Победительница (гет)

Впервые за всё время своего вынужденного сосуществования в одном теле Вика и Эйлин были полностью согласны в оценке происходящего. Описать ситуацию без крепкого словца было затруднительно. Её отец — маг до мозга костей — явился в маггловский дом, что уже само по себе можно было считать подвигом, чтобы забрать её и сына домой. А она, вместо того чтобы послушно собираться, решила остаться. Более того — об этом пришла сообщить подруга, которая, если судить по мыслям Эйлин, относилась ко всему немагическому с той же теплотой, с какой кошка смотрит на пылесос.

И в качестве вишенки на этом сумасшедшем торте — полное единение в мыслях с Эйлин.

«Тихо шифером шурша, крыша едет не спеша…» — поставила себе диагноз Вика и пришла к выводу, что хуже уже всё равно не будет. А раз так — стоит проявить хоть тень гостеприимства и пригласить всех за стол. Конечно, можно было бы попытаться выставить их за дверь, но внутренняя чуйка подсказывала: пока каждый не получит то, зачем пришёл, с незваными гостями попрощаться не удастся.

— Ну что ж, — вздохнула она, — идёмте пить чай с пирожками. За столом, глядишь, и решим все насущные проблемы.

— Что? — в полном недоумении переспросил отец.

— Ты сама готовила? — скептически уточнила Лукреция, особенно выделив слово «сама».

— О Мерлин, моя дочь на магловской кухне. Как хорошо, что твоя мать не дожила до этого позора, — возмущенно произнес Октавиус, после неуверенного кивка Вики. Претензия безумно удивила девушку, поэтому она мысленно обратилась к Эйлин.

— А что в этом такого? Почему они так удивлены?

— Леди даже в магическом мире должна уметь вести хозяйство, — начала та назидательно. — Но в аристократических семьях готовкой заниматься не принято. Для этого есть домовые эльфы. Да и вообще, я никогда этого не любила.

— А в чем разница между приготовлением того же супа и твоих любимых зелий?

— Как ты можешь сравнивать? Это совершенно разные вещи. Более того, не люблю и не умею не является одним и тем же, — возмущенно закончила Эйлин.

— Странные у вас заскоки конечно.

— Стоп, а где моя волшебная палочка? — резко переключилась на другую тему Эйлин.

— Эм, — задумалась Вика. Палочкой она пользовалась исключительно для уборки дома, остальные заклинания они если и осваивали с Северусом, то девушка практически сразу о них забывала. Палочка обычно лежала в сундуке в комнате сына, — Она на месте, наверно.

— А почему она на месте, а не у тебя? Настоящая ведьма никогда не разлучается со своей помощницей.

— Что-то когда я попала в твое тело, я её у себя не видела.

— Это исключение. Тобиас психовал из-за нее.

— А с кем, по-твоему, жила я?

Семейство Принц начинало её откровенно раздражать. И отец, и дочь словно соревновались, кто из них предъявит ей больше претензий, как будто всерьёз поставили цель вывести её из себя. Они явно стоили друг друга — упрямые, высокомерные, с вечным прищуром превосходства. Вот только крайняя почему-то оказывалась она. И ведь с Октавиусом они даже по-настоящему ещё не поговорили, а Вика уже чувствовала, как по нервам с натужным скрежетом ползёт раздражение. Ещё чуть-чуть — и она сорвётся.

Чтобы не поддаться этому, она машинально принялась за дело: достала из духовки подрумянившиеся пирожки, расставила чашки, разлила чай. Привычные движения успокаивали, как и лёгкая рутина, за которой можно было спрятаться от чужих голосов. Отключаться от окружающих она давно научилась — навык, отточенный годами.

Когда чай был разлит, и все наконец расселись по своим местам, разговор сам собой затих. Повисла короткая, но плотная тишина. Вика поставила чайник на подставку, выпрямилась и, уже не чувствуя необходимости притворяться гостеприимной хозяйкой, спокойно, но решительно спросила:

— Ну что ж, дорогие гости. Расскажите — зачем пожаловали?

— Я пришел забрать тебя домой. Моя дочь и мой внук не могут жить в этой… в этом… — старался подобрать правильное и, желательно, культурное слово мужчина, чувствовалось, что хотел он сказать что-то другое, но в последний момент передумал и исправился, — в этом доме.

— Я живу тут уже восемь лет и до этого тебя место жительства не смущало. Так почему ты приходишь сейчас и пытаешься забрать нас из нашего дома? Что изменилось? — решила выяснить Вика.

Ведь в этой всей отцовской любви её больше всего смущал именно этот момент. Где он был все эти годы? Почему не нашел, не забрал? Что изменилось от её попадания в больницу? На эти вопросы, к сожалению, ответов не было ни у кого, Эйлин утверждала, что она хорошо пряталась, Лукреция, что он обижен на дочь, а сам мужчина вообще не считал нужным объяснять своё поведение. Вот только единственное, что не могла простить Вика — это безразличие. Её собственный отец, по словам Пашки, уже не пил несколько лет, он пытался найти её, поговорить, вот только Вика считала, что дорога ложка к обеду. Её родители не вернули её и даже не попытались измениться, когда она ушла, они не спросили причину, они не были рядом, когда ей было плохо, когда она сходила с ума от бессилия и непонимания происходящего, когда она боялась чужих прикосновений, так зачем они ей сейчас? Вика знала, она не умеет прощать. Но отношения Октавиуса и Эйлин она не понимала и искренне была удивлена: почему все, включая Эйлин, считают, что она должна броситься к нему на шею и простить все обиды. Вика же это делать абсолютно не хотела, особенно до тех пор, пока не выяснит всё по поводу того, почему ушла Эйлин и почему её отец её не вернул сразу.

— Это не важно, — не много замялся Октавиус.

— Для меня важно.

— Ну... ладно. Я был уверен, что ты сама рано или поздно вернёшься. Ты ведь не сможешь жить в маггловском мире — не ты. Я ждал. Ждал, что ты одумаешься. Но потом ты попала в больницу… — Он запнулся, словно заново переживая тот момент. — Я давно не видел Лукрецию такой испуганной. Она пришла ко мне — вся бледная, с трясущимися руками, и сказала, что ты в тяжёлом состоянии. И я… я просто не смог не прийти.

Он опустил взгляд, будто на секунду стал не таким уверенным и высокомерным, каким привык быть.

— Там я впервые увидел Северуса. И понял… знаешь, каждый человек заслуживает прощения. И если я должен простить твою... глупость — пусть будет так. Ради него. Ради внука.

— А ничего что я не прошу тебя меня прощать? — не выдержав, чуть повысив голос, спросила Вика. Она наконец-то получила ответ на вопрос «почему сейчас», вот только что с этим делать непонятно. И что в голове у человека, который, пытаясь забрать дочь домой, продолжает предъявлять ей претензии? Интересно, какую реакцию он ждет? Что она падет ниц и раскается? Но это ведь тоже глупо, хотела бы раскаяться, сама бы пришла к нему с повинной. А тут пришел к ней и ведет себя, будто все наоборот.

— Ничего, ты просто еще не поняла, как ошибалась. Но дома я помогу тебе осознать тебе твою ошибку, — высокопарно произнес Октавиус. Эйлин в её голове орала о том, что он вообще обнаглел, что он никогда её не слушал и не принимал в серьез, что она всегда была для него куклой, а не человеком. Вика чувствовала, как голову разрывает от мыслей Эйлин, и она абсолютно не может сфокусироваться и по большому счету согласна с её возмущением. Но при этом она четко понимала, что криком делу не поможешь.

— Я не хочу её осознавать, — четко произнесла Вика. Сделала несколько глубоких вдохов и уверенно закончила: — Мне и тут неплохо. Я взрослый человек и имею право сама принимать решения.

— Твои решения ошибочны. Они вредят тебе и твоему сыну, — начал заводиться Октавиус.

— Я хочу остаться дома, — попробовал вмешаться Северус. Вика не знала то ли восхититься смелостью мальчика, она в такие моменты всегда старалась слиться с мебелью, чтобы про её присутствие все забыли, то ли посочувствовать её глупости, она как никто другой знала, что за такие вставки может достаться.

— Твоего мнения никто не спрашивал! — рявкнул Октавиус, с такой силой, что воздух будто дрогнул.

Резкость его тона ударила в грудь, как хлопок заклинания. Он сидел напряжённый, как натянутая струна, и было ясно: именно такой реакции он не ждал. Что-то в его взгляде, в том, как дернулась рука к карману мантии, подсказывало — ещё немного, и он достанет палочку. И не для того, чтобы эффектно покрутить её в руках. Он был готов забрать их — её и сына — силой. Без объяснений. Без согласия.

От этой мысли внутри всё оборвалось.

Вика почувствовала, как сжались ладони — почти до боли. Она не боялась за себя. Но за Северуса... Его присутствие где-то в доме было словно тёплой, хрупкой точкой, которую нельзя сломать, испугать, разрушить одним неосторожным движением. А Октавиус — сейчас он был именно таким: человеком, который может.

Нет. Так не будет. Только через меня.

Она резко выдохнула, стараясь держать лицо. Паника гудела где-то глубоко под кожей, но она не имела права дать ей вырваться наружу. Нужно было думать. Быстро. Найти слова, действия — что угодно, чтобы не довести до того, что уже висело в воздухе.

— Не смейте в моем доме кричать на моего сына, — возмутился уже Тобиас.

— А твоего мнения вообще никто не спрашивал, жалкий сквиб.

— Попрошу без оскорблений, — попыталась урегулировать конфликт Вика, при этом четко понимая, что это совершенно бесполезно.

— Как же вы меня достали. Но ничего — я заставлю вас меня слушаться! — выкрикнул Октавиус и с рывком выхватил волшебную палочку.

Движение было резким, угрожающим — воздух словно сжался, стал вязким, тяжёлым. Вика оцепенела. Сердце дёрнулось, замерло где-то в горле. Всё происходило как во сне, в том страшном, где ты бежишь, а ноги не слушаются. Она не знала, что именно он собирается сделать — но была уверена: ничего хорошего.

Остановить. Надо как-то остановить.

А чем она могла ответить? Силой? Заклинанием? Это было бы всё равно что пытаться вцепиться когтями в стальную перчатку. Как котёнок, которого несут за шкирку — и он может только пищать.

Хоть что-нибудь. Слово. Жест. Укус. Что угодно.

Паника вскинулась волной, обожгла. Хотелось закричать, ударить кулаком по столу, швырнуть чашку об стену. Хотелось, чтобы он увидел — я не боюсь тебя!

Но именно этого он и ждал. Вспышки. Скандала. Слез, истерики. Любого повода, чтобы обвинить её в неадекватности и забрать силой. Одно неверное слово — и всё.

И вдруг:

— Применять магию на маггловской территории запрещено, — тихо, но отчётливо произнесла Лукреция.

Вика вздрогнула. Как будто чары напряжения треснули. До этого Лукреция сидела молча, без единой эмоции, словно наблюдала спектакль, не собираясь вмешиваться. И вот теперь — словно вышла из тени.

— Что? — Октавиус даже не сразу поверил, что это сказала она.

— Если ты сейчас поднимешь палочку на Эйлин… или на Тобиаса, — продолжила Лукреция, её голос стал холодным, стальным, — я тут же вызову авроров.

— И что они сделают? — с усмешкой протянул Октавиус, лениво покачивая палочкой в руке. Казалось, угроза не только не напугала его — напротив, забавляла.

— Ну, как минимум не позволят тебе воздействовать на взрослую дочь против её воли… — Лукреция медленно откинулась на спинку стула. — И, возможно, выпишут тебе штраф. Очень приличный. Ну а дальше — как поведёшь себя.

Октавиус замер, прищурился. Вика почти физически ощущала, как борется в нём ярость и холодный расчёт.

Вика начала судорожно думать, надо было что-то делать. Как-то выкручиваться. То что Лукреция отвлекла от них мужчину, было прекрасно, но все же это давало им скорее отсрочку, а не спасение. Ведь даже если он отступится сейчас, ничто не помешает прийти к ним домой, когда Лукреция уйдет и насильно или шантажом заставит их последовать за ним. Вика четко понимала, что Лу и эффект неожиданности единственная возможность избежать полной зависимости от отца, но вот что противопоставить его магии она не знала.

— Он не может забрать тебя насильно, — мысленно подсказала Эйлин.

— Почему? — недоуменно спросила Вика.

— Ему клятва не даст.

— Какая?

— Данная моей матери, я тебе о ней говорила. Он поклялся магией не вмешиваться в мои отношения и одобрить мой брак.

— И что нам это дает и как же Северус?

— Фактически, я не являюсь полноправным членом его рода. Я заключила официальный магический брак и перестала быть Принц, забрать меня насильно — это значит нарушить клятву. А вот с Северусом всё сложнее, поскольку его отец сквиб и он фактически последний из Принцев, он может претендовать на род, соответственно подпадает под влияние Октавиуса. Но официально он может его забрать, только тогда, когда тот словесно подтвердит, что он идет и остаётся с ним добровольно.

— То есть насильно он забрать нас не может?

— А вот тут не все так просто, магия не проверят сказаны ли были эти слова под воздействием чар или зелий. Мой отец мастер легименции и Мастер зелий, он прекрасно знает, что слова, сказанные под влиянием, тоже зачтутся, и он сможет провести ритуал принятия наследника. Тогда Северус станет Принцем и будет обязан ему подчиняться.

— Стоит ему напоить чем-то Северуса и мы его потеряем?

— Вообще да, но есть и хорошая новость, у него хороший природный блок на окклюменцию.

— И что?

— Взломать его защиту не так просто, и все ухищрения, воздействующие на сознания, будут действовать не так быстро, как на остальных. И если мы успеем подать в суд за похищения и его найдут до того, как он проведет ритуал наследника, то нам его вернут без разговоров и на отца заведут уголовное дело.

— А если не успеют?

— Тогда он станет Принцем и чтобы не потерять сына мне придется вернуться к отцу.

— Понятно, спасибо, — задумчиво ответила Вика.

Мысленный разговор с Эйлин многое расставил по местам, но ясности в будущем не добавил. Силы всё равно были не на её стороне — и это Вика ощущала каждой клеткой. Если сейчас она не придумает что-то, не найдёт лазейку, хоть какой-то способ перехватить инициативу, то… Северуса у неё просто заберут. Заберут, потому что могут.

Её передёрнуло.

Вика знала, как устроен мир. В любом — в том, где электричество и суды, и в этом, где волшебные палочки и политические союзы. Там, где у кого-то есть власть, ресурсы и связи, правда — это роскошь. У кого сила, тот и прав. А уж магическое сообщество, как она всё яснее понимала, отличается от обычного не так уж сильно. Только последствия — пострашнее.

И всё бы ничего, если бы это касалось только её. Но тут был Северус. Маленький, упрямый, остроумный мальчишка с внимательными глазами, в которых уже теплилось что-то взрослое. И вдруг Вика поняла, с какой лёгкостью, почти незаметно для себя, она полюбила его. Не потому, что должна, не потому, что это тело Эйлин, — а потому что не могла иначе. Он стал по настоящему её сыном и она готова сражаться за него.

Мысль об этом защемила где-то глубоко внутри.

А что, если дело не в нём? Что, если она просто… позволила себе быть рядом, открыться? Может быть, если бы она тогда, в старом мире, не держала Алису на расстоянии — почувствовала бы то же самое?

Или всё дело в теле? В этих материнских инстинктах, которых она раньше боялась как чужой химии? Интересно, как оно вообще работает — эта привязанность, вырастающая из заботы? Но сейчас не время.

Сейчас — самое важное: сохранить равновесие. Не дать им вбить клин. Не дать увести мальчика. Не позволить себе сломаться.

Она выдохнула — медленно, почти бесшумно, — и подняла взгляд.

— Мы будем ругаться… или, может, попробуем договориться? — голос её прозвучал твёрдо, и даже саму Вику удивило, сколько в нём было решимости.

Наступила тишина. Почти звенящая.

Октавиус моргнул. На лице его отразилось непонимание, будто до этого момента мысль о том, что можно договориться, просто не приходила ему в голову.

— Каким образом? — спросил он, нахмурившись.

Вика поняла — вот он, поворот. Ему стало интересно. Он начал слушать.

И теперь всё зависело от неё.

— Насколько я понимаю, роду Принц нужен наследник и вы планируете его заполучить любой ценой? — полувопросительно сказала Вика, понимая, что для начала надо определиться, какая у отца Эйлин первостепенная задача.

— Неправда, я делаю это все ради твоего блага, — возмущенно воскликнул Октавиус, но это выглядело как-то наигранно и где-то даже неправдоподобно.

— А если ближе к сути? — перебила Вика попытки Октавиуса рассказать о его неземной любви к ней и её сыну, которого он видит второй раз в жизни.

— Ты моя единственная дочь, я хочу забрать тебя домой, но без Северуса род Принцев прервется, а этого я позволить не могу.

— Хорошо, — задумчиво сказала Вика, понимая, что сейчас нужно предложить что-то, что не позволит мужчине отказаться. Невольно вспомнился последний разговор с Северусом в больнице и решение пришло само, — Я согласна, чтобы Северус учился всему что нужно, но вот только ритуал он пройдет в шестнадцать. А до этого он будет сам строить свою жизнь, дружить с тем, с кем он хочет и жить с нами.

— Я против, — в шоке ответил Октавиус, было видно, что предложение его не особо заинтересовало, поэтому не много подумав он с ухмылкой спросил, — Что мне мешает забрать вас, когда Лукреция покинет дом?

— Ты не можешь забрать меня против моей воли, ты нарушишь клятву данную моей матери.

— А Северус? — с ухмылкой спросил он.

— Официально без моего согласия ты забрать его не сможешь.

— А не официально?

— А не официально мы сразу обратимся в аврорат. И когда у вас найдут Северуса, доказать, что он пошел с вами не добровольно будет достаточно легко, и тогда даже ваш новый друг Дамблдор не поможет вам избежать правосудия, — вместо Вики ответила Лукреция.

— К тому же, он против того, чтобы я забрал внука домой, — тихо произнес Октавиус, а потом чуть громче спросил. — Я могу подумать?

— Нет, — с улыбкой произнесла Вика, мысленно соглашаясь с Эйлин, что если дать ему подумать, то он найдет решение как забрать Северуса и избежать наказания.

— И что ты сделаешь если я откажусь?

— Ну в принципе можно провести ритуал отречения от рода. Тогда Северус будет только Снейпом и ни он, ни его дети не смогут претендовать на род Принцев. Вот только я это никогда не сделаю, — мысленно ответила на его вопрос Эйлин.

— Ритуал отречения от рода тебе о чем-то говорит?

— Ты этого не сделаешь, — в один голос завопил Октавиус и Эйлин в её голове.

— Хочешь проверить? — решила блефовать до последнего Вика. Нет, она бы конечно сделала, вот только без Эйлин она вряд ли поймет, как это сделать, а та ей явно помогать в таком не будет.

— Нет, — угрюмо произнес Октавиус, а потом насуплено спросил, — И что ты хочешь?

— Клятву, что ты не заберешь Северуса против его воли, обязуешься учить и помогать ему и тогда в шестнадцать он станет наследником Принц, — уверенно повторила мысли Эйлин Вика.

— Хорошо, я согласен, — грустно произнес мужчина.

После всех бурь их жизнь постепенно вошла в привычную колею. Казалось бы, всё стало спокойно, но Вика и Эйлин всё чаще ощущали: двум взрослым женщинам в одной голове становится тесно. Слишком уж разными они были. Эйлин, хоть и перестала воспринимать Вику как угрозу, искренне порадовалась переменам в сыне — но так и не смогла признать, что сама когда-то допустила ошибки. Словно старалась не замечать, что долгие годы взращивала в мальчике страх и неуверенность.

Вика же жила с другой тревогой: что под влиянием деда Северус снова замкнётся, отстранится от новых друзей, вновь уйдёт в себя. Ей не хотелось терять то хрупкое доверие, которое между ними появилось.

А ещё были сложности с Тобиасом. После того самого разговора, они провели вместе ночь — и всё было удивительно правильно, просто, тепло. Но наутро Вику накрыла волна вины.Ей стало казаться, что она изменила Виктору, это была непривычная мысль, они расстались больше полугода назад, она в другом времени, теле и даже и мире. Так почему она чувствует себя предательницей? Она боялась отвечать на эти вопросыю

Эйлин же наоборот, хотела больше проводить с мужем и подселенка ей в этом мешала.

А Вика, наблюдая за такой по сути не идеальной семьей, всё чаще задумывалась, а как бы выглядела её собственная семья, смогла бы она относиться к Алисе так же как к Северусу. Ведь мальчик стал действительно для нее родным, чуть меньше чем за полгода, она ведь безумно испугалась, что Октавиус сумеет отобрать его и она навсегда его потеряет. Да, он был не идеальным: все еще немного замкнутым, относящимся с неким предупреждением к некоторым магглам, не любящим пустые разговоры. Но он так искренне мечтал о нормальной семье и они постепенно приближались к этому понятию. Каждый вечер они ужинали вместе, делились тем, как провели день, какие планы на следующий день. Также они часто стали проводить время вместе и узнавали друг друга лучше. Тоби оказался намного лучше, чем показался на первый взгляд, особенно после того, как слова «магия, волшебство, маг, волшебник» и тому подобные полностью исчезли из их лексикона. Порой она озвучивала свои мысли, порой Эйлин, и в целом все было довольно неплохо.

Единственное, что не давала ей покоя, кто же все-таки зачаровал Тобиаса, зачем, а главное, что от него ждать дальше. Чем больше она общалась с Октавиусом, тем больше сомневалась, что это он: мужчина не любил сложности и скорее убил бы или стер ему память, чем внушил ненависть ко всему магическому. К тому же, он искренне полюбил Северуса и безумно гордился мальчиком, у него была хорошая память и пытливый ум, так что учеба давалась ему легко и приносила удовольствие, а навыки в зельях вызывали восторг даже у опытного Мастера Зелий.

* * *

Ближе к концу лета Вика получила записку от Калисты с просьбой о встрече. Та, похоже, всё-таки решилась познакомить детей. Местом встречи выбрали маггловский парк развлечений. Когда Вика с Северусом добрались до входа, Лукреция с Агнесс и Калиста с Люциусом уже ждали их.

Вика с тоской заметила, что Лис ничуть не лучше, чем прежде: всё такая же бледная, как мел, и нежно-голубое платье лишь подчёркивало её болезненную хрупкость — синеву под глазами, тонкие запястья. Её сын Люциус одновременно был до боли на неё похож — и совсем не похож. Высокий не по возрасту, с длинными светлыми волосами, тонкими чертами лица и пронизывающим взглядом серо-голубых глаз, он бережно поддерживал мать под локоть и явно недовольно косился на опоздавших.

Лукреция, напротив, не изменилась вовсе. Всё такая же величественная, и даже маггловское платье не могло скрыть её природной красоты. Агнесс, с другой стороны, была рыжеволосой красавицей, в ком трудно было с первого взгляда узнать кого-то одного из родителей. Разве что цвет волос однозначно достался ей отца. С такой внешностью она легко могла бы сойти за героиню ведьминского романа.

Калиста сразу же увлекла детей: задавала вопросы, расспрашивала об увлечениях и повседневной жизни. В её глазах вспыхивали тёплые огоньки, а лицо будто озаряло внутренним светом. Люциус временами поглядывал на неё с еле заметной ревностью, но старался не выдавать чувств — улыбался Северусу и Агнесс. Калиста, словно заклинанием, окутала их своим вниманием: рассказывала истории, смеялась, расспрашивала. Она буквально расцветала рядом с детьми, и казалось, сама болезнь отступала перед её лучезарной любовью. Вика вдруг ясно поняла: вот она, настоящая мать. Настоящая волшебница.

Убедившись, что дети немного освоились, Лис с облегчением отпустила их поиграть и вернулась к подругам — спокойная, почти счастливая.

— Они очаровательны.

— Кто?

— Северус, Агнес и Люци. Такие юные, но уже такие умные и понимающие. Жаль, что я не увижу какими они вырастут.

— Лис, ты опять об этом. Ты не умрешь. Абраксас не позволит этого, — с какой-то странной интонацией произнесла, а потом чуть тише добавила: — он слишком тебя любит.

— Почему она так говорит о нем? — спросила Вика у Эйлин.

— Оу, Лукреция с одиннадцати была влюблена в Абраксаса и была уверенна что он жениться на ней.

— Почему?

— Ему нужно было выбрать девушку из семьи Блек, но он все сделал по своему.

— А он выбрал Калисту?

— Ага, она даже умирая умудряется оставаться красивой. А в Хоге, она была невероятной, необычной. А Малфои издавна славились любовью ко всему прекрасному.

— Но она ведь не Блек?

— Он так сражался за Лис. У них была невероятная история любви. Никто ведь не верил, что он способен на такое чувство, все считали её его очередной блажью. Но он отказался жениться на Лукреции или Вальпурге, которых ему настойчиво предлагали. Самое интересное, Лис была рядом, но никогда за него не боролась. Когда он перезаключил договор на помолвку с девушкой из семейства Блэк на своего сына, выплатив при этом семейству значительную сумму и убедив выдать Лис за него, все были в шоке. Лу с Лис тогда впервые серьезно поссорились, но потом они поговорили и Лу согласилась на помолвку с Игнатиусом, она ему давно нравилась. А вот Вальпурга её возненавидела, из-за неё ей пришлось выйти замуж за троюродного брата. С тех пор отношения между семействами довольно натянуты.

— Между Люциусом и Нарциссой уже заключили помолвку. Ты была права, она правда очаровательная девочка и Люциусу она нравится. Они будут хорошей парой, — услышала последнюю часть, которую говорила Лис. Видимо, она отвлеклась и пропустила часть разговора.

Но Вика была вынуждена признать здесь и сейчас, сидя на пледе в парке, рядом с играющим Северусом и двумя подругами Эйлин, она впервые с момента попадания в это тело чувствовала себя счастливой. И впервые думала о том, что, а может семья — это не так уж и плохо. И может действительно она была не права, считая, что это все не для нее.