Дождливые дни (джен)

Примечания:

Вот и продолжение детективной сюжетной арки. Честно говоря, это моя первая попытка писать детектив... Надеюсь, у меня получится.

— Я знаю... точнее, догадываюсь, что вы хотите мне сказать, — произнес юный правитель, поднявшись со ступеньки. — Я и правда забыл об осторожности, и, может быть, было бы безопаснее оставаться в замке, за крепостной стеной и под охраной... Но я устал бояться, понимаете? Я чувствовал себя заключенным, который не имеет права покинуть камеру без конвоя, и мне начинало казаться, что я схожу с ума.

Это признание, откровенное почти до наивности, моментально заставило министра забыть все, что он собирался сказать. Он считал ложь одним из худших грехов, какие только мог совершить человек, и если говорил, то только то, что думал на самом деле... Сейчас же он попросту не знал, что думать. Он прекрасно понимал чувства своего создателя, но подобной смелости ожидать от него не мог. В конце концов, еще несколько лет назад Зонтик не решался выйти на улицу днем и в более спокойное время, а если и покидал замок, то избегал всех случайно встреченных на пути прохожих, а теперь — будто забыл о том, что ему угрожает далеко не иллюзорная опасность. Несмотря на все усилия, расследование стояло на месте: несколько подозреваемых, за которыми было установлено негласное наблюдение, не делали ничего такого, что могло бы навлечь на них серьезные подозрения, а профессор, который мог определить человека по почерку, увидев записки с угрозами, смог сказать о них лишь то, что их автор намеренно изменял почерк, вероятно, неумело пытаясь подделать чужой... Чей именно, Первый Министр уже догадывался: он сам писал крупно, размашисто и угловато, как и злоумышленник, отправлявший записки, но все же то, что их писал не он, было очевидно не только для профессора, но и для любого, кто хоть раз видел его собственный почерк. Что ж, все это наталкивало на некоторые мысли о мотивах преступника, однако никак не приближало его поимку; он все еще разгуливал на свободе и мог выполнить свои угрозы, — а Верховный Правитель сейчас стоял на площади в считанных метрах от замка, где его видели не в первый раз... Преступник мог выполнить свои угрозы в любой момент, а он будто бы ничего не боялся. Это удивляло его единственного приближенного до такой степени, что он почти забыл сами слова...

— Я понимаю вас, — растерянно проговорил он после бесконечных нескольких секунд молчания. — Вероятно, будь я на вашем месте, я поступил бы так же. И все же я не ожидал от вас подобной храбрости...

— Я и сам не ожидал, — со вздохом признался Зонтик. — Наверное, если бы не Венди, я бы и не вышел за пределы сада... Это прозвучит нелепо, но когда она поманила меня, то я понял, что не могу продолжать сидеть взаперти. В конце концов, я создавал своих жителей свободными, и мне самому захотелось свободы, — а Венди будто олицетворяет ее. Она простой бард со старой лирой в руках, но, кажется, нет человека, который сильнее стремился бы к свободе, чем она... Это сложно объяснить, но не заметить ее, пожалуй, еще сложнее, чем забыть Мантию или Армета. Она как будто всем своим видом показывает, что будет делать все, что не запрещено законом, и ничье мнение ее не остановит, понимаете?

— Кажется, понимаю, мой господин. Она, вероятно, одевается так, что это сразу бросается в глаза, а ее песни невозможно сравнить ни с чем, кроме других ее песен?

— Да, именно так! Она увидела меня первой, улыбнулась мне и позвала... и я вышел, захватив с собой мандолину, потому что мне показалось, что она ждет от меня именно этого. Она, правда, не ждала, но мы с ней сыграли вместе несколько баллад, и она назвала меня ангелом музыки, а потом удивилась, что я тоже читал "Призрака оперы"... А потом мы разговорились, и я потерял счет времени. Знаете, как это иногда получается? Я вышел вскоре после полудня, потом пел и играл с ней, — и нам даже бросали монеты, и она настояла на том, чтобы я забрал свою долю, — а после обнаружил себя в пять часов вечера в таверне с бокалом какого-то фруктового вина, слушая очередную историю, которая, как она сказала, просто обязана лечь в основу баллады... Истории у нее очень необычные — таких, наверное, не случается ни в Зонтопии, ни в этом мире... да и в том, откуда я пришел, пожалуй, тоже. Она сама будто пришла из другого мира: у нее даже глаза имеют такой цвет, какого я не видел прежде ни у кого — в них изумрудно-зеленый плавно перетекает в ярко-синий... Это плохое описание, как будто из дешевого романа, где главная героиня олицетворяет собой само совершенство, но лучше описать это я не могу.

— Если коротко, то она будто сошла с картин Мантии, не так ли? Уж не влюблены ли вы в нее, мой повелитель? — мягко усмехнулся Старший Брат.

— А вы не влюблены в Мантию? — с искренней улыбкой парировал божественный король. — Вы тут же вспомнили ее, когда речь зашла о необычной внешности.

— Я ни в коем случае не могу утверждать, что влюблен, но и точно сказать, что ничего к ней не чувствую, не могу. Мы с ней едва знакомы, и даже знакомством это назвать трудно, однако к ее мастерству и оригинальному характеру невозможно остаться равнодушным... — произнеся это, Алебард резко осекся и спросил куда более собранно: — Надеюсь, эта Венди не пыталась вас споить? Может быть, она задавала какие-нибудь странные вопросы или пыталась заманить в какое-то место, куда вы сами не пошли бы? И не наступил ли этот провал в памяти после того, как вы выпили того самого вина? Она могла подмешать в него что-нибудь...

— Прошу, не подозревайте ее только потому, что она повела меня в ту таверну! Она сама выпила почти всю бутылку, когда я сам только раз или два отхлебнул из бокала... Не очень похоже на попытку опоить или отравить, не так ли? Она просто так проявляет радушие. Да и странные вопросы я бы, вероятно, запомнил, — а она даже не спросила, что я делал в саду замка и кто я такой... Я сказал, что не могу назвать свое имя, и она охотно согласилась с тем, что Незнакомец в плаще должен иметь свои секреты и оставаться незнакомцем, пока не случится нечто особенное.

— Я не хотел бы показывать себя откровенным параноиком, но это также весьма подозрительно, не находите? Это может намекать на то, что она и так знает все... Не она ли автор тех посланий?

— Я в это не верю: у нее было множество шансов напасть на меня... Ей ничего не стоило ударить меня ножом, спрятанным в рукаве или под накидкой, или действительно подмешать что-нибудь в мой бокал, но она этого не сделала! Сами подумайте — похоже ли это на убийцу? К тому же... — тут была уже очередь Зонтика осечься и нервно оглянуться по сторонам: они успели медленным шагом дойти до замка и теперь стояли в длинном коридоре первого этажа, где каждый шаг отдавался звонким эхом. Здесь и стены могли подслушать — во всяком случае, сейчас... Говорить о том, что он мельком увидел этим утром, прямо здесь было опасно. Нужно было найти место, скрытое от лишних глаз и ушей — на этот раз далеко не только любопытных. Сейчас под подозрением были все, кроме разве что стражников, каждого из которых Первый Министр проверил лично... Однако и им нельзя было верить до конца; меры, которые в другое время можно было бы счесть проявлением болезненной подозрительности, теперь было вполне оправданны.

Одно хорошее место, чтобы поговорить без свидетелей, пришло в голову почти сразу. О той самой тайной комнате, спрятанной за гобеленом, знало всего несколько человек во всей стране, и лишь двое знали, что она не заброшена... Пусть она была неуютной и холодной, сейчас в замке сложно было найти более надежное место: те немногие слуги, кто знал о ней, знали также и о той ночи, когда Верховный Правитель случайно запер себя там и едва смог выбраться, и были уверены и в том, что он не захочет зайти туда снова. В течение многих лет это было правдой, однако теперь Зонтик был готов преодолеть страх из прошлого, чтобы избежать неиллюзорной опасности. Он усвоил некоторые уроки и достаточно окреп, чтобы не впасть снова в панику, — и был почти полностью в этом уверен. И все же в тот момент, когда тяжелая, местами тронутая ржавчиной дверь со скрипом открылась, ему стало не по себе. Снова оказаться запертым не хотелось, но на этот раз он верил в то, что сможет выбраться... И, в конце концов, на этот раз он был не один.

— Я думаю, нас не услышат... Мне кажется, что удара стоит ждать скорее от кого-то из знакомых, из тех, кто может беспрепятственно войти в замок, чем от случайного знакомого с улицы, — произнес Зонтик, как только дверь за ним закрылась. Запирать ее он не решился, опасаясь, что замок опять заклинит, но и оставить открытой не мог.

— Вероятно, у вас есть основания предполагать это? — отозвался Алебард, зачем-то бросив быстрый взгляд на окно, за которым не было видно ничего, кроме неба, сада и улиц. Он и не ожидал увидеть там что-нибудь необычное или подозрительное, но сейчас он попросту не знал, чего ожидать... В последние несколько дней от этой странной угрозы его отвлекала необходимость утешать Мориона, но теперь его внимание вновь было всецело поглощено делом.

— Я не уверен в том, что это достаточные основания, но сегодня я видел кого-то в коридоре у вашего кабинета... Кого-то в белом, — с затаенным волнением рассказал юноша. — Это точно не был слуга, ведь форма у них синяя...

— ...И точно не министр, поскольку их здесь сегодня вообще быть не должно: я приказал гвардейцам не пускать их в замок по выходным. Может быть, офицер дворцовой стражи? У них светлая форма, — предположил его собеседник.

— Я так не думаю... Все стражники высокие, а этот человек был маленького роста — не настолько, чтобы сильно выделяться этим среди других, но человек такого роста никак не смог бы пройти отбор в королевскую гвардию.

— Значит, вы, вероятно, видели кого-то постороннего. Я прикажу тайной полиции на всякий случай проверить всех слуг, ведь один из них мог переодеться для конспирации, но и охрану необходимо усилить... Вы разглядели хоть что-нибудь кроме роста и одежды? — в ответ Зонтик отрицательно покачал головой:

— Он убежал, как только услышал мои шаги... Могу разве что предположить, что волосы у него либо белые и гладкие, либо довольно короткие: я видел, что на голове у него тоже было что-то белое, но так и не понял, волосы это или головной убор. Он, кажется, был довольно строен, но также не до такой степени, чтобы это было особой приметой. Бежал он, наверное, так же, как любой другой человек... Во всяком случае, он не прихрамывал, не переваливался и не спотыкался.

— Вы пытались преследовать его?

— Я погнался за ним, но не догнал и не смог даже понять, куда он ушел... Он будто испарился, скрывшись за углом, и сколько бы я ни спрашивал тех, кто мог увидеть его, все говорили, что никого из посторонних не встречали, — говоря это, юный правитель оглянулся по сторонам, будто боясь увидеть того незнакомца в белом в этой комнате.

— Это говорит о том, что он, вероятно, хотя бы отдаленно знаком слугам и страже, — задумчиво выдохнул Алебард, тоже зачем-то нервно оглядываясь. — Также мы знаем о том, что он довольно быстр, — иначе вы бы догнали его, — и, скорее всего, ловок, раз смог скрыться, не оставив следов. Похоже, опасность, которая нам угрожает, куда серьезнее, чем казалось изначально.

— Я тоже подумал об этом и испугался... Поэтому я и ушел из замка. Мне показалось, что на улице я смогу хотя бы смешаться с толпой, раз уж этот человек может даже проникнуть в замок.

— И тут я не могу не согласиться с вами. Вероятно, замок сейчас может быть даже более опасным, чем улицы: отсюда труднее будет сбежать в случае внезапного нападения. Я предложил бы вам на некоторое время уехать из столицы, если бы у меня было на примете надежное место, достойное вас... — произнеся это, Первый Министр снова уставился в одну точку где-то за окном, задумавшись о том, как еще можно было бы обезопасить правителя. На ум приходили дельные, но неосуществимые идеи: Зонтика действительно не мешало бы увезти куда-нибудь за город, в небольшую летнюю резиденцию, о которой почти никто не знает, — и не говорить о его отъезде никому, кроме нескольких проверенных слуг и стражников, которые последовали бы за ним... Все было бы идеально, если бы у божественного короля была эта летняя резиденция. На деле же уехать из замка было некуда, а прятать юношу где-то в городе было бы слишком рискованно.

— А как же вы? Вам ведь тоже угрожают... Вы бы поехали со мной, если бы я уехал? — спросил вдруг правитель, заставляя своего единственного приближенного отвлечься от своих мыслей.

— Разумеется, я последовал бы за вами хотя бы для того, чтобы защитить вас в случае необходимости. Более того, я использовал бы собственный отъезд, — якобы по настоянию врача, — как предлог, чтобы увезти вместе с вами нескольких слуг и гвардейцев... У преступника есть некоторые связи в замке, это очевидно, и я сделал бы все возможное, чтобы он не узнал о том, что вы уехали. Однако сейчас рассуждать об этом нет смысла: уехать нам некуда. Пожалуй, мне следовало бы позаботиться об этом раньше, но еще полгода назад мне и в голову не могло прийти, что здесь вам может угрожать опасность.

— Все уже так, как оно есть... — будто бы пытаясь утешить вздохнул Зонтик, взяв своего друга за руку. — Но без вас я бы не поехал. Вы ведь совсем не заботитесь о своей собственной безопасности! Значит, о вас должен позаботиться я.

— Вы бесконечно великодушны, мой господин, и все же я искренне надеюсь, что защищать друг друга нам не придется. Во всяком случае, в верности гвардейцев пока сомневаться не приходится... Кстати, где же были стражники, когда вы вышли за пределы замка? Я приказывал им следовать за вами, куда бы вы ни пошли, и оставлять вас только в спальне и в ванной.

— Я запретил им следовать за мной на улицу и напомнил о том, что я правитель, когда они пытались возразить. Наверное, я был с ними слишком резок, но они по крайней мере подчинились мне... — это объяснение заставило министра сдержанно улыбнуться:

— Что ж, сегодня я получил хотя бы одну хорошую новость среди множества плохих. Вы становитесь смелее, мой повелитель, и учитесь приказывать, а не только просить... Это не может не радовать.

— И все же мне жаль, что я говорил с гвардейцами так грубо... Вы же не накажете их, верно? Я сам настоял на том, что мои приказы для них должны иметь приоритет над вашими, так что наказывать их за это было бы несправедливо, — сказал юноша со всей проникновенной серьезностью, на какую только был способен.

— Поверьте, у меня и в мыслях не было наказывать стражников за то, что они послушались вашего приказа. Однако впредь вам не стоит идти на подобный риск... В следующий раз, когда вам будет необходимо выйти на улицу, лучше прикажите им переодеться в форму городской стражи и следовать за вами на некотором отдалении — так они успеют вмешаться, если на вас нападут на улице, но не выдадут вас раньше времени.

— Думаю, если бы я подумал подольше, прежде чем выходить, я и сам догадался бы поступить так, — тепло улыбнулся молодой король. — А теперь, наверное, нам можно уйти отсюда: скоро здесь станет слишком холодно.

— Это верно... К тому же мне еще нужно отдать несколько распоряжений, — после этих слов оба встали и покинули тайную комнату едва ли не поспешно, и причиной этой поспешности был отнюдь не холод. Сейчас, несмотря на внешнее спокойствие, обоим в каждом темном углу мерещился убийца... В конце концов, незнакомец в белом действительно был ловок и быстр, и вполне мог знать о некоторых потайных ходах и комнатах. Безопаснее было окружить себя еще большим количеством стражи.

* * *

Высокая дверь кабинета Первого Министра открылась медленно, будто нехотя, и две фигуры на пороге показались бы любому, кто находился бы внутри, мрачными тенями... Алебард делал это намеренно: он подозревал, что кто-нибудь может находиться внутри, и надеялся застать возможного незваного гостя врасплох таким появлением. Однако пугать им с Зонтиком было некого: в большом помещении их встретили лишь холод, полумрак и сквозняк из приоткрытого окна. Казалось, за весь день сюда не заходила ни одна живая душа; но хозяин кабинета точно знал, что утром, когда он уходил, окно было закрыто. Это красноречиво говорило о том, что кто-то здесь все же был.

Дисковый телефон, поставленный в углу этого кабинета еще прошлым летом и большую часть времени стоявший без дела, сейчас отчаянно разрывался — видимо, не в первый раз за день... Дело явно было весьма серьезным и, вероятно, не терпело отлагательств. Министр едва ли не бросился к телефону, даже не включив свет и не закрыв дверь — и то и другое сделал юный правитель, совершенно растерянный всем происходящим. В еще большее замешательство его привел услышанный разговор...

— Это действительно вы? — раздался срывающийся от волнения голос из трубки. — Я все же дозвонился? Это очень важно! Прошу, выслушайте меня, я не лгу и не сошел с ума!

— Да, Кринет, это действительно я, и я верю вашим словам — во всяком случае до тех пор, пока вы не начнете рассказывать о чем-то физически невозможном или бормотать что-нибудь совершенно бессвязное и абсурдное, — с деланным спокойствием ответил Старший Брат.

— Это правда важно... Я... видел его! Кажется, это был он... ну, тот, кого вы ищете... И слышал кое-что тоже... И у меня есть то, что может быть уликой, но это я могу отдать только лично вам в руки... Вас точно никто не подслушает?

— Здесь только я и Зонтик, так что можете быть спокойны. Расскажите мне обо всем, что видели и слышали, Кринет: я внимательно слушаю вас.

— Сегодня днем я видел, как кто-то заходил в замок... почему-то через парадный вход. Он сказал что-то гвардейцам у ворот, и они пустили его... Я пытался последовать за ним, но меня не пустили ни через парадный, ни через черный. Они сказали, что в выходной нас... то есть министров быть в замке не должно... Мне оставалось только спрятаться неподалеку и слушать, о чем говорят стражники, и они упоминали о каких-то исключениях из правил, церкви, слухах и ядах... Я не слышал всего, но могу точно вспомнить, что один из них назвал какое-то вещество "чистой отравой", а другой сказал, что ему "все же жаль этого плутня, хоть он и скользкий тип", и кого-то они между собой называли доходягой, чахотиком и бледным, но я так и не понял, кого именно... — тут Алебард прервал своего подчиненного:

— Я приму все это к сведению. Как же выглядел тот, кто вошел в замок? Вы успели разглядеть его?

— Только то, что он довольно строен, ростом ниже среднего и, кажется, очень бледен... хотя на нем могли быть белые перчатки. Лица я не видел, — уже намного спокойнее произнес министр образования. — Ах да, и еще он был весь одет в белое. Я видел его издалека, но мне показалось, что на нем был длинный белый плащ с капюшоном, вроде тех, что носили члены Общины Чистых... Еще у него была какая-то небольшая коричневая сумка, видимо, самодельная или очень старая. Через полчаса или час я видел, как он выходил из замка в странной спешке, и от этой сумки отвалилась ручка, и возвращаться за ней он не стал... Я подобрал эту сумку, но открыть ее так и не решился.

— И когда он выходил, вы также не смогли разглядеть его лицо?

— Он надвинул на лицо капюшон, и к тому же мне пришлось наблюдать за этим с некоторого расстояния, чтобы не быть замеченным, — как бы пристыженно признался Кринет. — Но это только первая часть моей истории... Потом, уже ближе к вечеру, я получил один очень странный звонок от Антонина — правда, он был очень пьян, и я не знаю, можно ли принимать его слова всерьез, но все же рассказать об этом я, наверное, должен.

— Подождите, Кринет... Я полагаю, нам лучше перестраховаться. Я пришлю за вами гвардейцев и вызову следователя тайной полиции. Будьте готовы, и возьмите с собой подобранную сумку... Похоже, это действительно важная улика, а дело и впрямь не терпит отлагательств, — сказал Первый Министр с плохо скрываемым волнением. Положив трубку, он обернулся, чтобы заглянуть Зонтику прямо в глаза тяжелым и твердым непроницаемым взглядом.

— Похоже, мы напали на след, — глухо выдохнул он. — Если это действительно кульминация, то нам следует удвоить бдительность: если преступник поймет, что его почти раскрыли, он может забыть об осторожности и нанести внезапный отчаянный удар.

— Я буду готов к этому настолько, насколько только можно быть готовым к подобному... И, прошу вас, берегите себя! Если не ради себя, то хотя бы ради меня, — горячо попросил юный король.

— Я не смею вас ослушаться, мой повелитель, — невесело улыбнулся Старший Брат. — Но в таком случае и вы себя берегите: вы слишком важны, чтобы позволять себе неоправданную смелость.

Ответом стала улыбка — столь же нервная и невеселая... Поводов улыбаться не было, но каждому из них хотелось подбодрить другого. Только на этом и держалось их спокойствие: оба считали, что не могут позволить себе паниковать.

Через полчаса в равной степени взвинченный и утомленный Кринет уже сидел за столом напротив весьма странного вида комиссии, состоявшей из его начальника, который явно изо всех сил старался не выглядеть слишком угрожающе, до крайности сурового на вид следователя в серо-синем мундире тайной полиции и высокого смуглого незнакомца с повязкой на правом глазу... Не волноваться под их испытующими взглядами было сложно, и министр чувствовал себя школьником у доски. Больше всего он боялся, что голос снова подведет его, и он не сможет выдавить из себя ни слова. На столе перед ним лежала та самая сумка, еще не открытая, и мысленно он убеждал себя в том, что его собираются допрашивать как свидетеля, а не как подозреваемого. Следователь тем временем пролистывал какую-то толстую папку, а незнакомец пристально разглядывал его своим единственным глазом... Наконец, через две минуты, которые показались ему двумя часами, с ним заговорили:

— Итак, Кринет Корри, вы действительно видели, как неопознанная личность проникла в замок через главный вход сегодня около десяти часов утра? — строго спросил следователь, сверля собеседника взглядом.

— Да, сэр, и об этом я уже рассказал... — растерянно отозвался министр.

— Мне уже известно обо всех значимых деталях вашей истории, так что снова пересказывать ее вам не потребуется, — был невозмутимый ответ. — В вашей собственной биографии и нынешней жизни есть факты, которые вы предпочли бы скрыть?

— Честно говоря, я не знаю... Мне не хотелось бы рассказывать о подробностях своей личной жизни, но если это окажется необходимо, то...

— Я понял вас. Теперь перейдем к делу. Этим вечером вам позвонил нетрезвый коллега. Действительно ли это так?

— Да, сэр, это было так, — к этому моменту Кринет уже смог взять себя в руки и подавить дрожь в голосе, и потому заговорил увереннее.

— В какое примерно время это произошло? — был новый неумолимый вопрос.

— Точное, минута в минуту, я, конечно, не назову, но, кажется, около шести часов... Я моментально взял трубку, поскольку ждал звонка от начальника, которому я до этого пытался позвонить несколько раз, но это оказался пьяный Антонин.

— Он производил впечатление вменяемого и адекватного человека?

— Не вполне, но я не могу и сказать, что он был пьян до беспамятства... Говорил он много и довольно бессвязно, но он всегда очень многословен и запросто перескакивает с темы на тему в разговоре, даже когда кажется трезвым.

— Что значит ваше "кажется трезвым"? Он пьет постоянно? — теперь, очевидно, была очередь одноглазого незнакомца задавать вопросы.

— Генерал Олбери, при всем уважении... — с явным недовольством начал следователь, но его сухо оборвал Первый Министр:

— Полковник Грасс, ваши чрезвычайные полномочия не дают вам права спорить с генералом и прерывать допрос. Кроме того, вопрос генерала действительно важен... Итак, Кринет, можете ли вы назвать Антонина алкоголиком?

— Ему приходится пить много красного вина из-за болезни сердца... По крайней мере это я слышал от него. Мне этот метод лечения кажется странным, но, в конце концов, я не врач, — ответил весьма удивленный таким разговором Кринет. — Только не поймите меня неправильно... Я не знаю, сколько точно вина он выпивает за день, только вижу, что он часто выпивает несколько глотков из своей фляги в течение рабочего дня. Однако обычно он не похож ни на алкоголика, ни даже просто на пьяного.

— Значит, в этот раз он перебрал... Повод у него был? — деловито продолжил генерал Олбери.

— Я не могу этого точно знать, но сегодня точно не его день рождения и не какой-нибудь профессиональный праздник.

— Может быть, годовщина свадьбы или получения должности?

— Он неженат, и, насколько мне известно, до годовщины получения должности еще по меньшей мере три месяца, — снова вмешался Алебард.

— Но если у него не было повода напиться, то опьянение может оказаться попыткой создать себе алиби, — заметил следователь, делая какую-то пометку в своей записной книжке. — Не показалось ли вам, что ваш коллега только имитировал сильное опьянение?

— Не показалось... У него была очень специфическая интонация, которую, мне кажется, невозможно изобразить. Обычно он говорит совсем не так... а актер из него, насколько я знаю, крайне посредственный.

— В таком случае перескажите как можно точнее содержание этого разговора, — уже чуть менее строго, чем до этого, произнес следователь.

— Когда я взял трубку, он тут же начал рассказывать мне какую-то длинную историю... Это очень в его духе, он и будучи трезвым питает страсть к бесконечным рассказам. У него сильно заплетался язык, и он был не то взволнован, не то испуган, но из его рассказа я успел понять, что он недавно столкнулся с одним из бывших членов Общины Чистых, которую разогнали год назад, что он когда-то перешел дорогу этой секте, — правда, я так и не понял, каким образом, — и теперь они хотят его убить...

Эта история заставила всех встревоженно переглянуться: Общину Чистых запретили и разогнали далеко не без причины, и у тех, кто умудрился поссориться с этой сектой, были все основания опасаться ее бывших членов... В свои лучшие годы Община имела вполне оправданную репутацию сборища безумных и жестоких фанатиков, готовых сделать что угодно по одному только слову лидеров. Суеверные люди считали, что лидеры секты, которые сами себя называли вождями, обладают сверхъестественной способностью подчинять себе волю более слабых людей, но правда была куда более прозаичной. На деле вожди просто умели убеждать и шантажировать тех, кто имел неосторожность открыться им и последовать за ними. Когда лидеры были схвачены и преданы суду, некоторые рядовые члены секты испытали облегчение, но другие только ушли в подполье, став при этом еще более озлобленными. Если Антонин действительно каким-то образом насолил остаткам некогда довольно влиятельной Общины, то ему угрожала нешуточная опасность... Это понимали все, даже сидевший в скрытой полумраком нише у окна Зонтик, который не знал всех подробностей об Общине Чистых. В конце концов, его помощник бросил взгляд и на него, и он успел увидеть в этом взгляде удивление и тревогу, какой он прежде никогда не видел в этих глазах.

— Генерал Олбери, я полагаю, вы знаете, что следует делать в этом случае? — спросил он, уже почти не скрывая свое волнение. Это было бесполезно: боялись сейчас все, и никакое спокойствие не заставило бы успокоиться остальных.

— Я завтра же пришлю к вам еще сотню лучших гвардейцев из запаса для усиления охраны, а сейчас — отдам распоряжение об усилении уличных патрулей. Кроме того, я опрошу каждого из негласных информаторов... Как только станет известно местоположение нового штаба Общины, я прикажу готовить наступление, — упавшим голосом отозвался генерал. — И... пожалуй, если вы позволите, то остаток этой ночи я проведу рядом с вами, чтобы лично защитить вас в случае нападения.

— Не мешало бы еще кого-нибудь отправить проверить, жив ли Антонин, — прибавил следователь.

— Дельное предложение! Может, пока позвоним ему?

— Он не возьмет трубку: пьяные очень крепко спят... — снова сильно заикаясь, заметил Кринет, о котором все успели забыть.

— Вы правы, Кринет, звонок едва ли поможет нам понять, в порядке ли он. Кроме того, за его домом уже негласно следит полиция, поскольку он был одним из подозреваемых по этому делу, так что он в какой-то мере защищен от нападения, — с почти пугающим внешним спокойствием произнес Алебард. Его лицо казалось мрачно решительным, однако на деле он был скорее задумчив. Он был хорошим стратегом, но с подобным сталкиваться ему еще не доводилось... Он тщательно скрывал это, но в глубине души был растерян, — но считал себя не вправе показывать это; таким он мог показаться перед Зонтиком или Морионом, но не перед генералом и следователем, которые во многом полагались на его решительность.

— И мы, пожалуй, защищены, пока мы здесь... У нас есть оружие, крепкие стены и пара мест, где можно держать оборону, если на нас нападут прямо, а самое главное, что мы все вместе, — зазвучал вдруг взволнованный, но достаточно твердый голос из темной ниши. Это заставило всех, кроме Первого Министра, вздрогнуть... Кринет испугался больше остальных: он первым увидел, как из глубокой тени появилось бледное лицо и пара таких же бледных рук, которые в этом полумраке будто испускали слабый фосфорический свет. Министру образования, разумеется, не пристало быть суеверным; суеверным он и не был, и у него даже мысли не возникало о том, что к ним явился призрак, — однако убийцы мерещились ему в каждом углу. Он едва не упал со стула, а после с большим трудом выдавил из себя, потратив на это не менее минуты:

— Кто это?

— Зонтик... просто Зонтик, не такой уж великий, — был ответ из темноты. В следующий миг юный король вступил в круг тусклого теплого света от настольной лампы... В течение долгих нескольких секунд все были слишком удивлены, чтобы говорить. Первым нашел слова для этого случая Старший Брат:

— Это правда... Такой вид Зонтик обычно принимает для общения с подданными. И, признаться, мой господин, я удивлен вашим решением показаться нам, — он старался говорить убедительно, но голос его подрагивал от напряжения, а во взгляде читалась отчаянная просьба подыграть и не рассказывать всего и сразу. Верховный Правитель и без того понимал, что стоит сделать. Он улыбнулся так ласково и мудро, как только мог, и мягко проговорил:

— Я не мог прятаться вечно, а небывалые вызовы требуют небывалых ответов... Кроме того, я не могу не защищать своих созданий. Поэтому сейчас я с вами, и я сделаю все, что будет в моих силах, чтобы помочь вашему делу.

Пусть он сейчас и был уверен в себе, своих действиях и мыслях окружающих меньше, чем когда-либо, он усердно притворялся уверенным. Получалось у него до странности хорошо: он был удивительно похож на то божество, каким его представляли многие из подданных... Видя, что ему не собираются возражать, он продолжал изображать решительность, несмотря на ту внутреннюю дрожь, что сковывала его движения. Ему казалось, что все замечают это, но изо всех сил старался не думать об этом.

— Если это и правда вы, мой повелитель, то ваша помощь будет очень кстати, — нервно усмехнулся генерал Олбери. — Не могли бы вы подсказать нам, что делать дальше? Я не думал, что когда-нибудь скажу это, но я в растерянности...

— Не вы один, — признался вдруг Зонтик. Он и сам не понимал, откуда у него взялась смелость так непринужденно говорить с генералом, командующим всей гвардией, и суровым следователем из тайной полиции, однако теперь он будто вжился в роль... "В конце концов, когда ты всеми любимый бог, твои создания готовы простить тебе то, что ты не безупречен," — так он думал. Тем временем он успел подойти к столу, за которым сидели его собеседники.

— Я полагаю, сейчас никто не смог бы решить, что делать: известно слишком мало, а наши сведения слишком разрозненны, чтобы принимать решения, — заметил Алебард, пытаясь помочь внутренне паникующему правителю. — Однако мы можем определить хотя бы несколько первых шагов...

— В таком случае я бы первым делом открыл эту сумку, чтобы посмотреть, что там. Может быть, ее содержимое расскажет что-то о том, кто ее оставил, — проговорил юноша, поняв, чего от него ждут. Решение это, по его собственному мнению, было далеко от того, что принято называть выдающимся, но о сумке к этому моменту все успели забыть, и потому его слова показались едва ли не гениальными...

Следователь, предпочитавший в важные моменты не говорить слишком много, чтобы не сказать какую-нибудь глупость, молча натянул перчатки, жестом попросил всех расступиться — на тот случай, если внутри окажется что-нибудь опасное, — и аккуратно расстегнул тронутую ржавчиной пряжку. Напряжение, казалось, буквально звенело в воздухе. Казалось, вот-вот должно было случиться нечто страшное... Однако содержимое старой сумке не взорвалось, не выпустило в воздух облако газа или порошка со странным запахом, и оттуда даже не вывалился какой-нибудь странный предмет. Там оказались лишь потрепанная толстая тетрадь — явно самая дешевая, в белой картонной обложке и с желтоватыми листами из переработанной бумаги, — старый молитвенник и шариковая ручка. Подобное мог бы носить с собой какой-нибудь студент или семинарист, и первый взгляд на эти вещи не дал никаких новых зацепок. Оставалось лишь начать искать наводки в записях и между строк в молитвеннике... Полковник Грасс еще на всякий случай разобрал ручку, но она оказалась самой обыкновенной: в ней не было ничего, кроме стержня. После этого все, кроме Зонтика и Кринета, не сговариваясь, погрузились в попытки найти что-нибудь интересное в тетради, которая оказалась чьим-то дневником...

Почерк у автора этих записей был неразборчивый, слог — еще более монотонный и сумбурный, чем бесконечные рассказы Антонина, а события, которые он описывал, оказались по большей части совершенно заурядными. Любой, кто взял бы эту тетрадь в руки из чистого любопытства, отложил бы ее после первой же страницы, но Старший Брат, следователь и генерал не могли позволить себе подобную роскошь... Во в целом вполне обыкновенном дневнике человека с поразительно кривым почерком была одна примечательная деталь: человек, который это писал, был истовым фанатиком, даже большим, чем те сектанты, с которыми год назад всем троим пришлось познакомиться довольно близко. Автор этого дневника казался сумасшедшим даже в сравнении с членами Общины Чистых, разум которых был затуманен словами основателей. От этого становилось не по себе, хотя все были почти уверены в том, что этот безумец не наблюдает за ними... Постепенно записи о жизни ничем не примечательного человека складывались в историю о бесконечном желании отомстить тем, кто лишил его "семьи", коей он называл Общину, и с каждой страницей, с каждой строчкой в этом повествовании было все больше ярости. Читать дальше становилось все страшнее; генерал все чаще нервно усмехался, а рука полковника то и дело машинально тянулась к карману, где у него всегда лежала пачка сигарет. Алебард держался до последнего, однако Зонтик видел, как его лицо становится все более бледным и напряженным... Казалось, кто-нибудь из читающих вот-вот сойдет с ума. Это было просто необходимо прервать.

— Смотрите... я нашел это на дне сумки, — произнес в конце концов правитель, положив на стол что-то блестящее. Глухо звякнул металл... Ни один из присутствующих не удивился бы, если бы этот предмет оказался самодельным ножом вроде того, что воткнули в стол в кабинете юного короля в тот день, когда была оставлена первая записка с угрозами, — однако эта вещь оказалась намного меньше ножа: это была шестеренка от карманных часов.

— Почти как тогда под дверью покоев... — задумчиво проговорил Первый Министр.

— Только это почти и не улика: часы могли развалиться у кого угодно, а механизмы у них у всех одинаковые, — с досадой выдохнул генерал, приподняв находку и поднеся ее к своему единственному глазу. — Будь это крышка или хотя бы кусок циферблата, было бы другое дело, а так... К делу, конечно, лучше приложить, но я бы особенно не рассчитывал.

— В подобного рода делах важна каждая деталь, — возразил полковник. — Каждую улику должны тщательно изучить. Кроме того, министра здоровья надо бы еще раз проверить... Можете что угодно говорить, но мне он во всех смыслах не нравится. Если он окажется свидетелем или потерпевшим, я готов первым принести извинения за подозрительность, но если он как-нибудь связан с преступником... Он из тех, кого называют "мутными типами", не так ли?

— Из тех, — вздохнул Старший Брат. — Признаться, я и сам не могу понять, что он за человек и чего стоит от него ожидать. Он производит впечатление болтуна, ипохондрика и редкого сплетника, но большего я о нем сказать не могу.

— И я не могу ничего прибавить... Но мне кажется, что он не самый честный и искренний человек, — ответил Кринет, тоже разглядывая шестеренку. Из всех присутствующих он лучше всего разбирался в механике... Кроме того, один раз ему довелось починить старинные часы своего коллеги, с которых все и началось. Последнее произошло давно, а фотографической памятью министр образования не обладал, однако он мог сказать об этой детали явно больше, чем остальные.

— Кажется, это и впрямь от его часов! — потрясенно воскликнул он, перевернув шестерню. — Во всяком случае, тут есть одна метка, которая мне еще в тот раз показалась необычной.

— Хорошее дело... — нервно усмехнулся Алебард, тщетно пытаясь найти хоть какое-нибудь разумное объяснение. — Я даже не знаю, что тут думать. Кринет, вы уверены в своих словах? Я не подозреваю вас во лжи, но часы Антонина вы разбирали лишь раз, и случилось это несколько лет назад, верно?

— Да, все так... Я не могу сказать точно, но я бы сильно удивился, если бы у кого-нибудь еще в наше время оказались такие часы, да еще и с таким же личным автографом часовщика. Видите ли, многие мастера оставляют подобные метки на своих творениях, но обычно их оставляют не на одной обыкновенной детали механизма.

— Мне кажется, что сейчас мы ничего не сможем понять. Я успел пролистать молитвенник... Он самый обыкновенный, только с несколькими надписями на полях. Едва ли это можно назвать серьезной зацепкой, — тихо произнес Зонтик. — Кроме того, уже поздно, и все мы утомлены и встревожены, а это не способствует здравомыслию, так что лучше нам переночевать в замке и продолжить разговор завтра утром.

Его предложение было встречено весьма охотно, и троих припозднившихся гостей разместили в пустых спальнях на третьем этаже замка... Эти комнаты впервые использовались по назначению, и потому в них было прохладно, но по крайней мере чисто и не слишком сыро. Впрочем, Кринет, генерал Олбери и полковник Грасс сейчас смогли бы заснуть даже на камнях в заброшенном погребе: все они были утомлены до предела. Сам же правитель этой ночью не сомкнул глаз, ведь за свою смелость днем ему пришлось отплатить тревожными мыслями; стоило ему зайти в свою спальню и запереть дверь, на него вдруг навалилось тягостное ощущение, будто он наговорил много лишнего и глупого и произвел самое странное впечатление, какое только можно себе представить... Вероятно, его первый приближенный смог бы убедить его в обратном, однако беспокоить его в такой час не хотелось, так что ему осталось лишь провести всю ночь на подоконнике в попытках увидеть что-нибудь за окном. Задремать ему удалось только под утро, но и это был тяжелый, слишком чуткий и тревожный сон.

* * *

Утро встретило всех резкими порывами холодного ветра и бледными облаками, закрывающими собой все небо... После тщетных попыток разгадать тайну и беспокойной ночи все и без того были далеко не в лучшем расположении духа, и такая погода отнюдь не поднимала настроение. Еще хуже было от того, что теперь им пришлось собраться в одной из тайных комнат, которая, вероятно, и при ярком солнечном свете производила гнетущее впечатление, а с пасмурным небом за окном и вовсе напоминала камеру в темнице.

— Простите за такое мрачное место для собрания, — сказал Зонтик, впуская всех в эту комнату. — Если бы в замок не мог проникнуть один из преступников, мы нашли бы помещение поуютнее... Но, кажется, вот такие места сейчас самые надежные.

— В этом я с вами полностью солидарен, — отозвался его первый приближенный, пригибаясь, чтобы пройти через низкий дверной проем. — Сейчас безопасность превыше всего.

— Это точно. Может, будь я в свое время таким же осторожным, как вы, теперь дети не спрашивали бы, не пират ли я, — горько улыбнулся генерал. — Вы... очень мудры, мой повелитель.

— Если бы вы меньше пили, генерал, то глаза действительно не лишились бы. Однако сейчас не время вспоминать прошлое и сокрушаться о прежних ошибках. Нужно переходить к делу, — сухо отрезал следователь. — Как прошла эта ночь? Я слышал множество звуков, которые можно как списать на акустику здания, так и счесть подозрительными.

— Мне показалось, будто кто-то ходил ночью по саду прямо под моим окном, но я не могу быть уверен в том, что это действительно было так, — негромко поделился юный король.

— А я попытался заговорить с одним из гвардейцев, и он показался мне подозрительным... Он нервничал, даже когда я спросил его имя, — прибавил Олбери. — Это натолкнуло меня на мысль о том, что стоило бы на всякий случай проверить дворцовую стражу. К тому же двое стражников вчера, судя по всему, впустили в замок кого-то из посторонних.

Разговор о странностях этой ночи продолжался недолго: если не считать нервного гвардейца, странных звуков и фигуры в саду, она прошла на удивление спокойно. Зонтику хотелось рассказать о своих мыслях и кошмарах, о том, как ему казалось, что бледная фигура, которую он мельком увидел среди темных голых ветвей, возвращается и наблюдает за ним... Однако он молчал об этом: ему не хотелось показать себя нервным или слишком впечатлительным. Накануне он вполне успешно сыграл роль божественного короля для своих подданных, и ему бы это понравилось, если бы не волнение, но теперь он ощущал на себе все недостатки такого образа. Он не был идеальным человеком и прекрасно это понимал, но не решался открыто показать это тем, кто уже увидел его близким к совершенству. Теперь он еще сильнее боялся сказать что-нибудь неуместное или неловкое... В этом разговоре он молчал, лишь изредка вставляя пару слов, чтобы не выпадать из него полностью. В конце концов, о расследовании преступлений он знал только из детективных романов, которые даже не были его любимым жанром, и потому ощущение, что он зря присоединился к остальным сейчас, становилось все сильнее. Помочь он не мог, многого из того, о чем говорили генерал, которого, как он успел узнать, звали Кларк, и следователь, которого так ни разу никто и не назвал по имени, просто не понимал, да и в жизни обсуждение решений оказалось куда менее увлекательным, чем в книгах.

— А что вы думаете об этом, мой повелитель? Я имею некоторые основания считать такие решения правильными, но если у вас есть другие соображения на этот счет, то мы не имеем права их не учитывать, — на эти слова полковника Зонтик ответил не сразу. Несколько секунд ушло на то, чтобы понять, что обращались именно к нему, и вспомнить слова, а когда ответ все же прозвучал, то даже самому правителю, несмотря на его сонливость, было понятно, что от него ожидали совсем не этого:

— Вы имеете право... Все мои знания — пара детективных романов... И вы, наверное, правы во всем... Я полностью доверяю вам в этом вопросе.

Может быть, если бы его голос был громче и увереннее, эти слова показались бы вполне разумными, но его сил хватило только на тихое невнятное бормотание. Вид же у него был такой, будто он вот-вот потеряет сознание... Он сам вроде бы понимал это, но почему-то ничуть не волновался. Он спал всего три часа. Голова казалась сверхъестественно тяжелой, глаза просто отказывались открываться... Он готов был заснуть в любой момент, и скрыть это было невозможно.

— Кажется, Великому Зонтику... очень нехорошо, — этой растерянной фразы генерала юноша уже не услышал, провалившись в сон.

— А мне кажется, что все дело в бессонной ночи, — возразил ему полковник. — Лишь очень немногие могут спать спокойно в его положении... На нем лежит огромная ответственность, едва ли соответствующая его возрасту, — если, конечно, внешность молодого юноши не скрывает за собой сознание взрослого, — и к тому же ему угрожает опасность. Кроме того, все его знакомые описывают его как мнительного и склонного к волнению и по менее серьезным поводам.

— Он просто спит. Не будем его тревожить, — вздохнул Первый Министр. — Пожалуй, я должен поблагодарить вас от лица Великого Зонтика за то, что вы встретили его спокойно и говорили с ним как с человеком. Другое обращение наверняка смутило бы его: он удивительно скромен для своего положения. И... он старше всех нас вместе взятых, но среди равных себе действительно считается совсем юным. Большего я пока не могу о нем рассказать, так что вернемся к делу. Я согласен со всеми вашими предложениями... К слову, молитвенник, брошенный преступником, не мешало бы рассмотреть внимательнее — там могут быть невидимые чернила, да и в беспорядочных росчерках на полях может быть что-то зашифровано.

— Это безусловно. В таких делах нужно проверять все, что хотя бы теоретически может оказаться зацепкой.

— И нельзя никому доверять, — вставил Кларк. — Если бы времени было больше, я бы вообще всю гвардию допросил, включая тайную полицию и городскую стражу. Я тщательно отбирал их, но мало ли, во что могли впутать кого-нибудь из них...

— Опыт подсказывает мне, что взрослого человека сложно впутать во что-нибудь против его воли, — мрачно заметил Алебард. — Вам может быть трудно поверить в это, генерал, но если кто-нибудь из ваших подчиненных и связался с сектой, то он сделал это сам.

— Вы правы, но поверить в это действительно тяжело: они в некотором смысле дороги мне... Но если кто-то из них виновен, то я не буду покрывать его. И все же, раз вчерашнего нарушителя пустили так легко и без колебаний, не мог ли это быть кто-то из тех, кто имеет право входить в замок? Может быть, слуга или чиновник?

— Чиновников я запретил впускать в выходные, а слуги обычно не заходят через парадный вход... Но те стражники в таком случае могли быть не связаны с преступником, а попросту рассеянны или безответственны. Как бы то ни было, всех, кто работал вчера, следует допросить — впрочем, как и министров. Последним, если вы, полковник, не возражаете, займусь я лично.

* * *

Проснувшись во второй раз, Зонтик долго не мог понять, сколько времени проспал: небо за окном было затянуто сплошным полотном бледных туч, за которыми не было видно солнца. Он лежал на своей кровати в одежде, но укрытый синим клетчатым пледом, и несколько минут молча переводил взгляд с потолка на окно... Лишь после этого ему удалось вспомнить, как он уснул в кресле во время обсуждения дальнейшего расследования, — вот только он почти ничего не помнил о разговоре, в котором с трудом пытался участвовать. Ночь запечатлелась в памяти отчетливо; из утренних же впечатлений он запомнил лишь шум ветра, резко бьющего в окна, и собственную сонливость. Еще несколько минут он пытался вспомнить хоть что-нибудь об утреннем разговоре, но совершенно тщетно: голова казалась тяжелой, но совершенно пустой, и ему едва ли удалось бы вспомнить даже таблицу умножения. В конце концов, поняв, что эти попытки ни к чему не приведут, он решил встать и выйти из комнаты.

У двери стояли уже ставшие привычной частью жизни четверо стражников. Как и всегда, они были молчаливы и стояли так прямо, что непосвященный мог бы принять их за статуи... Первое время юный правитель пытался говорить со своими вечными спутниками, но их ответы были так коротки и почтительно-сухи, что он быстро оставил эти попытки. Сейчас он задал вопрос одному из них впервые за несколько дней.

— Простите, я не знаю вашего имени, но не могли бы вы сказать, сколько времени? — произнес он, обращаясь к одному из гвардейцев.

— Сейчас половина второго, мой повелитель, — отозвался солдат, старательно глядя на него. Смотрелось это так неестественно, что хотелось рассмеяться, но Зонтик сдержался: ему не хотелось обижать совсем молодого, и оттого слишком усердного стража. Более того, он подумал о том, что сам наверняка временами выглядит ничуть не лучше... Он лишь мягко улыбнулся и спокойно ответил:

— Спасибо. А генерал и следователь уже ушли? Они, наверное, допрашивали вас?

— Так точно, мой повелитель, нас допросили, однако посетители покинули замок около часа назад.

— Тогда я надеюсь, что полковник не был с вами излишне суров... Алебард у себя в кабинете, верно?

— Не могу знать, мой повелитель, но могу предположить, что это так. Прикажете остаться здесь, пока вы говорите с ним?

— Если вам приказали следовать за мной, то следуйте, только в кабинет вместе со мной не заходите, — с этими словами юноша направился к выходу из своих покоев. Стражники последовали за ним, будто четыре безмолвных тени.

Он застал Первого Министра в кабинете — тот явно не впервые за день пролистывал какую-то толстую папку и даже не сразу заметил появление правителя. Впрочем, мальчик по своему обыкновению тихонько приоткрыл дверь, проскользнул внутрь и остановился, не желая отвлекать друга от его занятия. Несколько секунд он стоял молча, будто бы не зная, что сказать... Вероятно, он и не смог бы начать разговор, если бы Старший Брат не заговорил первым.

— И какой в этом смысл... Зачем? Эта история стара как мир, и ее я знаю едва ли не слово в слово. Все же я никогда не пойму человеческую природу, хоть сам и стал человеком уже давно... — со стороны эти слова казались бессвязными, и потому Зонтик понял, что он просто думает вслух — к тому же он никогда не говорил с другими таким безжизненным пустым голосом... И все же молодой король ответил, хоть ему самому и показалось, что он говорит невпопад:

— Иногда тревога заставляет бесконечно перечитывать одно и то же, потому что сделать что-нибудь действительно имеющее смысл невозможно, а не делать ничего — невыносимо... И все же мне кажется, что вам лучше остановиться: у вас изможденный вид и совершенно пустой взгляд.

Лишь после этого Алебард поднял глаза от старых бумаг — с таким видом, будто это было сложно. Он пытался заставить себя улыбнуться или выдавить из себя хоть слово... Это было бесполезно. Собственное тело вдруг показалось ему неимоверно тяжелым и неповоротливым, словно изрядно проржавевший механизм, и только рука машинально перелистывала страницы в папке с документами по старому делу...

— Вы тоже почти не спали, верно? — ответом стал только неуверенный кивок, и мальчик продолжил: — И, наверное, выпили столько кофе, сколько даже вы обычно не выпиваете за неделю: у вас руки дрожат, — снова кивок. — Тогда вам точно нужно отдохнуть. В конце концов, я дал вам отпуск, чтобы вы отдыхали, но вы все это время постоянно заняты какими-то делами... А то, что вы делаете сейчас, едва ли поможет найти преступников. Вы, кажется, и впрямь знаете наизусть дело Общины, но также его знает и следователь, не так ли? Он явно хорошо знает свое дело, и ему, пожалуй, стоит доверять в таких вопросах.

— Поэтому он и расследует это... Он лучший из лучших, — отозвался, наконец, Старший Брат. Голос у него был слабый и непривычно тихий, но он говорил и, наконец, смог посмотреть на собеседника, а не в пустоту... Казалось, что он просыпается от странного сна наяву.

— Вот именно! А это означает, что вы можете успокоиться и отдохнуть хоть немного, — уже более настойчиво продолжил Зонтик. Теперь он стоял прямо напротив своего собеседника и смотрел ему в глаза, пытаясь по ним понять, насколько ему плохо.

— В этом я не могу с вами не согласиться, но мне упорно кажется, что мы упускаем что-то важное. Я пытаюсь найти это, но это все время от меня ускользает.

— Вероятно, это оттого, что вы очень утомлены... Вам нужно отвлечься и развеяться, понимаете? Дождь, кажется, почти закончился, так что давайте пройдемся по парку и поговорим о чем-нибудь.

— Боюсь, я не смогу долго говорить о чем-то кроме этого дела... Кажется, в некоторых книгах из вашего родного мира это называют "одержимостью": мне хочется выбросить его из головы хоть на несколько минут, но мне это никак не удается, даже несмотря на то, что я едва ли не засыпаю на ходу, — вздохнул уже полностью проснувшийся министр. — Но вы, мой повелитель, словно разгоняете любое проклятие одним своим присутствием. Я с радостью прогуляюсь с вами.

Примечания:

Глава переходная, и потому местами может быть довольно сумбурной, но я старался передать атмосферу ночных бдений, тревоги, неопределенности и сильнейшей усталости...

Кстати, Алебард достаточно проницателен: пару важных деталей они действительно упускают.