Изменница (гет)

Следующие дни для Гермионы превратились в замкнутый круг, из которого она не могла вырваться. Всё повторялось — утро, книги, прогулка по саду, разговоры с Нарциссой, обед, ещё немного чтения, вечер с Люциусом. Словно кто-то застрял на одном кадре её жизни и нажал кнопку «повтор».

В теории это должно было быть приятно. И да, иногда она ловила себя на мысли, что ей нравится это затянувшееся спокойствие: не надо бежать на совещание, спорить с упрямыми коллегами, решать вопросы, которые почему-то всегда сваливаются именно на неё. Но слишком быстро эта идиллия стала раздражать.

Она ловила себя на том, что скучает по запаху кофе в кабинете, по шелесту бумаг, по магии рабочих будней, когда ты приходишь домой выжатой, но с ощущением, что прожила день не зря. А тут — она, Мэнор, книги и размеренная тишина. Даже прогулки по саду перестали приносить удовольствие: казалось, что листья шуршат одинаково, цветы стоят на тех же местах, а дорожки ведут туда же, куда и вчера, и позавчера, и неделю назад.

Люциус, впрочем, был внимателен и заботлив — даже чересчур. Он пытался заполнять всё её время, но чем больше он был рядом, тем острее она понимала, что скучает… нет, не по кому-то другому, а по самой себе прежней — занятой, нужной, живущей в бешеном ритме.

После того, как она очнулась, настроение Гермионы стало как летняя погода в Британии: солнечно и тепло утром, проливной дождь после обеда и шторм к вечеру. Она могла часами быть нежной и благодарной, а потом в одну секунду сорваться, словно внутри кто-то щёлкал тумблером. Всё чаще в голову лезли мысли о том, что она испортила жизнь дочери, а теперь ещё и будущему сыну. С друзьями она старалась держать себя в руках, но с Люциусом — почему-то нет. С ним она позволяла себе всё, что приходило в голову.

И вот однажды, спустя несколько дней после её пробуждения, они поссорились.

Люциус задержался на работе, и ужинала она вдвоём с Нарциссой. К моменту, когда стрелки часов перевалили за десять, Гермиона уже мысленно начала злиться. К одиннадцати он появился — расслабленный, с лёгким ароматом дорогого вина и чуть виноватой улыбкой. И её просто переклинило.

Слишком знакомо. Слишком похоже. Рон тоже когда-то так приходил: поздно, с запахом алкоголя, с невнятными объяснениями, почему не мог вернуться раньше. А потом — Лаванда.

И вот снова — мужчина, которого она любит, стоит перед ней и говорит, что «задержался». Может, всё мужчины одинаковы? Если Люциус смог изменить жене с ней, то что мешает ему изменить и ей?

— И где же ты был? Почему так поздно, и от тебя за километр несёт алкоголем? — спросила она, сдерживая желание повысить голос.

— Гермиона, милая, я же говорил: сегодня встреча с представителями итальянского Министерства магии. После трёх месяцев переговоров мы, наконец, пришли к соглашению. Кингсли остался на фуршет, а я сразу поехал домой.

Она уже почти не слушала. Внутри разгоралось раздражение, и часть её — та, что устала сидеть в золотой клетке — хотела прицепиться хоть к чему-то, лишь бы почувствовать, что она жива, что есть конфликт, эмоции, движение.

— И всё же… неужели нельзя было закончить пораньше? — её голос стал чуть холоднее.

— Ты знаешь, как это бывает. Начали в три, правки, споры… к одиннадцати только нашли общий язык. Кстати, мистер Джентиле передавал тебе привет и поздравления.

Люциус говорил спокойно, без тени раздражения. Рон на его месте уже бы начал кричать, перебивать, обвинять в недоверии. А Люциус — нет. Это почему-то злило ещё больше.

— Милая, — сказал он мягко, почти шёпотом, — я постараюсь в будущем ограничиваться рабочим временем.

В этот момент злость Гермионы словно растворилась в воздухе, оставив после себя только тяжёлое, глухое чувство вины.

— Прости меня… — выдохнула она, ощущая, как внутри всё переворачивается.

Но вместе с виной, где-то на краю сознания, всё ещё теплилась тень недоверия. С Роном тоже всё начиналось с обещаний: «Я постараюсь», «Больше не буду задерживаться», «Ты для меня важнее работы». А потом были цветы «просто так» — и Лаванда за её спиной.

Люциус же смотрел на неё с едва заметной улыбкой, в которой было что-то успокаивающее. Её ревность, её искренние эмоции — всё это, казалось, лишь делало его счастливее. Он будто смаковал каждую вспышку её чувств, и в этом было что-то опасно притягательное. Даже на переговорах он ловил себя на мысли, что хочет оказаться рядом с ней прямо сейчас: слушать ворчание, обиженные нотки, а потом просто обнять и утопить все её сомнения в поцелуе.

— Я люблю тебя, моя хорошая, — сказал Люциус и, притянув её к себе, поцеловал так, словно в этом поцелуе было всё: любовь, нежность, тихая клятва быть рядом и чуть-чуть мужской собственнической уверенности.

Постепенно поцелуй стал глубже, теплее… и Гермионе больше не хотелось задавать вопросов. Она буквально таяла под сильными и в то же время нежными руками, позволив себе забыть обо всём — и о параллелях с прошлым, и о тоскливых вечерах в одиночестве, и о давящей скуке этих бесконечно одинаковых дней. Сейчас её мир был ограничен только его объятиями, запахом его парфюма и тихим, почти неслышным биением сердца, к которому она прижималась щекой.

После, лёжа на его плече, она чувствовала себя самой защищённой женщиной на земле — как за настоящей каменной стеной. Но в глубине души зудела мысль: этот покой — временный, и она сходит с ума без работы. Даже разговоры о Министерстве, которыми Люциус делился за ужином, казались ей глотком воздуха. Она скучала по ритму, по драйву, по делам, от которых кружится голова и ноют ноги к вечеру.

Каждые выходные они проводили только вдвоём: гуляли по саду Малфой-Мэнора, обсуждали новости и книги. Гермионе нравилось, что он умеет поддержать любую тему, а Люциус с интересом слушал её впечатления о прочитанном. Он поддерживал её амбиции — стать в будущем министром магии — даже несмотря на то, что сам, будь его прошлое чище, не отказался бы от этой должности. Но его всегда больше привлекала роль «серого кардинала», и он даже мысленно улыбался, представляя, как будет стоять за спиной своей жены, оберегая её от интриг и ударов.

После того небольшого скандала он действительно стал появляться к ужину вовремя и приносил маленькие, но удивительно точные сюрпризы — то пирожные с вишней, то редкий чай, то любимые фрукты. И каждый раз угадывал её сегодняшнее желание. Для Гермионы это было, пожалуй, лучшим доказательством его чувств… и самым надёжным противоядием от её тёмных воспоминаний.

Астория навещала Гермиону каждую неделю по вторникам и четвергам — в эти дни преподаватели приходили к Скорпиусу прямо в Малфой-Мэнор, а девушки могли спокойно посидеть и поболтать. Обычно они располагались в гостиной у камина с чашкой ароматного чая, и разговоры текли легко.

Оказалось, что Астория решила углубиться в магию чисел и собиралась получить мастерство по нумерологии. Она всегда тянулась к этой науке, находя в переплетении цифр и символов особое очарование. Сейчас же Тори искала наставника, у которого могла бы учиться всерьёз. Прорицания ей тоже были близки, но именно этот предмет невозможно освоить усилием воли — дар либо есть, либо нет. А вот нумерология, особенно в связке с астрологией, открывала огромные возможности для прогнозов и расчётов.

Гермиона, в меру своих знаний и опыта, помогала подруге готовиться, чтобы та смогла сдать экзамен на подмастерье без лишних трудностей. Порой их беседы так увлекали обеих, что маленький Скорпиус, оставив игрушки, садился рядом и с любопытством слушал их рассуждения. Гермиона даже с лёгким признанием для себя отметила: у Тори эта магия получалась легче и естественнее, чем у неё самой.

Драко всегда лично забирал жену из родительского дома, и домовики, предвкушая семейный ужин, готовили к его приезду настоящее пиршество. Эти вечера были наполнены не только вкусной едой, но и живыми беседами, в которых нередко переплетались семейные новости, последние магические открытия и споры о политике. Хотя Драко и Астория прекрасно понимали, что Глава рода должен жить в Мэноре, в собственном доме им пока было уютнее, и Люциус относился к этому с пониманием.

Сам Драко навещал Гермиону каждое утро вместе с целителем, внимательно выслушивал рекомендации и контролировал её состояние, как бы занято ни было его расписание.

Гарри, испытывая вину перед подругой за события последних месяцев, старался заглядывать хотя бы раз в неделю. Он рассказывал о Роуз, жаловался, что отношения с Джинни разладились: жена почти не бывала дома, передав заботу о детях своей матери и целиком уйдя в карьеру профессиональной квиддичистки. Старые друзья словно заново учились понимать друг друга. Иногда к их беседам присоединялся Драко, и тогда обычные разговоры превращались в жаркие дебаты, в которых не всегда удавалось определить победителя.

Самым неожиданным гостем стала Луна Лавгуд. К удивлению Гермионы, та восприняла перемены в её личной жизни с абсолютным спокойствием, как будто всё было именно так, как и должно. По мнению Луны, это решение было очевидным: она всегда видела, что Гермиона и Рон несчастливы вместе, ведь их «мозгошмыги совершенно не подходили друг другу». Зато в паре с мистером Малфоем, уверяла Луна, у Гермионы куда больше гармонии.

С Асторией у Луны сложились отличные отношения: они учились на одном курсе, а двух таких необычных блондинок просто невозможно было не свести вместе. Обе в школе чувствовали себя чужими среди сверстниц. Луна была слишком непредсказуемой и «воздушной» для Равенкло, а Астория — слишком умной и целеустремлённой для большинства слизеринок, которые видели главную цель жизни в удачном браке. Их объединяли и интересы: обе неплохо разбирались в прорицаниях и нумерологии, и теперь могли часами обсуждать предзнаменования и сложные расчёты.

Раз в несколько недель Гермиона, Луна и Астория устраивали маленькие девичники — с чаем, пирожными и обязательными спорами о магических теориях. Иногда Луну сопровождал Невилл. Как выяснилось, их отношения начались ещё во времена директорства Снейпа и, пройдя через немало испытаний, только окрепли. Официально оформлять брак они пока не собирались: Луна уверяла, что «ещё не время», а Невилл был полностью поглощён получением мастерства по травологии и не считал себя готовым к роли примерного семьянина.

Августа Лонгботтом, впрочем, была явно недовольна этой неспешностью. В её глазах Луна и Невилл были идеальной парой, и тянуть с женитьбой и детьми — почти преступление. Тем более, что их ровесники, вроде Поттеров и Уизли, уже успели обзавестись семьями.

Оставшееся время Гермиона проводила за чтением или долгими разговорами с Нарциссой. Сначала её смущала такая компания — всё-таки, не каждая может подружиться с бывшей женой своего нынешнего мужа. В Хогвартсе она бы назвала это невозможным, почти абсурдным сценарием… но доброта, искренность и удивительная забота Нарциссы сделали своё дело. К концу срока беременности Гермиона ловила себя на мысли, что ждёт этих бесед, как маленький праздник.

И всё же, где-то в глубине, она слегка злилась на саму себя: сидит дома, ничего не делает, кроме как листает книги и ведёт беседы, когда могла бы вести дело в Министерстве, разрабатывать законы, учить кого-то. Рон бы сейчас был в восторге от такого отдыха — валяйся, ешь, спи… а я? Я уже готова закричать от скуки! Её мозг, привыкший работать на пределе, чувствовал себя в заточении, и потому каждая содержательная беседа с Нарциссой была словно глоток свежего воздуха.

А беседы эти были по-настоящему увлекательными. Нарцисса оказалась невероятно умным и образованным человеком, прекрасной собеседницей и тонким советчиком во многих сферах. Гермиона ещё со школы увлекалась рунами, и когда выяснилось, что Нарцисса публикует свои работы под псевдонимом Эвелин Блэк — работы, которые она сама всегда зачитывала до дыр, поражаясь их новизне, — она пришла в полный восторг. В душе Гермиона даже почувствовала себя фанаткой, но её всё же удивляло: почему при таком таланте Нарцисса всегда оставалась в тени Люциуса?

И вот однажды, когда она уже почти не вставала с постели, а малыш в животе отчаянно толкался, Гермиона решила спросить то, что давно вертелось на языке:

— Нарцисса, прости, если лезу не в своё дело… — Гермиона слегка помялась, но решилась. — Но почему ты, такая умная, начитанная, не применяешь свои знания? Ты могла бы работать в Министерстве и добиться там всего, чего захочешь. Люциус ведь… ну, он не выглядит тираном.

— Милая, всё не так просто, — Нарцисса тихо рассмеялась, откинувшись на спинку кресла. — Настоящая леди не должна работать. Если работает — либо она ужасная леди, либо муж не в состоянии её содержать, а это уже позор для рода.

— Позор?.. — Гермиона нахмурилась.

— Да, — Нарцисса кивнула с тем самым безупречным спокойствием, от которого Гермиону иногда подмывало фыркнуть. — Даже если семья едва сводит концы с концами, леди должна сидеть дома: дети, дом, приёмы. Остальное — забота мужа. Любой ребёнок из аристократии впитывает это с колыбели.

— Погоди… так и мне придётся сидеть дома?! — в ужасе перебила Гермиона.

— Нет, — Нарцисса чуть улыбнулась. — У вас с Люциусом другая ситуация. Ты изначально не вписываешься в аристократический идеал, так что правила к тебе будут мягче. К тому же он уже не Лорд, а значит, твои дети не станут наследниками рода. И, знаешь, в этом есть плюсы: никакой жёсткой дисциплины, никаких обязательных браков, никакой жизни под микроскопом.

— Великолепно, — пробурчала Гермиона. — Свобода… за счёт того, что я «не идеал».

— Именно, — Нарцисса отмахнулась. — Они смогут жениться по любви, выбрать профессию. Правда, родовых даров, скорее всего, не будет, и часть магии для них закроется… но свобода дорогого стоит.

— А девочкам вообще хоть что-то разрешается?

— Разумеется, — Нарцисса слегка вскинула брови. — До одиннадцати лет их учат почти всему: зелья, чары, трансфигурация, астрология, нумерология. Но к моменту выхода в свет их главное оружие — манеры, красота, умение вести приём.

— И все с этим согласны?

— Отнюдь. Возьми хотя бы сестёр Гринграсс, — Нарцисса чуть подалась вперёд. — Дафна — идеал аристократки: жена, мать, блистает на балах. Астория… — она на миг смягчилась, — с детства не любила приёмы. Занимается нумерологией, тайно берёт заказы и при этом обожает своего мужа и сына. Просто не афиширует лишнего.

— А Пэнси?

— О, Пэнси, — Нарцисса усмехнулась. — Ей пришлось уехать во Францию, чтобы заниматься любимым делом. Но рано или поздно ей придётся выйти замуж и стать лицом семьи.

— А ты? Никогда не хотелось работать без псевдонима? — Гермиона наклонилась вперёд, в голосе звучал неподдельный интерес. — Твои работы же известны.

— Мне всегда нравилась тень, — Нарцисса пожала плечами. — Публичность приносит не только славу, но и проблемы. Возможно, это детство рядом с Беллатрикс и Андромедой.

— Беллатрикс? — Гермиона удивлённо вскинула брови.

— И Андромедой, — кивнула Нарцисса. — Но я — скорее, белая ворона. Мне ближе сдержанность Малфоев. Возможно, поэтому я и стала Матерью рода.

— Мать рода? Это что значит?

— Это женщина, которая отвечает за Род, её решение касательно наследников может быть важнее и быть в приоритете даже у Главы рода. Я в какой-то мере ответственна и за твоего малыша и даже за твою Розу, если ты решишься ввести в её Род. Я могу видеть некоторые события из жизни наследников, направлять и заботиться о них. Там есть куча магических примочек, но тебе это ни к чему. Люциус прав, одно моё слово — и твой ребенок не был бы Малфоем, даже если бы и он, и Драко его приняли, да и без меня вы бы вряд ли выжили. Мой долг — заботиться о роде, несмотря ни на что.

— А как можно стать Матерью рода? И почему ты всë-таки решила спасти его и меня? Я ведь по сути увела у тебя мужа?

— Этим титулом наделяет сама магия. И никто не знает, как она выбирает такую важную для Рода роль. Возможно, это зависит от того, насколько человеку важна семья. А насчëт тебя и твоего ребёнка, — Нарцисса задумалась, а потом всё же решилась ответить правду. — Знаешь, я всегда хотела большую семью и, если бы не проклятье рода и тяжёлая ситуация, я бы постаралась избавиться от него. Люциус за двадцать с лишним совместных лет стал для меня намного больше, чем муж, он мне как брат, и я больше всего хочу, чтобы он был счастлив. И если для этого ему нужна ты, то кто я такая, чтобы этому мешать? Семья ведь превыше всего...

— А почему вы тогда не общаетесь с Андромедой?

— Она не относится к моему Роду, да и в детстве мы никогда не были близки. Меда была слишком замкнута и себе на уме, она не ладила ни со мной, ни с Беллой. Я не считаю, что то, что она вышла замуж за маглорожденного волшебника — это плохо, я в какой-то степени даже благодарна ей. Ведь если бы не это, то, скорее всего, именно она была бы женой Люциуса, и не понятно, как тогда сложилась бы моя жизнь. А сейчас нам, наверное, просто нечего друг другу сказать, хотя я рада, что с её внуком всё хорошо.

— Ты очень хорошая, — сказала Гермиона и улыбнулась. Она была рада, что у неё появилась такая семья.

* * *

Роды начались неожиданно — в четыре утра, на католическое Рождество. Гермиона проснулась от острой, пронзающей боли внизу живота, и на секунду ей показалось, что она всё ещё спит, и это дурной сон. Но следующая схватка развеяла сомнения. В считанные минуты были подняты на ноги Драко и семейный целитель, а в коридоре уже раздавались тихие, но быстрые шаги Нарциссы, которая взяла всё под свой контроль.

Десять часов, что длились роды, казались вечностью. Мир сужался до пульсирующей боли, рваного дыхания и обволакивающей магии, исходившей от Драко и Нарциссы. Их чары были как тёплое одеяло — смягчали остроту схваток, успокаивали, но не снимали полностью боль, которую невозможно забыть. Гермиона смутно помнила слова целителя, приглушённый шёпот Драко у самого уха и ощущение крепкой, уверенной руки, которую она сжимала до побелевших костяшек.

Когда, наконец, раздался первый крик ребёнка, всё остальное перестало существовать. Мальчик родился здоровым, крепким — на полкило тяжелее, чем Роза, и чуть выше, с внушительными 3 килограммами 800 грамм веса и ростом 54 сантиметра. Он казался удивительно сильным для новорождённого — с крепко сжатыми кулачками и серьёзным, почти осмысленным выражением лица.

Имя решили выбрать ещё задолго до родов. Первое — Лерой, в честь отца, означающее «король», а второе — Хьюго, в честь матери, «умный». Гермиона и Люциус мечтали, что их сын соединит в себе оба этих качества — силу лидера и ясный ум.

Новый год в Малфой-Мэноре в тот раз получился особенным. За праздничным столом собралась почти вся семья. Драко с женой и сыном, Нарцисса — с более мягким, чем обычно, взглядом, и, конечно, маленькая Роза, которая моментально покорила всех. Нарцисса с присущей ей решительностью настояла, чтобы девочку приняли в Род, обеспечив ей достойное будущее.

Скорпиус же, как старший ребёнок в доме, встречал «конкурентов» с недоверием. Но, увидев Лероя, мирно спящего в колыбели, и тихую, почти ангельскую Розу, он сдался — эти двое явно не собирались претендовать на его любимые игрушки.

В этот вечер в поместье впервые пришли и магглы, покинувшие его живыми и здоровыми — родители Гермионы. Сначала она нервничала, предчувствуя возможную холодность или недовольство, но тревога оказалась напрасной. Миссис Грейнджер и Нарцисса быстро нашли общий язык, делясь секретами ухода за кожей и волосами. Мистер Грейнджер и Люциус обсуждали методы ведения бизнеса — каждый в своей сфере, но с одинаковой важностью в голосе. Драко, перехватывая отдельные реплики, то и дело включался в беседу мужчин, бросая при этом короткие взгляды на Гермиону, словно проверяя, всё ли у неё в порядке.

Гермиона с Асторией, сидя чуть в стороне, говорили о младенцах и об особенностях первых недель материнства. Скорпиус, Джонатан и Роза играли на ковре в свои детские игры, хотя после этого вечера Скорпиус стал удивлять родителей просьбами сводить его в маггловский зоопарк, парк аттракционов и другие «странные, но интересные» места. Джонатан, старше его на четыре года, сразу завоевал уважение Скорпиуса, и тот решил, что они вполне могут быть друзьями. Роза же оставалась «скучной девочкой», но, как истинный наследник старинного рода, мальчик был готов проявить терпимость.

Для Гермионы это был первый Новый год, когда она чувствовала себя по-настоящему счастливой. У неё было всё: здоровый сын, любящая семья, тёплый дом и ощущение, что впереди — только светлое будущее. И в этот момент она знала: все прошлые испытания были лишь дорогой сюда.