С чистого листа (гет)

Сложно описать, какому испытанию своей твердости духа подверглась Гермиона Грейнджер за последние полгода. Сначала разрыв с мужем, развод, а затем и это — потеря единственного человека, который стал ей настолько близок за последнее время.

Ее душевные страдания после развода с Роном были сильные, она действительно долго не могла прийти в себя и принять новое положение вещей и, возможно, долго бы еще не могла все это осознать, если бы не своевременная помощь Малфоя. Но даже когда она еще не получила от него поддержки, в глубине души Гермиона чувствовала, что все происходящее к лучшему, она ощущала глубокое облегчение после нескольких лет притворства и теперь могла лишь с благодарностью вспоминать проведенные вместе годы. Сейчас же она не могла надеяться, что у нее появится подобная база для утешения себя. Она понимала, что поступила так, как и должна была, и что другого выхода у нее просто не было (семья все-таки должна быть всегда на первом месте, даже когда страдает личное счастье), но все же Гермиона хорошо сознавала, как сделала больно, и эта мысль вовсе не служила ей утешением.

На следующий же день за завтраком Гермиона втайне надеялась увидеть в своем соседе хоть малейшую перемену к лучшему с ней отношению, хотя бы то, что он понял ее мотивы, но разочаровалась в своих надеждах, едва войдя в Большом зал. На привычном месте слева от нее сидел как ни в чем ни бывало Невилл, а по правую руку от директорского кресла профессора Макгонагалл сидел с непроницаемым лицом Малфой, который даже не взглянул на Гермиону, когда она приблизилась к преподавательскому столу. Весь его вид не говорил абсолютно ни о чем: ни гнева, ни затаенной обиды, ни разочарования, лишь напускное безразличие, которое ранило много сильнее любых других выражений чувств.

В тот день Гермиона постаралась повторить то, что так хорошо удавалось Малфою, — скрыть свои собственные чувства, но, по всей видимости, ей это не особо удалось, потому что стоило ей опуститься в кресло рядом с Невиллом, как он тут же ее спросил:

— Между вами что-то произошло? Поругались?

В голосе Невилла было столько искреннего участия, а взгляд, которым он посмотрел на нее, был таким понимающим, что Гермиона не без труда подавила в себе приступ раздражения, вызванный его словами. О чем, а вот об этом она не хотела говорить ни с кем и тем более за завтраком.

— Нет, вовсе нет, — она постаралась улыбнуться, — я как раз хотела спросить тебя, с чего вдруг Малфой пересел. Может, я ему наконец надоела со своими вечными разглагольствованиями о работе? — Гермиона постаралась весело рассмеяться, но смех вышел натянутым, а в глазах читались такая боль и опустошение, что даже наивный Невилл не мог этого не заметить. Но он промолчал и, отвернувшись, с усердием принялся за овсянку.

Не только Невилл тогда заметил перемену в поведении Гермионы. Со своего места в зале Роза неусыпно наблюдала за преподавательским столом с того момента, как ее мама появилась на завтраке. Она видела очевидную разницу в поведении: еще несколько дней, да что там дней, буквально вчера она прямо-таки светилась изнутри, а сейчас сидела, опустив голову, безучастно ковыряясь в тарелке, поглощенная собственными явно не веселыми мыслями.

Роза ощутила безмолвный укор совести, и в ней родилось подозрение, что все вчерашние увещания матери насчет ее деловых отношений с профессором Малфоем — чистая выдумка, но, переведя взгляд на самого профессора, уже не была в этом так уверена: такой у него был спокойный и безразличный вид. Но легкое подозрение, закравшееся в душу, никуда не уходило, а только усилилось, когда, почувствовав на себе чей-то тяжелый взгляд, Роза обернулась и встретилась глазами со Скорпиусом. Он с явной укоризной посмотрел на нее и выразительно качнул головой в сторону преподавательского стола. Розе не требовалось дополнительных пояснений, чтобы понять, на что намекает ее друг. Вспыхнув от справедливости этого осуждения и злясь на саму себя, Роза отвернулась и возобновила свои наблюдения.

Похоже, что никто, кроме них, не заметил ничего странного в поведении Гермионы Грейнджер. Жизнь текла как обычно, своим чередом, какие бы мрачные и тяжелые события ни происходили в жизнях отдельных представителей рода человеческого. Время неумолимо спешило вперед, обещая смягчить в будущем боль, столь остро ощущавшуюся в настоящем.

Чувствовала это и сама Гермиона и только на это и надеялась. У нее не было другой поддержки, на которую она могла бы рассчитывать. Ни к кому из друзей обратиться за помощью, даже просто в том, чтобы ее выслушали, она не могла, потому что это значило бы фактически признаться в том, что Роза была права, а в том, что такой разговор так или иначе дошел бы до ее ушей, она не сомневалась. А этого Гермиона во что бы то ни стало хотела не допустить.

Ей пришлось остаться со своей болью один на один. Не одну ночь она провела без сна, заново проживая счастливые моменты, проведенные вместе с Малфоем, но они только больше отравляли и так отравленную душу, потому что теперь каждое воспоминание сопровождал потухший взгляд Малфоя, когда тот понял, что она отказывает ему. Но не думать об этом было еще большей пыткой, потому что все мысли так и стремились к пагубным воспоминаниям, как мотыльки в ночи на свет.

Немалым утешением для нее было еще большее сближение с Розой. Теперь она часто приходила к ней по вечерам. Ее дочь была, как никогда раньше, покладистой и притихшей, чего Гермиона никак не могла для себя объяснить, да и не очень старалась, больше погруженная в собственные невеселые мысли, чтобы понимать слегка странное поведение другого человека.

Роза видела (и с каждым разом только больше убеждалась в том, что она была тогда все-таки права), как страдает ее мама, но никак не могла облегчить ее боль. Это значило бы пройти против самой себя, допустить, что место отца в ее жизни может занять совершенно чужой человек, пусть даже и профессор Малфой, отец ее лучшего друга. Все внутри Розы восставало от такого исхода, а вспыльчивость, унаследованная от отца, только усугубляла положение.

Часто, собравшись вместе у Гермионы в гостиной, Роза залезала с ногами на диван и, положив голову матери на колени, предавалась невеселым мыслям, корила себя за свое предубеждение против каких-либо изменений в ее жизни, пыталась смириться с муками совести; в то время как сама Гермиона, рассеяно проводя рукой по рыжим волосам, думала и пыталась примириться мыслями с том, чего лишилась.

В глубине души Гермиона очень хотела верить, что со временем они оба смогут преодолеть это взаимное отчуждение и холодность в их отношениях с Малфоем и снова стать друзьями. Ведь менять место работы она совершенно не планировала и прекрасно знала, что сам Малфой не готов будет расстаться с сыном, поэтому еще как минимум два года им придется провести вместе, как коллегам. И за это время, она надеялась всей душой, они смогут наладить взаимоотношения. Но надежда эта была призрачной, потому что, по наблюдениям самой Гермионы, Малфой вовсе не желал сближения с кем-либо вообще, а тем более с тем, кто сделал ему так больно, пусть и против воли. Он уже пять лет работал с Невиллом бок о бок и о каких-то очень дружеских отношениях между ними не шло и речи. Конечно, сама она совсем не похожа на Невилла, но в этой ситуации, это даже было плохо. Разум понимал это слишком хорошо и постепенно душил в сердце Гермионы эту безумную надежду. Нет, не было никаких предпосылок к тому, чтобы им снова с Малфоем сделаться хотя бы друзьями.

Апрель прошел у Гермионы в тяжелых раздумьях, в попытках примирить безумные желания сердца с холодными доводами рассудка, в попытках самой немного прийти в себя и оправиться от боли. Время лечит, и Гермиона вновь смогла в этом убедиться на собственном опыте. Спустя месяц она смогла без сильных новых ударов для себя вспоминать о том, что произошло между ней и Малфоем. Внутренняя агония, в которой она каждый день сгорала, а за ночь возрождалась вновь, уступила место удрученной меланхолии. Гермиона научилась жить со своей болью, привыкла к ее каждодневному присутствию в своей жизни.

Приближался май, а с ним и пасхальные каникулы — счастливая возможность сделать перерыв в работе и подготовиться к надвигающимся экзаменам. Погода с каждым днем становилась все светлей и теплей. Свежая трава покрыла весь школьный двор, а вместе с ним и ближайшие холмы, еще несколько дней назад удручавшие своей серостью и жухлостью. На деревьях проклевывались почки, грозя в ближайшие недели покрыть все в округе зеленой паутинкой листьев. Вместе с новой зеленью на улице появились все возрастающие по количеству группки студентов, выходившие погреться на теплое весеннее солнышко.

Возможно, только пятый и седьмой курс радовались происходящим переменам меньше остальных, ведь с каждым днем к ним все ближе были выпускные экзамены. А в такие хорошие дни невозможно было заставить себя сидеть за книгами в библиотеке или в гостиной вместо того, чтобы выйти на свежий воздух и насладиться теплом.

В один из таких дней Гермиона, к своему изумлению, получила письмо от Рона. Они не виделись и не переписывались со дня их развода, и она терялась в догадках, что могло его заставить написать ей.

«Доброе утро, Гермиона! (надеюсь, что письмо придет именно утром и ты успеешь послать мне ответ незамедлительно)

Как у вас дела в Хогвартсе? Как Роза? Догадываюсь, что безвылазно сидит в замке и готовится к экзаменам, прямо как ты в её возрасте: что бы тогда ни происходило в нашей жизни, ты никогда не забывала об учебе.

У нас все хорошо, не волнуйся. Пишу тебе не потому, что что-то случилось. Я сейчас в Норе вместе с Поттерами, и они все вместе шлют тебе привет. Мои родители тоже.

Ты прекрасно знаешь, что я не мастер писать письма, это совершенно не моя сильная сторона, поэтому я сразу перейду к делу. Мне очень надо с тобой встретиться. Может, ты сможешь, если не сильно много работы, выбраться в Хогсмид в какие-то из ближайших выходных? Напиши мне день. Все подробности при встрече.

Рон

P.S. Пришли, пожалуйста, ответ как можно скорее, желательно, с моей совой, чтобы я успел подстроить свои планы».

Это коротенькое письмо чрезвычайно заинтриговало Гермиону и было, собственно, первым за долгий месяц душевных переживаний, что искренне поглотило все ее внимание. Что такого хочет рассказать ей или обсудить с ней Рон, если решил с ней увидеться?

Работа теперь не отнимала большую часть жизни у Гермионы, поэтому она тут же написала пару строчек в ответ и отправила его. К счастью, ближайшее воскресенье было не за горами и все тайны скоро должны были стать явью.

Единственное, что ей теперь предстояло решить с самой собой, — как вести себя с Роном? Спустя довольно много времени после развода и принимая во внимание то, что, в целом, он прошел относительно безболезненно для обеих сторон, ничьи нежные чувства тогда не были затронуты, были задеты только основы их жизни и братская привязанность друг к другу. Может, Рон снова хочет быть ей другом? Может, прошло уже достаточно времени для того, чтобы им можно было, не вызывая взаимной боли, возобновить их теплую дружбу, которая с успехом существовала столько лет до этого? Сама Гермиона чувствовала, что очень бы этого хотела. Конечно, она не сможет обсудить с ним все то, что терзает ее в последний месяц, но сам факт того, что между ними будет сделан первый шаг навстречу друг другу, принесет частичное облегчение.

Все эти рассуждения с самой собой привели к тому, что в назначенный день Гермиона вышла из своего кабинета с почти легким сердцем, невольно содрогаясь внутри при мысли о предстоящей встрече. Да, она волновалась. Что, если все ее мысли не имели ничего общего с реальностью, а Рон лишь хотел обсудить с ней свои мысли насчет того, с кем летом останется Роза, например?

Предмет своих последних мыслей Гермиона увидела в школьном дворе. Роза сидела под буком около озера, наблюдая, как перед ней маячит из стороны в сторону Скорпиус, что-то отчаянно пытаясь ей доказать, судя по выражению его лица, и явно не находя в ней отклика.

— Неужели ты не понимаешь, что так не может продолжаться, Роза? Ты не видишь, что происходит? — раздавался возмущенный, звенящий негодованием голос Скорпиуса.

Гермионе жаль было видеть, что они ссорятся, на протяжении всего месяца она неизменно замечала в классе недовольное выражение лица обоих, стоило им на уроках взглянуть в сторону друг друга (перемирия длились слишком недолго); в целом, сама она одобряла их дружбу и не раз пыталась вывести Розу на разговор о том, что между ней и Скорпиусом происходит, но она всегда сводила все в шутку.

По мере приближения к «Трем метлам» Роза со Скорпиусом исчезали из мыслей Гермионы, освобождая место все возрастающему волнению. Рон расположился прямо напротив входа, за маленьким столиком у стены. Он приветливо махнул ей рукой и, поднявшись ей навстречу, широко улыбнулся:

— Рад тебя видеть. Классная погода, верно?

— Да, ты прав, — Гермиона чувствовала себя слегка неловко от того, что не знала, как ей продолжить разговор, но пока она размышляла, Рон спросил:

— Ты же будешь сливочное пиво? Я уже заказал нам.

— Спасибо, — Гермионе показалось, что повисла неловкая пауза, поэтому, стараясь ее поскорее заполнить, она чуть поспешнее, чем следовало бы, выпалила: — Видела Розу по дороге сюда.

Она бросила взгляд на Рона, но он сидел с таким простодушным видом, явно не замечая ее скованности, что не удержалась и рассмеялась. Лед, сковывавший их общение еще с того вечера, как они решили закончить шестнадцать лет отношений, наконец был сломлен под натиском искреннего смеха.

— Странно немного, правда?

— Да, — с улыбкой согласилась Гермиона.

Она сделала глоток пива и посмотрела на Рона. Он совершенно не изменился за это время, может, только стал лучше спать, потому что круги под глазами, ставшие привычными в последние месяцы их брака, ушли.

— Как поживаешь?

— У меня все хорошо. Я…я об этом как раз и хотел с тобой поговорить, — Рон слегка замялся, но подбодренный внимательным взглядом бывшей жены, продолжил: — Я хотел бы, чтобы наш дом остался тебе и Розе.

Такого поворота событий Гермиона никак не ожидала. Неужели он вызвал ее только затем, чтобы поговорить о недвижимости? Да и на что ей в самом деле дом, в котором все будет напоминать о Роне и их неудачном браке? Она попыталась высказать свои возражения, объяснить свое положение:

— …в конце концов, я пока работаю в Хогвартсе и, при желании, вообще могу здесь жить постоянно. Тебе нет нужды уступать мне дом. Я думала, что Роза приедет к тебе туда на летние каникулы.

Рон лишь покачал головой в ответ на ее возражения. Но в этом не было ничего удручающего, наоборот, он даже, казалось, был доволен тем, что делает это.

— Это как раз второе, что я хотел тебе рассказать. Ты сейчас очень удивишься, я представляю, но мне бы…мне бы хотелось, чтобы ты поддержала мое решение, — он сделал паузу и взглянул на Гермиону, чтобы удостовериться, что полностью завладел ее вниманием. — Я увольняюсь из Министерства.

Если до этого Гермиона и была удивлена, то теперь ее изумление возросло в тысячи, миллионы раз, достигло размеров Вселенной. Она была просто поражена и несколько секунд не могла ничего сказать. Она лишь смотрела на Рона широко раскрытыми глазами, застыв в таком положении, что кружка со сливочным пивом, крепко сжатая в ее руке, на несколько секунд повисла в воздухе.

Сам же Рон, казалось, был очень доволен эффектом, который произвели его слова, потому что широко улыбался, глядя на ее реакцию.

— Но, Рон…тебе же нравилось работать мракоборцем… А Гарри? Он знает? И чем же ты будешь заниматься? — все это выпалила Гермиона на одном дыхании, как только вновь обрела способность говорить.

— Я уже несколько недель совладелец магазина «Волшебных вредилок Уизли». Мы с Джорджем долго это обсуждали, несколько месяцев, и вот пару недель назад подписали бумаги, — при слове «Джордж» в голове Гермионы как будто загорелась лампочка — Роза ведь не раз говорила ей, что во время последних каникул часто видела Рона с Джорджем, как будто они что-то решали вместе. Но тогда она это отнесла к каким-то делам Министерства с магазином Джорджа. А вышло-то, оказывается, совсем по-другому. И возможно, куда лучше, судя по счастливому лицу Рона, который продолжал:

— …это как раз и причина того, почему я предлагаю тебе наш дом. Мне куда удобнее сейчас будет пожить в Косом переулке, поближе к магазину, пока я не войду полностью в курс всех дел. К тому же, я думаю, Розе полезно почаще бывать с мамой, — на этих словах Рон многозначительно покосился на Гермиону, которая не могла подавить в себе открытую искреннюю улыбку.

«Ну хоть у него, слава Мерлину, все хорошо», — пронеслось в голове.

У нее не было больше аргументов для протестов, и она согласилась с тем, что их с Роном дом останется у нее.

— Я только думала, что Роза приедет к тебе туда на пасхальные каникулы… — начала было Гермиона, но ее перебили.

— Она должна приехать, конечно, мы уже столько не виделись. Ко мне в Косой переулок или в Нору — пусть сама решает. Но только никаких возражений я не приму.

Гермиона вновь послала Рону благодарную улыбку. В этот самый момент она чувствовала только искреннюю благодарность бывшему мужу за все, что между ними было и за то, что он делает для нее сейчас.

— Мы с Джорджем задумались над такой возможностью еще давно, до нашего развода даже, — сказал Рон, отвечая на вопрос Гермионы о том, когда же он решил сменить, да еще так резко, место работы. — Я не решался на это раньше, потому что знал, что ты бы не была в восторге…

— Почему это я… — перебила его Гермиона, но осеклась, задумавшись над тем, что, пожалуй, действительно не была бы сильно восторге в тот момент от смены мужем места работы. Она хорошо относилась к начинанию Джорджа и Фреда, но тогда была сильно раздражительна, слишком поглощена своей неудовлетворенностью в семейной жизни и неурядицами на работе, что вряд ли бы одобрила решение Рона. Поэтому для восстановления справедливости, добавила: — Да, пожалуй, тогда бы я вряд ли хорошо это восприняла.

Она чуть смущенно улыбнулась в ответ на безоблачную улыбку Рона.

— Я тоже так думал, не хотел тебе добавлять причины для недовольства, потому молчал. Ну, а после уже нашего развода решил воплотить это свое желание в жизнь. Тем более, что я думаю, что с этой работой, когда она войдет в привычное русло, у меня даже появится больше времени для Розы, когда она будет приезжать на каникулы.

Это удивительное самоотверженное желание Рона сделать для нее приятное, облегчить ей жизнь в тот момент, когда она сама в упор не желала замечать ничего хорошего, не могло не тронуть Гермиону. Она только в очередной раз убедилась в том, какой он заботливый отец и муж, пусть уже не для нее, но для кого-то другого в будущем. Благодарность, появившаяся полчаса тому назад, засияла внутри нее с новой силой. Все ее самые смелые надежды и ожидания от этой встречи подтвердились. С сегодняшнего дня в их взаимоотношениях начинается новая эра, эра бескорыстной и крепкой дружбы людей, связанных навек не только общим ребенком, но и общей искренней привязанностью друг к другу.

— Ох, Рон. Я так рада, что у нас сохранились такие хорошие отношения, — вдруг тихо сказала Гермиона. Повинуясь непонятному порыву, она встала со своего места навстречу поднявшемуся Рону и крепко обняла его.

— Я тоже, Гермиона, — он обнял ее в ответ.

Именно в этих дружеских объятиях Гермиона вдруг почувствовала, как ей их не хватало. Как ей не хватало этой безмолвной поддержки, которую она могла получить от Рона. Светлые чувства переполняли все ее существо, впервые осветив пустынную черную дыру в ее душе с момента злосчастного объяснения с Малфоем. Она прикрыла глаза, боясь спугнуть внезапно обрушившееся спокойствие и радость.

В этот самый момент входная дверь гулко хлопнула, заставив Гермиону открыть глаза и посмотреть в ту сторону. Она стояла как раз лицом к двери и за плечом Рона могла видеть окно, мимо которого стремительным шагом прошел высокий худой блондин с непроницаемый лицом, который только что стремительно покинул паб.

Она не знала, сидел ли Малфой все время в «Трех метлах» во время ее разговора с бывшим мужем, или пришел только что и, увидев ее в объятиях Рона, решил уйти. Гермиона вообще не рассматривала посетителей. Радость внезапно омрачилась осознанием, что он мог принять этот жест дружеского расположения за нечто большее. Ей очень хотелось кинуться вслед за ним и все объяснить, но она прекрасно понимала, как это будет глупо с ее стороны и что это совершенно бессмысленно, да и совершенно неважно. К чему им эти ненужные объяснения? Подавив в себе это желание и вымучено улыбнувшись Рону, Гермиона вернулась на свое место.