Бумажные корабли (гет)

Осколки. Обрывки. Фразы. Лица.

У каждого свои. У каждого своё.

Тони сидит на горячем песке, а сквозь пальцы сыплется пепел. Он не знает имени этой «горсти» — слишком много их сегодня видел.

Тони пытается проглотить горячий комок, но тот только крепче душит.

Пепел. Пепел сыплется к ногам, волнами окропляя испещрённую взрывами землю. Вместе с ним, стремительно и безвозвратно, исчезают и силы гения. Гения, который может всё повернуть вспять, найти бы, как.

Ценой жизни? Что же, если так, то она была достаточно объёмной и насыщенной, чтобы закончиться так же. Запомниться такой же.

Тони пытается вспомнить хотя бы собственное имя. Он будто бы вырван из реальности и брошен на чужую бесплодную пустыню.

Проваливается в забытье. В полудрёме воспоминаний возникают лица и мешаются с голосами. Горячий воздух то обжигает, проникая в лёгкие, то ласкает, даря желанное блаженство. С новым наплывом врывается в голову мысль: если он должен погибнуть сейчас, то пусть Всевышний позволит ему взять с собой туда память. Она ведь не материальна.

Осколки. Лица. Мысли.

Там, где отступал другой, игнорируя малейшую возможность изменить «невозможное», Тони Старк просто шёл и менял это, ни о чём не жалея. Он, безусловно, решит задачку и сейчас.

Пеппер. Его Пеппер. Та, что всегда была рядом, прощала ему безумства. Та, что уходила, но возвращалась, зная, как сильно нужна.

Есть ли что-то, чего Тони Старк не успел сделать в жизни? Именно в этом, человеческом, безвозвратно уставшем, измотанном теле? Чего он не успел сказать ей, своей Пеппер? Много. Очень много. Но ей не нужны были слова, ведь она и без них видела его насквозь.

Гений, миллиардер, плейбой, филантроп.

Для Пеппер — просто Тони, упорно отказывающийся себя беречь и лишённый возможности дышать без риска, человек.

Жива ли она, полюбившая гения не за громкое имя?

Словно смеясь в ответ, сквозь пальцы продолжает сыпаться пепел.

Память. Оставь мне память.

Мираж рисует перед Тони лица из прошлого.

— Он — мой друг, — голос Стива Роджерса разбивается не столько о броню, сколько о праведный гнев.

— Я тоже был им.

Тони до сих пор удивляется, как смог себя пересилить и не убить его. С каждым ударом, с каждой каплей крови гнев сильнее захлестывал сердце, а ведь хотелось наоборот его излить.

— Щит не твой. Не заслужил. Его мой отец делал. Ты…

Щит падает на пол, вместе с так и неизданным словом: «забирай».

Осколки. Мысли. Голоса.

Убеждение, берущее начало от того, что «не такие уж мы друзья», продолжающее путь через правило: «мы не торгуем жизнями», и завершающее его возле крупного прозрачного камня изумрудного цвета, на котором выгравирована фраза: «по-другому не могло быть».

Покрасневший взгляд ищет что-то в раскалённом небе. Сквозь пальцы сыплется седой пепел.

С губ слетает вопрос, обращённый ко всем, ко всему и сразу: к мёртвым, живым, прошлому, настоящему, будущему, щемящей неизвестности, но Тони не слышит собственного голоса.

Он просыпается в своей постели и сонно наблюдает, как часы отсчитывают секунды.

Вопрос остаётся в воздухе. Кажется, кому-то однажды Тони уже задавал его.

— Ты веришь мне?