Спастись от Гермионы Грейнджер (джен)

В общей комнате отдыхали гриффиндорцы. В основном пятикурсники, но был и кое-кто из наших. В дальнем углу, у прохода к спальням, Джинни Уизли листала спортивный журнал.

— Пойдём к ней, — шепнул я Васемоне.

Рыжая совсем не удивилась подобному вниманию: было похоже, что этого она и ждала. При нашем появлении Джинни поднялась, как мне вначале показалось, навстречу, но на самом деле всего лишь затем, чтобы взмахом палочки наложить вокруг заглушающие чары. И сразу вернулась на своё место.

— Сегодня на ужине снова была эта дрянь, — не глядя в нашу сторону, сообщила Уизли.

— Что ты о ней знаешь?

— Только то, что рассказал Невилл. Его Ханна — отличный зельевар. Они пробрались на кухню и что-то добавили в котёл. Никто не смог съесть ни кусочка.

— Постоянно так делать не получится. Эту проблему надо решать как-то по-другому.

— Как? Предлагай, — Уизли сидела в кресле напротив дивана, на котором разместились мы с Васемоной, и изучающе смотрела на меня.

В ответ я лишь пожал плечами. Мне нечего было предложить.

— Как я вижу, ты решила нам помогать?

— А разве это ещё не понятно? — Джинни усмехнулась, но тут же вновь стала серьёзной. — Только сразу скажу: я делаю это лишь для того, чтобы поскорее вернуть своих друзей. И ещё, моё условие: работаем командой, всё планируем вместе, никаких тайн и секретов друг от друга. Если я замечу, что вы что-то скрываете или самодеятельничаете, то не обижайтесь и вините себя. — Она пошевелила волшебной палочкой.

Мы с Васькой переглянулись. Это были справедливые условия.

— Хорошо. Тогда откровенность за откровенность. Скажи, «Вечерний пророк» — это твоих рук дело?

Уизли загадочно улыбнулась:

— Ну, ведь ты сам говорил, что утренняя статья, — самая главная угроза для нас.

— Джинни, тогда скажи ещё, пожалуйста: что ты думаешь по поводу всего случившегося? — я старался говорить как можно мягче — формальное сотрудничество с таким партнёром меня не устраивало, нужно было добиться доверительных отношений.

— Я весь день вспоминала то, что ты мне показал, и вот что могу сказать точно: ваше появление не может быть случайным. Это работа какого-то мага. Очень сильного. Почему появились именно вы и где Гарри с Гермионой? Вот в чём вопрос. Думаю, твой друг прав, — она кивнула на Васемону, — и вас действительно привели сюда с какой-то целью.

Она замолчала. Теперь, вероятно, пришла наша очередь делиться информацией. Ну что ж, доверять так доверять. Я решился:

— Сегодня кое-что произошло…

Рассказ про схватку со Снейпом Уизли выслушала спокойно, но, когда речь пошла о родителях Гермионы, она разволновалась не на шутку. Не без труда, но я сумел убедить рыжую, что сейчас нельзя пороть горячку и лететь незнамо куда, чтобы спасать их. Вначале нужно всё хорошенько обдумать и собрать недостающие сведения.

— Джинни, Гермиона возвратила родителей в Британию после войны? Ответь, это важно.

— Откуда вы знаете..?

— Потом всё расскажу, а сейчас ответь. Она вернула им воспоминания?

— Откуда вы всё знаете?! Она же только мне… А я никому…

…Уизли рассказала. Хотя известно ей было немного. Только то, что сразу после победы, ещё до середины мая, Гермиона уехала к предкам с твёрдым намерением избавить их от последствий Обливиэйта. Удалось ли это, Джинни не знала: с тех пор подруги не виделись до сентября. То есть, на самом деле, вообще больше не виделись, потому что в сентябре вместо Грейнджер был уже Васька.

— Так откуда вам известно, что Гермиона стёрла родителям память?

Вот, блин! И что ответить? Не говорить же, что я видел это в кино. Значит, опять придётся врать. Вот тебе и доверительные отношения.

— Это всё он, — я кивнул на Васемону. — Иногда у него в голове что-то замыкает и проявляются обрывки воспоминаний. Чужих. Как будто Гермиона всё ещё здесь.

Я наврал, и стало противно. Потому что наврал той, кого меньше всего хотел обманывать. Тогда я ещё не знал, что, по сути, не такая уж это была и ложь.

Джинни выслушала моё нелепое объяснение молча. Было похоже, что она его приняла.

— Смотрите, кто у нас тут! «Золотое трио» в обновлённом составе. Что, ребята, поменяли одного Уизли на другого? — я даже не заметил, как к нам подошёл Финниган. Теперь он стоял рядом и ехидно ухмылялся. И чего он меня так не любит? Нет, не меня, конечно, а Поттера, но всё же. Почему?

Джинни мило улыбнулась Финику, поднялась со своего кресла и присела рядом со мной на диванчик. Я оказался между двумя девчонками.

— Ты ошибаешься, Симус. Никакого «золотого трио» больше нет, — она опять поглядела на Финнигана, — а у нас обычный бытовой тройничок.

Развернувшись, Джинни вытянула ногу, кладя её мне на бедро, подмигнула Васемоне, обняла меня, прижалась и поцеловала в щёку. Я оху…л! Васька тоже улыбнулась и чмокнула меня во вторую щёку! Я вообще ох…л!!! Мы все трое обернулись и взглянули на обалдевшего Финнигана.

— Какие-то вопросы, Симус? — я постарался сохранить самый обычный тон.

Тот отвернулся и, проворчав себе под нос что-то вроде «мудак!», двинулся прочь.

* * *

Ночью Васемоне стало плохо. Она то обнимала живот, сворачиваясь калачиком, то ворочалась с боку на бок и постанывала.

— Чего это с ней? — прошептала Уизли, высовываясь из-под одеяла.

— Не знаю, — тоже зашептал я в ответ, — может, это из-за того, что вечером не поела?

— Погоди, — Джинни протянула через меня руку и потрясла Ваську за плечо. — Эй, что с тобой?

Та в ответ что-то невнятно промычала.

— А может, эти дни начались? Хотя странно, у Гермионы никогда сильно не болело… Ну вот что, сходи-ка ты погуляй.

— Куда? — не понял я.

— На кудыкину гору. Что не ясно? Вали с кровати!

Я выполз из-под балдахина и выпрямился. В спальне было довольно свежо: камин сегодня не топили, а середина сентября в Шотландии — не самое жаркое время. Вот, бл…! И долго мне сопли морозить рядом с собственной постелью? Оккупантки хреновы!

* * *

…Финик отошёл, и Уизли тут же слезла с меня и отодвинулась.

— Ты что устраиваешь? Какой на хрен тройничок?

— Молчи, дурак. Я твою репутацию поднимаю. Скоро вся школа будет тебе завидовать… Я, можно сказать, собой жертвую, а он… Никакой благодарности, — Джинни притворно надула губки.

— И вот что, — подумав, добавила она, — пожалуй, я всё-таки буду называть тебя Поттером.

— Ребята-а, а возьмите меня к себе… Будет у нас квартет, — зазвучал рядом печальный знакомый голос.

— Луна, ты совсем сбрендила? Зачем тебе это?

— Не знаю, — пожала плечами неизвестно откуда возникшая Лавгуд. — Мне просто надоело быть одной. Хочется стать кому-то нужной. Хочется дарить кому-нибудь радость…

— Это ты-то одна?! — не выдержал я. — А что ты делала в слизеринских спальнях?

— Там?.. — Лавгуд едва заметно улыбнулась и наклонила голову, пряча глаза. — Винсент такой большой. И добрый… И я решила, что было бы хорошо, если бы мы…

— Это Крэбб-то добрый? Пожиратель?

— Да. Он изменился… Мы все изменились. В этом году всё по-другому. Это, наверное, потому, что мы стали взрослые? — она подняла лицо и взглянула как-то… с надеждой, что ли?

— Луна, ты маньячка. Ты уже пережила с половиной Хогвартса. Такое поведение ненормально, — Васька отчего-то заговорил осторожно, как будто боясь напугать её.

Я даже удивился. Вообще не припомню, чтобы он когда-либо с кем-то вёл диалог в подобном тоне. Кстати говоря, это была первая фраза, произнесённая им за весь вечер. Странно.

— Я знаю, — грустно вздохнула Лавгуд, — у магглов это называется нимфоманией…

«Бешенством матки это у магглов называется!» — тут же вырвалось у меня. Хорошо, что «про себя», а не вслух.

— …Но я не могу по-другому. Я то обычная, как раньше, а то вдруг на меня что-то находит и так хочется, что невозможно остановиться. Вы понимаете, о чём я говорю.

— И давно такое с тобой? — мне стало интересно: всё, о чём сейчас говорит Луна, полностью подтверждает нашу с Васькой версию о том, что в Хогвартсе действует какое-то «заклятие похоти» (назовём его так).

— На самом деле я это почувствовала, когда вернулась в школу. Две недели назад. Тогда всё и началось со мной. Только вот насчёт «половины Хогвартса»… Гермиона, не преувеличивай, пожалуйста… Но ведь изменились все. Я думаю, это из-за того, что исчезли мозгошмыги.

Уизли, услышав это, закатила глаза:

— Вот только не начинай!

— Нет, правда, — не обратив внимание на рыжую, продолжила Полумна. — Они, конечно, ещё остались, но только у учителей и у Филча. А у всех студентов мозгошмыги пропали. И поэтому все изменились.

— Ты хочешь сказать, что кто-то сделал так, что все старшекурсники думают только о сексе? — я ликовал. Это было именно то, о чём говорил Долгопупс.

Но объяснение Луны несколько укротило мой восторг:

— Не совсем так. Просто больше никто не размягчает мозги, и мы стали такими, какие есть на самом деле. Вот Драко раньше был мерзким, а сейчас он мне нравится. А Рон всегда казался смелым и сильным, а сейчас ведёт себя как ленивый, мелочный эгоист. И… он очень завидует тебе, Гарри… А я вот такая… Наверное, это моя природа, — Луна шмыгнула носом. Её голос задрожал, и показалось, что она вот-вот расплачется.

Мне стало жаль её. Лавгуд помолчала и вдруг посмотрела на нас необычным, удивлённым и восторженным взглядом, как будто внезапно сделала какое-то очень важное и долгожданное открытие:

— Но я так больше не хочу! — она заулыбалась и медленно пошла вглубь комнаты.

Странная девочка. Впрочем, а чему удивляться? Она совсем как в каноне.

Я оглядел «своих женщин». Васька сидела с непроницаемой мордой.

— Ты чего такой кислый? Молчишь целый вечер…

— Живот болит. Забей, терпимо.

Я обернулся к Уизли. Джинни вытянулась, скрестив руки на груди, и с серьёзным видом рассматривала носки своих туфель.

— А с тобой что?

— Рон. Лавгуд права, но с ним всё началось гораздо раньше, ещё летом, в Норе. Нет, он, конечно, всегда был не семи пядей во лбу и себя любил больше, чем надо, но теперь это вообще что-то! Сейчас даже я не могу с ним нормально общаться. Он ни хрена не делает, а требует к себе такого внимания, как будто пуп земли! Знаешь, чем он занимался летом? Он ни разу не помог ни отцу, ни братьям, но зато собрал все газеты со своими портретами и каждый вечер их пересматривал! А однажды заявил маме, что она зря помешала нашему поединку с Беллатрисой. Дескать, надо было «дать нашей девочке шанс проявить себя».

— Вот придурок! — не выдержал я.

— Ага, мол, раз он сам такой молодец, что сумел «разделать под орех» Малфоя, то и я смогла бы сделать то же самое с Бэллой.

— Рон сумел «разделать» Люциуса??! — я не поверил своим ушам.

— Не Люциуса, а Драко. И «разделал» — это слишком громко сказано: Рон просто отшвырнул его в сторону, когда мы спешили в Тайную комнату. Вот и всё.

— А разве Драко участвовал в битве? — странно, но я думал, что это не так.

— Конечно. Как и все Пожиратели. Как и Нотт, Гойл, Флинт, Крэбб и Забини. Правда, сейчас запрещено напоминать им об этом. Представляешь, каково мне каждый день видеть эти рожи?!

— Запрещено напоминать?

— Ну да. Ещё в первый день перед учёбой нас вызвал Дамблдор: меня, Браун и сестёр Патил. Там был ещё какой-то хрен из Министерства, который пел о том, что мальчики случайно оступились, что надо дать им второй шанс, всё забыть и прочее бла-бла-бла. А потом с нас взяли клятву, что мы никогда не станем напоминать слизеринцам об их пожирательском прошлом. Уверена, что так же обработали и всех остальных.

Как интересно! А ведь, по словам Васемоны, сами змейки уверены, что в битве за Хогвартс они не участвовали. Значит ли это, что им подчистили память? Надо будет разобраться.

А вот насчёт Рональда… И вдруг меня осенило:

— Джинни! А ты не думала, что Рона могли заколдовать? Ведь он же резко изменился, да?

— Ну да, за один день. Как будто бы все его противные привычки усилились в сто раз. Ты считаешь… — она задумалась. — Пожалуй, завтра я поговорю об этом с профессором Флитвиком...

Я попытался сообразить: если Рона на самом деле заколдовали и сделали это раньше, чем с остальными, то что это может значить? Пока не понятно.

— Ну, вот что: пойдём-ка спать, — после минутной тишины предложила Джинни.

Я был с ней согласен. Закончился ещё один сумасшедший день, и, как я подозревал, он такой не последний. Васька по-прежнему молчал: видать, его крепко прихватило. Мы поднялись, и я было направился в сторону женских спален, проводить девчонок.

— Э-э, нет, так не пойдёт, — рыжая вцепилась мне в руку, — ночуем у тебя! Теперь так и будет. Привыкай, любовничек…

— Только не вздумай руки распускать, — шепнула мне на ухо Уизли, когда мы втроём укладывались на расширенную заклинанием кровать на глазах у охреневших Симуса, Невилла и Дина Томаса.

— Приятных снов, мальчики, — Джинни помахала им ручкой.

Вот стерва!

* * *

— Иди сюда, — раздался громкий шёпот из-под балдахина.

Я влез на кровать.

— Ну что?

— Там всё чисто. Не знаю, что с ней, — шептала Уизли, — но, вроде, успокоилась.

Васькиного терпения хватило минут на десять. Потом она снова застонала.

— Слушай, а может она... того? — Джинни прищёлкнула языком.

— Чего того, — не понял я.

— Может она залетела?

— Ты что, совсем дура?!! — моему возмущению не было предела. Да как она только могла подумать?!

— Да успокойся, я не тебя имею в виду. Вы здесь две недели, а чем до этого Гермиона занималась, неизвестно. Всякое могло случиться.

— Ну-у, не знаю, — протянул я. А ведь действительно, мало ли что?

— Знаешь, иди-ка ты ещё погуляй.

— Да ты чего??!

— Ничего. Проверить надо, не понимаешь, что ли?

— А как ты… это?

— Не твоё дело. Уматывай!

Обалдеть! Я снова стоял посреди спальни, рядом со своей постелью и мёрз, как мартышка на Северном полюсе. На соседних кроватях полная тишина: ни сопения, ни храпа. Наверное, закрылись Заглушающими. Или не спят, а просто притихли и фантазируют, навострив уши. «Представляю, чего они могут про нас навыдумывать! Хорошо ещё, что Рон где-то шляется: нашёл, видать, себе очередную поклонницу».

Я ждал уже минут пятнадцать. Из-под балдахина просвечивал слабый огонёк Люмуса и слышалась какая-то возня, сопровождающаяся глухими стонами Васемоны и шёпотом Джинни, успокаивающей её и умоляющей немного потерпеть. «Что у них там происходит? А как рыжая определит залёт-не залёт? Наверное, у ведьм есть свои способы. — Я принялся рассуждать сам с собой. Просто так, чтобы убить время, — а если окажется, что Васька на самом деле… Вот это да! И что же тогда делать? А чьим будет считаться ребёнок: Васькиным или Гермиониным? А Васька ему тогда кто: мама или папа? Бл…ь, о какой херне я думаю?! Вот дурная же у меня привычка — вечно нагнетать и усложнять. Ведь даже если Гермиона попала, то срок ещё очень ранний и мы отсюда свалим задолго до того, как всё станет заметным». Ну, то есть, я надеялся, что свалим.

— Эй ты, возвращайся, — донеслось с кровати.

— Ну что, готов узнать приговор? — от этих слов я напрягся, и на душе стало нехорошо.

Джинни сидела в ногах у распластавшейся на полкровати Васемоны, придерживая рукой широкий ворот ночнушки, в которую она перед сном трансфигурировала одну из поттеровских рубах. Васька лежала на спине с закрытыми глазами и глубоко дышала; её лоб был усеян мелкими каплями пота. Я разместился на свободной половине и приготовился выслушать самое плохое известие.

— В общем, так, — голосом судебного обвинителя произнесла Уизли, — ничего у неё там нет. Расслабься.

«Фу-ух!, — я облегчённо выдохнул. — А как она поняла?»

— Это точно?

— Точнее некуда. От Святого Духа не беременеют.

«Многие магглы с тобой бы поспорили», — мелькнула у меня мысль. Но озвучивать её не было смысла. Зато я не смог удержаться от мучившего меня вопроса:

— А как ты узнала?

— Бл…, Поттер, не тупи. Тебе что, в картинках всё показать? Никого у неё ещё не было, если тебя это интересует.

Вот, если честно, то целостность Гермионы меня совсем не волновала. Ну ни капельки! «Зачем я тогда спросил? Не знаю. А, неважно, проехали». А вот то, что Джинни назвала меня Поттером, означало явный прогресс в отношениях. Хотя, ведь именно это она и обещала.

— Я её обезболила заклинанием, — продолжила Уизли, — так что теперь, думаю, уснёт. И нам тоже пора.

— Угу. Спокойной ночи, — буркнул я, отворачиваясь и ныряя под одеяло.

— Эй! Там я сплю!

— Поздно! Не успела.

— Ну ты и гад!

— Знаю.

Но вот только на этом наши ночные бдения не закончились. Ближе к полуночи у Васемоны начался жар, который Уизли не смогла снять своим ведьмовством. Васька металась по постели, обливаясь горячим потом и бредила. Мы едва успевали менять ей влажные компрессы: заклинаниями размножения Джинни штамповала полотенца и мочила их, призывая воду из палочки, а я укладывал Ваське на лоб эти мокрые тряпки, обтирал лицо и шею. Так продолжалось около часа. На предложение рыжей вызвать мадам Помфри, я ответил категорическим отказом: а вдруг лекари решат залезть в Васькины мозги и всё узнают про нас? Этого нельзя допускать ни в каком случае!

Наконец жар спал, температура стала нормальной, Васемона остыла и успокоилась. Мы вздохнули с облегчением. Но не тут-то было! Через несколько минут Ваську начало тошнить…

И в этот раз все лекарские заклятья из арсенала Уизли оказались бессильны, и мне просто пришлось тащить Васемону в туалет. Этот путь я проделывал ещё раз пять, до самого рассвета. Альтернативы не было. Вот так я и таскал едва живую девчонку через всю комнату под возмущённое ворчание окончательно проснувшихся соседей. А пару раз, кажется, ещё и был послан кем-то из них по известному адресу, куда, естественно, пойти не смог, так как направлялся тогда совсем в другое место. Только от Невилла однажды прозвучал вопрос: не нужна ли нам помощь, на что я ответил отказом, вызвав ехидные смешки со стороны Симуса и Дина. Интересно, что о нас тогда думали эти идиоты?

С первыми лучами солнца Васька уснул. Всё прекратилось: больше никакой боли, жара и тошноты не было. Болезнь как ветром сдуло. Обессиленная Джиневра обрушилась на подушку и мгновенно отключилась. Я упорно боролся со сном, намереваясь до конца пронаблюдать за состоянием друга, но очень скоро мои глаза закрылись, и я незаметно заснул.

* * *

Проснулся я от шума: Уизли кого-то громко распекала. Я выбрался из кровати и надел очки. Джинни, стоя посреди комнаты, босая и в неизвестно откуда взявшемся длинном халате, на повышенных тонах внушала Финику что-то о том, как неприлично лезть в чужую личную жизнь со своими тупорылыми (по её словам) замечаниями. Симус, красный как рак, даже не пытался возражать, а только, сжав кулаки и стиснув зубы, пялился на неё злющим взглядом. Заметив, что появился «главный виновник», он тут же отвернулся от ведьмы, обращаясь ко мне:

— Поттер, ты, конечно же, герой, которому никто и в подмётки не годится, и ты достоин всего самого-самого и можешь себе позволить что угодно, — тут он сделал жест, указывая на Джинни и на кровать, — да вот только мы не нанимались всю ночь дёргаться под стоны… твоих женщин. Коли ты так крут, то, может, поселишься отдельно? Или у вас, спасителей мира, в моде устраивать брачные игрища напоказ?

Я только махнул рукой: объяснять ему что-либо сейчас было бесполезно. Поэтому спросил напрямую:

— За что ты меня так не любишь, Финниган?

Финик открыл было рот, но ответить не успел: за него это сделал подошедший Дин Томас:

— А за что тебя любить, Гарри? И зачем чья-то любовь Мальчику-Который-Всех-Победил-В одиночку?

— Что? В какую «одиночку»? Какие «спасители мира»? О чём вы говорите? — я их не понимал.

Дин посмотрел на Симуса и ухмыльнулся:

— Я же тебе говорил, что он всё забудет через два дня, а ты…

— А я говорил, что через три, — отозвался тот, — но ничего, мы ему напомним.

— О чём вы мне напомните?

— Сейчас, сейчас, подожди немного, — с этими словами Финик прошёл к своей тумбочке, покопался в ней и вернулся с какой-то газетой в руках.

— Узнаёшь?

— Старый выпуск. И что?

— Ага, старый. Тогда я пообещал себе, что если когда-нибудь мне вдруг покажется, что Поттер — нормальный человек, я загляну сюда, чтобы вспомнить, кто ты есть на самом деле.

Я внутренне напрягся: было видно, что Симус не шутил. Что там ещё на этой чёртовой бумажке?

— А ну, дай сюда! — я вырвал у него из рук газету и пробежал глазами по передовице: вот бл…ь!

Теперь мне всё стало понятно.