Корпорация Странных Существ 2.0 (гет)

Подглава 1: Эхо и След

Майк сидел на холодном, мокром бетонном полу подвала “Отстойника”, его спина прижималась к шершавой, покрытой плесенью стене, от которой исходил едкий запах сырости и ржавчины. Тусклый свет единственной ржавой лампы, свисавшей с потолка на потрёпанном проводе, отбрасывал дрожащие тени на стены, где пятна сырости сливались с потёками ржавчины, образуя узоры, похожие на лица, застывшие в безмолвном крике. Его изорванная кожаная куртка была покрыта мелкой стеклянной пылью, которая сверкала в свете лампы, как звёзды на грязном небе. Каждый вдох отзывался болью в груди, где сердце всё ещё колотилось, не в силах забыть хор плачущих двойников, их шёпот: “Ты виноват… слабак…” Его разбитая рука, покрытая засохшей кровью и той же стеклянной пылью, лежала на колене, дрожа, несмотря на его попытки сжать кулак. Шрам на шее, теперь едва пульсирующий слабым синим светом, казался живым, как напоминание о том, что лабиринт всё ещё где-то там, в глубине его разума. Запах крови, смешанный с плесенью и сыростью, был таким густым, что Майк чувствовал его на языке, горький и металлический. Где-то в глубине подвала капала вода, каждый звук — как удар молотка по натянутым нервам, отсчитывающий секунды в этой гнетущей тишине.

Ева сидела в нескольких шагах от него, её компактная фигура в тактическом комбинезоне была напряжена, как пружина, готовая к действию. Её руки, покрытые мелкими порезами от осколков, методично проверяли пистолет, выщелкивая магазин, проверяя патроны, вставляя его обратно с сухим щелчком. Её серые глаза, обычно холодные и расчётливые, теперь были затуманены, но она упрямо держала голову прямо, не позволяя себе поддаться слабости. Стеклянная пыль на её щеках сверкала, как слёзы, которых она никогда не прольёт, и каждый раз, когда она двигалась, пыль осыпалась, оставляя лёгкий шлейф в воздухе. Тишина между ними была тяжёлой, как бетонные стены вокруг, и Майк чувствовал её, как физическое давление на грудь. Они видели друг друга в самом уязвимом состоянии — его вину, её провал в доках, — и эта нагота была невыносимой. Он хотел что-то сказать, но слова застревали в горле, как ржавые гвозди. Вместо этого он смотрел на свои руки, на кровь, смешанную со стеклянной пылью, и думал о Романе — о его уходе, о его взгляде, в котором не было благодарности, но было что-то новое, почти человеческое. Он видел мою боль. А я видел его страх. Мы не союзники. Но мы… что-то ещё.

Его внутренний голос был хриплым, как будто он кричал часами. Роман уничтожил моих двойников, но не из жалости. Он сделал это, потому что презирает слабость. А я… я разрушил его “идеальность”, потому что понял его огонь. Его хаос. Мы спасли друг друга, но не потому, что хотели. Это был… инстинкт. Майк сжал кулак, игнорируя боль в разбитых костяшках, и почувствовал, как стеклянная пыль впивается в кожу, как напоминание о том, что лабиринт был реален. Его серые глаза, воспалённые и усталые, скользнули к Еве, но он быстро отвёл взгляд, не готов встретиться с её глазами. Он знал, что она видела его слёзы, его коллапс, и это жгло его, как шрам на шее.

Ева, закончив проверять пистолет, положила его на колено, её пальцы всё ещё слегка дрожали, но она стиснула зубы, заставляя себя вернуть контроль. Её внутренний монолог был резким, как команда: Достаточно. Ты выбралась. Они выбрались. Провал в доках — это прошлое. Это не клеймо. Это опыт. А опыт делает тебя сильнее. Она чувствовала, как холод бетона проникает через её комбинезон, как липкий воздух подвала прилипает к коже, но эти ощущения были якорем, возвращавшим её к реальности. Она видела, как Майк борется со своим шоком, видела, как он смотрит на свои руки, как будто они могут дать ему ответы. Она хотела сказать что-то резкое, вернуть их старую динамику, где она была прагматичным лидером, а он — упрямым детективом, но слова казались пустыми. Вместо этого она встала, её ботинки скрипнули по мокрому бетону, и она подошла к ржавой трубе, чтобы опереться на неё. Её движения были методичными, почти механическими, но её серые глаза, отражавшие тусклый свет лампы, были полны чего-то нового — неуверенности, смешанной с уважением к Майку, который, несмотря на свою боль, нашёл способ победить демона Романа.

Молчание между ними длилось, казалось, вечность, прерываемое только звуком капающей воды и их тяжёлого дыхания. Майк наконец поднял голову, его взгляд скользнул по подвалу — по ржавым трубам, по лужам, отражавшим дрожащий свет, по теням, которые казались живыми. Он чувствовал, как стеклянная пыль колет его кожу, как холод бетона пробирается в кости, но эти ощущения были доказательством того, что он жив. Он посмотрел на Еву, которая стояла, опираясь на трубу, её лицо было наполовину скрыто в тени. Их взгляды встретились, и на мгновение они увидели друг друга такими, какие они есть — не напарниками, не врагами, а выжившими, связанными общей травмой. Майк открыл рот, его голос был хриплым, как будто он не говорил годами:

— Ева… мы…

Она прервала его, её голос был резким, но не грубым:

— Не надо. Не сейчас.

Она отвернулась, её пальцы сжали рукоять пистолета, но её плечи слегка расслабились, как будто она позволила себе выдохнуть. Майк кивнул, его губы дрогнули в слабой, усталой улыбке. Он понял. Слова были лишними. Они оба знали, что лабиринт изменил их, и эта новая связь — хрупкая, неловкая, но реальная — была сильнее любых слов.

Ева шагнула к лестнице, ведущей из подвала, её ботинки оставляли влажные следы на бетоне. Она остановилась, не оборачиваясь, и бросила через плечо:

— Поднимайся. Нам нужно двигаться.

Майк медленно встал, его разбитая рука повисла вдоль тела, но он чувствовал, как что-то внутри него начало затягиваться, как рана. Они были живы. Они выбрались. И хотя тени лабиринта всё ещё цеплялись за их разум, они были готовы идти дальше — не как друзья, не как враги, а как те, кто пережил один и тот же ад.

Ева сидела на холодном, мокром бетонном полу подвала “Отстойника”, её спина прижималась к ржавой трубе, от которой исходил едкий запах сырости и металла. Тусклый свет одинокой лампы, свисавшей с потолка на истрёпанном проводе, отбрасывал длинные, дрожащие тени на стены, покрытые пятнами плесени, которые, казалось, шевелились в углу её зрения, как живые. Её тактический комбинезон, потрёпанный и покрытый мелкой стеклянной пылью, сверкал в этом свете, каждая крупица колола кожу, как крошечные иглы, напоминая о кошмаре “Лабиринта Осколочного Стекла”. Запах плесени и ржавчины был тяжёлым, почти осязаемым, смешиваясь с лёгким металлическим привкусом её собственной крови, сочившейся из мелких порезов на руках. Звук капающей воды, падающей с проржавевших труб в лужи на полу, был единственным, что нарушало гнетущую тишину, каждая капля — как удар по натянутым нервам. Её серые глаза, обычно холодные и расчётливые, были затуманены, но она упрямо держала голову прямо, её пальцы, дрожавшие едва заметно, уже сжимали пистолет, лежавший на её колене.

Внутри неё бушевала буря. Её двойник, её провал в доках, его слёзы и кровь всё ещё эхом отдавались в её голове, как заезженная пластинка. Ты не успела. Ты провалилась. Но она стиснула зубы, её внутренний голос был резким, как приказ: Хватит. Это было. Это прошло. Ты здесь. Ты жива. Они живы. Двигайся дальше. Она знала, что не может позволить себе утонуть в этом. Её тренировки, её дисциплина были её щитом, и она цеплялась за них, как за спасательный круг. Её взгляд скользнул к Майку, который сидел в нескольких шагах, его высокая фигура в изорванной кожаной куртке скорчилась у стены. Его разбитая рука, покрытая засохшей кровью и стеклянной пылью, лежала на колене, его серые глаза смотрели в пустоту, как будто он всё ещё видел своих плачущих двойников. Он был в ступоре, и это раздражало её — не потому, что она его винила, а потому, что она знала: если он не придёт в себя, они оба застрянут здесь, в этом подвале, в этом болоте их собственных кошмаров.

Ева глубоко вдохнула, её лёгкие наполнились липким, влажным воздухом, и она начала действовать. Её пальцы, уверенные, несмотря на лёгкую дрожь, схватили пистолет. Она выщелкнула магазин с сухим щелчком, проверила патроны, её движения были точными, механическими, как ритуал. Звук металла, скользящего по металлу, запах порохового масла, смешивающийся с плесенью, — всё это было якорем, возвращавшим её к реальности. Она вставила магазин обратно, щелчок был резким, как выстрел, разорвавший тишину подвала. Её серые глаза сузились, она посмотрела на Майка, её голос был хриплым, но твёрдым, как сталь:

— Хватит сидеть.

Майк вздрогнул, его взгляд, затуманенный, метнулся к ней. Его шрам на шее слабо пульсировал синим светом, как будто откликаясь на её слова. Ева продолжала, её тон был резким, но не жестоким:

— Лабиринт исчез, но Вальдемар — нет. Нам нужна информация. Настоящая, а не призраки из твоей головы.

Её слова были как пощёчина, но не из злобы — она знала, что он нужен ей, что они нужны друг другу. Она встала, её ботинки скрипнули по мокрому бетону, оставляя влажные следы. Она подошла к ржавой трубе, её пальцы скользнули по её холодной, шершавой поверхности, как будто проверяя, реальна ли она. Её внутренний монолог продолжал: Мы выбрались. Но это не конец. Вальдемар всё ещё там, и он не остановится. Нам нужно найти его след. Найти, что он планирует. И мне нужно, чтобы Майк был в деле, а не в своих грёзах. Она бросила взгляд на него, оценивая его состояние. Он выглядел измотанным, но в его глазах мелькнула искра, как будто её слова начали пробивать его оцепенение.

Майк почувствовал, как резкий звук затвора пистолета Евы, её твёрдый голос разорвали пелену, в которой он тонул. Его внутренний голос, всё ещё хриплый от криков лабиринта, зашептал: Она права. Лабиринт был адом, но он закончился. Вальдемар — вот кто реален. И Роман… он ушёл, но он тоже часть этого. Он смотрел на Еву, на её точные, уверенные движения, на то, как она держала себя, несмотря на стеклянную пыль, покрывающую её лицо, несмотря на порезы, которые кровоточили под её комбинезоном. Он видел её силу, её стойкость, и это вызывало в нём новое уважение. Его разбитая рука болела, стеклянная пыль впивалась в кожу, но он сжал кулак, игнорируя боль, и медленно поднялся, опираясь на стену. Его серые глаза встретились с её, и он кивнул, его голос был слабым, но решительным:

— Хорошо. Что дальше?

Ева слегка выдохнула, её плечи едва заметно расслабились. Она указала на ржавую лестницу в углу подвала, ведущую к выходу. Её голос стал чуть мягче, но всё ещё командным:

— Поднимаемся. Находим терминал, связь, что угодно. Нам нужно узнать, где Вальдемар. И что он задумал.

Майк кивнул, его взгляд скользнул по подвалу — по лужам, отражавшим тусклый свет, по теням, которые всё ещё казались живыми, по стеклянной пыли, сверкающей на его куртке. Звук капающей воды, запах плесени, холод бетона — всё это было реальным, осязаемым, в отличие от кошмаров лабиринта. Он шагнул за Евой, его ботинки хлюпали по лужам, и с каждым шагом он чувствовал, как его разум возвращается к миссии. Ева, идущая впереди, была якорем, который тянул его из болота рефлексии, и он был благодарен ей за это — не словами, а молчаливым признанием, которое отразилось в его взгляде.

Подвал остался позади, его тишина и тени растворились, когда они начали подниматься по лестнице, их шаги гулко отдавались в узком проходе. Они были измотаны, ранены, но живы, и их новая, хрупкая связь, выкованная в аду зеркал, теперь вела их вперёд, к следующей битве.

Майк сидел на холодном, мокром бетонном полу подвала “Отстойника”, его спина прижималась к шершавой стене, где пятна плесени, словно тёмные вены, расползались по ржавому бетону. Тусклый свет одинокой лампы, свисавшей на истрёпанном проводе, отбрасывал дрожащие тени, которые, казалось, шептались в углах, напоминая о зеркальных коридорах Лабиринта. Его изорванная кожаная куртка, покрытая сверкающей стеклянной пылью, липла к коже, каждый вдох приносил едкий запах сырости, ржавчины и крови, сочившейся из мелких порезов на его разбитой руке. Капли воды, падающие с проржавевших труб в лужи на полу, звучали как метроном, отсчитывающий время в этом гнетущем затишье. Его серые глаза, воспалённые и усталые, смотрели на лужу перед ним, где отражение света дрожало, как повреждённая плёнка. Шрам на его шее, теперь едва пульсирующий слабым синим светом, казался живым, как антенна, улавливающая эхо Лабиринта, которое всё ещё гудело в его голове.

Ева, стоявшая у ржавой трубы, только что разорвала тишину своим резким голосом, её слова — “Лабиринт исчез, но Вальдемар — нет” — всё ещё висели в воздухе, как вызов. Майк чувствовал, как её решимость, её прагматизм пытаются вытащить его из болота рефлексии, но его разум цеплялся за что-то другое — не за её слова, а за остаточный гул, который Лабиринт оставил в его сознании. Он закрыл глаза, его дыхание стало медленнее, но тяжелее, как будто он погружался под воду. Холод бетона, липкость воздуха, запах плесени — всё это начало отступать, растворяясь в темноте за его веками. Он не знал, что ищет, но чувствовал, что Лабиринт, эта ментальная ловушка, оставил в нём что-то — осколок, зацепку, которую он мог использовать. Его внутренний голос, хриплый и усталый, шептал: Там было больше, чем просто кошмары. Я видел… что-то чужое. Не моё. Не Романа. Не Евы. Что это было?

Он сосредоточился, его пальцы бессознательно коснулись шрама на шее, который теперь был не источником боли, а чем-то другим — как проводник, как ключ. Его разум, всё ещё хаотичный от образов плачущих двойников и марионеточных нитей Вальдемара, начал просеивать воспоминания Лабиринта, как песок сквозь пальцы. Большинство из них были его собственными — лица отца, Кейт, Романа, — но там, в глубине, мелькнул образ, который не принадлежал ему. Он ухватился за него, как за ускользающий сон, и мир вокруг исчез.

Его сознание вспыхнуло, как старая видеозапись, дрожащая и искажённая помехами. Он оказался в стерильной, белой лаборатории, где мигающие флуоресцентные лампы отбрасывали резкие тени на стены, покрытые трещинами и пятнами ржавчины. Воздух был пропитан запахом озона и перегретого пластика, от которого першило в горле. Писк оборудования — высокий, раздражающий — смешивался с учащённым дыханием человека, стоявшего перед ним. Это был худой, измождённый мужчина в мятом лабораторном халате, его лицо, бледное и покрытое потом, искажалось страхом. Его глаза, широко раскрытые, метались по комнате, как будто он ожидал, что кто-то ворвётся в любой момент. В его дрожащих руках была старая, угловатая дискета, её чёрная поверхность отражала свет ламп. Майк видел его крупным планом, как в замедленной съёмке: пальцы мужчины, тонкие и костлявые, лихорадочно прятали дискету в щель между панелями стены, его дыхание было прерывистым, почти паническим. Нашивка на его халате, потрёпанная и выцветшая, гласила: Элиас Вэнс. Изображение задрожало, края сцены начали расплываться, как будто плёнка горела, и звук пищащего оборудования сменился низким, зловещим гулом. Мужчина обернулся, его глаза встретились с глазами Майка, и в них был не просто страх, а отчаяние, как будто он знал, что его время истекло.

Майк резко открыл глаза, его дыхание оборвалось, как будто он вынырнул из ледяной воды. Холод бетона, запах плесени, звук капающей воды вернулись, но теперь они казались далёкими, приглушёнными. Его сердце колотилось, шрам на шее слабо пульсировал, как будто подтверждая реальность увиденного. Его внутренний голос был полон замешательства: Кто это? Элиас Вэнс? Почему я это видел? Это не моё воспоминание… но оно настоящее. Лабиринт показал мне это. Почему? Он посмотрел на свои руки, всё ещё покрытые стеклянной пылью, смешанной с засохшей кровью, и почувствовал, как страх и отчаяние того человека — Элиаса Вэнса — всё ещё цепляются за его разум, как чужая кожа. Это было не просто видение, а зацепка, ключ, который Лабиринт, сам того не желая, вложил в его руки.

Ева, стоявшая у ржавой лестницы, заметила его резкое движение. Её серые глаза сузились, её рука замерла на рукояти пистолета, который она только что проверила. Её голос, всё ещё хриплый, но с ноткой настороженного любопытства, прорезал тишину:

— Майк? Что с тобой?

Майк поднял взгляд, его серые глаза, всё ещё затуманенные видением, встретились с её. Он сглотнул, пытаясь найти слова, чтобы описать то, что видел. Его голос был слабым, но твёрдым, как будто он сам пытался убедить себя в реальности:

— Я… видел кое-что. Не моё. Человека. В лаборатории. Он прятал дискету. Его звали… Элиас Вэнс.

Ева нахмурилась, её брови сдвинулись, но она не отмахнулась от его слов. Её внутренний голос был прагматичным: Видение? После всего, что мы пережили в Лабиринте, это не звучит безумно. Но если это правда, это может быть ниточкой к Вальдемару. Она шагнула ближе, её ботинки хлюпнули по луже, и её голос стал резче:

— Дискета? Лаборатория? Ты уверен?

Майк кивнул, его пальцы бессознательно коснулись шрама на шее. Он чувствовал, как видение всё ещё пульсирует в его голове, как старая плёнка, готовая снова проиграться. Он посмотрел на Еву, её напряжённую фигуру, её серые глаза, полные скептицизма, но и готовности действовать. Её прагматизм, её сила были тем, что держало его на плаву. Он медленно поднялся, игнорируя боль в разбитой руке, и сказал:

— Это реально, Ева. Это зацепка. Мы должны найти эту дискету.

Ева кивнула, её губы сжались в тонкую линию. Она повернулась к лестнице, её движения были чёткими, как будто она уже составляла план. Подвал, с его сыростью, плесенью и дрожащими тенями, остался позади, но видение Элиаса Вэнса, его страх и его дискета, теперь вело их вперёд, как осколок, вырванный из Лабиринта.

Ева шагала по узкой, скрипучей лестнице, ведущей из подвала “Отстойника”, её ботинки хлюпали по лужам, оставляя за собой влажные следы. Холодный, сырой воздух подвала сменился ещё более тяжёлым, пропитанным запахом мокрого асфальта и выхлопных газов. Дождь барабанил по ржавым крышам заброшенного района, его монотонный шум смешивался с далёким гулом города, который никогда не спал. Они с Майком выбрались на улицу, где неоновые вывески, мигающие через трещины в грязных окнах, отражались в лужах, создавая иллюзию разбитого, фрагментированного мира. Ева, её серые глаза сузились от света, указала на заброшенное интернет-кафе через дорогу — его вывеска, “Кибер-приют”, мигала, половина букв давно перегорела. “Там,” — бросила она, её голос был хриплым, но твёрдым, как будто она уже перестроила себя из жертвы Лабиринта в охотника.

Внутри кафе было так же мрачно, как на улице. Пыльные, потрескавшиеся мониторы стояли рядами, их экраны покрыты паутиной трещин, как зеркала Лабиринта. Ржавые системные блоки гудели, их вентиляторы издавали низкий, хриплый звук, как дыхание умирающей машины. Выцветшие постеры на стенах, рекламирующие давно забытые нейро-импланты, свисали лохмотьями, их краски поблёкли до серых теней. Запах перегретого пластика и пыли смешивался с озоном, исходившим от старых проводов, которые змеились по полу, как вены заброшенного организма. Дождь стучал по грязным окнам, капли медленно ползли по стеклу, отражая неоновый свет вывесок — зелёный, красный, синий — который дрожал в лужах на полу. Ева, её тактический комбинезон всё ещё покрыт стеклянной пылью, села за ближайший терминал, её движения были резкими, но точными. Она достала свой модифицированный планшет, его гладкая поверхность контрастировала с ржавым хаосом вокруг, и подключила его к терминалу через потрёпанный кабель. Экран ожил, залив её лицо зелёным светом, который отразился в её глазах, делая их почти нечеловеческими.

Её пальцы, всё ещё покрытые мелкими порезами, начали танец по виртуальной клавиатуре, их стук был единственным звуком, конкурирующим с гулом вентиляторов и шумом дождя. Её внутренний голос был холодным, как код, который она писала: Лабиринт был ловушкой, но он дал нам зацепку. Элиас Вэнс. Если он реален, его след остался в сетях TLNTS. Старые архивы, забытые сервера — там всегда что-то остаётся. Она чувствовала, как шок от Лабиринта всё ещё цепляется за её разум, как её собственный двойник шепчет о провале, но она подавила это, её пальцы двигались быстрее, как будто могли заглушить голос. На экране мелькали логотипы TLNTS — угловатые, выцветшие эмблемы корпорации, которая когда-то владела этим городом. Она пробиралась через файрволы, как охотник через цифровые джунгли, её разум просеивал код, ища лазейки. Старый протокол… дыра в шифровании… давай, покажись. Её губы шевелились, бормоча под нос: “Нашёл тебя, ублюдок…” — когда она наткнулась на зашифрованный архив, помеченный как “Лаборатория 7B”.

Майк стоял у окна, его высокая фигура в изорванной кожаной куртке была напряжена, его серые глаза следили за улицей, где дождь заливал всё, размывая неоновые огни в лужах. Его разбитая рука болела, стеклянная пыль впивалась в кожу, но он не обращал на это внимания. Он смотрел на Еву, на её сосредоточенное лицо, освещённое зелёным светом экрана, и чувствовал смесь восхищения и собственной бесполезности. Она была в своей стихии, её пальцы двигались с точностью хирурга, а он… он был просто человеком с видением, которое он не понимал. Его внутренний голос был тихим, но настойчивым: Она знает, что делает. А я? Я видел Элиаса Вэнса, его страх, его дискету. Это не просто видение. Это ключ. Но без неё я бы не знал, где искать. Он видел, как строки кода мелькают на экране, как схемы лабораторий и списки сотрудников сменяют друг друга, и это было как смотреть на другой мир — мир, где Ева была охотником, а он — лишь наблюдателем. Их новая связь, выкованная в Лабиринте, теперь проявлялась в этом: она вела, а он доверял.

Ева, её глаза сузились, наткнулась на файл — список сотрудников “Лаборатории 7B”. Она прокручивала имена, её пальцы замерли, когда на экране всплыло: Элиас Вэнс, ведущий инженер, проект “Зеркало”. Её сердце пропустило удар, но она не позволила себе отвлечься. Она углубилась в файл, её пальцы летали по клавиатуре, прогрызая последние барьеры шифрования. Схемы, чертежи, отчёты — всё мелькало на экране, как повреждённая плёнка, пока она не наткнулась на запись: “Дискета с данными проекта ‘Зеркало’ спрятана в секторе 7B, стена 4C. Координаты: 42.376, -87.921.” Ева замерла, её губы сжались в тонкую линию. Она повернулась к Майку, её голос был резким, но в нём чувствовался триумф:

— Майк. Нашла. Элиас Вэнс. Лаборатория 7B. Дискета. У нас есть координаты.

Майк, всё ещё стоя у окна, обернулся, его серые глаза расширились. Он шагнул к ней, его ботинки скрипнули по грязному полу, и посмотрел на экран, где зелёные строки кода всё ещё бежали, как цифровой дождь. Его внутренний голос был полон смеси облегчения и напряжения: Это реально. Элиас Вэнс. Дискета. Лабиринт дал нам это. Но что на ней? И почему Вальдемар хотел, чтобы мы этого не нашли? Он кивнул Еве, его голос был хриплым, но решительным:

— Тогда идём. Найдём эту чёртову дискету.

Ева отключила планшет, экран погас, оставив её лицо в полумраке, освещённом только неоновым светом с улицы. Дождь всё ещё барабанил по окнам, его шум смешивался с гулом вентиляторов, которые продолжали крутиться, как будто оплакивая заброшенное кафе. Они вышли на улицу, их фигуры растворились в дождливой дымке, но теперь у них была цель — осколок, вырванный из Лабиринта, который вёл их к следующей части головоломки Вальдемара.

“Стойки” возвышались над заброшенным промышленным районом “Отстойника” как бетонные надгробия, погребённые под ржавыми венами спутанных кабелей, которые свисали с их стен, словно щупальца мёртвого гиганта. Монолитные башни дата-центров, некогда сердце цифровой империи TLNTS, теперь стояли в гнетущей тишине, их серые фасады покрыты потёками ржавчины, похожими на засохшую кровь. Тусклый свет, пробивавшийся сквозь плотный смог, окрашивал небо в грязно-серый цвет, а пар, вырывавшийся из вентиляционных шахт, поднимался в воздух, как дыхание умирающего зверя. Постоянный, низкий гул тысяч серверов, всё ещё работающих в глубине этих бетонных гробниц, вибрировал в земле, отдаваясь в костях, как шёпот призраков, похороненных в коде. Запах озона, смешанный с перегретым пластиком и сыростью бетона, был таким густым, что казался липким, оседая на коже и во рту. Скрип ржавого металла, раскачиваемого ветром, вплетался в этот гул, создавая зловещую симфонию, как будто сами “Стойки” оплакивали свой упадок. Лужи на разбитом асфальте отражали мигающие неоновые вывески, их свет дробился в маслянистой плёнке, создавая иллюзию разбитых зеркал, которые Майк и Ева оставили позади.

Майк шагал по узкой тропе между башнями, его ботинки хрустели по обломкам бетона и оборванным кабелям, которые змеились по земле, как мёртвые нервы. Его изорванная кожаная куртка, всё ещё покрытая стеклянной пылью, липла к телу, холодный, влажный воздух пробирал до костей. Его серые глаза, воспалённые и настороженные, скользили по массивным стенам, где ржавчина и трещины складывались в узоры, напоминавшие лица из Лабиринта. Его шрам на шее слабо пульсировал синим светом, как будто улавливал эхо цифровых “призраков”, всё ещё живущих в этих серверах. Это место казалось ему странно знакомым, как физическое воплощение того хаоса данных, с которым он был связан через свои “Отражения”. Его внутренний голос был тихим, но настойчивым: Это не просто здания. Это мавзолей. Информация здесь не умирает, она гниёт. Элиас Вэнс спрятал что-то здесь, и оно всё ещё зовёт меня. Он коснулся ржавой стены, его пальцы ощутили вибрацию, идущую от земли, как пульс, и на мгновение ему показалось, что он слышит шёпот — не слова, а обрывки кода, данных, воспоминаний. Он чувствовал себя дома, но этот дом был полон призраков, и это пугало его больше, чем он хотел признать.

Ева, идущая чуть впереди, была в своей стихии. Её компактная фигура в тактическом комбинезоне двигалась с точностью машины, её ботинки уверенно перешагивали через кабели, её серые глаза, сузившись, сканировали окрестности. В одной руке она держала планшет, его экран светился тусклым зелёным светом, отражаясь в её лице, делая её похожей на призрак в этом цифровом кладбище. Её внутренний монолог был холодным и аналитическим: Координаты точные. Сектор 7B, стена 4C.

Это не просто адрес, это конец ниточки. Вэнс был параноиком, но он знал, где прятать свои секреты. Она не видела в “Стойках” мистики, только тактическую задачу. Её пальцы быстро касались экрана планшета, сверяя карту с реальностью, выискивая уязвимости — камеры, датчики, всё, что могло помешать. Она замечала ржавые панели управления, мигающие индикаторы, которые всё ещё работали, несмотря на годы заброшенности, и её разум уже строил план: Если тут есть активные системы, кто-то их обслуживает. Это не просто руины. Она бросила взгляд на Майка, его задумчивую фигуру, и её голос прорезал гул серверов:

— Это место… оно живое, да? — сказал Майк, его голос был хриплым, как будто он говорил с самим собой, его пальцы всё ещё касались стены.

Ева остановилась, её брови сдвинулись, но она не отвела взгляд от планшета:

— Это просто старые серверные, Майк. Сосредоточься.

Её слова были резкими, но не грубыми — она знала, что ему нужно заземление, а её задача — держать их на курсе. Она указала на одно из зданий, его фасад был покрыт ржавыми потёками, но входная дверь, тяжёлая и металлическая, выглядела подозрительно нетронутой. “Сюда,” — бросила она, её голос был командным, но в нём чувствовалась усталость. Она шагнула к двери, её планшет всё ещё светился, показывая координаты: 42.376, -87.921. Это был верхний этаж, квартира, официально числившаяся “обесточенной”, но Ева знала, что такие места часто скрывают больше, чем кажется. Она проверила пистолет, висевший на поясе, её пальцы скользнули по его рукояти, как по старому другу, и она толкнула дверь, которая открылась с протяжным скрипом.

Майк последовал за ней, его взгляд всё ещё блуждал по “Стойкам”, но слова Евы вернули его к реальности. Он видел, как она двигается — уверенно, как охотник, и это вызывало в нём уважение. Его внутренний голос шептал: Она знает, что делает. А я… я должен доверять ей. Элиас Вэнс спрятал что-то здесь, и мы найдём это. Он перешагнул через порог, его ботинки оставили следы в пыли, и гул серверов стал громче, как будто здание дышало. Ева уже поднималась по узкой, ржавой лестнице, её фигура растворялась в полумраке, но свет её планшета был маяком, ведущим их к логову того, кто знал тайны Вальдемара.

Подглава 2: Цифровой Мавзолей

Узкий лестничный пролёт дата-центра в “Стойках” был погружён в полумрак, освещённый лишь тусклым, мигающим светом аварийных ламп, чей красноватый отсвет отражался от ржавых перил и облупившихся стен, покрытых потёками сырости. Воздух был тяжёлым, пропитанным запахом пыли, озона и перегретой электроники, как будто само здание выделяло тепло, как умирающий организм. Монотонный гул тысяч серверов, спрятанных за запертыми дверями этажей, вибрировал в стенах, в полу, в костях, начинаясь низким, басовитым рокотом, который с каждым шагом вверх становился выше, тоньше, превращаясь в шёпот, похожий на молитву или проклятие. Скрип металлических ступеней под ботинками Евы и Майка отдавался эхом, смешиваясь с их тяжёлым дыханием, которое казалось слишком громким в этой клаустрофобной тишине. Выцветшие плакаты TLNTS, приклеенные к стенам, провозглашали: “Будущее под контролем” и “Информация — это порядок”, но их облупившиеся края и выцветшие буквы делали эти лозунги горькой насмешкой над хаосом, в котором утопало это место. Тени героев, вытянутые и искажённые, скользили по стенам, как призраки, наблюдающие за их вторжением.

Ева двигалась впереди, её компактная фигура в тактическом комбинезоне была напряжена, но движения точны, как у машины. Её ботинки едва касались ступеней, чтобы минимизировать шум, её серые глаза методично сканировали лестничный пролёт, отмечая каждую деталь: ржавую камеру наблюдения, давно мёртвую, но всё ещё висящую на стене; запертую дверь с выцветшей табличкой “Сектор 7B”; трещины в бетоне, из которых сочилась сырость. Её планшет, зажатый в левой руке, излучал слабый зелёный свет, отражавшийся в её глазах, делая их похожими на экраны терминалов. Её внутренний монолог был холодным, как сталь: Сорок два этажа. Мы на пятнадцатом. Лифт не работает, лестница — единственный путь. Камеры мёртвы, но это не значит, что нас не ждут. Элиас Вэнс выбрал это место не просто так. Параноик. Он знал, что спрятать. Она считала ступени, её разум уже строил план отхода: Если что-то пойдёт не так, ближайший выход — через вентиляцию на двадцатом этаже. Но сначала — дискета. Она бросила взгляд через плечо на Майка, его высокую фигуру, чуть сгорбленную от усталости, и её голос прорезал тишину, низкий и резкий:

— Держись ближе. Не отставай.

Майк кивнул, его ботинки скрипели по ржавым ступеням, его разбитая рука висела вдоль тела, всё ещё покрытая стеклянной пылью, которая колола кожу при каждом движении. Его серые глаза блуждали по стенам, по плакатам, чьи лозунги звучали как насмешка над тем, что он видел в Лабиринте — порядок, обещанный TLNTS, был лишь клеткой для хаоса. Гул серверов, теперь высокий и звенящий, проникал в его голову, как ржавый хор, напоминающий хор Дасков, но без боли, без криков. Его шрам на шее слабо пульсировал синим светом, улавливая эхо информации, запертой за этими дверями. Для Майка этот подъём был не просто физическим — это было восхождение в цифровую гробницу, где каждый этаж хранил секреты, похороненные в коде. Его внутренний голос был полон смеси страха и странного родства: Это место… оно говорит. Не словами, а данными. Элиас Вэнс спрятал здесь что-то, что Вальдемар хотел уничтожить. Я чувствую это. Шрам знает. Он коснулся стены, его пальцы ощутили вибрацию, идущую от серверов, и на мгновение ему показалось, что он видит тени — не их собственные, а другие, мелькающие за дверями, как призраки старых программ. Он чувствовал себя чужим, но в то же время частью этого места, как будто его собственные “Отражения” были связаны с этим мавзолеем данных.

Ева заметила, как он коснулся стены, её брови сдвинулись в лёгком недоумении, но она не остановилась. Её внутренний голос был прагматичным: Он опять в своих грёзах. Но мне нужен его разум здесь, в реальности. Она указала на старую камеру, висевшую над очередной дверью, её объектив был покрыт пылью, но светодиод всё ещё мигал, как слабый пульс. “Мёртвая, но кто-то её включал,” — пробормотала она, её голос был едва слышен из-за гула. Она продолжала подниматься, её шаги становились быстрее, как будто она чувствовала, что они близко. Плакаты на стенах сменялись, их лозунги становились всё более зловещими: “Знание — это сила. Сила — это контроль.” Ева игнорировала их, её взгляд был прикован к экрану планшета, где координаты указывали на верхний этаж — квартиру, где Элиас Вэнс спрятал свой последний секрет.

Майк, следуя за ней, чувствовал, как гул серверов становится почти осязаемым, как будто здание дышало, наблюдая за ними. Его взгляд зацепился за очередной плакат, где слово “контроль” было наполовину стёрто, оставляя только “кон…”, как предупреждение. Его внутренний голос шептал: Мы вторгаемся в их храм. Элиас Вэнс знал, что делает, пряча дискету здесь. Но кто-то знает, что мы идём. Он посмотрел на Еву, её решительную фигуру, освещённую тусклым светом ламп, и почувствовал, как её прагматизм держит его на плаву. Они поднялись ещё на несколько этажей, гул стал высоким, почти болезненным, как шёпот, который нельзя разобрать. Лестница, казалось, сужалась, стены давили, а тени на них шевелились, как будто здание знало об их присутствии и не хотело их пускать.

Ева стояла перед тяжёлой металлической дверью на верхнем этаже дата-центра, её серые глаза сузились, оценивая препятствие. Дверь, усиленная стальными листами, покрытыми ржавыми потёками, выглядела как вход в бункер, а не в квартиру. Три замка — два механических и один электронный — были её последней преградой. Тусклый свет аварийной лампы, мигающей над головой, отбрасывал длинные тени, которые дрожали на облупившихся стенах, где выцветший плакат TLNTS с надписью “Информация — это порядок” висел, наполовину оторванный, как насмешка.

Воздух был спёртым, пропитанным запахом озона, перегретого пластика и сырости, которая оседала на коже, как липкая плёнка. Гул серверов, теперь высокий и звенящий, проникал сквозь стены, как шёпот, от которого волосы на затылке вставали дыбом. Ева, её компактная фигура в тактическом комбинезоне всё ещё покрыта стеклянной пылью, достала мультитул и электронную отмычку из кармана. Её внутренний монолог был холодным и методичным: Три замка. Механика старая, но крепкая. Электронный — дешёвый шифр, но с ловушкой. Если ошибиться, сработает сигнал. Спокойно. Ты делала это тысячу раз. Она вставила отмычку в первый механический замок, её пальцы двигались с хирургической точностью, прислушиваясь к тихим щелчкам. Звук металла, скользящего по металлу, был едва слышен на фоне гула, но для неё он был громче грома.

— Посвети сюда, — бросила она Майку, её голос был низким, почти шёпотом, чтобы не нарушать хрупкую тишину.

Майк, стоявший позади, направил луч своего фонаря на дверь, его разбитая рука дрожала, но он держал её твёрдо. Его серые глаза, воспалённые и настороженные, следили за её движениями, но его разум был где-то ещё. Гул серверов, проникающий в его кости, напоминал ему о Лабиринте — о его зеркальных коридорах, о хоре голосов, которые всё ещё эхом звучали в его голове. Его шрам на шее слабо пульсировал, как будто улавливал цифровые призраки, запертые в этом здании. Он чувствовал, что они вторгаются в запретное место, в гробницу, где похоронены не тела, а секреты. Ева закончила с первым замком, щелчок был резким, как выстрел, и перешла к электронному. Её отмычка загудела, экран планшета, лежащего рядом, замигал, показывая строки кода, которые она взламывала. “Тихо,” — прошептала она, больше для себя, чем для Майка, когда последний замок поддался с протяжным скрипом. Дверь дрогнула, открываясь внутрь, и волна тёплого, спёртого воздуха вырвалась наружу, неся запах несвежего кофе и старой бумаги.

Когда они вошли, Майк замер, его дыхание оборвалось. Квартира Элиаса Вэнса была не просто комнатой — она была физическим воплощением безумного разума. Лабиринт из старого оборудования громоздился повсюду: разобранные системные блоки, спутанные кабели, стопки дискет и оптических дисков, покрытых толстым слоем пыли. Десяток старых мониторов, их экраны мерцали зелёным и янтарным светом, отбрасывали дрожащие тени, которые танцевали на стенах, исписанных рукописными схемами и распечатками кода. Символы, формулы и обрывки фраз — “Они видят”, “Отражения лгут” — были нацарапаны маркером, чернила местами размазаны, как будто писавший был в панике. Заколоченные окна, зашитые металлическими листами, не пропускали ни света, ни звука, делая комнату гробницей, где единственным источником света были мониторы. Гул компьютеров, тихий, но постоянный, смешивался с треском статического электричества, создавая ощущение, что воздух заряжен, готовый взорваться. Майк чувствовал, как его шрам пульсирует сильнее, как будто комната была продолжением Лабиринта — не зеркальным, а цифровым, но таким же безумным. Его внутренний голос был полон шока: Это не просто логово. Это его разум, вывернутый наизнанку. Элиас Вэнс… он жил в страхе, как я в Лабиринте.

Ева шагнула вперёд, её ботинки хрустели по осколкам разбитого стекла, лежащего среди хлама. Она сканировала комнату, её взгляд был холодным, аналитическим, но её пальцы сжимали рукоять пистолета чуть крепче, чем нужно. Она не видела безумия, она видела задачу: Где дискета? Стена 4C. Найти её, и уходим. Но даже её прагматизм дрогнул, когда она заметила хаос на стенах, схемы, которые выглядели как карта лабиринта. Майк, следуя за ней, случайно задел стопку книг — старые тома по криптографии и философии, — и они с грохотом рухнули, подняв облако пыли. Он замер, его взгляд зацепился за старую фотографию, лежащую среди хлама на столе. Его сердце пропустило удар.

На выцветшем снимке молодой, худой Элиас Вэнс, его лицо напряжённое и испуганное, стоял рядом с другим человеком — высоким, харизматичным, с уверенной улыбкой. Майк узнал его мгновенно: Уильямс, создатель “Тёмного Рассвета”. Пыль на рамке, выцветшие цвета только подчёркивали их контраст — страх Элиаса и холодная уверенность Уильямса. Майк почувствовал, как его горло сжалось, его внутренний голос закричал: Уильямс. Он был здесь. Он знал Элиаса. Это не случайность.

Ева заметила его реакцию, её серые глаза сузились. Она шагнула к нему, её голос был резким, но тихим:

— Что там?

Майк, не отрывая взгляда от фотографии, указал на неё дрожащей рукой. Его голос был хриплым, почти шёпотом:

— Это… Уильямс. С Элиасом. Они работали вместе.

Ева посмотрела на снимок, её брови сдвинулись, но она не позволила себе отвлечься. Она повернулась к стене, помеченной как “4C” в её записях, где среди схем и проводов виднелась узкая щель. Её внутренний голос был твёрдым: Дискета там. Мы близко. Но Уильямс… это осложняет всё. Комната, с её мерцающими экранами и гулом, казалось, наблюдала за ними, как живое существо, готовое проглотить их, если они сделают неверный шаг.

Майк стоял в центре квартиры Элиаса Вэнса, его сердце колотилось, а шрам на шее слабо пульсировал синим светом, как будто улавливал невидимое присутствие. Комната, заваленная горами старого оборудования, была похожа на цифровую гробницу, где каждый предмет — разобранные системные блоки, спутанные кабели, стопки пожелтевших книг — казался частью разума, распавшегося под тяжестью паранойи. Тусклый свет от десятка старых мониторов, мерцающих зелёным и янтарным, отбрасывал длинные, дрожащие тени, которые скользили по стенам, исписанным лихорадочными схемами и фразами: “Они видят всё”, “Отражения лгут”. Заколоченные металлическими листами окна делали воздух спёртым, пропитанным запахом перегретого пластика, старой бумаги и несвежего кофе, который оседал на языке горьким налётом. Гул компьютеров, тихий, но всепроникающий, смешивался с треском статического электричества, создавая ощущение, что комната дышит, наблюдает. Майк всё ещё держал в памяти фотографию — молодой, испуганный Элиас рядом с улыбающимся Уильямсом, создателем “Тёмного Рассвета”. Его внутренний голос был полон тревоги: Уильямс. Он был здесь. Это не просто логово. Это место, где рождались кошмары. И что-то… всё ещё здесь. Его серые глаза, воспалённые и настороженные, блуждали по комнате, и он чувствовал, как шрам на шее реагирует не на человека, а на что-то иное — концентрированное, цифровое, зловещее.

Ева, стоявшая у стены с пометкой “4C”, водила лучом фонарика по хаосу оборудования, её серые глаза сузились, сканируя каждый угол. Её прагматичный разум отбрасывал мистику, которой был пропитан воздух. Её внутренний монолог был резким, как нож: Где он? Прячется? Ушёл? Нет, он был здесь. Дискета должна быть здесь. Она перешагнула через груду кабелей, её ботинки хрустели по осколкам разбитого стекла, и начала методично проверять комнату. Её пальцы, всё ещё покрытые мелкими порезами от Лабиринта, скользили по поверхностям, поднимая облака пыли, которые танцевали в луче её фонарика. Она искала человека, шкаф, тайник — что угодно, что соответствовало бы её логике. Но её взгляд зацепился за центральный объект комнаты — массивный, кустарно собранный серверный блок, возвышавшийся, как саркофаг. Его корпус, покрытый пылью и ржавчиной, был испещрён нацарапанными символами, похожими на строки кода или ритуальные знаки. Провода, как вены, тянулись от него к мониторам, создавая впечатление, что это сердце комнаты. Ева нахмурилась, её внутренний голос был раздражённым: Это не просто компьютер. Это… слишком большое для квартиры. Зачем? Она шагнула к серверу, её пальцы пробежались по его корпусу, смахивая пыль, и нашли кнопку питания, утопленную в панели, как будто её пытались спрятать.

— Майк, сюда, — бросила она, её голос был тихим, но твёрдым, не терпящим возражений.

Майк подошёл, его ботинки задели стопку бумаг, которые с шуршанием осыпались на пол. Он остановился рядом с ней, его взгляд был прикован к серверу, который казался ему не просто машиной, а чем-то живым, зловещим. Ева нажала кнопку, её палец замер на мгновение, и комната затаила дыхание. Сначала ничего не произошло — только тихое гудение, как будто машина пробуждалась после долгого сна. Затем из старых, потрескавшихся динамиков, встроенных в стены, раздался треск, резкий и болезненный, как крик. Ева отступила на шаг, её рука инстинктивно легла на рукоять пистолета. Майк замер, его шрам запульсировал сильнее, как будто машина говорила прямо с ним.

— Кто… вы? — голос, искажённый статическими помехами, хриплый и дрожащий, вырвался из динамиков, заполняя комнату.

— Вас… послали они?

Ева застыла, её серые глаза расширились, её внутренний голос был полон шока: Это не запись. Это… он? Элиас? Как? Она посмотрела на сервер, её разум лихорадочно искал объяснение: Он загрузил себя? Это возможно? TLNTS экспериментировала с сознанием, но… На одном из мониторов появилась дрожащая осциллограмма, зелёные линии извивались, как пульс, синхронизируясь с голосом. Майк, его дыхание стало прерывистым, почувствовал, как страх сжимает его грудь. Его внутренний голос был полон ужаса: Элиас Вэнс. Он не спрятался. Он стал частью этого. Цифровой призрак. Голос продолжил, теперь быстрее, с нотками паранойи:

— Вы… из TLNTS? Или… он? Он нашёл меня? Уильямс? Он всё ещё там, да? Его нити… везде…

Ева, оправившись от шока, шагнула ближе к серверу, её голос был резким, но в нём чувствовалась неуверенность:

— Элиас Вэнс? Это ты? Мы не из TLNTS. Мы… ищем ответы. О “Зеркале”. О дискете.

Голос замолчал, только треск динамиков нарушал тишину. Затем он вернулся, тише, но полнее отчаяния:

— Дискета… она… всё, что осталось. Я спрятал её. От него. От Уильямса. Он хотел… всё уничтожить. “Зеркало”… оно видит. Оно знает. Вы не должны… взять её…

Майк посмотрел на Еву, его лицо было бледным, освещённым снизу зелёным светом монитора. Его внутренний голос был полон вопросов: “Зеркало”? Это связано с Лабиринтом? С Вальдемаром? Элиас знает… но он боится. Он шагнул к серверу, его рука дрожала, когда он коснулся его корпуса, чувствуя холод металла и слабую вибрацию. “Элиас,” — сказал он, его голос был хриплым, но твёрдым, — “мы не с Уильямсом. Но нам нужно знать. Где дискета?”

Голос из динамиков задрожал, осциллограмма на экране запульсировала быстрее:

— Стена… 4C. Щель… за схемой. Но… вы не понимаете. Если вы возьмёте её… он найдёт вас. Как нашёл меня.

Ева, не теряя времени, повернулась к стене 4C, её фонарик осветил схему, приклеенную к бетону. Она сорвала её, подняв облако пыли, и нашла узкую щель, где лежала старая, угловатая дискета, её чёрная поверхность была покрыта царапинами. Она схватила её, её пальцы сжали пластик, как трофей. Но голос Элиаса, теперь почти крик, разорвал тишину:

— Нет! Вы не должны! Он увидит! Он всегда видит!

Комната, казалось, задрожала, гул компьютеров стал громче, тени на стенах зашевелились, как будто пробуждённые его словами. Майк и Ева переглянулись, их лица, освещённые мерцающим светом, были полны напряжения. Они нашли дискету, но теперь чувствовали, что открыли дверь в новый кошмар.

Ева стояла перед массивным серверным блоком, её серые глаза сузились, отражая зелёное мерцание мониторов, которые окружали её, как алтари в цифровом храме. Комната Элиаса Вэнса была гробницей, заваленной горами старого оборудования, спутанными кабелями и пожелтевшими листами бумаги, исписанными лихорадочными схемами. Заколоченные окна не пропускали света, и единственным источником освещения были старые экраны, их янтарный и зелёный свет отбрасывал длинные, дрожащие тени, которые шевелились на стенах, как призраки. Воздух был спёртым, пропитанным запахом перегретого пластика, озона и старой бумаги, с привкусом несвежего кофе, который оседал на языке. Гул компьютеров, низкий и постоянный, смешивался с треском статического электричества, но теперь к нему прибавился голос — искажённый, панический, доносящийся из потрескавшихся динамиков, встроенных в стены. “Уходите! Они знают! Они всегда знают!” — кричал голос Элиаса Вэнса, полный статических помех, как будто его сознание, запертое в машине, боролось с собственной цифровой природой. Ева сжала кулаки, её внутренний монолог был полон раздражения: Он не слушает. Это не человек, это… программа? Сознание? Как с этим говорить? Она шагнула ближе к серверу, её ботинки хрустели по осколкам стекла на полу, и её голос, спокойный, но твёрдый, прорезал хаос:

— Элиас, мы не с TLNTS. Мы не с Уильямсом. Нам нужна дискета. Нам нужно знать, что такое “Зеркало”.

Голос из динамиков стал громче, почти визжащим:

— Ложь! Вы их марионетки! Уильямс… его нити… везде! Вы не возьмёте её! Никогда!

Ева нахмурилась, её пальцы сжали рукоять пистолета, но она знала, что оружие здесь бесполезно. Её разум лихорадочно искал решение: Логика не работает. Он слишком напуган. Или слишком сломлен. Нужно что-то, что пробьёт его паранойю. Она бросила взгляд на Майка, который стоял в стороне, его высокая фигура в изорванной кожаной куртке была напряжена, его серые глаза, воспалённые и настороженные, смотрели на сервер, как на живое существо. Она видела, как его рука бессознательно коснулась шрама на шее, который слабо пульсировал синим светом, и это вызвало у неё вспышку раздражения: Он опять в своих грёзах. Но, может, он что-то знает…

Майк чувствовал, как гул серверов проникает в его кости, как будто комната была продолжением Лабиринта — не зеркальным, а цифровым, но таким же зловещим. Его шрам горел, не болью, а странным, почти живым ощущением, как будто он улавливал эхо Элиаса, запертого в машине. Его внутренний голос был полон смеси страха и интуиции: Он не человек. Но он знает меня. Знает шрам. Это не просто метка. Это ключ. Это… пароль. Он смотрел на Еву, её тщетные попытки успокоить голос, и понимал, что слова бесполезны. Элиас, или то, что от него осталось, был слишком напуган, чтобы слушать. Майк шагнул вперёд, его ботинки оставляли следы в пыли, и остановился перед старой камерой, висевшей на стене, её объектив покрыт паутиной трещин, но светодиод мигал, как глаз, наблюдающий за ним. Он оттянул воротник куртки, обнажая шрам — кривой, чёрно-синий, с тонкими прожилками, которые слабо светились под мерцающим светом мониторов. Его жест был молчаливым, но решительным, как будто он говорил: Посмотри. Это я.

Голос Элиаса резко оборвался, треск динамиков сменился тишиной, такой тяжёлой, что она давила на уши. На одном из мониторов, ближайшем к Майку, появилась дрожащая осциллограмма, её зелёные линии замерли, а затем начали пульсировать, как учащённое сердцебиение. Гул серверов изменился, стал ниже, почти скорбным. Ева, стоявшая у стены с дискетой в руке, замерла, её серые глаза расширились, её внутренний голос был полон шока: Что он делает? Почему это сработало? Майк не отводил взгляд от камеры, его шрам, освещённый светом монитора, казался живым, его синее свечение отражалось в пыльном объективе. На экране мелькнули строки текста, быстрые, как системные логи: БИОМЕТРИЧЕСКАЯ ПОДПИСЬ… СКАНИРОВАНИЕ… ИДЕНТИФИКАЦИЯ… СУБЪЕКТ 17. Затем голос вернулся, теперь тихий, дрожащий, полный ужаса и узнавания:

— Субъект 17… — прошептал он, помехи делали его слова рваными.

— Я думал… вы все… мертвы.

Майк почувствовал, как его горло сжалось, его внутренний голос был полон вопросов: Субъект 17? Это я? Что он знает? Что TLNTS сделало со мной? Его серые глаза, теперь широко раскрытые, встретились с глазами Евы, которая смотрела на него с смесью шока и подозрения. Она всё ещё сжимала дискету, её пальцы побелели от напряжения, но её лицо, освещённое зелёным светом монитора, было полно вопросов, которые она не успела задать. Голос Элиаса продолжил, теперь медленнее, как будто он боролся с собой:

— Ты… один из них. Из “Зеркала”. Они вшили это в тебя. Шрам… он видит. Он знает. Но… почему ты здесь? Что ты хочешь?

Ева шагнула вперёд, её голос был резким, но в нём чувствовалась неуверенность:

— Нам нужна правда, Элиас. О “Зеркале”. Об Уильямсе. О Вальдемаре. Что на дискете?

Голос замолчал, осциллограмма на экране задрожала, как будто машина размышляла. Затем он ответил, теперь тише, почти скорбно:

— Дискета… это конец. “Зеркало”… оно не просто проект. Это их разум. Их контроль. Я пытался остановить их. Но они… они нашли меня. А теперь нашли тебя.

Майк почувствовал, как его шрам запульсировал сильнее, как будто слова Элиаса были не просто звуком, а сигналом, который врезался в его сознание. Комната, с её мерцающими экранами, гулом и тенями, казалась теперь не просто логовом, а ареной, где их прошлое и будущее сталкивались. Ева сжала дискету крепче, её взгляд метнулся к Майку, и в её глазах он увидел не только шок, но и решимость. Они нашли ключ, но теперь они знали, что он откроет дверь в нечто гораздо большее, чем они ожидали.

Тишина в квартире Элиаса Вэнса была тяжёлой, как свинец, нарушаемая лишь низким гулом серверов, который теперь казался не угрожающим, а скорбным, словно плач по утраченной человечности. Мерцающие экраны, усеянные зелёными и янтарными пикселями, отбрасывали дрожащие тени на стены, исписанные лихорадочными схемами и фразами вроде “Отражения лгут”. Пыль, поднятая шагами Майка и Евы, всё ещё висела в спёртом воздухе, пропитанном запахом перегретого пластика, озона и старой бумаги, который оседал на языке горьким привкусом. Старые динамики, вмонтированные в стены, потрескивали, как будто само здание ждало ответа. Осциллограмма на одном из мониторов, ранее пульсирующая в такт паническому голосу Элиаса, теперь застыла в слабой, прерывистой линии, словно угасающее сердцебиение. Майк стоял перед камерой, его шрам на шее, освещённый тусклым светом монитора, слабо пульсировал синим, как биометрический ключ, только что признанный машиной. Ева, сжимая дискету в руке, смотрела на сервер, её серые глаза сузились, пытаясь осмыслить реальность: цифровой призрак, запертый в этой гробнице из проводов и металла.

Ева шагнула ближе к массивному серверу, её ботинки хрустели по осколкам стекла на полу. Её внутренний монолог был холодным, прагматичным: Он узнал Майка. Субъект 17. Это наш рычаг. Он напуган, уязвим. Нужно давить, пока он не закрылся. Она провела пальцами по пыльному корпусу сервера, её рука нащупала порты, покрытые ржавчиной и грязью, оценивая техническую возможность. Её голос, спокойный, но с ноткой стали, прорезал тишину:

— Элиас, мы не с Уильямсом. Мы не с TLNTS. Нам нужна правда о “Зеркале”. Что на дискете? Что они скрывают?

Динамики затрещали, и голос Элиаса вернулся, теперь тихий, дрожащий, как будто он боялся собственных слов:

— Правда… убьёт вас. “Зеркало”… это не просто проект. Это их разум. Их сеть. Они видят всё. Они… стирают всё. Я спрятал дискету… чтобы остановить их. Но они… “Чистильщики”… они идут.

Ева нахмурилась, её пальцы сжали дискету крепче. Её внутренний голос был полон нетерпения: “Чистильщики”? Что за чушь? Он параноик, но знает больше, чем говорит. Нужно конкретики. Она наклонилась к серверу, её фонарик осветил путаницу проводов, как вены, тянущиеся к мониторам. “Как нам вытащить информацию? — спросила она, её голос стал резче.

— Что нужно? Носитель? Код доступа?”

Голос Элиаса задрожал, осциллограмма на экране подскочила, как от всплеска паники:

— Не информацию… меня! Вытащите меня отсюда! Не моё тело… его давно нет. Моё сознание… мою душу. Они ищут меня. “Чистильщики”… они стирают не файлы. Они стирают души.

Ева замерла, её глаза расширились, её прагматизм столкнулся с чем-то, что не поддавалось логике.

Её внутренний голос был полон смятения: Перенос сознания? Это реально? TLNTS экспериментировала с этим, но… это безумие. Какой носитель? Какой объём? Она посмотрела на Майка, ища в нём ответ, но его лицо, освещённое зелёным светом монитора, было напряжённым, его серые глаза смотрели на сервер, как на живое существо.

Майк чувствовал, как гул серверов резонирует с его шрамом, как будто машина Элиаса была не просто техникой, а сосудом, полным страха и отчаяния. Его внутренний голос был полон эмпатии: Он заперт. Как я в Лабиринте. Он не просто программа. Он человек… или был им. “Чистильщики”? Это не просто слова. Это то, что охотится за нами. За мной. Его шрам запульсировал сильнее, как будто улавливал эмоции Элиаса, его страх, его одиночество. Майк видел в нём ещё одну жертву TLNTS, ещё одного, чья жизнь была разорвана их экспериментами. Он шагнул ближе к серверу, его рука бессознательно коснулась его корпуса, холодного и покрытого пылью. Он чувствовал вибрацию, как пульс, и его голос, хриплый, но твёрдый, нарушил тишину:

— Элиас, мы вытащим тебя. Но ты должен рассказать нам всё. Что на дискете? Кто такие “Чистильщики”?

Голос замолчал, динамики затрещали, осциллограмма на экране задрожала, как будто машина боролась с собой. Затем Элиас ответил, его слова были медленными, полными скорби:

— Дискета… ключ к “Зеркалу”. Оно… видит через шрамы. Как твой. Они вшивали их… Субъектам. Чтобы контролировать. Чтобы стирать. “Чистильщики” — их тени. Они… не люди. Они программы, которые охотятся. Они стёрли остальных. Они стёрли меня… почти.

Ева, её лицо теперь бледное, но решительное, посмотрела на дискету в своей руке. Её внутренний голос был полон напряжения: Ключ к “Зеркалу”? Это больше, чем мы думали. Но перенести его сознание… это не просто хак. Это… моральное решение. Она повернулась к Майку, её голос был тихим, но твёрдым:

— Майк, это реально? Мы можем это сделать? Перенести… его?

Майк встретил её взгляд, его серые глаза были полны сомнений, но и решимости. Его внутренний голос был тяжёлым: Это не просто спасение. Это ответственность. Если мы возьмём его, мы возьмём его страх, его паранойю. Но без него… мы не узнаем правду. Он кивнул, его рука всё ещё лежала на сервере, как будто он мог почувствовать Элиаса через металл. “Мы сделаем это,” — сказал он, его голос был твёрдым, но в нём чувствовалась тяжесть. “Элиас, скажи, что нужно. Носитель? Объём?”

Голос Элиаса вернулся, теперь тише, но с ноткой надежды:

— Носитель… в шкафу. Чёрный модуль… с красным индикатором. Он… выдержит меня. Но… быстро. Они близко. Я чувствую их.

Ева, не теряя времени, метнулась к шкафу, её фонарик осветил груду хлама, пока она не нашла чёрный модуль, размером с ладонь, с мигающим красным индикатором. Она схватила его, её пальцы дрожали, но её разум был ясен: Это наш билет. Но цена… слишком высока. Комната, с её мерцающими экранами и гулом, казалась теперь не просто логовом, а ареной, где они приняли решение, которое изменит всё. Они держали дискету и обещание спасти цифровую душу, но тени “Чистильщиков” уже маячили на горизонте.

Подглава 3: Шёпот Архитектора

Ева стояла перед массивным серверным блоком, её серые глаза отражали зелёное мерцание старого монитора, на котором медленно разворачивался пиксельный интерфейс, словно оживший реликтовый артефакт. Комната Элиаса Вэнса, заваленная горами разобранного оборудования, пожелтевшими схемами и стопками книг, была пропитана запахом перегретого пластика, озона и несвежего кофе, который оседал на языке горьким налётом. Гул серверов, ранее зловещий, теперь затих до едва слышимого шепота, как будто машина скорбела вместе с цифровым призраком, запертым внутри.

Заколоченные окна не пропускали света, и единственным источником освещения были старые экраны, их янтарный и зелёный свет отбрасывал длинные тени, которые шевелились на стенах, исписанных лихорадочными фразами: “Они видят всё”, “Отражения лгут”. Ева, её тактический комбинезон всё ещё покрыт стеклянной пылью, включила диктофон на своём планшете, её пальцы двигались быстро, но точно, как будто она готовилась к допросу. Её внутренний монолог был холодным и прагматичным: Он готов говорить. Но это не просто данные. Это его жизнь. Нужно вытянуть всё, пока он не передумал. Она посмотрела на чёрный модуль с красным индикатором, лежащий рядом, — носитель, который должен был стать новым домом для сознания Элиаса. Её голос, твёрдый, но осторожный, прорезал тишину:

— Элиас, мы нашли модуль. Мы готовы тебя перенести. Но сначала — правда. Что такое “Зеркало”? Что на дискете?

Динамики затрещали, и голос Элиаса вернулся, теперь медленный, дрожащий, с нотками ностальгии и боли, искажённый статическими помехами:

— “Зеркало”… не то, что вы думаете. Это… было мечтой. Его мечтой. Уильямса.

Майк, стоявший чуть поодаль, почувствовал, как его шрам на шее слабо запульсировал, как будто улавливал эмоции цифрового призрака. Его серые глаза, воспалённые и настороженные, были прикованы к главному монитору, где зелёный текст начал формировать логотип: ПРОЕКТ ГЕНЕЗИС. Пиксельные линии складывались в схему — грубую, но завораживающую анимацию, показывающую, как нейронная сеть человека переносится в цифровое пространство, её узлы мигают, как звёзды. Голос Элиаса, теперь мягче, но всё ещё прерываемый треском, продолжил:

— Уильямс… он не был монстром. Он видел, что мир умирает. Города задыхаются в смоге. Корпорации пожирают людей. Он хотел… спасти нас. Создать ковчег. “Мир 1.0”. Место, где сознания могли бы жить вечно. Без боли. Без страха.

Майк почувствовал, как его горло сжалось. Его внутренний голос был полон смятения: Ковчег? Уильямс хотел спасти людей? Тогда почему… я? Почему Лабиринт? Почему шрамы? Рассказ Элиаса резонировал с его собственными страхами, с чувством вины за то, что он пережил, когда другие — Субъекты, как назвал их Элиас, — исчезли. Он видел в Уильямсе не монстра, а человека, чьи благие намерения привели к катастрофе, и это делало его ещё более пугающим. Его взгляд блуждал по комнате, по пыльным схемам, по мерцающим экранам, где теперь появлялись старые чертежи — диаграммы нейронных сетей, списки имён, помеченные как Субъект 1, Субъект 17. Его имя. Его прошлое.

Ева, стоявшая у сервера, внимательно слушала, её пальцы замерли над планшетом. Её внутренний монолог был полон скептицизма: Идеалист? Может быть. Но его “ковчег” породил “Чистильщиков”. Где ошибка? Что пошло не так? Она наклонилась ближе к монитору, её глаза сузились, изучая пиксельную схему, где линии нейронной сети переплетались, как паутина. “Ковчег?” — спросила она, её голос был резким, но сдержанным. “Спасти всех? Как это стало “Зеркалом”?”

Голос Элиаса дрогнул, осциллограмма на экране задрожала, как будто он заново переживал своё прошлое:

— TLNTS… они изменили его. Уильямс хотел свободы. Они хотели контроля. “Генезис”… стал “Зеркалом”. Они вшивали шрамы… как у него, — голос указал на Майка, — чтобы связать людей с сетью. Чтобы видеть их мысли. Управлять ими. Я… помогал ему. Я верил в него. Но потом… я увидел, что они сделали с Субъектами. Они не спасали их. Они стирали их.

Майк почувствовал, как его шрам запульсировал сильнее, как будто слова Элиаса были не просто звуком, а сигналом, врезавшимся в его сознание. Его внутренний голос был полон ужаса: Стирали? Как меня в Лабиринте? Это “Зеркало”… оно всё ещё во мне? Он шагнул ближе к монитору, его рука бессознательно коснулась шрама, холодного и твёрдого под пальцами. На экране мелькнула диаграмма — шрам, схематично изображённый, с пометкой “БИОИНТЕРФЕЙС”. Его дыхание стало прерывистым, он посмотрел на Еву, её лицо, освещённое зелёным светом, было напряжённым, но решительным.

Ева, её разум работал с холодной ясностью, задала следующий вопрос, её голос был как лезвие:

— Дискета. Что на ней? Данные “Генезиса”? Или что-то ещё?

Голос Элиаса замолчал, динамики затрещали, и на экране появилась новая схема — карта сети, с узлами, помеченными как “ЧИСТИЛЬЩИКИ”. Его голос, теперь почти шёпот, был полон горечи:

— Дискета… это ключ. Коды доступа к “Зеркалу”. Если вы используете их… вы сможете войти. Увидеть их сеть. Но… они увидят вас. “Чистильщики”… они не остановятся. Они стёрли меня. Они сотрут и вас.

Ева сжала дискету в руке, её пальцы побелели от напряжения. Её внутренний голос был полон решимости: Ключ к сети. Это наш шанс. Но “Чистильщики”… мы должны быть быстрее. Она посмотрела на Майка, его бледное лицо, его глаза, полные смеси страха и решимости, и поняла, что они уже не могут отступить. Комната, с её мерцающими экранами, пылью, танцующей в свете, и гулом, теперь тихим, как дыхание, была свидетелем их выбора. Они держали ключ к “Зеркалу”, но вместе с ним — и тень “Чистильщиков”, которые уже знали об их существовании.

Майк стоял перед старым монитором, его серые глаза, воспалённые и усталые, были прикованы к экрану, где пиксельный интерфейс медленно оживал, раскрывая давно забытый мир. Зелёный текст ПРОЕКТ ГЕНЕЗИС сменился концепт-артом, и перед ним развернулась картина, от которой его сердце сжалось: залитые солнцем луга, где трава колыхалась под несуществующим ветром, футуристические города с парящими садами, их стеклянные шпили отражали небо без смога, и люди — безмятежные, улыбающиеся, их лица свободны от страха и боли. Из потрескавшихся динамиков, вмонтированных в стены, доносился не только дрожащий голос Элиаса Вэнса, но и фрагменты звуков — пение птиц, шелест листвы, гармоничная мелодия, словно из мечты. Но комната вокруг оставалась гробницей: заколоченные окна, зашитые ржавыми листами, не пропускали света, и единственным освещением были мерцающие экраны, чей зелёный и янтарный свет выхватывал из темноты груды разобранного оборудования, пожелтевшие схемы и толстый слой пыли, танцующий в воздухе. Запах перегретого пластика, озона и несвежего кофе был тяжёлым, липким, контрастируя с чистотой цифрового Эдема. Гул серверов, теперь едва слышный, казался скорбным фоном, как эхо несбывшегося обещания. Майк чувствовал, как его шрам на шее слабо пульсирует, как будто улавливал отголоски этой мечты. Его внутренний голос был полон тоски: Это… то, чего у меня никогда не было. Мир без Лабиринта. Без боли. Почему это не стало реальностью?

Голос Элиаса, искажённый статическими помехами, но полный ностальгии и горечи, продолжил:

— Уильямс… он хотел подарить человечеству вечность. “Мир 1.0”. Место, где нет смерти, нет болезней. Где сознания могли бы жить вечно, свободные от плоти, от страха. Мы… я верил в это.

На экране сменилась сцена: пиксельная анимация показывала, как человеческое сознание, изображённое в виде сияющей нейронной сети, переносится в цифровое пространство, где каждая искра превращается в звезду. Но изображение подёргивалось, местами выцветшее, как старая плёнка, напоминая, что это лишь тень прошлого. Майк шагнул ближе к монитору, его ботинки хрустели по осколкам стекла, и его рука бессознательно потянулась к экрану, как будто он мог прикоснуться к этому миру. Его внутренний голос был почти детским: Это было возможно? Место, где я мог бы быть… нормальным? Без шрама? Без “Чистильщиков”? Он видел в этом Эдеме всё, чего был лишён в Картер-Сити, где улицы тонули в смоге, а жизнь была борьбой за выживание. Но в глубине души он чувствовал подвох, тень, скрытую за этим сиянием.

Ева, стоявшая чуть поодаль, скрестила руки на груди, её серые глаза сузились, изучая экран с холодным скептицизмом. Её внутренний монолог был резким, как лезвие: Красивая сказка. Слишком идеально. Люди не такие. Где подвох? Уильямс мог быть мечтателем, но его мечта породила кошмары. Она заметила, как Майк смотрит на экран, его лицо, освещённое зелёным светом, было полно тоски, и это вызвало у неё вспышку раздражения: Он верит в это? В эту утопию? Нам нужны факты, а не грёзы. Её планшет, всё ещё записывающий, лежал на столе, и она бросила короткий, циничный вопрос, её голос прорезал гармоничную мелодию симуляции:

— Идеальный мир для идеальных людей? Таких не бывает, Элиас. Что пошло не так?

Голос Элиаса дрогнул, осциллограмма на соседнем мониторе задрожала, как будто он заново переживал боль:

— TLNTS… они увидели в “Генезисе” не спасение, а оружие. Они хотели не ковчег, а контроль. Они взяли его мечту… и извратили её. “Мир 1.0” стал “Зеркалом”. Сеть, которая не спасает, а наблюдает. Управляет. Стирает.

На экране появилась новая схема — сеть узлов, помеченных как “Субъекты”, соединённых с центральным ядром, подписанным “Зеркало”. Пиксельные линии дрожали, как будто изображение боролось с собственной ветхостью. Майк почувствовал, как его шрам запульсировал сильнее, как будто эта схема была не просто картинкой, а картой его собственной судьбы. Его внутренний голос был полон ужаса: Я — часть этого? Субъект 17… шрам… они вшили это в меня, чтобы контролировать? Он посмотрел на Еву, её лицо, освещённое светом экрана, было напряжённым, но её губы сжались в тонкую линию, скрывая циничную усмешку. Она шагнула ближе к монитору, её пальцы коснулись пыльного корпуса, и она задала следующий вопрос, её голос был твёрдым, как сталь:

— “Зеркало”… это сеть? Как она работает? И как дискета связана с этим?

Голос Элиаса замолчал, динамики затрещали, и на экране мелькнули строки кода, быстрые, как системные логи, как будто он собирался с силами. Затем он ответил, его голос был теперь тише, почти шёпот:

— “Зеркало”… это паутина. Она видит через шрамы. Через биоинтерфейсы. Как у него, — голос указал на Майка.

— Дискета… коды доступа. Они откроют ядро. Но… вы должны знать. Если вы войдёте… они увидят вас. “Чистильщики”… они уже знают.

Ева сжала дискету в руке, её пальцы побелели. Её внутренний голос был полон решимости: Коды доступа. Это наш шанс разрушить их. Но “Чистильщики”… мы должны быть готовы. Она посмотрела на Майка, его глаза, отражающие зелёный свет лугов “Мира 1.0”, были полны тоски и страха. Комната, с её хаосом, пылью и ржавым оборудованием, казалась теперь ещё более мрачной в сравнении с сияющей утопией на экране. Они видели мечту Уильямса, но также и её цену — мир, где свобода была заменена контролем, а спасение обернулось кошмаром.

В комнате Элиаса Вэнса свет мониторов потускнел, словно само устройство скорбело по утраченной мечте. Яркие образы «Мира 1.0» — солнечные луга, парящие города, счастливые лица — растворились в зелёной тьме экрана, сменившись холодными, синими графиками, напоминающими медицинские снимки умирающего мозга. Линии нейронной активности, ранее пульсирующие, теперь замирали, а строки кода с пометками ERROR и SIGNAL LOST мелькали, как надгробные надписи. Гул серверов, пропитывающий воздух, стал тише, почти умоляющим, смешиваясь с тревожным писком старого оборудования, похожим на сигнал медицинского монитора. Заколоченные окна, покрытые ржавыми листами, отрезали комнату от внешнего мира, оставляя лишь запах перегретого пластика, озона и старой бумаги, который лип к коже, как напоминание о реальности. Пыль, поднятая шагами Майка и Евы, медленно оседала в тусклом свете, танцуя в лучах мониторов. Динамики затрещали, и голос Элиаса, ранее полный ностальгии, сорвался, став хриплым, полным статических помех, как крик человека, заново переживающего свою вину:

— Но… что-то пошло не так.

Майк стоял перед экраном, его серые глаза, воспалённые и широко раскрытые, отражали холодный свет графиков. Его шрам на шее запульсировал, как будто улавливал боль, исходящую от машины. Его внутренний голос был полон смятения: Эдем… он был так близко. Я видел его. Почему он исчез? Только что он мечтал о мире без боли, без Лабиринта, но теперь эта надежда рушилась, как стеклянные осколки под его ботинками. На экране появилась диаграмма: яркое ядро, обозначенное как “Искра”, тускнело, его линии истончались, распадались на фрагменты. Голос Элиаса, дрожащий, продолжил:

— Связь… между сознанием и телом… она оказалась нестабильной. “Искра”… источник силы мироходцев, их связь с реальностью… она начала повреждаться. Истончаться. Первые добровольцы… они не умерли. Они… погасли.

Майк почувствовал, как холод пробежал по его спине, его шрам запульсировал сильнее, как будто слова Элиаса были не просто звуком, а сигналом, врезавшимся в его плоть. Его внутренний голос был полон ужаса: Погасли? Как звёзды? Как я в Лабиринте? Это… Даск? Это они? Он видел в этих графиках отражение своей собственной судьбы, тех моментов, когда он чувствовал, как его разум растворяется в зеркальных коридорах. Он прошептал, его голос был хриплым, почти неслышным:

— Погасли? Что… это значит?

Ева, стоявшая у сервера, сжала дискету в руке, её серые глаза сузились, изучая экран с холодной ясностью. Её внутренний монолог был резким: Я знала. Не бывает идеальных систем. Это не утопия, это катастрофа. Но как? Деградация сигнала? Потеря данных? Она видела в графиках не просто трагедию, а техническую ошибку, которую можно разобрать, понять. Но масштаб катастрофы — “погасшие” люди — вызывал у неё холодный ужас, который она скрывала за своей прагматичной маской. Она шагнула ближе к монитору, её палец указал на строку кода с пометкой ERROR: NEURAL DECAY. Её голос, твёрдый, но с ноткой напряжения, прорезал тишину:

— Деградация сигнала? Потеря пакетов данных? Что именно сломалось, Элиас?

Голос Элиаса сорвался, осциллограмма на соседнем мониторе задрожала, как сердцебиение, готовое остановиться:

— Это… не просто ошибка. “Искра”… она была их душой. Их сутью. Мы думали, мы можем перенести её… но она рвалась. Как ткань. Они кричали… внутри сети. Их голоса… они стали Даск. Я видел их. Я… помогал их создавать.

Ева замерла, её рука сжала планшет, её внутренний голос был полон шока: Даск? Они — люди? Добровольцы? Это не побочный эффект, это… их души? Она посмотрела на Майка, его бледное лицо, освещённое синим светом экрана, было полно ужаса, его шрам пульсировал, как будто он чувствовал крики тех, кто “погас”. На экране появилась новая диаграмма — кардиограмма нейронной активности, которая резко обрывалась в плоскую линию, как сигнал мёртвого сердца. Элиас продолжил, его голос был теперь почти шёпотом, полным вины:

— Уильямс… он не знал. Он хотел спасти их. Но TLNTS… они использовали это. Они превратили “Искру” в оружие. “Зеркало”… оно не просто видит. Оно пожирает. Оно создало Даск. И я… я был частью этого.

Майк почувствовал, как его ноги подкосились, он прислонился к ржавому столу, его рука задрожала, касаясь холодного металла. Его внутренний голос был полон боли: Даск… это люди? Как я? Они кричали… как я в Лабиринте? Он видел в этих плоских линиях на экране не просто данные, а жизни, которые были стёрты, как его собственная едва не была. Его взгляд встретился с глазами Евы, и он увидел в них не только шок, но и холодную решимость. Ева, её разум работал с пугающей ясностью, начала анализировать: Если “Искра” — это душа, то “Зеркало” — это машина, которая её уничтожает. Дискета… коды… мы можем сломать это. Она повернулась к серверу, её пальцы пробежались по корпусу, как будто она искала способ разобрать эту трагедию на части. Её голос был резким:

— Элиас, как остановить “Зеркало”? Что нужно сделать с кодами?

Голос Элиаса замолчал, динамики затрещали, и на экране мелькнула последняя схема — сеть, где узлы, помеченные как “Даск”, окружали ядро “Зеркала”. Его голос, теперь едва слышный, был полон отчаяния:

— Коды… откроют ядро. Вы сможете… уничтожить его. Но… Даск… они всё ещё там. Внутри. Если вы сломаете “Зеркало”… вы убьёте их. Снова.

Комната, с её мерцающими экранами, пылью и гулом, стала теперь не просто логовом, а местом, где утопия обернулась кошмаром. Майк и Ева стояли перед экраном, их лица, освещённые холодным светом, были полны шока и решимости. Они держали ключ к “Зеркалу”, но теперь знали, что их выбор определит судьбу не только их самих, но и тех, кто уже “погас”.

В комнате Элиаса Вэнса воздух был тяжёлым, пропитанным запахом перегретого пластика, озона и старой бумаги, который лип к коже, как напоминание о реальности. Мерцающие экраны, усеянные зелёными и янтарными пикселями, отбрасывали холодный свет на груды разобранного оборудования, пожелтевшие схемы и заколоченные ржавыми листами окна, отрезающие эту цифровую гробницу от внешнего мира. Гул серверов, теперь низкий и скорбный, смешивался с треском динамиков, из которых доносился голос Элиаса — дрожащий, полный боли и статических помех, как крик души, запертой в машине. Пыль, поднятая шагами Майка и Евы, медленно оседала в тусклом свете, танцуя в лучах мониторов. Ева стояла у главного терминала, её серые глаза сузились, изучая экран, где только что угасли яркие образы «Мира 1.0». Её планшет, всё ещё записывающий, лежал на ржавом столе, а её пальцы сжимали дискету, как будто она могла выдавить из неё ответы. Её внутренний монолог был холодным, аналитическим: Он знает больше. “Погасшие”… Даск… это не конец. Что сломало их систему? Она наклонилась ближе к монитору, её лицо, освещённое зелёным светом, было сосредоточенным. “Элиас,” — её голос был твёрдым, но с ноткой нетерпения, — “ты сказал, “Искра” разрушалась. Как Уильямс пытался это исправить?”

Динамики затрещали, осциллограмма на соседнем экране задрожала, как пульс, готовый оборваться. Голос Элиаса, теперь медленный, полный гордости и боли, ответил:

— Уильямс… он был отцом для них. Для Субъектов. Он не мог их бросить. Он создал… “Стабилизаторы Искры”.

На главном мониторе появилась новая анимация — трёхмерная модель устройства, медленно вращающаяся в зелёном свете. Это был сложный механизм: микросхемы, переплетённые, как нейроны; энергетические ячейки, пульсирующие, как миниатюрные сердца; тонкие нейроинтерфейсы, тянущиеся, как нити. Надпись гласила: СТАБИЛИЗАТОР ИСКРЫ: БИОИНТЕРФЕЙС. Ева, её глаза расширились от восхищения, внимательно изучала чертёж. Её внутренний голос был полон профессионального интереса: Гениально… блокиратор нейронных сигнатур… энергетический щит… это могло защитить “Искру” от деградации. Она видела в этом устройстве вершину инженерной мысли, решение, которое могло бы удержать сознание в цифровом мире. Но затем её взгляд зацепился за форму устройства — кольцо, обхватывающее шею, с узлами, похожими на замки. Её дыхание замерло, её внутренний голос стал холодным: Ошейник… это… ошейник?

Майк, стоявший рядом, почувствовал, как его шрам на шее запульсировал, как будто улавливал тень этого откровения. Его серые глаза, полные ужаса, были прикованы к экрану, где модель “Стабилизатора” вращалась, но в его сознании вспыхнул другой образ — грязный, ржавый ошейник на шее Ионы, на шее той испуганной девушки-Даска, чьи крики всё ещё звучали в его памяти. Его внутренний голос был полон шока: Ошейники… они были спасением? Не цепями? Это… ложь? Его ноги подкосились, он прислонился к ржавому столу, его рука дрожала, касаясь шрама, который теперь казался не просто меткой, а частью этой трагической машины. Голос Элиаса, срывающийся от боли, продолжил:

— Они… должны были стать якорем. Защитить “Искру” от Пустоты… тьмы, что просачивалась через трещины в их сознании. Уильямс… он хотел спасти их. Но TLNTS… они увидели в этом контроль. Они взяли его изобретение… и сделали из него клетку.

Майк почувствовал, как его горло сжалось, его внутренний голос был полон отчаяния: Спасение… стало проклятием. Иона… она носила это, думая, что это рабство. А это было… лекарство? Он вспомнил слова Ионы о выборе между рабством и безумием, и теперь эта ирония разрывала его изнутри. Его взгляд, полный ужаса, встретился с глазами Евы, и он увидел в них не только шок, но и холодную ярость. Ева, её разум работал с пугающей ясностью, шагнула к экрану, её палец указал на узел нейроинтерфейса в модели. Её голос, резкий, как лезвие, прорезал тишину:

— Ошейники? Это… они? Это было спасением?

Голос Элиаса задрожал, статические помехи усилились, как будто машина сама страдала от его слов:

— Да… “Стабилизаторы”. Я помогал их проектировать. Мы… думали, мы спасём их. Но TLNTS… они перепрограммировали их. Они использовали их, чтобы подавлять, контролировать. Чтобы держать Даск в подчинении. Я… не знал. Не сразу.

Ева сжала кулаки, её внутренний голос был полон гнева: Гениальность, извращённая в оружие. Классика корпораций. Но как? Как они изменили код? Она видела в чертеже не только трагедию, но и техническую загадку, которую нужно было разгадать. На экране модель приблизилась, показывая, как “щит” стабилизатора блокирует тёмную, агрессивную энергию, помеченную как ПУСТОТА. Но рядом появилась строка кода с пометкой REPROGRAMMED: TLNTS OVERRIDE, и Ева поняла, что спасение стало ловушкой. Она повернулась к Майку, её лицо, освещённое зелёным светом, было напряжённым:

— Майк… они превратили лекарство в кандалы. Это… хуже, чем я думала.

Майк не ответил, его взгляд был прикован к экрану, где отражение чертежа смешивалось с воспоминаниями об Ионе, о её глазах, полных боли. Его внутренний голос был полон сострадания: Уильямс хотел спасти их. Как отец. Но его дети… стали Даск. И я… я один из них? Комната, с её пылью, ржавым оборудованием и мерцающими экранами, казалась теперь не просто логовом, а местом, где утопия умерла, оставив после себя только боль и ложь.

Комната Элиаса Вэнса была пропитана холодом и безысходностью, несмотря на спёртый воздух, тяжёлый от запаха перегретого пластика, озона и старой бумаги. Мерцающие экраны, усеянные зелёными и янтарными пикселями, отбрасывали тусклый свет на груды разобранного оборудования, пожелтевшие схемы и заколоченные ржавыми листами окна, отрезающие эту гробницу от мира. Гул серверов, теперь низкий и монотонный, звучал как сердцебиение бездушной машины, а потрескавшиеся динамики, встроенные в стены, трещали, словно оплакивая утраченную мечту. Пыль, поднятая шагами Майка и Евы, медленно оседала в лучах мониторов, подчёркивая контраст между реальностью и только что угасшей иллюзией «Мира 1.0». Майк стоял перед главным терминалом, его серые глаза, воспалённые и полные боли, отражали холодный свет экрана, где 3D-модель «Стабилизатора Искры» застыла, как надгробие. Его шрам на шее пульсировал, как будто улавливал отголоски трагедии, которую он только что узнал. Его внутренний голос был полон смятения: Ошейники… они были спасением? Для Ионы, для всех Дасков? Как могли надежда и рабство стать одним и тем же? Он сжал кулак, старая рана на ладони открылась, и капля крови медленно стекла на пыльный пол, как символ его разрывающегося сердца.

Голос Элиаса, теперь лишённый ностальгии и полный холодной горечи, прорезал тишину, его статические помехи звучали как приговор:

— Но после смерти Уильямса… всё изменилось. TLNTS захватила проект. Они увидели в “погасших” не пациентов… а дешёвую рабочую силу.

На экране модель «Стабилизатора» исчезла, сменившись чёрно-белыми сканами корпоративных документов: приказы с грифами СЕКРЕТНО, патенты, таблицы с цифрами. Один из документов, помеченный как “Перепрофилирование проекта Генезис”, содержал холодные строки: “Устройство для контроля персонала с аномальными способностями”. Другой — отчёт о “производительности” Дасков на токсичных производствах Картер-Сити, с графиками, где их “эффективность” измерялась в процентах. Ева, стоявшая у сервера, сжала дискету так сильно, что пластик скрипнул. Её серые глаза, теперь горящие холодной яростью, сканировали текст, её внутренний монолог был как лезвие: Ублюдки. Они взяли спасение и сделали из него клеймо. Это не ошибка, это преднамеренно. Она видела в этих документах не просто трагедию, а системный, бездушный цинизм, с которым она боролась всю жизнь. Её пальцы пробежались по ржавому корпусу сервера, как будто она искала способ разобрать эту машину лжи. Её голос, низкий и полный сдерживаемой ненависти, прорезал тишину:

— Они знали. Они всё знали. И всё равно сделали это.

Голос Элиаса задрожал, помехи усилились, как будто он боролся с собственной виной:

— Я… видел, как это происходило. Они перепрограммировали стабилизаторы. Превратили их в ошейники. Они не спасали “Искру”… они подавляли её. Держали Даск в подчинении, чтобы они работали… пока не сломаются. Я… не остановил их.

Майк почувствовал, как его грудь сжалась, его кулак сжался сильнее, и ещё одна капля крови упала на пол, смешиваясь с пылью. Его внутренний голос был полон ярости: Они украли их жизни. Иону. Девочку с пустыми глазами. Меня. Они сделали нас инструментами. Он вспомнил Иону, её ошейник, её слова о выборе между рабством и безумием, и теперь понял, что выбора никогда не было. TLNTS не просто извратила технологию — они извратили надежду. Его взгляд, полный гнева, встретился с глазами Евы, и он увидел в них не только ярость, но и холодную решимость. Он прошептал, его голос был хриплым, как будто каждое слово вырывалось с болью:

— Они… ублюдки.

Ева кивнула, её лицо, освещённое зелёным светом экрана, было как маска, скрывающая бурю. Она повернулась к монитору, её пальцы указали на документ с подписью: “Одобрено: Директор Вальдемар”. Её внутренний голос был холодным, как сталь: Вальдемар. Конечно. Он был там с самого начала. Это его подпись на их судьбах. Она начала анализировать текст, её разум искал имена, даты, зацепки — что угодно, что могло бы стать оружием против TLNTS. “Элиас,” — сказала она, её голос был резким, но контролируемым, — “эти документы… они доказывают вину TLNTS? Могут они уничтожить их?”

Голос Элиаса замолчал, динамики затрещали, осциллограмма на экране задрожала, как будто он собирался с силами. Затем он ответил, его голос был теперь тише, полон горечи:

— Дискета… коды к ядру “Зеркала”. Документы… они лишь часть. Они показывают правду. Но правда… она не остановит их. “Чистильщики”… они уже знают, что вы здесь.

На экране появился последний файл — список имён, помеченных как “Первые добровольцы”. Каждое имя сопровождалось номером: Субъект 1, Субъект 17, Субъект 23. Майк замер, его взгляд зацепился за Субъект 17, и его шрам запульсировал, как будто машина обращалась прямо к нему. Его внутренний голос был полон боли: Это люди. Не номера. Они были как я. Они верили в спасение.

Ева, её глаза сузились, заметила его реакцию, но её разум был уже на шаг впереди: Документы, коды… это оружие. Но нам нужно выбраться. И вытащить его. Она схватила чёрный модуль с красным индикатором, её пальцы дрожали, но движения были точными. Комната, с её мерцающими экранами, пылью и гулом, стала теперь не просто местом откровений, а полем битвы, где Майк и Ева обрели цель — не просто выжить, а разрушить машину, которая породила это рабство.

Подглава 4: Наследие и Побег

В комнате Элиаса Вэнса царила тяжёлая тишина, нарушаемая лишь низким гулом серверов, похожим на дыхание умирающей машины. Заколоченные ржавыми листами окна отрезали логово от внешнего мира, оставляя лишь тусклый свет мерцающих экранов, которые отбрасывали зелёные и янтарные отблески на груды разобранного оборудования, пожелтевшие схемы и пыль, оседающую в спёртом воздухе. Запах перегретого пластика, озона и старой бумаги был густым, липким, как напоминание о реальности, контрастирующей с только что услышанной историей о надежде, превращённой в рабство.

Ева стояла у главного терминала, её серые глаза сузились, её пальцы сжимали дискету, а планшет, всё ещё записывающий, лежал на ржавом столе. Её внутренний монолог был полон нетерпения: Хватит историй. Нам нужен ключ. Факты. Как использовать коды? Она чувствовала вес ответственности, но её разум был сосредоточен на практических шагах: как защитить данные, как использовать их против TLNTS. Она посмотрела на сервер, её голос, резкий, но контролируемый, прорезал тишину:

— Элиас, ты обещал. Где ключ? Как мы используем дискету?

Динамики затрещали, осциллограмма на соседнем экране задрожала, как пульс, полный страха и надежды. Голос Элиаса, искажённый статическими помехами, но теперь с ноткой благоговения, ответил:

— За… сервером. Панель… в стене. Там… контейнер. Это не просто пароль. Это “Протокол Нулевого Пациента”. Главный бэкдор в ядро “Мира 1.0”.

Ева, не теряя времени, шагнула к массивному серверу, её ботинки хрустели по осколкам стекла. Её пальцы, всё ещё покрытые мелкими порезами от Лабиринта, пробежались по пыльному корпусу, пока не нащупали едва заметную щель в стене. Она надавила, и с тихим скрипом панель отъехала, открывая узкий отсек. Внутри, на бархатной подложке, лежал защитный контейнер — гладкий, чёрный, с тускло мигающим красным индикатором. Ева осторожно открыла его, и шипение пневматики, как выдох, заполнило комнату. Внутри лежал дата-чип, сделанный из тёмного, почти органического полимера, с тонкими, светящимися линиями, напоминающими нейронную сеть. Он слабо вибрировал, излучая тепло, как живое существо. Ева взяла его, её внутренний голос был полон холодной решимости: Это оно. Ключ. Но он горячий… активный. Нужно проверить протокол шифрования. И защитить его. Она повернулась к Майку, её глаза встретились с его, и она молча протянула чип.

Майк, стоявший у терминала, почувствовал, как его шрам на шее запульсировал, как будто улавливал энергию чипа. Его серые глаза, полные смеси боли и надежды, были прикованы к маленькому устройству в руке Евы. Его внутренний голос был полон благоговения: Это… наследие Уильямса. Последняя надежда Ионы. Дасков. Меня. Он взял чип, его пальцы ощутили его лёгкий вес, но тяжесть ответственности, которую он нёс, была почти невыносимой. Чип, с его светящимися линиями, казался ему не просто технологией, а символом — возможностью исправить то, что сломала TLNTS. Его шрам слабо засветился синим, как будто резонировал с чипом, и Майк почувствовал укол боли, смешанной с надеждой. Он прошептал, его голос был хриплым, но полным решимости:

— Это… действительно может помочь им?

Голос Элиаса, теперь дрожащий от волнения, ответил:

— “Протокол Нулевого Пациента”… он открывает ядро. Там, в исходном коде… может быть способ обратить процесс. Или хотя бы понять, как остановить заразу. Но… вы должны быть осторожны. “Чистильщики”… они почувствуют его. Они уже идут.

Ева, её разум работал с пугающей ясностью, задала уточняющий вопрос, её голос был твёрдым:

— Какой протокол шифрования? Он совместим с современными системами?

Элиас замолчал, динамики затрещали, и на экране появилась строка: AES-4096, кастомный нейроинтерфейс. Его голос вернулся, теперь тише:

— Он… уникален. Создан для “Мира 1.0”. Но… вы найдёте способ. Вы должны. Это всё, что осталось от его мечты.

Майк сжал чип в руке, его тепло проникало в кожу, как обещание. Его внутренний голос был полон решимости: Это не просто данные. Это их жизни. Иона. Девочка с пустыми глазами. Я не дам TLNTS забрать их снова. Он посмотрел на Еву, её лицо, освещённое зелёным светом монитора, было напряжённым, но в её глазах горела та же решимость. Она кивнула, её жест был почти ритуальным, как будто она признавала, что эта миссия теперь их общая. Ева взяла чёрный модуль с красным индикатором, предназначенный для сознания Элиаса, и её внутренний голос был холодным: Чип — оружие. Модуль — наш долг. Но “Чистильщики”… нам нужно двигаться. Сейчас.

Комната, с её пылью, ржавым оборудованием и мерцающими экранами, казалась теперь не просто логовом, а местом, где родилась надежда — хрупкая, но осязаемая. Майк и Ева держали в руках ключ к ядру “Зеркала” и обещание спасти цифровую душу, но тени “Чистильщиков” уже приближались, их присутствие ощущалось в дрожи осциллограммы на экране. Герои переглянулись, их лица, освещённые тусклым светом, были полны решимости, но и страха перед тем, что ждало их впереди.

Майк стоял в центре логова Элиаса Вэнса, сжимая в руке дата-чип, его тёплый, почти живой полимер слабо вибрировал под пальцами. Тусклый свет мониторов, зелёный и янтарный, отражался в его серых глазах, полных хрупкой надежды. Его шрам на шее пульсировал, как будто резонировал с чипом, с обещанием исправить то, что TLNTS сломала. Комната, заваленная ржавым оборудованием, пожелтевшими схемами и покрытая пылью, казалась теперь не просто гробницей, а святилищем, где родилась их миссия. Гул серверов был низким, успокаивающим, как дыхание спящего зверя. Заколоченные окна отрезали их от смога Картер-Сити, и в этой изоляции Майк чувствовал ложное укрытие, как будто они на мгновение опередили врага. Его внутренний голос был полон решимости: Этот чип… он может спасти Иону. Дасков. Меня. Мы должны защитить его. Он посмотрел на Еву, которая держала чёрный модуль с красным индикатором, её лицо, освещённое тусклым светом, было напряжённым, но сосредоточенным. Она готовилась к переносу сознания Элиаса, её пальцы уже искали порт на сервере. Майк открыл рот, чтобы спросить, сколько времени это займёт, но слова замерли в горле.

Все мониторы в комнате одновременно погасли, погружая логово в почти полную темноту. Гул серверов оборвался, как будто кто-то выдернул их сердце. Тишина, звенящая, оглушающая, сдавила уши. Майк замер, его шрам запульсировал, как предупреждение. Его внутренний голос вспыхнул паникой: Что… что это? В следующую секунду раздался удар — один, оглушительный, нечеловечески сильный, сотрясший усиленную сталью дверь. Пыль посыпалась с потолка, оседая на его куртке, а пол под ногами задрожал, как от землетрясения. Запах горящего металла и озона ударил в ноздри, когда яркая, ослепляющая вспышка прорезала темноту — плазменный резак начал прожигать дверь, рисуя раскалённый круг, от которого по комнате распространился жар. Капли расплавленного металла падали на пол, шипя, как ядовитые змеи.

Ева среагировала мгновенно, её тело двигалось быстрее разума. Она бросилась на пол, её ботинки скользнули по осколкам стекла, и она рывком потянула Майка за собой, толкнув его за груду ржавого оборудования. Её пистолет уже был в руке, направлен на дверь, её серые глаза сузились, оценивая раскалённый круг, который медленно расширялся. Её внутренний монолог был холодным, тактическим: Заблокированы. Один выход. Тяжёлая броня. Плазма режет медленно, но у нас меньше минуты. Шансы… малы. Она прижалась к металлической коробке, её дыхание было ровным, но пальцы, сжимавшие пистолет, побелели. Она прошипела, её голос был резким, как выстрел:

— На пол, Майк!

Майк упал на колени, его рука инстинктивно сунула дата-чип во внутренний карман куртки, прижав его к груди, как талисман. Его сердце колотилось, шрам горел, как будто чувствовал приближение угрозы. Его внутренний голос был полон ужаса: “Чистильщики”… они здесь. Они знают. Он видел Иону, её ошейник, её пустые глаза, и теперь понимал, что их с ней судьбы связаны не только прошлым, но и этой смертельной угрозой. Он сжал кулак, старая рана на ладони открылась, кровь капнула на пол, смешиваясь с пылью. Он выдохнул, его голос дрожал:

— Что… это?!

Динамики взорвались паническим криком Элиаса, искажённым статическими помехами, как вопль души, которую вот-вот сотрут:

— Они здесь! “Чистильщики”! Слишком поздно! Они… сотрут меня! Сотрут вас! Бегите!

Ева, прижавшись к укрытию, быстро оглядела комнату, её глаза метались между дверью и сервером. Её внутренний голос был полон ярости: Проклятье. Они быстрее, чем я думала. Модуль… мы не успеем. Она схватила чёрный модуль с красным индикатором, всё ещё лежавший на столе, и сунула его в подсумок на поясе. Её взгляд упал на Майка, его бледное лицо, освещённое вспышками резака, было полно страха, но и решимости. Она рявкнула, её голос прорезал шипение плазмы:

— Майк, держи чип! Не дай им его взять!

Раскалённый круг на двери почти замкнулся, металл стонал, капли расплавленного железа падали на пол, оставляя чёрные, дымящиеся следы. Запах горящего металла заполнил комнату, смешиваясь с едким привкусом озона. Вибрация от резака отдавалась в костях, а панический крик Элиаса из динамиков становился всё более рваным, как будто его сознание уже начало распадаться:

— Они… видят… всё! “Зеркало”… оно привело их! Спасите… ключ!

Майк прижался к ржавому оборудованию, его рука сжимала чип во внутреннем кармане, его шрам пульсировал в такт с ударами его сердца. Его внутренний голос был полон отчаяния: Мы не можем потерять его. Не после всего. Это их надежда. Он посмотрел на Еву, её пистолет, направленный на дверь, её лицо, напряжённое, но не сломленное. Комната, теперь освещённая лишь яростным светом резака и слабым мерцанием индикатора на модуле, стала ловушкой, где надежда столкнулась с безликой угрозой. Раскалённый круг на двери завершился, металл с грохотом рухнул внутрь, и тени “Чистильщиков” — безликие, нечеловеческие — начали двигаться в проёме, их шаги были тяжёлыми, механическими, как поступь машины, пришедшей стереть всё.

Майк прижимал дата-чип к груди, его пальцы ощущали тёплый, почти живой полимер, пульсирующий, как сердце. Его шрам на шее горел, как будто предупреждал о надвигающейся смерти. Комната Элиаса Вэнса, пропитанная запахом озона, перегретого пластика и старой бумаги, была на грани разрушения. Заколоченные окна и ржавые листы отрезали их от мира, а тусклый свет единственного уцелевшего монитора отбрасывал зловещие тени на груды разобранного оборудования. Его внутренний голос был полон отчаяния: Мы почти выбрались. Этот чип… он должен жить. Он посмотрел на Еву, её серые глаза, освещённые вспышками плазменного резака, были холодны, как сталь. Она держала чёрный модуль с красным индикатором, готовясь подключить его к серверу Элиаса. Но прежде чем она успела вставить кабель, усиленная дверь с грохотом рухнула внутрь, и раскалённый металл с шипением рухнул на пол, подняв облако пыли и искр.

Тени в проёме двигались — три силуэта в тяжёлой чёрной броне без опознавательных знаков, их визоры, тёмные, как бездонные колодцы, отражали вспышки. «Чистильщики». Они не кричали, не отдавали приказов, их движения были механически точными, как у машин. Ева среагировала мгновенно, её тело упало на пол, ботинки скользнули по стеклянным осколкам. Она выхватила пистолет, её выстрелы разорвали тишину, пули ударили в броню, высекая искры, но не пробивая её. Её внутренний монолог был холодным, тактическим: Трое. Тяжёлая броня. Энергетическое оружие. Один выход. Нужно подавить и уйти. Она крикнула, её голос прорезал грохот:

— Майк, за мной! Прикрой!

Майк рухнул за груду серверных стоек, его рука инстинктивно сжала чип во внутреннем кармане. Его шрам пульсировал, как будто улавливал страх Элиаса, кричащего из динамиков. Он вытащил свой пистолет, старый, но надёжный, и выстрелил, его движения были яростными, но неточными, пули рикошетили от брони «Чистильщиков», оставляя лишь царапины. Его внутренний голос был полон паники: Они не люди. Они машины. Я не дам им забрать чип. Не дам им забрать Элиаса. Вспышки плазменных зарядов осветили комнату, их шипящие лучи прожигали стены, оставляя дымящиеся, раскалённые дыры. Запах пороха и горящего пластика заполнил воздух, жар от пролетавших разрядов обжигал кожу.

Ева, прижавшись к стойке, стреляла короткими, прицельными очередями, её глаза метались, оценивая врагов. Один из «Чистильщиков» поднял оружие — чёрный, угловатый ствол, из которого вырвался ослепительный луч, разрезавший серверный блок пополам. Искры и обломки разлетелись, мониторы взрывались стеклянным дождём, а гул серверов сменился тревожным воем, как крик раненого зверя. Ева рявкнула:

— Перезарядка! Майк, огонь!

Майк высунулся из укрытия, его выстрелы были хаотичными, но он целился в визоры, надеясь найти слабое место. Его сердце колотилось, шрам горел, как будто связывал его с паникой Элиаса. Голос цифрового призрака разорвал хаос, его крик был искажён статическими помехами:

— Слева! Вентиляционная шахта за стойкой B-12! Уходите! Они… сотрут меня!

Ева мгновенно среагировала, её тело метнулось к указанной стойке, она отшвырнула ржавую панель, открывая тёмный зев шахты. Её внутренний голос был ясен: Шахта. Узкая. Они не пролезут в броне. Это наш шанс. Она схватила Майка за рукав, её пальцы впились в ткань. “Уходим!” — крикнула она, её голос был резким, как выстрел. Майк, всё ещё сжимая чип, бросился за ней, но его взгляд упал на главный сервер, где всё ещё мигал индикатор Элиаса. Он замер, его внутренний голос был полон отчаяния: Мы не можем его бросить. Он доверил нам всё. Он крикнул:

— Элиас, держись! Мы заберём тебя!

Динамики взорвались новым воплем:

— Нет времени! Берите модуль! Бегите! Они… уже в системе!

Ева, не теряя ни секунды, схватила чёрный модуль с красным индикатором и сунула его в подсумок. Она толкнула Майка к шахте, её пистолет выплюнул последнюю очередь, заставив одного из «Чистильщиков» отступить. Плазменный луч пронёсся над их головами, прожигая стену, и раскалённые капли металла брызнули на пол, шипя, как яд. Майк нырнул в шахту, его ботинки загрохотали по узкому металлическому туннелю, а Ева последовала за ним, её движения были точными, как у машины. Они ползли, их дыхание эхом отдавалось в тесном пространстве, а за их спинами логово Элиаса превращалось в ад. Вспышки плазмы освещали коридор, где они выбрались, их шаги гулко звучали в тёмных, гудящих коридорах дата-центра. Голос Элиаса, теперь слабый, прерываемый помехами, донёсся из модуля в подсумке Евы:

— Они… везде… Спасите… ключ…

Комната, теперь разрушенная, с дымящимися обломками и раскалёнными дырами, осталась позади, но тени «Чистильщиков» двигались следом, их тяжёлые шаги отдавались в стенах, как поступь неумолимой судьбы. Майк и Ева, задыхаясь, бежали в темноте, сжимая чип и модуль — их единственную надежду против машины, которая уже знала их имена.

Ева прижалась к холодной решётке технического мостика, соединяющего два здания дата-центра. Её серые глаза метались по узкому проходу, освещённому лишь тусклым светом аварийных ламп и далёким серым небом Картер-Сити, видневшимся внизу сквозь щели в полу. Ветер завывал, пронося запах смога и горящего пластика, а вибрация от шагов «Чистильщиков» отдавалась в её костях. Планшет, прижатый к её груди, перегревался, его экран мигал строками кода, которые Элиас всё ещё пытался транслировать. Её внутренний монолог был холодным, но отчаянным: Заперты. Один выход — заперт. Два пути назад — «Чистильщики». Боеприпасы почти на нуле. Шансов… нет. Её пистолет, ствол которого всё ещё дымился после перестрелки, был направлен на тёмный коридор, откуда доносились тяжёлые, механические шаги. Она бросила взгляд на Майка, стоявшего рядом, его рука сжимала пистолет, а другая прижимала дата-чип к груди, как талисман. Её голос, резкий, но спокойный, прорезал вой ветра:

— Майк, держись! Дверь — наш единственный шанс!

Майк стоял у края мостика, его шрам на шее горел, как будто улавливал панику Элиаса, чей голос доносился из планшета. Его серые глаза, воспалённые и полные отчаяния, смотрели на запертую бронированную дверь впереди. Внизу, в пропасти между зданиями, мигал неон Картер-Сити, напоминая о мире, который они пытались спасти. Его внутренний голос был полон ярости и решимости: Я не отдам чип. Не отдам Элиаса. Не после всего. Он поднял пистолет, готовясь к последнему бою, его дыхание было рваным, кровь из старой раны на ладони капала на решётку, смешиваясь с пылью. Он крикнул, его голос дрожал:

— Я их задержу! Ева, взломай дверь!

Динамики планшета затрещали, голос Элиаса, искажённый статическими помехами, был полон ужаса:

— Они близко! Слишком близко! Я… замедляю вас!

Ева, не отводя взгляда от коридора, сунула руку в подсумок и вытащила мультитул, её пальцы замелькали над панелью управления дверью. Её внутренний голос был яростным: Проклятье, электронный замок. Старый, но сложный. Десять секунд. Может, меньше. Она слышала шаги «Чистильщиков», их броня гремела, как поступь машины смерти. Вспышка плазменного луча пронеслась над мостиком, прожигая решётку в метре от них, и жар обжёг её лицо, запах озона ударил в ноздри. Майк выстрелил в ответ, его пули рикошетили от чёрной брони, высекая искры, но не останавливая врагов. Его внутренний голос кричал: Я не дам им забрать их! Иона… Элиас… они не умрут зря!

Внезапно голос Элиаса изменился, страх в нём сменился холодной, трагической решимостью. Экран планшета замерцал, строки кода замелькали с нечеловеческой скоростью, диаграммы перегрузки систем заполнили дисплей. Его голос, теперь ясный, несмотря на помехи, прогремел:

— Уильямс был прав! Мир нужно было спасать! Я… сделаю это. Бегите!

Ева замерла, её пальцы остановились на панели. Её внутренний голос вспыхнул тревогой: Что он делает? На экране планшета появилась надпись: ПРОТОКОЛ ПЕРЕГРУЗКИ: АКТИВИРОВАН. Гул серверов в здании перерос в пронзительный вой, как крик раненого зверя. Вспышки электричества пробежали по стенам, кабели, свисающие с потолка, заискрили, и серверные стойки позади «Чистильщиков» начали взрываться. Каскады искр и обломков разлетелись по коридору, пламя взметнулось, поглощая тени в чёрной броне. Один из «Чистильщиков» поднял оружие, его плазменный луч ударил в главный сервер, откуда исходил голос Элиаса, и осциллограмма на планшете Евы задрожала, превращаясь в плоскую линию. Голос Элиаса, теперь рваный, распадающийся на цифровой шум, выкрикнул:

— Спасите… ключ! Спасите… их!

Майк, стоявший на мостике, почувствовал, как его сердце сжалось. Его внутренний голос был полон боли: Элиас… он отдал всё. Ради нас. Он видел, как пламя и искры поглощают коридор, как «Чистильщики» отступают, их броня дымится, но их шаги не замедляются. Ева, её лицо, освещённое вспышками взрывов, вернулась к панели, её пальцы с яростью взламывали замок. Дверь с шипением открылась, и она рявкнула:

— Майк, бегом!

Майк бросился к ней, его рука всё ещё сжимала чип, а шрам горел, как будто оплакивал Элиаса. Они нырнули в открывшийся коридор, их ботинки загрохотали по металлическому полу, а за их спинами дата-центр пылал, кабели рвались, как вены, и огонь пожирал всё, что осталось от логова Элиаса. Планшет в руках Евы погас, экран стал чёрным, как могила. Её внутренний голос был полон шока: Он… пожертвовал собой. Ради нас. Ради этого ключа. Она посмотрела на Майка, его бледное лицо, покрытое сажей, было полно решимости, но глаза блестели от непролитых слёз. Они бежали, их шаги эхом отдавались в тёмных коридорах, а за ними гудел пожар, созданный последним актом цифрового призрака, который искупил свою вину ценой собственного существования.

Дождь хлестал по крыше заброшенного здания, его холодные капли барабанили по мокрому бетону, отражая далёкие неоновые огни Картер-Сити — зелёные, пурпурные, кроваво-красные, размытые в лужах, как несбывшиеся мечты. Майк и Ева, задыхаясь, рухнули за массивной вентиляционной трубой, их одежда промокла насквозь, а пар от горячих труб поднимался вокруг, смешиваясь с дымом, всё ещё витающим после взрывов в дата-центре. Позади, в сотне метров, пылали обломки мостика, соединявшего здания, — языки пламени лизали тёмное небо, а вой сирен, доносящийся снизу, был заглушён рёвом ветра. Запах мокрого бетона, озона и едкого дыма заполнял лёгкие, а вибрация от недавних взрывов всё ещё отдавалась в костях. Майк прижался спиной к холодной трубе, его грудь тяжело вздымалась, кровь из раны на ладони смешивалась с дождевой водой, стекая на бетон. Ева, рядом, сжимала пистолет, её серые глаза сканировали тьму, выискивая тени «Чистильщиков».

Планшет в её подсумке, теперь чёрный и мёртвый, был немым напоминанием о жертве Элиаса.

Майк достал из внутреннего кармана дата-чип, его тёмный полимер слабо светился, линии на его поверхности напоминали нейронную сеть, пульсирующую, как живое существо. Его шрам на шее, впервые за часы, был спокоен, но тяжесть в груди была невыносимой. Его внутренний голос был полон скорби: Элиас… он отдал всё. Ради нас. Ради этого. Он смотрел на чип, его тепло в ладони было единственным утешением в холоде ночи. Он вспомнил крик Элиаса — «Уильямс был прав!» — и его сердце сжалось от чувства вины. Я не успел его спасти. Но я должен спасти их. Иону. Дасков. Это его завещание. Его пальцы сжали чип, как будто он мог удержать в нём не только коды, но и память о человеке, который пожертвовал собой. Дождь стекал по его лицу, смешиваясь с потом и, возможно, слезами, хотя он не был уверен. Он посмотрел на Еву, её силуэт, тёмный на фоне неонового зарева, был неподвижным, но напряжённым, как натянутая струна.

Ева, прислонившись к трубе, проверяла обойму пистолета — почти пусто. Её дыхание было тяжёлым, но ровным, её серые глаза, блестящие от дождя, смотрели на горизонт, где огни Картер-Сити мигали, безразличные к их борьбе. Её внутренний монолог был холодным, но полным ярости: Элиас… он был прав. TLNTS уничтожила всё, к чему прикасалась. Его жертва не будет напрасной. Мы найдём ядро. Мы сломаем их. Она чувствовала горечь потери, но её разум уже работал, выстраивая план: Чип — это доступ. Но “Чистильщики” знают. Нам нужен безопасный терминал. И союзники. Она посмотрела на Майка, на его руку, сжимающую чип, и её взгляд смягчился. Она видела в нём не только напарника, но и человека, чья боль была такой же глубокой, как её собственная. Её голос, низкий, но твёрдый, прорезал шум дождя:

— Что теперь?

Майк поднял взгляд, его глаза встретились с её. Он сжал чип в кулаке, его тепло было якорем в этом хаосе. Его голос, хриплый от усталости, был полон решимости:

— Теперь мы выполняем его волю.

Ева кивнула, её губы сжались в тонкую линию. Она убрала пистолет в кобуру, её рука на мгновение задержалась на подсумке, где лежал мёртвый планшет — последний след Элиаса. Её внутренний голос был ясен: Это больше не расследование. Это война. Она поднялась, её движения были точными, несмотря на усталость, и протянула руку Майку. Он принял её, вставая, его ботинки скользили по мокрому бетону. Они стояли под дождём, их силуэты — две одинокие фигуры на фоне безразличного города, окружённые паром и неоновым светом. Картер-Сити, с его мигающими огнями и вечным смогом, смотрел на них равнодушно, но в их руках был ключ — не просто к ядру «Мира 1.0», а к надежде, которую Элиас и Уильямс оставили им. Далёкий вой сирен становился громче, тени «Чистильщиков» могли быть где-то рядом, но Майк и Ева, объединённые общей целью, уже смотрели вперёд, в тёмные улицы, где их ждала следующая битва.