из участка.

— Иди, я сама здесь доделаю. Тебе нужно отдыхать.

— Свон, я….

— Иди, сказала!

— А ты? Ты вернешься….

Нет, не домой. Слишком много и часто жизнь доказывала им, что понятие дома — это нечто размытое и глубоко личное, чтобы так просто им разбрасываться.

— Если не засну на рабочем месте, то да, я вернусь, — натянуто улыбнувшись, пообещала Эмма и закрыла за Джонсом дверь.

И вот теперь она отчаянно боролась с ветром, пожалев несчастные лодки. Сапоги скользили по промокшим насквозь доскам, дождь слепил глаза, соленые брызги летели в лицо, а Эмма с упорством выжившей из ума пыталась дотянуться до швартовочных канатов. Как она будет отвязывать лодки, и главное, чем резать веревки, Свон пока не задумывалась. А лохматые, рваные тучи все стремительнее неслись прочь в сторону города, словно некое сказочное колдовство, готовое вот-вот обрушиться на головы мирных жителей. Сверкала молния, ревели громовые раскаты, буйки то и дело скрывались под водой, и Эмме, наконец, удалось нащупать трос. Веревка резала пальцы, но не поддавалась, значок шерифа, заколка, осколок стекла, на ощупь найденный на досках, тоже делу не помогали. А волны вздымались все выше и выше, на волосах оседала пена, ветер вышвыривал на берег рваные водоросли и ошметки сетей. Свон попыталась выбраться, но нога угодила меж досок и без того усугубив не радужное положение новоявленной спасительницы.

Приказав себе не паниковать и думать быстро, Эмма подергала ногой, но та лишь глубже засела в щели. Отпустить швартовочный трос тоже было нельзя, так как одно неловкое движение — и волны с радостью примут столь бестолковую добычу. Попытавшись сделать вдох, Эмма лишь еще больше наглоталась воды. Отфыркивая и отплевываясь, ей оставалось только крепче цепляться за доски и думать о том, что на крики вряд ли кто прибежит: все порядочные горожане закрылись в домах до лучших времен.

— Свон! Свон, держись, слышишь?!

Не веря своим ушам, Эмма сделала неловкое движение и рухнула животом на пол, выпущенный из рук трос взметнулся под порывами ветра, и лодка с грохотом ударила о сваи.

— Джонс! Джонс, я здесь!

Женщина кашляла и судорожно сглатывала океанские брызги, всматриваясь в темноту. Ей не показалось, нет же! Она точно слышала его голос!

— Держись, Свон, еще чуть-чуть, — напутствовал Джонс, опускаясь рядом и одним движением выламывая расколовшуюся доску, — Идти можешь?

Эмма неуверенно кивнула, вставая на ноги.

— Какого ляда ты здесь делаешь?! — напустился на нее Киллиан, за руку оттаскивая прочь.

— Тоже самое могу спросить и я, — буркнула в ответ Свон, едва поспевая следом.

— А я знал! Знал, что нельзя бросать тебя в участке, и что ты обязательно во что-то вляпаешься!

— Заткнись, Джонс!

— Я спас твою задницу!

— Моя задница справилась бы и без тебя!

Вместо ответа Киллиан резко обернулся и развернул Эмму лицом к себе.

— Не дури, Свон, просто не дури. Я должен был проверить яхту и осмотреть доки. В прошлом месяце наш Лерой чуть не утонул здесь спьяну, но я и представить не мог, что обнаружу на его месте тебя.

Эмма рвано вздохнула и насупилась: он был прав, ей не следовало геройствовать в такую бурю, и вместо благодарности они начали ругаться.

— Прости…. Я пожалела лодки. Я пыталась им помочь и застряла.

— Пойдем уж, героиня, — проворчал Киллиан, вновь продолжая путь и утаскивая за собой шерифа, — Пойдем туда, где тепло, есть еда и пахнет кофе. Ты хромаешь, надо осмотреть твою ногу, а там…. Там разберемся.

Эмма дрожала от холода, пытаясь сильно не стучать зубами о чашку дымящегося горячего шоколада, любезно предложенного Киллианом после того, как она за компанию отвергла добрую порцию рома. Сам же Джонс с видом эксперта осматривал опухшую лодыжку Свон. Он сидел на полу, облокотившись о тумбочку и прихватив с собой мазь от ушибов, противно пахшую перечной мятой, нога Эммы была зафиксирована у него между коленями. Шериф пыталась возражать, когда Киллиан уверенным движением стал втирать мазь в гематому.

— Дай я сама, ну как ты с одной рукой собрался это делать?

— Поверь, крошка, я с одной рукой еще и не то могу, и вообще, пей свое какао молча, мы еще не закончили.

— Я тебе все уже объяснила, — отмахнулась Свон, стараясь не замечать, как он зубами завязывает бинт на лодыжке.

— Нет, Свон не все, — Джонс встал и оседлал стул напротив.

— Что ты хочешь услышать? — вскинулась Эмма.

— Для начала: «Спасибо, Киллиан» было бы неплохо, — ответил бармен, подпирая гипсом подбородок. Он не рассчитывал на диалог с замерзшей и разъяренной, как стая драконов, Эммой, ему просто нравилось ее дразнить.

— Обойдешься, Киллиан, — процедила та.

— Как хочешь, но в следующий раз я тебя спасать не буду, — пожал плечами Джонс.

— Больно надо! Я дождусь твоего выздоровления и уеду отсюда! — ворчала Эмма, пытаясь согреть окоченевшие пальцы.

Киллиан с полминуты сверлил ее задумчивым взглядом, после чего встал и направился к небольшому камину, сложенному в углу комнаты.

— Дырку прожжешь! — крикнула ему вслед Свон. Она и сама не понимала, что на нее нашло, но любая его фраза, пусть даже самая нейтральная, вызывала в ней яростное желание сопротивляться.

— Ты знаешь, Эмма, — медленно начал Киллиан, возясь с дровами, — Я бы мог послать тебя куда подальше и выставить под дождь, но я этого не сделаю.

— А что тебе мешает? Комплекс героя?

— Мне мешает то, что я не такой. Не такой, как те, кто предавал тебя снова и снова. Не такой, как тот урод, разбивший тебе сердце. Не такой, как тот, от которого ты исколесила уже полстраны и все никак не можешь убежать. А знаешь, почему? Потому что ты, Свон, бежишь от себя. И я очень хорошо знаю, что это такое.

— Я тебе уже сто раз говорила….

— Не перебивай, — непреклонно заявил Киллиан, поворошив кочергой в камине и возвращаясь на свой стул, — Я не прошу исповедоваться передо мной, Эмма, я не жду этого. Но я вижу, что творится у тебя внутри. Ты не такая, какой хочешь казаться, ты ершишься и кусаешься, но все лишь потому, что боишься, что тебя опять бросят.

— Опять начнешь говорить про открытые книги? — уже спокойнее ответила Эмма.

Киллиан прикрыл глаза и прислушался к шуму стихии снаружи. В комнате было тихо и пахло сосновой смолой, что стекала в пламя камина. Внутри пахло шоколадом и хотелось сидеть здесь вечно, но искрящее между ними напряжение не давало этого сделать. Пока.

— Глубоко в сердце, Эмма, ты все та же потерянная девочка из интерната, которая смотрит на залитое дождем окно и верит в то, что проснется в другом месте. Потому ты и бежишь, ты боишься, что начнешь привязываться к чему бы то ни было, если останешься. Я хочу узнать тебя, увидеть тебя ту, которую ты прячешь даже от себя. Почему ты вернулась, когда тебе позвонил Вейл?

Эмма не ответила, лишь отставила в сторону остывший шоколад и, хромая, подошла ближе к весело трещавшему огню, сев прямо на пол. Киллиан развернулся к ней лицом, но с места пока не двигался.

— Ты меня зацепил в ту первую ночь. И я сейчас не о сексе, хотя о нем, конечно, тоже, — нервно хихикнула Свон, — Ты держишь бар, в который почти никто не ходит, поешь крутые песни в продымленные и одинокие ночи, отдал мне двухсотку, а Нил запросто сдал бы копам…. Его звали Нил, и я познакомилась с ним, когда мне стукнул двадцать один. Он пел в какой-то группе, я стояла под сценой и слушала с раскрытым ртом — это была та жизнь, о которой я так мечтала. Он увидел меня и после концерта купил мне хот-дог. Смешно, правда? Меня купили за сосиску. Несколько сезонов я гонялась за его группой по Штатам, потом его выгнали даже оттуда, и мы еще сезон колесили на машине просто так. Нил постоянно ввязывался в какие-то авантюрные ситуации, и мы, хохоча, сбегали от копов. Он обещал, что мы осядем где-нибудь, рано или поздно, начнем нормальную жизнь, а потом осекался и говорил, что «нормально» — это жутко скучно. И я ему верила, пока мне не надоело, и я не сбежала в Джерси. Я даже поступила в колледж, на заочное, устроилась официанткой в кафе, и стала учиться как-то жить, пока….

Киллиан, не говоря ни слова, взял с кровати одеяло и опустил его на плечи Эммы.

— Постой, Джонс, — Эмма подняла на него полные растерянности глаза, — Сядь здесь.… Пожалуйста.

— Если не хочешь, можешь не продолжать, — ответил он, усаживаясь рядом.

— Все нормально. Эта история уже не вызывает у меня истерических припадков, значит, иду на поправку, — невесело пошутила Свон, — Все было хорошо, пока в одно прекрасное утро он не объявился на пороге моей съемной квартиры. Нил клялся, что теперь всё будет иначе, что он объехал полстраны, чтобы меня найти, что у нас начнется жизнь, о которой я всегда мечтала. Можно подумать, он хоть что-то знал о тех мечтах! Я готовилась стать юристом, мой руководитель рекомендовал мне работу залоговым поручителем, потому что не дело мне коктейли в кафе разносить. Нил твердил, что это скучно и приглашал уехать вместе с ним. Не знаю почему, но я верила, что он это несерьезно, и что у нас будут нормальные отношения и семья. Знаешь, у меня ведь никогда не было семьи, ни в хорошем ее понимании, ни в плохом. Вот поэтому, наверное, — Эмма осеклась и умолкла.

Джонс слишком хорошо понимал, что она имеет в виду, чтобы комментировать, потому придвинулся ближе и накрыл Эмму сползшим пледом.

— Иди сюда. Согрелась хоть чуть-чуть?

Он знал, что в эти минуты она где-то не здесь, вновь борется с одними ей видимыми демонами и проигрывает. Киллиан обнял Эмму со спины и досадливо поморщился, чувствуя, как ноет под гипсом сломанная кость.

— Я платила по счетам, пекла блинчики по выходным, носилась с работы на работу и дописывала выпускной проект. А Нил пел по барам, приходил под утро, жаловался на скучную жизнь и обещал мне розовые замки. В один прекрасный день я застала его в нашей постели с моей подругой! Был скандал, я швыряла в него вещи, он набил мне синяк под правым глазом, ну и…. Короче, я приказала ему убираться на все четыре стороны. Он так и сделал, вынеся из квартиры все мои сбережения на первый взнос. Я планировала купить свое жилье, осесть в Джерси и все такое. Прошло еще несколько месяцев, я получила, наконец, диплом, и решила окончательно порвать с прошлым. Вся моя жизнь — сплошные штампы, и я знаю, что таких, как я, тысячи тысяч, но, понимаешь, Киллиан….

— Никогда не сравнивай себя с другими, Свон, у каждого из нас свой путь и своя боль, и это не значит, что кому-то менее хреново, чем остальным лишь потому, что нас тысячи. Ты не устала?

— Нет, с тобой тепло, — робко прошептала Эмма, Джонс удовлетворенно улыбнулся ей в макушку.

— И вот, я бросила работу, пошвыряла вещи в две большие коробки и понеслась по Штатам. А Нил.… Знаешь, у него выработалась привычка периодически где-то находить мой номер и звонить среди ночи, хотя я уже сменила несколько сим-карт.

Киллиан не ответил, но Эмма почувствовала, как он напрягся. Свон хлопнула его по руке.

— Ладно, хватит с нас на сегодня депрессии. Сделаешь еще какао?

И в этот миг в доме погас свет, линии электропередач, как и предполагалось, не справились с непогодой.

До рассвета оставалось всего несколько часов. Самое темное и опасное время, как считали его сослуживцы во флоте. Самые любимые его вахтенные часы: собачья вахта. За долгие годы скитаний он привык к одиночеству, а серые предутренние минуты лишь усиливали острое чувство ностальгии по той жизни, которой не суждено было сбыться.

Выработанная за годы привычка так и не отучила Киллиана от ранних подъемов, потому-то он и держал бар открытым всю ночь — не из-за того, что шел на поводу у ищущих забытья в бутылке, а из-за того, что ему тоже частенько не спалось. Но в городе и за его пределами бушевало ненастье, свет то гас, то зажигался вновь, и кто-то должен был караулить пламя в камине. Киллиан, как неприкаянный, бродил по дому, Эмма ворочалась в спальне наверху, а до рассвета по-прежнему оставалось всего несколько часов.

Джонс выглянул в окно и оперся ладонями о подоконник: в мыслях, как и в погоде, царил кавардак, и ни о каком прояснении не могло быть и речи. Киллиан думал об Эмме, своей жизни и о том, что делать дальше, это было странно, и к чему обманывать себя, весьма непривычно.

После трагедии на флоте, унесшей жизнь его брата и едва не стоившей ему его собственной, Киллиан как-то выработал в себе привычку плыть по течению и не оглядываться ни на прошлое, ни на будущее. Рассвет, две чашки кофе, наспех перехваченный бутерброд, работа в участке, ночь в баре, где можно не играть роль психолога с его напускным участием, и просто наливать выпивку тем, кто ее хотел, а после провести остаток ночи на яхте и снова встретить рассвет.

От чего трагедия так и не смогла его отучить, так это от любви к морю. Лиам, помнится, шутил, что Киллиан — ребенок русалки, по забавному стечению обстоятельств подброшенный под порог людям. Море не лгало и не лукавило, в два счета отсеивая неугодных и оставляя истинных. Единственное, что еще оставалось настоящим, в полной фальши жизни Джонса.

Волны бились о борт яхты, вдалеке светил маяк, разрывая кромешную темень, а в городе мирно спали люди, которым никогда не понять, что такое настоящая стихия. Киллиан понимал, потому стоял на мостике, пил кофе с ромом и чувствовал себя капитаном, которым ему не суждено было стать.

Как ни старалась Реджина, как ни усердствовал Робин, Джонс понимал, что хоть они и были единственной семьей, людьми, заставившими его снова жить, он давно уже забыл, как это делается. Киллиан был и останется чужим хоть в этом городе, хоть в Нью-Йорке, хоть в Ираке. Да он и не стремился навязываться, привыкнув плыть по течению, пока в его жизнь так внезапно не ворвалась эта неистовая женщина с зелеными глазами.

«Имя дает ненужную надежду, Джонс», и да, как ни пытался он разыгрывать перед Эммой психолога, глубоко в сердце он был с ней солидарен. Были в жизни Киллиана и подружки на одну ночь, когда на утро не вспомнить ни лица, ни голоса. Были друзья, которые бросали, как паршивую собаку. Были недели и месяцы на яхте, когда, в конце концов, в каюте появлялась Реджина, давала пару пощечин, потому что имела на это право, следом за ней являлся Робин, за шкирку вытаскивал его с яхты и заново заставлял жить. А еще был бар — тихая гавань в мутных водах его существования, и была гитара, и были песни. И несколько часов до рассвета.

И вот теперь в спальне наверху спала Эмма, завернувшись во все одеяла, которые он только смог отыскать, а он сидел на кухне, босой и растрепанный, и топил растерянность в чашке чая. Свон огрызалась и ругалась, как пьяный боцман, когда дела шли не по ее, ночевала в участке, пытаясь привести в порядок документы, одним словом заставляла заткнуться Лероя, с которым порой даже сам Киллиан не справлялся, а после пила какао с корицей и ела черничный кекс, принесенный Джонсом из закусочной. Слишком похожи. Слишком чужие для всех. И слишком одинокие даже наедине с собой.

Киллиан был не готов вывалить на нее всю дрянь, что годами копилась в его жизни, но и отпустить Эмму так просто тоже не собирался. Она сумела заставить его думать о настоящем, вспомнить, что такое заботиться о ком-то и почувствовать, как это, когда заботятся о тебе. Пусть ненароком, пусть почти случайно, но она готовила ему тосты, сделав вид, что не успела доесть собственный бутерброд за завтраком, выпихивала его из участка спать, внимательно читала рецепт, когда в его виски вбивался раскаленный гвоздь мигреней, и, конечно, отнимала фляжку, чтобы допить остатки рома самой.

Медленно и неуверенно, они учились друг у друга жить.

А та ночь пока была единственной между ними. Им нужно было нечто большее, чем секс, потому они не спешили.

Киллиан вспомнил недавние события, когда Эмма чуть не утонула в доках. Он тащил ее почти силой, не разбирая дороги и поскальзываясь в грязи, а внутри клокотала ярость и страх.

— Ты хоть понимаешь, ненормальная, что могло случиться?

— А что бы случилось?

— Тебя бы смыло ко всем чертям! И никто бы даже тела не нашел! Нашлась героиня!

— Никто бы не расстроился, так что, ничего страшного, мистер Джонс.

Они еще пробовали препираться по дороге в его квартиру, но фраза, сказанная Эммой, жгла мысли изнутри. Слишком хорошо Киллиан знал, что это такое. И окажись он тогда на ее месте, тоже ринулся бы спасать лодки, хотя в морском деле был куда опытнее и осмотрительнее нее.

И вот он торчал на кухне, думая, что делать дальше, а перед ним лежал телефон, в котором светилось километровой длины сообщение от сестры матери — тетки Джесс, той самой, что когда-то сумела вырвать их с братом из лап системы и оформить опеку. Каждый год накануне Рождества Киллиан неизменно навещал ее в Бостоне, но в этот раз она жаловалась, что плохо себя чувствует и просила приехать пораньше. В другое время Джонс, не раздумывая, сорвался бы с места, но сейчас его останавливала Эмма, ее необжитость в городе, да и просто нежелание исчезать с рассветом. А еще бар, яхта, друзья…. Джонс усмехнулся, он стал забывать, что это такое.

Наверху завозилась Эмма, опрокинула табуретку, шумно завозмущалась, пару раз окликнула его и прошлепала, наконец, в кухню, как в детстве волоча за собой одеяла.

— Все в порядке? — поприветствовал, не оборачиваясь, Киллиан.

— Если не считать того, что в доме собачий холод, а ты сидишь здесь в одних пижамных штанах, то да.

— Я привык.

Эмма тяжело вздохнула и набросила на него одеяло.

— Не спится, полуночник?

— Да так, привык нести собачью вахту, вот все никак не отучусь. Кофе будешь?

Эмма кивнула и, махнув на него рукой, поставила на плиту сверкающую джезву.

— Свет, как я вижу, так и не дали.

— Нет…. Сейчас, дай мне минуту, и я разберусь с камином, — повинился Джонс.

— Все нормально. Рассказывай, давай.

Свон с видом эксперта помешивала ложечкой кофе, и Киллиан вдруг подумал, что так и должно пахнуть в доме.

— Нечего рассказывать. Демонам из прошлого плевать, какое сейчас время суток, Свон.

— Ага, скажи мне об этом. Но что-то еще случилось.

— Почему?

— Ты чешешь затылок, значит, нервничаешь. Так, что?

— Мне надо будет уехать на несколько дней, и я не хочу, чтобы ты думала, что я сбегаю, Свон. У меня тетка в Бостоне, надо навестить ее перед Рождеством, помочь утеплить двери на зиму, дров нарубить, да и просто побыть рядом. Я бы мог взять тебя с собой, если хочешь….

Эмма сделала предупреждающий жест и всучила ему чашку.

— Киллиан, мне давно уже не десять лет, и я справлюсь без няньки. К тому же, и за баром, и за участком, и за Реджиной должен кто-то присмотреть.

— То есть, ты остаешься?

— Ну, как видишь, с хромой ногой и без налички, мне абсолютно некуда идти, — улыбнулась Эмма, усаживаясь рядом.

— Я тебя обязательно с ней познакомлю, вы друг другу понравитесь!

— Только предупреди, как надумаешь, чтобы я знала, во что ввязываюсь.

— Обязательно! — пообещал Джонс, вставая, — Пойдем, разожжем камин?

С залива дул пронизывающий до костей ветер, обещая скорые снегопады. Жители города готовились к холодам, утепляя двери и заколачивая окна, рубили дрова, чтобы протянуть пару-тройку дней, когда непогода заблокирует их в собственных домах. Лихачи спешно меняли шины, а шериф готовилась откапывать идиотов-любителей летней резины. Зима в этом году приближалась со стремительной неизбежностью, и мысли о Рождестве пока отодвинулись в дальний ящик, уступив место заботам более прозаичным.

Эмма захлопнула папку, вытерла пыльные ладони о не слишком уступающие им по чистоте джинсы, и перевела взгляд на зарешеченное окно участка. Ветер вихрями закручивал пыль и сухие листья, переворачивал вывески кафе, заставлял прохожих идти наперекор непогоде и сыпать ругательствами похлеще городских пьянчужек.

Эмма пощелкала тумблерами кофеварки, что Киллиан притащил, видимо, прямиком из прошлого века, и забросила ноги на стол. К списку ее нескончаемых проблем добавлялась еще одна в лице, гипсе и непристойных предложениях Джонса.

Уже почти три недели они ютились под одной крышей и не сказать, что такое соседство удручало Свон. Дни она проводила либо работая в участке, либо гоняясь за нарушителями почти впавшего в летаргический сон Сторибрука, а ночью падала лицом в диван, чтобы в восемь утра вскочить от проспавшего свою миссию будильника и с проклятьями заметаться по дому.

Порой она влетала в ванную, завернутая в одно лишь полотенце, отпихивала в сторону бреющегося Киллиана и принималась чистить зубы, чтобы после ответить ему должным образом, отплевывая пену и воду. А после, глубоким вечером, он точно так же прогонял ее из душа, потому что опаздывал в собственный бар.

Иногда она дремала на диване, забросив ноги на Киллиана и прося его оставить свои комментарии касательно явно проигрывающей бейсбольной команды при себе. Он швырял в ответ подушкой, она опрокидывала его пиво, начиналась потасовка, Эмма проигрывала и после засыпала, прижатая к его груди здоровой рукой.

Свон не знала, нравится ли ей такое соседство, но блинчики по воскресеньям, когда Киллиан открывал в себе талант кулинара, гремя сковородой на кухне, а после приносил завтрак к дивану, отбирая у спящей мертвым сном Эммы одеяло, ей нравились. А вот его неизменные бесстыдные комментарии заставляли закатывать глаза и швырять первым, попавшимся под руку, предметом.

Нет, монашкой Свон не была, но и обычно под первых встречных не ложилась. Тогда оба изрядно надрались, пытаясь сбежать от прошлого, и исповедоваться перед ним еще раз Эмма попросту была не готова. Она многого не знала о Киллиане, но и он так же предусмотрительно молчал. И вот теперь Джонс огорошил ее новостью о скором отъезде, и Эмма пока не разобралась, что делать с этим знанием. Попросить у Реджины аванс и съехать к бабушке?

Свон нехотя поднялась на ноги, накинула на плечи неизменную кожанку — не слишком подходящий наряд для здешней погоды, и вышла из участка. Надо проветрить мысли, размять ноги и проверить доки. О том, чем закончилась ее прошлая геройская вылазка, Эмма старалась не думать.

Туманная серость сгущалась над взбушевавшимся океаном. Скоро первые заморозки, и бирюзовая вода, на которую так любят смотреть любители романтики в октябре, станет мутной и колючей. Свет маяка с трудом прорывался сквозь плотный кокон тумана, но Эмма знала, что надо успеть до наступления сумерек. Сапоги оставляли грязные разводы на мокрых досках, вода приближалась к критической отметке, любезно обозначенной на сваях, лодки кто-то предусмотрительный вытащил на берег, отнимая шерифу лишней работы. Свон удовлетворенно усмехнулась и облокотилась о давно некрашеные перила. Идти обратно не хотелось, а свежий воздух еще никому не мешал.

В голове роились тяжелые мысли, в груди росла неуверенность. Она обещала остаться до Рождества, но что потом? Куда ей ехать в зиму? Где еще искать себя? И когда закончится эта бесконечная гонка?

— Твой комплекс героя, Свон, однажды тебя угробит, — весело прозвучало над ухом.

— Обязательно, но сразу после тебя, — отозвалась Эмма, оборачиваясь.

К ней вновь неслышно подкрался Киллиан, чего сразу и не скажешь, если присмотреться к его огромным сапогам. Он самоуверенно улыбался и держал в руках два стаканчика на вынос с чем-то дымящимся внутри.

— Ждешь кого-то? — спросила Свон, кивая на напитки.

— А как же! Одного неуловимого шерифа, которого опять потянуло на подвиги.

— Никуда меня не потянуло….

— Теряешь квалификацию, значит, — пожурил Джонс и всучил Эмме нечто, что оказалось горячим шоколадом с корицей.

— Шоколад? Ты серьезно?

— А что? Рома нам хватает и в баре, а это в такую погоду самое оно. Я проверял яхту и уже знал, что найду тебя здесь.

— Почему ты не в баре?

— Я сегодня не работаю, надо собираться в дорогу. Робин поведет, потому как я пока не в кондиции, а Реджина обещала присмотреть за тобой.

— Джонс, сколько раз тебе говорить, что я чертов шериф этого города, а не годовалый сосунок! — вскинулась Эмма, синие глаза Киллиана потемнели.

— Эмма….

— Что «Эмма»? Я и так засиделась на месте! Сегодня соберу коробки и съеду к бабушке.

— Свон, ну чего ты кипишуешь? — Джонс попытался взять ее за руку, но Эмма сердито вырвалась.

— Я не кипишую, это у тебя паранойя! Да, я сплю на твоем диване, но только потому, что ты указал меня своим контактным лицом и я не могу оставлять тебя, однорукого, без присмотра! Что не мешает гоняться за тобой по Сторибруку, когда ты в очередной раз что-то проверяешь, и у кого тут комплексы?

— Да что ты говоришь! — начал терять терпение Джонс, — Тогда я не знаю, какой диагноз у тебя! Ты то шляешься по заброшенным сараям в поисках портовых грузчиков, которые проспятся и сами домой приползут, то до ночи в грозу не вылазишь из участка, а потом садишься за руль, то выпиваешь полбутылки рома и уползаешь спать, посылая меня в ответ на все расспросы!

— Вот и не расспрашивай!

Между ними повисла тишина, нарушаемая лишь порывами ветра и прихлебыванием какао. Киллиан виновато сопел, понимая, что напрасно сорвался. Он уже начал разбираться в том, что такое Эмма, сам через подобное прошел, но беда в том, что его шрамы уже застарели, в то время как ее едва затянулись, и одно неосторожное движение, и все начнется заново.

— Свон, я….

— Заткнись, Джонс. Просто заткнись.

— Эмма, пожалуйста. Я не прошу прыгать ко мне койку, я прошу не уезжать. Ты нужна и дому, и бару, и мне не так паскудно, когда ты ворочаешься внизу на диване.

— Ты завтра уезжаешь.

— Все равно.

Киллиан подошел ближе и обнял Эмму со спины. Он имел в виду гораздо большее, чем просто брошенный дом, но еще слишком рано настаивать и требовать. Бостон, праздники, а там будет видно. Ну, куда ей ехать зимой? Да и Редж вполне довольна новым шерифом. И Робин оказался прав: такому, как Джонс, место в море, на худой конец в баре, но никак не в участке.

— Пойдем отсюда? — спросил Киллиан, увлекая Эмму за собой.

Сумерки стремительно упали на доки, и пошел первый в этом году снег. Свон заворожено подняла взгляд к небу и кивнула скорее собственным мыслям, чем на самом деле расслышав вопрос Джонса.

Семьдесят два часа тридцать минут пятьдесят четыре секунды. Эмма бурчала, переворачивала отчеты, размазывала по бумаге потекшую ручку, сбрасывала и надевала обратно куртку, качалась на стуле, упала и ударилась затылком о стену, грозила невидимому собеседнику и проверяла дисплей телефона. Она боялась признаться самой себе. Она не привыкла разбрасываться чувствами и признаниями.

Первый день без Киллиана прошел на удивление легко. Джонс уехал с рассветом, прихватив с собой термос и пакет с копченой курицей. Реджина долго смотрела вслед черному Мерседесу и просила Робина держать ее в курсе всех событий. Эмма пространно пожелала гладкой дороги и уползла в дом, зевая во весь рот. Ей хотелось так же, как Редж, теребить лацканы пальто, украдкой вытирать слезы и шептать, абсолютно никого не стесняясь, что «не привыкла жить без тебя». Эмма привыкла. Слишком давно привыкла.

Потом была работа, застрявший в заборе Понго, обворованный холодильник госпожи Лукас и охочий до лазаньи неизвестный воришка. Была рутина, погасший во всем городе свет и разрядившийся телефон. Холодный дом, абсолютное неумение справиться с камином и любимая фляжка с ромом, как спасение от всех бед.

Стиральная машинка что-то довольно ворчала в темноту посеревшей кухни, на столе горела керосиновая лампа, найденная в завалах древнего чулана, а Эмма отбрехивалась от завсегдатаев бара, непреклонно выпихивая их вон.

— Бар закрыт, когда же до вас дойдет? Джонс уехал.

— А зачем нам Джонс, красотка? Ты тоже сгодишься.

— Ты знаешь, приятель, я думаю, незабываемая ночь в полицейском участке всяко лучше бара. Так как?

И охочих до выпивки тут же сдувало ветром, а Свон оставалась глазеть в темноту и ждать, пока выстирается белье. Лучше бы она заночевала в участке!

Несколько раз звонила Реджина и настойчиво предлагала прийти к ней домой: посплетничать, посумерничать, поесть яблочного пирога. Эмма вежливо, но непреклонно отнекивалась. Не хотелось злоупотреблять гостеприимством госпожи мэра, не хотелось слушать, как она разговаривает по телефону с Робином и просит беречь себя, не хотелось бросать дом.

Киллиана не было, но он был везде. Сполз с дивана, да так и лежал на полу выданный им плед. Упала со стены картина, которую Эмме ни за что было не повесить без помощи долговязого бармена. Закончились запасы дров, и топор так и тосковал в углу. Мигал сообщениями экран мобильного, Свон поджимала губы и хмурилась, не зная, что ответить: «Сижу, смотрю в пустоту?». Глупо. Да и не привыкла она, чтобы кто-то столь настойчиво выражал свою заботу.

Чувства Эммы пребывали в полнейшем раздрае. Когда она бежала из Джерси, то не задумывалась над тем, куда деваться дальше. За долгие годы жизни потерянной девочкой из бесконечных приютов, Свон примирилась с мыслью, что в жизни приходится рассчитывать только на себя. Никто не придет, не поможет и не вытрет сопливый нос. Разве что Нил, пожалуй, подарил ей некоторое чувство защищенности, нужности, чтобы после швырнуть ее в лапы вездесущих копов и смыться с поличным. Эмма покачала головой: эти воспоминания меньше всего были нужны ей в такой час. И такой холод.

Именно компания копов и вправила Эмме мозги тогда, когда единственным, чего ей по-настоящему хотелось, было бежать без оглядки, воя от ужаса и отчаяния. Пожилой капитан полиции посоветовал Эмме не дурить, выбросить из головы всяких кретинов, вроде Нила, и идти учиться. Не детским домом единым, как говорится, не вся система прогнила насквозь. Свон советовали идти в полицейскую академию и пробивать свой путь наверх, чтобы после сажать за решетку мерзавцев, но Эмма любила правоведение больше, чем криминальную хронику, потому сдав экзамены и получив неплохие результаты, решила стать залоговым поручителем. И так же ловить за шиворот ускользающих кретинов, только более изощренными способами.

А потом в ее жизни и на ее пороге вновь возник Нил. Он клялся в честных намерениях и валялся в ногах Эммы. Говорил, что все понял, что криминальное прошлое осталось за бортом, он одумался, закончил какой-то колледж, и все теперь будет по-другому. И Свон купилась, вновь впустив его в свою жизнь и в свое сердце. Она сутками пропадала на работе, стремясь совместить учебу на последнем курсе и работу, приносящую неплохие деньги. Она училась готовить, стирать, убирать и быть кем-то большим, чем наивной девочкой в больших черных очках, когда-то запомнившейся Нилу. А Нил… Нил лежал на диване, пел по барам, иногда приносил домой шоколадки и обещал. Он плел такие сказки, что впору не петь, а заделаться писателем и сшибать гонорары на бестселлерах, Эмма же, за годы скитаний и приютов одуревшая от одиночества, верила и прощала. Ей хотелось быть нужной, он пользовался ее наивностью. Пока в один прекрасный день Свон не вернулась домой после проваленного дела и не обнаружила в своей квартире одни лишь пустые коробки, украденные сбережения и звенящую тишину. А в тот же вечер тест на беременность показал две полоски.

Эмма сидела за заваленным бумагами столом и смотрела в пустоту перед собой. Меньше всего ей сейчас хотелось находиться в этом месте и этом городе. Первой мыслью было выхватить из ящика термос, покидать в сумку бутерброды и умчаться, куда глаза глядят, однако здравый смысл пересилил внезапный порыв.

Незваный и тем более нежеланный гость нахально встал в дверном проеме и, похоже, уходить не собирался. Эмма машинально проверила пистолет в кобуре и значок шерифа на поясе и встала из-за стола.

— Зачем ты пришел и как ты меня нашел?

— Свон, так ты встречаешь дорогого гостя? — ухмыльнулся пришедший и сделал первый шаг.

Эмма предусмотрительно вскинула руку.

— Стой там, где стоишь.

— А не то, что? Позовешь на помощь мамочку? Ах, да, забыл, у тебя же и мамочки никогда не было!

Шериф пропустила комментарий мимо ушей и облокотилась плечом о дверной косяк.

— Что тебе нужно, Кэссиди?

— Если я скажу, что соскучился и хочу поговорить?

— А я не хочу с тобой разговаривать, проваливай!

— Я так не думаю. Мелани рассказала мне то, что ты от меня скрывала, вернее, кого, так что, Свон, тебе лучше меня послушать.

— Убирайся, Нил, просто убирайся. Ты уже достаточно натворил и в моей жизни, и в своей собственной. Я не хочу тебя видеть.

Вместо ответа Кэссиди отпихнул Эмму в сторону и прошел в комнату, где взгромоздился на стол шерифа, разбросав по полу бумаги.

— Вижу, Свон, ты сильно не горевала. Нашла себе работу, по подворотням не скитаешься…

— Подворотен мне хватило с тобой!

— Как долго ты собиралась скрывать от меня ребенка?

— Что, Мелани утаила от тебя подробности? — начала закипать Эмма, — А что ж так? Ты оказался плохим любовником, и она бросила тебя через три ночи, вывалив перед этим все подробности того гнилья, в котором я по твоей милости оказалась? Уходи отсюда, Нил! Как ты вообще здесь оказался?

— Маячок под капотом, дорогая, ты забыла о моем воровском прошлом?

— Полагаю, сэр, вы просто мечтаете вновь оказаться за решеткой, — прозвучало от дверей, — Что ж, могу вам в этом поспособствовать.

Эмма обернулась и смогла, наконец, вздохнуть: в участок вошла Реджина с большим пакетом еды и немедля направилась к ним.

— И что ты можешь мне сделать? Да еще и с таким пузом? — нагло ответил Нил.

— Еще один подобный выпад в мой адрес, сэр, и вы со свистом вылетите из города либо же влетите за решетку, в этом Эмма вам с радостью поможет.

— Да кто ты такая?

— Реджина Локсли, мэр Сторибрука, к вашим услугам. А теперь, будьте любезны, избавьте нас от своего присутствия.

* * *

Энтузиазма у Нила поубавилось, когда он удосужился, наконец, расслышать титул Реджины и рассмотреть значок шерифа. Выплюнув на прощанье очередную гадость, он прошел мимо женщин и вышел в темноту, пообещав непременно вернуться и выяснить все подробности. Эмма устало опустилась на стул, чувствуя, как на плечи давит весь груз мира. Реджина пощелкала кнопками, попеременно включая обогреватель и кофеварку, достала из сейфа две припрятанные чашки и выставила на стол принесенный яблочный пирог.

— Вижу, я как раз вовремя.

— Ты даже не представляешь, насколько!

— Эм, на тебе лица нет. Это тот кретин, от которого ты бежала?

— Он самый, — выдохнула Эмма и уронила лицо в ладони, — Не знаю, как, но нам просто необходимо выставить его из Сторибрука!

— Об этом не переживай, дождемся мужчин и все будет хорошо.

— Нет-нет! — вскинулась Свон, — Нельзя, он слишком опасен! Ты не знаешь Нила!

— Эмма, успокойся, послушай меня, — Реджина обошла стол и вручила Эмме чашку кофе, — Он ничего не сможет тебе сделать, обещаю. Ты шериф, не забывай, я мэр, и я повидала в жизни кретинов, куда больших, чем этот Нил.

— Но он…

— Если боишься, что он опять явится в участок, то можешь пока пожить у меня, я как раз шла предложить тебе это.

— Ты серьезно? — Эмма удивленно посмотрела на Реджину.

— Более чем. Дом у нас большой, мне одной скучно да и потом, скоро Рождество, поможешь убрать все и приготовить.

— Но тебе в твоем положении…

— Мисс Свон, я тебе еще раз повторяю: я беременная, а не больная, к тому же, квохтать надо мной — это забота Робина, но мы, сильные женщины, ему об этом не скажем. Вставай, пойдем отсюда.

— Сейчас, допью кофе.

— Сколько ты с ним прожила?

— Всю свою юность и еще два прошедших года, — Эмма стукнула кулаком по столу, — Он приобрел привычку исчезать и появляться в моей жизни, когда ему вздумается. У Нила есть одно условное, но ему это не мешает влипать в передряги, подделывать документы, взламывать сейфы, грабить магазины и находить меня везде, где бы я ни была.

— Ничего, на сей раз он попал по адресу, — хищно улыбнулась Реджина, — А вот еще мужчины вернутся…

— Нет, Редж, не говори Киллиану! — отчаянно попросила Эмма, вцепившись Реджине в руку. В ответ женщина лишь кивнула.

— Чего ты боишься?

— Я… Я была беременна от Нила. И потеряла своего ребенка.

Киллиан отложил в сторону ворох ветоши, которым последние несколько часов затыкал все щели, которые только смог отыскать, в доме любимой тетки Джесс. Несколько лет подряд Джонс упорно пытался убедить родственницу переехать к нему в Сторибрук, но та отнекивалась, мотивируя тем, что: «Ты молодой, сынок, тебе работа нужна, семья, куда я свои старые кости повезу? Лучше ты ко мне приезжай. Почаще». И Киллиан ворчал, закатывал глаза, ругался, но повиновался, в глубине души понимая, что ни за что не сможет позволить тете Джесс видеть, как он топит собственную жизнь в депрессии и роме.

Робин чем-то гремел в сарае и Джонс был почти рад, что сослуживца и друга нет сейчас поблизости, потому как его осторожные расспросы сбивали с толку, Локсли, как и всегда, видел побратима насквозь.

Миля пролетала за милей, метель, начавшаяся сразу, как мужчины отъехали от Сторибрука, лишь усиливалась, и ни дворники, ни шины уже не справлялись со своей задачей. Робин задумчиво смотрел на трассу, видя одному ему известные картины, Киллиан пытался дремать, но разнывшаяся на такую дурную погоду рука и тяжелые мысли не давали ему так просто отключиться. Он не был суеверным, а годы, проведенные на службе, и вовсе отучили его выискивать странные знаки и совпадения, но сердце грызла неясная тревога за Эмму, словно бы, она отчаянно хотела, но боялась озвучить свою просьбу остаться, а сам Джонс не решился спросить. Что такое пара-тройка дней? Он обещал быть дома к Рождеству. Но по радио играла одноименная песня, а на душе спокойнее не становилось.

Робин повернул направо и сбавил скорость, выравнивая нервно вихляющую машину, после чего приглушил звук приемника и потряс Киллиана за плечо.

— Не спи, замерзнешь.

— Да ну тебя, мы ж в машине!

— Значит, я замерзну. Со скуки. А вообще, Джонс, я серьезно, присматривал бы ты за дорогой. Трасса скверная, метель, а меня просто вырубает от усталости.

— Мы же всего несколько часов проехали, — недоуменно пробормотал Киллиан.

— На погоду ноют старые раны. А я контуженный, ты помнишь…

— Держись, Роб, без тебя мне не справиться, — совсем как годы назад попросил Джонс. Робин бросил на друга хмурый взгляд и покрепче вцепился в руль.

— Что ты решил?

— По поводу чего?

— По поводу Эммы. Я тебя давно таким не видел, очень давно.

— Это каким же? — хмыкнул Джонс, чувствуя, как к щекам приливает кровь.

— Одухотворенным, что ли. Не знаю. Ты улыбаться начал, шутить, хотя, если честно, у тебя скверное чувство юмора. И ты страшно рад, что тебе не надо работать в участке.

— Все слишком сложно, Роб, слишком сложно. И Эмма убежит от меня без оглядки, если я ей расскажу некоторые вещи из моего прошлого.

— А ты пробовал? Она — нормальная девка, тем более, примчалась к тебе, когда ты руку сломал. И вы похожи, это даже Реджина заметила.

— Я не могу злоупотреблять ее человечностью, Робин. И мои демоны — это ситуация пострашнее перелома.

— Как знать, Киллиан, как знать. Эмма тоже не выглядит комнатным растением. Попытайся, хотя бы.

— Я не хочу ее отпускать, — чуть слышно произнес Джонс.

* * *

А в это самое время Эмма сидела, кутаясь в банный халат Реджины строгого бордового оттенка, выданный, как временная одежда, и пыталась совладать с мыслями. Сама Реджина хозяйственно крутилась у плиты, доваривая куриный бульон. На подоконнике горела небольшая керосиновая лампа, — частая гостья дома мэра во время перебоев с электрикой, и свет ее разгонял сгрудившиеся по углам тени. Тени прошлого, от которого не убежать, как ни пытайся. Прошлого, которое не отпустить мановением руки, потому что оно всегда незримо таится поблизости. В шуме осенних листьев, в корке, что покрыла лужи в первые недели декабря, в елке с разноцветными шарами, к которым никогда не прикоснется детская рука, и кошмарах, что продолжают преследовать ночами со рвением гончих, почуявших след.

Реджина налила в миску супа, плеснула в бокал щедрую порцию рома для Эммы и яблочный чай для себя, и устроилась напротив.

— Рассказывай давай. В таком состоянии я тебя не оставлю.

— Может, я, просто, спать пойду? — попыталась отшутиться Эмма.

— Ну да, обязательно. У тебя зуб на зуб не попадает, и это не от холода. Поверь моему опыту.

— Это откуда же? — удивленно изогнула бровь Эмма.

— Знаешь, что такое посттравматический синдром? А у меня двое его носителей. Не смотри, что мне тридцать пять лет, я видела жизнь, мисс Свон, и я знаю, когда человека реально что-то тревожит.

Эмма прижала ладони к пузатой зеленой чашке с бульоном и закрыла глаза, собираясь с духом.

— Я встретила Нила, когда мне едва исполнился двадцать один. Я все детство скиталась по приютам, сбегала, меня возвращали, я снова сбегала и так продолжалось до бесконечности. Пару раз меня пытались удочерить приличные с виду семьи, и мне хорошо жилось вместе с ними до тех пор, пока у них не появлялись собственные дети и меня не возвращали обратно, как… Как наскучившее домашнее животное, что ли. Я, знаешь ли, шутила, что у меня призвание такое — дарить людям их счастливую сказку, но самой в ней не участвовать. Я смирилась и снова пустилась в бега. Там я познакомилась с такой же оторвой, как была сама. Ее звали Мелани, и она была моим единственным другом. Мы даже сделали парные татуировки, видишь, у меня лютик на запястье? И все было хорошо, пока я не застала ее в одной постели с Нилом. Моей постели. В один вечер я лишилась и друга, и любимого. Ты можешь сказать, что он законченный кретин, но я любила его. Нил говорил, что я особенная, что я заслуживаю счастья, он обещал, что не бросит, и я верила. Он воровал по супермаркетам еду и всякие мелочи, вроде этой подвески с лебедем, а мне тогда казалось, что это и есть моя сказка. Мне едва перевалило за двадцать, Редж, все мои мозги съели гормоны. Но даже тогда я понимала, что скитаясь от штата к штату и скрываясь от копов, мы долго не протянем, и надо получать образование, искать работу и все прилагающееся. Нил думал иначе, ему нравилась жизнь, свободная от предрассудков и правил, а как я поняла через семь лет, и свободная от ответственности так же. Он был бродячим музыкантом и какое-то время его занятие, действительно, приносило доход, пока его за руку чуть не поймала полиция. Это и стало переломной точкой моей юности. Я пошла учиться, стала залоговым поручителем, арендовала квартиру, словом, наладила собственную жизнь без всяких идиотов. А потом он возник на моем пороге, и все началось заново. Я работала и училась, он продолжал пропадать по барам и обещать мне розовые замки. Я любила его. Не знаю, может, просто, боялась остаться одна, но я верила ему, пока в один прекрасный вечер не увидела их с Мелани. Я кричала на всю улицу и вышвыривала его вещи из окна, я таскала за волосы саму Мелани и убила бы их обоих, если бы не последние месяцы в колледже и хороший, уже на тот момент, заработок. Я выставила их вон и единственным, чего мне по-настоящему хотелось, было вытравить эту проклятую татуировку. Меня опять вышвырнули вон, как паршивую кошку, и именно тогда, когда я почти поверила в то, что заслуживаю свою сказку.

Реджина слушала, не перебивая, справедливо рассудив, что набившие оскомину фразы, вроде: «Эмма, мне так жаль», не помогут, а лишь усугубят и без того скверную ситуацию, потому лишь плеснула в стакан еще рому и веско откомментировала.

— Но в бары тебя тянет по-прежнему.

— Да, как видишь, — осушив бокал парой глотков, хохотнула Свон.

— Киллиан не такой. Он, возможно, не самый правильный и дисциплинированный и порой мне хочется его прибить, но он порядочный человек, Эм.

— Так вот, после того, как я несколько дней провела в пустой и темной квартире, в одно прекрасное утро я чуть не упала в обморок от накатившей тошноты и головокружения. Я думала, что что-то не то съела и что, вообще-то, давно пора нормально поесть, но в ящике нашелся тест на беременность, а несоответствия в графике добавили последнее звено в паззл. Я поняла, что беременна от кретина. Нил был далеко, моя зарплата позволяла вырастить ребенка в одиночку, и малыш не был виноват в том, что его папа, попросту, оказался козлом. Я решила его сохранить. Я… — голос Эммы сорвался, в глазах блеснули злые и отчаянные слезы, — Я всего лишь хотела любить кого-то. Кого-то, кто любил бы меня. Первые месяцы прошли относительно спокойно, но когда я была на третьем месяце, в мою квартиру заявилась пьяная Мелани, начала с порога орать какой-то бред, что Нил попал в аварию, что это все из-за меня, и все такое. Она прыгала на меня с кулаками, я выставила ее вон, но все прошедшие события вспомнились с новой силой, я до глубокой ночи проплакала в ванной на полу, а на рассвете обнаружила, что лежу в луже крови. Я потеряла его, Редж. Мой собственный ребенок не захотел со мной оставаться, и мое собственное тело его не приняло, не защитило, а все из-за Нила.

Эмма резким движением размазала по щекам слезы и без спросу налила себе рома. Реджина вздохнула и, пересев ближе, взяла Свон за руку.

— Тебе нужно отдохнуть, Эмма. Принять ванну, выпить какао, ты, кажется, любишь, и пойти спать. Ты больше не та детдомовская девочка, которую никто не хотел, и здесь у тебя есть друзья. Обещаю. И Киллиан.

— Зачем я ему такая, если даже мой собственный ребенок меня оставил? — шмыгнула носом уже захмелевшая Эмма. Реджина не ответила, лишь крепче прижала ее к себе.

— Пойдем, я покажу тебе, как набрать ванну.

* * *

Когда дверь ванной комнаты захлопнулась за Эммой, Реджина убрала со стола посуду и набрала номер Робина.

Эмма вновь бродила меж доков, — действие, уже вошедшее у нее в привычку с того момента, как Киллиан уехал из Сторибрука. Сегодня выходной, участок переживет как-нибудь пару-другую часов без ее участия, посему, можно позволить себе улизнуть из-под бдительного ока Реджины, сославшись на незаконченный квартальный отчет.

Нет, Эмме нравилось жить в доме мэра, нравились яблочные пироги, которые Реджина мечтала научить ее готовить, нравились посиделки у камина, как правило, затягивающиеся до глубокой ночи, и просто общество человека, который так искренне предложил свою дружбу, что Свон не посмела отказаться.

Долгие годы одиночества отучили ее от попыток доверять кому бы то ни было, кроме себя, но и Реджина, и Робин составляли исключение из всех мыслимых правил. Властная женщина, скрывавшая в сердце груз прошлой жизни, и простоватый, но верный и искренний мужчина в рубашке канадского лесоруба — они были странной, на первый взгляд, парой, ставшей для жителей городка образчиком семейной жизни.

Реджина осторожными расспросами и участливыми словами выясняла все, что тревожило нуждающихся в ее помощи и немедля ее, помощь, осуществляла, а Робин был залогом спокойствия и благополучия Сторибрука. Киллиан выглядел в их компании аутсайдером, что случайно забрел на огонек, но впоследствии не устоял перед пирогом и остался на ночь.

Так же, как и сама Свон, Джонс нуждался в собственной тихой гавани, в месте, куда не долетало крепкое словцо Робина и нотации Реджины, в месте, где он чувствовал себя самим собой, а не парнем без роду-племени, носящим за поясом значок помощника шерифа. Его место было в сторибрукской гавани, в машинном отделении яхты, на палубе у штурвала, когда ветер швыряет в лицо соленые брызги, когда волны с ревом разбиваются о берег, и можно быть единым со стихией — единственной вещью в мире, которой еще можно довериться.

Эмма неспешно брела вдоль причала и слушала, как кричат в вышине наглые чайки. Мысли роились в голове, а она все никак не могла взять в толк, что же ее тревожит. Сторибрук без Киллиана казался безжизненным, так же, как и бар и пустующая над ним квартирка. Не было его шуточек с подтекстом, не было забытых на журнальном столике пивных банок, не было едких комментариев, касающихся его любимой бейсбольной команды, проигравшей первенство штата с оглушительным счетом, и не было пожеланий доброй ночи. Не было блинчиков по утрам. Эмма тщетно одергивала себя. Она вновь во что-то ввязывалась, но ей это нравилось. Нравилось засыпать под его храп и просыпаться под звук шкворчащих на сковороде блинчиков, о том же, что ждет их дальше, Эмма предпочитала не задумываться. С ним ей было спокойно, а за годы своей дерьмовой жизни Свон давно уже забыла о том, что такое спокойствие.

Вот потому она стояла сейчас перед покачивающейся на волнах яхтой и смотрела, как тучи скрывают от нее линию горизонта. Эмма спрашивала себя, скучал ли Киллиан по морю, по буйству стихий и по своей команде? Много вещей она о нем еще не знала, но у нее не было права вмешиваться в его жизнь.

Солнце клонилось к закату, обещали затяжные снегопады, к вечеру стало ощутимо подмерзать, и Эмма впервые пожалела, что не послушалась Реджину и не сменила неизменную красную кожанку на что-то более подходящее. Надо было возвращаться, но в доме мэра будет шумно и участливо, как бывает всегда, а Эмме вдруг отчаянно захотелось тишины и того хрупкого ощущения уюта, что она чувствовала лишь в квартире над баром.

Досадливо вздохнув, Свон направилась к выходу из доков, чтобы нос к носу столкнуться с ошивающимся там Кэссиди.

— Я, кажется, приказала тебе убираться ко всем чертям, Нил!

— С каких это пор я спрашиваю твоего разрешения, дорогая?

— С тех самых, как я порвала с тобой.

— Ты меня недооцениваешь, Эм, всегда недооценивала. Я всегда и везде тебя найду, где бы ты ни была.

— Тоже мне, Прекрасный принц нашелся! Дай пройти!

— Нет, крошка, ты пойдешь со мной.

Не успела Эмма сориентироваться, как Нил схватил ее за запястье и дернул на себя, она поскользнулась, но удержалась на ногах. Свободной рукой Эмма толкнула Кэссиди в грудь.

— Пусти меня, придурок!

Но Нил, как водится, оказался сильнее. Он попытался схватить Свон за вторую руку, но Эмма, будучи не в силах дотянуться до кобуры, просто его укусила. Кэссиди наотмашь ударил ее по щеке, и в этот самый момент Свон выхватила пистолет.

— Либо ты проваливаешь, либо я тащу тебя в участок.

— Тебе нечего мне предъявить.

— Как это «нечего»? А нападение на шерифа?

— А полномочия у тебя уже есть? — усмехнулся Кэссиди и стремительно зашагал прочь.

Эмма сокрушенно покачала головой, стараясь не думать, что скажет ей Реджина, заметив синяк под глазом.

* * *

Киллиан бродил по кухне, как загнанный в угол зверь, сжимал и разжимал кулаки и все никак не мог совладать с собой. Робин стоял в дверном проеме, скрестив руки на груди, и наблюдал за метаниями друга.

— Поехали домой или как?

— Не знаю…

— Киллиан, что тебя гложет?

— А нужен ли я там, Роб? — покачал голой Джонс, продолжая нарезать круги.

— А ты как думаешь? После того, что рассказала нам Редж, я бы уже мчался в Сторибрук.

— Я и помчусь, и прикончу ублюдка, и пусть меня посадят. Но Эмма его любит, понимаешь? Они много лет были вместе, люди расстаются, такое случается, но он нашел ее, вдруг, он не такой мерзавец, как расписала Реджина?

— По-моему, ты просто боишься.

— Чего боюсь?

— Да того, что уже весь город видит, как вы сохнете друг по другу, кроме вас, дураков!

— Брось, Роб.

— Джонс, я знаю тебя лучше, чем ты можешь себе представить. И я знаю этот взгляд потерянного мальчишки. Решись, наконец, открыться ей. Тем более, сейчас маячит такой шанс!

— А если она его любит?

— Но примчалась-то она обратно из-за тебя, не из-за него. И полстраны исколесила тоже не от счастья.

— Думаешь? — Киллиан нервно почесал за ухом и вспрыгнул на столешницу.

— Уверен! Иди, отпрашивайся у тетки, мы, вроде, уже все по дому доделали.

* * *

Эмма задумчиво брела к парковочному месту, где ее дожидался желтый «жук». В виски билась приближающаяся мигрень и неясная тревога. Нил, вероятнее всего, опять связался с нечестными делами и уверовал в собственную безнаказанность. Как бы ни было противно, но он был прав — Эмме пока нечего ему предъявить, тем более, когда она всего лишь исполняет обязанности шерифа. К тому же, ей ужасно не хотелось, чтобы Нил столкнулся с Киллианом, кто знает, какая еще дурь придет в больную голову Кэссиди? К чему лишний раз подвергать опасности людей, ставших Эмме близкими?

Осмотрев машину со всех сторон, Эмма пришла к выводу, что маячок под капотом — это блеф, придуманный Нилом, но тогда, каким же образом ему удалось ее отыскать? И как сделать так, чтобы он оказался за пределами ее досягаемости, и, желательно, как можно быстрее?

Свон задумчиво потеребила свисающую с шеи подвеску, в который раз задавшись вопросом, зачем она продолжает ее носить, и развернулась от машины. К ней, насколько позволял поздний срок беременности, спешила Реджина.

— Эмма Свон, потрудись объяснить, какого черта ты не отвечаешь на мои звонки?

Эмма почувствовала себя школьницей, врасплох застигнутой директором. Похлопав по карманам джинсов, Свон поняла, что окончательно пропала.

— Телефон остался в участке.

— Просто прекрасно справляетесь со своими обязанностями, госпожа шериф, — продолжала отчитывать Реджина, но тут в городе зажглись фонари, и Эмме волей-неволей пришлось выйти на свет, — Бог мой, Эмма, это что такое?

— Я была в доках, проверяла яхты и лодки, и на выходе на меня напал Нил.

— Мерзавец за решеткой, я надеюсь?

— Редж, я всего лишь исполняю обязанности шерифа. У меня нет полномочий.

Но Реджина ее уже не слушала, привычно схватив на руку и утаскивая прочь с парковки.

— Хочешь ты или нет, но я тебя из дому больше не выпущу.

* * *

Через час Робин и Киллиан уже мчались по направлению к Сторибруку, напрочь игнорируя мрачные прогнозы синоптиков об ухудшении погоды и затяжных снегопадах.

Снег, горстями сыпавшийся с неба, спиралью закручивался к низу и яростно налетал на ветровое стекло автомобиля. Робин невозмутимо всматривался вперед, прислушиваясь к сердитому шуму двигателя и скрипу дворников. Киллиан спокойствия побратима не разделял, он и раньше не отличался особой покладистостью, а после того, что поведала Реджина, и вовсе был готов сорваться с места и помчаться в Сторибрук пешком.

— Проклятье! Да черт бы побрал эти снегопады! — вскрикнул Джонс и ударил гипсом по приборной панели. Робин выровнял машину, которую то и дело заносило на опасной трассе, и искоса посмотрел на друга.

— Тихо ты, тачку разворотишь.

— А и разворочу, она все равно моя, — отмахнулся тот.

— Не дури, лейтенант, это сейчас не поможет.

В ответ Киллиан лишь поморщился, — вновь всплывшее через столько лет армейское звание означало лишь одно: Робин и сам был на грани. Джонс не винил сослуживца, он прекрасно понимал тревогу Локсли за жену, стремление скорее попасть в город и убедиться в том, что там всё в порядке, но ни погода, ни машина, выжимающая из себя все, что только возможно при столь скверном снегопаде, уверенности мужчинам не прибавляли.

— Скажешь, я истеричная дамочка? — чуть успокоившись, спросил Киллиан.

— Я бы тебе врезал, чтобы ты панику на корабле почем зря не поднимал, но у меня руки заняты, а Эмма не обрадуется твоему второму гипсу.

— Можешь мне врезать, как только мы доберемся до города.

— Конечно, бесполезно обвинять тебя в том, что ты не послушал тетку и не остался на денек?

— Она меня благословила, — с плохо скрываемой радостью заявил Киллиан.

— И ты, естественно, думаешь, что Эмма примет тебя с распростертыми объятьями, когда ты, вонючий и небритый, объявишься на пороге? — поддразнил Локсли, свободной рукой регулируя датчик отопления, — Ну и холод!

— Я и небритый вполне себе красавчик, — нервно хохотнул Джонс, понимая, что их разговор с Робином — это слабая попытка развеять тревогу, — А если серьезно, Роб, то я готов сразу лететь в участок за наручниками и ловить этого кретина, и мне плевать, что скажет Эмма, я ему ни на йоту не позволю к ней приближаться!

— Хотел бы я посмотреть, как ты будешь за ним гоняться, в гипсе.

— Ну, я же думаю, что ты мне поможешь?

— Джонс, я тебе вторую руку сломаю, клянусь.

— Становись в очередь. Эмма первая, — лучезарно улыбнулся Киллиан.

— Скажи честно, чем она тебя так задела? Я понимаю, блондинка, и спереди, и сзади, опять же, — Робин выразительно очертил в воздухе хорошо угадываемые формы, за что получил тычок в плечо, — Но все-таки?

Джонс с минуту молчал, словно бы подбирая слова, после чего уставился в окно, где сплошной стеной шел снег.

— В ту ночь в баре, когда мы оба плохо соображали, что происходит, я швырнул свою жизнь ей под ноги, и она единственная не побоялась изгваздаться в грязи. Она ее подняла, понимаешь, и вручила мне. И я поверил, что не так безнадежен. Она была обычной пьяной девчонкой, и мой долг бармена и мужчины твердил о ней позаботиться, и я сейчас не о том, о чем ты подумал, но что-то мне подсказывало, что ей тоже есть, чего стыдиться. И я был прав! Слишком похожи, как сказала бы твоя жена. Нас свели случайные обстоятельства и глупо было бы этим не воспользоваться.

До Сторибрука оставалось около пяти миль, когда Киллиан рассерженно швырнул мобильный телефон за заднее сиденье и вновь ударил кулаком по панели.

— Связь пропала!

— Есть новости похуже, — задумчиво пробормотал Робин, продолжая выжимать педаль акселератора, — Мы застряли.

* * *

Эмма рассеянно повертела в руках давно разрядившийся телефон и отбросила его в сторону — с каждым часом ситуация становилась все напряженнее. Снегопад, щедро напророченный синоптиками, лишь усиливался, заметая все подъезды к городу, линии электропередач предсказуемо не справились с нагрузкой и отключились, оставив горожан проклинать непогоду. Реджина то и дело бормотала в телефонную трубку успокаивающие слова, в которые не верил никто, в том числе, и она сама. Эмма моталась по скользким дорогам городка, вызволяя из снежного плена незадачливых автолюбителей и попросту застрявших в сугробах бедняг. Телефон молчал, и это было странно.

За три недели отсутствия Киллиана Эмма уже настолько привыкла к его бессмысленным смс, что теперь чувствовала себя обездоленной. Реджина почему-то отводила взгляд и каждый час сверялась со временем. Свон пока решила не усердствовать в расспросах, успеют еще, раз уж они застряли посреди снегопада. Но сначала надо заехать в бар, проверить, как там дела, взять пару лишних одеял, запасной генератор и смену белья.

Эмма вырулила на ровную трассу, проверила связку ключей в кармане и осторожно поехала к виднеющемуся впереди зданию. Когда ей было слегка за двадцать и она носилась по свету, как сбившееся с пути привидение, Нил говорил, что дом — это то место, по которому начинаешь скучать, покинув его даже на короткий срок. Эмма не скучала по бару: вечно полный уставших работяг или несчастных влюбленных, ищущих проблем, он плохо ассоциировался с домом, но ей, действительно, недоставало песен Киллиана, доносящихся со сцены, его уморительных историй о постоянных клиентах, неприличных шуток, и того, как она всегда дожидалась его после смены. Не хватало его визитов в участок, когда они пили кофе «на вынос» и пытались составить один на двоих протокол, не хватало семейных обедов у Реджины, когда блюдами можно было накормить целый полк, и не хватало того ощущения спокойствия, которого никогда не было в жизни Эммы.

Киллиана не было дома около трех недель, а бар казался осиротевшим ребенком, смотрящим вслед уезжающей машине, в которой увозили твоего лучшего друга, не тебя.

Эмма вздохнула и поднялась наверх, стараясь лишний раз не смотреть по сторонам. Скоро, уже скоро. Не может же он сидеть в Джерси до весны? Но эти снегопады не добавляли оптимизма. Эмма побросала в раскрытую сумку пижаму, несколько свитеров, пару футболок, шерстяные носки для Реджины, которые сама связала, дожидаясь Киллиана со смены, чем заслужила сотню-другую ехидных комментариев с его стороны, и два теплых одеяла. Пора ехать. В такую погоду надо держаться вместе.

Эмма не спрашивала себя, куда ей деваться потом. Сторибрук оказался не самым плохим вариантом, у нее была крыша над головой, шерифу полагалось хорошее жалованье, здесь, кажется, можно расчитывать на дружбу и преданность окружавших ее людей, но внезапное появление Нила чуть не перечеркнуло жирной линией все ее надежды на будущее.

Первой реакцией Эммы было бежать из Сторибрука без оглядки. Единственное, что у нее всегда получалось лучше всего. Хватать сумку, запихивать в нее всю свою жизнь, и бежать, сжигая мосты; жить на два доллара в день, искать работу, снимать квартиру на отшибе, начинать заново, и снова бежать. Однако эта внезапно возникшая привязанность удерживала ее от побега, хоть в глубине души не хотелось подставлять под удар ставших близкими людей, Эмма не знала, что взбредет в голову Нилу. Реджина пыталась читать нотации, но Эмма не слушала, разрываясь между желанием уйти и желанием остаться.

Ее нерешительность развеяли снегопады, подставив под сомнение саму возможность передвижения.

В последний раз окинув помещение внимательным взглядом, Эмма захлопнула дверь, сунула в карман ключи и по пути к своему «жуку» заметила атомобиль Нила, петляющий меж заносов.

* * *

Реджина невозмутимо нарезала кубиками картошку. Эмма мерила шагами кухню, то и дело нервно поглядывая в окно.

— Свон, принеси пользу и порежь лук, — не выдержала в конце концов Реджина и подвинула Эмме наполненную водой миску.

— Вот что мне с ним делать, скажи? Как он меня выследил?

— С чего ты взяла, что он следил?

— Потому что он непременно меня находит и сказал, что маячок под капотом, но я обшарила всю машину вдоль и поперек и ничего не нашла.

— Значит, маячок не там. Вряд ли он блефовал, — задумалась Реджина, помешивая жарившийся для супа бекон, — Он хочет тебя вернуть, это ясно, но это так же дает нам отличный повод арестовать его за преследование.

— Всё так, Редж, но я не хочу заработать второй фонарь под глаз, когда буду за ним гоняться. Да прекрати ты все время смотреть на часы! И так ясно, что снег по расписанию не закончится, — не выдержала Эмма. События последней недели окончательно сказались на ее нервах. Реджина помрачнела.

— Эм, я не хотела тебе говорить, потому что знала, что ты меня загрызешь, но я рассказала парням обо всем, что у нас произошло. Они едут домой.

— Тогда почему ты все время смотришь на часы?

— Потому что ни Робин, ни Киллиан не отвечают на мои звонки, а выехали они еще утром! — призналась, наконец, Реджина и сердито швырнула в сторону половник.

— Так, спокойно, Роб меня убьет, если с тобой что-то случится, так что хоть ты не паникуй. Как ты сама всегда говоришь: наши парни еще и не из таких ситуаций выбирались.

Реджина нервно засмеялась.

— То есть, ты не будешь меня убивать?

— Я думаю, мы потом разберемся, — пробормотала Эмма, вертя в пальцах кулон.

— Кулон же, Эмма! Как мы сразу не догадались? — вдруг воскликнула Реджина.

— А что с ним?

— Ты сама говорила, что тебе подарил его Нил, и на нем висели ключи от «жука», а потом ты сделала из брелка подвеску. Так вот, твой бывший находил тебя по кулону, а не по маячку в машине! Ты же никогда с ним не расстаешься!

Эмма внимательно осмотрела украшение, насколько того позволял тусклый свет керосиновой лампы, после чего решительно взглянула на Реджину.

— Ты не обидишься, если я брошу это в твой камин?

* * *

— До заката два часа, — сообщил Робин, падая на заднее сиденье и отхлебывая из термоса почти остывший кофе. Мужчины проехали уже три с половиной мили, останавливаясь каждые два метра, откапывая и подталкивая машину. Киллиан сидел за рулем, пытаясь отъехать назад и с большего разгона взять снежный барьер. Он с каждой минутой оттачивал навыки экстремального вождения одной рукой.

— Кровь с носа, но мы должны успеть домой до темноты.

— Если опять не застрянем, — отмахнулся Робин.

— Поведешь, а я пойду откапывать.

— Куда ты с гипсом пойдешь?

— А что прикажешь делать? Ночевать среди трассы? Тем более, это опять из-за меня!

— Джонс, ну при чем тут ты? Я сам вызвался помочь!

— Да, мой брат тоже хотел помочь, ты разве не знаешь?

— Так, лейтенант, газуй давай, отставить разговоры! — огрызнулся Робин, наблюдая, как машина постепенно вырывается из снежного заноса.

* * *

Эмма тревожно всматривалась в приближающиеся сумерки, в то время как Реджина заканчивала готовку.

— Они вернутся, Эмма, обязательно вернутся!

— Подождем еще полчаса, и я пойду тормошить Лероя.

— И чем он поможет?

— Он — ничем, а вот его трактор — очень даже! Я поеду с ним, я так не могу…

— Как «так»?

— По собственной нерешительности потерять вас и…всё, — пробормотала Эмма, не решаясь произнести имя Киллиана вслух.

Реджина лишь понимающе кивнула головой.

Умостившись на двух больничных стульях и поджав под себя ноги, Эмма пыталась сосредоточиться на событиях минувшего вечера, но мысли сбивались, голова раскалывалась и волнение всё никак не давало ей прийти в себя.

Когда она толкала вечно не соображающего Лероя и умоляла его завести трактор, то упорно верила, что застрявшие где-то на трассе мужчины — это плод ее воспаленного воображения, подкрепленного волнениями Реджины. Эмма даже не злилась на подругу, да, она могла уже назвать ее своей подругой, за то, что та всё разболтала мужу и Киллиану. Реджину можно было понять — никому не понравится, когда по оставшемуся без защиты городу разгуливает чей-то одержимый бывший. Но с другой стороны, Эмме тяжело было привыкнуть к столь неделикатному встреванию в ее собственную жизнь. Обычно мало кто заботился о ее состоянии, в глаза высказывая всё, что думали, и указывая перстом на дверь. Здесь всё было иначе. Быть может, Реджина действовала прежде всего в интересах города, перестраховываясь от «пришельца», а, возможно, и правда переживала. Эмма со вздохом уставилась в светло голубую стену, словно та знала ответ.

Сложно научиться доверять людям, когда они, люди, только и делают, что доказывают тебе противоположное.

Сторибрук заметало снегом, совсем скоро горожане окажутся попросту заблокированными в собственном городе, прогнозы синоптиков не радовали, и Эмма, вздрогнув, поняла, что опоздай они с Лероем всего на час, ее мысли были бы сейчас заняты отнюдь не поисками собственного утраченного доверия.

Лерой ругался на весь свет, Эмма дрожала от холода в тракторе, отопление не справлялось, а снег все шел, образовывая на трассе ледяную корку и затрудняя и без того не самое легкое продвижение.

— Слушай, сестра, ты, конечно, сейчас, вроде как, власть, но что, если ты просто зря кипишуешь?

— Смотри лучше на дорогу, — отмахнулась Эмма.

— Нет, я понимаю, тебя мэрша наша выгнала шерифов искать, но ты же тоже власть!

— Лерой, у тебя дефицит общения? — серьезно спросила Эмма, — Я знаю одно средство.

— С левой в челюсть? — усмехнулся тот, видимо, такие угрозы ему слышать было не в новинку, — Но трактор сама поведешь.

— Лучше, — шериф загадочно посмотрела на своего нынешнего напарника. Он был еще совсем не старым мужчиной лет сорока, умел обращаться с любой колесной техникой, за что получал неплохую зарплату, имел собственный дом, и даже, если Эмма правильно помнила рассказ Киллиана, свою моторную лодку. Его бы побрить и переодеть… Свон слишком хорошо знала этот затравленный волчий взгляд, когда боишься открываться людям лишь потому, что не хочешь, чтобы тебя вновь ранили. Но медсестра из городской больницы думала иначе, то и дело передавая Лерою пирожки с тыквой.

— Слушай, это не мое дело, конечно, но как ты сам сказал: я сейчас представитель власти, так вот, как власть я тебе говорю: пригласи Агнесс на кофе, она на тебя давно поглядывает, пирожками кормит.

В ответ Лерой аж рот раскрыл от смущения.

— Да ну, сестра, ты что? Агнесс — медсестра, всегда такая красивая, аккуратная! На кой я ей нужен? Чурбан!

— А ты попробуй, скоро Рождество, мечты сбываются, — улыбнулась Эмма.

В ответ он лишь покачал головой, бурча себе под нос: «Это ж надо, шериф», «нет, оно, конечно, так». Но его загоревшийся взгляд сказал Эмме гораздо больше.

Сама же Свон внимательно рассматривала заваленную снегом трассу, пытаясь уловить хоть малейшее присутствие Киллиана и Робина. О том, что сейчас переживает оставшаяся в городе Реджина, Эмма даже задуматься боялась.

Свет автомобильных фар отчаянно вспарывал сгрудившуюся на трассе темень. Снежный вихрь стремительно заметал всё вокруг, образовывая на шинах и на стеклах непробиваемую наледь. Киллиан удивленно заглянул в опустевший термос и с сожалением сунул его под сиденье. Робин с шумом опустился рядом и почесал нос заснеженной перчаткой.

— Не хочется нудеть, но мы влипли, приятель, — начал сослуживец, включая подогрев сидений и прислушиваясь к скрипу дворников по стеклу.

— Ты констатируешь факт, Роб, что делать будем?

— Ну, сдаваться пока рано, и еще только вечер, до ночи время есть, — Локсли почесал в затылке, — У нас осталось что-нибудь пожрать?

— Я сам сейчас бы слона съел, но даже кофе закончился, — покачал головой Киллиан, — Так, что?

— А что, связи нет, еды нет, до города около полутора миль, будем копать и ехать, пока станет бензина.

— А потом? — вздохнул Джонс, поднимаясь с места, — Давай лопату, я тебя подменю.

— А потом пойдем пешком, может, найдется кто-то, кто вытащит нас из этой дыры. И вообще, ты чего скис, старина?

— Дерьмовая ситуация, — Киллиан покрепче перехватил лопату и принялся расчищать наледь.

— Согласен, но мы и не из таких выгребались.

— Ты знаешь, Роб, — не поднимая головы пробурчал Джонс, — Хочется хоть раз выплыть на берег как люди, а не выгребаться из компостной ямы, как мы!

— Я смотрю, злость придала тебе сил, мой однорукий брат, — ободряюще крикнул Робин и добавил, — Интересно, как там наши девочки?

— Злость, майор, это единственное, что толкало меня вперед все эти годы.

— И ты считаешь, что это нормально?

Но Киллиан сделал вид, что не расслышал. Конечно, друг был прав, но старые шрамы всё так же болят на погоду, и ничего с этим не поделаешь.

* * *

Эмма вглядывалась в темень, вспарываемую тусклым светом фар: половину стекла перекрывала снегоуборочная лопата, вторая его половина утопала в ночи. Связь по-прежнему отсутствовала. Сердце ее было не на месте: как там Реджина? Как Сторибрук без света? А что, если они тоже застрянут? И где же Робин и Киллиан?

Свон пока не задумывалась, что скажет ему при встрече, главным было найти их и вернуть домой. Вот так быстро город стал для нее родным, она и не заметила.

— Видишь что-то, Лерой?

— Плохи дела, сестра, наметает и наметает, даже трактору не сладко, что говорить о шерифах?

— Так, даже не смей, слышишь?! — раздраженно начала Эмма.

— Ты чего, сестра, замерзла?

Но в ответ Эмма схватила Лероя за руку и скомандовала:

— Тормози! Я их вижу!

Едва дождавшись, пока трактор сбавит скорость, Эмма спрыгнула на землю и понеслась к машине. Стекла и двери той были закрыты, а фары едва мигали тусклым светом, больше утешая, чем давая хоть какую-то пользу.

Эмма схватилась за ручку и начала ее теребить, но дверь не поддавалась, сзади подошел Лерой с канатом для машины и ломиком.

— Что, шериф, будем ломать?

Но тут стекло опустилось, и на свет появилась взлохмаченная голова Джонса.

— Свон!

* * *

И вот теперь, скрючившись в три погибели на неудобных стульях, Эмма пыталась осознать все произошедшее. Увидев Киллиана, она, словно, впала в ступор, став раздавать команды Лерою и сидящему за рулем Робину. Один лишь взгляд на приборную панель их авто сказал ей, что бензина в баке оставалось совсем мало, и они успели как раз вовремя. Словом, привычная рутина обремененного заботами о городе шерифа. Джонс прятал разочарование за привычными для него шутками, а Эмма с досадой понимала, что сердце велело ей поступить иначе. Она, попросту, побоялась показать ему свои чувства, как и всегда.

Через два часа все прибыли в город, Робин сразу помчался к жене, которая не слыша никаких возражений, тут же загнала мужчин в душ, а после — за стол, а Эмма устало упала на пол у камина. Кажется, в темноте она даже задремала, потому что внезапное появление Киллиана, одетого в одно лишь полотенце, ее напугало. Он опустился на пол рядом с ней и уставился в пламя.

— А я думал, что ты присоединишься ко мне в душе, — начал Джонс, прикрывая за шутливыми намеками возрастающее волнение.

Эмма нервно поерзала, после чего подтянула колени к подбородку, закрываясь от всего мира в знакомом с детства жесте.

— Ты знаешь, у моей первой приемной семьи была собака, золотистый ретривер Гринч. Он был моим лучшим подарком на Рождество. Мне было три года, ему — два, и мы всё время проводили вместе, он катал меня на санках, мы играли в прятки, словом, ты понимаешь. Родители были вечно заняты, мама работала и скрывала под одеждой большой живот. Незадолго до Рождества они решили вернуть меня обратно, так как у них должен был появиться свой ребенок, а со мной была та еще морока, — Свон криво усмехнулась, — Гринч бежал за машиной опеки из последних сил, я силилась открыть дверь, чтобы он запрыгнул, но не смогла.... С тех пор Рождество всегда ассоциируется у меня с разлукой и с тем единственным, кто меня любил.

В ответ Киллиан молча притянул Эмму к себе и прошептал ей в волосы:

— Но сегодня ты успела, Свон.

Их умиротворяющую тишину нарушил ворвавшийся в гостиную Робин.

— Вставайте, Реджина рожает!

— Кофе, Свон? — улыбаясь во все зубы предложил Киллиан и плюхнулся рядом.

— Не «Старбакс», конечно, но сойдет, — пробурчала Эмма и широко зевнула.

— Простого «спасибо» вполне бы хватило, душа моя. Ничего, вот снегопад закончится, и мы съездим в Нью-Йорк.

— Что-то не припоминаю, чтобы мы туда собирались, — Свон отхлебнула из стаканчика, обожглась и сердито зашипела.

— Сама же сказала: «Старбакс», — передернул плечами Джонс, — Впрочем, наш ресторанчик в гавани тоже подойдет.

— То есть, ты приглашаешь меня на свидание? — по-прежнему не унималась злая и невыспавшаяся Эмма.

— Я подумал, мы могли бы попытаться…

— Что, если я не хочу?

— Не хочешь или боишься?

— Помнишь, что я говорила тебе про психотерапевта, Джонс?

— А ты попробуй, лесс, тебе понравится.

— Попробовать что?

— Знаешь, такую интересную штуку, называется доверие! — с этими словами Киллиан от души потянулся и встал. Эмма вскинулась ему вслед.

— Куда ты? Не смей уходить от меня!

— Вот, я знал, что ты не посмеешь отказать такому красавчику. Так что, пей свой кофе, душа моя, я вернусь.

И он, конечно же, ушел проведать Робина, а Эмма осталась глотать остывший кофе и собственную досаду. Когда уже им обоим надоест эта глупая игра?

* * *

Робин нервно бродил по коридору и глотал кофе стакан за стаканом, не чувствуя ни вкуса, ни запаха, ясное дело — не каждый день любимая жена готова подарить этому миру первенца. И хотя прогнозы врачей всегда были положительными, бывалый вояка и повидавший эту жизнь с изнанки храбрец, не находил себе места. Киллиан возник в коридоре, как верная и так необходимая ему поддержка, друг, что был рядом все эти годы и будет еще.

— Ты как?

— Курить хочу, — пожаловался Робин.

— Пойдешь? У меня есть. А я пока покараулю.

— Ну да, чтобы меня не только Вейл прибил, но и Эмма оштрафовала, скажешь тоже, курить в больничном крыле!

— То есть, ты официально причислил Эмму к шерифам?

— Брось, Киллиан, я же вижу, как ты сам рад избавиться от значка, тем более, она неплохо справляется. Вы поговорили?

— Поговорили бы, если бы ты нам все не обломал пару часов назад, — беззлобно проворчал Киллиан, — Присядем?

— Ну, извини, вот будет у тебя жена рожать, я на тебя посмотрю.

— Да уж, если Эмма так и будет себя дальше вести, я, скорее, в Санту поверю.

— Всё так плохо?

— Не знаю, Роб, она как моллюск, чуть что — прячется в свою раковину. До моего отъезда мы хотя бы общались нормально, а теперь она сразу на дыбы встает.

— Надо прикрутить хвост ее бывшему, вот, что я скажу.

— Я этим и собираюсь заняться, поможешь?

— Обижаешь!

С полчаса мужчины обсуждали вырисовывающийся план того, что делать с Нилом, а после дверь родильного зала открылась, вышел улыбающийся Вейл, прилетела на звук Эмма, и всем сразу стало не до преступлений и наказаний.

— Поздравляю, мистер Локсли, у вас мальчик!

— Генри… — срывающимся голосом прошептал Робин, — Наш Генри родился! Можно мне к жене?

* * *

Эмма, зевая во весь рот, осторожно рулила по заметенным снегом тропинкам. Пройдет еще несколько часов, она растолкает работяг, назначит Лероя главным, и ездить по городу станет легче. После необходимо убедиться, что все живы, и никто не застрял на трассе. Надо проверить, как дела с генератором, и убедить миссис Лукас, что ее стратегические запасы лазаньи не пострадают, но сначала Эмме нужно домой к мэру — ее, как самую выспавшуюся, подрядили за одеждой для Генри и Реджины, личными вещами, и прочим, что обозначил в длинном списке Вейл. Оказавшейся без электричества больнице, пусть и снабженной генераторами, пришлось тяжелее всех.

Как бы там ни было, Свон отчаянно завидовала тем, кто сейчас видел последние предрассветные сны в заметенном снегом городе. Киллиан и Робин клятвенно убедили ее в том, что участок они возьмут на себя, после чего исчезли в неизвестном направлении.

Всё случилось слишком внезапно: не успела Эмма прийти в себя после счастливого спасения Киллиана, как он предлагает ей свидание. И да, он вновь оказался прав: она боялась. Боялась стать той брошенной девочкой, которой была всегда, боялась открыться, боялась Нила, боялась его слов, врезавшихся в память: «Ты всегда будешь сиротой».

Эмма боялась за Киллиана, он не заслужил такой жизни, не заслужил ее вечных ночных кошмаров: «не появится ли Кэссиди», и не заслужил ее упрямства и скрытности. Теперь, когда всё хорошо с Реджиной, можно собрать вещи и вновь бежать, не разбирая дороги.

Свон судорожно вздохнула: в этот раз ей страшно не хотелось уезжать, а вчерашний вечер у камина, рядом с Киллианом, мог бы стать началом чего-то большего, если бы не проклятый Нил, который не отступится от своего! Стремительно рассовывая вещи для малыша и Реджины по отделам дорожной сумки, Эмма твердо решила поговорить с Киллианом, быть может, он сумеет ее понять? И увести Нила за собой, подальше отсюда и от тех, кому Эмме так хотелось доверять.

* * *

Киллиан отхлебнул кофе и припарковался напротив собственного бара, Робин похлопал его по плечу:

— Ну что, готов?

— Готов, конечно, я пока плохо себе представляю, где мы будем искать этого негодяя, но надо перестраховаться и взять оружие и наручники.

— Пойдем, тогда.

Войдя в бар, Джонс отправил Робина наверх за наручниками, а сам решил проверить кухню, что-то не давало ему покоя, не так был заперт замок, не так расставлены стулья, а многолетнее чутье лишь подтверждало опасения. О том, что он, безоружный и в гипсе, будет делать в гипотетическим грабителем, Киллиан решил сообразить по ходу дела. Робин быстрым шагом пошел по лестнице, Джонс вошел в кухню и замер на пороге, заметив незваного гостя, скрючившегося на полу. Повсюду были разбросаны пустые пивные банки, валялась початая бутылка виски, посреди стола стояла разорванная коробка с остатками пиццы и витал неповторимый аромат перегара.

— Вижу, приятель, ты неплохо устроился, — поморщившись, поприветствовал Киллиан.

— Ты не Эмма, — заплетающимся языком заявил Нил.

— Угадал, я как-то не похож.

— А где Эмма?

— Там, где ты ее не достанешь, — заявил Джонс, подбираясь ближе.

— А, я всё понял, теперь она твоя игрушка, только вот что, друг, надо делиться!

— Это с какой же стати? — недоуменно спросил Киллиан, оглядываясь в поисках предмета потяжелее.

— С той самой, что она моя! — взревел Нил и бросился на Джонса, в серых рассветных сумерках блеснуло лезвие ножа. Многолетняя выдержка и армейские тренировки не дали Киллиану сплоховать, и он вовремя увернулся, выставив загипсованную руку перед собой. Нил крутанулся на пятках и зашел сбоку, чтобы почти получить удар в челюсть. Он разъяренно размахивал перед собой ножом, не давая Джонсу добраться до себя. Хуже пьяного психа только псих с оружием, но Киллиана такими замашками не напугаешь. В очередной раз увернувшись от удара и ребром ладони выбив у Нила нож, Джонс схватил барный стул на высоких ножках. Кэссиди слепо зашарил по полу в поисках своего оружия, но лишь для того, чтобы Киллиан огрел его по затылку стулом, и оседлав оный, заблокировал его движения.

— Роб, где ты там копаешься? Тащи наручники! — крикнул он, после чего ехидно улыбнулся и начал перечислять Нилу его злодеяния, — Итак, что у нас тут, приятель? Нападение на шерифа, даже два нападения, проникновение со взломом, хищение имущества, — Киллиан обвел рукой валявшиеся повсюду бутылки со спиртным, — Нанесение телесных повреждений Эмме, читай, полицейскому при исполнении, угрозы, влип ты, вот, что я тебе скажу.

— Эмма легавая? — проблеял Нил.

— Ага, — улыбнулся Джонс.

— А ты кто?

— А я помощник шерифа и владелец этого бара, да Роб же, черт тебя дери!

— Иду я, бардак бы свой разобрал сначала, — проворчал Робин, появляясь в дверях, — О как, ты уже и сам справился!

— А то! Стул и гипс — это смертельное оружие. Пакуем его, теперь он не отвертится.

* * *

Эмма уже битый час торчала в участке, обзванивая всевозможные коммунальные службы и отвечая на требовательные звонки изнывающих без света горожан, мужчины куда-то запропастились, доведя и без того разъяренную Эмму до белого каления. Запасной генератор едва справлялся, через каждую минуту отключаясь и надрывно гудя. Свон сверилась с часами, повертела в руках разрядившийся телефон и твердо решила убить обоих шерифов, попадись только они ей на глаза, но словно в ответ на ее клятву, дверь распахнулась, и в участок ввалились заснеженные мужчины, толкая перед собой упирающегося Нила.

— Забирай, Свон, я тебе нарушителя притащил, — объявил Киллиан.

— Но, как? — сумела лишь пролепетать Эмма, обходя стол и доставая ключи.

— Проникновение со взломом, он торчал в моем баре, тебя ждал.

— У тебя кровь…

— Мамочки, как это трогательно, — заплетающимся языком проворчал Нил и получил в ответ хоровое: Заткнись.

— Пустяки, — отмахнулся Джонс, забрал у Эммы ключи и потащил Нила к зарешеченной комнатке, в последний миг Свон схватила его за рукав.

— Подожди. Нил?

— Да, дорогая? — вскинулся тот, поднимая голову.

Эмма подошла ближе и от всей души влепила ему пощечину.

— Вот теперь точно всё. Поехали отсюда.

Киллиан запихал Нила за решетку и довольно улыбнулся ожидающей его у выхода Эмме.

После того, как Нил оказался за решеткой, в отношениях Эммы и Киллиана наконец-то воцарилось потепление. А стараниями Реджины и бесконечными лекциями, что она читала Свон с усердством кормящей матери, которой нельзя нервничать, Эмма, все-таки, приняла предложение Джонса и решилась пойти с ним на свидание.

В день-икс Эмма вертелась перед зеркалом, расправляя несуществующие складки на вязаном оранжевом платье, и вспоминала, когда же в последний раз она была с кем-то на свидании и были ли они у нее вообще. За годы бесконечной гонки с Нилом и от него единственным, что запомнила Эмма, была дорога, заливаемая дождями или засыпаемая снегами, дешевый кофе из тошнотворных забегаловок, и букет полевых цветов, что Нил однажды нарвал для нее около трассы, повинуясь сентиментальному порыву. Да еще, пожалуй, брелок в форме лебедя. Эмма уже не единожды порадовалась тому, что сожгла эту проклятую игрушку.

Снегопады в Сторибруке уже давно прошли, город потихоньку возвращался к прежней жизни, но Реджина и Робин упорно настаивали, чтобы Киллиан с Эммой пожили пока у них, мотивируя тем, что в баре холодно и никому точно не взбредет в такую погоду опрокинуть стаканчик-другой. Эмма, ставшая полноценным помощником шерифа, не возражала. Ей нравился огромный дом четы Локсли, нравилось помогать по хозяйству и идти туда, где ее ждали. Киллиан же, наконец избавившийся от гипса, разрабатывал руку и день-деньской наводил в баре порядки, после учиненного Нилом безобразия. Потому в назначенный вечер он пообещал забрать Эмму от Реджины, накануне ужасно досадуя, что стоит скверная погода, вода в заливе замерзла и морская прогулка на вожделенной яхте откладывается до весны. Эмма пропустила ремарку мимо ушей, вспоминая, что, вообще-то, обещала остаться в городе до Рождества, деталь, которую радостно выкинула из головы не только она.

Прозвенел дверной колокольчик, извещая о госте, Эмма в последний раз критически окинула свое отражение в зеркале, улыбнулась напутствию Реджины: «Проведи этот вечер на все сто, девочка», схватила с крючка пальто и побежала открывать.

— Свон! — радостно поприветствовал Киллиан и достал из-за спины красную розу.

— Ого, я так и знала, что тебе не терпится похвастаться рукой вместо гипса. И как мне теперь тебя называть, Капитан-Перчатка?

— Киллиан вполне сгодится. Пойдем?

* * *

Вечер в уютном ресторанчике, в компании вида на океан и морепродуктов был прекрасен, и даже официант, нечаянно обливший платье Эммы, не смог его испорить.

— Бедняга был готов тебе сдаться прямо сейчас, — смеясь, заявил Киллиан, глядя вслед улепетывающему за солью и салфетками парню.

— Да я не знаю, кто из нас двоих страшнее: я или ты, в чьем баре он привык заливать глаза каждую пятницу.

— Ничего, после Рождества у него вновь появится такая возможность, — проворчал Киллиан, — И уж там я не позволю ему разбрасываться спиртным.

— Жмот, — поддразнила Эмма.

— Я не жмот, я, просто, рачительный. Пойдем?

На робкие попытки Эммы достать кошелек, Джонс лучезарно улыбнулся и мягко пожурил:

— Ну, Свон, как ты могла подумать?

— Можно вообразить, что ты — джентльмен!

— Я всегда джентльмен, — заявил Киллиан, подавая Эмме пальто и помогая одеться.

К ресторанчику с видом на океан примыкала гавань, завершать вечер пока не хотелось, потому, любезно приняв предложенную Киллианом ладонь, Эмма пошла за ним к покрывшейся льдом воде, где замерли до весны позабытые рыбаками лодки — свидетельницы счастливых летних закатов. Свон поежилась и уткнулась носом в воротник. Киллиан бросил на нее беглый взгляд, снял со своей шеи шерстяной клетчатый шарф — подарок Реджины на прошлое Рождество — и намотал его на Эмму.

— Спасибо, но… Как же ты?

— Пустяки, душа моя. Годы на море показали мне, что такое — настоящий холод, а это так, сбежавших из Майами пугать до смерти.

— Ты скучаешь?

— По чему?

— По морю, по службе, — доверчиво спросила Эмма, не подозревая, что ступила на скользкую тропинку.

Киллиан спрятал руки в карманы, предлагая Эмме взять его под локоть, и подойдя к самой кромке воды, шумно вздохнул.

— Долгая история, Свон, и точно не для сегодняшнего вечера, уверена, что хочешь ее услышать?

Эмма сердито фыркнула.

— Ты знаешь обо мне уже почти все, а я о тебе почти ничего!

Киллиан некоторое время молчал, неспешно шагая вдоль причала, после чего остановился, не разворачиваясь к Эмме лицом, и заговорил.

— В тот вечер, когда я орал песни в баре, и ты оказалась на моем пороге, была годовщина смерти моего брата, Лиама, и я надрался, как скотина, пытаясь забыть о собственных ошибках, каждый ноябрь напоминающих мне о непоправимом. Он был моим капитаном, и мы долгие годы служили во флоте. Мы вместе тонули и горели, делили последнюю консерву и учили жизни безусых салаг. Я должен был дослужиться до капитана, и быть таким, как Лиам, если бы моя собственная дурь не стоила мне всего! Нас отправили в горячую точку на участие в операции «Буря в пустыне», помнишь, было такое лет десять назад, когда мы участвовали в освобождении Кувейта и разгроме иракской армии? Мы были войсками морской пехоты, должны были высадиться в тыл вместе с многочисленным оперативным и тактическим десантом, после чего окружить и уничтожить по частям группировку вооружённых сил в Кувейте и на юге Ирака. Лиам лично курировал зону Персидского залива. Разработанный план не устанавливал каких-либо временных ограничений для основных этапов боевых действий, а общий успех операции ставился в прямую зависимость от результатов первого массированного ракетно-авиационного удара. Всё должно было получиться, если бы я с частью команды не принялся геройствовать, зарабатывая звезду на погонах, не ослушался Лиама и не попал в плен к иракцам. Брат успел часом позже, и угодил в западню вместе со мной! Мы несколько месяцев пробыли в плену, когда, как я слышал из обрывков вечно верещавшего на арабском радио, сама операция по разгрому иракцев уже закончилась. Боевики не сдавались, выжимая силы из тех, кто был в плену. Мы с братом планировали побег. Тщательно разрабатывали операцию, приходя в себя после побоев и живя одной только целью — выбраться. Но кроме побоев и угроз было в лагере и хорошее, — Киллиан вздохнул и провел ладонью по лицу, отгоняя липкие воспоминания, — Ее звали Мелис, девочка-саудитка, таскавшая нам тайком воду и воровавшая бинты. Я знал три десятка слов на арабском языке, но нам этого хватало. Она опускалась на колени у подвала и что-то пересказывала, делилась страхами и постоянно твердила у чудесном Кувейте, куда ей так хотелось попасть. Я качал головой и повторял: Нью-Йорк, и она, казалось, понимала. Я называл ее Мила, а она лишь слабо улыбалась и вновь шла прислуживать этим зверям… Я убеждал Лиама взять ее с собой. Лиам ругался матом, но я знал, что он мне не откажет, хотя в то время у меня должна была болеть голова о практически погубленной по моей вине команде, я цеплялся за свою восточную любовь. У нее были карие глаза и густые каштановые волосы, что она прятала под платком, а еще, она пела завораживающие по своей красоте песни, и я потерял голову. Под ее песни мы и вырыли подземный ход, который должен был провести нас к берегам Евфрата, а там уже базировались неподалеку наши войска, и план казался легким по своей простоте. Лиам сказал, что освободит Милу и будет ждать меня с частью ребят в условленном месте, так и решили, — Джонс сжал ладони в кулаки и поддал носком ботинка серую гальку, Эмма развернулась к нему лицом и без слов прижала к себе. Он уткнулся подбородком ей в макушку.

— Я опоздал на двадцать минут, перевязывая рану особо тяжелому нашему пацану, а когда привел всех на место, то увидел, как Лиама и Милу оттаскивают прочь. Их казнили на закате, а потом долго смеялись и даже, кажется, пели. Я хотел броситься на них с саблей, случайно оброненной кем-то, но меня удержали мои же ребята, твердя: «Капитан, ты нам нужен». Но я не был их капитаном, я был тем, кто их погубил, понимаешь? А они верили, что я по-прежнему способен вытащить всех из этого дерьма! Мы пережили ночь, и на рассвете наши войска разгромили их базу и во главе с Робином, освободили всех нас. Он знал из сводок, что наша команда затерялась где-то в пустыне и бросил все силы на наше спасение. Там мы и подружились и вместе ринулись прочь из плена и из прошлого. Потому-то я и назвал бар «Пыльной бурей»* как вечным напоминанием о собственном поражении. А что самое интересное, так это то, что ребята из команды просили меня стать их капитаном и даже обещали поговорить с высшим командованием. Я не слушал, я пил и пил, уехал сюда и пил, пока Робин и Реджина не забрали у меня бутылку и не заставили учиться жить.

— Лиам бы простил тебя, — прошептала Эмма, прижимаясь крепче, — Если ты сам себя простишь.

— Долгое время, Свон, я верил, что приношу всем одни несчастья, пока не встретился с тобой.

— Ты прав, прозвище мисс-Неудача — это про меня, — хмыкнула Эмма.

— Глупая ты, я же не об этом, — пробормотал Киллиан, будучи еще не в состоянии вернуться в реальность, после чего осторожно развернул Эмму лицом к небосклону, — Смотри.

— Куда?

— На небо. Видишь вон ту звезду на севере? Это Полярная Звезда, а на востоке от нее, почти над нашими головами, живет Орион. Легенды гласят, что на Земле в античные времена обитал великий охотник, по имени Орион, наделенный своим отцом — Посейдоном — умением ходить по воде. А выше от Ориона, вон там, располагается самая яркая звезда созвездия — Бетельгейзе, а ниже — Ригель. Охотник прикрывается щитом от разъяренного быка — Тельца, вот он, правее и выше. Охотника сопровождают вечные спутники — Большой и Малый Пес. Под ногами Ориона сидит испуганный Заяц, удирающий от собак. Выше и левее охотника живут Близнецы — братья Кастор и Поллукс — две яркие звезды, похожие друг на друга. Выше Ориона и левее Тельца опустился на колени Возничий, держащий в руках двух козлят, стремя и уздечку. Вряд ли кто из нас, действительно, сможет увидеть в звездах всю эту картину, но древние греки рисовали их именно так, — усмехнулся Киллиан, наблюдая, как Эмма завороженно слушает его рассказ, — А вдоль Млечного Пути вытянулся Северный Крест или Лебедь.

— Ты знаешь сказку о Гадком утенке? — непонятно к чему спросила Эмма.

— Да, мать рассказывала в детстве мне и брату, — ответил Киллиан, обнимая ее со спины.

— Это была моя любимая сказка. В приюте за мной осталась фамилия моей первой приемной семьи — Нолан, но мне она не нравилась. Я читала потрепанную книжку с этой сказкой и всё мечтала стать прекрасным лебедем, как гадкий утенок. Потому, едва у меня появились деньги, я сменила свою фамилию на Свон. Глупо, наверное, верить в сказки, но потом я познакомилась с Нилом, и он подарил мне тот кулон, и как-то всё само собой сложилось.

— И у тебя получилось, Эмма, ты смогла преодолеть все предрассудки и стать лебедем, — прошептал Киллиан ей в волосы.

— Пойдем домой, я так скучала по твоему какао, — попросила Эмма, впервые назвав бар домом.

— Всё, что пожелаешь, лесс.

— Давно ты меня так не называл.

— Привыкай, как поедем в Ирландию, все будут так звать.

— В Ирландию?

— Да, я хочу показать тебе кусочек мира, где я, хоть недолго, но был счастлив.

И переплетя пальцы Эммы со своими, Киллиан повел ее прочь с пристани.

Примечание к части

*The Dust Storm — название работы — переводится с английского, как Пыльная буря.

**Swan переводится с английского, как Лебедь.

Примечание к части

Вот и завершилась эта история, которая принесла мне и, надеюсь, вам, множество веселых и грустных моментов. Она много для меня значит, и для меня было большим удовольствием работать над ней. Огромное спасибо за вашу поддержку, комментарии и ожидание. Я люблю вас! Встретимся в следующем фанфике :)

"Колокольчики, колокольчики! Колокольчики — повсюду!"*, — напевал себе под нос Робин, развешивая по дому гирлянды. Город готовился к Рождеству, стремясь перещеголять друг друга в украшении витрин, но пальму первенства все равно отвоевала Реджина. Она пользовалась всеми привилегиями кормящей матери, и если и раньше весь город был у нее под каблуком, то в нынешнем ее положении — тем более. Однако, к вящей радости горожан, "отыгрывалась" капризная госпожа-мэр, как раз, на своих близких.

— Робин, дорогой, ну что тебе стоит развесить гирлянды снаружи? — отчаянно просила Реджина, преданно заглядывая мужу в глаза.

— Реджина, солнышко, скажи, зачем нам гирлянды снаружи? Мы уже украсили все окна, выставили во дворе оленей, поставили на крышу упряжку Санты, нарядили три лучшие елки, которые только смогли отыскать, может быть, хватит?

— Это первое Рождество Генри, Робин, я хочу, чтобы оно было самым лучшим!

— Родная, — вздыхал Робин, заглядывая в ящики, — Он еще не в состоянии ничего запомнить, понимаешь? Он слишком маленький.

— Робин Локсли, в век компьютеров и видеокамер о каких воспоминаниях может идти речь? — Реджина немедленно превращалась в мэра, — К тому же, Киллиан и Эмма будут встречать праздник вместе с нами, и пока наш с Киллианом сюрприз не испортил мне всю кухню, вам двоим лучше меня послушать.

— А где он, кстати?

— Вот и мне интересно, — Реджина упирала руки в бока и скрывалась в доме.

* * *

Киллиан, взбудораженный звонком Робина, пообещал другу все блага мира, если тот сумеет успокоить свою жену и не испортить ему подготовленный сюрприз. Всё складывалось как нельзя лучше. Нила упекли за решетку, влепив приличный срок, семейная жизнь его лучших друзей налаживалась, Эмма сначала колебалась, а потом дала согласие стать крестной для Генри, а Робин в качестве подарка обещал официально взять ее своим помощником в участок. Сам Киллиан был счастлив вернуться в бар и с нетерпением ждал весны — он станет присматривать за рыбаками и порядком в доках, как только потеплеет. Что может быть лучше океана? — Только морская прогулка вместе с Эммой.

Сама же Эмма подарила ему не один день головной боли, пытаясь убедить саму себя в том, что мир не собирается рухнуть им на головы в любую секунду, и не стоит отталкивать от себя людей, которым небезразлично. И он, Киллиан, определенно, был в тройке лидеров среди "небезразличных".

Порой Свон до ночи сидела у телевизора, с головой погрузившись в невероятно увлекательные объявления телемаркета, и вот сегодня, как раз была такая ночь, Киллиан спустился вниз, отобрал у нее пульт и сел рядом.

— Я весь внимание.

— Иди спать, всё в порядке.

— Не в порядке. Ты завтра проспишь работу, Робин убьет меня, Реджине придется следить за баром, ты представляешь Реджину в роли бармена? — Киллиан сделал страшные глаза, Эмма лишь покачала головой.

— Это ужасно. Как я могу этому помешать?

— Поговори со мной.

— Ты не отстанешь?

— Я умею слушать, Эм, и я не предлагаю тебе помощь психолога, она тебе не нужна.

— Что же мне нужно, доктор Джонс?

— Тебе нужен человек, которому не всё равно. Ты бежишь от своих кошмаров, Свон, боишься, что небо в любую минуту рухнет тебе на голову, и тебе вновь придется складывать свою жизнь в две картонные коробки.

— Я не могу, Киллиан... — дрожащим голосом прошептала Эмма, — Вдруг, я — просроченный товар?

— Свон, посмотри на меня.

— Киллиан...

— Пожалуйста, я не такой страшный, как хочу казаться, правда, — Джонс осторожно взял ее за руку, убрал непослушную прядь со лба и терпеливо продолжил уже не раз начатый разговор, — Эмма, не слушай то, что этот кретин наговорил тебе после суда, он мелочный и жалкий, и единственное, что он может — это унизить тебя напоследок. Нил проиграл, мы выиграли. Больше он не причинит тебе ничего плохого.

— Но он прав, понимаешь? — у Эммы начали дрожать губы, — Я всегда останусь сиротой: подозрительной, запуганной и не способной подарить любовь никому, даже собственному ребенку....

Киллиан притянул ее к себе, не обращая внимания на протесты и саркастичные замечания.

— Можешь меня ненавидеть, можешь драться, но я тебя не отпущу, пока не выслушаешь до конца. Ты возилась со мной и терпела, ты вынесла Реджину и ее беременность, ты стала ей подругой, а это за целую вечность никому не удалось, ты первая, кто не послал Лероя подальше, и именно ты посоветовала ему сделать первый шаг к девушке, по которой он еще со школы сохнет. Эмма, ты спасла этот город, показав нам, что каждый, слышишь, абсолютно каждый заслуживает хорошего отношения. Ты увидела добро там, где его, казалось, никогда и не было. И прекрати обвинять себя в том, чего не совершала. Что до ребенка, то и этот грех ложится на плечи Нила, он заслужил всё, к чему стремился. Свон, я видел жизнь, я видел людей, утративших ее смысл, я сам был одним из них до встречи с тобой, потому я знаю, о чем говорю. Ты не разбрасываешься громкими фразами, но ты даешь каждому то, в чем он нуждается в данный момент. Потому я прошу тебя остановиться от гонки. Оставь прошлое в прошлом, ему там самое место. Сделай первый шаг в будущее. Со мной.

— Что... что ты такое говоришь?

— Переезжай ко мне.

— Но мы и так живем вместе.

— Забирай свои коробки от Реджины и переезжай по-настоящему. Я не идеален, Эмма, но я стараюсь. Я не брошу тебя никогда, если только ты сама меня не попросишь.

Некоторое время Эмма молчала, после чего подняла на Киллиана задумчивый взгляд.

— И чем я тебя заслужила?

— Вероятно, сотворила что-то ужасное, — ухмыляясь, заявил Джонс и уже привычно увернулся от первого брошенного в него предмета.

* * *

Эмма и Киллиан бродили меж стеллажей хозяйственного супермаркета, больше отвлекаясь на поцелуи среди заваленного инструментами зала, чем на фактические поиски гирлянд. Они хотели сделать друзьям сюрприз и разыскать обожаемую всеми, но давно пропавшую с прилавков белую гирлянду с лампочками. Эмма, страшно смущаясь, рассказала однажды, как мечтала о елке, украшенной именно такими огоньками, они напоминали ей о первом Рождестве в приемной семье. Это было мечтой, в которую она и сама не верила, но Киллиан готов был паять гирлянду в гараже, лишь бы воплотить желаемое в реальность.

— Если ты меня не отпустишь, мы опоздаем на Сочельник, — дразнила Эмма.

— Никогда. И ты, кажется, не слишком расстроена.

— Я не знаю, как себя вести, Киллиан. Я с детства не праздновала ни Рождество, ни любые другие праздники. В детстве я еще рисовала на окне снежинки и просила Санту подарить мне тех, кому я буду нужна, но утром молоко и печенье оставались нетронутыми, и я научилась считать мечты пустой тратой времени.

— Пора заново учиться верить в чудеса, Свон, к тому же, — утягивая Эмму куда-то за стеллажи, бормотал Киллиан, — Я нашел ее, наши четыре метра счастья!

Эмма улыбнулась в ответ и дала ему увести себя прочь из магазина. Она не знала, чего ждать от праздника, но определенно верила, что это Рождество будет лучше, чем предыдущие двадцать восемь, что были в ее жизни.

В гостиной Реджины и Робина было тепло и уютно. На столе лежала румяная индейка, в духовке томился тыквенный пирог, над камином развесили носки, на елке зажгли те самые лампочки — простое и искреннее счастье, которого так не хватало всем собравшимся. Вечер прошел за шутками и историями из прошлого года, за планами на будущее и надеждами на настоящее, например:

— Киллиан, а где наш подарок? — даже не стремясь сыграть достойно, спросила Реджина. Джонс улыбнулся и исчез в кухне, чтобы через минуту золотистый комок не вбежал в комнату и не прыгнул Эмме под ноги.

— Что это? — пролепетала растерянная Свон. Робин и Реджина обменялись понимающими ухмылками.

— Однажды у тебя отобрали Рождество, думаю, настало время вернуть его обратно. Знакомься, это Гринч — спаситель Рождества.

Вместо ответа Эмма прижала к себе ретривера и в глазах ее заблестели слезы.

— Ребята, я даже не знаю....

— Знаешь-знаешь, — закатила глаза Реджина, — Ты нам благодарна и всё такое, но разве не для этого нужны друзья?

Освободившись, наконец, из удушающих объятий Эммы, Киллиан потянулся за гитарой.

— По-моему, пора, как думаете? — спросил он и дождавшись одобрительного хора голосов, продолжил, — Много лет я жил среди песчаной бури и уже не думал отыскать выход, но вы провели меня сквозь ад и указали дорогу к свету. Не нужно думать, что выход из пустыни невозможен, надо лишь знать дорогу к дому. Я дома лишь рядом с вами.

— Я тоже, — прошептала Эмма, — Дом — это то, по чему скучаешь, оказавшись вдали, я скучаю. Впервые за годы скучаю. Мы нашли выход из бури.

— Вместе, — резюмировала Реджина и ободряюще кивнула Киллиану. Он прикоснулся к струнам, и зазвучала песня, с которой всё однажды началось.

You never know

You never know

What lies ahead on the road

You can lose your path but still find your way home

Just make it through THE DUST STORM (c)

Конец.