Экстремальная медицина (джен)

Из дневника Ромена Шасёра

Портал перенёс нас в небольшую полутёмную комнатку с мягким полом и стенами. Она была пуста, только на одной из стен ярко выделялся светлый прямоугольник — дверь. Мы переглянулись и несколько нерешительно направились к ней, глазами ища ручку. Ручки не было, но дверь открылась сама. Плёчом к плечу, благо ширина двери позволяла, мы шагнули в новый и незнакомый мир.

За дверью оказался просторный холл. В центре журчал небольшой фонтан, окружённый мягким кольцевым диваном, перед которым стояли несколько низких столиков и нечто вроде кубических пуфиков. Никаких окон или светильников видно не было, зато потолок мягко светился, будто матовое стекло в солнечный день. В каждой из стен было пять дверей: самая высокая в середине, рядом две поменьше и попроще оформленные, и ещё две, совсем простые. Через одну из таких мы сейчас вошли. Или вышли?

Холл был практически пуст, только с ближайшего кубика нам навстречу поднялся худощавый мужчина в светлой одежде.

— Гамов Алексей Петрович, — с лёгким полупоклоном представился он. — Здравствуйте, господа.

Стефан, чьё аристократическое воспитание порой бывало полезно, с изысканной вежливостью представился и представил меня. Гамов склонил голову:

— Сейчас я представлю вас директору, а после поговорим. Прошу сюда, — он указал на центральную дверь правой стены. — Это административно-хозяйственный блок, там, где вы вошли — входы-выходы и гардероб, напротив входа — учебные помещения, а слева — исследовательские лаборатории. Ну, потом разберётесь.

За дверью оказался обычный коридор с несколькими столь же обычными дверями, единственным украшением которых служили аккуратные таблички. Необычным было только освещение — такое же, как в холле. Гамов, кажется, заметил наш интерес и пояснил:

— Это пока новшество, но быстро распространяется. Электричество плохо совместимо с некоторыми видами магии, а живой огонь романтичнее, но менее удобен для работы. Его теперь в основном в жилых помещениях используют.

Нужная дверь располагалась в самом конце недлинного коридора. За ней оказалась небольшая комната: четыре кресла, попарно разделённые низкими столиками, и резная дверь напротив входа. Месье Гамов остановился перед ней, сказал в пространство:

— Нам назначено.

С полминуты ничего не происходило, потом раздался приятный женский голос:

— Владимир Николаевич просил вас несколько минут подождать.

Говорило вырезанное в центре двери улыбчивое круглое лицо, обрамлённое то ли лепестками цветка, то ли стилизованными солнечными лучами. И говорило по-французски. Видимо, эта «секретарша» была зачарована так, что отвечала на том же языке, на котором к ней обратились.

Гамов указал нам на кресла, сам сел напротив, и у нас появилась возможность рассмотреть его поподробнее. На вид — лет сорок, хотя в действительности могло быть и вдвое больше. Узкое загорелое лицо с резкими чертами и темные, чуть тронутые сединой волосы делали его похожим на южанина. Непривычной была одежда: строгие серые брюки, белая рубашка, галстук, а поверх — небрежно расстёгнутый, но безукоризненно отглаженный халат, вроде врачебного.

— Простите, месье, а как нам следует обращаться к господину директору? — воспользовавшись паузой, спросил Стефан.

— Обращайтесь пока так, как вам удобнее, — чуть подумав, решил Гамов. — Потом разберётесь в нашей системе, она не сложна, но для вас не совсем привычна. Скажем, обращение по имени и отчеству, принятое в отношении старшего или не слишком близко знакомого человека.

Я хотел было спросить, что такое «отчество», но Стефан меня опередил. Гамов пояснил, что это определённым образом изменённое имя отца — то самое, что мы по привычке приняли за второе имя.

— Значит, — не очень уверенно предположил я, искренне надеясь, что не слишком перевираю звучание, — к вам следует обращаться «Алексей Петрович»?

— Правильно, — улыбнулся Гамов. — Впрочем, меня устроит любое другое обращение, более для вас привычное.

Улыбка у него была чудесная, суровое лицо разом смягчилось, в тёмно-серых глазах возникли золотистые искорки, словно солнечный луч, проскользнувший в прореху грозовой тучи. Не знаю, как Стефану, а мне сразу стало капельку спокойнее.

В этот момент дверь распахнулась и из кабинета выскочил молодой человек в таком же, как у Гамова, халате, только выглядела эта, видимо, форменная одежда так, словно её долго и старательно жевали. Он остановился было перед Гамовым, явно собираясь поделиться эмоциями, но тут заметил нас, махнул рукой и вылетел в коридор. Гамов усмехнулся:

— Валентин Дромин, самый молодой из наших магистров. Талантлив необычайно, но от некоторых его идей даже меня оторопь берёт, а директор, между нами говоря, человек весьма консервативный.

Ошарашив нас этим заявлением, он снова встал перед дверью и официальным тоном спросил:

— Мы можем войти?

— Входите, — на этот раз ответ прозвучал без задержки и сопровождался открывшейся дверью. Мы вошли.

Кабинет меня поразил своей простотой. Стол в виде кольца, в середине которого на треножнике лежал громадный, с две головы, хрустальный шар. Строгого вида стулья. Угловые шкафы до потолка (не слишком высокого) с «глухими», без стёкол, дверцами. И портреты на стенах. Непривычные, хотя несколько лиц оказались знакомыми. Просто неподвижные изображения, нарисованные, насколько я мог судить, в разные эпохи. Вокруг портретов прихотливо вился вьюнок, усыпанный нежными золотистыми цветами. Он, в отличие от портретов, был живым.

В целом, это помещение совершенно не производило впечатление магического, несмотря даже на вьюнок и хрустальный шар. Да и его хозяин выглядел довольно обычно — немолодой полноватый мужчина, чисто выбритый, в строгом костюме-тройке. Всё это было непривычно, но почему-то успокаивало. Хотя, казалось бы, должно было быть наоборот.

Пока Гамов нас представлял, я мучительно пытался вспомнить имя директора и с ужасом понял, что не помню даже фамилии. Впрочем, имя и не понадобилось, мы ограничились почтительными поклонами. Директор приветливо кивнул:

— Я рад вашему приезду, молодые люди, давно следовало уделять больше внимания международным связям. Надеюсь, что сотрудничество будет продолжено, даже если вашу проблему, месье Шасёр, решить не удастся. Со своей стороны, могу заверить, что, если вы всё-таки решитесь на этот крайне опасный эксперимент, мы окажем вам всё необходимое содействие, включая финансовое. Впрочем, подробности вам лучше обговорить с магистром Гамовым, который будет вашим куратором на время пребывания в нашей стране. Я же от души желаю вам удачи!

Мне показалось, что, в отличие от Гамова, он пользуется не то переводческими чарами, не то амулетом-транслейтером, но очень высокого качества. Мы снова поклонились, на чём аудиенция и закончилась.

В коридоре Гамов предложил с улыбкой:

— Задавайте вопросы, я же вижу, что у вас они появились.

— Из чего там мебель? — немедленно спросил Стефан. Я удивился вопросу, но потом вспомнил удивительно красивые и, похоже, естественные узоры на полированных дверцах шкафов. Гамов если и удивился, то не показал этого.

— Из карельской берёзы.

— Это что-то магическое?

— Нет, совершенно обычное дерево, здесь недалеко произрастает, правда, древесина ценная и довольно редкая. А что, раньше такого не встречали?

— Не встречал, — с сожалением кивнул Стефан. А я мельком подумал, что принадлежность к высшим слоям общества всё же накладывает свой отпечаток. И в свою очередь спросил:

— А почему у вас портреты… такие… ну… — я понял, что не могу толком сформулировать вопрос, но Гамов меня понял.

— А у вас тоже любят оживлённые картины? В Англии, помнится, в магическом мире других и не держат. Они и у нас есть, но не в официальных помещениях. В лабораториях — да, в личных апартаментах — сколько угодно.

— А вы были в Англии? — заинтересовался Стефан. Гамов кивнул:

— Был, правда, давненько. Кстати, в тамошней школе, говорят, в кабинете директора живые портреты всех его предшественников — этакий педсовет сквозь века, — он подмигнул. — Ну, а у нас, как вы видели, изображения великих магов прошлого, тех, кто был признан фигурой международного значения. Согласитесь, было бы даже не слишком тактично делать их живыми. Особенно если учесть, что некоторые при жизни друг друга терпеть не могли.

Стефан сдавленно хихикнул, видимо, вспомнив что-то из личного опыта. А я спросил:

— А директор занимается Прорицаниями?

— Нет, с чего вы взяли? — удивился Гамов. — А-а-а, хрустальный шар... нет, это средство связи. Хотя можно и для прорицаний использовать, наверное. Такая связь очень удобна, но редка — нужен природный кристалл, большой и со строго определёнными спектральными характеристиками. Маленькие можно использовать только для передачи простейших сигналов, а создать нужные характеристики искусственно пока не удаётся. То ли в присадках ошибаемся, то ли параметры выплавки должны быть другими или заклинательная база, а может, природный фон тоже имеет значение...

Он с видимым усилием оборвал себя, усмехнулся чуть виновато:

— Простите, увлёкся, я сейчас как раз над этой проблемой работаю, в сцепке с синтетиками и заводскими специалистами.

— У вас целый завод есть? — восхитился я.

— Зачем «у нас»? Он в городе есть, Завод Художественного Стекла называется. Конечно, тамошние специалисты не полностью в курсе, знают только, что требуется для научных разработок хрусталь определённого качества. А магическую составляющую наши синтетики обеспечивают.

— Вы так плотно сотрудничаете с симплитами? — не то удивился, не то восхитился Стефан.

— Знаете, меня всегда удивляло как раз, насколько западное общество изолировано. Статут Секретности вовсе не предполагает полное незнание и неприменение современных технологий, а придумать «реалистичное» прикрытие для своих действий почти всегда возможно. Особенно сейчас. В тонкостях науки мало кто разбирается, а уважать — уважают, достаточно простейшую терминологию знать. Кстати, о терминологии. У нас обычных людей называют «нимдар», «не имеющий дара», — он сперва произнёс расшифровку по-русски, а потом перевёл. — В древности использовали другое слово, «бездар», но оно постепенно распространилось и стало относиться к отсутствию любых способностей, не только магических, и, само собой, приобрело резко негативную окраску. Так что где-то с конца семнадцатого века приличными магами не используется[1].

Тем временем мы вышли в холл. Гамов задумчиво огляделся и предложил:

— Пойдёмте в кафе, там сейчас пусто. А то на кафедре начнутся представления-расспросы-показы плюс «традиционное русское гостеприимство», а я же вижу, что вам о деле поговорить хочется.

Предложение мы встретили с энтузиазмом. Нужная дверь оказалась в холле слева от «директорской» и вела сначала в маленькую прихожую с двумя дверями. Мы вошли в левую и оказались в довольно уютном зальчике с семью столиками, действительно пустом. В отличие от уже виденных нами помещений, кафе освещали свечи, горевшие в стенных бра и в керамических подсвечниках на столиках.

— Дверь прямо — общий зал, — пояснил наш проводник. — Завтраки-обеды-ужины и всяческие банкеты — это там. А тут если хочешь в неурочное время перекусить или с друзьями посидеть. За отдельную плату. Вы что будете — чай, кофе, сок?

Слова про «отдельную плату» меня смутили: денег у нас было немного. Но промолчать было бы невежливо, и я сказал:

— Апельсиновый сок, если можно.

— Кофе, — решил Стефан. У нас в школе ученикам кофе почему-то не подавали, и, может быть, именно поэтому мой противоречивый друг клялся в любви к этому напитку.

Гамов постучал по столу перстнем, надетым почему-то на правую руку, и сказал несколько слов на своём языке. Тотчас откуда-то со стороны на столик порхнул кофейник, две чашки (слишком больших на мой взгляд для кофе), сахарница, молочник и высокий запотевший бокал с соком. Чуть позже к ним добавилось блюдо с пирожными.

— Угощайтесь, мальчики, — предложил Гамов. Слегка смутился. — Простите, не люблю я официоз в родных стенах, на дипломатической службе сполна нахлебался.

— Вы были на дипломатической службе? — заинтересовался Стефан, который тоже не любил официоз и примерно по тем же причинам.

— Был, в сороковых годах в Лондоне, переводчиком при советской дипломатической миссии. Вы, возможно, не в курсе, но был секретный протокол, согласно которому все более-менее важные связи между странами Коалиции имели магическое прикрытие. Так сказать, во избежание. И не скажу, что мы там «для мебели» сидели. Да и по официальной должности работы хватало.

Мы были точно не в курсе, но переспрашивать не стали. Зато стало понятно, откуда он так хорошо знает языки. Дипломату, да ещё переводчику, положено.

— Да вы ешьте, не стесняйтесь, — повторил Гамов, подвигая к нам пирожные, — я угощаю.

— Вообще-то у нас свои деньги есть! — с фамильным высокомерием сообщил Стефан.

— Вообще-то у меня хорошая зарплата, — в тон ответил Гамов, ничуть не обидевшись. — А ещё бесплатное питание и традиционное русское гостеприимство.

Стефан хмыкнул и первым взял пирожное. Кажется, они прекрасно поняли друг друга, чему можно было только порадоваться — на свежего человека наш ар-р-р-ристократ иногда производил неоднозначное впечатление.

Пирожные оказались вкусными, и я нервно сжевал две штуки, пока не понял, что просто тяну время. Гамов словно мысли мои прочитал:

— Ну что ж, давайте к делу. Основное условие вы уже знаете, не так ли?

— Я должен отрубить Ромену голову, — небрежно сказал Стефан. Слишком уж небрежно, но даже его способности к актёрству были не безграничны. — В волчьем обличии. И он превратится в человека и человеком останется. Так?

— В самых общих чертах — да. И вы готовы это сделать?

— Готов, — быстро сказал Стефан. — То есть, надеюсь, что готов. Страшно всё-таки!

Я посмотрел на него со смесью удивление и уважения. Стефан Нуар, признающийся, что ему страшно, был явлением нетривиальным.

— А вам не страшно? — повернулся ко мне Гамов.

— Страшно, конечно, — скрывать этот очевидный факт было бы глупостью. — Но я готов рискнуть.

— Готовы рискнуть... Ну, для начала: из всех документально зафиксированных случаев излечения подобным методом — а их и вообще-то не слишком много — только два относятся к оборотням. Первый — ликантроп неясной этимологии, а второй — медведь-полукровка.

— «Неясной этимологии» — это значит неизвестно, укушенный или наследственный? — деловито уточнил Стефан.

— Да. А «полукровка» — рождённый от наследственного оборотня и обычной женщины. Кстати, в результате изнасилования, что существенно повышает вероятность наследования... — он слегка запнулся, — этой особенности.

Я понял, что он постарался щадить мои чувства, смягчив формулировку. И поторопился спросить:

— А остальные случаи?

— Неснимаемые проклятия.

— Такие существуют? — удивился Стефан. — Я всегда думал, что это только вопрос силы мага.

— Нет, бывают случаи, когда даже самый сильный будет бессилен. К счастью, для наложения подобных проклятий нужны весьма специфические и редко встречающиеся особенности. Иногда их накладывают пожизненно, иногда — на время, иногда — «с условием», чаще всего завязывая на чистую и самоотверженную любовь к объекту. Впрочем, это говорит не о гуманности автора проклятья, скорее наоборот. Пытка надеждой — худшая из всех, а в любовь такие типы обычно не верят, в число необходимых качеств входит и полная аморальность, — он внимательно посмотрел на меня. — Теперь вы осознаёте, как велик риск?

— А неудачные попытки зафиксированы?

— Дважды, — кивнул Гамов. — Если вы пока не раздумали, я по ходу рассказа поясню, с чем они были связаны.

— Не раздумал, — решившись, я теперь готов был идти до конца. Разве что в последний момент сдрейфлю, но тут уж никто за себя бы не поручился...

— Что ж, тогда перейдём к подробностям. Первая: не всё так мгновенно, как в сказках пишут. Волк с отрубленной головой обернётся человеком, но мёртвым и без головы. Это вы понимаете?

— Мы это подозревали, — я охотно предоставил вести переговоры Стефану. — Мы читали вашу статью, там про Живую воду говорится.

— Да, верно. Только нужна и Живая, и Мёртвая, вторая сращивает ткани, первая — возвращает жизнь. И не через сутки-двое-трое, как в сказках порой пишут, максимальный доказанный срок — три часа, так что Вóды надо будет добыть заранее. Самим, они работают только в руках того, кто зачерпнул их из источника. И это сама по себе задача крайне сложная.

— Их что, сторожат?

— Не в том смысле, как вы подумали. Просто никто не знает, где они. Скорее всего, они находятся вообще не в нашем мире, а в одном из ответвлений реальности. И открыть путь к ним может только Баба Яга. Слышали про такую?

— Ага, читали, — мы действительно прочли перед отъездом сборник русских сказок, ничего более достоверного в переводе не нашлось. — Баба Яга, Кощей Бессмертный, Змей-как-его-там...

— Горыныч, — усмехнулся Гамов. — От слова «Гора», то есть большой очень. Всего лишь одна из разновидностей дракона, снабжённого помимо обычных конечностей несколькими щупальцами, расположенными вокруг головы. Отсюда и легенды про «Трёхголового» или «Семиголового». А Кощей, точнее, его прототип — сильный, злой и властолюбивый маг из довольно далёкого прошлого. Очень умный и талантливый, но лишённый даже намёка на мораль. Он действительно сумел создать артефакт, который каким-то образом не давал ему умереть, вернее — помогал возродиться, хоть из трупа, хоть из пепла развеянного. Правда, уничтожение этого амулета привело бы его к немедленной гибели. Да и привело в конце концов.

— Игла в яйце, яйцо в утке, утка в сундуке... — вспомнил я.

— Примерно так. Только на «иглу» было ещё наложено проклятие: кто её сломает... в общем, вам подробности знать не обязательно, но смерть там была наименьшим из зол. Так что витязь, заполучивший «иглу», предпочёл связать Кощея, но не убивать. Потом тот освободился, но пакостить сильно не решался, пока его «смерть» была в чужих руках. Зато для её похищения чего только не делал! В конце концов удалось устроить так, что он при очередной попытке сам и сломал иголочку. Вот такой вот счастливый конец.

— Здорово! — восхитился Стефан, а я вслух вспомнил пословицу: «Скорпион сам себя жалит».

— Про скорпиона — легенды, не жалит он себя, а вот с Кощеем и правда так удалось, — улыбнулся Гамов. — Но вернёмся к теме. Так вот, Баба Яга — это вовсе не пожилая колдунья с мизантропическими наклонностями. И вообще, никто толком не знает, кто это или что это. И даже — одна она или их таких несколько. Некоторые считают, что она бессмертна. Другие говорят, что Баба Яга рожает детей — всегда девочек — от проезжих молодцев, то ли обращаясь для этого в красавицу, то ли привораживая их, а родив — отдаёт в чужие руки. Когда же чувствует приближение смерти, созывает всех и выбирает себе преемницу, ей и передаёт весь свой дар, и мудрость свою, и тайны все до единой. Или же — что девочку-преемницу она похищает или выменивает и изменяет её сущность. Облик её в подробностях не помнит никто из видевших, его даже с помощью Думосбора восстановить не удаётся. Только общее описание. А вот жилищем ей и правда служит Избушка на курьих ножках, тут сказки точны. И то ли та Избушка умеет ходить на своих ножках, то ли тут игры с Короткими Тропами, но никому ещё не удавалось дойти до Бабы Яги по той же дороге, как её ни помечай и ни описывай. Место всегда другое и путь всегда другой.

— Значит, для начала нам нужно найти эту самую Бабу Ягу, — уточнил Стефан.

— Для начала вам нужно повзрослеть, — возразил Гамов. — И не начинайте возмущаться, я верю, что вы умные, ответственные и так далее люди. Но вы пока несовершеннолетние, не так ли?

— И что, это важно? — мой друг обиженно тряхнул чёлкой. — Ваша Баба Яга столь придерживается законодательства?

— Законодательство тут не при чём. Вы что, не знаете об этапах становления мага?

Мы переглянулись недоумённо. Лично я о таком даже и не слышал. Стефан, похоже, тоже.

— А вы не задумывались, почему вас принимают в школу и выдают палочку именно в одиннадцать? Не в десять, не в двенадцать?

Мы синхронно покачали головами. Гамов вздохнул:

— Да, различие программ обучения… ладно, слушайте. Существуют несколько этапов. Первый — пробуждение в ребёнке магии, чаще всего это три либо семь лет. Второй — обретение сознательного контроля, одиннадцать лет плюс-минус несколько месяцев. До этого возраста дети, за редким исключением, принципиально не в состоянии осуществлять сознательные магические действия, вернее — не в состоянии делать это привычными для вас способами. Третий — семнадцать. К этому возрасту происходит полное формирование магического потенциала, дальше может расти умение, но не сила. Ещё один скачок силы может — необязательно — произойти в «обратном» возрасте, в семьдесят один год. Вот только иногда это бывает скачок «вниз», сила резко, скачкообразно, падает. Считается, что есть и ещё один «критический» возраст: девятнадцать лет, время выбора.

— Выбора чего?

— Пути… судьбы… сложно определить. Считается, что в этом возрасте образ жизни мага и, главное, образ его деятельности, накладывает неизгладимый отпечаток на его сущность. Если заниматься Темной магией или совершать резко аморальные поступки — уже никогда не сумеешь полностью избавиться от клейма Тьмы, даже если, повинуясь разуму, изменишь свою жизнь. И наоборот, если в девятнадцать лет совершаешь благородные поступки, любишь чистой любовью или просто живёшь честно — Тьма уже никогда не сможет завладеть тобой полностью.

— Это точно? — жадно спросил Стефан. Я его понимал. Имя, особенно в магическом мире, никогда не даётся просто так. И то, что Нуары названы так не за цвет волос — это ни для кого не являлось секретом.

Гамов пожал плечами:

— Как вы понимаете, экспериментов никто не ставил, да и какой тут возможен эксперимент? Взять близнецов, разлучить их в восемнадцать и заставить одного заниматься Тёмной магией? Кто на такое пойдёт?

— Ладно, — с сожалением вернулся к прежней теме Стефан, — значит, до семнадцати соваться к этой странной даме не стоит?

— Не стоит, — усмехнулся Гамов, — говорят, она детей ест. Что, правда, не подтверждено даже сказками — в них жертва всегда спасается. Да, ещё язык выучить надо, но с этим, я думаю, проблем не будет, не так ли?

— Русский? — на всякий случай уточнил Стефан.

— Любой из славянской группы, но я думаю, что выучить русский будет для вас логичнее, правда? Итак, выучить язык, дождаться совершеннолетия, разыскать Бабу Ягу и уговорить её помочь. Как найти — это мы позже подумаем, а вот как уговорить — тут вам придётся самим, никто не знает, какая линия поведения будет правильной. То, что вы маги, может скорее помешать и идти к ней вам придётся без волшебных палочек или их аналогов, иначе разговора не будет, это известно.

Последнее условие явилось неприятным сюрпризом. За пять лет палочка для нас стала почти частью тела, оставить её надолго казалось немыслимым. Впрочем, на фоне остального...

— Ладно, живут симплиты без волшебства, и мы некоторое время проживём, — буркнул Стефан. — Предположим, нашли, уговорили... кстати, она за свою помощь может что-то потребовать?

— Может. Вряд ли что-то материальное, скорее, некую услугу. Может и не потребовать.

— Ага, ясно. Ну, выполнили, добыли воду. Две воды, да?

— Да. Обратный путь, насколько известно, труда не составит, хранится Вóды могут около года... и далее начнётся самое сложное.

— Самое гадкое, — уточнил Стефан.

— Да, но и сложное. Кстати, вам, месье Нуар... послушайте, ребята, давайте всё же перейдём на менее официальный стиль общения? Если не возражаете, конечно.

Мы дружно заверили, что не возражаем, и он продолжил:

— Так вот, Стефан, для начала тебе придётся научиться хорошо владеть мечом.

— А мечом — обязательно? — Стефан передёрнул плечами и слегка побледнел, хотя до сих пор довольно удачно притворялся спокойным. — Я имею в виду — непременно надо голову рубить? Убить же и иначе можно, магией там, или огнестрельным оружием.

— Обязательно, — в голосе Гамова звучало искреннее огорчение. — Ни магия, ни тем более современное оружие не годится, только холодное и желательно без наложенных заклинаний. И желательно — именно отрубить голову, а не убить каким-либо другим способом. Я вам потом покажу расчёты, если хотите, не знаю, правда, что вы в них поймёте, это далеко за пределами школьного курса. Но постараюсь объяснить.

— Ладно, мы вам на слово поверим, — буркнул Стефан. Я возразил:

— Поверим, конечно, но и выкладки посмотреть будет интересно.

— Хорошо, договорились. Далее: вы должны быть связаны как можно ближе, но не родственными связями. Дружба, благодарность...

— Ромен придумал, как меня из.. хм… серьёзной неприятности вытащить, — сообщил Стефан. — Так что за мной долг. Ну и дружба, да.

— Хорошо. Но... понимаете, мальчики, «пациент» должен в идеале сам подставить голову под меч. А оборотень... ну, не мне вам рассказывать. Собственно, с этим были связаны две трагически закончившиеся попытки. В первом случае оборотень оказался быстрее своего несостоявшегося спасителя. Во втором — оборотня попытались обездвижить с помощью зелья, но выяснилось, что оно несовместимо с Живой водой. Даже странно, что никому не пришло в голову проверить это заранее. Результат трагичен, как всегда, когда эксперимент ставят без предварительной серьёзной подготовки.

— А как это можно было проверить? — удивился я.

— На животных, разумеется. Именно таким образом было обнаружено, что любое зелье, принятое менее чем за сутки до гибели, полностью блокирует воздействие Живой воды. Даже обычный алкоголь.

— А чай? — заинтересовался разом повеселевший Стефан. — Это ведь тоже в каком-то смысле зелье?

Он посмотрел на удивлённого столь беспечной реакцией собеседника и уже серьёзно добавил:

— Да вы не волнуйтесь, как раз эту проблему мы сможем решить без особого труда.

— Ну-у-у-у, — я только отчасти разделял его оптимизм. — Ты уверен, что сможешь настолько быстро всё проделать? Как только я почую рядом человека...

— Проверим заранее. На крайний случай, Жана выпишем.

— Мальчики, вы о чём?

Мы переглянулись, не зная, как поступить. С одной стороны, раскрывать тайну не хотелось, да и чревато было вообще-то. Но с другой — надо было сразу языки придержать, а теперь тайны разводить — только вызывать недоверие. В конце концов, этот человек сам вызвался помогать нам и, кажется, был искренне заинтересован в успехе. Стефан вопросительно приподнял бровь. Я пожал плечами — расплачиваться, если что, не мне, значит и решать тоже. Гамов верно расценил наше смущение. Сказал осторожно:

— Вы можете сохранить свою тайну, но планировать любую операцию проще, если знаешь все факторы. В любом случае, это останется между нами.

Мы снова переглянулись, и Стефан решительно признался:

— Понимаете, я анимаг. Пёс. Незарегистрированный. Если наш Надзор узнает, мне в лучшем случае такой штраф навесят, что до смерти не расплачусь.

— Истинный анимаг? — изумился Гамов.

— А какие ещё бывают? — в свою очередь изумились мы почти хором.

— Существуют трансфоры — маги, у которых искусственным образом значительно повышена восприимчивость к заклинаниям межвидовой трансфигурации. Нет, действительно анимаг? В шестнадцать лет?

— В пятнадцать, — с законной гордостью уточнил Стефан.

— И вам никто не помогал? — Гамов правильно истолковал смущённое молчание и добавил. — Да не беспокойтесь, не собираюсь я вас выдавать! Тем более, вашему Надзору. Я же не подданный Франции, в конце концов, и соблюдать её законы не обязан. Хотите, изначальной Силой поклянусь?

Требовать клятвы мы, разумеется, не стали, и, решившись, наперебой принялись излагать всю историю целиком.

— Однако! — магистр теперь смотрел на нас с искренним восхищением, хотя мне оно досталось скорее за компанию. — Замечательно, мальчики! Вот теперь я куда больше верю в успех нашего предприятия. И за это стоит выпить.

Он подмигнул нам и бросил в пространство несколько слов. На столе тут же возникли три бокала с алой жидкостью, на поверку оказавшейся гранатовым соком. Впрочем, мы были не в претензии.

Кажется, нам очень повезло с куратором.

[1] Не очень приличные используют термин «простецы», что считается не слишком одобряемым, но допустимым.