Право на жизнь (гет)

Лес был пропитан тяжёлой, влажной тишиной — только ветер шуршал в засохших листьях, словно тихий шёпот призраков. Гермиона лежала в глубине кустов, её одежда испачкана грязью, волосы спутаны и липки от пота и дождя. Сердце колотилось в груди, будто хотело вырваться наружу, мысли путались, затуманенные шоком и страхом. Она была почти бессознательна, но пыталась не издать ни звука, боясь, что её обнаружат.

Вдалеке между деревьями появилась высокая фигура — Теодор Нотт. Он двигался размеренно, сдержанно, каждый его шаг казался выверенным и осторожным. За ним, совсем рядом, скользнул силуэт Волан-де-Морта — неотвратимый и зловещий, но занятый своими мыслями.

— Что скажешь насчёт разведки? — прохрипел Лорд, не обращая внимания на мельчайшие детали вокруг, его голос был ровным, но в нём проскальзывала жёсткая нетерпимость.

Теодор кивнул, не поднимая глаз.

— Есть сомнения в её надёжности, — ответил он тихо, — но всё ещё нужны дополнительные данные. Мы не можем позволить себе ошибки.

— Тогда неудачи недопустимы. Наши враги уже слишком близко. — Волан-де-Морт прошёл мимо, не замечая теней и шёпотов в лесу.

Гермиона, затаив дыхание, почувствовала, как от охватывающего её холода пробегают мурашки. Её разум пытался осознать, что только что произошло — этот мимолётный обмен словами, угрожающий как сама смерть, и эта скрытая опасность, подкрадывающаяся к ней с каждой минутой.

Когда голоса затихли и шаги удалились, она попыталась шевельнуться, почувствовав тяжесть боли в боку и головокружение. Но в глубине души что-то пробудилось — не страх, а холодное осознание, что теперь она не просто пешка в игре, а фигура, способная изменить её ход.

Гермиона с трудом поднялась на ноги, на мгновение глаза её встретились с холодным взглядом Теодора, который возвращался к ней, словно проверяя, что всё ещё на месте. Он не сказал ни слова, но в его взгляде читалась безмолвная защита — и та горькая истина, что она — не просто девочка, затерянная в этом мрачном лесу, а ключ, от которого зависит больше, чем она могла представить.

В тишине, окутанной тенями, зарождалась новая борьба — борьба не только за выживание, но и за душу, скованную страхом и предательством.

Теодор шагнул в сторону, но тут же, словно почуяв движение, резко обернулся и подскочил к Гермионе. В темноте леса, когда каждая тень кажется живой и затаённой опасностью, она едва не вскрикнула, сжалась в комок, её тело дрожало, словно под контролем мелкой, трепещущей крысы, забившейся в угол.

— Не двигайся! — прохрипел он, его голос был низким, хриплым от напряжения, но одновременно — словно якорь в буре.

Гермиона с трудом сдерживала рыдания, сердце бешено колотилось. В панике она почти поверила, что это другой Пожиратель смерти или сам Лорд, пришедший за ней в этот безнадёжный час.

— Тео… — шепотом, почти беззвучно, вырвалось у неё, голос дрожал — «Ты… не… он?..»

Он склонился к ней, взгляд холодный, но в нём таилась неожиданная мягкость.

— Нет. Всё хорошо. — Его пальцы осторожно коснулись её подбородка, заставляя поднять глаза.

Её дрожь не унималась, но под взглядом Нотта медленно росла тьма внутри неё. Он говорил уверенно, как человек, который знает цену страху и знает, как заставить его утихнуть.

— Ты не одна. Не сейчас. — Его голос был тяжёлым и одновременно крепким, словно крепость, способная защитить от любого кошмара.

Гермиона глубоко вдохнула, позволяя ему удерживать её, словно якорь в бездне. Она была уязвима и разбита, но в этом прикосновении сквозила редкая надежда — в мире, где тьма казалась всемогущей, нашлось место для света, пусть и крошечного.

Гермиона сидела на холодной земле, пытаясь унять дрожь, которая сковывала каждую мышцу её тела. Её мысли метались, как разбитые осколки зеркала — страх, боль, недоверие и какая-то зыбкая искра надежды, пробивающаяся сквозь мрак.

Почему именно он? — спрашивала она себя. Почему именно Теодор? Как он мог оказаться здесь, в этом безумии, в сердце войны, когда казалось, что весь мир рухнул? Она помнила его холодный взгляд, то непроницаемое выражение, которое всегда скрывало что-то гораздо глубже — страх, сомнения, даже боль. И сейчас, в этой тишине, она ощущала, что он не просто её спас, он был единственным, кто понял её без слов.

Теодор осторожно поднял её с земли, поддерживая за плечо, но не спеша, как будто боялся, что один неверный шаг может разрушить ту хрупкую нить доверия, которая только начала формироваться между ними.

— Нам нужно двигаться, — сказал он тихо, едва слышно, — здесь слишком опасно оставаться.

Гермиона кивнула, не в силах ответить словами. Её сердце всё ещё колотилось, но теперь с другой причиной — не только от страха, но и от чего-то более глубокого, почти забытым чувства — привязанности, которое он когда-то пробудил в ней.

Теодор повёл её сквозь тёмные заросли, каждый его шаг был решительным, будто он ведёт не просто девушку, а свою последнюю надежду на спасение.

Внутри Гермионы боролись сомнения и надежда. Можно ли доверять тому, кто вырос в семье Ноттов? Тот, кто так близок к тем силам, что принесли столько боли? Но сейчас, в темноте, когда каждый шорох мог означать смерть, его присутствие было как тихий остров среди бушующего моря.

— Почему ты спас меня? — наконец выдохнула она, её голос дрожал от усталости и пережитого.

Теодор остановился, посмотрел на неё глазами, где горел холодный огонь и тихая боль.

— Потому что в этой войне слишком много потеряно. — Его губы сжались в узкую линию, — Я не хочу терять кого-то ещё.

Гермиона почувствовала, как в груди что-то сжалось — смесь тоски, страха и странной, болезненной страсти, которая связывала их даже в этот мрачный час. Она знала, что этот момент изменит всё. И несмотря на страх, она позволила себе довериться.

Теодор двигался быстро, уверенно прокладывая путь сквозь густой лес, но Гермиона едва успевала за ним. Каждое её движение давалось с усилием — холод, усталость и бесконечное напряжение сделали её тело будто ватным, а разум — острым, как лезвие.

Внезапно из-за деревьев раздался резкий треск — чьи-то шаги, тяжелые и приближающиеся. Сердце Гермионы подпрыгнуло в груди. Она едва успела пригнуться, когда яркий свет заклинания вспыхнул в темноте. Теодор мгновенно вытянул её в сторону, но не успел увернуться сам — в глазах Гермионы мелькнула страшная вспышка боли.

— Держись! — прокричал он, но его голос был приглушён взрывом магии. Гермиона почувствовала, как что-то режет ей живот, словно холодное лезвие. Тело сжалось от боли, и она упала на землю.

Судорожно пытаясь дышать, Гермиона прикрыла руку, покрытую кровью. Шум в одном ухе усиливался, в голове стоял гул — словно мир вокруг её ушёл на паузу. Когда она открыла глаза, всё вокруг казалось далёким и отстранённым.

— Ты в порядке? — раздался голос Теодора, но теперь он был тяжелым, напряжённым.

Гермиона попыталась ответить, но ухо будто заклинило — слух пропал почти полностью. С отчаянием она поняла, что в эту ночь потеряла не только покой, но и часть себя.

Теодор аккуратно поднял её на руки, не давая ей сопротивляться. Он знал: теперь их побег — не просто бегство от врагов, а бегство за выживание.

— Мы доберёмся до безопасного места, — твердо сказал он, — там я сделаю всё, чтобы помочь тебе.

Ветер трепал их волосы, шуршание листвы смешивалось с отдалёнными голосами преследователей. Гермиона чувствовала, как кровь горячим потоком стекает по боку, а её разум с каждым мгновением погружается в мрак.

Но где-то глубоко внутри, сквозь боль и страх, жила искра — искра борьбы и непокорности. Она знала, что этот шрам будет ей напоминанием не только о боли, но и о том, что даже в самые тёмные часы можно найти свет.

Её тело горело огнём боли, каждое дыхание казалось пыткой, а шрам на животе словно вцепился в неё холодным железом, отнимая силы. Тишина вокруг не приносила облегчения — только глухой звон в ушах, который казался эхом погибших надежд.

Гермиона ощущала, как сознание медленно ускользает, будто тёмная завеса сгущается перед глазами. Слабость наползала на неё, руки переставали слушаться, а холод распространялся из раны, пробираясь глубоко внутрь, как ледяной яд.

— Не сдавайся, — тихо прошептал Теодор, его голос стал единственной нитью, что держала её в этом мире. — Я с тобой. Всё будет хорошо.

Но слова казались пустыми. Внутри Гермиона знала — это не просто ранение, это метка, клеймо, которое изменит всё её будущее. Враг уже не только снаружи, он проник внутрь, заполнил страхом и безысходностью.

Её пальцы сжались в кулаки, пытаясь поймать хоть каплю силы, чтобы противостоять темноте, что нависала над ней. Но тьма была глубже, чем она могла представить. И только холодный взгляд Теодора, полон решимости и скрытой страсти, заставлял её хоть на мгновение не отпустить жизнь.

Гермиона лежала, словно между двух миров — живой и мёртвый. Её тело уже не слушалось, а разум, будто в тумане, колебался, поддаваясь зыбкой игре сознания и бездны. Каждое движение становилось мучением, но в глубине души она словно испытывала себя — проверяла, насколько далеко может зайти, прежде чем уступить.

— Не сдавайся, — звучал голос Теодора где-то вдали, но сейчас он казался чужим, почти ненастоящим. Она знала, что должна бороться, но часть её хотела отпустить всё, раствориться в пустоте, где нет боли, страха, предательства.

Слёзы сами собой стекали по щеке, смешиваясь с грязью и потом. Она слышала, как бьётся её сердце — слабое, но несломленное. Это было странное, болезненное осознание: она играла с тенью смерти, словно танцуя на лезвии ножа. И в этой игре было что-то одновременно пугающее и притягательное — ведь только там, на краю, чувствовала настоящий вкус жизни.

— Гермиона, — голос Теодора снова приблизился, стал теплее, проникновеннее. — Ты нужна Гарри. Ты должна жить. Ты сильнее, чем думаешь.

Она пыталась кивнуть, но едва смогла. Вместо этого — тихо и горько, прошептала:

— Если и жить — то на своих условиях… Даже если смерть будет стоять рядом.

Её глаза медленно закрылись, но внутри горело пламя, которое никто и ничто не смогло погасить. И в этом тонком равновесии мрака и света, боли и силы, Гермиона решила: она вырвется из этого плена, каким бы ценой это ни обошлось.

* * *

Сознание Гермионы тонуло в бескрайней темноте, а потом — вдруг — вспыхнул мягкий свет. Она оказалась в пространстве, где не было ни стен, ни пола, только невесомая тишина и теплый, но холодный одновременно воздух. Казалось, что время здесь растянулось, растаяло, словно дым.

Из тумана к ней медленно вышла фигура — высокий, стройный молодой мужчина с проницательными глазами и тяжёлой печатью на душе. Она узнала его без слов — Регулус Блэк. Его взгляд был усталым, словно он нес бремя тысяч несказанных тайн.

— Гермиона, — произнёс он тихо, почти шёпотом, — ты пришла сюда не случайно.

Она ощутила, как сердце колотится, но слов не находилось. Вместо этого она сказала то, что накапливалось в душе:

— Почему смерть не приносит покоя? Почему свет здесь такой холодный, и почему я ощущаю страх, а не мир?

Регулус медленно подошёл, его голос был мягок, но твердый:

— Потому что покой — не в конце, а в понимании. Мы все связаны цепью выборов и жертв. Я выбрал смерть, чтобы скрыть правду. Ты же стоишь на пороге собственной борьбы — она будет мрачнее всего, что ты знала.

Он посмотрел ей в глаза, и в этих глубоких глазах сверкала не только печаль, но и безмерная мудрость:

— Никто не уходит без раны, Гермиона. Твои страхи — лишь тени прошлого. Но страх — это и свет, и тьма. Он учит тебя бороться. Ты сильнее, чем думаешь.

Она прислушалась к его словам, и внутри зазвучала новая мелодия — смесь боли, отчаяния и надежды.

— Что же тогда делать? Как жить с этим знанием?

— Принять. Принять свою тьму, свои страхи и сомнения. Без этого — нет силы. Без этого — нет свободы.

С этими словами Регулус начал растворяться в светлом тумане, оставляя Гермиону наедине с её мыслями. И хотя было страшно — она знала: теперь она не одна.

* * *

Гарри бежал по лесу, каждый шаг отдавался эхом в пустоте, сердце билось с бешеной скоростью, в груди жгла жгучая боль и страх. Ветер шуршал между ветвями, и холод проникал под кожу, но он не замечал ничего — кроме одного, самого важного.

Когда наконец он нашёл её — безжизненную, лежащую на мхе среди спутанных веток и грязи — всё внутри сжалось. Гарри опустился на колени рядом и осторожно прижал ладонь к её груди. Тишина. Сердце не билось.

Его пальцы затрепетали, но он всё равно продолжал слушать, надеясь на чудо. Пустота.

Теодор стоял, будто окаменев, охваченный внутренней бурей. Его лицо, обычно непроницаемое и холодное, теперь исказилось тенью растерянности и боли. В глубине глаз горел холодный огонь — смесь тревоги и бессилия, словно внутри него разрывалась безмолвная война.

Он не мог позволить себе показать слабость, но сердце сжималось от страха за Гермиону. Каждый её вздох, каждый еле заметный вздрагивающий жест отзывался в нём острым уколом. Впервые за долгое время он чувствовал себя не просто защитником, а человеком, сломленным ситуацией, где даже его власть и знания бессильны.

Гарри резко обернулся к Теодору, глаза полные отчаяния и ярости. С силой толкнул того в грудь, будто пытаясь выбить из него хоть каплю жизни, хоть искру надежды.

— Она не дышит! — выкрикнул Гарри, голос срывался и дрожал, — Она не дышит!

Гарри схватил его за плечи и сильно ударил рукой в грудь Теодора, который спокойно стоял в стороне, не вмешиваясь.

Теодор отшатнулся, глаза расширились от внезапности и бессилия. В этом мгновении вся тяжесть мира, вся его горечь и вина навалились на них обоих. Но ни один из них не мог отступить — от этого зависела судьба Гермионы.

Гарри сжал кулаки, пытаясь подавить бурю эмоций, но сердце разрывалось от страха потерять Гермиону. Его взгляд метался между ней и Теодором, в его душе бушевала тьма и сомнения.

Гермиона же, в своем полусне, едва слышала этот разговор, но внутри что-то сжималось — страх, беспомощность, и, вместе с тем, тихая надежда, что он будет рядом, несмотря ни на что.

Её мысли, слабые и рассеянные, цеплялись за образ Гарри — его обеспокоенное лицо, его голос, полный боли и отчаяния.

В лесу воцарилась зловещая тишина, прерванная только прерывистым дыханием Гарри и его мольбой к судьбе — чтобы она снова проснулась, чтобы сердце забилось в унисон с его собственным...

Гарри не отрывал взгляд от лежащей на земле Гермионы. Её волосы были спутаны, лицо бледно и изможденно, тело едва удерживалось от полного исчезновения. Он опустился на колени рядом, осторожно подхватил её голову и проверил пульс — он слаб, но есть.

Сжав губы, Гарри начал делать искусственное дыхание, медленно и методично, словно в это была вплетена вся его решимость. Время казалось растянутым, каждый вдох — борьба с тьмой, с холодом, с безнадежностью.

Теодор наблюдал, его лицо оставалось непроницаемым, но внутри бурлила тревога. Он не мог не заметить, как каждое движение Гарри наполнено нежностью, отчаянной заботой.

Гермиона открыла глаза с ощущением тяжести и расплывчатости, словно возвращаясь из глубин беспросветного сна. Мир вокруг казался размытым, но сквозь туман сознания она ощутила тёплое прикосновение — Гарри. Его руки были осторожны и бережны, словно боялись ранить её ещё больше, и в этом трепетном объятии она почувствовала хрупкую нить жизни, которая всё ещё связывала её с реальностью.

Её сердце билось неровно, с болью и страхом, но в присутствии Гарри эти чувства словно обретали смысл и поддержку. Она пыталась взглянуть на него, и в его глазах увидела отчаяние и нежность — смесь горечи и надежды. В этот момент Гермиона поняла, насколько она дорога ему, и как тонка грань между жизнью и смертью, которую они вместе преодолевают.

Её глаза снова медленно открылись, встретив тревожный, но такой знакомый взгляд Гарри. Всё вокруг — тёмный лес, холод и тишина — отступало перед этим живым теплом, заставляя её забыть боль, если только на мгновение. Она слабым голосом прошептала, едва слышно, словно боясь нарушить хрупкую тишину:

«Гарри… я здесь…»

Гарри облегчённо выдохнул, мягко сжал её руку и чуть улыбнулся — эта победа была важнее всего на свете.

Теодор стоял в стороне, сжав руки в кулаки, осознавая, что эта маленькая, уязвимая сейчас девушка связала их судьбы навсегда — и теперь он никогда не сможет забыть эту историю.