Пламя и кровь (джен)

Не только принц Эймонд пробирался сквозь шторм и внезапный град в Долину; совсем скоро за ним последовал ещё один всадник, и тоже на зелёном драконе, хотя его был светлее и моложе — принц Джекейрис на Вермаксе.

Ему предстояло по возможности обогнать своего дядю и постараться добиться благосклонного ответа от леди Аррен; а если ответ будет не слишком благосклонным — немедленно лететь дальше на север, на Железные Острова и куда угодно, кроме Штормового Предела.

Туда должна была отправиться лично леди Рейнис.

Портрет наследника в юности

Был ли принц Джекейрис помазан в Святую Веру, никто не знал.

Доводом против можно считать то, что принцесса уже тогда внимательно читала письма своего дяди, сьер Лейнор встретил появление «наследника» недельным запоем, а Веларионы сами до конца не знали, во что именно верят — в Морского Царя, в Семерых, в Мать Эленею или просто в кого-то там, кто на Небесах.

Доводом в пользу того, что он был-таки помазан считают то, что во всей домашней корреспонденции он упоминается как «Джейс», а это обычное сокращение от «Джейсон», и в том недельном запое сьера Лейнора как раз сопровождал не только верный Джоффри, но и прибывший в столицу приносить присягу грандлорда Джейсон Ланнистер.

В любом случае, Джекейрис — или Джейс — недавно вошёл в пору шестнадцатого года своей жизни.

Как и подобает сыну его отца — любого из двух — он был высоким, широкоплечим, крепким физически и уже начал растить кудрявую бородку, за счёт которой казался порядком старше своих лет, за которой он старательно ухаживал и которой весьма гордился. Пышные каштановые кудри он стягивал простой лентой белого шёлка, подражая валирийским архонтам, а в ушах носил серьги с чешуйками Вермакса.

Внешне, словом, он выглядел, как настоящий принц.

Внутри его терзали сомнения, жажда чего-то, чему он никак не мог дать имени и бесконечный стыд бастарда, который знает, что он бастард, но не смеет об этом говорить.

Его дракон, прекрасный зелёный самец, напомнил ему зелёные от времени бронзовые статуи на Дрифтмарке — но над именем «Бронзовое крыло» не издевался только ленивый.

Его успехи в учёбе не встречали поощрения родителей, считавших единственной стоящей наукой валирийскую историю и колдовство.

Он пытался отличиться и в них — но крепкая, здоровая кровь первых людей мешала достичь успеха, и он получил одни насмешки.

Ему следовало, по крайней мере, учиться воевать — но старый комендант сам едва мог поднять свой меч, не то, что им взмахнуть, а уроки от принца Деймона сводились обычно к избиению.

Не то, чтобы принц Деймон нарочно хотел пасынку вреда — нет, его самого так учили на плохих улицах столицы, и он пытался честно передать науку, как её понимал.

Впрочем, последнее время попытки прекратились — принц Джекейрис слишком вырос и стал порою сам отменно валять отчима по мокрому песку.

Даже недавняя помолвка с принцессой Бейлой — истинной валирийской красавицей, вдобавок на целый год старше — только добавила сомнений и чувства неполноценности в жизнь юноши. Каждый на острове отлично знал, что принцесса Бейла вступит в брак не девицей — спорили только о том, были это мальчишки-конюшие (отчего-то сразу несколько) или сам принц-жрец, следующий заветам своей религии, по которым все женщины принадлежали старшему драконлорду в Роду.

Судя по одному из немногих сохранившихся писем юного принца, отправленному сьеру Эдвину Тарту, его приятелю, Джекейрис не так бесился, что получит не девственницу, как боялся, что в сравнении с целыми тремя мужчинами — или одним принцем-жрецом — покажет себя недостаточно мужественным.

И вот теперь этому юноше, сотканному из противоречий, сомнений и того, что называют комплексами, предстояло добывать для своей матери союзников.

Осечка

Скорее всего, принц Джекейрис гораздо тяжелее пережил бы неудачу в Долине, если бы рядом ту же неудачу не пришлось переживать принцу Эймонду.

Это даже их сблизило; в письме сьеру Эндроу Тарту, отправленном из Чаячьего Города, принц пишет: Если бы они не угрожали смертью маме, а главное — дорогому принцу-жрецу, мне было бы довольно-таки неприятно быть врагом такого славного юноши, как мой дядя принц Эймонд. Странно, наверное, такое читать после того, как мы страшно поссорились на том застолье у Деда — но сейчас мы встретились как будто на равных, как на турнире или тому подобном, и я вижу, что он вовсе не то чудовище, каким мне казался, хотя и носит зачем-то в глазнице сапфир вместо стеклянного глаза, что глупо и довольно безвкусно. Мы отменно провели время, пережидая большой град, за местным горячим вином и бранью в адрес Жирной Пулярки, изрядно, должно быть, над нами посмеявшейся.

Что кажется воистину странным, так это добродушное расположение духа, в котором пребывал принц Эймонд после провала переговоров на Драконьем Камне и нового провала в Долине; возможно, неудача соперника порядком смягчила его гнев — а возможно, дело было в заплёванном принце Деймоне.

В любом случае, принц Джекейрис отправил из Чаячьего письма сьеру Эндроу и родителям и направился дальше, на далёкий и неизвестный Север.

Первый успех

Следующим, кого принцу Джекейрису предстояло убедить, был лорд Десмонд Мандерли по прозвищу Жабий Король.

Жирный гигант, уже не могший нормально передвигаться — его везде носили два его сына, Медрик и Торрен — в ту пору был на Севере истинной властью, обеспеченной гигантскими коробами зерна и мороженного мяса, отправлявшимися из Белой Гавани только к тем лордам, которые довольно перед ним заискивали.

Со своей точки зрения, впрочем, лорд Десмонд никакую власть вовсе не представлял, и тем паче не узурпировал, а только верно служил лорду Крегану Старку, отсеивая дела, недостойные внимания владыки Севера.

И посол от принцессы Рейниры был одним из таких дел.

Лорд Десмонд полагал, что южные войны вообще не слишком стоят внимания северных лордов. Кто сидит на стуле из чёрного железа, кто не сидит — разве от этого наши поля начнут родить, а наши дети станут меньше болеть? — сказал он сыновьям и дочерям, когда услышал о прилёте юного всадника.

Но принц Джекейрис нашёл ключ к сердцу старика — или, скорее, нашёл отверстие в его непробиваемой броне из гордыни и самомнения.

Поклонившись — хотя по закону и правилам это принцу должны были бы кланяться — он заговорил не о своей матери, не о её правах и не о предложениях, которыми она могла бы купить союз (тем паче, что их и не было).

Он заговорил о древней истории Простора.

Помнит ли лорд Мандерли, — спросил он, — надменных Пиков, некогда присвоивших себе прекрасный Дастонбери и отныне считающих его своим уделом? Дастонбери теперь — лишь второй по значению замок этого богатого семейства, сказал он словно бы между делом. В нём проживают вдовы да незамужние дочери прошлого лорда, вспоминая минувшие деньки.

И только когда лорд Мандерли, казалось, готов был лопнуть от злости, принц Джекейрис словно бы между делом заметил, что Пики — насколько ему известно — присягнули принцу Эйгону и его Зелёной партии.

Северная сказка южного мальчика

Среди бескрайнего севера,

Под белым, как скорбь, чардревом,

Мальчик с далёкого юга

Оставил своё бедное сердце.

Бронзовым взмахом крыла

Перечёркнуто высокое небо;

Чем скорее отправишься в путь —

Тем скорее назад вернешься.

Мальчик с далёкого юга

Улетает навстречу смерти;

Он оставил Северу сердце,

А себе ничего не оставил.

Если про свои переговоры с Мандерли принц Джекейрис написал сьеру Эндроу настоящий подробный отчёт на нескольких листах, то о визите в Винтерфелл он не оставил ни строчки, кроме стихотворения на валирийском, перевод которого приведён выше.

Меж тем, известно, что в Винтерфелле он был принят с почётом, что лорд Креган провёл большое камлание и духи предков подтвердили права королевы Рейниры на престол — что не помешало лорду Крегану искать дополнительного подтверждения доброй воли Чёрной партии и вынудить принца Джекейриса скрепить «Пакт льда и пламени» своей личной печатью…

Но всё это осталось где-то вне его переписки — или, может быть, не дошло до потомков. В отличие от стихотворения — несомненно, любовного, но лишённого даже инициалов дамы, которой оно посвящено.

Северные певцы отвечают, что этой дамой, несомненно, была загадочная Сара Сноу, сестра-бастард лорда Крегана Старка.

Однако в документах никакой Сары мы не находим. Лорд Рикон Старк не отдавал приказов о ней заботится; она не ест, не пьёт, не носит платьев; никто не копит для неё приданого, ей не выделено комнат. То же и с частной перепиской: никто не замечает девицу Сару, незаконную дочь Рикона, живущую у него дома рядом с законным сыном. Все обсуждают знаки внимания и почтения, которыми лорд Рикон окружает свою жену по случаю рождения наследника, по случаю его первого, третьего, пятого дня рождения — и опять же, никто не замечает бастарды, которая должна бы нагло мозолить глаза хозяйке дома, известной своей гордостью и неукротимым нравом, который, как раз, соседи охотно обсуждают…

Единственное упоминание имени «Сара Сноу» содержится в инвективе, написанной уже при лорде Бартогане септоном Штахом из Белой Гавани. Там, перечисляя все — реальные и воображаемые — грехи изрядно нелюбимого народом лорда, септон среди прочего упоминает, что, дескать, отец этого самого лорда Бартогана чародейскими зельями упивался, и, жене уподобляясь, плясал в венках и платьях, и с мужчинами возлежал во ублажение нечестивых своих богов. И настолько поднаторел в той дрянной науке, что иные его от жены не отличали; и таким он стыдился назваться своим именем, а звался «Сарой Сноу». Разумеется, это упоминание служит лишь для того, чтобы обвинить в том же самом уже лорда Бартогана, но это нас не касается.

Но стоит учитывать, что инвектива написана шестьюдесятью годами позже интересующих нас событий, что это инвектива и, наконец, что у лорда Крегана Старка борода была ничуть не хуже, чем у принца Джекейриса, и тоже лет с пятнадцати-шестнадцати — то есть, перепутать его с девицей уж точно никто не мог, даже в ритуальном наряде для камлания.

Так что адресат стихотворения, вероятно, останется для нас загадкой.

Первая кровь

Дальтон Грейджой не был ничем похож ни на циничного дельца Мандерли, ни на религиозного, одухотворённого, взбалмошного, но властного и глубоко практичного лорда Крегана. Этот ещё не старый пират был плоть от плоти своей земли — скупой на дары и щедрой на испытания земли Железных Островов.

Сходство между ним и прежними собеседниками принца Джекейриса было одно: его нисколько не интересовали данные богами Валирии права королевы Рейниры на престол. Он и в богов-то этих не верил, открыто называя жирными чайками на службе у Штормового Бога.

И снова различие: ни упоминание, что Ланнистеры и Маллистеры — старые враги железного народа — принесли присягу зелёному монарху, ни предложение соединить браком принца Джоффри с одной из дочерей Дальтона, желательно — от каменной жены — не вызвали у старого пирата ни малейшего интереса.

О первом он сказал, что «Зелёным Землям в самый раз Зелёный монарх»; о втором — ответил, что найдёт каменной дочке мужа получше, чем какой-то валирийский заморыш, не пробовавший морской воды и не державший в руках топор.

Казалось, переговоры зашли в тупик.

Но принц Джекейрис вспомнил уроки мейстера Герардиса, которые он так упрямо учил назло всем и самому себе. У Дальтона Грейджоя, говорил мейстер, нет сыновей от законной, каменной жены — зато семь сыновей от пяти наложниц, которых на островах зовут солёными жёнами. И эти сыновья снова и снова бунтуют против отца — кроме Лорона Барда, давно сбежавшего в Сигард, и Альтона, помешанного на легендарных землях за краем света.

В таком случае, великий жнец, — сказал принц Джекейрис — я предлагаю тебе то, что всегда предлагали мои предки: пламя и кровь. Кровь твоих сыновей и всех, кто выступает против тебя; и пламя моего дракона.

Эти его слова так восхитили старого Урригона Медового, что тот немедленно воскликнул: Сын славы альвов чертога вражьего спустился к слезе земли ветви от древа славного Кракена, где ставит ногу колец даритель ложа Седобородого, зоркое око коня морского! Принёс известье о славной жатве: клянётся — насытится древогубитель чернилами боя икры хозяина лебяжей дороги! Славная пляска водорослей боя теперь ожидает кормителей чаек древоломателя цветов железных!

Принц Джекейрис, конечно, ничего не понял, но сделал вид, что очень польщён.

Возвращение домой

Он улетал мальчишкой, неуверенным в себе и толком не знающим, чего он хочет; он возвращался мужчиной, узнавшим любовь, муки расставания, боль отчаяния. Пролившим кровь и видевшим, как товарищ его детских игр, дракон Вермакс, рвёт людей на части, понюхавшим, как пахнет человеческое мясо, сожжённое драконьим огнём.

Напившимся дурного пива на пиру, который в его честь устроил благодарный Дальтон Грейджой. Увидевшим, что такое — война по-железянски и не посмевшим в неё вмешаться. Насытившимся тугой плотью двух молодых, испуганных, но на всё готовых дочерей лорда Драмма, совершенно зря решившего поддержать не того Грейджоя.

Принц Джекейрис возвращался домой узнавшим войну — и, судя по его дальнейшим поступкам, готовым воевать дальше.

Сьеру Эндроу Тарту он больше не писал.